Пока она вешала пальто в стенной шкаф, он незаметно осматривал комнату в поисках признаков чьего-нибудь присутствия — трубки в пепельнице, пары шлепанцев возле удобного кресла. После всех этих лет, — сказал себе Дэн Стедман, — он не ревнует свою бывшую жену, просто ему любопытно. Если она завела любовника, это не его дело. Он ведь не жил холостяком после развода. Она теперь ничего для него не значит — и все же, пробыв в городе уже несколько дней, он, на всякий случай, отложил визит, о котором она просила в письме, до своего последнего дня в Штатах. Но, поднимаясь по лестнице к квартире, он не мог отделаться от возбуждающего интереса и легкого волнения от мысли, что сейчас увидит ее.

Она вошла в гостиную. «Все еще привлекательна», — отметил он. Высокая и стройная, с подстриженными, зачесанными за уши волосами и свежим цветом лица, она не выглядела на свои — он быстро подсчитал — сорок пять. Пока она обходила стол, чтобы сесть напротив, он решил, что она принадлежит к числу тех немногих женщин, которые с успехом могут носить брюки в обтяжку. Она тут же опять поднялась и подошла к бару.

— Выпьешь что-нибудь?

— Немного джина.

— Со льдом, правильно?

— Точно.

Наполняя стаканы, она исподтишка оглядывала его. Все так же изыскан, но неухожен. Брюки на коленях мешком — она бы этого не допустила, и манжеты слегка пообтрепались — она бы заставила его сменить рубашку перед выходом.

— Я звонила без конца — раз десять, не меньше. Потом решила написать.

— Несколько дней я был у Бетти в Коннектикуте. И вернулся только вчера вечером, — соврал он.

— Как она? Надо бы ей написать.

— Прекрасно.

— А Хьюго?

— Думаю, хорошо. Ты знаешь, он ушел на пенсию из своей конгрегации.

— Ах да, когда мы виделись последний раз, ты говорил, что он подумывает об этом. И как ему на пенсии? — Она подала стакан и села напротив.

Он усмехнулся.

— Не особенно. У него было множество планов на свободное время. Но ты же знаешь, как бывает. Когда он был занят в храме, у него было оправдание, а теперь, когда оправдания нет, не знает, с чего начать проекты, которые вынашивал все эти годы. А Бетти еще хуже. Он все время крутится у нее под ногами.

— Бедный Хьюго.

— Но он нашел другую работу, так что все не так уж и плохо. Он заменит в Массачусетсе рабби, который на несколько месяцев едет в Израиль. Есть даже шанс, что его попросят остаться.

— О, это хорошо. — Она взглянула на него поверх стакана. — А как у тебя?

— Все в порядке. Ты знаешь, что я ушел с телевидения?

— Я слышала. Опять проблемы с Райаном?

— Дело не в этом. — Он встал и начал расхаживать по комнате. — Просто я сыт по горло. Что это за жизнь — вечно нестись куда-то, иногда на край света, чтобы сообщить с экрана новости, о которых телезрители уже прочитали в газетах?

— Но первым ты тоже бывал, брал интервью у высших чинов.

— Да, и они никогда не говорили ничего, что не было бы уже официально известно. — Он снова сел. — Я подумываю о работе на образовательном телевидении. Работа такая же, но намного больше свободы в комментариях и подборе информации. А пока пишу книгу для «Дэшл и Стоун».

— Здорово! Аванс нормальный?

Вот уж типично для нее, подумал он, спросить о финансовой стороне дела прежде, чем о сути.

— Только-только на расходы.

— О?!

— Книга об общественном мнении, о том, что на самом деле думает человек с улицы.

— Но на телевидении ты делал то же самое.

— Не совсем. Там они знали, что у них берут интервью. А для книги я собираюсь использовать карманный диктофон с выносным микрофончиком. Пара за соседним столом в ресторане, к примеру, разговаривает о чем-то интересном. Я включаю диктофон, записываю все, а потом слушаю и анализирую.

— Уверена, что книга будет интересная, — вежливо сказала она.

Он допил джин и поставил стакан на край стола.

— Повторить?

— Нет, пожалуй, не стоит. — Он впервые откинулся назад и, расслабившись, огляделся вокруг. — Про тебя можно не спрашивать. Выглядишь прекрасно, как всегда.

