Здание было облицовано кирпичом, над входом красовался изготовленный из плексигласа и бронзы козырек – на случай, если пойдет дождь, хотя здешний климат подобной возможности вроде бы не предполагал. Холл был мраморным – белый мраморный пол и розового мрамора стены. Дверцы двух лифтов – из полированной меди. В золоченой рамочке под стеклом был вывешен небольшой указатель. На четырех этажах, со второго по пятый, значились только три фамилии.

Свистун с Нелли подошли к лифтам. Свистун наконец заехал за ней к «Милорду», увел ее от Боско и Канаана, завез в Брентвуд переодеться, и вот теперь они отправились на Беверли-Хиллс.

Дверца одного из лифтов открылась. Молодая женщина в синем платье с белым воротничком и такими же манжетами вышла в холл. Вид у нее был предельно деловитый.

Свистун отступил на шаг, давая ей пройти, однако приехала она, как выяснилось, как раз за ними.

– Миссис Твелвтрис?

– Да.

– Мистер Мандель прислал меня показать вам дорогу в конференц-зал. Ему не хотелось бы заставлять вас обращаться в регистратуру.

С неопределенной улыбкой она посмотрела на Свистуна.

– Я сопровождаю миссис Твелвтрис.

Кивнув, она отступила на шаг, пропустила Нелли в лифт, вошла следом и предоставила Свистуну замкнуть шествие. Все это она проделала непринужденно и чуть ли не автоматически, словно заранее была убеждена в том, что учебник хорошего тона знаком всем присутствующим и соответственно никаких затруднений возникнуть просто не может.

В лифте работал кондиционер, в воздухе чувствовались ароматические добавки, поездка на четвертый этаж оказалась чересчур непродолжительной. Свистун вышел из кабины с явным огорчением.

Женщина сухим кивком указала им на выходе необходимое направление, а сама осталась в лифте и поехала вниз.

Они вошли в приемную. Канцелярского или письменного стола здесь не было, только четыре неуютных на первый взгляд кресла – по одному с обеих сторон возле каждой из двух дверей, ведущих во внутренние кабинеты.

В одном из кресел расположился Уолтер Пуласки в спортивного покроя костюме цвета «электрик блю». Он сделал вид, будто не замечает вновь прибывших.

– Привет, Уолтер, – сказала Нелли.

Он посмотрел на нее так, словно его ударили по физиономии, затем заставил себя улыбнуться, поднял голову и наконец, не зная, куда девать руки, соизволил встать.

– Миссис Твелвтрис, – пробормотал он.

Он мельком посмотрел на Свистуна и тут же вновь потупился.

Свистун ухмыльнулся.

– «По ковровой дорожке моей миленькой ножки», – процитировал он игривую песенку.

– «Где любимая собачка? С ней случилась незадачка», – подхватила Нелли.

Не успели они подойти к двери в кабинет, как ту уже открыл сам Берни Мандель.

Свистун увидел в кабинете двоих мужчин, они сидели в креслах у журнального столика размером с бильярд. Одним из них был Роджер Твелвтрис, другого он не знал или не узнал.

– В ямочку, только в самую ямочку, – проворковал Мандель. Его сердечностью можно было торговать вразвес, по фунту.

Нелли пришлось встать на цыпочки, подставляя ему щеку для поцелуя.

– Сколько раз я говорил вам: оставьте вы своего Роджера – и махнем со мной куда-нибудь в Испанию или на Таити?

– А как насчет Софи и четырех деток? – насмешливо отозвалась Нелли.

– Никакой Софи, никаких деток, только мы с вами. Вы ведь такая шикарная дамочка. Всерьез ли я это предлагал? Разумеется, всерьез. В моих фантазиях, в моих эротических грезах. Но, переходя к унылой реальности, неужели и впрямь двое дорогих моему сердцу людей решили расстаться? Разбежаться, так сказать, на все четыре стороны?

Твелвтрис, поднявшись с места, ухмылялся сейчас ухмылкой, отлично знакомой миллионам его телепочитателей. Он был воплощение любезности и благожелательности. Второй мужчина тоже поднялся с места, оказавшись при этом чуть ли не великаном. Он поглядывал на всех собравшихся со смешанным выражением радушия, удовольствия, сомнения, сарказма и любопытства.

Твелвтрис вытянул губы, сложив их в трубочку. Нелли подалась к нему так, чтобы он мог поцеловать ее в щеку, избежав при этом телесного контакта. Он шумно чмокнул ее куда-то под ухо.

– Давненько не виделись.

– Добрый день, Роджер.

Мандель решил не терять времени даром.

