— Окружной прокурор мною недоволен, — сказал Лэниган, заехав к Смоллам по пути домой. — И вами, рабби, кажется, тоже.

— Что я такого сделал?

— Окружной прокурор не прочь пойти в суд с ясным делом и выиграть его — так же, как бейсболист не прочь сделать меткий удар. Но вывалить ему вот такое дело об убийстве — без подозреваемых и без уверенности, что мы вообще найдем убийцу, — нет, такого он не любит. Поэтому он недоволен вами. А мною он недоволен, так как считает, что я тут схалтурил: не предположил возможность убийства и не принял обычных мер предосторожности с отпечатками пальцев и…

— Но ведь отпечатки пальцев были стерты.

— На переключателе света — да, но есть еще руль, ручки дверцы, ручки на двери гаража. Казалось бы, если убийца не забыл стереть отпечатки с переключателя света, то сотрет и остальные, но это не обязательно. Просто удивительно, как часто они дают маху: заботятся о всяких мелочах, а на самых очевидных вещах прокалываются. Если бы мне пришло в голову, что это может быть убийство, я бы отнесся к делу иначе. А я должен был учесть такую возможность. Боюсь, что пока в этом деле я выгляжу не очень хорошо.

— Тем лучше будете выглядеть, когда найдете виновного, — сказала Мириам.

— Не так это просто. Это дело не совсем типичное.

— Что вы имеете в виду? — спросил рабби.

— В каждом преступлении есть три главных пункта, три направления расследования, если хотите. Это орудие, это возможность, и это мотив, — перечислил Лэниган по пальцам. — И там, где они сходятся, — там и ответ. В данном случае что было орудием убийства? Машина. Это значит, что всякий, кто умеет водить машину, мог иметь доступ к этому орудию. А если брать шире, то ему даже не надо было уметь водить.

— Боюсь, тут я вас не понимаю.

— Ну, скажем, Хирш заехал в гараж и там отключился. Любой проходящий мимо, увидев его, мог просто опустить дверь гаража — и готово.

— Но тогда Хирш был бы за рулем, а не на месте пассажира, — возразил рабби.

— Да, верно. Ну, хорошо, пусть убийца — или сообщник — это кто-то умеющий водить машину. Все равно получается масса народу. Так что рассмотрим теперь возможность. Учитывая доступность орудия, это мог сделать любой, кто был в тот момент возле дома Хирша или проходил там около восьми часов вечера. — Лэниган усмехнулся. — Это вроде как исключает ваших, рабби. Им просто повезло, что был Йом-Кипур и все они были в синагоге. Это обеспечивает им коллективное алиби.

Рабби вяло улыбнулся.

— Итак, переходим к мотиву. С этой точки зрения случай особенно тяжелый, потому что для этого убийства, понимаете ли, не нужно особых мотивов.

— Почему это?

— Потому что для него не требуется ни тщательного планирования, ни особого хладнокровия. Вот смотрите. Предположим, вы видите тонущего человека и, хотя вы хороший пловец и вам ничего не стоит доплыть до него, вы просто отворачиваетесь. Понимаете, что я имею в виду? Для того чтобы утопить человека умышленно, нужны решительность и хладнокровие, и вы пойдете на это только в том случае, если ненавидите его или имеете все основания желать ему смерти. Но просто отвернуться — для этого достаточно всего лишь испытывать к нему антипатию. Зачем мне надрываться, скажете вы, особенно если без него жить станет легче?

Возьмите меня, к примеру. Я считаюсь вполне приличным, законопослушным гражданином, хорошим мужем и отцом, и даже те, с кем я сталкиваюсь по службе, — преступники и правонарушители — отзываются обо мне как о человеке справедливом и честном. Но и мне нет-нет, да и придет в голову мысль…

— Это со всеми случается.

— Вот именно. Важно не то, что ты думаешь, а то, что ты делаешь. Но что, если возможность сделать нечто в этом роде представляется как раз тогда, когда эта мысль приходит мне в голову, и это не требует от меня ни большого риска, ни даже реальных действий? Все, что нужно — это просто отвернуться, то есть вместо того чтобы что-то сделать, не делать ничего. Понимаете, что я имею в виду, рабби?

— Да, я улавливаю вашу мысль. Вы хотите сказать, что для подобного убийства — почти случайного и совсем не трудного — не требуется глубокого умысла.

— Именно.

— И что это вам дает?

Шеф пожал плечами.

— Чертовски мало для того, чтобы двигаться дальше.

