– Слава Богу, ты еще не уехал, Терри! – воскликнула Софи, вбегая в кухню.

Теренс сидел у стола и просматривал список необходимых покупок. Он поднял голову и улыбнулся Софи.

– Я уже собрался ехать. У тебя или у маркизы не будет никаких поручений в городе?

Помедлив несколько секунд, Софи полезла в карман и вытащила оттуда письмо.

– Если тебе не трудно, доставь, пожалуйста, эту записку. Адрес – на конверте.

В глубине души она надеялась, что Теренс под каким-нибудь предлогом откажется, но он не только согласился, но и торжественно заявил:

– Я всегда с радостью сделаю все, что ты попросишь!

Софи чуть улыбнулась, услышав столь галантный ответ, но на самом деле ей сейчас было грустно. Письмо предназначалось дяде, который должен был вернуться со дня на день. В письме она рассказывала о своей жизни в Хоксбери и умоляла Артура Бромфрея как можно скорее забрать ее отсюда. Софи с большой горечью писала это письмо и сейчас с болью в сердце просила Теренса его отвезти. Она любила Николаса. Любила всей душой, самозабвенно. И хотела ему принадлежать… Но именно любовь и стала причиной, по которой Софи решила уехать из Хоксбери. Причем как можно скорее. Прежде, чем она сделает какой-нибудь безрассудный шаг, который не только окончательно разобьет ее сердце, но и создаст серьезные проблемы для них обоих. А это обязательно произойдет, ибо Софи отлично понимала, что стать женой Николаса не может. Значит…

Она хотела уже выбежать из кухни, чтобы не разрыдаться на глазах у Кук, стоявшей у окна и ругавшей за что-то кухонную служанку по имени Мег. Но Кук обернулась к ней и поинтересовалась со смешком в голосе:

– Вы ничего не забыли, мисс Бартон?

– Забыла? Что именно?

– Поднос с завтраком для маркизы.

И Кук кивнула в сторону столика у двери, на который всегда ставила подносы с готовыми блюдами. Софи сразу заметила, что сегодня подносов было три – для каждого члена семьи. Видимо, все сегодня завтракали дома, потому что готовились к важному событию. Ждали гостей – мисс Джулиан, которую маркиза прочила в жены Николасу, и ее матушку – леди Чедвик.

«Что ж, ведь он, в конце концов, на ком-то должен жениться! – говорила себе Софи, в то время как ее сердце разрывалось от боли. – Его невеста будет знатной, богатой, красивой… Лорд Линдхерст с гордостью появится с ней в высшем свете. Она должна быть достойна семьи Сомервилл…»

Софи оставалось лишь безропотно подчиниться велению судьбы, как бы тяжело ни было… Борьба представлялась ей бессмысленной. С тоской думая об ожидающей ее беспросветной, опустошенной жизни без Николаса, Софи взяла со стола поднос для маркизы. Машинально скользнув взглядом по еще двум, стоявшим рядом, она заметила, что Кук положила ананасовые тарталетки только маркизе и супругу, обделив почему-то Николаса. Решив, что это произошло по невнимательности кухарки, она вынула из шкафчика блюдо с такими же тарталетками и положила несколько штук на поднос Линдхерста.

Выходя из кухни и занятая все теми же грустными мыслями, Софи не обратила внимания на слова Кук, назидательно сказанные служанке Мег:

– Ты поняла? Лорду Линдхерсту врачи категорически запретили даже прикасаться к ананасам. От них все его тело покрывается прыщами, потом начинаются боли в желудке, и дело может закончиться очень плохо!

– Поняла! – кивнула в ответ Мег.

– А если поняла, то почему положила на поднос лорда ананасовые тарталетки? Для него приготовлены другие – с яблоками.

– Виновата! Я случайно перепутала…

Николас сидел за столом у себя в кабинете и рассеянно пережевывал завтрак. Все его мысли были настолько поглощены Софи, что он не обратил внимания на необычный вкус тарталетки, краешек которой только что откусил. В другое время Линдхерст непременно позвал бы кухарку и устроил ей хорошую взбучку. Но сейчас ему было не до того…

Еще никогда в жизни Николаса так не пленяла ни одна женщина, как это произошло с Софи. А ведь он держал ее в объятиях не больше минуты!

После этого они фактически не встречались. Иногда в коридоре мелькало голубое платье Софи, которое она теперь чаще всего надевала. И тогда сердце Николаса начинало учащенно биться.

