В полдень лейтенант стал замечать, что Боуден снова уводит их слегка на восток. Его охватила тревога, и он послал разведчиков вперед, чтобы разузнать ситуацию.

Возвращения их не пришлось ждать долго. Васкес мчался, пришпоривая лошадь и возбужденно размахивая шляпой.

— Индейский лагерь, сэр! — задыхаясь, прокричал он. — До него около мили. Там сорок или пятьдесят человек. Этот негодяй, — он указал на Боудена, — пытается привести нас прямо к ним!

Оверстрит в ярости повернулся к торговцу.

— Ты вел нас по ложному пути, Боуден! Помнишь, что я сказал тебе?

Толстые щеки вмиг побледнели, воспаленные глаза расширись от страха. Внезапно Боуден пришпорил лошадь и помчался вниз по каменистому склону, видимо, надеясь добраться до индейского лагеря. Полдюжины солдат вскинули ружья.

— Не стрелять! — крикнул Оверстрит. — Вы приведете сюда весь лагерь.

Он помчался за Боуденом. Толстая индейская лошадка не была достойным противником откормленному кавалерийскому коню, пусть даже уставшему от многодневных переходов. Поравнявшись с торговцем, Оверстрит протянул длинную руку и, обхватив его за шею, выдернул из седла. Затем швырнул предателя на землю и бесстрастно наблюдал, как тот, кувыркаясь, бьется об острые камни. Выждав немного, лейтенант спешился, рывком поднял торговца на ноги и несколько раз ударил его кулаком в лицо, снова заставив повалиться на камни.

Краем глаза он заметил, что Васкес поймал лошадь торговца и ведет ее назад.

Наконец Оверстрит остановился, стиснув кулаки и наблюдая, как кровь струится по жирному подбородку.

— Я повторю, что сказал тебе в фактории, Боуден. Ты должен привести нас на ранчо Шафтера. Если понадобится, я обвяжу веревку вокруг твоей шеи и потащу тебя по камням. Но ты поведешь нас, и поведешь в нужном направлении!

С разбитых губ Боудена не сорвалось ни слова, но в потемневших глазах бурлила ненависть. Он с трудом взобрался на лошадь и снова поехал впереди, слегка сменив курс на юго-запад.

Им пришлось разбить еще один сухой холодный лагерь. Лежа без сна, завернувшись в грязное одеяло, Оверстрит снова дал волю мыслям. В основном они вращались вокруг девушки из Альбукерке. Было приятно вспоминать ее темные глаза, ее красивое лицо. Время стерло грубость ее слов, тех единственных слов, которые она ему тогда сказала. Странно, но иногда просто мысль о женщине может успокоить переполненную тревогой душу мужчины.

На следующее утро вдали показалось ранчо Шафтера. Главное здание было построено вдоль реки, которая, судя по всему, разливалась несколько раз в году и прятала воду в глубоких ямах остальную часть времени. Кое-где во влажных местах участка сохранились следы прошлогоднего урожая. Прошлый год в Нью-Мексико выдался сухим, бедным на кормовые растения и еще более бедным на зерно, если только в поселении не имелось оросительной системы.

Все здания были сделаны из обычной в этих краях глины, они лепились друг к другу плотно, как крепость, оставляя вокруг открытое пространство, со всех сторон окруженное прочным кедровым частоколом, способным остановить любое нападение. Главное здание представляло собой квадрат, внутри которого находилось мексиканское патио — внутренний дворик, поэтому окна были только на внешней стороне здания. Позади виднелась кедровая роща. Рядом, отделенные изгородью, лепились друг к другу маленькие хозяйственные постройки и огороженный шестами загон для скота.

Оверстрит с удовлетворением отметил, что в загоне паслись только три или четыре лошади. Выше и ниже по течению раскинулись пастбища, поросшие короткой зеленой травой, только-только идущей в рост.

— По-моему, признаков пребывания янки нет, — обратился к Уиллеру лейтенант.

По его сигналу отряд выстроился в колонну по двое и рысью двинулся к ранчо. С тыла строй прикрывал Васкес, не спускавший глаз с Боудена.

— Выпрямитесь в седлах, ребята, — приказал Оверстрит. — Пусть мы хотя бы будем выглядеть как солдаты.

Уиллер бросился вперед и открыл ворота в кедровой изгороди.

Из арки, что вела во внутренний дворик, вышли три человека. Они остановились в ожидании, внимательно, с молчаливой враждебностью разглядывая солдат. Двое из них были мексиканцы. Оверстрит осторожно поглядел на ружье, которое держал один из них. Третий человек шагнул вперед с достоинством солдата, гордо несущего порученную ему службу. Он был невысок, но у Оверстрита мелькнула мысль, что человек этот крепок как дуб. Мужчина был одет в видавшую виды рубашку из оленьей кожи и простые черные брюки. Правая рука его неподвижно свисала вдоль тела.

