– Что ж, Нонни, давай потолкуем, – сказал Кейп.
Баркало сидел у камина в библиотеке Кейпа и обливался потом. Закрыв глаза, он вполне мог бы представить себе, что находится дома, в Новом Орлеане.
– Но что же это такое, Уолтер?
– На этот счет нет никаких сомнений. Обезглавленное тело, вылетевшее из машины Вилли Забадно и приземлившееся в куче мусора на углу Голливудского и Виноградной, было телом Лим Шу Док. Мне позвонил друг из лос-анджелесской полиции и сообщил, что проводится расследование в связи с обнаруженной головой азиатки. В Новом Орлеане узнали о теле, и некий лейтенант Беллерозе решил заняться этим вплотную. Я как-то спросил у тебя, не могут ли найтись нити, ведущие к тебе, и ты ответил, что их нет.
– Но их и не было!
– А мертвая вьетнамская потаскуха в лос-анджелесском морге?
– Я все могу объяснить.
– Вот и объясни.
Лицо и шея Баркало побагровели.
– На меня работают два засранца. Точнее, один, потому что другого уделал какой-то мудак по фамилии Уистлер, прибывший в Новый Орлеан за своей подружкой. Той самой, которую вы прислали, чтобы я ее замочил.
– Я никогда не говорил этого, Нонни. Я сказал, что мне нужен фильм, который я смог бы против нее использовать. А насчет «замочить» разговора не было. Но мы к этому еще вернемся. А сейчас мне хотелось бы знать о Лим Шу и о том, почему она лишилась головы.
– Год назад, когда вы велели мне убрать ее, она почуяла неладное и пустилась в бега. И успела добраться сюда. И я послал по ее душу Пиноле и Роджо.
– Ты никогда не рассказывал о том, что она вернулась.
– Ну а к чему обременять вас такими деталями? Вы велели убрать ее, я ее убрал. Какая вам разница, в понедельник это произошло или в пятницу? Какая разница, в Новом Орлеане или в Лос-Анджелесе?
– Разница есть.
– Поэтому, когда вы предложили мне перевести бизнес сюда и спросили, не будет ли каких-нибудь сюрпризов, я сказал, что не будет. Потому что я знал: никаких сюрпризов не будет. А потом начал вдруг тревожиться, а ту ли шлюху заделали мои парни. Знаете, как оно бывает: завертелось в мозгу и не отпускает. Хотя никаких причин сомневаться у меня не было. Разве что парни мои, знаете ли, не шибко умны.
– Я нанял тебя, а не Пиноле и Роджо.
– Но вы же не думали, что я замочу ее своими руками?
– Я думал, ты проследишь за тем, чтобы все прошло как надо.
– Именно этим я и решил заняться. Я отправил сюда Пиноле и Роджо, чтобы они привезли мне доказательство того, что замочили, кого надо. Я велел им пощелкать «поляроидом». Откуда мне было знать, что эти говнюки спутаются здесь с каким-то психом? Откуда было знать, что они напьются с этим парнем из морга, с Вилли Забадно, и начнут откалывать номера? Откуда было знать, что налижутся так, что не смогут управиться с фотоаппаратом? И как можно было предположить, что они отпилят голову и привезут ее мне в доказательство того, что год назад замочили, кого заказано, а не какую-нибудь постороннюю потаскуху?
В ходе рассказа Баркало искренне разъярился. Кейп медленно покачал головой, на губах у него заиграла странная усмешка.
– Согласен, – сказал Баркало. – Не будь вся история такой серьезной, я сам бы расхохотался, когда эти паршивцы предъявили мне сраную голову…
– Надеюсь, тебе не кажется, будто мне весело.
– Да и мне не весело. Я устроил им самую настоящую выволочку. И велел сию же минуту избавиться от головы. Тем более что уже убедился в том, что это действительно Лим Шу. Так откуда мне было знать, что после выволочки говнюки надумают играть этой головой в футбол?
Нечто в глазах Кейпа насторожило Баркало, но остановиться он уже не мог: его несло и несло. Тем более что молчание было бы для него сейчас невыносимым.
