Какое-то мгновение Келли пыталась сопротивляться – но только одно мгновение. Она была действительно перепугана, и виной тому являлась вовсе не ошеломляющая сила Зейна и не властность, с которой он завладел ее губами.

По-настоящему испугало то, что его поцелуй пробудил в ней дикие, непонятные желания, которые окатили ее тело, как стремительный поток, подавляя всякое сопротивление.

Келли, оказавшаяся в надежном плену обхвативших ее рук, чувствовала, как его мощные бедра прижались к ее собственным, а горячая широкая грудь слилась с ее грудью.

Целую неделю после смерти Джимми она боролась с печалью, смятением и усталостью от множества свалившихся на нее дел. Прошлой ночью она засыпала, подавленная усталостью и ослабев от сложностей жизни. Теперь она была окружена силой и возбуждающей энергией, оказалась в чужой власти, и все неприятности странным образом исчезли.

Охваченная теплотой, едва осмеливаясь поднять глаза, она желала отдаться этой силе и власти, позволить унести себя на невообразимый остров наслаждений и воскрешающего к жизни волшебства. Она не испытывала смущения, словно прижавшееся к ней тело было вознаграждением за горести последних дней.

Однако она понимала, что его губы совершают что-то запретное – возбуждающее и в то же время томное. Он целовал Келли с такой умелой страстью, что ей показалось, будто она поплыла куда-то сквозь темноту, озаряемую золотыми вспышками.

Его подбородок, упрямый, твердый и небритый, терся о ее мягкую кожу. Горячие и жесткие губы открылись, и под его напором она тоже приоткрыла рот.

Шелковистым языком он провел по ее губам, коснулся трепещущего языка, как будто пытающегося произнести новое слово.

Какое наслаждение, думала Келли, находиться в объятиях этих сильных рук, быть согретой этой мощной силой, испытывать такие страстные поцелуи, что по сравнению с ними блек и исчезал весь остальной мир…

«Келли, не смей!» Голос матери прозвучал в ее голове так отчетливо, как будто Сисси была рядом. Внезапно Келли поняла, что совершает опасный и глупый поступок. Это завораживающее наслаждение от ласки опытного мужчины и было тем самым ядом, который едва не погубил жизнь Сисси и омрачил детство Келли.

«Дочка, остерегайся этой ловушки», – всегда говорила ее мать о любви и сексе. Келли вспомнила смущенное, пристыженное выражение на лице Сисси, когда она начинала разговор о подобных вещах, вспомнила ее затравленные глаза, в которых билась боль, обиженную складку губ. Вот что сделала с Сисси любовь – любовь и наркотическое опьянение сексом.

Именно то, что страстный поцелуй Зейна казался ей таким правильным и в то же время – огромной ошибкой, по-настоящему испугало Келли. Она моментально спустилась с вершин блаженства, падая в бездну смутного ужаса, который преследовал ее почти всю жизнь.

Одна ее половина желала броситься прочь от Зейна, другая же хотела остаться, продолжить борьбу и наказать его за то, что он пробудил в ней слишком бурные чувства. Казалось, реальность тускнеет и отдаляется от нее, но уже в следующий миг все снова стало ясным, понятным, холодным и лишенным малейших иллюзий.

Ее губы затвердели под его ищущим ртом, тело сжалось и застыло. Подняв руку, Келли толкнула его в грудь и отвернула лицо.

Он лишь чуть-чуть шевельнулся, как будто ее удар не был достаточно силен, чтобы отвлечь его внимание. Его губы оказались в нескольких дюймах от ее уха; Келли ощущала теплоту его дыхания. Он прошептал:

– Ну что, испугались?

– Нет, – ответила она, пытаясь высвободиться из его объятий, – испытала отвращение. Пустите меня, садист!

Зейн сжал ее тело крепче, и она поняла, что бегство невозможно, пока он сам не отпустит ее.

– По вашим поцелуям не похоже, чтобы вы испытали отвращение.

– Я вас не целовала! – задохнулась от возмущения Келли. – Отойдите от меня немедленно! Я… я подам на вас в суд. Я сделаю так, что вас будут поносить во всех газетах. Это сексуальное преследование. Это…

Зейн рассмеялся.