– Да нет, разумеется, я это не всерьез. То есть, я-то всерьез, но не ценой же развода! Я что ж, по-вашему, варвар? – Он простер руку по направлению к Свистуну. – Я вас не знаю. Вас пригласили?

– Его пригласила я.

Мандель как на шарнирах развернулся в сторону великана.

– Еще один адвокат? Вам что, хочется хорошенько меня потрясти?

Твелвтрис хотел было пожать руку Свистуну, но Мандель решительно воспротивился – и Твелвтрис покорился. Уистлер с удивлением шевельнул бровями, как бы недоумевая, уместно ли обмениваться рукопожатиями в данный момент.

– Это мой друг, – пояснила Нелли.

– Ради всего святого, Нелли! Что значит «друг»? – изумился Твелвтрис.

Великан, рассмеявшись, решил составить компанию остальным. Все столпились сейчас у двери. – Знакомы мы с вами или нет? – спросил он. – Меня зовут Хенди Рено. Я представляю интересы миссис Твелвтрис.

Свистун пожал руку адвокату. Одновременно Рено ухитрился клюнуть в щечку Нелли.

И тут Свистун узнал его. Настоящее имя этого человека было Хиндемит Ренковски. Сын поляка и ирландки, выросший в чикагских трущобах, закончивший небольшое юридическое учебное заведение, не обладающее ни традициями, ни репутацией. Имя он сменил в официальном порядке, подав соответствующее прошение, а произошло это через шесть месяцев после того, как он впервые выступил в суде штата Иллинойс и приобрел пару туфель из крокодиловой кожи. Ростом он был шесть футов три дюйма и внешне смахивал на Гари Купера. В Голливуд он перебрался именно в расчете на то, чтобы поэксплуатировать здесь это сходство, что ему и впрямь помогло: в Хуливуде на двойников вечный спрос.

Свистун однажды сталкивался с ним, представляя интересы своего клиента, тоже поляка, однако лично знаком не был. Что, впрочем, не мешало ему знать про адвоката, наверное, столько же, сколько знали про него в этом городе и все остальные.

– Да, конечно, я вас знаю. Ваша фамилия Уистлер. – Рено ухмыльнулся. – Но вы же…

– Не адвокат, – не дал ему договорить Свистун.

Они с Рено переглянулись, адвокат коротко кивнул. Теперь он не выдаст Свистуна до тех пор, пока этого не прикажет ему Нелли.

– Инженер по технике безопасности, – якобы закончил собственную мысль Рено.

– Не подождете ли вы в соседней комнате вместе с мистером Пуласки, – сказал Мандель. – Мы тут будем обсуждать деликатные вопросы.

Твелвтрис в наглую разглядывал Свистуна.

– Берни, мне бы хотелось, чтобы мистер Уистлер тоже… – начала было Нелли.

– Я уверен, что мистер Уистлер ничего не имеет против, – вмешался Рено. Взяв Нелли под локоток, он отвел ее в сторону. – В наши дни можно говорить с первым встречным о политике, о религии и о собственной сексуальной жизни. Но разговор о деньгах по-прежнему остается священной тайной.

– Это верно, – подхватил Мандель. – А если вам нечем заняться, посмотрите, пожалуйста, мои лифты. Что-то я в последнее время не уверен в их безопасности… Разумеется, это всего лишь шутка, мистер Уистлер. Шутка юмора в связи с техникой безопасности.

Уистлер вышел в приемную, и Мандель закрыл у него перед носом дверь – вежливо, но решительно. Хорошо хоть не на задвижку. Обернувшись, Свистун увидел, что на него глазеет Уолтер Пуласки.

– Вы знакомы с мистером Рено. А мы с вами знакомы?

– Не думаю, – ответил Свистун.

– Я работаю на мистера Твелвтриса я его телохранитель. А, работаете на миссис Твелвтрис?

– Я работаю на себя, – ответил Свистун.

В приемной было скучно. Кондиционер, разумеется, был включен. Свистун подошел к окну и приотворил его на пару дюймов, впустив в помещение жаркий вихрь Санта Аны. Сквозняком на дюйм-другой приотворило и дверь в конференц-зал.

Свистун подошел к двери и уселся в кресло. Пуласки было на него наплевать. А ему было наплевать на Пуласки.

Итак, прошу всех за стол, – провозгласил Мандель. – Кто-нибудь чего-нибудь хочет? Чаю, кофе, горячего шоколада?

– Ради Бога, Берни, На улице жара, – заметил Рено.

– Но здесь-то прохладно. Так что горячий шоколад нам не помешает.

