Когда Тейлон вновь оказался у дверей клуба «Бегущий Волк» — там творилось черт-те что.

Вокруг шумела толпа зевак. Гудели сирены, хрипела полицейская рация. На подъездной дорожке к клубу стояли две машины «Скорой помощи», и санитары укладывали на носилки троих окровавленных патрульных.

Подойдя ближе, Тейлон услышал, как один из них докладывает детективу:

— Рост — не меньше шести футов шести дюймов, широкоплечий, мускулистый белый мужчина, лет двадцати восьми — тридцати, одет во все черное, длинные черные волосы, борода. На руке что-то вроде перчатки с когтями. Свирепый, как сам дьявол, а нас троих разбросал, как котят! Я в него попал два раза, а он и глазом не моргнул! Должно быть, сидит на анестетиках.

Тейлон замер как вкопанный.

Зарек. Описание ясно указывает на него.

Черт! Нельзя было уходить из этого района, пока он здесь. Как видно, расставшись с Тейлоном, он сразу отправился сюда.

— Расскажи по порядку, что произошло, — попросил детектив.

— Нам с Гейбом поступило сообщение о драке возле клуба. Приезжаем и видим, как этот парень метелит сразу двоих. Мы приказали ему прекратить, но он нас как будто и не заметил. И у нас на глазах вырвал сердца у обоих!

Тейлон мысленно застонал и чертыхнулся, прикрыв глаза. Патрульные стали свидетелями битвы Зарека с даймонами. Прекрасно. Просто лучше некуда.

— Тут и Джонни подоспел. Я достаю пистолет и в последний раз приказываю этому психу: стоять, руки вверх! А он разворачивается — и на нас!.. Очнулся я уже на носилках.

— А где тела?

— Не знаю... может быть, с собой унес. Говорю тебе, Боб, он совершенно чокнутый.

Слушая эту историю, Тейлон схватился за голову. Зарек и одной ночи в городе не провел, а уже успел поставить на уши всю новоорлеанскую полицию!

Интересно, как ему — с такой-то яркой индивидуальностью — удалось прожить две тысячи лет?

Снова зазвонил мобильник: на этот раз имя абонента не высветилось на экране. Должно быть, Ашерон, подумал Тейлон. Но, к его удивлению, в трубке раздался зловещий хриплый бас с густым греческим акцентом — голос Зарека:

— Присматривай за своей подружкой, кельт. На нее нацелились даймоны.

И — короткие гудки.

По спине Тейлона пробежал холодок. Откуда Зарек знает о нем и Саншайн?

Похоже, кое в чем он не уступает Ашерону.

Шестое чувство подсказало Тейлону посмотреть вверх. Там, на крыше соседней с клубом аптеки, на темном фоне ночного неба выделялся еще более темный силуэт. Для глаз смертного он был невидим, но Темный Охотник, умеющий видеть во тьме как днем, ясно его различал.

Это был Зарек.

Встретив его взгляд, Зарек кивнул ему, сунул телефон в карман куртки, отступил и исчез во мраке.

Тейлон нахмурился. Зарек, этот злобный психопат, все это время охранял Саншайн? При том, что вокруг полно копов, охотящихся на него самого?

Как-то это совсем не похоже на Зарека.

Тейлон нажал на кнопку «Перезвонить».

— Что еще? — буркнул Зарек. — Здесь полно копов, мне пора смываться!

— Что ты делал в «Бегущем Волке»?

— Да так, зашел пропустить рюмочку! А ты как думаешь, кельт? Увидел на улице даймонов и пошел за ними.

Это кое-что объясняло, но не давало ответ на главный вопрос.

— А откуда ты узнал обо мне и Саншайн?

— Подслушал разговор даймонов. Будь осторожнее, кельт. Такая ошибка может тебе дорого обойтись.

— Насколько дорого, Зарек? Я только что видел труп женщины на улице, — она лишилась и крови, и души.

— Бывает, — философски заметил Зарек. — Таковы уж привычки даймонов: любят отбирать у своих жертв и то и другое.

— Да, но я никогда еще не слышал, чтобы даймоны рвали жертву когтями. А ты?

Наступило короткое молчание.

— О чем ты говоришь?

— Я думаю, что ты знаешь, о чем я говорю, Зарек.

— Поцелуй меня в задницу, кельт! Жаль, что я не оставил твою девку даймонам на закуску!

И — снова короткие гудки.

Тейлон стиснул зубы, разрываясь между двумя желаниями: броситься следом за Зареком и вышибить из этого сукина сына дух — или остаться здесь, чтобы охранять Саншайн.

Наконец он сунул телефон в карман, решив оставить Зарека Ашерону. Он ведь сказал, что собирается с ним поговорить. Эш с этой задачей справится лучше.

По крайней мере, сумеет, если понадобится, прикончить этого ублюдка и при этом не погибнуть сам.

А Тейлону стоит сейчас подумать о другом. Зарек предупредил его, что даймоны охотятся за Саншайн. И это очень, очень странно.

Зачем она им? И откуда даймоны знают об их отношениях?

Второе нападение на нее за двое суток... Совершенно не укладывается в обычную тактику даймонов. Они не выслеживают своих жертв, не гоняются за теми, кто от них ускользнул. Им все равно, кого жрать. Одна жертва скрылась — ничего страшного, найдут другую.

Тейлон не понимал, чего хотят даймоны от Саншайн, но, пока не выяснит, нельзя оставлять ее в опасности.

Скользнув взглядом по толпе, он нашел ее — у дверей клуба, рядом с высоким, мускулистым черноволосым парнем, который разговаривал с полицейским. На ней не было ни пальто, ни плаща — только тонкий черный джемпер. Она обхватила себя руками, словно старалась согреться.

Разрезая толпу плечом, Тейлон направился к ней.

Как только она заметила его, лицо ее просияло.

— Тейлон! Как ты здесь оказался?

Немыслимое облегчение нахлынуло на него — оттого, что она здесь, цела и невредима, оттого, что она произносит его имя...

Он должен держать свои чувства в узде. Но нет смысла отрицать: каждый раз, когда он ее видит, его захлестывают первобытные эмоции.

— С тобой все в порядке? — спросил, сбросив с себя куртку и накинув ей на плечи.

Она кивнула.

— Ты слышал, что произошло? Вон на той дорожке, где я паркую машину, какой-то псих убил двоих, а потом напал на полицейских. Ужас, правда?

Не думая о том, что делает, Тейлон обнял ее за плечи и притянул к себе. Она замерзла, вся дрожала, но на ощупь была такой же восхитительной, как и несколько часов назад.

— Я рад, что с тобой ничего не случилось.

Тот парень, что разговаривал с полицейским, обернулся к ним и устремил на Тейлона суровый взгляд.

— Мы с тобой, приятель, незнакомы, так что представлюсь: я — старший брат Саншайн.

А теперь тебе лучше бы убрать руки от моей сестренки и назвать свое имя, да побыстрее!

Тейлон с трудом сдержал улыбку. Некоторые вещи остаются незыблемыми во все эпохи, и среди них — благополучие младшей сестры.

Он неохотно отстранился от Саншайн.

Та шутливо толкнула брата в плечо.

— Тейлон, это мой брат Рейн. Рейн, познакомься с Тейлоном.

Братец фыркнул:

— Тейлон? Ну и имечко! Ты, часом, не в хипповской коммуне родился?

— Не совсем.

— «Не совсем» — его любимый ответ, — сообщила Саншайн.

Рейн смерил его оценивающим взглядом, затем протянул ему руку:

— Приятно познакомиться, Тейлон. Ладно, пойду работать. Санни, если кто-нибудь из нас тебе понадобится — позови.

Скрытая угроза, прозвучавшая в этой фразе, не ускользнула от Тейлона, и он снова едва удержался от улыбки. Знал бы этот парень, кого пытается напугать...

— Кто-нибудь из нас? — повторил он вслух.

Брат молча указал Тейлону через плечо, где

разговаривали с полицией еще двое. Медная кожа и миндалевидные глаза старшего из мужчин безошибочно указывали на индейское происхождение; даже издалека Тейлон чувствовал в нем силу шамана. Тот, что помоложе, лицом как две капли воды походил на Саншайн.

— Наш отец и мой старший брат Сторм. Тоже работают в клубе.

Тейлон усмехнулся, не разжимая губ.

— Сторм, Рейн и Саншайн? Буря, Дождь и Солнечный Свет?

Саншайн поморщилась:

— Это мама придумала. Хорошо, что у нее только трое детей, — боюсь, следующую дочку она назвала бы Молнией или Тучей.

Тейлон невольно рассмеялся. Боги, как же он по ней скучал! Как хотелось ему сейчас поднять ее на руки, отнести наверх, в спальню, и внимательно осмотреть каждый дюйм прекрасного тела, чтобы убедиться, что ни один даймон на свете не причинил ей вреда!

Ну хорошо, хорошо. На самом деле его цели не столь чисты. И все же он с ума сходит при мысли, что кто-то может ее тронуть.

Обидеть. Ранить. Или и того хуже.

Снова и снова Тейлон окидывал ее взглядом с ног до головы, стремясь убедиться, что с ней все в порядке. Эта острая тревога за девушку поражала, почти пугала. Много лет он не испытывал ничего подобного — и теперь не понимал, что с этим делать.

Рейн попрощался и скрылся в клубе, оставив их вдвоем.

Наступило томительное молчание. Тейлон не знал, что сказать.

Наконец она, кашлянув, произнесла:

— Я не думала, что снова тебя увижу.

Что на это ответить? Особенно учитывая, что и сам он хотел расстаться с ней навсегда.

— Я... м-м...

— Вернулся за Снупи?

— Нет, что ты! — быстро ответил он. — Я вернулся к тебе.