– О, Келли, я сражен! Идеальный аргумент, от которого кровь застыла бы в жилах у любого респектабельного мужчины. А я респектабельный человек, уверяю вас. Садист? Никогда. Садист получает удовольствие от чужой боли, а я – нет. Мне нравится доставлять наслаждение. Никакое это не преследование, если только не называть преследованием попытку доставить удовольствие.

Келли не удержалась и еще раз ударила его в грудь, не задумываясь, сколь бесполезным будет этот удар.

– Пустите меня, сво…

Зейн оборвал ее, встряхнул и повернул к себе, заставив смотреть в глаза.

– Не говорите того, о чем пожалеете. Не волнуйтесь, я не стану принуждать вас к тому, чего вы не хотите. Возможно, за единственным исключением: открою вам одну истину – каждый в этом мире чего-нибудь да боится. А вы, такая воспитанная, самодовольная, боитесь бурных эмоций – любых эмоций, выходящих за рамки вашего крохотного безопасного круга. Джимми всегда опасался, что вы вырастете такой трусихой.

Тон его голоса, странная улыбка – и нежная, и пренебрежительная – умерили ее страх, но не гнев.

Каким-то непонятным, внутренним чутьем она понимала, что Зейн не причинит ей вреда – это противоречит его натуре. Но она рассердила и оскорбила его, и теперь он намерен ее проучить, причем самым действенным и унизительным способом.

– Убирайтесь отсюда, – приказала она, усмиряя неистово колотящееся сердце, – что бы вам ни говорил мой дядя. Какого черта он выбрал в друзья именно вас…

Зейн положил указательный палец на ее губы, заставляя замолчать.

– Вы никогда не поверите этому, детка, но в некотором отношении мы с ним одного поля ягода. У нас было много общего – у Джимми и у меня.

Келли пренебрежительно усмехнулась и отвела его руку от лица.

– В вас нет ни капли сходства. Не понимаю, как он мог доверять вам…

Его улыбка стала еще шире и ироничнее.

– Он доверял мне, зная, что может на меня положиться.

Теперь он держал ее только за плечо, и не очень крепко, но их лица оставались почти рядом. Келли следовало вывернуться из тисков его пальцев и отступить подальше, но почему-то она этого не делала. Причиной, как объяснила самой себе Келли, была гордость.

Она взглянула в упор в серые глаза Зейна, пытаясь пристыдить, вынуждая его отступить первым. Зейн не поддался. В очередном приступе тревоги Келли поняла, что если будет смотреть в эти глаза достаточно долго, то наверняка утонет в них. Переливы его радужки напомнили Келли разбитое стекло, цвет был насыщенным, но не ясным, с паутинкой крохотных точек.

В этих глазах скрывались все мыслимые сложности, все противоречия и эмоции. На мгновение Келли показалось, что она уловила в его взгляде сожаление и даже что-то напоминающее печаль. Зейн нахмурился.

– Извините, – просто сказал он, и это слово прозвучало из его уст совершенно неожиданно. Но Келли поняла: он сказал правду, ему действительно было жаль. – Я даже нарушу свое правило и произнесу это дважды. – Он поднял руку и провел вдоль ее щеки, еле касаясь кожи кончиками пальцев. – Извините. Но вы свели меня с ума так внезапно, как не удавалось ни одной женщине в моей жизни.

Сожаление в его глазах погасло, сменившись каким-то другим, мрачным и непонятным выражением. Зейн подхватил выбившуюся прядь ее волос и обвил вокруг пальца.

– Почти все время с нашей первой встречи у меня было желание поцеловать вас. И все же – я этого не хотел, совсем не хотел.

Келли глубоко вздохнула – так резко, что у нее заныло в груди. Мелькнула смущенная мысль: не собирается ли Зейн вновь поцеловать ее? А если вдруг попытается, позволит ли она? Приоткрыв губы, она не могла отвести взгляда от бездонной хрустальной глубины его глаз.

– Не бойтесь меня, Келли, – тихо произнес он. – Вам незачем бояться.

И, вместо того чтобы снова прижать ее к себе, он отступил и убрал руки. Подошел к столу и обернулся.

– Я никогда не смогу заставить себя причинить вред – намеренно причинить – тому, кого любил Джимми. Но непреднамеренно, из злости и гордости, люди иногда вредят друг другу. Злость и гордость – отвратительные качества, но, похоже, мы пробудили их друг в друге. Очень жаль.