На столе не было ничего, кроме четырех кожаных папок, четырех шариковых ручек по шесть долларов за штуку, магнитофона «сони» и звукорасшифровывающего устройства с панорамным микрофоном на полированной ножке.

Все уселись за стол. Твелвтрис и Рено – в кресла, в которых они сидели до появления Нелли. Мандель – в свое фирменное с высокой спинкой, а Нелли – на маленький кожаный диванчик. Рено положил на пол у ножки кресла портфель. Мандель, скосив глаза, увидел на полу под креслом Твелвтриса конверт с фотографиями.

– Кого-нибудь не устраивает включение звукозаписывающего оборудования? – поинтересовался Мандель. – Нет? Значит, вы не против, если я просто включу его вместо того, чтобы звать стенографистку? – Он нажал на «пуск». – Техника – это чудо!

– Но ведь технику к себе на колени не усадишь, верно, Берни, – пошутил Твелвтрис. – И хороших ножек у нее тоже нет? И в обеденный перерыв ей не вдуешь, вот в чем беда!

– Роджер, – отсмеявшись и несколько раздосадованно покачав головой, сказал Мандель. – Следите, пожалуйста, за собой. Ведь все наши слова записываются. Или вам хочется устроить в Калифорнии собственный Уотергейт? Или угодно израсходовать всю пленку на неуместные остроты?

– А может, из этой записи что-нибудь и получится, – возразил Твелвтрис. – Может, она будет пользоваться успехом. Как, Рено, вы согласны на половину чистой прибыли?

Мандель, подавшись вперед, выключил магнитофон, перемотал пленку назад, погрозил Твелвтрису пальцем.

– Ведите себя хорошо, договорились, Роджер? Могу я рассчитывать на то, что вы отнесетесь к делу серьезно?

– Ладно, договорились. Мандель нажал на «пуск».

– А что это за мудак в костюме за двадцать долларов? – мрачно уставившись на Нелли, осведомился Твелвтрис.

– Где это в наши дни можно купить костюм за двадцатку? – торопливо вмешался Рено, стараясь удержать Нелли от вспышки гнева.

– В секондхэнде Армии Спасения, где же, на хер, еще!

Нелли посмотрела на Рено.

– Хинди, не попросите ли вы моего супруга выбирать выражения?

– Это еще что такое? – взорвался Твелвтрис. Мандель потрепал его по рукаву.

– Мне кажется, Нелли всего лишь…

– Я знаю, что она за «всего лишь»! Ведет себя словно королева, а я, значит, последний мудак. А я зарабатываю по двадцать миллионов в год…

– Роджер, – резко осадил его адвокат, одновременно остановив магнитофон. – Нам это не известно. Я хочу сказать, необходимо свериться с бухгалтерскими записями. Вы понимаете, о чем я?

– Тебе, Роджер, говорят, чтобы ты не показывал мне свою чековую книжку.

Произнося это, Нелли ослепительно улыбнулась.

– У нас сейчас только предварительное обсуждение, – вмешался Рено. – Мне кажется, нам следует сформулировать стоящую перед нами задачу двояко. Во-первых, необходимо наметить справедливый раздел совместно нажитого в браке имущества. Во-вторых, проследить за тем, чтобы налоговые службы не обобрали до нитки наших клиентов в ходе такого раздела.

– Согласен, – сказал Мандель. – Это разумный подход. Вы ведь, Роджер, тоже с этим согласны?

– Необходимо также заранее оговорить, что моя клиентка является представительницей шоу-бизнеса, карьера которой оказалась вынужденно прервана.

– Да ради всего святого! Она же в баре пела, – сказал Твелвтрис. – Пела за пиво с сухариком, да и то если находился свободный стул, чтобы усесться на него мягким местом. Да и самим мягким местом, должно быть, приторговывала.

Он яростно уставился на Нелли, которая восприняла эти обвинения и оскорбления с удивительным спокойствием, разве что чуть поджала губы.

– Это не совсем точно, – возразил Рено, извлекая из-под стола портфель. – У меня тут реклама ресторанов и клубов…

– Мы согласны с тем, что Нелли делала карьеру в шоу-бизнесе, – перебил Мандель. – Не будем кривить душой, Роджер. У Нелли прекрасный голос. А ее диск…

– За который я заплатил, – вставил Твелвтрис.

– Софи ставит его внукам всякий раз, когда они нас навещают. И они сразу же засыпают.

– Вот уж спасибо, – поневоле рассмеявшись, заметила Нелли.

– Ну, а что в этом такого? Ведь и песенка-то называется «Колыбельная для влюбленных», не правда ли? А от колыбельных и надо засыпать.

