I

Второй раз за этот месяц Анника шла рука об руку с Робертом по проходу в церкви. Не доходя до алтаря, они свернули в сторону и протиснулись на небольшую отгороженную скамью. То место, где они совсем недавно приносили друг другу обеты любви и верности, было теперь занято черным гробом.

В гробу лежал Альберт, отец Роберта, бывший при жизни директором-распорядителем компании «Аксрид», крупнейшего производителя хлеба в Швеции. Церковь была полна. Среди собравшихся были друзья, но, кроме того, похороны привлекли многих – тех, чье благосостояние в том или ином смысле зависело от успехов «Аксрида»: представителей заокеанских филиалов, акционеров, руководителей субподрядных организаций…

Люди посматривали на Роберта, обменивались взглядами, перешептывались. Он был единственным сыном и наследником. Теперь все зависело от него. Роберт рассеянно постукивал по обложке сборника церковных гимнов, и Анника провела пальцем по его обручальному кольцу, потом взяла его руку в свою и нежно пожала.

Она не могла бы сказать, что хорошо знает Роберта. Познакомились они через сайт знакомств, который выявил в их анкетах общий интерес к литературе в целом и творчеству Сельмы Лагерлеф в частности. Они списались. Оказалось, что у них масса тем для разговора: прочитанные книги, фильмы, которые они посмотрели, страны, в которых побывали. У них часто совпадало мнение и казались смешными одни и те же вещи.

Ему было сорок пять, ей сорок один. У каждого из них за спиной осталась череда неудачных романов и браков, обоих страшила перспектива одинокой старости. Много общего было между ними, включая этот страх. Когда через полгода Роберт сделал предложение, Анника не увидела причин для отказа. Им ведь было так хорошо и весело вместе.

Роберт избегал разговоров о родственниках и о компании, и только после того, как они объявили о помолвке, Анника осознала, как богата, оказывается, его семья. Отец Роберта взял на себя все расходы и не поскупился: карета, запряженная четверкой белых лошадей, симфонический оркестр, замок, банкет на пятьсот персон, который обслуживали известные на всю страну рестораны. Свадьба была сказочная, и Анника чувствовала себя на ней незваной гостьей.

Щедрость Альберта, впрочем, не пошла ему на пользу. Во время банкета с ним случилось то, что в конце концов окончилось черным гробом.

«Выше звезд на небесах…»

Горестный голос певчего отдавался под сводчатым потолком, собравшиеся вторили ему, повторяя слова. Не теряя достоинства, соблюдая дистанцию: эти слова были паролем, пропуском в чужой мир, куда Анника попала благодаря замужеству. Роберт стоял, плотно сжав губы и не отрывая глаз от моря непомерно дорогих венков перед алтарем, этого последнего «прости» незаурядному человеку.

Трудно было даже поверить, что все эти почести воздаются тому тщедушному старичку, который тогда на их свадьбе встал и начал произносить тост. Пытаясь стоять прямо, Альберт опирался о стол обеими руками и, не успев сказать и пары фраз, лишился сознания.

По просторному залу пронесся общий вздох, а Роберт упал на колени рядом с Альбертом и, обеими руками приподнимая голову отца, крикнул: «Вызовите “скорую”!»

Альберт схватил Роберта за запястье и шепнул: «Нет».

– Папа, нужно скорее отвести тебя в больницу.

– Сначала нам необходимо поговорить.

– После поговорим, папа. Нужно…

– Сейчас! – прошипел старик. – Мы должны поговорить сейчас!

Щуплый старец был непреклонен, так что в конце концов Роберт поднял отца на руки, отнес в соседнюю комнату и уложил на диван. Анника принесла стакан воды и поставила его на стоящий возле дивана стул.

– Ну, – обратился Роберт к отцу, – что ты хотел мне сказать?

Альберт раздраженно махнул рукой в сторону Анники.

– Не ей. Только тебе, тебе одному.

– Папа, – возразил Роберт. – Анника теперь мне жена, и все, что ты хочешь сказать мне…

– Пусть выйдет. Я хочу, чтобы она вышла.

Роберт вздохнул и хотел было выйти, но Анника дотронулась до его плеча.

– Все в порядке. – сказала она. – Поговорите наедине. Я ухожу.

Она нежно поцеловала Роберта в щеку и вышла из комнаты. Не успела она прикрыть за собой дверь, как ее окружили гости, желавшие знать, как себя чувствует Альберт. Именно тогда она и начала понимать, сколь важное значение имела для присутствующих компания.

Анника и раньше слышала про «Аксрид». Истории о том, как простой мельник, прапрадед Роберта, начал выпекать хлеб, как его товар оказался вне конкуренции, завоевав лидирующие позиции на рынке в Тингсриде. Под руководством его сына, деда Альберта, фирма продолжала строить пекарни в разных местах и покорила половину провинции Смоланд, а впоследствии расширилась и на север, и на юг страны.

Ряд мудрых стратегических решений в сочетании с изрядной долей прагматизма и беспощадной жесткости привели в тому, что рост компании продолжился и в последующих поколениях. Был ли Роберт подходящей кандидатурой для того, чтобы встать у руля?

Открылась дверь, и Роберт, выглянув, дал знак медикам, что они могут зайти. Когда он вышел, плечи у него дрожали, голова была опущена, на Аннику он даже не взглянул.

Вокруг каталки толпились люди, они проводили Альберта до самой машины «скорой помощи», потом махали вслед, как будто провожали корабль, пускавшийся в дальнее плавание, прочь от родного дома. Роберт стоял, сунув руки в карманы, и внимательно рассматривал гравий на дорожке.

Анника подошла, взяла его под руку.

– Привет.

Роберт поднял взгляд. Глаза у него ввалились, а губы слегка дрожали, но он ответил:

– А… Да. Привет.

– Как ты?

Он сделал судорожный глоток и посмотрел на нее так, словно хотел что-то сказать. Потом, явно передумав, тряхнул головой и сказал: «Думаю, нам нужно… ненадолго сделать перерыв». С этими словами он оставил ее и широко зашагал к увитой зеленью беседке позади замка. Анника смотрела, как он удаляется от нее, но сама вынуждена была вернуться в дом к гостям, потому что нельзя же было допустить, чтобы с праздника исчезли одновременно и невеста, и жених.

Через полчаса она тайком пробралась к беседке и заглянула в окно. Роберт неподвижно сидел на каменной скамье. Руки его лежали на коленях, на лице застыла мука.

Анника коснулась обручального кольца. «Во что я только ввязалась?»

Тогда она этого еще не знала, как не знала и сейчас. Альберт скончался через неделю, и с тех пор до самых похорон Роберт постоянно был занят, участвовал в различных совещаниях с агентами, юристами, бухгалтерами и советниками. Анника вернулась к работе консультанта у стойки фирмы «Ланком» в большом универсальном магазине «Оленс», но вечером теперь возвращалась в пустую пятикомнатную квартиру на Страндвеген.

Она полюбила плейбоя, а оказалась замужем за директором компании, которому теперь приходилось проходить закалку огнем, дабы соответствовать своей роли. Роберта воспитывали в любви. Он был волен делать что хочет, чего бы он ни попросил, выполнялось. Пока был еще жив Альберт, Анника несколько раз по разным поводам бывала с Робертом в их имении в Дюрсхольме, где он рос. Всего десяток миль отделял имение от городка Рокста, где в съемной квартире проходило ее детство, но Аннике казалось, что эти места расположены в разных странах. Или на разных планетах.

Пока Роберт был беззаботным бонвиваном, общие интересы и сходство вкусов заставили Аннику ошибочно думать, что они похожи. Со смертью отца в Роберте проявились совсем другие, затаенные аспекты его натуры – они касались крови, семьи, родовых традиций и ответственности. Проблемой оказалось то, что Анника отныне стала частью его семьи и этой ответственности. И она представить не могла, что ей со всем этим делать. К тому же она кое-что утаила от Роберта. Кое-что, имевшее прямое отношение к семье и генеалогическому древу. У нее не могло быть детей. С самого момента смерти Альберта она с ужасом думала о том дне, когда ей, наконец, придется заговорить об этом. Возможно, этот день настал – сегодня, когда родителя Роберта опустили в могилу, и пришло время подумать о продолжателе рода.

Чувствуя холодный ком в желудке от волнения, Анника поднялась со скамьи, чтобы подхватить последний гимн, а собравшиеся тем временем начали подходить к гробу для прощания с покойным. Анника взяла Роберта за руку, холодную как лед. Она поднесла ее к губам, подышала, чтобы согреть, и улыбнулась ему. Роберт словно не заметил этого, с окаменевшим лицом он все так же мрачно глядел в сторону гроба.

Проследив за его взглядом, Анника увидела мужчину, красивее которого не встречала никогда в жизни. Его не было среди гостей на их свадьбе, она бы запомнила. У нее была бездна времени, чтобы как следует его рассмотреть, потому что он надолго задержался у изголовья гроба. Стоял он совершенно неподвижно, пальцы лежали на дереве, губы двигались, как будто он нашептывал что-то покойному.

Анника посмотрела вокруг. Многие гости перешептывались, склонив друг к другу головы. Кое-кто из женщин замер с приоткрытым ртом, мечтательно уставившись на человека у гроба. Не думая о том, что ее вопрос может быть неверно истолкован, Анника не удержалась и спросила Роберта: «Кто это такой?» И, чтобы придать своему вопросу больше безразличия, добавила: «Я его раньше не видела».

Роберт нахмурился, сжал губы. Потом ответил: «Его зовут Эрик. Он был… правой рукой отца».

Эрик, наконец, отошел от гроба и шел по проходу церкви к своему месту в задних рядах. Поравнявшись с Робертом и Анникой, он кивнул в знак приветствия и улыбнулся. Анника ответила на улыбку, не без труда, потому что у нее мгновенно высох рот и язык прилип к нёбу.

Она не относилась к тому типу женщин, которые сходят с ума от смазливых парней. Она не раз удостаивалась внимания мужчин, внешностью не уступавших Клуни или Паттинсону, но никогда не реагировала на них так, как сейчас.

И не в том дело, что Эрик был наделен мужской красотой, в которой было что-то и от греческих статуй, и от моделей Пако Рабанна, нет. Важно было еще и то, как именно он носил свою красоту – так, как носят любимый свитер, давно растянутый и выцветший от стирок: абсолютно непринужденно, абсолютно естественно. Он был, пожалуй, примерно такого ж возраста, как Анника, если и старше, то на пару лет, и морщинки на лице только добавляли ему выразительности.

Не одна женщина проводила Эрика взглядом, пока он шел по проходу, но Анника держала себя в руках и ни на миллиметр не повернула головы.

В тот вечер Анника и Роберт устроились на диване с бокалами вина, и муж взял ее за руку.

– Дорогая, – сказал он. – Знаю, с этими делами я совсем не уделял тебе времени, но теперь будет полегче. В основном все уже улажено, и ты будешь видеть меня куда чаще. Если тебе этого еще хочется, конечно.

– Как ты можешь говорить такое? Конечно же, мне этого хочется!

– Кажется, на поверку я оказался отнюдь не самым занимательным спутником. Так что если ты передумала, я не стану…

Анника схватила Роберта за ворот сорочки и резко притянула к себе с такой силой, что несколько капель вина упали на обивку дорогущего дивана. Страстно поцеловав мужа, она произнесла:

– Успокойся, балда. Я ведь вышла за тебя как раз потому, что хочу быть рядом с тобой, понимаешь?

Она отставила бокал. Он отставил свой. После чего они подвергли дорогущий диван дальнейшему поруганию.

Потом они обнаженные лежали в объятиях друг друга, и Роберт сказал:

– К вопросу о детях…

Анника постаралась не напрягаться и ничем не выдать, что тема приводит ее в ужас. Она только кивнула и переспросила: «Так что?»

– Мне неизвестно, какую позицию ты занимаешь в отношении деторождения.

