Когда я открыла глаза, то почувствовала, будто лечу. Ночнушка обвивалась вокруг ног, и мимо проносились коридоры Стрэнвайна — темные, пыльные, некоторые освещенные газовыми лампами и тщательно убранные, какие-то знакомые, какие-то я не видела ни разу. Я вытянула вперед руки, чтобы ощутить движение воздуха, и радостно засмеялась, настолько меня переполняло чувство счастья. Я облетела часы, послушав их веселое тикание, и проскользнула в следующую дверь, где поднялась еще выше и пролетела над винтовой лестницей, не касаясь ступеней.

Меня окружила мерцающая уютная темнота, и далеко внизу я разглядела каменный пол собора, нас разделяла только прослойка холодного свежего воздуха. И где-то там внизу сидит священник. Он засмеется, когда увидит, что я летаю, мы оба посмеемся от души. Я вытянула руки вниз, к каменному полу, и приготовилась ощутить уже знакомое движение воздуха, но ничего не последовало: я не могла опуститься вниз. Я нахмурилась, попыталась загребать вниз, но меня, наоборот, тащило вверх, и пол стремительно удалялся. Я побарахталась еще некоторое время, но перед глазами померкло, сверкающая темнота сжалась в игольное ушко, пропала, и меня накрыло забытье.

Я пришла в себя, трясясь от холода и тяжело дыша. Все тело болело от соприкосновения с какой-то жесткой ледяной поверхностью, сырая ночнушка прилипла к груди. Я поняла, что лежу навзничь в луже, но более точно свое местоположение определить не могла. Затем зрение постепенно стало возвращаться, я разглядела, что вверху на потолке движутся какие-то тени, и почувствовала прикосновение мокрых, налипших волос на лбу. Пахло старым холодным камнем и стоячей несвежей водой, а от сводчатых стен еле слышно отдавался какой-то то ли гул, то ли шепот. Я заворочалась, и гул тут же прекратился.

— Племяшка, ты проснулась?

Я села. Оказывается, мы в зале собора, я лежу прямо на каменном полу у поручней лестницы, а рядом со мной, скрестив ноги, нервно смяв руками фалды пиджака и раскачиваясь взад-вперед, сидит дядя. Он улыбнулся и тут же обеспокоенно посмотрел на меня.

— Крошка Саймона, я так боялся, что ты уже не проснешься! Ты не собиралась уйти?

— Нет, дядюшка, — прошелестела я.

— Вот и славно, — отозвался он. — Это прекрасно. Люди должны уходить только тогда, когда совсем устали. Так лучше всего. Ты ведь еще не совсем устала?

— Да нет, не думаю. — Я совершенно ничего не понимала.

— Если бы ты ушла, то насчитала бы совсем мало лет, не так ли, племяшка? Это совсем не весело.

— Ага, — согласилась я и села, дрожа в промокшей сырой ночнушке. Хотя меня трясло не только от холода. — Дядюшка, — осторожно начала я, — а можешь мне рассказать, как я здесь оказалась?

Он нахмурился.

— Ты просто запуталась, племяшка. Иногда люди путаются. Они забывают что-нибудь важное и совершают ошибки. Ты забыла про лестницу.

Я обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь.

— Я забыла про… лестницу?

— Да. — Даже в темноте было видно, какие голубые у дяди глаза. — Ты захотела сойти вниз, но забыла про лестницу. И не захотела вспомнить. А потом захотела поспать и не проснулась. Ты просто запуталась. — Он качнулся назад. — Иногда люди путаются. Так и Марианна говорила.

Память потихоньку возвращалась ко мне, какие-то обрывки и картинки с каменным полом из собора. Я поднялась на ноги и посмотрела вверх на лестницу.

— Не забудь ничего снова, племяшка!

Солнечный свет заливал чумазые окна, я посмотрела на серые плиты под ногами, на поручень под рукой, вспоминая прикосновение гладкого прохладного камня к босым ступням и ощущение невесомости, когда парила над полом. Я попятилась и ошарашенно села на край каменной приступки, на которой когда-то стояли скамьи для прихожан. Я что, стояла, балансируя прямо на этом поручне?

