ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Эмис Хоб с трудом заставил свою клячу проскакать галопом весь путь, чтобы успеть нагнать капитана. Войско растянулось вдоль дороги. На марше — ни повозок, ни обозов, ни вспомогательных служб. Все они остались в лагере с дюжиной копий для охраны.

— Господин, Гельфред полагает, что обнаружил его нору. Далеко в лесу. Там следы и дыра в земле.

Эмис Хоб был коротышкой с изуродованным носом, который ломали столько же раз, сколько его самого объявляли вне закона. Разведчик привез охотничий рог с кучкой экскрементов.

«Фекалии», — подумал капитан, поморщившись. Подлянка от Гельфреда за богохульные высказывания — порой строгое соблюдение правил охоты может сыграть на руку при выяснении личных отношений. Он небрежно кивнул разведчику.

— Поверю Гельфреду на слово, идет?

Красный Рыцарь привстал в стременах и крикнул:

— Всем надеть доспехи!

Приказ разнесся по колонне быстрее скачущего галопом скакуна. Мужчины и женщины принялись подвязывать подшлемники и натягивать шлемы — высокие бацинеты, практичные шапели или прочные барбюты. Во время переходов солдаты предпочитали не облачаться в доспехи, разве что какой–нибудь новичок или чрезмерно пылкий оруженосец ехал в шлеме или в латных рукавицах. Большинство рыцарей не закрывали головы до тех пор, пока не сталкивались с врагом, что называется, нос к носу.

Майкл, подавая капитану шлем с высокой тульей, держал тот высоко над его головой, давая возможность натянуть авентайл, кольчужную бармицу, которая обрамляла шлем по нижнему краю и защищала шею и плечи. А уже потом опустил его на толстый подшлемник и прикрепил забрало.

Красный Рыцарь сделал оруженосцу знак подождать и потянулся, вытаскивая кончики усов, застрявшие между кольчужных звеньев. Он чрезвычайно гордился своими усами. Они помогали скрыть возраст или, вернее, нехватку оного.

Затем Майкл расправил лежавший поверх нагрудника авентайл, проверил боковые ремни и принялся натягивать латные перчатки на руки капитана. Тот тем временем разглядывал ведущую на север дорогу.

— Долго ли нам ехать? — спросил он у Хоба.

— Не очень. Мы пересечем выжженный участок и повернем на запад. Там начинаются деревья.

Когда вторая рукавица заняла свое место, Майкл отстегнул притороченный к седлу командира меч и взял другой у стоявшего рядом Тоби. Тот одной рукой исхитрился подать клинок, не выпуская из второй недоеденное печенье. На бледной мордашке паренька читалось возбуждение.

Майкл передал Тоби седельный меч и прикрепил к поясу Красного Рыцаря боевой — три с половиной фунта чистой стали, почти четыре фута длины.

Капитану нравилась его тяжесть. Привстав в стременах, он оглянулся.

Колонна подтянулась.

— Далеко еще? — уточнил капитан у Хоба.

— Лига, не больше. И часа не пройдет, как мы туда доберемся, — ответил разведчик. При этом руки у него заметно дрожали.

— Тогда пора объявить построение. По моей команде… Шагом марш! — скомандовал капитан и повернулся к оруженосцу. — Свистни. Трубить не будем.

Майкл не замедлил исполнить приказ. Серебряный свисток висел у него на шее. Карлус, здоровенный герольд и войсковой оружейник, в недоумении отпрянул.

Колонна неспешно продвигалась вперед. Внезапно лошади забеспокоились: вскидывали головы, поводили ушами. Боевые кони дрожали от возбуждения. И оно передалось более легким скакунам, на которых восседали лучники. На всей протяженности колонны менее опытным наездникам пришлось поднапрячься, успокаивая животных.

Дорога, поначалу поднимавшаяся в гору, теперь спускалась к выгоревшему участку, подтопленному два дня не прекращавшимся дождем. Хоб вел их на запад к лесу.

Они уже находились на границе земель Диких, и капитан обратил внимание, что деревья тут стоят голыми. Лишь кое–где набухли почки, похоже, на север весна не торопилась. На подветренной стороне скал, тех, что повыше, задержался снег.

Далее дорога уходила вглубь лесной чащобы. Оттуда его, без сомнения, могли разглядеть, особенно учитывая ярко–красное с позолотой облачение и сверкающие серебристые доспехи.

Проехали еще треть лиги, колонна колыхалась сзади, по два всадника в ряду, с легкостью преодолевая подлесок. Деревья впереди казались поистине великанами с толстыми и длинными ветвями, простиравшимися высоко над головой даже громилы Плохиша Тома.

Чутье подсказывало капитану: опасность близка и может стать фатальной. Представив монстра с когтистыми лапами, выскакивающего прямо посередине колонны, еще до того, как люди спешатся и приготовятся к нападению, он поднял правый кулак, подавая знак остановки, быстро развел руки — отличное упражнение, когда ты облачен в доспехи, — и резко их опустил, что означало «Спешиться».

Осторожно слез с Гренделя, к большому неудовольствию последнего. Сражаться тому было только в радость. Нравилось сглотнуть горячую струю вражеской крови.

«Терпение», — капитан, успокаивая, потрепал животное по холке.

Подошедший Тоби принял поводья.

— Не отходи далеко, юный Тоби, — с усмешкой посоветовал Красный Рыцарь. — Офицеров ко мне.

Майкл, уже спешившийся и сосредоточенный, сильно дунул в свисток и передал капитану короткое копье с лезвием длиной в ладонь взрослого мужчины. С противоположной стороны имелся острый шип.

Йоханнес, Хьюго и Милус, хоть и в доспехах, подошли почти бесшумно.

— Гельфред выслеживает чудовище. До них меньше лиги. Рассредоточимся, выстроившись в линию, фланги усилить за счет центра, лучники позади солдат, один за другим.

Капитан окинул взглядом подчиненных.

— Выходит, как всегда, — подытожил Йоханнес. По тону было понятно: командиру следовало так и сказать, а не вдаваться в подробности.

— Верно. Нашпигуем чудище стрелами и прикончим.

Не самое подходящее время устраивать перепалку с Йоханнесом, его лучшим офицером, хотя он и остался им недоволен. Капитан осмотрелся, оценивая обстановку.

— Лес густоват, — заметил Йоханнес. — Не слишком хорошо для лучников.

Красный Рыцарь приподнял руку.

— Не забывайте, там Гельфред с двумя охотниками. Не утыкайте стрелами и их.

Подтянувшиеся две трети колонны организованным порядком продвинулись вперед и расположились цепочкой с севера на юг, образовав неровный полумесяц в двести элей длиной. Воины выстроились в три ряда. В первый выдвинулись рыцари, за ними встали оруженосцы, прикрывая идущих позади лучников. Кто–то из стрелков нес шестифутовые луки из цельного куска древесины, кто–то — тяжелые арбалеты, были и те, на вооружении у которых имелись восточные составные луки с роговыми насадками.

Капитан, посмотрев на цепь лучников, удовлетворенно кивнул. Его люди были настоящими профессионалами в своем деле. На северном фланге он заметил Изюминку, за ней Плохиша Тома. Что еще им оставалось делать? Не ослушаешься ведь приказа? О последствиях он недвусмысленно предупредил обоих.

«А ведь они мне не безразличны, — подумал Красный Рыцарь. — Они все. Даже Тупорылый и Уилфул Убийца». Кем бы он стал без них?

— Что ж, приступим к делу, — громогласно приказал он.

Майкл дал два коротких свистка. Войско пришло в движение.

Капитан продвинулся вперед шагов на двести, и тут слева возник Гельфред.

На нем не было доспехов. Он рьяно размахивал руками, Красный Рыцарь вскинул кулак. Строй остановился, Одна–единственная стрела, выпущенная не выдержавшим напряжения лучником, с шумом пролетела сквозь подлесок на расстоянии всего в один эль от егеря. Гельфред сердито глянул в сторону стрелявшего.

Милус сплюнул.

— Узнайте кто, — прорычал он. — Чертов новичок.

Гельфред подскочил к капитану.

— Оно большое, — доложил он, — но не думаю, что это та самая зверюга. Этот… не знаю, как пояснить. Он другой. И мощнее. Хотя, может, и ошибаюсь.

Красный Рыцарь призадумался, всматриваясь в чащобу. Островки из вечнозеленых елей и ольхи стояли плотнее, чем огромные старые дубы и ясени. Он ощутил присутствие зверя, а тот в свою очередь понял, что за ним пришли.

— Собирается атаковать, — произнес капитан.

Он старался не выказывать беспокойства, чтобы никто не запаниковал.

— Приготовиться! — прокричал он строю.

К лешему тишину.

Сзади Майкл задышат натужнее. Гельфред вскинул арбалет. Как только болт оказался в пазу, охотник занял место в шеренге за Майклом.

Капитан опустил забрало. Громко лязгнув, оно прикрыло лицо. Обзор сузился до двух длинных прорезей в лицевой пластине и крошечных дырочек для дыхания, которые давали лишь общее представление о том, что происходило снаружи. Выдыхаемый воздух попадал в рот и был теплее окружающего. Внутреннее пространство ограничивалось шлемом, и в нем явственнее ощущался собственный страх. Сквозь прорези деревья показались выше, потемневшими и застывшими. Даже ветерок перестал поддувать.

Гнетущая тишина. Смолкло пение птиц. Не слышно жужжания насекомых. И только шумное дыхание Майкла под собачьей мордой турувианского шлема, напоминающее работу мехов в кузнице, загруженной под завязку во время ярмарки, нарушало ее. «Да ведь это его первый бой», — припомнил капитан.

Выстроенная шеренга несущественно, но нарушилась. Солдаты старались приноровиться, у ветеранов были тяжелые копья или боевые топоры, и они беспокойно перебрасывали их из руки в руку. Арбалетчики выбирали, откуда прицелиться. Лучники с длинными луками выжидали, пока цель появится в пределах видимости, чтобы вскинуть свое оружие. Никто не смог бы долго удерживать лук весом в сотню фунтов натянутым.

Капитан не сомневался: все они тоже напуганы. Под доспехами он истекал потом, при движении холодный воздух проникал в щели под руками и в область паха, но горячий пот все равно продолжал стекать по спине. А вот руки похолодели.

Ощущалось и напряжение их противника. Неужели он тоже беспокоится? Боится? Способен размышлять?

По–прежнему не слышно пения птиц. Наступил момент, когда все замерло в ожидании. Капитан даже подумал, а дышит ли хоть кто–то.

— Виверна! — заорал Плохиш Том.

Она выскочила из–за деревьев прямо напротив капитана — выше любого боевого коня, с длинной узкой головой, полной изогнутых зубов. Покрывавшие ее чешуйки были настолько темными, что казались черными, и такими гладкими, будто отполированные.

Она поразила невероятной быстротой. Эти чертовы создания тем и славились.

Ужас стал почти осязаемым и расширялся вкруговую от существа, словно волна, которая, накатив на капитана, понеслась дальше и обездвижила Майкла, припечатав парня к месту.

Гельфред вскинул арбалет и выстрелил. Болт попал в чудовище, и оно, разинув пасть, взвыло с такой яростью, что в лесу загудело, а у людей заложило уши.

Капитану хватило времени, чтобы подготовиться: принять защитную стойку, вскинуть высоко копье, удерживая его в согнутых в локтях руках, упереться на отставленную назад ногу. Руки предательски тряслись, поэтому казалось, что тяжелый наконечник дрожит, словно живой.

Виверна нацелилась именно на него. Обычная их тактика. С замиранием сердца он заглянул в ее желто–золотые глаза с коричневыми разводами — узкий черный зрачок, ощущение чужеродности.

Вдогонку болту Гельфреда лучники выпустили стрелы. Большинство промахнулось — кто–то запаниковал, для других расстояние до цели оказалось существенно меньше расчетного. Но промазали отнюдь не все.

Виверна пронеслась последние разделявшие их два ярда. Из–под мощных когтистых лап летели комья вырванной земли. Наконец она настигла хлипкую людскую шеренгу, низко опустила выставленную вперед голову и направила ее в грудь капитана. Крылья полураскрыты, ударявший в них поток воздуха обеспечивал ей устойчивость.

Гельфред вновь наводил на нее арбалет, уверенный, что командир прикроет его на короткое, но все же достаточное время.

Капитан, подавшись всем телом вперед, оперся на выставленную ногу, резко распрямил согнутые руки, нанеся самый мощный и быстрый удар, на который только был способен. Словно секира, наконечник копья врезался виверне в шею, рассек мягкую кожу под челюстью, достиг кости… Ее неистовая атака еще глубже вогнала острие внутрь, и оно насквозь прошло через шею чудовища.

Менее одного удара сердца оказалось у него на то, чтобы порадоваться точности броска. Капитан упал, сокрушенный мордой чудовища с глубоко загнанным в шею копьем. Кровь била фонтаном, голова съехала вниз по древку копья — минуя перекрестье, широко разинув клыкастую пасть в стремлении добраться до него. Ее ненависть усилилась и была почти осязаема, кровь струилась, подобно кислотному потоку, а глаза…

Капитан замер, все еще сжимая древко. Огромные челюсти приближались.

Ужас.

У основания крылья наконечника расширялись, и голова застряла, нанизанная на них. Теперь ей его не достать. У капитана появилась возможность перевести дух, отведя взгляд от поникшей виверны…

…Истекая кровью, она тем не менее смогла поломать древко копья и, разинув пасть еще шире, ринуться в атаку.

Закаленная сталь шлема приняла удар на себя. Красного Рыцаря окутало зловоние твари: запах мертвечины, стылой сырой земли, горячей серы — все вперемешку и сразу. Виверна металась из стороны в сторону, пытаясь избавиться от сломанного копья, застрявшего в глотке, стараясь еще сильнее распахнуть челюсти и сомкнуть их на его голове. Он слышал отвратительный пронзительный скрежет по шлему ее загнутых внутрь зубов.

Чудовище зарычало, да так, что по шлему пошла дрожь, попыталось стащить доспех с его головы, сделав рывок вверх. Мышцы шеи капитана растянулись до предела, и он закричал от боли. Крепко вцепился в спасительный обрубок древка как в единственную оставшуюся у него возможность. Он слышал рядом громкие боевые кличи. Слышал чавкающие звуки ударов, ощущал их — по виверне лупили всем имеющимся оружием, всаживая в нее кучу стрел.

Голова капитана все еще оставалась у нее в пасти, и она старалась крутануть ею так, чтобы сломать ему шею, но не могла сильнее зажать в зубах шлем. Зловоние было просто удушающим.

