В субботу, во время утренней службы, рабби почувствовал сухость и першение в горле. Домой он пришел разбитым и без аппетита пообедал. Он собирался вернуться в храм и провести вторую половину дня в своем кабинете, но все кости так ломило, что он прилег в гостиной на кушетку и задремал. После короткого сна он почувствовал себя лучше и отправился в храм на вечернюю службу, но домой вернулся с ознобом и пылающей головой.

Когда Мириам открыла ему дверь, поток теплого воздуха ударил его, словно порыв ветра. В носу у рабби защипало, и он громко чихнул.

— Ты что, простудился, Дэвид?

— Да нет, не думаю, — сказал он, но она стала на цыпочки и поцеловала его в лоб.

— Горячий. У тебя, наверное, температура.

— Да нет, все в порядке. — И он снова чихнул.

Мириам все-таки пошла в ванную и через минуту вернулась, встряхивая термометр профессиональным движением кисти. Не обращая внимания на невнятные протесты мужа, она поставила ему термометр и вскоре объявила:

— 101,4. У тебя лихорадка. Немедленно раздевайтесь, Дэвид Смолл, и в постель!

— Ты делаешь из мухи слона. Просто небольшая простуда. Утром я буду в полном порядке.

— Нет, не будешь, если не позаботишься о себе.

Она заставила его выпить воды, апельсинового сока и принять аспирин, но когда вечером снова поставила ему градусник, оказалось, что температура поднялась до 102 (39 °C).

— Я позвоню доктору Зигману, — сказала Мириам.

— Ой, ну зачем? Это всего лишь простуда, что он тут сделает? Я не хочу, чтобы ты звонила.

— Почему?

— Потому что он не возьмет с меня денег, но все равно решит, что надо зайти.

— Я могу спросить его, хочет ли он тебя видеть. — По тону ее голоса он понял, что спорить бесполезно.

— С ним на прошлой неделе было то же самое, — сообщила Мириам, вернувшись в спальню. — Он говорит, что сейчас вокруг полно таких больных. Это вирусная инфекция, но тянется недолго — всего несколько дней. Все, как я сказала: постельный режим, принимать аспирин, много питья и не выходить на улицу, пока у тебя не продержится нормальная температура в течение двадцати четырех часов.

— Как — несколько дней? У меня же завтра заседание правления!

— Никаких заседаний. Ты останешься в постели как минимум до понедельника. Один раз правление как-нибудь обойдется без твоих мудрых советов.

— Но завтра особенное заседание. Я просто должен там быть.

— Завтра и поговорим. Но даже не надейся, что я тебя пущу.

Заседание правления начиналось в десять часов, но многие пришли раньше, так как привезли детей в религиозную школу, где занятия начинались в девять. До этого, в восемь тридцать, был утренний миньян, на который по воскресеньям, как правило, приходил рабби. После службы он посещал школьные классы, а к десяти приходил на заседание правления. Это была особая привилегия: из всех раввинов в округе его одного допускали на заседания правления, поэтому он старался не пропускать их.

Но в это воскресенье рабби не появился ни в миньяне, ни в классах религиозной школы. В это время он сидел дома за завтраком в халате и шлепанцах и ел яйца с тостами — Мириам считала это самой подходящей диетой для больного.

В храме никто особенно не комментировал отсутствие рабби: ему и раньше несколько раз случалось пропускать миньян. Однако Мортимер Шварц и Марвин Браун увидели в этом особый знак.

— Все ясно, правда? — сказал Шварц. — Он все обдумал и понял, что у него мало шансов. Если он ввяжется в драку, что неизбежно, и проиграет, то ему придется либо подать в отставку, либо уступить. Он не хочет ни того, ни другого, поэтому решил просто не прийти.

— И что нам теперь делать?

— Знаешь, Марв, я думаю, можно внести кое-какие изменения. Если рабби не будет на заседании, ты можешь представить отчет комитета. Это, возможно, будет подходящий момент попросить об увеличении вашего бюджета. Только не нужно упоминать о Хирше. Просто скажешь, что нужно построить дорогу.

В этот момент Арнольд Грин — секретарь, ведавший перепиской правления, — знаком подозвал Шварца.

— Что такое, Арни?

Грин отвел президента в угол и вручил ему письмо.

— Прочти это. Это лежало в почтовом ящике, когда, я пришел. Судя по штемпелю, оно пришло, должно быть, в субботу. Это от рабби. Я решил, что прежде чем прочесть его на правлении, надо поговорить с тобой.

Шварц быстро пробежал письмо, сложил его и сунул обратно в конверт. Когда он заговорил, его голос звучал напряженно.

— Слушай, Арни, я не хочу, чтобы это зачитывалось на сегодняшнем заседании. Я хочу, чтобы ты забыл, что вообще получал это письмо, понял?

