Я стремительно иду к краю площади, где земля резко превращается в практически отвесную скалу, у подножия которой гавань, доки и корабли, блестящие в свете восходящей луны. Небольшие рыболовные лодки и огромные промысловые суда пришвартованы на зиму; лед намерзает на торчащие из воды столбики. В некоторых окнах мерцает свет от свечей, но большинство домов стоят в темноте и тишине. Фонари небрежно качаются, пока моряки и портовые рабочие направляются домой.

На пустом замерзшем причале я замечаю парочку, сплетенную в страстном объятии.

Так просто. Так несправедливо.

По открытой площадке разносится музыка, и в дальней части площади образовались пары для танцев. Вокруг играющей группы на высоких шестах ярко горят факелы. Несмотря на веселье, я чувствую тяжесть взглядов, направленных мне в спину. Я предоставил материала для сплетен в Лунной гавани на дни вперед. Путем предотвращения нападения мне удалось получить контроль над ситуацией и потребовать сотрудничества, но из-за моментного раздражения я сейчас вот-вот пущу все коту под хвост.

Мне не следовало уходить оттуда так, как я ушел. Я представляю себе отца, который говорит: «Люди могут раздуть скандал из одного слова. Из одного взгляда. Ты, сын, не должен давать им повода ни тем, ни другим».

Харпер возникает рядом со мной. Я не смотрю на нее, поскольку не уверен, что хочу сказать.

Девушка наверняка чувствует мое дурное расположение духа, потому что тоже молчит.

Мне кажется, что я должен перед ней извиниться, но, скорее всего, ей бы тоже это сделать не помешало. Мы стоим вместе и смотрим на воду, на усыпанное звездами ночное небо. По бухте проносится ветер и свистит между нами, спутывая мои волосы и приподнимая юбки Харпер. Тишина длится долго, пока мое раздражение не начинает растворяться и наше молчание не становится более простым и теплым.

– В замке, – в конце концов говорю я, – музыка никогда не меняется. Каждый сезон мелодии повторяются снова и снова, вне зависимости от того, что я делаю.

Харпер молчит; музыка с противоположной стороны площади наполняет воздух, приглушенная поскрипыванием лодок и мягким шумом волн.

– Раньше мне нравилась музыка, – продолжаю я, – и моей семье тоже. Инструменты играют каждый день, потому что отец так велел. Музыка сопровождала каждое торжество, каждое событие, каждый рассвет. Когда-то я ее любил.

Девушка продолжает молчать, но я могу видеть контур ее профиля. Харпер немного повернулась, чтобы посмотреть на меня.

Я направляю взгляд на бухту.

– Теперь я ненавижу музыку.

Девушка выдыхает то ли в знак солидарности, то ли в знак примирения.

– Но здесь музыка новая, – говорит Харпер. – Другая.

– Да.

– Приглашение на танец не было рассчитано на то, чтобы получить признание людей. Ты просто хотел отвлечься от проклятия.

Харпер права, но из ее уст мои мотивы звучат несерьезно, особенно если учесть наши цели. Я хмурюсь.

– Ладно, – произносит она. – Научи меня.

Я смотрю на девушку, приподняв бровь.

Харпер облизывает губы.

– У меня будет плохо получаться. Когда я была помладше, мой физиотерапевт порекомендовал занятия балетом для тренировки мышц и улучшения равновесия, но я ненавидела балет. У меня отвратительно получалось. Маме приходилось подкупать меня занятиями верхом, чтобы я ходила на танцы.

Подкупать, чтобы заставить ходить не на что иное, как на танцы. Это так в стиле Харпер.

Я протягиваю руку:

– Позволите?

Харпер смотрит на мою руку в нерешительности.

Я жду.

Наконец в моей ладони оказываются ее мягкие и легкие пальцы. Я разворачиваю девушку к себе лицом, затем опускаю ее руку к себе на плечо. У Харпер перехватывает дыхание. Она становится очень неподвижной, и я даже не уверен, что она дышит.

Я подступаю ближе, до тех пор пока юбки Харпер не касаются моих ног, и кладу руку девушке на талию.

– Я приглашаю вас на танец, а не тяну на веревке за лошадью. – Я театрально вздыхаю. – Вам обязательно выглядеть так, будто вас пытают?

Это заставляет Харпер улыбнуться, и улыбка наверняка тянет швы на ее щеке, потому что тут же исчезает. Свободная рука девушки зависает в воздухе, словно она решает, оттолкнуть меня или нет.