– Так что, когда вы меня спросили, я вам ответил честно. И только потом, засомневавшись, прислал сюда Пиноле и Роджо. И, кроме того, откуда мне было знать, что чертов Забадно запаникует, увидев тело без головы, и повезет его посреди ночи кто его знает куда.
– Да, действительно, – ответил Кейп. – А теперь перейдем к Шиле Эндс и этому человеку по фамилии Уистлер.
– Насчет них можете не беспокоиться. У нас с Джикки они возглавляют топ-лист предстоящих дел. Можете считать, что они уже мертвы.
Свистун сидел за рулем своего старого «шевроле». Рядом с ним на пассажирском сиденье находился Беллерозе. Алюминиевый туб он держал на коленях. Поверх туба лежал большой конверт.
– А вы уверены в том, что эта Буш… Как ее там?.. Кейзбон у себя в гостиничном номере? – спросил Беллерозе.
– Так мне сказал портье. Она в номере, который они сняли с Баркало. Самого Баркало там нет.
– Я знаю, что его нет. Ни его, ни этого самого Джикки Роджо.
– А что, если они вернутся в разгар нашей беседы с Буш?
– Ваш друг Айзек Канаан висит у них на хвосте. Если они отправятся в гостиницу, он даст нам знать.
– Быстро вы с ним подружились.
– Профессиональная вежливость, если вам понятно, о чем я. Братство сотрудников правоохранительных органов.
Свистун подъехал к гостинице и припарковал машину. Швейцар тут же подскочил с сообщением о том, что здесь парковка запрещена. Беллерозе предъявил ему свой жетон и велел присматривать за «шевроле». Они подошли к портье и уточнили, не вздумалось ли Буш пойти прогуляться за то время, которое понадобилось им, чтобы сюда приехать. По мнению портье, она по-прежнему сидела у себя в номере. Портье потянулся было к трубке позвонить на этаж, но Беллерозе пресек это, снова предъявив свой жетон.
– Не суетись, но смотри в оба. Свистун с Беллерозе подошли к лифтам.
– Интересно, почему это они берут под козырек и выполняют все, что вы требуете? Этот ваш жетон – тут, у нас, они совсем другие.
– А с какой стати им во мне сомневаться? Они вошли в кабину лифта и нажали на кнопку нужного этажа.
– Никогда не хотелось послужить в полиции? – поинтересовался Беллерозе.
– Не мое амплуа.
– А каково же ваше?
– Кинопродукция. А частным сыщиком я подрабатываю только в свободное время.
– Понятно.
– Правда понятно? Беллерозе ухмыльнулся.
– А я в свободное время служу в полиции. А вообще-то я хирург. Провожу операции на головном мозге.
Дверца открылась, и они пошли по холлу к номеру Баркало. Беллерозе постучал. Буш открыла, даже не осведомившись, кто там. Увидев двух мужчин, она отступила на шаг, запахнула халат на поясе.
– Когда открываете, надо сперва спрашивать, кто пришел, – наставительно сказал Беллерозе.
– Я думала, это гостиничный сервис. А кто вы такие?
Беллерозе еще раз на миг предъявил свой жетон, но Буш не обратила на это никакого внимания. Разинув рот и выпучив глаза, она уставилась на Свистуна.
– Это же ублюдок, похитивший Шилу!
Она хотела было закрыть дверь, но Беллерозе заблокировал ее ногой.
Оттеснив Буш, Свистун вошел в номер.
– Да нет, я ее вовсе не похитил.
– И Дома вы взорвали. И мы нашли от него только палец.
Она была изумлена, но такой уж испуганной не казалась. Зрачки глаз были у нее чересчур большими и чересчур черными. Она была на взводе – пьяна и не только пьяна.
– Уебывайте отсюда, – заверещала она. – Сейчас орать буду.
– Прошу прощения, мэм, но взгляните же наконец сюда, – вновь подсовывая ей жетон, несколько раздраженно сказал Беллерозе. – Я офицер полиции из Нового Орлеана, и мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.
– А вам известно, что этот мужик взорвал Дома Пиноле? Буквально в клочья разнес!
