Я катилась вниз, не имея возможности ни видеть, ни слышать, ни обонять. А потом гул вдруг затих. Я тряхнула головой, чтобы прийти в себя, и попыталась понять, что же сейчас произошло, но у меня ничего не вышло. Я находилась среди деревьев, но мне было совершенно непонятно, как я туда попала.
Мои задние лапы прижимал к земле снег, и им было так тяжело, словно на меня навалился Лукас. Если бы здесь был он, если бы здесь был Лукас, он бы знал, что делать. Тяжело дыша, я попыталась освободиться. Я вспомнила, как он взял меня из рук Уэйна и перенес через забор. Вот что мне было сейчас нужно – чтобы мой человек обнял меня и освободил мои лапы. Я заскулила. Я не могла пошевелить заваленными тяжестью снега задними лапами и изо всех сил уперлась передними, чтобы вытащить их. Мои задние лапы чуть-чуть подались, и я смогла немного сдвинуть сначала одну, потом другую. Теперь я могла подтянуть их обе, и, предприняв последнюю попытку оставить меня в своем плену, снег отпустил меня, и я, чувствуя себя совершенно обессиленной, встряхнулась.
Хотя воздух только что был полон такого невообразимого шума, что он заглушал все, даже мысли, теперь вокруг царила странная тишина. Я огляделась по сторонам, пытаясь понять, что к чему.
Собака-самец. Он находился сверху от меня, скуля, и от него исходил неимоверный страх. Хотя мы с ним и не были стаей, инстинкт тянул меня прийти ему на помощь, и я, не колеблясь, бросилась к нему, чувствуя, что снег под моими лапами стал до странности твердым, как будто шум каким-то образом утоптал его.
Самец находился там, где кончались деревья, он остервенело раскапывал снег, и тот летел от его лап назад. Пес был огромен, крупнее меня, с густой темной шерстью. Когда я подошла к нему, он даже не взглянул на меня и ничем не дал понять, что он вообще меня видит. Его полное муки поскуливание было нетрудно истолковать. Ясное дело, случилось что-то очень плохое. Но что именно? Почему он так яростно атакует снег?
Не знаю почему, но мгновение спустя я уже раскапывала снег рядом с этим самцом с таким же неистовством, как и он. Произошло что-то плохое, и нам надо было рыть и рыть. Больше я ничего не знала.
Мы копали не очень долго, когда я почуяла запахи людей – тех двух мужчин, которые недавно были так сердиты.
– Там! Вон там! – крикнул один из них. – Видишь? Они копают!
Я продолжала копать, изо всех сил стараясь выскрести твердый плотный лед. Мое чутье теперь ясно говорило мне, что там, внизу, находится человек – тот самый мужчина, который оставил свой запах на большом самце. Мы копали, чтобы спасти его.
Целиком поглощенная своей миссией, я только мельком взглянула на двоих мужчин, когда они подошли к нам, скользя по снегу на своих длинных ботинках. Один был выше другого, и у него была более темная кожа. Они оба сбросили с ног свои длинные ботинки.
– Должно быть, это его собаки!
Они опустились на колени рядом с нами и тоже начали копать своими длинными руками в варежках, выбрасывая наружу большие горсти снега.
– Я вижу его рубашку! – Оба мужчины передвинулись ближе к тому месту, где копал самец, а тот немного подвинулся в мою сторону, но не перестал копать.
– Его рот забит снегом. О боже.
– Он жив?
Один из мужчин сорвал с руки варежку.
– Пульс еще есть!
– Но он не дышит!
Они быстро разгребли снег, закрывавший лицо погребенного мужчины. Я чувствовала их отчаянный страх. Вскоре они раскопали его плечи и руки. Они встали на ноги, схватили его за руки и потянули, отклонившись назад.
– О боже!
– Тяни сильней!
Двое мужчин опрокинулись на спины, почти полностью вытащив мужчину, который был погребен под снегом. Самец, скуля, облизал его лицо.