Когда виверне удалось оторвать его от земли, он поджал ноги и правой рукой нащупал тяжелый рондельный кинжал — стальной клинок с рукоятью. Закричав от безысходности и гнева, наугад ударил чудовище в голову.

Виверна выплюнула его, и он камнем полетел на замерзшую землю. Кинжал отскочил. Сделав кульбит, капитан сумел–таки подняться на ноги…

И выхватить меч.

Рубанул, торопясь успеть до того, как накатит волна боли. Резанул снизу вверх, справа налево по туловищу виверны и вогнал меч в сустав с тыльной стороны лапы.

Она молниеносно развернулась, и, не дав ему опомниться, клыкастой мордой сбила с ног. Атака была столь стремительной, что уклониться не представлялось возможным. Виверна запрокинула голову и испустила вопль.

Плохиш Том всадил боевой топор в плечо чудовища с противоположной стороны.

Существо попыталось отскочить назад, но это было ошибкой. С двумя поврежденными конечностями виверна споткнулась.

Капитану удалось встать. Шея и спина горели огнем, но он выпрямился и бросился вперед, нацелившись в бок чудовища. Виверна, не обращая на него внимания, крутанулась, намереваясь раздавить Плохиша Тома, но Йоханнес, внезапно появившийся перед ней, ударил ее по грудине боевым молотом. Ее морда была утыкана арбалетными болтами и стрелами. Еще больше их торчало в проткнутой шее. И все же, получив очередную рану, лишившись из–за длинной стрелы, пропущенной в краткий миг передышки, глаза, несмотря на продолжающиеся истязания тела, она смогла одним взмахом хвоста убить оруженосца, сплющив его доспехи и перебив позвоночник.

Мощным ударом двуручного меча Хьюго переломал виверне ребра. Джордж Брювс всадил ей копье в бок и, оставив его там, выхватил меч. Лилиард рубанул мечом по тыльной стороне ее второй лапы, а Фолиак без устали колотил ее молотом.

Однако внимание виверны вновь сосредоточилось на капитане. Она попыталась раздавить его лапой, но потеряла равновесие, взревела и развернулась к Хьюго, ударившему ее в очередной раз. Челюсти сомкнулись на голове маршала, и шлем не выдержал. От укуса череп лопнул, подобно ореху. Изюминка, переступив через труп, вогнала копье в нижнюю челюсть виверны, но та резко мотнула шеей, и воительница отлетела прочь.

Капитан бросился вперед и нанес удар мечом. Крыло чудовища отделилось от тела легко, так ломаются молодые деревца во время тренировок рыцарей. Когда виверна повернулась к нему, решив атаковать, он не сдвинулся с места, приготовившись лишить ее оставшегося глаза, но неожиданно голова чудовища упала на землю в ярде от него, словно огромная собака опустилась у ног хозяина. И полный ненависти взгляд единственного глаза уставился на него.

Капитан не замедлил с ударом.

Чудовище вскинулось, увернувшись от острия меча, приподняло туловище, широко распахнуло оставшееся крыло, будто изорванное в клочья знамя Диких, круша людей под ним…

И издохло. Десятки болтов и стрел добили его.

Тело виверны рухнуло на труп Хьюго.

Солдаты еще долго рубили ее. Йоханнес отрезал голову, Плохиш Том отсек лапу, а два оруженосца отделили по колено вторую. Изюминка своим длинным ронделем истыкала каждый сустав. Лучники продолжали выпускать болты и стрелы в распростертую на земле горой тушу чудовища.

С ног до головы все были покрыты кровью — густой, коричнево–зеленой, похожей на слизь из внутренностей выпотрошенного животного, горячей при касании и настолько едкой, что, если ее немедленно не счистить, она могла повредить хорошие доспехи.

— Майкл? — позвал капитан, которого не покидало ощущение, будто и его голову отделили от тела.

Юноша попытался стянуть с него бармицу через голову, но у него ничего не вышло. Кровь виверны оставалась на копье Красного Рыцаря и еще больше на мече.

Гельфред выстрелил из арбалета еще разок, не в силах отвести взгляд от поверженной виверны. Солдаты обнимались, смеялись, рыдали, кое–кого выворачивало наизнанку, были и те, кто, стоя на коленях, возносил молитву, некоторые безучастно уставились на чудовище. Виверну.

Теперь она казалась не такой огромной.

Спотыкаясь, капитан отошел от монстра, стараясь прийти в себя. Котта у него промокла насквозь. А самого его, разгоряченного в пылу сражения, вдруг зазнобило. Наклонившись, чтобы подобрать кинжал, он почувствовал головокружение из–за сильной боли в шее и испугался, что потеряет сознание.

Подошел Йоханнес. Он выглядел… постаревшим.

— Шестеро погибших. У Сладкого Уильяма сломана спина, просит, чтобы ты подошел.

Капитан пробрался к тому месту, где лежал Уильям, пожилой оруженосец в видавших виды доспехах. Его изувеченное тело распростерлось рядом с хвостом виверны, которая расплющила его нагрудник. Непонятно как, но он до сих пор оставался жив.

— Добили ее? — просипел бедняга. — Бились на славу? Ведь так?

Капитан опустился на колени в грязь у головы умирающего.

— Храбро бились, Уильям.

— Слава Всевышнему, — произнес оруженосец. — Болит все, мочи нет. Отпусти мою душу, ладно? Капитан?

Красный Рыцарь наклонился, поцеловал Уильяма в лоб и вогнал лезвие ронделя тому в глаз. Пока длилась агония, он придержал голову оруженосца, потом медленно опустил на землю.

Вставать не торопился.

В задумчивости Йоханнес смотрел туда, где под мордой чудовища распластался труп Хьюго. Наконец, встряхнув головой, он поднял глаза и встретился взглядом с капитаном.

— Все же мы ее прикончили.

Гельфред затянул над отрубленной головой григорианский распев. Озарение пришло внезапно, и он повернулся, разочарованный. Сплюнув, егерь произнес:

— Не то.

— Твою ж мать! — выругался Йоханнес. — Выходит, тут еще тварь имеется?

 

К СЕВЕРУ ОТ ХАРНДОНА — РАНАЛЬД ЛАКЛАН

Ранальд направлялся на север с тремя лошадьми: тягловая, ненамного уступавшая в холке боевому коню, и две верховые кобылы, одна из которых была чуть выше пони. Ему в короткий срок предстояло преодолеть значительное расстояние.

Поскольку следовало торопиться, он ехал весь день и с наступлением темноты устраивался переночевать, где придется. С сожалением горец миновал притягательное великолепие Лорики с ее тремя большими постоялыми дворами, ибо время едва перевалило за полдень и на небе ярко сияло солнце.

Но ему не пришлось разбивать лагерь. Когда последние лучи солнца, едва касаясь раскинувшихся вокруг полей и реки, скользнули на запад, он приметил небольшой лесок на холме, свернул с дороги и устремился через влажное унавоженное поле к нему. А когда в сумерках добрался до места, почувствовал запах дыма и вскоре увидел костер.

Ранальд направил лошадей к небольшой стоянке и зычно прокричал:

— Приветствую вас!

У костра никого не было видно, а под деревьями оказалось слишком темно. Как только он поздоровался, из тени появился человек ростом почти вровень с головой коня. Ранальд положил руку на рукоять меча.

— Не беспокойся, незнакомец, — произнес он, рассмотрев старика.

Сам расслабился, да и лошадь присмирела.

— С радостью разделю трапезу с человеком, позволившим расположиться у его костра, — миролюбиво произнес он.

— У меня и самого еды хватает. Я здесь, чтобы насладиться одиночеством, а не балаболить ночь напролет, — вызывающе рассмеялся старик. — Впрочем, черт с тобой… можешь составить мне компанию, присаживайся к костру.

Горец спешился.

— Ранальд Лаклан, — представился он.

Старик усмехнулся, его зубы, сверкнувшие в лучах закатного солнца, оказались на удивление ровными и поразили белизной.

— Гарольд, — произнес мужчина, — в округе меня кличут Гарольд Лесник, хотя давно прошли те времена, когда я им был.

Взяв за узду вьючную лошадь Ранальда, он неспешно повел ее к ближайшему дереву. Перекусили они зайчатиной. Старик где–то раздобыл аж три тушки. Ранальд из вежливости не стал уточнять, как ему это удалось. У горца нашлось вино, красное вино из Галле. Гарольд не стал скромничать и выдул полную кружку.

— За вас, мой добрый господин, — насмешливо произнес он, подражая манере представителей знати. — Когда я был моложе, у меня этой красной заразы бывало хоть залейся.

Ранальд откинулся на разостланный плащ. Как, однако, все удачно сложилось в этот чудный вечер. Смущало только то, что сооруженное из опавших листьев ложе было рассчитано на двоих, в свете костра он разглядел на самом его краю два свернутых одеяла — следовало поостеречься. Многовато для одного старика.

— Мне думается, ты и с ратным делом знаком, — полюбопытствовал Ранальд.

— При Чевине все были солдатами, юный горец, — произнес Гарольд. — Я был лучником, потом командиром лучников, а уж потом лесничим, теперь, как видишь, просто старик.

Он прислонился спиной к дереву.

— Старым костям всегда холодно. Если дашь свою фляжку, я плесну туда сидра и подогрею.

Немного поколебавшись, Ранальд передал флягу.

У старика нашелся небольшой медный котелок. Подобно многим престарелым ветеранам, которых знавал Ранальд, он содержал снаряжение в идеальном порядке, и котелок отыскался в темноте без особых хлопот, поскольку каждой вещи предназначалось свое место. Он пошевелил угли от прогоревших сосновых шишек и веток, отодвинул заметно съежившегося после поджаривания зайца, и в два счета напиток стал горячим.

Ранальд взял предложенный ему кубок из рога, не выпуская из руки нож, и, проследив, чтобы старик заметил его, уточнил:

— А ведь ты был не один.

Гарольд ничуть не удивился.

— Был, — подтвердил он.

— Ударившийся в бега? — поинтересовался Ранальд.

— Возможно, — ответил Гарольд, — или, положим, просто служка, которому не положено находиться в лиственном лесу. А у тебя знак королевской гвардии.

Ранальд был готов к любому развитию событий.

— Мне до этого дела нет. Можешь не беспокоиться на мой счет, — успокоил он.

Видно было, что Гарольд воспринял сказанное с облегчением.

— Он не вернется, это как пить дать. Поддерживаю твое решение и присоединяюсь к нему. Хлебни еще.

Не снимая сапог, Ранальд снова улегся на плащ, но длинный кинжал с прямым лезвием положил рядом. Как бы он ни относился к старику, полно тех, кто за трех лошадок, не задумываясь, перережет глотку.

Наконец он уснул.

 

ХАРНДОН — ЭДВАРД

Тадеуш Пиэл заканчивал смешивать порошок — селитру, древесный уголь и немного серы. Три к двум и к одному, все в соответствии со словами алхимика, готовившего такую смесь для короля.

Подмастерья суетились рядом, подавая нужные предметы: бронзовый пестик, чтобы растолочь маленькие кусочки угля, разные по величине ложки, чтобы отмерить необходимое количество вещества.

Соединив все компоненты, мастер вышел со смесью во двор и поднес к ней горящий фитиль. Порошок зашипел и загорелся, испуская зеленовато–желтый дым.

— Словно сатана навонял, — пробубнил он, обращаясь к своему сыну Диккону.

Мастер Пиэл вернулся в мастерскую и смешал еще порошка. Он тщательнейшим образом отмерял нужные пропорции, но результат всегда оставался тем же — шипящее пламя.

Подростки привыкли к опытам оружейника. Его задумки иногда срабатывали, а иногда нет. Чаще бубнил он от разочарования, чем от удовлетворения. Был прекрасный вечер, и они поднялись на крышу мастерской, чтобы выпить немного пива. Юный Эдвард, посыльный и ученик, которого скоро должны были сделать подмастерьем, пристально смотрел на восходящую луну, пытаясь догадаться, для чего же на самом деле предназначен воспламеняющийся порошок.

Все его рассуждения сводились к тому, что каким–то образом это связано с оружием, поскольку испытывалось под знаком разорванного круга, и именно этим они занимались. Делали оружие.

 

АЛЬБИНКИРК — СЭР ДЖОН КРЕЙФОРД

Сэр Джон тренировался. Возраст и вес не мешали ему сражаться с деревянным столбом для отработки ударов или четырьмя солдатами, готовыми в любой момент вступить в бой.

С тех пор как заносчивый юнец проехал со своим прекрасно вооруженным войском через их городок, капитан Альбинкирка уже третий раз тренировался на деревянном столбе. Спина болела. Запястья ныли. Руки горели.

Мастер Кларксон, самый молодой и умелый из его солдат, уклонился от удара и поднял свой меч.

— Отличная атака, сэр Джон, — заметил он.

Старый вояка усмехнулся, хотя за опущенным забралом этого никто не заметил. Сейчас его противниками были все четверо молодых людей.

— Сэр Джон, тут два фермера хотят поговорить с вами, — сообщил дежурный сержант, которого он про себя называл Томом Подлизой. Казалось, единственным его достоинством было умение выслужиться, все прочее у него получалось сикось–накось.

— Переговорю с ними, когда закончу, сержант.

Сэр Джон старался следить за дыханием.

— Думаю, вам стоит… переговорить с ними прямо сейчас.

Что–то новенькое. Том Подлиза никогда не оспаривал приказы. Впрочем, сглотнув, он не преминул добавить:

— Милорд.

Выходит, дело срочное.

Сэр Джон подошел к оруженосцу, юному Гарольду, поднял забрало и снял шлем. Ему вдруг стало стыдно за свои доспехи, покрытые во многих местах бурыми пятнами, особенно за кольчугу. На доспехи была надета котта, когда–то сшитая из превосходного бархата. Сколько же лет прошло с тех пор…

— Почисти кольчугу, — приказал он Гарольду. Мальчишка недовольно поморщился, что позабавило сэра Джона. — И еще найди мне оружейника. Шлем не забудь вычистить. Надо, чтобы ткань заменили на новую.

— Да, сэр Джон.

Юноша не решился посмотреть ему в глаза. Тащить доспехи через весь Нижний город — задачка не из легких. Сэр Джон снял латные рукавицы и прошел через двор к караульному помещению. Там ожидали двое мужчин, сразу видно, состоятельных: шерстяные котты, хорошие чулки; у одного котта была серая, у другого — темно–красная.

— Господа, — поприветствовал он, — извините, я в доспехах.