Келли молчала, поглядывая на Зейна и ощущая, как все ее тело странно напряглось.

Хмурое выражение появилось на его лице.

– Поэтому давайте заключим договор: вы молчите о моих книгах, а я – о ваших, да и о вашем образе жизни тоже. Если бы Джимми когда-нибудь увидел нас в гневе, от расстройства он запил бы на целый месяц. Я вернусь. Как я уже говорил, только я знаю, куда надо отвезти его прах. Сегодня я занят, поэтому мы отложим это до завтрашнего вечера.

Келли по-прежнему молчала. Взяв кофейник со стола, Зейн приподнял его в знак насмешливого приветствия.

– Отныне и впредь давайте критиковать друг друга объективно, а не по личным соображениям, ладно?

Она глубоко вздохнула.

– Мне казалось, вы предпочитаете личное.

Улыбка Зейна получилась мрачной.

– Так и есть. Но, думаю, в вашем случае я сделаю исключение. Будьте осторожны и немедленно отвезите камешки в банк.

Он повернулся и вышел вон. Как только дверь открылась, пятнистый пес скользнул в дом на такой скорости, что проехался по скользкому линолеуму и едва не врезался в ножку стола. Это настолько развеселило собаку, что она принялась неистово плясать вокруг Келли, стуча когтями по полу.

Но Келли было не до нее. Невольно приложив пальцы к губам, она шагнула к окну и стала наблюдать, как высокий, широкоплечий и узкобедрый мужчина шагает к берегу. Его спальный мешок был аккуратно свернут, среди прибрежных камней догорал костер, перевернутое вверх дном каноэ виднелось в кустах.

Губы девушки еще вздрагивали от поцелуев, сердце колотилось от его объятий.

Келли следила, как сдержанными, рассчитанными движениями он забросал костер, собрал снаряжение, перевернул каноэ и спустил его на воду. Погрузив скарб, Зейн вспрыгнул в лодку уверенно и быстро, как первобытное существо, рожденное на этом обрамленном утесами озере.

Она смотрела ему вслед, пока каноэ не скрылось за выступом мыса. Внезапно она поняла, что все еще прижимает пальцы к губам, и тут же отдернула их и сложила руки на груди. Келли чувствовала себя настолько потрясенной, как будто только что потеряла сознание и еще не полностью пришла в себя. Она потрясла головой, но это не помогло: голова по-прежнему кружилась.

Из ума не шли поцелуи Зейна. Нежданные, ненужные, непристойные, они тем не менее сотворили то, что он предсказывал: и ужаснули Келли, и доставили ей наслаждение. Причем ужаснули именно потому, что доставили наслаждение.

Он сказал, что вернется… Келли поспешно отогнала от себя эту мысль. Но где-то в глубине души она понимала, что старается отвратить неизбежное – ей хотелось, чтобы Зейн пришел снова.

Каждый раз при встрече с ним ее мир переворачивался вниз головой, однако вопреки всему Келли хотела, чтобы он вернулся. И он вернется – она знала это.

Но что же будет тогда?

Весь день Келли пыталась прогнать мысли о Зейне и сосредоточиться только на предстоящих делах. Она навела идеальную чистоту в домике Джимми, переоделась в одно из своих немногочисленных платьев – голубое, с короткими рукавами – и направилась в Фейетвилль, к нотариусу Джимми.

Фиб Кэррингтон оказалась маленькой, гибкой женщиной средних лет с окруженными морщинками карими глазами. Резко и коротко она объяснила Келли, что и как надо делать. Она сама позаботится о завещании. Утомительная бумажная работа и юридические подробности должны были занять не меньше полугода, но Фиб взялась выхлопотать специальное разрешение, чтобы Келли могла как можно скорее продать дом и остальное имущество.

Келли не упомянула про драгоценности. Джимми хранил свою тайну много лет, и какой-то внутренний порыв побудил ее сделать то же самое.

Распрощавшись с нотариусом, Келли отправилась в ювелирный магазин на городской площади. Владелец магазина, мистер Хенион, был стар, его кожа была похожа на тонкую бумагу, а пятнистые руки мелко дрожали, когда он брал камни и осматривал их. Но в блестящих голубых глазах все еще сиял ум, которому не повредили годы.

