Тихий океан, 1848 год

За все годы плаваний по океанам капитан Горацио Доббс не встречал таких пустынных вод. Он расхаживал по юту нью-бедфордского китобоя «Принцесса», и его серые глаза цепко, как прожекторы, обшаривали все видимое пространство. Тихий океан представлял собой голубую пустыню. Ни одного фонтана на горизонте. Ни один улыбчивый дельфин не кувыркался перед носом судна. Ни одна летучая рыба не проносилась над гребнями волн. Жизнь в море словно прекратилась.

В китобойной иерархии Нью-Бедфорда Доббс считался принцем. В салунах на побережье, где собирались гарпунеры с острым взглядом, или в гостиных богатых квакеров, владельцев китобойных судов, на Джонни-Кейк-Хилле говорили, что Доббс способен почуять кашалота за пятьдесят миль. Но в последнее время нос капитана ощущал только опасный запах мятежа.

Доббс уже боялся ежедневно записывать в судовой журнал свои неудачи. Вечером прошлого дня, подводя итог своим неприятностям, он написал:

«27 марта 1848 года.

Свежий юго-западный ветер. Над плаванием, как гнилой туман, нависла неудача. Во всем Тихом океане ни капли ворвани [1] для бедной «Принцессы». На полубаке зреет недовольство».

С квартердека Доббс прекрасно видел все судно; нельзя было не заметить поведения матросов: они отворачивались или поглядывали на него украдкой. Офицеры с тревогой докладывали, что обычное ворчание экипажа на полубаке слышно все чаще и становится все злее. Капитан приказал помощникам держать пистолеты наготове и не выходить на палубу в одиночку. Мятеж пока не вспыхнул, но на полубаке, в темном душном носовом кубрике, расположенном там, где сужается нос, пошли разговоры о том, что неудачи закончатся, если с капитаном что-нибудь случится.

Рост Доббса – шесть футов четыре дюйма, и в профиль он человек-скала. Он уверен, что сможет подавить бунт, но не это его главная забота. Капитан, вернувшийся в порт без груза ворвани, совершает непростительный грех перед владельцами судна – их вложения не окупаются. Никакой экипаж больше не пойдет с ним в море. От успеха или провала рейса зависят репутация, карьера и доходы.

Чем дольше судно остается в море, тем вероятнее невезение. Заканчиваются припасы; растет опасность цинги и других болезней; ухудшается техническое состояние судна, нервничает экипаж. Заходить в порт для ремонта и пополнения припасов рискованно – матросы могут сбежать и наняться на более успешное судно.

Удача ни разу не посетила экспедицию с того самого момента, как ясным осенним днем под приветственные крики провожающих сверкающий новый китобой отошел от запруженной народом пристани. Столь злосчастное плавание удивляло Доббса. Ни один корабль не был лучше подготовлен к таким походам. У «Принцессы» опытный капитан, отборный экипаж и новые острые, как бритва, гарпуны.

Трехсоттонную «Принцессу» строили на одной из самых известных верфей Нью-Бедфорда. У судна длиной чуть больше ста футов был бимс шириной почти тридцать футов, что позволяло разместить в трюме три тысячи бочек, способных вместить девяносто тысяч галлонов ворвани. Корпус из прочного дуба сможет выдержать самую сильную бурю. На шлюпбалках, нависающих над планширом, висели четыре вельбота. Моряки высмеивали широкие, с квадратной кормой новоанглийские китобойные суда, но такой с виду неуклюжий корабль способен годами выдерживать самые сложные условия плавания, в то время как его более стройные соперники давно дали бы течь.

После выхода «Принцессы» из порта свежий ветер наполнил ее большие квадратные паруса, поднятые на трех мачтах, и рулевой повернул на восток от русла реки Акушнет и вывел судно в Атлантический океан. Подгоняемая попутным ветром, «Принцесса» быстро прошла по океану к Азорским островам. После недолгой остановки в Фаяле, где на борт взяли запас фруктов, чтобы предотвратить цингу, судно повернуло нос к южной оконечности Африки и без происшествий обогнуло мыс Доброй Надежды.

Но за все последующие недели, бороздя Тихий океан, они не встретили ни одного кита. Доббс знал, что встречу с китами дарит не фортуна, а хорошее знание погоды и путей миграции, но, вглядываясь в пустой горизонт, он все чаще думал: уж не проклято ли его судно? Он отогнал эту опасную мысль, прошел к коку, который чистил печь, и сказал:

– Поиграй-ка на скрипке.

Надеясь улучшить настроение, капитан каждый вечер на закате приказывал коку играть, но веселая музыка, казалось, только усугубляла атмосферу напряженности, окутавшую «Принцессу».

– Обычно я играю на закате, – уныло произнес кок.

– Не сегодня, кок. Посмотрим, не приманит ли твоя скрипка кита.

Кок отложил тряпку и неохотно развернул кусок ткани, в котором хранился его видавший виды музыкальный инструмент. Сунув скрипку под щеку, не настраивая ее, он поднял смычок и заиграл. По мрачному виду матросов он понял, что они считают, будто его игра отгоняет китов; играя, он каждый раз опасался – и не без причин, – что кто-нибудь бросит его за борт. К тому же у скрипки осталось всего две струны, и репертуар невелик: он заиграл мелодию, которую экипаж слышал десятки раз.