Он взял с подноса еще одну тарталетку и без всякого аппетита стал ее пережевывать. И снова ему почудился странный привкус, как будто ее начинили мякотью какого-то экзотического фрукта. Все-таки Николас доел ее и снова задумался…

Задумался о том, почему Софи стала явно избегать встреч с ним. Может быть, из-за его страстных поцелуев в конюшне? Но разве он обидел ее? Ведь это были искренние поцелуи! Да и вообще ни одна женщина до Софи не находила ничего неприятного в его прикосновениях… Скорее наоборот… Хотя Николас признался себе, что никого не целовал так, как Софи… Она захватила его полностью, пробудив много лет дремавшую где-то в глубине души страсть.

Но может быть, как раз в этом-то все и дело? Он так долго не испытывал настоящего чувства, что элементарно зачерствел. Отсюда – грубость в проявлении эмоций, шокировавшая Софи и ранившая ее нежную душу… Нет, он не должен был так варварски с ней обращаться! Быть таким жадным и требовательным в своем желании. Это и напугало невинную, неискушенную девушку. Вот поэтому она и прячется от него!

На лице Линдхерста появилась слабая грустная улыбка. Он подумал о том, что и сам испугался взрыва собственной страсти. Не смог себя сдержать. Не сумел рассудком укротить желания…

Хорошо, пусть так! Но ведь это был не только голос изголодавшейся плоти. Николас уже твердо знал, что полюбил Софи. Полюбил в ней все – чистую душу, изысканность, манеру разговаривать, остроумие. Полюбил чарующий взгляд ее божественных глаз. Ну и конечно, его влекло ее прекрасное тело! Все вместе! Но ведь именно это и есть настоящая, большая любовь! Разве не так?..

Николас взял с тарелки еще одну тарталетку, снова откусил кусочек, но на этот раз решительно положил ее обратно. Что-то в них сегодня было необычное, чужое. Да и губы почему-то горели до боли…

Снова и снова вспоминая страстные, пламенные поцелуи там, в конюшне, он машинально взял бокал с напитком и пригубил… Потом выпил до дна… Стало немного легче…

И тут мысли Линдхерста потекли в несколько ином направлении. Нет, дело не в том, что он напугал Софи своей несдержанностью! Ведь она тоже целовала его! И не менее пылко… Обнимала, прижималась всем телом… Значит, испуг тут ни при чем! Скорее всего Софи, опомнившись от страстного порыва, начала раскаиваться в своем поступке! Ей просто стало стыдно!

Николас подумал еще немного и решил, что он прав. Конечно, именно это и стало причиной странного поведения Софи! Поэтому она и стремится тут же убежать, как только видит его даже издали…

Линдхерст вдруг почувствовал, как у него в душе начинает расти раздражение. Что за детство?! Ведь Софи взрослая девушка! Пусть – невинная, неопытная! Но все же нельзя…

Однако – стоп! Надо быть справедливым и снисходительным! Тем более что Софи можно легко понять…

Николас усилием воли подавил в себе неприятное чувство и подумал, что в подобной ситуации единственно разумным выходом может стать только откровенное объяснение. Надо поймать Софи где-нибудь внизу и напрямую спросить, почему она его избегает. Волей-неволей, но ей придется ответить на этот вопрос…

Кто-то тихо постучал в дверь.

– Войдите! – зло крикнул Николас, который не любил, когда его беспокоили.

Дверь открылась, и в комнату просунулась голова мажордома. Лицо его было красным, а дыхание – частым и тяжелым. Видимо, он очень торопился и бежал вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

– Что случилось, Диксон?

Мажордом переступил порог, вошел в комнату, но ему потребовалось еще несколько секунд, чтобы отдышаться. Придя в себя, он виновато склонил голову перед молодым хозяином и, все еще задыхаясь, проговорил:

– Тысяча извинений, милорд, но приехал верховой от леди Чедвик и… уф, простите… передал, что карета ее сиятельства вот-вот будет здесь.

Николас почувствовал, что у него горит шея. Он почесал ее и недовольно взглянул на мажордома. Принесенная им весть не доставила лорду удовольствия. Даже не пытаясь скрыть раздражения, Николас буркнул:

– Спасибо, Диксон. Я сейчас спущусь и встречу их у входа.

Диксон поклонился и вышел. Николас еще несколько минут сидел у стола, потом поднялся и спустился к парадной двери. Пока мажордом открывал ее, Линдхерст с недовольной миной на лице чесал спину. Явная аллергия на съеденную тарталетку! Недаром вкус ее показался Николасу странным. Очевидно, мисс Кук, не спросив его, добавила в них мякоть какого-то другого фрукта. И вот результат!..

