К тому времени, как они разгрузили машину и распаковали сумки, наступила ночь. Стемнело внезапно, как обычно в тропиках, и воздух стал холодным. Они устали, проголодались, и Мириам предложила пойти в ресторан.

— Ресторан? Это ненужная расточительность, — сказала Гитель. — Есть магазины — бакалея прямо через дорогу. Мы можем купить все, что нам нужно, приготовить и поесть раньше, чем официант в ресторане примет заказ. И что делать с ребенком?

Рабби только что принес из машины крепко спящего Джонатана, раздел и, все еще спящего, уложил в постель. Совет казался подходящим.

Гитель строила дальнейшие планы.

— Завтра с утра мы должны сделать покупки на шабат, Мириам — потому что в шабат все закрыто, — добавила она, как бы подчеркивая, что ее интерес скорее светский, чем религиозный. — Я отведу тебя в большой маркет недалеко отсюда, где ходишь с тележкой и берешь, что хочешь, — точно, как в Америке. Но сначала мы устроим Джонатана в школу. За углом есть детский сад…

— Я не думала, что он пойдет в школу, — возразила Мириам.

— А что же он еще будет делать? Все дети в школе. Если он туда не пойдет, ему не с кем будет играть, и ты будешь связана весь день. Ты же захочешь чем-нибудь заняться. У меня есть подруга в отделе социальной службы больницы «Хадасса», ей всегда нужны волонтеры. Тебе наверняка понравится. Я тебя устрою.

Она и не подумает уезжать, пока не увидит, что они устроились, как следует, но уверена, что все можно сделать утром. К счастью, в комнате Джонатана была вторая кровать, хотя она уверяла, что это неважно. В Израиле всегда можно обойтись — на диване или даже на полу.

Она говорила о своей работе, о сыне Ури, кузене Мириам, который был в армии.

— Он высокий и красивый, как и его отец. Все девушки сходят по нему с ума, и когда он в отпуске, я почти не вижу его.

Заметив, что у рабби слипаются глаза, она начала сокрушаться.

— Я тут болтаю, а вы, бедняги, до смерти хотите спать. — И с некоторым удивлением добавила: — А знаете, я тоже немного устала. Все, ложимся спать, а делами займемся завтра.

У рабби создалось впечатление, что только потому, что он раввин, и возможно, потому что они не состоят в прямом родстве, она воздерживается от принятия решения обо всем, что он должен делать во время их отпуска. Но лечь он был не против и заснул, едва коснувшись головой подушки.

Его внезапно разбудил громкий глухой звук. Было темно, он нащупал на ночном столике часы и очки и включил крошечный ночник: было двенадцать часов. Рядом беспокойно зашевелилась Мириам, но тут же повернулась на другой бок, уютно завернулась в простыню, и он услышал ее медленное ровное дыхание. Рабби выключил свет и попытался снова заснуть, но, покрутившись несколько минут, понял, что это бесполезно. Он окончательно проснулся. В халате и шлепанцах он прокрался в гостиную, взял из шкафа книгу и устроился поудобнее. В постель он вернулся почти через четыре часа.

Он проснулся поздно, после десяти. Мириам и Гитель уже отвели Джонатана в детский сад, договорились, что он будет ходить каждый день, и как раз выходили за покупками.

— Не забудьте вино для кидуша, — крикнул он вслед.

— Мы включили его в список, — сказала Мириам. — А ты что собираешься делать?

— Погуляю и посмотрю город.

Солнце было уже высоко, когда рабби закончил утренние молитвы и позавтракал. Лучи его ослепительно отражались от белого камня города, так что приходилось щуриться; он подумал, что надо бы купить темные очки. Воздух был прохладным, как в приятное апрельское утро дома, легкий плащ оказался кстати.

Он шел медленно, странно выбиваясь из темпа других прохожих. В основном это были женщины, возвращающиеся из утреннего похода по магазинам с покупками в сетках. Хотя он шел по улицам жилого района, некоторые из которых были роскошными, с новыми многоквартирными домами, тут и там попадались крошечные лавки, прячущиеся в полуподвалах, — бакалея, кофейная лавка, пекарня, прачечная.