— А когда я снял тебя вниз, ты сразу же заснула, так что пришлось раздобыть дождевой воды. Дождевая вода всегда пробуждает спящих людей. Но в этот раз она не помогла, и я испугался, что ты ушла. Но я решил ждать до последнего.

— Дождевая вода? — растерялась я. Мозг как-то с трудом соображал. Я никак не могла переключиться от воспоминаний о каменном полу и о том, что парила над ним.

— Вода из ведра, — объяснил он. — Собирала течь с крыши.

Я глупо уставилась на лужу на полу, провела рукой по хлюпающей ночнушке и затем понюхала ладонь. Вода стояла здесь уже немало времени.

— Спасибо, дядюшка, — поблагодарила я.

— Ты просто запуталась, — сказал он примирительно.

— Но дядя Тулли… — Я посмотрела вверх. — Как ты здесь оказался? Разве уже не поздно?

— Нет, совсем не поздно. Даже рано, так рано, что было поздно еще полчаса назад.

Я прикинула, что сейчас около двадцати минут после полуночи. Я проспала часовой звон. А спать легла где-то в девять или в половине десятого, точно не припоминаю. А что я делала в промежуток между девятью и двенадцатью? Даже подумать страшно, не уверена, что хочу знать.

— А почему ты был здесь, в соборе, дядюшка? — Глупый вопрос, если учесть, что я не знаю, как и зачем попала сюда сама.

— Часы! — громко пояснил он, так что его голос эхом прозвучал в куполе собора. — И тикание. Тикание часов — это так здорово. Ты точно знаешь, когда раздастся следующий щелчок, если только не забудешь их завести. С часами так просто, всегда заранее понятно, что они сделают. И они сообщают тебе о важных вещах, например, когда… Племяшка, тебе что, грустно?

Жуткая правда обрушилась на меня со всей своей разрушительной силой. Если бы дяде среди ночи не приспичило послушать тикание часов, от меня бы осталась только бесформенная изломанная куча тряпья на полу собора. И никого, кроме меня самой, нельзя в этом винить. Затем все мысли смыла волна холода и безысходной пустоты. Кажется, это называют отчаянием. Я вытерла мокрые глаза и только потом заметила, что дядя ждет, что я отвечу.

— Просто… Мне не нравится, что я запуталась, дядя Тулли, — призналась я. — А еще… мне очень холодно.

Дядя поднялся с пола и встал рядом, протянув мне свой пиджак. Я завернулась в него, он оказался уютным и теплым. Дядя как ни в чем не бывало сел рядом, но не слишком близко, затем вдруг потянулся ко мне и коротко похлопал меня по руке, словно успокаивая. На нем была огромная ночная рубашка ниже колен. Оказалось, он тоже босой.

— Думаю, пора рассказать тебе секрет, — вдруг сказал он задумчиво. — Можно ли? Наверное, можно. Даже нужно!

Его голос отдавался легким эхом от сводчатого потолка и понижался до едва различимого шепота.

— Иногда я сам запутываюсь.

Я не удержалась и улыбнулась ему.

— Спасибо, что поделился со мной, — сказала я. Затем моя улыбка померкла сама собой. — Как считаешь, может, не стоит никому рассказывать о том, что я… запуталась?

Дядя Тулли задумчиво покачался взад-вперед.

— Не знаю, не знаю, крошка Саймона. Кому не стоит говорить? Миссис Джеффрис носит нам чай, а Лэйн всегда знает, как будет лучше. Можно спросить у Лэйна…

— Ладно, проехали… — быстро согласилась я. Сейчас я была слишком встревожена и могла разволновать его, что было совсем не нужно. Будем надеяться, что чем меньше он об этом думает, тем реже будет упоминать. — Я могу тебя попросить кое о чем, дядя? Это важно.

Он весь подался ко мне, пронзительно засверкав своими голубыми глазами.

— Можешь довести меня до… комнаты Марианны? Ты ведь знаешь, как идти? Я не хочу больше запутаться или…

Я потупилась, изо всех сил стараясь не разрыдаться. В некоторых вещах очень тяжело признаться даже родному дяде.

— Я просто не хочу совершить еще одну ошибку.

