Александр отвернулся от прямой фигуры Катарины, спускающейся по ступеням, а затем, по склону холма, и принялся осматривать сигнальную башню. Его взгляд скользил по рядам тщательно выложенных камней, но видел он перед собой только глубокую постоянную боль в ярко-синих глазах. Ему хотелось отогнать от себя этот образ, и, проводя пальцами по нескрепленному известковым раствором шву, он заставлял себя сосредоточиться на осмотре башни. Наполовину построенная, она представляла собой достаточно надежное сооружение и могла хорошо им послужить, когда…

Правду ли она сказала о фон Меклене?

Александр поймал себя на том, что смотрит, прищурившись, на послеполуденное солнце, отвернулся и покачал головой, чтобы вернуть себе ясность зрения. Но чего он никак не мог себе представить, так это картину того, как фон Меклен приближается к охваченной ужасом Катарине.

Черт бы побрал ее глаза! Он спустился вниз и принялся измерять шагами окружность основания. Маленькие обломки камней хрустели под каблуками сапог. Ему необходимо сосредоточиться на мыслях о том, как нанести поражение фон Меклену, не дать этому дьявольскому отродью обрести еще больше власти, чем он уже имеет, отплатить за предательство и за все смерти… а не терзать себя из-за прошлых жертв.

Он сбился со счета. Проклятье уже готово было сорваться с его губ, но он удержался. Какой смысл?

– Катарина, Катарина, – прошептал он, опираясь рукой на стену башни. – Правду ли ты сказала мне о фон Меклене?

В том, что она жива, он видел подтверждение ее слов. Все… партнеры фон Меклена обычно исчезали… или их находили мертвыми на полях сражений с такими ранами, какие ни одна мортира не могла нанести. С одним из знакомых Трагена, австрийским майором, произошло именно это после битвы при Ленце в августе. А его жена, как говорят, скончалась от горя. Но Катарина, поддельная жена Александра, была жива.

На сером камне лежала его рука, которой она касалась. Другой мог бы назвать ее холодной, но пальцы ее задрожали, когда его рука сомкнулась вокруг ее кисти. Легкая улыбка появилась на губах Александра. А ее длинные черные ресницы на мгновение опустились, когда она внимательно рассматривала его рот. Она не похожа на женщину, в чьих жилах вместо крови течет густой и холодный сок, как у растений зимой.

И все же у него не было сомнений: ей причинили боль. И он не сомневался, что виноват в этом фон Меклен, независимо от того, пронзил ли он её тело в последнем акте похоти и ненависти. Мускулы на лице Александра затвердели. Он позаботится, чтобы фон Меклен заплатил… медленно. Очень, очень медленно.

Но для этого Александру придется осуществить свой план: заманить фон Меклена в ловушку, какою станет долина Карабас после тщательно проделанной работы.

Александр кинул взгляд к подножью холма и увидел в отдалении фигуру Катарины, входившей в фруктовый сад, затем она скрылась за деревьями. Неужели она действительно думает, что в его силах не допустить фон Меклена к долине Карабас. Как он сожалел, что не мог сделать этого. Она слишком много пережила во время войны, став свидетельницей несчетных жестокостей, которые совершали люди. К своему удивлению, он обнаружил, что хочет защитить ее. И хочет услышать ее смех, увидеть в ее прекрасных глазах радость вместо печали и горя и услышать, как этот мелодичный голос издает стон наслаждения. Он открыл в себе неожиданное желание показать ей однажды, всего лишь раз, что мужчина не всегда приносит боль.

А потом он скажет ей, чтобы она уехала…

Катарина спустилась с холма и решительно направилась в сад. Она удержалась от соблазна оглянуться, чтобы посмотреть, наблюдает ли за ней Александр, но на всякий случай держалась очень прямо. Не следовало позволять звукам его голоса, сулящего наслаждение и чудо, проникнуть ей в сознание и порхать там экзотической птицей.

Она потерла руку о юбку, чтобы стереть воспоминания о его прикосновении, но все же продолжала ощущать тепло его плоти, когда его рука сжимала ее ладонь. Черт бы побрал этого дурака! Чего он надеялся добиться своими глупостями? И вся эта болтовня о вещах, не существующих в природе, когда так много необходимо сделать. Она вполголоса пробормотала еще одно ругательство. Чудо не удержит фон Меклена от нападения. А наслаждение…

Катарина ударилась ногой о яблоневый пень, чуть снова не выругалась от боли, но сдержалась и обратила свое раздражение на себя.

