— Ты был слеп? — спросила Астрид.

Зарек не ответил. Он поверить не мог, что позволил этим словам выскользнуть. Об этом он никогда ни с кем не говорил, даже с Джессом. Только Ашерон знал секрет Темного Охотника и, слава богам, хранил его в тайне.

Не желая сегодня возвращаться в прошлое и ощущать боль, поджидающую его там, Зарек вышел из комнаты и вернулся к себе, где закрыл дверь, чтобы переждать снежную бурю в одиночестве.

По крайней мере, так не нужно было волноваться о том, что кто-то может предать или причинить боль.

Но, пока он сидел в кресле, не призраки прошлого преследовали его. Это был аромат роз, дерева и чистые светло-голубые глаза девушки.

Подушечки пальцев хранили ощущение холодной нежной щеки. Ее влажных спутанных волос, обрамляющих женственные манящие черты.

Женщина, которая не пугалась его прикосновений и не кривилась от отвращения. Она была потрясающей и удивительной. Если бы он был кем-то другим — то, возможно, вернулся бы в комнату, где она сидела с волком, и рассмешил ее. Но Зарек не знал, как это делается. Он мог распознать юмор, еще лучше дело обстояло с иронией, но шутить, вызывая улыбки других, не умел. Особенно, в случае с женщинами.

Никогда раньше его это не беспокоило.

Сегодня все изменилось.

— Ты вынесла приговор?

Раздавшийся в голове голос Артемиды заставил Астрид вздрогнуть. С тех пор, как Зарека принесли к ней, богиня каждую ночь доставала девушку одним и тем же вопросом — снова и снова, пока та не начинала чувствовать себя Жанной Д’Арк, которую преследуют голоса.

— Еще нет, Арти. Он только что проснулся.

— Почему ты так копаешься? Пока он жив, Ашерон находится на грани, а я определенно ненавижу, когда он волнуется. Осуди его уже, в конце концов.

— Почему ты так хочешь смерти Зарека?

Повисла тишина. Сначала Астрид подумала, что Артемида покинула ее, поэтому удивилась, услышав ответ:

— Ашерон не любит, когда кто-то страдает. Особенно, если это его Темный Охотник. Пока живет Зарек, Ашерону плохо, а я, чтобы он там себе не думал, не хочу, чтобы ему было больно.

Астрид и понятия не имела, что Артемида может произнести подобные слова. Никто не сказал бы, что она способна на доброту, сострадание или готова думать о ком-то, кроме себя самой.

— Ты любишь Ашерона?

Ответ Артемиды прозвучал резко:

— Ашерон — не твоя забота. Только Зарек. И я клянусь, что если Ашерон из-за всего этого станет относиться ко мне хоть чуточку хуже, ты очень об этом пожалеешь.

Враждебный угрожающий тон заставил Астрид напрячься. Чтобы причинить ей боль, одной Артемиды будет явно недостаточно и, если богиня хочет драки, лучше бы ей основательно приготовиться. Возможно, ее работа больше не приносит удовольствия, но Астрид серьезно к ней относится и никто, особенно Артемида, не сможет угрозами добиться преждевременного вердикта.

— А тебе не кажется, что если я слишком поспешно осужу Зарека, Ашерон разозлится и потребует повторного суда? — Артемида выругалась. — Кроме того, ты пообещала Ашерону не вмешиваться, Артемида. Ты заставила его поклясться, что он не будет пытаться связаться со мной и повлиять на мое решение, и все же продолжаешь сама делать это. Как, по-твоему, он отреагирует, если я все ему расскажу?

— Отлично, — бросила Артемида, — Я не побеспокою тебя снова. Но уже сделай это, в конце концов!

Оставшись, наконец, в одиночестве, Астрид сидела в комнате и обдумывала свои следующие действия, пытаясь найти способ подтолкнуть Зарека к новому срыву и большей жестокости.

Он направил свою ярость на дом, но не на нее. Саша напал на него, но, хотя Темный Охотник и ранил волка, тот нанес ему куда больше повреждений. Между ними была честная драка, и Зарек не пытался отомстить Саше за нападение. Он сбросил с себя волка, а потом оставил его в покое.

Вместо того чтобы навредить Саше, Зарек наполнил его миску водой.

Самым худшим преступлением Темного Охотника на данный момент была агрессивность и аура опасности, окружающая его. И все же, он продолжал делать вещи, абсолютно не сочетающиеся с его грубостью.

Здравый смысл подсказывал сделать так, как просит Артемида: признать его виновным и сбежать. Какое-то внутреннее чувство убеждало подождать. До тех пор, пока он не направит свой гнев на нее или Сашу, она будет продолжать. Но, если хоть однажды это случится — Астрид сразу же захлопнет за собой дверь, а Зарек станет тостом.

«Невиновных мужчин не бывает…»

Астрид устало вздохнула. Так она сказала своей сестре Атти в последний раз, когда они разговаривали. И какая-то часть ее действительно верила в это. Ни разу за свою жизнь девушка не оправдала подсудимого. Каждый из них лгал.

Все стремились обмануть ее.

Некоторые хотели подкупить.

Некоторые — убежать.

Кто-то пытался избить.

Один пошел на убийство.

Ей было интересно, в какую категорию попадет Зарек.

Глубоко вздохнув для смелости, Астрид поднялась и направилась в свою комнату, чтобы покопаться в вещах, которые в человеческом облике носил Саша.

— Что ты делаешь? — спросил присоединившийся волк.

— Зареку нужна одежда, — ответила она вслух, не подумав.

Саша слегка прикусил зубами ее руку и носом затолкал свои вещи обратно в корзину в нижней части шкафа.

— У него есть и своя. Это принадлежит мне.

Астрид снова вытянула одежду.

— Да ладно тебе, Саша, побудь милым хоть немного. У него нет больше одежды, а то, что на нем — порвано.

— Ну и?

Она рылась среди его рубашек и брюк, жалея о том, что ничего не видит.

— Ты же сам жаловался, что не намерен смотреть на голого мужчину. Я думала, ты хочешь, чтобы на нем хоть что-то было надето.

— А еще я жалуюсь на то, что мне приходится мочиться на улице и есть из миски, однако что-то ты не торопишься позволить мне использовать туалет или столовые принадлежности, когда он рядом.

Астрид покачала головой.

— Ты остановишься или нет? Ворчишь, как старуха.

Девушка вытащила толстый свитер.

— Нет, — зарычал Саша, — Только не темно-красный. Это мой любимый.

— Саша, клянусь, ты жутко испорченный!

— А это мой свитер, положи его обратно.

Астрид встала, чтобы отнести его Зареку.

Саша шел за ней и ныл всю дорогу.

— Я куплю тебе новый, — пообещала девушка.

— Я не хочу новый. Я хочу этот!