Девушка сильно напряжена. Она слезла вниз по шпалере и метнула нож в Лилит, но боится танцевать.

– На нас все смотрят? – шепчет Харпер.

Весьма вероятно, но я не поворачиваю голову, чтобы проверить.

– Сомневаюсь, – отвечаю я, а затем стараюсь говорить теплее: – С наступлением ночи темнеет, и мои глаза видят только вас.

Харпер заливается краской, а затем немного встряхивает головой и смотрит в сторону бухты.

– Да ты настоящий мастер. И сколько девушек с тобой танцевали?

– Какое количество вас упокоит? Дюжина? Сотня? – Я выдерживаю паузу. – Нисколько? Все?

– Ты уходишь от ответа.

– У меня нет ответа. Кто вообще считает такие вещи? К тому же вы должны знать, что я танцевал с девушками еще до того, как меня прокляли. – Я пододвигаюсь ближе к Харпер. – С уверенностью могу сказать, что я никого никогда не учил танцевать на краю обрыва в Лунной гавани.

– Я стою, а не танцую.

– Это все часть урока. Закройте глаза.

Харпер хмурится, но закрывает глаза. Я прижимаюсь к ней еще ближе, пока между нами едва остается место, чтобы дышать. Мы не двигаемся, а просто стоим, зажатые между тихими звуками гавани и громкой мелодией, разносящейся по площади.

Момент навевает на меня воспоминания, и я продолжаю оставаться неподвижным.

– До проклятия, – говорю я, – я иногда танцевал со своей сестрой…

– С Арабеллой?

Меня удивляет, что она запомнила ее имя.

– Нет. С Арабеллой – никогда. У нее всегда было предостаточно поклонников, но не хватало властности, чтобы поставить их на место. Я говорю о своей младшей сестре – Изадоре.

Мой голос становится низким из-за одолевающих меня чувств.

– Ей едва исполнилось четырнадцать, когда главный маршал реки Бун захотел жениться на ней. Он был старше ее в три раза. Когда он приезжал с ухаживаниями, Иза скармливала ему оправдания о каких-нибудь семейных делах, а потом искала меня, чтобы ходить за мной хвостом.

Я умолкаю. Не знаю, зачем я вообще поднял эту тему.

Харпер открывает глаза. Ее пальцы расслабились у меня на плече, и теперь рука спокойно лежит вдоль моей. Талия девушки мягко изгибается под моей ладонью.

– Вы были близки.

– Нет. – Я качаю головой. – Я был наследным принцем, и меня воспитывали отдельно от сестер. По правде говоря, я очень редко ее видел.

Я моргаю и вижу сестру перед глазами, и то, в каком состоянии я ее нашел после первой трансформации. Тело Изадоры не лежало рядом с телами других членов семьи.

По сей день я гадаю, пыталась ли она меня найти. Как будто вовсе не я был причиной тех ужасных разрушений, от которых ей следовало бежать.

Глаза Харпер полны сочувствия.

– Мне жаль, Рэн.

– Это было довольно давно. Не знаю, что заставило меня заговорить об этом, – произношу я, испытывая угрызения совести и чувствуя себя потерянным; я моргаю и встряхиваю головой, желая отогнать навязчивые воспоминания. – Так на чем мы остановились?

– На уроке танцев.

– А, да. – Я наклоняюсь ближе. – Закройте глаза.

Харпер слушается. Мы все еще неподвижны, но беседа – или же жалость – отвлекли девушку. Я делаю шаг вперед, мягко толкая Харпер рукой, и девушка поддается, отступая назад слишком быстро.

– Помедленнее, – мягко наставляю я, крепче удерживая за ее талию. – Не бегите от меня.

– Прости. – Харпер распахивает глаза. – Я предупреждала, что у меня плохо с танцами.

Я мотаю головой:

– Глаза закрыты.

Харпер подчиняется, и это чудо.

– Еще шаг, – говорю я, – а затем три вбок, три назад.

Движения девушки медленные и дерганые, но она остается в кольце моих рук, позволяя мне вести. Постепенно, шаг за шагом, Харпер расслабляется в танце. Наши шаги начинают попадать в такт музыке с площади. На мгновение я позволяю себе забыть о проклятии, и мы просто танцуем в лунном свете на краю обрыва, окруженные ночным воздухом.

Песня заканчивается, сменяясь более быстрой и оживленной. Я останавливаюсь, и Харпер тоже. Глаза девушки открываются, и она смотрит на меня.