Пока кок играл, капитан приказал старшему помощнику наблюдать за полуютом. А сам по узкому трапу спустился в свою каюту, бросил на койку потрепанную шляпу и сел за стол. Просмотрел карты – но он уже прошел все привычные участки, где водились киты; тщетно. Он откинулся на спинку стула, закрыл глаза и опустил подбородок на грудь. Но проспал всего несколько минут: его сон прервали дивные слова, которых он не слышал многие месяцы:

– Фонтан! – И снова: – Фонтан!

Глаза капитана распахнулись; он вылетел из кресла, как снаряд из катапульты, схватил шляпу и взлетел по трапу на палубу. Светило яркое солнце; капитан посмотрел на верх грот-мачты в ста футах над палубой. На всех трех мачтах сидели наблюдатели, которые менялись через каждые два часа; впередсмотрящие стояли на маленьких платформах внутри металлических корзин.

– Где фонтан? – крикнул капитан наблюдателю.

– По скуле правого борта, сэр. – Наблюдатель показал на нос. – Вон там. Вон фонтан!

В четверти мили от них из воды поднялась гигантская молотообразная голова и в фонтане брызг снова ушла под воду. Кашалот. Доббс крикнул рулевому, чтобы тот поворачивал к киту. Матросы проворно, как обезьяны, вскарабкались на снасти и развернули паруса.

Судно начало медленный разворот, и в это время второй наблюдатель крикнул из своей корзины:

– Еще один, капитан! – Голос его от волнения звучал хрипло. – Клянусь богом, еще один.

Доббс в подзорную трубу разглядывал сверкающую поверхность моря. Фонтан был невысоким и бил в разные стороны, наклонясь вперед под углом в сорок пять градусов. Капитан повернул трубу вправо, потом влево. Еще фонтаны. Целое море китов. Он гулко захохотал. Он видел перед собой целое состояние, пока что сосредоточенное в китовом жире.

При появлении первого кита кок перестал играть. Он ошеломленно стоял на палубе, опустив руку со скрипкой.

– Получилось, кок! – крикнул ему капитан. – Ты приманил своей музыкой столько китов, что мы весь трюм заполним спермацетом. Продолжай играть, черт побери!

Кок улыбнулся, оскалив щербатые зубы, и принялся водить смычком по струнам, наигрывая веселую морскую песню; рулевой развернул корабль против ветра. Матросы обрасопили паруса. Судно остановилось.

– Левый борт, шлюпки на воду! – крикнул капитан с азартом, накопившимся за время долгой безуспешной погони. – Живее, парни, если любите деньги!

Доббс приказал спустить три вельбота. Каждым вельботом длиной тридцать футов командовал помощник капитана, он же выполнял и обязанности рулевого. На борту «Принцессы» остался минимальный экипаж, необходимый для управления судном. Четвертый вельбот капитан держал в резерве.

Спуск занял чуть больше минуты. Узкие длинные лодки коснулись воды почти одновременно. Экипажи шлюпок спустились по борту, заняли свои места и взялись за весла. Отойдя от корабля, каждый вельбот поднял парус, чтобы поймать ветер и выиграть несколько узлов.

Доббс смотрел, как вельботы стрелой помчались к цели.

– Полегче, ребята, – бормотал он. – Пусть плывут спокойно.

– Сколько, капитан? – крикнул кок.

– Более чем достаточно, чтобы ты поджарил для каждого парня на борту десятифунтовый стейк. Солонину можешь выбросить за борт, – крикнул Доббс.

Хохот капитана порывом бури пронесся по палубе.

* * *

Калеб Най в первом вельботе греб изо всех сил. Он сорвал кожу на ладонях, они кровоточили, плечи болели. Пот заливал глаза, но он не смел оторвать руку от весла, чтобы вытереть их.

Калебу было восемнадцать. Для жилистого добродушного парня с фермы в Конкорде, штат Массачусетс, это было первое плавание. Его доля – одна двухсотдесятая – отодвигала его в самый низ расчетной ведомости. Калеб знал, что ему повезет, если он не останется в убытке, но он все равно нанялся в команду, привлеченный перспективой приключений и возможностью увидеть экзотические земли.

Нетерпеливый парень напомнил капитану о его собственном первом плавании. Доббс сказал молодому фермеру, что все будет хорошо, нужно только выполнять приказы, много работать и не совать нос куда не следует. Готовность браться за любую работу и добродушное отношение к насмешкам снискали Наю уважение закаленных китобоев, и постепенно с ним даже стали обращаться как с талисманом.

Первый вельбот шел под командованием старшего помощника капитана, бывалого ветерана многих китобойных кампаний. Гребцам постоянно напоминали о том, что нужно сосредоточиться на старшем помощнике, но так как Калеб был новичком, непрерывные разглагольствования офицера в основном были адресованы ему.

– Живей, Калеб, мальчик мой, – умасливал его старпом. – Напрягай спину, парень, ты не корову доишь. Всем смотреть на меня, красавца, а я буду искать русалок.

Помощник – ему единственному разрешалось смотреть вперед – следил за большим самцом, плывшим по курсу столкновения с лодкой. Солнечные лучи отражались от блестящей черной шкуры. Помощник отдал негромкий приказ гарпунеру:

– Готовьсь!

В люльках на носу лежали два семифутовых гарпуна. Острые, как бритвы, несущие смерть, наконечники расходились почти под прямым углом к стволу. Эта особенность мешала гарпуну выскочить, если он уже вонзился в плоть кита.

