Глава первая

У Нэнси Ауэрбах — миниатюрный, практичный, по-деловому обставленный кабинет. Крепкое рукопожатие и прямой, пронзительный взгляд — из тех, что заставляет чувствовать: вас оценивают и делают выводы. Что вполне соответствует истине, ведь работа Нэнси в том, чтобы выносить о вас профессиональное заключение.

Ауэрбах — воплощенная деловитость. Когда пять минут назад я зашел в кабинет, женщина встретила меня бодрым монологом в темпе стаккато, звучавшим, точно она выучила его назубок:

— Мистер Аллен, очень рада, я ведь могу называть вас Нед?.. Меня зовут Нэнси Ауэрбах, я ваш менеджер по компенсационному трудоустройству. Легко добрались до нас этим утром?.. Ну, вот и встретились, нам предстоит работать вместе… сколько длится ваша программа? Совершенно верно, два месяца. Ну что ж, нам, конечно же, предстоит поближе познакомиться за предстоящие восемь недель. Нед, вам что-нибудь принести? Чай, кофе?

— Будьте добры, стакан воды, пожалуйста. Нужно запить таблетки…

— Без проблем, — отвечает рекрутер, — легко. — Не вставая из-за стола и повернувшись на вращающемся кресле, достает бутылку «Перрье» и стакан на подносе.

Поворачивается обратно и ставит воду и посуду передо мной.

— Помочь, ведь вам, наверное, не с руки? — уточняет Нэнси, бросив беглый взгляд на мою правую руку. Запястье и обратная сторона ладони обхвачены, точно конечность мумии, белыми бинтами. Сквозь повязку выступают все пальцы, но три из них стянуты эластичной лентой. — Простите за невольный каламбур.

— Ничего, справлюсь. — Большим и указательным пальцами отвинчиваю крышку «Перрье», затем левой рукой наполняю стакан.

— Боже, ваши пальцы — иссине-черные!

— Скорее, черные, чем синие, — уточняю я и достаю из нагрудного кармана две упаковки таблеток, открываю и кладу в рот по одной пилюле из каждой.

— Принимаете болеутоляющее? — спрашивает Нэнси Ауэрбах, а я запиваю лекарство водой.

— Да. И противовоспалительное.

— Вероятно, последствия аварии?

— Миссис Ауэрбах, никакой аварии не было.

Женщина смотрит мне прямо в глаза:

— Прекрасно понимаю.

— Вы знаете, что произошло?

— В подробностях. — Рекрутер откашлялась: — Нед, нам предстоит профессионально оценить сложность вашего случая, а также его возможные последствия для карьерного роста. Но сперва, полагаю, следует сформулировать ваши карьерные притязания и обсудить, как воспользоваться предусмотренными льготами с максимальной для вас выгодой.

«Знаете, что произошло?»

«В подробностях»…

Разумеется. Как и все остальные, занятые в издательском бизнесе компьютерной тематики. Занимательная повесть о кончине «Компу-Уорлда» попала во все издания: «Уоллстрит джорнал», «Таймс» и даже «Ньюздей» расписали, как нас, точно горячую картофелину, перебрасывали от «Гетца-Брауна» — «Клаус-Зандерлингу», от «Клауса-Зандерлинга» — «Спенсеру-Рудману», лишь затем, чтобы сломить, подобно уличному хулигану, посмевшему наехать на местного авторитета. И хотя сообщение в «Таймс» заняло всего лишь три страницы, «Джорнал» посвятил истории половину полосы. Последний параграф содержал по-настоящему «жареные» факты:

«По словам нашего источника из компании «Компу-Уорлд», шокирующее известие о закрытии издания вызвало некоторые волнения среди сотрудников журнала, тем более, что перед Рождеством мистер Клаус Креплин, главный редактор компании «Клаус-Зандерлинг», заверил персонал в стабильности существования будущего «Компу-Уорлда».

Негодование, испытываемое в отношении мистера Креплина, нашло выход в лице одного из руководителей «Компу-Уорлда», мистера Неда Аллена — регионального директора по продажам рекламных площадей на территории Северо-Запада. Узнав о закрытии журнала, мистер Аллен применил против германского руководителя физическую силу. Против нападавшего не было выдвинуто никаких обвинений».

Совершенно верно. Но, к счастью, в журнале не упоминалось, что после нападения на Креплина в течение двух минут я испытывал панический страх, думая, что совершил убийство. К неподвижно простертому на полу Креплину, изо рта (теперь уже без одного переднего зуба) и носа которого фонтаном хлестала кровь, тотчас же подскочило двое охранников.

Определив, что пострадавший потерял сознание, охрана попыталась привести немца в чувство, прибегая к довольно жестоким методам. Креплина хлестали по лицу, изо всех сил трясли за плечи, кричали ему в левое ухо. Затем охранница попыталась прощупать пульс.

— О боже, сердцебиения нет! — заверещала баба и принялась за непрямой массаж сердца, тыча Креплину кулаком в грудь. С громким стоном пострадавший пришел в себя и с неудовольствием отметил, что у него сломана пара ребер.

Вызвали копов. Пока дожидались полиции, Лоренцо наручниками пристегнул меня к креслу (хорошо, что парню хватило благородства не приковывать меня за свежесломанную правую руку).

Сперва прибыли два санитара. Пока Креплина грузили на каталку и увозили, тот безостановочно, громогласно стонал.

Когда Клауса увезли, я спросил Лоренцо, не расстегнет ли он наручники.

— Прости, друг. Работа такая, — извинился охранник, затем нагнулся и прошептал: — Слушай, дам небольшой совет. В следующий раз, если захочешь кого-нибудь вырубить, бей пястью. Максимальный урон для противника, минимум — тебе. Ударишь сжатым кулаком — обоих отвезут в травматологию.

Наконец показались полицейские. Меня отправили в город в патрульной машине. В участке составили протокол с обвинением в нападении. Кроме того, позволили сделать один телефонный звонок. Слава богу, Лиззи оказалась на месте. После рассказа о том, где я (и как сюда попал), жена попросту потеряла дар речи. Но в участок приехала меньше, чем за полчаса. Вошла в «обезьянник», где меня держали, обняла и сообщила, что адвокат уже едет.

Офицер, оформлявший протокол, говорил по телефону. Положив трубку, повернулся к нам и сказал:

— Забудьте про адвоката. Для вас есть новости, приятные во всех смыслах. Потерпевший в порядке. Побит, лишился переднего зуба, но внутренних травм нет, просто отшибли пару ребер. В общем, адвокат сказал: обвинение против вас выдвигать не станут. Думаю, парень, можешь двигать отсюда.

Лиззи помогла мне подняться на ноги, а коп добавил:

— Бесплатный совет. Когда в следующий раз захочешь навалять какому-нибудь гаду, то не будь идиотом, не бей сжатым кулаком…

И тут в голове у меня помутилось. Очнулся я, лежа на больничной каталке, в реанимации. Рядом стоял врач в белом халате. С рентгеновским снимком в руке.

— С возвращением, — поздравил он. — Хотите увидеть, что сделали со своей рукой?

Врач поднес к моему лицу снимок и указал на тонкие кости нескольких пальцев. Приспосабливаясь к больничному свету, мне пришлось прищуриться, чтобы разглядеть изображение.

— Вы повредили четвертые фаланги на указательном, среднем и безымянном пальцах. Впервые вижу кости в подобном состоянии. Наверняка били сжатым кулаком…

— Скажите, перелом серьезен, доктор… э-э…

— Хардинг. Джефф Хардинг. Практикующий ортопедтравматолог. Будь вы гастролирующим пианистом — карьере пришел бы конец. В вашем случае придется лишь походить два — два с половиной месяца с эластичной перевязью.

Больницу я покинул через час. Сидя в такси, по дороге в город, сказал Лиззи:

— Теперь уже никто, никогда не захочет дать мне работу!

— Нед, пожалуйста! Ты — в шоке, тебя накачали болеутоляющим, так что последствия кажутся страшноватыми… но всё образуется.

Лиззи оказалась права. Таблетки действовали так сильно, что выходные пронеслись, будто в тумане. В редкие моменты прояснения я громогласно сетовал о загубленной карьере. Лиззи приходилось утешать и заверять меня: все образуется. Так что вечером в воскресенье я даже смог ответить на пару телефонных звонков. Первым позвонил Фил Сирио:

— Босс, я знаю, ты сейчас дома, на поправке, но тут прошел слух о том, что ты сделал, и я хочу сказать: ты — просто красавчик!

— Спасибо, Фил.

