– Я не верю ни одному твоему слову, Кейт. Ты, должно быть, все приукрасила, – Стефания содрогалась от смеха.

– Эй, смотри, поворот!

Машина, храбро запищав, с трудом пропустила автобус. Кейт этого даже не заметила.

– Клянусь тебе, Стефи. Все именно так и было. Он начал танцевать, как сумасшедший, поздравляя меня с моим грядущим замужеством и любуясь моим кольцом.

– Ох, ох, остановись. Я умираю! – она протерла глаза. – Кольцо действительно очень красивое, надо отдать должное его наблюдательности, – и она снова разразилась смехом.

– Подожди, я еще не закончила. Потом он остановился как вкопанный, пожелал мне удачи и просто припечатал меня своим поцелуем, а затем смылся! Последнее «прости» Саймона Дристолла. Что ты об этом думаешь?

– Я думаю, что ты очень интересно описываешь' этот поцелуй, гораздо интереснее, чем ты описывала Дэвида.

– Не будь смешной, он был совершенно невинным! Во всяком случае, не слишком усложненный, не то, что Дэвид.

– Ты хочешь сказать, что, помирившись с ним, ты устранила ссору, а не проблему, вызвавшую ее, не так ли?

– Да, я все еще чувствую свинцовый груз на сердце. Не знаю, Саймон сказал, что я должна доверять своим чувствам, но вопрос в том, что именно я чувствую?

– О, Саймон так сказал? Понятно, – Стефания снова рассмеялась.

Кейт было тяжело прощаться в аэропорту со Стефанией. Она надеялась, что Стефания встретится с Дэвидом, который ехал в Кингстон отдельно, так что обе были горько разочарованы тем, что он не появился до отлета Стефании в Лондон.

– Боже, я буду скучать по тебе. Спасибо за все, Стефи, – Кейт крепко обняла подругу.

То же самое могу сказать и тебе, подружка. Если будет туго, только позвони, а еще лучше – приезжай. И оставайся. Как бы я хотела, чтоб ты приняла то деловое предложение.

– Посмотрим, придется все обговорить еще раз с Дэвидом. Береги себя.

– Пока.

Последний раз они обнялись, и Стефания ушла Кейт опять с трудом сдержала слезы.

Полковник Харрингтон улыбался, что было большой редкостью для него. Он положил рапорт на стол перед собой и благожелательно сказал:

– Сработано здорово, Данн, очень здорово. Я должен вас от души поздравить.

– Спасибо, сэр, – Себастьян поигрывал карандашом.

– То, что вы нашли и сфотографировали Эрхардера, просто гениально. Как, черт возьми, вам это удалось? Со времен войны никому этого не удавалось сделать. Но самая большая удача – раскрытие имени, которым он пользуется все эти годы.

– В действительности это Джо надо благодарить. Когда Эрхардер появился в ресторане, Джо позвал меня. Он никак не мог поверить, что Эрхардером оказался тот самый джентльмен, который отдыхал там уже несколько лет, но когда он заметил шрам, который я описал ему, внутренний голос подсказал Джо не рисковать.

– Вы уверены, что Эрхардер не подозревает вас? Вы ведь открыто последовали за ним в клуб.

– Так точно. Если бы он узнал меня, я бы понял по его реакции, когда был у Джо. Я внимательно следил за ним. Мое прикрытие – девушка Кейт Соамс, была очаровательна. У него не было причин подозревать, что что-то не так, – Себастьян улыбнулся сам себе, вспомнив Кейт, слегка подвыпившую в тот вечер, и досаду Эрхардера, когда она повернулась и уставилась на него. Уже одно это должно было убедить Эрхардера в их непричастности.

– А что с тем человеком, которого вы заподозрили в слежке за лодкой? Об этом в рапорте ничего нет. Зачем Эрхардеру ставить наблюдение, если он вас не подозревает?

– Забудьте об этом. Оказалось, что он следил за Кейт Соамс. Он, как выяснилось, ее жених, некий Дэвид Рассел. Похоже, они поссорились и Рассел последовал за Кейт на остров без ее ведома, и следил за ней. Так что меня принимали за соперника.

– Понятно. Еще раз благодарю вас за проделанную работу. И не только за то, что вы подтвердили, что Эрхардер участвовал в Группе. Идентифицировав личность Густава Шваба, мы теперь сможем выйти на третьего, Антона Брехта.

– Я слежу за Швабом уже несколько лет, хотя он и пребывает в блаженном неведении относительно этого. Тони смеялся бы до колик. Мне было безумно приятно запечатлеть их рожи вместе с закадычным другом Эрхардером.

– Да, я хорошо вас понимаю. Долгожданная месть, – полковник Харрингтон встал, заканчивая разговор. – Спасибо еще раз, Данн. Я хорошо понимаю, как не хотелось вам принимать это задание. Но теперь мы наверняка знаем все, что касается Группы.

– Ах, об этом. Я, признаюсь, испытываю облегчение от того, что «Нет уголка в чужих полях, где уж навечно Англия».

Полковник улыбнулся.

– Если уж кто-нибудь и должен быть похоронен в чужих краях, я сомневаюсь, что это вы, Данн. Очень рад, что вы все еще помните слова Руперта Брука.