Несмотря на свербящий в груди страх, Анника невольно улыбнулась тому, как официально выразился Роберт, обсуждая столь интимную тему. Она вернула ему его же вопрос в тех же выражениях: «А какова твоя позиция?»

– Я полагаю… – начал Роберт, и Анника затаила дыхание, – Полагаю, что этому придается несколько преувеличенное значение.

Анника медленно выдохнула: «Ты уверен?»

– Да. Я уверен. Абсолютно уверен. Как насчет тебя?

Определенно Роберт не стремился обзаводиться наследником, так что Анника недолго думая решила выложить ему правду: она все равно не может иметь детей.

Роберт принял новость несколько неожиданно: он просиял, как будто на лицо вдруг упал солнечный луч, потом привлек ее к себе и шепнул: «Это прекрасно. Просто отлично. В таком случае мы можем… делать что хотим, без…»

Он нахмурился, явно удивленный собственным внезапным ребячеством.

Анника прыснула. Они целовались и прижимались друг к другу, но прежде чем отпустить тормоза, Роберт посерьезнел:

– Еще одно. Мы переезжаем. В Дюрсхольм.

– Ладно, – отозвалась Анника, – я не против. Чудесное место.

– Да, – подтвердил Роберт. – Да. Но только…

– Что? Боишься, что он слишком велик для нас двоих?

– Нет, – сказал Роберт. – Дело в том, что Эрик тоже будет жить там.

Он обрисовал Аннике ситуацию. Во время ее коротких визитов в Дюрсхольм она очень мало что успела увидеть, не считая дороги и нескольких комнат в доме. На самом же деле имение просто огромно: большой сад с разнообразными деревьями и кустарниками, озерцо, где разводили специально завезенных карпов, конюшня с шестью лошадьми и примыкающий к ней паддок. Если бы Аннику интересовали рысистые бега, клички двух жеребцов непременно показались бы ей знакомыми: они были чрезвычайно популярны и востребованы как производители.

Ответственность за все это лежала на Эрике, который также решал и другие, мелкие задачи по хозяйству.

– Он что же, мастер на все руки? – удивилась Анника.

– Хм, в каком-то смысле, – ответил Роберт, отводя глаза. – Он много чего делает. А кроме него, есть еще повариха и уборщица. Но они приходящие, в имении не живут.

– А Эрик живет?

– Да.

– А где именно он живет? У него свой дом?

– Нет, он живет в основном доме. У него своя комната.

В жизни Анники, конечно, был период, когда ей очень хотелось иметь прислугу. Сейчас, когда фантазии становились реальностью, оказалось, что это не приводит ее в восторг. Мысль о том, что кто-то чужой постоянно будет находиться рядом, спать в том же доме и может появиться в любой момент… Да еще тот факт, что этим человеком будет Эрик… нет, ей это совсем не нравилось.

– А нельзя устроить по-другому? – спросила она. – Я хочу сказать, если имение такое большое, наверняка же можно…

Анника осеклась, когда Роберт помотал головой. Он нежно взял ее лицо в свои ладони, и Анника услышала, как дрожит его голос, когда он заговорил:

– Нет. Мы ничего не можем изменить. Все должно быть именно так.

Последние слова прозвучали до того решительно и серьезно, что так и остались висеть в воздухе между ними, и больше они не сказали ничего, а молча снова легли на диван, рассеянно лаская друг друга. Украдкой посмотрев на мужа, Аника заметила, как изменилось выражение его лица: казалось, он вот-вот заплачет. Она не понимала этого. Правда, не понимала.

– Интересно, – заговорила она. – это имеет какое-то отношение к тому, о чем хотел поговорить с тобой отец? На нашей свадьбе?

Роберт отвернулся.

– Да, – сказал он, – можно сказать, что имеет.

* * *

Через несколько дней они начали паковать вещи. Одних книг Роберта набралось на пятьдесят коробок. Транспортная фирма вывезла мебель и бытовую технику. Кое-что отправилось на склад, кое-что – в Дюрхольм. Анника и Роберт поехали следом, чтобы проследить за разгрузкой, а потом приступили к знакомству с уголком земли, который отныне принадлежал им.

Анника могла испытывать определенные сомнения относительно Эрика, но трудно было бы отрицать, что работник он добросовестный. Стояла середина июля, и сад предстал перед ними во всем своем великолепии. Куда ни посмотри, везде обнаруживались приятные, радующие глаз сюрпризы.

Цветущие кусты были рассажены и по одному, и в обворожительных сочетаниях, а плодовые деревья росли на первый взгляд в случайном порядке, однако сад в целом имел вид чрезвычайно гармоничный. Куртины эффектных однолетников и многолетников чередовались со скромными луговыми цветами в выверенных пропорциях, а вьющиеся растения образовывали причудливые завесы, разграничивающие отдельные участки сада. На земле не было видно ни одного упавшего листа.

– Тебе нравится? – спросил Роберт.

– Не то слово. А тебе?

– Пожалуй.

По-видимому, Роберт уже настолько привык к саду, что перестал обращать на него внимание. Возможно, у него были связаны с этим местом какие-то тяжкие воспоминания, потому что выглядел он мрачно.

– А лошадей посмотрим? – спросила Анника.

– Лошади… – Роберт неопределенно помахал рукой. – Лошади там.

По засыпанной гравием дорожке они прошли сквозь туннель из кустов рододендрона. Дорожка вывела их к небольшому озеру, и Анника заметила всплески и полюбовалась плавными движениями округлых рыбьих спин у самой поверхности воды. Конюшня располагалась за озерцом, а выгул простирался почти до самой воды. До Анники долетели знакомые запахи сена, конского навоза и животных, и она спросила:

– Я тебе рассказывала, что занималась верховой ездой?

Роберт вздохнул и помотал головой:

– Нет, даже не упоминала.

– Я регулярно тренировалась с десяти до тринадцати лет, а потом уже не могла себе этого позволить.

Повисло неловкое молчание, как бывало всякий раз, если дело касалось финансового положения их семей в детстве и юности. Роберт словно не мог решить, как подступиться к этой теме и что сказать. Анника с самого начала решила воспринимать это как симпатичную неловкость, но сейчас ей стало досадно. Подавленное настроение Роберта омрачало этот солнечный день, так что она едко добавила: «После того как отец нас бросил, мама сидела на пособии».

– Понятно, – отозвался Роберт, открывая дверь.

Конюшня, в которую вошла Анника, мало чем походила на тесный сарай из металлоконструкций в Росунда, где она училась верховой езде. Это место больше напоминало собор. В высокий потолок, опирающийся на деревянные своды, были врезаны большие окна. В помещении был небольшой манеж и сеновал. Старые доски пола и стен и балки выглядели превосходно, без намека на плесень или гниль. Упряжь и вожжи сверкали, будто смазанные маслом.

Осмотревшись, Анника покачала головой:

– Неужели за всем этим ухаживает один человек?

– Да. – подтвердил Роберт, – Почему ты спросила?

– И как только он все успевает?

Роберт окинул взглядом конюшню, удивленно поднимая брови, словно ему раньше не приходила в голову эта мысль.

– Наверное, он просто много работает.

Ступая по опилкам, Анника подошла к денникам, жадно втягивая носом воздух. Она так давно не бывала в конюшнях и успела почти забыть, как ей все это нравилось.

Она уже была на полпути к манежу, когда отворилась дверь одного из денников и вышел Эрик, одетый в джинсы и красную клетчатую рубаху. В руке он держал мягкую щетку для чистки лошади. Шаги Анники, до этого момента уверенные и беспечные, вдруг застопорились, превратившись в сложную комбинацию дерганых, плохо скоординированных движений, и она чуть не упала, споткнувшись о какую-то невидимую преграду.

Пытаясь скрыть смущение, она остановилась, притворившись, что рассматривает какую-то архитектурную деталь, и засунула руки глубоко в карманы брюк. Эрик подошел к ней. Если в костюме он казался привлекательным, то сейчас был просто неотразим. Джинсы облегали мускулистые ноги, под тканью рубахи было видно, какая могучая и широкая у него грудь. Анника моргнула и проглотила слюну. Тело ослабело, как будто кто-то превратил его в студень.

Ну-ка, хватит! Не вынимая рук из карманов, она крепко сжала кулаки, когда Эрик подошел ближе. Хватит!

Что за идиотские мысли приходят ей в голову? О том, чтобы покувыркаться в сене, пока хозяин на работе? Мозолистые руки ласкают нежную шелковистую кожу, а потом: «Не угодно ли госпоже покататься сегодня верхом?» Она что, вообразила себя героиней дешевого пошлого романа?

Довольно.

Анника вынула кулаки из карманов и пошла навстречу Эрику, протягивая ладонь. Отложив щетку, он пожал ей руку. Прикосновение было самым обычным. Ничего особенного, вообще. Эрик что-то сказал, но в это время заржала лошадь.

– Простите? – Анника наклонилась к нему.

– Я говорю, добро пожаловать домой.

– Спасибо. – Она освободила руку и попятилась. Ее сильно смутили два момента, и она попыталась скрыть это, оглянувшись на Роберта, который бесцельно слонялся по засыпанному свежими опилками полу.

Во-первых: добро пожаловать домой. Разве не странное приветствие? Во-вторых, если бы она даже и питала бы какие-то фантазии относительно Эрика, запах его дыхания несомненно положил бы им конец. Это было омерзительно: как только она подошла ближе и на нее пахнуло этой смесью гниющего мяса и экскрементов, к горлу подступила тошнота.

Когда они с Робертом вышли из конюшни, Анника заговорила:

– Не знаю, может, дело во мне, но… этот запах у него изо рта…

Роберт злорадно хмыкнул – ее замечание, по крайней мере, немного подняло ему настроение.

– Ты права, – согласился он. – Даже не знаю, как лошади это терпят.

Они вместе посмеялись, и на душе полегчало. Анника взяла Роберта под руку, и они долго гуляли – муж и жена в дарованном им раю. На подходе к дому Роберт вдруг остановился и посмотрел на Аннику.

– Забыл спросить, – сказал он. – Ты не надумала ездить верхом?

– Не знаю. А что?

Роберт сплел ее пальцы со своими, как делал обычно, если его что-то беспокоило или вызывало недовольство.

– Я бы предпочел, чтобы ты не подходила к конюшне, – начал он. – И вообще, если уж говорить начистоту, хотел бы, чтобы ты не проводила время с Эриком.

– Что такое? Неужели ты ревнуешь? Он правда очень красив, но…

– Нет! – отрезал Роберт. – Мне кажется, на это ты едва ли… способна. Но мы можем условиться, что ты будешь держаться от него подальше?

Анника пожала плечами:

– Я и впрямь люблю ездить верхом, так что в конюшню, вероятно, могла бы и зайти. С затычками в носу.

Роберт даже не улыбнулся ее шуточке. Только печально покачал головой:

– Ты вольна распоряжаться своей жизнью. Я только предупредил.

Не взяв ее за руку, он зашагал к дому.

 

II

Прошло три месяца, прежде чем Анника снова оказалась поблизости от конюшни. В доме пришлось немало потрудиться, чтобы оживить его после запустения, в которое он пришел за двенадцать лет после смерти матери Роберта. Мебель рассохлась, обивка была обтрепана, ковры протерлись, обои на стенах пропитались сигарным дымом.

Первым делом Аннике пришлось подыскать новую уборщицу. Старая недобросовестно выполняла свою работу, и ее небрежность вносила заметный вклад в общую разруху. Все поверхности, если их не использовали ежедневно, были липкими, а полки и шкафы покрывал толстый слой пыли. Кухня превратилась в рай для бактерий, а унитазы заросли грязью настолько, что проще оказалось их снять и поставить новые.

Анника приняла решение уйти с работы, чтобы иметь возможность всю себя посвятить дому. Ее это не огорчило: ей давно казалось, что на работе в парфюмерном отделе она тупеет, а обустройство дома, наоборот, пробуждало в ней творческие силы и, что ни день, приносило новые и конкретные результаты.