Человек с негнущейся рукой тихо заговорил, и мексиканец с неохотой опустил ружье. Лейтенант поднял правую руку в приветствии. Мужчина, стоявший в арке, поднял левую руку — на языке жестов это означало мирные намерения.

— Мистер Шафтер? — спросил Оверстрит.

Хозяин ранчо кивнул седой головой, не отрывая от лица офицера внимательного взгляда.

— Я — лейтенант Майлз Оверстрит, сэр, мое почтение.

— Вы и ваши люди можете спешиться, лейтенант. — Тон владельца ранчо был вежливым, но не дружелюбным. — Полагаю, вы голодны. Еды у нас немного, но вы можете располагать всем, что у нас есть.

— Вы очень добры, сэр, — сказал лейтенант. — Но прежде всего я прошу оказать помощь раненому. У нас нет никаких медикаментов. Мы надеялись, что…

Старый разведчик сделал два больших шага по направлению к Мак-Гаффину. Увидев кровь на одежде юноши, он, не дожидаясь, пока Оверстрит закончит, позвал:

— Линда! Линда! Иди сюда. Человеку нужна помощь.

Из внутреннего дворика вышла девушка и прошла через арку. Оверстрит сморгнул и застыл в седле; слова застряли у него в горле. Это была девушка из госпиталя в Альбукерке!

Она быстро подошла к загорелому разведчику, который был, очевидно, ее отцом. Посмотрела на Сэмми и нетерпеливо сказала:

— Что вы, техасцы, сидите здесь, как вязанка дров! Кто-нибудь, помогите мне занести мальчика в дом.

Потрясенный лейтенант медленно спешился. Уиллер и еще один солдат помогли Сэмми спуститься с лошади. Девушка повела их в патио, а затем через большую дверь налево. Оверстрит наблюдал за ней, не осознавая, что рот его широко открыт, а руки застыли в воздухе. Шафтеру дважды пришлось повторить, прежде чем офицер услышал его:

— Моя дочь, лейтенант.

Оверстрит кивнул и попытался переключить взбудораженное сознание на что-нибудь другое. Он обвел взглядом здания.

— Сколько у вас людей, сэр?

— Здесь нет войск Союза, лейтенант. Можете не беспокоиться.

— А как насчет ваших собственных людей?

— Всего лишь горстка. Я и моя дочь. Полдюжины работников, из них три — женщины. Мы только что вернулись с севера, чтобы навести порядок на ранчо. Привели с собой несколько животных. Основное стадо не придет, пока не вырастет трава. — Мужчина пожал плечами по привычке человека, который большую часть жизни провел среди мексиканцев. — Так что сами видите, лейтенант, здесь некому вызвать у вас головную боль. Я велю повару приготовить вашим людям говядину, потом можете двигаться дальше.

Он провел Оверстрита в голый внутренний двор и уже повернулся, собираясь войти в тенистый вестибюль, однако остановился и указал подбородком на торговца Боудена, с воинственным видом восседавшего в тылу отряда.

— Я не знаю, для чего вы взяли с собой Боудена, лейтенант. Это не мое дело. Но попрошу вас об одном. Я не хочу, чтобы нога этого человека ступала в мой дом.

Оверстрит чуть улыбнулся. Шафтер определенно ему нравился, даже несмотря на то, что был сторонником Союза.

— Боуден наш пленник, мистер Шафтер. Он пытался устроить так, чтобы нас перебили индейцы.

Ему было приятно увидеть мрачный огонек в глаза Шафтера, говоривший о том, что торговец получил по заслугам.

— Его следовало бы повесить, — заметил владелец ранчо. — Он — команчеро, и худший из них.

Оверстрит снова взглянул на теснившиеся друг к другу здания ранчо.

— Помощь сюда идет долго, сэр. Как вам удалось сохранить свой скальп?

Шафтер обернулся и окинул взглядом зазубренные вершины гор и долину, которую двигавшееся к западу весеннее солнце окрасило в зеленоватый цвет. Его голубые глаза светились гордостью.

— Человек в такой глуши не может рассчитывать на помощь правительства, лейтенант. Он должен сам уметь за себя постоять. Я живу среди индейцев с тех самых пор, как пришел на Запад, чтобы ставить ловушки на бобров. Это было тридцать лет назад. Я сам заключаю договоры и соблюдаю их, даже когда войска не в состоянии сделать это.

Оверстрит прошел вслед за Шафтером через широкий дверной проем в гостиную. Это была просторная комната площадью примерно в двадцать квадратных футов, грязный пол которой покрывал широкий ковер индейцев навахо. Одну сторону комнаты занимал большой открытый очаг, в котором еще тлели оставшиеся с утра угли. Оверстрит пробежался пальцами по крепкому столу ручной работы, который, должно быть, прибыл сюда из Санта-Фе. Остальная мебель была такой же — грубовато сколоченной, но прочной и хорошо сохранившейся.

