— Дорис, девочка, тебе нужен мужчина.

Оставив тарелки в покое, Дорис Симпсон повернулась к деду и бросила на него взгляд столь же укоризненный, сколь укоризненными были его слова. Она слышала их уже не в первый раз. Душещипательными разговорами дед изводил ее, как овод лошадь.

— Ты у меня мужчина, — ответила она. — Зачем мне еще один, если мы справляемся с нашим ранчо без посторонней наемной силы?

— Я уже не тот, — гнул свое Джек Симпсон, покачиваясь на крепком сосновом стуле за кухонным столом. — Мне уже не унести кипу сена, не объездить коня, мне уже не осилить и половины работ по ранчо, с которыми я справлялся еще в прошлом году. И вообще мне нужна замена ничто не остановит ход времени.

Две шотландские овчарки — Бой и Той, лежавшие под столом у ног Джека, подали голос, словно подтверждая каждое сказанное им слово.

— Перестань, дед, — мягко попросила Дорис, проглотив ком в горле. Она снова повернулась к раковине и пустила струю горячей воды на сковородку. — Кроме тебя, мне никого здесь не надо еще много лет.

Она сделала вид, что смотрит в окно над раковиной, старательно избегая его пронзительного взгляда — дед сразу бы заметил подступившие к ее глазам слезы. Дорис видела перед собой высокогорную долину, окруженную гористыми склонами, густо заросшими лесом. Этот юго-восточный угол штата Вашингтон был совершенно изолирован и мало заселен, кроме диких зверей, лошадей, скота, здесь держались только стойкие ковбои вроде деда и ее самой.

— Я, дорогуша, толкую не о помощнике, а о муже, черт побери! Тебе уже за тридцать, впереди долгие годы, о которых ты совсем не думаешь. У меня их уже нет.

Скоро ему семьдесят, но Дорис упрямо не хотела признавать этот факт. Да и не такой уж он старый, если не считать жесткой седины. Правда, плечи его казались чуть уже, чуть слабее, чем тогда, когда в три года она скакала на них верхом вокруг этого же кухонного стола. Но стоит ей повернуться, и она увидит, как непроизвольно дрожит его рука, поднося чашку к губам, как темнеют на тыльной стороне его мозолистых ладоней возрастные пятна, как поправляет он бифокальные очки на крепком носу.

Джек Симпсон просто не может постареть, в отчаянии думала она. Он ей слишком дорог. Дороже этого ранчо и большого дома из сосновых бревен, в котором они жили. Дом он построил пятьдесят лет назад из стволов деревьев, спиленных рядом на склонах. Когда-нибудь она унаследует ранчо, но думать об этом совсем не хочется.

— Вовсе нет, тебе немало осталось, в твои-то незрелые семьдесят. — Дорис подошла к столу, чтобы смахнуть хлебные крошки.

— Незрелые! — фыркнул дед. После смерти Энни я уже перезрел. — Он уставился на кофейную гущу в кружке, словно мог увидеть там свою покойную жену, и тоскливо вздохнул, потом взглянул на внучку, нахмурив щетинистые брови. — Кстати о будущем, девочка, сколько детородных годков тебе остается, а? Четыре-пять, не больше?

Чувствуя, как вспыхнули ее щеки, она воспользовалась случаем, отвернулась и стряхнула крошки в раковину из мыльного камня.

— Поздно уже мне думать о муже и детях.

— Было бы не поздно, если бы ты дала объявление, поискала бы «мужа почтой».

— Уже давала. — Она вызывающе взглянула на него. — Помнишь?

— Еще бы, — откинулся он вместе со стулом к бревенчатой стене. — Ты, золотце, поместила объявление только один раз в «Новостях ранчо», да и то я тебя заставил.

— Помнишь, каких мужиков оно привлекло, дед? Трех закоренелых неудачников, которых не брали ни на одну работу. И стоило каждому только взглянуть на меня, как…

— А что они увидели? — перебил он ее. — Ты встречала их в сапогах, джинсах и вылинявшей рабочей рубашке, благоухая как конская попона.

— Чем еще я могу благоухать? Почти каждый день я скачу верхом. Они увидели, что я некрасива, как заборный столб, дед. Это же ясно, и мы оба знаем это.

— Платье и немного губной помады тебе не помешали бы, — проворчал он. — Ты могла бы надушить руки, распустить свои чудесные черные волосы или хотя бы повязать ленточкой свой конский хвост, с которым ты не расстаешься ни днем, ни ночью.

Дорис состроила ему рожицу.

