Прежде чем Лета успела сдвинуться, чтобы защитить его, Айдан вскочил на ноги и встал лицом к лицу с богом. Гнев, бушевавший внутри него, был настолько мощным, что она практически не могла дышать. В нее будто ударила молния. Она запрокинула голову из-за того, что его гнев разъедал ее как кислота. Ни разу за всю вечность она не чувствовала ничего похожего на это. Ощущение было опаляющим и неистовым.

Долор замахнулся на Айдана, который заблокировал его рукой, затем ударом головы оттолкнул бога назад. Прежде чем Долор сумел восстановить равновесие, Айдан нанес еще один удар по его ребрам. Согнувшись пополам, бог упал на землю.

Она знала, что лишь из-за своего высокомерия Долор оказался захваченным врасплох. Он не ожидал, что Айдан будет бороться с ним.

Но с этим было покончено.

Долор метнул в голову Айдана энергетический заряд. Он уклонился от него, затем перестроился, чтобы оторвать Долора от земли и снова ударить. Но на этот раз Долор это предвидел. Он швырнул Айдана на стальную стену, появившуюся из ниоткуда.

Лета сотворила себе два хлыста — по одному в каждой руке. Она с силой ими щелкнула, захватив руки Долора. Он зашипел от боли перед тем, как обернул их вокруг предплечий и дернул.

Она не сдвинулась с места несмотря на то, что чувствовала себя так, будто он вырывает ей руки с корнем.

— Оставь его в покое.

Долор рассмеялся.

— Ты — дура, если защищаешь его.

— Значит, я — дура. — Она попыталась освободить хлысты от его хватки, но он крепко держал их.

Айдан потряс головой, чтобы прояснить ее. Он почувствовал привкус крови во рту. Эта борьба казалась очень даже настоящей, хотя он знал, что это сон. Вытирая кровь со своего лица, он нахмурился, обдумывая этот факт.

Разве это не сон?

Он увидел, как Лета отшвырнула мужчину на стену за мгновение до того, как тот повернулся и пинком отбросил ее на землю. Он подбежал к Долору и схватил его за пояс и плечи прежде, чем тот успел снова напасть на нее.

— Не трогай ее.

Долор рассмеялся и схватил его за волосы, сильно дергая.

Айдан зарычал от боли, но не из-за того, что Долор вцепился в волосы, а из-за образов, появившихся в его голове. Образов Хизер в постели с Донни. Из-за чувства утраты, возникшего у него в то утро, когда все они напали на него в одно и то же время и попытались его уничтожить.

Он закричал, в то время как сердце разрывалось от боли того единственного момента в его жизни, когда все его иллюзии о любви и семье были разбиты вдребезги.

Внезапно рядом появилась Лета, оттаскивая бога Боли от Айдана.

— Останови это, Долор. Сейчас же!

Долор повернулся к ней с улыбкой и притянул ее к себе.

— Слышишь, как плачет ребенок?

Она закричала от ужаса.

Айдан попытался оттолкнуть бога назад, но тот не выпустил Лету.

— Пошел к черту, ты задница! — Он создал меч и вонзил его Долору прямо в сердце.

Выпустив Лету из своего захвата, Долор отшатнулся назад. Его черные глаза неверяще расширились, и в следующее мгновение он разлетелся на тысячи сверкающих частиц. Они медленно опали на землю, прежде чем их унесло порывом дикого ветра.

Лета все еще продолжала кричать. Казалось, что она застряла посреди ночного кошмара, от которого не могла очнуться. Она дергала себя за волосы, как будто не в силах вынести ни одного образа, захлестнувших ее разум.

Айдан обнял ее и прижал к себе.

— Ш-ш-ш, — выдохнул он, так как она дрожала в его объятиях. Из ее глаз лились слезы.

— Пусть это прекратится! Пожалуйста, Боже, пусть все это исчезнет! Я не могу дышать. Не могу думать. Я не могу… я не могу…

Он вздрогнул, услышав, как с ее губ срываются те же самые идущие из глубины души, полные отчаяния слова, которые он произносил в течение бесчисленных дней, наполненных горечью. Это заставило его прижать ее еще ближе и взволновало до невообразимого уровня. Что бы ни произошло в ее прошлом, было очевидно, что оно было таким же скверным, как и его собственное.

— Я с тобой, Лета, — прошептал он, нежно потираясь подбородком о ее влажную щеку. — Я не позволю ему причинить тебе боль. — Он не знал почему пообещал это, но еще более удивительным, чем слова, был тот факт, что он действительно имел это в виду.

