Вместе с Кум-Кумом мне достались покрытая паршой черно-белая дворняга по кличке Уилбур и двое безымянных слуг, оставшихся от прежних жильцов (те съехали месяца три назад) — молодой чаукид'ар и престарелый мали.

— Кто же платил им жалованье, пока дом стоял пустой? — спросил я Джорджа.

— Никто, сэр. Но они знали, что рано или поздно въедет новый жилец и заплатит им за это время.

— За это время? Вот уж нет. Пусть разбираются с землевладельцем. Я намерен сам нанять слуг. И кроме того, чаукидар всё время спит…

— Да, он лентяй, — согласился Джордж. — Я найду вам нового сторожа!

Прежде чем я успел его остановить, Джордж выскочил на улицу. Меньше чем через час он вернулся.

— Я нашел вам сторожа, сэр! Это очень, очень уродливый человек! — гордо объявил он. — Его кто угодно испугается!

Да. Я испугался. Его и Франкенштейн испугался бы. У Кум-Кума появился свой собственный Фредди Крюгер. Вот только его предшественник наотрез отказался уйти и заперся во флигеле для слуг. В конце концов получилось так, что новый чаукидар охранял старого.

— Когда-нибудь ему придется выйти, сэр, — заверил Джордж. — Ведь должен же он есть.

— Конечно, если только он не запасся пищей, — ответил я.

Как оказалось, он именно так и поступил: у него действительно был целый продовольственный склад.

Мали же, как вскоре обнаружилось, работал только лишь под покровом ночи. Он являлся вскоре после заката и часами с треском и хрустом бродил по саду. Через пару дней, то есть ночей, я не выдержал и подозвал его.

— Послушай, мали, почему ты работаешь по ночам?

— Да, мадам, — ответил он.

Почти в панике я воззвал к Джорджу:

— Джордж! Где ты! Мне нужна помощь!

Джордж был теперь у меня агентом по найму персонала, домоправителем и переводчиком. Вдобавок время от времени ему приходилось водить машину. Джордж допросил мали и объяснил мне, что тот работает по ночам, потому что ему так нравится. Прежних жильцов это не беспокоило.

— Но как же он видит, что делает? — изумился я.

Вопрос, ответ, перевод:

— Он хорошо видит в темноте, сэр. У него большой опыт.

Мали был воплощением крайней степени высказанного немецким туристом принципа: он мог немного говорить по-английски, но совершенно не понимал значения слов. Я у него постоянно назывался “мадам”, а его приветствие всегда звучало как “доброе утро”, хотя мы с ним встречались лишь ночью. Иногда он показывал мне фрукты, овощи или просто то, как он работает. Указывая на картофельный куст, он горделиво говорил: “Большой капуста, мадам!”. Впрочем, мали обихаживал сад и огород Кум-Кума уже больше семи лет и, учитывая то, что от него не требовалось беседовать со мной, он был ценным приобретением.

Стоило мне въехать, как заработала народная молва и ко мне толпами повалили разносчики-вáла, предлагавшие плетёные изделия, ковры, пледы, деревянные резные фигурки, мебель и абстрактные изделия из папье-маше (очень возможно, что абстрактными они вышли у того, кто их сделал, случайно, а задумывал он что-то другое, только непонятно, что именно). Кроме того, мне настойчиво предлагали свои кандидатуры потенциальные повара, уборщики, дворники, носильщики и, в одном особенно многостороннем случае — “Я человек многих профессий, сэр!”.

Большинство слуг приходит с папкой отзывов от предыдущих нанимателей. Часто эти отзывы — поддельные; так было с одним кандидатом в повара, которого кто-то ко мне прислал. Только кто — он не помнил. Если верить рекомендательному письму, прежде кандидат работал в “Швецком Поссольстве”. В письме говорилось: “Он делал харошую работу и прекрасно варил. Он теперь совсем Швецкий повар. Он теперь пекарщик самых хороших хлебов и пироженных. Он делает миню и руководствует заботливо приемом гостей и их лазаньем. И ещё он так же приходил всегда точно во время работы. Он некогда не пропускал день работы. Я счаслив иметь честь дать ему рекоммендацыю и он работал потом 15 июля”. Эта рекомендация была подписана “Началником Персоналлов”.

— Но повар вам всё-таки действительно нужен, сэр, — сказал Джордж. Племянник сестры моей кузины — очень хороший повар. Он даже работал в посольстве Эфиопии.