— Он не испортит его.

— Испортит. Ты только взгляни на его вещи. Они в ужасном состоянии. И я не хочу, чтобы он своим телом касался моей одежды. Он отравит ее.

— Господи, Саша, когда ты уже повзрослеешь? Тебе четыреста лет, а ты все еще ведешь себя, как несмышленый щенок. У него же нет блох, в конце концов.

— Нет, есть!

Астрид бросила рассерженный взгляд на свои ноги, где чувствовала его прикосновение. Он уцепился за свитер зубами и вырвал из рук.

— Саша, — громко закричала она и побежала за ним. — Отдай мне этот свитер, иначе я тебя кастрирую, клянусь.

Волк носился по дому. Астрид изо всех сил пыталась его догнать, полагаясь на свою память.

Кто-то передвинул кофейный столик. Она со свистом втянула воздух, ударившись ногой об угол, и потеряла равновесие. Девушка вытянула руки, пытаясь ухватиться, но почувствовала, как крышка стола наклонилась, сдвинувшись под ее весом.

Стеклянная столешница отлетела в сторону, вещи посыпались на пол.

Что-то ударило ее по голове, что-то разбилось.

Астрид замерла, боясь сделать шаг. Она не знала, что именно разбилось, но звук нельзя было спутать ни с чем. Где это стекло?

С колотящимся от страха сердцем, девушка проклинала свою слепоту. Она не смела двинуться, чтобы не порезаться.

— Саша? — позвала она.

Он не ответил.

— Не шевелись, — от командного голоса Зарека по спине побежали мурашки.

В следующее мгновение две сильные руки с ужасающей легкостью подняли ее с пола. Зарек прижал девушку к гибкому и твердому, как камень телу. Телу, на котором от каждого движения играли мускулы, когда он нес ее из комнаты.

Астрид обвила руками широкие, мужественные плечи, напрягшиеся от ее прикосновений. Дыхание Зарека опаляло лицо девушки, заставляя все тело таять.

— Зарек? — неуверенно спросила она.

— В этом доме есть еще кто-то, о ком мне следует знать, способный нести тебя?

Астрид пропустила саркастичное замечание мимо ушей. Зарек отнес ее в кухню и усадил на стул. Она тут же начала скучать по жару его тела. В груди появилась незнакомая, странная боль, которую девушка не ожидала и не понимала.

— Спасибо, — тихо поблагодарила она.

Зарек не ответил, и Астрид услышала, как он уходит.

Через несколько минут он вернулся и сбросил что-то в мусорное ведро.

— Я не знаю, что ты сделала Скуби, — произнес Темный Охотник практически нормальным тоном, — но он лежит в углу на свитере и рычит на меня.

Астрид подавила желание рассмеяться.

— Он плохо себя ведет.

— Да, только там, откуда я родом, мы колотим тех, кто плохо себя ведет.

Его слова, выдающие скрываемые чувства, заставили девушку нахмуриться.

— Иногда понимание действует лучше, чем наказание.

— А иногда нет.

— Может быть, — прошептала Астрид.

Зарек включил воду в раковине. По звукам было похоже, что он снова моет руки.

Странно, но, казалось, он часто это делает.

— Я собрал все стекло, которое смог найти, — донесся сквозь шум воды голос Зарека, — но хрустальная ваза, которая стояла на столе, сильно разбилась. Возможно, тебе стоит несколько дней походить в обуви.

Астрид была неожиданно тронута его действиями и предупреждением. Она поднялась со стула и подошла к нему. Девушка не могла видеть Зарека, но чувствовала. Ощущала силу и жар его тела.

Они посылали дрожь по телу, наполняя желанием и жаждой.

Какая-то незнакомая часть ее до боли хотела протянуть руку и коснуться гладкой, смуглой кожи, которая дразнила ее обещанием примитивной страсти. Даже теперь она помнила, как выглядит его кожа. Как играет на ней свет.

Астрид хотелось притянуть губы Темного Охотника к своим и почувствовать его вкус. Проверить, может ли Зарек быть нежным. Или он будет грубым и яростным?

Астрид должны были бы шокировать подобные мысли. Как судья она не должна была испытывать подобного любопытства, но, как женщина, она не могла ничего с этим поделать.

Много времени прошло с тех пор, как она испытывала желание. Где-то глубоко внутри скрывалась та часть, которая отчаянно жаждала найти в нем ту доброту, в которую верил Ашерон. Это было чувство, которого она тоже не испытывала веками.

Неизвестно, есть ли она вообще эта доброта.

— Как ты узнал, что мне нужна помощь?

— Я услышал, как разбилось стекло, и понял, что ты в ловушке.

Астрид улыбнулась.

— Это было очень мило с твоей стороны.

Ее охватило чувство, что он пристально смотрит на нее. От этой мысли ей стало жарко. Грудь напряглась.

— Поверь, принцесса, я совсем не милый.

Нет, милым он не был. Он был резким. Вспыльчивым и до странного притягательным. Как дикий зверь, которого хочется приручить.

Как будто кто-то мог бы приручить такого, как он.

— Я пыталась найти тебе что-нибудь из одежды, — мягко произнесла Астрид, пытаясь вернуть контроль над телом, которое, казалось, совсем перестало прислушиваться к здравому смыслу. — В моем шкафу есть еще свитера, можешь взять, если хочешь.

Зарек фыркнул, выключил воду и оторвал бумажное полотенце, чтобы вытереть руки.

— Твоя одежда вряд ли мне подойдет, принцесса.

Астрид рассмеялась.

— Это не мое. Они принадлежат моему другу.

Когда она была так близко, Зарек не мог дышать. Ему нужно было лишь немного наклониться, и он смог бы поцеловать эти приоткрытые губы.

Протянув руку, он коснулся бы ее.

Больше всего Зарека пугало то, насколько сильно ему хотелось дотронуться до девушки. Прижаться к ней телом и почувствовать, как мягкие изгибы касаются его по-мужски твердых линий. Зарек не мог вспомнить, хотел ли он вообще кого-нибудь так сильно.

Он закрыл глаза, и сознание опалило огнем, когда Темный Охотник представил их обоих обнаженными. Представил, как усаживает ее на столешницу перед собой, чтобы свести с ума. Скользит внутри нее, пока ноги не подкашиваются от усталости. Пока не становится больно двигаться.

Зарек мечтал ощутить тепло кожи Астрид, касающейся его. Ее дыхание на своем теле.

Но больше всего ему хотелось почувствовать ее запах на коже. Узнать, как бывает, когда спишь с женщиной, которая не боится и не презирает тебя.

За прошедшие века он ни разу не трахал женщину, которой не заплатил бы. А большую часть времени у него не было даже и этого.