«Уймись! Его обещание чуда имеет такую же цену, как обещания любого другого мужчины, – ругала она себя, потирая через тонкую туфлю пальцы. – А это ровным счетом ничего не значит. Обещания мужчин всегда иллюзорны». И как бы Александр ни старался расстроить планы фон Меклена, она нисколько не сомневалась, что ее брат узнает об этом и заставит всех окружающих дорого заплатить. Ей довелось испытать мстительность фон Меклена, и она не сомневалась, что одним человеком он не ограничится.

Она продолжала путь, но шла теперь медленнее, чуть прихрамывая, в то время как бег мыслей, наоборот, ускорился. Зрели разные планы и тотчас же отвергались. В ее сознании постоянно возникали слова чудо и иллюзия, но она отбрасывала их. Только сила и войска могут отбить охоту у ее гнусного братца соваться в долину Карабас. А у нее почти не было первого и совсем не было второго. Слишком плохо, но она не в состоянии создать видимость, будто обладает и тем и другим.

Последнее потрепанное дерево фруктового сада прочно стояло у двух деревянных обломков, которые когда-то держали ворота. Она остановилась. Иллюзия. Она оказалась на том же самом месте, где когда-то стоял отец Александра, повернувшись лицом к поместью Леве, широко раскинув руки, словно собирался обнять все земли долины Карабас, и рассказывал ей, каким будет будущее. Вильгельм, старший, получит мельницу, Виктор, тихий, трезвый, рассудительный, должен унаследовать все земли между Мулом и рекой Карабас, а Александр…

Он помедлил тогда, глаза его блеснули и, прищурившись, обратились в сторону белых башен крепости Алте-Весте. Его сыну-солдату необходим вызов, заметил он. Мельницы и фермы хороши для других сыновей, но для младшего – вызов Алте-Весте. В старой крепости когда-то жили могущественные лорды Карабаса, само имя которых держало нападающих в страхе. Отец Александра вздохнул и покачал головой, затем с улыбкой любящего родителя добавил, что Александру в конце концов понадобится место, чтобы разместить свой гарнизон.

Тот мир теперь казался ей сном. Печаль охватила Катарину при этом воспоминании. Никого из них не осталось, Вильгельм, Виктор, их отец – все они умерли. Александр даже не попросил показать, где они похоронены.

И все изменилось или было разрушено. Ее взгляд скользнул к башням Алте-Весте. Почти все. Алте-Весте стояла сейчас так же, как и тогда, в молчании ожидая гарнизона Александра. Или лорда Карабаса.

Катарина продолжила путь и вошла в сад, где, как она знала, найдет Франца и свою милую Изабо. Полный радостного удивления смешок встретил Катарину, когда она ступила под тяжелые сплетенные ветви винограда и шагнула на мягкую поросшую травой тропу, которая, извиваясь, пробегала мимо аккуратных грядок, за которыми любовно ухаживал Франц. Она дала себе слово, что никто из них не заметит ее волнения.

– Мама, мама, посмотри! – раздался голосок Изабо из-за груды сухих стеблей. Послышался шорох сухих листьев, затем появились светло-каштановые волосы, широко раскрытые глаза и две ужасно грязные руки, бережно держащие огромный шар, пожалуй, слишком большой для сжимающих его ручек. Девчушка бросилась к ней, протянула трофей Катарине, словно то была бесценная жемчужина, которую преподносили королю. Франц стоял на расстоянии с улыбкой на лице.

– Это репа, – с благоговением произнесла Изабо, глаза ее внимательно рассматривали плод. – Франц позволил мне выкопать ее. Самой!

Катарина встала перед ней на колени и сосредоточенно осмотрела протянутую ей репу, но не взяла ее.

– Самой? – Широкая улыбка и выразительный кивок ответили ей. – Это очень хорошая репа, дорогая. Как ты думаешь, что нам с ней делать?

– Ну, – начала Изабо, ее маленькие пальчики старательно очищали с поверхности репы остатки земли. Она опустила глаза и сглотнула. – Ну, Лобо говорит, что кормит репой свиней. Думаю, он захочет взять и эту репу тоже. – На ее личике отражалась борьба противоречивых чувств. Полные страдания глаза обратились к Катарине. – Ты когда-нибудь выкапывала репу, мама?

Катарина протянула руку и погладила каштановые волосы.

– Однажды… один или два раза, дорогая.