– С названием я просто пошутила, – заметила Нелли.

– Мы все комедианты, – с такой горечью заметил Твелвтрис, как будто только что сделал это открытие.

Рено извлек из портфеля пять копий трехстра-ничного документа. Одну вручил Твелвтрису, одну Нелли и две Манделю.

– Это список приобретений, сделанных за последние пять лет, которые следует рассматривать в качестве совместно нажитого имущества. Отдельный экземпляр, Берни, вам в картотеку.

Мандель подержал на весу тонкую стопку бумаги.

– Погодите-ка, Хинди, мы вроде договаривались, что у нас будет всего лишь предварительное обсуждение.

– Но я не вижу причин, почему бы нам не привнести в него немного конкретики, не так ли?

– Но мы бы приготовили для вас инвентарный список.

– Прошу прощения. Вы приготовили бы ваш инвентарный список, я подчеркиваю – ваш, а мы вам предлагаем свой собственный. Вот я о чем. Почему бы нам не сличить эти списки? По крайней мере, можно попробовать…

– Посмотрим эту ебаную телегу, – сказал Твелвтрис.

– Что такое? – Рено изумленно поглядел на него.

– Список ваш посмотрим, вот что, – торопливо пояснил Мандель. – С чего бы ни начать, только бы начать. Может быть, Хинди, вы зачитаете его вслух, а мы будем следить по тексту?

Рено прочистил горло, словно готовясь к публичному выступлению.

– Семь миллионов наличными и страховыми полисами, два пентхауса в Нью-Йорке, с обстановкой, поместье на голливудских холмах, с обстановкой, дом в Малибу, с обстановкой, «роллс-ройс», «мерседес-бенц», «альфа-ромео», «мазарати», «тойота-77»…

– Парочка ржавых гвоздей и ведро навозу, – заметил Твелвтрис. – А мои носки вы в этот список не включили?

– Полегче, Роджер, – заметил Мандель. – Мы сейчас всего лишь пытаемся определить базу для дальнейших переговоров.

– Да, кстати, Берни, – сказал Рено. – Раз уж вы заговорили о дальнейших переговорах, мы эту стадию не предусматриваем. Данный список является окончательным. Это существенно упрощает все остальное.

– Упрощает? В каком это смысле упрощает? Поглядев на Манделя в эту минуту, можно было решить, будто Рено вот-вот выхватит «кольт».

– Делим надвое. На такое соглашение мы рассчитываем. А переговоры в эту картину не вписываются.

Твелвтрис вскочил. Его лицо исказилось от ярости, бугры мышц на шее поперли вперед, глаза чуть не выкатились из орбит. Гнев, едва закипев, сразу же достиг высшей точки.

– Хотите половину? А хуя вам, а не половину!

– Сядьте, Роджер!

Теперь уже поднялся с места и Мандель.

– Полхуя в рот и полхуя в пизду, – заорал Твелвтрис.

Мандель в суматохе нажал не на ту кнопку магнитофона. Пленка начала сматываться на рапиде, крики Твелвтриса прозвучали в обратном порядке на страшной скорости.

– Уистлер, – крикнула Нелли.

А Твелвтрис продолжал орать, обвиняя ее во всех мыслимых и немыслимых грехах. Мандель пытался успокоить его, Рено грозил возбудить дело об оскорблении, а магнитофон наяривал как грошовый чайник со свистком.

Свистун поглядел на Пуласки: тот поднялся на ноги, но еще не решил, как быть дальше. Свистун бросился в конференц-зал.

Твелвтрис, нагнувшись, извлекал из-под стола конверт с фотографиями.

– Не делайте этого, Роджер, – предостерег его Мандель. – Прошу вас, не делайте этого.

Твелвтрис в спешке, в очередной раз раскрывая конверт, порвал его.

– Это не придаст переговорам надлежащий характер, – говорил Мандель.

Нелли вскочила с места и рванулась к Свистуну. Рено остановил ее.

– Все в порядке, Нелли. Давайте успокоимся.

Твелвтрис вывалил на журнальный столик снимки, на которых обнаженную Нелли обнимал столь же обнаженный Свистун.

– Она шутит? Или спятила, на хер? Или вы Думаете, что я позволю ограбить себя бляди, которой не терпится? Не терпится настолько, что она лезет в штаны первому, с кем столкнется?

– Так я и знала, что этого проклятого фотографа подослал ты! – закричала Нелли.

– Не подсылал! Никого я, на хер, не подсылал! Он пришел ко мне и предложил продать эти снимки уже после твоего звонка! А ты рехнулась. Охуела – в прямом смысле слова. Ты даже в постели делать этого не можешь. Тебе надо вываляться в грязи – а иначе никак.