– Как я могу не помнить их, если вы твердили их нам годами?

– Подходящие слова для мужчин, занятых нашей работой. Как он любил говорить. «Думай о друге, и станешь мудрей». Отличные люди эти выпускники Кембриджа!

– В самом деле, – улыбнулся Себастьян, – у вас ведь много таких, не так ли, сэр? Полагаю, что теперь я могу вернуться к штатской жизни?

– Конечно, и благодарю вас. Теперь, когда мы знаем, где скрываются Эрхардер, Шваб и Брехт, мы можем кое-чего добиться. Герру Эрхардеру придется попотеть.

– Я счастлив, сэр, – он пожал старику руку. – До свидания, если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня найти.

– Да, знаю Какое счастье, что у вас такая гибкая работа. Данн? – добавил он вслед Себастьяну, повернувшемуся, чтобы уйти.

Себастьян остановился:

– Слушаю, сэр!

– Здорово вы загорели, – полковник усмехнулся.

– Не так-то просто было добиться этого, – он шагнул в сумерки.

Тротуар был темным от дождя, и тонкие ветви спящих деревьев чернели на фоне мрачного неба. Себастьян остановился и огляделся, тщательно проверяя улицу. Он думал, что уже навсегда потерял эту привычку.

– О, черт, – произнес он с усмешкой и ушел.

– Ты сделаешь это? – рычал Дэвид, в гневе меряя комнату шагами.

– Дэвид, успокойся. Я не сказала, что сделаю это, я сказала только, что думаю об этом. Ростерман и Марш спрашивали меня сегодня снова, им нужен немедленный ответ Мне надо уехать уже в этот унж-эвд.

– К черту, Кейт! Об этом не может быть и речи. Я думал, ты оставила эту глупую затею. Ты прекрасно знаешь, что летом я должен начать кампанию в Конгрессе и ты понадобишься мне! Это невозможно – уехать сейчас! Как можно даже рассматривать такую идею? В любом случае тебе придется бросить работу, когда мы поженимся, и можно сделать это прямо сейчас, – его лицо пылало гневом.

Кейт отвернулась и подошла к открытому окну. Теплый солнечный свет ударил в лицо, но она была холодна, как лед. Неожиданно Кейт поняла, что нужно делать. Все давно к этому шло. Странно, сейчас, когда наступил решающий момент, она чувствовала себя спокойной, почти бесстрастной. Как будто давным-давно приняла решение, сейчас должна только высказать его.

– Ну? – нетерпеливо сказал Дэвид.

Она подняла на него ясные глаза цвета надвигающегося шторма.

– Я не брошу свою работу, Дэвид, и мы не поженимся.

– Не будь ребенком, Кейти! Это смешной способ разрешать споры! А что произошло с тем, что мы называли компромиссом? – его голос поднялся до крика.

– Ничего не получится, Дэвид, мы оба сильно старались, но ни один из нас не счастлив.

– Ну, Кейти, у нас же до сих пор все было прекрасно! Не надо делать из мухи слона!

– Дэвид, я говорю совершенно серьезно. Мне кажется, пора расставить все по местам. Я приму предложение и поеду в Лондон. Будет только лучше, если мы не будем видеться какое-то время. Надеюсь, когда я вернусь, мы сможем быть друзьями.

Он побледнел, затем снова обрел контроль над собой.

– Ты шутишь? Ведь ты не собираешься порвать наши отношения? Кейти, пожалуйста, остановись на минуту, подумай. Не дай мимолетным чувствам овладеть собой. Это слишком важно.

Она очень спокойно сказала:

– Я давно думаю об этом, ты знаешь. Мне очень жаль, Дэвид, но все будет именно так. Я не изменю решения.

– Хорошо, поезжай в Лондон, если ты считаешь, что для тебя так важно, и мы поговорим, когда ты вернешься. Кейти, обдумай мое предложение, – морщины между его ртом и носом резко обозначились.

– Нет, на этот раз нет, – она посмотрела на свою руку и сняла обручальное кольцо. – Мне не следовало брать его обратно. Я была неправа, очень неправа. Думаю, ты предвидел, что все будет именно так, – она бережно отдала кольцо.

– Боже мой, я не могу поверить... Ты же знаешь, как твой отец хотел, чтобы мы поженились.

– Не втягивай в это отца. Это касается только тебя и меня. Только у нас с тобой все плохо, и никогда не будет хорошо. Мы слишком разные. Пожалуйста, постарайся понять, что это к лучшему.

– Никогда, – горько сказал он. – Делай как тебе лучше, но, Кейти, я никогда этого не пойму. Тебе стоит уйти сейчас, – он посмотрел в сторону, стараясь обрести контроль над собой.

Какую-то долю секунды Кейт колебалась, видя его боль, но потом слова, сказанные Саймоном несколько месяцев назад, всплыли в ее памяти: «Только будь правдивой сама с собой».

– До свидания, Дэвид. Мне действительно очень жаль, – она поцеловала его в щеку и ушла.

Ее отец жил в Вестчестерском графстве около Рая. Поездка была достаточно долгой, чтобы обдумать то, что она хотела сказать, но когда дом уже показался с дороги, она все еще не была готова к разговору.