— Конечно, не надо было бить сжатым…

— Знаю, знаю. Как ты после перемен?

— Ну, на нервах малость, конечно. Тем более при таких делах с нашими бонусами… Я в пролете на четырнадцать тысяч.

— Ух ты…

— Всем досталось. Не мне одному.

— Так что будешь делать?

— Фигаро здесь, Фигаро там… Есть друзья. Прорвусь. А ты, босс?

— Не знаю. После недавних событий, наверное, могу рассчитывать только на должность вышибалы.

— Еще устроишься, босс! Не паникуй. И помни: когда метелил козла-Клауса, то бил его за всех нас. Так что Фил — твой должник. Будет проблема — обращайся. Ясно?

— Фил, ты молодчага.

— До скорого, босс.

Потом позвонила Дебби Суарес. И, как обычно, тараторила так, будто наглоталась амфитаминов:

— Должна вам сказать, просто не могу молчать: для меня просто праздник настал, когда вы его отколошматили! Мистер Аллен, вы для меня — герой. Я, конечно, знаю, у вас сломана рука, но ведь удовольствие того стоило, верно?

— Не уверен, Дебби.

— Понимаю, о чем вы думаете, но теперь работодатели должны в драку за вас лезть. В общем, вы — классный!

Чтобы сменить тему разговора, я спросил Дебби, как она собирается решать материальные проблемы.

— Есть хорошая новость, босс, вы обрадуетесь: позвонила парню из «Фейбер Академи», который занимается деньгами, в пятницу, как только узнала. Вся такая расстроенная, говорю, что не получится доплатить обещанные четыре пятьсот к концу января. И знаете, что тот ответил? Сказал, мой шеф написал письмо на официальном бланке компании, с гарантией выплаты, так что фирме придется раскошелиться!

Впервые за целый день удается изобразить вялую улыбку.

— Как я уже говорила на вечеринке, — добавила девушка, — я перед вами в большом долгу.

— Не пропадай. Дебби.

На следующее утро, в понедельник, на Манхэттен вновь обрушился густой снегопад. Лиззи пришлось отправляться на работу, а я, лежа в постели, молча наблюдал, как одевается любимая. И вот тогда осенило: она — в деловом костюме, я — в пижаме. У Лиззи есть будущее, а у меня — нет.

Почувствовав мое мрачное настроение, жена произнесла:

— Успокойся. Прежде чем позвонить в бюро по повторному трудоустройству, отдохни пару дней, чтобы по возвращении выглядеть уверенно…

— Хочешь сказать, у меня кошмарный вид?

Лиззи задел мой раздраженный тон, но ответила всё так же заботливо, успокаивающе:

— Просто подумала, что ты, наверное, всё еще страдаешь от травмы…

— Черт, ты что, решила стать моим психоаналитиком?!

Лиззи посмотрела на меня, во взгляде читалось потрясение от услышанного. Мне тоже стало не по себе. Тотчас же вскочил, лицом уткнулся в плечо Лиззи:

— Прости, прости, прости…

Жена отстранилась, обеими руками обхватила мое лицо:

— Не надо, Нед. Пожалуйста…

— Честное слово, сорвалось…

— Я же на твоей стороне! Не забывай…

— Я помню.

Жена нежно поцеловала в лоб:

— Мне пора. Позвоню попозже, чтобы узнать, как ты…

Как только Лиззи ушла, я снова забрался в кровать, с головой закутался в одеяло. Как, почему напал на жену с такой злобой? На единственного в жизни союзника… Да, она права: дело в посттравматическом шоке… И мне просто не удастся натянуть маску благополучия в присутствии консультанта по компенсационному трудоустройству.

Нужно оставаться дома то тех пор, пока не обрету внутреннее спокойствие.

Взял телефон. Позвонил в ближайшее ателье флориста, заказал большой букет роз, который предстоит отправить на работу Лиззи. К букету попросил прикрепить открытку с текстом:

Пожалуйста, прости. Люблю!

Следующие несколько часов провалялся на софе, наблюдая, как падает снег. Рука всё еще чертовски болит. Заглатываю дополнительную дозу болеутоляющего. Засыпаю, через час просыпаюсь от звонка домофона. Пошатываясь, бреду к аппарату, включаю громкую связь и сквозь статистические помехи слышу:

— Здесь проживает Нед Аллен?

— Угу.

— Служба доставки «Кросстаун Мессенджер». Вам письмо.

Впустил посыльного, дожидался в дверях, пока тот не поднимется на лифте. Парень обут в высокие, до колен, черные ботинки. Я удивился:

— Неужели заставляют развозить корреспонденцию в такую пургу?

— Угу, — донеслось из глубины шлема, — заставляют.

Расписался за письмо, дал пять долларов чаевых, и тотчас же пожалел: больше нельзя так сорить деньгами.

Посыльный кивнул на прощание, развернулся и пошел по коридору, точно автомат на батарейках.

На конверте нанесен вензель-логотип «Спенсера-Рудмана».

Взволнованно надорвал конверт, прочитал:

Эдварду Аллену

16 Запад, 20-я стрит Нью-Йорк, шт. Нью-Йорк 10011

Уважаемый мистер Аллен!

Как Вам наверняка известно, журнал «Компу-Уорлд» закрыт 2-го января 1998-го года. Работая в штате издания с 1994-го года. Вы как предусматривается стандартными условиями прекращения трудовых отношений, имеете право на получение выплаты в размере двухнедельного жалования за каждый год работы, а также на сумму, причитающуюся за весь неиспользованный отпуск.

Кроме того, в соответствии с законодательным постановлением о КОБРА (Корпоративных обязательствах бюджетных расчетов администрации), Вы имеете право пользоваться корпоративными услугами медицинского страхования в течение полутора лет (т. е. до 2-го июля 1999-го года). Размер ежемесячных выплат составит для Вас $ 326,90. Если Вы намерены продолжить пользование услугами медицинского страхования, Вам следует отправить чек на указанную сумму не позднее 1-го февраля. Пожалуйста, проследите, чтобы в дальнейшем все выплаты для «Синего Креста» поступали к нам не позднее первого числа каждого месяца.

Согласно нашим данным, в 1997 году Вы воспользовались полагающимся двухнедельным отпуском. Вам причитается выплата в размере двухмесячной заработной платы (4 года × 2 недели).

Ваша ежегодная зарплата составляет 60 000 долларов, или 1153 доллара и 84 цента в неделю. Соответственно, двухмесячная зарплата составит 9230 долларов и 76 центов.

Нами отмечено, что 20-го декабря 1997-го года за Вашей подписью на имя мистера Джозефа Майерса, казначея школы «Фейбер Академик отправлено на бланке «Компу-Уорлда» письмо, гарантирующее, что компания выплатит 4500 долларов в качестве платы за обучение сына миссис Деборы Суарес, бывшей сотрудницы «Компу-Уорлда».

Наш юридический отдел сообщил, что Ваша прежняя должность в компании не давала Вам прав на визирование подобных писем, не говоря уже о принятии обязательств по подобным выплатам. Однако поступив таким образом, Вы тем самым облекли компанию обязательствами по несению материальной ответственности.

Юридический отдел нашей компании сообщает, что против Вас может быть подан иск с обвинением в превышении должностных полномочий. Учитывая то, что Вы недавно утратили рабочее место, а также желая сэкономить Ваши средства, могущие быть потраченными в случае судебной тяжбы по возбужденному делу, означенная сумма в 4500 долларов вычтена из причитающейся Вам выплаты в размере $ 9230,76. Чек на $ 4730,76 прилагается.

Настоящим извещаем Вас, что в случае подобных действий в дальнейшем у нас не останется иного выбора, кроме как подать на Вас в суд.

В случае вопросов касательно данной проблемы просьба обращаться к мистеру Гитеру Нуссбауму в отдел персонала корпорации «Спенсер-Рудман».

Искренне Ваш,

Микаэль Крузигер,

руководитель отдела персонала «Спенсер-Рудман»

Скомканное письмо швырнул на подоконник. Но тут же подошел, поднял, развернул и осторожно вынул прикрепленный в углу чек. Я не мог больше позволить себе сорить деньгами.

Вновь заваливаюсь на диван, задумчиво расправляю о колено смятый чек. Ублюдки! «Спенсер-Рудман» — огромная транснациональная корпорация, ежегодный оборот которой значительно превышает три миллиарда марок. Для такой фирмы сорок пять сотен баксов — мелочь, стоимость упаковки жвачки «Джюси Фрут». Для парней вроде меня, внезапно потерявших работу, оказавшихся в больших, серьезных долгах, подобная сумма равна небольшому состоянию. Но мстительные засранцы тем не менее решили повесить долг на меня, хотя прекрасно понимали: я просто помогал Дебби! Ни одно доброе дело не остается безнаказанным….