Второй гребец встал, опустил весло и достал гарпун. Снял чехол, закрывавший наконечник. Потом расчехлил второй гарпун.

Тысяча восемьсот ярдов троса, пропущенного через V-образную прорезь в борту, соединяли каждый из гарпунов с ящиком на борту, где этот трос был с величайшей тщательностью уложен бухтой. От гарпуна трос уходил на корму и здесь раз или два оборачивался вокруг короткого стержня, называемого «болваном», а оттуда – в ящик.

Помощник повернул руль так, чтобы вельбот подходил к киту слева и правша-гарпунер оказывался в наилучшей позиции для броска. Когда их отделяло от кита двадцать футов, помощник крикнул гарпунеру:

– Бросай!

Упираясь ногами в дно вельбота, гарпунер бросил гарпун, как копье, и острие вонзилось в тело кита в нескольких дюймах за глазом. Гарпунер схватил второй гарпун и всадил его в футе от первого.

– Задний ход! – крикнул старший помощник.

Весла ушли в воду, и лодка отскочила на несколько ярдов.

Кит выпустил из дыхала струю пара, поднял гигантский хвостовой плавник высоко в воздух и с грохотом обрушил его на то место, где только что была лодка. Потом вновь задрал хвост, опустил голову и нырнул. Ныряющий кашалот способен развить бешеную скорость – двадцать пять узлов – и уйти на глубину в тысячу футов. Трос стремительно вылетал из ящика. Специально приставленный к ящику матрос поливал трос водой, чтобы охладить, но несмотря на это, гарпунный трос, огибая болван, дымился от трения.

Вельбот скользил по волнам в безумной гонке, которую китобои называют нантакетской ездой на санях.

Гребцы радостно закричали, но сейчас же затихли – лодка перестала двигаться: кит возвращался на поверхность. Огромное млекопитающее выскочило в туче пены, как пойманная на крючок форель, снова ушло в глубину и вынырнуло через двадцать минут. Так повторялось снова и снова. С каждым разом выбирали больше троса; расстояние сокращалось, и вот уже кита и лодку разделяло не больше ста футов.

Огромная тупая голова кита повернулась к мучителям. Помощник заметил это воинственное поведение и понял: кит готовится к нападению. Он приказал гарпунеру перейти на корму. Спотыкаясь о весла, они поменялись местами в качающейся лодке; эти перемещения могли бы показаться комичными, если бы не смертельная опасность.

Помощник схватил копье – длинное деревянное древко с острым наконечником в форме ложки – и встал на носу, как матадор, готовый метнуть оружие в нападающего быка. Он ждал, пока кит повернется на бок – такой маневр позволял киту наиболее успешно использовать острые зубы нижней, трубкообразной, челюсти.

Гарпунер резко повернул руль. Кит и вельбот прошли всего в нескольких ярдах друг от друга. Кит начал поворачиваться, подставляя уязвимый бок. Помощник всадил в него копье, вложив в удар все силы. Он продолжал давить на ствол, пока копье не ушло в тело кита на шесть футов, пробив сердце. Но приказ экипажу уходить опоздал – кит в агонии ухватил середину медленно идущей лодки зубами.

Испуганные гребцы падали друг на друга, пытаясь уйти от острых зубов. Кит затряс лодку, как собака кость; потом гигант разжал челюсти и отплыл, ударяя хвостом по воде. В воздух поднялся фонтан кровавого пара.

– Осторожно! – крикнул гребец.

Копье сделало свое дело. Кит еще с минуту бился, потом исчез под водой, оставив за собой огромную лужу алой крови.

Гребцы упирались веслами в борта, пытаясь уравновесить лодку, и затыкали дыры рубашками. Несмотря на их усилия, вельбот уже едва держался на плаву, когда на поверхности показался мертвый кит и повернулся на бок, выставив плавник в воздух.

– Молодцы, парни! – взревел помощник. – Этот готов. Еще одна такая рыбка, и мы направимся в Нью-Бедфорд покупать сласти своим милашкам. – Он показал на приближающуюся «Принцессу». – Смотрите, старуха на подходе, сейчас примет вас и уложит в постельки. Все в порядке, как я вижу.

– Не все, – хриплым голосом отозвался гарпунер. – Калеб пропал.

* * *

Судно бросило якорь неподалеку, и на воду спустили резервный вельбот. После того как подняли экипаж, предприняли тщетные поиски Калеба в окровавленной воде и подтащили к кораблю поврежденный вельбот.

– Где новичок? – спросил капитан, когда матросы поднялись на борт.

Старший помощник покачал головой.

– Бедняга упал в воду, когда кит напал.

Взгляд капитана стал печальным, но смерть и китобойный промысел – близкие знакомые. Он занялся необходимыми делами и приказал матросам двигать тушу. Когда та оказалась под лесами у правого борта, ее захватили крюками, подняли на палубу и поставили вертикально. Прежде чем добывать жир, отрубили голову, крюками вытащили внутренности кита и разложили на палубе в поисках амбры – ценного парфюмерного сырья, которое бывает в животе у кита.

Что-то шевельнулось в большой полости брюха. Матрос решил, что это гигантский моллюск – любимая пища кашалотов. Острой лопатой он разрезал брюхо, но вместо щупалец из отверстия показалась человеческая нога. Матрос отогнул брюшную стенку и увидел человека, свернувшегося в клубок. Резчик и другие матросы схватили его за ноги и вытащили на палубу. Голову его облепило непрозрачное скользкое вещество. Старший помощник смыл его водой из ведра.