Первый год в Леве был самым тяжелым. Похоронив лучшего друга, она осталась одна, с маленьким ребенком, козой, более ценной, чем сокровища императора, и карабином. Она посадила то, что удалось достать, семена было трудно приобрести, да к тому же большинство посаженных растений погибло, потому что она не умела обрабатывать землю. Но она упорно трудилась, так что к осени можно было собрать кое-какой урожай. К этому времени к ним присоединился Франц, чуть не утонувший в реке.

– Знаешь, мы не всегда кормили ею свиней.

Лицо Изабо засветилось надеждой.

– Не всегда?

– Не всегда. Потому что у нас не всегда были свиньи. Иногда мы ели репу сами.

– Правда?

– Правда. Мы можем приготовить ее на ужин, если хочешь. Это твоя репа. Тебе решать.

Изабо важно кивнула, затем вздохнула.

– Думаю, мне следует спросить сначала у Лобо. Но было бы ужасно хорошо съесть ее на ужин. – Она покачала головой, испытывая затруднение. – Решать всегда так трудно, мама?

– Не всегда, дорогая, но в большинстве случаев. Проще всего, когда существует только один верный путь, но такое происходит не слишком часто. – «А труднее всего, когда у тебя вообще нет выбора», – добавила Катарина мысленно. Она ободряюще улыбнулась серьезной малышке. – Знаешь, я не думаю, что свиньям Лобо нужна вся репа. И, насколько я помню, у поварихи есть особый способ приготовления свежей репы. Почему бы тебе не пойти и не спросить ее?

С загоревшимися от волнения глазами Изабо заторопилась к дому, но внезапно остановилась.

– Но что, если полковник-папа не любит репу?

– К-кто?

– Полковник-папа!

Придуманное Изабо компромиссное имя Александра встревожило Катарину, и она принялась отряхивать юбку, чтобы скрыть смущение.

– Конечно, ему понравится, милая. А если нет, я все равно затолкаю ее ему в глотку.

Изабо помчалась стрелой, прижимая к груди свою драгоценную репу. Франц, с блестящими от удовольствия глазами, поклонился Катарине и последовал за Изабо в кухню.

Катарина услышала у себя за спиной смешок Луизы Врангель.

– О, действительно, – сказала та, подходя и становясь рядом с Катариной, у бедра она держала большую корзину, – говорят, репа – любимая пища имперских офицеров.

– Ему понравится, если мне придется…

– Покормить его самой? – перебила Луиза.

– Луиза!

– Знаю, что Луиза. Отношения между вами явно складываются лучше, чем ты ожидала.

– Лучше? Как ты можешь так говорить. – Катарина, защищаясь, скрестила руки на груди. – Он дома всего три дня – и два из них проспал.

– А на третий пробудился, – с усмешкой сказала Луиза и бросила на Катарину лукавый взгляд. – Вполне пробудился, насколько я могу заключить из того, что видела.

Катарина открыла было рот, чтобы запротестовать, но пожилая женщина подняла руку, останавливая ее.

– Можешь продолжать в том же духе и отрицать все, но не только я стала свидетельницей того, как мадам фон Леве целовалась с неким полковником фон Леве на сигнальной башне.

Катарина застыла.

– Целовались! – воскликнула она. Ее взгляд невольно скользнул к вершине холма, где четко вырисовывалась сигнальная башня, а также фигура высокого мужчины, осматривающего долину. Она опустила глаза, не в состоянии отогнать нелепую мысль, будто он смотрит на нее, а не на долину.

– Мы не целовались, Луиза. Я никогда… мы никогда… мы были… мы…

Луиза торжествующе усмехнулась и направилась к морковной грядке, дотронулась носком до нескольких вялых стеблей, затем присела на корточки, поставила корзину на землю перед собой и принялась вытаскивать морковь. При виде переросшей она состроила гримасу, щелкнула по ней пальцем, но все же бросила в корзину.

Взглянув на Катарину, она напомнила:

– Мы были…

Катарина скрестила руки на груди.

– Это трудно объяснить, Луиза.

Луиза ехидно посмотрела на нее:

– Вот как?

– Да!

– Разве ты не говорила мне, что вы с полковником поженились в Регенсбурге за год до того, как родилась Изабо? – спросила Луиза.

Катарина сглотнула.

– Да, говорила.

– И что когда он… покинул вас, ты с малышкой Изабо перебралась сюда?

Она кивнула, не в состоянии повторить свою ложь снова.