Тот, что в темно–красной котте, вышел вперед.

— Сэр Джон? Меня зовут Уилл Флодден, а это мой кузен Джон. Наши фермы расположены вдоль дороги на Лиссен Карак.

Капитан Альбинкирка расслабился. Они здесь не за тем, чтобы жаловаться на солдат гарнизона.

— Продолжайте, — милостиво разрешил он.

— Я забил ирка, милорд, — заявил представленный как кузен Джон. Голос у него дрожал.

Сэр Джон побывал во многих местах. Он разбирался в людях и хорошо знал созданий из земель Диких.

— Неужели? — удивился он.

— Ага, — ответил фермер.

Он как бы оправдывался и в поисках поддержки оглянулся на брата.

— Их была тры. Пересекали май паля. — Мужчина обхватил себя руками. — И адын бросился на меня. Я побёг к дому, схватил самастрэл и выстрэлил. А ани убёгли.

Сэр Джон уселся, но слишком поспешно. Возраст и доспехи — не самое лучшее сочетание.

Уилл Флодден вздохнул.

— Покажи ему.

Фермер проявлял нетерпение — видимо, хотел поскорее вернуться домой.

Еще до того, как веревку, стягивавшую мешок, сняли, сэр Джон точно знал, что ему предстоит увидеть. Все происходило медленно: развязывание веревки, переворачивание мешка вверх дном, вытряхивание содержимого, прилипшего к грубой ткани. Сэр Джон мог бы все это время убеждать себя в произошедшей ошибке. Убили животное. Дикого вепря с уродливой головой или кого–то в этом роде. Но двадцать лет назад несколько тысяч солдат сражались против десяти тысяч ирков. Сэр Джон помнил об этом слишком отчетливо.

— Черт побери! Иисусе и пресвятая Богородица, спаси и сохрани нас! — воскликнул он.

Это действительно оказался ирк, его огромная голова отчего–то показалась сперва не такой уж и большой, хотя более отвратительной, возможно, потому, что была отделена от туловища.

— Где именно? — требовательно спросил сэр Джон и повернулся, напрочь не замечая Тома Подлизу, который был абсолютно бесполезен в таком отчаянном положении. — Кларксон! Бей в набат и волоки сюда мэра!

 

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Капитан никогда не отличался особой терпеливостью. Он пытался взять себя в руки, но гнев его то и дело распалялся вновь, и он принимался вышагивать взад и вперед по огромному залу монастыря. Красный Рыцарь подозревал настоятельницу в преднамеренном желании затянуть его ожидание; мотивы были ему понятны — заставить покориться ее воле, усыпить бдительность, и все же он злился, и получалось именно то, на что она рассчитывала. Исподволь раздражение уступило место скуке.

У него было достаточно времени, чтобы заметить, что некоторые секции витражей в верхнем ряду окон отсутствуют. Частично их заменяло прозрачное стекло, кое–где — роговые пластинки, и одно — потускневшая бронза. Благодаря солнечным лучам, первым верным вестникам весны, красные и синие стекла сверкали, а вот замененные портили общее впечатление: роговые пластинки были слишком тусклы, прозрачное стекло — слишком ярким, а металл — почти черным и каким–то зловещим.

Некоторое время он внимательно изучал витраж с покровителем монастыря святым Фомой и изображением его мук. Но, не в силах совладать с нетерпением, вскоре снова зашагал по залу.

Очередной приступ скуки отступил с появлением двух монахинь с загорелыми лицами, одетых в серые хабиты и в кертлы, расстегнутые у шеи, с закатанными рукавами. Обе в прочных перчатках. На жерди, внесенной ими, восседал орел.

Самый настоящий орел.

Они вежливо поклонились и оставили капитана наедине с птицей.

Немного выждав после их ухода, Красный Рыцарь подошел к орлу, чьи темно–коричневые с золотым отливом крылья свидетельствовали о том, что перед ним взрослая особь.

— Вероятно, возраст у тебя приличный, не так ли, старичок? — обратился он к птице.

Та повернула накрытую колпачком голову в его сторону и, разинув клюв, пронзительно крикнула, да так громко, что впору было доверить ей командование армиями.

Путы птицы не отличались изысканностью. Капитан, выросший среди дорогих и ценных представителей пернатых, ожидал увидеть нечто более выдающееся, к примеру замысловатый узор в виде золоченых листьев. Это был ферландерский орел, птица, стоившая…

…стоившая полного комплекта доспехов капитана, весьма внушительную цену.

Размером орел был больше любой птицы, когда–либо жившей у его отца. Вспомнив о нем, капитан презрительно усмехнулся.

— Кья–я–як! — закричала птица.

Красный Рыцарь скрестил руки. Только глупец снимет путы с чужой птицы, особенно когда она столь велика, что может закусить самим глупцом, но все же ему не терпелось дотронуться до нее, почувствовать ее тяжесть на своем запястье. Сможет ли орел взлететь?

Было ли это очередной уловкой настоятельницы?

Выждав еще немного, он не устоял перед искушением. Натянул замшевые перчатки и слегка коснулся тыльной стороной ладони когтей на лапах птицы. Она любезно переместилась на его запястье: тяжела, почти не уступает весу боевого топора. А может, и превосходит. Под такой тяжестью мужчина опустил руки пониже, теперь, чтобы вернуть птицу на жердь, а это — на уровне глаз, следовало поднапрячься.

Орел одной лапой ступил на обернутую оленьей кожей жердь, повернул к человеку голову, закрытую колпаком, словно видел через него, и, сжав ту лапу, что оставалась на левой руке капитана, вонзил в нее три острых когтя.

Красный Рыцарь осуждающе вздохнул, орел перебрался на жердь и повернулся к нему.

— Кья–я–як! — прокричала птица с явным удовлетворением.

Кровь сочилась сквозь рукавицу.

— Вот мерзавец, — посетовал капитан и снова раздраженно зашагал взад–вперед, зажимая правой рукой левую.

Третий по счету приступ скуки был преодолен благодаря книгам. В свой первый визит он мимоходом взглянул на них и сразу позабыл. Подборка, встречавшаяся повсеместно, впрочем, представляла несомненную художественную ценность: великолепная каллиграфия, цветные иллюстрации, инкрустация позолотой. Загвоздка состояла в том, что оба тома повествовали о святых, иными словами, были посвящены вопросу, никоим образом капитана не интересующему. Но от скуки чего не сделаешь: решил рассмотреть их внимательнее.

Крайний слева том, находившийся под витражом со святым Маврикием, был прекрасно оформлен: яркие, насыщенные изображения святой Екатерины. Красный Рыцарь позабавился, делая предположения о том, кто послужил столь изящной моделью для картины, задуманной монахом, возможно, монахиней, воплощенной художником, выписавшим с такой любовью, если не сказать — с вожделением, все изгибы тела. По челу святой Екатерины сложно было представить муки, которые она терпела, скорее, оно свидетельствовало о религиозном экстазе, хотя…

Он рассмеялся и переключился на вторую книгу, посвященную житию праведников.

Иллюстрации выполнены превосходно: разодетый художник, изображенный на титульном листе, сидел на высоком табурете, погруженный в работу над золочением книги. Прорисовка деталей была столь скрупулезной, что читатель не мог не заметить — трудился мастер именно над титульной страницей.

У капитана перехватило дух от такого великолепия, оценил он и самоиронию живописца. Затем приступил к чтению. Слог повествования был невыразителен и архаичен. Перевернув страницу, он вообразил, что сказала бы об этом его любимая Пруденция. Перед взором Красного Рыцаря представала старая монахиня, грозящая перстом, в верхних покоях его матери.

Он тряхнул головой.

Дверь личных покоев настоятельницы распахнулась, и мимо пронесся священник. Кулаки сжаты, физиономия перекошена. Отче пребывал в ярости.

Сзади тихо хмыкнула, а может, хихикнула настоятельница.

— Не сомневалась, что ты заинтересуешься этой книгой, — произнесла она, окинув его благосклонным взглядом, и кивнула в сторону птицы, — и моим Парцифалем.

— Нe пойму, как такой отвратительный перевод удостоился внимания столь великого художника, — промолвил он, перевернув следующую страницу. — Рад, что не ошибся, предположив, что птица ваша. Вы смелее, чем я думал.

— Неужели? — удовлетворенно спросила настоятельница. — Орел у меня с давних пор.

Она с нежностью взглянула на птицу, восседавшую на жерди.

— Разве трудно сообразить, отчего книга так хорошо оформлена? — Женщина загадочно улыбнулась. — Ты, вероятно, знаешь, что тут имеется библиотека, не так ли, капитан? Думаю, позволив ею пользоваться, мы проявим по отношению к тебе гостеприимство. У нас насчитывается более пятидесяти томов.

Он отвесил поклон.

— Не разочарую ли я вас, сообщив, что жизнеописания святых меня не увлекают?

Монахиня пожала плечами.

— Что поделаешь, юный безбожник. Великодушный Иисус все равно любит тебя, — усмехнулась она. — Извини, с удовольствием спорила бы с тобой утро напролет, но обстоятельства не позволяют, посему, может, перейдем к делу?

Она сделала жест рукой, приглашая присесть.

— Вижу, ты все еще в доспехах.

— Продолжаю охотиться, — произнес он, закинув ногу на ногу.

— Но ведь с чудовищем покончено. Не считай нас неблагодарными. Скажу больше — сожалею, что разговаривала с тобой не слишком учтиво, а тут еще гибель твоего столь ценного соратника. Что ж, признаю, вы действительно мастера своего дела. — Она опять пожала плечами. — Да и управились до начала следующего месяца, до открытия ярмарки.

На его лице читалось неудовлетворение.

— Миледи, хотел бы я заслужить ваше признание, в мире немногое могло бы доставить мне большее наслаждение, чем извинения из ваших уст, — он тоже пожал плечами, — как и вы, я здесь не для того, чтобы пререкаться. К слову, смею предположить, вы заставили меня томиться в ожидании, лишь чтобы преподать урок смирения.

Настоятельница потупила взор.

— Ты можешь думать что угодно, юноша, но, к сожалению, меня задержали неотложные дела, иначе я была бы рада преподать тебе урок придворного этикета. А теперь поясни, почему ты не считаешь признание заслуженным?

— Мы уничтожили чудовище, — подтвердил капитан, — но не то, которое убило сестру Хавицию.

Она вздернула подбородок — что–то новенькое, прежде подобного за ней не водилось.

— Видно, у тебя имеются доказательства, позволяющие делать такие заявления. Извини, если покажусь излишне настырной, но мы, выходит, имеем дело с двумя особями? Помнится, ты утверждал, что враг редко охотится в одиночку так далеко от земель Диких, но, капитан, тебе–то должно быть известно — границы земель Диких значительно приблизились к нам по сравнению со стародавними временами.

Сейчас бы стул со спинкой, а еще ему так не хватает Хьюго, вот если бы тот был жив! Не пришлось бы вдаваться в подробности, Хьюго сам все разъяснил бы.

— Можно бокал вина? — учтиво попросил он.

Настоятельница постучала тростью об пол. Вошла Амиция, глаза долу. Настоятельница улыбнулась и велела:

— Вина для капитана, дорогуша. Будь добра, и впредь не поднимай на него глаз. Молодчина.

Амиция скользнула за дверь.

— Мой егерь — герметист, — пояснил он, — с соизволения епископа Лорики.

Женщина махнула рукой.

— Ортодоксальность герметистов лежит за пределами моего ограниченного ума. Знаешь, когда я была маленькой, нам запрещали пользоваться высокой архаикой для какого–либо обучения, кроме, естественно, постижения жития святых. Однажды наш священник наказал меня за то, что я прочитала несколько слов на надгробии в замке отца, — она вздохнула. — Выходит, ты сведущ в архаике.

— Высокой и низкой, — подтвердил капитан.

— Так я и предполагала… В королевстве не так много рыцарей, владеющих высокой архаикой.

Настоятельница мотнула головой, словно освобождаясь от воспоминаний.

Вернулась Амиция, подала капитану бокал вина и, не поднимая глаз, нарочито услужливо отступила — великолепное представление. На лице опять уже знакомое, но так и не понятое им выражение: гнев вперемешку с изумлением, покорность вкупе с раздражением, скрывавшимся в уголках губ.

Настоятельница посадила Парцифаля к себе на запястье. Принялась гладить его оперенье, что–то приговаривая воркующим голоском. И хотя рукой она опиралась на подлокотник троноподобного стула, помогавшего удерживать хищную птицу, капитан поразился ее силе. «А ведь ей, должно быть, уже за шестьдесят», — подумал он.

Было в них нечто объединяющее — в настоятельнице и Амиции. Не внешность — двух более непохожих женщин и сыскать–то сложно. Пожилая настоятельница обладала утонченной красотой и изяществом, молодая послушница отличалась крепким телосложением при не лишенной стройности фигуре.

Он пристально разглядывал Амицию, когда старшая монахиня вновь ударила тростью об пол. Капитан заметил, как у девушки дернулся уголок рта, но тут его внимание переключилось, и в памяти всплыло слово «герметист».

— Полагаю, если… так что же выяснил твой егерь? — требовательно спросила настоятельница.

Красный Рыцарь вздохнул.

— Что убили, да не того. Миледи, никто, кроме великих волшебников или шарлатанов, не может сказать, почему наши враги поступают так, а не иначе. Возможно, одному из них предписано позаботиться о подкреплении. Возможно, у вас их тут целый рассадник. Но Гельфред утверждает, что следы, оставленные убийцей сестры Хавиции, не совпадают с отпечатками лап убитого нами чудовища. А еще — мои люди, все без исключения, обессилены. Чтобы восстановиться, им понадобятся сутки. Они потеряли доблестного предводителя, которого уважали, поэтому прошу прощения, но нам потребуется отдых.

Она долго и пристально смотрела ему в глаза, затем скрестила руки на набалдашнике трости и уперлась в них подбородком.

— Думаешь, я не понимаю? Я прекрасно все понимаю. Без сомнения, ты не лжешь.

Он не нашелся, что ответить.

— Перечислю свои опасения, — озабоченно произнесла настоятельница. — Через неделю открывается ярмарка. Первые семь дней здесь торгуют в основном местные, охотники предлагают свою добычу. Ко второй неделе с верховьев реки подъезжают купцы из Харндона, скупая избытки нашего зерна и шерсть. А еще на второй и третьей неделе из степей подтягиваются перегонщики скота. Тогда–то и заключаются основные сделки, переправа через мост должна быть безопасна все это время. Ты знаешь, зачем тут построена крепость?