Лицо ее озарилось улыбкой.

— Правда?

— Конечно. Я услышал, что здесь что-то случилось, и испугался за тебя, — выпалил он, прежде чем успел себя остановить.

— Правда?! — повторила она.

Он молча кивнул.

Улыбнувшись еще шире, она шагнула прямо к нему в объятия.

— Какой ты милый!

Не такой уж милый , — подумал Тейлон, прижимая ее к себе и вдыхая пряный запах пачулей. Но как же сладко держать ее в объятиях! Ее полные груди прижались к его груди — и сейчас он мог думать только о том, какова на вкус их кожа, как мягки и нежны они в ладонях...

Он мысленно застонал.

Бежать от нее, бежать!

Но я должен ее защитить.

Он поклялся защищать смертных. Особенно тех, за кем охотятся даймоны. Его долг — быть рядом с ней, следить, чтобы с ней ничего не случилось...

Ты что, Тейлон, совсем за дурака меня держишь? Между прочим, ты разговариваешь сам с собой, — а себя не обманешь. Я знаю все твои уловки. Хватит убеждать меня в благородстве твоих помыслов — оба мы знаем, что ты просто хочешь снова затащить ее в постель!

Хорошо, пусть так. Но это всего на пару дней. Пару дней я смогу держать себя в руках. Если не я, — кто ее защитит?

Зарек — не вариант. Он непременно захочет полакомиться ее кровью, — а Тейлон убьет этого психа, если он хоть пальцем до нее дотронется. Ник начнет подбивать к ней клинья, — и это тоже для него кончится плохо. Валерий? Этот надутый индюк устроит сцену и заявит, что не намерен нянчиться с «плебейкой». Кириану не до того — у него жена недавно родила. А Ашерон...

У Ашерона и без того слишком много обязанностей, чтобы взваливать на него заботу о Саншайн.

Значит, остается он один.

— Знаешь, Саншайн, мне не нравится, что ты будешь здесь ночью совсем одна.

Саншайн отступила на шаг.

— Не беспокойся, сегодня я ночую у Сторма.

Тейлон секунду подумал. Нет, не пойдет. Ее брат — крепкий парень, но с даймоном ему не справиться.

— Не знаю, Саншайн. Мне кажется... — Туг он умолк, не в силах придумать, что ему кажется.

Однако продолжать ему не пришлось. Саншайн игриво улыбнулась:

— Если хочешь, чтобы я сегодня ночевала у тебя, — скажи об этом.

— Не думал, что тебя так легко уговорить!

Она одарила его лукавым взглядом:

— Любому другому было бы гораздо сложнее. Но не тебе.

От этих слов в сердце у него как будто что-то растаяло. Как же ему нравится эта женщина — прямая, искренняя, отважная!

Саншайн взяла его за руку и ввела за собой в клуб через дверь в правом заднем углу здания. Тейлон попал в хозяйственное помещение, уже знакомое ему. Направо от себя он увидел дверь, ведущую на улицу, на парковку; налево — крутую лестницу, по которой Саншайн поднималась к себе домой.

Поднимаясь по полутемной лестнице рука об руку с Тейлоном, Саншайн мысленно честила себя на чем свет стоит. О чем она только думает — отправляется домой к почти незнакомому мужчине, да еще ночью, когда в нескольких шагах от нее произошло двойное убийство! Но инстинктивно она понимала: Тейлон не причинит ей зла. Он уже спас ей жизнь — и все, что делал с ней после, можно назвать как угодно, только не злом.

И потом, ей с ним так хорошо.

Так что она обязательно поедет к нему — вот только захватит кое-какие вещички! Что дурного в том, чтобы, прежде чем вернуться к привычным трудам и заботам, подарить себе еще одну сказочную ночь?

И как приятно носить его куртку! Саншайн наслаждалась не только теплом, но и исходящим от нее запахом кожи. Запахом Тейлона.

Войдя к себе, она отдала ему куртку, усадила его на бело-розовую полосатую кушетку, а сама отправилась собирать сумку. Откровенно говоря, все сложилось как нельзя удачнее. Уж очень ей не хотелось ехать к Сторму.

Во-первых, Сторм храпел.

Громко.

Во-вторых, в последний раз, когда она была в гостях у брата, ей пришлось взять в руки тряпку и метлу и два часа сметать пыль, мыть и скрести, чтобы иметь возможность хотя бы присесть. Думаете, он оценил ее труды? Да этот поросенок был в восторге от появления бесплатной уборщицы!

Заходи почаще, сказал он на прощание.

Саншайн собрала смену одежды, тапочки, расческу, положила все это в плетеную сумку, туда же бросила зубную щетку и дезодорант — куда же без него! — и вернулась к Тейлону.

Он стоял у окон, любуясь рядом картин с видами Джексон-сквер. При виде его у Саншайн вновь перехватило дыхание.

Откуда в этом мужчине такая притягательность? Что делает его неотразимым? Золотистые кудри, рассыпавшиеся по плечам? Или, быть может, черные кожаные штаны, обтягивающие самую совершенную на свете задницу? А спина... хоть она и скрывалась под курткой, Саншайн не могла не восхищаться безупречной скульптурной лепкой его тела.

А мускулистые руки, такие сильные и в то же время нежные... О, ей хорошо знакома сила этих рук!

Она помнит сладость его прикосновений, помнит даже, каковы на вкус его пальцы, увлажненные ее интимными соками.

Само совершенство: от золотоволосой макушки — до носков черных байкерских «казаков»!

Заметив девушку, он повернулся к ней.

— Мне очень нравится вот эта, где солнце скрывается за собором. Солнце написано так, что, кажется, ощущаешь его тепло.

Саншайн просияла: какой художник не тает от счастья, когда хвалят его творения?

— Спасибо! Я очень люблю закат на Джексон-сквер. Обожаю наблюдать, как постепенно угасает свет. Как лучи солнца играют в витринах, а те вспыхивают, как огонь.

Он протянул к ней руку, погладил по щеке.

— Ты удивительно умеешь ловить мгновения.

— Верно, умею, — улыбнулась она, подняв на него лукавый взгляд. Тейлону она об этом не скажет, — но больше всего ей сейчас хотелось поймать его. Разумеется, ненадолго. Он — дикий зверь и не станет жить в неволе. Но хоть на несколько счастливых мгновений...

— А где ты живешь? — спросила она.

Этот простой вопрос почему-то поверг Тейлона в глубокую задумчивость.

Он убрал руку. Откашлялся. Вдруг чрезвычайно заинтересовался салфеткой на кофейном столике...

У Саншайн сжалось сердце, и желудок ухнул куда-то вниз.

— О господи! У тебя ведь есть собственная квартира, правда? Ты не живешь с мамой или с какой-нибудь ворчливой старой теткой?

— Разумеется, нет! — с видом оскорбленного достоинства ответил Тейлон. — Конечно, у меня есть собственный дом, но... — И снова замялся.

Та-а-ак. Сейчас ей откроется страшная правда.

— Но ты живешь с девушкой?

— Нет.

Как, еще страшнее?!

— С парнем?!

Он уставился на нее, как на сумасшедшую. Затем его полночно-черные глаза блеснули негодованием:

— Саншайн! Как ты могла подумать?!.

— Ну, Тейлон! Я задала самый простой вопрос, а ты на меня смотришь как баран на новые ворота. О чем еще я могла подумать? — Она окинула задумчивым взглядом его роскошное тело и дорогостоящее байкерское облачение. — И потом, ты с ног до головы в черной коже.

— И что с того?

Она посмотрела на него как на безнадежного тупицу:

— Я, как тебе известно, художница. Среди моих знакомых полно геев, и я более или менее представляю, какую одежду они предпочитают.

На лице Тейлона отразилось нечто неописуемое: прежний вид оскорбленного достоинства не шел ни в какое сравнение с этой гримасой!

— Большое спасибо за напоминание, что только геи ходят в коже. Этот стереотип я как- то не учел. К твоему сведению, я хожу в коже, потому что она хорошо защищаетмою кожу в тех неприятных случаях, когда случается слететь с мотоцикла и пропахать собой асфальт!

— Хм... Да, понимаю. Вопрос снимается. Но тогда объясни, о чем ты так мучительно задумался, когда я спросила, где ты живешь?

— Сообразил, что, когда отвечу, — мучительно задумаешься ты.

В мозгу у Саншайн мгновенно всплыла сотня ответов, один другого страшнее. На кладбище, в склепе. На помойке, в мусорном ящике. В лачуге. В доме из картонных коробок. В плакучем доме. В сломанном автобусе... Господи боже, в этом безумном городе миллион вариантов разного ненормального жилья!

— Не надо меня щадить. У меня нервы крепкие. Так где же ты живешь?

— В пойме.

Саншайн выдохнула с облегчением, не понимая, почему он так этого стесняется.

— Ну и что здесь такого? У меня несколько друзей живут за городом, около поймы...

— Нет, Саншайн. Ты не поняла. Не около поймы, а в пойме.

Он что, серьезно?

Кто в здравом уме согласится жить в пойме? В страшном болоте, полном ядовитых змей, аллигаторов, пожирающих неопознанные трупы, брошенных туда мафиози, и прочих ужасов, о которых даже думать не хочется?

— В пойме?!

Он кивнул.

— Там тихо и спокойно. Никакого шума, никаких звуков цивилизации. Ни соседей, ни машин. Все так же, как много сотен лет назад.

Эти слова он проговорил как-то необычно мягко и задумчиво.

— Для тебя это важно?

— Да, очень важно.

Саншайн улыбнулась. Да, она хорошо представляла себе Тейлона в полном одиночестве, среди первобытных болот, где все осталось таким же, как сотни лет назад. Тейлон во многом напоминал ее отца, — а отец частенько уезжал за город и пропадал там на целый день, а то и на несколько дней, объясняя, что ему нужно пообщаться с природой.