Звонит телефон. Поднимаю трубку:

— Говорит Айван.

В голосе коллеги — больше, чем просто отчаяние.

— Как раз собирался позвонить тебе сегодня, — соврал я.

— Хотел навестить тебя в больнице, но когда звонил в субботу, сказали, что тебя уже выписали. Все еще принимаешь болеутоляющее?

— Точно. А ты сам — как?

— Только что разговаривал по телефону с Филом Сирио.

Кажется, Чак Занусси обзвонил всех в команде продаж по северо-западу — Мадуро, Блюхорна, Фила, — и каждому предложил поработать в «Пи-Си Глоуб». То есть всем, кроме меня…

Еле сдерживаюсь, чтобы вновь не скатать чек в бумажный комок:

— Значит, вся команда станет лизать чакову задницу в «Пи-Си Глоуб»?

— Мадуро и Блюхорн сразу же согласились, а вот Фил обозвал Занусси мешком с дерьмом и заявил, что лучше станет работать ассенизатором.

— Сирио — классный мужик.

— Весь последний час я дозванивался до Занусси в офис. Десять минут назад отзвонилась секретарша Чака: «Мистер Занусси просил передать, что для вас никакой работы нет — ни в «Пи-Си Глоуб», ни в других изданиях концерна «Спенсер-Рудман»».

— Айван, прошло только трое суток с тех пор, как началась вся эта хренотень. Тебя же включили в программу по повторному трудоустройству, да?

— Ну-да, какое-то кадровое агентство под названием «Джерард Флинн Ассошиейтс»…

— Как у меня. В общем, главное — они собираются устроить тебя на работу. Найдут новое место. Устроишься. Дружище, я за тебя спокоен!

— Вот бы мне твое самообладание! — восхитился Долински.

Но я вовсе не был спокоен. Как только Айван повесил трубку, я достал планшет для записей и приступил к подсчетам. Денег, в которых счастье. Результаты не радовали:

Кредит

Пособие от «Компу-Уорлда» 4730

Сбережения 8000

Акции, векселя 5000

Пенсионный счет 9600

Итого: 27 000

Дебет

Срочный долг (ссуда-мост) 25 000

Кредитные карты «Американ Экспресс» 9100 (в т. ч. отпуск на Невисе)

«Дайнерс» (в т. ч. рождественские подарки и т. п.) 6255

«Мастер Кард» 940

«Виза» (доктору Гордону) 3200

Нью-Йоркский теннисный клуб здоровья (ежегодный взнос) 795

Накопительная карта «Барнис» 1250

Итого: 46 540

Минимальные ежемесячные траты

Квартплата (моя доля) 1750

Медицинская страховка 326

Книги примерно 50

Телефон примерно 75

Еда примерно 320

Кабельное телевидение 30

Страховка: дом, мебель и т. д. (кроме медицинской) 125

Обеды в ресторанах/развлечения (моя доля) 800

Итого: 3476 долларов

Если отказаться от ресторанов, баров, новой одежды, книг и дисков, перестать ходить в кинотеатры, а уж тем более не тратить каждый месяц три доллара на очередной номер «Джи-Кью», иными словами — никуда не выходить из квартиры, то, вероятно, удастся с грехом пополам наскрести на ежемесячный прожиточный минимум жалкие две тысячи шестьсот семьдесят шесть долларов. Что, за вычетом налогов, составит тридцать две тысячи сто двадцать долларов в год, то есть мне, внося налоги в федеральную и городскую казну, а также в бюджет штата, придется зарабатывать гораздо больше пятидесяти пяти тысяч в год.

Невероятно! К тому же сумма в пятьдесят пять штук выводится из расчета, что расходы распределяются между мной и Лиззи в равной степени.

Вот почему утром во вторник, когда еще идет снег, я сижу напротив миссис Нэнси Ауэрбах и чувствую, как ядовито посматривает рекрутер на мою перебинтованную руку и гадаю: уж не поставила ли миссис Ауэрбах напротив моей фамилии мысленную пометку «безнадежный случай»?

Выдерживаю взгляд и спрашиваю:

— Меня захотят когда-нибудь нанять на работу снова?

Взгляд собеседницы вновь скользит вниз, по моим чернильного цвета пальцам. Женщина несколько раз кивает, с рассеянным видом покусывая нижнюю губу. И продуманно, взвешенно, тщательно подбирая слова, отвечает:

— Полагаю, у вас имеются все основания для опасений…

 

Глава вторая

Нас, сидящих за столом — десять. Восемь мужчин и две женщины. Все — в деловых костюмах. Возраст — от тридцати до пятидесяти пяти. Образование: среднее или бакалавриат. Прежний минимальный уровень доходов: около семидесяти пяти тысяч долларов в год.

Профессиональный статус: от менеджера среднего звена до высшего руководителя. Текущий рабочий статус: все — безработные.

Восемь тридцать утра. Программа, день восьмой, скоро начнется мой первый семинар по технике собеседования.

На шестой и седьмой дни я побывал на занятиях вроде «Как правильно составить резюме» и «Новые возможности самореализации в информационную эпоху», а также «Мобилизация личностных ресурсов после сокращения». Ни на одну из «рабочих встреч» приходить не хотелось.

Если начистоту, то на прошлой неделе, на второй день, верилось, что мои дни в качестве участника программы сочтены. Поскольку ни с того ни с сего судьба поднесла мне работу прямо на блюдечке. На следующее утро, как раз когда я повязывал галстук (не так-то просто завязать узел, если разбито три пальца) и готовился ко второму дню программы, зазвонил телефон.

Это была Нэнси Ауэрбах:

— Ну вот, для вас уже есть новости. Знаете парня по имени Филл Гудвин?

— Еще бы! Редактор «Компьютер Америка». Пару раз встречались на выставках. Довольно милый для представителя наших основных конкурентов.

— Ну, он, во всяком случае, Вас не забыл. А самое главное, господин Гудвин высоко вас ценит.

Я почувствовал внезапный прилив адреналина:

— Вы серьезно?

— Абсолютно. Филл Гудвин произнес буквально следующее: «Нед Аллен — один из самых талантливых продавцов в нашем бизнесе. Если Нед свободен, то пусть работает на меня».

Второй прилив адреналина, весьма приятный. А затем — волна беспокойства:

— Но ведь он не знает об истории с Креплином, верно?

— Нед, теперь всем, работающим в вашей сфере, известно о происшествии. Вы стали легендой. Но когда я напомнила Гудвину об инциденте, тот, кажется, еще сильней обрадовался. Ответил что-то вроде «уважаю продавцов, умеющих бить справа». Как бы там ни было, в «Компьютер Америка» открыта вакансия директора по продажам, контролирующего все региональные отделы, от побережья к побережью. Оклад — восемьдесят тысяч. Проценты от прибыли. Обычная медицинская страховка. Вас заинтересуют подобные условия?

Стать директором по продажам в «Компьютер Америка»? Да это же не просто сказочный рывок вверх по карьерной лестнице, но и пинок под зад Чаку Занусси! Шанс восстановить профессиональную репутацию!

— Когда можно встретиться с Гудвином? — уточняю я.

— Он спрашивал, не найдется ли у вас времени пообедать с ним завтра в три.

Мы встретились в «Юнион Сквер Кафе» на Южной парк-авеню, как раз за углом находится офис «Компьютер Америка».

Фила Гудвина вряд ли можно отнести к типичным представителям корпоративного вида. Напротив, сотрудник крупного компьютерного журнала пользуется репутацией сорвиголовы. Пятьдесят пять лет, ковбойский изгиб рта, не дурак выпить, усы, как у моржа, вызывающие костюмы в белую, словно мел, полоску и чутье, какого не найдется ни у одного из редакторов журналов компьютерной тематики.

Подхожу к столику, и будущий работодатель в притворном испуге закрывает руками лицо, точно от удара. Затем указывает на полупустой стакан мартини, стоящий перед ним, и интересуется:

— Пьешь такое?

— Еще как.

— Значит, сработаемся. Ненавижу хлюпиков, воняющих дорогим одеколоном.

Присаживаюсь. Фил знаками показывает официанту принести еще пару мартини.

— Знаешь, хотел спросить: Креплин успел почуять, что запахло жареным?