— Да, конечно! Ты права. Тебе нужно вернуться в комнату Марианны. Так и сделаем. Пойдем скорее!

И я поплелась за ним. Он уверенно и споро шагал по извилистым коридорам, подол ночной рубашки хлопал вокруг его худых щиколоток. У двери в комнату Марианны он остановился, покачиваясь на пятках.

— Вот видишь! — счастливо сказал он. — Мы ничего не позабыли. Никаких ошибок!

— Нет, дядя. — Я открыла дверь и заметила, что изнутри в замочной скважине торчит ключ. Это сделала я сама. Больше некому. Но я этого не помню.

Дядя Тулли вошел в комнату матери, сложив руки и поворачиваясь вокруг себя, конечно, только в одну сторону — направо, как и я, когда искала Дэйви. Дрова в камине уже прогорели, но гардероб и стены все еще заливало легкое мерцание углей.

— Ты все тут убрала и вычистила, — громким шепотом заметил он. — Это прекрасно. Все так, как и должно быть. — И тут он нахмурился. — Но ты не сидишь! Это неправильно!

Я поспешно плюхнулась в кресло у очага, где я обычно посиживала с чашкой вечернего чая. И про себя посетовала, что теперь замочила обивку. Но дядино спокойствие важнее. Он же неотрывно глядел на меня, наблюдая, как я устраиваюсь поудобнее, и буквально засветился радостью, почти так же, как в день, когда я впервые пришла в мастерскую.

— Да, — сказал он. — Вот где надо сидеть. Это твое место. Так тому и быть.

Меня пронзила догадка. Возможно, в этом кресле перед камином когда-то сидела сама Марианна. Она никогда не предавала его.

— Дядя Тулли? — шепнула я. — Я могу поцеловать тебя на ночь? В прошлый раз я забыла спросить разрешения.

Он озабоченно нахмурился и одернул ночную рубашку. Затем подошел к креслу и резко подставил мне шею, крепко зажмурив глаза так, будто не хотел видеть чего-то ужасного. Я поцеловала заросшую колючей бородой щеку, и он тут же кинулся прочь к двери, размахивая руками.

Затем его голова показалась из-за дверного косяка.

— Дочурка Саймона, не забудь, завтра игра!

Когда его шаги стихли в темноте, я прикрыла дверь и надежно заперла ее. Затем повесила дядин пиджак на спинке кресла, чтобы он просох, взяла старое металлическое ведро, переложила в него несколько углей из очага и направилась с ним в ванную. Там открыла дверцу, украшенную розами, и забросила угли под цистерну с водой. Тихонько прокралась к комнате Мэри и повернула ключ в замке, хотя не очень боялась разбудить ее, — она всегда спала как убитая. После этого вернулась в ванную, тщательно отжала мокрую ночнушку и развесила у очага рядом с пиджаком дяди Тулли. Затем голышом села у камина, дожидаясь, пока разогреется вода, и наблюдая, как последнее тепло уходит из догорающих угольев.

Когда вода нагрелась как следует, я наполнила ванную и скользнула в нее, надеясь, что избавлюсь от жутковатого холодка внутри, который никак не хотел меня покидать. Расплела и очень тщательно промыла волосы, отскребла каждый сантиметр своей кожи, затем насухо вытерлась полотенцем и надела новую сухую ночную рубашку. Ленту от своего нижнего белья я привязала к столбику кровати, которая, кстати, оказалась мягкой и еще теплой. Но ложиться я не стала.

Стоя у кровати, я приняла важное решение. Если я буду жить во лжи, то не только ради себя. Еще осталось целых восемнадцать дней, и если это последние дни для дяди Тулли, то пусть, с Божьей милостью, они станут самыми счастливыми в его жизни. Я сделаю все, на что способна, и не пожалею саму себя. За окном взвыл трогвинд, но в этот раз как-то по-новому — в его голосе появились убаюкивающие, мелодичные нотки. Я завязала второй конец от ленты вокруг запястья и легла спать.