— Но я должен читать всю поступающую корреспонденцию.

— Это письмо ты не обязательно должен был получать. Оно адресовано мне, и я хочу, чтобы ты пообещал, что ни словом о нем не обмолвишься.

— Но что все это значит?

— Черт, я знаю не намного больше тебя, но пока я все выясню, конгрегация может просто расколоться пополам. Ты же помнишь, что было, когда встал вопрос о продлении его контракта? Хочешь, чтобы это повторилось?

— Нет, конечно. Но если рабби посылает письмо правлению, он может удивиться, почему его не прочли.

— Но сегодня его нет. Не волнуйся — я зачитаю письмо. Просто пусть оно недельку полежит.

— Ну, если ты так хочешь…

— Да, я так хочу. А теперь давай начинать заседание.

— У рабби небольшой грипп, — пояснил доктор Зигман, когда члены правления расселись по своим местам. — Я сам переболел на прошлой неделе. Думаю, к середине недели он уже будет на ногах.

— Я тоже только пару дней как выздоровел, — сообщил Боб Файн. — Собирался вызывать вас, док, но когда ваша Ширли сказала Майре, что и у вас то же самое, я решил, что раз вам нечего мне прописать, то почему бы не сэкономить пару баксов?

Доктор Зигман рассмеялся.

— Придется поговорить с Ширли — зачем она выдает мои секреты?

Сидя в самом конце комнаты, Марвин Браун все же ухитрился поймать взгляд президента. Шварц чуть-чуть кивнул и открыл заседание. Секретарь зачитал протокол и попросил представить отчеты комитетов. Марвин Браун не подал отчета, но когда была объявлена повестка дня, он поднял руку, и ему дали слово.

— Я не знаю, может быть, надо было сказать об этом во время слушания комитетских отчетов, но я собираюсь внести предложение, поэтому решил сказать сейчас. Дело в том, что перед тем как внести это предложение, я хотел бы дать короткое пояснение.

— Ты должен внести свое предложение, а потом, если оно будет поддержано и президент предложит его обсудить, ты дашь свои пояснения, — сказал Эл Беккер, прошлогодний президент, сторонник строгого соблюдения регламента.

— Да, все правильно, Эл, но если никто не поддержит моего предложения, то у меня не будет возможности его объяснить.

— Так это будет означать, что объяснение и не нужно.

— Что ж, хорошо, но тогда если я откажусь от поста председателя кладбищенского комитета и вы спросите меня, почему, я скажу вам, что причина заключается в том пояснении, которое вы не дали мне сделать.

— Послушайте, ребята, зачем так все усложнять? — вмешался Шварц. — Ты абсолютно прав в отношении процедуры, Эл, но это звучит так, как будто Марв выступает с какой-то претензией. Я думаю, надо его выслушать. Если я решу, что он говорит не по существу, я могу признать это нарушением повестки дня.

— В том-то и дело, — возразил Беккер. — Как ты можешь определить, что он говорит не по существу, если он еще не изложил никакого существа?

— Эй, дайте ему сказать!

— Я не пытаюсь запретить ему говорить, я просто сказал, что мы должны придерживаться правил. Но если вы так хотите, ребята, — пожалуйста.

— Давай, Марвин.

— В общем, я хотел сказать примерно следующее. Я терпеть не могу продавать то, что невозможно продать. Это неблагодарное занятие. Я по профессии торговец, а успех торговли зависит от уверенности в себе. Так вот, эти ассигнования, выделенные кладбищенскому комитету… Должен сказать вам, друзья, что тут я теряю уверенность в себе. Мне кажется, что большинство из вас не имеют ни малейшего представления о том, насколько важно кладбище для конгрегации. Большинство из вас относится к этому, как к чему-то несерьезному. Нет, я не против того, чтобы вы насвистывали похоронный марш, когда я выхожу со своим отчетом. Я способен понять шутку не хуже любого из вас, но меня беспокоит то, что вы несерьезно относитесь к самому вопросу. Все эти шпильки насчет того, что я держу вас на крючке, насчет страхования, пока вы живы, и участка на кладбище, когда вы померли, — все это прекрасно. Но иногда следует взглянуть на дело реально, и я считаю, что сейчас — как раз такой момент.

— Так что ты хочешь, Марв?

— Я хочу, чтобы вы задумались над тем, что это кладбище может значить для такой прогрессирующей организации, как наша. Община растет. Наступит день — и он не так уж далек, — когда в Барнардс-Кроссинге появится еще один храм, а может, и несколько. И их членами будут не только новоприбывшие. Может быть, один из храмов будет реформистским, и я не сомневаюсь, что многие из наших захотят туда перебежать. Но если у них здесь будет собственный семейный участок на кладбище, если на нем будет похоронен кто-то из членов семьи — муж, жена, отец, ребенок, — разве не подумают они десять раз, прежде чем уйти от нас? Теперь подумайте о деньгах. Кладбище может стать золотой жилой. Мы берем за участок в четыре раза больше, чем стоит участок на городском кладбище. Через десять-пятнадцать лет мы сможем уменьшить членские взносы, а если все будет нормально, то и расшириться.

