Это все усталость, такие усталые были, мы двое. Является ли изнеможение здоровой усталостью, я так не думаю, усталость от нашей работы, от операций, каких операций, некоторые говорят о наших операциях, некоторые о долге. Я говорю об этой земле, она там трудная, холмы, а он приваливался ко мне, на плечо, не мог идти. Я достаточно сильный, и если он тоже сильный, сильный человек, сильнее, я тоже, а он не такой уж тяжелый, я мог вынести его вес. Но это ночь, вот что, и мы нашли место, такое маленькое укрытие, может убежище, накрыться было нечем, только одежда, какое тут тепло, никакого, но нас двое, и я, помню, дрожу, дрожу, никак не согреюсь, время, когда я никак, никак не мог согреться, да еще ветер сквозь нас, мой коллега то же самое, дрожит, дрожит, я не мог согреть тебя, мой коллега.

Потом он потел. Я лежал тесно к нему, и это от боли, а я не понял, не знал тогда, только потом, и все было густое, липкое, липкость такая, и я при лунном свете увидел теперь, это кровь, везде кровь, и когда мы разодрали материал штанов, вижу, что правая конечность тоже повреждена в колене, раздулась здесь и цвет плоти скверный, да, я понял, они бы ему отрезали ногу, так я думал, отсекли бы от него, да, я думал так, и он тоже, глядя на эти раны, хотя могло произойти и что-то другое или, возможно, и это, пока потом, про себя, мне не показалось, я увидел это в его лице, это дальнейшее замешательство, я увидел его там, это было замешательство, и он не смотрел на меня не на меня, наверное, он думал, не ножные ранения, а быть может, смертельные ранениями, нет, как это может быть, этого не может, наверное, он думал, как это может быть? могут ли ножные ранения быть смертельными, мы, ни один из нас, не могли такого понять, а думали, как завтра должно прийти, конечно, наступит день, и как он тогда пойдет, как сделает это, то, что мы должны, уйти с этой территории, может и бежать, что это может быть за побег, он положится на меня, конечно, и на палку, и назавтра я бы ее нашел, но назавтра он уже умер, на следующее утро. Я теперь это и сказал, заговорив с ним. Я раздобуду тебе палку, завтра, палку для тебя, костыль. Он стискивал мою руку, да, большое давление, прилагал. Лоб у него горел, а теперь холодный, в холодном поту. Он смотрел на меня. Завтра будет палка, так я ему сказал, я сказал, найду, будет палка, я ее найду, мы сможем убежать с этой территории, ты сможешь идти, а нога заживет.

Какая еще сентиментальность. Назавтра я бежал из того места, да, ножные ранения могут быть смертельными. Он это знал, что это правда. Я не понял его взгляда. Что мы тогда были живы, да, как один, нет, я тогда чувствовал это про нас, нет, про него меня, и еще тепло моего тела той ночью, что же из этого. Что мы можем сказать. Я могу понять, о чем мы говорим, в процессе этого. Так случается и мы действуем, постойте, это случается, мы действуем, действие есть знание, скажем, речевое действие. У вас какой язык? Может это мой язык. Он спал рядом со мной, и умер, да, я думал тогда, держась за него, может он умер, да. Сентиментальность. Знаю я про сентиментальность и про международные соглашения, главы государств, да, наши коллеги, я знаю. Сентиментальность. Я же согреться не мог. Не той ночью, я дрожу, надо давать ему тепло, моему коллеге, его телу, он лежит, ему больно, и в его голосе, он после еще говорил, и опять же кровь, кровь, ее так много, и на одежде, и я к его ноге, нет, не остановить, если порвать одежду, мою одежду. А потом я заснул, перестал спать, не мог проснуться, он был рядом со мной и от него тепло, а потом опять холодно, и я пробудился, так холодно, холодный. Вот так он и умер. Мы тогда были вместе.