Элейнт, год Пробудившихся Спящих (1484 ЛД)

Древние, как сама вселенная, ледники сталкивались и крушились — треск древнего льда был похож на звук сухих ломающихся костей. Из рассекающих ландшафт огненных рек поднималась вонь серы и пылающих душ. Порывы ледяного ветра Кании разносили бесчисленные крики проклятых, пропитывая воздух их болью. Побережья рек патрулировали высокие насекомоподобные гелугоны, чьи белые панцири терялись на фоне льда. Их жажда чужой боли была неутолима, и своими крюкастыми трезубцами они резали и рвали бьющиеся и стонущие в огне горящие души проклятых.

Мефистофель восседал на покрытом льдом утёсе в четверть лиги высотой и смотрел на своё королевство льда, огня и боли. Во всех направлениях тянулись покрытые зазубренным льдом равнины. Укрытые дымкой чёрные горы царапали мерцающее красное небо, озарённое далёким, бледным солнцем.

И всем этим правил он. Или почти всем.

Мефистофель прищурился, когда его взгляд упал на холм из пронизанного тенью льда, целый век сопротивляющийся воле архидьявола. Гнев раздул тлеющие угли его силы, и окружающий воздух затрещал от губительных эманаций божественной энергии, украденной им у Маска.

Рассматривая теневой курган, он чувствовал, как набирают скорость события, решаются судьбы — но всего этого не видел. Происходящее было скрыто от архидьявола, и он подозревал, что насыпь как–то в этом замешана.

— Перестановки, — произнёс он голосом глубоким и тёмным, как ущелье. — Бесконечные перестановки.

Десятилетиями он плёл интриги, чтобы заполучить частицу божественной силы, которой нынче владел, намереваясь воспользоваться ею, чтобы поднять переворот против Асмодея, владыки Нессуса, переворот, в результате которого сам Мефистофель должен был занять место место правителя всех Девяти Адов. Но события в мирах на первичном плане превратили все его замыслы в шутку.

Волшебная Чума разорвала мир Торила, соединив его с братским миром, Абейром, и устроив хаос среди богов и полубогов. Полумёртвый бог буквально рухнул сквозь Астральное море в Девятый Ад. Асмодей добил его и поглотил его силу.

Мефистофель, который десятками лет строил планы, чтобы самому приобрести божественность, смог заполучить лишь долю от частицы божественной силы младшего бога, а владыка Девятого Ада стал богом благодаря простой удаче. Везению. И Мефистофель снова стал в Аду вторым.

Хуже всего, он опасался, что Асмодей недавно узнал о его замыслах. Шпионы Мефистофеля при дворе Нессуса докладывали о собирающихся легионах, о возрастающем гневе Асмодея. Призыв достиг Мефистара, железной твердыни Мефистофеля. Слова Асмодея произнёс раздвоенный язык суккубы Малкантет, иногда служившей владыке Нессуса посыльной.

— Его величество всевышний господин Девяти Адов, Асмодей Ужасный, требует присутствия вашего высочества перед его престолом в Нессусе.

— Всевышний, говоришь?

— Мне сообщить Его величеству, что вам не понравился его титул?

Мефистофель проигнорировал эту реплику.

— Он послал адскую шлюху, чтобы вызвать меня? Зачем потребовалось моё присутствие?

Малкантет проигнорировала вопрос и сказала лишь:

— Его величество пожелал, чтобы я сообщила вам о необходимости исполнить это требование в кратчайшие сроки. Время дорого.

— Как и моё время. Я прибуду, когда смогу.

— Вы прибудете в течении двух недель, иначе Его величество будет вынужден считать, что вы подняли восстание. Таковы слова Его величества.

Мефистофель наградил её злобным взглядом, пока весь его двор шептался и хихикал.

— Убирайся! Немедленно!

Малкантет поклонилась с ехидной усмешкой и покинула двор, оставляя Мефистофеля томиться от сомнений, а его двор — сплетничать об открывающихся возможностях.

Десятками лет Мефистофель оттягивал противостояние с Асмодеем. Он находил оправдание за оправданием, но терпение владыки Девятого Ада наконец истощилось. У Мефистофеля было мало времени и ограниченные возможности. Он был не готов. Далеко внизу ледяной курган насмехался над ним. Из кургана сочились тени, текли ленивыми лентами сквозь трещины во льду. Много раз архидьявол пытался прожечь себе путь к основанию холма, но лёд не поддавался. Мефистофель ударами кнута заставлял тысячи дьяволов вгрызаться в лёд оружием и инструментами, и всё было напрасно. Он пытался телепортировать себя туда с пмощью магии и потерпел неудачу. Даже с помощью магии прорицания он не смог узнать, что лежит под этим курганом.

Но у него были предположения на этот счёт.

— Эревис Кейл.

Сказанное вслух, это имя раздуло огни его гнева.

Мефистофель вырвал горло Эревису Кейлу на льду Кании и забрал у него божественную искру Маска. А потом, когда Мефистофель праздновал свой триумф, появился союзник Кейла, Дразек Ривен, тоже обладавший такой искрой, и едва не обезглавил Мефистофеля.

В сознании архидьявола так и не угасли воспоминания о той боли. Регенерация заняла часы, и к тому времени тело Кейла уже накрыл столь раздражающий дьявола холм.

Не сумев уничтожить ледяную могилу, Мефистофель в конце концов запретил всем приближаться к ней. Сложные и могущественные печати не позволяли этого никому, кроме самого Мефистофеля.

От взгляда на холм гнев затопил дьявола и вывел его из себя. Мефистофель соскользнул со своего насеста и расправил крылья, окутанный силой и яростью. Миллионы проклятых душ и младших дьяволов подняли и сразу же опустили свои взгляды, закрываясь руками, погружаясь обратно в свою боль, чтобы не смотреть на охваченного яростью повелителя Кании.

Он сложил крылья и спикировал к могиле Эревиса Кейла. Он ударил в неё с достаточной скоростью и силой, чтобы во всех направлениях прокатилась ударная волна. В воздух полетел снег и осколки льда. Проклятые души Кании исторгли общий стон.

Дьявол посмотрел вниз, его грудь вздымалась кузнечными мехами, его ярость пылала всё так же сильно. Холм не пострадал — нарост непрозрачного льда, пронизанного полосами тени. Мефистофель протянул ладони к поверхности холма и ударил в лёд адским огнём. Пламя и дым потекли с его рук, окутав курган, отдача захлестнула дьявола пламенем и жаром. Он стоял посреди этой огненной бури, не получив урона, исторгая силу на объект своей ненависти. Вокруг шипел и плавился лёд, наполняя воздух туманом. В ответ из холма потекли тени, окружив его ночью.

