Есть старая поговорка. Чего не знаешь, от того тебе вреда не будет.

Диана не была уверена в справедливости этой истины, по крайней мере, в ее стопроцентной справедливости, но ей было совершенно ясно, что в сложившихся обстоятельствах, когда Кенни Гоч умер, как выяснилось, не от СПИДа (что было бы скверно и само по себе), а под ножом убийцы, Свистун рассказал ей об этом совершенно напрасно.

Потому что сейчас ей стало известно, что Гоча зарезали вальвулотомом, а единственным ее знакомым, всегда таскавшим при себе такую штуковину, был Рааб. Он же Радецки. Однажды, на исходе долгой ночи, она из чистого любопытства спросила у него, что это за ножичек, а он, не без волнения (словно желая проверить, напугает ли ее его рассказ) сообщил, что это хирургический инструмент, которым он чистит и, бывает, чинит свои фотоаппараты. И добавил, что купил в одной лавчонке этих штук целую дюжину.

И не спрашивая об этом, она не сомневалась в том, что на совести у Рааба множество скверных поступков, включая, конечно, человекоубийство, – как же ей было теперь закрывать глаза на тот факт, что она, скорее всего, знает, кто убил Кенни Гоча? Иногда бывает трудно отделять идеалы от повседневной практики. Так обстояло дело и с верой в Иисуса Христа, с одной стороны, и приверженностью древнему искусству колдовства, с другой; в конце концов, ей казалось, что одно вытекает из другого и второе самым естественным образом дополняет первое.

Диана думала, что верующие католики обращаются к прорицателям и хиромантам, не относясь к этому с должной серьезностью. Может быть, они даже немного верят во все это – в роковое значение линий на собственной ладони, в гадальные карты, во влияние на их жизнь расположения созвездий, но судьбу свою вокруг этого не строят, да она и сама не собирается. Не собирается в большей мере, чем, допустим, старик Рейган и его Нэнси. Может, она иной раз и пытается подмастить себе, произнося заклятие, которому ее обучила одна новоорлеанская потаскушка, но, строго говоря, она в это не верит, а главное, от этого не зависит; а зависит она от здравого смысла и полагается исключительно на него.

Но была во всем этом одна червоточина, лишавшая ее душевного равновесия. Будучи верующей католичкой, она, в то же самое время, участвовала в сатанистских ритуалах и строила из себя при-верженицу дьявола.

– Для меня, – объяснила она однажды Кенни Гочу, – лежать голой на алтаре и лизать анус Ра-абу означает не большее, чем, допустим, лесбийские игры с подружкой по требованию клиента. -Разговор происходил в утренние часы, располагавшие их обоих к откровенности. – Это своего рода лицедейство. Верить во всю эту ерунду совершенно не обязательно.

– Но, может быть, совершая определенные действия и произнося определенные слова, ты, веришь ты в это или нет, губишь собственную душу, – возразил Гоч. – Я читал однажды, что если долго симулируешь сумасшествие, то в конце концов становишься настоящим безумцем.

– Да, я тоже об этом слышала, только не верю. Потому что я много лет разыгрываю из себя нимфоманку, так что же я ею не стала? А мне все это как было в лом, так и остается на самом деле в лом.

Она знала, что он носится с сатанизмом довольно серьезно, и это ее тревожило. И, разговаривая с ним на эту тему и говоря, якобы, только о себе, она на самом деле пыталась его вразумить.

Может быть, он тоже старался в чем-то убедить ее, а может, и сам пытался стряхнуть с себя это наваждение, – так или иначе, она слушала его недостаточно внимательно. Да и слушай она внимательно, какой выход из создавшейся ситуации мог бы он ей предложить, кроме, конечно, немедленного бегства.

Но кто-то – да не кто-то, а конкретно Рааб! – убил его, и теперь с этим приходилось считаться.

В Ветхом Завете, в Книге Чисел, сказано: "Кто лишит жизни ближнего, да изобличат убийцу уста свидетеля". Она прекрасно помнила об этом, потому что постоянно читала Библию, ища утешения и прощения, еще у себя на родине, в Нью-Джерси.

Но сейчас, вновь обратившись к тексту Писания, она в смущении обнаружила последние слова вышеприведенной сентенции: "Но показания только одного свидетеля не должны стать причиной вынесения смертного приговора".

Бесчисленные проповедники, не говоря уж о баптистах, утверждают, будто в Библии нет никаких противоречий, – а меж тем, вот одно из них, вопиющее, в рамках одного высказывания! Сперва говорится, что ублюдка надо изобличить, а потом, что это не должно обернуться вынесением ему смертного приговора.

Она размышляла о том, что узнала, общаясь с подружками-ведьмами, как они себя называли, с той же Мэри Бакет, что прочла в книгах, подсунутых ей той же Бакет, – и не находила ответа на свой вопрос.

В конце концов, поступать следует по велению собственной совести, даже если последствия выбранного тобой образа действий пугают тебя до полу-смерти и ты вынуждена раз и навсегда отказаться от давным-давно принятого решения не совать носа в чужие дела.

Так что, в итоге, она позвонила этому шутнику по кличке Свистун, однако напоролась на автоответчик. Это можно было воспринять как знак того, что ее решимость оказалась отвергнута. Вместо этого, она измененным голосом сообщила, что человек, заинтересованный выяснением обстоятельств смерти Кеннета Гоча, должен обратить внимание на некоего Бенну Рааба, он же Раймонд Радецки.

Теперь ей предстояло разобраться со следующим шагом. А именно, ехать ли ей на эту проклятущую оргию или нет.

Но все выглядело так, что даже в этом смысле она была лишена выбора. Ведь если она внезапно исчезнет, а кто-нибудь примется за Рааба, он с легкостью срифмует одно с другим и вычислит Диану Кордей как человека, указавшего на него пальцем. И тогда, взяв кончиками пальцев чертов ножичек, отправится на ее поиски.

Она принялась разыскивать плащ, в котором следовало появиться к началу черной мессы. Хорошо хоть, что не надо было раздумывать над выбором платья: большую часть оргии ей предстояло пробыть обнаженной.

Металлический пояс, которым Дженни Миллхолм наподобие пляжного полотенца обмотала бедра, был так узок, что едва прикрывал срам. К нему прилагалась тесная и короткая металлическая жилетка.

Рааб объяснил ей, что оказывает великую честь, пригласив ее в церковь Сатаны в канун Дня Всех Святых или Хэллоуина, когда там проводится особое и не похожее ни на что другое празднество. Честь становилась еще большей из-за того, что празднество намечалось во дворце у моря, а сам этот дворец пользовался невероятно дурной славой, равно как и люди, на празднество приглашенные или к нему допущенные.

Все это было прекрасно за одним-единствен-ным исключением. Столь куцый наряд не позволял ей втайне пронести с собой хоть что-нибудь. И мысль о том, что она предстанет практически обнаженной глазам стольких незнакомцев, повергала ее в трепет.

Она нашла черный бархатный плащ с капюшоном. В плаще имелся внутренний карман для кошелька или сумочки. Вот и отлично.

Она присела, дожидаясь Рааба. Заехав за ней, он должен был повезти ее на оргию.