— Нет. Всё случилось довольно быстро. Я и сам удивился…

— Я пару раз встречался с Клаусом. Скользкий германский прыщик. Считай, что завоевал расположение многих, когда вырубил подлеца… если только у тебя не войдет в привычку мутузить остальных боссов.

Подали мартини.

— Ну, за драчунов, — произнес тост Гудвин. Сделал большой глоток, открыл меню и сообщил официанту: — Заказываем. — Затем обернулся ко мне и произнес: — Как только парень получит заказ и уйдет, начнешь рассказывать, почему я должен тебя нанять. Но как только принесут закуски, рекламная речь закончена. Понял?

Едва скрылся официант, я пустился с места в карьер, поделился с Гудвином собственными соображениями касательно рынка изданий компьютерной тематики после кончины «Компу-Уорлда». Затем сообщил, как посредством легкого перепозиционирования «Компьютер Америка» сможет не только заполучить читателей и рекламодателей верхнего сегмента (некогда преданных «Компу-Уорлду»), но и заставит «Пи-Си Глоуб» потесниться на месте едва ли не единоличного властителя среднего рыночного сегмента.

В общем, исполнил вариацию на ту же тему, что развивал перед Креплином, когда тот предложил мне редакторский пост, лишь слегка подстроив содержание речи под потребности нового издания да умерив самовосхваление. Ибо знал, как истово ненавидит Фил Гудвин любую неискренность.

Как только я закончил, показался официант, деликатно давая понять, что собирается принести закуски. А потому, зная, что бизнес, по мнению Гудвина, — боевое искусство, я решил под конец совершить эффектный выпад:

— Я не стремлюсь сохранить статус-кво, ведь мы и так идем один в один с «Пи-Си Глоуб». Объявлена война. И поверьте, учитывая случившееся за последние дни, я собираюсь выиграть бой. Вопрос чести.

Подали закуски. Гудвин допил остатки мартини и попросил винную карту.

— Ну хорошо, — произнес он после затянувшегося молчания, — беру.

Я утратил дар речи.

— Вот так, просто? — спросил я.

— Фирма — моя, журнал принадлежит мне. И могу делать все, что взбредет в голову. Так что если я сказал, что ты в команде, — значит, ты в команде. Начнешь с понедельника. Так какое вино будешь заказывать?

В три часа я покинул «Юнион Сквер Кафе» в приподнятом настроении. К ликованию примешивалось и легкое ощущение нереальности. Дело было не в количестве выпитого, а во взаимодействии алкоголя с болеутоляющим.

Как раз когда добрался до дома, желудок скрутило, в животе запульсировало, к горлу сырым комом подкатила тошнота, и белоснежный диван, точно из выплеснутой купели, окатило рвотной струей.

Спотыкаясь, побрел к кровати, споткнулся и рухнул на постель. Щелкнул выключатель, а дальше я помню только, как Лиззи трясла меня за плечо и орала в ухо:

— Нед, Нед, Нед!!!

Я застонал и заворочался. Простыни промокли от пота, во рту стоял вкус свалки высокотоксичных отходов. Еле удалось пробормотать пару слов:

— Плохо… Заболел…

— Что, черт подери, стряслось?!

— Похоже, болеутоляющее не подходит к бухлу…

— Ты пил в одиночку? — ужаснулась Лиззи.

— За обедом. С Филом Гудвином, директором «Компьютер Америка». Парень любит выпить. Я даже не думал…

— Идиот! Так и умереть недолго!

— Прости. Я настоящий…

— Позвоню доктору Моргану…

— Пожалуйста, не надо, — попросил я: только записи в медицинской карте об отравлении барбитуратами и алкоголем мне и не хватало. — Лучше помоюсь в душе.

С кровати уже сняты мокрые простыни. В гостиной Лиззи, надев кухонные перчатки, старательно очищала бумажными полотенцами заблеванный диван.

— Я сам, — подал голос я.

— Не беспокойся, — жена даже не посмотрела на меня, — всё уже испорчено.

— Закажу новую обивку.

— И на какие шиши?

— У меня теперь новая работа. Директор по продажам в компании «Компьютер Америка». Договорился за обедом.

— Поздравляю, — мрачно произнесла Лиззи. На следующее утро, когда жена отправилась на работу, я позвонил Нэнси Ауэрбах и передал потрясающие новости.

— Ну, что сказать вам, Нед? Только одно: вы меня удивляете…

— В ваших списках стало на одну жертву сокращения меньше! Хвала посреднику!

— Нед, это вы добились успеха. А не я.

Усевшись за телефон, нашел обивщика, готового за несколько недель вновь обшить диван такой же белой тканью. Чудо из чудес: совершенно случайно у него сегодня оказался под рукой свободный фургон, так что примерно в два часа он заберет испорченную мебель. Итого: тысяча баков. Я невольно поморщился. Дорого же обошелся вчерашний обед…

Бегом помчался в ближайшую бакалейную лавку, скупил последние выпуски «Пи-Си Глоуб» и «Компьютер Америка», целое утро провел за анализом и сопоставлением публикаций и издательского стиля, а заодно проверил оставшуюся после работы в «Компью-Уорлд» базу данных на солидных клиентов, которых, возможно, удастся переманить в новое издание. Упорно трудился до вечера, сделал перерыв только однажды, чтобы помочь грузчикам убрать диван. К пяти уже имелся черновик маркетинговой стратегии для «Компьютер Америка», который я надеялся сразу же, на следующее утро, вручить Филу Гудвину, чтобы показать: я не бездельничал…

И тут зазвонил телефон.

— Нед Аллен? — уточнила женщина на другом конце провода. — Пожалуйста, не вешайте трубку. С вами будет говорить мистер Гудвин.

— Фил? — переспросил я, когда в трубке послышалось мужское дыхание. — А я тут сижу, разрабатываю план сражения за…

— Нед, — прервал Гудвин, — извини, что нассу тебе в шампанское, но появилась одна загвоздка.

В покореженных пальцах внезапно застучало:

— Загвоздка? В чем?

— Знаешь говнюка по имени Тед Петерсон? «Нет, только не это!»

— Знаю.

— Он позвонил мне сегодня по делу, и в ходе разговора я обмолвился, что ты станешь новым директором по продажам. Тот взорвался! Обозвал тебя коварным сукиным сыном и отказался с тобой работать…

— Это я-то коварный? — удивился я. — Парень затаил злобу лишь за то, что я заставил его выполнить соглашение с одним из наших агентов. Тед хотел пойти на попят…

— Не важно, — перебил Фил Гудвин. — Дело в том, Нед, что Петерсон недвусмысленно заявил: если ты окажешься в команде, то заказы «Джи-Би-Эс» пойдут к «Пи-Си Глоуб» и другим изданиям.

— Тед несет чушь! «Джи-Би-Эс» нельзя отказаться от такого крупного носителя рекламы, как «Компьютер Америка»!

— Возможно. Но затык в том, что Тед заявил: он-де переговорил с коллегами из «Эн-Эм-Ай», «Ад-Тель», «Айкон», и тэ пэ, и тэ дэ… так что теперь ни один из них не пожелает иметь с тобой никаких дел.

— Но дай мне хотя бы возможность…

— Неприятно так говорить, потому что искренне верю: ты — крут. Но на место директора по продажам я поставлю парня из наших. Тот классом поменьше, но по крайней мере не нажил врагов, как ты. Прости, Нед. И — удачи. Уверен: работу найдешь.

Связь оборвалась.

Я принялся яростно названивать Нэнси Ауэрбах. Рекрутер еще не ушла из офиса.

— Ну что ж, давайте по порядку, — ответила женщина, выслушав горестный рассказ о недавнем разговоре с Гудвином. — Постарайтесь успокоиться.

— Пидар-Петерсон меня растоптал, а вы говорите — «успокоиться»?! — проорал я.

В трубке воцарилось молчание. Первым нарушил долгую тишину я:

— Извините…

— Не стоит. Клиенты орут на меня постоянно. Издержки производства. Теперь успокоились?

— Ну… слегка…

— Знаете, думаю, вам стоит кое-что понять прямо сейчас: после истории с Креплином и этим вашим Петерсоном у вас нет никакого будущего в бизнесе компьютерных изданий. Данный этап вашей карьеры закончен. Понимаю, вам тяжело. Настоящий удар. К тому же крайне несправедливый. Что поделаешь: кризис. Но не забывайте, что в китайском языке иероглиф, обозначающий «кризис», состоит из двух знаков: «опасность» и «удобный случай». Постарайтесь думать о том, что как раз такой случай вам и представился. И приходите завтра.

На следующее утро пошел к Нэнси Ауэрбах.