– Да, все так. Его очень долго не было, Катарина. – Тень печали опустилась на лицо Луизы, и она добавила: – Что бы я здесь ни говорила, но, если бы один из моих мужей вернулся домой, думаю, мне не составило бы особого труда забыть обо всех неприятностях и простить по прошествии столь долгого времени.

– Возможно. – Катарина нагнулась и выдернула из земли лук за увядшую верхушку, сморщилась при виде подгнившей луковицы и отбросила ее. – Зачем ты это собираешь? В погребе овощи лучше.

– В погребе воняет порохом, – ответила Луиза, словно видя в том достаточно вескую причину. – Это единственный запах, который я не выношу.

– Конечно, там воняет порохом, – огрызнулась Катарина. – Ведь именно там он и хранится вместе с семью карабинами, оставшимися от пяти различных армий, шестью мушкетами, один из которых без подставки, четырьмя катушками запального фитиля, шестью гранатами… и разнообразными продуктами. – Катарина нахмурилась. – Зачем ты собираешь это? Разве повариха…

– В самом деле, разве повариха, – фыркнула Луиза. Она вынула последнюю морковку из земли и демонстративно бросила ее в корзину. – Можешь себе вообразить, Маттиас поправляется после серьезной раны и огромной потери крови, а эта… эта повариха считает, что ему хватит крошечной чашки супа!

– Маттиас?

Луиза бросила на нее сердитый взгляд.

– Майор Траген. Ему необходимо хорошее питание, чтобы поправиться. – Глаза немолодой женщины прищурились и смотрели осуждающе. – И ему нужен отдых.

– Почему ты так на меня смотришь? – спросила Катарина. – По мне, пусть спит хоть целые день и ночь.

– Тогда держи своего мужа, имперского офицера, подальше от него. Сегодня утром я нашла майора в полубессознательном состоянии, он растратил все силы на попытки показать твоему полковнику, что с ним все в порядке. Займи чем-нибудь своего мужа, Катарина, и удерживай его подальше от Трагена. – Лицо Луизы смягчилось, она бросила взгляд на сигнальную башню, затем перевела его на Катарину. – Не сомневаюсь, ты имеешь некоторое представление о том, что следует сделать.

Катарина почувствовала, как румянец залил ее щеки и шею.

– Луиза, ты неисправима.

Луиза улыбнулась, подняла корзину и, помахивая ею, направилась к кухне.

Оставшись в одиночестве, Катарина, ругая Александра, принялась ходить взад и вперед. Этот негодяй был источником всех ее неприятностей. Если бы он не вернулся, все было бы в порядке. Она резко остановилась. Нет, это явно несправедливо. Ее врожденная честность восстала, и она бросила поспешный взгляд по направлению к сигнальной башне.

Фигура у башни исчезла, и к Катарине вернулось чувство негодования. Наверное, ей следует разыскать его и сказать, чтобы он не переутомлял майора Трагена. Но только скажет ему и все… Никаких непристойных глупостей, на которые намекает Луиза…

Шорох сухих листьев заставил ее виновато вздрогнуть. Она резко повернула голову на звук и увидела мелькание коричневых лапок и черно-белого меха. Страйф. Она расслабилась и стала наблюдать, как кот быстро бегал и на кого-то набрасывался, бегал и набрасывался, его хвост рассекал воздух.

Через минуту в сад вернулась тишина. Преисполненный гордости кот с важным видом вышел из листьев, сжимая в зубах маленький серовато-коричневый комочек. Он подошел и положил свою добычу к ее ногам, затем сел и с самодовольным «мяу» принялся чистить свою меховую грудку.

– Спасибо, Страйф, – сказала она, глядя на мертвую мышь. Вот еще одна вещь, от которой нужно избавиться. Как жаль, что полковника нельзя завернуть в старую тряпку и выбросить в кучу мусора.

Она услышала, как кто-то вприпрыжку приближается к ней. Подбежала Изабо и потянула за руку.

– Мама, ты должна сказать, какой он замечательный, – прошептала малышка. – Знаешь ли, он ревнует.

Катарина подавила смех.

– К чему, дорогая?

– К полковнику-папе, конечно.

Желание смеяться тотчас же покинуло Катарину.

– Страйф всего лишь кот, Изабо, он просто не может…

– Ма-а-а-ма, ш-ш-ш, он услышит тебя!

– Изабо…

– Мама, ты сделала его несчастным. Ты прямо у него на глазах целовала полковника-папу!

– Что? Это тебе сказала миссис Врангель?

Изабо покачала головой, затем огорченно опустила глаза.