Красный Рыцарь усмехнулся:

— Естественно. Крепость обеспечивает безопасность моста.

— Верно, — согласилась она. — Но я допустила оплошность, позволив сократить численность гарнизона. Уж прости пожилую даму за откровенность, но солдатам и монашкам не стоит находиться рядом. И все же, принимая во внимание случившиеся нападения… вынуждена и впредь содержать рыцарей с гарнизоном, но людей у меня недостаточно. Король пришлет своего представителя для отправления правосудия на ярмарке, и, боюсь, он узнает о том, что мое желание сэкономить привело к трагическим последствиям.

— Выходит, я нужен не только для охоты на чудовище, — уточнил капитан.

— Именно? Хочу заключить с тобой контракт на все лето, еще меня интересует, не смог бы ты оставить на время вашего отсутствия с дюжину солдат, лучше, если это будут лучники. Допустим, тех, кто собирался по каким–то причинам удалиться на покой или кому требуется подлечиться после ранения. Понятия не имею, как набрать новобранцев для гарнизона. Когда–то Альбинкирк являл собой прекрасный город и слыл местом, где можно было с легкостью отыскать нужных людей. Теперь он уже не тот, что прежде.

Женщина тяжело вздохнула. Красный Рыцарь кивнул.

— Я подумаю над этим. Не буду лукавить — раз уж мы договорились быть откровенными друг с другом, — нам нужен долговременный договор. Я и сам не против набрать рекрутов, люди всегда нужны. — На мгновение он задумался. — А женщины вам не подойдут?

— Женщины? — переспросила настоятельница.

— У меня есть женщины–лучницы, наемницы. — Видя ее разочарование, он улыбнулся. — Теперь это не такая уж и большая редкость, не то что прежде. За морем, на континенте, это даже в порядке вещей.

Монахиня покачала головой:

— Пожалуй, нет. Что это будут за женщины? Замарашки и уличные проститутки, обученные воевать? Такие вряд ли подходящая компания для религиозных женщин.

— Весомый аргумент, миледи. Действительно, для компании такие подойдут еще меньше решивших стать наемниками мужчин.

Он откинулся назад и вытянул ноги, давая отдых пояснице. Их взгляды встретились, пронзительные, словно скрещенные клинки.

— Мы друг другу не враги, — сказала она. — Отдыхай, сколько потребуется. Но обдумай мое предложение. Нужна ли заупокойная служба для погибших солдат?

Впервые Красный Рыцарь позволил чувству симпатии к настоятельнице прорваться наружу.

— Был бы весьма признателен.

— Не все твои люди отрицают Бога, как ты?

— Скорее, наоборот. — Капитан поднялся. — Солдатня склонна к ностальгической иррациональности, возможно, даже в большей степени, чем другие представители рода человеческого, объединенные по интересам.

Он поморщился.

— Извините, миледи, за то, что в ответ на столь любезное предложение я проявил грубость. У нас нет священника. Сэр Хьюго из хорошей семьи и погиб непоколебимым в своей вере, поэтому не имеет значения, что вы думаете обо мне. Если бы вы провели заупокойную службу, это было бы весьма кстати и, возможно, помогло бы удержать моих людей от нарушения дисциплины. Я признателен вам за предложение.

— А ты довольно мило изображаешь благовоспитанное смущение, — произнесла она, тоже поднявшись. — Мы с тобой неплохо ладим, сэр капитан. Надеюсь, ты простишь меня за то, что в ответ на вопиющее неуважение к религии я пытаюсь тебя в нее обратить. Что бы ни выпало на твою долю, в этом повинен не Иисус, а люди.

Он отвесил поклон.

— Здесь вы ошибаетесь, миледи.

Капитан приблизился и взял ее руку, протянутую для поцелуя, однако сидящего в нем бесенка было не остановить: он повернул ладонь тыльной стороной вниз и поцеловал, как это позволительно делать только любовникам.

— Мальчишка, — произнесла она, ошарашенная, но довольная. — Испорченный мальчишка. Полагаю, проведем заупокойную сегодня, в часовне.

— И вы позволите моим людям войти в крепость?

— Коль скоро я решила нанять вас для гарнизона, — ответила она, — мне со временем все равно придется впустить вас.

— Резкая смена курса, госпожа настоятельница, — заметил капитан.

Она кивнула и бросила взгляд на внутреннюю дверь, ведущую в монастырь.

— Так и есть. — Не прогибая спины, женщина присела в реверансе. — Теперь я знаю все.

Он остановил ее, взяв за руку.

— Вы сказали, граница с землями Диких теперь ближе. Я долго был в отъезде. Ближе насколько?

Женщина вздохнула.

— У нас двадцать ферм, землю под которые мы отвоевали у леса. Здесь проживает больше семей, чем в те времена, когда я стала послушницей, — намного больше. И все же. В годы моей юности дворяне охотились в горах на территориях Диких — экспедиции в Эднакрэги были вожделенной мечтой самонадеянных рыцарей. Они останавливались в гостевом доме монастыря. — Она посмотрела в окно. — Граница с землями Диких тогда проходила в пятидесяти лигах, может, дальше, к северу и западу от нас. И пока леса были густыми, там жили верные нам люди. Теперь моя крепость и есть граница, как во времена моего деда.

Он покачал головой.

— Стена тянется на две сотни лиг на север и столько же на запад.

— Подумать только, король собирался вновь отправить Диких за Стену, — устало произнесла настоятельница, — но, видимо, молодая жена занимает все его время.

Красный Рыцарь усмехнулся и поменял тему разговора.

— Расскажите поподробнее об этой книге, — попросил он.

Ее лицо озарилось улыбкой.

— Видно, она тебя заинтриговала, — удовлетворенно произнесла она. — Не хотела бы лишать тебя удовольствия разобраться с ней самостоятельно.

— Вы мягко стелете, да жестко спать.

— Ах, — улыбнулась она, — ты начат меня узнавать, мессир.

Снова улыбка, как будто с намеком на флирт.

Настоятельница помолчала, подбирая слова.

— Капитан, я решила кое–что тебе рассказать, — наконец заговорила она. — О сестре Хавиции.

Красный Рыцарь замер.

— Она говорила мне, что среди нас завелся изменник, и собиралась самостоятельно выяснить, кто это. В тот день я должна была приехать на ферму. Она настаивала, чтобы я там была. — Настоятельница отвела глаза. — Боюсь, чудовище предназначалось мне.

— Может, ваша храбрая сестра раскрыла изменника, за это ее и убили. Или тот знал, что она намерена его раскрыть, поэтому устроил ловушку. — Не брившийся несколько дней капитан рассеянно почесал подбородок. — Кто знает о ваших делах и намерениях, миледи?

Она вновь уселась. Удар тростью об пол свидетельствовал о ее беспокойстве.

— Мне вы можете довериться, — произнес капитан.

Настоятельница еле сдерживала слезы.

— Они — мои люди, — вымолвила она, прикусила губу и так мотнула головой, что сбились ровные складки ее вимпла. — Мне придется все обдумать, возможно, просмотреть записи. Сестра Мирам — мой заместитель, ей я доверяю полностью. Наибольшую помощь мне оказывает отец Генри. У сестры Мирам есть доступ ко всему в крепости, и она посвящена почти во все дела. Судья Джон — мое доверенное лицо в сельской местности и по совместительству чиновник короля на сенешальской службе. Я устрою тебе встречу с каждым из них.

— И с Амицией, — тихо произнес капитан.

— Да, она много времени проводит со мной. — Настоятельница окинула его внимательным взором. — Они с Хавицией не слишком ладили.

— Почему?

— Хавиция была благородного происхождения и обладала поистине огромной силой.

Женщина обернулась к окну, орел встрепенулся в ответ на движение.

— Посади его на жердь, пожалуйста, — попросила настоятельница.

Рыцарь забрал огромную птицу и перенес на жердь.

— Несомненно, этот орел взят из королевского питомника.

— Когда–то у меня был друг из королевской семьи, — произнесла она, скривившись.

— А каково происхождение Амиции?

Настоятельница поднялась.

— Сам ищи ответ на этот вопрос, — заявила она. — Мне совершенно неинтересно сплетничать о своих людях.

— Похоже, я вас разозлил.

— Мессир, чудовища из земель Диких убивают моих людей, среди нас есть изменник, чтобы защититься, мне пришлось прибегнуть к услугам наемников. Сегодня меня злит абсолютно все.

Она распахнула двери, и, прежде чем они за ней захлопнулись, он успел заметить Амицию.

Оставшись в одиночестве, капитан подошел к книге. Она лежала под витражом с изображением Иоанна Крестителя. Перелистывая страницы, он стал вчитываться в житие святого.

Архаичный язык труден для восприятия: он высокопарен, с непривычным построением фраз. Создавалось впечатление, будто какой–то школяр силился переводить с архаичного на готический и обратно, при этом допуская серьезные ошибки в обоих направлениях. Зато каллиграфия поражала безукоризненностью. На десяти страницах он не заметил ни одного неверного движения кисти. Кто стал бы трудиться над столь ужасной книгой?

Для него загадка фолианта слилась с секретом, спрятанным в уголках опущенных губ Амиции. Он принялся внимательнее рассматривать многочисленные иллюстрации.

Рассказ о святом Штерне предваряло замысловатое изображение его самого в красной мантии, отороченной белым и золотым кантами. Одеяние богато украшено, в руке святого — крест. В другой руке вместо сферы он сжимал призму, внутри которой находились миниатюрные фигурки мужчины и женщины…

Капитан обратился к тексту, пытаясь найти соответствующее описание: не это ли аллегорическое изображение ереси?

Красный Рыцарь выпрямился и захлопнул книгу. «Ересь меня не касается, — размышлял он. — Кроме того, кем бы ни была надменная старуха, уж точно она не тайная еретичка». Он неспешно зашагал по залу, саботоны громко стучали по каменному полу, мысли о загадочной книге не покидали его.

«А ведь она права, черт бы ее побрал», — подумал капитан.

 

ДАЛЬШЕ НА СЕВЕР — ЗОЛОТАЯ МЕДВЕДИЦА

Медведица плыла, пока хватало сил, потом пролежала весь день, промерзшая до костей и ослабевшая от потери крови и отчаяния. Детеныш обнюхивал ее и требовал еды, она заставила себя подняться и отправилась на поиски съестного. В поле убила овцу, ею и приглушили голод. Позднее на краю уже другого поля отыскались пчелиные ульи, мать с детенышем полностью опустошили восемь из них, перепачкались липким медом, но угомонились, только переев сладкого. Рану от меча она зализывала с медом в пасти. Люди рождались без когтей, вместо них они выковывали смертоносное оружие, похлеще, чем у любого создания из Диких.

Медведица пела дочери, звала ее по имени. Но детеныш только пищал, словно обыкновенное животное. Когда Лили немного оправилась, они снова двинулись на север. В ту ночь стало понятно — раны загноились. Она облизала их, запах был отвратительный.

Медведица попробовала приободриться, вспоминая лучшее из того, что было: самца Рассита, берлогу матери в далеких горах. Но рабство, длившееся слишком долго, что–то в ней надломило. Она не знала, смертельна ли ее рана. Не было ли оружие воина отравленным?

Для отдыха отвели еще один день, медведица ловила рыбу, какую–то незнакомую, с еле ощутимым солоноватым привкусом. Ей было известно, что в Великом океане соленая вода, может, в реке у морской рыбы весенний нерест. Ловля была успешной, даже для раненого зверя.

А вот ульев по краям полей они больше не встречали. Потревоженный человек–охранник стрелял в них из каменного укрепления. Ни одна стрела в цель не попала, но они предпочли удалиться.

Она не представляла, где они находятся, но инстинкт подсказывал — нужно двигаться на север. Да и река в верховье протекала по знакомым ей местам, к тому же весна напирала: становилось слякотно, началось таяние льда. Поэтому они продолжили идти на север.

 

СЕВЕРНЫЙ ТРАКТ — ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

Джеральд Рэндом, купец–авантюрист из Харндона, оглянувшись, остался доволен выстроившимися в ряд двадцатью двумя фургонами, как порадовался бы главнокомандующий за войско или аббат за монахов. Он окинул взглядом фургоны, раскрашенные в соответствии с цветами торговой гильдии, к которой принадлежал, — красным и белым. Колеса в человеческий рост разрисованы тщательнейшим образом: красные ободья и белые спицы; все боковины тоже бело–красные, кузова расписаны сценами из Страстей Христовых — заслуга его чрезвычайно одаренного шурина. Отличная задумка, замешанная на религии, а еще она обеспечивала то, что извозчики всегда будут выстраиваться в правильном порядке — каждый, независимо от того, умел он читать и считать или нет, знал, что Иисуса, сына Господня, сначала бичевали солдаты в караульном помещении, а уж потом ему пришлось нести свой крест на Голгофу.

Вместе с купцом отправлялись порядка шестидесяти надежных граждан, в основном торговцы тканями и ткачи, парочка работавших по найму ювелиров, с десяток ножевых дел мастеров, несколько оружейников, понемногу продавцов в розницу и бакалейщиков — все превосходно вооруженные и облаченные в доспехи, как и положено успешным людям. Сопровождали их десять умелых солдат, нанятых им лично, все под стать своему командиру — бравые вояки, и у каждого имелась королевская грамота, удостоверявшая, что ее хозяин нес воинскую службу у короля.

У Джеральда Рэндома такая тоже была. Когда–то он служил на севере, сражаясь с Дикими. А теперь возглавлял богатый караван с конвоем, следовавший на крупную ярмарку в Лиссен Карак, к тому же снаряженный в основном на его деньги; большинство фургонов тоже принадлежали ему. Есть надежда, что самый большой караван станет одним из лучших на ярмарке.

Жена Анжела опустила ему на плечо удивительной белизны руку.

— Фургоны тебя интересуют больше, чем я, — произнесла она с иронией.

«Хорошо, хоть не со злостью», — подумал Джеральд. И поцеловал ее.

— У меня еще есть время доказать обратное, миледи.

— Будущий лорд–мэр не берет с собой жену в конный поход, чтобы не почивать в фургоне, когда его великий северный караван ждут неведомые приключения! — посетовала она, поглаживая его руку под тяжелым шерстяным дублетом. — Не беспокойся, я найду, чем заняться.

Гильберт, самый пожилой и надежный из солдат–наемников, подошел и склонил голову, выказывая почтение, но не роняя собственного достоинства, — он умудрился поклоном выразить нежелание признавать авторитет начальства. Рэндом подобное поведение понимал так: «я служил великим лордам и самому королю, и, хотя сейчас ты командуешь мной, все же ты — не один из них».