— А что, если дать эту историю в газеты? Может, что-то выплывет.

Лэниган покачал головой.

— Боюсь, что с этим придется несколько дней подождать. Окружной прокурор считает, что мы выйдем на что-то, только если будем держать все в секрете.

— Значит, у вас все-таки есть какая-то версия?

— По-настоящему нет. Идея Бима? Прокурор считает, что ее стоит проверить. И, заметьте, на основании простой логики это можно допустить. Он вбил себе в голову, что это сделала вдова. Почему? Потому что в этом случае его компании не придется выплачивать страховку. Его довод состоит в том, что она, насколько нам известно, — единственная, кому это выгодно. Во-первых, она становится богаче на пятьдесят тысяч долларов, а во-вторых, избавляется от мужа, который не только годится ей в отцы, но и во многих других отношениях не подарок.

— Она вышла за него, когда он был алкоголиком. Что же, Бим считает, что теперь, когда он по крайней мере отчасти исправился, он стал менее подходящим мужем?

— Я только передаю вам его мысль, рабби. И это еще не все. Он считает, что вся эта история с похоронами на еврейском кладбище по иудейскому обычаю была с ее стороны просто спектаклем — чтобы продемонстрировать свою преданность, вроде того как женщины падают в обморок или рыдают, когда знают, что на них смотрят. Бим думает, что если бы тут все было чисто, она не стала бы хлопотать о погребении на еврейском кладбище, потому что Хирша при жизни это совершенно не волновало.

— Такой сложный психологический анализ… — сказал рабби. — Никогда бы не подумал, что наш друг Бим на него способен.

— Ну, он, конечно, насмотрелся на такие вещи, — сказал Лэниган примирительно. — Так что я могу понять, что всякое необычное проявление горя со стороны вдовы кажется ему подозрительным. А если добавить сюда тот факт, что она не подошла к телефону, когда Маркусы звонили домой…

— Но это было после десяти, а вскрытие показало, что Хирш был мертв уже в девять или даже раньше.

— Как считает Бим, тот факт, что она не ответила на звонок, доказывает, что ее не было в доме. А если она вышла в тот момент, то могла выходить и раньше. Предположим, она видит, что он заехал в гараж, но не видит, чтобы он выходил. Она переходит через улицу. Может быть, пытается его разбудить. Может быть, у нее внезапно меняется настроение, и она говорит: ладно, оставайся здесь. Ей вдруг приходит в голову, что без него будет легче. А потом, уже после десяти, как раз перед тем, как позвонили Маркусы, она выбегает посмотреть, как обстоят дела. Работает ли еще мотор? Жив ли он еще? Она находит его мертвым, бежит обратно и как раз поспевает ко второму звонку. Затем она обдумывает, что делать дальше. Идет домой, делает вид, что не заметила закрытой гаражной двери, и звонит в полицию, чтобы полицейские вместо нее обнаружили тело.

— Это все версия Бима. А вы сами что думаете?

— Лично мне кажется, что миссис Хирш не тот человек, но по собственному опыту я знаю, что мое мнение о людях ни черта не значит. С другой стороны, дает ли это мне что-то? Да — это логичный исходный пункт: она единственная из известных нам людей, кому выгодна его смерть.

— Понятно.

— Так что несколько дней посидим тихо — по крайней мере, пока не проверим миссис Хирш.

— Ну, а если это не миссис Хирш? Есть у вас другие версии?

— Мы сейчас проверяем всех, кто хоть как-то был связан с Хиршем. Это все, что мы можем сделать. Вчера я съездил в Годдардовскую лабораторию — поговорить с самим боссом.

— С Годдардом?

— Нет, Лемюэль Годдард уже несколько лет как умер. Он был местный — фактически из Барнардс-Кроссинга. Основал эту лабораторию, когда ушел на пенсию из «Дженерал Электрик» — они там отправляют на пенсию в шестьдесят пять лет, хочешь ты этого или не хочешь. Лем Годдард не хотел, поэтому завел свою собственную лабораторию и разместил ее в бывшем складе в Линне. Потом сделал из нее открытое акционерное общество и выпустил акции на рынок. Они расширились и купили это место на 128-м шоссе. Когда он умер, совет директоров решил, что возглавить организацию должен не ученый, а опытный администратор, и пригласил армейского генерала, Эймоса Квинта. Он один из тех генералов-канцеляристов из интендантской службы — в Вашингтоне его называли Квинт Железная Задница. — Лэниган глянул на Мириам. — Простите, миссис Смолл, нечаянно вырвалось.

