Мы закрыли библиотеку в пять. Сьюзен быстренько упаковалась в куртку и ботинки и ушла. Я натянула капюшон от ветра и пошла вниз, в сторону театра «Стрэттон» — прекрасно отреставрированного здания, даже более старого, чем библиотека. К сожалению, когда я в первый раз туда попала, то обнаружила мёртвое тело. Потом я приходила туда на два представления летнего музыкального фестиваля — концерт и прекрасную постановку «Рождественской песни». Теперь моё отношение к этому старому зданию заметно улучшилось.

Маленький дом Агаты располагался на узкой боковой улочке сразу за «Стрэттоном». Руби ждала на дорожке, держа под мышкой большую сумку. Увидев меня, она улыбнулась.

— Спасибо, что помогаешь.

— Мне нетрудно, — я надеялась, что ответная улыбка получилась ободряющей.

Кто–то расчистил от снега дорожку к маленькому кирпичному домику и ступеньки крыльца. Я пошла за Руби. Она помедлила у двери, нащупывая замочную скважину. Я отступила назад, чтобы не закрывать свет.

Ключ повернулся в замке. Руби всем телом навалилась на старую деревянную дверь. Та секунду сопротивлялась, потом со стоном открылась. Я провела рукой по левому краю проёма и нашла выключатель. Свет зажёгся, и я увидела слева несколько ступенек, похоже, ведущих в кухню.

Оставив облепленные снегом сапоги внизу, я пошла вверх по лестнице вслед за Руби. На полу в кухне лежал зелёный в белую крапинку линолеум, старый и выцветший, но чистый. Стены бледно–зелёные, кухонная стойка выкрашена белым. Винтажный хромированный столик, голубые цветы на белом фоне, наверное, годов 60‑х.

Больше в кухне ничего не было. Ничего. Ни банки с печеньем на стойке. Ни календаря на стене или весёлых картинок на холодильнике. Возможно, всё выбросил сын Агаты, пока она была в реабилитационном центре после инсульта.

Руби оглядывала комнату, плотно сжав губы. Я тронула её руку.

— Давай посмотрим, может, найдём что–нибудь в спальне.

Она кивнула, но ничего не ответила. В домике было холодно. Клер говорила, Агата не всегда могла позволить себе отопление. Удивительно, что трубы не замёрзли.

Из кухни вёл крошечный коридор. В нише справа стояло тёмно–коричневое пианино. Комната в конце коридора, похоже, служила Агате спальней. Я увидела кровать с белым жаккардовым покрывалом.

Руби медленно прошла по коридору, разглядывая всё вокруг. Она явно никогда раньше не бывала в этом доме. Как и в кухне, в коридоре не было ничего личного.

Голый паркетный пол, на стенах ничего. Большая кровать была застелена очень аккуратно, как в хорошем отеле, с туго натянутым покрывалом и идеально ровными уголками. На ночном столике стояли часы и коробка с бумажными платками.

Поколебавшись, Руби открыла дверцу стенного шкафа слева от кровати. В маленьком пространстве всё было уложено аккуратно, как и во всей комнате. Блузы, юбки и платья упорядочены по цвету, от белого до чёрного. На обувной полке внизу — две пары туфель, чёрные и бежевые. На полке над вешалкой сложены несколько свитеров. Вся одежда выглядит старой. Не в смысле «заношенной», а старомодной. Будто Агата в какой–то момент застряла во времени.

Держась рукой за дверцу шкафа, Руби заглянула внутрь. Её плечи поникли.

— Я не знаю, что взять.

— Может, платье? — предложила я.

— Да. Она не очень любила брюки. Считала их не особенно женственными. — Руби сняла с вешалки юбку с чёрно–белым рисунком, разгладила ткань. — Может, это?

— Неплохо, — согласилась я. — Но почему бы тебе не посмотреть все платья. Может, одно из них… не знаю, пробудит воспоминания.

— Хорошая идея, — улыбнулась Руби. Она оглядела комнату. — Не поищешь тут чемодан? Кажется, сумка, которую я взяла, маловата. — Она поколебалась. — Знаю, что никто не будет обращать на это внимания, но я не хочу, чтобы вещи были мятые. Агата за этим следила.