– Милорд! Карета уже у дома! – доложил мажордом, выглянув за дверь.

Ох, как сейчас хотел бы Николас сбросить с себя одежду и погрузиться в теплую ванну! Но, увы, делать было нечего. Приходилось разыгрывать роль радушного хозяина, с нетерпением ожидающего гостей… Боже, только бы эта процедура не затянулась надолго!

Первой из кареты вышла пожилая женщина в элегантном костюме цвета лаванды.

– Насколько я понимаю, вы – леди Чедвик? – улыбнулся ей Николас, идя навстречу и предлагая руку.

– Совершенно верно, – ответила дама, сделав реверанс и беря Линдхерста под локоть. – А вы, несомненно, лорд Линдхерст? Ваша матушка в письме ко мне назвала вас одним из самых красивых и представительных мужчин во всей Англии. Теперь я вижу, что она нисколько не преувеличивала!

Николас улыбнулся и поклонился, отметив про себя, что леди Чедвик оказалась не только грациозной, отменно воспитанной и умеющей прекрасно себя держать в светском обществе, но и внешне вполне привлекательной. Что ж, если дочь обладает такими же достоинствами, то у нее не должно быть особых проблем с замужеством, несмотря на скандальную смерть отца.

Следующей из кареты появилась мисс Беннинг, которую представили как камеристку молодой хозяйки. Однако сама леди Джулиан почему-то медлила. Окна кареты были занавешены, а дверца снова закрылась, после того как камеристка спустилась по ступенькам. Казалось, что больше в экипаже никого нет.

Николас удивленно посмотрел сначала на леди Чедвик, потом на камеристку. Последняя держала в руках большой саквояж, которыми обычно пользуются провинциальные доктора для хранения инструментов, лекарств, бинтов, ваты и прочих предметов, необходимых для оказания медицинской помощи.

Это натолкнуло Линдхерста на мысль, что молодой леди, возможно, стало плохо в душном экипаже и ее только-только привели в чувство. Леди Чедвик заметила смущение лорда и поспешила его успокоить:

– Вы хотите спросить, где моя дочь? Она сейчас выйдет. Джулиан! Где ты? Честное слово, воздух здесь очень свежий и чистый. Выходи, не бойся!

Занавески за стеклами кареты заколыхались, а дверца слегка приоткрылась.

– Вы в этом уверены, маменька? – донесся оттуда тонкий женский голос. – Я ведь так восприимчива к любой инфекции!

– Уверена.

Николас недоуменно посмотрел на мисс Беннинг.

– Мисс Джулиан всегда очень опасается за свое здоровье, милорд, – с еле заметной насмешкой в голосе сказала камеристка.

Николас почесал сначала подбородок, потом запястье руки. Зуд не проходил. Но сейчас его больше беспокоило не это. Проклятие! Он-то надеялся, что Джулиан не из тех нередко встречающихся особ женского пола, которые больше всего на свете пекутся о собственном самочувствии!

Линдхерст приготовился к худшему…

Тем временем то ли от нервов, то ли все от тех же ананасовых тарталеток у Николаса стало чесаться все тело. Он уже подумывал, чтобы под каким-нибудь предлогом немедленно уйти отсюда, подняться к себе в комнату и расчесать ногтями всю кожу до крови. Но в этот момент дверь кареты, наконец, полностью открылась и на верхней ступеньке появилась мисс Джулиан…

Линдхерст посмотрел на молодую гостью и мигом забыл про чесотку. Когда несколько мгновений назад Николас услышал ее тоненький голосок, в котором звучала серьезная тревога по поводу возможной инфекции, он представил себе худенькое, бледное существо, излюбленным занятием которого является пребывание в обмороке. Но увидел нечто совершенно неожиданное…

Девушка просто дышала здоровьем. Казалось, что она готовится прожить как минимум лет сто. А может, и того больше… Назвать ее красивой – это не сказать ничего. Если бы Квентин был здесь, он бросился бы к ногам Джулиан при одном взгляде на пышные золотистые волосы и стройную, чувственную фигуру! Но и Николас был настолько поражен, что в первый момент даже забыл о светских манерах, которыми всегда отличался. Он замешкался и далеко не сразу сделал шаг навстречу гостье. Опомнившись, молодой лорд необычно скованным и неловким движением предложил ей руку.

Джулиан неожиданно смутилась, пожала плечами и отступила на полшага.

– Нет… Прошу вас… Не надо… Я… я…

– Ради Бога, Джулиан! – кинулась на выручку Линдхерсту леди Чедвик. – Возьми под руку его сиятельство и поприветствуй как положено!

