2 найтала, год Грозовых Штормов

Кейл и Ривен появились на Путевом камне около храма. В солнечном свете, непривычном после мрака бури, храм отбрасывал перед собой тень. Кейл и Ривен стояли в этой колонне темноты. С их плащей стекала дождевая вода.

Оба мужчины развернулись и посмотрели назад, в сторону Сембии, но Буря Теней была слишком далеко, чтобы её разглядеть. Кейл видел только скалистые склоны Путевого камня и безграничное серо-синее море. По небу плыли облака. Не было ни единого признака расползающейся над Сембией, над всем Фаэруном чёрной опухоли.

— Никогда больше так не делай, — сказал Кейл Ривену, не переставая глядеть вдаль.

Ривен тоже посмотрел на море.

— Я делаю то, что необходимо сделать, Кейл. Вбей себе это в голову. Я сделаю это в следующий раз, и в следующий за ним — тоже. У тебя не получится сдаться.

Прозвучавшая в словах Ривена правда ужалила его. Кейл повернулся к убийце.

— Я не собирался сдаваться.

Ривен ничего не ответил. Не было необходимости. Кейл вздохнул, отвёл взгляд. Он устал, но Ривен — нет, и Кейл не понимал, как убийце это удаётся.

— Как тебе удаётся продолжать сражаться, Ривен? Зачем? Не ради Сембии же.

— Нет. Не ради Сембии, — сделал пренебрежительный жест тот.

— Ради чего тогда?

Ривен покрутил священный символ, который носил на шее, гладкий чёрный диск.

— Ради этого. Маск хочет, чтобы Кессон Рел погиб, и божественная эссенция вернулась к нему. Это достаточная причина, чтобы сражаться. И тебе её тоже должно быть достаточно.

Кейл посмотрел на диск, перевёл взгляд на лицо Ривена.

— Но это не так.

— Тогда найди себе какую-то причину. Это ещё нескоро закончится.

Кейл покачал головой.

— Ты не понимаешь. Просто не в состоянии понять.

Ривен смотрел на него какое-то мгновение.

— Ты устал. Я это вижу.

Кейл посмотрел в одинокий глаз Ривена, благодарный даже за эту небольшую частичку понимания.

— Да. Устал.

Выражение лица Ривена ни на йоту не изменилось.

— Это тяжкое бремя.

— Да.

— Неси его. Только вместе мы сможем пройти через это. Ты же понимаешь, да? Найди способ смириться с этим.

Когда Кейл ничего не ответил, Ривен продолжил:

— Кейл, ты не убивал Джака. Не убивал. И не ты забрал у Магадона душу, не ты заставил мальчишку Ускевренов заключить союз с Шадовар. Ты несешь чужую ношу. Проклятье, неудивительно, что ты устал.

Кейл слышал его слова, признавал наличие в них смысла, но они не облегчали бремени его горя. В безопасности, далеко от тебя. Это сказал ему его бог.

— Пойдём, — сказал он и зашагал по подьёмному мосту в храм.

Из темноты храма в арке входа возник Магадон. Маг разума казался худым и иссохшим, как старая палка, был бледен, под глазами виднелись синие круги.

— Магз, — поприветствовал его Кейл, постаравшись глазом не моргнуть при виде его внешности.

Мимо мага разума вспышкой коричневой шерсти и виляющих хвостов пронеслись две собаки Ривена, устремившись к хозяину. Ривен опустился на колено, чтобы поприветствовать их, стал трепать собак по бокам.

Магадон подошёл к Кейлу, шатаясь, как пьяный. На свету он казался ещё бледнее.

— Ты в порядке, Магз? — спросил Эревис.

— Я хочу убраться с этого острова, Кейл, — ответил тот. — Сейчас.

Каждый раз, когда Магадон звал его «Кейл», а не «Эревис», Кейлу казалось, что его ударили в живот. Он переглянулся с Ривеном. Ривен указал на храм.

— Идите, — сказал Ривен собакам. Магадону он ответил:

— Ты паршиво выглядишь.

— Это потому, что мне паршиво.

— Тогда зачем покидать остров? — спросил Ривен. — Останься. Поправься.

Кейл увидел гнев в морщинах на переносице Магадона, но маг разума быстро подавил его.

— Это моё дело, — ответил Магадон.

— Вот как? — отозвался Ривен.

Кейл протянул руку, чтобы коснуться плеча Магадона. Маг разума отпрянул, но Кейл не отступал, схватив его за плечо.

— Послушай, Магз. Кессон Рел здесь, в Фаэруне. Он открыл разлом, сквозь который просачивается Чаша. Она расползается по Сембии.

В глазах Магадона искра коснулась фитиля, и в них зажёгся огонёк. Кейл посчитал, что это надежда, и был рад видеть её.

— Где? Мы должны убить его, Кейл. Я могу воспользоваться Источником, чтобы…

Он остановился, широко раскрыв свои белые глаза, похоже, осознав, что сказал слишком много. Он сделал шаг назад, взгляд забегал, как будто в поисках путей отступления.

— Источником? — в один голос произнесли Кейл с Ривеном.

Магадон облизал губы, выпрямился.

— О чём ты толкуешь, Магз? — мягко спросил Кейл.

Ривен мягким не был.

— Мы чуть не умерли, вытаскивая тебя из Источника. В Девять Адов тебя, если ещё хоть раз им воспользуешься. В Девять Адов тебя, если уйдешь с этого острова. Ты не в себе. Ты будешь ждать, пока…

Лицо Магадона исказилось от ярости. Он издал рёв и бросился на Ривена, вытянув руки, чтобы схватить убийцу за горло.

Ривен быстро и резко ударил Магадона ногой в живот, и маг разума упал, задыхаясь и кашляя.

— Проклятье, — сказал Кейл им обоим.

Их тени в проходе возникли Наян и Вирхас.

— Всё в порядке, — сказал им Кейл и махнул, показывая, что они могут возвращаться. — Иди, Наян. Здесь всё в порядке.

Теневой ходок посмотрел на Магадона, на Кейла, потом на Ривена. Он кивнул, поклонился и снова слился с тьмой.

Магадон восстановил дыхание и поднялся на колени. Он зло посмотрел на Ривена, и голову его охватило оранжевое сияние, гнев, сочившийся из его черепа.

В мгновение ока Ривен приставил клинок к его горлу.

— Почувствую зуд голове, Магз, и в тот же миг перережу тебе горло. Я не шучу.

Бледное лицо Магадона покраснело. Он в ярости смотрел на убийцу. Оранжевое сияние померкло.

— Ты как наркоман, Магз, — сказал Ривен. Он опустил свою саблю, но не вложил её в ножны. — А я много знаю о наркоманах. И ты пострадал. Пока ты не поправишься, нам от тебя не будет никакой пользы.

Магадон закашлялся, начал подниматься. Кейл попытался помочь ему, но Магадон раздражённо стряхнул его руку.

— Я хуже наркомана, — сказал, поднимаясь, маг разума. Он не сдержал смешок, и от этого звука Кейлу стало неуютно. — Намного хуже. И я никогда не поправлюсь.

Он пошатнулся, и Кейл обхватил его рукой, помогая выпрямиться. Его тени опутали мага разума, поддерживая его прямо.