Я сжала её руку.

— Я сейчас посмотрю, может, найдётся.

Руби начала перебирать вешалки, а я быстро осмотрела комнату. В углу под старой кроватью чемодана не было. Я вышла в коридор. Справа была гостиная. Трёхстворчатое эркерное окно с сиденьем под ним выходило на улицу. Мебель, как и всё в доме, была старая — тёмно–бордовые диван и кресло плюс серый в бордовый цветочек удобный стул и скамеечка для ног. Перед диваном стоял ореховый кофейный столик и такая же тумбочка возле стула. Заднюю стену занимал кирпичный камин с тяжёлой латунной подставкой для дров в форме суровых львов.

Гостиная выглядела по–спартански. Ни журналов на кофейном столике, ни стопок книг. Ни картинок, ни фотографий, ничего. На диване нет ни подушек, ни пледа, чтобы укутаться. Всё вокруг было функционально, но ничто не говорило о личности Агаты. Даже с учётом того, что последние несколько месяцев она провела в реабилитационной больнице, дом всё равно выглядел пустынным и одиноким.

Я представила собственный дом с кошачьими лакомствами, остывающими на кухонной стойке, Оуэном, вечно забирающимся на пуфик в гостиной, Геркулесом, наслаждающимся Барри Маниловым, и кусочками Весёлого цыплёнка Фреда, которые валяются повсюду, ожидая пылесоса. Мне стало жаль Агату.

Я снова вышла в коридор, заглянула в спальню. Руби раскладывала на кровати платье цвета морской волны с длинными рукавами.

Вторая спальня в этом крошечном домике располагалась рядом с гостиной. В ней помещались узкая кровать, платяной шкаф и больше почти ничего. Я открыла дверцу и сразу увидела то, что нужно Руби. Чемоданы стояли на большом картонном ящике, на боку которого летящим почерком было написано имя — Эллис. Ещё в шкафу висела мужская одежда. Несколько серых костюмов, морской китель и поношенная лётная куртка из овечьей кожи, морщинистой и вытертой до шоколадной мягкости. За исключением этой куртки вся одежда была старомодной. Хотя, возможно, такие костюмы не раз выходили из моды и возвращались.

Я схватила меньший из двух чемоданов и понесла Руби. Она всё ещё раскладывала на кровати платья, комбинации, бельё, чулки и даже ажурный белый кардиган.

— Вот, — я протянула ей синий чемодан. — Это должно подойти.

— Спасибо, Кэтлин, — она выглядела ослабевшей.

— Может, давай я сложу? Я просто мастер укладки и упаковки. Вот увидишь.

Руби минутку поколебалась, потом кивнула и села на край кровати. Я свернула зелёное платье и уложила на дно чемодана. Потом добавила свитер, комбинацию и остальное бельё.

— Ну вот, — сказала я Руби, защёлкнув чемодан. — Готова идти?

Она схватилась за ручку чемодана и остановилась. По лицу пробежала тревога.

— Погоди минутку. Я не взяла никакой обуви. — Она сделала пару шагов к шкафу.

— Руби, нам не нужна обувь, — она озадаченно взглянула на меня. — Агате не нужна обувь, — повторила я.

Руби вздохнула и отвернулась, смахивая выступившие слёзы. Я молча подождала, пока её дыхание не выровнялось.

— Ты права, — шёпотом сказала она. — Я на минуту забыла, зачем мы здесь.

Мы вернулись обратно на кухню и выключили за собой свет. Я натянула сапоги, подержала чемодан, пока одевалась Руби. Снаружи она заперла дверь и подёргала ручку, проверяя замок.

— Дом выглядит так печально, — сказала она.

— Да, — я натянула варежки. — Но не забывай, что Агаты здесь несколько месяцев не было.

Мы прошли по дорожке и вышли на улицу.

— Руби, а кто это — Эллис? — спросила я. — Муж Агаты?

— Нет, — ответила Руби. — Эллис был её братом. Эллис Слейтер. Он умер… да, почти двадцать лет назад. Это был его дом. Он оставил его Агате. — Она переложила чемодан из одной руки в другую. — А почему ты спрашиваешь?