Дом был по всем стандартам роскошный. Белый, массивный, украшенный колоннами, с двумя пристройками по бокам, в обрамлении вековых деревьев. Большой и консервативный, он был под стать ее отцу. Петер Соамс был солидный мужчина, с шапкой густых белых волос и с начальственным видом старого государственного мужа. Официально находясь на пенсии, он все еще председательствовал во многих комитетах и опубликовал три книги о международной политической стратегии, пользующейся успехом. Он был могущественным, деспотичным и раздражительным.

Отец думал, что Кейт поступила совершенно верно, обручившись с Дэвидом Расселом, и она заранее знала, что он не одобрит новость. Но, пожалуй, в первый раз ей это было действительно безразлично. Она нашла отца в саду позади дома, подрезающим любимые розы:

– Привет, папочка!

Он повернулся и уставился сквозь очки в черепаховой оправе, постоянно сидевшие на его носу:

– Кейти, какой сюрприз! Как ты, дорогая? Как Дэвид?

– Как раз об этом-то я и приехала рассказать, – Кейт села на теплую свежескошенную траву рядом с клумбой и терпеливо ждала.

– Передай, пожалуйста, мне те длинные ножницы, дорогая. Спасибо, – он дотянулся до дальних роз и стал срезать поникшие головки.

Через несколько минут напряженного молчания отец в конце концов заговорил:

– Что-то стряслось?

– Ну, в общем, не думаю, что тебе понравится то, что я должна сказать.

– Хм, я чувствую, что с тобой что-то произошло. Ну?

– Я раздумала выходить за него замуж.

Отец все всегда усложнял:

– Я полагаю, ты знаешь, что делаешь. У меня были большие виды на тебя и Дэвида. Войти в семью, образ жизни, которой ты хорошо знаешь, это прекрасно.

Большая алая головка розы упала на землю.

– Нет, папа, извини, но это не было бы прекрасно. Может, это была бы жизнь, которую я знаю, но совсем не та, которую я хочу, – Кейт перегнулась через бордюр и набрала горсть тяжелой, густой почвы.

– Что ты этим хочешь сказать? Ведь до сегодняшнего дня ты была достаточно счастлива, не так ли?

Чик – еще одна роза упала, увядающие лепестки коснулись мокрой земли.

– Да, конечно, была. Но не могла выбирать, как жить. Я никогда тебя не видела слишком много, и после смерти мамы больше времени проводила в школе или в Англии с Элизабет, чем с тобой. Во всяком случае, я совсем не создана для нескончаемых приемов и приобретении морщин от превосходного дипломатического поведения. Я все больше и больше стала беспокоиться, что моя жизнь до самого ее конца может быть похожей на это.

– Твоя мама чертовски хорошо справлялась со всем этим, – грубо сказал он.

– Я знаю, но я Кейт, твоя дочь, а не Сюзанна, твоя жена.

– Не дерзи, Кейти!

– Извини, папа, но это важно. Я знаю, ты всегда хотел, чтоб я была похожа на нее, но мы такие разные. Она была спокойной, уверенной в себе, такой аристократичной, если ты понимаешь, что я хочу этим сказать. Казалось, ее ничто не беспокоит, она всегда была безмятежной, даже умирая. Я любила ее и восхищалась ею, но я просто совсем другая, мне трудно было бы стать такой, даже если бы я очень старалась. Я бы сделала нашу жизнь кошмаром, если бы вышла замуж за Дэвида, – Кейт печально смотрела на спину отца А ведь действительно, подумала она с удивлением, он старался сделать из нее копию Сюзанны Как много времени прошло, пока она осознала это Но даже теперь она все еще сомневалась.

– Ну, Кейти, ты уже достаточно большая, чтобы иметь собственное мнение, и достаточно упрямая, чтобы отстаивать его. Поэтому я не думаю, что стоит продолжать эту тему. Я бы только потерял время. И каковы же твои планы? – он наконец повернулся и посмотрел на нее. Это было почти облегчением – взглянуть ему в лицо. И Кейт прямо встретила его укоризненный взгляд.

– Я решила принять предложение, полученное от фирмы. Собираюсь на несколько месяцев в Лондон.

– Ха, – хмыкнул отец, – возвращаешься в Лондон? Мне кажется, ты сбегаешь.

– Совсем нет. Я думаю над этим предложением уже с Рождества и решила, что не могу упустить такую возможность. Я уезжаю в воскресенье.

– Ну, ты в любом случае сделаешь, как хочешь, что бы я об этом ни думал, – он вернулся к своим розам. – Где тебя найти, если ты мне понадобишься? Твоя бабушка не очень-то здорова, знаешь ли.

Кейт хотела закричать, но вместо этого стиснула зубы.

– Я знаю, папа, и собираюсь на обратном пути заглянуть к ней, сомневаюсь только, что она узнает меня. В Лондоне я, скорее всего, остановлюсь у Стефании, а в Оксфорде – у Элизабет.

– Оксфорд? Что ты там будешь делать? Я думал, ты покончила с этими глупостями.

– Да, хотя вовсе не думаю, что это глупости. Там живет знаменитый торговец винами, знающий уйму вещей о портвейне, за сведениями о котором, в частности, меня и посылают. Помнишь моего друга Джеймса Ламберта?