— Я рабочая женщина со скотоводческого ранчо. А «мужики почтой» не желают ни ремонтировать мои изгороди, ни целовать мои мозоли.

— На тебя заглядывались двое местных парней. Да и этот, внебрачный ковбой, Дик Кочрэн.

— Внебрачный — слишком для него мягко сказано, — бросила она, с усилием отскребая грязь в раковине. — И все они уже дважды или больше были женаты и разведены. Лучше уж остаться одной, чем связываться с такими отбросами.

Джек покачал головой:

— Ты не так скроена, чтобы быть монахиней, да и я не гожусь в монахи. Тебе не хватает радости любви и брака, и мне тоже.

— Зато я независима, дед, делаю то, что хочу, и ни перед кем не отчитываюсь. Многие ли женщины знают, что это такое? А я знаю. Муж связал бы мою свободу, держал бы меня в загоне.

— Только не порядочный мужик, детка.

— Черт! Назови хоть одного мужика, который не хотел бы, чтобы я была хорошенькой, круглее или худее, с более пышной грудью или с более длинными ногами. Ну, назови!

— Ну, я-то любил Энни такой, какой она была, и тебя я люблю такой, какая ты есть.

— И все же ты хотел, чтобы я нарядилась ради тех трех неудачников.

— Гм, — изрек Джек. Так он всегда поступал, когда проигрывал в споре.

Довольная своей победой, Дорис вытерла руки полотенцем, заправила в свой конский хвост выбившуюся прядь и скосила взгляд на деда, он бывал не только милым, но и упрямым.

Громко вздохнув, Джек отодвинул стул и встал.

— Ладно, тогда я напишу объявление. Прозябающее тут с лошадьми и коровами тело просто обязано оповестить, что оно доступно.

— Дед, я отзову любое объявление, так что не трать напрасно время.

— Полегче, деточка. Речь не о тебе Мне нужна жена, но ни одна из вдовушек, что ходят в нашу церковь, меня не привлекает.

Дорис изумленно заморгала.

— Жена?

— Ага. Я помню Энни, но после четырех лет одиночества мое сердце жаждет любви доброй женщины. Да и любить я еще способен. И тебе не помешает помощница по дому, а? Он смахнул паутину, которая свисала с их самодельной люстры.

— Да нет… Но…

— Тогда я иду писать объявление. Посмотрим, что из этого получится.

* * *

«Вдов, штат Вашингтон. 69 л. Ищет жену. Фото пожал.»

Эта строка в колонке объявлений задала работы их почте, за один месяц пришло три сотни писем. Ежедневно Дорис извлекала из ящика пачку надушенных конвертов. Было от чего взбеситься! Вышагивая четверть мили по грунтовой подъездной дорожке к дому, она не уставала изумляться. Какой ужас! Почти половину писем написали женщины моложе ее. Одно письмо пришло аж из Парижа, из Франции! А какие фотографии были вложены в конверты!

Когда этот поток истончился до струйки, Джек разложил на обеденном столе фотографии наиболее перспективных кандидаток и принес лозу, с помощью которой всегда искал подпочвенные воды для колодцев.

Сидя за столом, Дорис со смешанным чувством наблюдала за этими приготовлениями. Хорошо, что дед так весел и оптимистичен. Но какое разочарование его ждет — она это испытала на себе, — когда приедут отозвавшиеся на его зов женщины и окажутся менее пригодными для жизни на ранчо, чем они это рекламировали в своих письмах.

— Нужно было бы тогда проверить лозой твои три письма, — бросил Джек, взяв в руки кончики раздвоенного прутика. — Пожалуй, нужно повторить твое объявление.

— С меня хватит и одного раза, — вспыхнула Дорис.

Закрыв глаза, Джек велел ей перемешать разложенные на столе двадцать пять фотографий. Господи, не станет же он выбирать себе жену вслепую, как искал воду под землей? Дорис не раз была свидетелем того, как со сверхъестественной точностью он выбирал место для очередного колодца. Но выбирать таким же способом жену? Такое даже не приснится!

— Я уже перемешала, дед.

Не открывая глаз, он начал проносить раздвоенный прутик над рядами фотографий. Дорис наблюдала, как подрагивает свободный конец ветки, медленно двигаясь над улыбающимися лицами. Джек отобрал снимки женщин не моложе шестидесяти пяти лет — красивых, средненьких и просто некрасивых.

Внезапно пруток нырнул к одной из фотографий, как если бы невидимая рука дернула его вниз.