– Страйф видел. Может… может, не прямо перед ним. Нам… ему пришлось зажмуриться. Вот так…

Тоненький голосок Изабо прервался, она искоса посмотрела на сигнальную башню и опустила глаза.

Сердце Катарины растаяло, когда девочка украдкой взглянула на нее сквозь светло-коричневые ресницы.

– Мы… он думает, может, ты… – Она принялась носками своих туфелек теребить траву, росшую на тропинке сада, и голос ее перешел в шепот: – Может, ты больше не любишь его.

Катарина опустилась на колени и крепко прижала к себе Изабо, затем нежно обхватила ладонями ее маленькое любимое личико.

– О, дорогая, дорогая, конечно, я люблю тебя… и Страйфа, и всегда буду любить, всегда. И ничто не сможет изменить этого. Ничто, никогда.

Изабо кивнула и робко улыбнулась Катарине.

– Я спросила у Франца о поцелуях, потому что Страйф волновался, но Франц только сказал, что я могу выкопать репу, если захочу.

Страйф, закончив умываться, выпустил во всю длину свои острые когти, затем убрал их и, сдвинув вместе передние лапы, сел и сонно заморгал своими огромными золотистыми глазами.

– Видишь, как он беспокоится? – искренне спросила Изабо, освобождаясь из объятий Катарины.

– Вижу, – кивнув, серьезно ответила Катарина, оставаясь на одном уровне с Изабо, хотя влажная трава промочила насквозь ее юбки, и погладила девочку по мягким каштановым волосам. – Как ты думаешь, сможешь ли ты объяснить ему кое-что за меня? – Изабо кивнула. – Хорошо. Он кот, понимаешь ли, и у него, возможно, есть много вопросов. И ты непременно задай их мне, ладно? – Еще кивок в ответ. – Хорошо.

Катарина глубоко вздохнула и заставила свою память обратиться к тому времени, когда она еще не познала всех тех ужасов, лишений и борьбы, которыми были заполнены последние годы. Она вспомнила то счастье, которое испытывала, когда жила с человеком, заменившим ей родного отца. Это был единственный счастливый период в ее жизни.

– Изабо… – начала она и запнулась. Но вспомнила добрый смех старика и почерпнула смелость из этого воспоминания. – Изабо, ты можешь сжать кулак? – Малышка казалась озадаченной, но Катарина медленно сжала свои пальцы в кулак, и Изабо сделала то же самое, большой палец торчал в сторону. – Говорят, что сердце у человека такой же величины.

Изабо посмотрела в глаза Катарине, словно желая убедиться, что она говорит правду, затем перевела взгляд на свой кулачок.

– Мое маленькое.

Катарина обхватила крошечный кулачок обеими руками.

– В этом его чудо, дорогая. Сердце маленькое, но может вместить в себя целый мир, если мы ему позволим.

Изабо смотрела недоверчиво, и Катарина улыбнулась.

– Я тоже не верила в это, но однажды… – Голос ее дрогнул, и ей пришлось собрать все свое самообладание, прежде чем закончить: – Однажды, очень давно, я узнала одного пожилого человека, он любил все в мире… и всех. Он любил этот дом и этот сад, включая упрямый салат, который всегда увядал в жару. Он любил этот фруктовый сад, и эти поля, и реку Карабас, и большую мельницу на севере, и этот забавный холм, который называют Мулом, и зиму, и лето, и весну… Он любил все, Изабо. Но больше всего он любил своих сыновей. У него было три сына. Все они знатного происхождения, но старший захотел стать мельником, и отец любил его за это. Второй захотел быть фермером, и отец любил его тоже. А младший… – Катарина внезапно оборвала и закрыла глаза. Она глубоко вдохнула, выдохнула. – Младший захотел стать солдатом, и, хотя это очень опечалило отца, ему пришлось отпустить его на войну. Отец любил и его тоже.

– Он любил их всех? – спросила Изабо. – Одновременно?

– Всех одновременно, – заверила ее Катарина.

– Даже младшего? Того, кто его огорчил?

– Даже того, кто его огорчил, – Катарина нагнулась, словно доверяя девочке большой секрет. – И знаешь, что еще?

С широко раскрывшимися в ожидании глазами Изабо покачала головой.

– Он и меня любил тоже. Как дочь. – Рука Катарины чуть дрожала, когда она отбрасывала выбившуюся прядь мягких каштановых волос с лица Изабо. – Хотя я не была его дочерью.

Маленькая, как у эльфа, головка склонилась набок.

– Он любил тебя больше всех?