— Мы убьём Кессона Рела, — сказал Кейл, пытаясь не обращать внимания на то, каким лёгким казался Магадон. — Заберём то, что он украл, отдадим твоему отцу, сделаем тебя целым. Мы сделаем это, Магз.

Магадон в отчаянном жесте схватил Кейла за плащ. Когда он заговорил, его голос звучал надтреснуто, но был больше похож на голос прежнего Магадона.

— Я должен стать прежним, Кейл. Я так быстро падаю… Ты не понимаешь…

Ривен заговорил, но Кейл взглядом оборвал его. Магадону Кейл сказал:

— Мы займёмся этим, Магз. Но Ривен прав. Это не твой бой, не в таком виде. Ты станешь для нас обузой, а не поддержкой. Сам знаешь. Если ты нам понадобишься, мы придём за тобой.

Магадон отстранился и посмотрел Кейлу в лицо.

— А если вы понадобитесь мне?

— Я не понимаю, — покачал головой Кейл.

— Я имею в виду, что если вы не справитесь, если не сможете вернуть украденное Кессоном Релом, я хочу, чтобы вы меня убили. Мне нужно, чтобы вы меня убили. Я не могу сделать это сам, но больше этого не вытерплю. Любой из вас. Проклятье, да Наяна попросите. Он следил за мной и сам об этом думал.

Магадон провёл рукой по голове, по своим рогам.

— Мои мысли, Кейл. Я сам не знаю, что могу сделать. Это больше не может продолжаться.

Кейлу потребовалось несколько мгновений, чтобы ответить.

— До этого не дойдёт, Магз.

— Если дойдёт.

— Магз…

— Если дойдёт! — сказал маг разума, и в его глазах заблестели слёзы. Он посмотрел на Ривена, на его клинок. — Вы оба убийцы. Я это знаю. Вы это знаете. Скажите мне, что сделаете то, что нужно будет сделать.

Кейл просто смотрел на друга, его горло сжалось, его рот не мог вымолвить ни звука.

Ривен вложил саблю в ножны и посмотрел Магадону в глаза.

— Я всегда делаю то, что нужно, Магз.

Магадон посмотрел на Ривена в ответ, его грудь часто вздымалась. Он один раз кивнул, развернулся и пошёл обратно в храм.

— Пойдём, Наян, — сказал он теням, когда проходил под аркой.

— Что дальше? — спросил Ривен, когда он ушёл.

Кейл смотрел Магадону вслед, лихорадочно размышляя.

— Что?

— Что дальше, Кейл?

— С Магзом?

— Нет, с Кессоном Релом. С Бурей Теней. Проклятье, и с Магзом тоже. Это всё взаимосвязано.

Кейл покачал головой, всё ещё расстроенный.

— Я не знаю.

— Ты не знаешь?

Кейл повернулся к убийце.

— Так и есть. Я не знаю. Мне нужно время.

— Сомневаюсь, что у нас его много, — ответил Ривен, разглядывая арку, в которой исчез Магадон.

Кейл кивнул, и убрал руку из тени, подставив её под солнечные лучи. Рука растворилась. Он посмотрел на обрубок.

— Нет. Не много.

Тамлин сидел в ореховом кресле-качалке своего отца, в отцовском кабинете, среди отцовских книг, которые сам он никогда не читал. Всю жизнь он провёл в тени отца, в тени вещей, принадлежавших отцу.

Теперь с этим было покончено.

Селун зашла, и мрак ничего не освещало. Сквозь открытые окна сочился холодный воздух и рассеянный свет звёзд. Он сидел один, размышляя, скрип ореха по полу казался зловещим эхом криков Виса. Тамлин улыбнулся.

Вис лгал Тамлину, лгал Шар. Он заслужил смерть на её алтаре. Тамлин с безупречной ясностью вспомнил холодное и твёрдое ощущение от рукояти кинжала в руке, теплое, липкое чувство от крови Виса на ладонях. Вспомнил он и золотистые глаза принца Ривалена, мерцающие одобрением, какого Тамлин никогда не видел в глазах отца или господина Кейла, одобрения, в котором он больше не нуждался.

Он принадлежал только себе, и всё, что для этого требовалось — отдать себя Шар.

Сжимая в руках маленький, холодный и чёрный диск, который принц Ривален дал ему, чтобы помогать в медитации, шёпотом он рассказал Шар то, что стало Его Личным Секретом, истину, известную только ему и Шар.

— Я никогда не испытывал такого страха, и никогда не чувствовал себя таким могущественным, как тогда, когда приносил в жертву Виса.

Тучи погасили даже самый слабый свет звёзд, и комнату окутала глубокая, как чернила, темнота, сомкнулась вокруг него, прижалась к коже. От холода у него встали дыбом волоски на затылке и руках, Тамлин покрылся гусиной кожей. Его грудь тяжело вздымалась. Он чувствовал ласку своей новой повелительницы, холодную и жёсткую, как кинжал, которым он убил Виса.

— Спасибо, госпожа, — сказал он, чернота спала и звёздный свет снова начал осторожно сочиться сквозь окна кабинета.

Обращение Тамлина к госпоже потерь породило не только новую веру, но и амбиции. Он хотел быть чем-то большим, чем просто слугой Шар, чем просто принадлежать себе. Он хотел сравняться, а потом и превзойти господина Кейла, превратив себя в шейда. А ещё он хотел превзойти своего отца, возглавив не только богатую семью, и не только богатый город, но и целое королевство.

Он кивнул в темноте, продолжая покачиваться в кресле. Он не был сыном своего отца. Если кто и дал ему рождение, так это принц Ривален и Шар.

— Любовь это ложь, — сказал он, цитируя одну из Тринадцати Истин, которым научил его Ривален. — Живёт лишь ненависть.

В зале снаружи раздались шаги. Кто-то показался в дверном проёме. Даже в темноте Тамлин узнал ровную осанку и строгие движения Ирвила, управляющего Ускевренов.

— Милорд? — позвал Ирвил. — Вы в кабинете?

Тамлин перестал качаться.

— Да. Что такое, Ирвил?

— Вы сейчас разговаривали, милорд?

— Сам с собой. Что случилось, Ирвил?

Ирвил вгляделся в темноту, пытаясь определить местонахождение Тамлина.

— Новости из Дэрлуна, милорд. Послание от главного бергуна Тиммира о вашей матери.

Тамлин практически ничего не почувствовал при упоминании матери. Она бы не смогла понять того, что он совершил, как и того, почему он это сделал. Может быть, она даже отреклась бы от него из-за этого. Неважно. Теперь он служил другой госпоже.

— Каково его содержание? — спросил Тамлин. У Ирвила было разрешение открывать и читать все документы, присланные Тамлину как официальному лицу.

Ирвил прочистил горло, переступил с ноги на ногу.

— Главный бергун Тиммир сделал вашу мать, брата и сестру своими личными гостями. Он просит вас позволения предоставить им убежище, пока события в остальной Сембии не разрешатся. Он обещает оказать им всё возможное гостеприимство.