Впереди, как и он, не спеша, шли два дружинника из гражданской обороны, мужчины средних лет. На них было что-то вроде формы: зеленые нарукавные повязки, береты и длинные, сильно поношенные шинели. Видневшиеся из-под них брюки были явно гражданского покроя. Один нес старую винтовку, у другого был стальной прут длиной примерно в два фута, чтобы протыкать подозрительные свертки, оставленные в урнах для мусора. У рабби возник праздный вопрос — не просто ли они прогуливаются, с ружьем в руках. Они горячо спорили, оживленно жестикулируя. Приблизившись, он услышал: «Так что Агнон не столько ивритский писатель, сколько идишистский автор, пишущий на иврите. Это разные вещи». Дружинник оборвал разговор и подозрительно посмотрел на рабби, когда тот остановился рядом с ними.

— Скажите, пожалуйста, я иду в сторону центра города?

— А куда вам надо?

— Я здесь недавно, — объяснил рабби. — Где здесь магазины, деловой район?

— Ему надо на площадь Циона. Что вы хотите купить?

— Я не хочу ничего покупать. Я просто хочу увидеть город.

— Тогда прямо впереди — Кинг Джордж-стрит. Если повернете налево, то попадете на Бен Иегуда-стрит. Это деловой район.

Улицы были узкими и людными, а магазины маленькими и, по сравнению с тем, к чему он привык в Америке, непривлекательными. Они были похожи на магазины, которые он видел в маленьких фабричных городках Новой Англии, где в витринах были выставлены товары, не менявшиеся, похоже, со времени открытия. В узких переулках, в пространствах между домами и даже прямо на тротуаре, где было пошире, стояли лоточники с разными мелочами — карандашами, гребенками, бритвами, бумажниками, зонтиками, зажигалками. В нескольких киосках продавались лотерейные билеты. В дверных проемах и на тротуарах сидели старики, прислонившись спиной к стене здания, и продавали газеты. У некоторых на продажу не было ничего — только несколько монет в руках, которыми они звенели, привлекая внимание прохожих.

Везде были молодые парни и девушки в форме. Многие ребята с автоматами — короткоствольными, с металлическими прикладами. Они несли их, перебросив ремень через плечо, или подмышкой, как зонтики, или раскачивая за спусковую скобу, как портфель. Ему пришло в голову, что они не похожи на солдат, хотя молоды и здоровы. В их манерах было что-то штатское и прозаичное, как если бы они работали на какой-то гражданской службе, где требуется форма, как у водителя автобуса.

Повсюду он видел хасидов, старых и молодых, в шелковых пальто, похожих на халаты, широкополых фетровых шляпах, в обтягивающих панталонах, заправленных в носки, с подпрыгивающими при ходьбе пейсами. Один раз его чуть не сбил мотоцикл, промчавшийся мимо, когда он сошел с тротуара на переходе. На нем сидели два молодых хасида, их бороды и пейсы развевались на ветру, сидевший сзади одной рукой придерживал широкополую шляпу, вцепившись другой в приятеля.

Увидев магазин головных уборов, рабби решил на всякий случай купить вторую кипу. Они продавались во всех подарочных магазинах — из красного и синего бархата, украшенные золотым и серебряным шнуром, но он хотел простую черную. Владелец магазина был высокий, с длинной бородой. Ему помогал сын в хаки, пришедший домой в отпуск, на полке позади прилавка лежал на виду его автомат. В магазине стояло несколько мужчин, никто из них явно не был покупателем, они говорили об арабских террористах и о том, какие меры должно принять против них правительство. Они говорили на идиш, который рабби не сразу, но понимал. Сын через минуту оторвался от разговора, спросил, чего он хочет, положил на прилавок две стопки черных кип — «эти по две лиры, а эти по четыре», — и снова присоединился к беседе, прервавшись только за тем, чтобы взять у рабби деньги и дать сдачу.

Рабби отметил, что сделка совершилась необычайно просто и, по американским меркам, даже примитивно — ни упаковки, ни чека. Кассового аппарата не было, молодой человек достал сдачу из ящика под прилавком. Он не сказал даже обычное «спасибо», хотя, когда это сделал рабби, автоматически ответил: «Бевакаша» — пожалуйста.

