Несмотря на кипу, инспектор Иш-Кошер не был религиозным человеком, но был очень традиционен и четко представлял себе, как должен выглядеть раввин, а рабби Смолл не соответствовал этому представлению. Раввин должен носить бороду и соответствующую темную одежду, желательно черную. Рабби Смолл был без бороды и носил светло-серые летние брюки и льняной пиджак. По крайней мере, раввин не должен ходить с непокрытой головой — рабби Смолл был без шляпы. Иш-Кошер не мог удержаться от легкой враждебности, приглашая рабби садиться.

Инспектор пролистал лежавшую на столе папку, затем поднял глаза и радостно произнес:

— Недавно мы расспрашивали жильцов в вашем доме, чтобы узнать, не ждал ли кто-нибудь посетителя в один из вечеров. Вас не было дома, но ваша соседка, госпожа Розен, сказала, что вы приехали только в тот день, поздно вечером, фактически. Она сказала, что вы раввин из Америки. Однако на карточке в вашем почтовом ящике написано только «Дэвид Смолл». Вы действительно раввин?

— Да, я раввин.

— Тогда почему на карточке не написано «Рабби Дэвид Смолл»?

— Потому что здесь я не раввин.

— Но доктор, приехавший из Америки, вероятно, указал бы свою профессию на почтовом ящике.

— Это разные вещи. Доктор может оказать помощь в критической ситуации, при несчастном случае, например.

— Очень тактично с вашей стороны, рабби. И какой именно вы раввин?

— Консервативный. Я раввин консервативного храма в Америке.

— Обучение консервативного раввина отличается от обучения наших?

— Нет, не особенно. Немного переставлены акценты, а работа действительно отличается. Многие из ваших раввинов выполняют здесь почти юридические функции. Наша работа редко связана с юрисдикцией. Она касается по преимуществу эмоционального и духовного здоровья общины, в которой мы служим.

— Понимаю. — Инспектор внезапно улыбнулся. — Теперь, чтобы выяснить и покончить с этим вопросом: вы ждали кого-нибудь в вечер приезда?

— Нет, никого, о ком бы я знал.

Иш-Кошер сделал пометку в папке, закрыл ее и откинулся на спинку стула. И опять приятно улыбнулся.

— Вы получили годичный отпуск у своей общины?

— Нет, не годичный. Я взял отпуск на несколько месяцев.

— А, каникулы. И что вы делаете, рабби? Осматриваете достопримечательности? Может быть, занимаетесь в университете?

— Нет, в основном, ничего особенного — просто отдыхаю.

— От ваших тяжких трудов в конгрегации?

Инспектор улыбался, но говорил с явным сарказмом.

— Что-то вроде этого, — добродушно сказал рабби Смолл.

— Создается впечатление, что вы отдыхаете не только от вашей конгрегации и вашей работы, рабби, но даже от религии, которую исповедуете.

— Что вы имеете в виду? — удивился рабби. — Если вы намекаете на то, что я не каждый шабат хожу в синагогу…

— Я намекаю на то, что вы отправились в шабат по поводу покупки машины к одному человеку, а именно к Биньямину Мимавету, в чью квартиру подложили бомбу, и который в результате умер.

— Откуда вы знаете, что я пошел покупать машину?

— Пожалуйста, рабби, — укоризненно сказал Иш-Кошер, — вопросы задаю я.

— У меня была назначена встреча с моим другом, Дэном Стедманом, а у него еще встреча с сыном. Он очень хотел познакомить нас, и я согласился пойти с ними.

— Но он собирался покупать машину, заниматься делами — в шабат. Я снова спрашиваю, какой вы раввин?

Теперь враждебность была очевидна. Рабби Смолл чуть улыбнулся.

— Как и любой раввин, я размышляю над этими вопросами больше, чем средний мирянин вроде вас, — терпеливо начал он. — Мы следуем традиционным религиозным правилам в точном соответствии с раввинским кодексом — накрываем голову, к примеру, или соблюдаем шабат — отчасти по привычке, отчасти потому, что от нас этого ждут, и, возможно, для укрепления традиции и авторитета раввина. Я не думаю, что любой, кто задумывался над этим вопросом, действительно считает, будто Бог требует этого от человека или получает от этого удовольствие. Как сказано у Исайи: «Пресыщен Я всесожжениями… воскурение — мерзость для Меня; собраний, которые вы собираете в начале нового месяца и в субботы, не терплю Я», — говорит Господь. Сказано довольно сильно, но это дает представление о том, как Бог Исайи, по крайней мере, рассматривал подчинение догмам и религиозный обет в целом.

— Бог Исайи! — Иш-Кошер был возмущен. — Скажите, рабби, вы верите в Бога?

— Полагаю, как полицейский, вы хотели бы услышать в ответ «да» или «нет».

— Я…

— Это трудный вопрос, — непринужденно продолжал рабби, — так как в нем присутствуют три переменные…

— Переменные?

— Конечно. Вы спрашиваете, верю ли я в Бога. Вы подразумеваете меня в настоящий момент, меня вчерашнего или меня три года назад? И что вы имеете в виду, говоря «верите»? Это вторая переменная. Вы хотите знать, верю ли я так же, как в то, что дважды два равняется четырем? Или так, как я верю, что свет проходит какое-то число миль в секунду, чего сам я никогда не видел, но что демонстрировали люди, чьей компетентности и честности меня учили верить? Или вы говорите о том, как я верю, что был человек по имени Вашингтон, завоевавший для американских колоний независимость от Англии, или как я верю, что существовал человек по имени Моисей, сделавший то же самое для евреев Египта? Если вы задумаетесь об этом, то увидите, что есть много форм веры, и все они немного отличаются друг от друга. И, наконец, третья переменная — Бог. Вы имеете в виду человекоподобное существо? Или невыразимую сущность? Того, кто знает о каждом из нас и отзывается на наши просьбы о помощи? Или того, кто настолько выше нас, что у Него не может быть к нам никакого интереса? Или любую из других концепций, которые разрабатывали в течение многих веков? Но вообще-то говоря, я полагаю, что иногда испытываю чувство веры и уверенности и ощущаю нехватку ее в других, как это делаете вы, или главный раввин, или — коли на то пошло — папа римский.

Иш-Кошер уставился на своего посетителя. Потом собрал оставшиеся силы и сухо сказал:

— Я пригласил вас сюда не для теологических дискуссий.

— Я не знал, зачем вы меня пригласили.

— Мимавет назначил встречу с вашим другом Стедманом на субботний вечер. Я хочу знать, ходил ли он туда.

— Я больше не видел мистера Стедмана, но помню, как он говорил сыну, что вовсе не намерен идти. Он не хотел проявлять нетерпение. Это все?

— Это все. До свидания.

— Мой паспорт. Он на вашем столе.

— Ах да. Вот он.

Иш-Кошер вручил книжечку рабби и после его ухода некоторое время стоял, выбивая пальцами легкую дробь на рабочем столе.