Новый лёд нарастал с такой же скоростью, с какой плавился старый. Тени кружились среди шторма силы, снега и льда — насмехаясь над ним, бросая вызов. Дьявол извергал огонь и силу на лёд, прервавшись лишь для того, чтобы позволить теням рассеяться, а вихрю снега и льда улечься. И когда это произошло, Мефистофель увидел то же, что и всегда: нетронутый курган.

Холм был каким–то образом защищён, и дьявол не понимал, каким. Здесь что–то происходило, что–то, чего он не видел. В сердце этого был Маск, в сердце этого был холм, и Мефистофель даже не мог расплавить его лёд.

И теперь — теперь — Асмодей шёл по его душу.

Щупальца тени высунулись из тонких трещин в поверхности ледяного холма и обвились вокруг тела Мефистофеля. Дьявол запрокинул голову, расправил крылья, выпустил когти, и от ярости зарычал в затянутое тучами красное небо. Звук разнёсся по его владениям громом дьявольской ярости. В ответ затрещали далёкие ледники. Вулканы выплюнули в небо облака пепла.

Когда архидьявол наконец устал, он уселся на вершину холма, подпёр ладонью подбородок и принялся обдумывать свои варианты.

Он видел лишь два возможных образа действий: молить Асмодея о прощении, унижаться перед владыкой Нессуса, отказавшись от восстания, либо найти ещё больше силы, достаточно, чтобы сравниться с Асмодеем и приступить к осуществлению запланированного переворота.

Второе нравилось дьяволу намного больше. Но чтобы добыть ещё больше божественной силы, ему придётся ступать вслепую. Маск был занят осуществлением какого–то замысла — разве курган не был тому доказательством? — и Мефистофель не хотел против своей воли стать участником этого замысла и послужить выгоде Маска. Архидьявол боялся потерять ту божественную искру, которой он уже обладал, в попытке заполучить новую силу, поскольку не сомневался, что у Маска был план, с помощью которого бог теней рано или поздно собирался возродиться.

Но выбора у Мефистофеля не было. Не хватало времени. За последнюю сотню лет он обыскал всю Мультивселенную в поисках информации об Эревисе Кейле и Маске, пытаясь разгадать игру последнего, чтобы помешать ей. Он пытал смертных и бессмертных, подслушивал приглушёные разговоры экзархов и полубожеств, прислушивался к носимым планарными ветрами секретам, добывал информацию с помощью прорицаний.

И узнал лишь одно, единственную мучительную улику: у Эревиса Кейла был сын.

За прошедшие годы Мефистофель уверился, что сын имеет какое–то отношение к погребённой подо льдом, под его льдом, тайне, что сын — ключевая часть плана Маска, и что если он отыщет сына, он сможет одним ударом покончить с замыслами Маска, какими бы они не были. После этого он сможет выступить против двух человек, которые, как и сам Мефистофель, обладали частицей божественной силы Маска.

Десятками лет он заключал договора со смертными, обещая им награду за сведения о сыне Эревиса Кейла. Этих смертных было так много, что он потерял им счёт. Но никто так и не смог найти сына Кейла. Казалось, тот просто растворился.

А сейчас, похоже, способность Мефистофеля планировать на несколько ходов вперёд исчерпала себя. Он больше не мог ждать, чтобы составить полную картину замыслов Маска. Он не мог больше тратить время на поиски сына Кейла. Асмодей собирался выступить против него, как и против любого, осмелившегося задумать восстание. Мефистофелю нужно больше силы, чтобы сразиться с владыкой Нессуса. И он знал, где может её заполучить.

Дразек Ривен и Ривален Тантул обладали искрой украденной божественности Маска. Если Мефистофель убьёт их, он сможет забрать божественную силу и встретиться с Асмодеем на равных.

Он посмотрел на курган, представляя себе застывшее тело Эревиса Кейла, погребённое где–то подо льдом. Он тронул лёд когтистым пальцем.

— Я не забыл о твоём сыне. И не забуду. И твой мёртвый бог не сможет возвратиться, что бы он там на этот счёт не замышлял.

В ответ — лишь новые тени.

Архидьявол стряхнул их, встал, сложил руки чашей перед губами и подул в сторону Мефистара, своей столицы, отправляя послание герцогу Адонидасу, своему мажордому. Порыв воздуха пронёсся над ледяными просторами Кании.

— Готовь легионы к маршу на Царство тени. Дразек Ривен должен умереть.

* * *

Ривен стоял в верхней комнате центральной башни своей цитадели — крепости из тени и тёмного камня, вырезанной из горного склона.

В его голове звучали горькие молитвы немногочисленных оставшихся на Ториле последователей Маска, фоновый шум его бытия, звон, от которого ему хотелось выдавить свой единственный глаз большим пальцем.

Владыка теней, услышь мои слова…

Во тьме я называю имя твоё, повелитель тени…

Вернись к нам, господин скрытности…

— Я не ваш проклятый бог, — сказал он и сделал затяжку. Насколько мог, Ривен попытался не обращать на эти голоса внимания.

Сто лет назад таких голосов было много, но в итоге их число уменьшилось и их осталось совсем мало. Не впервые Ривен задумался о том, слышат ли их Ривален или Мефистофель, также обладавшие частицами силы Маска, или гаснущие надежды паствы Маска были лишь его ношей. Он подозревал последнее, и ему было интересно, что это может означать.

Разражённый, он выдохнул облачко дыма и принялся следить взглядом за тем, как оно вылетает в высокое узкое окно и опускается к укутанной тенью земле за стенами его цитадели.

Беззвёздный чёрный купол неба этого плана бытия висел над серо–чёрной местностью, населённой тёмными симулякрами настоящих вещей. Тени и призраки, духи и другая нежить парили в воздухе вокруг цитадели или рыскали в предгорьях и равнинах неподалёку, столь многочисленные, что их мерцающие глаза напоминали стайки светлячков. Он чувствовал тьму во всём, что видел, ощущал её продолжением себя, и из–за этого казался себе больше, чем был на самом деле.

Царство тени служило ему домом последние сто лет. Дразек решил, что в итоге оно стало ему даже роднее Фаэруна, и это осознание разозлило его ещё больше. Он никогда не хотел быть богом, никогда не хотел проводить свои дни в сумраке, слушая нытье поклонников, пойманный в махинации существ, о существовании которых даже не подозревал, когда был смертным. В те времена он хотел только пить, есть, играть в азартные игры и наслаждаться женщинами, но сейчас…

Сейчас Дразек по–прежнему хотел и пить, и есть, и играть в азартные игры, и наслаждаться женщинами, но внутри него кипела божественность, зубастая штучка, жующая уголки его человечности, пожирающая человека, чтобы освободить место для бога. И если он не предпримет что–то в ближайшее время, эта штучка поглотит его человечность целиком. Он ненавидел её, ненавидел за то, что она сделала с ним, и за то, что он слышал и знал из–за этой силы.