— Во второй спальне были коробки. На одной было написано это имя. А в шкафу много мужской одежды.

Руби криво улыбнулась.

— Так похоже на Агату. Она никогда не выбрасывала ничего, что могло пригодиться.

— Мой отец такой же. — Я не стала добавлять, что представления моего отца о полезности слегка отличались от общепринятых. Поэтому всякий раз, когда мы переезжали, кому–то приходилось упаковывать канделябры из лосиных рогов.

До угла мы дошли вместе.

— Спасибо, что пошла со мной, — сказала Руби. — Я отнесу это Гуннерсону. Хочу, чтобы вещи уже были там, когда она… когда её… — Руби откашлялась. — Когда понадобятся. — Она пожала плечами. — Глупо, да?

— Нет, — сказала я. — Всё правильно. — Я натянула шапку поглубже на уши. — Увидимся на ужине Зимнего фестиваля?

Она кивнула.

— Насколько я помню, с Джастином мы встречаемся позже.

— Значит, увидимся позже, — сказала я.

Я двинулась к Общественному центру. Оглянувшись через плечо, я увидела, как Руби решительно идёт вниз по улице, к Похоронному дому Гуннерсонов.

Когда я подошла, Мэгги уже стояла у входа на парковку. Она была одета в лиловую куртку из искусственного меха и топала ногами по дорожке, чтобы не замёрзнуть. Увидев меня, Мэгги замахала руками, и я ускорила шаг.

— Я опоздала?

— Нет, — сказала она. — Ты даже немного раньше. Пойдём в очередь, пока она не стала ещё больше.

Очередь у парадной двери Общественного центра из примерно пары десятков людей извивалась по улице. Мэгги и я поспешили пристроиться в конце. Очередь двигалась довольно быстро. Мы оказались внутри через пять минут, может даже меньше. У Мэгги в перчатке были приготовлены деньги, и она заплатила за нас обеих прежде, чем я успела достать кошелёк.

— Ну зачем ты? — спросила я, когда вслед за толпой мы вошли в холл.

— Ты так много сделала, чтобы помочь мне с инсталляцией.

— Влезла на лестницу и поправила пару лампочек.

Она подняла руку.

— Ты сделала гораздо больше. Сколько раз ты приносила мне ужин? Сколько чашек чая приготовила? Сколько раз ты меня выслушивала, пока я сидела в твоей гостиной и бесконечно рассказывала про этот проект?

Я улыбнулась и подтолкнула её локтем.

— Думаешь, я слушала? Сомневаюсь, что даже Оуэн слушал.

Она показала язык.

— Даже если так, мне всё равно хотелось сказать спасибо. Так что позволь мне. Господи, это всего лишь бобы, запечённая картошка и пирог. Я же не купила тебе машину.

— Ну ладно, — согласилась я. — Спасибо за спасибо.

Я оглянулась. Стенд Мэгги разглядывало не меньше двадцати зрителей.

Мэгги заметила пару свободных стульев за длинным столом. Я пробиралась следом за ней среди людей и стульев, стараясь поспевать за её длинными ногами. Большинство улыбались, говорили «привет» и поднимали руки. Я удивилась тому, как это приятно, особенного после одинокого дома Агаты.

Мэгги стояла у стола, придерживая оба стула.

— Что дальше? — спросила я.

— Снимай куртку и садись.

Я оглянулась.

— А как мы получим нашу еду?

— Она уже идёт, — сказала Мэгги, пристраивая на спинку стула свою пушистую куртку из плюшевого мишки и стягивая зелёную как лайм шапочку.

Я кивнула на дальнюю стену.

— У тебя появились фанаты.

Она глянула через плечо и улыбнулась мне. Сосед Мэгги выглянул из–за неё и улыбнулся. Рот у него был слишком набит, чтобы говорить. Я не сразу узнала полицейского Крейга в обычной одежде.

Я улыбнулась в ответ.

— Как дела? — спросила у Мэгги хорошенькая брюнетка с другой стороны от Крейга.

— Хорошо.

— От твоей мамы? — Мэгги показала на что–то, похожее на горчицу, на столе перед ней.

