Кокси сидел за стойкой в круглосуточной аптеке, раскладывая свои визитные карточки и одновременно заглядывая под юбку усевшейся на высокий стул у стойки потаскухе. Дело происходило в час ночи.

Он подумал об этом сукине сыне из янки, об этом говнюке Уистлере – Свистун, вот как его надо звать по-настоящему! – о том, как тот прижал его своими угрозами. Не много ли он на себя берет? Да и кто он вообще такой? Да и с кем имеет дело? Может, Кокси показался ему дешевкой? Может, мусорщиком?

Должно быть, уже убрался из Нового Орлеана. Если так, то ему повезло. Да и как же иначе, если он осмелился прижать такого человека, как Кокси, к кухонному столу с сушилкой для посуды? И где это он, интересно, научился так разговаривать? "Раздавлю тебе адамово яблоко, как яйцо". Люди так вообще не разговаривают! И швырнул ему пятерку – да нет, даже не пятерку, а четыре доллара сорок один цент – с таким видом, будто одарил по-королевски. Нет, интересно, что вся эта херня должна значить? "Никто не помешает Микки Маусу выпить кровь Кокси". Такого он в жизни не слышал. В телефильмах эти пидарасы и то так не выражаются!

Должно быть, и Свистун гомосексуалист. Половина мужиков в Хуливуде голубые. Общеизвестный факт. Пришел тут вынюхивать, выдал себя за посредника. Пидер он, а не посредник. Порнопедерастия. Детская порнография. Хочет заработать деньжат. Надо перехватить. Чтобы ему не обломились комиссионные. Этому сукину сыну. Решил нагнать страху, да не на кого-нибудь, а на самого Криба Кокси.

Кокси взялся за дело. После серии звонков он нашел Баркало у Джимми Флинна, на площади Святого Петра, где этот кофейного цвета негритос по имени Генри ухитряется и смену за стойкой отстоять, и какую-нибудь белую дамочку в подсобке оттрахать. И бабу самого Баркало, Буш, тоже, так ему рассказывали. И рассказал это ему сам Генри, когда однажды ночью ввалился сюда нанюханный прикупить амулет на шею, чтобы у него не падал. Чтобы он продолжал обрабатывать белых дамочек. Кокси подумал, знает ли высокомерный и могущественный Нонни Баркало про свою бабу и Генри. Решил, что не знает, иначе Буш потопили бы в болоте, где, по слухам, таких бабенок, как она, похоронено уже немало.

– Кто вы и что вам нужно? – заорал в трубку Баркало.

– Мы с вами не знакомы, мистер Баркало. Меня зовут Криб Кокси, я работаю в ночную смену в круглосуточной аптеке между Коммон и Рэмпарт.

– Ну, и что ты хочешь мне продать?

– Я ничего не хочу вам продать, мистер Баркало. Произошло кое-что – и это, возможно, вас заинтересует.

– Вот как? Ну, давай, рассказывай.

– Может, мне подъехать к Джимми Флинну? Интересно, как это – получить причитающееся по телефону? Сотню баксов ведь по проводу не пошлешь.

– А может, и не стоит. У нас тут поминки по одному доброму другу. Он только что погиб, и с моей стороны было бы некрасиво отвлекаться на постороннего.

– А не можете ли вы мне сказать, кто умер?

– Дом Пиноле.

– Ах ты, черт, я ведь знал Дома Пиноле. Они с Джикки Роджо частенько ко мне наведывались то за тем, то за этим.

– А конкретно, за чем? Я имею в виду и то, и это.

– Ну, сами понимаете. За травкой. За дурцой. За ширяловом.

– Выходит, ты сбытчик?

– Вроде того. Помогаю иногда друзьям.

– Ладно, приезжай.

Кокси выгнал из аптеки единственную девку и запер заведение. Если хозяева узнают, ему, конечно, не поздоровится, но он рассматривал намеченный шаг как капиталовложение в собственное будущее; не всю же жизнь оставаться ночным клерком круглосуточной аптеки.

Он настолько рассчитывал и уповал на благодарность со стороны Баркало, что позволил себе взять такси.