Рэндом кивнул в ответ.

— Смотрел караван, — Гильберт мотнул головой в сторону фургонов, — нужно еще человек шесть.

Джеральд снова обернулся — собственные повозки, фургоны ювелиров, ножовщиков, по два у торговцев тканями и небольшая двуколка иностранного купца, господина Хаддана с великовозрастным и странноватым учеником Эдлом. Где–то сорок четыре.

— Даже с учетом людей ножовщиков? — уточнил он, удерживая руку жены, попытавшуюся незаметно ускользнуть.

Гильберт пожал плечами.

— Верно, они — порядочные люди.

Навскидку жалование еще для шестерых с грамотами обойдется ему приблизительно в прибыль от одного фургона. Огорчало и то, что теперь нельзя переложить хотя бы часть расходов на кого–то из купцов, поскольку те уже заплатили, и весьма прилично, за возможность следовать в его караване.

Более того, пройдя службу на севере, он знал обо всех опасностях, подстерегавших их во время путешествия. С тех пор они только множились, и никто ими не озаботился.

Рэндом посмотрел на жену, размышляя, не позволить ли Гильберту нанять еще парочку солдат. Он любил жену. И для ее спокойствия готов был пожертвовать большим, нежели прибыль от одного фургона. Да и о какой прибыли пойдет речь, если лишишься каравана или его разграбят?

— Есть у тебя кто–нибудь на примете? Тот, кого бы ты смог нанять прямо сейчас?

Гильберт улыбнулся, впервые на его памяти. Оказывается, наемник это умеет, и, что удивительно, улыбка не лишена приятности, ну чем не мирный обыватель.

— Ага, он как раз на мели. Предложу. Хороший человек, даю слово.

— Наймем шестерых, а то и восьмерых. Что–то мне не по себе, лучше подстраховаться. Деньги — не главное, — произнес он, заглянув в глаза жене.

Удовлетворенно отметил: сказанное ее успокоило. Теперь он предпринял все, чтобы развеять плохое предчувствие. Пока ученики и подмастерья ожидали в отдалении, он, не теряя времени, обнимал жену. Но, когда Гильберт попросил еще час на сборы — новобранцам нужно вернуть экипировку, так как они отдали доспехи в залог и теперь должны их выкупить, — Рэндом взял Анжелу за руку и повел на верхний этаж. Ведь в мире столько вещей, значащих намного больше денег.

Солнце стояло в зените, когда сорок пять фургонов, двести десять человек, восемнадцать солдат и купец–предводитель выдвинулись на север. Ему было известно, что их караван девятый по счету на Северном тракте — самый длинный и последний, отправившийся в Лиссен Карак, и, значит, доберутся они непосредственно к распродаже зерна. В своих фургонах он распределил товары так, чтобы на обратном пути загрузиться под завязку злаками и не остаться внакладе, что бы ни случилось. Была у него одна задумка — профессиональный секрет, благодаря которому он надеялся сорвать впечатляющий куш, возможно, самый крупный в истории города.

И все же предприятие было весьма рискованным. Удивительно, но, будучи богатым выскочкой, как называли его и ему подобных знатные лорды, Джеральд Рэндом не потерял вкус к авантюрам, как верны оставались своим пристрастиям и другие любители денег, мечей или женщин. К одному боку он прицепил меч, к другому — кинжал, имелся у него и небольшой круглый щит, достойный аристократа. Он улыбнулся. Победа или поражение — этот миг он ценил превыше всего. В путь. Жребий брошен, приключение началось.

Джеральд Рэндом вскинул руку, послышались одобрительные возгласы присутствующих. Отослав нескольких наемников вперед, он опустил руку и зычно крикнул:

— Тронулись!

Засвистели хлысты, кони, напрягаясь под тяжестью грузов, пригнули головы, отъезжавшие усердно замахали на прощание возлюбленным, женам, детям, снующим повсюду сорванцам и обеспокоенным кредиторам. Огромный караван уезжал, скрипя колесами, бряцая упряжью, унося с собой бьющий в нос запах свежей краски.

Оставшись одна, Анжела Рэндом опустилась на колени перед иконой Девы Марии и зарыдала. Слезы по щекам катились столь же горячие, каковой была ее страсть не более часа назад.

 

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

В битве с виверной погибли семеро. Их тела обернули в простые белые саваны — такова традиция ордена Святого Фомы. От трупов исходил тошнотворно–приторный запах разложения, его не могли перебить ни сильный аромат трав, ни горечь мирра, добавленного в лампады, развешенные в передней части часовни.

Весь боевой состав войска капитана, выстроившийся в нефе, тревожно переминался с ноги на ногу, словно столкнувшись с неожиданным препятствием. Стояли без доспехов и оружия, одежда некоторых поражала ветхостью. Немало было и тех, кто носил стеганки с кольчужными вставками, поскольку других курток у них не имелось, а один солдат и вовсе был босоног, чего стыдился. Капитан оделся скромно — черные чулки и короткий черный жупон, настолько плотно пригнанный, что ему с трудом удавалось согнуться, — последний писк моды с континента. Единственное, что свидетельствовало о его положении, — тяжелый ремень из золотых и бронзовых пластин, красовавшийся на поясе.

Бедность солдат особенно бросалась в глаза на фоне богатого убранства часовни, где даже раки и кресты были свежевыкрашены в пурпурный цвет. Вернее, пурпур обновили к Великому посту. Чего не скажешь о стоявшем сбоку от капитана ковчеге, край которого выступал из–под шелкового покрова: облупившаяся позолота, растрескавшаяся древесина. Да еще во всех подсвечниках, кроме канделябра на алтаре, горел свечной жир, а не воск, и его запах резко выделялся среди прочих.

Красный Рыцарь обратил внимание на Изюминку. Женщина нарядилась в платье и кертл. С той поры, как она появилась у них, он не видел ее в платье, а оно выглядело вполне прилично: из привозного с янтарно–красноватым отливом бархата, выцветшего самую малость, выделялась только свежая заплата с правой стороны груди.

«Там, где был пришит знак, указывавший на род ее деятельности — проституцию, — подумал он, перевел взгляд на распятие над алтарем, и хорошего настроения как не бывало. — Если Бог существует, то как допускает столько дерьма в мире и еще хочет, чтобы я его благодарил?» — Он пренебрежительно хмыкнул.

Стоявшие рядом солдаты опустились на колени, когда отец Генри поднял освященную гостию. Теперь капитан не спускал глаз с капеллана и наблюдал за ним до окончания обряда, в котором хлеб играл роль тела Христова. Даже окруженный своим скорбящим войском, он не мог не насмехаться над несуразностью происходящего. Размышлял от вынужденного безделья, верит ли худой как щепа священник хоть одному произнесенному им слову. Может, он лишился разума от целомудренной затворнической жизни среди монашек или, наоборот, от снедавшего его вожделения. Среди сестер попадались весьма миловидные, и, как всякий солдат, капитан понимал: чем продолжительнее расставание с прежними возлюбленными, тем менее привередливыми становились мужчины, оценивая женскую привлекательность. Кстати, говоря о…

Как раз в этот момент он поймал взгляд Амиции. До этого он на нее не смотрел, более того, старательно избегал, чтобы не показаться слабым, влюбленным, глупым, высокомерным, тщеславным…

У него был длинный список определений того, каким бы он не хотел казаться.

Ее пронзительный взгляд словно говорил: «Усмири гордыню. Преклони колени» — настолько явственно, что он испугался, не произнесла ли она этого вслух.

И опустился на колени. Она права — достойное поведение ценится не меньше благочестивых речей. А точно ли то была она? Посмотрела ли на него Амиция?

Рядом шевельнулся Майкл, отважившийся взглянуть на него. Капитан отметил улыбку оруженосца. Сэр Милус, расположившийся чуть поодаль, прилагал усилия, чтобы согнать с лица ухмылку. «Им важно, чтобы я верил. Ведь мое неверие разрушает их веру, а они нуждаются в утешении».

Служба продолжалась, солнце сходило с небосвода, почти горизонтальные его лучи отбрасывали сквозь витражи яркие разноцветные полоски света на белоснежные льняные саваны погибших.

Dies irae, dies ilia

Solvet saeclum in favilla

Teste David cum Sibylla!

Цветные полоски все расширялись, и у солдат перехватывало дыхание — словно ореол славы скользил по мертвым телам.

Tuba, mirum spargens sonum

Per sepulchra regionum,

Coget omnes ante thronum.

«Это просто игра света, суеверные глупцы! — хотел крикнуть капитан, хотя и сам ощущал благоговейный трепет, охвативший всех. — Они специально проводят службу в это время, чтобы усилить воздействие благодаря лучам заходящего солнца и витражам, — размышлял Красный Рыцарь. — Однако весьма сложно распланировать всю церемонию, да и солнце частенько светит необязательно под нужным углом».

Но даже священник то и дело запинался, читая молитвы.

Майкл всхлипывал и в этом был не одинок. По щекам Изюминки текли слезы, да и Плохиш Том выглядел крайне растроганным. Сквозь слезы он снова и снова повторял: «Deo gratias». Его грубый голос служил фоном голосу Изюминки.

Когда заупокойная служба закончилась, рыцари забрали тела из капеллы и на носилках, сооруженных из копий, спустили с холма, чтобы похоронить в освященной земле недалеко от придорожного креста рядом с мостом.

Подошел сэр Милус и опустил руку на плечо капитана — редкое проявление дружбы. Глаза были красные от слез.

— Понимаю, чего тебе это стоило, — произнес он. — Спасибо.

Йоханнес хмыкнул, кивнул, вытер лицо тыльной стороной рукава тяжелой куртки, сплюнул и заглянул ему в глаза.

— Спасибо, — сказал он.

Капитан лишь покачал головой.

— Все равно приходится хоронить. Служба их не оживила.

Процессия покинула капеллу через парадные двери, во главе шествовал священник, но в центре внимания была настоятельница, одетая в строгий, но дорогой черный хабит, с распятием из черного оникса, поблескивавшим белым золотом. Она кивнула, и капитан ответил вежливым поклоном. Безукоризненность черного хабита с надетым поверх восьмиконечным крестом словно подчеркивала простоту темно–коричневой рясы церковнослужителя, скрывавшей его тщедушное тело. Когда тот проходил мимо, Красный Рыцарь ощутил стойкий запах пота. Священник оказался не особо чистоплотным, и несло от него отвратительно по сравнению с благоуханием монахинь.

Сестры чинно следовали за настоятельницей. На службе присутствовали почти все обитательницы монастыря, числом более шестидесяти, облаченные в серые хабиты с восьмиконечными крестами своего ордена. За ними шли послушницы — еще шестьдесят женщин в светло–сером. Одежда некоторых мало чем отличалась от платьев мирянок, пригнанных по фигуре, у других — наоборот.

Несмотря на серые одеяния и сгущавшиеся сумерки, капитан без труда различил среди прочих Амицию. А когда отвернулся, то заметил, как лучник по прозвищу Подлый Сим кому–то помахал рукой и тихо свистнул.

И вдруг Красный Рыцарь словно очнулся: все вернулось на круги своя. Он улыбнулся и обратился к Йоханнесу:

— Накажи вон того, десять ударов плетью за неповиновение.

— Есть, милорд.

В тот же миг маршал ухватил солдата за воротник. Подлый Сим, девятнадцати лет от роду, не обзаведшийся подружкой, даже не дернулся. Знал, что попался за дело.

— Я что хотел… — заканючил он.

Но, увидев лицо Красного Рыцаря, покорно промямлил:

— Есть, капитан.

Взгляд командира уже сосредоточился на Амиции, а мысли витали в заоблачной выси.

Ночью все отдыхали. Солдаты — после неумеренных возлияний.

Пока Эмис Хоб давал храпака, Дауд Красный оперял новые стрелы и сетовал на «нездоровье», что в переводе означало «похмелье», причем настолько тяжелое, что ставило под угрозу боеспособность солдата. В большинстве случаев за подобное наказывали, но в день после похорон семерых товарищей выпала поблажка.

В лагере имелось собственное передвижное питейное заведение, принадлежавшее главному купцу–маркитанту, выплачивавшему кругленькую сумму за разрешение следовать со своими повозками вместе с войском и получавшему причитавшуюся ему прибыль, когда солдаты разживались деньгами. Сам же он закупал вино и эль в погребах крепости и городке у подножия Лиссен Карак — четыре улицы, названные Нижним городом из–за окружавших их невысоких стен, за которыми расположились аккуратные каменные дома с витринами магазинов. Здесь тоже гостеприимно принимали военных, таверна, известная в округе как «Солнце в зените», обслуживала посетителей не только в огромном общем зале, но и на улице. Причем торговля шла чрезвычайно бойко: за несколько часов продавались годовые запасы эля. Ремесленники, стараясь оградить детей от пагубного влияния, держали их взаперти.

Капитану не было дела до всего этого. Его заботило лишь одно — Гельфред решил в одиночку отправиться к верхней границе леса, а Красному Рыцарю вовсе не хотелось рисковать одним из ценнейших следопытов, не обеспечив ему должную охрану. Но найти людей для выполнения этого задания оказалось непросто.

Под моросившим дождем у полога своей палатки стоял Гельфред в плаще по колено, сапогах до бедра и тяжелой шерстяной шапке. Он нетерпеливо постукивал тростью о сапог.

— Если дождь не прекратится, отыскать эту тварь будет невозможно, — произнес егерь.

— Дай мне минут пятнадцать, чтобы найти нам хоть каких–то сопровождающих, — раздраженно настаивал капитан.

— Возможно, у нас нет и пяти.

Красный Рыцарь бродил по лагерю без доспехов — одевался второпях, потому что чувствовался себя не лучшим образом. Прошлой ночью он изрядно выпил и лег слишком поздно. Голова раскалывалась, по солдатам видел — ему еще терпимо, чего не скажешь про большинство из них. Были и те, кто продолжал напиваться. И немало.

Впрочем, ничего удивительного — он им сам и заплатил. Конечно, популярности и авторитета это ему прибавило, но теперь у них было за что купить выпивку.

Обычное дело.

Йоханнес сидел у входа в шатер.

— Похмелье? — поинтересовался капитан.

— Я все еще пытаюсь хорошенько нализаться, — ответил он и приподнял кубок в виде рога. — Присоединитесь?

Красный Рыцарь изобразил отвращение.

— Нет. Мне нужно четверо трезвых солдат, желательно, не новобранцев.

Йоханнес мотнул головой. Капитан почувствовал, что начинает злиться, и от этого горячая волна подступает к щекам.