– Это Калеб! – крикнул он. – Наш новичок!

Губы Калеба шевельнулись, но он не издал ни звука.

Доббс присматривал за добычей ворвани. Он подошел, поглядел на Калеба и приказал помощнику отнести новичка в свою каюту. Юношу уложили на капитанскую койку, сняли с него мокрую одежду и закутали в одеяло.

– Боже, никогда ничего подобного не видел, – сказал старший помощник.

Красивый восемнадцатилетний крестьянский парень превратился в седого восьмидесятилетнего старика. Кожа его приобрела призрачно-белый цвет. Сеть морщин покрыла руки и лицо, словно он много дней провел в воде. Волосы стали похожи на пучки сушеницы.

Доббс взял Калеба за руку, ожидая, что почувствует трупный холод – уж очень парень напоминал мертвеца.

– Да он горит, – сказал капитан.

Выступая в роли судового врача, Доббс завернул Калеба во влажные полотенца, чтобы сбить жар. Из черной медицинской сумки он достал флакон патентованного средства с высоким содержанием опия и заставил Калеба проглотить несколько капель. Юноша несколько минут бредил, потом погрузился в тяжелый сон и проспал больше суток. Когда он наконец открыл глаза, то увидел капитана. Доббс сидел за столом и писал в журнале.

– Где я? – сухими потрескавшимися губами спросил Калеб.

– В моей койке, – проворчал Доббс. – И мне это надоело.

– Простите, сэр. – Калеб наморщил лоб. – Мне снилось, что я умер и попал в ад.

– Нет, тебе не так повезло. Похоже, кашалоты любят деревенских мальчишек. Мы вытащили тебя из китового брюха.

Калеб помнил круглый глаз кита, помнил, как летел, растопырив руки и ноги, крутясь, как шутиха во время фейерверка, а потом упал в воду. Вспомнил, как двигался по темному упругому проходу, глотая влажный спертый воздух. Духота была почти невыносимой. Он быстро потерял сознание.

На его бледном сморщенном лице проступил ужас.

– Кит меня съел!

Капитан кивнул.

– Прикажу коку принести тебе супа. И возвращайся на полуют.

Но капитан смягчился, и Калеб оставался в его каюте, пока вся ворвань не превратилась в жир и не была разлита по бочкам. Потом он собрал матросов с полуюта на палубе, поблагодарил за тяжелую работу и сказал:

– Все вы знаете, что кит проглотил новичка, как библейского Иону. Рад сообщить, что юный Калеб скоро вернется к работе. Я срежу ему жалованье за время отсутствия. На этом судне увиливать от работы разрешено только мертвецам.

Это замечание вызвало у матросов одобрительные кивки и улыбки.

Доббс продолжал:

– А теперь, парни, должен вам сказать, что Калеб очень изменился. Грязный сок во внутренностях кита выбелил его больше, чем вареную репу. – Он строго посмотрел на экипаж. – Никому на судне не позволено издеваться над чужим несчастьем. Это все.

Офицеры помогли Калебу подняться на палубу. Капитан попросил его снять ткань, которой он покрыл голову, закрывая лицо, как монашеским капюшоном. Матросы дружно ахнули.

– Внимательно посмотрите на нашего Иону, и вам будет что рассказать внукам, – сказал капитан. – Под побелевшей кожей он такой же, как мы с вами. А теперь добудьте еще несколько китов.

Капитан сознательно назвал Калеба Ионой: моряки считают, что это имя приносит неудачу. Если бы он отнесся к этому не так серьезно, подобное сравнение с библейским героем, которого проглотила гигантская рыба, отняло бы у парусов попутный ветер. Кое-кто из матросов негромко предлагал бросить Калеба в воду. К счастью, все были слишком заняты делом, чтобы следовать предрассудкам. Море, совсем недавно пустое, теперь кишело китами. Без сомнения, судну везло. «Принцесса» словно превратилась в магнит, притягивающий всех китов в океане.

Ежедневно после криков впередсмотрящих на воду спускали вельботы. Чугунный котел для выварки ворвани булькал, как ведьмин котел. Маслянистый черный дым скрывал солнце и звезды и окрасил паруса в черный цвет. Кок продолжал пиликать на скрипке. Через месяц после встречи Калеба с китом корабельный трюм заполнили до краев.

Перед долгой дорогой домой нужно было пополнить запасы и позволить морякам побывать на берегу. Доббс выбрал Понпеи, тропический остров, славящийся рослыми мужчинами и красивыми женщинами и их готовностью предлагать морякам съестное и любые услуги. В здешней гавани всегда стояло множество китобоев со всех концов света.

По воспитанию Доббс был квакером и не увлекался ни выпивкой, ни туземными женщинами, но его религиозные взгляды всегда уступали место приказам беречь спокойствие и гармонию на судне и вернуться с полным грузом ворвани. Он честно выполнял эти возложенные на него обязанности и добродушно смеялся, когда на борт возвращались шумные пьяные матросы или выуживали кого-нибудь упавшего в воду.

Калеб оставался на борту и с доброжелательной улыбкой наблюдал, как уходят и приходят товарищи. Капитана радовало, что Калеб не рвется на берег. Туземцы были настроены дружелюбно, но выбеленные волосы и кожа могли породить трудности в отношениях с суеверными островитянами.