Разглядывая витрины, он автоматически переводил цены в лирах на доллары. Пройдя по извилистым улицам, ни одна из которых, казалось, не пересекалась с другой под прямым углом, он внезапно очутился на открытом рынке, в узких проходах между прилавками с товаром, преимущественно фруктами и овощами. Были и ларьки с рыбой или мясом, и даже магазины тканей или одежды — все вместе. За прилавками стояли арабы, бородатые евреи, женщины — все кричали, торговались, жестикулировали, уговаривали. На стендах от какого-то магазина можно было купить расческу, записную книжку, пачку иголок, носовые платки или, например, пальто, если среди полудюжины висящих на стойке найдется подходящий размер.

Рабби свернул в боковой переулок и оказался в жилом районе из старых каменных домов в один или два этажа, где в основном явно жили хасиды. Мужчины уже возвращались домой из своих магазинов или с занятий, чтобы готовиться к шабату. В открытых внутренних двориках играли дети. Головы у маленьких мальчиков были обриты наголо, оставались только пейсы. Все они были в кипах, которые трудно было не потерять, когда бегаешь или бьешь по футбольному мячу. В сторонке маленькие девочки играли отдельной группой в скакалку и классики. Время от времени раздавался грохот мотоцикла, удивительно не соответствующий общей атмосфере; мрачный, свирепого вида смуглый молодой человек, чисто выбритый, но с длинными, по моде, волосами, в пестрых брюках клеш и спущенном низко на бедра модном широком ремне, с вызывающим видом проносился мимо и исчезал за углом.

Проходя по этому району, рабби не был уверен, что идет в правильном направлении, но не хотел спрашивать женщин, сидевших у порога своих домов: обращение незнакомого мужчины могло быть воспринято как непристойность. Но, в конце концов, он вышел на широкую улицу с высокими современными домами привычного вида. И действительно, на следующем углу увидел табличку «Яффо-роуд», что вела к Кинг Джордж-стрит. Он уже устал и обрадовался, заметив маленькое кафе, где можно было немного отдохнуть за чашкой кофе.

Это было приятное тихое место, по крайней мере в это время дня, со стопкой газет и журналов на французском, немецком и на иврите. Была занята всего пара крошечных столиков, и сидевшие за ними люди были поглощены газетами. Он заказал кофе и выбрал из стопки вечернюю газету.

Передовая статья была посвящена самому последнему террористическому акту — взрыву бомбы в жилом доме в Иерусалиме, в Рехавии, прошлой ночью. Погиб мужчина, профессор агрономии из университета. Его жена и двое детей избежали этой судьбы только потому, что ночевали у родственников в Хайфе. У газеты, очевидно, не было времени на сбор полной информации о жертве, и она привела только короткую биографию, какие обычно хранятся в администрации, вместе с фотографией, взятой из того же источника.

Внутри был помещен план района. Увидев его, рабби вздрогнул. Все произошло всего через одну улицу от Виктори-стрит. Должно быть, это и разбудило его ночью — звук взрыва!

Власти допускали, что это могла быть работа группы КАТ, — Комитета арабского триумфа, взорвавшей пару недель назад бомбу на рынке в Яффо, где погибли два человека. В тот раз люди из КАТ позвонили в полицию за несколько минут до взрыва. В другой раз они позвонили достаточно рано, а может, устройство не сработало вовремя, так что полиция успела найти и обезвредить бомбу. На этот раз, однако, предупредительного звонка не было.

Была помещена фотография использованного устройства, маленькой продолговатой коробочки из черной пластмассы, похожей на карманный радиоприемник. С одной стороны был штырек, который, если его выдвинуть, приводил в действие механизм, взрывая заряд приблизительно через час. Статья сопровождалась набранным жирным шрифтом примечанием, что любой, кто наткнется на такое устройство, может предотвратить взрыв, нажав на этот штырек. Это не обезвредит устройство — его можно снова привести в действие, вытянув штырек, — но в таком состоянии его не опасно брать в руки.