— Если часовые пьяны, я им головы пооткручиваю, — раздраженно процедил он.

Маршал поднялся.

— Тогда вам лучше туда не ходить.

Их взгляды встретились.

— Даже так? Неужели все до такой степени скверно? — Он старался сдержаться, но скрыть гнев не удалось.

— Ты ведь не хочешь, чтобы они подумали, будто тебе нет дела до их чувств, капитан? — Йоханнес спокойно выдерживал его пристальный взгляд, хотя глаза у командира уже налились кровью. — Играть в дисциплину сейчас не самое лучшее решение, верно?

Красный Рыцарь присел на предложенный стул.

— А если сейчас на нас нападут из земель Диких, мы все станем покойниками.

Йоханнес пожал плечами.

— И что?

— Думал, нам уготована лучшая доля, — произнес капитан.

— Черт подери, так и есть! — воскликнул маршал и хорошенько приложился к кубку. — Какую игру вы затеяли, сэр? — Он зловеще рассмеялся. — Вы собрали под свое начало перетертых жизнью людишек, пообтесали кое–как, а теперь вам подавай не абы что, но, по меньшей мере, ангельский легион?

Капитан вздохнул.

— Чего уж там, согласился бы и на адский. Я непривередливый. — Он поднялся. — Но дисциплины от них все равно добьюсь.

Йоханнес шумно икнул.

— Оставь дисциплину на завтра, — назидательно произнес воин. — Не требуй ее сегодня. Прояви немного человечности, приятель. Позволь им попечалиться. Позволь им, черт подери, скорбеть сколько душе угодно.

— Мы скорбели вчера. Ради всего святого, мы даже в церковь ходили! Убийцы и насильники, оплакивающие Иисуса. Если бы не видел этого собственными глазами, то, расскажи мне кто подобное, я бы рассмеялся. — Сейчас капитан был самим собой — раздраженным и желавшим самоутвердиться юнцом. — Мы на войне. Нет времени скорбеть.

Йоханнес отпил еще вина.

— А сражаться каждый день — это мы можем?

Капитан, подумав, ответил:

— Да.

— В таком случае острог по тебе плачет. Мы не можем сражаться изо дня в день. Нам нужен отдых, капитан.

Красный Рыцарь поднялся.

— Теперь ты — комендант. Мне потребуется еще один маршал, чтобы заменить Хьюго. Повысить Милуса в звании?

Йоханнес сощурился.

— Спроси меня об этом завтра, — вызывающе произнес он, — а если еще раз задашь свой вопрос сегодня, клянусь святым Маврикием, я надеру тебе зад. Уяснил?

Капитан резко развернулся и поспешил уйти, опасаясь совершить что–нибудь такое, о чем потом будет жалеть, и отправился к Жаку, как поступал всегда, когда находился на грани срыва.

Но старый слуга — последний, прислуживавший его семье, — изволил почивать, упившись допьяна. Даже мальчишка Тоби, свернувшийся калачиком на полу в шатре капитана под кое–как наброшенным одеялом, безмятежно посапывал с зажатой в руке ножкой цыпленка.

Красный Рыцарь непозволительно долго смотрел на них, обдумывая, стоит ли их будить, и решил, что не стоит, поскольку оба еще не протрезвели, а значит, проку от них никакого. Попытался самостоятельно надеть доспехи, но оказалось, что дальше хауберга дело не продвигается. Тогда поверх кольчуги он натянул стеганку и взял с собой латные рукавицы.

Гельфред привел лошадей.

Вот так и получилось, что капитану пришлось скакать с егерем на пару по петлявшей вдоль реки дороге с больной спиной, растянутыми мышцами шеи и в расстроенных чувствах.

 

К СЕВЕРУ ОТ ХАРНДОНА — РАНАЛЬД ЛАКЛАН

Ранальд проснулся на рассвете. Старика уже не было, но он оставил оленью печень, зажаренную в озимом луке, — наслаждение гурманов. Горец помолился за старика, затем еще раз, когда обнаружил, что тот накрыл одеялом его скаковую лошадь. Свернув лагерь, Ранальд отправился в путь еще до того, как солнце взошло над горами.

Дорога была ему хорошо знакома, сотню раз они с королем проезжали по ней. Тракт вел на север вдоль Альбина, кроме участков, где великая река извивалась, словно бесконечная змея. Путь выпрямлялся настолько, насколько позволял рельеф местности, отклоняясь лишь из–за необходимости обогнуть высокие холмы да богатые поместья, и пересекал Альбин семь раз по семи огромным каменным мостам между Харндоном и Альбинкирком. Первый мост был в Лорике, второй в Чейласе — красивом городке с крытыми красной черепицей крышами, круглыми дымоходами, добротными кирпичными домами. Ранальд отлично отобедал на постоялом дворе под названием «Голова ирка» и уехал, пока эль не соблазнил его остаться на ночь. Пересел на своего высокого скакуна и снова отправился на север. Солнце стояло еще высоко в небе, когда он пересек мост Чейласа и отправился дальше настолько быстро, насколько позволял бег лошади.

Третий мост он миновал в кромешной темноте. Охранник не брал на постой — так предписывал закон, — но услужливо направил на фермерскую усадьбу на западном берегу.

— Расстояние меньше лиги, — разъяснил отставной солдат.

Ранальд с удовлетворением отметил, что стражник точно указал маршрут, поскольку ночи весной темны и холодны. Вдали на севере в небе забрезжила утренняя заря, его охватило странное чувство, которое не пришлось ему по нраву.

Усадьба Бэмптон оказалась богатой, простой горец не мог бы даже вообразить себе такого, но Ранальд привык к процветающим южным землям. Ему предоставили ночлег, угостили куском пирога с дичью и кружкой хорошего красного вина, а утром хозяин усадьбы лишь улыбнулся в ответ на предложение заплатить.

— Вы ведь королевский гвардеец? — спросил юноша. — Я… я бы хотел стать военным. У меня даже доспехи есть.

Он зарделся.

Ранальд посчитал невежливым рассмеяться в ответ.

— Хотели бы служить королю? — уточнил горец.

Молодой человек кивнул.

— Ротор Веней, — представился он, протягивая руку.

К ним спешно подошла хозяйка с сумкой.

— Я собрала вам кое–что перекусить в дорогу. Как говорится, что подходит пахарю, сгодится и рыцарю.

Ранальд поклонился.

— К вашим услугам, госпожа. Я — не рыцарь, а просто поданный его величества, отправившийся повидаться с семьей.

— Горец? — поинтересовалась она и хмыкнула, давая понять: сами по себе горцы далеко не всегда порядочные люди, но на этот раз ей попался хороший человек.

Ранальд еще раз поклонился и обратился к юному Готору:

— Практикуетесь ли вы с оружием, мессир?

Юноша расплылся в улыбке, а престарелая хозяйка рассмеялась:

— Он только этим и занимается. Не пашет, не жнет, даже на сенокос не ходит. Не заигрывает с девушками–служанками, не выпивает.

Она покачала головой.

— Госпожа Эванс! — воскликнул с раздражением Готор, словно укоряя нерадивого слугу.

Она вновь хмыкнула, на что–то намекая.

Ранальд кивнул.

— Не хотите ли скрестить со мной мечи, молодой сэр?

Через несколько минут они, оба вооруженные и одетые в жупоны, латные рукавицы и шлемы, стояли на заднем дворе дома в окружении работников усадьбы, сбежавшихся поглазеть на поединок.

Горец предпочитал сражаться топором, но на службе в гвардии короля требовалось умение обращаться с мечом. Четыре фута стали. У парнишки — Ранальд не относил себя к ветеранам, но заметил, что Готор каждым своим высказыванием подчеркивает его старшинство, — нашлась пара тренировочных клинков, возможно, выкованных кем–то из местных. Не слишком хорошо сбалансированные и довольно тяжелые, они тем не менее были вполне сносными.

Ранальд большую часть времени терпеливо ожидал в обороне, желая увидеть, как юноша будет на него наступать — характер мужчины проявляется в умении владеть мечом.

Парень проявил твердость. Опустив меч на плечо, он пошел в атаку из позиции, которую мастера фехтования окрестили «женской защитой». Он слишком открывался и, казалось, не понимал, что следовало бы занести клинок как можно дальше назад. «Подобного рода недочеты могут сыграть роковую роль, если ты избрал войну своей профессией», — подумал Ранальд. Но ему нравилась решимость юноши.

Уверенный в себе Готор рванул на сближение и атаковал без единого ложного выпада — без метания из стороны в сторону, увиливаний и напрасной траты сил. Ранальд резко прервал атаку, выбив меч у него из рук. Парнишка не стал дожидаться окончания контратаки и подался назад. Но горец плавным движением выбросил свой меч вперед, и тот оказался у головы противника, несмотря на стремительное отступление.

— Ого! — воскликнул Готор. — Отличный удар.

Дальше все повторилось. Хотя парнишка не имел наставника, он неплохо разбирался в технике боя. Знал много боевых приемов, но был почти несведущ в военных хитростях, впрочем, отличался храбростью и осмотрительностью — великолепное сочетание для столь молодого мужчины.

Ранальд задержался, чтобы написать для парнишки рекомендательное письмо.

— Передайте это лорду Глендоверу с наилучшими пожеланиями от меня. Возможно, год вам предстоит побыть пажом. Где ваши родители?

Готор повел плечами.

— Умерли, мессир.

— Что ж, тогда если госпожа вас отпустит, — произнес он.

Всю дорогу к четвертому мосту в Кингстауне Ранальд улыбался.

 

К СЕВЕРУ ОТ ХАРНДОНА — ГАРОЛЬД РЕДМИД

Гарольд Редмид с улыбкой посмотрел на спящего горца. Беззвучно собрал свои вещи, оставил воину лучшую часть оленьей печени, забрал пожитки брата, закинул за спину и направился к реке.

Старик обнаружил брата под полым бревном, где тот спал, закутавшись в потертый плащ. Он присел рядом и строгал деревяшку, прислушиваясь к звукам, которые доносились из земель Диких, до тех пор пока не проснулся его брат.

— Он был неопасен, — заметил Гарольд.

— Он был солдатом короля, а значит, угрозой каждому свободному человеку, — возразил Билл.

— Я тоже когда–то был солдатом короля, — сказал Гарольд. То был старый спор, который вряд ли когда–то закончится. — Вот держи, я оставил для тебя немного оленины и сидр, еще принес рыболовные крючки, двадцать отличных наконечников для стрел и шестьдесят дротиков. Не подстрели кого–нибудь из моих друзей.

— Аристократ всегда остается аристократом.

Пожилой мужчина покачал головой.

— Да пошел ты, Билл Редмид. Мерзавцы есть как среди знати, так и среди простолюдинов.

— Вся разница в том, что мерзавцу из простолюдинов ты можешь пробить башку дубиной.

Билл взял отрезанный острым ножом брата кусок хлеба.

— Сыра? — спросил Гарольд.

— Один лишь сыр в этом году и ем. — Билл прислонился спиной к стволу дерева. — Не всадить ли мне твоему дружку нож…

— Нет, ты этого не сделаешь. Во–первых, я с ним пил, и ничего с этим уже не поделаешь. Во–вторых, на нем кольчуга, и заснул он с кинжалом в руке, да и не думаю, что ты убьешь горца во сне, братец.

— Твоя правда. Иногда приходится напоминать себе, что мы должны сражаться честно даже против глупого врага.

— Да и местечко здесь для тебя я всегда найду, — произнес Гарольд.

Билл помотал головой.

— Знаю, брат, ты желаешь мне только добра. Но я такой, какой есть. Повстанец. Я здесь, чтобы завербовать новобранцев. Этот год будет важным для нас. — Он подмигнул. — Больше ничего не скажу. Но день скоро наступит. И мной руководит ирк.

— Ты и твой день, — пробормотал Гарольд. — Слушай, Уильям. Думаешь, я не знаю, что в буковой роще к северу отсюда ты прячешь пятерых пацанят? Я даже знаю, чьи это мальчишки. Новобранцы? Им всего–то по пятнадцать или шестнадцать лет! И тобой руководит ирк.

Билл пожал плечами.

— Нужда научит и калачи печь.

Гарольд устроился поудобнее.

— Знаю, ирки похожи на людей, — сказал он и махнул рукой. — Встречал их в лесах. Слушал, как они играют на своих губных гармошках. Даже торговал с ними.

Старик подался вперед.

— Но я — лесничий, а они убивают людей, Билл. И если ты на их стороне, то ты с Дикими, но не с людьми.

— Если Дикие не ограничивают мою свободу, может, я и с ними. — Билл взял еще хлеба. — У нас снова появились союзники, Гарольд. Пойдем со мной. Мы сможем изменить мир. Мне бы очень хотелось иметь надежный тыл, брат. Признаюсь, у нас есть несколько по–настоящему сложных дел. Одно из них — священник, и он хуже некуда. Ты считаешь меня жестоким?

Гарольд засмеялся.

— Черт подери, брат, я слишком стар. На пятнадцать лет старше тебя. И если уж на то пошло… Я лучше останусь со своим господином.

— Как ты можешь быть таким слепцом? Они угнетают нас! Забирают наши земли, наш скот, унижают нас…

— Оставь эти россказни для мальчишек, Билл. Против того, кто попытается меня унизить, найдется шестифутовый лук из тиса и верная стрела. Но это не значит, что я должен предать своего господина, который, к слову, лично обеспечивал пропитанием нашу деревню, в то время как другие голодали.

— Ну да, иногда хозяева хорошо обращаются со своим скотом.

Они посмотрели друг на друга, и оба одновременно ухмыльнулись.

— Значит, в этом году? — поинтересовался Гарольд.

Билл рассмеялся.

— Верно. Вот, дай мне руку. Я ухожу со своими мальчишками в леса и земли Диких. Может, еще услышишь о нас.

Он поднялся, и его длинный плащ на миг приоткрыл грязно–белое одеяние.

Гарольд обнял брата.

— У реки я видел следы медведя, это огромная самка с детенышем. — Он повел плечами. — Редкость для этих мест. Остерегайся ее.

Билл задумался.

— Береги себя, дурень, — произнес Гарольд и хлопнул брата по плечу. — Смотри, чтобы тебя не сожрали ирки и медведи.

— В следующем году, — напомнил Билл и удалился.