То было счастливое время. Роберт был не слишком занят в офисе, и это давало им массу возможностей проводить время вместе. К этому времени они успели заняться сексом в каждой из четырнадцати комнат дома, кроме одной – комнаты Эрика.

Смутное недовольство Анники при мысли, что в доме все время будет присутствовать чужой человек, оказалось беспочвенным. Эрик крайне редко бывал у себя, а когда отсутствовал, его комната стояла запертой. Почти все время он проводил у лошадей или в саду, а Анника вскоре поняла, почему территория, по контрасту с домом, была так прекрасно ухожена: Эрик работал и по ночам. Несколько раз она случайно видела, как он бродит между деревьями и кустами, ориентируясь только по свету луны и звезд. Там разрыхлит, здесь подровняет, то полет сорняки, то разбрасывает навоз на цветочных клумбах. Трудно было понять, когда же этот человек спит.

Кроме работы в конюшне и по саду, Эрик еще ежедневно встречался с Робертом. Они вдвоем уединялись у Эрика в комнате как минимум на час – и так было каждый день, и хотя антипатия Роберта к Эрику скорее усиливалась, чем ослабевала, ничто не могло убедить его отказаться от этих встреч. Это имело какое-то отношение к управлению компанией, так было сказано Аннике.

Пришлось просто принять все как есть, и это не составило ей большого труда. Ремонт в доме продвигался, все вокруг становилось светлее, и Аннике даже казалось милым и загадочным то, что есть небольшая тайна, нечто такое, о чем она не знает.

В один прекрасный октябрьский день, когда небо было синим и совершенно чистым – для конной прогулки лучше дня не придумаешь, – она положила в рюкзачок термос с кофе и несколько сэндвичей, оставила записку Роберту, который уехал в город, и отправилась к конюшне.

Открыв дверь и направляясь к манежу, она вдруг ощутила странную неуверенность. Что, если она вообще все забыла и не сумеет оседлать лошадь? Остановившись, она взглянула на двух лошадей, высунувших головы поверх дверей своих денников. До нее донеслись слабые знакомые звуки: кто-то чистил копыта.

Ладно. Придется попросить Эрика помочь, только и всего. Она приблизилась к манежу под пристальным взглядом кошки, которая устроилась на кипе сена и подергивала хвостом. Когда Анника подошла ближе, кошка тихо мяукнула, спрыгнула с сена и скрылась за приоткрытой дверью денника.

– Эй, есть кто-нибудь? – окликнула Анника.

Появился Эрик. В одной руке он в с самом деле держал инструмент для чистки копыт, а на другой, полусогнутой, устроилась кошка, как младенец. Эрик пошел к Аннике, и она собралась с духом, готовясь встретить его запах – и красоту. Сегодня на нем была рубашка в голубую клетку, отчего пронзительные синие глаза казались еще ярче.

Желая нарушить неловкое молчание, Анника ткнула пальцем в животное: «Красивая кошка».

– Да, – сказал Эрик, опуская зверька на землю, – я подобрал ее несколько месяцев назад. Тогда она еще была подростком. Думаю, ее оставили, уезжая, дачники.

Он стоял в метре от Анники, и хотя зловоние изо рта все равно доносилось до нее, на таком расстоянии это было терпимо. Она сделала жест в сторону денников.

– Я хотела покататься.

– Понимаю. А для вас это занятие привычно?

– Я много ездила верхом.

– Понимаю. А когда мы можем ждать прибавления?

Анника решила было, что ослышалась.

– Простите?

– Прибавления. В семействе. Когда у вас и у Роберта будет ребенок?

Правая рука Анники дернулась вверх, пригладила волосы, а ладонь так и осталась у нее на затылке, как будто хотела удержать ее от падения.

– Позвольте, к вам-то какое это имеет отношение?

Эрик не ответил, только пристально смотрел на нее своими блестящими глазами, взгляд был изучающим, оценивающим. Потом он шагнул вперед, остановился прямо перед Анникой и втянул воздух, словно принюхиваясь. Кивнул каким-то своим мыслям, потом выдохнул. Через нос, на ее счастье. Поведение Эрика показалось Аннике таким скандальным и неподобающим для того, кто, в конце концов, был всего-навсего служащим ее мужа, что она уже собралась одернуть его и издевательски заговорить про полоскание для рта, «Листерин», зубную пасту.

Но она не успела промолвить ни слова, потому что в следующее мгновение Эрик резко выбросил вперед руку и засунул ей между ног.

У Анники расширились зрачки, а живот залила горячая волна. Стенки вагины сократились судорожно и так резко, как не бывает даже при самом сильном оргазме. Эрик приблизил свое лицо к ней, и от гнилостного зловония ее чуть не вывернуло наизнанку, и в то же время внутри все зашлось от какого-то исступленного восторга, а потом в глазах потемнело.

Когда Анника очнулась, она лежала на спине, в опилках, глядя, как свет, попадая в потолочное окно, преломляется, образуя радугу. Рюкзак с термосом больно впился ей в плечо. Она перекатилась на бок и сумела встать на ноги.

Она помнила, что произошло, – но что это было в действительности? Похолодев от внезапной страшной догадки, Анника поспешно проверила брюки, пояс. Ничто не указывало на то, что с нее стягивали джинсы. Она сунула руку за ремень и ощупала ягодицы. Опилок не было. Они бы точно остались. Она ощупывала себя в разных местах, проверяла все, что только могла придумать. Ничего.

Наконец, она догадалась взглянуть на свои часы. С того момента, как она вошла в конюшню, прошло всего пять-шесть минут. У Эрика просто не было времени на то, чтобы раздеть ее, сделать свое дело и снова ее одеть. Это подозрение можно смело отмести.

Но откуда такие странные ощущения, почему внизу живота все ноет и горит, как после бурной ночи любви? Неужели она втайне от самой себя воспылала к Эрику таким подавленным желанием, что одно его прикосновение привело к такому взрыву?

Рыжая кошка не сводила с нее своих бездонных глаз. Анника поправила рюкзак и, пошатываясь на неверных ногах, вышла из конюшни.

Снаружи стояла оседланная лошадь. Эрик заканчивал подтягивать подпругу. Увидев Аннику, он улыбнулся и жестом пригласил ее сесть в седло. Она постояла немного, покачиваясь из стороны в сторону, потом покачала головой и побрела к дому. Миновав рододендроны и оказавшись вне поля его зрения, она бросилась бежать.

В ту ночь они с Робертом занимались любовью дважды. Она будто чувствовала потребность удалить какой-то чужеродный элемент из тела, и прознающему ее пенису Роберта вполне успешно удавалось не только справиться с этой задачей, но и наполнить ее чем-то другим, желанным. Она любила его за это и продолжала любить все последующие дни и недели. Она постоянно желала близости, и дошло уже до того, что как-то ночью, когда она начала страстно покусывать Роберта, тот со смехом заявил: «Стоп, Анника. Я так больше не могу. У меня уже все болит».

Проигнорировав это заявление, она забрала его в рот. Через пару минут, когда она оседлала мужа, он и думать забыл, что у него что-то болело.

Так прошел месяц, и Анника не давала Роберту роздыха даже во время месячных, потому что месячные не пришли. Обычно у нее все шло точно, как по часам, и неудивительно, что после недельной задержки она занервничала. Ей сорок один год, слишком рано для менопаузы, возможно, у нее что-то не в порядке со здоровьем? Всякое бывает.

Еще через неделю, так и не дождавшись месячных, она записалась на прием к своему гинекологу. К тому же ее начало тошнить по утрам. Разумеется, Анника знала, что могут означать такие признаки, но поверить в это было просто невозможно. Ее яичники неспособны были производить яйцеклетки, о чем и сообщил ей гинеколог еще пятнадцать лет назад.

Тот же врач, осмотрев ее на сей раз, только развел руками. Да, она забеременела.

– Но вы же говорили, что такое невозможно, – сказала Анника.

– Было невозможно. И за двадцать лет работы я ни разу – да, ни разу не видел ничего подобного.

– Но вообще такое бывало?

– Видите ли, мне доводилось слышать о подобных случаях… Но теоретически такое абсолютно невозможно, и в свое время я мог дать вам единственный прогноз. Приношу свои извинения. Поздравляю.

– И какой… какой у меня срок?

– Приблизительно пять недель.

Выйдя в приемный покой, Анника вынуждена была посидеть и хоть немного прийти в себя. Она листала журнал, где рассказывалось о последних скандалах с Кристен Стюарт, а сама думала об Эрике.

Пять недель.

Это не может быть совпадением. Ее немыслимая беременность явно связана с происшествием в конюшне – чем бы оно ни было. И возникший сразу за этим неутолимый сексуальный голод, о результате которого ей только что сообщили… Кто такой Эрик?

Необходимо выяснить это, решила она, прежде чем сообщать о беременности Роберту.

Она начала шпионить за Эриком – сначала мимоходом, стараясь так устроить свой распорядок, чтобы краем глаза видеть, чем он занят. Это ни к чему не привело. Эрик выполнял свои обязанности конюха и садовника. Ей пришлось сделать следующий шаг.

В ноябре, выбрав погожий денек, она спряталась на сеновале в конюшне. Эрик отсутствовал, выгуливая одну из лошадей, и у Анники было достаточно времени, чтобы поглубже забраться в сено и проделать смотровое отверстие. Она чувствовала себя довольно глупо. Дело закончилось-таки дешевым пошлым романом – только жанр другой.

Полчаса спустя Эрик вернулся, и у Анники начало чесаться все тело. Единственное, что было видно с ее места, – рыжая кошка, которая бесшумно вошла в конюшню. Лежа в укрытии, Анника почувствовала легкий приступ клаустрофобии.

К чему было все это затевать? Следовало просто рассказать обо всем Роберту и радоваться, что…

Дверь распахнулась, и появился Эрик, ведя под уздцы черную кобылу. Он снял с нее уздечку, что-то негромко бормоча, но Анника не могла разобрать ни слова. Ничего необычного. В худшем случае придется пролежать в своей засаде несколько часов, чтобы не попасться, а потом уйти не солоно хлебавши.

Эрик произнес что-то вроде «Швайц!», и следом за ним лошадь вышла на середину манежа. То, что последовало, было очень странно.

Эрик выкрикнул «Майш!», и лошадь принялась крутиться вокруг себя с такой скоростью, что было удивительно, как она не упадет, неужели у нее не кружится голова. Эрик хлопнул в ладони и крикнул: «Хайч!», в ту же минуту лошадь перестала кружиться и пустилась в галоп так, будто за ней гналась стая волков.

Глаза у нее выкатились, в этом зрелище не было ни красоты, ни изящества: лошадь была явно испугана, ее тело передергивала мелкая дрожь, но галоп не прекращался, круг за кругом, круг за кругом. Эрик, стоя в центре манеже, довольно смеялся.

Вдруг он выкрикнул «Денш!», и лошадь встала как вкопанная, взбив копытами фонтаны опилок. Потом она поднялась на дыбы и снова опустила передние ноги, ударив ими о пол с такой силой, что Анника даже в своем укрытии почувствовала толчок. Смертельно испуганное животное повторяло этот трюк, пока Эрик не скомандовал «Гамм!», после чего оно начало лягаться и брыкать задними ногами, снова и снова.

Все тело кобылы покрылось пеной, она была обессилена и с трудом поплелась в денник по команде Эрика.

У Анники зачесался нос, и она чуть попятилась назад, чтобы потереть ноздри. Она чувствовала, что стала свидетельницей чего-то, не предназначенного для посторонних глаз.