Следующим утром в библиотеке я провела пальцем по серой от пыли стене. Оказалось, что на ней нежно-розовые обои. На этот раз с разрешения Мэри я одолжила у нее старое платье, мы закололи волосы, надели фартуки, раскрыли все окна и принялись за уборку.

— Ну и видок у вас, мисс, — хихикала Мэри. — Просто умора!

Я могла только воображать. Мы выбивали подушки, занавески и ковры, пыль стояла стеной, и веснушки Мэри были уже не видны под слоем грязи. Когда время приблизилось к началу дядиных игр, я оставила Мэри сражаться в одиночестве, сняла косынку, фартук, и непричесанная, в том же самом платье пошла тропинкой через вересковые пустоши в Нижнюю Деревню, держа в одной руке корзинку, а в другой — дядин пиджак.

На полпути я свернула с тропинки, влезла на каменистый холм и разыскала убежище Дэйви. Там никого не было, но я положила книжку на камень, предварительно завернув в плотную ткань вместе с запиской и морковкой из огорода миссис Джеффрис. Может быть, какие-нибудь зверюшки первыми доберутся до морковки, но я надеюсь, что нет. Затем я вернулась на тропинку и продолжила путь в Нижнюю Деревню. Солнце грело так, что его прикосновение можно было ощутить кожей. В деревне меня ожидала странная картина: все двери заперты, окна закрыты, док не работает. Удивленная, я подошла к зеленой двери и позвонила в колокольчик.

Через несколько минут дверь распахнул Лэйн и тут же кинулся назад со всех ног. Он был весь мокрый от пота, темные слипшиеся локоны сосульками свисали у него надо лбом.

— У меня там… кое-что очень горячее! — сбивчиво крикнул он на ходу.

Я невозмутимо вошла и закрыла за собой дверь, аккуратно повесив пиджак дяди Тулли на крючок. Наверное, опять расплавляет серебро, подумалось мне. Хотела бы я посмотреть, как он это делает, но боюсь, он будет против. Я разбирала содержимое корзины, когда Лэйн вернулся, вытирая руки о замусоленную тряпку. Они были черными от копоти, прямо как в самый первый день, когда мы встретились.

— Готово, — довольно объявил он, а затем уставился на то, что я принесла. Это была старая бутылка из-под хереса, закупоренная пробкой. Он сердито нахмурился.

— Дядя любит лимонад? — быстро спросила я. — Вчера вместе с лодкой привезли лимоны, а в последние дни стоит такая жара, что я подумала, вдруг ему понравится. Но другой бутылки не было, а эту я нашла в кладовой уже пустую. И еще я принесла пирог.

Я стала сворачивать измятые простыни на кровати, где обычно спал дядя Тулли, изо всех сил стараясь не обращать внимания на то, с каким облегчением Лэйн опустил плечи.

— А где все? На улице просто ни души.

Он мгновение колебался, затем тихонько прикрыл дверь в коридор, так чтобы она не заскрипела.

— В Верхней Деревне произошло убийство, — сказал наконец он. — Прошлой ночью. Убийство с ограблением, точнее говоря. Местные комитеты встречаются, чтобы принять решение о том, что делать дальше, и поскольку в такой встрече могут принять участие все желающие, все отправились туда. Но лучше будет, если дядя Тулли ничего не узнает.

Я быстро оглянулась на закрытую дверь.

— Он в мастерской?

Лэйн кивнул и прошел дальше в комнату, по дороге прихватив бутылку, и начал ее пристально изучать.

— Можете угощаться, только расскажите, что же там стряслось.

Он криво улыбнулся и потянулся к полке со стаканами у стола.

— Это мистер Тернер. Он был болен и лежал в лазарете. Старик, ему совсем немного оставалось в любом случае. Но сегодня утром его обнаружили мертвым. Он лежал на полу, уже бездыханный, видимо, ударился головой.

Я вспомнила мистера Тернера. Он не очень-то дружелюбно повел себя при встрече, видимо, я ему не понравилась.

— Но он точно не просто упал? — засомневалась я. — Если он был болен и стар?

— Возможно. Не исключено. Но из лазарета кое-что пропало, а кроме того, разбили окно. Дело серьезное, ведь раньше у нас в деревнях и не слыхали о воровстве. Люди привыкли получать то, чего хотят, своим собственным трудом. Нужно будет как следует заняться этим.