 

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Многие мили Гельфред вел их вдоль реки по дороге, которая все больше сужалась, становясь трудноразличимой. Наконец они проехали место, где сражались с виверной. Дальше дорога и вовсе исчезла. Больше не было полей, последняя крестьянская хижина давно осталась позади, и капитан уже не чувствовал запаха дыма в прохладном весеннем ветерке, который теперь отдавал лежалым старым снегом. Настоятельница не преувеличивала. Люди уступили эти земли Диким.

Иногда Гельфред слезал с лошади, доставал из–за пояса короткий жезл с серебряным набалдашником, четки и возносил молитвы, по одной за раз, затем торопливо возвращался в седло. Еще он клал на землю перед собой усохшую, усеянную шипами ведьмину стрелу, и она указывала направление, словно мечущаяся на поводке собака.

После этого они ехали дальше.

— Ты выслеживаешь чудовищ, полагаясь на тарабарские забубоны? — спросил капитан, нарушая затянувшееся молчание.

Они ехали гуськом по хорошо различимой тропе с сильно примятыми старыми листьями, однако вскоре и ее не стало. По всем признакам выходило, что они в землях Диких.

— С Божьей помощью, — ответил Гельфред и глянул на него, ожидая очередной остроты. — Мои познания указывают не на чудовище, теперь я выслеживаю человека или людей.

Красный Рыцарь скорчил гримасу, но решил промолчать насчет Бога.

— Ты чувствуешь их силу непосредственно? Или идешь по следу, как собака?

— Хотелось бы получить разрешение на покупку нескольких собак, — сказал Гельфред. — Хороших собак. Аланов, бладхаундов и гончую или двух. Я все же егермейстер. И если это так, то не отказался бы от денег, собак и нескольких слуг, но не из разведчиков или солдат.

Гельфред говорил тихо, на командира не смотрел, сосредоточившись на изучении земель Диких, так же как и сам Красный Рыцарь.

— О какой сумме идет речь? — поинтересовался капитан. — Люблю собак. Давай заведем собак! — Он улыбнулся. — А еще мне нравятся соколы.

Гельфред резко, до хруста в шее, повернул голову, отчего его лошадь вздрогнула.

— Неужели?

Красный Рыцарь захохотал. Его смех разнесся по лесу, словно звук трубы.

— Ты. верно, думаешь, что сражаешься против сатаны, не правда ли, Гельфред?

Он покачал головой, а когда повернулся посмотреть на егеря, тот уже спрыгнул с лошади и указывал на что–то среди деревьев.

— Святой Евстахий! Все молитвы ради этого знака! — воскликнул он.

За оголенными ветками мелькнула белая вспышка. Капитан развернул лошадь — задачка не из легких на узкой тропинке между древних деревьев — и вздохнул.

Старый олень не был белоснежным — это бесспорно, поскольку он был темнее видневшегося под его ногами клочка снега. Шерсть скорее цвета овчины, теплого белого, со следами долгой зимы. Но все равно он был белым, а его ветвистые рога с шестнадцатью отростками указывали на то, что это взрослый самец: величественный, высотой в холке не уступающий лошади. Старый и благородный и, по мнению Гельфреда, знак, посланный свыше.

Олень смотрел на них с опаской.

Для Красного Рыцаря это было существо из Диких. От его благородной головы исходила осязаемая сила — толстые нити, которые, словно паутина, в воображаемом царстве заклинаний связывали великолепное животное, землю, деревья и окружающий мир.

Капитан на мгновение зажмурился.

Олень развернулся и пошел прочь, копыта застучали по мерзлой земле. Затем он посмотрел назад, ударил копытом по жухлому снегу, перепрыгнул через повалившиеся стволы вечнозеленых деревьев и исчез.

Гельфред опустился на колени.

Капитан осторожно поехал между деревьями, поглядывая на ветки над головой и на землю, пытаясь призвать свою способность видеть в эфире, но в то же время борясь с этим искушением, как поступал всегда, когда сердце билось быстрее обычного.

Олень оставил следы. Красный Рыцарь посчитал это обнадеживающим знаком. Он без труда отыскал место, где стояло животное, и последовал за отпечатками туда, где оно повернулось и ударило копытом по снегу.

Его скаковая лошадь шарахнулась в сторону, и капитан погладил ее по шее и тихо произнес:

— Тебе не понравился тот зверь, правда, милая?

Подошел Гельфред, ведя свою лошадь в поводу.

— Что ты видел? — сердито спросил он.

— Белого оленя. С крестом на голове. Похоже, ты тоже его видел.

Капитан пожал плечами, егерь покачал головой.

— Но как ты смог увидеть?

Красный Рыцарь рассмеялся.

— Эх, Гельфред, неужели ты действительно уверовал в собственную святость? Может, передать девам из Лонни, что обет целомудрия тобой уже принят? Кажется, припоминаю одну черноволосую молодушку…

— Зачем ты все время святотатствуешь?

— Я не святотатствую, просто подшучиваю над тобой. — Он показал рукой в латной рукавице место, где олень ударил копытом по снегу. — Проверь тут своим жезлом.

Егерь поднял на него взор.

— Прошу прощения, но я — грешник, мне не стоит позволять себе важничать. Возможно, мои грехи настолько черны, что между нами нет ничего общего.

И снова капитан рассмеялся во весь голос.

— Может, я не такой уж и плохой, как тебе кажется, Гельфред. Думается, Богу вообще на все это насрать… но иногда я спрашиваю себя, неужели у него настолько плохо с чувством юмора? Нужно ко всему относиться проще.

Егермейстер кипел от гнева.

Красный Рыцарь покачал головой.

— Гельфред, да пойми же — я просто подшучиваю над тобой. Неприятности с Богом, если честно, у меня. Ты — хороший человек, делаешь все от тебя зависящее. А теперь… будь другом, проверь жезлом вот здесь, под снегом.

Охотник опустился в снег.

Капитан подумал, как должно быть холодно его коленям, несмотря на высокие сапоги.

Гельфред прочел вслух четыре молитвы — три раза «Отче наш» и один «Аве Мария». И, спрятав за пояс четки, посмотрел на Красного Рыцаря.

— Принимаю твои извинения, — сказал он, достал из–за пояса жезл, потянулся им к следу копыта, и внезапно его резко подбросило вверх, словно сработала невидимая пружина.

Придя в себя, Гельфред принялся раскапывать снег, не снимая перчаток. Глубоко копать не пришлось.

Там оказался труп мужчины. Умирал он медленно, от стрелы в бедре, которая разорвала артерию — они определили это по количеству крови, пропитавшей брэ и чулки и превратившейся в замерзший алый панцирь.

Его одежда была из неокрашенной шерсти, белая с сероватым оттенком, хорошей выделки. Колчан полон отличных стрел с наконечниками из закаленной стали: капитан доставал их одну за другой и проверял на своих наручах. Только эти стрелы стоили целое состояние.

В притороченном к поясу мертвеца кошельке обнаружилась сотня леопардов, в основном золотом и серебром, превосходный кинжал с рукоятью из бронзы и кости, набор столовых приборов в специальном футляре. Плащ с капюшоном были сшиты из такой же неокрашенной шерсти.

Егерь раскрыл плащ мужчины и достал цепочку с покрытым эмалью листком.

— Господи Иисусе! — воскликнул он и отстранился.

Капитан мечом разгребал снег вокруг, приподнимая старые ветки, лежавшие под ним. Вскоре он отыскал лук. Превосходный боевой лук, тяжелый, гладкий и мощный — не пострадавший от снега.

Расточительно пользуясь своей силой, распространяя ее все дальше и дальше, Гельфред искал стрелу, ставшую причиной смерти мужчины. В его распоряжении имелись труп, кровь и колчан. Их связи достаточно крепки, поэтому найти метательный снаряд было лишь вопросом времени, если только он не слишком далеко.

Нашелся тот неподалеку от дороги, там, где они с нее съехали, почти на их пути, под шестидюймовым слоем снега. Окровавленную стрелу вырвали из раны, и кровь примерзла к земле.

Она была почти такая же, как пятнадцать стрел в колчане.

— Любопытно, — заметил капитан.

Они по очереди стояли на страже, пока кто–то из них стаскивал с трупа одежду, цепочку, сапоги, ремень, нож — все.

— Почему никто его не сожрал? — рассуждал Гельфред.

— Здесь достаточно силы, чтобы отпугнуть любое животное, — ответил Красный Рыцарь. — Но почему убивший его не забрал одежду и стрелы? И нож? Признаю, Гельфред, это…

Егерь не поднимал глаз.

— В землях Диких живет много разного народа.

— Знаю. — Капитан нахмурился. — Я с севера, Гельфред, и видел тех, кто приходит из–за Стены. Каждый день они сновали за рекой. Их там целые деревни. Иногда мы громили их, но порой торговали.

— Он пришел не из–за Стены. — Гельфред посмотрел на капитана, ожидая возражений. — Он из тех мужчин и женщин, которые хотят свергнуть господ. Они говорят, что мы будем… то есть что они будут свободными.

Голос его прозвучал на удивление беспристрастно.

Красный Рыцарь поморщился.

— Он — повстанец? Лук? Амулет в виде листка? Их песенки я уже слышал. Знаю, есть те, кто призывает сжечь замки. Если бы я родился слугой, то прямо сейчас примкнул бы к ним с вилами. Но повстанцы? Люди, решившие сражаться на стороне Диких? Кто снабжает их деньгами? Как их вербуют? Какая–то бессмыслица. — Он пожал плечами. — Если начистоту, я всегда думал, что повстанцев плодят сами господа, желающие оправдать собственные злодеяния. Эдакий юношеский цинизм.

Гельфред тоже пожал плечами и отвел взгляд.

— Такие слухи ходят всегда.

— Ты ведь не какой–то там тайный повстанец, Гельфред? — Красный Рыцарь вынудил собеседника вновь заглянуть ему в глаза.

Егерь вновь повел плечами.

— Я не повстанец, но иногда весь этот безумный мир вызывает у меня желание убивать. — Он потупился, но внезапно его гнев вырвался наружу. — Нет, я не из них, но понимаю тех, кто считается вне закона, и тех, кто пришел из–за Стены.

Капитан улыбнулся.

— Наконец–то у нас с тобой появилось что–то общее.

Он перевернул закостенелый труп и, воспользовавшись острым ножом мертвеца, распорол его чулки. Срезал пояс с льняных брэ мужчины, пропитанных замерзшей кровью, и тоже забрал. Из тяжелой кожаной сумки, прикрепленной к седлу, капитан достал мешок и затолкал туда вещи покойника. Кошелек бросил Гельфреду.

— Купи собак.

Раздетым мертвец совсем не походил на солдата армии зла. Подумав об этом, капитан поджал губы. Он наклонился над покойником — таким же белым, как снег рядом с ним, — и вновь перевернул его. Смертельная рана зияла под рукой, удар нанесли прямо в сердце ножом с тонким лезвием. Капитан не торопясь изучал рану. Убийца подошел и добил его. И был так возбужден, что не заметил — жертва уже мертва.

— Уже мертва? — переспросил Гельфред.

— Крови маловато. Взгляни на его котту. Вот тут отверстие, а вот кровь. Но ее совсем немного. — Капитан пригнулся к самой земле. — Загадка. А ты что заметил, Гельфред?

— Экипирован он лучше нас.

— Дьявол хорошо платит, — сказал Красный Рыцарь, — или, возможно, всегда платит в срок.

Он осмотрелся вокруг.

— Это не то, зачем мы здесь. Давай вернемся к следу и разыщем чудовище. Гельфред, ты, выходит, можешь творить заклинания с ведьминым ядом?

Егерь отступил.

— Мне говорили — это невозможно. Но ошибались. Это как стойло от навоза очищать, главное — постараться, чтобы дерьмо не попало на тебя.

Капитан посмотрел на Гельфреда с уважением. В течение нескольких недель после того, как Красный Рыцарь нанял его, споры по религиозным вопросам определяли их взаимоотношения.

— А ты силен, — заметил он.

Не отрывая взгляда от деревьев, егерь покачал головой.

— Чувствую, мы нарушили равновесие, — произнес он, не обратив внимания на комплимент.

Капитан повел лошадь к поваленному стволу. Он мог бы сразу запрыгнуть в седло, но тело ныло, а шея болела от усилий виверны оторвать ему голову, да и похмелье все еще сказывалось. Поэтому лежавшее дерево пришлось весьма кстати.

— Тогда тем более нужно двигаться дальше. Мы не охотимся на повстанцев, Гельфред. Мы убиваем чудовищ.

— Милорд… — начал егерь, — у тебя есть собственная сила, ведь так?

Красный Рыцарь почувствовал, как мурашки пробежали по спине. Сбежать?

Спрятаться? Солгать?

— Да, — произнес он. — Немного.

— Интересно, — непринужденным тоном сказал Гельфред. — Итак, раз я исключил… повстанца из своего заклинания, то теперь могу сосредоточиться на другом существе. Они были связаны. По крайней мере, — егерь выглядел испуганным, — по крайней мере, мне так почудилось.

— Как думаешь, почему убили этого повстанца, Гельфред?

Охотник мотнул головой.

— Повстанец помогает чудовищу убить монашку, а затем его убивает другой человек.

Капитан вздрогнул. В груди похолодело, словно кольчуга под коттой вдруг коснулась голого тела.

— Не тронули ни денег. Ни оружия. — Красный Рыцарь огляделся по сторонам. — Полагаю, за нами следят.

Егерь кивнул.

— Как давно его убили? — спросил капитан.

— Два дня прошло, — уверенно произнес Гельфред, как бывает уверен только тот, кто знает, что прав.

— Бессмыслица какая–то, — провел рукой по бороде Красный Рыцарь.

Они вернулись к следу, и егерь, немного поколебавшись, свернул на восток.

Дальше помчались вскачь.

— Тот олень был знаком Божьим. Он указал на то, что повстанцы — не кто иные, как приспешники дьявола.

Капитан глянул на егеря, как отцы смотрят на своих малых детей.

«Все это весьма странно», — размышлял Красный Рыцарь, поскольку Гельфред был лет на десять его старше.

— Олень — создание из земель Диких, такое же, как и та виверна, но он позволил себя обнаружить, поскольку противостоит тем, кто помогает повстанцам. — Капитан пожал плечами. — Или что–то в этом роде, полагаю. — Они встретились взглядами. — Нам нужно понять, зачем существо из земель Диких помогло нам найти тело.

— Получается, ты — безбожник! — воскликнул егерь, скорее обвиняя, чем вопрошая.

Капитан внимательно осматривал леса.

— Не совсем, Гельфред, не совсем.

Неожиданно дорога сузилась, и разговор прервался. Гельфред поскакал впереди. Он оглянулся на капитана, словно подбадривая его, командир кивком дал понять, что понял. Дальше ехали молча.