— Так, — произнес Джек, открывая глаза. — Кто эта милая леди? — Отложив лозу в сторону, поправив свои бифокальные очки и откинувшись на спинку стула, он принялся изучать фотографию. — А, Салли Хаммел из Сиэтла. Отлично. Ее письмо понравилось мне больше остальных. — И он улыбнулся Салли. — Знаешь, Дорис, у нас с ней много общего. Мы оба вступили в брак сразу после окончания средней школы, а теперь оба овдовели.

Дорис взглянула на снимок. Ничего особенного: пухленькая, пышные седые волосы обрамляют лицо в форме сердца, темные живые глаза, теплая и открытая улыбка.

Джек зачитал отрывок из ее письма: «Я выросла на животноводческом ранчо в Техасе, но уехала из Техаса, когда встретила будущего мужа. Мы были счастливы в браке, и я очень страдаю от одиночества после того, как пять лет назад умер Кеннет. Наши сын и дочь уже взрослые и живут самостоятельно. Так что я свободна и с удовольствием познакомлюсь с вами, если и вы того пожелаете».

— Кажется, симпатичная женщина, — прошептала Дорис, стараясь не думать о бабушке, которая для нее была самой замечательной женщиной на свете.

— У меня сразу возникло расположение к Салли Хаммел, — кивнул Джек. Он отодвинул в сторону остальные фотографии и письма. — Отправлю ей письмо сегодняшней почтой, а остальным леди выражу мое сожаление потом. Сообщу Салли наш телефон и попрошу позвонить сюда за мой счет, если ей понравится мой ответ.

— Ты только хочешь вступить с ней в контакт, дед?

— Угу. — Джек лукаво улыбнулся и любовно похлопал по прутику, словно благодаря его за работу. — Старая лоза еще ни разу не подводила меня.

* * *

Салли Хаммел позвонила по междугородному телефону в тот же день, когда получила письмо Джека. Дед унес телефон в свою спальню и закрыл за собой дверь, продержав Дорис в неизвестности целых два часа.

Пытаясь смотреть телевизор, пока он разговаривал, Дорис слышала, как Джек несколько раз рассмеялся. Этого не было с тех пор, как умерла бабушка. Даже из-за двери было слышно, что смеялся он радостно, бодро, словно юноша.

Она сложила руки на груди и уставилась на экран. Ни один из трех звонков тех неудачников, отозвавшихся на ее объявление, не вызвал в ней ощущение счастья или молодости. А визиты их вообще были сплошным недоразумением. Когда же в последний раз она чувствовала себя счастливой?..

Ее лицо потемнело, мысли унеслись далеко в прошлое. Десять лет назад. Какая же она была дурочка, когда думала, что ковбой деда Дик Кочрэн действительно неровно дышит к ней! А он лишь сделал еще одну зарубку на спинке своей кровати! Три месяца самого льстивого ухаживания, которое она когда-либо знала, единственного ухаживания, которое она вообще знала.

Джек и Энни предостерегали ее, но она поверила своему сердцу. Соблазнив ее, на следующее утро он исчез из городка и больше не появлялся. Она страдала, пока однажды случайно не услышала в городе, что Дик проделал это на спор со своими дружками-выпивохами.

Дорис уже не страдала, она сгорала от унижения. В то время она была самой старой девственницей в округе. Достаточно старой и достаточно непривлекательной, чтобы ковбои заключали пари по поводу ее целомудрия.

Услышав, как открылась дверь спальни деда в конце коридора, она сделала вид, что полностью поглощена старым вестерном. Один из героев молниеносно выхватывал револьвер и целился в ковбоя-злодея, похожего на вонючку Дика.

— Застрели подонка, Мэт, — мрачно подсказала она.

— Салли погостит у нас пару недель. — Лицо у деда горело от возбуждения. — Говорит, приедет из Сиэтла на машине.

— Недель? — в изумлении повторила Дорис.

Посмеиваясь, Джек уселся в свое большое, обитое коровьей шкурой кресло.

— Мы отлично поболтали. Двух недель хватит, чтобы узнать друг друга. Она хочет приехать не одна, в сопровождении кого-то. Я сказал, что мы не возражаем. Правильно?

— Конечно, но…

— Надо приготовить две спальни к их приезду в субботу вечером.

— Дед, но остается только два дня.

— Угу. Я считаю, Салли мы приготовим комнату напротив моей спальни. — Он мигнул. — А сопровождающая может спать по соседству с тобой, и вы обе сможете пользоваться ванной комнатой.

Дорис хотела предостеречь его, чтобы он не очень раскатывал губки. Неужели дед забыл, как не повезло ей с ее объявлением?