— И давно ты там живешь?

— Очень давно, — ответил он, не глядя на нее.

Саншайн кивнула.

Они направились к двери. Но вдруг Саншайн остановилась, поставила плетеную сумку и вернулась за рюкзаком, стоящим в углу. Этот рюкзак с мольбертом, кистями и красками она всегда держала собранным — на случай, если вдруг представится возможность посетить какие-нибудь живописные места.

— Что у тебя там? — спросил он.

Она подмигнула:

— Все для живописи. Художник не выезжает на пленер без своих орудий труда.

Он с улыбкой взял у нее рюкзак.

— Тогда — вперед, навстречу приключениям?

— Точно. Главное, захвати спрей от аллигаторов — и я вся твоя!

Тейлон смотрел на нее во все глаза, и рот его сам собой растягивался в дурацкой широченной улыбке. Губы уже ныли от стараний не показывать клыки. Что за чудесная женщина! Как же с ней хорошо!

Хотя порой ход ее мысли просто убивает.

Ее предположение, что Тейлон живет с парнем, он так и не переварил. Да как ей такое только в голову пришло?..

Но, с другой стороны, ему и это в ней нравилось. Нравилось, что она честна и откровенна, что не играет с ним, а прямо высказывает все, что у нее на уме, — не опасаясь этим его разозлить или обидеть.

Саншайн заперла дверь, начала спускаться по лестнице... и вдруг хлопнула себя по лбу:

— О, боже мой! Я забыла сумку! — Бросилась наверх, снова скрылась на чердаке, через несколько секунд появилась с плетеной сумкой через плечо, заперла дверь...

И тут сообразила, что она без пальто.

Снова сбегала наверх... снова вернулась...

— Извини. Похоже, у меня на плечах тыква.

Тейлон, стоя на ступеньках, поднял к ней смеющееся лицо.

— Не смею спорить. Кстати, я действительно похож на гея?

Саншайн окинула его с ног до головы жарким и жадным взглядом:

— О нет, милый!Совсем не похож!

Он усмехнулся, взял ее за руку, и они вышли из клуба.

«Ты еще не знаешь,насколько не похож! — думал Тейлон. — Тебе еще предстоит это узнать!

Как только доберемся до дома — будь уверена, моя прелесть, я тебе за это отплачу!»

Когда Саншайн покинет его скромную хижину, ей и в голову не придет сомневаться в его ориентации!

Или в собственной привлекательности.

— Ты не скажешь брату, куда едешь? — спросил он, кивнув в сторону толпы перед клубом.

Саншайн помотала головой:

— Позвоню ему попозже. Знаешь, я как-то не готова объясняться с ним лицом к лицу.

— Суровый у тебя брат?

— Еще какой!

Тейлон подвел ее к мотоциклу, протянул запасной шлем.

— Давай привяжем рюкзак к седлу.

— Не надо. — Саншайн взяла у него рюкзак и легко закинула за спину. — Он легкий и удобный — специально для прогулок и поездок на мотоцикле.

— А тебе, похоже, часто случается ездить на мотоцикле?

— Да, частенько.

Тейлон наблюдал, как она надевает шлем, ловко прячет под него косы, как проворно движутся ее изящные длинные пальцы, — смотрел и не мог отвести глаз.

Сняв темные очки, которые носил ночью, он тоже надел шлем, оседлал мотоцикл и завел мотор. Саншайн прыгнула на заднее сиденье, обхватила его за талию, прижалась к нему, поерзала, устраиваясь поудобнее.

Тейлон едва не застонал — так интимно, так эротично прильнула она к нему. Теплой мягкой грудью прижавшись к спине, раздвинутыми ногами обхватив бедра...

А ее руки!

Ах, как она его обняла! Словно наяву, Тейлон чувствовал, как ее рука, скользнув чуть ниже, нащупывает его возбудившееся мужское достоинство, гладит и ласкает его сквозь мягкую черную кожу. Потом расстегивает ширинку — и нетерпеливый ствол, изнывающий от желания, гордо распрямляется у нее в ладонях...

Или, еще лучше — она стоит перед ним на коленях, и ее губы...

Никогда прежде Тейлон не испытывал такого желания. Нет, не просто желания — какое-то иное, безымянное и более сильное чувство бушевало в нем, властно требуя остановить мотоцикл, прямо здесь, посреди дороги уложить ее наземь и испробовать на вкус каждый благословенный дюйм ее тела.

Губами. Языком. Клыками.

Дразнить ее и мучить, пока, доведенная до вершины страсти, она не выкрикнет его имя.

Он почти видел, как выгибается под ним ее сильное стройное тело, почти чувствовал, как она впивается ногтями ему в спину.

Сегодня у Тейлона был случай узнать, как ведет себя Саншайн во время оргазма. Она не скрывает своих эмоций: выгибается, содрогается, громко кричит, а затем, когда утихнет вспышка наслаждения, — осыпает его поцелуями, как бы говоря: «Спасибо за то наслаждение, которое ты мне подарил!»

Упоительное ощущение, которому нет равных.

Тейлон стиснул зубы, стараясь взять себя в руки. Эротические фантазии сейчас не ко времени: его задача — доставить Саншайн к себе домой. Они уже выехали из города и направлялись к пойме.

Саншайн положила голову ему на плечо и крепче обхватила руками мускулистую талию. Она думала о том, как он выглядит обнаженным — безупречная фигура, рельефные мускулы. О том, каков он в постели, когда любит ее, — то дерзко и яростно, то нежно и соблазнительно.

Удивительный мужчина. Совершенное тело — и совершенное владение им. Как будто каждая его клеточка создана для наслаждения.

Они мчались вдвоем сквозь ночь. Саншайн чувствовала, как в такт дыханию вздымается мощная грудь Тейлона под ее ладонями. Она знала: все это безумие, но так же четко понимала, что не в силах себя остановить.

Да, Тейлон — человек странный и загадочный. Скорее всего, опасный. И все же было в нем что-то такое, что порождало в Саншайн жгучее желание войти в его сердце — и остаться там навсегда.

Да, она определенно сходит с ума!

И все же отрицать невозможно: он сделал с ней что-то невероятное, немыслимое. При одной мысли о нем она словно взмывает к небесам. А сейчас, когда они рядом, — ей требуется вся сила воли, чтобы не умолять его остановиться, тут же, на дороге, не сорвать с него куртку, не прильнуть губами к его кельтской татуировке...

Не насладиться каждой клеточкой его мощного, мужественного тела.

О, как же она его хочет!

— С тобой все в порядке?

Голос Тейлона ворвался в ее мысли, и Саншайн вздрогнула:

— Ух ты! У тебя в шлемах встроенные микрофоны!

— Да, я в курсе. У тебя все в порядке?

Как он о ней заботится! Саншайн улыбнулась в темноте:

— Спасибо, все отлично.

— Точно? Ты вдруг так заерзала, словно тебе что-то мешает сидеть.

— А-а... нет-нет, все прекрасно.

Не вполне в этом убежденный, Тейлон на миг пожалел о том, что в число его сверхъестественных способностей не входит телепатия. Охотников их Сила награждала различными дарами. Тейлон владел телекинезом, умел управлять погодой и стихиями, мог спрятаться сам или спрятать кого-то другого за стеной тумана. Словом, его таланты были направлены на то, чтобы скрывать и защищать себя и других. В отличие от Зарека, ему во время битв с даймонами не грозили нежелательные свидетели.

Но проникать в чужие мысли он не мог. Самое большее, что ему удавалось, — создавать иллюзии, искажать восприятие, внушать людям, что они видят и слышат то, чего нет на самом деле.

Однако и этого Тейлон старался не делать без крайней нужды. Человеческая психика хрупка, и подобное вмешательство может нанести ей необратимый вред.

Вместе с Силой приходит ответственность — этому научил его Ашерон.

Сам Тейлон, еще беспомощным ребенком, перенес от людей много горя. Они считали своим долгом пнуть «отродье шлюхи» или поиздеваться над ним — просто потому, что они сильнее. Вот почему никогда в жизни он не станет использовать свою силу против слабых. В его жизни нет и не будет ничего такого, чего стоит добиваться насилием.

Городские огни давно пропали вдали; путь их лежал по узкой, извилистой, утопающей в грязи проселочной дороге. На краю болота, где дорога обрывалась, стоял гараж.

Саншайн недоуменно нахмурилась, когда свет фонаря на ее шлеме упал на почтовый ящик перед гаражом. Неужели он действительно для почты? Посреди луизианской глуши, на покосившемся столбе, — блестящий ящик из черного металла, с перерезавшими его крест- накрест двумя щелями, как будто процарапанными когтем какого-то неведомого зверя.

Само здание гаража заставило ее обеспокоиться еще сильнее. Ветхий, полуразвалившийся — казалось, он вот-вот рухнет. Если бы не новенький и идеально чистый «почтовый ящик» — она бы решила, что в этом месте уже сто лет никто не бывал.

Будем надеяться, что живет Тейлон все-таки не здесь.

Тейлон остановился. Не слезая с мотоцикла, удерживая его стоймя своими мускулистыми бедрами, он достал из кармана небольшой пульт дистанционного управления и нажал на кнопку. Ржавая железная дверь гаража бесшумно отъехала в сторону.

Зажегся свет — и Саншайн ахнула, увидев то, что скрывается за его неказистыми стенами.

Внутри все сияло чистотой и сверкало в свете неоновых ламп. У стен рядами стояли мотоциклы, каждый из которых стоил целое состояние. В глубине помещения блестел гладкими черными боками гоночный «вайпер».

Боже мой! Нет, он точно — наркодилер!

