— Я прежде всего коп, рабби, — сказал Лэниган, — и мне не нравится, что вы утаили сведения, которые могут представлять ценность для нашего расследования.

— Я не понимаю, каким образом тот факт, что Горальский рекомендовал Хирша на работу, мог навести меня на мысль, будто он хотел его убить, — сказал рабби. Его холодный вежливый тон был ответом на сдержанность шефа.

— Я же все вам объяснил, рабби. Орудием преступления мог воспользоваться практически любой, мотивом могло быть все, что угодно. Единственное, что нам остается, — это проверить возможность. Я сказал вам, что практически все евреи Барнардс-Кроссинга имеют коллективное алиби, потому что все они в это время были в храме, и именно по этой причине каждый, кого там не было, должен как-то это объяснить. А кого там не было? Вашего друга Марвина Брауна, например. Я понимаю, он в вашем храме большой человек, член церковного совета или что-то в этом роде…

— Он член правления.

— Прекрасно. Значит, если кто-то и должен был быть в храме, так это он. И нам известно, что он там был, но ушел раньше. Почему — он не сказал. А теперь вдобавок к этому мы выясняем, что он заключил с Хиршем договор страхования. Это не бог весть что, но для такого парня, как Хирш, который очень даже держался особняком, это все же связь. Поэтому мы допрашиваем Брауна. Очень плохо, что это выводит его из себя. Ему следует воспринимать это как бремя исполнения гражданского долга.

— А разве вы не должны сказать человеку, почему его допрашивают? И если речь идет об убийстве, разве вы не должны предупредить его, что сказанное им может быть использовано против него?

— Да мы его ни в чем не обвиняли. Мы просто собирали информацию. Может быть, когда мы придем к нему в следующий раз, я так и сделаю. А сейчас пусть немножко помучается. И не забывайте — предполагается, что никто не знает, что Хирш был убит.

— И как долго вы собираетесь это скрывать?

Шеф улыбнулся — впервые с тех пор, как пришел.

— Да это, в общем-то, и сейчас не такой уж секрет. Раз уж я доложил об этом окружному прокурору, в городе обязательно станет известно. Такие вещи невозможно удержать в тайне. Не исключено, что ваш друг Марвин Браун уже сообразил, что мы бы не посылали двоих полицейских к нему в офис допросить его и выяснить его местопребывание, если бы речь не шла о чем-то вроде убийства. В сегодняшнем «Икзэминере» есть заметочка в разделе Фреда Стала «Карусель». Не видели?

— Я не читаю разделов светской хроники.

— А иногда стоит. В этой «Карусели» спрашивают: не скрывает ли чего-нибудь полиция? Зачем служба окружного прокурора расследует обстоятельства смерти известного ученого в одном не столь отдаленном городке? Не является ли эта смерть более загадочной, чем казалось? Может быть, полиция что-то прохлопала и теперь тщательно это скрывает?

— И вот так ведется самое важное дело в городе? — грустно спросил рабби. — С помощью намеков в разделах сплетен, слухов, домыслов? А если секретарша Марвина Брауна и прочие его сотрудники увидят эту заметку и сразу сделают вывод, что он является подозреваемым в деле об убийстве, это что — тоже бремя исполнения гражданского долга, да? И все только потому, что он продал покойному страховой полис?

— Дело не только в полисе. Он еще продал вдове место на кладбище. И пытался засунуть покойника на кладбище куда подальше. И в этом чертовом деле, где нам почти не на что опереться, мы проверяем любое совпадение фактов.

— А Бен Горальский? Его подозревают потому, что он устроил Хирша на работу, а много лет назад они какое-то время были партнерами?

— И еще потому, что он тоже не был в синагоге. А судя по тому, что я слышал, Горальские крайне ортодоксальны и очень набожны. Довольно странно, что он не пошел в храм.

— Может, вы слышали также, что его отец был очень болен и Бен опасался за его жизнь?

— Не от вас, рабби, — сказал Лэниган, и потеплевшая было атмосфера снова остыла.

— Вы сказали, что вы прежде всего полицейский. Ну, а я прежде всего раввин. Мистер Горальский — член моей конгрегации, и я не представляю себя в роли человека, который вызывает его на откровенность, с тем чтобы потом передать информацию полиции.

— Вы хотите сказать, что если бы узнали, что кто-то из членов вашей конгрегации совершил убийство, вы не сообщили бы об этом полиции?

— Я так же связан гражданским долгом, как и любой другой, — сухо сказал рабби.

— Но вы не хотите помочь нам найти убийцу.

— Я не хочу бросать тень на невинных людей, чтобы их мучила полиция.