Мужчина повыше поднял к лицу телефон.
– Нет сигнала. Я побегу в хижину, вызову подмогу. Ты сможешь сделать ему искусственное дыхание рот в рот, Гэвин?
– Да! – Мужчина пониже начал целовать человека собаки-самца.
Второй мужчина снова надел на ноги свои длинные ботинки, схватил палки и, двигаясь рывками, быстро заскользил прочь.
– Я вернусь, как только смогу!
Мужчина, целовавший другого мужчину, выкопанного из-под снега, кивнул, но не перестал делать глубокие вдохи и прижимать губы к губам того, который лежал не шевелясь.
– У него все еще есть пульс!
Высокий мужчина в длинных ботинках, отталкиваясь палками, быстро двигался по снегу; я еще никогда не видела, чтобы кто-нибудь так по нему скользил.
Самец, похоже, заметил меня только сейчас, но он взглянул на меня только один раз. Его язык был высунут, тело дрожало, глаза были широко раскрыты. Он не поднял заднюю лапу, не понюхал меня под хвостом – он весь подался вперед и почти лег на своего человека, не переставая скулить.
Мужчина, продолжавший целовать мужчину, лежащего на снегу, сделал еще несколько глубоких вдохов, и мужчина, лежащий на снегу, застонал.
– О, слава богу! – сказал мужчина, стоящий рядом с ним на коленях. Повернувшись, он посмотрел на меня. – Теперь он оклемается. Он уже дышит сам.
Мужчина, лежащий на снегу, не открыл глаз, но он начал кашлять и с присвистом дышать, а самец все лизал и лизал его лицо.
* * *
Я осталась со стонущим мужчиной, собакой-самцом и другим мужчиной, который был приятным и дал мне и самцу по кусочку хлеба. В конце концов я услышала, как снизу к нам с громким шумом приближаются машины, но все равно осталась – не только из-за хлеба, а потому, что чувствовала – мне необходимо остаться здесь. Я чувствовала себя сейчас так же, как когда помогала Маку и другим моим друзьям, которые иногда грустили и нуждались в собаке. Это была моя работа. Мужчина, который дал мне хлеба, был возбужден и подавлен, а стонущий мужчина, похоже, вообще не осознавал, что происходит вокруг.
– Значит, тебя зовут Датч? – спросил мужчина с хлебом, посмотрев на ошейник собаки-самца. – Привет, Датч!
По реакции самца я поняла, что именно так называют его люди.
Мужчина с хлебом протянул руку, ощупал мой ошейник, и я понюхала его руку, чуя запах Датча, запах хлеба и больше почти ничего.
– А как зовут тебя? Почему на твоем ошейнике нет таблички?
Я завиляла хвостом. Да, я хочу еще хлеба.
Когда громко шумящие машины приехали, на спине каждой из них сидело по два человека, и за одной из них волочились плоские сани. На машинах сидели три женщины и один мужчина, они осторожно подняли человека собаки-самца и начали пристегивать его ремнями к саням. Он громко застонал, когда они сдвинули его с места, но все же не проснулся.
– Он поправится? – спросил мужчина с хлебом одну из женщин.
– Это зависит от того, сколько времени в его мозг не поступал кислород. Но то, что у него все время билось сердце, – это хороший знак. Вы все сделали правильно.
– До этого раза я никогда еще этого не делал, – ответил он. – Я хочу сказать искусственного дыхания рот в рот. Ничего себе.
– С вами все в порядке? – добрым голосом спросила женщина.
– Сказать вам честно? Нет, я до сих пор весь трясусь.
– Вы спасли человеческую жизнь. Вы должны сейчас чувствовать себя просто превосходно.
– Знаете, мне станет куда лучше после того, как я пропущу бокал мартини.
Женщина рассмеялась. Услышав этот звук, я завиляла хвостом, Датч же тревожно наблюдал за тем, как его человека пристегивают ремнями к саням. Я обнюхала Датча и практически почувствовала вкус изливающегося из него страха.