Большая часть газеты была посвящена этому событию, и рабби жадно читал все подряд. Армейский специалист по взрывам оценил устройство невысоко. «Это не очень мощная бомба, — сказал он с беспристрастием профессионала — и удар направлен только в одну сторону».

Сосед сказал в интервью, что погибший профессор работал над какой-то проблемой, решение которой могло принести большую пользу арабским фермерам.

Редакционная статья горячо критиковала психологию террористов, считающих подлые убийства невинных граждан ведением войны.

Рабби положил газету на место, расплатился и вышел из кафе. Он преодолел мгновенный порыв бежать домой и обыскать квартиру — вдруг там лежит черная пластмассовая коробочка. Знает ли о взрыве Мириам, испугалась ли, а если не знает, должен ли он рассказать ей? Но тут же понял, что она, конечно, знает. Они с Гитель пошли в супермаркет, там об этом наверняка говорили, она не знает иврита, но Гитель, конечно же, рассказала ей и успокоила. Было два часа, люди торопились, словно опаздывали на важную встречу. Магазины были или уже закрыты, или закрывались, владельцы тоже спешили. На одном углу был цветочный киоск; только там все еще шла торговля. Но и его хозяин старался быстренько обслужить трех или четырех нетерпеливо ожидавших покупателей. Рабби купил букетик гвоздик и направился к дому.

Когда он пришел, Мириам и Джонатан были дома, но Гитель уехала.

— Ури обычно получает отпуск на выходные, — объяснила Мириам. — Она, конечно, хочет встретить его дома. Я думала, она постарается передать ему по армейским каналам, чтобы он приехал в Иерусалим вместо Тель-Авива, но, похоже, даже Гитель не может это устроить.

— Она пробовала?

— Даже и не пыталась. Мне кажется, она считает непатриотичным беспокоить армию по таким мелочам. Армия здесь священна.

— Да уж, наверное, раз она и не пытается командовать ею, — фыркнул он.

— Но Дэвид, она хороший человек.

Рабби удивился.

— Конечно же. По-моему, она прелесть. Я не против ее стремления руководить. Гитель происходит из длинной цепи женщин-руководителей, которая тянется от Деборы до Голды. У нас это традиция. В штетле, пока мужчины учились, всем заправляли женщины. — Он улыбнулся. — Тебе и самой достается немного этого, ты же знаешь. Просто жаль, что она не с нами в наш первый шабат в Израиле. — Он поцеловал ее и вручил цветы.

— Счастливого шабата.

Он хотел спросить, слышала ли она новости, но тут в комнату вбежал Джонатан.

— Я был в школе, папа, я буду ходить туда каждый день — с Шаули из верхней квартиры.

— Вот и прекрасно, Джонатан. — Он ласково погладил его по голове. — И как тебе в школе?

— Ой, там здорово. — И возбужденно добавил: — Ты знаешь, тут дети не умеют бросать мяч. Они бьют по нему. Ногами.

— Страшно интересно. — Он хотел еще поговорить, расспросить сына о школе, спросить Мириам, как она провела день, но не мог — слишком устал.

— Я прошел пешком через весь город…

— Ты бы прилег и вздремнул, Дэвид. Я поспала, и прекрасно себя чувствую.

— Да, пожалуй… — Он помедлил. — Ты слышала о…

Она быстро глянула на Джонатана.

— Да, но давай не сейчас. Иди, ложись.

Он заснул, не успев разуться. Когда Мириам разбудила его, ему показалось, что прошло всего несколько минут.

— Пора вставать, Дэвид. Это наш первый шабат в Иерусалиме, думаю, надо сесть за стол всем вместе. Я не хочу, чтобы Джонатан лег слишком поздно.

Он резко сел.

— Который час?

— Семь часов.

— Но вечерняя служба уже закончилась…

— У меня не хватило духа разбудить тебя. Ты так крепко спал. Это все длинный перелет. Наши внутренние часы не в порядке.

Рабби встал и умылся холодной водой. Войдя в столовую и увидев, что стол накрыт, свечи зажжены, а цветы стоят в вазе в центре стола, он снова почувствовал себя свежим. Он сел во главе стола, наполнил бокал для кидуша, затем поднялся и начал древнюю молитву: — В день шестой…