– Строго говоря, мне это известно, но сейчас меня куда больше интересуют Нонни Баркало и Джикки Роджо. А они, насколько я знаю, живы и здоровы.
– Ничего не знаю!
В дверь постучали. Свистун, отступив на шаг в сторону, открыл. Официант вкатил тележку, на которой находились глубокое блюдо салата, маленький хлебец с приложенным к нему ножом, тарелка сливочного масла, две бутылки водки, ведерко со льдом и шейкер.
– А вот и мой ланч, – сказала Буш. – Вы поглядите только на этот салат. На троих хватит.
– А с чем он? – спросил Беллерозе.
– С голубым сыром.
Беллерозе сел на диван, поставил на пол алюминиевый туб.
– Мой любимый.
Официант подкатил тележку к дивану. Буш подмахнула счет, воспользовавшись карандашом для ресниц, и подсела к лейтенанту. Свистун застыл на месте, не понимая, что, собственно говоря, происходит.
Беллерозе разложил салат по тарелкам, а когда Свистун сказал, что ему не надо, сделал такое лицо, что частному сыщику стало ясно: хозяйку номера обижать отказом не следует. Затем лейтенант попросил Свистуна смешать три порции водки с тоником.
– Вообще-то я пью абсент, – пояснила Буш. – Только не думаю, что у них есть настоящий.
– Я тоже не думаю, – сказал Беллерозе.
Он попробовал салат и объявил, что тот хорош. Буш сидела рядом с ним, практически вывалившись из халата; она ела латук с вилки и походила при этом на кролика. Беллерозе раскрыл конверт и разложил, доставая их по одному, чудовищные снимки.
Буш оцепенела. Она подалась вперед, чтобы рассмотреть получше. Вилка выпала у нее из руки, а латук изо рта.
– Смотрите, как бы вас не вырвало, – хладнокровно сказал Беллерозе.
– Почему вы это со мной делаете? – жалобно спросила Буш.
– Никто с вами ничего не делает. Все, что было сделано, сделали с этими двумя бедняжками. А ведь одна из них была такой юной! Вы когда-нибудь видели эту темнокожую малышку?
Буш кивнула.
– А когда вы ее видели?
– Года два назад. – Где?
– В Новом Орлеане.
– А где конкретно?
– В киностудии в Устье.
– И что она там делала?
– Снималась в кино.
– В фильме с еблей?
– В фильме с любовью.
– Это Баркало их так называет?
– Нет, это я их так называю.
– А почему так?
– Ну, это звучит приличней того, что сказали вы.
– А вы присутствовали при том, как ей отрубили голову?
– Нет, что вы! Нет! – Буш заплакала. – Сейчас вернется Баркало.
– А куда он пошел? – осведомился Свистун. Тихим голосом, бесплотным голосом. Голосом, который вполне мог бы прозвучать в человеческом мозг.
– Пошел на встречу с мистером Кейпом. Это очень важный человек. А они, знаете ли, собираются стать деловыми партнерами.
– В каком деле?
Она словно бы взяла себя в руки.
– Нет, не надо!
– Надо, – категорически отрезал Беллерозе и уступил инициативу Свистуну.
– В каком деле?
– Ну, вы же сами знаете. То, о чем мы с вами и толкуем. Это все, что мне известно. Баркало не обсуждает со мной своих дел.
– А что насчет женщины из Вьетнама?
– А что, они и ей тоже отрубили голову прямо перед камерой? – с расширившимися от ужаса глазами спросила Буш.
– Тоже? Значит, хотя вы при этом и не присутствовали, вам определенно известно, что юную мексиканку они убили именно так?
– Определенно мне ничего не известно. Мне вообще ничего не известно, и я никогда не говорила по-другому. Я слышала о том, что так было. Но я много чего слышала про Нонни, Дома и Джикки. И все истории одна страшнее другой.
– И при всем при этом вы даже не задумались о том, чтобы расстаться с ними? – спросил Свистун.
Буш посмотрела на него так, словно он задал ей откровенно дурацкий вопрос.
– Я всю жизнь слышу страшные истории.
– Ладно, допустим. – Беллерозе вновь повел допрос. – Итак, эта вьетнамка. Вы ее знали?