– Если хочешь узнать о портвейне, почему не поехать в Португалию? Смешно ехать в Оксфорд.

– Да, папочка, – Кейт была терпелива, – но, видишь ли, я хочу изучить британский рынок. Большинство крупных фирм имеют британских хозяев. Потом я поеду во Францию, примерно на три недели Я оставлю адрес у Элизабет, и ты всегда при необходимости сможешь меня найти. Хорошо?

– Передай привет от меня Элизабет. Она прекрасная женщина и так много сделала для твоей матери.

– Для меня тоже, – Кейт встала. – Пора идти, надо успеть сделать перед отъездом миллион вещей, а я еще хочу навестить бабушку.

– Ну, хорошо, Кейти, полагаю, ты все еще раз обдумаешь. Ты всегда была слишком импульсивна, и можешь сделать ужасную ошибку.

– До свидания, папа, – Кейт поцеловала его в щеку, мягко сказала: – Я люблю тебя, – и направилась к дому.

– Как бы я хотел, черт возьми, чтоб ты не носила эти дурацкие голубые джинсы! – заревел отец вслед.

Кейт все еще переживала из-за разговора с отцом, когда подъехала к дому престарелых, поэтому несколько минут посидела в машине, стараясь собраться с мыслями. Так чертовски несправедливо, что отец никогда не пытался посмотреть на вещи ее глазами, и всегда все усложнял. Несмотря на то, что Кейт смогла устоять перед отцом, ей не было легче, и она снова почувствовала острое желание, чтобы мать была жива. Она бы выслушала ее в своей спокойной, понимающей манере. Ее бабушка была точно такой же, но, хотя дух все еще обитал в ее теле, разум уже куда-то унесся, и она не могла больше быть поддержкой. Кейт вздохнула и захлопнула дверцу машины.

– Мисс Джессоп, ваша внучка приехала навестить вас, – белый накрахмаленный халат зашелестел, когда сестра склонилась над старой хрупкой фигуркой в кровати. – Мисс Джессоп, Кейт приехала навестить вас.

Ответа не последовало, она выпрямилась и сказала:

– Я сожалею, дорогая, но ее ум слабеет, знаете ли. Я оставлю вас, может быть, если вы поговорите с ней, это поможет. Иногда это помогает.

– Спасибо, миссис Бикинс, – Кейт подождала, пока сестра выскользнет из комнаты, и присела на кровать, взяв бабушкину руку и поцеловав мягкую поблекшую щеку.

Кэролайн Джессоп, по рождению англичанка, была бабушкой Кейт со стороны матери, но по тому, как Петер Соамс любил ее, можно было подумать, что он ее сын. Он любил ее почти так, словно она была некой заменой умершей дочери. Ее муж Гай умер год назад, и она стала угасать прямо на глазах. Соамс нашел самый лучший дом престарелых из всех, имеющихся в наличии, и определил ее туда, со всеми мыслимыми и немыслимыми удобствами. Но она уже не могла оценить такое внимание, ускользая все дальше и дальше в добровольно избранную бездну.

– Привет, бабуля, – сказала Кейт бодро, Кэролайн открыла глаза, но Кейт не сумела понять, узнала ли ее бабушка.

– Это я, Кейт.

– Кейт? – спросила старушка, отсутствующе глядя на нее.

– Кейт, твоя внучка, – она вздохнула, поняв, что бабушка не узнала ее.

– Ребенок Сюзанны. Ты помнишь Сюзанну7 – Кэролайн грустно посмотрела на Кейт – Я никогда не забывала ее, ты знаешь. Моя Сюзанна всегда в моем сердце. Никто этого не понимает, – поблекшие глаза налились слезами, и она закрыла их, будто старалась сдержать слезы.

– Я знаю, я тоже скучаю по ней, – Кейт дотронулась до белых волос – Бабушка, слушай, я не выхожу замуж, а еду в Англию на несколько месяцев Я увижу Элизабет и передам от тебя приве.т Помнишь свою старую подругу Элизабет?

Глаза Кэролайн открылись и посмотрели на Кейт с удивительной ясностью:

– Элизабет, – прошептала она.

– Да, Элизабет Форрест.

Кэролайн неожиданно приподнялась на кровати и с неожиданной силой схватила руку Кейт.

– Сюзанне нельзя говорить об этом, Элизабет! – сказала она с чувством. – Ты должна поообещать мне держать удочерение в секрете! Никто никогда не должен узнать об этом!

– Бабушка? – Кейт была немного встревожена етрастыостыо Кэролайн.

– Обещай! – настаивала та.

– Да, да, конечно, я обещаю, – поспешно сказала Кейт. – Но что?..

– Отлично, ты верный друг, ты, конечно, будешь крестной ребенка, – Кэролайн откинулась на подушки. – Будет лучше, если ты сохранишь часы, – сказала она – Гораздо надежнее, на случай, если Гай найдет их. Возьми часы, спрячь их и храни, Элизабет. Никто не должен знать.

– Да, я сохраню их, не волнуйся.

– Это единственный выход. Ребенок никогда не должен узнать правду. Это было бы слишком опасно, – ее голос поблек и глаза закрылись.