Он так долго был один…

— И где этот твой друг? — спросил Зарек, и горло неожиданно сжалось при мысли о другом мужчине рядом с ней. Так не должно было быть, но он ощущал боль.

Саша забежал в комнату, уставился на них и гавкнул.

— Мой друг погиб, — ответила Астрид без колебаний.

Зарек приподнял бровь.

— Как погиб?

— М-м, он подхватил парвовирус.

— Разве это не собачья болезнь?

— Да, это была такая трагедия.

— Эй, — сказал Саша, — я обиделся.

— Веди себя прилично, иначе этот вирус точно у тебя появится.

Зарек отошел от нее.

— Скучаешь по нему?

Девушка бросила взгляд туда, откуда слышался лай.

— Не очень. Он был занозой в одном месте.

— Ну, подожди. Я тебе покажу занозу, нимфа.

Астрид подавила улыбку.

— Так тебе нужна одежда? — спросила девушка.

— Конечно.

Она провела его в комнату.

— Ты такая злюка, — фыркнул Саша. — Ну, подожди. Я тебе это припомню. Помнишь то одеяло, которое тебе так нравится? Можешь забыть о нем. А, и на твоем месте, я бы больше не одевал тапочки.

Астрид оставила его слова без внимания.

Зарек молча зашел в ее комнату, выдержанную в теплых розовых тонах. Она была женственной и нежной. Но аромат в воздухе заставил его сжаться.

Розы и древесный дым.

Комната пахла Астрид.

От этого аромата плоть Зарека до боли затвердела. Член уперся в тугую молнию, моля его прекратить просто глядеть и сделать хоть что-нибудь.

Против его воли, взгляд Зарека упал на кровать. Он легко мог представить ее спящей. Губы приоткрыты, обнаженное тело расслаблено…Бледно-розовые простыни, прикрывающие ноги…

— Вот, смотри.

Зареку пришлось перевести взгляд с кровати на шкаф.

Она отошла, чтобы он смог достать мужские вещи, аккуратной стопкой сложенные в плетеной корзине для белья.

— Можешь взять все, что захочешь.

Если ему когда-либо и приходилось слышать весомые заявления — это было одно из них. Проблема заключалась в том, что желаемое находилось явно не в корзине.

Поэтому Зарек поблагодарил девушку и вытащил черный свитер и серую водолазку, которые подходили ему по размеру.

— Я пойду в комнату — переоденусь, — сказал он, удивляясь сам себе. Ей было все равно — останется он в комнате или уйдет. В любом случае, она не сможет его увидеть.

Дома Зарек постоянно ходил полуголым.

Но так цивилизованные люди не поступают, правда, ведь?

С каких это пор ты цивилизованный?

Получалось, что с этих.

Саша облаял Зарека, когда тот выходил, а потом забежал в комнату, чтобы повторить процедуру с Астрид.

— Тихо, Саша, — предупредила девушка. — Или пойдешь спать в гараж.

Не обращая на них внимания, Зарек направился к себе, чтобы переодеться в чистую одежду.

Он захлопнул дверь и отложил вещи в сторону. Его охватило очень странное чувство. Из-за одежды, которую Астрид предложила ему. Приюта.

Постели.

Еды.

Темный Охотник оглядел элегантную, богато обставленную комнату. Здесь он чувствовал себя потерянным. Неуверенным в себе. Никогда раньше он не испытывал подобного.

Здесь Зарек чувствовал себя человеком.

Более того, он ощущал, что его присутствие желанно. Такого у него не было даже с Шэрон.

Как и все, кого он знал веками, Шэрон делала лишь то, за что Зарек платил. Ни больше, ни меньше. Каждый раз, встречаясь с ней, он чувствовал себя вмешивающимся в чужую жизнь.

Шэрон держалась официально и сдержанно, особенно после того, как он проигнорировал ее намеки. Зарек всегда ощущал, что какая-то ее часть боится его. Та часть, что пристально наблюдала за ним, всякий раз когда рядом оказывалась дочь, будто ожидая, что он нападет на них или что-то в этом роде.

Это обижало Зарека, но с другой стороны, он настолько привык к оскорблениям, что просто отмахивался от них.

Но с Астрид он этого не чувствовал.

Она относилась к нему, как если бы он был нормальным. С ней Зарек с легкостью мог забыть, что таковым не является.

Зарек быстро переоделся и вернулся в комнату, где на диване сидела Астрид и читала книгу, написанную на Брайле. Саша лежал у ее ног. Волк приподнял голову и серые глаза уставились на Темного Охотника с выражением, которое скорее всего означало ненависть.

Зарек, захвативший маленький нож с кухни, взял еще одно полено.

— Так как у тебя в питомцах оказался волк? — Спросил он, сев ближе к камину, чтобы бросать стружку в огонь.

Зарек не знал, зачем заговорил с ней. Обычно в подобном случае он не стал бы тратить на это время, и все же, сейчас ему была удивительно интересна ее жизнь.

Астрид потянулась, чтобы погладить волка.

— Я не совсем уверена, как все это получилось. Я нашла его раненым, также как и тебя, принесла его в дом и выходила. С тех пор он со мной.

— Удивлен, что он позволил тебе приручить себя.

Девушка улыбнулась.

— Я тоже. Поверь, это было нелегко.

Зарек некоторое время обдумывал ее слова.

— Надо запастись терпением. Сперва сядь вон там, поодаль, на траву…

Астрид приоткрыла рот от шока, когда Зарек продолжил цитировать один из ее любимых моментов. Она поразилась бы меньше, швырни он в нее чем-нибудь.

— Ты знаешь «Маленького принца»?

— Читал пару раз.

Должно быть намного больше, если мог цитировать настолько безошибочно. Астрид вновь потянулась к Саше, чтобы взглянуть на Темного Охотника.

Зарек сидел сбоку от нее и строгал. Пламя камина играло в полночных глазах. Черный свитер обтягивал тело и, несмотря на темную щетину, покрывающую лицо, девушка вновь поразилась его красоте.

Когда он работал, в нем проявлялась какая-то мягкость. Поэтичная изящность, не соответствующая циничному изгибу рта. Смертельно опасной ауре, облегающей тело сильнее, чем черные джинсы.

— Люблю эту книгу. — Тихо произнесла девушка. — Она всегда была одной из моих любимых.

Зарек не ответил. Он просто сидел, осторожно сжимая в руках кусок дерева, пока его пальцы грациозно скользили по нему. Впервые воздух вокруг него казался не таким темным. Не таким опасным.

Она не назвала бы Зарека абсолютно спокойным, но он уже был не таким мрачным.

— Ты читал ее в детстве? — спросила Астрид.

— Нет, — тихо ответил Зарек.

Девушка склонила голову, наблюдая за его работой.

Он замер, и повернулся, нахмурившись.

Астрид отпустила Сашу и села ровно.