– Нет, Изабо, он любил нас всех, каждого из нас всем сердцем. Он и тебя полюбил бы, если бы был жив.

– Ты хочешь сказать, что он умер? Он стал теперь ангелом?

Катарина стиснула малышку изо всех сил.

– Скорее всего да, моя дорогая.

Когда Катарина отпустила ее, Изабо подошла к Страйфу и стала ласкать его. Катарина слышала, как Изабо что-то промурлыкала. Минуту спустя маленькие ручки подхватили черно-белый клубок шерсти и прижали его к груди.

Катарина увидела, как Изабо повернулась к ней, затем всмотрелась куда-то вдаль над ее плечом. Волосы у нее на затылке зашевелились от неприятного предчувствия. Широкая улыбка осветила лицо Изабо, когда она со Страйфом направилась мимо нее.

– Полковник-папа! – здороваясь, воскликнула Изабо. Катарине пришлось собрать все свое мужество, чтобы, поднявшись, обернуться. Александр стоял, скрестив руки и ноги, прислонившись к винограднику, взгляд его холодных серых глаз пронизывал ее, словно осколок гранитной скалы. Он выпрямился и плавно опустился на колени, привычным движением отодвинув шпагу. Много ли он услышал?

Сияющая девочка подошла к нему, сжимая в руках кота. Выражение зимнего холода исчезло из глаз Александра, он протянул руку и потрепал кота по пушистой голове. Тот не замурлыкал.

Полковник посмотрел на Катарину, застывшую, словно ствол дерева, в нескольких футах от него. Она пыталась скрыть от него мрачное предчувствие, отразившееся в ее ясных синих глазах, но безуспешно. Услышанный им разговор об отце взволновал его больше, чем он хотел признать.

– Полковник-папа, не так ли? – спросил он девочку, новое звание заставило непривычно сжаться сердце.

Изабо кивнула, затем придала лицу строгое выражение, какое только может изобразить четырехлетний ребенок.

– Страйф рассердился на тебя, но сейчас больше не сердится.

– Рассердился? Я, кажется, не наступал ему на хвост.

Изабо закатила глаза, будто разговаривала с идиотом.

– Нет, – ответила она по-детски раздраженно, – он рассердился, потому что ревновал. – Девочка вытянула вперед черную кошачью лапу. – Его сердце только такой величины, видишь. Но теперь он все понимает. Я объяснила ему.

– А…

– Теперь ты сожми кулак, – очень серьезно велела она.

Он поколебался, устремил взгляд на Катарину, затем мускулы его напряглись, и он сжал пальцы, как сжимают рукоять шпаги.

– Так? – спросил он, все еще не отводя взгляда от матери девочки. Катарина отвернулась.

Изабо принялась рассматривать его руку.

– Да. Вот какое большое у тебя сердце. Теперь ты видишь? Оно может вместить маму, меня и Страйфа, правда?

Александр уставился на свой сжатый кулак и внезапно почувствовал, что не может ответить ребенку.

– Правда, полковник-папа? – Тоненький голосок задрожал, в нем появились нотки сомнения. – Так сказала мама.

Он услышал, как вздохнула Катарина.

– Вот как? – спросил он, встречаясь взглядом с Катариной и удерживая ее взгляд. – Тогда, наверное, правда. Мамы не обманывают… не так ли, Катарина?

– Конечно нет! – ответила Изабо, подхватывая чуть было не выскользнувшего из рук кота и устраивая его поудобнее. – Тогда она не была бы мамой.

Александр увидел, как Катарина подняла тонкую задрожавшую руку и прикрыла ею рот, словно пытаясь подавить крик, так что он не раздался, но ясно отразился в ее глазах.

В глубине его души внезапно возникло желание подойти к ней. Но он подавил его.

– Хорошо, полковник-папа, Страйф говорит, что не возражает, если ты будешь целовать маму, – сказала Изабо и решительно добавила: – Но только и он тоже должен получать поцелуи.

Александр непроизвольно встал, он не отводил взгляда от Катарины.

– Я позабочусь об этом.

– Хорошо, – донесся до него детский голосок сквозь заклубившийся в голове туман.

Он увидел, как Катарина уронила руки и нервно облизнула губы.

– Хорошо, – эхом отозвался он.

Изабо повернула голову от матери к нему, затем снова к матери, потом пожала плечиками и вприпрыжку удалилась, пробормотав что-то о репе к ужину.