– Эта слишком быстрая, – тихо замечает она.

– Можем подождать следующую.

Я жду, что Харпер отпрянет, но она этого не делает.

– Мне кажется, часть танца, где мы стоим, – моя любимая.

– И ее вы освоили мастерски, – улыбаюсь я.

Глаза Харпер слегка прищуриваются, выхватывая отблески лунного света.

– А ты не такой высокомерный, каким кажешься.

Я замираю.

– Ты умеешь быть очаровательным и пускать пыль в глаза, – продолжает Харпер, – такой Рэн мне нравится больше.

– Такой Рэн?

– Такой, который не замышляет что-то, а просто делает, – поясняет Харпер. – Например, как с рассказом про Изадору. Ты говорил так, будто она была младшей надоедливой сестрой, но, мне кажется, тебе это нравилось. Или как ты не даешь Грею напасть на Лилит. Поначалу я думала, что это из-за гордости, но это не так. Ты его защищаешь.

Оценочное суждение Харпер напоминает мне о том, что говорил Грей, когда мы стояли в снегу возле трактира и я в шутку грозился его высечь за сон во время дежурства. Командор сказал тогда, что король бы так и сделал, но не я. «Не думаю, что вы бы так поступили», – отметил Грей.

Тогда ремарка командора заставила меня почувствовать себя слабым. Замечание Харпер таких чувств не вызывает.

– И ты неожиданно терпеливый, – продолжает Харпер, – для человека, который ожидает, что все будет сразу сделано по его приказу.

Она не права. Мои плечи напрягаются, но в то же время я не хочу, чтобы Харпер останавливалась. Как всегда, ее слова попадают мне прямо в сердце, но я не чувствую их резкости, а наоборот, мне становится тепло.

– Меня еще никогда не называли терпеливым.

– Но так и есть, хоть и не в привычном смысле этого слова.

– А в каком смысле?

– Ты стоишь сейчас здесь и не заставляешь меня чувствовать себя глупо за то, что я не умею танцевать. – Харпер запинается. – И я не чувствовала себя глупо, когда просила тебя показать мне, как стрелять из лука.

– У вас это неплохо получилось, – замечаю я искренне.

Голос Харпер становится тихим.

– И ты не относишься ко мне так, будто я не могу ничего делать.

– Неужели? – Я отпускаю руку девушки, чтобы откинуть прядь волос с ее лица. – Вы убедили меня в том, что можете делать все что угодно.

Харпер краснеет.

– Давай без комплиментов.

– Это не комплимент. – Я позволяю пальцам соскользнуть по линии подбородка, наслаждаясь мягкостью ее кожи.

– Даже сейчас, – говорит она, – ты здесь рискуешь нашими жизнями, веря в то, что я помогу твоему народу, хотя ничего обо мне не знаешь. Когда ты, по идее, должен в замке кормить меня виноградом и пытаться влюбить меня в себя.

– Кормить виноградом? – переспрашиваю я. – Этого было бы достаточно?

– Красный виноград – это заветный ключ к моему сердцу.

Мой большой палец описывает круг по контуру губ Харпер. Ее дыхание сбивается, а ее свободная рука поднимается, чтобы схватить меня за запястье.

Я замираю. Она снова оттолкнет меня, как это было в трактире.

– Подожди. Просто подожди, – шепчет Харпер, и ее губа изгибается, когда она повторяет мои же слова, сказанные ранее: – Не беги от меня.

– Не сбегу.

К моему удивлению, я замечаю слезы, сияющие бриллиантовым блеском на ее ресницах.

– Я хочу тебе верить. – Харпер говорит так тихо, что ее голос почти теряется в шуме ветра. – Я хочу… Я хочу знать, что все по-настоящему, что ты не пытаешься обмануть меня, чтобы снять проклятие.

Не понимаю, как она может одновременно наполнять меня надеждой и страхом. Я кладу ее руку себе на грудь и наклоняюсь настолько близко, что мы дышим одним воздухом. Мои губы скользят по ее губам.

Это едва можно назвать поцелуем, но Харпер приближается ближе ко мне, и я ощущаю тепло ее тела.

Мне отчаянно хочется большего. Хочется узнать, насколько далеко может завести возникшее влечение. Но я и раньше доходил до этого момента. Единственное, что отличает настоящее от прошлого, – это то, что я никогда не испытывал такого сильного притяжения.

Я отстраняюсь, а затем прижимаю губы ко лбу Харпер.

– Я тоже хочу знать, что все по-настоящему, – говорю я.