Разделив этот момент с Летой, он позволил чему-то прорваться сквозь его собственную боль. Впервые более чем за два года он снова почувствовал себя человечным и даже не знал почему.

Она судорожно вздохнула.

— Он вернется.

— Нет, не вернется. Я убил его.

— Нет, — сказала она, а на глазах искрились слезы, — ты не убил. Ты не можешь остановить Боль. Он вернется, и теперь он знает, что… — Ее голос постепенно затих, как будто она слишком боялась даже закончить предложение.

— Ш-ш-ш, — повторил он, прижимая ее к себе и позволяя теплоте ее тела просочиться сквозь холод, окутывавший его все это время.

Он годами никого не утешал. Без преувеличений. Последний человек, с которым он сидел всю ночь, был его племянник. Рональд только что расстался со своей первой невестой, поэтому они вдвоем пошли выпить. Несмотря на то, что Айдану надо было изучать сценарий фильма, в котором он должен был сниматься, он провел всю ночь, утешая в горе Рональда.

И чем он ему отплатил?

Рональд в конце концов примкнул к Донни и повернулся спиной к Айдану, даже после всего того, что в течение многих лет делал для него Айдан: оплата его частных школы и колледжа, оплата для него и его лучшего друга поездки во Флориду по поводу окончания средней школы, предоставление ему работы, покупка автомобиля, дома… Всего этого было недостаточно. И это после того как Рональд жаловался ему, каким ужасным образом обращался с ним его отец в детстве.

Сейчас он не знал, говорил ли Рональд когда-либо правду, или все это была лишь ложь, рассчитанная на то, чтобы завоевать симпатию Айдана и получить от него как можно больше денег.

И в конце ничто из того что сделал Айдан, чтобы помочь юноше, не имело значения. Как и его отец, Рональд требовал, чтобы Айдан дал ему все, чего он хочет, независимо от того заслужил он это или нет.

С гулко бьющимся сердцем он опустил взгляд на Лету и задался вопросом, была ли она так же холодна внутри, как и они.

И в этот момент Айдан совершил самое ужасное открытие относительно себя.

Он все еще проявляет заботу.

Несмотря на всю мерзость, через которую он прошел. Несмотря на то, как тщательно он отгородил себя от мира. Он заботился о Лете. Он не хотел ее ранить. И он чертовски уверен, что не хотел ее ранить, потому что она пыталась ему помочь.

В это мгновение он ненавидел себя за проявление слабости в виде заботы.

Сколько может вынести один человек?

Но тем не менее это было так. Это была внутренняя потребность, заставлявшая его желать лишь одного: позаботиться о ее ранах и удостовериться, что с ней все в порядке. Стиснув зубы, он прикоснулся губами к ее мягким, душистым волосам и перенес ее из снега на песчаный берег, где высоко над ними ярко светило солнце.

Все еще прижимая ее к груди, он опустился на колени на песок и посадил ее перед собой. Он взял ее лицо в свои руки и вытер слезы, все еще катившиеся по ее щекам.

— Все хорошо, Лета. Я с тобой.

Лета судорожно вздохнула, пытаясь успокоиться, и посмотрела в его глаза, которые были такими же зелеными и неспокойными, как глубокое море. На этот раз в них не было враждебности. Они были полны искренности и заботы, от которых у нее буквально перехватило дыхание.

Она подняла руку и провела ею по его щеке, почувствовав, как щетина приятно покалывает ее ладонь. Его мужской аромат окутал ее… Как же много времени прошло с тех пор, когда она в последний раз испытывала страсть. С тех пор, когда она находилась в объятиях мужчины, который не был связан с нею родственными узами. И в это мгновение страдания ее собственного прошлого всей своей тяжестью обрушились на нее.

Задыхаясь от обжигающей боли внутри себя, она прижалась к его груди, спрятав голову под его подбородком. Ей не нравилось находиться в этом сне. Ей не хотелось больше ощущать эти чувства. Не иметь их было гораздо лучше того, что она чувствовала в данный момент. Если бы только она могла избавиться от них навсегда.

— Как ты справляешься со всем этим? — выдохнула она, согревая дыханием грудь Айдана.

— Не думай об этом.

— Это работает?

— Иногда.

— А когда нет?

Он пожал плечами.

— Пью пиво и дешевое виски, но даже они мало чем помогают, кроме того что добавляют головную боль к той, что уже изводит тебя. Рано или поздно наступает протрезвление, и все начинается сначала.

Это был не тот ответ, который она хотела от него услышать.

— Я ненавижу плакать.

Его глаза с обжигающей теплотой посмотрели на нее.