Тамлин понял, какое послание крылось за этим сообщением. Дэрлун объявлял о своём нейтралитете в грядущей гражданской войне. Несомненно, Кормир пообещал им свою помощь в случае, если война явится к стенам города. У Кормира давно были притязания на Дэрлун, и Дэрлун, находившийся на границе между Кормиром и Сембией, во многих отношениях был скорее кормирским, чем сембийским. Поэтому главный бергун, услышав о победе Селгонта, поспешил сообщить Тамлину, что его семья станет заложниками, чтобы убедиться, что Дэрлун не вовлекут в конфлит и он сможет сохранить свой союз с Кормиром. Пока Тамлина это устраивало. У него хватало других забот. Дэрлун мог подождать.

— Подтверди, что мы получили и поняли послание. Поблагодари главного бергуна за его доброту и дай ему знать, что я в долгу не останусь. Поставь и официальную, и мою личную печать.

— Да, милорд.

Ирвил помешкал.

— Что такое, Ирвил?

— Милорд скоро отправится отдыхать? Час уже поздний.

Тамлин откинулся на спинку кресла.

— Не думаю. Я наслаждаюсь темнотой.

Ирвил прочистил горло.

— Как пожелаете, милорд. Могу я в таком случае отправиться спать?

— Да, но прежде отправь за лордом Риваленом и сообщи стражникам на воротах, что ему разрешено пройти. Мне необходим его совет. Он будет бодрствовать.

Тамлин знал, что эссенция тени в теле Ривалена избавила его от потребности во сне.

— Да, милорд. Ещё что-нибудь?

Тамлин обвёл взглядом кабинет, полный вещей отца. Настало время сделать Штормовой Предел своим, а за ним — Селгонт и всю Сембию.

— Я хочу, чтобы завтра кабинет освободили от вещей моего отца. Новая обстановка, Ирвил, для новых начинаний.

Какое-то время Ирвил молчал, и темнота скрывала его лицо. Тамлин хотел бы быть шейдом, чтобы его глаза видели во тьме так же хорошо, как при свете дня. Он чувствовал себя так, как будто эта человеческая особенность предаёт его.

— Очень хорошо, милорд, — сказал Ирвил напряжённым тоном. — Доброй вам ночи.

— И тебе, — отозвался Тамлин.

Ирвил оставил его наедине с ночью, наедине с богиней. Одиночество и темнота были приятны Тамлину, но он не мог стряхнуть с себя холод.

Ривален сидел один во мраке своих покоев, и его настроение было чёрным, как безлунное небо. На столе перед ним лежали осколки его священного символа.

Требования его веры объявили войну нуждам его народа. Жрец воевал с принцем. Ему нужно было разрешить ситуацию, удовлетворить обоих.

Тени кипели на его коже.

Веками Ривален поддерживал хрупкий союз между верой и светскими обязанностями, одно отделял от другого ход времени. Ривален знал, что в конце концов мир склонится перед Шар и вернётся во тьму и холод, но верил, что у него есть ещё множество веков, что он успеет достичь своих целей и целей своего народе прежде, чем Шар захватит Мультивселенную. Забвение всегда, казалось, ждало в далёком будущем.

Но происходящее лишило его этих иллюзий. Буря Теней бушевала прямо сейчас, поглощая королевство, которое нужно было анклаву шейдов, чтобы обеспечить своё процветание и возродить славу Нетерила.

Он должен был выбрать между своей верой и своим народом.

— Разве не так? — сказал он. В руке он сжимал сембийский ворон. Серебро потемнело.

— Орёл или решка, — произнёс Ривален, вращая монету между пальцами. На одной стороне был профиль покойного правителя, на другой — сембийский герб.

Надежда была его прегрешением, понял Ривален. Он надеялся возродить Нетерильскую империю и вернуть славу своему народу — и Фаэруну. Он надеялся — позже, намного позже — призвать Бурю Теней, которая провозгласит начало конца света. События доказали, что он был глупцом. Госпожа потерь отвергала надежду и ожидала того же от своего ночного провидца. Ривален усвоил этот урок, но мудрость пришла к нему слишком поздно, и её запоздалое прибытие никак не успокоило его горечь и гнев.

Шар выбрала своими инструментами других. Жрица, которую, как Ривален считал, он использовал и выбросил, предала его, украв «Листья одной ночи». И безумный еретик, некогда — жрец Маска, а теперь — слуга Шар, призвал Бурю Теней и затаился в её тёмном сердце, пока буря поглощала королевство, которое Ривален надеялся заполучить для своего народа.

Ради своей богини Ривален убил собственную мать, но богиня утаила, что Бурю Теней призовёт не он; Ривален и его надежды стали жертвами этой бури.

И он чувствовал ещё более глубокие секреты, трупы, спрятанные в зловонной почве мрака Шар. Они всплывут, когда богиня посчитает нужным, и ни мгновением раньше.

Он пытался принять такое положение дел, но не смог. Тени вокруг него кружились, заполняя комнату, просачивались сквозь щели ставен наружу, в ночь.

— Я не приму этого, — сказал он, вращая монету всё быстрее.

Тихий гул раздался в его ушах, набрал громкость, стал чётче. Послание. Он чуть не отклонил его, но передумал.

В голове Ривален услышал голос отца, его всевышества.

Могущественные фигуры Фаэруна не станут долго оставаться в стороне, пока Буря Теней поглощает Сембию. Прекрати её, Ривален.

Властный голос отца высыпал соль на рану и без того уязвлённой городости Ривалена, но он не позволил прозвучать раздражению в своём ответе.

Я сделаю что смогу, отец.

Прорицания Хадруна выявили возможность, что за Бурей стоят последователи Шар. Возможно, ты не слишком подходишь для выполнения этой задачи?

Упоминание главного советника его всевышества, соперника Ривалена, больно уязвило принца.

Понимание Хадруна, как всегда, ограничено. Последователь Шар, который стоит за Бурей — еретик. Я займусь им и Бурей. А тем временем, пожалуйста, напомни Хадруну и себе, что я поднял со дна Саккорс, разбил силы Сэрлуна и вручил тебе Селгонт. Скоро я добавлю к нему и остальную Сембию.

Добавлять будет нечего, если Буря Теней не прекратится. Закончи её, Ривален. Быстро. Остальные дела в Сердцеземье идут хорошо. Это помеха.

Остальные дела?

Связь оборвалась. Видимо у его отца тоже были свои секреты.

Ривален проглотил своё раздражение и решил считать послание отца знаком. Кессон Рел был еретиком. И Ривален не позволит векам подготовки обернуться тем, что еретик станет служить госпоже и разрушит королевство, которое Ривален собирался создать. Госпожа хотела Бурю Теней. Она получила её. Но Ривалену нужно было время — и Сембия. Он найдёт способ получить их обоих.

Он положил серебрянный ворон на стол и заставил его вращаться. Слабое волшебное слово заставило монету не падать и не останавливаться. Ривален следил за тем, как решка сменяется орлом, потом снова решкой.

— Я выбираю оба, — сказал он. — Город и веру.

Он сможет сдержать Бурю Теней и забрать то, что осталось от Сембии. И если это сделает его еретиком, пускай будет так. Госпожа знала его природу, когда избрала Ривалена своим ночным провидцем.

Он поднял ладонь над осколками священного символа и произнёс слова исправляющих чар. Усики тени закружились над диском, собрали его вместе, сделали его целым.

— Если Кессон Рел — твой истинный слуга, пускай он станет победителем. Если нет — позволь победить мне.

На улице тьма закрыла звёзды. Ривален кивнул.

— Спасибо, госпожа.