Из-за другой двери доносились голоса. Лейтенант подошел к дверному проему и увидел, как Линда Шафтер и мексиканка средних лет обрабатывают Мак-Гаффину рану, тихо переговариваясь между собой на испанском.

Сердце Оверстрита забилось быстрее, когда девушка на мгновение подняла на него темные глаза и снова вернулась к своему занятию. Те же иссиня-черные волосы, та же стройная с мягкими округлостями фигура, которая заставляла учащаться его дыхание в Альбукерке и с тех пор жила в его памяти. Тот же овал прекрасного лица и нежная словно свежие сливки кожа.

Лейтенант коснулся пальцами грубой щетины на подбородке и с сожалением взглянул на глубоко въевшуюся грязь и пыль на своем поношенном мундире. Как жаль, что приходится предстать перед девушкой в таком виде…

Вскоре Линда закончила работу. Сэмми Мак-Гаффин, заново перебинтованный, лежал тихо, закрыв глаза. В обмороке или вот-вот заснет, подумал Оверстрит. И то и другое было бы благом для измученного юноши.

Оверстрит остановился перед девушкой, сминая в руках шляпу.

— Что скажете, мисс?

— Он выживет, — ответила она, ополаскивая руки в гончарной миске, — если вы дадите ему отдохнуть несколько дней. Тогда у него будет шанс выздороветь.

Лейтенант покачал головой.

— Боюсь, мы не сможем… Нам нельзя задерживаться здесь надолго, нужно двигаться на юг.

Глаза их встретились. Он знал, как выглядит, и понимал, что она о нем думает, видя в ее глазах плохо завуалированную неприязнь.

— Если вы не хотите убить его, — сказала Линда, — вам придется оставить его здесь.

Оверстрит недоверчиво уставился на нее.

— Вы позволите солдату-техасцу остаться здесь, и будете лечить его?

— Мы будем помогать любому раненому человеку, которому нужен уход. Даже техасцу.

Оверстрит задумался. По глазам девушки он понял, что это действительно так и что отец поддерживает ее. Тем труднее было осуществить то, что он собирался сделать.

— Я не могу выразить вам свою благодарность, мисс. Именно поэтому я ненавижу то, что мне придется сделать. Мы специально искали ваш дом.

Обветренные губы Шафтера, все это время молча стоявшего поодаль, моментально сжались в тонкую линию. Затем он кивнул и сказал, как говорят мексиканцы:

— Моя лошадь — ваша лошадь, лейтенант.

Оверстрит поймал пылающий взгляд девушки. Ее лицо вспыхнуло гневом, руки были крепко сжаты на груди.

— Мистер Шафтер, — сказал лейтенант, — пожалуйста, попросите всех ваших людей выйти во внутренний двор.

Шафтер шагнул к двери и на испанском обратился к двум работникам-мексиканцам. Они разделились и вскоре вернулись вместе с двумя другими мужчинами и тремя женщинами.

— Два человека уехали на лошадях, — сказал Шафтер. — Они вернутся к полудню.

Оверстрит обратился к своим людям:

— Обыщите каждую комнату и каждое здание. Вы знаете, что искать. Принесите сюда все оружие, какое найдете. Но больше ничего не трогайте. Слышите меня? Больше ничего не трогайте!

Когда солдаты ушли, Оверстрит повернулся к пылавшей гневом девушке.

— Надеюсь на ваше понимание, мисс Шафтер. На войне приходится делать множество вещей, которые ненавидишь. Это одна их тех вещей, которые я ненавижу больше всего. Она ставит в неловкое положение меня и оскорбляет вас. Но вы находитесь по одну сторону, а мы по другую. Мы не можем рисковать.

Его слова ничуть не уменьшили ее негодования. Тогда лейтенант попытался выбросить это из головы — в конце концов она сторонница Севера. Однако в глубине души он испытывал сожаление.

Солдаты постепенно возвращались по одному и по двое. С собой они принесли около дюжины разнообразного оружия. Оверстрит с тревогой всматривался в лицо каждого, кто приближался к нему. И, даже не задавая вопросов, знал, что оружие и боеприпасы не найдены.

Наконец вернулись все кроме одного. Отсутствующим солдатом был Хатчет. За дверью слева Оверстрит услышал грохот. Он припомнил, что Хатчет ушел в правую дверь.

Щеки Линды Шафтер вспыхнули.

— Он в моей комнате, — громко сказала она. — Я не позволю ему рыться в моих вещах!

Развернувшись так стремительно, что юбка взметнулась и обвилась вокруг ее ног, девушка быстро шагнула вперед и толкнула дверь. Лейтенант услышал, как она охнула и вскрикнула со злостью:

— Положите на место! Это мое!