Ну и с какими же проблемами я столкнулся? Во-первых, большинство членов нашей конгрегации — люди молодые. Они даже еще и не думают о том, что в один прекрасный день им, не дай Бог, может понадобиться участок на кладбище. И их можно понять: человеку предлагается выложить сто пятьдесят с лишним баксов, то есть целую кучу денег, за участок, который, как он считает, ему не понадобится, — и я, замечу, могу ему этого только пожелать. Мало того, многие из наших членов работают на те или иные крупные корпорации, и знают, что их в любой момент могут перевести в другой город. Так что — они будут сюда возвращаться, чтобы их тут похоронили? В общем, у меня в связи с этим возникли кое-какие идеи. Я думаю, что участки надо продавать в рассрочку. Члены конгрегации будут платить всего десять долларов в год — можно одновременно с членскими взносами. И я считаю, что в договор нужно внести пункт о том, что они могут в любое время продать нам участок обратно, не теряя денег. Мне даже такая идея пришла в голову: можно продавать участки по типу страховых полисов, то есть если человек умирает до того, как он выплатил всю сумму, его вдова больше ничего не платит.

— Это и есть твое предложение, Марв?

— Нет. Я рассказал все это только для того, чтобы вы видели: ваш комитет думает о своих делах денно и нощно. Потенциальные клиенты выдвигали примерно те самые возражения, о которых я упомянул. Но, — Браун обвел взглядом присутствующих, чтобы удостовериться, что его внимательно слушают, — самый убедительный из их аргументов звучал так: «Приходите, когда у вас будет кладбище. Сейчас у вас просто запущенный луг». И это правда. Это все, что мы имеем сейчас: луг, обнесенный провисшим сетчатым забором со стороны шоссе и полуразрушенной каменной изгородью с другой стороны. У нас там нет капеллы. У нас нет цветов и кустарников, которые придали бы кладбищу чуть более пристойный вид. У нас нет даже нормальной изгороди, нет дороги, которая обеспечивала бы доступ ко всем участкам кладбища, особенно к дальним. Вот это сейчас главная проблема.

— Мы все это запланировали, но мы же решили, что все эти работы будут оплачиваться из доходов!

— Да, но чтобы заработать большие деньги, нужно чуть-чуть потратиться. Не забывайте — товар продает упаковка.

— Да у вас бюджет в две тысячи долларов…

— И на сколько его хватит? Он весь уйдет только на стрижку газона и оплату смотрителя с неполным рабочим днем.

— Так что ты хочешь — вложить двадцать пять тысяч долларов во второй Форест-Лон, ради того чтобы продать пару участков по сто пятьдесят баксов?

— По-моему, это несправедливо по отношению к Марву, — заметил Шварц.

— Я скажу вам, чего я хочу: я хочу достаточно денег, чтобы построить приличную дорогу. Тогда я смогу продавать участки в любой части кладбища, а не только вблизи того угла, где в заборе дыра. Именно с этой целью мы разработали план, приемлемый и с практической, и с экономической точек зрения. Мы хотим построить кольцевую дорогу, которая обеспечит доступ ко всем частям кладбища. Для этого мне нужно, чтобы наш бюджет был увеличен до пяти тысяч долларов, и мы начнем работу. Мы можем разметить всю дорогу и подсчитать, во что обойдется ее вымостить. Если самая низкая цена, которую запросят подрядчики, превысит пять тысяч, — а это вряд ли, — то, думаю, правление возьмет расходы на себя. Вот это и есть мое предложение.

Секретарь поднял глаза от наспех набросанных заметок.

— Выдвинуто предложение. Кто-нибудь поддерживает?

— Поддерживаю это предложение!

— Конечно, поддерживаю!

— Хорошо. Было выдвинуто и поддержано предложение об увеличении бюджета кладбищенского комитета до пяти тысяч долларов с целью строительства дороги…

— Напиши — кольцевой дороги.

— Хорошо… кольцевой дороги в пределах кладбища; любые дополнительные суммы, которые могут понадобиться…

После заседания Мортон Шварц разыскал Марвина Брауна.

— Должен признать, Марв, — ты всех положил на лопатки. Я было подумал, что еще немного — и ты подашь заявление об отставке.

Марвин усмехнулся.

— Для меня это всего лишь один из видов коммерции.

— Да уж, техникой ты, конечно, владеешь. А главное — все получилось в тему. — Шварц хихикнул. — Хотел бы я посмотреть, как теперь выкрутится рабби!