Доббс нанес визит вежливости американскому консулу, тоже уроженцу Новой Англии. Консул сообщил ему о вспышке тропической болезни на острове. Доббс сократил поездки матросов на берег. В судовом журнале он записал:

«Последний день отпусков на берег. Капитан навестил консула США А. Маркхема, совершившего поездку в древний город Нан-Мадол. По возвращении консул получил известие о болезни на острове. Покончили с вольностями и спешно покинули берег».

Последние матросы поднялись на борт и сразу уснули пьяным сном. Капитан приказал протрезвевшим поднять якорь и поставить паруса. Когда люди с покрасневшими глазами пришли в себя и получили приказ выйти на работу, корабль уже был далеко в море. Дул попутный ветер; через несколько месяцев Доббс и его люди будут спать в своих кроватях.

Меньше чем через сутки после выхода из порта на «Принцессу» обрушилась болезнь.

Матрос с полубака, по имени Стокс, проснулся в два ночи и бросился к поручню; его вырвало в море. Через несколько часов у него поднялась температура, на теле выступила яркая сыпь. На лице появились красно-коричневые пятна, они разрастались, и вскоре стало казаться, что его лицо вырезано из красного дерева.

Капитан лечил Стокса влажными полотенцами и жидкостью из медицинской бутылочки. Доббс приказал перевести его на ют и поместить под импровизированный навес. Свежий воздух и солнечный свет могли ему помочь, а изоляция предотвратила бы распространение болезни.

Но болезнь распространялась среди матросов, как разносимый ветром огонь. Люди валились на палубу. Такелажник упал с нок-реи на груду парусов, которая, к счастью, смягчила его падение. На юте устроили временный лазарет. Капитан опустошил свою медицинскую сумку. Он опасался, что через несколько часов заболеют он сам и его офицеры. «Принцесса» превратится в корабль-призрак и будет носиться по воле ветра и течений, пока не сгниет.

Капитан сверился с картой. Ближайшей сушей был остров, прозванный островом Бедствия. Когда-то экипаж китобойного судна из-за спора об украденном бочонке с гвоздями сжег здесь деревню и убил нескольких островитян, и после этого туземцы неоднократно нападали на китобоев. Но выбора не было. Доббс встал за штурвал и повел судно прямо к этому острову.

Вскоре «Принцесса» вошла в бухту, окруженную пляжами с белым песком, и якорь, загремев цепью, ушел в чистую зеленую воду. Над островом господствовала вулканическая вершина. Над ней видны были столбы дыма. Доббс и старший помощник в маленькой шлюпке отправились на берег, чтобы, пока они в состоянии, возобновить запасы воды. Недалеко от берега они нашли источник и уже возвращались на судно, когда наткнулись на разрушенный храм. Капитан посмотрел на заросшие лианами стены храма и сказал:

– Похоже на Нан-Мадол.

– Простите, сэр? – отозвался старший помощник.

Капитан покачал головой.

– Неважно. Вернемся на корабль, пока еще можем ходить.

Вскоре после наступления темноты заболели помощники и сам капитан. С помощью Калеба капитан перетащил свой матрац на ют. Он велел новичку делать все, что в его силах.

Болезнь почему-то не тронула Калеба. Он ведрами носил на полубак воду, утоляя страшную жажду матросов, и присматривал за Доббсом и офицерами. Доббс попеременно то дрожал от холода, то обливался потом. Он потерял сознание, а очнувшись, увидел движущиеся по палубе факелы. Один из факелов приблизился, и его мерцающий свет упал на татуированное лицо мужчины, одного из десятка туземцев, вооруженных копьями и ножами, которые использовались для добычи ворвани.

– Привет! – сказал островитянин с выступающими скулами и длинными черными волосами.

– Ты говоришь по-английски? – с трудом спросил Доббс.

Тот поднял копье.

– Хороший гарпунер.

Доббс увидел луч надежды. Несмотря на свирепую внешность, этот человек был собратом-китобоем.

– Мои люди больны. Можешь помочь?

– Конечно, – сказал туземец. – У нас хорошее лечение. Поставим тебя на ноги. Ты из Нью-Бедфорда?

Доббс кивнул.

– Это плохо, – сказал туземец. – Люди из Нью-Бедфорда схватили меня. Я сбежал с корабля. Вернулся домой. – Он улыбнулся, показав острые зубы. – Не будет лечения. Мы видим, вас сжигает огненная болезнь.

Негромкий голос произнес:

– Как вы, капитан?

Из тени появился Калеб и стоял теперь на палубе, освещенной факелами.

Глаза предводителя туземцев расширились, и он произнес только одно слово:

– Атуа!

Капитан немного владел языками Океании и знал, что «атуа» означает «плохой призрак». Приподнявшись на локтях, Доббс сказал:

– Да, это мой атуа. Делай, что он говорит, или он проклянет и тебя, и весь этот остров.

Калеб понял, в чем дело, и поддержал обман.

Высоко подняв руку над головой ради пущего эффекта, он произнес:

– Бросьте оружие, или я использую свою силу.

Предводитель что-то сказал на своем языке, и островитяне побросали оружие на палубу.

– Вы действительно можете что-то сделать с огненной болезнью? – спросил капитан. – Вы знаете, как лечить? Помоги моим людям, или мой атуа рассердится.

Островитянин стоял в нерешительности, но все его сомнения рассеялись, когда Калеб снял шляпу и тропический бриз подхватил его шелковистые белые волосы. Предводитель отдал короткий приказ.

