Мы уже третий день находились в круизе, но мне казалось, что я покинула дом только вчера. И в то же время дни тянулись невероятно медленно. В обед разговор, происходивший за завтраком, мог вспоминаться как происходивший несколько дней назад. Однако эта растянутость не была неприятной. Она не тянулась, как резина, когда словно что-то приклеивало неподвижно стрелки на школьных часах. Каждый вечер я с удивлением обнаруживала, что день подошёл к концу, едва успев начаться. Я даже почти забыла, зачем попала сюда – чтобы встретиться с Синим-55. Почти. Но с каждым днём на борту мы становились ближе друг к другу.

Я не собиралась весь день торчать в каюте, но и не могла ничем заняться, пока живот не придёт в порядок. Стоило попытаться сесть на койке, и накатывала тошнота. Когда Джоджо пришла с обычной уборкой, я пожаловалась, что плохо себя чувствую.

Она быстро написала в лежавшем под рукой блокноте:

«Я сейчас». Стюардесса вернулась, оставив дверь каюты открытой, и принесла мне банку охлаждённого ананасового сока.

«Спасибо, – написала я, пока она застилала бабушкину постель. – Наверное, это морская болезнь».

– Обычно никто не страдает от морской болезни на такой спокойной воде, – ответила Джоджо.

И правда, я не чувствовала даже малейшей качки. И на вид поверхность океана оставалась абсолютно гладкой. Однако иного объяснения плохого самочувствия у меня не было.

Джоджо протянула мне блокнот, там было написано что-то ещё.

«Я уже шесть месяцев не видела своих родных. Иногда я так скучаю по ним, что делается тошно. Может, у тебя тоска по дому?»

Я всегда считала, что тоска по дому возникает в случае, когда ты где-то далеко и хочешь вернуться. И никогда не думала, что от этого может быть физически плохо. Может, в этом всё дело? В том, что я не просто тоскую по дому, а что эта тоска смешалась со всем прочим, не дающим покоя в последние дни: сильно ли обидятся мои родители и удастся ли мне увидеть Синего-55. А вдруг эта тошнота – сигнал от моего тела, решившего, что мне нечего делать на этом судне? Если мой план провалится, Синий-55 по-прежнему будет бороздить океан в одиночестве, а мне придётся вернуться домой несолоно хлебавши и отвечать за последствия поступков, совершённых ради пустой мечты.

Это чувство было гораздо хуже той внутренней пустоты, что лишала меня покоя, когда приходилось оставить на полке неотремонтированное радио. Как будто такую пустоту никогда и ничто не смогло бы заполнить.

И конечно, я не могла рассказать об этом Джоджо. Я просто улыбнулась и поблагодарила её за сок.

Когда я позднее встретилась с Бенни, она сразу вынула из кармана блокнот. Она сразу стала носить его с собой, как и я, чтобы переписываться. А ещё она успела выучить несколько жестов из языка для глухих, так что мы общались всё более свободно. Она не корчила из себя всезнайку и не обижалась, когда я её поправляла. Она даже смеялась над своими ошибками, как, например, когда показала «туалет» вместо «вторник». Некоторые знаки были очень похожи, и даже небольшая неточность в жесте в корне меняла его значение.

– Вы с бабушкой будете сходить на берег в Джуно? – спросила она.

– Ага. Правда, не знаю, что мы там будем делать. – В тот день лайнер собирался зайти в первый порт на нашем маршруте. Многие пассажиры собирались провести в Джуно весь день, осматривая достопримечательности или наблюдая за китами с катера. Мы уже успели налюбоваться на китов с корабля, но не у всех пассажиров была возможность следить за ними с мостика, как у нас с Бенни.

– Наверное, я постараюсь найти возможность выйти в Интернет, списаться с родителями. – Я действительно задумывалась о том, что следует написать домой. Они наверняка переживают за нас, хотя бабушка сказала, что периодически отправляет маме сообщения о том, что у нас всё в порядке. А когда я спрашивала, что отвечает мама, она лишь отмахивалась и уверяла:

– Она переживёт.