— Я не могу никого нанять, пока прежний чаукидар не уберется из флигеля, — ответил я. — Может, полицию вызвать?

Джордж нервно огляделся.

— Нет, сэр, не надо связываться с полицией, никогда. Они сами преступники, ещё хуже обыкновенных. Лучше я сам с ним поговорю.

После многочисленных собеседований я всё же нанял повара. Этот тоже прежде работал в посольстве — в мексиканском. Кроме того, я не хотел стать причиной распада его брака — и нанял заодно его жену, в качестве уборщицы и дхоби. Повар (но не его жена) мог вполне прилично объясняться по-английски, и я растолковал ему, что ему и его семье (у них была ещё маленькая дочь) придется пока пожить всем в одной комнате, до тех пор пока чаукидар не выйдет из добровольного заточения во флигеле для слуг.

— Да, сэр. Но где будет спать моя служанка?

До сих пор я не подозревал, что в Индии у слуг есть свои слуги.

— Зачем вам служанка?!

— Она ухаживает за нашей дочкой, сэр.

— Может быть, можно подождать со служанкой — пока флигель не освободится?

— Разумеется, сэр, — охотно согласился он.

Меж тем Кришнан, управляющий офиса нашей фирмы, сумел каким-то образом, невзирая на то, что смертельная угроза по-прежнему висела надо мной, вывезти мою мебель и прочее имущество из “Белого дома”. Проклятая “башня слоновой кости” была не больше чем в миле от моего нового жилища, но вещи выглядели так, словно их везли через полмира. На матрасе появились бугры, стеклянная крышка стола треснула, а одно из кресел в бегстве потеряло ножку. Но, по крайней мере, стереосистема по-прежнему играла тягуче и ударно, а электродуховка нагревалась снаружи сильнее, чем изнутри — чем постоянно приводила в изумление моего повара. В общем, жизнь понемногу налаживалась — а потом вдруг всё едва не рухнуло. Из-за Джорджа.

— Люди из хижин, что рядом с вашим домом, очень рассержены, сэр, — сообщил мне Джордж как-то поутру.

— Рассержены? Но почему? Я как будто не сделал им ничего плохого.

— Ничего, сэр, — согласился Джордж.

— Тогда в чем дело?

— Они очень невежественные люди, сэр.

— И что?

— Они не платят ни арендной платы, ни налогов, — объяснил Джордж, — и они подключились к вашим проводам, и воруют ваше электричество, — он указал на кабель, начинающийся на стене Кум-Кума и убегающий за садовую ограду.

— Это, конечно, надо прекратить. Я попрошу Кришнана поговорить с землевладельцем. И всё-таки я не понимаю, что их рассердило.

Джордж явно смутился.

— Может быть, сэр, они сердятся потому, что я сказал им, что вы хотите их выгнать.

Я рассердился.

— У тебя просто не было права говорить им это! Мой принцип — живи сам и не мешай другим; ты должен им это сказать. Скажешь, что ты сам всё придумал.

— Но, сэр, — возразил он, — я потеряю лицо, если скажу им это!

— А если не скажешь — потеряешь работу.

Но дело было уже сделано. Когда я приехал вечером домой, у моих ворот, не давая проехать, стояло человек десять. Вид у них был самый решительный. Джордж принялся сигналить им, пытаясь отогнать от ворот.

— Ты что, спятил?! — зашипел я. — Я хочу их успокоить, а не превращать в толпу линчевателей!

— Я боюсь их, сэр, — признался Джордж. Судя по его виду, так оно и было.

— А ты говорил, что был боксером и солдатом…

— Да сэр, был. Но сила моя теперь уж не та, что раньше!

Я вылез из машины, фальшиво улыбаясь — точь-в-точь политикан на предвыборной встрече с избирателями. Один из трущобных жителей выступил вперед.

— В чем дело? — спросил я.

Он ткнул пальцем в Джорджа, который попытался спрятаться за баранкой:

— Ваш шофёр тут раскомандовался. А у нас есть такое же право жить тут, что и у вас! Даже больше: некоторые из нас живут тут уже сорок лет!

— Он ошибся. Он сожалеет об этом. Я тоже сожалею, — сказал я.

— Это наша страна, не ваша! — заключил парламентёр, вернулся к своим, что-то им сказал, и нам дали проехать.

Ночью я спал скверно, в любой момент ожидая вторжения. Мне ни к чему были враги в Индии. Я предпочел бы обзаводиться друзьями.