Капитан снова потерял сознание. Его сон был заполнен дикими видениями и ощущениями – он почувствовал прикосновение чего-то холодного и влажного и укол в грудь. Был день, когда он очнулся, и по палубе расхаживали матросы. Он видел голубое небо, поднятые паруса и белокрылых птиц, он слышал, как о борт бились волны.

Старший помощник заметил, что Доббс пытается сесть, и подошел с кружкой воды.

– Вам лучше, капитан?

– Да, – прохрипел капитан, глотая воду. Лихорадка прошла, и желудок был в порядке, если не считать страшного голода. – Помогите встать.

Капитан стоял на подгибающихся ногах, старший помощник поддерживал его. Судно рассекало океан. Острова не было видно.

– Давно мы в пути?

– Пять часов, – ответил помощник. – Лихорадка у людей кончилась. Сыпь прошла. Кок сварил суп, и мы снялись с якоря.

Капитан почувствовал зуд на груди и приподнял рубашку. Сыпь исчезла, ее сменило маленькое красное пятно и кружок воспаленной кожи в нескольких дюймах над пупком.

– А что с туземцами? – спросил Доббс.

– С какими туземцами? Мы не видели никаких туземцев.

Доббс покачал головой. Может, все это привиделось ему в бреду? Он попросил помощника позвать Калеба. Новичок поднялся на ют. Для защиты от солнца у него на голове была соломенная шляпа. Когда он увидел, что капитан пришел в себя, на его бледном морщинистом лице появилась улыбка.

– Что произошло прошлой ночью? – поинтересовался Доббс.

Калеб рассказал капитану, что, после того как Доббс потерял сознание, туземцы ушли с корабля, но быстро вернулись с деревянными корзинами, из которых исходило бледное голубое свечение. Туземцы переходили от человека к человеку. Калеб не видел, что они делали. Потом островитяне снова ушли. Вскоре после этого моряки начали приходить в себя. Капитан попросил Калеба помочь ему спуститься в каюту. Здесь он сел в кресло и открыл судовой журнал.

«Весьма необычное происшествие», – начал капитан. Хотя его руки еще дрожали, он записал все, что смог вспомнить. Потом с любовью посмотрел на миниатюрный портрет своей молодой красивой жены и закончил запись словами: «Возвращаемся домой!»

Фэйрхевен, Массачусетс, 1878 год

Дом с французской мансардой под крышей, известный жителям города как «Дом призрака», стоял поодаль от тихой улицы, в глубине, отгороженный березами с темной листвой. Длинную подъездную дорогу сторожили выбеленные челюсти кашалота, поставленные вертикально, так что их острые концы, встречаясь, образовывали готическую арку.

В золотой октябрьский день под китовыми челюстями стояли два мальчика, подзуживая один другого пройти по дороге и заглянуть в окна. Ни один из них не решался сделать первый шаг, и они все еще дразнили друг друга, когда к воротам подкатила блестящая черная карета.

На козлах сидел плотный мужчина; дорогой красновато-коричневый костюм и шляпа того же цвета не могли облагородить его разбойничий вид. Грубые черты сформировались под ударами противников, которым он противостоял в прошлом, в дни сражений за деньги. Годы не пощадили его, и всякий, кто взглянул бы на него, увидел кривой бесформенный нос, уши, похожие на капустные листья, глубоко посаженные глаза и покрытую рубцами кожу.

Мужчина наклонился вперед и посмотрел на мальчиков.

– Что вам здесь нужно, огольцы? – взревел он, как старый боевой бык, на которого был похож. – Небось нашкодить хотите.

– Нет, – сказал один мальчик, отведя глаза.

– Правда? – усмехнулся мужчина. – Ну, на вашем месте я бы здесь не околачивался. В этом доме живет призрак.

– Видишь, – произнес второй мальчик. – Я же говорил.

– Слушай своего друга. Призрак семи футов ростом. Руки как вилы, – принялся описывать мужчина, подпустив дрожи в голос. – Клыки у него такие, что он раскусит вас пополам и высосет кишки. – Он показал хлыстом на дом и разинул рот в притворном ужасе. – Он идет! Клянусь богом, он идет! Бегите! Бегите, если жизнь дорога!

Мальчики сорвались с места, как вспугнутые кролики, и мужчина захохотал. Он дернул вожжи, и лошади прошли в костяные ворота. Мужчина привязал лошадей перед входом в большой дом, похожий на восьмиугольный свадебный торт с красной и желтой глазурью. Все еще смеясь, он слез с козел, поднялся на крыльцо и известил о своем появлении ударами медного дверного молотка в форме китового хвоста.

Послышались шаги. Дверь отворилась, и на бледном лице открывшего появилась улыбка.

– Стрейтер, какая приятная неожиданность! – сказал Калеб Най.

– Я тоже рад тебя видеть, Калеб. Все время хотел заглянуть, но ты сам знаешь, каково это.

– Конечно, – ответил Калеб. Он посторонился. – Входи, входи.

За эти годы кожа Калеба стала еще бледнее. Возраст добавил морщин на коже, которая и так выглядела как пергамент, но, несмотря на преждевременную старость, Най сохранил мальчишескую улыбку и щенячье рвение, которые так нравились китобоям.