Сердце Саншайн сжалось от ужаса. Во что она ввязалась? Зачем вообще с ним поехала?!

Он припарковал мотоцикл рядом с автомобилем, спрыгнул с него и протянул ей руку.

— Э-э... Тейлон! — начала она, робко оглядывая коллекцию винтажных «харлеев». — Скажи, пожалуйста, где ты работаешь? Ты ведь, кажется, говорил, что ты нелегальный эмигрант?

Он неторопливо снял шлем, повесил его на вешалку рядом с дюжиной таких же, — из которых каждый стоил, должно быть, не меньше тысячи баксов. Затем улыбнулся знакомой улыбкой, — не разжимая губ.

— Совершенно верно. А работать мне не обязательно, у меня есть состояние.

— Откуда?

— Досталось по наследству.

Саншайн немного успокоилась. Однако оставался главный вопрос, мучивший ее сильнее всего:

— Ты точно не занимаешься ничем... м-м... незаконным? Не торгуешь наркотиками, например?

На лице его снова отразилось оскорбленное негодование.

— Господи боже! Конечно нет! С чего ты взяла?

Расширенными глазами Саншайн обвела тайную сокровищницу, полную дорогих мужских игрушек.

— Ну, знаешь... просто вдруг подумалось, даже не знаю почему.

Он нажал на кнопку, и дверь бесшумно закрылась, отрезав от их мира.

Тейлон повел Саншайн в заднюю часть гаража. Здесь он превращался в док: на воде покачивались два катамарана — небольшие, но явно очень дорогие. Совершенной конструкции и безупречных линий — как и все в этом странном здании.

— Если у тебя столько денег, почему же ты нелегал?

Тейлон фыркнул. Можно, конечно, сказать ей, что он приехал сюда задолго до того, как в США появились законы об иммиграции. И даже задолго до возникновения самих США. Но Тем самым Охотникам запрещено раскрывать тайну своего существования. Поэтому он выбрал легкий — и почти правдивый — ответ:

— Чтобы зарегистрироваться, нужно явиться в контору в рабочее время. А я не могу выходить на улицу днем. Так что...

Саншайн окинула его скептическим взглядом:

— Ты точно не вампир?

— Не был вампиром, пока не встретился с тобой.

— А сейчас?

Он подошел к ней вплотную — так, что ей пришлось задрать голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Челюсти его были сжаты, мускулы напряжены. Все тело его боролось с безумным, всепоглощающим желанием.

— А сейчас — так бы тебя и съел!

Она прикусила губу и стрельнула в него лукавым взглядом:

— Как мне нравится, когда ты так говоришь!

И шагнула в его объятия.

Тейлон склонил голову и приник губами к ее губам.

Саншайн застонала... Почему она готова раствориться в этом мужчине?

Она едва не фыркнула от обиды, когда он вдруг прервал поцелуй и резко выпрямился.

— Надо спешить, — сказал он. — Скоро рассвет, а до моей хижины еще не близко.

— Хижины? Такой же, как этот гараж?

— Увидишь. — Он взошел на борт катамарана и завел мотор.

Саншайн заняла пассажирское сиденье и пристегнулась. Едва она была готова, Тейлон рванул с места и вывел катамаран из дока в таинственную мглу. Они мчались по ночному болоту с ревом, от которого закладывало уши.

Вокруг стояла непроглядная тьма. Саншайн, как ни вглядывалась, не могла различить даже собственных рук.

Как Тейлону удается вести катамаран в такой темени? В любую минуту они могут наткнуться на какой-нибудь пень или на поваленное дерево!

Но Тейлон выбирал дорогу легко, словно ясным днем, не колеблясь и не снижая скорости.

Через несколько минут ее глаза привыкли к темноте: она начала различать очертания деревьев и островков суши. Но все-таки по большей части не было видно ничего — только туман и какие-то тени, плывущие в воде или соскальзывающие с берега в воду.

Крупные. И, должно быть, зубастые.

Наконец, после долгого пути, катамаран остановился перед островком, где располагалась хижина Тейлона. Это и в самом деле была хижина — деревянная, низенькая, покосившаяся, от крыши до порога обросшая испанским мхом.

Тейлон остановил катамаран у деревянного причала и помог Саншайн выйти. Взявшись за руки, они прошли по дощатому настилу к дому... и вдруг Саншайн замерла как вкопанная, заметив у двери двух крупных аллигаторов.

Она завизжала от ужаса.

— Тихо, тихо, — рассмеявшись, успокоил ее Тейлон. — Бояться нечего.

А затем, к ее крайнему изумлению, присел и погладил по голове того крокодила, что был побольше.

— Привет, Бет! Как дела?

Крокодилица открыла пасть и что-то прошипела в ответ.

— Знаю, девочка. Извини, забыл.

— Боже мой? Ты что, доктор Айболит?

Он снова рассмеялся:

— Нет. Просто этих двоих я подобрал в болоте еще совсем маленькими и вырастил. Мы с ними — одна семья. Живем вместе уже так долга, что иногда кажется, я читаю их мысли.

Хм. В ее фамильном древе крокодилы тоже имеются — только двуногие.

Зубастая Бет подползла поближе и уставилась на Саншайн, словно на фирменный десерт в крокодильем кафе.

— По-моему, я ей не нравлюсь, — нервно заметила Саншайн.

— Бет, Саншайн — моя гостья. Веди себя прилично.

Крокодилица взмахнула хвостом и нырнула с причала в темную болотную воду. Второй крокодил, щелкнув челюстями, последовал за своей подругой.

Тейлон открыл дверь и зажег свет. Саншайн не без робости последовала за ним, гадая, не увидит ли перед собой копию квартиры своего отца.

Или, быть может, внутри ее поджидает что-нибудь похуже аллигаторов? Например, гигантская анаконда, которой Тейлон собирается ее скормить?

Она остановилась на пороге.

Внутри «хижина» оказалась намного больше, чем выглядела снаружи, и тем не менее вся она состояла фактически из одной комнаты. Угол слева был выгорожен под кухню; дверь справа вела, по-видимому, в ванную. Первое, что бросилось ей в глаза, — три больших стола, уставленных компьютерами и другой электронной техникой. Второе — огромный черный диван-матрас на полу в дальнем конце комнаты. Слава богу, в комнате чисто и прибрано! Приятно убедиться, что не все мужчины такие свинтусы, как ее старший брат.

— Интересное у тебя жилище, Тейлон. Мне нравится.

Он фыркнул:

— И это я слышу от женщины, которая сама живет в розовом раю?

— Нет, в самом деле, здесь очень мило. Вот только, по-моему, мрачновато. Эти голые черные стены тебя не угнетают?

Он пожал плечами.

— Да нет. Я об этом как-то не думаю.

— Не хочу показаться бестактной, но, кажется, с тобой это часто случается.

— Что?

— Что ты о чем-то не думаешь. Ты из тех, кто живет одним днем, верно? Никаких мыслей о прошлом или о том, что будет завтра. Никаких планов дальше чем на ближайший час.

Тейлон бросил ключи на ближайший стол. Да, она попала в точку! Одна из неприятных сторон бессмертия — исчезновение жизненных целей. Зачем живет Темный Охотник? Чтобы встать вечером, поохотиться на даймонов, а к утру возвратиться домой. Вот и все.

Темный Охотник никогда не раздумывает о будущем. Будущее само настигает его.

Что же до прошлого...

Нет, об этом и думать не стоит. Впускать в свои мысли прошлое — значит, пробуждать воспоминания, которые он предпочел бы похоронить навеки.

Он перевел взгляд на Саншайн. Темно-карие глаза, страстно устремленные на него, горят энергией и жаждой действия. Вся она светится любовью к жизни — этим девушка его и пленила. Каково жить так, как живет она? Ждать будущего, строить планы, мечтать?

— А ты, кажется, о будущем думаешь очень много, — тихо произнес он.

— Конечно.

— И что ты там, в будущем, видишь?

Она сбросила рюкзак и положила его у стола.

— Много чего. Иногда мечтаю о том, что мои картины будут выставляться у Гуггенхайма или в Метрополитене.

— А о том, чтобы иметь семью?

— Об этом все мечтают.

— Нет, не все.

Она нахмурилась.

— Неужели тебе этого совсем не хочется?

Тейлон молчал. Ему вспоминалось лицо жены; вспоминались долгие ночи, когда она безмятежно спала с ним рядом, — а он лежал без сна, положив руку на ее выпуклый живот, где шевелился во сне их нерожденный сын.

Он вспоминал, о чем мечтал тогда.

Глядя в глаза Ниньи, он смотрел в свое будущее. И видел там — их двоих, овеянных мудростью лет, согретых теплом семейного очага, в окружении детей и внуков.

И что же? Одной глупостью, одним опрометчивым шагом он проклял и ее и себя — и разрушил все мечты, которые их связывали.

Все надежды.

Тейлон вздрогнул от острой, почти физической боли, когтями вцепившейся в грудь.

— Нет, — прошептал он сквозь внезапный ком в горле. — Это не для меня.

Саншайн нахмурилась, озадаченная внезапным унынием в его голосе. Тейлон поспешно откашлялся.

Почему ее вопрос, самый простой и обычный, так его расстроил?

Пока Саншайн распаковывала сумку и раскладывала по комнате свои пожитки, зазвонил телефон. Тейлон снял трубку.

— Привет, Ник... да, о Зареке слышал. — Он осторожно покосился на нее. — Нет, я... Послушай, я сейчас не один.

Он отошел подальше, но Саншайн все равно слышала каждое слово. И, заметив его необычную нервозность, невольно начала прислушиваться.