Один за другим он осмотрел все камешки через лупу, а затем с посерьезневшим лицом обернулся к Келли.

– Здесь есть чрезвычайно ценные камни, – произнес он. – Будьте осторожны – очень осторожны.

Келли ощутила, как ее охватывает страх. «Будь осторожна с этими камнями, – повторяла она себе. – А еще больше – с человеком, который хранил их».

Возбужденная и взволнованная, она пошла в ближайший банк, сняла напрокат сейф и тщательно заперла в нем камни. Затем отправилась в один из самых скромных магазинов города и разыскала телефонную будку. Назвав телефонистке номер кредитной карточки, попросила соединить ее с матерью.

Как только Келли сообщила ей о камнях, Сисси мгновенно пришла в неописуемое изумление.

– И он оставил драгоценностей на триста тысяч, просидев всю жизнь в этой глуши? – взвизгнула она. – Но откуда он их взял? Где нашел? Почему ты уверена, что они настоящие? Джимми кто-нибудь надул – он всегда был слишком доверчив. И он просто оставил их в доме? Но ведь туда мог зайти любой и забрать их! Невероятно!

Мысли Сисси метались туда-сюда, как перепуганный кузнечик, поэтому Келли глубоко вздохнула, чтобы привести в порядок хотя бы собственные нервы.

– Они настоящие, – заметила она. – Я показывала их ювелиру. К тому же Джимми оставил их не в доме, а отдал на хранение соседу.

– Соседу? – воскликнула мать. – Но нельзя же оставить камней на триста тысяч долларов какому-то неизвестному соседу! Кто он такой? Он не захочет нас ограбить? Не доверяй этому человеку! Где… где они теперь? Что, черт возьми, происходит?

Келли пожала плечами. Чем меньше она скажет Сисси о Зейне, тем лучше, но слова матери наполнили ее чувством вины и беспокойства. «Не доверяй этому человеку», – убежденно произнесла мать.

– Я забрала камни, – произнесла Келли. – И положила в банковский сейф.

– Какой прок в этих банках? – продолжила Сисси. – Мой дедушка потерял все свои деньги во время депрессии, когда банки разорялись. Не нравится мне все это, Келли, – совсем не нравится. Но кто этот сосед?

– На земле нет места безопаснее банковского сейфа, – возразила Келли, пытаясь увести разговор от Зейна. – Я подписала карточку, у меня есть ключ. Если я захочу добраться до камней, то должна буду заполнить бланк, чтобы служащие сличили подписи на нем и на карточке. Тогда они проводят меня в хранилище. Сейф не открыть без их ключа и без моего – это двойная защита.

– А если ты потеряешь ключ? – спросила мать. – И кто этот сосед? Почему ты уклоняешься от ответа? Это мужчина? Джимми что-то говорил о каком-то мужчине. Я не хочу, чтобы ты связывалась с незнакомцем: может быть, он охотится за деньгами.

Келли прикусила губу. Меньше всего Зейну нужны ее деньги. Нет, он посягает на нечто более личное, чем ее состояние.

– Послушай, мама, – произнесла она, – в банке сказали, что им необходима и твоя подпись – на всякий случай. Я отправлю тебе бланк; отошли его обратно, чтобы у них был образец твоей подписи. Я взяла ключ и для тебя. Вышлю его вместе с бланком.

– Откуда ты знаешь, что этот сосед не вор, не мошенник или еще кто-нибудь похуже? – спросила Сисси. – Откуда ты знаешь, может быть, он заберется в сейф!

Келли потрясла головой и провела ладонью по волосам.

– Мама, открыть сейф не может никто, кроме меня и тебя. Это невозможно. Только наши подписи и наши ключи дают к нему доступ. Успокойся, забудь обо всем, что показывают в детективных фильмах.

– Детективы – это сплошной ужас и насилие, – недовольно отозвалась Сисси, – и я горжусь, что не смотрю их. Дешевка! Людям следует читать достойные книги, а не смотреть детективы. Но я не вчера родилась! Я знаю, что на свете существуют бессовестные люди.

Да, безнадежно согласилась про себя Келли. Ты знаешь это потому, что была замужем за одним из них. А я знаю потому, что он был моим отцом. В нашей семье привыкли не доверять людям.