— Тогда делай так, как я. Обрати свои слезы в гнев. Плач лишь ослабляет тебя. А гнев… придает тебе сил. Он укрепляет тебя. Он расползается по всему твоему телу, вынуждая тебя действовать. Никакого истощения сил, никаких тоскливых расплывчатых видений. Он очищает твою голову и направляет твои действия. Больше всего он поддерживает тебя.

— Поэтому ты не отпускаешь свой гнев?

— Точно.

И его гнев был достаточно силен, чтобы подпитывать их обоих. Но все-таки, она не понимала этого. Ее гнев всегда легко вспыхивал, а затем быстро проходил. Более того, ее слезы всегда сводили на нет ее злость. Как только она начинала плакать, весь гнев испарялся под их воздействием.

— Как ты научился больше не плакать?

Выражение его лица стало жестким.

— Я наглухо заколотил свое сердце и научился не заботиться ни о ком, кроме себя. Они не могут заставить тебя плакать, если тебе по барабану они или их мнения. Тебе могут причинить боль лишь те, кого ты любишь.

— И бог Боли, — прошептала она. — Он знает то, что нас ослабляет. Посмотри, что он сделал со мной.

— Это — потому что он знает тебя и знает куда бить. — Айдан покачал головой. — Он ничего не знает обо мне. Больше нет ничего, что он мог бы использовать, чтобы причинить мне боль. Я освободился ото всех чувств, кроме своего гнева.

Именно по этой причине Айдан был способен противостоять Долору несмотря на то, что он был всего лишь смертным человеком.

Но она не знала, как удержать свой гнев. Каждый раз, когда она думала о своей дочери или своем муже, эти мысли ставили ее на колени. Они ни в чем не были виноваты, — они просто были связаны с ней, — и за это были хладнокровно казнены Долором и ему подобными. Вот почему она была здесь.

Ни один невиновный не должен больше погибнуть. Никогда.

Никто не заслуживал такой боли, которую она чувствовала. Никто. И она умрет, но не позволит Долору погубить таким способом еще одного человека. Забрать у них то, что они любили, и из-за чего? Из-за мстительности одного бога, потому что кто-то другой подшутил над ним, а у него оказалось недостаточно развито чувство юмора? Это было жестоко. И это было неправильно.

— Научи меня своему гневу, Айдан. Покажи мне, как поддерживать его независимо ни от чего.

Он мрачно кивнул, прежде чем отнял руки от ее лица.

— Отпусти свою боль. Если в тебе осталась доброта — убей ее. Итак, запомни: единственный, кто имеет значение для тебя в этой жизни, — это ты. Никто другой никогда не будет беспокоиться за тебя. Никто. Единственным существом, который может тебя защитить, являешься ты сама. Пускай все остальные катятся к черту. Более того, помоги им отправиться туда.

Она не могла поверить в то, что он ей говорил. Это казалось нетрудным при условии, что она достаточно безумна, но как он выдерживает это?

— Как тебе это удается?

— Необходимо помнить, что всякий раз, когда тебя пинали, рядом с тобой не было никого, кто мог бы смягчить удар. Никого, кто помог бы тебе зализать раны или мог защитить тебя.

Но в ее случае это было не так. М’Адок был на ее стороне, пытаясь защитить ее семью. Именно так он был захвачен и затем подвергнут пыткам. Он мог бы отстраниться и спасти себя. Вместо этого он предпочел прийти, чтобы предупредить ее и быть рядом, когда Долор и его приспешники напали на них.

Они почти убили и его тоже.

— А если я не была одна? — спросила она шепотом.

— Тогда представь, что они схватили того, кто был возле тебя. Представь кровь своего защитника на своих руках, потому что они нанесли ему удар прямо в сердце.

Этого было достаточно, чтобы пробудить в ней желание закричать, пробудить в ней гнев, о котором он говорил. Айдан был прав. Если бы это было в его власти, Долор, не задумываясь, убил бы М’Адока.

— Я не знаю, как победить Долора, — призналась она. — Лучшее, что я смогла придумать в прошлый раз, когда мы сражались, — это заморозить его и подчинить вызову человеком. Поступая таким образом, я не думала, что кто-нибудь окажется настолько глуп, чтобы освободить его. И сейчас они сделали это… я не знаю, как вернуть его в стазис до того, как он успеет завершить свое задание.

— И это?

— Убить тебя — и я не позволю, чтобы это произошло.

Айдан был рад, что это сон. Иначе он решил бы, что сошел с ума. Но пока пенные буруны разбивались о песчаный берег, он знал, что был в безопасности. Здесь не было ничего реального. Были только он и Лета.