Девушка кивнула.

— Отлично, — сказала Мэгги. — Прошлой осенью я купила на рынке три банки её пикулей. Они у меня и трёх недель не простояли.

— Понимаю. Я съела весь джем, что она дала, а когда попыталась взять другую банку, она сказала, что я должна за неё заплатить. А я собрала половину тех ягод.

Тут в зале появилась женщина в длинном белом переднике. Она внесла две полные тарелки и поставила их, горячие и дымящиеся, перед нами. За ней шла девочка–подросток, тоже в переднике, с двумя стаканами воды. Я поняла, что это Кинги, мать и дочь.

Рома ездила к ним этой зимой каждую неделю, присматривала за старой — как оказалось, слишком старой — лошадью, которую они купили дочери. Я догадалась, что это и есть та девочка, любительница лошадей. Надпись на её майке «Я ❤ лошадей» была неопровержимой уликой. Застенчиво улыбнувшись, она поставила передо мной стакан и завёрнутые в салфетку столовые приборы.

Я взглянула на тарелку, не зная, с чего начать. Там были печёные бобы, благоухающие патокой и горчицей, толстый ломоть ветчины, золотистая хрустящая картошка и запеканка из чего–то, похожего на морковь и репу. Я развернула салфетку и взялась за вилку. Мэгги уже ела, тихонько мурлыча от удовольствия. Это звучало похоже на урчание Геркулеса, которому дали сардины. Я попробовала кусочек запеканки.

— Как вкусно, — я взяла ещё кусок. Это вкус мускатного ореха? Я не могла не урчать от удовольствия.

— Мне, глядя на вас, захотелось поесть, — сказал кто–то сзади.

Между нашим и соседним столами стояла Рома, разматывая синий шарф на шее.

— Привет, — сказала я.

— Могу я втиснуться рядом с вами? — она оглянулась, высматривая свободное место.

Мэгги придвинула свой стул к полицейскому Крейгу, который, похоже, был не против сесть поближе к своей симпатичной подружке.

Я подвинулась в другую сторону, через столы для Ромы тут же передали материализовавшийся откуда ни возьмись стул. Она улыбалась, поблагодарила, и втиснулась между нами.

— Извините, что опоздала, — сказала она, стаскивая куртку и вешая её на спинку стула. — Пришлось чинить лапу золотистому лабрадору.

— А что случилось?

— Машина сбила, — Рома огорчённо покачала головой. — Дорога скользкая. Если собака бежит без поводка и встречается с машиной, целой остаётся только машина. — Она закатала рукава своего свитера. — И почему люди этого не понимают?

Прежде чем я успела ответить, вернулись Кинги с напитком и тарелкой для Ромы, от еды поднимался пар.

— Спасибо, — сказала Рома.

— Ты одна? — улыбнулась ей Элла Кинг.

Рома озадаченно посмотрела на неё.

— Нет, я с ними, — она показала на нас с Мэгги, лопавших так, будто еду могли украсть. Потом Рома заметила девочку. — Привет, Тейлор. Как Хортон?

— Ничего. Только стал неуклюжим от холода.

— Да, я тоже в последние дни, — ответила Рома. — Я заеду в начале недели, посмотрю на него.

— Спасибо, доктор Дэвидсон, — улыбнулась Тейлор.

Рома развернула салфетку, положила на колени и взяла вилку.

— Хортон? — спросила я, берясь за нож, чтобы нарезать ветчину.

— Её лошадь. «Слон Хортон слышит кого–то!», доктор Сьюз. Это любимая книга Тейлор.

В проходе между столами рядом с нами остановилась незнакомая мне женщина.

— Привет, Рома, — сказала она и явно подмигнула.

Рома приветственно подняла руку. Рот у неё был забит.

Женщина огляделась.

— Одна сегодня? — Прежде чем Рома успела что–нибудь сказать, женщина ухмыльнулась шире. — Да, разыгрывать невинность — хороший план.

Мэгги не поднимала голову от тарелки и не отрывала глаз от еды, но плечи у неё напряглись от смеха. Ясно, что слухи про Рому и Эдди Суини разошлись по всему городу. Я навалилась на запечёный картофель, надеясь, что тоже сумею не рассмеяться.