– А как насчет его собак? – спросил мужчина с хлебом.
– О, – ответила женщина.
– Вы пришлете кого-нибудь, чтобы их забрать?
– Дело в том – в общем, мы не занимаемся собаками.
– Ах, вот оно что. – Мужчина снял варежку, чтобы погладить меня по голове, и я потерлась об него совсем так же, как Большая Киска в знак приветствия терлась об меня.
– Но это собаки того парня, которого вы сейчас отвезете в больницу.
– Вот незадача. Наше дело – вести спасательные работы в горах, и мы еще никогда не сталкивались с такой ситуацией, когда у человека, которого мы спасаем, есть собака.
– Понятно. – Он еще раз погладил меня по голове. – Но что же тогда с ними будет?
Женщина хлопнула руками в варежках, и в воздух от них полетел снег, затем отряхнула от него свою куртку.
– Думаю, это уже ваша забота.
* * *
Мы смотрели, как люди залезают на сиденья своих машин, которые начали громко реветь. Затем они рывком тронулись с места и уехали, увозя на санях мужчину, которого мы все выкопали из снега. Датч взвыл и, спотыкаясь, бросился вслед за ним, подгоняемый отчаянием и паникой.
– Датч! Ко мне! – крикнул ему мужчина с хлебом. Машины остановились, и мужчина с хлебом, надев на ноги свои длинные ботинки, заскользил вниз по склону к ним. Датч в тревоге обежал вокруг машин, потом поставил лапу на сани, на которых лежал его человек.
Я смотрела на все это, не двигаясь с места. Человек с хлебом не называл меня Белла. Но он знал Датча. Датчу будет с ним хорошо. Я втянула носом воздух; хотя я и не учуяла запаха Большой Киски, я знала, что она где-то неподалеку. Мы с ней сумеем найти друг друга. Но куда важнее было другое – я чуяла запах моего дома и остро ощущала то притяжение, которое влекло меня к Лукасу.
Настала пора «Иди Домой».
Мужчина с хлебом смотрел прямо на меня. Он поднял руку ко рту и пронзительно свистнул, почти совсем как Лукас. Я изумилась – откуда он знает, как это делать?
– Иди сюда, девочка!
Я колебалась. Мужчина с хлебом хлопал себя по бедрам, а я знала, что этот жест означает «Ко мне». И еще я узнала слово «девочка», потому что его часто говорил мне Лукас. Следует ли мне подбежать к этому мужчине?
В глубине души я понимала, что он, возможно, один из тех людей, которые хотят помешать мне вернуться к моему человеку, но я чувствовала его доброту, к тому же я уже так давно не слышала человеческого голоса, мне уже так давно никто не говорил, что я хорошая собака, что сейчас меня охватил неудержимый порыв подбежать к нему. И я сделала это.
Мужчина с хлебом снял с плеч свой мешок, и я подумала, что, возможно, у него там есть еще хлеб. И точно! Я послушно сделала «Сидеть», перед тем как он бросил мне кусочек, и сосредоточила все внимание на лакомствах, которые еще оставались в его руке. Датч все еще был занят мужчиной на санях, так что вся еда достанется мне.
Когда мужчина с хлебом подошел ко мне снова, в руках у него кроме лакомств было что-то еще. Я жадно съела лакомство с его варежки, в то время как другой рукой, на которой не было варежки, он прикрепил что-то к моему ошейнику. У меня внутри все оборвалось, когда я поняла, что это веревка. Я была на поводке.
Я не хотела идти на поводке.
Женщина держала Датча за ошейник, пока мужчина с хлебом доставал из своего мешка еще одну веревку. Он привязал ее к ошейнику Датча, отдав ему одно из моих лакомств, которое Датч проглотил так, будто ему это все равно. Какая напрасная трата еды, подумала я – отдать ее собаке, которой нет до нее дела, в то время как рядом есть другая собака, которая может ее оценить.
– Спасибо, – сказал мужчина с хлебом.