Однако ему было любопытно узнать, почему его подсознание создало все это.

— Ты сказала, что мой брат вызвал его с помощью магии, чтобы убить меня.

Она кивнула.

— Он сделал это, находясь в тюрьме? — Это имело не больше смысла, чем что-либо другое.

— Он должен был. Ты знаешь еще кого-нибудь, кто хотел бы твоей смерти так сильно, что готов был отдать свою душу ради этого?

Айдан горько рассмеялся.

— Список тех, кто ненавидит меня, длинен, но тех, кто желает моей смерти в такой крайней степени, намного короче. Ты права. Донни выделяется среди действительно важных ненавистников.

Она кивнула.

Айдан тихо сидел, думая о трагедии своего прошлого. После смерти родителей он и Донни оказались под опекой и были выращены их дядей-алкоголиком. Как единственный родитель он оставлял желать лучшего, и Айдан с Донни всегда шутили, что они были воспитаны волками.

Все, что они имели, — это друг друга. Он все еще не мог поверить в то, что что-то настолько незначительное, как зависть, лишило его брата. Как она могла завладеть парнем, который когда-то стоял за него горой, и превратить его в хладнокровного потребителя, готового на все, лишь бы причинить ему боль. Это не имело смысла.

И тем не менее…

Неудивительно, что его сны были такими безумными. Он все еще не оправился от предательства, и очевидно его подсознание продолжало пробовать уладить все это.

Эти мысли напомнили ему о его первых годах в Голливуде.

— Один из первых фильмов, в котором я снялся, был о нападении зомби. Я помню, что в фильме, если ты убивал того, кто управлял зомби, ты также устранял зомби. Здесь не сработает тот же принцип?

Лета нахмурилась.

— Ты хочешь убить собственного брата?

Он даже не задумывался над ответом.

— Мы не связаны кровными узами с того момента, когда он вцепился в мою глотку. Если это существо — Долор — преследует меня по его вине, то я более чем готов перерезать горло Донни и смеяться, в то время как он будет истекать кровью у моих ног, пока не умрет. Дай мне нож и отойди в сторону.

Лета медленно выдохнула, услышав такую враждебность в его голосе. Она должна была быть потрясена его жестокостью, и тем не менее она понимала его чувства.

— К сожалению, в данном случае это не сработает. Долор не зомби. Он — древний бог, которого сдерживает лишь проклятие, наложенное на него мной.

— Разве ты не можешь вернуть его в стазис?

Она покачала головой.

— Нет, пока ты жив. Самое сильное проклятие, которое пришло мне в голову, работает только при условии, что тот, кто вызвал Долора, будет удовлетворен.

Он сузил глаза, пристально глядя на нее.

— Кто, черт возьми, придумал это блестящее проклятие?

— Это было лучшее, что я смогла сделать второпях, — сказала она, защищаясь.

Он закатил глаза.

— Обладая такими навыками оценки экстремальных ситуаций, тебе следует рассмотреть возможность работы на государственном посту.

Прежде чем она успела ответить, в воздухе раздалось громкое рычание. Лета заскрипела зубами от отвращения, узнав этот звук.

— Что, черт подери, это такое? — спросил Айдан.

— Тимор.

— Я надеюсь, что старина Тим — это экс-бойфренд.

Как бы она хотела.

— Нет. Он — воплощение человеческих страхов.

— О, добрый дядя, — произнес он веселым тоном. — Как раз то, что я хотел добавить в свой сон. Нам следует пригласить его на чай?

Хотя она находила его сарказм забавным, он, тем не менее, был не в состоянии заставить ее рассмеяться или улыбнуться, учитывая их ухудшающуюся ситуацию.

— Айдан, это не сон. Я имею в виду, да — мы находимся в Царстве Сновидений, но когда ты проснешься, это не будет означать, что Долор не существует в реальном мире. Он — настоящий, и он собирается убить тебя.

Он отодвинулся от нее.

— Отлично. Пусть приходит. Я буду последним выстоявшим.

— Бравада не поможет тебе победить бога.

— Тогда что поможет?

Как бы сильно ей хотелось, чтобы он не задал этот особый вопрос.

— Я не знаю. Каждый из нас имеет слабые места, знание которых позволит убить нас. Но мы не позволяем другим людям обнаружить наши слабости.

— И я тоже. У меня нет ни малейшего желания позволить кому-либо или чему-либо одолеть меня.

Она восхищалась этой чертой его характера, особенно учитывая тот факт, что он был человеком.