– А ты зайди в интернет-кафе на корабле, – предложила Бенни. – Я могу дать тебе логин и пароль.

– Ты сможешь? Бесплатно? – Я не надеялась, что бабушка согласится оплатить мне пользование сетью, но даже не задумывалась о том, что могу попросить помощь у Бенни.

– Конечно, я тебе всё покажу.

– О’кей, отлично! – От такого шикарного предложения глупо было отказываться. – А ты сама чем займёшься? Не хочу, чтобы ты скучала, пока я буду копаться в почте и всё такое.

– Я посмотрю видеозаписи про акул.

Местное кафе ничем не отличалось от обычного, со стойкой, где можно было заказать напитки и закуски. Кое-кто сидел за столиками или у бара со своими ноутбуками. А вдоль стен имелись узкие столики со стационарными компьютерами. Бенни показала на вазу с мармеладками у витрины и подняла большие пальцы. Когда мы получили своё мороженое – мятно-шоколадное для неё и красное бархатное для меня, – я выбрала компьютер с правого края, у окна. У штирборта – так следовало говорить на корабле. Бенни, в свою очередь, учила меня морскому языку. На корабле правый борт назывался штирборт, а левый – бакборт. Впереди находился нос, а позади корма. Однако на многих указателях было написано «вперёд» и «назад», так что я не видела особого смысла в этой путанице.

Бенни уселась рядом со мной и показала, как выйти в сеть под гостевым логином.

Прежде всего я нажала «Синий-55». На карте близлежащих к заповеднику вод была проложена линия из чёрных точек – не сплошная, как я надеялась. Лишь предположение, где он может быть. Он по-прежнему отмалчивался.

Я не видела, что Бенни тоже разглядывает карту, пока она не взяла меня за руку. Она повернула ко мне экран своего компьютера и напечатала в текстовом редакторе:

«Иногда мне ни с кем не хочется разговаривать. Может, и ему тоже».

Поскольку никто и никогда ему не отвечал, трудно было бы винить Синего-55, если бы он вообще замолчал навсегда. Мне очень хотелось сказать ему, что я близко и что я написала для него песню. Что он не может сдаться – только не сейчас.

Бенни похлопала меня по руке и напечатала:

«Песня?»

Верно, я ведь обещала дать ей послушать, что написала для Синего-55. Я загрузила звуковой файл из своей почты и нажала воспроизведение.

У Бенни распахнулся рот, как будто она не верила своим ушам. Она обернулась к человеку, сидевшему в кафе, извинилась и уменьшила звук. И ткнула в меня пальцем, как будто спросила:

– Это ты сама?

– Да. – Мне стало смешно от того, как она удивилась.

– Как?

– Музыканты в школе. – Я показала, будто играю на разных инструментах. – И вот это. – Я взяла у нее телефон и открыла музыкальное приложение. Она пролистала список до «тубы» и нажала несколько нот. Я показала на значение частоты звука в углу, показывая, как близко оно к 55 Гц.

– Круто! – показала Бенни.

Она ещё попробовала звучание нескольких инструментов из списка, а потом открыла новое приложение, которого я ещё не видела, и что-то произнесла. В такт её словам на экране заколебалась линия графика. Это тоже было изображение частоты, показывавшее, сколько герц в её голосе. Явно слишком высокий для кита – почти 22 Гц, но всё равно интересно. Она поднесла телефон к моему лицу.

– Я?

– Попробуй.

Я боязливо оглянулась: никто не смотрит? Нагнулась к микрофону и что-то тихонько пробормотала. На экране поползла неровная голубая линия и подскочила вверх, когда я хихикнула. Потом мы с Бенни по очереди говорили в телефон и следили за частотой звука. Если я понижала голос настолько, что он отдавался где-то в глубине груди, частота падала. Любопытно, но ничего похожего на 55 Гц, как я ни старалась.