– Удачи! – крикнула женщина, снова садясь на машину. И обе машины с ревом умчались прочь.
Датч сразу же словно обезумел, уши его прижались к голове, из пасти потекла слюна, глаза расширились так, что показались их белые края. Он бросился было за санями, рывком натянув веревку, и мужчина с хлебом чуть было не упал.
– Перестань, Датч! Сидеть! Ждать!
Я села и выполнила «Ждать», потому что я была хорошей собакой, которая чуяла, что в мешке еще остались хлебные лакомства.
Датч скулил, вертелся и налегал на веревочный поводок, а мужчина с хлебом пытался его успокоить.
– Все будет хорошо, Датч. С тобой все будет хорошо.
Когда Датч наконец посмотрел на мужчину с хлебом, в его глазах не было ничего, кроме отчаяния.
– Ну все, девочка, пошли, – сказал мужчина. Я чуяла запах шумных машин, даже когда они повернули и исчезли за холмом, после чего их громовой рев затих.
Мужчина с хлебом снова надел на плечи свой мешок и взял в каждую руку по длинной палке, достающей до земли. На ногах у него по-прежнему были все те же длиннющие ботинки. Я посмотрела на Датча, поводок которого был туго натянут, чтобы он оставался рядом со мной. Я не понимала, что мы делаем, и Датч явно тоже. Но знала, ему хочется сейчас только одного – побежать за санями.
– Ну, давайте попробуем пойти все вместе. Вы готовы? Тогда вперед!
Я страшно удивилась, когда рывком потянув мой веревочный поводок, мужчина с хлебом с шелестящим звуком заскользил на своих длинных ботинках мимо меня и Датча. Мы с Датчем сдвинулись с места. Я попыталась держаться от мужчины с хлебом так близко, чтобы поводок больше не натягивался, Датч же бросился бежать назад.
– Эй! – крикнул мужчина с хлебом. Он повернулся и тяжело рухнул на снег. Я подошла к нему, виляя хвостом и думая, что, если мы сейчас остановимся, он, возможно, даст мне еще хлеба. Датч дергал и тянул свой поводок. – Датч! Нельзя! Перестань!
Побарахтавшись в снегу, мужчина с хлебом наконец встал на ноги и посмотрел на нас. Я виляла хвостом, Датч скулил.
– Это будет труднее, чем я думал. Просто не тяни так сильно, Датч. Я не так уж давно научился ходить на лыжах. Вы готовы? Тогда вперед. Вперед!
Я неуверенно устремилась вперед. Мы что, идем гулять? Снег здесь был до странности твердым, так что бежать по нему было легко. Датч опять бросился бежать, на этот раз вперед.
– Датч! Притормози! – крикнул мужчина. Датч понурил голову, и мне стало ясно, что сейчас он чувствует себя плохой собакой.
– Надо же! – сказал мужчина с хлебом после небольшой паузы. – Вроде бы получается!
Когда мы начали двигаться в гору, снег снова стал рыхлым и глубоким, и нам всем троим стало трудно идти. Мужчина отталкивался своими палками от земли, дергал наши поводки и тяжело дышал.
Вскоре я почуяла, что к нам приближается друг мужчины с хлебом.
– Гэвин! – позвал он из-за холма.
Мужчина с хлебом поднял голову.
– Тэйлор! Я здесь!
Мужчина с хлебом согнулся, тяжело дыша, а второй мужчина, тот, который был выше, показался на вершине холма и заскользил под гору, к нам. Его дыхание тоже было шумным.
– Что тут произошло? – спросил высокий мужчина, после того как какое-то время только и делал, что вдыхал и выдыхал.
– Он сейчас едет вниз вместе со спасателями, – ответил мужчина с хлебом.
– Думаешь, он выкарабкается?
– Без понятия. Он так и не пришел в себя. Спасатели сказали, что раз его сердце не останавливалось, это дает надежду. Мы спасли ему жизнь, Тэйлор.
