Томас считал гостиную своей любовницы слишком женственной — даже для жилища дамы — и слишком заставленной безделушками. Ничего не подозревающий гость мог бы впасть в ступор при виде столь откровенной демонстрации вкуса или… безвкусицы. В этом небольшом пространстве было трудно двигаться из-за нагромождения выставленных напоказ вещей: пышных бархатных занавесей, изобилия статуэток и бронзы на шифоньере, многочисленных подставок для ног и шкатулок с принадлежностями для шитья, разбросанных на полу. Не говоря уже о том, что у него в глазах рябило от пестроты кричаще ярких красно-зелено-золотых цветастых обоев.

К счастью, его уязвленным чувствам не пришлось долго страдать от этой дисгармонии. Через несколько минут после его прибытия в комнату впорхнула мисс Грейс Хауэлл. Это была красивая женщина — маленькая, светловолосая, с орехово-карими глазами и соблазнительной фигурой. Сегодня на ней было бледно-зеленое шифоновое платье с вызывающе дерзким декольте, позволяющим видеть плечи и дающим возможность заглянуть за вырез.

— Гм-м, Армстронг, ты так хорош, что тебя впору съесть, — проговорила она низким знойным голосом.

Обхватив рукой его шею, она притянула его к себе, собираясь поцеловать. Он не видел ее уже две недели, и то, как ее язык нырнул в его рот и принялся заигрывать с его языком, переплетаясь с ним в долгом и страстном поцелуе, означало, что в этот вечер удовлетворить ее будет нелегко.

Томас позволил себе роскошь отдаться этому поцелую, но, когда ее пальчики принялись шарить по застежке его панталон, он нежно, но решительно отстранил ее.

— Не хочу, чтобы кто-нибудь из твоих слуг застал меня за этим занятием в твоей гостиной, — пробормотал он хрипло.

Ослепив его кокетливым взглядом карих глаз, полных томления, Грейс захлопала ресницами и спросила:

— Тогда что мы здесь делаем?

Она взяла его за руку, повернулась на каблуках и повела по узкому коридору, а потом вверх по лестнице.

Томас оценил покачивание ее роскошных бедер. Достигнув спальни, они направились прямо к кровати под пологом. Г рейс упала на нее и быстрым движением руки притянула его к себе.

Их губы встретились, жадные и ненасытные, влажные языки требовательно переплелись. Мгновенно их одежда оказалась разбросанной по ковру. Грейс в своей страсти действительно оказалась ненасытной. Она сжала его ягодицы и громко застонала, когда он вошел в нее.

Томасу последние две недели тоже показались долгими. Он ласкал ее возбужденные отвердевшие соски и ловил губами ее тихие стоны. Голова Грейс металась по подушке, когда он снова и снова овладевал ею. Она вскрикнула, испытав пик наслаждения, и ее пронзительный крик эхом отразился от стен, а тело снова и снова содрогалось в конвульсиях страсти.

Насытившись ею, Томас отодвинулся от обмякшего тела Грейс и лег на спину. Грудь его равномерно поднималась и опускалась, он наслаждался отдохновением и покоем. Уголком глаза он видел, как Грейс медленно повернулась на бок, лицом к нему, и томным жестом провела рукой по его груди. Ей хотелось ласк, он же, удовлетворенный, жаждал одного — оказаться в одиночестве в собственной постели.

И тут в его голове с кристальной ясностью зазвучал язвительный голос леди Амелии, объявлявшей всем, находившимся в пределах слышимости, что он, Томас, слишком самовлюбленный, чтобы думать о чьем-то удовольствии, кроме своего собственного. И, слыша ее голос, звучавший в его мозгу, он, вместо того чтобы вскочить с постели, одеться и отправиться домой, как намеревался сделать, неохотно позволил любовнице ласкать себя.

— Ты останешься на ночь? — промурлыкала она удовлетворенным голоском.

— Не могу. Завтра я отправляюсь в Девон, — сказал он, поворачивая голову на подушке, чтобы видеть ее лицо. — Это еще одна причина, почему я явился: чтобы сообщить тебе об этом лично.

На мгновение ее рука замерла над его пупком, и Томас понял, что совершил ошибку.

Грейс села и выпрямилась так стремительно, что ее пышные груди качнулись и ударили ее по ребрам.

— Ты уезжаешь в Девон?

Томас подавил дрожь, вызванную пронзительностью ее голоса. Господи! Ну почему бы ему было просто не отправить ей записку?

Он тоже принял сидячее положение и провел рукой по волосам.

— В самом начале наших отношений я говорил тебе, что это время года я обычно провожу дома и занимаюсь делами.