За дверью что-то упало, а затем девушка закричала от боли.

В два прыжка Оверстрит пересек гостиную и ворвался в комнату. Поднимаясь с пола, Линда намеревалась снова броситься на Хатчета. С ее губ слетали полные злобы испанские слова. Она схватила коробку, которую Хатчет держал перед собой.

Тот с силой оттолкнул девушку.

— Отвали от меня, девка, или я пришибу тебя!

— Прекрати, Хатчет! — рявкнул Оверстрит звенящим голосом. — Что бы ни было у тебя в руках, верни это девушке.

Хатчет обернулся к лейтенанту, растянув рот в ухмылке.

— Ты можешь приказывать нам на поле боя, Оверстрит, но здесь — не поле боя. Все, что найду, я оставлю себе.

Краем глаза лейтенант увидел, как молодая женщина потянулась к висевшей на стене соломенной шляпке. В следующую секунду в руках ее оказался револьвер. Это был старинный кавалерийский седельный пистолет; таким Оверстрит часто баловался в детстве. И кому бы в голову могло прийти заглянуть в шляпку, висящую на вбитом в стену гвозде?

— Техасский воришка, — сквозь зубы сказала девушка Хатчету, — положи эту коробку на место.

У Хатчета отвисла его упрямая заросшая бородой челюсть.

— У тебя не хватит духу выстрелить. А я сломаю тебе руку! — Он кинулся к девушке.

— Говорю тебе, стой, Хатчет! — снова произнес Оверстрит. — Это приказ.

Он шагнул к солдату. Девушка развернула пистолет, чтобы держать под прицелом и Оверстрита.

— Вы обещали нам, лейтенант. Я пристрелю вас с такой же легкостью, как и любого из ваших воров-ренегатов.

Оверстрит остановился. Хатчет тоже. Лейтенант с трудом сглотнул — одно нервное движение ее пальца могло убить любого из них наповал, как пушечное ядро янки. И огонь в глазах девушки говорил, что она это сделает.

Линда не видела, как к ней сзади подошел Уиллер. Словно кнут пастуха, его рука метнулась вперед и выхватила из ее пальцев пистолет. Девушка развернулась и в отчаянии замолотила по его большой груди своими маленькими кулачками. Затем она упала на пол и разразилась рыданиями. Уиллер глядел на нее сверху вниз с растерянностью и жалостью, на лице его было написано явное желание убежать прочь.

Оверстрит выхватил из рук Хатчета коробку, поставил ее на стол и открыл. Внутри лежало ожерелье из белого жемчуга, брошь, судя по всему, золотая, и пара сверкающих камнями колец.

— Они принадлежали моей матери, — тихо сказала девушка.

Оверстрит вручил ей ее коробку и положил руку на плечо, намереваясь успокоить. Но от этого прикосновения у него забурлила кровь, и ему пришлось убрать руку.

— Приношу свои извинения, мисс. Мы можем быть кем угодно, но мы не воры.

Выйдя из комнаты, он дал выход своему гневу.

— Как еще заставить тебя понять, что мы воюем с солдатами Севера, а не с мирными жителями, Хатчет? Ты пытаешься разграбить каждое поселение, через которое мы проходим. Я почти жалею, что ты лишился сержантских нашивок до того, как тебя послали ко мне. Я бы самолично хотел сорвать их с твоих рукавов!

Затем лейтенант обратился к Уиллеру:

— Хатчет находится под арестом. Обезоружь его. Найди подходящее место, которое может охранять один человек, и посади туда его и Боудена.

Позже Оверстрит встретился с Шафтером и его дочерью в тенистом портале внутреннего дворика.

— Я хотел бы компенсировать проблемы, которые мы вам доставили.

Глаза Линды Шафтер все еще метали искры.

— А я хотела бы одного: чтобы вы поскорее убрались отсюда!

Лейтенанта передернуло.

— Я тоже. Но сначала мы должны найти оружие и боеприпасы армии Союза, которые вы здесь прячете.

Шафтер выпрямился и схватился здоровой рукой за парализованную. Девушка быстро перевела дух. Затем старый разведчик опустил руку и сказал ровным голосом:

— Кто-то ввел вас в заблуждение, лейтенант. Мы ничего не знаем ни о каком оружии.

Оверстрит покачал головой.

— Я не собираюсь причинить вам вред теперь, после всего, что вы для нас сделали. Но вы знаете, и я знаю, что где-то здесь, на ранчо, спрятаны десять фургонов оружия и боеприпасов. Мы намерены найти их во что бы то ни стало.

Шафтер сложил на груди здоровую руку.

— Даже если здесь было бы оружие, лейтенант, мы не отдали бы его вам.

— Если бы вы отдали, сэр, — грустно улыбнулся лейтенант, — я перестал бы вас уважать. Но мы найдем его сами.