Зарек, не шевелясь, наблюдал за ней и ее псом. Происходило нечто странное: каждый его инстинкт кричал об этом. Он уставился на Сашу.

Если бы он не знал лучше…

Но с чего бы оборотню жить на Аляске со слепой женщиной? Магнитные поля здесь сильно влияли бы как на Аркадиан, так и на Катагарию: электроны в воздухе разрушают их магию, не давая удерживать форму.

Нет, это было невозможно.

И все же…

Зарек перевел взгляд с этой пары на небольшие часы на каминной полке. Было почти четыре утра. Совсем рано для него, но не для обычных людей.

— Ты всегда ложишься так поздно, принцесса?

— Иногда.

— Разве тебе не нужно вставать на работу?

— Нет. Я живу на деньги моей семьи. А ты, Прекрасный Принц?

Рука Зарека соскользнула, когда он услышал ее слова. Семейные деньги. Она была еще более богата, чем он думал.

— Должно быть, здорово, когда не нужно работать.

Астрид услышала горечь в словах мужчины.

— Ты не любишь тех, у кого есть деньги. Так ведь?

— У меня нет предрассудков по отношению к кому-либо, принцесса. Я всех ненавижу одинаково.

Это она о нем слышала. По словам Артемиды, он был самым грубым, вульгарным и отвратительным ничтожеством, которого Арти когда-либо знала.

Подобный комментарий от Королевы Грубости говорил о многом.

— Ты не ответил на мой вопрос, Зарек. Чем ты зарабатываешь на жизнь?

— То одним, то другим.

— Одним и другим, значит. То есть ты — бродяга?

— Если я скажу «да», ты вышвырнешь меня?

Несмотря на то, что его тон был ровным и бесстрастным, девушка почувствовала, как он ждет ее ответа. Какая-то его часть хотела, чтобы она сделала это. Эта часть ждала подобной реакции.

— Нет, Зарек, я же говорила. Тебе здесь рады.

Зарек прекратил строгать и уставился на пламя. Слова Астрид заставили его задрожать. Темный Охотник смотрел на огонь, а видел лицо девушки. Ее мелодичный голос отражался в сердце, которое он давно похоронил. Никто и никогда не был ему рад.

— Я мог бы убить тебя, и никто не узнал бы.

— Ты собираешься убить меня, Зарек?

Зарек вздрогнул, когда его охватили воспоминания. Он видел себя, бродящего среди тел в своей разрушенной деревне. Шеи, истекающие кровью и горящие дома…

Он должен был защищать их.

А вместо этого всех убил.

И даже не знал, почему. Он ничего не помнил, кроме ярости, завладевшей им. Жажды крови и мести.

— Надеюсь, что нет, принцесса, — прошептал Зарек.

Он встал и вернулся в свою комнату, заперев дверь.

Темный Охотник лишь надеялся, что и она поступит точно также.

Несколько часов спустя Астрид прислушивалась к прерывистому дыханию Зарека, охваченного беспокойным сном. В доме, отдыхающем от его ярости, стояла тишина. Воздух избавился от ауры злобы, и все казалось спокойным, мирным, за исключением мужчины, пойманного в сети мучительного кошмара.

Девушка смертельно устала, но спать не хотела. Слишком много вопросов терзало разум.

Как бы она хотела поговорить с Ашероном о Зареке и спросить, что достойное спасения он видел в нем. Но Артемида согласилась на суд при условии: Ашерон будет держаться в стороне, не делая ничего, что могло бы изменить или поколебать мнение Астрид. Если нимфа попытается поговорить с Ашероном, Артемида прервет испытания и сразу же убьет Зарека.

Нужно было искать другой способ узнать что-либо о своем госте.

Астрид взглянула на Сашу, который спал на ее кровати в волчьей форме. Они были знакомы несколько веков. Он был всего лишь щенком, когда его патрия согласилась поддержать египетскую богиню Баст в схватке против Артемиды.

Когда война между богинями закончилась, Артемида потребовала суда над теми, кто сражался против нее. Сводная сестра Астрид Лера решила, что все они виновны, за исключением Саши, который был слишком молод, чтобы отвечать за предательство других.

Его собственная стая сразу же отвернулась от него, решив, что он предал их, чтобы получить шанс на спасение, несмотря на то, что ему едва исполнилось четырнадцать. В мире Катагарии животным инстинктам и правилам подчинялись беспрекословно. Стая — неделимое целое и каждого, кто нес в себе хоть какую-то угрозу, уничтожали, даже если это был один из своих.

Им почти удалось убить его. Но, к счастью, Астрид нашла и вылечила его. Несмотря на абсолютную ненависть к Олимпийцам, Саша всегда относился к ней с терпимостью, если не с привязанностью.

Он мог оставить ее в любую минуту, но идти было некуда. Аркадианцы мечтали увидеть его мертвым, потому что когда-то он сражался вместе с Убийцами Катагарии против богов, а сами Убийцы хотели того же, потому что считали его предателем.

Его жизнь висела на волоске даже сейчас.

А тогда, он был диким и боялся, что свои же собственные люди разорвут его на части.

Поэтому несколько веков назад, они заключили альянс, от которого выиграли оба. Астрид не давала другим убить его, когда Саша был щенком, а он был ее спутником, когда она оказывалась слепа.

Через некоторое время они стали друзьями, и теперь Саша оставался с ней из чувства преданности.

Его магия, как члена Катагарии, была намного сильнее ее собственной, и он часто пользовался своими силами по просьбе девушки.

Она подумала об этом сейчас.

Катагария могли путешествовать во времени…

Но только с ограничениями. Нет, ей нужно было нечто, гарантирующее возвращение до того, как проснется Зарек.

В такие времена, она мечтала быть богиней, а не нимфой. У богов были силы, чтобы…

Астрид улыбнулась пришедшей в голову идее.

— М’Адок, — мягко позвала она, вызывая одного из Онерои. Они были божествами сновидений, которые владели Фантозисом — сумеречным миром между сознательным и безсознательным.

Девушка ощутила, как воздух вокруг нее задрожал от невидимой, мощной энергии, возникающей всякий раз, когда появлялся кто-то из Онерои.

Она знала из собственного опыта, что по сравнению с М’Адоком и его более чем двухметровым ростом, кажется карликом. Даже сейчас, когда она его не видела, девушка точно представляла, как он выглядит. Длинные черные волосы были настолько темными, что практически не отражали свет, а бледно-голубые глаза казались почти бесцветными и мерцали.

Также как и весь его род, он был настолько прекрасным, что глядеть на него было тяжело.

— Маленькая кузина. — Произнес М’Адок. Его голос был пронизывающе соблазнительным, но лишенным эмоций, поскольку Онерои было запрещено испытывать какие-либо чувства. — Давно не виделись. По меньшей мере, лет триста-четыреста.