Но его слова не достигли цели. Следующие несколько минут Томас вполуха слушал жалобы Грейс на то, что в последние месяцы его визиты к ней становились все реже и реже, что она чувствует себя заброшенной. Эта чертова кукла говорила не как любовница, а как жена. Но он никак не мог взять в толк, чем она могла быть недовольна. Он поселил ее в прекрасном доме в модной части Лондона. Каждый месяц выделял ей кругленькую сумму на обеспечение ее комфорта, открыл счет на ее имя в лучших магазинах города. У нее было полно драгоценностей, и он сопровождал ее в лучшие по эту сторону Атлантики места развлечений. Чего еще она могла желать? Ну, возможно, ей хотелось, чтобы он проводил с ней больше времени, но Томас не имел намерения потрафлять ей в этом, а она не имела права этого требовать.

— Ты предпочитаешь, чтобы мои визиты к тебе вообще кончились? — спросил он усталым тоном светского человека, при этом бросив на нее выразительный взгляд, говоривший о том, что он в нескольких минутах от того, чтобы порвать с ней.

Грейс тут жё прекратила свои причитания, и лицо ее приняло сокрушенное выражение — она явно приняла к сведению его предупреждение. Она принялась умиротворять его ласками и попыталась пробудить к жизни его боевое копье, как только они снова упали на кровать.

Томас перехватил ее руку и поднес к губам. Сейчас у него не было желания открывать новый раунд любовных игр. В его мысли снова вторглась Амелия Бертрам.

Возможно, Клейборо удалось добиться ее привязанности, но вряд ли барон оказался способен пробудить в ней хоть малую толику страсти. А мог бы он, Томас, не отличающийся ни сдержанностью, ни терпением, а также обладающий незаурядной гордостью, совершить подобный подвиг? Мог бы он заставить ее пожелать его, а тем паче томиться по нему, по его прикосновениям, поцелуям и всему тому, к чему она выказывала столь явное презрение? Хватило бы его актерских способностей на то, чтобы сыграть роль джентльмена, охваченного страстью?

Ответ был однозначный: нет. Ему предстояло отточить свое мастерство как можно скорее, чтобы его план увенчался успехом.

— Если не считать моего титула, богатства и внешности, что еще привлекательного ты нашла во мне? — спросил бы.

Все эти достоинства девчонка отмела бы, с презрительным видом вздернув подбородок. Но ведь, кроме всего этого, ему есть что предложить женщине. Разве нет?

Он чувствовал пристальный взгляд Грейс и повернул голову, чтобы лучше видеть ее. Приподнял бровь.

Молчание Грейс заставило его повторить свой вопрос.

— Не в моей власти управлять подобными вещами, поэтому я попытаюсь не оскорбляться тем, что ты не торопишься с ответом.

— Не в этом дело, дорогой. Просто я сочла твой вопрос странным, — ответила она с улыбкой, и вокруг ее глаз веером разошлись крохотные морщинки. — Не пытайся убедить меня, что усомнился в собственном обаянии.

— Но ты так и не ответила на мой вопрос.

Высвободив свою руку из его, она принялась игриво теребить волосы у него на груди.

— Ты воплощенный вызов, а женщины любят, когда им бросают вызов. В тайне каждой женщине было бы лестно подмять под себя такого человека, как ты.

Она поцеловала его в грудь и, повернувшись к нему лицом, потерлась щекой о руно волос на его груди — подобно тому как ластится кошка, требуя ласки.

— К тому же женщинам нравится, чтобы их покоряли. Особенно если это мужчина, умеющий доставить женщине удовольствие.

Последовал второй поцелуй. На этот раз в живот.

— А ты, мой дорогой, точно знаешь, как это сделать. К тому же ты еще очень щедр. Никто из моих бывших покровителей никогда и не думал о таких вещах, как день рождения или праздники.

Томас знал, что она имеет в виду рубиновую подвеску, подаренную им на ее день рождения несколько недель назад.

— И каким внимательным ты можешь быть, когда захочешь!

И невнимательным тоже, если вздумается, но он знал, что она не произнесет этого вслух, по крайней мере сегодня вечером.

Но будет ли этих качеств достаточно, чтобы разбудить такую холодную рыбу, как леди Амелия Бертрам? Он никогда не пытался, да, впрочем, у него и не было надобности, соблазнять женщин. В Англии на молодых, богатых и достаточно привлекательных светских джентльменов женщины обычно набрасывались сами.

— А почему ты спрашиваешь? — поинтересовалась Грейс, и рука ее оказалась в дюйме от волос на его груди, где они сначала расходились, образуя фигуру, напоминающую наконечник стрелы, а потом снова начинали густо расти.

— Может быть, меня заинтересовало, удерживает ли тебя со мной что-то, кроме денег.

На этот раз он позволил ее пальцам поглаживать его твердеющий жезл долгими плавными касаниями одаренных рук. Под этими ласками наслаждение нарастало и усиливалось.

Грейс скользнула вниз: по его телу, взяла в рот его жезл и принялась энергично водить языком вокруг чувствительного кончика. Несколькими секундами позже она подняла голову и посмотрела на него глазами, затуманенными страстью. Губы ее изогнулись в обольстительной улыбке, а рука продолжала ласкать его разбухшее естество.

— Вот это-то и удерживает меня при тебе.

Томас с тихим стоном откинул голову назад, и все разумные и связные мысли улетучились у него из головы.