Нелли, проскользнув мимо Свистуна, бросилась из конференц-зала.

– Минуточку! Погоди минуточку, – заорал ей вдогонку Твелвтрис.

Он бросился за нею следом. Свистун встал у него на пути.

– О Господи, какой ужас, – пробормотал Твелвтрис. – Я ведь не собирался этого говорить. Прошу вас, отойдите. Я хочу догнать ее и извиниться.

– Не мешайте ему, – сказал Мандель.

– Все в порядке, Уистлер, – сказал Рено. Свистун не мог поверить собственным глазам.

Краска гнева сошла с лица у Твелвтриса, он стал спокоен и благоразумен. Припадок ярости закончился с тою же стремительностью, что и начался. Свистун на минуту растерялся. Твелвтрис острожно обошел его, прошмыгнув между столом и диваном.

– Вы можете это понять? – обратился к обоим адвокатам Свистун.

– А что тут понимать, – ответил Мандель. Это большой талант. Это знаменитость.

Свистун выскочил из конференц-зала, промчался через приемную, пронесся по коридору. Нелли стояла около лифтов, отвернувшись к стене и понурившись. Твелвтрис был рядом, он шептал ей что-то ласковое, стоя вплотную и разве что не дотрагиваясь до нее. Пуласки спешил к ним по коридору.

Нелли подняла голову, покачала ею. Твелвтрис отпрянул от нее. Нелли обернулась. Презрительно посмотрела на него, подождала, пока он не уберется с дороги. Затем прошла по коридору мимо Пуласки и сказала Свистуну:

– Спустимся пешком.

К тому времени, как Свистун и Нелли оказались внизу, Твелвтрис и Пуласки успели спуститься на лифте и покинуть здание. Стеклянная дверь только что захлопнулась за ними.

– Ну что, досыта наслушались? – спросила Нелли.

Свистун утвердительно кивнул.

– Надо было вам оставаться в зале, чтобы увидеть, как этот сукин сын на меня пялился.

– Кое-что я увидел.

Он открыл дверь, выпустил Нелли, шагнул следом за нею в убийственный зной. Такой зной, что они чуть было не спрятались от него обратно в здание.

– Ну, и как, по-вашему, нужен мне телохранитель?

– Я покручусь возле вас.

– Что ж, я рада. Не хотелось бы мне идти на сегодняшнюю вечеринку одной. – Она внезапно остановилась и заговорила, не давая Свистуну возможности вставить реплику. – Не говорите этого, Уистлер. Я понимаю, что это безумие. И не собираюсь ничего объяснять.

Она была так огорчена и растеряна, что при всем своем хладнокровии, казалось, вот-вот была готова Расплакаться. Спорить с ней или хотя бы обсуждать что-нибудь не имело смысла.

– Надо бы выпить, – сказала она. – Непременно надо выпить. Есть тут одно местечко за углом.

Она взяла Свистуна под руку и легонько прижалась к нему.

Когда они вошли в бар, Свистуна бросило в дрожь. Из огня в лед и обратно – так он коротал весь сегодняшний денек. «У Милорда» было бы, конечно, безопасней, да и кондиционер работал там не на всю катушку.

Маленький бар оказался довольно людным. Несколько молодых мужчин и женщин, одержимых карьерными устремлениями, обсуждали интересующие их вопросы: работу, раскрутку, ужин, уикэнд на Гавайях, разовый перепих.

Свистун и Нелли сели к стойке. Бармен был профессионально равнодушен.

– Джинджер-эль с ликером без вишенки, – сказала Нелли. – Взболтайте, но не в миксере, и подайте со льдом.

Свистун обошелся лимонадом.

– Ну, и что теперь? – спросил он, когда им подали два бокала.

– Одному Богу известно. Если это был всего лишь первый раунд, то я не уверена, что продержусь до конца поединка. – Она полезла в телесного цвета сумку и извлекла оттуда опись подлежащего разделу имущества. – Не угодно ли посмотреть?

– Я кое-что слышал своими ушами.

– Не правда ли, совсем недурно для простого затейника?

– А вы бы чего хотели? Чтобы он без сопротивления отдал вам половину всего, что я прослушал, и всего, чего я не слышал?

– Я ухватила его за яйца, и они все это понимают.

В тоне, которым она произнесла это, отсутствовало ее всегдашнее очарование.

Она допила свой бокал до сладкого донышка.

– Вы закончили? – спросила она у Свистуна. – Тогда, пожалуй, пойдемте. У меня до вечера еще кое-какие дела. Хочу повалить его нокаутом.