Девушка кивнула.

— Я была занята.

М’Адок потянулся, касаясь ее руки, чтобы Астрид знала, где он стоит.

— Что ты хотела?

— Ты знаешь Темного Охотника Зарека?

Онерои часто были целителями Темных Охотников, излечивая и тело, и разум. Охотников создавали из тех, кому пришлось перенести жестокость или насилие, поэтому Ловцов Снов закрепляли за новичками, чтобы вылечить разум, дать возможность жить, не причиняя вреда другим.

Когда Темный Охотник приходил в норму, Ловец затем просто следил за ним, помогая вылечить тело, когда это требовалось. Вот почему Темные Охотники испытывали непреодолимую тягу ко сну, будучи ранеными. Онерои эффективно действовали лишь во сне.

— Я знаю о нем.

Астрид ждала объяснений, но, когда он не продолжил, спросила сама:

— Что ты знаешь?

— Ему невозможно помочь, так что никто из моего народа не приближается к нему.

Девушка никогда о таком не слышала.

— Вообще?

— Иногда навещают Скоти , но они лишь забирают часть его ярости для себя. Она настолько сильна, что даже они не могут долго выдержать ее и им приходится уйти.

Астрид была поражена. Скоти мало, чем отличались от демонов. Братья и сестры Онерои, они питались человеческими эмоциями и использовали людей, чтобы получить возможность чувствовать снова. Неконтролируемый Скотос был необычайно опасен, потому что легко мог убить человека, к которому приходил.

Вместо того чтобы успокоить Зарека, такие визиты лишь усиливали его безумие.

— Почему он такой? Что питает его ярость?

— А почему это так важно для тебя? — Спросил М’Адок. — Мне сказали, что он приговорен к смерти.

— Я пообещала Ашерону, что сначала буду судить его. Он умрет только, если я так скажу.

— Тогда избавь себя от неприятностей и признай его виновным.

Почему все так желали смерти Зарека. Она не могла понять этой враждебности по отношению к нему. Неудивительно, что он вел себя подобным образом.

Он вообще когда-либо кому-нибудь нравился?

Никогда за всю вечность М’Адок не говорил настолько жестоких слов.

— Это на тебя непохоже.

Астрид услышала прерывистый вздох, когда на ее плече сжалась рука.

— Нельзя спасти бешеную собаку, Астрид. Для всех, в том числе и для собаки, будет лучше, если ее убить.

— Лучше быть Тенью, чем жить? Ты сошел с ума?

— В случае с Зареком — это так.

Она была в ужасе.

— Если бы это было правдой, Ашерон пожалел бы его и не просил о суде.

— Ашерон не хочет убивать его, потому что это было бы очень похоже на убийство самого себя.

Она обдумывала его слова некоторое время.

— Что ты имеешь в виду? Они абсолютно непохожи.

У нее было чувство, что М’Адок пытается прощупать ее разум.

— У Ашерона и Зарека много общего. Большинство людей не могут увидеть или понять этого. Я думаю, Ашерон считает, что если Зарека нельзя спасти, то и его тоже.

— Спасти от чего?

— От самого себя. У них обоих есть склонность выбирать свою собственную боль, только вот правильно это сделать они не могут.

Услышав эти слова, Астрид ощутила нечто странное. Крошечный укол боли. Что-то, чего она давно не чувствовала. Ей было больно за них обоих.

Но больше всего ее душа страдала из-за Зарека.

— Как они выбирают свою боль?

М’Адок не ответил. Но, с другой стороны, он частенько так делал. Иметь дело с божествами сновидений было чуть проще, чем с оракулами, но

ненамного.

— М’Адок, покажи мне, почему все отвернулись от Зарека.

— Я не думаю, что ты хочешь…

— Покажи мне, — настаивала девушка. Ей нужно было знать, и глубоко внутри она подозревала, что это было гораздо меньше связано с работой, чем ей хотелось думать. Это желание… больше личное, чем профессиональное.

Его голос был абсолютно лишен эмоций.

— Это против правил.

— Каким бы ни было наказание, я его вынесу. А теперь — покажи. Пожалуйста.

М’Адок усадил ее на кровать.

Астрид легла и позволила Ловцу погрузить себя в сон. Было несколько сывороток, которые они использовали, чтобы заставить кого-то ощутить дремоту, а иногда использовали туман Винка, мелкого божества сна.

Онерои, также как и другие боги, часто использовали Винка и его туман, чтобы контролировать людей. Однако, независимо от того, какой метод они выбирали — эффект сказывался практически мгновенно.

Астрид не была уверена, что использовал М’Адок, но, едва закрыв глаза, ощутила, как ее уносит во владения Морфея.

Там она могла видеть, даже когда судила. Вот почему ей всегда нравились сны во время выполнения обязанностей.

М’Адок появился рядом. Его мужественная красота в этом мире еще сильнее бросалась в глаза.

— Ты уверена?

Астрид кивнула.

М’Адок провел ее через несколько дверей в зале Фантозиса. Здесь каллитехнис или мастер сновидений мог перемещаться по снам любого человека. Они могли путешествовать в прошлое, будущее и такие измерения, о которых люди даже помыслить не в состоянии.

М’Адок потянулся к двери и остановился.

— Ему снится прошлое.

— Я хочу это увидеть.

Он колебался, словно сражаясь сам с собой. Наконец, Ловец открыл дверь.

Астрид пошла вперед. Она и М’Адок держались в отдалении — на достаточном расстоянии, чтобы никто не смог их увидеть или почувствовать.

Не то, чтобы это было необходимо, но девушка хотела убедиться, что не вмешается в сон Зарека.

Люди могли видеть Онерои или Скоти во сне лишь тогда, когда те позволяли, однако Астрид не была уверена, что она, нимфа, будет невидимой.

Девушка огляделась.

Больше всего ее поразило, насколько живым был сон. Большинство людей видят лишь нечеткие наброски. Но этот был кристально ясным, таким же реальным, как и мир, который Астрид оставила позади.

Она увидела трех мальчиков в древнеримском атриуме.

Разного возраста — от четырех до восьми, с палками в руках, они смеялись и кричали:

— Жри, жри, жри…

Четвертый мальчик, лет двенадцати, пробежал мимо нее. У него были поразительные черные волосы, голубые глаза и он сильно походил на того мужчину, которого она видела глазами Саши.

— Это Зарек?

М’Адок покачал головой.

— Это его сводный брат — Мариус.

Мариус подбежал к остальным.

— Он не хочет, Мариус, — пожаловался другой мальчик, прежде чем ударить своей палкой кого-то перед собой.

Мариус выхватил палку у брата и ткнул в лежащий на земле комок.

— В чем дело, раб? Слишком хорош, чтобы жрать объедки?