Кейт была потрясена тем, что услышала. Она привыкла к бабушкиным старческим бессвязностям, но на этот раз бабушка была так встревожена. Ее мама – удочерена? Это невероятно! И что это было – о часах, об опасности? Что кроется за этим?

– Бабушка, пожалуйста, поговори со мной, – Молила Кейт, но ответа не последовало. Бабушка погрузилась в свой уединенный мир. Кейт посидела еще немного, но больше они уже не говорили, и, в конце концов, Кейт поцеловала ее и ушла, не чувствуя сил выбросить этот разговор из головы.

Такси остановилось около крошечного домика в конце улицы. Ранний утренний свет расцвечивал герань и элиссум, растущие с наружной стороны окон в низких белых ящиках. Кейт всегда считала, что дом Стефании – бабушкино наследство – выглядит, как игрушечный: голубой с белым, с крошечным садиком, разбитым по бокам лестницы. Кейт расплатилась с шофером в приподнятом настроении оттого, что снова держит в руках такие знакомые фунты и пенсы. Вытащив чемоданы из такси, она поднялась по ступенькам, неторопливо позвонила в дверь. Она услышала раскаты колокольчика и топот шагов по лестнице.

– Кейт! – воскликнула Стефания, открыв дверь. Она была облачена в старый голубой шерстяной халат. – Ты приехала! Почему не сообщила заранее? Не стой там, входи!

– Я так люблю видеть, как ты радуешься чему-нибудь неожиданно приятному! Это редко бывает, – девушка поставила чемоданы и крепко обняла Стефанию. – Места хватит?

– Конечно, ты надолго?

– Пока ветер не переменится, – ухмыльнулась Кейт.

– Боже, как я рада тебя видеть. Я приготовлю чай, а потом ты расскажешь о том, что случилось после того, как мы расстались в аэропорту, – Стефи устремилась на кухню.

– Самая большая новость – это то, что я свободная женщина, Стефи.

Стефания повернулась и изучающе посмотрела на Кейт.

– Разбитое сердце или счастливое избавление?

– Боюсь, что счастливое избавление. Никакого разбитого сердца, никаких сожалений.

– О, Кейт, давай ты примешь душ и переоденешься, а потом расскажешь все по порядку!

– Привести себя в порядок, это здорово, но с признаниями придется подождать до вечера. Мне надо в офис на Риджент-стрит.

– Но ведь сегодня воскресенье!

– Я знаю, об этом можно было догадаться по твоему виду, но они ждут меня на брифинг.

– Ну, тогда до обеда?

– Я не пропущу его ни за что на свете. Давай пойдем куда-нибудь и отпразднуем мой приезд!

Кейт успела сходить на встречу, распаковать чемоданы и даже три часа поспать перед обедом. Пробудившись от того, что свет за окном стал золотистым, и, чувствуя себя посвежевшей, она решила, что чего ей теперь действительно недостает, так это ванны. Она мокла в ванне так долго, что вода стала чуть теплой, и Кейт как раз раздумывала, не пора ли ей вылезать, как раздался требовательный стук в дверь.

– Вылезай сейчас же и впусти меня! Ты торчишь там по крайней мере час, – кричала Стефи.

– Наконец-то я дома, – подумала Кейт со счастливым вздохом.

– Какое странное ощущение, словно я никогда и не уезжала, – сказала Кейт. Они сидели за столиком своего любимого бистро, в пяти минутах ходьбы от дома. – Ты знаешь, ну просто как будто время остановилось.

– Ну, нет. Ты теперь совсем другая, не та, что уехала больше двух лет назад.

– Мудрее и старее, ты хочешь сказать?

– Пока не знаю. Расскажи, что случилось у вас с Дэвидом. Я целый день умираю от любопытства, – Стефания наполнила бокалы красным вином.

– О, я и забыла, какое превосходное мороженое у них здесь, – сказала Кейт, накладывая себе еще. – Боюсь, что это скучная история, – она начала рассказывать, что произошло после того, как они расстались со Стефанией в аэропорту.

– ...Так что, видишь ли, к тому моменту, как я объявила, что собираюсь поехать летом сюда и послать к черту все остальное, Дэвид был уже сыт по горло мной, а я сыта по горло нашими отношениями.

– И что же ты сделала? Опять потеряла выдержку и швырнула кольцо?

– Нет, можешь меня поздравить, я была поразительно спокойна, а кончилось все тем, что я отдала ему кольцо и ушла, ужасно холодная, собранная и благоразумная. Оказавшись на улице, я почувствовала, что могу взлететь от счастья, разве это не ужасно?

– А что в этом ужасного? – озадаченно спросила Стефания.

– Потому, что я была счастлива, разве не понятно? Я только что порвала с Дэвидом, человеком, которого собиралась любить, пока нас не разлучит смерть, а почувствовала себя так здорово!

– Я думаю, это прекрасно, Кейт! Ты очень странная, знаешь ли. Найдя в себе силы положить конец этим отношениям, ты выглядишь в сто раз счастливей, чем на Ямайке. Эти отношения, очевидно, тебя просто убивали, и ты опять хочешь быть несчастной! Я тебя не понимаю.

