Наша следующая стоянка была в Скагуэйе. Милый городок, но я уже не могла думать ни о чём, кроме Синего-55. Всё, ради чего я трудилась, должно было случиться на следующий день. Несмотря на всё, через что мне пришлось пройти, я всё ещё не верила, что это происходит. По крайней мере, я надеялась – кит так и не запел. Может, он запоёт снова, если услышит мою песню?
Мы с бабушкой перекусили бургерами и луковыми кольцами в ресторане, оформленном под старинный салун. Расплачиваясь, бабушка протянула официанту пятидесятидолларовую купюру и оставила хорошие чаевые:
– Повезло в казино.
– Как мило! Выигрывай почаще, и сможешь всё время проводить в круизах!
– Я не против! – рассмеялась она.
После обеда мы отправились посмотреть город. В парке можно было понаблюдать за дровосеками, которые бензиновыми пилами вырезали из толстых брёвен фигуры животных и рыб. Отсюда мы отправились в город.
Бабушка задержалась у магазина сувениров:
– Посмотрим?
Похоже, мы попали в самый большой магазин в городе, и чего тут только не было! На вращающемся стенде пестрели открытки с видами Аляски. И тут меня пронзила мысль о том, как я соскучилась по родным. Я старалась вообще не думать о них, чтобы не зациклиться на этом. Не помогало.
Я долго копалась в открытках, пока не выбрала ту, на которой была фотография выпрыгнувшего из воды горбача с витиеватой надписью «Аляска» в нижнем углу.
В кармане была мелочь, я заплатила за открытку на кассе и отошла в сторонку. Кассирша дала мне ручку, и я заполнила адрес на разлинованной половине. Вторая половина предназначалась для послания.
Дорогие мама, папа и Тристан!Люблю вас, Айрис.
Я хочу, чтобы вы знали, что я всё время о вас думаю. Пожалуйста, не тревожьтесь о нас. Простите, что уехала, ничего не сказав.
Я просто должна найти кита.
Дождавшись, пока кассирша освободится, я протянула открытку и постучала по уголку, где полагалось приклеить марку. Она показала на другую сторону улицы: «Почта». Я нашла бабушку у полки с футболками и показала:
– Схожу на почту, отправлю открытку. Сразу вернусь.
– О’кей. – Она приложила к себе зелёную футболку с надписью «Я завалил лося!». – Я побуду здесь.
Мне нечасто приходилось бывать на почте – разве что возле нашего дома, когда родителям надо было отправить посылку, – но это явно было самое маленькое почтовое отделение в мире. Она была даже меньше нашей каюты, со стенами, обшитыми деревянной вагонкой. За прилавком места хватало только для одного человека, и ещё несколько посетителей стояли в очереди. Я хотела было спросить, нельзя ли мне пройти вперёд, ведь мне всего-то требовалось купить марку, но постеснялась: вдруг здесь это против правил? Вместо того чтобы оставить пока открытку и отослать позднее, я дождалась очереди и передала её в руки почтальону. Пока она дойдёт до дома, наш круиз почти закончится. По крайней мере, самая важная его часть. Если Синий-55, как и ожидалось, подойдёт к Эпплетону, мы вот-вот встретимся. А потом всё остальное станет неважным. Моя семья поймёт, что я думаю о них, а не только о себе.
Я не знала, как мне удастся заснуть этим вечером в сумятице мыслей о том, как близко я от Синего-55, и что я успела сделать, и как далеко зашла. Вскоре мы окажемся в водах заповедника. Может, даже в эту самую минуту мы плывём одним курсом с Синим-55. Он должен запеть, чтобы я это узнала. Я включила звуковой файл на телефоне и прижала к нему ладонь, чувствуя вибрацию и желая всей душой, чтобы кит был рядом и присоединился к песне.
Если я так и не засну до 6 утра, выйду на палубу и буду смотреть, как мы входим в гавань.
* * *
В какой-то момент я всё же заснула. Когда я открыла глаза, бабушкина койка была пуста.
Я уселась в постели, гадая, где она может быть. Наверное, просто вышла проветриться. Это вполне в её духе. Но почему среди ночи? Я накинула пальто и выглянула в коридор. Пусто.
А если что-то случилось, а она не захотела меня будить? Или она отправилась куда-то одна, как в тот раз, когда уехала на пляж и никому не сказала? Но далеко здесь не уйдёшь – мы в буквальном смысле находились посреди океана. Я понятия не имела, где её искать. В такой поздний час не будут проводить занятия ни в одном из классов. Чаще всего она выбиралась из каюты, чтобы почитать на палубе или полюбоваться океаном. Правда, сейчас так темно, что вряд ли что-то разглядишь, но больше мне ничего не приходило в голову.
Ночная жизнь корабля была не менее активной, чем дневная. Пассажиры плескались в бассейнах или толпились в барах с бокалами коктейлей с бумажными зонтиками.
Надо попытаться думать так, как она. Куда бы ей захотелось попасть?