— Я видел Зарека чуть раньше. Как раз перед этим он насосался кетчупа. Не знаю, что на него нашло, но настрой у него был препоганый... — Несколько минут он молча слушал. — Ладно. Теперь вот что я тебе скажу. Со мной женщина, ее зовут Саншайн. Если она тебе позвонит, — сделай все, что она просит, и держи рот на замке. Ладно, увидимся. — И повесил трубку.

— Кто такой Ник?

— Мой личный помощник. Я плачу ему зарплату. Так что если тебе что-то потребуется, набери четверку и знак фунта — это его номер.

Вот это да!

— Серьезно? У тебя есть личный помощник?

— А что здесь особенного?

— Должна сказать, ты единственный известный мне байкер, у которого есть личный помощник и унаследованное от предков состояние!

Он рассмеялся в ответ.

— А что значит «насосался кетчупа»? — не унималась она. — Это какое-то спиртное?

— Что-то в этом роде, — пробормотал Тейлон, отводя глаза.

Опять секреты! Это начинало ей надоедать.

Определенно, этому парню стоит чуть-чуть расслабиться и научиться доверять людям.

И Саншайн была полна решимости помочь ему в этом.

— Не знаю, как ты, — проговорил Тейлон, направляясь в маленькую кухню, — но я устал и хочу подкрепиться. Спать я ложусь обычно уже после рассвета. Есть хочешь?

Она наблюдала, как он шарит по шкафам и извлекает на свет божий пару сковородок.

— Не особенно, но, если хочешь, могу что-нибудь приготовить.

Он поднял на нее глаза, кажется, удивленный этим предложением.

— Буду очень благодарен.

Она взяла у него сковородку и поставила на плиту.

— Чего бы тебе хотелось?

Он выразительно облизнул губы и скользнул по ней взглядом, от которого Саншайн мгновенно бросило в жар.

— Как насчет голой Саншайн, покрытой взбитыми сливками и шоколадом? — Он откинул с ее шеи прядь волос. — И, пожалуй, с вишенкой наверху.

— Аппетитный рецепт! — рассмеялась она.

Тейлон наклонился к ней и, обхватив ладонями ее груди, поцеловал в шею.

Саншайн запрокинула голову и застонала. Соски ее мгновенно напряглись, в трусиках стало влажно, по телу прошла горячая волна желания.

— Ты всегда такой ненасытный? — спросила она.

— Только когда вижу то, что хочу, — ответил он, скользнув рукой вниз, к застежке ее джинсов. — А больше всего я хочу тебя.

С колотящимся сердцем она наблюдала, как он расстегивает на ней джинсы. Длинные тонкие пальцы потянули молнию вниз, обнажив кружевные белые трусики. Дразня мочку ее уха языком, обжигая ей шею своим горячим дыханием, он скользнул рукой под эластичный пояс и нащупал ее влагалище.

Саншайн ахнула — и от наслаждения, и от красоты сильных загорелых пальцев на белоснежной коже.

Издав низкий грудной стон, она потерлась о его руку, как бы приглашая его войти.

Зарычав, как дикий зверь, он одним рывком стянул с нее джинсы и трусики и опустился перед ней на колени.

Саншайн торопливо помогла ему снять с себя джинсы и туфли.

Стоя перед ней на коленях, совершенно одетый, он не отрывал взгляда от темного треугольника между ее ног.

Его обсидиановый взор встретился с ее взглядом: в нем полыхало черное пламя.

— Откройся мне, Саншайн. Пригласи меня войти.

От этой просьбы Саншайн залилась краской. Никогда еще она не делала ничего подобного, — но, чтобы доставить ему удовольствие, была готова на все.

Стряхнув смущение, она присела и широко раздвинула ноги, выдвинув их вперед.

— Милый, я вся твоя!

И, словно голодный зверь, он зарылся лицом в райское местечко между ее ног.

Саншайн громко вскрикнула от наслаждения и схватилась за стойку, чтобы не упасть. Он лизал ее, сосал, покусывал; язык его вертелся веретеном. Она зарылась пальцами в его густые кудри; все тело ее горело, словно в лихорадке, соски набухли и почти болели от сладостного напряжения.

— Да, да, Тейлон, да! — шептала она, прижимая его голову к себе.

Из груди Тейлона вырвалось негромкое рычание. От ее вкуса, от неповторимого женского запаха у него кружилась голова.

Он обежал языком затвердевший клитор, пробуя, исследуя, вкушая сидящую перед ним женщину. Много сотен лет ничто не доставляло ему подобного наслаждения! Ничто и никто!

Это счастье подарила ему она.

Страстная, изобретательная, отважная. Его тянуло к ней, словно магнитом, — и это чувство было неодолимо, как закон притяжения.

Он лизал ее, дразнил, мучил, срывая с ее губ стоны и возгласы удовольствия, и когда, наконец, громко выкрикнув его имя, она достигла вершины наслаждения, Тейлон мог поклясться, что вознесся на небеса.

Тяжело, прерывисто дыша, Саншайн смотрела, как Тейлон поднимается с пола. Вот он снова навис над ней, как башня: глаза его по-прежнему горели голодом и желанием.

— Что в тебе за чары, что я не могу им противиться? — глухо спросил он. — Всякий раз, когда ты рядом, я думаю только о том, чтобы наслаждаться тобой.

Он взял ее руку и положил себе на чресла, на мощное мужское орудие.

— Не знаю, — хриплым голосом прошептана Саншайн. Скользнув рукой за пояс брюк, она погрузила пальцы в мягкую кудрявую шерстку, нащупала набухшее мужское естество.

Он резко втянул в себя воздух.

— Но я чувствую то же самое, — договорила она, опуская руку ниже, к двум источникам его мужской силы.

Он закрыл глаза и стиснул зубы. Казалось, он претерпевает сильную боль, — но Саншайн знала, что дарит ему блаженство.

Стоя перед ним, совершенно одетым, обнаженная снизу, но по-прежнему в свитере и лифчике, она ощущала себя странно уязвимой.

Это ощущение возбуждало, но и смущало.

Словно угадав ее чувства, Тейлон во мгновение ока сорвал с нее оставшуюся одежду. Теперь она стояла перед ним нагой.

А он — нет.

Нежно и умело он пробежал руками по ее телу.

— Расскажи мне о своих фантазиях, Саншайн. Расскажи, о чем ты мечтаешь поздно ночью, лежа в постели.

Никогда в жизни Саншайн не делилась с мужчиной своими интимными фантазиями — но, прежде чем сообразить, что делает, услышала свой собственный голос:

— Я представляю, что ко мне приближается прекрасный незнакомец.

Он обошел ее и встал у нее за спиной. — А дальше?

— В комнате темно. Он подходит ко мне сзади, привлекает к себе. Он берет меня сзади, но я не вижу его лица. Ничего не вижу — только чувствую...

Тейлон подошел к стене и выключил свет.

Оказавшись в полной темноте, Саншайн вздрогнула.

— Тейлон!

— Тише! — его глубокий голос со странным акцентом обволакивал ее, словно морской прибой.

А в следующий миг она ощутила на себе его руки. Лишенная зрения, Саншайн вся превратилась в осязание и слух. По его движениям, по шороху кожи и ткани она поняла, что он сбрасывает куртку и рубашку. Затем он привлек ее к себе сзади, положил руки ей на грудь, легонько укусил за спину у основания шеи.

Саншайн мечтала об этом много лет, но впервые ее фантазия стала явью. Прежде, в мечтах, она не видела лица своего полночного любовника. Теперь воображала лицо Тейлона, представляла, как выглядит его рука, нежно гладящая ее между ног.

Послышался шорох молнии на брюках. Жар его тела согрел Саншайн; склонившись к ней, он шептал что-то на неведомом языке, — и шепот этот звучал для нее слаще и соблазнительнее самой прекрасной музыки.

А в следующий миг он уже был в ней, твердый и жаркий. Саншайн со стоном выгнула спину и прижалась к нему — а он входил в нее снова и снова.

Погрузив руки в ее волосы, он жадно целовал ее шею и плечи.

Прикосновение его обжигало, как огонь.

Он подтолкнул ее, заставив наклониться.

Саншайн ахнула, ощутив, как он входит в нее еще глубже прежнего. Он вонзался в нее с неистовой силой, и от его движений по ее телу расходились волны наслаждения. Саншайн с удивлением услышала собственные стоны и вскрикивания в такт его ритму.

Тейлон стиснул зубы. Он чувствовал, как тела их сливаются воедино, почти становясь одним существом. Как немыслимо прекрасна Саншайн внутри — горячая, влажная, шелковистая! Быть может, это безумие, но сейчас, с каждым толчком, ему казалось, что к нему возвращается утраченная душа.

— Кончи для меня, Саншайн! — прошептал он на своем родном языке. А затем, вспомнив, что она не знает гэльского, перевел свою просьбу на английский.

— О, Тейлон! — В голосе ее звучало наслаждение и боль — и горячее, испепеляющее желание.

Чувствуя, что она на пороге кульминации, и желая ей помочь, Тейлон опустил руку и принялся в такт своим рывкам поглаживать ее клитор.

Почти мгновенно она вскрикнула, забилась в его руках, — и в следующую секунду сам он вместе с ней взлетел к вершинам божественного наслаждения.

Оба они тяжело дышали, обливаясь потом. Он тихо смеялся ей на ухо, благодарный за то, что в кои-то веки ему не надо прятать клыки.

Во тьме она их не увидит.

Но он видел ее, как днем, — всю, даже ее полночно-черные косы. Чувствовал ее запах — сладкий запах женщины, только что пережившей минуты блаженства. Ощущал ее горячее, влажное, податливое тело.

Он поднял ее на руки и, сев в кресло, усадил к себе на колени. Сейчас им обоим нужно было отдохнуть.