– Я тоже, но, послушай, забудь о Дэвиде Расселе. У меня для тебя есть действительно кое-что интересное, – и, наклонившись, с мерцающими глазами, она пересказала разговор с Кэролайн Джессоп в доме престарелых.

В следующий уик-энд Кейт поездом поехала в Ридинг, где Элизабет Форрест встретила ее на станции и отвезла в свой дом в Хенли.

Это был второй дом Кейт, и она любила его. Построенный на реке Темзе, он стоял вот уже три века, из них два столетия он принадлежал семье Элизабет. Элизабет была единственным ребенком в семье, так и не была выдана замуж. И хотя она была ровесницей Кэролайн Джессоп и ей шел восемьдесят второй год, она сохранила здоровье и живость, которые бабушка Кейт утратила. Высокая, стройная женщина, она носила юбки из твида, прочные туфли и неизменную нить жемчуга. Кейт просто обожала Элизабет.

– Как прелестно видеть тебя, дорогая, и как неожиданно! – сказала Элизабет за чаем, передавая Кейт домашние лепешки и густой клубничный джем. Потом, как-то по-омашнему, произнесла:

– Почему бы тебе не рассказать мне обо всем?– и устроилась поудобнее со своей чашкой чая.

Кейт так и сделала, с легкостью рассказав о прошедших двух годах. Она всегда считала, что Элизабет можно рассказать абсолютно обо всем. Элизабет редко прерывала ее, и рисковала высказывать собственное мнение только тогда, когда ее об этом спрашивали. Когда Кейт умолкла, Элизабет сказала только:

– Как это интересно!

– Я хочу научиться разбираться в себе, Элизабет.

– Со временем ты научишься, дорогая. Предоставь всему идти своим чередом, и, ради бога, не волнуйся за отца! Он всегда был чересчур деловым, как мне кажется.

– Элизабет... – Кейт колебалась, не зная, с чего начать, и решила сразу перейти к самой сути:

– Я знаю, это будет звучать очень странно, но я должна кое о чем спросить тебя.

– Конечно, Кейт. О чем?

– Ты – моя бабушка?

Насколько Кейт помнила, впервые Элизабет Вотеряла самообладание.

– Твоя бабушка? Какая необычная мысль! Как ты до этого додумалась?

И снова Кейт рассказала о том эпизоде с Кэролайн. Элизабет молчала, пока Кейт рассказывала, и ничего не сказала, когда Кейт смолкла, но выражение ее лица было необычайно обеспокоенным. Подумав немного, она спросила:

– Может, ты объяснишь, почему из этой истории следует, что я твоя бабушка?

Кейт вспыхнула, чувствуя себя ужасно глупой.

– Ну, мы со Стефанией пытались найти какое-то объяснение, и если эта история правдива, то наиболее вероятным нам показалось, что поскольку вы с бабушкой были такими близкими подругами и ты никогда не была замужем, то... – она поколебалась секунду, а потом быстро закончила. – Ну, если ты родила незаконного ребенка, то наиболее благоразумным было бы отдать его лучшей подруге, которая была бездетной. Я думала, что, может быть, поэтому мою мать послали учиться в Англию, и ты приглядывала за ней на каникулах, а затем приглядывала за мной все эти годы после ее смерти.

– Моя дорогая Кейт, твою маму послали учиться в школу в женский колледж в Челтенхэм, потому что ее мать была англичанкой и хотела, чтоб она была воспитана в таком духе. Так как я была крестной Сюзанны, естественно, я за ней присматривала. А что касается тебя, то после смерти твоей матери некому было позаботиться о тебе. Что знал твой отец о двенадцатилетних девочках? Кроме того, ты была моей крестной внучкой и всегда очень нравилась мне, хотя временами я и не понимаю, почему.

– О, дорогая, – сказала Кейт, улыбаясь, – я вижу, что неверно все истолковала. Извини, если обидела тебя, но это так интересно звучало.

– Воображение, как всегда, далеко тебя завело. И я совсем не обижена, наоборот, весьма польщена, что ты вообразила столь романтическую любовную историю. Однако меня огорчает, что дорогая Кэролайн в столь плохом состоянии. Это так трагично, когда разум покидает человека. Выпьешь еще чаю, Кейт? Потом, думаю, мы могли бы побродить по саду, хочу показать тебе мои розы. Весна была очень влажной и поздней, но, похоже, что лето, наконец, пришло.

Сад окружал дом со всех сторон, а лужок, сбегающий к реке, обрамляли кусты всех размеров, форм и цветов. Все вокруг было бережно возделано в соответствии со вкусами и представлениями Элизабет о садоводстве. Там росли дюжины деревьев, включая каштаны и кусты боярышника, яблони и груши в пышном цвету. Это был настоящий шедевр, о котором Элизабет заботилась со всем пылом своей души, как заботилась о детях, если бы они у нее были. Здесь цвели пионы, ночные фиалки, люпин, наперстянка и чуткие белые аквилегии. Безукоризненные клумбы окружали группы звездчатых цветов. Там и сям высились восточные маки, слегка освещенные поздним солнцем, их красные короны слегка качались на хрупких стеблях под легким ветерком. Грядка с клубникой клубилась белоснежным цветением, клематисы, с лепестками цвета слоновой кости и маслено-желтыми сердцевинками, в изобилии карабкались по низкой каменной стене, отделяющей сад от огорода.