Она кинула на него взгляд — нет ли в этом чего-то большего, чем дежурная любезность.

— Я много работаю.

— Должен сказать, это на тебя похоже, Лаура. — Он кивнул на стену. — Новая картина, кажется?

— Ага. Это — Джосая Редмонд. Он делает для нас обложку. Я не купила ее — пока. Это на время. Решила сначала пожить с ней и разобраться, хочу ли я ее.

О Редмонде он слышал. Большой бабник, а работы ценятся очень высоко. Он чуть было не спросил в шутку, проводит ли она ту же политику по отношению к художнику, что и к картине, но сдержался; он знал, что у него это получится жестко и горько. Кроме того, она вполне могла позволить себе купить картину обычным путем. Как главный редактор издательства, она должна неплохо зарабатывать. Поэтому он просто кивнул и рассматривал картину в ожидании, пока она заговорит о причине, по которой хотела его видеть.

«Я должна увидеть тебя, — говорилось в письме. — Крайне важно, чтобы мы обсудили будущее Роя. Я ужасно обеспокоена…» — и так две страницы, где в каждом предложении по крайней мере одно слово было напечатано курсивом. Ее речь немного напоминала это письмо, и когда они только начали жить вместе, ему казалось это странным и привлекательным, придающим некое напряженное волнение ее словам. Позже он обнаружил, что это слегка утомляет.

— Я получила письмо от Роя, — начала она.

— О, тебе он, оказывается, пишет? — На этот раз горечь прорвалась. — Я не получал известий от него с тех пор, как он уехал в Израиль.

— Возможно, если бы ты написал ему…

— Я писал ему дважды. Я должен продолжать писать в надежде, что он не выдержит и ответит?

— Он несчастен.

— Ничего нового. Он был несчастен в колледже. Все его поколение несчастно.

— Он хочет вернуться домой.

— Так в чем дело?

— Потерять год занятий? Если он вернется сейчас домой, он не получит зачета о прохождении курса.

— Нынешних детей это не волнует. Они меняют один предмет на другой и один колледж на другой, как я меняю ботинки. А когда заканчивают, ни к чему не готовы и ни к чему не стремятся. В чем его несчастье? Что-нибудь конкретное, вроде девушки, или что-то общее, вроде положения в мире?

Лаура нервно зажгла сигарету.

— Не понимаю, как ты можешь относиться к этому так легкомысленно, это же твой сын.

— Мой сын! — взорвался он. — Я породил его, надеюсь, но не знаю, какое отношение имел к нему после этого.

— Дэниел Стедман, ты знаешь, что я советовалась с тобой по поводу каждого шага в его жизни, каждой школы, в которую он ходил, каждого…

— Ладно, ладно, давай не будем начинать все сначала. Чего ты от меня хочешь?

— Напиши ему, прикажи остаться до конца года и пригрози, что в противном случае сократишь содержание.

— Понимаю. Я должен притвориться суровым.

— За дисциплину отвечает отец, — натянуто сказала она.

— Он сразу станет счастливым?

— По крайней мере, это может удержать его от каких-нибудь глупостей.

— Я сделаю лучше, — сказал он, поднимаясь с кресла. — Я поеду и повидаюсь с ним.

— Не можешь же ты вот так подняться и отправиться на другой ко… — Тут она увидела, что он улыбается. — О, ты в Израиль и собирался?

Он кивнул.

— Это книга об израильском общественном мнении.

— Когда ты летишь?

— Завтра. У меня швейцарские авиалинии на Цюрих.

— Не Эль-Аль? Говорят, это безопаснее, они очень осторожны.

— И намного больше народу. Полет длинный, я хочу разбить его. В Цюрихе я смогу ненадолго остановиться, — сказал он как можно небрежнее.

— Цюрих? — Она бросила на него быстрый взгляд. — Ты ни во что не впутался, а?

— Впутался? — засмеялся он. — Что ты имеешь в виду — впутался?

— Я все еще волнуюсь за тебя, Дэн, — просто ответила она.

Он пожал плечами с легким раздражением.

— Ничего особенного. Оттуда я лечу прямо в Израиль.