Зачарованный ворон продолжал вращаться: орёл-решка, орёл-решка…

Абеляр и Джиирис стояли под дождём и наблюдали, как чернила далёкой бури закрывают звёзды, а молнии озаряют мир ядовито-зелёным светом. Абеляр подозревал здесь руку Элирил, руку Шар, и чувствовал в душе зов, тот самый зов, который в юности позвал его прочь от привелигированной жизни и заставил служить другим. Он подумал о сыне и воспротивился зову.

— Это силы тьмы, — сказала Джиирис, положив ладонь на розу Латандера, которую носила на шее.

— Да, — согласился Абеляр. У него не было священного символа, за который он мог бы взяться, так что вместо этого он взял Джиирис за руку и обнаружил, что это утешает не хуже.

Девушка улыбнулась Абеляру, но улыбка угасла, когда её взгляд упал на пустую цепочку у него на шее, где когда-то висел священный символ. Она отвела взгляд, как будто чтобы не смущать его, разглядывая шрам.

— Всегда можно раскаяться, — сказала она тихо, не глядя ему в лицо.

— Мне не в чем каяться, — ответил Абеляр, удивившись резкости своего голоса.

Она посмотрела на него. Абеляр увидел беспокойство на лице девушки.

— Ты переживаешь за меня, — сказал он. — Не стоит.

— Не стоит? — во взгляде Джиирис мелькнуло недоверие.

— Нет. Теперь я свободен, Джиирис.

— Мне не кажется, что ты был чем-то скован.

— И мне так раньше не казалось.

Увидев её растерянность, Абеляр улыбнулся и повёл девушку обратно в палатку.

— Пойдём. Ты промокнешь.

Когда они нырнули в палатку, он бросил взгляд на Элдена — убедиться, что сын ещё спит, и тот спал — затем привлёк Джиирис к себе. Она не спротивлялась, и он погладил девушку по щеке тыльной стороной ладони.

— Я уже давно люблю тебя.

Она покраснела, но взгляд не отвела.

— А я тебя. Но…

— Но?

Она посмотрела в сторону, и он заметил, как у неё под кожей перекатываются мышцы челюсти, пока Джиирис пережёвывала то, что собиралась сказать.

— Но мы не можем сделать это сейчас. Я не могу. Ты… страдаешь. Ты едва не потерял отца, сына, отвернулся от веры, которая поддерживала тебя…

При упоминании веры в нём разгорелся гнев и наружу вырвались слова, как поток по устью его ярости.

— Церковь Латандера заполнили еретики, которые бездействуют, пока происходит всё это. И он по-прежнему дарует им заклинания. Ты знала об этом? Почему он так поступает?

Джиирис покачала головой, в её глазах проступили слёзы.

— У него свои цели.

Элден зашевелился, застонал во сне, и Абеляр понизил голос. Он не хотел разбудить Элдена и не хотел причинять боль Джиирис.

— Свои цели? Как часто мы должны предполагать, что события будут развиваться в соответствии с его целями? Почему мы должны быть его марионетками? Сколько должен я вынести на службе владыке утра? С какого момента служба превращается в рабство? С какого момента я должен сказать «довольно»?

Она моргнула от этих слов, положила руку ему на грудь, как будто чтобы не дать Абеляру продолжить.

— Когда дело доходит до моего сына, Джиирис. В этот момент. Когда моя жена умерла при родах, я благодарил Латандера за жизнь, которую он дал мне даже в смерти. Когда моего отца схватили, я сражался во имя Латандера с его тюремщиками. Когда на Сембию опустилась тьма и жрец, который обучал меня путям веры, не сделал ничего, чтобы сдержать её натиск, я благодарил Латандера за возможность стать лучом света во мраке. Но когда моего сына похитили и мучили…

Абеляр посмотрел в лицо девушке, на розу на её груди.

— Это уже слишком. Если таковы его цели, пускай они горят синим пламенем.

Джиирис побелела, но не сдалась и продолжила защищать свою веру, веру, которая когда-то была и его.

— Ты говоришь, как еретики, которых ты когда-то часто проклинал. Как часто я слышала, что ты поносишь их за ожидание, что владыка утра сделает их работу за них? Он не является нам таким образом, Абеляр.

Возможно, она думала, что нанесла ему сокрушительный удар, но он не почувствовал даже скользящего тычка. Он взял её за руку.

— Разве я ждал, Джиирис? Разве я бездействовал? Я сражался со злом всю свою жизнь и в награду получал лишь одно несчастье за другим. Несмотря на это, я был непоколебим, но…

Он перевёл взгляд на спящего Элдена.

— …он зашёл слишком далеко. А я устал от того, что меня испытывают.

— Вера — это не испытание…

— Ничем другим она быть не может!

Он обнаружил, что легонько трясёт девушку, и удивлённо отпустил её. Элден зашевелился, перевернулся на другой бок, но не проснулся. Абеляр заговорил громким шёпотом.

— Чем она не может быть, так это дырой, в которую я выливаю всё, и из которой не получаю ничего. Это не вера, Джиирис. Я отрекаюсь от неё. Я открекаюсь от него.

Она взглянула на него так, будто её с силой ударили. Произнёсенные вслух слова словно пересекли какую-то невидимую черту, провели разлом между его прошлым и его настоящим, разлом, который он уже никогда не сможет пересечь. Абеляр надеялся, что эта пропасть не встанет между ним и Джиирис.

— Послушай меня, — мягко сказал он. — Впервые за долгое время я всё вижу ясно. Даже там, где Латандер отсутствует, всё ещё остаётся свет. Кто спас моего отца и сына, Джиирис?

Она молча смотрела на него, и Абеляр ответил на собственный вопрос.

— Слуги Маска. В них есть свет.

Джиирис покачала головой.

— Нет, Абеляр. Спасение Элдена было добрым делом, прекрасным делом. Но я видела этих людей здесь, в этой палатке. Они не добрые. Не такие, как ты.

— Ты слишком сурово их судишь. Мы — то, что мы делаем, Джиирис.

— Нет. Мы те, кто мы есть, и иногда это воплощается в том, что мы делаем. А иногда нет. Послушай, Абеляр. Прежде чем Элден уснул, он сказал мне, что один плохой человек спас его от других плохих людей. Слышишь? Устами младенца глаголит истина.

Элден перевернулся под своими мехами и открыл глаза. Его сонный взгляд сфокусировался на Абеляре.

— Папа?

Абеляр сказал Джиирис:

— Мы ещё поговорим об этом позже. А сейчас собери командиров отряда и моего отца. Мы должны позаботиться о безопасности беженцев. Здесь слишком мало людей, чтобы встретить армию Форрина и шторм, который Шар обрушила на Сембию. Скажи им готовиться.

Глаза Джиирис широко распахнулись.

— Но я думала…

Он взял её за плечи.

— Я отвернулся от Латандера, но не от людей Саэрба, не от тебя. Я остался тем человеком, каким был два дня назад.

Она посмотрела в его глаза и кивнула.

— Папа?

Абеляр подошёл к сыну, сел рядом с ним. Элден протянул к нему маленькую ручку. Абеляр сжал её своими.

— Я здесь, — сказал он. — И больше никуда не уйду.

Элден разглядывал его лицо.

— Ты длугой, папа.