— Итак, возвращаемся на стартовые позиции, — констатировала старая знакомая. — А вам придется пересмотреть карьерные притязания. Если бы я спросила вас: «в чем ваш истинный талант», то какой был бы ваш ответ?

— Прирожденный продавец.

— Значит, продажи…

Как вскоре выяснилось, «Джерард Флинн Ассошиейтс» вовсе не брали на себя ответственность за то, что вас наймут. Агентство изо всех сил стремилось свести клиентов и корпоративных работодателей, но, как однажды заметила Нэнси Ауэрбах, именно клиент в конце концов устраивался на работу.

— Мы можем представить информацию об открытых вакансиях, дать вам доступ к нашей обширной базе данных, можем научить правильно составлять резюме и производить сногсшибательное впечатление на собеседовании, но в конце концов именно вам предстоит устроиться на работу. И помните: у нас с вами есть только два месяца. То есть сорок рабочих дней. Так что считайте каждый день.

Прошатавшись без дела первую неделю (спасибо катастрофе с «Компьютер Америка»!), берусь за дело, засучив рукава. Утро напролет — семинар, днем и поздним вечером — копаюсь в базе данных на рабочие места и оттачиваю резюме. И вот на восьмой день я сижу за круглым столом вместе с семью другими безработными менеджерами и слушаю, как инструктор для руководящего персонала, Мел Такер, заново натаскивает нас по технике собеседования:

— Ну что ж, народ, приступим, — Такер становится у доски на другом конце конференц-зала. — Хочу сразу же внести ясность: я здесь не для того, чтобы распространяться о теории интервью. Теория только одна: как получить информацию?

В полдень — перерыв на обед. Кусок не идет в горло. Мне кажется, что вокруг все перешёптываются и показывают на меня пальцем, как на неудачника. Неужели начинается паранойя?

«Просто шок, — убеждаю себя, направляясь по коридору к лифту, — ты похож на человека, только что шагнувшего в пустую лифтовую шахту. Падаешь так стремительно, что даже не успеваешь поверить в то, что с тобой случилось. И изо всех сил стараешься уцепиться хоть за что-нибудь, что приостановит падение»…

Нажимаю кнопку «вниз», дожидаюсь лифта. Двери открываются, выходит Айван Долински. Преображенный. Вместо тяжелого, скорбного взгляда — ясные, живые глаза. Плечи расправлены. И даже улыбается.

— Как здорово, что увидел тебя, Нед, — произносит он, раскидывая руки и стискивая меня в объятиях.

— Добрый день, Айван. Ты в порядке?

— Лучше не бывает! Даже понял сегодня кое-что: бог — есть!

— Здорово, — отвечаю, — и по каким признакам ты сие определил?

Улыбка Айвана становится победоносной.

— Я устроился на работу! — заявляет Долински.

 

Глава третья

Ну да, такой уж он, Айван… Кажется, ситуация складывается так, точно он вот-вот слетит на машине с обрыва, а Долински внезапно врезает по тормозам, дает задний ход и чудом избегает падения.

За обедом в крошечном итальянском ресторанчике, на пересечении Тридцать третьей и Мэдисон-авеню, куда меня затащил Айван («За мой счет. Нед!»), старый знакомый рассказал: теперь он стал новым агентом по продажам для «Хоум Компьютер Монтли» — нового глянцевого журнала среднего ценового сегмента, предназначенного исключительно для владельцев домашних компьютеров, проживающих в пригородах.

— Если начистоту, — продолжал Айван, — то журнал, конечно, не того уровня, что «Компу-Уорлд». К тому же мне придется переехать в Гартфорд.

— А кто владелец издания?

— «Трансконтинентал Коммьюникейшенз». Слышал?

«А как же. Грошовое издание».

— Ну конечно, кто же не знает «Трансконтинентал Коммьюникейшенс»? Оплата достойная?

— Ну, как я уже говорил, издательство — не высшего уровня.

— Сорок тысяч в год?

— Тридцать пять. Плюс семь процентов комиссионных от всех продаж. Полное медицинское — через семь месяцев. И пособие на переезд в три штуки, тоже покроет пару счетов.

Долински чокается со мной бокалом, в котором — предложенное за счет заведения кьянти.

— Нас обоих ждут лучшие времена, Нед.

Так и подмывает спросить: «Насколько хорошие?» А заодно — обругать моего визави последними словами, ведь именно по его вине началась цепь случайностей, стоивших мне работы в «Компьютер Америка»!

— А ты сам, есть наметки по трудоустройству? — интересуется Айван.

— Ну, прорабатываю пару вариантов, — отвечаю я, — так что никаких поводов для беспокойства…

Конечно же, вру, как нанятый. В течение следующего месяца беспокойство нарастает, поскольку не только несколько раз проваливаюсь, пытаясь устроиться на работу, — не видно вообще ни малейших перспектив.

Само собой разумеется, ни одна из более чем сотни компаний, куда я направлял документы, не прислала иного ответа, чем «извините, в настоящее время рабочих мест нет». Всякий раз, когда руководитель отдела персонала звонил, чтобы проверить указанные сведения, в «Спенсере-Рудмане» отвечали одно и то же: «Не подходите к нему близко, если вам дороги зубы»…

К началу второго месяца программы я спросил у Нэнси Ауэрбах:

— Есть ли какой-нибудь способ помешать потенциальным работодателям звонить в «Спенсер-Рудман»?

— Только если полностью исключить из вашего резюме любое упоминание о работе в «Компу-Уорлде»…

— Кажется, разумное предложение!

— Извините, Нед, но, как я сказала в первый день нашей встречи, случай — не из простых. Можно вам кое-что посоветовать?

Пожимаю плечами.

— Прекращайте поиски на территории трех наших штатов. Задумайтесь о переезде. Полагаю, в фирме поменьше, из города второго или третьего разряда, с готовностью закроют глаза на дело с Креплином, если только удастся заполучить сотрудника с опытом работы в крупных компаниях. Особенно если вам удастся доказать, что действовать пришлось в исключительной ситуации.

— Вся работа жены привязана к Нью-Йорку, — возражаю я. — Лиззи не согласится на переезд…

— Как вы можете быть настолько уверены, если даже не посоветовались? — спрашивает Нэнси Ауэрбах.

Но мне не нужно было спрашивать у жены, поскольку идея поиска работы за пределами Нью-Йорка равнозначна признанию собственного поражения.

Прошло больше месяца. И с тех пор я превратился в жиголо, находящегося в полной финансовой зависимости от Лиззи.

Работа в пиаре никогда не оплачивалась излишне щедро. И хотя у себя в фирме Лиззи считалась птицей высокого полета, за неделю она приносила домой не больше восьмисот долларов. Неплохая сумма для периода, когда работал каждый из нас, но с тех пор, как семья лишилась второго кормильца, ежемесячная зарплата в три тысячи двести долларов не очень-то ощущалась. Учитывая, что квартплата составляла две тысячи двести, у нас оставалась лишь тысяча баксов в месяц на пропитание, одежду и развлечение.

А в один прекрасный день мне пришло письмо от «Американ Экспресс», в котором сообщалось: «членские привилегии» заморожены, пока не будет погашена огромная задолженность в девять тысяч сто долларов, за которую, с учетом просроченных выплат, отныне ежемесячно начислялась пеня в два с половина процента. Среди корреспонденции оказалось и прощальное письмо от Нью-Йоркского теннисного клуба здоровья, в котором извещалось о моем исключении по причине неспособности внести ежегодный взнос в семьсот девяносто пять долларов.

Я понимаю: письмо от «Американ Экспресс» — лишь первая ласточка череды посланий с угрозами от «Мастер Кард», «Визы» и «Барнейс», которые вскоре лягут на мой коврик в прихожей. Равно как и то, что благодаря ростовщическим процентам, применяемым компаниями, работающими с «пластиковой наличностью», семнадцать штук задолженности по кредиткам будут ежемесячно вырастать на четыреста двадцать пять долларов. Если в наступившем году не удастся рассчитаться, то — вуаля! — сумма чудесным образом увеличится до двадцати трех тысяч и станет, точно раковая опухоль, разрастаться, каждый месяц увеличиваясь еще на шестьсот баксов.

Необходимо найти выход из тупика. И поскорей.

Вечером, когда Лиззи ужинала вместе с клиентом, а я собирался потратить часть карманных денег на одиннадцатидолларовую пиццу-пепперони, заказанную в ресторане «Домино», позвонила Нэнси.