Потому что по мере того, как божественность проделывала дыры в человеке, эти дыры заполнялись знаниями, которые ему не принадлежали. Божественная частица в нём раскрывала свои секреты не сразу, а постепенно, медленным потоком откровений, разворачивающихся перед ним десятилетиями, постепенно обучая его тому, как быть богом. Ривен не знал, принадлежит ли только ему и эта ноша. Потому что если Мефистофель и Ривален не испытывают того же… что это может означать?

По меньшей мере, это значило, что новые воспоминания время от времени всплывали пузырями и лопались в его сознании, испуская своё зловонное содержимое в его рассудок. Ривен пользовался ими не как человек, оглядывающийся на собственный опыт, а как исследователь, сверяющийся со свитком на едва знакомом ему языке. Маск хранил свои секреты даже от Ривена, лишь понемногу посвящая его в игру.

А игра, похоже, была затеяна долгая. Маск играл всеми ними, включая свою мать, Шар.

На Ториле Маск был вестником Шар, пророком, начавшим её Цикл Ночи, божественный процесс, бесчисленное количество раз повторявшийся в Мультивселенной, уничтожая миры. Каждый раз, на каждом мире, цикл заканчивался одинаково, должен был закончиться одинаково — Шар поглощала божественную эссенцию своего вестника. Божественный каннибализм собственных потомков позволял госпоже потерь воплотиться полностью, и тогда она превращала весь мир в ничто.

Циклы Ночи оставили множество дыр в Мультивселенной. Проходя сквозь реальность, Шар оставляла за собой отпечатки в виде бездн пустоты. Ривен знал, сколько жизней она уничтожила в процессе, и даже ему от этого становилось дурно. И, судя по всему, для Маска тоже это было уж слишком, потому что, когда дело дошло до Торила, он не выполнил свою часть.

— Цикл должен быть прерван, — сказал Ривен, слова сорвались с его губ, но всё равно казались чужими.

На Ториле Шар поглотила лишь частицу божественности Маска, потому что остальное он спрятал, и полученного ей оказалось недостаточно, чтобы завершить цикл, недостаточно даже для того, чтобы она могла воплотиться. Маск поймал мать в ловушку на полпути к её воплощению. Теперь она существовала в дыре в сердце ордулинского вихря, беснуясь, разглядывая сквозь окно пустоты мир, который не покорился ей — по крайней мере, пока. Маск заморозил Цикл Ночи Торила.

Но Шар по–прежнему была голодна, и она хотела завершить свою трапезу.

Частицей божественной силы Маска обладал Ривен, другой частицей — Мефистофель, третьей — Ривален Тантул, ночной провидец Шар на Фаэруне. Эта сила могла покинуть их лишь одним способом — с их гибелью. И как бы Ривен не ненавидел божественность, быть мёртвым он ненавидел сильнее. В ближайшее время он не собирался позволять Шар сожрать себя.

Ривен узнавал больше по мере того, как Маск раскрывал ему свою игру. Он наконец вспомнил, что он сделал — что Маск сделал — с сыном Кейла, Васеном. И он узнал о том, как планирует вернуться Маск.

— Чтобы окончить цикл, воскреси вестника, — произнёс он, и слова снова казались чужими на его губах.

Маск изменил Васена в чреве матери, наделил его необычайными способностями и переместил во времени, чтобы спрятать. Васен был ключём. Васен мог выпустить из Ривалена, Ривена и Мефистофеля божественную искру, не убивая их. Но он должен был сделать это в присутствии всех троих и Шар. Это значило, что всё необходимо было проделать в ордулинском вихре.

Если всё пройдёт как надо, Маск получит новую реинкарнацию. Если что–то не сработает, Цикл Ночи начнётся заново и пойдёт своим чередом.

— Это должен быть Кейл, — прошептал Ривен.

Кейл всегда разбирался в хитрых планах лучше Ривена, и убийца с трудом удерживал всё это в своей голове.

— Это я должен был умереть, а не он.

Но, на самом деле, Кейл не был мёртв.

Маск только недавно решил раскрыть Ривену эту часть информации. Ривен целыми днями обдумывал, что из этого следует. Он толком не понимал, как это сочетается со всем остальным.

Все, что он сейчас знал — Кейл жив. Жив и целых сто лет заперт под адскими льдами.

— Проклятье, проклятье, проклятье.

Маск, похоже, каким–то образом сохранил Кейлу жизнь, когда тот должен был умереть, или вернул его к жизни сразу после гибели. Ривен не знал, что именно произошло, и не понимал, почему так случилось. Он предполагал, что Кейл, должно быть, тоже сохранил частицу божественной эссенции Маска, последнюю каплю, которую не забрал у него Мефистофель. Это было единственным объяснением.

У Ривена кружилась голова, когда он пытался разом охватить всех игроков и их интриги. Всё было так запутанно, колёса внутри колёс, планы внутри планов, а те — внутри других планов, и каким–то образом Ривен должен был разобраться в этом и встать на правильную сторону.

Кроме того, он подозревал, что у Маска ещё остались от него секреты. Ривен мог провести десятки лет, планируя, а на следующий день узнать важную информацию, которая всё переменит и выставит в новом свете.

На мгновение он выкинул всё это из головы, глядя на свои владения и пытаясь наслаждаться табаком.

Плотую завесу облаков время от времени пронзали зеленоватые молнии, окрашивая ландшафт болезненным цветом. Порывы ветра поднимали с предгорий пыль и золу, несли их по равнинам, заставляя скрюченную траву и растущие под странными углами ветви деревьев Царства тени шуршать и шептаться. Миазматический, сумрачный воздух, густой от тени, кишел нежитью и давил на Ривена.

Он давно уже устал от Царства тени, но покидал план только тогда, когда это было абсолютно необходимо. Его тесная связь с этим местом означала, что здесь он становился сильнее, а в других мирах — слабел. Он знал, что Мефистофель и Ривален оба с радостью убьют его, если смогут, и не осмеливался дарить им даже кратчайшее мгновение уязвимости. Время от времени они оба пытались следить за ним с помощью магии. Он чувствовал, как их прорицания ищут его, как электризуется и гудит от этой магии окружающий воздух, но заклинания никогда толком не могли поймать Ривена. Его божественность позволяла ему ускользать почти от любой прорицательной магии.

Но владыка Кании и ночной провидец знали, где он находится. А он знал, где находятся они.