— Я хочу, чтобы ты крепко держал эту храбрость, Айдан. Возможно, это единственная вещь, которая спасет твою жизнь.

И произнеся эти слова, она притянула его к себе и поцеловала.

У Айдана перехватило дыхание от позабытого ощущения женщины в его руках. Она имела вкус блаженства и женственности. Грешных наслаждений. И да поможет ему Бог, он хотел большего от нее.

С радостно бьющимся сердцем, он углубил поцелуй и прижал ее еще ближе к себе.

Лета забыла обо всем на свете, когда их языки сплелись в извечном любовном танце. Прошли столетия с тех пор, когда она последний раз целовала мужчину. Столетия с тех пор, когда она прикасалась к мужчине, если только она не наносила ему удар.

Желание Айдана всколыхнуло ее собственные ограниченные эмоции. Но кроме этого, оно пробудило глубоко похороненную часть ее, которая тосковала по ее семье. Закрыв глаза, она вспомнила своего мужа и это удивительное ощущение принадлежности. Ощущение, когда ты любишь кого-то и любима ими.

Она так соскучилась по этому. Страстно желала еще больше. Никто не должен проводить вечность в одиночестве, в изоляции ото всех, лишенным всех эмоций. То, что Зевс сотворил с ее родом, было ужасно и достойно сожаления.

Она снова услышала крик Тимора из-за моря, волны которого плескались о песок. Долор пытался использовать его, чтобы прорваться через барьер мира снов, вынуждая их бороться с ним в царстве смертных, где они были значительно слабее. Она должна была разбудить Айдана и заставить его понять угрозу, которую они представляли для него.

— Увидимся на другой стороне, — выдохнула она, прежде чем оттолкнуть его и вынудить проснуться.

Айдан резко проснулся. Сердце его бешено колотилось. Он убрал руку со своего лица, пытаясь сориентироваться. Тихим фоном все еще играл фильм, а вокруг в беспорядке лежали журналы.

И в этот момент он увидел у своих ног Лету.

Она поморгала несколько раз, будто тоже только что проснулась.

— Что, черт возьми, ты здесь делаешь? — требовательно спросил он.

Лета начала отвечать и поняла, что если скажет ему правду, он просто выставит ее вон. Он никогда не поверит ей в этой действительности.

Зевс Всемогущий, каким образом она собирается убедить его поверить ей?

— Айдан… — Она запнулась, пытаясь придумать какой-нибудь подходящий ответ.

— Лета… — передразнил он. — Я ведь попросил тебя уйти отсюда.

— Я помню. Просто я захотела увидеть тебя на несколько минут, а ты заснул. Я не хотела тебя тревожить.

— И поэтому ты спала у моих ног, как щенок? Без обид, но это чертовски противно. И что дальше, ты начнешь примерять мою одежду и спать в моей кровати?

Она усмехнулась и поднялась на ноги.

— Ты не Брэд Питт.

— Ты права. Я — тот человек, который три года подряд вышибал его с первой строчки в списке самых красивых актеров мира.

Лета закатила глаза.

— Опять твое выдающееся эго.

— Да это оно, и его постоянно усиливают женщины, готовые пойти на все, чтобы привлечь мое внимание. — Он бросил на нее холодный взгляд. — Как далеко хочешь зайти ты?

Она подняла на него глаза.

— Не бери в голову тот поцелуй. Мне просто было любопытно.

— Да, детка, это — то, что все они… — Айдан замер, когда ее слова проникли сквозь его раздражение. — Какой поцелуй?

Ее лицо побледнело.

— Был поцелуй?

— В моем сне. Как ты это узнала?

Она внезапно занервничала.

— Удачное предположение.

— Да, конечно. Единственный человек, который является еще худшим актером, чем ты, — это мой старый сосед по комнате в нетрезвом виде. Как ты узнала о моем поцелуе во сне?

Лета сглотнула, пытаясь решить, что ему сказать. И решила все-таки остановиться на правде…

— Ты не поверишь мне.

— Откуда ты знаешь?

Какого черта? Худшее, что он мог сделать, — это вышвырнуть ее из дома, и он пытался осуществить это с того момента, как она здесь появилась. Не было похоже, что она может умереть посреди снежной бури. По правде говоря, вьюга бушевала лишь потому, что она создала ее, чтобы дать Айдану причину предложить ей войти.

— Хорошо. Я — Онерои.

Выражение его лица не изменилось, и, казалось, он принял это.

— Герои чего?

— Не герои. О-НЕ-РОИ. Это — Боги Сна, и я здесь, чтобы защитить тебя.