— Кажется, удача на подходе, — сообщила Ауэрбах, — сегодня, ближе к вечеру, позвонил знакомый по имени Дейв Джудельсон. Крупный рекрутер из Атланты. Примерно пару лет назад его переманили в Шарлотту, Северная Каролина, чтобы открыть там крупное агентство по подбору персонала. В общем, одной из компаний, с которыми работает Дейв, фирме «Инфо Системз Ю-Эс-Эй», требуется крупный менеджер по закупкам рекламных услуг. Понимаю, что новая работа может означать переход на другую сторону, но, черт подери, разве плохо некоторое время поработать закупщиком?

— Только не в Шарлотте, не в Северной Каролине! — отрезал я.

— Послушайте, но ведь Шарлотта — очень перспективный город! Один из наиболее динамично развивающихся центров банковского дела в стране, к тому же — излюбленное средоточие программных и компьютерных фирм средней руки, ищущих рентабельный плацдарм, где можно закрепиться.

— Но вы же знаете мое отношение к переезду. В общем, если бы удалось устроиться в Бостоне или Филадельфии… но перебираться в третьеразрядный город, в Шарлотту? Ни за что!

— Да выслушайте же! Я отправила факсом ваше резюме для Джудельсона, расписала вас в самых ярких красках, рассказала, что вы — прирожденный оператор, никогда не промахиваетесь, работаете на сто десять процентов… и что когда-то сорвались на своего немецкого работодателя. В общем, десять минут тому назад Дейв перезвонил, переговорив с сотрудниками. Послезавтра вас ждут на собеседование. Так что, вероятно, имеет смысл обсудить ситуацию с женой и…

— Повторюсь: карьера Лиззи непосредственно связана с Нью-Йорком.

— Быть может, вашей жене действительно придется по вкусу идея ненадолго покинуть окрестности Манхэттена. В Шарлотте — масса возможностей для пиара. Ради бога, посоветуйтесь с ней! К тому же, вероятно, имеет смысл упомянуть, что оклад составит пятьдесят пять тысяч, к сумме прилагается долевое участие в прибыли на выгодных условиях, автомобиль за счет фирмы, базовое медицинское страхование, бесплатное жилье на четыре месяца, пока вы не найдете квартиру, а также (просто крем на торте!) устроившийся счастливчик может рассчитывать на премиальные в двадцать штук!

Двадцать. Рассчитаюсь с долгами…

— И в чем же подвох, связанный с премией в двадцать тысяч?

— Так значит, я вас заинтересовала? — смеется Нэнси Ауэрбах.

— Просто спросил.

— Контракт минимум на два года. Но выплата сохраняется, даже если с вами решат расстаться задолго раньше оговоренного срока…

— Вполне разумные условия. Вот только жаль, что речь идет о двух годах жизни в Северной Каролине…

— Раскройте глаза! В жизни редко удается получить все, что хочется. Однако на вашем месте вряд ли стоит смотреть на Шарлотту чересчур презрительно. Попробуйте спросить Лиззи. Сегодня же вечером. А завтра, прямо с утра, позвоните.

Двадцать штук. Двадцать. Двадцать…

Пару месяцев назад, когда Креплин приманивал меня зарплатой в триста тысяч, двадцатка казалась мелочью.

Теперь же сумма приобрела жизненно важное значение.

Нэнси права: не стоит думать о работе в провинциальном штате свысока. Согласен, похоже, что временно меня задвинут во второй эшелон. Я зачахну в дыре. Сдохну. Включаю компьютер и наскоро печатаю письмо, которое Нэнси предстоит прочесть, едва она завтра придет на работу:

Нэнси!

Как следует обдумав предложение, прихожу к выводу, что переезд в Шарлотту попросту невозможен. Пожалуйста, передайте мою благодарность Дейвиду Джудельеону и «Инфо Системз Ю-Эс-Эй» за их заинтересованность.

Давайте встретимся утром и обсудим прочие варианты.

Всего самого лучшего, Нед

Коротко и ясно. Нэнси наверняка решит, что я проморгал одну из немногих имеющихся сейчас возможностей работы.

Подвожу курсор к кнопке «отправить», щелкаю мышью.

Привезли пиццу. Запиваю ужин несколькими стаканами дешевого «Шираза» австралийского разлива. Бреду к кровати, бутылка в руке. Развалившись на постели, наливаю до краев новый бокал, пью до дна, включаю телевизорик «Сони», тупо таращусь на очередную бессмысленную программу из тех, что передают в прайм-тайм, и выливаю в опустевший бокал вино, до последней капли.

Прихожу в себя от телефонного звонка. Открываю один глаз. Пустая бутылка — на туалетном столике, рядом с будильником, на котором светятся цифры: 09.03.

Слышу, как на кухне отвечает по телефону Лиззи. Встаю, ковыляю в ванную, опорожняю мочевой пузырь, окунаю голову в раковину с холодной водой. Затем бреду в гостиную, удивленно моргая при виде одеяла и подушки, украшающих собранную кровать для гостей. Лиззи закончила разговор и теперь идет ко мне. Жена уже оделась для работы.

По безнадежному женскому взгляду понимаю: попал в крупные неприятности.

— Не слышал, как ты пришла ночью, — замечаю я.

В ответ — ни слова. Только долгий, тяжелый взгляд.

— У нас были гости? — киваю я в сторону собранной кровати.

— Нет. Это я здесь спала.

— Но почему?

— Потому что ты заснул с бутылкой в обнимку. Не люблю ночевать с пьяными на одной кровати.

— Просто чуть-чуть выпил…

— Вроде как чуть-чуть нашел работу в Шарлотте?

Сажусь на кровать. Провожу ладонью по волосам. Стараюсь сохранять спокойствие.

— Но как ты узнала… — только и могу выговорить.

— Звонила твой менеджер по повторному трудоустройству, Нэнси Ауэрбах. Как только я взяла трубку, сказала: «Ах, миссис Аллен, очень жаль, что предложение из Шарлотты вы с Недом решили не рассматривать…» И когда я вежливо попросила объяснений, то узнала обо всем.

— Вчера ночью я хотел всё с тобой обговорить…

— А вместо разговоров напился до беспамятства.

— Э-э… ну да.

Жена потупила взгляд, покачала головой и прошептала.

— Зачем врать?

Встаю:

— Милая, я не…

Любимая разрыдалась.

— Лиззи, умоляю…

— Ну так вот, знаешь что, дорогой? Кажется, это ты теперь лишний в мой жизни!

Схватив пальто, жена в ярости выбежала на улицу. Ну и ну!

Звоню Нэнси Ауэрбах. Ассистентка рекрутера, Ким, сообщает, что мы только что разминулись и Нэнси не будет в офисе целое утро. Спрашиваю, можно ли передать информацию, сообщить, что я передумал, что теперь работа в Шарлотте меня интересует. Ким обещает постараться.

Звоню Лиззи на мобильный. При звуке моего голоса тон любимой становится ледяным.

— Послушай, родная, — начинаю я, — понимаю, что поступил как распоясавшийся придурок…

— Нед, если честно, то мне не особенно хочется теперь с тобой говорить…

— Лиззи, ради бога… Ты даже не представляешь, как мне хреново…

Повесила трубку. Пытаюсь перезвонить — и автоматический голос сообщает, что абонент находится вне зоны доступа или у него выключен аппарат. Раньше жена никогда не отключала мобильник. Я напутан до смерти — не меньше, чем приступом эмоциональной гипотермии у милой.

Пытаясь придумать, что же делать дальше, иду на кухню и завариваю себе чашку кофе. Выглядываю из окна.

Холодный, серый день. Впервые с тех пор, как бросил, на меня накатывает всепоглощающее желание закурить. И, прекрасно отдавая себе отчет в глупости собственных намерений, напяливаю черную «аляску», бегу в ближайшую бакалейную лавку, покупаю пачку «Винстона», возвращаюсь домой, отыскиваю среди кофейных чашек пепельницу, надрываю пачку, зажимаю сигарету во рту, прикуриваю, глубоко затягиваюсь и чувствую, как по венам проносится благодатное тепло никотина…

Через три минуты докурена первая сигарета. Превосходный вкус. Допиваю кофе. Беру пачку, снова закуриваю. И тут звонит Нэнси Ауэрбах. Судя по помехам на линии — явно с мобильного:

— Ким передала ваше сообщение. Вы передумали насчет Шарлотты? Отлично!

Поглубже затягиваюсь, чтобы успокоиться, и отвечаю:

— Нэнси, ситуация вновь изменилась. Мне придется еще раз отказаться от собеседования.

— Шутите?

— Если бы…

— Что стряслось?