— Нас трое, — произнёс он. — Патовая ситуация.

Голос Ривена привлёк одну из его собак, сучек, которых он держал вот уже несколько десятков лет. Она протиснулась через дверь позади него, подошла и с усталым вздохом улеглась у его ног.

Настроение Ривена немедленно улучшилось. Короткий хвост сучки стучал по гладкому каменному полу. Когда Ривен посмотрел вниз, улыбка исказила его сжимающие трубку губы. Собака перевернулась, подставляя свой плоский от старости живот.

Тени стекали с её тела. Когда–то её шерсть была коричнево–белой, но годы в тени, годы с Ривеном, сделали её тёмной. Царство теней просочилось в неё, как и в Ривена, превратив их обоих в тени самих себя.

Собака заскулила, требуя внимания, по–прежнему размахивая хвостом, и Ривен понял намёк. Он стал чесать ей грудь и живот, и сука отозвалась счастливым повизгиванием. Он попытался не обращать внимание на её седеющую шерсть и тяжёлое дыхание. В отличие от Ривена, собака не обладала божественной силой и не была бессмертной. Эссенция тени продлила ей годы, но не могла сохранять жизнь вечно.

— Я не должен был забирать тебя сюда, — сказал он, а сука просто счастливо махала хвостом. Он должен был позволить своим девочкам мирно умереть на Фаэруне, оставаясь прежними, нормальными.

Её сестра, такая же тёмная, как чернила, подбежала к Ривену, тоже требуя ласки. Она опустилась, подставила живот, и Ривен сдался. Он положил трубку на пол и принялся активно чесать и гладить каждую из своих питомиц. Собаки перевернулись и положили головы к нему на ноги, принялись облизывать руки. Тени кружились вокург всех троих. Ривен улыбнулся, представив, как они выглядят со стороны, тёмный бог и его жирные, виляющие хвостами теневые гончие.

— Хорошие девочки, — сказал он, похлопывая их по головам и гладя шерсть.

Без них он был бы мёртв внутри, знал Ривен. Иногда он чувствовал, что собаки — единственная нить, связывающая его с человечностью. А он скучал по человечности. Он скучал по нужде, по удовлетворению, которое получаешь, когда жаждешь обычных вещей и получаешь их. Божественность расширила его разум, но лишила тело удовольствий. Он мог есть, пить, быть с женщинами, но всё казалось отдалённым, будто он оставался наблюдателем, а не участником. Проклятье божественного разума, полагал Ривен. По какой–то причине удовольствие, которое он получал, когда курил трубку, оставалось по–прежнему ярким, так что курил он часто. Джак Флит, его старый товарищ, улыбнулся бы, увидь он это.

— Ладно, девочки, — сказал он, погладив их последний раз, прежде чем взять свою трубку и встать. Сучки смотрели, как он встаёт, с огорчённым видом, какой бывает у собак.

Ривен сделал затяжку, задумавшись, планируя. Он сделает всё наилучшим образом, насколько сумеет. Сейчас ему нужно было подождать, пока Васен — парню сейчас должно быть уже за тридцать — придёт к нему сам, поскольку Ривен не осмеливался лично посетить сына Кейла. После этого он должен будет спасти Кейла. Затем ему придётся воскресить бога или уничтожить мир — третьего не дано.

— Проклятье, — сказал он.

Он подумал о прежней жизни, подумал о Кейле, Джаке и Магзе. Магз.

Он принял решение. Ему понадобится Магз, человек, на которого он мог положиться, которому мог доверять. Он рискнёт покинуть Царство тени ещё раз, прежде чем все кусочки придут в движение.

* * *

Магадон стоял за барной стойкой своей таверны, протирая грязной тряпкой жестяные кружки. Он закрылся на час раньше и его теперь безлюдное заведение — ветхая пивная, котрую он назвал «Десятым Адом» в качестве понятной лишь себе шутки — казалась заброшенной. В ней по–прежнему стояли остатки дневной вони; дым, пиво, пот, скверное жаркое.

Дэрлун, да и на самом деле весь Фаэрун, сильно изменился за те восемьдесят лет, которые он владел этим заведением, но таверна оставалась более–менее такой же, как и тогда, когда он её приобрёл. Магадон делал только минимальный ремонт.

Таверна застыла во времени. Как он сам.

Магадон тоже слабо изменился за прошедшее время. Он позволил отрасти своим рогам и волосам, стал сильнее в Незримом Искусстве, но помимо этого — оставался прежним. Убивал время, не больше и не меньше. Он подавал свой эль и своё жаркое, хранил своё оружие и снаряжение под стойкой, и ждал.

Будь он проклят, если знал, чего именно. Чего–то.

Таверна представляла собой потрёпанное деревянное здание с двумя очагами, которое привлекало такую же потрёпанную клиентуру, не возражавшую против тавернщика–полуизверга. Покосившееся и одинокое здание приютилось у восточной стены Дэрлуна. Если Шадовар и их сембийские союзники когда–нибудь выступят на Дэрлун — провозгласивший о своей независимости десятки лет назад — они придут с востока, и таверна Магадона окажется среди первых сожжённых зданий. Может быть, в этом был какой–то скрытый смысл.

Угроза войны с Шадовар десятилетиями висела над Дэрлуном такой же тенью над городом, как и миазматический воздух соседней Сембии. Со временем народ так привык к угрозе нападения, что она превратилась в шутку: «Скорее Саккорс прилетит к нашим стенам», говорили они, намекая, что случится это вряд ли.

Но в последнее время шутки прекратились. Караванщики, грузчики и солдаты приглушёнными голосами рассказывали о стычках в постоянном мраке сембийских равнин, о войсках Шадовар, блокирующих земли к югу от Мантикорского тракта, о битвах, которые ведутся в Долинах. Сембия разослала весть о найме воинов, и Магадон представлял себе целые корабли, полные продажных клинков, которые плывут в порты Селгонта и Сэрлуна. Рано или поздно война доберётся и до Дэрлуна с его высокими обсидиановыми стенами. Если Долины падут перед войсками Сембии, следующим падёт Дэрлун. Магадон не думал, что этого придётся долго ждать. На горизонте пару раз замечали Саккорс, висевший обещанием злого рока в тёмном сембийском небе.

Саккорс. Сам Магадон уже много лет не видел его, но ему это было и не нужно. Город часто появлялся в его снах. Разумный кристаллический мифалар, который питал Саккорс энергией и держал его в небесах — он называл себя Источником — занимал постоянное место в голове Магадона.

Давным–давно Магадон едва не потерял себя в бескрайнем сознании Источника. Он воспользовался его силой, как топливом для своей магии разума и стал полубогом, по крайней мере на миг. В процессе Магадон стал также и чудовищем, но его друзья спасли его, и вместе с Эревисом Кейлом и Дразеком Ривеном они победили бога.