Астрид резко выдохнула, осознав, что на земле лежал еще один ребенок, одетый в лохмотья. Они заставляли его есть гнилую капусту. Мальчик свернулся в позу эмбриона, закрывая голову настолько сильно, что едва походил на человека.

Они продолжали пихать и бить его палками. Когда он перестал отвечать на удары и оскорбления, они начали пинать его ногами.

— Кто эти мальчишки? — спросила Астрид.

— Сводные братья Зарека. — М’Адок указывал на каждого по отдельности. — Мариуса ты уже знаешь. Маркус — тот, что одет в синее, с карими глазами. Ему девять, я думаю. Люциусу только что исполнилось пять — он одет в красное. Аэскулу восемь.

— А где Зарек?

— Зарек — тот, что закрывает голову на земле.

Астрид вздрогнула, хотя и сама подозревала это. Если честно, она не могла отвести от него взгляда. Он все еще не шевелился. Не важно, насколько сильно они били его, что говорили. Он лежал недвижимый, словно камень.

— Почему они мучают его?

Глаза М’Адока погрустнели, и девушка поняла, что он вытягивает часть эмоций Зарека, наблюдая за мальчиками.

— Потому что могут. Их отец — Гай Магнус. Он управлял всем, включая свою семью железным кулаком. Он был настолько жесток, что убил их мать однажды ночью, потому что она осмелилась улыбнуться другому мужчине.

Астрид была в ужасе от его слов.

Магнус использовал рабов, чтобы научить сыновей жестокости. Зареку выпало несчастье быть одним из их мальчиков для битья и, в отличие от других, ему не повезло умереть.

Она едва понимала, что говорит М’Адок. Ей приходилось сталкиваться с жестокостью, но ничего подобного девушка не видела.

Невероятно, что им позволялось поступать с ним так, особенно учитывая, что он был частью их семьи.

— Ты сказал, что они сводные братья. Как вышло так, что он — раб, а они нет? Они братья по матери?

— Нет. Магнус грубо зачал его с одной из греческих рабынь их дяди. Когда Зарек родился, его мать подкупила одну из служанок, чтобы та забрала Зарека и избавилась от него. Служанка пожалела младенца и вместо того, чтобы убить, отнесла ребенка отцу.

Взгляд Астрид вернулся к лежащему на земле мальчику..

— Но отцу он тоже оказался не нужен.

Это было утверждение.

Несомненно, в этом месте никто его не хотел.

— Нет. Для него Зарек был испорченным. Слабаком. В нем могла течь его кровь, но она смешалась с кровью никчемной рабыни. Поэтому Гай отправил Зарека к рабам, которые вымещали на нем всю ненависть к отцу. Всякий раз, когда раб или слуга злились на отца Зарека или его братьев, мальчик страдал. Он рос, как козел отпущения для каждого.

Астрид увидела, как Мариус схватил Зарека за волосы и потянул. Дыхание застыло в горле, когда девушка увидела в каком состоянии его красивое лицо. Ему самому было не больше десяти, но он уже был покрыт такими шрамами, что едва походил на человека.

— В чем дело, раб? Ты не голоден?

Зарек не ответил. Он вырывался из рук Мариуса, пытаясь убежать, но не проронил ни слова в ответ. Как будто был уже научен горьким опытом или просто слишком привык к оскорблениям, чтобы замечать их.

— Отпусти его!

Астрид обернулась и увидела еще одного мальчика, того же возраста, что и Зарек. Также как и у Зарека у него были черные волосы и голубые глаза. Сходство с братьями было очень сильным.

Он накинулся на Мариуса и заставил его отпустить Зарека. Он вывернул руку старшего брата за спину.

— Это Валериус, — подсказал М’Адок. — Еще один брат Зарека.

— Что с тобой, Мариус? — Требовательно спросил Валериус. — Нельзя издеваться над теми, кто слабее. Погляди на него, он едва держится на ногах.

Мариус вырвался и ударил Валериуса тыльной стороной ладони, сбивая с ног.

— Ты ни на что не годен, Валериус. Не могу поверить, что ты носишь имя деда. Ты способен лишь обесчестить его.

Мариус скривился, как будто присутствие мальчика вызывало у него отвращение.

— Ты слабак. Трус. Мир принадлежит тем, кто достаточно силен, чтобы взять его. И все же, ты жалеешь того, кто слишком слаб, чтобы драться. Не могу поверить, что нас породила одна и та же утроба.

Другие мальчики кинулись на Валериуса, а Мариус вернулся к Зареку.

— Ты прав, раб, — произнес он, схватив Зарека за волосы. — Ты не достоин даже капусты. Дерьмо — вот все, чего ты заслуживаешь.

Мариус швырнул его вперед…

Астрид вынырнула из сна, не в силах перенести того, что должно случиться.

Она привыкла не чувствовать ничего по отношению к другим людям, а сейчас ее переполняли эмоции. Девушку трясло от ярости и боли за него.

Как этому позволили случиться?

Как Зарек смог вынести такую жизнь, какая у него была?

В этот момент Астрид ненавидела своих сестер за то, что они сделали с его детством.

Но, с другой стороны, даже Мойры не могли контролировать все. Она знала это. И все же, это не ослабляло боли в сердце по отношению к мальчику, которого должны были баловать.

К мальчику, который вырос в резкого и мрачного мужчину.

Разве удивительно, что он настолько груб? Как можно было ожидать от него иного, если в своей жизни он видел лишь презрение?

— Я предупреждал тебя, — произнес М’Адок, присоединяясь к ней, — Вот почему даже Скоти отказываются посещать его сны. Если принять все во внимание — это одно из его самых легких воспоминаний.

— Я не понимаю, как он выжил, — прошептала девушка, пытаясь осознать все это. — Почему не покончил с собой?

М’Адок пристально поглядел на нее.

— Только Зарек может ответить на твой вопрос.

Он протянул ей маленький пузырек.

Астрид уставилась на темно-красную жидкость, сильно напоминающую кровь. Идиос. Это была редкая субстанция, изготовляемая Онерои. На короткое время она позволяла им или кому-то еще стать единым целым со спящим.

Ее можно было использовать во сне, чтобы направить или подтолкнуть. Она давала возможность одному спящему прожить жизнь другого, чтобы лучше его понять.

Им владели только трое из Онерои — М’Адок, М’Ордант и Д’Алериан. Они чаще всего использовали его со смертными, чтобы вызвать понимание и сочувствие.

Один глоток и она сможет стать Зареком в его снах. Полностью поймет его. Она будет им. Почувствует все его эмоции…

Это был серьезный шаг. Глубоко внутри Астрид знала, что если сделает его, уже никогда не будет прежней.

С другой стороны, она может не обнаружить в Зареке ничего, кроме ярости и ненависти. Он вполне может оказаться тем животным, которым все его считают.