Съежившись в сене, женщина сложилась почти пополам, пытаясь справиться с потребностью чихнуть, и это ей удалось. Когда же она снова подняла голову, Эрика не было видно. Она затаила дыхание. Уж не поднимается ли он по лесенке на сеновал? Нет, в конюшне было тихо, до нее не доносилось ни звука. Анника выждала еще пять минут и только тогда осмелилась спуститься и осторожно, чтобы ее никто не видел, вернулась в дом.

Вечером она уже готова была обо всем рассказать Роберту. Начала она с разговора о лошадях, и все шло прекрасно, но стоило ей упомянуть имя Эрика, как атмосфера в комнате изменилась, а Роберт внезапно вспомнил, что ему необходимо сделать несколько важных звонков.

Анника осталась сидеть в гостиной, глядя на огонь в камине – за минуту до этого он уютно потрескивал, теперь же вызывал у нее мысли о пожаре и всепоглощающих языках пламени.

Возможно, отношение Эрика к животным стало косвенной причиной тому, что недели через две у Анники появился новый друг. Рыжая кошка, жившая при конюшне, устроила себе дом под ступеням парадного крыльца особняка. Наступил декабрь, день ото дня становилось все холоднее, и Анника попробовала заманить кошку внутрь, но та упрямо оставалась на облюбованном месте. Анника подстелила ей тряпку и каждый день ставила у крыльца блюдце молока, которое кошка с удовольствием лакала.

Анника мучительно соображала, как и когда сообщить Роберту о своем состоянии. Ей хотелось рассказать ему обо всем до того, как станет заметно. Она вспоминала их единственный разговор о детях, и не только его слова, но и выражение невероятного облегчения, когда она созналась, что ни при каких обстоятельствах не может забеременеть.

Конечно, следовало поскорее открыть все карты, чтобы Роберт мог высказать свое мнение. Но, возможно, именно потому она и тянула. Хотелось как можно дольше не знать, каково оно, это мнение.

По-настоящему скверно ей было от того, что она не просто умалчивала: нет, она обманывала мужа, притворяясь, будто у нее до сих пор приходят месячные, использовала прокладки и воздерживалась от секса во время этих воображаемых критических дней.

А недели шли.

В январе нашлось объяснение странному поведению кошки. Как и Анника, она была в интересном положении. Живот у нее округлялся с каждым днем сильнее, а к февралю стал просто необъятным. Судя по всему, там готовился к появлению на свет немалый выводок.

Анника начала замечать первые изменения собственного тела, и состояние кошки ее очень заботило. С помощью удлинителя она установила под крыльцо обогреватель, а подстилку утеплила старым одеялом.

Роберт застал ее за работой, когда она устраивала гнездо для кошки – стояла на четвереньках, пытаясь сделать темный, холодный закуток хоть немного уютнее. Муж погладил ее по спине.

– Ты, я смотрю, не на шутку привязалась к этой киске? – спросил он.

Прежде чем Анника успела обдумать и взвесить ответ, у нее вырвалось:

– Мы с ней сестры по несчастью и должны держаться вместе.

Роберт в недоумении наклонил голову набок:

– Что ты хочешь сказать?

Анника выбралась из-под крыльца и прямо посмотрела на Роберта, который все еще выглядел озадаченным.

– Я хочу сказать… кошка и я – мы обе… Роберт, я беременна.

Роберт судорожно приоткрыл рот, закрыл, снова открыл, чтобы что-то сказать, но Анника его опередила.

– Я помню, что сказала тебе тогда, и никто не понимает, как это могло произойти. Это было невозможно, но вот, приехали – я жду ребенка.

– А когда…

– Четырнадцать недель.

– Нет, – сказал Роберт. – Я имел в виду, когда ты об этом узнала?

Ей хотелось солгать, но было бы непросто объяснить историю с выдуманными критическими днями и замалчиванием, поэтому она сказала правду. Роберт слушал, стоя на коленях на замерзшей земле. Он низко склонил голову, словно ожидая, когда на шею опустится топор палача.

Громко мурлыкала кошка, устраиваясь на новом месте. Роберт поднял голову, заглянул Аннике в глаза и сказал: «Ты должна от него избавиться».

– Но почему, Роберт? Это…

– Послушай меня. Ты должна от него избавиться. Ты еще кому-нибудь сообщала?

– Нет, хотела подождать, пока не поговорю с тобой. Но ты…

– Анника, избавься от него. – Роберт поднялся на ноги, отряхнул землю с брючин. – Не надо это обсуждать, здесь не о чем говорить. Избавься от беременности.

С этим словами он отвернулся от нее и пошел в дом. Анника осталась сидеть, глядя на кошку, толстую и безмятежную в своем удобном убежище. Ей-то никто не велел избавляться от детей. Но, правда, у нее и мужа нет. Пятнадцать лет Анника жила с постоянным ощущением собственной неполноценности, чувствуя себя в каком-то смысле ущербной: женщиной, неспособной исполнить свое главное предназначение. Теперь все изменилось.

Что поделаешь. Раз так, выбирать будет она.

* * *

В последующие несколько дней они почти не общались между собой. Роберт по телефону записал Аннику на прием, но когда он уже был готов отвезти жену в клинику, она отказалась ехать. Он настаивал на своем, сердился, но не объяснял причин, только повторял как заведенный, что она просто должна избавиться от беременности.

За несколько дней до того момента, когда делать легальный аборт было бы уже поздно, Анника нарушила молчание.

– Роберт, только ты можешь это прекратить. Не я все это затеяла. Если я тебе не нужна, так и скажи, я пойму. Мы разойдемся, я уеду. Это разобьет мне сердце, но все же будет хоть какая-то определенность.

Роберт долго пристально смотрел на нее, и, к своему удивлению, Анника увидела у него на глазах слезы. Он покачал головой и что-то прошептал, ей показалось, что она расслышала: «Не поможет». Его голос звучал хрипло от волнения.

– Что ты сказал?

Роберт вытер глаза, поднялся и сказал лишь:

– Ничего. Ничего.

Потом поднес ее руку к губам, спокойно кивнул: «Что ж, так тому и быть».

Выйдя из комнаты, он юркнул наверх, в кабинет. До его ежедневного свидания с Эриком почти не осталось времени.

Анника вышла на крыльцо глотнуть свежего воздуха. Термометры показывали минус десять, и землю покрыл тонкий слой снега. Она сделала глубокий вдох, до боли в груди. Принял ли Роберт в конце концов ситуацию? Кажется, впрочем, что «принял» – неверное слово. Смирился, вот это больше похоже на правду.

На дальнейшие размышления не было времени, потому что она вдруг услышала приглушенный крик боли из-под крыльца. Мгновенно сообразив, что это означает, Анника поспешила к кошачьему домику.

У кошки и правда начались роды. Она зашипела на Аннику и слабо взмахнула лапой, все ее тельце извивалось в конвульсиях. Не обращая внимания на протесты животного, Анника пробралась в тесный закуток и свернулась, подтянув колени к подбородку. Она хотела видеть.

Кошка тяжело и ритмично дышала, ее живот вздувался: новые жизни искали выход наружу, в этот мир. Анника села, сцепив пальцы в замок, и так сосредоточенно наблюдала за происходящим перед ее взором, что вскрикнула от неожиданности, когда в отверстии показалось лицо.

Эрик посмотрел на Аннику, потом на кошку и снова на Аннику.

– Да, – бросил он. – Пора.

Анника с трудом проглотила комок и сумела выдавить: «Да».

Смердящее дыхание Эрика заполнило тесное пространство, и даже кошка, смирившаяся, казалось, с присутствием Анники, на миг отвлеклась от своих усилий, чтобы зашипеть на него и замахать лапой. Улыбнувшись, он заметил: «А вы, кажется, неплохо поладили», после чего трижды постучал в стену и скрылся из виду.

Кошка заметно успокоилась и вернулась к своему делу – давать жизнь котятам.

Она произвела на свет шестерых. После того как появился первый, все было кончено за десять минут. Анника рассматривала копошащихся мелких, слепых и беспомощных существ со священным ужасом.

Десять минут на то, чтобы явить миру шесть новых жизней, – и вот уже кошка, лежа на боку, облизывает своих котят, как будто не может быть ничего естественнее. Так оно, конечно, и было, но Аннике в тот миг казалось истинным чудом.

Особенно ее тронул первенец. Он – или она – был мельче остальных, и если у остальных котят в помете угадывался оттенок цвета их редкой шерстки, первенец был совершенно белым, и это выглядело так, словно у него почти совсем не было шерстки. Тело его было покрыто светлым мягким пушком, и Аннике захотелось пригреть его, завернуть во что-то, позаботиться и защищать его от зла.

Она глубоко задумалась о том, можно ли этого достичь, когда услышала доносящийся из дома шум: громкие голоса, потом глухой удар, как будто что-то упало на пол. Когда она попробовала выбраться, оказалось, что все тело затекло в неудобной позе, и ей понадобилось какое-то время, чтобы распрямить онемевшие ноги. Тем временем голоса стихли.

Морщась от боли, Анника медленно выползла из-под крыльца. Перед ней стоял Эрик, протягивая ей руку. Скрепя сердце она все же приняла помощь и встала на ноги. На его лице было написано полное спокойствие, ничто не указывало на недавнюю ссору.

– Не надо бы вам мерзнуть, – сказал Эрик, глядя на ее живот. – В вашем положении это не полезно.

Вырвав руку, Анника поспешила в дом. Эрик отправился в сторону конюшни, а Анника погладила живот. Вот так, в одежде, еще ничего не было заметно, так откуда же Эрик…

Неужели ему рассказал Роберт? Не потому ли у них вышла ссора?

Она нашла мужа в кабинете, он сидел за столом, спиной к двери. Перед ним стояла бутылка виски. В отличие от многих своих друзей Роберт пил весьма умеренно и редко напивался. Анника никогда не видела, чтобы он пил среди бела дня.

– Роберт?

Он медленно развернулся к ней на вращающемся стуле и отпил из полупустого уже стакана. Бледный, он искривил рот в деланой улыбке: «Да, дорогая?»

– Из-за чего вы ссорились? Ты и Эрик?

Сделав еще один большой глоток, он мотнул головой.

– О, пустяки, пустяки. Так, одна старая тема. Все то же, все те же.

Крутнув стул, он повернулся к ней спиной.

Недели тянулись нестерпимо долго. Ясная холодная погода сменилась бесконечной чередой дождливых дней, над имением надолго повисло низкое серое небо. Роберт постоянно был в разъездах и командировках, а дома пил виски и, избегая общения с ней, часами сидел в гостиной у камина, не сводя глаз с огня.

Если бы не кошка с котятами, с которыми Анника постоянно возилась, ей ничего не оставалось бы, как поблагодарить, попрощаться, уехать и потом вспоминать брак с Робертом как странное приключение, которой, по крайней мере, помогло ей забеременеть.

Но сейчас у нее была кошка. После нескольких дней сопротивления она все же признала Аннику в качестве помощницы и няни для котят. Под крыльцом Анника установила лампу, и в теплую пасмурную погоду это позволяло ей проводить с кошкой и ее потомством по паре часов каждый день.

Женщина сознавала, что такое поведение не вполне адекватно. В ее распоряжении был просторный, красивый особняк, а она предпочитала проводить часы напролет в тесном холодном углу под лестницей. Она ждала. Чего именно, сама не знала. Перемен.

На ее мобильном телефоне были бесчисленные не отвеченные звонки от друзей и несколько от ее гинеколога. Еще немного, и она начнет приводить свою жизнь в порядок, но сейчас – она ждала. И убеждала себя, что это из-за малыша.

Белый котенок – Анника сочла, что это мальчик – нуждался в особой заботе. Он рос не так быстро, как остальные, и потому его часто отталкивали, когда весь помет толпился у материнских сосков. Анника стала подкармливать его из бутылочки, и в конце концов осталось пять котят у кошки и один на попечении Анники.

Возможно, так она готовила себя к материнству, о котором долгие годы вообще не думала, и теперь требовалось возродить этот инстинкт? Себе Анника говорила, что как только белый котенок начнет справляться сам, она вплотную займется собственной жизнью.