Абеляр кивнул, почувствовал, как сжимается горло. Действительно, устами младенца глаголит истина.

Ривален смотрел, как вращается монета, и думал. Ему нужно было убить Кессона Рела, но он не знал, как это сделать.

Ривален знал кое-что из истории Кессона. Тот был слугой Маска, переметнувшимся к Шар. Став одним из самых могущественных последователей Шар, владея осколком божественной силы, он сошел с ума и обратился к ереси. В конце концов госпожа потерь изгнала его в изолированный карман на плане Тени, в Сумеречную Чашу. Там его покинули и забыли.

До настоящего момента. Теперь он сбежал из своего изгнания и принёс Чашу с собой, угрожая сложным планам, которые десятилетиями строил Ривален.

— Почему сейчас, госпожа? — спросил тьму Ривален. — Почему здесь?

Ривален начал разглядывать свой восстановленный священный символ, заметил на поверхности оставшийся на нём след трещины. Разделявшая символ линия напомнила ему о разделении его веры. Шар терпела ересь, поощряла еретиков. Почему? Ответ был скрыт в тёмных складках тайн госпожи.

Он положил символ во внутренний карман и решил, что ему незачем это знать. Но Ривалену нужна была информация о Кессоне Реле.

Он активировал магию своего кольца с аметистом и подумал о брате. Он почувствовал, как открывается связь.

Ривален? спросил Бреннус.

Мне нужно, чтобы ты узнал всё, что сможешь, о Кессоне Реле. Всё, что вообще можно о нём узнать. Он должен умереть, Бреннус.

Долгая пауза, затем: Очень хорошо. Я уже знаю, что он — квази-божество. Ты знал об этом, Ривален?

Да.

Ривален не ведал, как и зачем Шар наделила Кессона Рела божественной эссенцией, но сам факт был ему известен. Продолжай попытки найти Эревиса Кейла. Кессон Рел служил Маску, прежде чем обратиться к Шар. Мне не кажется это совпадением. Здесь есть узел. Мы должны его распутать.

Согласен.

Что ты узнал о женщине Кейла?

Ещё одна долгая пауза.

О ней — ничего. Она пропала, но не мертва. Я не могу в этом разобраться.

Ривален почувствовал через связь, что брат скрывает что-то.

Есть что-то ещё, Бреннус?

Нет.

Ривален знал, что Бреннус лжёт, но не стал давить. У Бреннуса тоже были свои секреты.

Сообщи мне, когда что-то узнаешь. Скоро нам придётся столкнуться с Кессоном Релом. От твоего успеха многое зависит.

Я знаю.

Связь оборвалась, и стук в дверь вернул Ривалена к окружающей действительности.

— Говорите, — крикнул он.

— Хулорн просит о вашем присутствии в своём семейном особняке, принц.

Ривален знал, что сейчас два часа после полуночи. Похоже, сон не привлекал хулорна. И Ривален понимал, почему. После того, как он убил свою мать во имя Шар, Ривален боялся своих снов и на протяжении многих месяцев спал урывками. Тамлин убил бывшего друга. Какое-то время его сон будет беспокойным.

— Сообщите хулорну, что я скоро его навещу.

Привратник объявил о приходе принца Ривалена, и Тамлин встал, когда тёмная фигура принца заполнила дверной проём в кабинете. Тело Ривалена сливалось с темнотой, и его границы было невозможно различить в сумраке. На чернильно-тёмном лице мерцали золотые глаза — две путеводные звезды новой жизни Тамлина.

— Принц. Спасибо, что пришли.

— Разумеется, хулорн. Сон вас избегает?

Тамлин покачал головой. Он знал, что Ривален легко различит его жест.

— Нисколько. Я… полон энергии. И я наслаждаюсь темнотой.

Тени вокруг Ривалена медленно кружились. Тьма перенесла его вкомнату.

— Вот как.

Принц-шадовар обвёл взглядом отделаный деревом кабинет, книги и свитки, заполнявшие полки. Тамлин предложил бы ему чашу вина, но он знал, что Ривален не согласится.

— Впечатляющая коллекция, — сказал принц.

— Моего отца. Присаживайтесь, пожалуйста.

Ривален сел за небольшой столик, на котором стояла шахматная доска, со стороны чёрных. Тамлин занял место напротив. Он много раз сидел за этим столом напротив отца, обычно чтобы получить наставление после той или иной промашки. С Риваленом он чувствовал себя намного легче, чем с отцом.

— Играете, принц? — спросил Тамлин.

— Играл. Давным-давно. Бросил, после того как погибла моя мать.

Он поднял чёрного короля, и окружавшие его тени поглотили фигуру.

— Мои соболезнования, — сказал Тамлин.

— Благодарю. Мой интерес к шахматам угас, когда я понял, что это прозрачное состязание, в котором игрок видит силы противника и их ходы. Жизнь редко бывает столь ясной.

— Действительно, — кивнул Тамлин. — Что касается меня, то я никогда не был умелым игроком. А мой отец и господин Кейл часто играли друг с другом.

— Господин Кейл, — тихо потворил Ривален, и его тени почернели.

— Я собираюсь избавиться от этого завтра, — сказал Тамлин. — От всего этого. Книг, мебели. Всего.

Глаза Ривалена вспыхнули, и он поставил короля в центр доски, открыв его для нападения.

— Прекрасно вас понимаю.

В понимании принца Тамлин не сомневался. Он встал, чтобы налить себе вина, ориентируясь во тьме. Дойдя до буфета, он сказал:

— Старший бергун взял мою семью под охрану. Таким образом он надеется выторговать безопасность Дэрлуна.

Ривален отровал взгляд от доски, его золотые глаза затуманились.

— Их можно освободить, хулорн. Мне этим заняться?

Тамлин понял, что от его ответа зависит нечто важное. Он нашёл бокал, бутылку вина, и налил себе выпить. Попытался определить букет по вкусу — Тамалонское красное. По крайней мере, четырёх лет выдержки.

— Я благодарен за ваше предложение, принц. Но сейчас присутствие семьи будет меня отвлекать.

— Действительно, — снова сказал Ривален, полувопросительно, полуутверждающе. — Семьи иногда… отвлекают.

Тамлин вернулся к шахматной доске, сжимая бокал.

— Вы с вашим братом, кажется, неплохо друг друга дополняете.

— У нас, Тантулов, было две тысячи лет, чтобы научиться действовать сообща, — ответил Ривален. Он поднял ферзя, рассмотрел его, нахмурил уголки рта. — Но и у нас тоже есть собственные… разногласия.

Тамлин улыбнулся, подумав о Тальботе и о многочисленных спорах, которые они вели за все эти годы.

— Вы поделились своим секретом с госпожой? — спросил принц, возвращая чёрного ферзя на место.

Тамлин кивнул, провёл кончиком пальца по своему святому символу.

— Да.

— Это хорошо.

Ривален откинулся на спинку кресла и его тон стал не таким серьёзным.

— Я хотел бы заполучить монету из сокровищницы, которую отчеканили сегодня. Это возможно? Вы же не так давно стали чеканить собственные монеты, да?

Такая простая просьба от принца застала Тамлина врасплох.

— Монету? Разумеется. Могу я спросить, зачем?

— Я коллекционирую монеты, в особенности те, даты на которых имеют для меня особое значение. Они помогают мне отслеживать ход истории.