Так вот как это происходит у Синего-55! Он знает, какого звука должен добиться, но просто не может этого сделать. Я закрыла приложение и напечатала Бенни:

«Жалко, что я не могу создавать такой же низкий звук, как он. Я добавила бы его в песню».

Может быть, именно это и не давало мне покоя с самого начала в написанной мной песне: все ноты на его частоте создавались на инструментах. И даже несмотря на добавленные мной звуки других животных, не было живого голоса, звучавшего с ним в унисон. Только сам Синий-55.

«Погоди», – написала Бенни и достала свой телефон.

Она показала на мой телефон и нарисовала в воздухе галочку, предлагая проверить свою новую запись. Я открыла приложение и поднесла свой телефон к её, проверяя то, что она воспроизводила. Сто герц. Гораздо ниже её настоящего голоса.

График на моём телефоне прыгнул вверх: я рассмеялась.

– Ты можешь сделать звук ниже?

Вместо ответа Бенни принялась листать меню в настройках: вот оно, заветное число! Пятьдесят пять. Она снова поднесла ко мне свой телефон и нажала запись. Я проговорила несколько слов, а потом мы изменили запись до частоты, которую мог бы распознать Синий-55. Бенни пообещала скинуть запись мне на почту, чтобы я добавила её в песню.

– Покажи мне то приложение, которым пользуется твоя мама. След Синего-55.

Бенни протянула руку, я отдала ей свой телефон, и она загрузила приложение. Теперь не нужен будет компьютер, чтобы узнать, где сейчас Синий-55.

Ну что ж, пора было проверить почту. Затаив дыхание, я открыла ящик. Как и следовало ожидать, он был полон непрочитанных писем. От родителей, и от Тристана, и от Венделла. Я открыла первое его письмо, пришедшее в день моего отъезда.

Дай знать, когда будете на месте.

И двумя днями позже.

Вы уже добрались? Куда вы отправитесь, чтобы увидеть кита? Я начинаю беспокоиться.

Для меня на корабле дни летели незаметно, но они могли тянуться вечностью для тех, кто остался дома. Я сама не верила, что не задумывалась об этом. Мне даже стало неловко, когда я писала ответ.

Венделл!

Прости, что до сих пор молчала, – не могла выйти в сеть. У меня всё хорошо. Я расскажу тебе про кита, когда его найду.

В письмах от родных были примерно те же вопросы: где мы и все ли у нас в порядке? Мама добавила:

Бабушка пишет, что вы уезжаете на несколько дней. Это правда? И как ты собираешься сдавать все контрольные в школе? Я зайду туда и заберу твои книги, но я хотела бы знать, что им сказать.

Не бойся, тебя никто не накажет. Уверена, что идея принадлежала бабушке. Это вполне в её духе.

Я могла бы на этом успокоиться и свалить на бабушку всю вину. Может, тогда меня не посадят под замок на всю оставшуюся жизнь.

Мама!

Люблю тебя, Айрис.

У нас всё хорошо. Я успею сдать все работы, когда вернусь. Пожалуйста, не тревожься. Мы с бабушкой отлично проводим время. Да, нас не будет ещё несколько дней. Прости, что уехали, не предупредив тебя.

Думаю, это то, что я обязательно должна была сделать, потому что идея принадлежала не бабушке. Очень тебя прошу не обижаться на неё.

* * *

По мере приближения к Джуно вдали на фоне гор проступали дома и улицы. Наверное, бабушка уже готова к прогулке. Утром она сказала, что будет ждать, когда я зайду за ней в каюту, чтобы пойти в город вместе.

Но когда я вернулась, в каюте было пусто. Я нашла в коридоре Джоджо и спросила, не видела ли она бабушку. Стюардесса ответила, что тоже не знает, где она.

Бабушка не сошла бы на берег без меня. Или сошла бы? Но она же сказала, что мы пойдём гулять вместе. Я села на кровать и стала ждать.

