Дверь конференц-зала распахнулась, и оттуда с перекошенным лицом вылетел Дмитрий Раш.

— Немедленно обратно! — рявкнул Оуэн, подбегая к лестнице. — Заприте дверь! И никого не пускайте.

В доме творилось нечто невероятное. Входная дверь болталась на одной петле, окна по фасаду были выбиты. Густой дым, пыль от валившейся со стен штукатурки и летающий мусор затрудняли дыхание. Я видела разинутые рты, но не слышала криков: все происходило, как в замедленной съемке, когда саундтрек пустили не на той скорости.

Да что тут делается? Очевидно, взорвалась бомба. Но где? И почему? Почему мы?

Оуэн спускался вниз, перепрыгивая через две ступеньки, и я побежала следом.

Первый этаж был неузнаваем. Наши охранники, в основном отставные полицейские, громко призывали к спокойствию, но на них не обращали внимания.

— Пожалуйста, пожалуйста, не надо паники! — громко взывал Бертрам с возвышения в дальнем конце аукционного зала. — Попытайтесь оставаться на местах!

Увы!

Я еще никогда не оказывалась в центре охваченной паникой толпы: это была непреодолимая сила, живущая по собственным законам. Людская толпа, служащие и клиенты вперемешку, оглушительно вопящие, готовые затоптать друг друга, протискивались через бутылочное горлышко того, что осталось от входной двери, в отчаянной попытке поскорее оказаться на улице. Боязнь, что здание вот-вот рухнет, была столь же ощутимой, как густой от пыли и дыма воздух. Они толкались, пинали друг друга, едва не скатывались по ступенькам в дождь, на забитую зеваками площадь, где дымилось черное пятно — все, что осталось от «рейнджровера» мистера Раша. Наша ограда из литого железа свисала со столбов, скрученная и изогнутая, как палочки лакрицы. Ворот больше не существовало, а из гранитных ступеней были вырваны плиты. Машины по обе стороны уничтоженного автомобиля мистера Раша — «мерседес» и «роллс» — горели. Люди пытались вытащить потерявших сознание водителей, кое-кто старался отъехать подальше, чтобы сохранить свои машины. Те, кто еще не справился с шоком, застыли в вестибюле как вкопанные. Роджер, наш старший охранник, неподвижно валялся в углу, отброшенный взрывной волной. Я вдруг осознала, что многие из тех, кто имел несчастье в момент взрыва оказаться рядом с окнами, ранены осколками, некоторые даже тяжело, и лежали на полу. Другие старались остановить кровь.

Но паника продолжалась недолго. Вскоре все как по волшебству улеглось, очевидно, здравый смысл все же взял верх. Никаких признаков пожара не наблюдалось. Взрыв произошел снаружи, и наибольшую опасность представляли горящие машины.

— Отойдите от окон, — уговаривали охранники. — Вернитесь в глубь помещения.

Те, кто был на ногах, спешили спасти раненых, унося их в кухню и находящиеся рядом комнаты, Прижимая к ранам пиджаки, носовые платки, шарфы — все, что смогли найти. Лишь бы остановить кровь до появления «скорой».

Помощь, к нашему невероятному счастью, прибыла почти сразу. Пожарные немедленно потушили машины, устранив самую страшную угрозу. Дом заполнили полицейские и медики.

На улице работали спасатели, успокаивая перепуганных людей. Тут же появились одеяла, чай, десятки зонтиков и мобильников для тех, у кого их не было. Добровольцы Красного Креста звонили родственникам наиболее сильно пострадавших. Казалось, все это возникло из ниоткуда и, к счастью, повсюду одновременно.

Дождь сменился моросью, облегчив эвакуацию из здания как пострадавших, так и уцелевших. Медики лихорадочно работали, сортируя раненых по степени тяжести и унося в машины «скорой». Одним из первых увели Бертрама, который, несмотря на заверения, что все в порядке и он подождет своей очереди, едва стоял. Из глубокой раны на голове сочилась кровь, на руках и лице краснели множественные порезы. Я подслушала, как кто-то сказал, что у него коллапс легкого. Каким-то чудом его глаза не пострадали.

— Прошу, скажите им, что я в полном порядке, — едва слышно шептал он Оуэну, шагавшему рядом с носилками. — Есть другие, которым это нужнее.

Он понятия не имел, насколько серьезно его состояние.

