Ссессимифа скрывала тьма глубин. Мощные подводные течения ласкали его, струясь вдоль обрюзгшего, терзаемого болью тела. Лениво и отрешенно он вспоминал, как давным-давно плавал и охотился в этих потоках. В те времена, в страхе перед его появлением, море пустело на лигу вокруг. Но так было раньше. Столетиями он не всплывал со дна; ему с трудом удавалось пошевелиться с тех самых пор, как он нашел Источник.

Столетия назад заунывный вой Источника, поднявшись из глубин, заполнил собой разум Ссессимифа и привел его к руинам, покоящимся на морском дне у самого основания подводной скалы. Даже этот незначительный и поверхностный ментальный контакт — немного похожий на легкое касание — подействовал на его разум, наполняя тело блаженством. Единожды ощутив подобное, он захотел испытать это чувство вновь. Он поплыл вниз, во тьму, лихорадочно круша все направо и налево в разрушенном городе, сворачивая камни, колонны, переворачивая вверх дном дома и разгребая ил, до тех пор, пока…

Пока не нашел Источник частично вмурованным в скалу на морском дне, погребенным под покрытыми илом руинами древнего города, в которых он был рожден. Его переливающиеся грани завораживали. Их мягкие лучи были единственным светом, освещающим эти глубины; и чарующий голос Источника был тем единственным лучом, что согревал душу Ссессимифа.

Ссессимиф протянул два щупальца, чтобы коснуться Источника, и это прикосновение изменило его навсегда. Почти мгновенно окружающая действительность потеряла четкость, стала неважной, в то время как мир его разума и разума источника — их разума — стал для него новым миром.

С тех пор он покоился в иле, одурманенный и удовлетворенный.

Со временем зов Источника, направленный во внешний мир, смолк. Ссессимиф подавлял его до тех пор, пока тот не подчинился безысходному сонному оцепенению. Теперь Источник говорил только с ним.

Реальный мир прорывался в его сознание только как нечто отдаленное. Он чувствовал, как на тело давит груз разрушенных храмов, мастерских, академий, колонн и разбитых статуй, грудами возвышавшихся над ним и вокруг него. Он годами зарывался в руины, чтобы как можно ближе подобраться к Источнику, который лежал у основания разоренного города. Люди, построившие этот город, были мертвы, уничтожены безрассудством одного из своих правителей. И когда Источник взывал к ним, не было никого, кто мог бы услышать зов. Никого, кроме Ссессимифа. Их город стал их же могилой, и раем для Ссессимифа.

Ссессимиф неподвижно лежал под руинами, ставшими для него центром мироздания. Вокруг царили тьма и тишина. Он и Источник были единым целым. И ничто не требовало перемен.

Он покоился в иле, одурманенный и удовлетворенный.

Ссессимиф ощущал, как в туннелях вокруг него суетятся его слуги. Они нашли его несколько столетий назад, после того, как он слился с Источником. Посчитав его богом, они стали поклонятся ему. Изредка он устрашал их, используя Источник для того, чтобы мысленно обращаться к их жрецам. Племя делало ему подношения, вкладывая мясо в его клюв и омывая открытую рану на голове.

Рана и постоянная боль были подношением Ссессимифа Источнику, его ритуалом умерщвления плоти. В обмен на это он получал целый мир.

Столетиями он удалял плоть со своей головы, прямо напротив Источника, до тех пор, пока его мозг не соприкоснулся с ним. Этот физический контакт, подкрепленный ментальным единством, расширил его самосознание и превратил его в нечто большее, нежели простой смертный; хотя и не сделал его богом.

Он не открывал глаз, чтобы видеть своих слуг, тем не менее, знал, когда жрецы собирались вместе для того, чтобы проводить свои ритуалы рядом с его телом. Правду сказать, он десятилетиями не открывал глаза. Все, что он хотел видеть, он видел в своем разуме, в дремлющем разуме Источника. Он улавливал мысли своих слуг лишь как далекие отзвуки.

За прошедшие века он жил лишь в своем разуме. Он чувствовал момент ликования и ужаса, когда родился Источник, он чувствовал, когда из небытия зародилось сознание с помощью магической силы заклинателя, он видел город, воздвигнутый на вершине горы, что плыл в небесах, он видел, как искусство и наука жителей поверхности достигла невероятных высот. Он проживал жизни тысяч, чередуя их опыт  по своей прихоти.

Видел он и падение города. Магия, державшая его в воздухе, исчезла — на какое-то время вся магия исчезла — и город рухнул в море, оставив Источник единственным, что уцелело в этой катастрофе, одного во тьме. Эту часть Ссессимиф прожил лишь однажды, и более никогда к ней не возвращался.

Его невероятных размеров тело тяжело извивалось напротив Источника, все сильнее прижимаясь к нему, и тот с каждым разом глубже погружался в его мозг. Боль, подобная удару ножа, вспыхивала в голове, но вместе с ней он испытывал и невероятное наслаждение. Щупальца сводило легкой судорогой. Руины оседали с резким звуком, и он знал, что его движения вздымали облака грязи и ила.

Ссессимиф ощущал тревогу и восторг своих слуг. Они расценивали любое движение его тела как знак благосклонности. И были уверены в том, что его движения были ответом на проводимые ими обряды. А это значит, что, скорее всего, этой ночью жрецы устроят охоту и принесут ему то, что сами расценивают как подношение.

Острая боль в голове прошла, оставив ноющий зуд, наслаждение и трепет. Он позволил своим щупальцам подняться и упасть еще раз, когда очередная мысленная картина открылась прямо перед ним. Он был волшебником, познающим тайны и премудрости Пряжи; слугой, потакающим лишь личным прихотям своего господина; он был жрецом Козаха Громовержца, чьи проповеди вели в битву тысячи существ.

Он с жадностью впитывал в себя грезы Источника, ежечасно жил и умирал сотни раз, он ел, пил, совокуплялся, любил, смеялся, ненавидел, кричал, убивал. И все это в мире своего разума, где существовали только он и Источник.

А в это время его огромное тело неподвижно лежало в холодной тьме.

Он был доволен. И ничто не требовало перемен.