Рома положила вилку и чуть–чуть отодвинулась от стола.

— Выкладывайте, — сказала она.

Я наклонилась, стараясь поймать взгляд Мэгги, но та смотрела только в тарелку, запихивала в себя бобы и тряслась от смеха. Рома скрестила руки на груди. Моя еда остывала, и Мэгги оставила меня тонуть. Рома ждала, внимательно глядя на меня.

— Понимаешь, тут разошлись слухи, что ты… кое с кем встречаешься.

— И с кем же это я встречаюсь?

Я сглотнула. Мэгги не собиралась меня выручать.

— С Эдди, — выпалила я.

— Эдди? — нахмурилась Рома. — Что за Эдди?

Мэгги чуть не подавилась. Рома пару раз хлопнула её по спине, потом снова переключилась на меня.

— Что ещё за Эдди?

— Эдди Суини, — сказала я, глядя в тарелку. Если я сейчас на кого–нибудь посмотрю — тоже начну смеяться.

У неё отвалилась челюсть.

— Эдди? Тот хоккеист? Манекен Мэгги? — Мэгги наконец подняла взгляд.

Рома сердито смотрела на неё.

— Это из–за тебя.

— При чём тут я? — спросила Мэгги, стараясь выглядеть и невинно, и не хихикать.

— Я возила туда–сюда твоё, — Рома взмахнула руками, — твоё создание. А теперь люди думают, что у меня связь с реальным Эдди. Я достаточно старая, чтобы быть его, — она помедлила, — старшей сестрой.

— С каких пор тебя волнует, что думают люди? — спросила я, вытирая с подбородка горчицу.

— Всегда волновало.

Губы у Мэгги дрогнули. Беда.

— Я вот что скажу, — произнесла она. — Когда Зимний фестиваль закончится, я отдам Эдди тебе. Тогда вы и вправду будете парой.

Рома подобрала свою вилку. Он старалась показаться взбешённой, но не думаю, что по–настоящему. Я смотрела на неё, пока она не посмотрела на меня.

— Каждый раз, когда я пускаю вас двоих в свою машину, всё идёт кувырком, — сказала она. — Каждый раз.

Я поняла, что она вспомнила тот случай, когда мы с Мэгги, можно сказать, захватили Рому и её внедорожник и кое–кого преследовали.

В конце стола, за полицейским Крейгом и его подружкой, сидела семья, которую я несколько раз видела в библиотеке, в основном они брали доктора Сьюза и книжки про Макса и Руби. Отец играл с четырёхлетней дочкой, светлые кудряшки девочки весело подпрыгивали.

«Палка–палка–огуречик, получился человечек», — пела девочка.

Мэгги посмотрела на Рому и сказала:

— Точно как у меня, — а потом уронила голову на стол и расхохоталась. Рома шлепнула её салфеткой и вернулась к еде.

Я решила, что сейчас самое время пойти поискать кофе, хотя знала, что уже вечер и от него я стану беспокойной.

— Я сейчас, — сказала я.

Стол с кофе и чаем был возле кухни. Я пробиралась между столиками, улыбаясь и здороваясь со всеми, кого знала. Ребекка и Мэри в таких же длинных белых фартуках, как и у всех, кто готовил и накрывал столы, были поглощены беседой у чайного столика. Я взяла кружку, насыпала сахар и потянулась за стальным кофейником.

Мэри меня заметила.

— Давай я налью, — она взяла у меня кружку. — Тебе обычный, без кофеина или шоколадно–ореховый?

Я не особенно любила ароматизированный кофе, но, может, на этот раз?

— Шоколадно–ореховый, пожалуйста.

Ребекка легонько тронула меня за руку.

— Кэтлин, Джастин Андерс — это тот молодой человек, с которым встречается Руби?

— Да, это он, — я взяла у Мэри свою чашку. — А что?

— Ты не слышала? — сказала Мэри. — В конце концов оказалось, что это не просто слухи.

— Что? — спросила я, гадая, что у неё за новые городские сплетни.

Мэри пожала плечами.

— Агата оставила молодому человеку Руби полмиллиона долларов.