Он провел гостя в просторную библиотеку, уставленную высокими, от пола до потолка, шкафами. Стена, не занятая книгами о китобойном промысле, была увешана афишами с одним сюжетом – человек в челюстях кашалота.

Стрейтер подошел к одной особенно аляповатой. Художник не пожалел алой краски, изображая потоки крови, брызжущей из-под торчащего в туше кита острия.

– Мы в Филадельфии на этом шоу заработали кучу денег.

Калеб кивнул.

– Каждый вечер полные сборы благодаря твоему искусству.

– Я ничего бы не добился без своей звезды, – сказал Стрейтер, поворачиваясь.

– И я должен поблагодарить тебя за этот дом и за все, что у меня есть, – сказал Калеб.

Стрейтер улыбнулся, показывая щербатые зубы.

– Если и есть что-то, в чем я хорош, так это в умении устраивать представления. Едва взглянув на тебя, я сразу увидел обещание славы и богатства.

Их партнерство началось несколько вечеров спустя после прихода «Принцессы» в Нью-Бедфорд. Бочки с жиром выгрузили, и владельцы подсчитали доход и долю экипажа. Матросы, не обремененные семьями или подружками, шумной толпой отправились в прибрежные салуны, всегда готовые забрать с таким трудом заработанные деньги.

Калеб остался на корабле. Он был там, когда капитан вернулся и принес его жалованье. Доббс спросил, не хочет ли Калеб отправиться на ферму, навестить своих.

– Нет, – с печальной улыбкой сказал Калеб.

Капитан протянул юноше жалкую сумму, заработанную за год тяжелого труда в море.

– Разрешаю тебе оставаться на борту, пока судно снова не выйдет в море.

Спускаясь по трапу, капитан испытывал жалость к несчастному молодому человеку, но вскоре выбросил эти мысли из головы и стал думать о собственном многообещающем будущем.

Примерно в то же самое время, сидя в убогом баре в нескольких кварталах от китобойного судна, Стрейтер тоже размышлял о будущем, но гораздо более мрачном. Зазывала ярмарочных аттракционов был сломлен и почти разорен. Он отхлебывал эль из кружки, и тут в бар ворвались матросы с «Принцессы», чтобы напиваться с тем же азартом, с каким убивали китов. Стрейтер навострил уши и с интересом прослушал историю Калеба Ная, новичка, которого проглотил кит. Посетители бара громко выражали свое недоверие.

– А где сейчас ваш Иона? – закричал один из завсегдатаев, перекрывая общий шум.

– Сидит в темноте на китобое, – ответили ему. – Можешь сам убедиться.

– Единственное, что я хочу увидеть, – захохотал завсегдатай, – это еще одну кружку эля.

Стрейтер выскользнул из шумного бара в тишину ночи и пошел на берег. По трапу поднялся на освещенную фонарями палубу «Принцессы». Калеб стоял у поручня и смотрел на огни Нью-Бедфорда. Черты лица молодого человека были неразличимы, но, казалось, светились бледным светом. В Стрейтере встрепенулось чутье балаганщика.

– У меня есть к тебе предложение, – сказал Стрейтер молодому человеку. – Если примешь его, я сделаю тебя богатым.

Калеб выслушал предложение Стрейтера и оценил его возможности. Через несколько недель по всему Нью-Бедфорду висели афиши и плакаты, выполненные в стиле, типичном для цирка, с объявлением:

ПРОГЛОЧЕН КИТОМ

Живой Иона рассказывает свою историю

Стрейтер снял для первого представления зал – и был вынужден отказать сотням желающих. На протяжении двух часов Калеб, стоя перед движущейся диорамой с гарпуном в руке, рассказывал свою волнующую историю.

На деньги, заработанные Калебом в плавании, Стрейтер нанял художника, который довольно точно изобразил действие на длинном куске ткани шириной несколько футов. Холст освещался сзади; медленно разворачиваясь, он изображал Калеба в вельботе, нападение кита, фантастическую картину – ноги, торчащие из челюстей гигантского млекопитающего. Были также изображены экзотические острова, поросшие пальмами.

Представление развлекало публику в церквях и городах по всему Восточному побережью. Стрейтер продавал буклеты, в которых ради оживления истории изображались полуголые туземные девушки. Через несколько лет Стрейтер и Калеб отошли от дел; к этому времени они были богаты, как самые удачливые капитаны-китобои.

Стрейтер купил в Нью-Бедфорде дом, а Калеб – особняк, похожий на свадебный торт, в деревушке Фэйрхевен на другом берегу залива в городе китобоев. Из башенки на крыше он наблюдал за отплытием и возвращением китобоев. И редко появлялся на улице при свете дня.

Выходя из дома, он закрывал голову и лицо капюшоном.

Соседи прозвали его Призраком; однако они оберегали уединение своего доморощенного Ионы, потому что Калеб стал щедрым благотворителем: он использовал свое богатство на строительство для общины школы и библиотеки.

Хозяин провел Стрейтера в большую комнату, совершенно пустую, если не считать удобного вращающегося кресла в центре. Вдоль стен располагалась диорама из балагана. Сидя в кресле, можно было поворачиваться и видеть историю «живого Ионы» от начала до конца.

– Ну, что думаешь? – спросил Калеб друга.

Стрейтер покачал головой.

– Мне почти захотелось снова пуститься в дорогу с этим представлением.

– Давай поговорим об этом за стаканом вина, – сказал Калеб.