Его ждет разочарование, подумала она, но не сказала этого. Язык не поворачивался. Она не видела его таким взволнованным и полным жизни с тех пор, как умерла Энни. Карие глаза искрились, лицо помолодело, и с него не сходила радостная улыбка.

Он заметил сомнение в ее глазах.

— Не волнуйся, деточка. Старый ивовый прутик знает, что делает.

Она прикусила губу и вздохнула. До субботы нужно так много сделать. Теперь придется менять планы.

* * *

В субботу при заходе солнца Дорис заняла наблюдательный пост у проволочной входной двери и вскоре увидела облако пыли в том месте, где подъездная дорожка выходила на шоссе.

— Дед, они! — крикнула она Джеку, готовившему за домом шашлык по-техасски. Пятьдесят лет назад он приехал в штат Вашингтон из Техаса, вспомнила Дорис.

К дому приближается дьявольский гонщик, подумала она, глядя на страшный шлейф пыли. Судя по письму, Салли Хаммел была не из тех, кто носится сломя голову по горным дорогам.

Подойдя к Дорис, Джек взглянул на облако пыли.

— Должно быть, они. По времени точно. Собак я запер в конюшне, чтоб не мешали.

В ковбойке, голубых джинсах и выходных сапогах, он был красивым и возбужденным. Дорис уловила запах лосьона после бритья и аромат поджаренных на углях ребрышек.

— Выглядишь ты молодцом, дед.

— Ты тоже. — Он сжал ее плечи. — Отлично смотришься в этом розовом платье, прозрачных чулках и особенно в туфлях на высоких каблуках. И волосы наконец не собраны в пучок, а подвиты. — Он принюхался. — А благоухаешь! Как букет!

— Ага, как Золушка на балу, — прошептала она застенчиво. Дед прекрасно знал, что женственность, красота и очарование не были ее сильными сторонами. Она знала, что он скажет, и дед не разочаровал ее.

— Ты обладаешь особой, внутренней, красотой, девочка. И твой принц обязательно явится.

Обычно бы Дорис, закатив глаза, пробормотала, что не будет никакого принца, что в целом свете ей уготованы лишь гадины вроде Дика, но, приодетая, завитая, надушенная, чтобы ради деда произвести впечатление на миссис Салли Хаммел, она попала в поле его любви и благожелательности и на какое-то мгновение почувствовала, что внешне она не менее привлекательна, чем внутренне, как заверял ее дед.

Урчание мощного двигателя стало громче и отчетливее, и вот перед ними появилась машина — скоростная, обтекаемая и красная, словно пожарная.

— Одна из этих иностранных штучек, — заметил Джек. — Похоже, под ее длинным капотом упрятано целое стадо мустангов.

Такая низкая машина совершенно не годится для горного ранчо, размышляла Дорис. Судя по спортивному автомобилю, миссис Хаммел слишком веселая вдовушка, чтобы жить на изолированном ранчо за сотни миль от Сиэтла. Она вернется домой еще до того, как дед снимет шашлык с решетки. А на снимке она казалась такой простенькой, такой обычной.

Джек вышел на длинное и широкое крыльцо и помахал рукой. Дорис последовала за ним, прикрывая ладошкой глаза от заходящего солнца. Бедный дед. Он так старался со своим шашлыком, а вчера несколько часов собирал полевые цветы, которые она поставила в спальни гостей в фаянсовых вазах. Дед помог ей привести гостевые комнаты в божеский вид, а потом долго начищал свои сапоги. И все для чего?

Щурясь от солнца, Дорис ощущала едва ли не сострадание к деду. Старый прутик все же подвел его. Он годится только для разжигания углей под решеткой.

Визжа тормозами, машина остановилась в облаке пыли. Дорис чихнула раз, второй, третий. Джек сунул ей в руку свой носовой платок и перекрестил ее, когда она чихнула еще раз.

Открылась дверца со стороны водителя, из нее появилась ковбойская шляпа, и Дорис опустила платок. Затем моргнула и снова прикрыла глаза ладошкой. На месте пассажира вроде сидела женщина, но водитель-то точно был мужчиной.

В водовороте пыли лучи заходящего солнца высветили высокую — более шести футов — фигуру Дорис напрягла глаза, но не смогла разглядеть лицо под низко надвинутой шляпой, а видела лишь светящийся силуэт, мужественные очертания широких плеч, узких бедер и длинных ног.

Она покачнулась на своих высоких каблуках: перед ней стоял мифический ковбой из ее снов и потаенных грез! И где? Прямо у ее дома!

Бросив на нее быстрый взгляд, Джек приподнял кустистую бровь:

— А? Черт меня побери, если это не принц!