Как-то серым дождливым утром в начале марта, когда Роберт уехал на работу, Анника наполнила бутылку заменителем молока и уложила в корзинку рядом с кошачьим кормом и сухим полотенцем.

Как всегда, она постучала, прежде чем забраться под крыльцо. Это был своеобразный знак уважения, сигнал о том, что она собирается вторгнуться во владения кошки, где была всего лишь гостьей.

Поставив корзинку на пол, она вынула бутылочку. Белого котенка не было видно. Пятеро его братьев и сестер сновали вокруг и досаждали матери, кусая ее за уши, и таранили ее головами, пока она не начинала на них шипеть и не шлепала шалунов лапой.

Анника поискала вокруг, заглянула за кошку, приподняла одеяло. Подняв лампу, она посветила в каждый угол и тихо звала котенка. Минут через пять не осталось никаких сомнений. Ее белый котик пропал.

Дверь всегда оставалась чуть приоткрытой, чтобы кошка могла беспрепятственно выходить и возвращаться, когда захочет. С растущим чувством тревоги, от которого ее замутило, Анника выбралась наружу и принялась ходить по саду все расширяющимися кругами. Ни один из котят ни разу не покидал свое уютное жилище, а вот ее бедный малыш потерялся, беспомощный, чудный мальчик.

Она искала, звала, она плакала и ругалась, но ее любимчика и след простыл. Анника вернулась в закуток под лестницей, снова осмотрелась, хотя и знала, что это бессмысленно. Потом свернулась в клубочек и разрыдалась.

Почувствовав шевеление в животе, она погладила его и прошептала: «Успокойся. Все хорошо». Анника постаралась взять себя в руки. В конце концов, не ее же ребенок пропал. Что-то она совсем запуталась. Кошка лизнула ей руку.

– Где он? – обратилась к ней Анника. – Ты не знаешь, что с ним стряслось?

При звуке ее голоса кошка насторожила уши и посмотрела в сторону выхода. Анника подползла и толкнула дверь.

Теперь, когда она не искала котенка, ей в глаза сразу бросились следы на полузамерзшей грязи. Выбравшись, она склонилась над ними. Следы уже почти растаяли, расплылись и потеряли форму, но все же Анника различила очертания широких ромбов, как на подошвах тяжелых сапог.

Эрик был занят уборкой. Подхватив на вилы охапку соломы, он как раз бросил ее на телегу, когда в конюшню вошла Анника. Она торопливо пересекла манеж, не отрывая глаз от его сапог. Когда она приблизилась и остановилась перед Эриком, он воткнул вилы в землю и оперся на рукоятку, с улыбкой склонив голову набок, как если бы ее визит был для него приятной неожиданностью.

Анника злобно махнула рукой в сторону дома.

– Это вы взяли белого котенка?

Она ожидала чего угодно, но только не того ответа, который получила.

Дернув плечом Эрик спросил:

– А что, если так?

– В таком случае… в… – У Анники горели щеки, слова застревали в горле. – В таком случае извольте точно так же вернуть его обратно! Он вам не принадлежит!

Эрик поднял брови и взялся за вилы. Фыркнул и покрутил головой. Прежде чем вернуться к деннику, где он наводил порядок, он проговорил:

– Лучше бы вам переговорить с вашим супругом. И, между прочим, это была самка.

Одно слово билось в мозге Анники, когда она ковыляла назад к дому: была. И, между прочим, это была самка. Она не понимала, о чем говорил Эрик и какие права он себе приписывал в этом доме, но об одном она догадывалась, а в другом была уверена: она догадывалась, что Эрик убил котенка, и была уверена, что ублюдок должен убраться прочь.

Не снимая промокших туфель, она прошла на кухню и вынула из ящика шкафа монтировку. Без колебаний она поднялась наверх и вставила монтировку в щель между дверью в комнату Эрика и дверным косяком. При первом же нажатии замок сломался, и дверь отворилась.

Анника ни разу не поинтересовалась планом дома и никогда не задумывалась на эти темы, но сейчас вдруг поняла, что комната Эрика – самая просторная во всем доме. Стиснув монтировку в руке для храбрости, она шагнула вперед.

Книжные полки, шкафы, фотографии на стенах. Большие окна выходили на сад и конюшню. У окна стоял письменный стол со стулом. Несколько кресел были поставлены у камина – наверняка именно там Роберт с Эриком проводили свои совещания.

В комнате стоял неприятный тяжелый дух, как будто персидский ковер на полу отсырел. Анника, ступая на цыпочки, подошла к книжной полке. Книг на ней не было, только папки и снова папки.

АУДИТ 2011, БЮДЖЕТ 2011. Подняв глаза выше, она увидела СОГЛАШЕНИЯ О НАЙМЕ 1980–2010. На следующей полке стояли другие, более старого образца папки и скоросшиватели с этикетками: СЧЕТА 1945–1950 и СМЕТЫ НА СТРОИТЕЛЬСТВО 1931–1932.

Все этикетки были написаны от руки, и самое странное, что все они – даже те, что почти потеряли цвет от времени – были явно сделаны одним и тем же почерком.

Тогда-то странное подозрение и закралось впервые в голову Анники, и подтвердилось, когда она стала разглядывать фотографии. Эрик и Альберт стояли бок о бок перед конюшней; Альберт держал за руку маленького мальчика, по-видимому, Роберта. Были и совсем старые, черно-белые фотографии мужчин с усами, в старомодных шляпах, а в сторонке стоял Эрик в комбинезоне, опираясь на косу.

Анника увидела снимок, который был, видимо, самым старым из всех. Бумага пожелтела, фотоэмульсия потрескалась, фигуры были немного размыты, как будто люди пошевелились вместо того, чтобы стоять, замерев. На заднем фоне виднелась мельница и два человека, державшие сделанную от руки вывеску: ХЛЕБОПЕКАРНЯ АКСРИД.

Это означало, что фотографии никак не меньше ста лет, и только на ней Эрик выглядел чуть моложе, чем на остальных. Здесь он был на вид, может быть, лет тридцати.

Прижимая пальцы к вискам, Анника пятилась от стены.

«Лучше бы вам переговорить с вашим супругом».

Точно так же, как Альберт переговорил на свадьбе с Робертом, как отец Альберта переговорил с ним, и так далее, все эти годы, все поколения, – пятясь, Анника уперлась ягодицами в стол, повернулась к нему. И уронила ломик.

Ноутбук и телефон были сдвинуты в сторону, освобождая пространство для дела. На столе стояли бутылки и банки, рядом ящик с набором ножей всех размеров. Еще там была коробочка с черными стеклянными бусинами и другая, побольше, наполненная чем-то вроде опилок.

Посередине стола лежала шкурка существа, которое она считала своим. Череп был вскрыт и закреплен миниатюрными зажимами, мозг и глаза удалены. Сама шкурка, очищенная и выскобленная, была растянута на деревянной дощечке, подогнанной точно по размеру. Если бы не белый пушистый мех, Анника ни за что не узнала бы котенка.

Она зажала ладонью рот, с трудом проглотила подступивший к горлу комок и крепко зажмурилась, стараясь не расплакаться. Она не станет блевать, она не станет плакать. Но она избавится от этого проклятого психопата, кем бы или чем бы он ни был.

Поднося к уху телефон, она услышала за спиной негромкое деликатное покашливание. В дверном проеме стоял Эрик с глумливой усмешкой на губах.

– И кому же вы собираетесь звонить? – осведомился он.

Не опуская телефона, Анника присела и подняла монтировку. Загнутым концом она погрозила Эрику.

– Не приближайтесь ко мне!

Эрик поднял руки вверх, показывая, что такого у него и в мыслях нет, потом сложил руки на груди.

– Расскажите же. Мне интересно. Куда вы хотели звонить? В полицию? И что бы вы им сказали? Роберту? Он и так все знает. Так кому вы будете звонить?

Анника собиралась позвонить Роберту и сказать, что ни за что не останется в этом доме, если он сейчас же не придет сюда и не вышвырнет Эрика вон.

Он и так все знает.

Анника отложила телефон, чтобы можно было держать монтировку двумя руками. Потом сделала несколько шагов в сторону Эрика.

– Подвиньтесь.

– Зачем?

Чтобы голос не задрожал, Анника представила, что ее горло – это металлическая трубка, затем она еще раз шагнула вперед.

– Я ухожу. И если вы станете у меня на дороге, то, клянусь…

Она подняла перед собой ломик, давая понять, что именно она клянется сделать. Эрик покачал головой и не тронулся с места.

– Боюсь, ничего не выйдет.

Анника слегка покачала в руке монтировкой, чтобы приспособиться половчее и настроиться на решительные действия. Сможет ли она решиться? Способна ли она вообще ударить человека тяжелым предметом, ранить, возможно, убить?

Скорее всего, она не смогла бы, останься Эрик стоять на месте. У нее, пожалуй, не хватило бы пороху броситься вперед и нанести удар. Но он облегчил ей задачу, сделав несколько шагов к ней, и она действовала как на автомате. Размахнувшись, она занесла монтировку над его головой и со всей силы опустила.

В следующий момент рука почувствовала отдачу, как от удара о толстый ствол дерева. Эрик молниеносно поднял руку и перехватил монтировку у себя над головой. Вырвав инструмент у Анники, он швырнул его на пол. Когда он повернулся к ней, в его глазах была жалость:

– Вы не понимаете, что должны быть благодарны?

Анника даже не успела понять, что случилось следом. Только что она стояла, затем краем глаза успела заметить какое-то движение, возможно, взмах ладони Эрика, и от сокрушительного удара упала на пол. В голове оглушительно прозвонил огромный колокол, и мир перестал существовать.

 

III

Очнулась Анника на двуспальной кровати, где обычно они спали с Робертом, не представляя, сколько времени она была без сознания. Голова гудела, одна рука была вывернута под неестественным углом, и ей нужно было в туалет. Судя по тому, что за окном почти стемнело, прошло часа два, если не больше.

Не без труда ей удалось спустить с кровати ногу, но, попытавшись встать, она обнаружила, что это невозможно. Рука была пристегнута к изголовью кровати наручниками. Онемев, она изумленно всматривалась в блестящий металл на запястье, короткую цепь и второй браслет, пристегнутый к темному дубовому столбику. Потом громко засмеялась.

Просто бред. Подобное случается в каких-нибудь заброшенных хижинах, в лесной глуши, об этом можно прочитать в бульварной газетке, ужаснуться, разглядывая на фото жуткую комнату, грязный матрас и арестованного маньяка, которого ведут, набросив куртку ему на голову. Но в таких местах это не случается.

– Роберт! Роооообеееерт! – Извернувшись, Анника посмотрела на будильник. Начало четвертого. Роберт уже вполне может быть дома. – Рооообеееерт!

В дверях появился Эрик. Он постоял там, глядя на нее, и сказал:

– Он еще не вернулся домой. Могу ли быть вам чем-нибудь полезен?

– Немедленно снимите с меня эту дрянь. Мне нужно в туалет – вы отдаете себе отчет в том, что делаете?

– Сперва окажите мне любезность. – Он извлек мобильник Анники, присел на краешек кровати и стал просматривать историю звонков. От его зловонного дыхания головная боль еще усилилась.

– Оставьте в покое чертов мобильник, – потребовала Анника, – Вы что думаете…

Она смолкла не полуслове, когда Эрик приподнял руку в предостерегающем жесте, напоминая, что колокол может прозвонить и еще раз. Анника плотно сжала губы, а он кивнул и спросил:

– Вы кому-то рассказывали о своем состоянии?

Анника отрицательно помотала головой, а Эрик долго пристально всматривался в ее лицо. Потом откинулся и снова заговорил:

– Я вам верю. Но здесь есть несколько звонков, явно из гинекологической клиники. Это там вы обо всем узнали?