– Боюсь, у нас нет на это времени, – ответил Стрейтер. – Я к тебе с весточкой от Натана Доббса.

– Старшего сына капитана?

– Верно. Его отец умирает и хочет тебя видеть.

– Умирает! Не может быть! Ты сам говорил, что капитан здоров и силен, как молодой бычок.

– Его свалила не болезнь. На одной из его фабрик произошел несчастный случай. Упал ткацкий станок и раздавил ему ребра.

Со старческого лица Калеба сбежала последняя краска.

– Когда я могу его увидеть? – задал вопрос он.

– Надо ехать немедленно, – произнес Стрейтер. – Ему недолго осталось.

Калеб встал с кресла.

– Возьму пальто и шляпу.

* * *

Дорога к дому Доббса огибала Нью-Бедфордскую гавань и поднималась по Каунти-стрит. Подъездной путь и улица были уставлены экипажами. Натан Доббс встретил Калеба и Стрейтера у двери и поблагодарил за быстрый приезд. Он был высок и худощав, копия отца.

– С сожалением узнал о болезни вашего отца, – сказал Калеб. – Как капитан Доббс?

– Боюсь, он уже не жилец. Я отведу вас к нему.

В просторной гостиной и примыкающих к ней коридорах толпились десятеро детей капитана и его бесчисленные внуки. Когда вошел Натан Доббс в сопровождении Стрейтера и необычной фигуры в капюшоне, все замолчали. Натан пригласил Стрейтера располагаться поудобнее и отвел Калеба в комнату капитана.

Капитан Доббс лежал в кровати, возле него хлопотали жена и семейный врач. Они хотели, чтобы в комнате было темно, как диктовала тогдашняя медицинская практика, но капитан настоял на том, чтобы шторы раздернули и впустили солнце.

Луч медового осеннего солнца упал на морщинистое лицо умирающего. Хотя его львиная грива кое-где стала серебристо-серой, лицо выглядело моложе, чем можно было ожидать от человека шестидесяти с лишним лет. Но взгляд Доббса был отчужденным, далеким, словно он уже видел приближающуюся смерть. Жена капитана и врач отошли, Натан задержался у двери.

Доббс увидел гостя и сумел улыбнуться.

– Спасибо, что пришел, Калеб, – сказал капитан. Голос его, когда-то гремевший на корабле, превратился в хриплый шепот.

Калеб откинул капюшон.

– Вы сами сказали мне, чтобы я никогда не сомневался в приказах капитана.

– Да, – хрипло произнес Доббс. – А сейчас я дам тебе совет получше, новичок. Не суй нос не в свои дела. Я пытался поправить тяжелый ткацкий станок. И отскочил недостаточно проворно, когда он наклонился.

– Мне жаль, что вам не повезло, капитан.

– Не надо меня жалеть. У меня верная жена, красивые дети и внуки, которые понесут мое имя.

– Хотел бы я сказать то же самое, – с горечью ответил Калеб.

– Ты хорошо поступаешь, Калеб. Я знаю о твоей щедрости.

– Щедрость легко проявить, если не с кем разделить богатство.

– Ты делишься с соседями. И я слышал о твоей замечательной библиотеке по нашей прежней профессии.

– Я не пью и не курю. Мой единственный порок – книги. Профессия китобоя дала мне жизнь. И я стараюсь собрать все книги о нашем прежнем занятии.

Капитан закрыл глаза и как будто бы отключился, но спустя несколько мгновений его глаза снова открылись.

– Я хочу кое-чем поделиться с тобой.

Подошел сын капитана и протянул Калебу шкатулку красного дерева. Внутри лежал гроссбух. Калеб сразу узнал поблекший синий переплет.

– Судовой журнал «Принцессы», капитан?

– Да, и он твой, – ответил тот. – Для твоей большой библиотеки.

Калеб убрал руки.

– Я не могу взять это у вас, сэр.

– Выполняй приказ капитана, – буркнул Доббс. – Моя семья согласна, чтобы ты его получил. Я прав, Натан?

Сын капитана кивнул.

– Это и желание семьи, мистер Най. Мы не можем назвать более достойного человека.

Капитан неожиданно поднял руку и положил на журнал.

– Очень странно, – сказал он. – На том острове дикарей произошло что-то необыкновенное. И я до сего дня не знаю, дело это бога или дьявола.

Капитан закрыл глаза. Он дышал с трудом, из его горла вылетел сип. Он звал жену.

Натан мягко взял Калеба за руку и вывел его из комнаты. Снова поблагодарил за приезд, а потом сказал матери, что время отца пришло. Верная семья устремилась в комнату капитана, и Стрейтер с Калебом остались в гостиной одни.

– Умер? – спросил Стрейтер.

– Еще нет, но скоро.

Калеб показал Стрейтеру журнал.

– Я предпочел бы что-нибудь из состояния Доббса, – фыркнул Стрейтер.

– Для меня это сокровище, – сказал Калеб. – К тому же денег у тебя больше, чем ты сумеешь истратить за всю жизнь, друг мой.

– Тогда придется жить долго, – проговорил Стрейтер, посмотрев в сторону спальни.

Они вышли из дома и сели в карету Стрейтера. Калеб крепче прижал к себе журнал и унесся мыслями к далекому острову и его свирепым жителям, к своему маскараду, роли атуа, к болезни и странным голубым огням. Он бросил последний взгляд на дом и вспомнил слова умирающего капитана.

Доббс прав. Дело поистине странное.