Во время круиза она была такой оживлённой. Именно то, чего мы ожидали от неё в Дубовой усадьбе, – общение и знакомство с новыми людьми. Но у нашей поездки была другая цель. Мы отправились в круиз на встречу с Синим-55.

Мысли о усадьбе Дубы напомнили причину, по которой бабушка там оказалась. Может быть, мама в чём-то права и бабушке нравится, когда её ищут. Я тоже хорошо проводила время, но была не прочь ненадолго вернуться на твёрдую землю. И я бы не отправилась куда-то одна, позабыв про бабушку.

Я уже совсем решилась отправиться её искать, как дверь распахнулась и она вошла в каюту.

– Готова?

– Давно готова. Ты куда пропала?

– Я занималась в классе оригами. – Она держала в руках красного бумажного лебедя. Его длинная шея выгибалась вперёд и назад, а крылья трепетали, если осторожно нажать на хвост.

– Это ты сделала в классе?

– Да, из одного листка бумаги. – И бабушка стала показывать, как согнула бумагу так и этак, чтобы получился лебедь. – И я сделала кое-что для тебя. – Она вынула из сумочки ещё одну фигурку и вложила мне в руку. Синий кит.

– Нравится?

– Это ты сложила для меня? – Я осторожно погладила узкий плавник.

– С небольшой помощью. Пришлось задержаться после урока и попросить преподавателя показать, как сделать кита.

Напрасно я обижалась на неё и тревожилась, что она меня оставила. Даже когда бабушка была в своём классе и встречалась с другими людьми, она думала обо мне. И о ките. Она не забыла, зачем мы отправились в круиз.

Я положила кита на тумбочку у кровати и подумала о дедушкиных стихах. Бумага не всегда остаётся плоской. Иногда её удаётся сложить в форму и заполнить пространство вверху и внизу, чтобы поведать историю.

У нас в каюте был буклет с описанием достопримечательностей Джуно. Там даже была карта с маршрутом, по которому мы легко могли обойти весь город.

– Может, пройдёмся? – предложила я.

– У меня другой план, – отвечала бабушка.

– Другой план? – Что-то я не заметила, чтобы она читала этот буклет.

Она достала из сумочки два билета и протянула мне. Там было напечатано жирным чёрным шрифтом: «Проезд до ледника, в течение дня».

– Мы увидим ледник вблизи?

– И потрогаем его.

В точности, как хотел дедушка.

Остановка автобуса, идущего до ледника, оказалась совсем рядом с пристанью, и мы заняли места вместе с немногочисленными пассажирами лайнера. Пришлось подождать, пока не наберётся почти полный автобус, прежде чем мы тронулись в путь.

Примерно минут через двадцать шоссе кончилось, и мы покатили по ухабистой грунтовке между рядами корявых деревьев. Водитель высадил нас у начала узкой тропы: дальше предстояло идти пешком, следуя деревянным указателям. Я готова была помчаться бегом, но шла медленно, чтобы не обгонять бабушку. Синий шарф Бенни хорошо прикрывал горло от холодного ветра. Я должна была ещё раз поблагодарить её за эту полезную вещь.

Мы задержались у стенда с изображением U-образной долины, скованной бело-голубым ледяным панцирем. В пояснении к снимку говорилось, что в этом месте ледник пропахал гору. В течение миллионов лет тяжёлый лед скрёб скалы, как гигантский бульдозер, раздвигая мягкие породы и осколки камня и меняя форму долины.

Я запрокинула голову и посмотрела на ледник, стараясь представить, как он прогрызает себе путь между горными пиками. Я всегда обозначала «долину» двумя пальцами в виде буквы «V», но, может, это было ошибкой? Значит, ледник изменил и форму моего знака? И теперь, если я буду кому-то рассказывать про долину, смягчу свой знак до буквы «U».