Она прильнула к нему, обвила рукой его шею. Тейлон покрывал поцелуями ее лицо, шею, плечи.

Никогда еще Саншайн не испытывала такого наслаждения любовью.

Разумеется, ей не раз случалось заниматься сексом, и бывший муж ее в постели бывал очень неплох, но ни разу в жизни никого она не желала так, как Тейлона.

Вот и сейчас ей мечталось лишь об одном — сидеть у него коленях вечно.

Она удовлетворенно вздохнула.

— Тейлон, неужели ты такое творишь со всеми своими женщинами?

— Нет, — прошептал он ей на ухо. — И ни одну женщину я никогда не приводил к себе домой. Ты — особый случай.

— Правда?

— Абсолютно. А ты? Ты любого встреченного парня приводишь к себе домой?

Она откинулась назад, стараясь разглядеть во тьме его лицо.

— Нет. Клянусь тебе, ты для меня — тоже особый случай.

Он нежно поцеловал ее.

Долго еще они сидели молча, прижавшись друг к другу, в предрассветной тиши.

Саншайн не совсем понимала своих чувств в отношении Тейлона. Она хотела бы сидеть вот так, прильнув к нему, вечно, но в то же время ясно понимала, какой дурой надо быть, чтобы мечтать о вечном блаженстве с едва знакомым человеком.

Да, на нем отлично сидят кожаные штаны, он потрясает ее до кончиков ногтей каждым своим прикосновением... но что дальше? Не окажется ли он таким же, как все прочие ее кавалеры?

Эгоистом? Собственником? Человеком, который ее не принимает, не понимает — и не желает понять?

Ответа на этот вопрос Саншайн не знала.

И не факт, что ей хотелось его узнать.

Девушка зевнула. Ночь выдалась долгая и утомительная — и физически, и морально.

Единственное, чего ей хотелось, — свернуться клубочком, уткнувшись в его сильное мускулистое тело, и заснуть.

Но Тейлона вдруг охватила тревога. Когда он предложил Саншайн поехать к нему, — казалось, лучшего решения и вообразить невозможно; лишь теперь он сообразил, что это означает. Спать с ней в одной постели.

Так близко к себе он подпускал лишь одного человека — жену. Конечно, не раз случалось, что после бурного секса Тейлон и его случайные подруги ненадолго задремывали на одной кровати, — но это совсем другое.

Вместе с Саншайн он проведет целый день. Под одним одеялом. Сплетясь телами...

Она снова зевнула.

— Я сейчас.

Тейлон включил для нее свет и молча наблюдал, как она натягивает извлеченную из сумки футболку и направляется в ванную.

Она скрылась за дверью. Тейлон прислушивался к шуму воды, слушал, как она умывается и чистит зубы.

Как все это... странно.

В его мозгу вновь заклубились воспоминания. Воспоминания о том, что он давно и сознательно стремился стереть из памяти. Воспоминания мертвеца. В его памяти оживились бесчисленные вечера, когда он, лежа в постели, наблюдал, как готовится ко сну его жена. Как расчесывает волосы, пока они не засияют в свете очага, и заплетает их в длинные косы.

Вспомнилось, как она напевала за шитьем, когда ей не спалось...

На тумбочке у кровати Саншайн оставила косметичку, розовую расческу и флакончик — должно быть, с теми самыми пачулями.

Эти вещички, хрупкие и легкомысленные, в его комнате, среди его вещей, казались чужими, словно с иной планеты. Они говорили о присутствии рядом с ним женщины. Другого человека.

Совершенно другого. И от этой мысли у него перехватило дыхание.

Как давно он ни с кем не делил свою жизнь!

Сколько лет рядом с ним не было никого, о ком он мог бы заботиться, кто бы заботился о нем самом!

Много, много столетий он не думал об этом. Просто не осмеливался.

Но теперь, когда задумался, — приходилось признать, что жизнь Темного Охотника все-таки невозможна без одиночества.

Саншайн вышла из ванной: косы лежали на груди, короткая футболка не скрывала стройных ног. От ее сияющей улыбки у воина сжалось сердце.

Много столетий назад он ждал битвы с нетерпеливой радостью смельчака, зная, что, если выживет, — вернется в теплые объятия любящих рук. Туда, где его ждут.

А к чему возвращается после битвы Темный Охотник? В лучшем случае — к телефону или к компьютеру, чтобы рассказать о сражении кому-нибудь из товарищей, живущих за сотни, а то и за тысячи миль.

Прежде это его устраивало.

Но сегодня почему-то все изменилось.

— У тебя все хорошо? — спросила она.

Он кивнул.

Но Саншайн это не убедило — она заметила тоску и тревогу на его лице.

— Ты передумал? Не хочешь, чтобы я осталась?

— Нет, что ты, — быстро ответил он. — Просто сегодня выдался нелегкий день.

Она кивнула:

— Еще бы!

Саншайн забралась в постель, натянула на себя черное одеяло и выключила прикроватную лампу.

Тейлон смотрел на нее в темноте. Она лежала, отвернувшись к стене; голова ее на огромной черной подушке казалась маленькой, словно детской. И вся она — такая хрупкая, такая женственная на суровой постели одинокого воина...

И очень соблазнительная.

Тейлон скользнул вслед за ней под одеяло и, не успев сообразить, что делает, обнял ее и прижал к себе.

— М-м-м, как мне нравится, когда ты так делаешь! — сонно протянула она.

Тейлон прикрыл глаза и вдохнул ее неповторимый запах. Как сладко сжимать ее в объятиях! Сердце его рвалось от боли, в голове разум вел нескончаемый спор со страстью.

«Мае! » — кричал разум. Не делай этого! Тебе нельзя к ней привязываться!

Между ними ничего нет — и быть не может. Завтра он отвезет ее домой, и они расстанутся навсегда. Она вернется к своей жизни, он — к своей.

И никак иначе.

Вздохнув, он нежно поцеловал ее в затылок и приказал себе засыпать. Жизнь такова, какая она есть, и сожалениями тут ничего не исправишь. Им с Саншайн вместе быть не суждено.

Никогда.

Но Саншайн еще не спала. Она лежала неподвижно, прислушиваясь к его ровному дыханию, и пыталась понять, что же чувствует рядом этим человеком. Что-то очень неожиданное. Как будто они... идеально подходят друг другу. Как будто созданы для того, чтобы быть вместе.

Но почему?

Она не знала, сколько времени провела в раздумьях, пока наконец ее не одолела дремота. Саншайн заснула — и увидела самый странный и своей жизни сон...

Ей снился Тейлон — совсем молодой, лет двадцати. Золотистые кудри его были еще длиннее и заплетены в косы, но, как и сейчас, две тонкие косички болтались на левом виске. Юное лицо казалось старше из-за густой золотистой бороды. Но, несмотря на все это, она сразу его узнала.

Ведь в этом человеке для нее заключался весь мир.

Во сне, как и наяву, они занимались любовью. Сильное, мускулистое тело его нависало над ней, прижимая ее к зеленой траве; он входил в нее и выходил с такой нежностью, что сердце ее таяло и, казалось, готово было выскочить из груди.

— Драгоценная моя Нин! — шептал он ей на ухо в такт движениям. — Как я могу тебя покинуть?

Она сжала его лицо в ладонях и поцеловала его в губы, затем отстранила, чтобы взглянуть ему в глаза. Во сне глаза у него были не обсидианово-черными, а светло-карими.

— Спейрр, у тебя нет выбора. Ты столько сражался, столько претерпел, чтобы стать наследником своего дяди, — неужели же теперь все разрушишь? Клан не признает тебя королем, если ты не женишься на королевской дочери.

— Знаю, — угрюмо проговорил он.

Оба они любили друг друга, сколько себя помнили. Точнее, с первой встречи, когда он спас ее от разъяренного гусака. Ей тогда было шесть лет, ему — восемь.

Так он стал для нее героем.

С тех пор они росли вместе.

Еще детьми они скрывали свою дружбу, понимая, с какой легкостью их могут разлучить или высмеять. За несколько лет юный Спейрр претерпел такое количество несправедливостей и насмешек, что хватило бы и на десять тысяч жизней.

Меньше всего на свете Нинья хотела навлечь на него новую беду.

Вот почему они никому не рассказывали о том, как, сбежав от родных и от семейных обязанностей, целыми днями бродили рука об руку по лесам и зеленым лугам.

Много лет их встречи были невинными. Они играли вместе, купались, ловили рыбу, делились своими детскими радостями и горестями.

Только в последний год Спейрр и Нинья начали прикасаться друг к другу иначе — не как друзья.

Она была дочерью торговца рыбой — беднейшего из бедных, низшего из низших. Но Спейрр обращался с ней, как с королевой. Никогда не смеялся над ее изношенным, заплатанным платьем, не дразнил, как другие, тем, что от нее пахнет рыбой.

Он дорожил ею, а она дорожила им.

С радостью отдала она ему свою невинность, хоть и знала, что им не быть вместе. Настанет день, когда он женится на другой.

Это разобьет ей сердце, но иного выхода нет. Он должен жениться на равной себе по роду и положению, чтобы стереть позорное пятно, оставленное на нем матерью. Чтобы доказать всему клану, что он благороден и кровью и душой.

— Ты станешь прекрасным мужем, Спейрр. Жена будет с тобой счастлива.

— Не надо! — проговорил он, крепче сжимая ее в объятиях. — Не хочу думать о других женщинах, пока я с тобой. Обними меня крепче, Нин. Дай хотя бы на миг забыть о том, что я сын своей матери. Дай поверить, что мы с тобой одни в целом мире, что никто и ничто не сможет нас разлучить!

Нинья крепко зажмурилась, сдерживая слезы.

Ах, если бы это было так!

Склонившись над ней, он нежно погладил ее по щеке.