Ривален посмотрел на него с другого конца шахматной доски. Принц был совсем не похож на его отца.

— И сегодня — одна из таких дат.

Тамлин принял объяснение и поднял свой бокал в салюте. Ему хотелось, чтобы эта ночь не заканчивалась, чтобы первозданный холод безлунных часов продолжался вечно, хотел, чтобы разговор с Риваленом длился и длился. Он чувствовал себя дома — впервые на его памяти ему было так хорошо в этом кабинете. Он подался вперёд.

— Расскажите мне больше о Буре Теней. Что нам с ней делать?

— Бреннус изучает её, но мы уже определили, что Буря Теней — дело рук древнего существа, бывшего слуги Шар, придерживающегося тех самых еретических учений, что и — в прошлом — придерживался Вис Талендар.

Тамлин почувствовал, как при упоминании бывшего друга в животе возникает маленькая бездна. Её заполнила тьма.

— Что же до вопроса, что с ней делать — мы её используем, — продолжил Ривален.

— Используем?

— Она началась в Ордулине и движется на запад к Саэрбу и Долине Аркен. Какое-то время она не зайдёт южнее середины Аркена. Рано или поздно это случится, но до тех пор у нас есть время. А сейчас, Ордулина нет, и останки его армии у Саэрба будут рассеяны, сдадутся или пропадут в буре.

Разрушение Ордулина беспокоило Тамлина, но он нашёл успокоение в холодном, твёрдом прикосновении своей новой богини.

— Кроме того, на их пути находятся саэрбские войска.

Ривален кивнул.

— Действительно. Но где был Саэрб, пока сэрлунские элементали крошили стены Селгонта?

— Защищал собственные земли, я полагаю. Или вы подразумеваете что-то другое?

— Хулорн, хотите ли вы править всей Сембией?

Тамлин потрясённо замолчал.

— Хотите?

Тамлин собрался с духом.

— Вы же знаете, что хочу, принц Ривален.

Ривален кивнул.

— Эндрен Корринталь — уважаемый лидер. Ему принадлежала верность многих членов высшего совета, пока главная правительница не распустила его. Возможно, он не слишком благосклонно отнесётся к вашему возвышению. Возможно, на какое-то время, по крайней мере, саэрбцев следует предоставить самим себе. Во всяком случае, в военном плане помощи от них никакой. Бурю Теней усмирит не армия.

Рука Тамлина потянулась к священному символу, и амбиции заглушили голос совести.

— Я понимаю вашу точку зрения и согласен с вашей рекомендацией.

— Превосходно, — сказал Ривален. — И это возвращает нас к Сэрлуну. Леди Мерилит правит городом без армии. Её армия разбилась об эти стены. Она знает, что необходимо выторговать мир. Она может подозревать, что Буря Теней — наше оружие, которые мы обрушили на Ордулин. И прежде чем она поймёт, что это не так, мы должны заставить Сэрлун преклонить колено. И после того, как Сэрлун сдастся, после того, как будет решён вопрос с силами Саэрба, кто встанет против объединения Сембии под знаменем Селгонта?

— Дэрлун, может быть, — ответил Тамлин, пригубив вино. — Но больше никого.

— Даже Дэрлун не осмелится, — сказал Ривален. — Старшего бергуна поддерживает стена дружественного Кормира за его спиной, но скоро эта стена даст трещину.

— Принц?

— Многое происходит, Тамлин. Я прошу вас довериться мне. Вы согласны?

Тамлин зашёл слишком далеко, чтобы сомневаться.

— Согласен.

— Тогда скоро Сембия выберет Селгонт своей столицей, а вас — своим правителем.

— Но что с Бурей Теней?

— Мы остановим её прежде, чем она достигнет Селгонта.

— Как?

Ривален посмотрел через стол на Тамлина, в его глазах светилось раздражение.

— Оставьте это мне, хулорн.

Тамлин не смог выдержать тяжёлого взгляда принца. Неожиданно он почувствовал себя в точности как тогда, когда сидел за этим столом с отцом. Он посмотрел в свой бокал. Темнота сделала красное вино чёрным, а его глубины — безмерными.

— Я достану вам селгонтский пятизвёздник, принц, — сказал Тамлин, и мальчишество в своём голосе ему не понравилось. — С монетного двора, сегодняшней чеканки.

— Вы очень любезны, хулорн, — ответил Ривален, и Тамлин проигнорировал снисходительные нотки, которые услышал в его ответе.

Ривален скоро вернулся к себе, а Тамлин так и не лёг спать — он не мог спать. Он постоянно замечал, что вытирает правую ладонь о штаны, как будто пытаясь стереть что-то неприятное.

Утром из Сэрлуна прибыл гонец на грифоне. Слова Ривалена оказались пророческими. Гонец доставил послание от леди Мерилит, в котором она спрашивала об условиях мирной сдачи города. Руки Тамлина тряслись, когда он читал послание.

Пускай закончатся тяготы сембийского народа, писала она. Пускай Сэрлун и Селгонт шагают в будущее, как братья.

Тамлин приказал глашатаям зачитывать послание на улицах и объявил выходной. Колокола и гонги нового храма Шар звонили весь день.

С помощью советов принца Ривалена Тамлин написал ответ. Он согласился прекратить вражду, потребовал, чтобы леди Мерилит и её двор публично сложили с себя полномочия, чтобы Сэрлуном правил назначенный из Селгонта регент, и чтобы в городе разместили гарнизон из трёх сотен селгонтских и шадоварских солдат для поддержания мира.

— Она не согласится на такие условия, — сказал Тамлин Ривалену.

— Согласится, — ответил Ривален. — У неё нет выбора. Подбери регента из доверенных членов старого чонселя, возможно, того, кто обладает деловыми связями с Сэрлуном. Я отберу шадовар для гарнизона.

Кейл прогуливался по острову, когда заходящее солнце нырнуло за горизонт и окрасило мерцающую поверхность Внутреннего моря красным и золотым. Крики чаек сменились спокойным сердцебиением прибоя. Ночь вылезла из своих нор и медленно протянула свою тёмную руку над островом, осаждённым со всех сторон морем твёрдым куском камня.

В конце концов он обнаружил себя на вершине невысокого холма, где они похоронили Джака. Несколько камней, отмечавших захоронение, выпали из насыпи. Он вернул их на место, скучая по другу, скучая… по многим вещам. С одной стороны от него, сколько хватало глаз, тянулось укрытое ночью море, чёрное и непроницаемое; с другой — возвышался окутанный тенью шпиль Маска.

Он присел, положив запястья на колени, и стал смотреть на могилу Джака. Почву укрывали пучки травы, тянулись из-под камней. Вокруг Кейла клубились тени, медленные и тёмные.

Подул ветер, и Кейл обманул себя, решив, что чувствует не морскую соль, а запах табака из трубки Джака. Он почувствовал чей-то взгляд и оглянулся на храм. На мосту у входа собрались теневые ходоки, в тени шпиля, и следили за ним. Ему не нравилось их внимание.

Они думали, что он является кем-то определённым; он пытался быть другим. Он боялся, что их почитание прикует его, сделает из него то, что они хотят.

Желая остаться в одиночестве, он окутал себя тенью и погрузился в её тёмные изгибы. Он подумал о друге, подобрал слова, нашёл их и признался.