– Мама, – произнесла она, собирая остатки терпения, – успокойся, прошу тебя. Камни настоящие, они в безопасности, и их не может взять абсолютно никто, кроме тебя или меня. В банке говорят, что еще никто не пытался проникнуть в хранилище – никогда.

– Хорошо, но не доверяй этому соседу, – повторила Сисси. – Мне он совсем не нравится. Или она? Я никогда не говорила тебе, но у Джимми часто бывали женщины. Он терял разум, когда речь заходила о противоположном поле.

Келли с трудом сглотнула.

– Сосед – мужчина, – произнесла она, не став добавлять, что он высок, привлекателен, богат и умен.

– Не доверяй ему, дочка, ни в коем случае не доверяй, – умоляюще повторила Сисси, а затем резко сменила тему: – Как продвигается твоя работа? Не расслабляйся в этом диком краю. Ты отправилась туда, чтобы писать, а не только улаживать дела Джимми. Находи время для себя, ладно?

Келли постаралась уверить мать, что с ней все в порядке, но когда вспомнила глубоко посаженные, насмешливые глаза Зейна, прикосновение его рук и вкус его губ, то почувствовала, что с ней далеко не все в порядке. Она встревоженна и беспомощна.

– Будь осторожна, – повторяла Сисси. – Будь осторожна, Келли!

Возвращаясь к дому Джимми, Келли была неприятно удивлена, заметив припаркованный среди сосен автомобиль. Побитая и запыленная голубая малолитражка стояла у одного из крошечных домиков по соседству с домом Джимми. Коричневый домишко был размером не больше гаража, и Келли заметила на его окне табличку «Сдается».

По-видимому, новый обитатель дома услышал шум мотора, так как дверь отворилась и на пороге возникла низенькая, в Меру пухлая женщина с седыми кудряшками и приятным лицом. Широко улыбаясь, она приветственно помахивала правой рукой, левой сжимая набалдашник деревянной трости.

Но улыбка женщины погасла, как только она заметила за рулем Келли. Сначала она выглядела изумленной, а затем понимающая улыбка скользнула по ее лицу. Как только Келли остановила джип и вышла, женщина заковыляла к ней. На вид ей можно было дать от пятидесяти пяти до шестидесяти пяти; на левой ноге виднелась белая гипсовая повязка.

– Привет, – произнесла она, склонив голову набок и оглядывая Келли. – Ручаюсь, вы – племянница Джимми, верно? Невозможно ошибиться при виде этих голубых глаз и волнистых волос!

Келли кивнула, чувствуя себя неловко. Как городская жительница, она подозрительно относилась к радушию незнакомых людей. Приторно-сладкий голос женщины не сочетался с ее простоватым, открытым лицом.

– Последний год мы прожили по соседству с Джимом, – с дружелюбной улыбкой сообщила женщина. – Он только и делал, что рассказывал о вас. И о вашей маме – ее зовут Сисси, верно? А вы, если не ошибаюсь, Кэти?

– Келли, – поправила девушка, стараясь быть вежливой. – Келли Кординер.

– Ну конечно! – Женщина разразилась булькающим смешком. – Как я могла забыть! Маленькая писательница Келли. Джимми так гордится вами! Вы еще продолжаете писать?

– Пытаюсь, – неохотно отозвалась Келли. Женщина не могла быть одной из печально известных приятельниц Джимми – она была на добрых двадцать лет старше его, пухлая и домашняя, как свежеиспеченный пирожок. Но, видимо, они были дружны. К тому же она так живо интересуется делами его семьи.

– Ну, хорошо, – произнесла женщина, не обращая внимания на замешательство Келли. – Я Мэвис Прюэр. – И она протянула руку.

Келли в ответ подала свою, и Мэвис Прюэр сердечно пожала ее. Мэвис выглядела заурядной особой, но, по-видимому, была хорошо воспитана, а ее блестящие, быстрые глаза не упускали ни малейшей подробности. Одета Мэвис была в простую красную вязаную кофточку и мятые белые шорты длиной почти до колен.

Левой рукой она продолжала опираться на резную рукоятку трости; гипс закрывал левую ногу от щиколотки до колена.