Тело Харпер замирает в моих руках, а потом девушка кивает. Голова Харпер падает мне на плечо, и ее лицо оказывается настолько близко к моей шее, что я чувствую тепло ее дыхания. Я кладу одну руку ей на талию, а другую – на плечо.

Мой голос у виска Харпер звучит низко:

– Стоит ли мне дать страже распоряжение насчет лошадей?

– Пока нет, – отвечает девушка. – Хорошо?

– Конечно.

Я стою и держу ее в своих руках, пока музыка не затихает, а ночь не становится слишком холодной. Тем не менее на душе у меня тепло, и моему сердцу хочется петь.

Мы возвращаемся в Замок Железной розы поздно. Звезды украшают небо, и факелы, установленные по периметру замка, горят, освещая места, где некогда стояли стражники.

Грей и Джемисон забирают лошадей, а я веду Харпер через главный зал к центральной лестнице. Воздух наполнен молчанием из-за усталости, и никто его не нарушает. Впервые между нами нет напряжения.

Мы останавливаемся перед дверью в комнату Харпер, и она поднимает на меня взгляд:

– Мы завтра будем делать то же самое?

Я не могу определить по ее тону, то ли она сгорает от нетерпения, то ли напугана, то ли просто слишком утомилась.

– Нет. Я направлю Грея с посланием к главному маршалу Силери Хилл, который мы посетим через три дня. Я хочу дать время новостям распространиться.

– Так мы пока будем здесь?

– Если вы находите это приемлемым.

– Может, мы могли бы закончить наш урок? Я немногому научилась.

– Урок танцев? – уточняю я с удивлением.

Харпер шлепает меня по руке.

– Урок стрельбы из лука! – Девушка слегка краснеет и добавляет: – Но танцы тоже можно.

– Все, что пожелаете.

– Мне, пожалуй, пора идти спать, – говорит Харпер, но медлит, даже не порываясь, чтобы открыть дверь.

Я тоже медлю, теряясь в догадках, стоит ли расценивать это как приглашение закончить то, что мы начали тогда на обрыве в Лунной гавани. Я точно не уверен, что изменилось между нами. Может быть, возникло взаимное доверие или уважение, или мы просто увидели друг друга в новом свете. Не уверен, что это важно. Я знаю только то, что мне хочется взять Харпер за руку и отвести в ее покои, сесть рядом с ней и делиться секретами. Мне хочется запустить пальцы в ее волосы и пробовать ее кожу на вкус.

Не помню, когда я в последний раз чувствовал такое сильное желание. Если честно, я не уверен, что вообще чувствовал что-то подобное в своей жизни.

Дверь в комнату Фреи приоткрывается. Харпер вздрагивает и отступает на шаг.

Глаза Фреи округляются.

– О! – Она приседает в реверансе и тихо добавляет: – Ваше Высочество. Миледи. Прошу прощения. Я хотела развести огонь в вашей спальне.

«Какое совпадение, – думаю я. – Я тоже хотел сделать что-то подобное».

Я поворачиваюсь к Харпер до того, как мои мысли забредут еще дальше.

– Мне стоит дать вам отдохнуть. – Я кланяюсь, затем беру руку Харпер и целую. – До завтра, миледи.

Мне требуется все самообладание, чтобы уйти.

Мои покои похожи на темную шахту, если не считать маленького огонька, догорающего в камине. В первый сезон в это время я уже спал, вымотавшись после охоты с королем и его приближенными – людьми, которые не подозревали, что их ждет. Меня и сегодня одолевает усталость, но она ничто в сравнении с трепетом предвкушения, разбегающимся по моим венам.

Я не зажигаю свечи, наслаждаясь тишиной после суетного дня. Снимаю оружие, браслеты и латы, затем начинаю расстегивать куртку.

Из груди вырывается глубокий вздох. Надежда – непозволительная роскошь для меня. Я не могу осмелиться надеяться.

Тем не менее в моей груди все равно расцветает она – крошечный бутончик, предвестник весны, его лепестки осмелились раскрыться и показать внутри цветок.

Я хочу знать, что все по-настоящему.

Наверняка это значит, что для Харпер все по-настоящему.

Последняя пряжка расстегнута, и я швыряю куртку на кресло. Когда мои пальцы находят завязки на рубашке, на моих плечах оказываются чьи-то ладони.

Я замираю.

– Принц Рэн, – говорит Лилит, – я уже и забыла, какая у тебя замечательная фигура.