– Ну, вот и розы, дорогая, – Элизабет тростью указала на цветник. – Я посадила их после твоего последнего приезда, и они очень хорошо прижились. По-моему, они придают саду некоторый колорит, не правда ли?

Она посадила по ряду с каждой стороны тропинки, ведущей к реке, чередуя кусты белых и розовых цветов.

– О, Элизабет, они прекрасны! Немного похожи на камелии.

Цветов было очень много, и они были душистыми, с нежными сморщенными лепестками и желтыми сердцевинками.

– Да, я улавливаю сходство, но в отличие от камелий, они будут цвести все лето, а осенью листья станут золотыми. Это так эффектно!

– Придется рассказать папе, он будет так завидовать!

– Я была бы очень этому рада! – сказала Элизабет. – Я срежу тебе несколько штук завтра, чтоб ты отвезла их в Лондон. А теперь расскажи-ка о твоей подружке Стефании. Что она делает, кроме того, что помогает тебе обратить меня в твою бабушку? Эта девушка всегда отличалась оригинальным складом ума, несмотря на простоватую внешность.

– Она все еще на телевизионной студии пишет сценарии, но теперь более свободна, ведь она уже сделала себе имя! Сомневаюсь, что Стефи надолго останется в студии.

Элизабет приготовила роскошный воскресный обед. Сначала подала барашка в густом соусе, розового от сока, окруженного хрустящими жареными картофелинами и маленькими головками капусты из собственного сада. За ним последовал пирог из ревеня и горячий шоколад. Убрав посуду и оставив ее отмокать, они перешли в гостиную пить кофе.

– Элизабет, все было замечательно! В последний раз я ела такой обед, когда была здесь! Как хорошо, что я не могу остаться на чай, а то бы я просто выкатилась отсюда.

– Кейт, дорогая, – Элизабет как-то странно смотрела на девушку.

– Что такое? Что случилось? – Кейт в тревоге отставила чашку.

– Нет, нет, не волнуйся. Думаю, кое-что я все же должна тебе сказать.

– Да, конечно. Ты слушала меня достаточно долго. Теперь твоя очередь.

– Это не так просто. Видишь ли, дорогая, у меня есть кое-что, что принадлежит тебе. Надеюсь, ты поймешь, почему я не говорила об этом раньше.

Кейт была сбита с толку.

– Не могу представить, о чем ты. Элизабет не ответила. Она встала и подошла к портрету, висящему над каминной доской. Она сняла картину со стены, открыла сейф, находящийся за ней, вынула маленький сверток, завернутый в носовой платок, и протянула Кейт.

– Это принадлежало твоей матери.

Кейт осторожно развернула ткань и вынула круглый кожаный футляр, внутри которого оказался еще один футляр из чистого серебра, а в гнезде его лежали часы. Позолоченный корпус обрамлялся римскими цифрами, а в центре были выгравированы две белки. Стрелки из голубой стали остановились, вероятно, около сорока лет тому назад на десяти минутах третьего. Часы были невероятно красивыми.

– Это часы, о которых говорила бабушка? – мягко спросила Кейт.

Элизабет кивнула. Кейт почувствовала, как стучит ее сердце. Она не могла разобрать надпись.

– Чьими они были, Элизабет?

– Я не знаю. Думаю, пора рассказать историю, о которой я молчала с 1944 года. Я не твоя бабушка, Кейт, но Кэролайн Джессоп тоже не бабушка тебе.

– Нет? Тогда кто? – Кейт выглядела растерянной.

– Не знаю. Но расскажу тебе то, что смогу, – она села напротив Кейт и сложила руки на коленях, как бы успокаивая саму себя. Затем начала рассказ.