Анника кивнула. Эрик кивнул. Они поняли друг друга. Он нажал на кнопку и протянул телефон Аннике. Бросив взгляд на дисплей, она увидела, что выбран номер гинеколога.

– Позвоните им, – сказал Эрик, – Позвоните и скажите, что у вас случился выкидыш месяц назад, когда вы находились за границей. Вот почему вы звоните им только сейчас. Вы были в отъезде. Понимаете?

– Почему я должна это делать?

Эрик ссутулился и вздохнул.

– Что же с вами так трудно? Вы должны это сделать, потому что иначе я убью Роберта, как только он вернется домой.

Анника посмотрела Эрику в глаза. Они были уже не голубыми, а зелеными: темно-зелеными, как лес, твердыми и спокойными. Анника не сомневалась, что он не блефует. Она нажала кнопку вызова и сделала все точно, как он велел.

Гинеколог пособолезновал и сказал, что ей необходимо пройти обследование. Анника ответила, что уже обследовалась в… в Италии. Может, теперь, наконец, Эрик будет удовлетворен и отпустит ее? Анника поблагодарила врача и попрощалась. Эрик забрал у нее телефон и сунул его в нагрудный карман.

– Хорошо. По-большому или по-маленькому?

– Что?

– Туалет. По-большому или по-маленькому?

– Второе.

Он вынул из кармана брюк тонкую цепочку. На конце висел ключик. Эрик отстегнул наручник от изголовья кровати и жестом указал на дверь.

– Вы знаете, куда идти.

Он шел за ней следом на расстоянии метра. Добравшись до лестничной площадки, Анника бросила взгляд на соседние комнаты и на лестницу, ведущую к выходу.

– Я бы на вашем месте не стал, – посоветовал Эрик, – Вы и двух ступеней не одолеете.

Анника вспомнила, как непостижимо стремительно он парировал ее удар и нанес собственный. Понурив плечи, она доковыляла до единственного туалета наверху, Эрик услужливо придержал дверь, прикрыл ее, оставив щелку, и отошел в сторону.

Сидя на унитазе, Анника смотрела в окно. Способ побега. На крупную декоративную гальку под умывальником. Оружие. На флакон со снотворным, которое начал принимать Роберт. Еще один способ побега. Она встала и покачала головой. Только бы Роберт скорее вернулся, тогда…

Она спустила за собой воду, и Эрик открыл дверь, галантно подал ей руку и спросил:

– Где пожелаете пребывать?

– В каком смысле?

– В буквальном. Где вы хотите быть? В какой комнате?

– Мне обязательно решать это сейчас?

По выражению его лица Анника поняла, что Эрик раздражен. Четко, как будто говорит с ребенком, он пояснил:

– У меня много других дел. Я не могу быть рядом с вами целый день, словно горничная.

– Вас никто и не просил.

Эрик понизил голос, похожий теперь на угрожающее рычание.

– Анника, я с радостью могу снова приковать вас к кровати и оставить. Чтобы вы валялись там в собственном дерьме и звали на помощь мамочку, пока не охрипнете. Не будете ли вы так добры указать мне комнату, где вам будет удобно?

Проглотив комок, Анника сказала: «Библиотека».

Подхватив болтающийся наручник, Эрик потянул ее вниз по лестнице. Когда они были в вестибюле и направлялись к двойным дверям библиотеки, снаружи во входную дверь вставили ключ, и Анника подумала: «Слава богу».

Эрик остановился вплотную к Аннике. Стоя рядом, они ждали появления хозяина дома. Дверь медленно открылась, и вошел Роберт. Плечи у него потемнели от влаги, и Анника успела рассмотреть, что на улице сыплет частый мелкий дождь. Заметив Аннику и Эрика, Роберт дернулся и замер.

Эрик, потянув за наручник, поднял руку Анники до плеча, словно демонстрируя охотничий трофей:

– К несчастью, дело обстоит таким образом.

Устало кивнув, Роберт стал стаскивать ботинки. Он не поднимал глаз, а темные круги под глазами казались черными в неярком свете настенного светильника.

– Роберт? – окликнула Анника. – Роберт!

Даже не взглянув на нее, он продолжал переобуваться, а Эрик потащил ее в библиотеку. Анника оторопела и даже не сопротивлялась, когда Эрик подвинул кресло к батарее у стены и пристегнул к ней наручник. Поставив рядом столик с кипой журналов, он заботливо спросил: «Так хорошо?»

Анника тупо смотрела на журналы, пока ее мозг отчаянно пытался справиться с ситуацией. В ближайшее время ей предстоит решать только одну задачу: как ей изловчиться читать и переворачивать страницы одной рукой.

– В таком случае я пошел работать, как и говорил. – Эрик пошел к выходу.

– Кто вы? – спросила Анника. – Кто вы?

Эрик улыбнулся:

– О, думаю, вы это уже и сами поняли.

С этими словами он вышел.

Анника просидела в кресле больше двух часов. Время от времени она принималась звать Роберта. Она умоляла, проклинала, предлагала договориться, но единственным ответом было доносившееся до нее звяканье бутылки о стакан.

Гладя живот, Анника шептала: все будет хорошо, мы выпутаемся, но и сама не понимала, верит ли в это.

В седьмом часу вернулся Эрик и освободил ее. Он отвел ее на кухню и поставил перед ней еду – разогретые в микроволновке полуфабрикаты. Сам он сел напротив, подперев руками подбородок.

– Повариха больше приходить не будет. Уборщица тоже. И так, боюсь, будет продолжаться довольно долго.

– Сколько именно?

– Разве вы еще не поняли? Что ж, подумайте еще, я дам вам время. У меня есть определенные права: речь об этом, только и всего.

Анника клала в рот нечто, что, по-видимому, считалось треской с картофельным пюре, но на вкус было рыбьим жиром и золой. С трудом она проглотила горячее месиво и отложила вилку.

– Ты томте – уж не на это ли ты намекаешь? Треклятый домовой-томте?

Эрика состроил недовольную мину.

– Я предпочитаю зваться «хранителем очага». Другое название тянет за собой нежелательные ассоциации.

– Томте, – повторила Анника. – Где же твоя остроконечная шляпа, мерзкий томте?

У Эрика потемнели глаза, больше они не были ни голубыми, ни зелеными. Сквозь стиснутые зубы он процедил:

– Вы, видимо, до сих пор еще не поняли, что отныне всецело зависите от моего к вам расположения.

– Отчего же, отлично поняла. – Анника сунула руку в горячую еду на тарелке, так что она обожгла ей пальцы. Зачерпнув, она бросила комок Эрику в лицо. – Получи, жри свою кашу.

Вскочив со стула, она бросилась к выходу, но через пару метров увидела, что Эрик стоит впереди, с горячим пюре, стекающим вниз по лицу. Не говоря ни слова, он сжал ей руку повыше локтя, и она вскрикнула от боли. Ей показалось, что кость затрещала.

Он затащил ее по лестнице наверх, швырнул на кровать и вновь приковал к столбику. Выходя, он с грохотом хлопнул дверью.

Так она пролежала три дня. За это время Эрик появлялся у нее шесть раз. В первый раз он бросил на кровать банку тушенки и ложку и поставил на прикроватный столик бутылку воды. В последующие приходы только приносил консервы.

Роберт так и не появился ни разу, Анника не слышала ни его голоса, ни звука шагов. По-видимому, он ушел из дома. Она перестала звать его уже к вечеру первого дня.

На второй день ей кое-как удалось спустить джинсы, чтобы помочиться и опорожнить кишечник на коврик у кровати. Она беззвучно плакала, когда занималась этим. Когда вскоре после этого зашел Эрик с третьей банкой тушенки и сморщил нос, учуяв запах, Анника попросила прощения за то, что бросила в него еду, и пообещала никогда больше не называть его словом на букву «т». Эрик швырнул ей банку и молча вышел.

На третий день Анника в изнеможении валялась на кровати. Рука, прикованная к изголовью, онемела. Обессилевшая женщина лежала безучастно, не обращая внимания на вонь в комнате. Визиты Эрика проходили в полном молчании.

Ближе к вечеру, когда она выгребла из банки холодную волокнистую массу, к ней начало возвращаться сознание. В первый день она обдумала возможные способы побега и пришла к выводу, что бежать можно, только если перегрызть себе руку. Таким образом, о том, чтобы быстро выбраться на свободу, не было и речи. Сейчас Анника на полную катушку использовала вновь обретенную способность мыслить для разработки долгосрочного стратегического плана.

Если уж она приняла то, что Эрик – это не человек, а сказочное существо… хранитель очага… что он заботится о плодовитости животных и людей, а также о процветании и благосостоянии рода… Это абсурд, конечно, но сейчас здраво рассуждать невозможно, она не может позволить себе такую роскошь. Она оказалась персонажем волшебной сказки.

А что говорится в сказках о таких существах и способах избавления от них? Были сказки про леших, домовых-томте и злых фей, которых удавалось выгнать из дома, но Анника не могла вспомнить, что нужно делать. Скорее всего, в них упоминались христианские символы, но что-то подсказывало ей, что в данном случае это не сработает.

Сев на кровати и прикрыв глаза, она мысленно прошла по комнате Эрика, осмотрела стены, и – вот оно: старинное распятие висело над столом. Следовательно, об этом можно забыть.

Что же остается?

Вариант, который остается всегда, если все остальное испробовано, насилие. Эрик мог обладать сверхчеловеческой силой, но это не означало, что он совершенно неуязвим. Как там говорил Шварценеггер в фильме? «Если у него есть кровь, значит, мы можем его убить».

Анника снова легла, уставившись в потолок, и стала думать, что может сделать, чтобы пролить кровь Эрика.

Когда вечером он вернулся с очередной банкой консервов, Анника посмотрела ему в глаза и спросила:

– Тебе нужен мой ребенок?

Эрик, собиравшийся уже швырнуть ей банку, замер с поднятой рукой. Он отрицательно помотал головой, и все потеряло смысл. Она ошиблась.

Но потом он заговорил:

– Это не твой ребенок.

Анника скосилась вниз, на растущий живот.

– Разве?

– Да. Он мой. Первенцы принадлежат мне.

– Как котенок?

– Как котенок.

Эрик сел в изножье кровати. Может, он отпустит ее, если сказать правильные слова. Однако слишком явно прогибаться тоже нельзя.

– Когда ты сказал, что этот ребенок твой, что ты имел виду? Уж не хочешь ли ты сказать, что отец…

Эрик отмахнулся от вопроса, как от надоевшей мухи.

– Исключено, не льсти себе. Отец – Роберт, но без меня ты не понесла бы и не выносила его. Надеюсь, это ты понимаешь?

Анника кивнула:

– Я очень тебе благодарна. В самом деле.

Эрик впился в нее испытующим взглядом. Кажется, ей удалось убедить его в своей искренности. Выражение его лица немного смягчилось, и он осторожно дотронулся до ее ноги.

– У тебя будут еще дети. А иначе все равно ничего не получилось бы.

– Правда?

– Да.

– Ты уверен?

Эрик тонко улыбнулся:

– Можно сказать, в этом я непревзойденный специалист. Да, я уверен.

Анника выждала паузу, вдумчиво рассматривая его руку на своей лодыжке. Потом вздохнула:

– Ладно.

– Что ладно?

– Можешь забрать ребенка.

Эрик снова подозрительно уставился на нее. Потом усмехнулся:

– Я и так забрал бы его. Он мой. Рано или поздно, но я всегда получаю свое. Но если ты решила облегчить дело, для себя же… тогда это мудрое решение.

– Да, я и сама это поняла.

Эрик вытянул из кармана цепочку с ключом и расстегнул наручник на кроватном столбике. Анника растирала руку, пытаясь вернуть ее к жизни, а Эрик говорил:

– Это еще не значит, что я вам поверил. Пока мы вернемся к тому, как все было до неприятного происшествия. Не хотите ли принять душ?

– Да, очень.