Один глоток и она узнает правду…

Астрид вынула пробку и отпила из бутылочки.

Она не знала, что теперь снится Зареку, девушка только надеялась, что он уже ушел от того сна, который она только что наблюдала.

Так и было.

Теперь Зареку было четырнадцать.

Сначала Астрид подумала, что ее собственная слепота вернулась, пока не поняла, что «видит» глазами Зарека. Или скорее одним. Вся левая сторона лица заходилась болью всякий раз, когда она пыталась моргнуть. Шрам тянулся от века по всей щеке, причиняя боль лицевым мышцам.

Правый глаз, хотя и работал, был подернут странной пленкой, похожей на катаракту. Девушке потребовалось несколько минут, чтобы его воспоминания пришли к ней, и она поняла, что произошло.

Два года назад его так жестоко избили солдаты на рынке, что роговица правого глаза была серьезно повреждена. Левый глаз ослеп несколькими годами ранее, когда он получил наказание от рук брата Валериуса.

Зарек не видел ничего, кроме расплывчатых теней и пятен.

Не то чтобы его это заботило. По крайней мере, так он не видел собственного отражения.

Более того, его уже не беспокоили презрительные взгляды людей.

Зарек с трудом шел по старой, оживленной рыночной улице. Он едва мог согнуть правую ногу: ее ломали бесчисленное количество раз, не давая срастись правильно.

Теперь она стала короче левой. У него была раздражающая переваливающаяся походка, и он не мог ходить так быстро, как другие. С правой рукой было то же самое: она почти не двигалась, кисть не сжималась.

В работающей левой руке Зарек сжимал три четвертака. Эти монеты ничего не стоили для большинства римлян, но для Зарека были бесценны.

Валериус разозлился на Мариуса, и вышвырнул его кошелек из окна. Мариус заставил другого раба собрать монеты, но три из них не были найдены. Зарек узнал о них лишь потому, что они ударили его по спине.

Зареку следовало вернуть деньги, но попытайся он это сделать, и Мариус избил бы его. Старший из братьев не переносил его вида, и Зарек давным-давно выучил, что от него следует держаться подальше.

Что до Валериуса…

Зарек ненавидел его больше всех. В отличие от других, Валериус хотел помочь ему, но всякий раз, когда он пытался, его ловили, и мучения Зарека только увеличивались.

Также как и остальные члены семьи, он ненавидел доброе сердце Валериуса. Лучше бы он плевал на Зарека, как и все, потому что в конечном итоге, Валериуса заставляли избивать его сильнее, чтобы доказать, что он не слабак.

Зарек, влекомый ароматом свежего хлеба, проковылял к лотку пекаря. Аромат был чудесным. Теплым. Сладким. От мысли о куске такого хлеба сердце забилось чаще, а рот увлажнился.

Подходя ближе, он слышал, как люди осыпают его ругательствами. Видел, как их тени спешат отойти подальше.

Ему было все равно. Зарек знал, насколько отвратителен. Ему говорили об этом с самого момента рождения.

Имей Зарек выбор, он бы тоже от себя сбежал, но так уж получилось, что он застрял в этом хромом, израненном теле.

Мальчик просто хотел бы еще и оглохнуть, чтобы не слышать звенящих в ушах оскорблений.

Зарек подошел к тому, что как он считал, было молодым мужчиной, склонившимся над корзиной с хлебами.

— Убирайся отсюда! — прорычал тот.

— Пожалуйста, господин, — сказал Зарек, опустив расплывающийся взгляд в землю. — Я пришел купить кусочек хлеба.

— У меня ничего нет для тебя, выродок.

Что-то тяжелое ударило по голове.

Зарек настолько привык к боли, что даже не вздрогнул. Он попытался протянуть торговцу монеты, но что-то ударило его по руке и бесценные кусочки металла выскользнули из ладони.

Отчаянно желая кусочек хлеба, который был бы свежим, Зарек упал на колени, чтобы поднять деньги. С колотящимся сердцем он шарил руками по земле, пытаясь их отыскать.

Пожалуйста! Он должен найти свои монеты! Никто никогда не даст ему еще, и неизвестно, когда Валериус с Мариусом поругаются вновь.

Он судорожно водил ладонями по грязи.

Где его деньги?

Где?

Он успел найти одну монетку, когда кто-то ударил его по спине чем-то, похожим на метлу.

— Убирайся отсюда! — Закричала женщина. — Ты отпугиваешь покупателей.

Слишком привычный к побоям, Зарек продолжал искать остальные монеты.

Но прежде чем он успел их найти, его сильно пнули по ребрам.

— Ты что, глухой? — Спросил мужчина. — Проваливай, никчемный попрошайка, или я позову солдат.

Эту угрозу Зарек воспринял серьезно. Последняя встреча с солдатами стоила ему правого глаза. Он не хотел терять последние остатки зрения.

Его сердце сжалось, когда он вспомнил свою мать и ее отвращение.

Но еще лучше он помнил реакцию отца, когда его вернули домой после солдатских побоев.

По сравнению с его наказанием, они проявили настоящее милосердие.

Если его вновь обнаружат в городе, неизвестно что с ним сделает отец. У него не было разрешения покидать поместье. Не говоря уже о трех украденных монетах.

Ладно, теперь уже одной.

Крепко сжимая ладонь, Зарек попытался убраться от пекарни так быстро, как позволяло его израненное тело.

Пробираясь через толпу, он почувствовал влагу на щеке. Мальчик стер ее и увидел кровь на руке.

Зарек устало вздохнул, ощупывая голову, и нашел рану над бровью. Она была не слишком глубокой, но достаточной для того, чтобы саднить. Примиряясь со своим местом в жизни, Зарек вытер кровь.

Он всего лишь хотел хлеба. Всего кусочек. Неужели это так много?

Зарек огляделся вокруг, пытаясь использовать слабое зрение и обоняние, чтобы найти еще одну пекарню.

— Зарек?

При звуке голоса Валериуса его охватила паника.

Зарек попытался побежать через толпу, обратно к усадьбе, но не успел уйти далеко: брат поймал его.

Крепкая хватка Валериуса обездвижила мальчика.

— Что ты тут делаешь? — потребовал Валериус ответа, грубо дергая Зарека за руку. — Ты хоть представляешь, что будет, если кто-нибудь из остальных обнаружит тебя тут?

Конечно, представлял.

Но Зарек был слишком испуган, чтобы ответить. Все его тело тряслось от ужаса. Все, что он мог сделать — это спрятать лицо от побоев, которые, как он был уверен, вскоре последуют.

— Зарек, — сказал Валериус голосом, полным отвращения. — Почему ты никогда не делаешь, так как тебе говорят? Клянусь, тебе должно быть нравится, когда тебя бьют. Зачем еще тебе поступать так?