— Я пытаюсь держать своё обещание, коротышка, но это трудно.

Вдалеке раздался шум прибоя. Он убил Странника под этот же звук. Убийство легко ему давалось, легче, чем должно бы даваться герою. Он чувстовал себя пропитанным тьмой, пронизанным ею. Между ним и тьмой не было разделения. Он посмотрел на свою теневую руку, чувствительное напоминание, что он всегда будет существовать полностью лишь во тьме, будет целым только в ночи. Он полез в карман и нащупал там речной камешек, который дал ему мальчишка-полурослик.

— Когда-то ты сказал мне, что то, что наши поступки — это просто наши поступки, они не определяют, кто мы такие. Думаю, ты был прав, коротышка, но я хотел бы, чтоб ты ошибался.

Он покачал головой, посмотрел своим сумеречным зрением сквозь тени, на тёмное, непроницаемое море.

— Ты бы улыбнулся, узнав о моих поступках, Джак. Но я… не чувствую ничего. Что-то во мне изменилось, что-то меняется, и тот, кем я есть, твоей улыбки бы не вызвал.

Тени закипели на его коже, закружились. Он представил, что это — остатки его души, сочащиеся с кожи, чтобы покинуть прогнивший сосуд, в котором вынуждены были обитать.

Оглядываясь на последние месяцы, он понял, что с хоть какой-то остротой чувствовал лишь гнев. Другие чувства были слабыми, блеклыми, как будто ощутимыми сквозь дымку. Он любил Варру, но лишь издалека — любовь без страсти. Он спас мальчишку-полурослика от троллей, спас сына Абеляра, пытался спасти Варру, всё ещё пытался спасти Магадона, но всё это обладало привкусом фальши, совершалось скорее по обязанности, чем из любви или сострадания.

С каждым днём он чувствовал, что в его теле становится всё больше и больше эссенции тени, всё меньше человеческого. Данное Джаку обещание было единственным, что ещё связывало его с прошлой человечностью.

— Я не герой. Во мне этого нет, Джак.

В нём были другие вещи, тёмные вещи, которые не стереть добрыми делами и не загладить исповедью у надгробья. Эссенция тени была не просто его частью; она поглощала Кейла. В Ривалене Тантуле он увидел собственное будущее — тысячи лет, прожитых во мраке.

— Я устал, — искренне признался он.

Тени вокруг него приобрели вес, плотность, осязаемость. Волосы на затылке встали дыбом, и когда зашептала на ухо голосом его бога, Кейл почти не удивился.

— Устал? Уже? Но всё только начинается. Попробуй бежать тысячу лет подряд, а потом расскажи мне об усталости.

Кейл не обернулся, не поднялся на ноги, отказался кланяться. Его сердце колотилось, но он посмотрел на могилу Джака и не позволил дрожи пробраться в свой голос.

— Тебе здесь сейчас не рады.

— Почему? Потому что вместо того, чтобы обратиться к своему богу, ты обращаешься к мёртвому другу?

— Да. Тебе не рады.

— Как скажешь, но ты ведь позвал меня. Я слышал.

Может, Кейл и звал. Он уже и сам не знал. Может быть, его душа прошептала во тьму голосом, которого он уже не слышал.

— С каких это пор ты отвечаешь на мой зов? Ты лжец.

Маск хмыкнул.

— Есть такое.

Голос бога изменился, приобрёл угрожающий окрас.

— И к слову о лжецах. Ты был плохим жрецом, разговаривал с архидьяволами.

У Кейла перехватило дыхание. Его сердце замерло. Тьма вокруг него забурлила.

— Думал, я не узнаю? Вот ещё. Я прекрасно вижу во тьме, и нет места темнее, чем твоя душа.

Эти слова вторили собственным мыслям Кейла, но он призвал на помощь всё чувство протеста, на которое был способен.

— Тогда ты знаешь, что я пообещал ему, и что это значит в отношении моего обещания тебе.

Тени потемнели, стянулись вокруг него, их объятия превратились в оковы. Маск заговорил голосом острым и резким, как ворпальный клинок.

— Тебе придётся сдержать эти обещания, жрец. Ты дал мне слово.

Кейл смог оглянуться вполоборота, но увидел только тени и мрак.

— Ты ублюдок.

— Да.

— Я тебя ненавижу.

Маск хмыкнул.

— Ты не меня ненавидишь. Я слишком хорошо понимаю твои чувства.

Кейл отказался последовать за этими словами туда, куда они вели его. Раздржение заставило его быть неосмотрительным.

— У тебя ещё осталась та дырка, которую я проделал в твоих доспехах? Покажись, и я сделаю тебе новую!

Смех Маска стих.

— Я сохранил её, как сувенир на память о нашей встрече. А у тебя ещё осталась та дырка, которую в проделал в тебе?

Кейл напрягся.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты знаешь.

Кейл знал. Тени опустошали его, превращая из человека в пустую оболочку.

— Я тоже готов сделать тебе ещё одну.

— Потому ты и ублюдок.

— Среди прочих причин, — согласился Маск. — В твоей ситуации некоторые люди были бы мне признательны. То, что я дал тебе, позволяет спасать тех, кого ты хочешь спасти, и калечить тех, кого ты хочешь покалечить. Я сделал из тебя нечто большее, чем просто человека.

«Но я не могу спасти себя!» — хотел закричать Кейл. Его гнев вскипел, вырвался из него потоком слов и мрака.

— Это, — он натянул свои оковы и вытянул перед собой руки, взбаламутив тени вокруг своего тела, — не сделало меня большим, чем просто человек. Это сделало меня меньшим.

Какое-то мгновение Маск молчал, потом сказал:

— Ты осознал это намного раньше, чем я.

Эти слова напугали Кейла. Он начал подниматься на ноги, но тени уплотнились, удерживая его на коленях, будто кающегося перед могилой Джака.

— Кто ты? — спросил Кейл. — Что ты?

Маск вздохнул.

— Я то, что я есть. Когда-то человек, потом бог, затем предвестник чего-то… неловкого. Но всегда вор и должник. Как и ты.

Кейлу не хотелось глубоко задумываться над словами своего бога.

— Я устал.

— Ты говорил.

— Ты тоже, да?

Маск ничего не ответил.

Кейл продолжил.

— Расскажи мне, что происходит.

— Пришла Буря Теней. Настало время отдавать долги. Ты хорошо понимаешь, что такое долг. Ты такой же сембиец, как и те, кто действительно родился здесь.

— Что за долги? Кто платит?

Ответил Маск тихо.

— Старые долги. И платим мы все. Не мне нарушать цикл. Может быть, это сделает другой, в другом месте и в другое время.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Кейл.

— Ты сдержишь данное мне обещание, жрец, или Буря Теней поглотит всю Сембию. Так что поплачься своему мёртвому другу, а затем отправляйся туда, где когда-то был Ордулин.

— Когда-то был?

— Займись этим, жрец. Всё почти закончилось.

Гнев Кейла заставил тени течь с его кожи. Он взял камень с насыпи над могилой, взвесил его в руке. В одной ладони он сжимал камешек Арила, в другой — камень Джака.

— Я этим займусь. Но не для тебя.

Он чувстововал присутствие Маска рядом, чувствовал его дыхание на своей щеке.