Я вырываюсь и поворачиваюсь к колдунье лицом. Мне хочется схватить куртку, лежащую на кресле.

– Что вы здесь делаете?

Лилит подходит ближе ко мне. Ее глаза кажутся черными в комнате, освещенной камином.

– Когда-то ты наслаждался моей компанией в своих покоях, – замечает она. – Неужели все так сильно изменилось?

– Вы знаете, что изменилось.

Лилит подступает еще ближе, пока между нами практически не остается пространства для вдоха.

– Твой визит в Лунную гавань прошел неплохо? Меня позабавили твои попытки убедить людей в неком загадочном альянсе. Скажи, а что ты будешь делать, когда народ узнает, что твоя семья не бежала, а на самом деле мертва? – Колдунья притворно охает. – Признаешься ли ты, что они погибли от твоих рук?

– Об этом я побеспокоюсь, если у меня получится спасти Эмберфолл от армии Карис Люран. – Я указываю на дверь: – Покиньте мою комнату, леди Лилит. Вам здесь не рады.

Колдунья поднимает руку, чтобы провести ей вниз по моей груди. Ее пальцы чертят линию и доставляют мне дискомфорт, заставляют дернуться до того, как я успеваю себя остановить.

Это ни к чему хорошему не приведет. Я хватаю Лилит за запястье.

– Чего вы хотите?

Она подступает ко мне, зажимая наши руки между телами. Мне кажется, что я прижимаю к груди раскаленный уголь, и от этого из моего горла вырывается протяжный стон. Я пытаюсь отступить назад, но Лилит не отстает.

– Я запросто могу это прекратить, – выдыхает колдунья. – Ты никогда не задумывался о том, чтобы поухаживать за мной и снять проклятие?

– Отпустите меня.

Мне хотелось, чтобы слова звучали как угроза, но они больше походят на мольбу.

Лилит встает на носочки и прикасается своими губами к моим в жалком подобии того момента, который я разделил с Харпер. Я отворачиваю лицо. От боли мне трудно дышать.

– Вы не должны вмешиваться.

– Я ни во что не вмешиваюсь. Твоей сломанной девчонки здесь нет, – шепчет колдунья рядом с моей щекой. – Хочешь ее позвать? Может быть, она будет просить о большем…

– Нет!

Лилит смеется, обдавая горячим дыханием мою шею.

– Ты такой простачок, Рэн. Именно поэтому у тебя не получится вернуть власть над Эмберфоллом. Именно поэтому твое королевство развалилось бы даже без моего вмешательства. Знаешь, я ведь поначалу пыталась соблазнить твоего отца, но он меня отверг. – Она еще ближе прижимается ко мне. – Даже тогда король Эмберфолла знал, что если мужчина поддается дурному искушению, то это может его погубить.

Мой отец, который был тем еще ловеласом и спал со всеми куртизанками в поле зрения, нашел в себе силы отказать Лилит. Я же, как дурак, попался в ее сети.

Очередная ошибка прошлого, истязающая мое сердце. Я зажмуриваюсь.

– Вы оставите Харпер в покое. Вы оставите Грея в покое.

Язык Лилит очерчивает контур моей челюсти, и я содрогаюсь.

– Конечно, Ваше Высочество. Ты же знаешь, что мне больше нравится играть с тобой.

Рука девушки хватает меня за подбородок и поворачивает мою голову. Губы Лилит прижимаются к моему рту.

Мои зубы сжаты, но это не важно. Такая пытка хуже всего. Хуже боли.

Я вспоминаю о стоящей на обрыве Харпер, держащей руку на моем плече, о ее нежных пальцах, сплетенных с моими. Я хочу знать, что все по-настоящему.

Я думаю о Харпер, бросающей нож в Лилит. Пожалуйста, перестаньте мучить его.

От унижения у меня горят глаза и сжимается горло. Когда Лилит разрывает поцелуй, волна облегчения практически сбивает меня с ног. Я хочу оттолкнуть от себя колдунью, но я прижат к стене. Дышу хрипло и прерывисто.

Я не могу смотреть на Лилит, и я едва ли могу пошевелиться. Мои ладони сжаты в кулаки, мышцы напряжены так сильно, что я дрожу. Надежда, которая расцвела у меня в груди, уже завяла и погибла.

– Вам не нравятся мои знаки внимания? – спрашивает Лилит.

Мне приходится сглотнуть, чтобы ответить:

– Нет. Конечно, нет.