– Кэролайн и я росли вместе, мы были лучшими подругами. Перед тем, как разразиться войне, американец по имени Гай Джессоп, очень состоятельный промышленник, все чаще и чаще стал приезжать в Англию. Позже мы узнали, что он был секретным эмиссаром Рузвельта и имел какие-то дела с разведывательными службами. Они с Кэролайн полюбили друг друга и поженились в 1937 году. Кэролайн и Гай больше всего на свете хотели иметь ребенка, и хотя доктора не советовали, в конце концов, с огромным трудом, Кэролайн забеременела в 1943. К тому времени ей было тридцать восемь и беременность была трудной, поэтому Гай послал ее жить ко мне. Она не хотела расставаться с мужем и приехала только ради ребенка, которого так отчаянно желала. Однажды ночью во время особенно сильного налета у Кэролайн начались роды, но из-за бомб, падающих рядом, не было никакой возможности доставить ее в больницу. К счастью, Гай был здесь, так как это был уик-энд. Мы соорудили что-то вроде кровати в подвале, и после ужасных мучений Кэролайн родила дочь. Младенца успели только назвать Сюзанной в честь матери Кэролайн, и он умер. Естественно, Кэролайн была в ужасном состоянии. Она знала, что никогда больше не сможет родить. После случившегося Гай поднялся в гостиную и провел там несколько часов. Вернувшись, он объявил, что решил пока никому не говорить о рождении и смерти ребенка. Он сказал, что хочет, чтобы Кэролайн немного поправилась перед тем, как принимать многочисленные соболезнования. Он сам похоронил ребенка. Я думала, что все это было очень странно, но что я могла сказать? Двумя днями позже истинная причина отсрочки стала понятной. Гай уехал в Лондон, но неожиданно вернулся. Он заперся с Кэролайн в спальне больше чем на час, и я слышала, как Кэролайн плачет. Но когда Гай вышел из комнаты, все было спокойно. Он усадил меня здесь, в комнате, и сказал, что из Франции через Сопротивление привезена недавно осиротевшая новорожденная девочка. Она должна прибыть сюда на следующий день, и они с Кэролайн решили сделать ее своей дочерью. Никто никогда не должен был знать, что это была не их Сюзанна. Ребенок был доставлен в картонной коробке мужчиной на велосипеде. Я никогда больше его не видела. Все, что у нее было, состояло из рубашки, рваного одеяла и часов, которые ты держишь в руках. Кэролайн сразу же полюбила девочку, и хотя она всегда горевала по умершей дочери, маленькая девочка стала ей родной. Она потребовала от меня клятвы, что я сохраню тайну, и отдала эти часы. Она сказала, что не хочет, чтобы Гай знал о них. Если бы он знал, то избавился бы от них. Ничто не должно было связывать младенца с прошлым. Каким было это прошлое, не знаю. Кэролайн и Гай знали, но все равно бы не сказали. По-видимому, они чувствовали, что могла возникнуть какая-то опасность. Во всяком случае, Кэролайн, сентиментальная, как всегда, не могла вынести, чтобы вещь, принадлежащая ее ребенку, была выброшена. Поэтому я и спрятала часы. Естественно, никто не сомневался в том, что это был их ребенок. Мы никогда не возвращались к этому. Они забрали девочку в Америку, когда кончилась война. Она была твоей матерью, Кейт.

Кейт сидела совершенно неподвижно, пытаясь осмыслить услышанную историю. В конце концов она только покачала головой.

– Боже мой, Элизабет, кто-нибудь еще знал правду?

– Нет, даже твоя мать не знала.

– Тогда почему же ты решила сказать мне?

– Наверно, потому, что ты пришла ко мне с этим. Я не могла солгать тебе. Ты должна понять, что я поклялась Кэролайн никогда не говорить об этом, и унесла бы тайну в могилу, если бы не твои вопросы. Со вчерашнего дня это беспокоило меня и продолжало бы беспокоить. Я не могла позволить тебе находиться под неверным впечатлением и думать, что я твоя бабушка, – Элизабет сухо усмехнулась. – Но я, конечно, понимаю, как ты могла прийти к этому заключению. Всякий раз, когда ты хочешь чего-нибудь, ты уподобляешься собаке с костью. Значительно разумнее сказать тебе об этом сейчас, нежели позволить замучить меня этой историей до смерти. Теперь, когда Гай и Сюзанна умерли, а Кэролайн уже почти ушла от нас, эта история никому не принесет вреда. Однако, думаю, следует хранить ее в секрете.

– Спасибо, Элизабет.

– Я сделала то, что считаю нужным, и, должна сказать, испытала большое облегчение: сбросить эту ношу с моей души после стольких лет. Я думаю, что ты имеешь полное право знать правду о своем происхождении.

– Да, немного трудно привыкнуть к этому Интересно, кто же были настоящие родители Сюзанны, на кого они были похожи? Как забавно, ведь дедушка всегда внушал мне, как много значит происхождение. Оказывается, что у меня нет и капли крови Джессопов, и он всегда знал об этом!

– Не глупи, малышка, они всегда любили тебя и твою мать так, будто вы были их плотью и кровью. Вы принесли в их жизнь такое счастье, которого иначе они никогда бы не имели.

– Да, я понимаю это и, конечно, люблю бабушку как родную, и с этим уже ничего не поделаешь. Но это не то, что я имела в виду. Я думаю... думаю, что хотела бы попытаться выяснить, кем были мои настоящие бабушка и дедушка. Даже если оставить эту немыслимую историю и вспомнить дедушкины слова: «кровь всегда себя покажет». Я просто хочу знать, чего же мне ожидать. Ты думаешь, это можно выяснить после стольких лет?

– Я не знаю, но ты всегда можешь попробовать, если захочешь.

– Ты не думаешь, что это может принести неприятности, если я начну докапываться до правды?

– Не думаю, что это возможно, после стольких лет. Вероятно, это было связано с войной. Я предполагала, что Сюзанна могла быть еврейкой. Тогда для нее было опасно оставаться во Франции в то ужасное время.

– Да, возможно, но если в Англии она была в безопасности, то к чему такая секретность?

– Я действительно не знаю, дорогая. Но не забывай, что Гай работал в одном из департаментов разведки. Возможно, каналы, по которым эвакуировали Сюзанну, должны были храниться в высшем секрете? Сомневаюсь, что мы когда-либо узнаем об этом. Ты должна помнить, Кейт, что она была сиротой, значит, твои бабушка и дедушка давно умерли. Не хочу, чтоб ты разочаровывалась, если ничего не узнаешь. Боюсь, рассказала все, что знала.

Кейт посмотрела на часы, лежащие на ее ладони.

– Я всегда могу начать с них.