Воспоминания о тех временах заставили его улыбнуться. Он считал те дни лучшими в своей жизни, но всё же чувствовал какую–то незавершённость. Это была причина, по которой он не мог двигаться дальше. Это была причина, по которой он занимался баром и тратил своё время впустую.

Конечно, Источник по–прежнему звал Магадона, но благодаря тому, что с годами тифлинг стал сильнее, Источник уже не притягивал его так сильно, как раньше. Вместо этого прикосновение Источника казалось скорее осторожной просьбой, приглашением. Он мог это блокировать — простого щита было бы достаточно — но за годы касание Источника стало привычным, утешающим напоминанием о связи с прошлым, которое Магадон пока не готов был отпустить.

На нескольких старых, поцарапанных столах таверны горели глиняные лампы, отбрасывая неровные тени на деревянные стены. Он всмотрелся в тёмные уголки помещения, играя с собой в небольшую игру, и позволил в голове вспыхнуть обречённой искре надежды. Он озвучил эту надежду прежде чем она умерла окончательно:

— Кейл? Ривен? Ничего. Плясали тени, но никто ему не ответил. Кейл был мёртв, Ривен был человеком–который–стал–богом, и Магадон не видел его почти целый век.

Он вздохнул и повесил на гвоздья за стойкой все кружки, кроме одной. Он наполнил её из полупустого бочонка и поднял в молчаливом тосте. Осушив кружку, он стал запирать таверну на ночь — привычная рутина. Его жизнь вся стала рутиной.

Магадон подошёл к столам, каждый из которых неровно стоял на своих косых ножках, и задул лампы. Слабый огонь в очаге остался единственным источником света в комнате. Магадон проверил котёл с жарким на крюке у очага, увидел, что тот почти пуст, и решил оставить чистку на утро. Он взял со стены железную кочергу, собираясь разворошить угли, а затем пойти в пристройку, где он будет лежать без сна и думать о прошлом, потом наконец заснёт и будет видеть сны об Источнике.

Внезапно воздух в помещении потяжелел, надавил на его уши, и за спиной у Магадона кто–то кашлянул. Магадон резко развернулся, замахиваясь кочергой. Инстинкт заставил его обратиться к своей ментальной энергии, и голову тифлинга нимбом охватил мягкий красный свет.

Тьма в таверне почернела настолько, что он не мог разглядеть дальних углов комнаты. Он стоял в пузыре света, источником которого служило слабое мерцание его мысленной силы и угли в очаге. Он скользнул влево, поднимая кочергу в защитном жесте, и прижался спиной к камину. Проклятое оружие осталось за стойкой.

— Покажись, — сказал он.

Он зарядил железную кочергу ментальной энергией, которой хватило бы, чтобы пробить драконью чешую. Кончик кочерги засиял ярко–красным. Свет бросил тени на стены.

— Покажись, говорю.

— Так вот что ты теперь носишь вместо меча? — спросил его голос справа.

Магадон повернулся в ту сторону и чуть не выронил кочергу от потрясения.

— Ривен. Тьма в комнате отступила. Воздух оставался всё таким же тяжёлым.

— Приятно, что кто–то ещё помнит это имя, — сказал Ривен. Он выступил из мрака, появился из него, как будто вышел из–за тёмного занавеса, весь — скупые движения и размытые грани. На поясе у него висели сабли. На губах играла усмешка. Он не постарел, но и не должен был. Магадон напомнил себе, что разговаривает с богом, а не с человеком.

Ривен скользнул по комнате, его шаги были беззвучны, и Магадон не нашёл ни единого слова. Ривен улыбнулся сквозь свою козлиную бородку и протянул руку. Магадон помешкал, потом пожал её. Тени потекли с Ривена и обхватили запястье Магадона.

— Рад снова тебя видеть, Магз. У меня мало времени. Моё появление здесь подвергает тебя риску.

— Риску? Какому? Я не…

Ривен уже кивал.

— Я знаю. Знаю. Так всё и должно быть. Магз, либо Цикл Ночи завершится, либо нет. И это зависит от нас. Возможно.

У Магадона голова пошла кругом. Мысли путались.

— Цикл Ночи?

Ривен кивнул, зашагал по комнате, проводя кончиками пальцев по столешницам, к его фигуре цеплялись тени.

— Ну и дыра у тебя, Магз.

— Что?

Ривен хмыкнул.

— Застал тебя врасплох. Прости. Мне нужно, чтобы ты был наготове, когда я позову. Мне просто… нужен человек, на которого я могу положиться. Можешь мне это пообещать?

Магадон не мог собрать разбегавшиеся мысли. Он воспротивился импульсу задать ещё один глупый вопрос.

— Я не понимаю, о чём ты говоришь.

Голос Ривена казался почти сочувственным.

— Знаю. Но сейчас это хорошо. Половину времени я и сам не знаю, о чём говорю, потому что это не мои слова и лишь наполовину мои мысли.

Магадон смущённо заморгал.

Ривен посмотрел прямо на него, его взгляд был тяжёлым, как удар.

— Можешь это пообещать, Магз?

— Я… не знаю.

Ривен кивнул, как будто он ожидал неуверенности.

— Где твой ранец? Лук и клинок?

Магадон наконец нащупал землю под ногами в этом разговоре.

— За стойкой бара.

— Бармен, — сказал Ривен, хмыкнув. — Не ожидал я, что для тебя всё так обернётся.

— Я и сам не ожидал, — признал Магадон, пожимая плечами. — Ривен, прошло сто лет. И тут появляешься ты, разговариваешь так, как будто я должен знать, что происходит, но я не знаю, и…

— Я нашёл сына Кейла. Тридцать лет назад. Я его нашёл.

От этих слов Магадон окоченел.

— Где? Тридцать лет назад он был жив? Ему должно было быть семьдесят.

Ривен покачал головой. В руке он сжимал трубку, хотя Магз не заметил, как он её доставал.

— Спичек не будет?

Магадон отрицательно покачал головой.

— Боги, Магз. Ты ведь раньше был готов ко всему.

Ривен помотал головой.

— Неважно.

Он взял трубку в рот, и та просто зажглась. Он вдохнул, свет от тлеющего табака выхватил оспины на его лице, пустоту на месте левого глаза. Дым окутал Ривена вместе с тенями.

— Ему не семьдесят, — сказал Ривен. — Тридцать лет назад он только родился. Это длинная история.

— Как он мог родиться тридцать лет назад? Кейл к тому времени семьдесят лет был мёртв.

Ривен улыбнулся уголками рта.

— Я же сказал, это длинная история.