Перед рассветом я услышал, что кто-то бродит на веранде. С опаской отогнув занавеску, я увидал нашего добровольного узника, чаукидара, наслаждающегося мгновениями свободы. Он рассматривал какой-то листок бумаги и тихо смеялся. Вот он, удобный случай!.. Я вылетел из дома, распахнул дверь на задний двор, но путь мне преградил внезапно взбеленившийся Уилбур. Пока я пытался утихомирить пса, чаукидар метнулся мимо меня и я услыхал, как хлопнула дверь его узилища.

— Почти что схватили его, сэр! — с широкой улыбкой Квазимодо сообщил новый чаукидар.

— Почему ты не остановил его?! — заорал я.

— Вы не приказывали, сэр! — удивлённо ответил он, пожал плечами, улыбнулся ещё шире и ещё жутче и пошёл прочь.

Я обошёл дом, и увидел, что так развеселившая чаукидара бумажка всё ещё валяется на веранде. Я подобрал её: это оказался счёт за электричество. Будь он на несколько миллионов рупий, тут было бы над чем посмеяться (конечно, не для того, кому пришлось бы платить), — но сумма была вполне нормальной.

На работе я поведал Кришнану историю чаукидара-затворника. Он устало посмотрел на меня и с явной неохотой пообещал вечером заехать в Кум-Кум.

Вечером у жилища старого чаукидара собрались Джордж, повар, новый чаукидар, Кришнан и я — пёстрая команда.

— Не понимаю, чем он там питается… — сказал я в пространство.

— Я его кормлю, сэр, — весело объяснил повар.

— Ты?! — я был поражен. — Но ведь мы собирались взять его измором! Он тут не в гостях!

Кришнан в это время о чём-то беседовал с заключенным. Джордж, слушая их, неодобрительно качал головой.

— Он говорит, что если ему заплатят за то время, какое дом стоял без жильцов, он уйдёт, — сообщил мне наконец Кришнан.

— И сколько это будет?

— Три тысячи рупий.

— Хорошо, он их получит.

Управляющий офиса поскрёб в затылке.

— Но он ведь на нас не работал!

— Я ему сам заплач(!

Джордж подобрался поближе и зашептал:

— Не годится так, сэр! Если вы ему заплатите, все тут позапираются!

— Не говори ерунды.

— Вы не понимаете этих людей! — ответил Джордж шепотом.

“Этих людей!” Можно подумать, сам он — андроид…

— Джордж, я понимаю только, что нам надо от него избавиться. Предложи ему две тысячи, пусть берёт их и катится…

На этой сумме мы и сошлись. Чаукидар вышел на свет божий, радостно сияя, и благосклонно пожал руки всем присутствующим. Выглядел он так, словно только что вернулся с курорта.

* * *

С уходом старого чаукидара жизнь в Кум-Куме стала понемногу приходить в норму, если только не считать, что повар умел готовить только мексиканскую пищу, что бы я ни заказывал. Однажды я ждал к ужину важного потенциального заказчика и спросил повара, не может ли он напрячь свои кулинарные таланты и приготовить что-нибудь несколько более европейское.

— Я куплю большую рыбу, сэр, — пообещал он.

Я засмеялся, но он не понял, что мне показалось забавным. А засмеялся я потому, что лет за семь до того, на Тайване, я слышал очень похожие слова. И такие же неуместные. Меня тогда направили в Тайбэй помочь рекламировать “Лунные Подгузники”. Если верить посланным мне наброскам рекламной кампании, эти самые подгузники отличались тем, что были “специально разработаны для попок азиатских малышей”. Я, конечно, не эксперт в этой области, но до тех пор мне почему-то казалось, что попки азиатских младенцев устроены в принципе так же, как и у европейских. Оказывается, нет…

Я прибыл в Тайбэй за десять часов до тайфуна Уэйни. Уэйни налетела на город и принялась буквально сотрясать мою гостиницу (носившую, между прочим, диковинное название — “Братья”). А я сидел в номере, пытаясь изобрести какой-нибудь рекламный лозунг, который заманчиво звучал бы по-китайски. В поисках вдохновения я включил телевизор. Кабельный канал гостиницы демонстрировал картину под названием “План “Рыба””. Пророчество, как оказалось позже. На экране была вода, в окно стучал ливень, а я иссяк. У меня было меньше идей, чем воды в иссохшем колодце. Наконец после многих раздумий и гораздо большего количества пива “Карлсберг” я выжал из себя слоган: “ЛУННЫЕ ПОДГУЗНИКИ — ТЕ САМЫЕ, О КОТОРЫХ КРИЧАТ МЛАДЕНЦЫ!”.