– Александр, – задыхаясь от волнения, начала Катарина. Что-то побудило его преодолеть расстояние между ними. – Александр! Она еще ребенок. Она не понимает, что…

Он обхватил ладонями ее подбородок и провел большим пальцем по губам, заставляя замолчать. Он ощущал аромат розовой воды.

– Катарина, – прошептал он, обдавая ее лицо своим дыханием. Ему хотелось приникнуть губами к ее подбородку, ощутить мягкую нежность кожи, овладеть розовой влажностью ее рта…

Она отвернулась, и лицо ее скривилось, как у ребенка, которому дали щепотку соли. Его ладони почувствовали, как она задрожала, словно зимний заяц, попавший в капкан. На этот раз в нем не пробудилось желания утешить ее, а возник гнев на ее неприятие.

– Ты так много врала своей дочери о моем отце, Катарина. Почему бы тебе не распространить свою ложь и на меня?

– Я не лгала, – прошептала она.

– Конечно нет. Солгать – это ведь так трудно для тебя, не так ли, жена? – На мгновение он сжал ее подбородок крепче, затем отпустил. – И еще, ты не стоишь того, чтобы из-за тебя волноваться. У этого чертова кота сердце больше, чем у тебя.

Она настороженно посмотрела на него из-под длинных темных ресниц, и это странно кольнуло его.

– В будущем, мадам, – с враждой в голосе сказал он, – советую вам позаботиться о том, чтобы получше скрывать свое отвращение ко мне. Если, конечно, не хочешь объяснять своей дочери, что ее «полковник-папа» превратился в чудовище.

Почему ее постоянное неприятие его так глубоко уязвляло? Он пошел прочь, глубоко впечатывая каблуки сапог в землю разоренного осенью сада, чтобы немного рассеять свой слишком сильный гнев. Но этого было недостаточно.

Он остановился и, развернувшись к ней, поднял крепко сжатый кулак.

– И объясни, что он служит только для того, чтобы сжимать рукоять меча. Ты понимаешь, Катарина? Это оружие. И ничего больше. Он не вмещает в себя любовь к коту маленькой девочки. И не вмещает любовь к моему отцу. – Полковник замолчал, прерывисто дыша, затем добавил с обманчивой мягкостью: – И не вмещает моей любви.

Он вытащил шпагу, опустил ее вниз и вонзил в землю.

– Вот что вмещают мои рука и сердце. Но не утруждай себя рассказами своему ребенку, что я чудовище, Катарина. Просто скажи ей, что я солдат, а остальное она прочтет в твоих глазах.

Катарина, не отводя от него взгляда, подошла к его шпаге, вытащила ее из земли и ударила его рукоятью по груди.

– И она прочтет правду.

Не оглядываясь, она ушла.

На следующее утро при бледном свете зари Катарина медленно просыпалась с чувством какой-то тревоги. Она лежала в кровати Изабо, а ее одурманенный дремотой мозг пытался прислушиваться, но, укрытая уютным покрывалом, она слышала только тихое потрескивание огня в камине.

Ах, благословенная тишина. Пора вставать, говорила она себе. У нее так много работы в преддверии наступающей зимы. Она зевнула и потянулась, потерев друг о друга обтянутые черными чулками ноги. Еще одна ночь почти без сна. Боже, как она устала!

Ужин заставил ее поволноваться. Александр со сверхъестественной проницательностью солдата, прошедшего войну, догадался, что возбужденная Изабо притаилась за дверью, когда на ужин подавали ее репу, обильно приправленную маслом. Он произнес все необходимые похвальные слова, и до Катарины донеслись довольное хихиканье Изабо.

«Черт бы его побрал!» – мысленно выругалась Катарина. И черт бы побрал этот глупый фальшивый брак, который привел к тому, что она не может больше есть вместе с Изабо, Францем, Лобо, поварихой, Луизой и Страйфом на кухне, а должна выносить эти официальные обеды с золотоволосым поддельным мужем.

Она пригласила Луизу присоединиться к ним за столом, что вполне соответствовало ее положению, но та отказалась, понимающе усмехнувшись.

Рука Катарины скользнула под подушку, пальцы сжали рукоятку пистолета, который она там держала. То был новый кремневый пистолет фон Леве, заряженный и готовый к выстрелу в любой момент. Порох в пороховнице она тоже хранила поблизости.

Быть вдовой много лучше, чем женой! Она провела подушечкой большого пальца по замку пистолета, и ее полусонный мозг принялся придумывать историю о бедной жене с помрачившимся сознанием, которая по ошибке приняла своего мужа, входящего в спальню после ночной прогулки, за вора. Она самую малость отвела замок, затем позволила пружине вернуть его на место. Намного, намного лучше быть вдовой.