— Еще спрашиваете. Вы сами рассказали Лиззи, что я отказался от собеседования на «Инфо-Системз»…

— Но только потому, что думала, будто вы уже разговаривали с женой!

— А я не поговорил.

Помехи на линии не могли скрыть тяжелого вздоха Нэнси:

— Нед, мы с вами не в игрушки играем…

— Понимаю, согласен….

— К тому же, насколько я могу судить по разговору с Лиззи, она не стала бы особенно возражать против переезда в Шарлотту.

— Я сам всё решил.

— Настоятельно советую всё-таки слетать и исследовать имеющиеся возможности…

— Моим отношениям с Лиззи собеседование не поможет.

— Знаете что, с вашим досье не стоит вот так, походя, отказываться от подобных перспектив…

— Понимаю.

— Ну хорошо, Нед. Вам решать, в конце концов. Но помните: уже через шесть дней программа закончится! А у вас не слишком богатый выбор.

Поговорив с Нэнси, закуриваю снова. Звоню жене на работу. Она «на встрече». Перезваниваю через час. Всё еще не вернулась. Звоню через полчаса. «Извините, мистер Аллен», — отвечает помощница. И я снова звоню в офис через тридцать минут. И еще через полчаса… Дозвониться удается только ближе к часу дня.

— Нед, ты что, стараешься меня достать? — тихо спрашивает Лиззи.

— Послушай, я же просто хочу поговорить…

— А у меня просто нет времени на утренние разговоры с тобой! Да и не очень хочется, если честно…

— Лиззи, любимая, понимаю, что поступил, как козел…

— Нед, мне нужно кое-что сказать.

Пульс участился.

— Только сегодня выяснилось, что вечером придется вылететь в Лос-Анджелес, — сообщает она. — Прошлой ночью Шерри Лёбман, руководительницу филиала на Западном побережье, увезли в больницу с острым перитонитом. Она не сможет работать по крайней мере пару недель, и мне поручили присматривать за делами, пока больная поправляется.

— Понятно. Возможно, на выходных удастся найти рейс подешевле…

— Нед, я совершенно уверена, что нам… ну, мне-то уж точно сейчас необходимо уединение.

«Уединение»… Самое жуткое слово в брачном словаре.

— Побыть одной? — переспрашиваю я, — зачем?

— Ты прекрасно знаешь.

— Я не хочу тебя терять.

Жена замолчала. Слышно только легкое жужжание на линии. Наконец Лиззи произнесла:

— Я просто больше не верю тебе, Нед. Ведь теперь я не знаю, с кем живу.

— Можно хотя бы проводить тебя в аэропорт?

— У меня выдался очень тяжелый день. Пошлю стажерку с ключом, пусть прихватит для меня пару вещей. Ее зовут Салли, заскочит к тебе примерно через час. А я прямо с работы отправляюсь в аэропорт Кеннеди.

— Я буду звонить тебе в Лос-Анджелес. Ежедневно. Где остановишься?

— Нед, я сама позвоню.

— Где ты будешь жить?! — вопросительные интонации исчезают.

Расстроенный вздох:

— В «Мондриане»…

— Лиззи…

— Мне пора. Пока.

Сижу на месте, сжимая телефон в полнейшей растерянности. Наконец кладу трубку. Через мгновение снимаю вновь, указательный палец застывает над цифрами.

Но кому позвонить — не знаю. Впервые в жизни неясно, что делать дальше.

«Ведь теперь я не знаю, с кем живу»…

И я тоже не знаю…

 

Глава четвертая

— Здравствуйте! Миссис Руфь Эдельштейн? Меня зовут Нед Аллен, фирма «Пи-Си Солюшенз». Надеюсь, вам удобно сейчас разговаривать…

Судя по голосу, миссис Эдельштейн — около девяноста:

— Энто… как, говорите, ваше имя?

— Нед Аллен. «Пи-Си Солюшенс». Судя по нашим записям, в сентябре девяносто пятого вы купили у нас компьютер, «Джи-Би-Эс Пауэрплаш»…

— Мой сын.

— Простите?

— Мой сын Лестер, это он покупал.

Бросаю взгляд на расположенный передо мной монитор:

— Но согласно нашей базе данных, компьютер зарегистрирован на ваше имя…

— Потому что Лестер купил машину для меня.

— Так компьютер — ваш?

— Ни разу не пользовалась. Стоит, только пыль собирает. Деньги ему некуда девать…

— Ну, наверняка сын купил компьютер для того, чтобы вы пользовались устройством…

— Да не, Лестер раскошелился, потому что вместе со своей дешевкой-женой переехал в Феникс, а сыну втемяшилось в башку, что можно поддерживать со мной связь посредством… как там это называють?

— Вы имеете в виду и-мейл?

— Точно. Я грю: «Мне семьдесят семь, у меня артрит, неужели думаешь, я стану каждое утро стучать тебе на клавишах «привет»? Тебе стыдно, что не взял меня в Феникс, что лень потратить десять центов, набрать номер…»

— Полагаю, электронная почта — наиболее выгодный вид связи…

— Лестер — известный дерматолог, если заплатит два бакса за звонок — не обеднеет.

— Ну, а предположим, вы стали пользоваться компьютером. Разве вам не захотелось бы иметь наиболее современный пакет программного обеспечения? Именно таково предложение, с которым к вам в этом месяце обращается фирма «Пи-Си Солюшенс»! Уникальная группа программ, включая «Виндоуз 95», «Нетскейп Навигейтор», «Вижуэл Бейсик», «Пауэр-Си», новый выпуск «Энциклопедии Гролье» образца тысяча девятьсот девяносто восьмого года, аркадные гонки — «Эл Анзер — младший»…

— Эл Анзер? Уж не тот ли это парень, что гоняет на машине?

— Он самый! И должен сказать вам, миссис Эдельштейн, что как только вы начнете играть в новую игру, вам не захочется…

— Чтобы я мчалась на гонках? Смеетесь, шо ли?!

Я гнул свою линию:

— Ведь если покупать программы по отдельности, то софт обойдется больше, чем в тысячу долларов. Но «Пи-Си Солюшенс» предлагают вам фантастический пакет всего лишь за триста двадцать девять долларов девяносто пять центов с учетом стоимости получения заказа на следующий день через федеральную службу экспресс-доставки…

— Молодой человек, вы хорошо меня слышали? Я ни разу даже не прикоснулась к дурацкому компьютеру….

— Не кажется ли вам, что настало время учиться?

— Нет. — И повесила трубку.

Устало вздыхаю, поправляю наушники со встроенным микрофоном, подвожу курсор к следующему имени и телефонному номеру на мониторе, щелкаю на соединение, дожидаюсь ответа.

— Здравствуйте! Мистер Тони Готтшолек? Меня зовут Нед Аллен, фирма «Пи-Си Солюшенс». Надеюсь, вам сейчас удобно разговаривать…

Первая среда после завершения программы по повторному трудоустройству, третий день на новой работе. Прикиньте: на новой временной работе. Отказавшись от шансов сделать заоблачную карьеру закупщика рекламы в Шарлотте, последние шесть дней программы я потратил на поиски хоть какого-то места. Любой работенки, чтобы продержаться, пока я подыскиваю постоянное занятие.

И в результате попал в «Пи-Си Солюшенс» — «Компьютерный Супермаркет На Дому». Нанимавший меня тип, Берт Рубинек, выглядел первостатейным ботаником.

Собеседования как такового не было. Я зашел в крошечный закуток, заменявший Рубинеку кабинет. Хозяин кабинета согнулся над корзиной для бумаг, обрезая ногти. Наведя маникюр, коротким кивком отметил мое присутствие, бегло пролистал резюме и изрек:

— Если готов на нашу работу, то, наверное, настал трудный период.

Я ответил заученной фразой:

— Сейчас у меня переходная фаза. Но можете не сомневаться, продавать я умею.

Берт уставился в резюме и промямлил:

— Еще поглядим.

И изложил условия. Меня определят в «отдел программного оборудования», который только начал продвигать программный пакет за триста двадцать девять долларов.

Платить будут пять баксов в час, сорок часов в неделю, никаких сверхурочных, никакой медицинской страховки. Зато десятипроцентные комиссионные за каждый проданный пакет. Минимальный план — пятнадцать штук в неделю. Если план выполнить не удастся — вылетаю, исключений не бывает.

— Пятнадцать продаж в неделю? Не сложно, — заметил я.

Рубинек погрыз заусенец.

— Люблю оптимистов, — заметил он. — Начнешь с понедельника.