Перехватив любопытный взгляд Келли, Мэвис отпустила ее руку и сделала неопределенный жест в сторону повязки.

– Разбила машину, – уныло произнесла она, – и сломала ногу. Но это не помешает мне провести недели две на озере. Просто не могу жить без него! Да, я совсем такая, как Джимми, – я люблю это озеро.

Келли смутилась. Ее тревожило совсем не то, что Мэвис заметила брошенный на гипс взгляд, но упоминание о Джимми больно кольнуло сердце. Келли терпеть не могла быть вестницей беды, но этого было не избежать.

– Как поживает Джимми? – с лучезарной улыбкой спросила Мэвис. – Куда подевался этот бродяга? Ушел рыбачить?

Когда Келли как можно осторожнее сообщила печальную весть, ее поразило, с каким потрясением взглянула на нее Мэвис Прюэр. Она застыла с расширенными глазами и стояла молча целую минуту. Келли тоже не знала, что сказать.

Затем Мэвис насмерть перепугала Келли, разразившись целым потоком слез: эта женщина не просто плакала, она рыдала. Казалось, она не выдержит горя.

О Боже, в замешательстве думала Келли. Она привыкла к виду детских слез, но подобный всплеск эмоций видела впервые.

– Ну, ну, – беспокойно пробормотала она и неловко погладила Мэвис по плечу.

Та бросилась в объятия Келли, склонила голову ей на плечо и зарыдала еще громче. Келли чувствовала, как горячие слезы новой знакомой пропитывают тонкую ткань голубого платья.

– Я обожала этого человека, – всхлипывала Мэвис, глотая слова. – Я любила его… Он был самым добрым, самым отзывчивым… – И она вновь разразилась рыданиями, еще теснее прижавшись к Келли.

Боже мой, с недовольством думала Келли.

– Я… – Она смутилась. – Миссис Прюэр, не надо так горевать. Все произошло очень быстро, он не мучился. Он умер во сне в доме моей матери. По крайней мере его смерть была милосердной.

Мэвис Прюэр запричитала еще громче:

– Бедный, несчастный человек… Такая тяжелая жизнь, а потом… его беда… пьянство… О, я знала, что его ждет, – мой папа тоже пил. Но отговорить его было невозможно… Он сам должен был захотеть бросить пить. Но ему было трудно справиться с болезнью, и я молилась только, чтобы он решился пройти лечение…

Ну что же, раздраженно думала Келли, Мэвис Прюэр излишне эмоциональна, но по крайней мере она проявляет сочувствие. Келли робко погладила женщину по спине.

– Ох, у меня просто ноги подгибаются! Вы не проводите меня в дом, милочка? – Мэвис отпустила Келли, покопалась в кармане и выудила оттуда пакет салфеток. Вытерев струящиеся по лицу слезы, она громко высморкалась. Рука, опирающаяся на трость, дрогнула. Казалось, женщина ослабела от шока.

– Разумеется, – кивнула Келли, беря женщину под руку.

– Заходите, – пригласила Мэвис, когда они добрались до крыльца. – Прошу вас, давайте что-нибудь выпьем и поговорим. О, такой удар…

Она втащила Келли в дом, где все говорило о том, что здесь долго не жили. Пылинки танцевали в солнечных лучах, бьющих в окно; пахло затхлостью.

– Садитесь, садитесь… – рассеянно приказала Мэвис. – Сейчас налью вам лимонаду. Прошу простить меня за беспорядок – я приехала только сегодня днем и даже не успела вытереть пыль или проветрить помещение. О, не могу поверить, что Джимми умер!

Оглушительно высморкавшись, она заковыляла на кухню. Затем, овладев собой, подошла к холодильнику и извлекла бутылку с лимонадом. Когда разливала его по двум стаканам, ее рука заметно тряслась.

В домишке была только одна комната с отгороженным кухонным закутком, где виднелась дверь, по-видимому ведущая в ванную.

Келли решила помочь. Она перенесла стаканы на кофейный столик возле пухлого дивана и помогла Мэвис сесть. Затем уселась сама, взяв прохладный стакан.

– Вы должны извинить меня, милочка, – произнесла Мэвис, утирая последние капли слез. – Я всегда была чувствительной. Мой муж постоянно говорил: «Мэвис, у тебя чересчур нежное сердце. Ты слишком ранима…» Простите.