– Тогда идем.

В течение двух недель Анника переходила из комнаты в комнату, а живот рос. Ребенок толкался, шевелился. Ей стоило больших усилий удерживаться от крика, когда подходил Эрик и требовал дать ему пощупать ребенка. Она проводила дни напролет, прикованная к разным предметам. Если под рукой не было ничего подходящего, вроде столба или трубы, Эрик ввинчивал в пол массивные стальные кольца и привязывал ее, как беременную корову в стойле.

Не раз Анника слышала, как Эрик разговаривает по ее мобильнику, объясняя, что хозяйка дома отдыхает и не велела ее беспокоить. По его просьбе она сообщила ему свой адрес электронной почты и пароль, так что он, вероятно, установил автоответ, сообщающий, что она уехала отдыхать. Анника была полностью отрезана от внешнего мира.

Но Роберта она видела. Непостижимо, но он продолжал ежедневно являться на совещания с Эриком. Пару раз, когда она случайно оказывалась рядом, он бросал на нее виноватые взгляды, но и пальцем не шевельнул, чтобы ей помочь.

Анника не могла этого понять, как ни старалась. Она не разбиралась в делах, и у нее не укладывалось в голове, какой бизнес мог заставить Роберта вести себя таким образом.

Она пыталась представить себе гостей на их свадьбе, жизнь которых зависела от успешности компании, думала о долгой череде предков, с надеждой и ожиданием взирающих на Роберта, который возложил на себя обязанность продолжать славные традиции Аксрида, но всего этого было недостаточно. По крайней мере, для нее. Единственное, что она понимала, был старый глупец-мельник, который поддался на соблазны томте и навлек вечное проклятие на весь свой род.

Скорее всего, Роберт просто был смертельно испуган. Это, по крайней мере, имело некоторый смысл. Анника знала, что он был не из храбрецов, но лишь теперь осознала, насколько простиралась его трусость. Она осталась совсем одна с ребенком. С ее ребенком.

* * *

Светлым апрельским вечером Анника стояла у окна гостиной и заметила Эрика, который возился с какими-то кустами. Вдруг он устремился вперед и резко наклонился. Когда он выпрямился, в руке у него была извивающаяся крыса, он держал ее за загривок.

Быстрое движение пальцев, и крыса обвисла. Эрик быстро осмотрел ее, поднес ко рту, откусил голову и стал жевать. До Анники даже донесся тихий хруст. Засунув всю тушку в рот, так что наружу торчал только хвост, он поднял голову и поглядел на Аннику, прежде чем проглотить крысу и втянуть в рот ее хвост, словно макаронину. Встретившись с ним взглядом, Анника даже сумела изобразить на лице улыбку.

Кажется, реакция была неправильная, не исключено, что Эрик хотел шокировать ее или вызвать отвращение. Поэтому, когда он вырыл ямку под кустами, выудил из земли пару жирных дождевых червей и помахал ими у лица, прежде чем бросить в рот, Анника старательно сморщилась. Посмотрев на нее, Эрик кивнул и скрылся из виду.

Ребенок принялся толкаться с такой силой, что Анника видела бугорки на животе даже через просторную футболку, которую носила. Она погладила живот и шепнула: «Не бойся. Никто тебя не заберет».

Время настало. Она взвесила все доводы за и против разных вариантов и, наконец, остановилась на самом простом из них. План был небезупречен и целиком зависел от того, хватит ли ей мужества нанести удар, ранить или убить, когда дойдет до дела.

Ребенок снова толкнулся.

Она сможет. Она сделает. В этот самый вечер.

Не считая мытья в душе, Аннике снимали наручники только во время ужина. Она хорошо изучила, что и как делает Эрик на кухне, и выявила несколько слабых мест, которые и надеялась использовать.

В тот вечер Анника со смиренным видом сидела за столом, а сама ждала первой возможности. Эрик поставил перед ней тарелку с едой, стакан и приборы. В последнее время он ставил на стол еще и свечи и сейчас зажег их с видом заправского дворецкого, чтобы она, как настоящая хозяйка поместья, могла наслаждаться полуфабрикатом из микроволновки при свете свечей.

Потом Эрик отошел к холодильнику в кладовой, чтобы достать продукты на завтра. Это была первая его ошибка. Как только он повернулся к ней спиной, Анника тихонько поднялась со своего стула, двумя пальцами придерживая болтающийся браслет наручника, чтобы не звякнул.

Бесшумно она вынула из подставки самый большой разделочный нож и проворно вернулась за стол. Она как раз успела сесть и спрятать нож, прижав его рукой, когда Эрик выпрямился и вернулся в кухню, читая надпись на коробке.

– Бефстроганов, – сообщил он. – С лапшой. Вас это устраивает?

Анника пожала плечами. Она молчала, боясь, что голос дрогнет и выдаст ее. Ей было неважно, что он там выбрал. У всей еды был одинаковый вкус.

Она сжимала рукоять ножа и представляла себе, по какой траектории он пройдет, продумывала все еще и еще раз, сохраняя при этом безмятежно-спокойный вид. Ждать следующей ошибки оставалось недолго.

Эрик по-детски восхищался микроволновой печкой. Не каждый день, но часто бывало, что золотистое свечение и медленно вращающаяся упаковка еды будто завораживали его, обладали для него какой-то странной притягательной силой. Анника надеялась, что сегодня именно такой день.

Так и оказалось. Выложив еду на стеклянную тарелку и установив таймер на пять минут, Эрик, как зачарованный, продолжал стоять там, спиной к Аннике, опершись локтями о рабочую поверхность кухонного стола и не сводя глаз с крохотного окошка.

На миг прикрыв глаза, она вознесла безмолвную молитву, а потом вскочила на ноги и занесла нож. Вложив в дар всю силу, она воткнула его в спину Эрика, чуть правее его левой лопатки. Нож был такой длины, что мог без труда проникнуть в сердце, и Анника надеялась, что это у нее получится.

Она боялась, что попадет в кость, и налегла на нож что было сил, но лезвие, не встретив заметного сопротивления, вошло в плоть почти по рукоятку. Раздался вздох Эрика. Анника отступила на шаг-другой, ожидая, что он согнется и рухнет всем мускулистым телом на стол. На всякий случай она схватила еще из подставки один нож – при ближайшем рассмотрении это оказался нож для хлеба.

У нее вырвался нервный смешок, а зубы начали выбивать дрожь, когда Эрик повернулся к ней лицом. Его глаза стали совсем черными, но по осанке и лицу невозможно было представить, что его легкое проткнуто насквозь двадцатисантиметровым лезвием.

– Анника, – укоризненно произнес Эрик, и она занесла над головой руку с хлебным ножом. Выражение его лица говорило: И о чем только ты думаешь? Он дотянулся правой рукой до спины и вытянул нож с такой легкостью, как будто смахнул прядь волос. Когда он направил нож на Аннику, она увидела, что на лезвии нет ни капли. У Эрика не было крови.

– Полагаете, человеческие существа в силах нанести мне вред? – рявкнул он. – Так вы считаете?

Вопрос был риторическим, и отвечать на него Анника не стала. Она уронила хлебный нож. Растянув губы в хищной усмешке, Эрик нацелил кончик ножа ей в живот.

– Я думал, мы договорились, – сказал он. – Но теперь вижу, что ошибался. Как насчет кесарева сечения? Положим всему этому конец?

Анника пятилась от него, пока не уперлась спиной в стену. Безоружна, некуда бежать. У нее не было ничего. Эрик стоял прямо перед ней, дыша через нос, на скулах прыгали желваки. Постояв немного, он метнул нож в стену и оставил его торчать там.

Схватив Аннику за запястье, он потащил ее наверх.

Она догадывалась, что за этим последует, но ошиблась. На втором этаже Эрик открыл дверь своей комнаты, втолкнул Аннику внутрь и зажег верхний свет. Он заставил ее опуститься на пол, спиной к письменному столу, а к ножке стола наручником приковал ее руку.

У противоположной стены стоял массивный дубовый шкаф. Анника сидела метрах в двух от его широких двойных дверец. Эрик подошел к шкафу, держа в руке ключ.

– Уверен, вам интересно, – заговорил он, вставляя ключ в замочную скважину. – Вас изводит любопытство. До сих пор я держал вас в неведении, но в этом более нет смысла.

Распахнув дверцы, он продемонстрировал Аннике свою коллекцию.

Все полки были уставлены чучелами животных: кошки, собаки, поросята, ягнята и телята. Первенцы. Но то, что Эрик действительно стремился ей показать, стояло на нижней полке.

Это выглядело противоестественно. Новорожденные человеческие дети не могут стоять и ходить. Набив их и вставив стеклянные глаза, Эрик установил четырех новорожденных младенцев на металлические стойки, так что они как бы стояли на коротких кривых ножках.

На самых старых кожа ссохлась, побурела и была похожа на старый пергамент, а младенец справа – брат, с которым никогда не встречался Роберт – все еще был до тошноты похож на обычного новорожденного ребенка, с глазами призрака.

Эрик обвел взглядом свои трофеи, после чего указал на пустующее место справа от самого последнего экспоната и кивнул на живот Анники.

– Если только это не особое дитя, – уточнил он. – В чем я сомневаюсь.

Аннику даже не замутило. Ей хотелось одного – поскорее убраться из этой комнаты и не видеть того, что было перед ней сейчас. Пусть ей наденут железный ошейник и посадят на каменный пол в подвале, да что угодно. Хоть глаза выколют.

– Зачем?… – выдавила она хрип из пересохшего горла.

Эрик поскреб шею с таким видом, словно никогда не задавался таким вопросом.

– Ну… – ответил он. – Мясо я съедаю, конечно. Это самое главное. А это, – и он широко развел руки, – что ж, каждый может иметь хобби.

Он оставил ее там на ночь. Не выключив свет.

Наутро он пришел за ней, и она не сопротивлялась, когда он отвел ее в кровать и наручниками приковал обе руки к изголовью. Она мочилась в штаны. Позже днем, захотев в туалет по-большому, хотела было позвать его, но в конце концов передумала и просто сходила под себя.

Она хотела умереть. Если бы только была кнопка или рычаг, чтобы отключить себя. Она попробовала это представить, мысленно нарисовала четкую картинку, черный бакелитовый тумблер, указывающий на ЖИЗНЬ, а потом воображаемыми пальцами повернула его к надписи СМЕРТЬ. Ничего не произошло.

Она пыталась не дышать, но даже не потеряла сознания. Она пробовала проглотить язык. Бросалась из стороны в сторону, чтобы дотянуться и перегрызть себе вены, но не достала. Упала без сил на кровать, вонючее, скулящее, жалкое вместилище, сосуд, содержимое которого принадлежало не ей.

Она услышала звук отпираемой двери и закричала во всю мочь: «Роберт! Роберт! Помоги! Он меня убивает!»

Ничего. И снова ничего. Шли часы. Ребенок толкался, а она уже не шептала слов утешения. Ее последней надеждой было, что плод мог бы погибнуть от истощения и интоксикации еще внутри.

Чучела младенцев все время стояли у нее перед глазами. Они водили хороводы на своих сушеных ножках и окружали ее кровать. Они извивались от боли, когда нож резал их живую плоть. Когда они открывали рты, крича от боли, оттуда сыпались черви и полупереваренные крысы.

Младенцы карабкались на нее и прикладывали головы к ее животу, чтобы познакомиться со своим будущим братиком. Они не давали ей спать, позволяли только на короткое время провалиться в забытье, а потом опять начинали скрести ей веки своими пальчиками, как тонкими прутиками.

Иногда ее кормили, иногда в рот лилась вода, и она глотала. Иногда ее тащили в душ и поливали. Это не имело значения. Время шло, и все.

– Анника? Анника! Ты слышишь меня?

Она с трудом разлепила глаза. Ей показалось, что она знает человека, который склонился над ней, держа что-то в руках. Свет в комнате позволял предположить, что время было дневное.