— У меня полно времени.

Ривен кивнул, выдул облачко дыма.

— Жаль, что у меня — нет.

— Ты говоришь, что он ещё жив? Сын?

— Он жив, и он — это ключ, Магз.

Магадон покачал головой, ничего не понимая.

— Ключ к чему?

— Ключ к тому, чтобы всё исправить, отменить, сделать всё как должно было быть, остановить Цикл Ночи Шар. Но всё это должно случиться в Ордулине.

Магадон по–прежнему не понимал, хотя при упоминании Ордулина его мысли обратились к шадовар, к Ривалену Тантулу, ночному провидцу Шар. Ривален и его брат, Бреннус, когда–то давным–давно схватили и пытали Магадона.

— В этом замешаны Ривален и Шадовар?

Ривен кивнул.

— Не просто замешаны. Ривален пытается завершить Цикл, и он умён, Магз, очень умён. Но, может быть, чересчур умён в этот раз. Твой отец тоже замешан, хотя роль у него эпизодическая. И ты тоже. По крайней мере, теперь замешан.

— Отец? — в последний раз, когда Магадон видел своего отца, Мефистофеля, тот разорвал его душу надвое. Он прогнал от себя эти воспоминания.

— Ты в порядке? — спросил Ривен.

Магадон кивнул.

— Где сейчас сын Кейла?

Ривен посмотрел мимо Магадона на восток.

— Там, в темноте. Свет в тьме, как говорят. Но он в безопасности.

— Если скажешь мне, где он, я смогу отправиться к нему. Охранять его.

Ривен покачал головой.

— Нет, не сможешь. Он там, где должен быть. Теперь он должен прийти ко мне. Кроме того, ты нужен мне здесь.

— Зачем?

— Я же говорил. Чтобы ты был готов, когда я позову.

— Что это вообще значит? Ты повторяешься.

Сжимавшие трубку губы Ривена изогнулись в улыбке.

— Я сам пока не знаю, что это значит. Выясню в процессе. Знаю только, что хочу, чтобы ты был готов. Мне потребуется твоя помощь. Как всегда, как в былые деньки, до того как… всё случилось.

— Как в былые деньки, — эхом отозвался Магадон. Он кивнул на котёл с жарким, всё ещё висящий над углями.

— Ты ешь? Теперь, когда ты стал… тем, кем стал. Немного жаркого осталось. Или, может быть, кружку эля?

— Я ем, — сказал Ривен, потеряв улыбку. — Но теперь это совсем иначе. Как будто я не могу перестать оценивать пищу вместо того, чтобы просто ею наслаждаться.

Он покачал головой.

— Это сложно.

Магадон сочувственно положил руку ему на плечо, но Ривен смахнул её в сторону и наклонил голову, как будто что–то услышал. Полмига спустя наверху раздался грохот, сильный удар по крыше, от которого треснула поперечная балка и содрогнулась вся таверна. Вниз посыпалась пыль и обломки.

Магадон задрал голову.

— Что…

Ещё один удар, балка треснула громче, вся крыша покосилась.

— Дерьмо, — выругался Ривен, извергая дым. Трубка уже исчезла, и в руках у него оказались сабли. Магадон даже не видел, как он их достаёт.

Тяжёлый стук по крыше, треск дерева, скрежет по черепице, как будто когтями или клинком.

— Похоже, они следили за мной, — сказал Ривен, становясь рядом с Магадоном. Его тело напряглось, тени забурлили.

— Каким–то образом они следили за мной в Царстве тени и ждали. А может быть, всё это время они были здесь? Не замечал ничего необычного в последнее время?

— Что? Нет.

Новый толчок, новый треск, пыль, напряжение.

Магадон зачерпнул ментальной энергии из своих запасов, придал ей форму, создавая кокон прозрачной силы, охвативший его тело и защищающий не хуже латных доспехов. Он покрепче сжал кочергу, посмотрел на просевший потолок.

— Кто именно за тобой следил? — прошептал он.

— Агенты твоего отца, — сказал Ривен тихим и напряжённым голосом.

— Значит, дьяволы.

Раздался грохот и долгий пронзительный треск — крыша окончательно рухнула. Главная балка с грохотом ударилась о пол, сломала стол и два стула. В дыру посыпалась черепица, деревянные щепки и две крылатых демонических фигуры. Дьволы приземлились на корточки, их узкие глаза уставились на Ривена с Магадоном, в когтистых руках были трезубцы, а за спинами виднелись перепончатые крылья.

Изверги — Магадон узнал в них загребал — были выше самых высоких мужчин. Под их серой, грубой кожей бугрились толстые мускулы. На каждом были надеты наручи, у каждого на одном плече висел наплечник. Со лбов торчали изогнутые рога, нависая над рептильими лицами. Верхняя челюсть значительно выступала над нижней. Из огромной пасти торчала вверх пара клыков.

— Сумрак здесь не такой, как в Царстве теней, — сказал один из них могильным голосом. Второй схватил стул и швырнул его в Ривена. Тот легко уклонился. Стул ударился о камин и разбился, обломки попали в котёл.

— Почти такой же, — с ухмылкой сказал Ривен.

Дьяволы распахнули пасти и зарычали. Языки пламени вспыхнули на их трезубцах.

— Живыми они отсюда не выйдут, — сказал Ривен. — Даже одного нельзя упускать.

— Понял, — ответил Магадон. Он обратился к глубокому источнику ментальной энергии, наполнявшему его естество, преобразовал энергию в поле постоянной силы и снова направил её в кочергу. Кончик его импровизированного оружия засветился красным.

Дьяволы бросились на них, толстые ноги швырнули их вперёд, как камни из пращи. Магадон бросил в одного кочергу, пока Ривен прыгнул вперёд со сверхествественной скоростью, встретив натиск того из загребал, что был крупнее, собственным натиском.

Кочерга попала в цель, поймала меньшего загребалу на полушаге. Энергия, которой Магадон напитал её, позволила оружию с огромной силой ударить дьявола. Столкновение подбросило его в воздух, и загребала упал на стол. Он завыл от боли и ярости, кочерга на ладонь вонзилась в его шкуру.

Ривен тем временем сражался с другим дьяволом, его клинки были стальным вихрем, его движения оставляли теневой след. Он шагнул в сторону, пропуская трезубец дьявола, перескочил через следующий удар, рубанул, развернулся, ещё раз ударил. Дьявол стал отступать под натиском Ривена, натыкаясь на столы, спотыкаясь о стулья. Его трезубец был слишком медленным, чтобы отразить молниеносный натиск Ривена. Две глиняные лампы рухнули на пол и разбились, расплескав масло.