Валериус грубо схватил его за поврежденное плечо и толкнул по направлению к усадьбе.

Зарек споткнулся и упал.

Последняя монета выскользнула из рук и покатилась по улице.

— Нет! — Зарек резко выдохнул и пополз за ней.

Валериус поймал его и рывком поднял на ноги.

— Что с тобой?

Зарек увидел, как расплывчатый ребенок схватил его монету и убежал. Голодная боль скрутила желудок. Он был абсолютно побежден.

— Я только хотел кусочек хлеба, — прошептал он дрожащими губами. Сердце застыло.

— У тебя есть хлеб дома.

Нет. У Валериуса и его братьев был хлеб. А у Зарека лишь отбросы, к которым не притронулись бы даже другие слуги и собаки.

Один единственный раз в жизни он хотел съесть что-то свежее, не тронутое другими. Пищу, в которую никто еще не плюнул.

— Что это?

Зарек сжался, услышав рокочущий голос, который всегда проходил сквозь него, как осколки стекла. Он отдернулся, пытаясь казаться невидимым для генерала, сидящего на коне, хотя знал, что это невозможно.

Этот человек видел все.

Валериус выглядел таким же испуганным, каким ощущал себя Зарек. Голос его задрожал, как случалось всегда, когда он обращался к отцу.

— Я…я…

— Что этот раб тут делает?

Зарек отступил от Валериуса, когда глаза брата расширились, и он сглотнул. Было очевидно, что Валериус пытается солгать.

— М-мы собирались на р-р-рынок, — быстро ответил он.

— Ты и раб? — скептически спросил генерал. — Зачем? Надеялся купить новую плеть, чтобы его бить?

Зарек молился, чтобы Валериус не вздумал лгать. Когда он пытался защитить его ложью, выходило только хуже.

Если бы только он сам осмелился сказать правду, но он давно выучил, что рабы никогда не говорят со своими хозяевами.

А ему, больше, чем кому бы то ни было, запрещалось обращаться к отцу.

— Н-н-ну… Я…

Отец прорычал ругательство и пнул Валериуса в лицо. Сила удара сбила того с ног. Теперь он лежал рядом с Зареком, из носа текла кровь.

— Меня тошнит от того, как ты нянчишься с ним.

Отец спешился и поспешил к Зареку, который упал на колени и закрыл голову руками, ожидая удара.

Отец ударил его по ребрам.

— Вставай, пес.

Зарек не мог вздохнуть от боли в боку и ужаса, охватившего его.

Магнус вновь опустил ногу на его тело.

— Вставай, я сказал!

Зарек заставил себя встать, несмотря на то, что ему хотелось лишь бежать. Но он давно выучил, что оно того не стоит. Бегство лишь усилит наказание.

Поэтому он стоял, открытый для ударов.

Отец схватил его за шею и повернул к Валериусу, который тоже уже был на ногах. Он притянул Валериуса за одежду и прорычал:

— Ты мне отвратителен. Твоя мать была такой шлюхой, что мне интересно, какой трусливый ублюдок породил тебя. Я знаю, что ты не мой сын.

Зарек заметил вспышку боли в глазах Валериуса, но тот быстро спрятал ее. Это была обычная ложь, которую использовал отец, всякий раз, когда злился на Валериуса. Одного взгляда на них обоих хватило бы, чтобы понять — Валериус был ему таким же сыном, как и Зарек.

Отец оттолкнул Валериуса от себя и поволок Зарека за волосы по направлению к лавкам.

Зареку хотелось положить свою руку на отцовскую, чтобы не было так больно, но не осмелился.

Отец не выносил, когда раб касался его.

— Ты работорговец? — спросил Магнус.

Перед ними стоял пожилой мужчина.

— Да, мой господин. Могу ли я подобрать вам раба?

— Нет, я сам хочу продать тебе кое-кого.

Зарек резко выдохнул, когда понял, что происходит. Мысль о том, чтобы покинуть дом, пугала мальчика. Несмотря на то, что жизнь его была ужасной, он слышал достаточно историй от других рабов, чтобы понимать — она может стать намного хуже.

Старый работорговец довольно поглядел на Валериуса.

Тот отступил, побледнев.

— Это красивый мальчик, господин. Я могу много заплатить за него.

— Не этот, — отрезал генерал. — Вот он.

Он подтолкнул Зарека к работорговцу, скривившему в отвращении губы. Мужчина зажал нос.

— Это шутка?

— Нет.

— Отец…

— Придержи язык, Валериус или я приму его предложение и продам тебя.

Валериус бросил сочувственный взгляд на Зарека, но мудро промолчал.

Работорговец покачал головой.

— Этот абсолютно ни на что не годен. Как вы его использовали?

— Как мальчика для битья.

— Теперь он слишком взрослый для этого. Клиенты хотят молоденьких, привлекательных мальчиков. Этот выродок годен лишь на то, чтобы просить милостыню.

— Забирай его и я заплачу тебе два динария.

У Зарека перехватило дыхание, когда он услышал слова отца. Он платит работорговцу, чтобы тот его забрал? Это было неслыханно.

— Я возьму его за четыре.

— Три.

Работорговец кивнул.

— Хорошо, три.

Зарек не мог вздохнуть: их разговор отдавался в ушах. Он был настолько ничтожен, что собственному отцу пришлось заплатить, чтобы избавиться от него? Даже самые дешевые из рабов стоили, по крайней мере, две тысячи динариев.

Но не он.

Он действительно был настолько ничтожен, как все твердили.

Неудивительно, что все его ненавидят.

Зарек смотрел, как отец расплачивается с мужчиной. Не глядя на него, он схватил Валериуса за руку и утащил.

Более молодая версия работорговца появилась в поле его размытого зрения и издала вздох отвращения.

— Что нам с ним делать, отец?

Работорговец попробовал монету на зуб.

— Отправь его чистить выгребную яму для других рабов. Если он умрет от заразы, какая разница? Пусть уж лучше он ее чистит, чем кто-то, кого действительно можно продать.

Молодой мужчина улыбнулся.

Он палкой подтолкнул Зарека к рядам.

— Давай, крыса, пошевеливайся. Я покажу тебе твои новые обязанности.

Астрид вынырнула из сна, сердце бешено колотилось. Она лежала на кровати, окруженная темнотой, к которой привыкла, ощущая боль Зарека, затопившую тело.

Она никогда не испытывала такого отчаяния. Такой нужды. Такой ненависти.

Зарек ненавидел всех, но больше всего — самого себя.

Неудивительно, что он был безумен. Как он мог жить, так страдая.

— М’Адок? — прошептала девушка.

— Я здесь. — Он присел рядом.

— Оставь мне еще сыворотки. И сыворотки Лотоса  тоже.

— Уверена?

— Да.