— Знаю. Поэтому я и выбрал тебя для этого дела. Я хочу сказать тебе кое-что, кое-что, что я слишком редко говорил тем, кому… причинял вред.

Кейл замер, боясь того, что должно было последовать. Тени толчками сочились из него, как эхо его колотящегося сердца.

— Мне жаль, — сказал Маск.

Кейл услышал искренность в его словах. Он пытался повернуться, но не смог.

— Ты сказал, что ты был предвестником? Чего?

И тогда ему в голову пришла мысль — ужасная возможность.

— Ты… служил ей?

Но момент был утрачен. Маск уже исчез. Вернулся звук отдалённого прибоя. Кейл вспомнил, что нужно дышать. Ему потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя, а потом он положил ладонь на могилу Джака.

— Я сделаю что смогу, коротышка.

Рассеяв окружившие его тени, Кейл обнаружил, что на мосту в башню больше нет теневых ходоков. Он встал и шагнул через тени в храм. Он превратил своё тело в тень, невидимую для обычного зрения, даже зрения ходоков, и пошёл по залам, разыскивая Магадона. Он обнаружил мага разума в одиночестве в небольшой келье для медитаций, примостившейся в углу здания. Сквозь высокое, узкое окно сочился слабый свет звёзд, разделяя помещение надвое, на свет и тьму, линию, отделившую Кейла от Магадона.

Напряжение избороздило лицо мага разума; его ладони были сжаты в кулаки. На виске пульсировала жилка — зримое проявление бушевавшего за закрытыми глазами шторма. Он разговаривал сам с собой. Кейл не мог разобрать слов.

Кейл сбросил свои тени, стал видимым.

— Магз.

Магадон помотал головой, забормотал громче, крепче обхватил руками колени, как будто пытаясь не дать себе рассыпаться.

— Магадон.

— Оставьте меня в покое!

— Магз, это я. Эревис.

Магадон открыл глаза, так медленно, как будто его веки были сделаны из свинца. Белки глаз мага разума мерцали в темноте.

— Кейл.

Голос Магадона звучал как будто издалека, и Кейл задумался, в каком далёком царстве блуждали его мысли.

Кейл вошёл в тесное помещение, с другой стороны копья звёздного света, и опустился на колени рядом с другом. Магадон пах застарелым потом, как пахнет комната больного. Кейл положил ладонь ему на плечо.

— Ты в порядке?

Черные точки зрачков Магадона пронзили Кейла.

— Нет.

— Мне жаль.

— Я знаю.

Кейл поднялся, протянул Магадону руку:

— Встань на ноги.

Магадон взялся за его руку, встал.

— Я исправлю это, Магадон. Я отправляюсь сейчас.

Магадон облизал губы и заморгал, прогоняя сонливость.

— Я хочу пойти с тобой. Я должен быть частью этого.

— Ты же знаешь, что тебе туда нельзя. Но я хочу, чтобы ты связал наши разумы и поддерживал связь. Сможешь? Или это будет слишком тяжело?

Магадон проверил свою силу воли, кивнул.

— Смогу.

— Если я тебе понадоблюсь, если что-то произойдёт, если ты… начнёшь ускользать, скажи мне.

Магадон мгновение смотрел на него, потом кивнул.

— Не дальше, Магз.

Магадон улыбнулся, и в этой улыбке Кейл увидел последний проблеск надежды, выдавленный из оболочки его ухудшающегося ментального состояния.

— Падать осталось не так уж долго, Кейл, — сказал Магадон.

— Сделай это, — ответил Кейл.

Магадон закрыл глаза и нахмурил лоб. Когда красное сияние возникло вокруг его головы, он моргнул. Кейл почувствовал, как за глазами поселился раздражающий зуд — эффект открывшейся мысленной связи.

Большую часть времени связь должна бездействовать, предупредил Магадон.

Кейл заметил, что мысленный голос друга звучит глубже, чем раньше, больше похож на голос его отца.

Если я тебе понадоблюсь, сказал Кейл, скажи мне и я приду.

Магадон кивнул. Кейл сжал его плечо и оставил Магадона наедине с его мыслями, с войной под его черепом. Покинув келью, он почувствовал, как связь засыпает.

Кейл разыскал Наяна, обнаружил его сидящим в одиночестве в трапезном зале, который освещали только две тонких свечки, тающих на своих подсвечниках. Глядя на него, сидящего вот так, Кейл решил, что храм Путевого камня превратился в мавзолей, где мёртвые и умирающие сидят в одиночестве в комнатах из камня.

Маленький человек носил просторную рубаху, такие же штаны, и всегда производил впечатление целеустремлённости. Он встал, когда вошёл Кейл. На столе перед ним стояла тарелка с хлебом и сыром. Кейл почувствовал удовлетворение из-за того, что Наян не услышал, как он приближается.

— Садись, — сказал Кейл. — Ешь.

Наян благодарно наклонил голову. Он сел, но ни на мгновение не оторвал взгляд от лица Эревиса.

— Повелитель теней посещает тебя в телесной оболочке, — сказал Наян.

— Иногда.

— Ты благословлён.

Кейл хмыкнул.

— Как скажешь. Наян, мне нужно, чтобы ты и остальные оставались здесь и приглядывали за Магадоном.

Выражение лица Наяна не изменилось, но тени вокруг него всколыхнулись.

— Ты уходишь?

— На время. С Ривеном.

— Мы будем сопровождать вас. Мы прибыли сюда, чтобы служить Правой и Левой руке Маска.

— Вы послужите мне, присматривая за моим другом. Его нельзя оставлять одного. Но со мной он пойти не может.

Наян принялся разглядывать лицо Кейла и наконец кивнул.

— Куда ты идёшь?

Кейл на мгновение задумался над ответом.

— Отправляюсь убить бога, — сказал он, и вышел из зала, чтобы найти Ривена. Он обнаружил убийцу в центральном зале на втором этаже, вместе с его двумя собаками. При появлении Кейла они замахали хвостами, но хозяина не оставили.

В морщинах на лбу Ривена виднелся вопрос, но затем он разгладился, превратившись в ответ.

— Я смотрю, в итоге ты всё-таки нашёл что-то.

Ривен действительно мог читать у него по лицу.

— Кое-что, — согласился Кейл, думая о Маске, о Магадоне, о Джаке.

— Тогда что теперь? — спросил Ривен.

Вокруг Кейла закружились тени.

— Мы расскажем Абеляру о природе Бури Теней, чтобы он убрал беженцев с её пути.

— А затем?

— Убьём Кессона Рела. Или умрём, пытаясь. Магз почти кончился.

Ривален сделал глубокий вдох, кивнул.

— План?

— Отправиться в Ордулин. Найти его. Убить его.

Ривен хмыкнул сквозь свою козлиную бородку.

— Должно быть, потребовалось немало времени, чтобы ты смог это придумать.

Кейл против воли улыбнулся. Редкие проявления юмора у Ривена казались ему столь же неуместными, как безволосые щёки у дварфа.

Тот его двойник, с которым мы сражались в Чаше, — сказал Ривен. — Настоящий Кессон Рел должен быть сильнее.

Кейл кивнул.

— Я знаю.

Ривен отвёл взгляд, кивнул, наконец нагнулся и погладил своих собак — прощальный жест. Он выпрямился.

— Ничего не поделаешь. Давай собираться.