Через несколько минут Гельфред поднял руку, спешился и провел ритуал. Древко в его руке разломилось надвое.

— Святой Евстахий, — дрожащим голосом проговорил он. — Капитан, оно рядом.

Красный Рыцарь заставил лошадь отступить на несколько шагов, чтобы кобыла егеря не мешала ему достать прикрепленное к стремени тяжелое копье. Гельфред потянулся за арбалетом и принялся его заряжать, стараясь не выпускать из поля зрения окрестности.

Капитан прислушался и попытался хоть что–то разглядеть в эфире. Он так и не смог ничего увидеть, но кое–что почувствовал и осознал, что чудовище тоже ощущает его. Внезапно накатила усталость.

Красный Рыцарь медленно развернул лошадь. Они находились на вершине холма — западный склон круто спускался к разлившейся речке. Следы терялись в потоке. На восточном склоне, по направлению к крепости, спуск был не так крут, но сменялся резким подъемом на гребень скалы, с которого они только что спустились. Капитан обратил внимание, что там полно валунов, за которыми можно легко спрятать даже повозку, причем некоторые велики настолько, что на их вершинах выросли деревья.

— Возможно, я поступил опрометчиво, — начал Красный Рыцарь.

И услышал звонкий щелчок — это Гельфред закрепил тетиву арбалета во взведенном положении.

Рыцарь не отрывал взгляда от огромного валуна размером с дом богатого фермера. От него поднимался пар, словно дым от полыхающего строения.

— Оно именно там, — произнес он.

— Благослови нас, пресвятая Богородица, ныне и в час смерти нашей. Аминь, — перекрестился Гельфред.

Капитан глубоко вдохнул и осторожно выдохнул, пытаясь успокоиться. Подходы к скале заросли карликовыми елями, везде валялись поваленные деревья, лежал снег. Отвратительная местность, если придется сражаться на лошади. К тому же он поехал не на Гренделе; под ним была обычная верховая кобыла, никогда не участвовавшая в бою.

И доспехов он не надел.

«Я — полный кретин», — раздраженно подумал он.

— Гельфред, — окликнул капитан, не поворачивая головы, — их там больше чем одно? Что там на нижнем склоне?

— Думаю, там еще один. — Охотник сплюнул. — Мой просчет.

Голос егеря прозвучал спокойно, и Красный Рыцарь почувствовал внезапную симпатию к охотнику.

— Это точно наш убийца? — поинтересовался капитан.

Не без гордости он отметил, что голос не дрогнул. Если ему суждено погибнуть, он не посрамит чести истинного дворянина. Что не могло не радовать.

Гельфред тоже оказался храбрым человеком.

— Тот, что наверху склона, и есть наш убийца, — ответил он. — Во имя Христа, капитан, кто они?

— Держись ближе ко мне, — скомандовал Красный Рыцарь. — Ты же егерь, Гельфред. Вот и ответь: кто они?

Он поскакал вперед по следу, ведущему на запад. Проехал мимо Гельфреда, даже ощутил исходившее от его лошади тепло. Дальше двинулся вниз по крутому склону прямо к речке, теперь он не видел валунов, лишь слышал, как что–то пришло в движение, — раздался грохот и треск.

Одним прыжком его лошадь преодолела поток. Он почувствовал ее страх. Да и сам был порядком напуган.

Проехал еще пять ярдов, заставляя ее бежать рысью. Она, между тем, все норовила свернуть. Десять ярдов. Капитан услышал всплески: Гельфред пересекал речку вброд вместо того, чтобы принудить животное ее перепрыгнуть. Он попытался развернуть кобылу, но та не подчинилась. Тогда Красный Рыцарь пришпорил ее с правого бока, и она наконец–то послушалась.

— За мной.

Взглянув на проделанный ими путь, он снова, прикидывая расстояние, развернул лошадь.

— Я спешусь, — произнес Гельфред.

— Заткнись.

Капитан пытался сосредоточиться, чтобы мысленно оказаться в зале Дворца воспоминаний. Он заставил себя закрыть глаза, не обращая внимания на доносившийся с вершины скалы на востоке грохот.

«Пруденция?»

Она стояла в центре зала — глаза открыты, он подбежал к ней, схватил протянутую руку и положил себе на плечо.

«Екатерина, Apec, Сократ!» — прокричат Красный Рыцарь и, кинувшись к нужному выходу, схватился за ручку, повернув ключ в тот момент, когда зал начат вращаться.

Замок, щелкнув, открылся. Распахнувшаяся дверь сбила его с ног, и он сильно ударился о мраморный пол. В этот раз ветер превратился в леденящий зеленый вихрь, а с противоположной стороны…

Некая сущность попыталась ухватить его за плечо, но он, влекомый ветром, заскользил по полу, существо налегло на дверь, не давая той захлопнуться. Он спрашивал себя, что произойдет, если она слетит с петель. Гадал, может ли он погибнуть в этом небольшом круглом зале. Выходило, что может.

«Здесь командую я!» — прокричал он, подогнув под себя колено, как если бы боролся с превосходящим по габаритам противником. Ухватившись за ключ, он кое–как сумел приподняться и надавить плечом со своей стороны.

Несколько протяжных ударов сердца казалось, будто он толкает застрявшую в грязи телегу, но вот дверь чуть поддалась. Всего на какой–то миг эта маленькая победа многократно увеличила его силу, словно факир раздул пламя. Он захлопнул дверь, как только нити силы сплелись, образовав единое целое, подобно паутине огромного паука.

Лошадь не слушалась, а чудовище уже преодолело половину холма, несясь вниз по дороге. Огромная туша крушила ветки деревьев по обеим сторонам, из–под когтистых лап летели комья земли.

Капитан старался не смотреть на голову монстра. Держал копье наперевес, ожидая подходящего момента.

Лошади — животные сложные; они выносливые, но возбудимые, а иногда еще и своенравные. Даже в лучшие дни его отличная скаковая кобыла бывала излишне разгоряченной и беспокойной, а теперь и вовсе желала лишь одного — убежать куда подальше.

С глухим щелчком Гельфред разрядил арбалет, болт впился чудовищу под длинный клюв, и оно пронзительно закричало.

Тридцать ярдов. Длина ристалища в замке отца. Удар должен быть выверенным. Противник — капитан никогда таких не видывал, но предположил, что он и есть пресловутый враг человека, — побежал размашистее, готовясь перемахнуть через ручей.

Демон.

Красный Рыцарь вогнал шпоры в бока лошади. Иногда с этими животными нужно поступать жестко. Кобыла рванула вперед.

Противник прыгнул, приземлившись у края потока, его крючковатый клюв нацелился капитану в лицо, передние лапы широко расставлены.

Рыцарю показалось, что ему удалось остановить чудовище, когда оно перепрыгивало речку, ведь он набросил над берегом великолепную сеть силы. Вот они: недоразвитые крылья, застывшее на морде выражение гнева, похожая на человеческую голова с костяным искривленным гребнем, брызги слюны. Но это длилось всего лишь мгновение — демон уже скидывал слабые оковы обездвиживания, словно разозленный и напуганный ребенок разрывает огромную паутину.

Красный Рыцарь нацелил копье в правый глаз чудовища, как если бы то была грудь соперника; мишень из латуни; верхний левый угол щита на столбе с перекладиной для отработки ударов. Острие, соскользнув с глабеллы, вонзилось в мягкие ткани глаза, и закаленная сталь длинного наконечника, ломая верхнюю и нижнюю кость глазницы, погружалась все глубже и глубже, принимая на себя вес человека и лошади под ним. Проткнутый, словно насекомое, приколотое к листу, демон попытался отпрянуть.

Древко копья разломилось.

Задние лапы непроизвольно подогнулись, и когтями передних чудовище принялось рвать лошадь, отделяя мышцы и сухожилия от костей, сдирая с бедного животного шкуру. Потеряв равновесие, капитан вылетел из седла и скатился с крупа лошади. Кобыла, душераздирающе крича, еще смогла встать на дыбы, и тогда монстр когтями выпотрошил ее, внутренности огромным комком вывалились на дорогу.

Демон наконец выпрямил задние лапы, а передними разорвал последние нити силы Красного Рыцаря…

Чудовище перестали занимать останки лошади, и оно обратило к капитану единственный оставшийся глаз, пылающий гневом так, что невозможно было разглядеть ни зрачка, ни нанесенного увечья. Ничего, кроме испепеляющего взгляда.

Ужас обрушился на капитана, словно удар обухом по голове, за какое–то мгновение став всеобъемлющим, лишив воли. Теперь он представлял собой не что иное, как сгусток страха.

И тогда демон нацелился на него, быстро привстав на задние лапы, но вдруг, словно марионетка с перерезанными веревочками, без признаков жизни рухнул на труп лошади.

Красный Рыцарь зажал рот рукой, надеясь подавить подступившую тошноту, но попытка оказалась неудачной, и он изверг все содержимое желудка на собственный жупон. Когда с рвотой было покончено, настало время восстановить дыхание после пережитого ужаса.

Немного придя в себя, капитан прокричал:

— Берегись! Там еще один!

Гельфред не спеша подошел к нему, держа кружку и не выпуская из рук заряженный и взведенный арбалет.

— Полно, уже прошло порядком времени, — покачал головой егерь. — Я успел прочесть молитвы по всем четкам, ожидая, пока ты придешь в себя. Не думаю, что второй демон на нас нападет.

Красного Рыцаря заметно трясло. Желая избавиться от привкуса рвоты, капитан сплюнул.

— Хорошо. — Он хотел добавить что–нибудь остроумное, но ничего путного придумать не смог, поэтому взял предложенную кружку. — Давно я тут преклоняю колени?

— Пожалуй, даже слишком, — ответил Гельфред. — Пора бы в путь.

Руки капитана сильно дрожали, и он пролил вино. Егерь поддержал его.

Красный Рыцарь стоял, вынужденно принимая помощь, и пытался унять дрожь. Затем отправился ополоснуться в реке. После случившегося он чувствовал себя обессилевшим. И каким–то не таким, как прежде. Он стал боязливым. Не ощущал себя тем человеком, который недавно сражался один на один с демоном — самым заклятым врагом всего рода людского, а от восхищения, выказываемого ему Гельфредом, тянуло опять сблевать.

«Завтра от меня всем достанется», — подумал Красный Рыцарь.

Егерь отрезал демону голову.

Капитана снова вырвало, на этот раз желчью, и он подумал, сможет ли когда–нибудь собраться с силами и сразиться с существом из земель Диких. Казалось, кости превратились в желе. А под ложечкой засосало, как напоминание о чем–то давно позабытом. Капитан смог определить, на что похоже это чувство: такое было, когда его избили родные братья. Избили и унизили. Он слишком хорошо помнил то ощущение. Они были младше. Они ненавидели его. Он сделал их жизнь невыносимой, когда узнал, что…

Красный Рыцарь сплюнул. Есть вещи, о которых лучше позабыть навсегда. В своих воспоминаниях он придерживался этого принципа. Страх понемногу отступил, как первым вестником прилива становится отлив.

Гельфред не смог заставить лошадь везти голову демона, а капитан не смог сосредоточиться и применить свою силу, чтобы хоть как–то помочь в этом егерю. Поэтому они обвязали голову веревкой и поволокли за собой.

Обратный путь обещал быть долгим. Через час позади них послышались завывания, и у капитана зашевелились волосы на затылке.

 

ЛИССЕН КАРАК — МОГАН

Моган смотрела, как убийца ее кузена медленно садится на лошадь и едет вверх по дороге. Она была охотницей, а не неистовым воином. Смерть кузена напугала ее, еще до случившегося она поняла, что не станет сражаться с людьми. Вместо этого Моган осторожно перебиралась от скалы к скале, держась подальше, чтобы ее не заметили, наблюдая за их продвижением зоркими глазами, приспособленными для выслеживания добычи на расстоянии в милю.

Когда они покинули место сражения и скрылись из виду, она быстро сбежала со скалы. Танксис выглядел жалким, после смерти его некогда мощное тело съежилось, труп уже облепили птицы.

Они отрезали ему голову. Жуткое зрелище. Моган запрокинула голову и завыла от гнева и печали. Услышав ее, появился ее брат. А с ним еще четверо охотников, все они были вооружены боевыми топорами или мечами.

Туркан посмотрел на труп сородича и покачал огромной головой.

— Варвары, — выплюнул он.

Моган потерлась плечом о его плечо.

— Его убил человек, в одиночку. Я решила не нападать на него. Он так легко прикончил нашего кузена.

Туркан кивнул.

— Некоторые их воины на самом деле внушают страх, сестренка. Да и у тебя не было оружия, чтобы пробить его доспехи.

— Он не носил доспехов, — поправила Моган, — но обладал силой. Нашей силой.

Демон задумался, втягивая носом воздух. Несколько раз прошелся к кромке воды и обратно, а его собратья стояли, не шелохнувшись.

— Могучий, — произнес Туркан.

Углубившись в свои мысли, он рассеянно вылизывал плечо там, куда добрался комар, укусив между чешуями. Насекомые. Как он их ненавидел. Беспомощно ударил по земле, подняв облако пыли. Затем нагнулся над останками кузена, вскинул переднюю лапу и вспышкой ярко–зеленого света испепелил труп.

Позже, когда они неслись через лес, Туркан обратился к сестре:

— Все вышло не так, как надеялся Шип.

Моган махнула когтистой лапой, показывая отсутствие всякого интереса к Шипу.

— Ты пытаешься управлять им, а он тобой, и поскольку он не один из нас, ты впустую тратишь силы, — едко заметила она.

Прежде чем ответить, Туркан пробежал около сотни шагов.

— Я так не считаю, сестренка. Думаю, он — та сила, которая способна поднять Диких, и мы должны быть с ним. Пока что. Но в этом вопросе он — слепец. Эта крепость. Эта Скала. Здесь мы — хозяева лесов от гор до реки, а Шип принудил бы нас оставить свои владения, чтобы напасть лишь на одно–единственное место. И теперь у Скалы появился защитник, и он обладает силой Диких. — Демон продолжал бежать. — Полагаю, Шип ошибается.

— Ты хочешь ухватить его за горло и завладеть его силой, — заявила Моган, — и это мы хотим вернуться на Скалу.

— Нет, не хотим, если цена окажется слишком высока. Я не Танксис.

Он перепрыгнул через поваленный ствол.

— Откуда у Скалы взялся защитник, который в то же время один из нас? — спросила Моган. — Почему мы не слышали о нем?

— Не знаю, но выясню.