— Ты — единственное, что согревает мне сердце. Единственный луч солнца, знакомый моей зиме.

О, как любила она такие слова в его устах! Как любила, когда наедине с ней он, бесстрашный принц и непобедимый воин, открывал другую сторону своей натуры. Об этом знала только она. Лишь рядом с ней он раскрывал свой поэтический дар.

Пусть для всего мира он остается отважным воином, доблестным и умелым бойцом. Пусть мир славит его сильные мускулы, крепкие руки, сжимающие меч, разум, холодный и трезвый даже в горячем бою.

А ей в нем дороже всего сердце. Сердце поэта.

— А ты — огонь, осветивший мою жизнь, — прошептала она в ответ. — Но теперь прощайся со мной и скачи скорее к дяде, иначе тебе недолго осталось гореть.

Выругавшись сквозь зубы, он поднялся с земли.

Нинья наблюдала, как он одевается, как застегивает на себе доспехи. Сама подала ему меч на перевязи. Ее возлюбленный — настоящий принц, не только по рождению, но и по стати. Земля не видала более благородного воина!

Нинья тоже оделась. Спейрр крепко обнял ее, в последний раз обжег поцелуем.

— Увидимся сегодня ночью?

Она отвела взгляд.

— Как пожелаешь, Спейрр. Сам знаешь, я сделаю все, что ты захочешь. Но, думается мне, недостойно поступать таким образом с твоей будущей женой.

Он вздрогнул, как от пощечины.

— Ты права, Нинья. Прежде всего, недостойно так поступать с тобой.

В этот миг сознание Саншайн покинуло Нинью и переместилось в Спейрра. Она осталась в той же лощине, но теперь смотрела на мир его глазами.

Думала его мыслями, ощущала его чувства, как свои.

Спейрр смотрел Нинье вслед, и сердце его разрывалось от горечи и гнева. Казалось, он не переживет эту муку.

Он протянул руку, как бы желая ее остановить, но тут же бессильно уронил.

Она для него потеряна.

Навсегда.

Как мать.

Как отец и сестры.

Боги, как все это несправедливо!

Но жизнь вообще несправедлива. Особенно к мужчине, который несет ответственность перед своим родом. К мужчине, который зубами выгрыз из своего клана уважение к себе и к сестре.

Никогда он не был волен распоряжаться своей жизнью.

С трудом оторвав взгляд от исчезающей вдали фигурки Ниньи, он вскочил на коня и помчался в королевский дом. Там готовилась его свадьба с дочерью короля галльского племени, чьи земли граничили на севере с землями его рода.

Эта свадьба заткнет рты сплетникам и докажет даже самым непримиримым его врагам, что Спейрр достоин стать наследником короля Айдиага.

Саншайн заворочалась во сне. Сцена изменилась: теперь она видела ярко освещенный зал с бревенчатыми стенами. Тейлон стоял посреди зала, рядом с ним — мужчина и женщина лет сорока: мужчина — черноволосый, темноглазый, суровый на вид, женщина — с такими же золотыми волосами и янтарными глазами, как и у Тейлона.

Мужчина — король Айдиаг — был в воинских доспехах, его жена — в богатом уборе.

Зал был полон гостей. С кельтами соседствовали здесь люди непривычного вида и одеяния — рыжеволосые, длинноусые, в кричаще-ярких одеждах. По случаю праздника все облачились в праздничные наряды, женщины надели свои лучшие украшения.

На Тейлона гости смотрели с благоговейным восторгом. Он выглядел сильным и гордым, как настоящий принц. Приезжие галлы из уст в уста передавали рассказы о его доблести в бою.

Говорили, что он посвятил свой меч богине Морриган, что он — ее любимый воин. Рассказывали, что в битве сама богиня витает за его плечом, не позволяя врагам нанести урон его красоте или затупить его меч.

Но никто из них не подозревал, какая буря бушует сейчас в душе гордого принца.

— Спокойнее, сынок! Что ты пляшешь на месте, словно жеребенок! — с улыбкой прошептала ему королева.

— Вспомни себя, Ора! — поддразнил ее муж. — Когда ты выходила за меня замуж, отец пригрозил тебя к стулу привязать, — ты никак не могла стоять спокойно во время произнесения обетов!

— Верно, но я тогда была намного его моложе!

Тетя положила руку ему на плечо. Тейлон судорожно вздохнул, увидев, как галльский король Лльюд подводит к нему прекрасную юную деву.

— Дейрдра, моя дочь, — представил ее король.

Дейрдра в самом деле была красавицей — этого Тейлон не мог не заметить. Волосы цвета спелой пшеницы, сияющие синие глаза...

Но с Ниньей не сравнить. Ни одна девушка на свете не может сравниться с его Ниньей!

Спейрр инстинктивно отступил.

Дядя подтолкнул его к невесте.

Дейрдра призывно улыбнулась. Глаза ее светились восхищением.

Спейрр снова шагнул назад.

На этот раз его подтолкнула тетя.

— Ну, сынок, что ты должен сказать?

— Я...

Разумеется, Спейрр помнил, что должен сказать невесте. Супружеские обеты он выучил наизусть.

Но сейчас слова застряли у него в горле.

Он не мог ни говорить, ни дышать.

Он снова попятился, — и снова дядя и тетя подтолкнули его навстречу судьбе. Навстречу многим десяткам тоскливых, безнадежных лет.

— Спейрр! — в голосе дяди послышалась предупреждающая нотка. — Скажи то, что должен сказать!

Сделай это — или потеряешь все.

Сделай это — и потеряешь то единственное, ради чего стоит жить.

Перед глазами у него стояло лицо Ниньи. Слезы в уголках глаз — слезы, которые она тщетно пыталась скрыть.

Спейрр стиснул зубы, решительно выдвинул вперед подбородок.

— Я этого не сделаю!

С этими словами он повернулся и бросился прочь. Изумленная толпа легко расступилась перед ним. Спейрр выбежал из королевского дома.

Через несколько секунд, опомнившись, дядя и тетя бросились за ним. Они нагнали Спейрра на полпути к коню. Дядя схватил его за руку, рванул к себе.

— В чем дело? — гневно воскликнул он.

— Спейрр, что с тобой? — более мягким тоном вторила ему Ора.

Спейрр смотрел на них, обдумывая, какими словами объяснить им то, что творится у него на душе.

— Я на ней не женюсь!

— Разумеется, женишься! — сурово ответил дядя. — Черные глаза его пылали гневом. — Марш назад, в королевский дом, и заверши обряд, как положено!

— Nae! — упрямо ответил юноша. — Я на ней не женюсь — я люблю другую!

— Кого? — хором спросили король и королева.

— Нинью.

Оба недоуменно переглянулись.

— Во имя всех демонов, что еще за Нинья? — спросил король.

— Дочь торговца рыбой? — спросила королева.

Эти два вопроса прозвучали одновременно, а в следующий миг до короля дошел смысл слов, сказанных женой.

— Дочь торговца рыбой?! — прорычал он и протянул руку, чтобы отвесить племяннику затрещину.

Но Спейрр перехватил его руку. Много лет прошло с тех пор, как он в последний раз позволял дяде себя бить.

— Ты с ума сошел?! — взревел король, вырвав руку. — Откуда ты вообще ее знаешь?

Спейрр напрягся, ожидая приговора. Теперь-то его уж точно изгонят из клана, как когда-то изгнали его мать.

Ну и демоны с ними!

Пусть думают о нем что хотят! Нинья — единственный человек, чье мнение для него важно. Она одна любит его таким, как он есть.

И он ее не предаст, пусть даже верность ей разрушит его жизнь.

Все лучше, чем прожить жизнь без нее.

— Я знал, что вы не поймете. И понимаю, что должен вернуться и жениться на дочери галльского короля. Но не могу. Просто не могу. — Он устремил умоляющий взгляд на тетю — быть может, хоть она его поймет? — Я люблю Нинью. И не хочу жить без нее.

— Ты молод и глуп, — отозвался дядя. — Позволяешь сердцу управлять твоей жизнью, — совсем как твоя мать. Если сейчас ты не исполнишь свой долг, — никогда тебе не избыть материнского позора. Для всех ты останешься презренным отродьем шлюхи. Так что вернись и заверши обряд. Живо!

— Nae ! — твердо ответил он.

— Спейрр, не упрямься, иначе мне придется тебя изгнать!

— Что ж, изгоняй.

— Nae! — вдруг вмешалась в их спор королева.

Взгляд ее затуманился, как всегда, когда ее глазам открывался тайный мир богов и духов.

— Посмотри на него, Айдиаг. Взгляни в его глаза. Разве ты не видишь в них волю богов? Эта Нинья предназначена ему судьбой. Они — родственные души. Они должны быть вместе.

Король вполголоса выругался.

— Какой был бы союз для нашего клана! — вздохнул он. — Мы бы упрочили мир между нашими народами, и никто бы уже не оспорил наследственные права Спейрра... Но с волей богов я спорить не стану. — Он хлопнул Спейрра по плечу. — Иди, Спейрр. Иди к своей Нинье, — а я вернусь в королевский дом и постараюсь уладить скандал. Будем молиться, чтобы обошлось без войны.

Спейрр не верил своим ушам. В первый раз дядя проявил к нему доброту и милосердие.

— Ты... серьезно?

Король недобро прищурился:

— Беги, парень, пока ко мне не вернулся рассудок!

Упрашивать Спейрра не пришлось — словно на крыльях, он бросился к своему коню. Но на полдороге развернулся, вернулся к тете и дяде, крепко обнял обоих.

— Спасибо! Спасибо вам!

Птицей взлетев на коня и сунув нога в стремена, он направил скакуна к своим наследственным землям.