— Поезжайте немедленно и помните: вы нам нужны как можно скорее, — приказал Оуэн. — Чем быстрее вы выпишетесь, тем быстрее мы сможем понять, что случилось.

— Верно, — прошептал Бертрам.

Дверца «скорой» захлопнулась, и машина с диким воем сирены устремилась в туман.

Ошеломленное лицо Оуэна, провожавшего взглядом своего президента, сказало мне все. То, о чем мы читали в газетах, то, что происходило с другими, сейчас случилось с нами. На нас напали. Взорвали. Терроризировали. Уму непостижимо. Значит, на всей планете нет безопасного места.

Многие наши посетители были солидного возраста и помнили бомбардировки Лондона во время Второй мировой войны. Неудивительно, что случившееся не слишком на них подействовало. Они точно знали, что делать, как себя вести, и сейчас пытались помочь посетителям помоложе, все еще не оправившимся от шока.

— Позвольте взглянуть, — обратилась изысканно одетая немолодая женщина к расфуфыренной особе лет тридцати, готовой вот-вот впасть в истерику. — Ваши ноги на месте?

— Да, — дрожащими губами прошептала та.

— И руки тоже?

— Да.

— Глаза видят?

— Да.

— И кровь не течет?

— Нет.

— В таком случае предлагаю взять себя в руки, перестать ныть и заняться чем-то полезным.

На мой взгляд, это действовало лучше пощечины или струи холодной воды в лицо.

Библиотека на противоположном конце площади распахнула двери и приняла замерзших свидетелей взрыва. Там они попадали в теплые объятия детективов Скотленд-Ярда под началом нашего друга Томаса Кертиса, получали утешение и помощь спасателей, прежде чем отправиться домой.

Оуэн, Дмитрий Раш со своими собаками, Эндрю Гарднер и я, дрожа, стояли под деревом на противоположной стороне улицы. Между нами и зданием возвышался барьер из мешков с песком, охраняемый полицейским кордоном. Мы все еще не успели прийти в себя. Смотрели на здание и не верили своим глазам.

— Сэр, — обратился Кертис к Оуэну, который, казалось, не слышал его. — Мистер Брейс.

Оуэн неохотно перевел взгляд на детектива.

— Я должен просить вас всех пройти в библиотеку.

— Похоже, ваша гребаная крыша наконец поехала, — огрызнулся Оуэн.

Представительный инспектор сокрушенно покачал головой:

— Сэр, пожалуйста.

— Послушайте, вы! В этом здании хранятся сокровища на многие миллионы долларов. Можно сказать, второй Британский музей. И я несу за них личную ответственность.

Кертис хотел что-то ответить, но Оуэна уже несло:

— Я с места не сойду и, если пожелаете, немедленно свяжусь с премьер-министром, или лорд-мэром, или главой Скотленд-Ярда. Надеюсь, их приказа вы послушаетесь. С удовольствием это сделаю. Но мы с места не стронемся.

— Здание вот-вот обвалится.

— Чушь собачья, и вы это знаете. Я готов подписать все, что захотите, опознаю, кого хотите, но не сведу взгляда с этого здания, пока не уверюсь, что и оно, и все находящиеся в нем вещи надежно защищены. Да это все равно что оставить Национальную портретную галерею и музей Виктории и Альберта без охраны, с вышибленными дверьми и окнами!

Мужчины долго изучали друг друга.

— Прошу вас, — сказал Оуэн.

Итак, все мы остались стоять за оцеплением и, поскольку так и не успели захватить пальто, сейчас мерзли под серыми армейскими одеялами. Никто и не подумал тронуться с места, пока драгоценности мистера Раша оставались в конференц-зале, не занесенные в опись и не запертые в сейфе. Их пропажу не покроют все наши многочисленные страховки, вместе взятые, а ответственность целиком ляжет на нас.

Лицо Оуэна превратилось в маску, так что я не могла понять, о чем он думает, но скорее всего о том же, о чем и я: что покроет тот или иной полис и как справиться с неизбежным валом судебных исков, многие из которых, несомненно, были поданы по сотовым, любезно предоставленным добровольцами Красного Креста.

Машины репортеров с трех сторон окружали площадь за периметром полицейского ограждения. Я наблюдала за происходящим словно со стороны. Видела, как они интервьюируют людей. Видела, как полицейские стараются оттеснить их подальше. И думала: так вот как это бывает. Все казалось нереальным, не имеющим ничего общего с нами. Мы были зрителями из другого измерения.