Когда буря утихла, ко мне явились сотрудники агентства. Не один и не два, а все два десятка. Они втиснулись в мой скромный номер, жаждая моих откровений; но по-английски говорил лишь один из них, и он переводил мои слова. Или мне кажется, что переводил. Я говорил два слова — он переводил эти два слова целой речью. И наоборот. Я шутил — но после его перевода никто даже не улыбался. Иногда же я говорил как будто вполне серьёзно, но моя аудитория начинала хихикать. В конце концов я так и не понял, помог я им чем-то или нет. Но директор рекламного агентства в конце представления шепнул что-то переводчику, и тот сообщил мне:

— Он хотел бы купить для вас большую рыбу.

Рыба, поданная нам в Кум-Куме, оказалась вовсе не большой. Более того, я далеко не уверен, что это вообще была рыба. Я попытался развеселить гостя рассказом о том, как официант в китайском ресторанчике сказал, что “сэр, вся рыба в Индии загрязнена!” — незадолго до того, как на меня напала амёба.

Гость мой был в Индии совсем недавно. Более того, это была его первая поездка за рубеж. Он работал в американской нефтеперерабатывающей компании, которая собиралась начать в Индии производство смазочных масел.

— По вкусу напоминает… мокрое дерево, — решил он, прожевав наконец первый кусок.

Если путь к сердцу потенциального клиента ведет через его желудок, то сомнительная стряпня моего повара привела меня к совершенно иной части его организма.

— Скорее, похоже, будто рыбу жарили в дизельном топливе, — вымученно усмехнулся я.

— Зря смеётесь, — заметил он. — Только сегодня утром я говорил с нашими представителями в Пакистане. Мы продаём там наши продукты уже несколько лет. Не так давно мы улучшили формулу смазки, которая продавалась в Пакистане особенно хорошо. Так вот, один из дилеров сообщил, что его завалили жалобами — дескать, вкус смазки стал гораздо хуже! Вкус, ради всего святого! Вкус!.. Не-ет, вот расскажу это в Далласе…

По правде говоря, в том, что я так и не получил от него заказ, стряпня была виновата лишь отчасти. Тем не менее позже я вызвал повара — поговорить насчет дизельной рыбы.

— Что это была за рыба? — строго спросил я.

— Жареная рыба, сэр! — отрапортовал он.

— Нет, я имею в виду — какой вид, какой сорт, порода, какой… — я не знал, как объяснить вопрос.

— А, понимаю, сэр. Это была бекти, сэр.

— Бекти?

— Да, сэр. Бекти.

— Короче, есть было нельзя!

— Да, сэр, спасибо, сэр. Уилбур тоже не стал её есть.

Уилбур, напомню, был псом. Иногда я мог с ним управляться, но когда на нашей улице объявилась стая бродячих собак, всякий контроль был потерян. Уилбур теперь, помимо прочего, принимал участие в душераздирающих ночных концертах. Джордж сказал, что “это сезон”. Как я понял, речь шла о брачном сезоне, а не о театральном. Один из псов обосновался прямо под окнами моей спальни и выл от заката до рассвета, не умолкая. Этот вой послужил той спичкой, которая зажгла тёмное пламя в мрачных глубинах моего подсознания.

Пёс выл и на следующую ночь, а я то ли спал с широко открытыми глазами, то ли валялся в обмороке. Мне мерещились аэропорты и реактивные лайнеры.

На другое утро я отправился в аптеку и купил пакет снотворного. Не для себя. Для пса. Я истолок все таблетки в порошок, всыпал зелье внутрь печенья с прослойкой из кардамонного крема и велел чаукидару давать псу по печенью всякий раз, когда тот начнёт лаять.

Сработало!

Как только я лёг, пёс принялся лаять. Он гавкал и выл несколько минут — а потом умолк. “Как хорошо!..” — подумал я, поспешно проваливаясь в сон: наверстать упущенное за две ночи. А рано утром меня разбудили гудки машины. Это Джордж пытался въехать во двор. Чаукидар, вместо того чтобы скормить печенье собаке, сжевал его сам и теперь беспробудно дрых на своём посту.

* * *