Войдя в зал, он усомнился в том, что попал на поминки. На стойке бара танцевала обнаженная женщина. Выпивка лилась рекой, и многие из присутствующих были изрядно пьяны. Баркало восседал за лучшим столиком вместе с Джикки Роджо и этой его бабой, которую звали Буш. На столе горела дюжина черных свечей и стояли повернутые на восток часы. Старый новоорлеанский ритуал погребения. Не хватало только тела.

Рука, похожая на окорок, схватила Кокси за грудки. Джимми Флинн объяснил, что сюда нельзя. Сугубо приватные поминки. Кокси растолковал, что его пригласили. Флинн посмотрел на Баркало, а тот жестом подозвал Кокси к себе.

Кокси подошел к столику.

– Привет, Джикки, – сказал он. – Доброй ночи, мистер Баркало. Мне очень жаль было узнать про Дома Пиноле. А где его тело?

– Здесь.

Кокси огляделся по сторонам, решив, что тела он не заметил. Возможно, оно лежит на стойке под ногами у обнаженной танцовщицы.

– Прямо здесь.

Чтобы пояснить сказанное, Баркало побарабанил по столику.

Кокси поглядел. На середине стола, в тарелке, окруженной черными свечами, лежал кончик пальца, увенчанный ногтем.

– Это все, что мы смогли отыскать, – пояснил Роджо.

Кокси чуть было не рассмеялся, но, попристальней посмотрев на Роджо, понял, что, засмейся он, и тут же стал бы покойником. Пиноле разорвало на клочья, и было ясно, что Роджо ищет, на ком бы выместить зло.

– Ладно, – сказал Баркало. – Давай рассказывай.

– Прошлой ночью в аптеку зашел один янки и начал расспрашивать про "Бобровую струю".

– Один янки? Ты хочешь сказать, с Восточного побережья?

– Я хочу сказать, он не из наших. Не с юга. Этот хрен прибыл из Лос-Анджелеса и начал расспрашивать про то, кому принадлежит "Бобровая струя". Кто вы такой, да чем вы занимаетесь. И где вы живете.

– И ты ему рассказал?

– А я не понял, что тут такого. В конце концов, всем известно про вас, мистер Баркало. Шила в мешке не утаишь.

– Прошлой ночью? Ты говоришь, прошлой ночью?

– Именно так.

– Так почему же ты не позвонил мне прошлой ночью?

– Было очень поздно.

– А ты огреб с этого янки деньжат и решил, что, может, сумеешь огрести еще.

Последнюю фразу произнес Роджо и рот у него при этом нехорошо задергался.

– Сразу надо было звонить, – сказал Баркало. – Выдерну я тебе, на хер, руки и ноги. Вырву печень.

Буш захихикала.

– Это он не всерьез. Присядьте, выпейте с нами.

– Стой, где стоишь! И рассказывай мне все, что знаешь. А ее не слушай. Она набралась. И учти, я говорю всерьез.

– Вот как ты хочешь отблагодарить человека, которому вздумалось оказать тебе услугу, – с непритворной яростью воскликнула Буш.

Кокси умоляюще посмотрел на нее, чтобы она заткнулась и не спешила к нему на выручку. Еще одна попытка с ее стороны – и он окажется в больнице, если вообще не в могиле. Он понимал это. И понимал также, что идея подзаработать на Баркало оказалась не из самых удачных.

Роджо начал было подниматься с места.

– Этот говнюк оказался полным мудаком, – сказал Кокси. – Предъявил мне свои кредитную карточку. Его фамилия Уистлер.

– А как он выглядит?

Когда Кокси описал рост, осанку и ширину плеч Свистуна, упомянул о бледных печальных глазах, жестких волосах и грустной усмешке, Буш, присвистнув, сказала:

– Этот же тот чувак, который клеился на улице к Шиле.

Баркало бросил на нее грозный и вместе с тем умоляющий взгляд. Достав сотенную, он протянул ее Кокси.

– Увидишь его или позвонит, сообщи мне немедленно, понял? А сейчас давай вали отсюда.

– Ну и ну! – Теперь Буш забеспокоилась из-за дурных манер своего сожителя. – Неужели не дашь старому другу Дома хоть разок чокнуться с его пальцем?