Казино. Даже если меня туда не пустят, вполне возможно высмотреть её от дверей. Дежурный из экипажа не спускал с меня подозрительного взгляда – не иначе как заподозрил в желании прорваться внутрь и попытать удачи в игровых автоматах. Зал был полон, даже несмотря на поздний час. Насколько я могла рассмотреть сквозь облака табачного дыма, бабушки там не было. И в конце зала, куда я заглянула через второй вход, тоже. Правда, отсюда нельзя было разглядеть дальний угол с игровыми автоматами – проверю его позже, если понадобится.
Обыскать такой корабль в одиночку – невыполнимая задача, но я осмотрела все места, которые пришли мне на ум. Я даже не поленилась зайти в интернет-кафе и библиотеку. Когда я не нашла бабушку ни возле бассейна, ни на верхней палубе, ни в одном из кафе, я вернулась в каюту: а вдруг она уже там? В конце концов, могла хотя бы записку мне оставить! Но на столе ничего не было, кроме расписания мероприятий на завтра и визитки Джоджо. Я перевернула карточку: уже знакомая надпись: «Обращайтесь в контору обслуживания, они сообщат мне, если что-то понадобится».
Интересно, она имела в виду в любое время? Скорее всего она сейчас спит, но это ведь важно! Это не просьба принести лишнее полотенце или убрать в каюте. А вдруг с бабушкой что-то случилось?
Сжимая в кулаке карточку Джоджо, я побежала к лифту. Может, в конторе обслуживания не станут звонить Джоджо, но сумеют каким-то образом отыскать бабушку?
Как это ни удивительно, но не мне одной потребовалось специальное обслуживание в этот ночной час. У дверей офиса уже стояла очередь из трёх человек. Вряд ли их проблемы были такими же важными, как пропажа бабушки. Дожидаясь своей очереди, я гадала, где же она может быть.
Но вот подошёл мой черёд. Не успела я шагнуть на ковёр перед конторкой служащего, как пол под ногами заметно завибрировал. Я скинула туфли и осталась в одних носках. Где-то поблизости играла музыка. Громкая музыка, с такими мощными басами, от которых сильнее всего вибрируют динамики в радио.
Человек за конторкой махнул рукой, привлекая моё внимание, и спросил что-то вроде «Чем могу быть полезен?». Я покачала головой и отступила, пропуская пассажира, стоявшего в очереди за мной. Тень воспоминания дала мне подсказку, и я ухватилась за неё. Что-то из нашего разговора в первый вечер на судне.
Толстый ковёр приглушал вибрацию от музыки, но я могла отследить источник звука. И пока я бежала к штирборту, сжимая в руках туфли, музыка становилась всё громче.
У входа в заведение «Бар Типси Марлин» я остановилась. Днём он обычно был пуст. Но не сейчас. Здесь было яблоку негде упасть: публика танцевала, веселилась и выпивала. А перед всей этой толпой, на ярко освещённой сцене, с руками, летавшими по воздуху, стояла бабушка. Над её головой колыхалась растяжка: «Ночь караоке у Типси Марлин».
До сих пор я не встречала на борту глухих пассажиров, кроме нас, однако все в баре не спускали с бабушки глаз. И судя по тому, что аудитория уже успела выучить несколько жестов на языке глухих, она выступала довольно долго. На экране засветилась строчка «Зажигай», и бабушка её показала. В ответ на танцполе публика принялась зажигать и показывать: «Стоп! Время Хаммера!»
Можно было подумать, что бабушка говорит на языке, который понимает весь мир. Мама в жизни не поверит. Она так хотела, чтобы у бабушки появились друзья, – а тут в друзьях у неё оказался целый танцпол.
Глядя на бабушку, я вспомнила, как горбатые киты выпрыгивают из океана. Как они играют симфонии. Если бы кто-то сумел записать бабушкино выступление на нотном стане, ему бы не хватило ни цвета, ни места, чтобы передать всё богатство такой музыки.
Я настолько удивилась, что забыла о своей обиде. Я стояла с туфлями в руках и думала, что, наверное, сама поступила так же по отношению к своей семье. Я тоже удрала из дома, и намного дальше, чем когда-либо удирала бабушка. Но если бы они увидели, что именно здесь мне полагается быть, что я делаю то, что мне полагается делать, может, они хотя бы отчасти поняли бы меня. То, как сейчас выглядела бабушка – так буду выглядеть и я, когда увижу Синего-55.
Она ещё и научила публику «глухим аплодисментам». Когда песня закончилась, они не хлопали в ладоши, но подняли руки и замахали. Все аплодировали стоя, когда бабушка спускалась со сцены.
Меня не волновало, можно мне войти в ночной бар или нет. Я ринулась к бабушке, обняла её и отстранилась.
– Как?.. – От неожиданности я даже не смогла закончить предложение.
– Прости, что я тебя напугала. Я не ожидала, что так задержусь. Мне не спалось, я решила пройтись и набрела на этот ночной бар с караоке.
– Я имела в виду… – Я показала на сцену. – Это! Как тебе это удалось?
– Я смотрела, как поют другие, и мне предложили тоже попытаться. Я сказала, что я глухая, а они попросили перевести для них слова. И как-то само получилось, что я уже давала представление, так что остальные присоединились. По-моему, всем понравилось, не так ли?
Бабушка жестикулировала так торопливо и взволнованно, что я едва её понимала.