Черный жеребец мчался по бездорожью сквозь лес, продираясь через подлесок, разбрызгивая грязь из-под копыт. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь густую листву, играли на доспехах принца. Спейрр без устали понукал коня. Быстрее! Еще быстрее!

Он летел к своей Нинье...

Мать сунула Нинье в руки потрепанную корзину с десятком на редкость вонючих рыбешек.

— И куда мне с ними идти? — уныло спросила дочь.

— Отнесешь кузнецу. Он хотел купить рыбы, а твой брат ушел на реку. Так что иди — и больше ничего слушать не хочу!

Нинья стиснула зубы. Как же она ненавидела продавать рыбу! Особенно семейству кузнеца. Скорее она согласилась бы вытерпеть порку, чем идти к нему в дом. Его дочка Нала, ее ровесница, такая же крестьянка, как и другие деревенские жители, воображала себя по меньшей мере принцессой. И не было для нее большего удовольствия, чем издеваться над теми, кто ниже ее по положению или беднее ее.

А Нинья чувствовала, что сегодня издевательств не вытерпит. Сердце ее и без того было переполнено горем.

Сегодня ее Спейрр женится на другой. Он для нее навсегда потерян.

Смахнув ладонью слезы, Нинья вышла из лачуги, где жила вместе с отцом, матерью и братом, и направилась в другую часть деревни, где обитали односельчане побогаче и поприличнее — с подветренной стороны от домов торговца рыбой, дубильщика и мясника.

— О Спейрр! — вздохнула она. Вновь полились слезы, — теперь Нинья их уже не вытирала. Один-единственный день без Спейрра превратился в томительную вечность — как же сможет она прожить без него всю жизнь? До сих пор только он один давал ей силы жить. Ради него она терпела и позор отцовской работы, грязь и рыбную вонь родного дома, и вечную угрюмость отца, и ворчание матери. Ради тех драгоценных часов, которые проводила с ним вместе.

Но теперь это счастье для нее навсегда потеряно.

Он вернется с молодой женой. Придет время — и королева понесет от него ребенка...

Сердце пронзила невыносимая боль. Нинья брела по деревенской улице, не видя, куда идет, думая об одном: у нее никогда не будет детей от любимого. Никогда больше она не прижмет его к сердцу.

Подойдя к дому кузнеца, она увидела, что Нала сегодня не одна. Девушка стояла во дворе в компании друзей: были здесь трое деревенских парней и их подружки — из тех девиц, что (как часто слышала бедная Нинья) ни за что не станут дружить с замарашкой, от которой воняет рыбой!

— Ой, смотрите, кто к нам идет! — сморщив носик, объявила Нала. — Рыбная торговка со своим вонючим товаром! Не дышите, иначе всех стошнит!

Нинья приподняла голову. Она не позволит злым словам ранить себя. Сегодня у нее и так достаточно горя.

Молча она сунула корзину в руки Нале.

Та взвизгнула и отскочила, уронив корзину.

— Фу! Нинья, какая же ты вонючка! Такую не захочет ни один мужчина — правда, Диарг?

Диарг окинул Нинью наглым взглядом:

— Ну, не знаю, не знаю. Судя по тому, что мы видели пару дней назад в лощине, — помните, со Спейрром? — я бы, пожалуй, ее отымел. Но только зажав нос!

Лицо Ниньи запылало: при мысли о том, что кто-то видел их со Спейрром, ее охватил ужас.

— А ты, Аберт, что скажешь? — Диарг подтолкнул локтем своего приятеля.

— Да уж, покрыть ее пару раз и я бы не отказался. Но жениться на такой? Увольте. Оставим ее Спейрру — видно, грязь в его вкусе!

Их грубый смех гудел у нее в ушах погребальным колоколом.

Забыв о корзине, Нинья бросилась бежать... но остановилась, услышав стук конских копыт.

Кто-то спешил сюда. Очень спешил. Конь мчался, как ветер, подбадриваемый мощным голосом всадника. Вся деревня затихла в ожидании.

Из леса вылетел Спейрр, и люди боязливо расступились перед ним.

Нинья смотрела на него, не в силах пошевелиться.

Спейрр в сверкающих доспехах был прекрасен, как никогда. Он словно составлял одно целое со своим черным жеребцом — волшебное существо, совершенное по красоте и силе.

И он мчался так, словно все демоны Аннуина гнались за ним по пятам.

Нинья не сомневалась, что он проскачет мимо нее и свернет к своему дому.

Но, поравнявшись с девушкой, он натянул поводья.

Взмыленный конь встал на дыбы, хрипя и роняя наземь клочья пены.

Спейрр спрыгнул с седла и заключил Нинью в объятия.

Сердце ее отчаянно забилось, однако она боялась радоваться. Боялась того, что может означать его неожиданное появление.

— Fiu ? — неуверенно обратилась она к нему. «Фиу» означало «принц»: на глазах у людей Нинья не осмеливалась назвать его по имени. — Чего ты хочешь?

Он, не отрываясь, смотрел на нее, и янтарные глаза его светились так, словно в них пело его любящее сердце.

— Тебя, любовь моя, — прошептал он. — На всю жизнь, пока смерть не разлучит нас. Нин, стань моей женой!

Мир перед ней затуманился слезами.

— А как же твой дядя?

— Он желает нам счастья.

Дрожащими руками она обняла возлюбленного и прижалась к нему.

— Ты моя, драгоценная моя Нин! — прошепчет он ей. — Никто кроме тебя, мне не нужен!

— И тебя не смущает, что от меня пахнет рыбой?

Он рассмеялся:

— А от меня — потом и лошадью, так что мы — прекрасная пара!

Только он мог найти такой ответ!

Слезы побежали по щекам Ниньи: она рыдала от счастья, не стыдясь своих слез.

Спейрр вернулся к ней! Никогда, никому больше она его не отдаст! Теперь они будут вместе — навсегда!

Навсегда...

Саншайн проснулась с ощущением безмятежного счастья — и сонно улыбнулась, ощутив рядом с собой Тейлона.

Что ей снилось? Она не могла припомнить... но, кажется, он. Рядом с ней — и во сне, и наяву.

И это было прекрасно.

Саншайн взглянула на часы. Полдень. В это время она должна продавать свои работы на Джексон-сквер.

Но вставать совершенно не хотелось.

Перевернувшись на другой бок, она уткнулась Тейлону в спину. Положила голову ему на плечо, погладила татуировку на груди. Какой он теплый! Какой... домашний!

— Хорошо, что ты дома, милая. — Эти слова он прошептал на языке, который она слышала всего один раз, — прошлой ночью, когда они занимались любовью. Но Саншайн прекрасно поняла, что он сказал.

Приподнявшись и заглянув ему в лицо, она увидела, что он по-прежнему крепко спит.

— Тейлон!

Он не шевельнулся.

— Спейрр! — прошептала она. Откуда взялось это имя? Никогда прежде она его не слышала, но почему-то ясно понимала, что называть Тейлона следует именно так.

Веки его затрепетали. Он взглянул на нее непонимающим, сонным взглядом.

— Ты чего-то хочешь?

Саншайн покачала головой.

Он закрыл глаза, перекатился на другой бок и снова заснул.

Ну и ну! Что такое здесь творится?

Откуда ей известно это имя? Почему Тейлон на него откликнулся?

Может быть, она услышала его во сне?

Саншайн снова попыталась припомнить свой сон. Но разрозненные воспоминания ускользали от нее, словно песок утекал сквозь пальцы.

И вдруг, лежа к нему спиной, она явственно увидела внутренним взором сцену — не из сна, нет, но живую и очень яркую.

На небе клубились тучи. Тейлон-подросток, обнаженный, распростерся лицом вниз на каменной плите. Вокруг стояли другие плиты, величественные и мрачные: всё вместе отдаленно напоминало Стоунхендж — но лишь напоминало. Саншайн не сомневалась, что никогда не видела этого места — ни на фотографиях, ни наяву.

Над Тейлоном возвышался суровый черноволосый человек в развевающемся черном одеянии. Он размеренно хлестал мальчишескую спину кожаной плетью.

Саншайн видела лицо Тейлона. Он смотрел прямо на нее. В глазах его стояли непролитые слезы, но губы были упрямо сжаты.

«Встретимся позже», — прошептал он одними губами — и она кивнула в ответ...

Саншайн села на постели.

Ей вспомнился ее сон — во всех подробностях. Вскочив, она схватила мобильный телефон и выскочила за дверь — не хотела, чтобы Тейлон услышал, о чем она будет говорить с матерью.

— Саншайн? — услышала она в трубке голос Старлы. — Где ты? Сторм говорит, ты куда-то исчезла, даже не позвонив!

— Извини, мам. Просто забыла позвонить. Ты же меня знаешь, я вечно все забываю. Послушай, я хочу кое о чем тебя спросить. Помнишь, много лет назад вы с бабулей меня загипнотизировали и провели регрессию в мои прошлые жизни?

— Да, и что?

— Вы сказали, что в прошлой жизни я жила в Англии времен кельтов. Так?

— Так.

— Мама, ты помнишь что-нибудь еще? Кем я была?

— Ох, честно сказать, не помню. Надо позвонить бабуле — она-то наверняка все помнит. А что случилось? У тебя какой-то испуганный голос.

— Потому что я на самом деле испугана. Кажется, я только что вспомнила кое-что из прошлой жизни. Или не вспомнила... даже не знаю, как это назвать. Все это так странно, что и описать невозможно.

— Ты со Стивом?

— С Тейлоном, мама. Его зовут Тейлон. Да, с ним.

— Думаешь, в прошлой жизни ты была с ним знакома?

Саншайн оглянулась на дверь и судорожно сглотнула.

— Если честно, мам, — похоже, в прошлой жизни я была его женой.