– Какая жалость. – Колдунья прижимает ладонь к моей щеке, и я вздрагиваю. Она улыбается. – Как же у тебя получится сплотить людей, если тебя так легко запугать?

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы спасти их. – Я холодею от страха, когда ужасающая мысль закрадывается в мою голову. – Вы все испортите, Лилит? Вы сотрудничаете с Карис Люран?

– Я уже тебе говорила, что я в этом не участвую. Я даже могу поклясться, что позволю развернуться твоему абсурдному плану.

Я моргаю, глядя на Лилит. Получить настоящую клятву от нее – большая редкость.

– Вы не станете вмешиваться в дела моего народа.

– Я не стану вмешиваться в дела твоего народа.

Я практически перестаю дышать.

– И насчет Карис Люран. Вы не откроете ей наши планы…

– Я не открою ей ваши планы. – Лилит наклоняется ближе, все еще прижимая ладонь к моей щеке. – Очень хочу посмотреть, как она отберет у тебя Эмберфолл, Рэн. Я буду наслаждаться этим зрелищем.

Обещание колдуньи придает мне сил. Я выпрямляюсь.

– Вы будете разочарованы.

– Ваше Высочество, подумай о том, в каком состоянии находятся твои люди.

– Я подумал…

Белый свет бьет в глаза, и я внезапно оказываюсь посреди деревни. Идет дождь. Повсюду разбросаны тела: мужчина, женщины, дети. Некоторых из погибших расчленили. Из других торчат стрелы. Кровь смешивается с дождем и образует на дороге блестящие лужи. На некотором отдалении горят дома, и дым от огня столбом поднимается в небо.

Я едва ли не падаю на колени и смотрю на Лилит.

– Вы показываете мне будущее? – выдавливаю я.

– Нет, я показываю тебе то, что солдаты Силь Шеллоу сделали с одним из твоих пограничных городов.

Я открываю рот, и моя комната опять исчезает. Я вижу более большой город, на этот раз – Терновую долину. Завязалась потасовка. Мужчины, слишком изможденные для драки, перетягивают остатки подгоревшей оленины. Удар – и женщина оказывается лежащей на земле. Мужчины наступают на нее, пытаясь добраться до мертвого животного. Где-то позади них кричит ребенок.

Я окликаю их, но тут же возвращаюсь в свои покои.

– Я показываю тебе настоящее, – поясняет Лилит низким и злобным голосом.

– Прекратите, – шепчу я. – Прекратите это.

Моя комната опять исчезает. Мы находимся посреди залитого солнцем поселения. Запах рыбы наполняет воздух, но это не Лунная гавань, а другой город на воде, где люди, кажется, не так голодают. Маленький мальчик, насвистывая, несет на плечах доску, на ней рыба. Женщина из ближайшей хижины окликает его:

– Джаред! Поторопись с этим к торговцу! Уже полдня прошло!

– Иду, мам! Иду!

Я могу дышать, потому что эта сцена не так ужасна.

Низкое рычание наполняет воздух. Свист мальчика резко обрывается. Он поворачивается с выражением паники на лице.

– Джаред! – кричит женщина. – Нет!

Черная тень, которую я замечаю краем глаза, несется к мальчику и наваливается на него. Чудище раза в три его больше. Оно похоже на смесь рыси и медведя и состоит лишь из когтей, зубов и неукротимой ярости. Монстр разрывает ребенка на части прежде, чем я успеваю моргнуть. Секунду назад здесь был мальчик, а сейчас от него не осталось ничего, кроме крови, плоти и внутренностей.

Женщина кричит так долго и громко, что я не сразу понимаю, что вернулся обратно в свои покои. Я стою на коленях, схватившись руками за живот. Я закусил губу так сильно, что теперь кровь обжигает мне язык.

Я знаю, что творит мое чудовище. Я слышал истории и от Грея, и от своих подданных. Тем не менее я никогда не видел этого человеческими глазами.

– Пожалуйста, – всхлипываю я. – Пожалуйста, хватит.

– О, но Ваше Высочество, я считаю, ты заслуживаешь знать истинное состояние, в котором находятся твои люди, до того, как поведешь их на войну. Ты должен знать про каждого, – говорит Лилит, и ее глаза сияют. – До того как ты разорвешь Харпер на части, ты должен знать, на что способен.

– Нет. – Я чувствую, как слеза скатывается вниз по моей щеке. – Пожалуйста.

Лилит не знает пощады. Мои покои исчезают, и колдунья продолжает меня истязать. Не важно, как сильно я умоляю ее, Лилит не останавливается.