— Мучила? Вы что — считаете, мы их поджариваем и с удовольствием наблюдаем, как они корчатся?

— Результат тот же. Марвин Браун был расстроен… даже напуган. Я уверен — не потому, что он совершил убийство и боится разоблачения. Он боится, как это скажется на его бизнесе, на его друзьях, на его жене и детях.

— Но он ушел из храма раньше и не сказал вам, почему.

— Ну и что? Я думаю, было полно людей, которые то и дело выходили. Это длинная служба, и люди уставали. Они выходили подышать воздухом, размять ноги…

— И что — они постыдятся в этом признаться?

— Нет, конечно. Но Марвин Браун мог уйти по многим причинам, в которых он не решился бы признаться мне. Может быть, он пошел домой перекусить и не хотел, чтобы стало известно, что он прервал пост.

— Или пошел и убил Хирша.

— Но почему? Потому что когда-то продал ему страховой полис? С таким же успехом вы можете допросить любого другого, кто имел хоть какие-то контакты с Хиршем, — мясника, который продавал ему мясо, автомеханика, который чинил его машину, сотню других. А поскольку большинство из них, наверное, не евреи, то и в храме их тогда не было, и многие из них наверняка не смогут доказать свое алиби.

— Я и не говорю, что Браун виновен в убийстве потому, что он раньше ушел из синагоги. Я говорю только, что в таком деле, как это, при такой доступности орудия убийства, при том, что мотивом могло быть все, что угодно…

— А может, вы слишком уж заклинились на этой мысли?

— Это вы о чем?

— Из-за того, что возможностей для совершения этого убийства была масса, вы продолжаете исходить из гипотезы, будто тут не обязательны веские мотивы. Вполне может быть и так, но совсем не обязательно. Убийца мог планировать убийство Хирша месяцами, но ему либо не хватало хладнокровия, либо не представлялось удобного случая. А может, он собирался убить его каким-то традиционным способом, а тут как раз представился случай, и он им просто воспользовался.

— Я не вижу, чтобы нам это что-то давало.

— Это наводит на мысль о возможности других направлений расследования.

— Например?

Рабби пожал плечами.

— Мы знаем, что Хирш работал в Манхэттенском проекте. Может быть, стоит расследовать его тамошние связи. Не хочется, чтобы это звучало мелодраматично, но предположим, что у него была информация, которая была кому-то нужна, или наоборот — кто-то не хотел, чтобы он ее разгласил.

— Но это было почти двадцать лет назад. Вряд ли эта информация имеет сегодня большое значение. А кроме того, зачем было столько ждать?

— Может, тут ничего и нет, но можете ли вы исключить это наверняка? Хирш жил раньше в другой части страны, потом вернулся сюда, на Восток, где сосредоточено больше всего ученых. Кто может сказать, не столкнулся ли он здесь с кем-нибудь — например, в Годдардовской лаборатории?

— Наверное, можно будет проверить там личные дела сотрудников, посмотреть, не работал ли кто-то еще над Манхэттенским проектом, — неуверенно сказал Лэниган.

— А как насчет того, что миссис Хирш — довольно привлекательная молодая женщина?

Лэниган посмотрел на рабби.

— Я не думал, что раввины замечают такие вещи.

— Я уверен, что даже ваши священники, которым предписано безбрачие, отличат привлекательную женщину от некрасивой.

Лэниган усмехнулся.

— Да, я думаю, отец О’Киф отличил бы, хотя насчет отца Чисхолма сомневаюсь. Так вы намекаете, что у вдовы может быть любовник?

— Судя по моему впечатлению от нее — сомнительно, но исключать этого нельзя. Я бы скорее предположил, что какой-то мужчина — моложе ее мужа — мог увлечься ею и решить, что у него будет больше шансов, если убрать с дороги Хирша.

— Стоит проверить, пожалуй. — Лэниган с внезапной подозрительностью повернулся к рабби. — А вы не пытаетесь отвлечь меня от Марвина Брауна и Горальского, а, рабби?

— Я просто хочу сказать, что расследование можно вести и в других направлениях — помимо членов моей конгрегации, которым по той или иной причине случилось пропустить «Коль-нидрей».

— Да? Что ж, вполне возможно. Тем не менее мы собираемся продолжить проверку всех перемещений и местопребывания ваших друзей в тот вечер независимо от того, какие еще варианты будут нами рассматриваться. А теперь я хочу пожелать вам доброй ночи, рабби, хотя и не скрою — я немного разочарован. Наверное, мне не надо вам говорить, что если вы предупредите Горальского или еще кого-то из тех, кого я упоминал, я буду рассматривать вас как соучастника преступления.