Она слегка улыбнулась.

— Ничего, я слышала это слово.

— Нет больших любителей армейской дисциплины, чем эти канцелярские генералы, — продолжал Лэниган. — Его секретарша, которая впустила меня в его кабинет, только что не отдала честь. Стояла почти по стойке «смирно». — Он рассмеялся. — Когда я спросил его, насколько хорошо он знал Хирша, генерал ответил: «У меня принцип — своих людей близко не знать». Как вам это?

— Кто это знал всех своих солдат по имени — Цезарь? Или Наполеон?

— Очевидно, это вышло из моды. Квинт объяснил мне: чтобы эффективно управлять организацией и не утонуть в куче всяких мелочей — он именно так выразился, да еще рукой отмахнулся, — нужно действовать строго по инстанции: «Я их вижу, когда принимаю на работу и когда увольняю. Все». Так что с момента приема на работу все идет по инстанции. Он беседует с ними, когда нанимает, а когда увольняет, говорит, за что. И если Хирш хотел довести что-нибудь до сведения старой Железной… Квинта, ему приходилось передавать это через своего начальника, доктора Сайкса.

— Понятно. Лоуэллы разговаривают только с Кэботами, а Кэботы разговаривают только с Богом.

— Тот самый случай, рабби. Но, конечно, у Квинта было досье Хирша, и хоть что-то он о нем знал. Я пришел к выводу, что в последнее время Хирш был не ахти какой работник. Раньше, может быть, да, но не у Годдарда. Как я понял, он допустил немало довольно серьезных ошибок, и последнюю — как раз за несколько дней до смерти.

— Почему же они его не уволили?

— Я задал тот же самый вопрос. Судя по всему, на этот раз Квинт действительно собирался его уволить — то ли потому, что ошибка была очень уж серьезная, то ли потому, что у генерала лопнуло терпение. Знаете, рабби, это могло бы послужить еще одним доводом в пользу версии самоубийства, если бы я тогда знал об этом.

— Странно, что Квинт не уволил его раньше. Судя по вашему описанию, он не из тех людей, которые потерпят больше одной ошибки от подчиненного, тем более если он стоит так низко на служебной лестнице, как, судя по всему, стоял Хирш.

— Это все Сайкс. Я задал Квинту этот вопрос, и он сказал, что доктор Сайкс каждый раз чуть не дрался за него, вот это и тянулось. Даже в тот раз, как у Хирша случился запой, Сайксу удалось его отмазать. Причем это началось прямо в лаборатории. Они работали над каким-то особым методом ускоренного получения выдержанного виски — как-то там пропускали через него электрический ток, что ли. Химик, который участвовал в этом проекте, приготовил одну порцию и принес ребятам на пробу, чтобы они высказали свое мнение. Хиршу тоже предложили, ну, его и понесло. Химика, кстати, уволили.

— За что?

Лэниган рассмеялся.

— Тут еще кое-что с этой лабораторией. Вы думаете, они там все дружно работают, чертят диаграммы, схемы, формулы и тому подобное на скатерти за ленчем? Ничего подобного. Понимаете, большая часть их работы делается для промышленности, и если наружу просочатся какие-то сведения, это может сказаться на акциях их клиентов. Как я понял, в прошлом кое-кто из научных сотрудников не гнушался делать на секретной информации свой маленький бизнес. Поэтому в лаборатории было установлено строгое правило: каждый трудится, как муравей, на своем рабочем месте и дальше этого никуда не сует нос. Внутри отдела люди могут советоваться друг с другом, но контактировать с другими отделами им запрещено — только в случае крайней необходимости, да и то только через руководителей.

— Интересно. Значит, вы не много узнали от Квинта. А еще с кем-нибудь из служащих говорили?

— Да, но тоже ничего полезного не узнал. Я же сказал — там каждый старается держать рот на замке. А Хирш к тому же сам был человек сдержанный, даже замкнутый.

— Значит, выходит, что у вас почти ничего нет…

— Похоже на то. — Лэниган с любопытством посмотрел на рабби. — Есть какие-то идеи, рабби? Осенило что-нибудь?

Тот медленно покачал головой.

— Ну, что ж, даже просто поговорить с вами — и то польза. — Было видно, однако, что шеф разочарован. Он посмотрел рабби прямо в глаза.

— Кстати, вы знали, что Бен Горальский знаком с Хиршем?

— Нет, не знал, хотя и видел его на похоронах.

— Вот так-то. Дело в том, что именно Горальский устроил Хирша на работу в Годдардовскую лабораторию.