Он даже не моргнул, услышав ее слова. Он просто уставился на нее бессмысленным взглядом, продолжая неподвижно лежать на кушетке.

Наконец, он глубоко вдохнул.

— Почему именно со мной происходит эта ужасная сцена из «Терминатора»… Меня зовут Кайл Риз. Иди со мной, если хочешь жить!

Она скрестила руки на груди.

— Это не шутка, Айдан.

Он соскочил с кушетки и, приблизившись, навис над ней, словно коршун над мышью. Теперь невозможно было не заметить презрение и недоверие, сочащиеся из каждой его частички.

— Нет, это не шутки, и я ни в коей мере не нахожу это забавным.

— В таком случае, как я узнала о поцелуе, который мы разделили в твоем сне?

— Принятие желаемого за действительное с твоей стороны.

Она покачала головой.

— Я говорила тебе в твоем сне и скажу снова… Бравада не поможет тебе победить бога. Если ты действительно хочешь быть последним выстоявшим человеком, то должен довериться мне.

Айдан помотал головой, пытаясь все это осмыслить.

Нет. Это невозможно. Тем не менее он вспомнил этот момент из своего сна, когда говорил ей это. Отчетливо. Обычно всякий раз, когда он просыпался, его сны рассеивались. Но он помнил каждую секунду последних нескольких минут.

Это невозможно. Она не могла быть там. Не могла.

— Сколько пива я выпил? — прошептал он, проведя рукой по волосам. — Я нахожусь в коме?

Она покачала головой.

— Ты в здравом уме и твердой памяти. В полном сознании.

Да, конечно.

— Нет, — запротестовал он, все еще мотая головой. — Не могу поверить. Все это — какая-то ошибка. Ты — ошибка. Такие вещи не происходят в реальной жизни. — Он чувствовал себя так, будто его поймали в ловушку в одном из его фильмов.

По сценарию он принял бы это.

В действительности…

Дерьмо!

Она подошла к нему, но он быстро отодвинулся.

— Айдан, выслушай меня. Все, что я тебе сказала, — правда. Ты должен верить мне.

— Угу. Если ты — богиня, докажи это. Сделай так, чтобы снег перестал идти.

Она одарила его раздраженным взглядом.

— Дешевые трюки для развлечения людей ниже нашего достоинства. Но если ты настаиваешь. — Она щелкнула пальцами, и снег немедленно остановился.

Айдан почувствовал, что у него снова отвисла челюсть, когда увидел, как облака в буквальном смысле разорвались, чтобы впустить яркий, солнечный день — точно такой же, как в его снах. Окружающий пейзаж был абсолютно белым, как будто полностью вычищенным.

Тем не менее его разум отказывался принять это. Это просто не могло случиться.

— Удачное совпадение. Теперь убирайся к черту из моего дома.

— Я не могу, — сказала она сквозь стиснутые зубы. — Мне нужен твой гнев, чтобы бороться с Долором. Если я оставлю тебя, то он разрежет тебя на кусочки, как горячий нож — масло.

— Я уже надрал ему задницу.

— Во сне, Айдан. Ты когда-нибудь пробовал сотворить меч силой мысли в реальном мире? Не получается, не так ли?

Айдан был вынужден признать, что она была права. Но это, тем не менее, не изменяло тот факт, что все это было сумасшествием.

— Откуда я знаю, что ты не лжешь мне? — спросил он. — Покажи мне что-нибудь, против чего я не смогу возразить.

Она развела руки в стороны, и как только она это сделала, в ее правой руке появился меч. Она перевернула и подала его Айдану рукояткой вперед.

— Проверь его сам.

Он так и поступил. Меч казался достаточно реальным. Острым, тяжелым. Она никак не могла спрятать на своем теле что-либо подобное так, чтобы он не заметил этого.

Как бы сильно он не хотел признавать это, но похоже, что она говорила правду и что, так или иначе, невозможное было возможно.

Он опустил меч.

— Как это может быть?

— Мы всегда были здесь. Иногда живя среди всех вас, иногда просто как безобидные наблюдатели ваших жизней. Я — одна из тех, кто добровольно вызвался защищать человечество.

— И почему ты так поступила?

Он увидел, как в ее светлых глазах на мгновение вспыхнула боль, прежде чем она ответила.