– Не надо извиняться, – перебила Келли, надеясь в душе, что ее собеседница больше не ударится в плач.

– Когда это случилось? – спросила Мэвис, храбро вздернув голову.

– Чуть больше недели назад, – ответила Келли. – Мы с мамой решили, что мне необходимо отправиться сюда и привести его дела в порядок.

– Он так безумно любил вас обеих, – дрогнувшим голосом заметила Мэвис, – так гордился вашими книгами. Как же они называются?

– «Пропавший медвежонок» и «Мой дружок единорог», – ответила Келли. Она напряглась, заметив влажный блеск в глазах Мэвис Прюэр.

– Какая прелесть, – выговорила Мэвис. – Джимми читал их мне вслух – чудесные книги! Такие добрые, поучительные… Как раз то, что нужно, чтобы почитать ребенку на ночь.

– Благодарю вас. – Келли не слишком понравилась мысль о том, что ее книги могут нагнать на читателей сон. Пожав плечами, она глотнула лимонада, внезапно пожалев о покое и уединении дома Джимми.

– Больше всего на свете он хотел помочь вам в вашей работе, – с подавленным всхлипом заметила Мэвис. – И сделать что-нибудь для вашей милой матери. Джимми говорил, что ей пришлось в жизни несладко. Еще бы, такой неудачный брак… Ваш отец – он ведь ушел от вас, верно? Джимми рассказывал, как тяжело вы переживаете этот удар.

Келли напряглась еще сильнее, выпрямив спину. Они с Сисси не любили оповещать окружающих о своих неприятностях. Лучше бы Джимми поменьше обсуждал дела своих родственниц. Кивнув, она попыталась улыбнуться, чтобы показать, что напоминание об отце не причиняет ей боли, но улыбка вышла натянутой.

– Ну что же, – философски заключила Мэвис, – по крайней мере Джимми оставил вам наследство. Он рассказывал мне о своем завещании – все будет отдано вам двоим. Да, уверена, он теперь на небесах и радуется, что может помочь вам.

Келли вынудила себя улыбнуться и снова кивнуть, но промолчала.

– Разумеется, вы уже видели завещание? – спросила Мэвис, промокая глаза скомканной салфеткой. – Оно находится у нотариуса Джимми – мисс Кэррингтон или Фэррингтон из Фейетвилля. Вам об этом известно?

– Кэррингтон, – поправила Келли, удивляясь, каким доверием пользовалась у Джимми эта женщина. – Да, я видела завещание.

Мэвис глубоко вздохнула.

– У него было кое-что еще – ценный подарок, специально для вас. Вы знаете об этом? О его тайне? Вы уже нашли их? Они в безопасном месте?

Растерявшись, Келли замигала, не зная, что ответить. Должно быть, Джимми полностью доверял Мэвис, если рассказал ей о камнях.

– Да, – уклончиво ответила она. – Сегодня утром я отвезла все в банк и положила на хранение в сейф. Все в порядке.

Казалось, Мэвис о чем-то раздумывала.

– Отлично. Джим был прекрасным человеком… – Она сокрушенно покачала головой. – Но люди пользовались этим – особенно женщины. Какой позор! Все мы приглядывали за ним, как только могли, но увы… Вам следовало бы видеть, какое отродье он привозил сюда! – И она с отвращением передернула плечами.

Келли уставилась на свой стакан. По-видимому, сексуальные похождения Джимми были известны всей округе.

– Кто это «мы»? – спросила она, приподняв бровь.

– Все, кто жил здесь, – объяснила Мэвис. – Кое-кто из соседей приезжает на уик-энд, а кто-то проводит весь отпуск – владельцы этих домов или те, кто снимает их, как я. О, в разгар лета тут будет многолюдно!

Келли приуныла. Хотя уединенность дома Джимми пришлась ей сперва не совсем по душе, она уже привыкла к покою и одиночеству.

– Да, – продолжила Мэвис, и на ее заплаканном лице появилось мечтательное выражение. – Но в этом году я вряд ли смогу присоединиться к общим развлечениям – я едва способна выйти из дома. Пешие прогулки и купание уже не для меня. Остается только сидеть в тени и наблюдать за птицами. Я очень привязана к моим маленьким пернатым друзьям.