Высокий мужчина покачал головой.
– И о чем он только думал? Ведь здесь кругом полно предупреждений об угрозе лавин!
– Знаю. Наверное, ему просто хотелось прокатиться на лыжах там, где опаснее всего.
– Возможно, спасая такого придурка, мы помешали ходу естественного отбора, – задумчиво сказал высокий мужчина и улыбнулся. Его зубы показались мне особенно белыми на фоне его кожи, которая была очень темной. Потом он посмотрел на меня. Я завиляла хвостом. – Не могу не отметить одного факта – ты сейчас ведешь за собой двух здоровенных собак.
– Спасатели сказали, чтобы я вызвал людей из отдела по контролю за животными.
– А почему их не вызвали они сами?
– Им надо было отвезти этого парня вниз, чтобы оттуда его можно было доставить на вертолете в больницу. – Мужчина с хлебом пожал плечами.
– По-моему, ты хочешь сказать мне еще кое-что.
– У меня еще остался собачий корм с того раза, когда к нам приезжал Ник.
– Понятно. – Высокий мужчина кивнул. – Стало быть, мы их покормим, а что потом?
– Да брось ты. Завтра мы повезем этих собак с собой в Грэнд Джанкшн и там уже сообразим, что с ними делать дальше.
– Почему это твое «там уже сообразим, что с ними делать дальше» звучит так, словно ты хочешь сказать «позаботимся о них у нас дома»? – спросил высокий мужчина.
– А что, если этот парень умрет? Я просто не хочу оставлять их в приюте, пока мы не убедимся, что у них все будет хорошо.
Высокий мужчина потер лицо варежкой.
– Да ведь эти собаки весят тонны две.
Мужчина с хлебом рассмеялся.
Высокий мужчина снял варежку, чтобы погладить Датча, который тут же лизнул его руку.
– Итак, это бернский зенненхунд с примесью чего, медведя? Медведя гризли?
– Его зовут Датч.
– Угу. – Высокий мужчина протянул руку ко мне, я почуяла на его пальцах запах Датча и уловила в этом запахе отчаяние, которым был сейчас охвачен самец. Я знала, чего ему хочется больше всего – избавиться от поводка и побежать за своим человеком. Вот что нужно собаке, которая потерялась. – А эта красотка – бульмастиф с примесью чего? Не знаю чего, может быть, коровы? Она же величиной с чертову корову, Гэвин.
– Но ты посмотри на ее ребра. Она явно недоедала.
– А ее братец раскормлен. Ему явно нужно посидеть на диете.
– Значит, мы так и поступим.
– Ага, так и поступим, – повторил высокий. – Мне особенно нравится это твое «мы». Мы с тобой посадим этого пса на диету, хотя он нам и не принадлежит.
– Мужчина, попавший под лавину, похоже, отдает всю еду братцу, а его сестренку обделяет. Вот что, возьми кобеля, ведь ты ходишь на лыжах лучше меня, а то он тянет, как гоночный катер.
Мы с Датчем скоро узнали, что мужчину с хлебом зовут Гэвин, а высокого с темной кожей – Тэйлор. То есть узнала это одна я, потому что Датчу, похоже, не было дела ни до чего, кроме возвращения к его человеку. Двое мужчин привели нас в очень маленький дом, в одной из стен которого была дыра, где горел огонь, наполняя воздух в доме резким запахом дыма. Гэвин насыпал сухой корм в две миски, и я съела из своей миски все, а Датч из своей – ничего, так что его корм съела я.
Я была благодарна за еду, но мне было известно то, чего эти люди, похоже, не знали: в их доме были две собаки, но ни одна, ни другая не хотели здесь быть. Я была уверена, что при первом же удобном случае я от них уйду.
Датч сидел у двери и выжидательно смотрел на нее, явно надеясь, что сейчас она откроется и в дом войдет его человек. Я же знала, что жизнь никогда не бывает такой легкой и что вместо открытых перед тобой дверей тебе приходится перебираться через забор.