Ривен со скоростью и умением бога кровавыми лентами срезал с дьявола мясо. Истекая ихором, тварь заревела, снова и снова ударяя Ривена трезубцем и попадая в воздух. Трезубец заскрежетал по полу, и его огонь воспламенил масло.

Дьявол, которого сбил с ног Магадон, вырвал из себя кочергу и специально опрокинул в огонь другой стол. Разбилась лампа, масло растеклось. Загорелись столы, стул, второй стул, пол. Дым заполнил помещение.

Магадон выругался и бросился через всю комнату. Изверг вскочил на ноги и побежал за ним. Магадон прыгнул через стойку, сбросив на пол две кружки и тарелку, и грудой упал на пол. Он торопливо поднялся на ноги и оглянулся, чтобы увидеть присевшего перед прыжком изверга.

Воспользовавшись своим резервом метальной энергии, Магадон сформировал её в силовой шип, который приковал ногу дьявола к полу. Изверг всё равно прыгнул, и пришпиленные ментальной силой к его ноге половицы оторвались, заскрипели, как проклятые, вырванные гвозди и дерево. Лишившись равновесия, изверг рухнул на стол, расколовшийся под его весом.

За его спиной дым и пламя набирали силу. В огне сражались Ривен и второй дьявол. Таверна превращалась в ад.

К тому времени, как дьявол снова поднялся на ноги, Магадон уже схватил свой лук и колчан. Он натянул тетиву, зарядил стрелу ментальной энергией и выстрелил ею прямо врагу в лицо. Стрела вонзилась в горло дьявола и тот закричал, пошатнулся, хватаясь за шею. Он сделал отчаянный бросок, и трезубец ударил Магадона в грудь.

Хотя зубцы не пробили его силовое поле, сама сила броска отбросила Магадона к стене. Затрещали рёбра, из лёгких выбило воздух. От столкновения с гвоздей посыпались кружки. Бочонок рухнул на пол, раскололся, и по полу растеклось пиво.

Задыхаясь, кашляя от дыма, Магадон проковылял обратно к стойке и потянулся за новой стрелой из колчана. Дьявол, в которого он выстрелил, бешено метался по пылающей комнате, переворачивая столы и стулья, вопил, кричал, из–за дыры, которую Магадон проделал в его горле, вырывалось громким свистом его дыхание.

Позади раненого изверга Ривен продолжал расчленять более крупного дьявола. Сабли Ривена сливались в единое размазанное пятно, рубили, кололи, резали. Дьявол ревел и крутился, бил когтями, трезубцем, даже ногой, но всё было напрасно. Ривен был слишком быстр и слишком точен. Десятки ран изверга кровоточили чёрным ихором. Мясо клочьями свисало с тела. Завершающий удар сабли отрубил его голову.

Магадон натянул тетиву заново как раз в тот момент, когда выживший дьявол наконец вырвал засевшую в горле стрелу и закричал от боли. Он сфокусировал взгляд на Магадоне, широкая грудь поднималась и опадала. Дьявол сплюнул ихор и бросился на него.

Магадон вздохнул и зарядил стрелу достаточным количеством энергии, чтобы завалить лошадь. Острие засияло злым, горячим красным светом. Он выбрал точку между глаз дьявола и приготовился спустить тетиву.

Прежде чем он смог выстрелить, Ривен шагнул сквозь тени, пересёк комнату единственным шагом. Он появился перед дьяволом, сабли висели в ножнах. В руках у него была тонкая петля из живой тени.

Он увернулся от удара когтей удивлённого изверга, развернулся и захлестнул теневой струной горло противника. Прежде чем дьявол смог отреагировать, Ривен заскочил ему на спину, обхватил ногами и натянул свою удавку.

Дьявол попятился, широко раскрыв глаза, хрипя, пытаясь втянуть в себя воздух. Из раны в горле летели капли крови. Он закружился, потянулся за спину, пытаясь достать когтями Ривена, зашатался по комнате, натыкаясь на столы, стулья, шагая сквозь огонь. Ривен сидел у него на спине в спокойной, смертоносной тишине, теневая гаррота продолжала душить изверга.

Магадон расслабился, положил лук на стойку, и его тело с внезапностью молнии вдруг пронзила боль. Из живота наружу показался кончик чёрного меча и залил барную стойку кровью. Он задохнулся, закричал, непонимающе глядя на тёмную полосу стали, торчащую из его кишок. Рот заполнялся кровью. Он закашлялся. В глазах помутнело.

— Дерьмо! — услышал он крик Ривена. — Магз!

— Я в порядке, — попытался сказать он, но это было не так, и вместо слов он издал только кровавый клёкот. Он опёрся ладонью о залитую кровью стойку, чтобы устоять, когда колени начали подгибаться. Одежда уже пропиталась кровью, а все мысли прогнала боль.

Сзади раздался смешок.

Он повернул голову — казалось, это заняло целую веность — и увидел мужчину–дьявола, стоящего позади него и сжимающего тёмный клинок, на котором повисло умирающее тело Магадона. Это был не очередной загребала. Он казался почти человеком, не считая фиолетовой кожи и торчавшей из головы пары тонких рожек. Его стройное тело облегали тени и кожанные доспехи. Магадон узнал род дьяволов, которых другие дьяволы использовали как тайных убийц и ассассинов. Должно быть, он проник в таверну вместе с загребалами, невидимый или окутанный тьмой. Магадон его не заметил. И дьявол убил его.

— Ривен, — попытался произнести Магадон, но прозвучало только кровавое бульканье. Он попытался сфокусировать взгляд, но его глаза не могли оторваться от лица изверга, его красных глаз и клыкастого рта.

Изверг улыбнулся и повернул меч в животе Магадона, затем вырвал клинок, задев им рёбра, расширив рану. Из разреза хлынул тёплый ручей. Магадон закричал, и онемение сменилось болью.

Он отчаянно уцепился за боль, сфокусировался на ней, мгновение жил в её сердце, мгновение, в которое он не обращал внимание на кровь и экскременты, текущие из дырки в его теле. Он схватил дьявола ослабевшими руками. Магадон покачнулся, зашатался и упал бы, не схвати он дьявола за запястье.

Тот попытался стряхнуть его, но Магадон держал крепко. Дьявол замахнулся мечом для нового удара, но прежде чем он успел его нанести, Магадон превратил свою волю в копьё и вонзил его в разум противника.

Дьявол немедленно почуял опасность. Он стал сопротивляться мысленному вторжению, попытался стряхнуть руку Магадона, но отчаяние противника только укрепило Магадона физически и ментально. Его ногти вонзились в кожу дьявола, а разум вонзил психический крюк в сознание врага.