Келли вежливо кивнула. Тщательно скрывая любопытство, она поинтересовалась:

– А вы знаете других соседей, постоянно живущих на озере? Я тут познакомилась с одним из них – он кормил собаку и кошек Джимми. Это человек по имени Зейн Грей. Он… он помог мне с завещанием и еще кое с чем.

– Грей? – Мэвис слегка изумилась, а затем с отвращением фыркнула. – Нет, с ним я незнакома. – Мгновение она помолчала, как будто решая, стоит ли продолжать разговор. – Я никогда с ним не встречалась, но, откровенно говоря, наслышана о нем – от Джимми. Вряд ли Джиму понравилось бы, если бы вы приняли помощь от такого человека. У него дурная репутация.

Колкий холодок пробежал по спине Келли.

– Дурная репутация?

– Это настоящий донжуан, если вы понимаете, что я имею в виду, – сердито произнесла Мэвис. – Такой хорошенькой девушке, как вы, следует быть настороже. Только не поймите меня превратно – Джимми по-своему любил этого человека, но не одобрял его отношения к женщинам. Догадываюсь, что Грей поступал по принципу «чем больше – тем лучше», причем не из-за одиночества, как бывало с Джимми. Просто в некоторых мужчинах есть что-то от дьявола.

Дьявол, подумала Келли, чувствуя, как ее охватывает озноб. Демон. Демон-любовник.

– И вы позволили ему помочь вам, – укоризненно произнесла Мэвис.

– Да, – с внезапным чувством вины призналась Келли.

Мэвис печально оглядела ее, а затем погрозила пухлым пальцем.

– Может быть, мне не следует этого говорить, но, думаю, Джимми поддержал бы меня. Остерегайтесь этого человека! Будьте чрезвычайно осторожны!

– Постараюсь, – ответила Келли, надеясь, что ее голос прозвучал легко и беспечно.

– Я имею в виду… – продолжала Мэвис. – О, милочка, я могла бы многое порассказать об этом мужчине. Он в точности такой, каким Джимми описывал вашего отца, – без малейшего представления об ответственности. В этих краях немало его жеребят.

– Жеребят? – Келли не поняла значение этого слова. Почему-то подумалось о каких-то маленьких лошадках в зачарованном лесу.

– Незаконнорожденных детей, – многозначительно произнесла Мэвис, как будто это выражение не подобало произносить обычным тоном.

Келли почувствовала холод, пронзивший ее подобно электрическому шоку. Незаконнорожденные дети? Казалось, стены грязного дома сдавили ее, сжали. Поспешно осушив свой стакан, Келли поставила его на стол.

– Мне пора идти, – произнесла она с деланно беспечной улыбкой. – Благодарю вас за лимонад. Нет, нет, не вставайте. Я зайду вас проведать.

– В любое время, – кивнула Мэвис, заулыбавшись так, что ее блестящие глаза почти скрылись в морщинках заплаканного лица.

Келли вышла. Сердце стучало как молот, отбивая в груди лихорадочный ритм. У Зейна есть незаконнорожденные дети? Ненавистнее всего для Келли был мужчина, способный бросить собственного ребенка. С дрожью отвращения она подумала об отце. Значит, Зейн был таким же. Нет, вероятно, он даже хуже.

Вспомнилось о детях из ее класса, детях, у которых не было отцов, об их проблемах и муках. Келли были близки и эти проблемы, и их боль. Но она совершенно не могла понять, каким образом мужчины могут так издеваться над невинными детишками. А она, словно обезумев, позволила себе увлечься им… Ужас!

Оказавшись в доме Джимми, Келли быстро прошла в спальню. Она испытывала странное желание поскорее стянуть с себя платье: на плече еще темнело пятно от слез Мэвис Прюэр.

Поспешно сбросив платье, Келли стала выбирать что-нибудь подходящее из своего скудного гардероба.

Взгляд упал на толстую книгу, лежащую на столике. Казалось, ее черная обложка с упреком и недовольством поглядывает в сторону Келли.

Знакомый заголовок гласил: «Ее демон-любовник», серебристые буквы поблескивали на черном фоне, будто жили собственной жизнью.

С беспокойством Келли вспомнила то, что постоянно слышала сегодня от всех: «…будьте осторожны, будьте осторожны…»