Но она вспомнила довольный смешок Изабо и, выпустив рукоять пистолета, вытащила руку из-под подушки. Слишком много людей уже погибло. Она подумала о своем брате и об Александре и злорадно добавила: «какая жалость».

Во всяком случае, если так мало спать, можно не попасть в цель. Она натянула покрывало до подбородка и уютно устроилась на подушке. Если бы только она могла хоть немного поспать! Однако то, что она просыпалась каждый час, удерживало ее от кошмарных снов. Она больше не пробуждалась среди ночи от своего крика, а слышала только потрескивание огня и дыхание Александра.

Он спал подолгу, хотя, судя по его дыханию, он все еще не полностью оправился после перенесенных тягот и долгой верховой езды.

Если он мог спать, то и она тоже сможет. Еще несколько минут…

В огне обрушилось полено, издав прозрачный, словно хрусталь, звук. Она тотчас же открыла глаза. Потрескивание огня. Это все, что она слышала. Только огонь. Из кровати, когда-то принадлежавшей ей, не доносилось мужского дыхания. Она резко выпрямилась, словно кто-то отпустил пружину.

Постель была пустой. Она застонала и сбросила покрывала. Негодяй одержал верх над ней. Кто-то оставил фаянсовый кувшин, наполовину заполненный водой, у огня, чтобы она оставалась теплой. Катарина, постоянно оглядываясь на дверь, быстро умылась, вода с ее лица стекала на пол.

Что он собрался делать так рано? Она не доверяла ему ни на йоту. У нее не было сомнения, что он утаивает большинство своих замыслов.

Она поспешно вытерла лицо, подошла к сундуку у окна и откинула крышку, попутно выглянув на улицу. Работники на полях собирали в снопы последние стебли пшеницы. Все выглядело вполне обычно. Но где он?

В спешке она отбросила нижнюю юбку и корсет, вытащила темно-синюю юбку, корсаж, и, поколебавшись секунду, достала свои потайные карманы. Через несколько минут она прикрепила их с помощью шнурка поверх ночной сорочки и надела через голову юбку, затем зашнуровала корсаж как можно крепче, чтобы восполнить отсутствие корсета. Еще слишком рано, чтобы он пошел беспокоить Трагена.

Кружевной воротник ее сорочки красивыми складками выступал вдоль выреза корсажа, и это наряду с тугой шнуровкой придало ее одежде неожиданно привлекательный вид. Она нахмурилась и, опустив руки на бедра, бросила взгляд на свою слишком высокую грудь. В памяти невольно всплыли слова Александра: «Вы стоите того, чтобы на вас поглазеть, мадам фон Леве». Она разозлилась на свои глупые фантазии. «Если этот негодяй подумает, что я нарядилась для того, чтобы доставить ему удовольствие, то мне…»

Ее напугало, что это ей не безразлично. Ей хотелось пнуть что-нибудь ногой, но вместо этого она сбросила подушку с кровати и сунула пистолет в один из карманов сквозь разрез в юбке, затем схватила башмаки и запрыгала на одной ноге к двери, пытаясь на ходу застегнуть пряжки.

Уже в дверях ее осенило, и она вернулась пощупать простыни на его кровати. Холодные. Ее пальцы невольно принялись гладить вмятину, оставленную его телом. Когда она осознала, что делает, то отдернула руку и выбежала из комнаты.

Конюшня? Он упоминал, что пошлет всадников наблюдать за передвижениями фон Меклена. Она поспешно сбежала по ступеням. Может, он уже рассылает их? Что, если кто-нибудь из них проявит беспечность и тем самым привлечет внимание ее брата к долине Карабас? Панический страх сжал ей грудь.

Она заставила себя остановиться. Иллюзия, иллюзия… напомнила она себе. Может, у нее и нет власти или войска, но есть порох и верные ей люди… а еще решимость защитить тех, кого она любит.

Она мысленно выругалась и двинулась дальше по особняку. Какую глупость она допустила, когда оставила его в живых. Мгновение слабости ставит теперь всех под угрозу. А он что-то болтает о наслаждении и чуде, чтобы отвлечь ее от мыслей об опасности.

Катарина ощутила прикосновение пистолета к своей ноге, лицо ее исказила горькая усмешка. Может, она и проявила слабость однажды, но, если ей снова представится возможность, она больше не будет дурой и Александр умрет.