— Потому что у меня не осталось ничего, ради чего стоило бы жить. Ты рассказал мне о предательстве своего брата. Представь, что твой собственный отец натравил своих гончих на твою малютку-дочь и твоего мужа, чтобы убить их. Представь, каково это — наблюдать как они умирают, а затем быть схваченной и наказанной за то, чего ты не делала. Быть лишенной своего достоинства и эмоций, потому что твой отец был в замешательстве из-за дурацкого, ничтожного сна, увиденного им, и из-за него он обвинил всех, кто имеет отношение ко снам. Ты чувствуешь свою боль, Айдан. Я чувствую свою.

Он сморщился от отвращения при описании этого невообразимого ужаса.

— Почему он совершил подобное?

— Потому что он — бог, и потому что это было в его силах. Он хотел, чтобы больше ни один бог Сна не смог когда-либо снова проникнуть в его сновидения, желая подшутить над ним. Он думал, что мы, если лишить нас всех эмоций, не сможем более проявлять творческую изобретательность и получать удовольствие от подтрунивания над ним или кем-либо еще. Все, что имеет значение, — это его жизнь и достоинство. Наши же — ничто по сравнению с его.

От ее слов Айдан сжал челюсти — так, что вздулись желваки.

— Стало быть, греческие боги столь же мелочны и эгоистичны, как человечество. Мило.

— И точно так же как люди, не все мы такие. Многие из нас полностью осознают наши силы, и мы прекрасно понимаем, что не стоит злоупотреблять ими.

Возможно. Но для него все это звучало достаточно скверно. Айдан даже не мог представить то, что ей пришлось пережить, — если только это не была бредовая галлюцинация, вызванная опухолью головного мозга, и если она не лгала. На этом фоне его собственное предательство казалось таким же ничтожным, как и сон ее отца, толкнувший его на убийство ее семьи.

— Почему ты пришла, чтобы помочь мне?

— Потому что ты не заслуживаешь смерти после всего того, что ты перенес. Твой брат достаточно отнял у тебя. И в тебе кипит столько ярости и гнева, что я надеюсь с их помощью найти какой-нибудь способ убить Долора и сделать так, чтобы он больше никогда не смог причинить вред другому человеку. Кто-то должен выступить против него. Все, что я слышу, когда думаю о нем, — это его довольный смех, когда я умоляла его сохранить жизнь моей дочери. Ублюдок по-настоящему улыбался, пока он душил ее, в то время как его прихвостни удерживали меня.

Айдан вздрогнул, сердце его сжалось от описания всего этого.

Ее наполненные страданием глаза переворачивали все внутри него.

— Ты хочешь ранить людей, которые причинили тебе боль, Айдан… Теперь вообрази мою потребность отведать его крови.

Он продолжал стоять, пытаясь разобраться во всем этом. Может, он все еще спит?

— Нет. Ты не спишь, — произнесла она вслух. — Это не сон. Клянусь.

Айдан посмотрел на нее, нахмурившись.

— Как ты узнала, о чем я думал?

— Я могу услышать твои мысли, если сосредоточусь на них.

— Отлично. Тогда ты знаешь, что я считаю тебя сумасшедшей.

Она улыбнулась.

— По правде говоря, так и есть. Я утратила все здравомыслие в ту ночь, когда умерла моя дочка, и я никак не могла помешать этому. Все, что у меня осталось в этом мире, — это жажда мести. И сам факт, что я до сих пор испытываю это чувство, — когда у меня не должно быть никаких эмоций, — говорит о том, как сильно я жажду этого.

Он протянул ей руку.

— Значит, у нас есть много общего.

Она кивнула и взяла его за руку. От этого жеста по его спине прошел озноб, и он не был уверен почему.

Прежде чем она заговорила, ее рука напряглась.

— Мы должны найти какой-нибудь способ остановить его.

— Не волнуйся. Мы найдем. Как я уже сказал, я буду последним выстоявшим человеком.

Лета закрыла глаза, осмысливая его слова. Последний выстоявший человек. Она помнила время, когда чувствовала то же самое. Теперь все, чего она хотела, — нанести ответный удар Долору, и если она, чтобы сделать это, должна умереть, то она более чем готова. Ее не заботит смерть при условии, что Долор умрет вместе с нею. Ради этого она проползла бы голая по битому стеклу.

Вдруг, ни с того ни с сего, Айдан начал смеяться и отпустил ее.

Лета нахмурилась.

— Что случилось?

— Мори сказал, что однажды я сойду с ума, находясь здесь в одиночестве. Будь я проклят, если он не был прав. Я окончательно сошел с ума.

Его неуместный юмор не помог ослабить боль внутри нее.

— Нет, ты не сумасшедший. Я говорила тебе, что я — телохранитель, и это правда. Мы пройдем через это вместе. Ты и я.

Его смех мгновенно увял, и он впился в нее взглядом.