Через несколько минут мы уже смогли погладить скользкий лёд, покрывавший гору. На подходе к берегу мы проплывали мимо ледников, однако с борта лайнера невозможно было оценить, как отражается от поверхности льда синий цвет. Этот и другие оттенки – у меня даже не было для них названия. Может, их не было потому, что увидеть это можно только на леднике? Но вот мы здесь, прикасаемся к нему, и, наверное, прикосновение в перчатке не засчитывается. Поверхность льда была гладкой на ощупь, но не такой ровной, какой казалась издалека. Не идеальная плоскость, но застывшие плавные волны. В некоторых местах ледовая шапка была такой мощной, что казалось, будто сами горы состоят изо льда. И тут же, в нескольких метрах, под мутно-прозрачным льдом можно было разглядеть тёмную массу камня.

Это было то же вещество, которое мы достаём из холодильника, чтобы положить в воду, – и нечто совершенно другое. Здесь замёрзшая вода обладала силой, чтобы двигать горы. Она создавала этот пейзаж, по своей прихоти решая, где останется пик, а где будет прорезано ущелье, по которому лента льда преодолеет горный перевал. Конечно, в школе нам объясняли, как образуются ледники, но это было всё равно как читать про горбатых китов – только вблизи можно было поверить в их реальность.

Человек в камуфляже – скорее всего здешний смотритель – что-то рассказывал другим пассажирам из автобуса. Я удивилась: как ему удаётся что-то услышать из-под мохнатых ушей его шапки?

Там, где из-подо льда выступала горная порода, я нащупала на ней борозды, как будто следы от когтей. Я достала блокнот и написала вопрос смотрителю:

«Откуда эти борозды?» Я показала на камень. Он прочёл и написал в ответ:

«Следы ледника». Жестом он предложил пойти за ним и поднял с земли осколок льда. Потом поднёс осколок к скале и провёл вдоль борозды. Я покачала головой: не потому, что подумала, будто он врёт, но потому, что с трудом такое представляла. Получалось, будто лёд обтекал гору, как будто он размягчался, а не прорубал дорогу в скале. Мужчина кивнул: вроде бы понял моё сомнение.

«Лёд такой тяжёлый, – написал он, – что когда соскальзывает, оставляет эти глубокие борозды».

Я положила ладонь на камень и вздрогнула от озноба, хотя здесь уже не было льда. Как будто сама память о холодных объятиях всё ещё хранилась в камне и даже солнечный свет не мог её прогнать.

Дальше, пройдя по тропе, мы собрались в небольшом заливе, отвоёванном морем у гор, возле водопада. Кто-то осторожно подставлял руку под струю и со смехом отскакивал. Бабушка опередила меня. Ещё не дойдя до водопада, я почувствовала на лице прикосновение ледяных брызг, реявших в воздухе. Я замерла на месте, а бабушка шла вперёд как ни в чём не бывало. Струя воды падала в бирюзовую заводь у подножия горы. Не обязательно было обладать слухом, чтобы знать, какой шумный этот ручей.

Бабушка протянула перед собой руку, как будто собиралась удержать ледяную воду, пока её не поглотит море. Она подобралась к водопаду ближе всех и словно не ощущала холода. Заметив, что я смотрю на неё, показала:

– Ледяная! – Значит, она почувствовала, но не подала виду. Я шагнула было к ней, но передумала. Я не стала мешать ей в этот момент: лицо поднято к водопаду, капли прозрачной воды стекают по бороздкам морщин. Наверное, сейчас она представляет, будто дедушка стоит рядом, подставляя лицо ледяному дождю.

Бабушка засмеялась. Это был настоящий смех, от которого вздрагивали плечи и углублялись морщинки вокруг глаз. Когда она так смеялась в последний раз? Ни разу с того дня, как умер дедушка, – это уж точно. И если был какой-то способ, чтобы он оказался здесь, с нами, я бы хотела, чтобы он увидел именно это.

Даже когда вода ледяная, море способно вымыть из души промозглый ноябрь.