Джулиан упрямо смотрела на мать и качала головой:

– Я никогда ничего подобного не делала и делать не буду! Лорд Линдхерст совсем недавно приехал из Лондона, а каждому известно, что в нашей столице все поражено инфекциями. Самыми страшными! Особенно в это время года. – Она взглянула на Николаса своими огромными, ставшими от страха еще более широкими глазами и добавила: – Может быть, он уже подхватил какую-нибудь ужасную болезнь, но сам об этом не знает!

Николас открыл рот, чтобы запротестовать, но тут со стороны лестницы донесся громкий голос маркиза:

– Леди Чедвик! Леди Джулиан! Прошу вас пожаловать к нам в Хоксбери!

Николас облегченно вздохнул. Слава Богу! Пусть теперь отец занимается и мамашей, и этой девицей, которая боится заболеть какой-нибудь болезнью. С него довольно!

– Дорогой лорд Бересфорд! – воскликнула леди Чедвик. – Я так счастлива снова увидеться с вами! Надеюсь, здоровье вашей супруги пошло на поправку?

– Что? Что?! Что?! – во весь голос закудахтала леди Джулиан, подобно наседке на яйцах. – Его жена больна?!

– Спокойно, девочка! – проворчала миссис Чедвик. – Болезнь маркизы не представляет для тебя никакой опасности, так что давай спокойно войдем в дом. Там можно отдохнуть и освежиться.

– Нет, я не могу! – вновь заупрямилась Джулиан. – Нельзя входить в дом, если там есть больной!

– Делай, что тебе говорят! – потеряла терпение миссис Чедвик. – Иначе получишь подзатыльник!

– Ну что ж, бей меня! – Джулиан, чуть не плача, продолжала настаивать на своем. – Бей, но я отказываюсь входить в заразный дом и прикасаться… прикасаться вот к ним… Потому что если в помещении есть хоть один больной, то все остальные становятся носителями инфекции!

Она показала пальцем на Николаса и его отца.

– Глупая девчонка! – снова прикрикнула на дочь миссис Чедвик. – Даже слепому видно, что лорд Линдхерст и маркиз Бересфорд совершенно здоровы!

Лицо Николаса вдруг исказилось сильнейшей судорогой, на лбу выступили красные пятна. Он схватился за перила крыльца и сдавленным голосом проговорил:

– Отец, помоги мне подняться по лестнице…

– Колин, что с тобой?! – испуганно воскликнул маркиз. – Ты весь покраснел! И какие-то прыщи на лице!

– Аллергия на фруктовые тарталетки.

– Аллергия?

Глаза у Джулиан полезли на лоб. Она испуганно схватила за руку леди Чедвик.

– Маменька! Ты видишь?

– Вижу. У лорда Линдхерста аллергия на фрукты.

– Какая аллергия?! Это сифилис! Срочно уезжаем отсюда! Скорее!

Джулиан бросилась назад в карету, маркиз же с грустью сказал ее матушке:

– Вам действительно лучше увезти дочь домой, леди Чедвик. Вижу, что даже Господь Бог не заставит ее войти в наши двери.

– Да, милорд, – вздохнула леди Чедвик. – Вы, видимо, правы…

Когда экипаж уехал, маркиз подошел к Николасу и, обняв его за талию, осторожно повел вверх по лестнице.

– Колин, – с беспокойством спросил он, – не послать ли Джулиуса за врачом?

Николас неожиданно схватил отца за руку. Новая судорога исказила его лицо, он застонал, согнулся и прижал другую руку к животу…

– Мне надо… в туалет… и поскорее…

– Знаете, Софи, вы исключительно красивая девушка, – говорила маркиза, перелистывая модный журнал. – Наверное, у себя на родине у вас было много поклонников. Ведь так?

Софи с беспокойством посмотрела на хозяйку. Ей был очень неприятен этот вопрос. Меньше всего сейчас она хотела бы обсуждать с маркизой свои сердечные дела. Софи могла разрыдаться, волей или неволей думая о своей несчастной любви к Линдхерсту.

Опустив глаза, Софи пробормотала:

– Да… Ой, нет! Поклонников не было. Наше имение находилось в отдаленном районе, и мне очень редко доводилось с кем-то встречаться, кроме отца и его слуг.

Ответ явно не удовлетворил маркизу.

– Ну, ну! Не рассказывайте мне сказки. Я никогда не поверю, что вы не влюблялись ни в одного мужчину. Особенно во время учебы в колледже Бата. Вокруг столько интересных и достойных молодых людей! Я еще не встречала девушку, которая, учась в этом колледже, не завела бы ни одного романа!