— В последний раз после того как женщина сказала мне это, она преподнесла мне мое сердце, разрезанным на кусочки, на блюде. Какой орган ты собираешься вырезать у меня?

— Никакой, Айдан. Я собираюсь оставить тебя в том же виде, в котором ты был при нашей встрече, — в целости и сохранности. Ты будешь стоять здесь, в своем домике, еще более сильный, чем когда-либо.

— Почему я тебе не верю?

— Потому что люди всегда склонны верить в плохое, а не хорошее. Тебе легче думать, что я безнравственная и испорченная, чем увидеть, кто я в действительности. Никто не хочет верить в то, что некоторые люди желают помочь другим по доброте душевной, потому что они не могут спокойно смотреть, как кто-то страдает. В этом мире так мало людей, являющихся альтруистами, что остальные не могут понять или постичь, как кто-нибудь другой может ставить чью-либо выгоду выше собственной.

Айдан замер, когда эти слова проникли сквозь его недоверие. Он поступал с ней точно так же, как все остальные — с ним.

Предполагал худшее, хотя она не сделала ничего, чтобы заслужить это.

Мир изволил поверить, что он был равнодушен к своей семье, что он сделал что-то, чтобы заслужить их жестокость, потому что это было намного менее пугающим, чем правда. Никто и мысли не допускал, что он мог отдать кому-то всего себя, только чтобы в ответ от него отвернулись и пытались убить, как бешеную собаку, без какой-либо разумной причины.

Если бы люди признали правду — что Айдан не был ни в чем виноват, что единственное его преступление заключалось в том, что он был слишком щедрым, открытым и добрым к тем, кто не заслуживал его доверия, — то она оставила бы их уязвимыми и заставила бы подвергать сомнению всех вокруг них. Но в глубине души все они знали правду. В какой-то момент каждый в своей жизни был предан подобным образом. Без смысла. Без причины.

Всего лишь человеческие недостатки в некоторых людях, которые привыкли только брать и злоупотреблять.

Как любила повторять его мама, это люди, которых плохо воспитали.

Но, как отметила Лета, не все были потребителями. Айдан никогда никого не предавал. Никогда он не стремился погубить или ранить другого человека. Не в его правилах было причинять большие страдания кому бы то ни было.

В его мире он один был преданным и заслуживающим доверия. Возможно все-таки не он один. Всего лишь возможно.

Его горло сжалось. Он пристально посмотрел на Лету.

— Я все еще не уверен, что это не галлюцинация, вызванная отравлением угарным газом от плиты или обогревателя, но на тот случай если это не так, я собираюсь довериться тебе, Лета. Не смей подвести меня.

— Не волнуйся. Если я подведу тебя — мы оба умрем, и наши страдания прекратятся.

— А если мы победим?

Дразнящий свет в ее глазах угас.

— Я полагаю, тогда мы будем жить, чтобы и дальше испытывать боль.

Он горько рассмеялся.

— Не самый эффективный стимул для борьбы, не так ли?

— Не самый, — согласилась она, при этом ее взгляд смягчился. — Но не в моих правилах безропотно подчиниться и умереть.

— И не в моих. — Он поглядел из окна на мир, который выглядел таким ясным по сравнению с ранее бушевавшей бурей. Если бы он всегда был таким. — Итак, скажи мне,… что мы будем делать теперь?

— Мы собираемся навестить моего старого друга, чтобы попросить какое-нибудь солидное средство, отпугивающее боль.

— Они делают такое?

Она пожала плечами.

— Посмотрим. И пока мы там будем — выясним, что в точности требуется Долору, чтобы войти в это пространство.

Это имело смысл.

— Если он войдет, то насколько сильным он будет?

— Ты помнишь «Десять казней египетских»?

— Да. В этом фильме я тоже снимался.

Она проигнорировала его кислый комментарий.

— Для него это были всего лишь упражнения и забавы. Если мы не остановим его, он освободит всех своих приятелей, и они распространят абсолютные страдания и муки по всему миру.

— Круто. Не могу дождаться этого. — Он устало вздохнул, прежде чем снова заговорить. — А что насчет других богов? Они помогут нам?

Она почти игриво потрепала его по щеке.

— Это, мой друг, то, что мы собираемся узнать. Пристегни ремень, детка. Сейчас начнется тряска по ухабам!

Единственная проблема заключалась в том, что он привык к этому. Его пугало, когда дела шли гладко.

Но как раз тогда, когда эта мысль пришла ему на ум, он понял, что их ждет не просто тряска.

А тряска со смертельным исходом.