Буш кивнула.
– Как ее звали?
– У нее было много имен.
– Например?
– Конни Ву. Салли Сайгон. Дорис Квим. Лихо, правда? Мне она сказала, чтобы я называла ее Лилиан. И я называла ее Лилиан.
– А настоящего имени вы не знали?
– Откуда? Да и зачем? У кого это, интересно, настоящее имя?
– А вы когда-нибудь слышали, как Баркало рассказывал своим друзьям об убийстве этих женщин?
Она покачала головой.
– Или о каких-нибудь других убийствах? Она вновь покачала головой, но на этот раз это далось ей куда труднее.
– А как насчет одной парочки? Чиппи Берд и Лейси Огайо?
– Нет! Нет! Нет!
– А как насчет Честера Бухерлейдера и Лоретты Оскановски?
– Нет! Нет! Нет! Меня сейчас вырвет. Беллерозе, покачав головой, собрал фотографии и спрятал в конверт.
– Имеете сообщить нам еще что-нибудь?
– Нонни убьет меня, если узнает, что я с вами разговаривала.
– А вы понимаете, что жили с самым настоящим чудовищем?
– Нонни убьет меня!
– Если вы услышите, как Баркало говорит с Роджо о том, чтобы убить еще кого-нибудь, скажем, мистера Уистлера, то позвоните нам по одному из этих телефонов. – Он достал визитную карточку и передал ее Свистуну, подсказав: – Номер "Милорда".
Свистун записал номер и передал карточку Беллерозе. Тот сложил ее несколько раз, пока она не стала величиной с четвертак, и подал Буш. Она попятилась от него, надувшись, как маленькая девочка. Беллерозе сунул карточку ей в вырез халата, в ложбинку меж пышных грудей. Она поглядела на него так, словно он ее приласкал, а ей самой хочется дать понять, что она не против того, чтобы он продолжил.
– Я сожгу эту бумажку, как только вы, ублюдки, уберетесь отсюда. Нонни убьет меня.
Беллерозе снял с кофейного столика алюминиевый туб.
– Может, и не Нонни отрезал голову этой проститутке из Сайгона, но кто-то все равно это сделал. И послал голову в Новый Орлеан. А тело оставил в Лос-Анджелесе.
– Что?
Буш показалось, будто лейтенант внезапно заговорил на незнакомом ей языке.
– Но это другая история, и о ней мы, возможно, поговорим в следующий раз. – Он отщелкнул застежки и отвалил крышку. – Посмотрите. По-моему, некрасиво оставлять голову женщины на льду в одном городе, а тело в другом.
Из открытого туба валил пар: это испарялся сухой лед.
Буш хотела было отвернуться, поняв наконец, что имел в виду Беллерозе.
– Господи, не приволокли же вы…
Она не договорила, потому что у нее забулькало и заклокотало в горле. Из глаз хлынули слезы. А Беллерозе то приоткрывал крышку на дюйм, то вновь отпускал ее, ловко орудуя веснушчатыми руками. Буш скрючило, как от внезапной боли в животе, но она продолжала смотреть.
– Значит, позвоните, как только что-нибудь услышите.
Баркало встал.
– Я этим уже занимаюсь. Так что им стоило бы хорошенько потрахаться напоследок.
– Скверно придумано, – возразил Кейп. – Этот Уистлер разгуливает по городу и произносит мое имя там, где его произносить нельзя.
– Я же сказал: беспокоиться вам не о чем.
– Ты не понял. Если сейчас что-нибудь случится с этой парочкой, думаю, всего моего влияния не хватит на то, чтобы мое имя не всплыло в ходе следствия. Я хочу, чтобы ты оставил их в покое. До поры до времени. Пока у него не кончился кураж. Пока он не предъявит к оплате какого-нибудь счета. Пока все не уляжется.
– Не знаю, Уолтер. Не уверен, что у меня это выйдет.
Кейп, нахмурившись, промолчал.
– Этот Уистлер убил Дома Пиноле. Может, мы с вами такое и стерпели бы, только Джикки Роджо не стерпит. Да и не захочет. Он, можно сказать, уже вышел на охоту.