Софи не успела придумать ответ, как дверь распахнулась и в комнату ворвался маркиз.

– Гарри! Что случилась? – испуганно воскликнула маркиза.

– Колин! С ним случилось самое страшное, что только можно себе представить!

Софи и маркиза одновременно вскрикнули и уставились на лорда Бересфорда полными ужаса глазами.

– Что именно? – воскликнула маркиза. – Скажи, ведь…

Но ее уже перебила Софи, забывшая в тот момент обо всем. В том числе и о своем положении служанки.

– О, пожалуйста, умоляю вас! – задыхаясь, прошептала она, хватая маркиза за рукав. – Скажите, что с ним все в порядке! Мистер Бересфорд! Ради Бога! Я… я… – Софи осеклась на полуслове, проклиная себя за несдержанность, и заставила себя сказать спокойно, без всяких эмоций: – Вы все были так добры ко мне! Поэтому я не могу без ужаса подумать, что с кем-то из членов вашей семьи случилось несчастье…

Глаза Софи были полны отчаяния. Маркиза долго не отрывала взгляда от лица девушки… Потом повернулась к мужу.

– Ну, говори же! – потребовала она. – Что ты мучаешь нас? Мы же обе сидим как на иголках! Неужели не видишь? Что случилось с Колином?

– Он съел ананасовую тарталетку! А ведь это для него… – Маркиз замолчал, в ужасе воздев руки к небу.

– Что?! – воскликнула маркиза. – Как такое могло произойти? Ведь Кук знает, что Колину запрещено даже прикасаться к ананасам! Это же для него яд!

– Ему стало плохо от ананаса? – прошептала Софи.

– Да, три тысячи чертей! – зарычал маркиз. – От ананаса! На завтрак ему подали ананасовые тарталетки, которые кто-то положил на его поднос. Кук и Мег в один голос клянутся, что это сделали не они. Они уверяют, что их в тот момент вообще не было в кухне, хотя Джулиус утверждает, что видел их там. – Маркиз сделал паузу и, сокрушенно вздохнув, добавил: – Ему стало плохо в присутствии леди Чедвик и ее дочери, которые все видели!

– Мой бедный мальчик! – сквозь слезы проговорила маркиза. – Надеюсь, наши гости все поняли правильно?

– К сожалению, нет, – мрачно ответил маркиз. – Они ничего не поняли. По крайней мере, эта глупая девчонка. Должен сказать, что она не менее странная особа, чем мистер Брамбли и его полусумасшедшее чадо…

– Да пропади они пропадом! – прервала супруга маркиза. – Где Колин?

– У себя в комнате. Миссис Пикстон напоила его каким-то своим лекарством и приготовила теплую ванну. Когда я уходил, Джон помогал ему.

– Бедняжка! Я сейчас же иду к нему! Долг матери – находиться рядом с сыном, когда тот тяжело болен.

– Нет, нет, миледи! – запротестовала Софи, по щекам которой текли крупные слезы. – Вы не должны вставать с постели! Не забывайте о своем здоровье!

Софи в отчаянии подумала, что после того, как она отравила Николаса, ее святым долгом должна стать забота о его больной матери. Но маркиза уже никого не слушала. Оттолкнув Софи и супруга, она ледяным тоном произнесла:

– Не мешайте! Я себя прекрасно чувствую. Лучше помогите мне одеться и прикажите дать кашемировую шаль. Она, очевидно, мне будет необходима.

– Но вы не должны… – продолжала настаивать Софи. – Вам станет хуже…

Она в растерянности посмотрела на маркиза, но он лишь пожал плечами и сказал чуть слышно, чтобы не слышала жена:

– Отметьте этот день в календаре, Софи. Вы стали свидетельницей чуда, которое должно быть навеки внесено в историю медицины.

– Но…

Маркиз ободряюще кивнул Софи.

– С ней все будет в порядке. Обещаю. Идите вперед и выполняйте все приказания маркизы. Беру на себя смелость утверждать, что сейчас Колину нужна в первую очередь именно материнская забота.

Софи опустила голову, чтобы никто не увидел ее слез.

– Да, милорд, – тихо произнесла она. – Я сделаю все так, как вы прикажете…

Она была готова на все, лишь бы войти вместе с маркизой в комнату Николаса! Но это было невозможно…

Софи подумала: может быть, и к лучшему, что ее не пускают к больному. Она не сомневалась, что непременно сделает еще какую-нибудь глупость, которая убьет его…

Если только уже не убила…