Она услышала металлическое звяканье, и одна рука безвольно упала. Это было что-то новое. Такого прежде не случалось. Она посмотрела на человека, который перешел на другую сторону кровати и поднял штуку, которая называлась… болторез. Снова звякнуло, и другая рука упала. Обеими руками она ощупала раздутый живот и перекатилась на бок, чтобы снова погрузиться в забытье.

– Анника! Это я, Роберт. У нас мало времени. Вставай.

Роберт. Роберт. Почему ей так скверно от звуков этого имени? Он хватал ее за руку, тянул к краю кровати.

– Перестань, – пробормотала она. – Оставь меня в покое.

– Пожалуйста, Анника. Он может вернуться в любую минуту. Нам нужно убираться отсюда.

Она попыталась сделать усилие, чтобы понять, что ей говорят. Он. Может вернуться. Это про Эрика. Может вернуться. Эрика здесь нет. Сейчас. Но он может вернуться. Эрик. Томте. И ребенок.

Роберт.

Анника широко открыла глаза. Роберт. Отец ребенка. Ее муж. Сельма Лагерлеф и обивка дивана.

– Давай же. Я помогу.

Ее стянули вниз, поставили на ноги. Роберт закинул ее руку себе на шею, потому что ноги отказывались ей служить. Однако совсем недавно ее мыли в душе, и тогда она прошла несколько шагов. Когда они почти добрались до лестницы, она уже могла стоять сама и оттолкнула его.

– Ну и говнюк же ты, – сказала она. – Жалкий, бесполезный, сраный говнюк.

– Я знаю, – сказал Роберт. – Знаю. Но сейчас нам нужно…

– Это не твой ребенок. Ты его не получишь.

Роберт перестал тянуть ее вперед.

– Он мне не нужен, Анника. Я никогда его не хотел, если ты вспомнишь.

Анника попробовала плюнуть в него, но во рту не было слюны. Тогда она доковыляла до лестницы, схватилась за перила и поползла вниз, ступенька за ступенькой. Она кивком показала на дверь Эрика.

– Ты знаешь, что у него там?

Она обернулась, чтобы видеть Роберта. Он знал. Анника поняла это по выражению его лица и подняла руку.

– Отойди, – потребовала она. – Оставь меня.

Роберт начал было спускаться за ней, но она согнула пальцы, изображая когти.

– Я не шучу. Я выцарапаю тебе глаза. Стой – где – стоишь.

Роберт поник. Отвернувшись, чтобы не упасть с лестницы, она услышала за спиной его голос:

– Ключи в машине.

С каждым шагом Анника все увереннее стояла на ногах. Подходя к входной двери, она уже могла идти самостоятельно, ни на что не опираясь. От нее разило экскрементами, так что обивка в «БМВ» Роберта, которую он припарковал у ворот, видимо, будет безнадежно испорчена. Эта мысль заставила ее улыбнуться.

Спустившись с крыльца, она услышала звук мотора. Это был пикап Эрика, который ехал по улице. Она взглянула на «БМВ» – Эрику ничего не стоило сбросить его с дороги.

«Помоги, Господи», – пробормотала она и, не дожидаясь, пока появится пикап, свернула налево и юркнула за угол дома. Стараясь двигаться как можно проворнее, она шла через сад – было слышно, как хлопнула дверца автомобиля. Уже почти бегом она миновала туннель с рододендронами и вдоль берега озерца двинулась к конюшне.

«Пусть он меня не увидит, умоляю, пожалуйста…»

Анника была уже в нескольких метрах от входа в конюшню, когда сзади раздался звон, и она оглянулась на дом. На втором этаже было выбито окно, и в образовавшееся отверстие что-то пропихивали. Это выглядело так странно, что она застыла на месте.

Из окна показались растопыренные руки и деформированная голова. Роберт торчал из окна, как сломанная кукла, и Анника ахнула, поняв, почему он выглядит так… неправильно. Болторез пробил ему голову и вышел через затылок. Это кошмарное зрелище предстало перед ней лишь на секунду, после чего тело, потеряв равновесие, выпало из окна и рухнуло на землю.

В окне показался Эрик с вытянутой вперед рукой. И он смотрел на нее. Анника дернула дверь конюшни. Последний шанс.

– Я тебя не знаю. Не знаю даже, как тебя зовут. Но только ты можешь мне помочь, так пожалуйста, пожалуйста, помоги. Пойми, о чем я тебе говорю. Пожалуйста, пойми, о чем я говорю.

Анника гладила черную кобылу, а сама все шептала ей на ухо. Лошадь всхрапнула и мотнула головой, чуть не вырвав у нее из руки повод. Анника сжала его сильнее.

– Стой тихо, – сказала она. – Просто постой спокойно, вот и все, шшш…

Анника вытянула шею и посмотрела на дверь в трех метрах от себя. Кобыла стояла так, что задние ее ноги были в метре от двери, и Анника подтянула повод, заставив лошадь пройти на десять сантиметров вперед. Послышались шаги Эрика, и она поцеловала лошадь в шею. «Ну, давай, ласточка моя. Не подведи».

Полагаете, человеческие существа в силах нанести мне вред?

Только намек. И ее последняя надежда.

Дверь конюшни распахнулась, и Эрик ступил внутрь. Его руки были покрыты кровью. Заметив Аннику рядом с лошадью, он нахмурился. Не давая ему времени опомниться и осознать, что происходит, Анника выкрикнула: «Гамм!»

Эрик не успел открыть рот, как кобыла вскинула зад и копытом с силой ударила его прямо в лицо. Отброшенный назад, он вылетел через открытую дверь и упал неподвижно, раскинув руки и ноги.

Анника поцеловала лошадь в морду и выбежала наружу. Эрик все еще оставался неподвижным. Крови на лице не было, но скула и висок были вдавлены внутрь, как пластилиновые. Обшарив его карманы, Анника нашла свой мобильник.

Ей удалось набрать номер, когда стало что-то происходить с Эриком. Увидев, как изуродованная часть черепа вздувается, постепенно приобретая прежнюю форму, Анника сунула телефон в карман и стремглав бросилась в конюшню.

Эрик пришел в себя, как раз когда она покончила с последней цепью. На ее счастье, от первых признаков восстановления до полного завершения процесса прошло довольно много времени. Его лицо теперь выглядело, как обычно, каким оно было бог (или дьявол) знает сколько времени.

Взглянув на Аннику, он хотел подняться, но цепи не позволили ему этого сделать. По одной на каждом запястье и на каждой щиколотке. Не отрывая глаз от Анники, он заговорил:

– Ты всерьез полагаешь, что это вам поможет? Я выем это дитя прямо у тебя из живота, сейчас же.

– А может, и нет, герр Томте.

Эрик оглянулся, и в первый раз она заметила в его глазах страх. На конце каждой цепи была лошадь. Аннике пришлось запрягать их второпях, и она успела только накинуть обычную сбрую, а концы вожжей привязать к цепям. Чтобы это восполнить, она дала каждой лошади по несколько дополнительных метров свободы. Так у них будет возможность разбежаться и набрать скорость. Это обеспечит сильный рывок.

Она посмотрела Эрику в глаза.

И крикнула: «Хайч!»

Лошади рванулись не очень слаженно. Оторвалась только одна рука и одна нога. Другая рука казалась совсем неповрежденной, а другая нога изогнулась под немыслимым углом. Лошади заржали и рванули с новой силой – одна, поменьше остальных, упала, с такой силой остальные дернули ее назад.

Эрик открывал и закрывал рот, пытаясь отдать к оманду, из него наружу лезла зеленая пена. Анника подозвала двух лошадей, привязанных к его сохранившимся конечностям, позволив им подойти совсем близко, почти наступая на него копытами.

– Хайч!

Вторая рука была оторвана. Оставалась только искореженная нога. Лошадь, привязанная к ней, побежала, волоча за собой по двору остатки тела Эрика. Анника подошла посмотреть. Его голова болталась как на ниточке.

Зеленая пена исчезла, и Эрик вперился в нее черными глазами.

– Ты всерьез полагаешь… – выдавил он. – Всерьез?..

Из рваных дыр на месте оторванных рук и ног, где сквозь лоскуты одежды виднелась странная серая плоть, медленно начинали отрастать новые конечности. Неопределенной формы култышки пульсировали, увеличивались, меняли очертания. Из плеча, словно пучок щупалец, появились пальцы, из ягодицы наружу проталкивался зародыш ноги.

Анника подозвала кобылу и подвела ее вплотную к Эрику.

– Да, – ответила она. – Я всерьез полагаю. Денш!

Кобыла завертелась на месте, обрушив копыта на лоб Эрика. Его череп лопнул, разлетевшись во все стороны.

– Денш!

– Денш!

– Денш!

Только убедившись, что признаков регенерации нет и тело Эрика совершенно неподвижно, Анника отвела лошадей в стойла. Она насыпала и овса в кормушки и похлопала каждую по шее.

Выйдя во двор, она увидела, что Эрика больше нет. Его пустая одежда лежала на земле, а на месте тела осталась лишь горсть червей, спешно закапывавшихся в землю.

Анника была уже на полдороге к городу, когда начались первые схватки. Она стиснула зубы и, согнувшись вдвое над рулем машины, кричала от боли. Когда наступила передышка, она собрала в кулак волю и напрягла тело, чтобы следующий спазм не застал ее врасплох.

Она успела добраться до больницы Дандерюд раньше. Оставив машину на стоянке, она поковыляла ко входу. Ей даже удалось протиснуться в двери, и только тут боль заставила ее упасть на колени.

– Ох, малыш, – простонала она. – наверное, пора?

Ее отвели наверх, уложили на каталку и повезли по коридорам. С ней говорили ласково, и она, наконец, разрыдалась. Она оплакивала всех детей, которым не позволили жить, и это дитя, которое будет жить.

– Силы небесные, что с вами произошло?

Она была истощена, вымазана экскрементами, с пролежнями на теле. Ее вымыли, поставили капельницу, обработали раны, а тем временем схватки приходили и уходили. Так продолжалось несколько долгих часов, и она успела постепенно вернуться в реальный мир, прежде чем погрузилась в безумие процесса родов.

Они были невероятно болезненными. Они тянулись очень долго. Ей давали маску с газом и кислородом, чьи-то мягкие руки гладили ее по лбу, а она дико кричала, пока дитя прокладывало себе путь в мир.

Наконец, все закончилось. Ее тело освободилось от всего, мир вновь обрел краски, и только резкая боль коротко пронзила ее, когда акушерка подняла короткое, скользкое тельце. Сын. Анника родила сына.

Особое дитя.

Акушерка покачала мальчика, и он открыл ротик, чтобы издать самый первый крик. Комнату наполнило зловоние гниющего мяса.

* * *

Юн Айвиде Линдквист родился в 1968 году и вырос в стокгольмском пригороде Блакеберг. Возможно, он единственный шведский писатель, зарабатывающий на жизнь тем, что пишет в жанре хоррор. Бывший стендап-комик и эксперт по карточным фокусам, Линдквист в 2004 году написал роман «Впусти меня», который разошелся тиражом в миллион экземпляров в стране, население которой составляет девять миллионов человек. Книга была издана в тридцати странах, по ней было снято два фильма – шведский и американский, оба под названием «Впусти меня». Среди других романов автора такие, как «Блаженные мертвые», «Человеческая гавань» (по обоим уже снимаются фильмы) и «Звездочка». Сборник его рассказов, «Пускай старые мечты умирают, и другие истории» (в которые входят в том числе и продолжения «Впусти меня» и «Блаженных мертвых»), был недавно выпущен британским издательством Quercus. Как объясняет сам писатель: «Томте – это существо из скандинавского фольклора, отвечающее за благополучие и сохранность имущества; он приносит удачу и обеспечивает плодовитость людей и домашних животных. Взамен он обычно требует, чтобы его не забывали угощать кашей».