Дьявол снова ударил его, но Магадон не чувствовал боли. Удара он тоже не почувствовал, только услышал, как клинок разрезает его плоть и органы, скрежещет по костям. В глазах вспыхнули огни, искры, потом наступила тьма. Он терял сознание, падал, но всё равно сильнее уцепился за разум изверга и установил с ним эмпатическую связь. Почувствовав, как возникла прочная связь, как между ними появился психический мост, он ухмыльнулся, чувствуя во рту кровь, и перенёс через эту связь раны и всю до последней искорки боль в его разрушенном теле.

Глаза изверга стали широкими, как монеты. Он уронил меч, и клыкастый рот распахнулся в вопле боли. Тени бурей сумрака завертелись вокруг него. В животе у дьявола открылась неровная дыра, хлынула кровь, а дыра в Магадоне закрылась и болезненно зажила.

— Это тебе, ублюдок, — прохрипел Магадон, вливая свою агонию в гибнущего дьявола. Он отпихнул тварь назад, и изверг ударился о стену, опрокидывая кружки, пытаясь запихнуть внутренности обратно в свой живот.

Магадон потянулся к стойке и сжал в кулаке стрелу, уклонился от слабого взмаха меча дьявола и вонзил стрелу ему в глаз, глубоко в рогатую голову.

Дьявол упал на пол, Магадон бросился на него, оседлал, они оба были скользкими от смешавшейся крови. Он вырвал стрелу и погрузил её во второй глаз противника.

Магадон встал, тяжело дыша, его ноги всё ещё подгибались, и обнаружил позади себя сидящего на стойке Ривена, подсвеченного светом разрастающегося пожара. Вокруг него медленно вились тени. Чем–то он напомнил Магадону ворона.

— Прямо как в старые времена, — сказал Ривен.

Магадон выпрямился, пошатнулся, кивнул.

— Ты в порядке? — спросил Ривен. Его дыхание даже не участилось. Магадон задумался, а дышит ли Ривен вообще?

Магадон посмотрел на окровавленую стрелу в своей руке, на свою залитую кровью одежду, на труп дьявола позади себя, на пылающую таверну.

— Со мной всё хорошо, — сказал он. Он поднял с пола бочонок и обнаружил, что сквозь трещину вылилось не всё содержимое. Он наполнил две кружки и протянул одну Ривену.

— Дерьмовое пойло, — сказал он, осушая свою кружку.

Ривен тоже осушил свою.

— Лучшее, что я пил за долгое время, Магз.

В руке Ривена возникла его трубка, уже зажжённая, и он сделал длинную затяжку.

— Пожарная бригада, должно быть, уже в пути, — сказал Магадон, глядя, как горит его таверна. Сквозь дыру в потолке наружу струился густой поток дыма. Кровь изверга защищала Магадона от жара и огня. Для Ривена пламя тоже не представляло опасности.

— Для этого места слишком поздно, — сказал Ривен. — Прости, Магз.

Магадон пожал плечами.

— Мне оно всё равно надоело.

Ривен кивнул.

— Пускай трупы горят. Если бы эти трое работали на твоего отца, у нас бы тут уже были десять дюжин дьяволов, и, может, сам архиизверг во плоти.

Даже намёка на сказанное полубогом имя Мефистофеля было достаточно, чтобы в помещении пронёсся порыв холодного ветра. Пламя зашипело и затрещало, этот звук был похож на тёмные слова.

— Эти работали на себя, может быть, пытаясь заслужить расположение твоего отца. Это была ошибка.

— Да.

Ривен сделал новую затяжку, втянул в себя дым.

— Ну?

Магадон окинул взглядом старого друга, скорее бога, чем человека, а вокруг тем временем горела его жизнь.

— Я буду готов, — сказал он.

— Отлично, — отозвался Ривен, и Магадону показалось, что у бога упал груз с плеч. — Тогда соедини нас.

— Мысленной связью?

— Чтобы я мог позвать тебя, когда будет нужно. Просто оставь связь, чтобы я мог оживить её, если потребуется. И не заглядывай глубже, Магз. Тебе не понравится то, что ты увидишь.

Мысль о том, чтобы соединить разум с богом, встревожила Магадона, но это было необходимо. Он открыл сознание, зачерпнул ментальной энергии, потянулся к разуму Ривена.

Шок от контакта заставил его задохнуться. Помня о предостережении Ривена, он оставил связь поверхностной и узкой, но всё равно смутно почувствовал широту сознания Ривена, его расширенное восприятие времени и пространства, голоса верующих, что звучали у него в голове.

— Боги, — тихо сказал Магадон.

— В самом деле, боги, — отозвался Ривен. — Превращает человека в чудовище, Мазг. Этого не избежать.

— Мне… жаль.

Ривен пожал плечами.

— Каждый несёт свою ношу. И не стоит пока меня не жалеть. Вскоре твои дела пойдут скверно. Можешь на это рассчитывать.

Магадон сочувственно улыбнулся.

— А когда было иначе?

Ривен ухмыльнулся.

— Не теряй бдительности, Магз. Скоро увидимся. Да, и, Магз… Он жив.

— Кто?

— Кейл. И мы собираемся его освободить.

— Что? Подожди!

Собравшаяся тьма окутала Ривена, и он исчез.

Он жив. Он жив. Эти слова и их значение выбросили все прочие мысли из головы Магадона.

Кейл был жив. И его сын был жив.

Скалясь, как безумец, Магадон собрал своё оружие и припасы. Он надел свою широкополую шляпу, натянул её на рога, и вышел на ночные улицы Дэрлуна сквозь пламя, не пострадав. Вокруг таверны уже собралось несколько человек. Но огонь не перекинулся. Пожар сожжёт его таверну и пристройку, но больше ничего.

Один из собравшихся, высокий, худой, лысый человек, державший в руках открытую книгу, показался Магадону странным. Он не смотрел на пожар, как остальные. Вместо этого он что–то записывал пером в свою книгу.

Должно быть, мужчина почувствовал взгляд Магадона. Он оторвал взгляд от книги.

В его глазах не было зрачков. Они казались вставленными в череп опалами. Он ухмыльнулся.

По коже Магадона пробежали мурашки. Он не знал, почему. Что–то в этом мужчине…

— Эй, ты в порядке? — крикнул один из собравшихся, моряк, язык которого заплетался от выпивки. — Ты в порядке, друг? Взгляни на свою одежду! Боги!

Лысый мужчина снова начал писать в книге, его рот изогнулся в загадочной улыбке.

— Ты в порядке, говорю? — снова крикнул моряк.

Магадон посмотрел на него, поднял руку, улыбнулся.

— Всё хорошо.

Всё было не просто хорошо. Ему не было так хорошо вот уже сотню лет.