Он задумался и плеснул себе лимонада.

— И еще, я проверил эту… Ну, то, о чем вы рассказывали, комнату за кухней со свечами, сервированным столом и прочим и… не думаю, что вам стоит дальше забивать этим голову.

— О, неужели? — Я подняла на него удивленный взгляд от одной из простыней, которую разглаживала. Даже под темным загаром было заметно, как Лэйн покраснел. Он стоял, потупившись, и глядел в свой стакан с лимонадом так, будто там показывали что-то интересное. Я не знала, чем было вызвано такое смущение, и не собиралась докапываться — я слишком ценила нашу мнимую «дружбу». — Ладно, если вы говорите, что все в порядке, то так оно и есть, — покладисто согласилась я.

Из-за недавних событий я, честно говоря, и думать забыла об этой злополучной комнате с ужином и горящим камином. Ведь самым опасным обитателем Стрэнвайна в итоге оказалась я сама. Я прошла к столу, чтобы забрать пробку от бутылки.

— А вы разве не хотите пойти на это собрание? Решить, что стоит делать?

— Нет, — отрезал он. — Кто-то должен быть с мистером Тулли.

— Вы могли бы оставить его со мной, если хотите.

— Да, наверное, мог бы.

И тут я поняла, что мы оказались очень близко: он не сдвинулся с места, когда я подошла за бутылкой, и продолжал стоять очень тихо. А дверь в коридор была закрыта.

— А ведь сегодня день мистера Элдриджа, — поспешно выпалила я, пытаясь заполнить возникшее молчание. — Он разве еще не здесь?

— He-а. Скорее всего, он тоже пошел на собрание. — Его голос стал еще ниже, чем обычно. — Сегодня день завода. Вам понравится.

— Да?

— Ага.

И снова молчание. Я стояла, держа корзину, Лэйн был в нескольких сантиметрах от меня. И никто из нас не отходил. А затем он разлепил губы и спросил:

— Вы что, так загорели, или это просто грязь?

Я собралась с духом и посмотрела прямо в серые глаза, в упор глядящие на меня. Оказалось, я едва достаю ему до плеча.

— Я убиралась в библиотеке Марианны. Готовилась к вечеринке.

— Понятно.

— И я потеряла шляпу. Нигде не могу ее найти, — пролепетала я.

У него были очень длинные, пушистые ресницы, и он так пристально смотрел куда-то рядом с моим носом, что казалось, будто он вот-вот поднимет руку и ткнет в него пальцем. Я вздохнула и почувствовала запах пота, дыма, раскаленного металла и его самого. Его запах. Если идея насчет пряника принадлежала ему, игра уже становится нечестной.

— А я думала, день завода в четверг, — еле слышно прошелестела я.

— Это же для часов, — ответил он, не сводя с меня взгляда и почему-то улыбаясь.

Тут дверь в коридор резко распахнулась. Я немедленно уткнулась в корзину, изображая занятость, но Лэйн не двинулся с места.

— Приветствую, — сказал Бен Элдридж.

Я обернулась к нему.

— Добрый день, мистер Элдридж.

— И вам доброго дня. — Он уверенно вошел в комнату, громко захлопнув за собой дверь, какой-то взъерошенный и непривычно небритый. — Мисс Тулман, вы сегодня просто очаровательны, — заметил он. — Мне кажется, Стрэнвайн вам очень подходит. — Затем он тяжелым взглядом посмотрел на Лэйна. — Мистер Купер осмотрел тело и вынес вердикт, что это все же несчастный случай. Пропавшие бутылки нашли в другом месте, их просто переставили. Так что нет необходимости обращаться к мистеру Бэбкоку. Похороны состоятся сегодня вечером. — Он снова повернулся ко мне и улыбнулся: — А разве сейчас уже не время игры? И мне дважды повезло. День завода выпал на мой день, а еще рядом будете вы. Вы позволите, мисс Тулман?

И он подставил руку калачиком. Мы направились в мастерскую, и мне ничего не оставалось, как опереться на предложенную руку, и оставить Лэйна плестись позади.