И вот, проведя восемь недель на программе консультирования по повторному трудоустройству, я устроился. На работу, презираемую еще до того, как начал трудиться.

Судя по ежедневным разговорам с Лиззи, отношения наши наладятся еще не скоро. В первую неделю после отъезда жена сохраняла прежний ядовитый тон. Но когда я позвонил в последний день программы и рассказал о том, что устроился в отдел телефонных продаж, любимая на несколько минут подобрела:

— Вовсе не обязательно браться за такое презренное занятие…

— Деньги нужны.

— Сколько раз повторять: я рада, что могу позаботиться о нас обоих…

— Но мне нужно занятие, — возразил я, зажигая сигарету. — Задолбался неимоверно. И по тебе соскучился.

Последнее замечание осталось без ответа. Жена произнесла:

— Должна тебе кое-что сказать. — Пульс подскочил ударов на пять. — Шерри Лёбман, которую я заменяла, страдает всевозможными послеоперационными осложнениями. И я вызвалась остаться на замену.

— Как долго?

— По меньшей мере — еще на пару недель.

— Ясно. В Лос-Анджелесе я по-прежнему персона нон грата или можно заглянуть?

— У тебя же новая работа. Забыл?

— Намек понял.

Очередная неловкая пауза, я несколько раз глубоко затянулся.

— Ты что, куришь? — удивилась жена.

А как же. За те две недели, что я вернулся к прежней привычке, я изводил по пачке в день, заработав себе очаровательный кашель с мокротой. Повторное знакомство с сигаретами походило на встречу со старым знакомым, когда настала черная полоса. С опасным, но надежным приятелем, с радостью готовым помочь в трудную минуту… за умеренную цену.

Теперь и в личном, и в профессиональном отношении я представлял окончательно сформировавшегося, полноценного раздолбая. С истовым упорством неофита отрекся от всяческой дисциплины, забыл об умеренности и распахнул объятия навстречу ходячему недоразумению, в которое превратился.

Еще три месяца назад — воплощенное честолюбие, удачливый профессионал и энтузиаст, я мчался вниз, точно ворвавшийся в стратосферу болид. Небрежность, пара неуместных срывов, чуть-чуть капитальной невнимательности на домашнем фронте — и вот уже…

— Аллен! Во сколько в этой компании начинают работу?!

Берт Рубинек. Прикиньте: Рубинек разорался! На четвертый день новой работы обнаружилось, что манеры пассивного лоха — чистой воды маскировка. Под маской «ботаника» таился садист, которому необходимо постоянно причинять страдания ближним.

— Ты что, не слыхал, Аллен? — бушует Рубинек. Отрываю взгляд от терминала. Новый шеф стоит в десяти футах, прямо посередине помещения, известного как «скотозагон».

Размером с половину футбольного поля помещение впритык заставлено каморками рабочих мест. На каждом месте — компьютер, стол, стул и соединенный с наушниками микрофон.

В «скотозагоне» — сто двадцать рабочих мест, пространство поделено на шесть отсеков, в каждом продвигают отдельный продукт «Пи-Си Солюшенс».

Компьютерам и программному оборудованию посвящен крупнейший отдел, где за телефонами работает более восьмидесяти операторов. Остальные сорок сотрудников занимаются прямыми продажами факсов, модемов, принтеров, а также потрясающих аксессуаров — подобия ковриков для мыши под заказ клиента («Пришлите фото того, кого любите, и создадим ламинированный коврик за семь рабочих дней!»).

Но в коридорах и боковых ответвлениях «ското-загона» без устали сновал в поисках жертвы Рубинек. Подобно сержанту, тренирующему новобранцев-десантников, он считал своим долгом угрожать подчиненным, орать на них, напоминая, что в масштабной перспективе цена каждому — не больше, чем кусок дерьма. Наблюдая за орудующим руководителем, не мог отделаться от мысли, что тот наверстывал былое — должно быть, рассчитывался за кошмарные годы на детской площадке.

— Аллен! Ты оглох или просто вознесся с утра в иное астральное измерение?!

Высовываю голову из закутка. Сотрудники вокруг не отрывают взглядов от мониторов — привычка, проявляющаяся всякий раз, как Рубинек принимается хамить очередной жертве. Опасаются попасть ему на глаза и привлечь убийственно внимание к себе.

— Я не расслышал вопроса, Берт, — поясняю я.

— Так ты и впрямь глухой!

— Просто я был занят…

— ПОВТОРЯЮ: во сколько в этой фирме начинается работа?!!!

— В восемь тридцать, — тихо отвечаю я.

— Правильно. Отлично. В восемь ноль-ноль все приходят. В полдевятого садятся по местам и готовятся сделать первые звонки в восемь сорок пять. А ты во сколько явился утром?

— Примерно в полдевятого.

— Нет! Приперся в восемь тридцать шесть. На сколько минут опоздал?

— В метро произошел сдвиг в расписании. На Тридцать шестой стрит кто-то бросился под поезд. Наверное, работал здесь.

Несколько сотрудников по соседству нервно захихикали.

Заметив, что лицо начальника приобрело малиновый оттенок (явный знак намерений объявить войну), все незамедлительно переключили внимание на мониторы.

Рубинек подошел к моей каморке и понизил голос едва ли не до шепота:

— Юморист, да?

— Берт, я просто пытался указать на светлую сторону…

— Обращаться ко мне «мистер Рубинек». Утром ты опоздал на шесть минут. И нарушил субординацию.

— Я пошутил, мистер Рубинек.

— Я нанял тебя не для того, чтобы ты проводил акции протеста, а чтобы продвигать продукт. И чтобы впредь приходил не около половины девятого, а точно в срок! Недельный план составит восемнадцать штук!

— Ради бога…

— Не нравится — вот дверь. — Рубинек метнул взгляд в сторону больших электронных часов, висевших на центральной стене «скотозагона» 8:44:52. Остальные притихли, наблюдая, как тикают секунды.

— Ну, понеслись! — орет Рубинек.

На часах — 8:45. Громкий звонок. Начался день продаж. Внезапно всё помещение охватывает гул: операторы телефонных продаж стремятся закрыть первую сделку за день, каждого охватывает страх при мысли о еженедельной квоте, которую необходимо выполнить, чтобы в следующий понедельник вновь прийти на работу…

Экзекутор вновь поворачивается ко мне, заявляет:

— Восемнадцать продаж к завтрашнему дню — или проваливай.

— Так не честно, вы же сами понимаете! — кричу я.

Негодяй отвечает широкой, от уха до уха, ухмылкой:

— Правильно. Не честно. Еще как понимаю. Но мне — плевать!

Начальник неторопливо удаляется в поисках очередного объекта для издевательств, и я готов сорвать наушники вместе с микрофоном, вырубить компьютер и отправиться к ближайшему лифту. С огромным трудом мне удается сдержаться, вцепившись в края стола с такой силой, что кажется, вот-вот лопнут сухожилия…

«Спокойно, только спокойствие. Наверняка узнал, что когда-то ты был директором по продажам. Точно так же, как разведал о твоем прошлом и выяснил историю с Креплином. Уродцу просто интересно, сможет ли он довести тебя до нового взрыва».

А потому, усмирив гордыню, вновь обращаю внимание на компьютер, подвожу курсор к первому за день телефонному номеру, и…

Как вскоре выяснилось, главная хитрость в телефонных продажах на дому заключалась в том, чтобы разговаривать с сочувствующей интонацией. В отличие от дистанционных продаж, используемых в «Компу-Уорлде», здесь не приходилось иметь дело с базой данных на крупные, давно сформировавшиеся компании. «Пи-Си Солюшенс» обрабатывали частных клиентов, из которых девяносто девять процентов в продаваемом товаре явно не нуждались.

Оставалось ставить лишь на дружескую симпатию. За несколько минут необходимо превратиться из чужого в приятеля, союзника, наперсника. Продается не продукт, а ощущение сопричастности, за которым читается: «Мы — вместе». И неважно, что дружбе конец, как только вешается трубка. Главное — подобраться поближе. Как только установлены отношения, сделка закрыта.

Проблема в том, что лишь один из двадцати клиентов подпускает к себе близко. Как правило, большинство встречает звонок немедленным отказом, но даже враждебность не в пример лучше, чем общение с отупевшим от скуки лохом, двадцать минут кряду экающим и хмыкающим, заставляющим вас дважды или трижды повторять основные доводы в пользу продаж, чтобы в конце концов услышать: «Да не, не надо»…

Подобных клоунов в клиентской базе «Пи-Си Солюшенс» — не счесть. В среднем за рабочий день делаю семьдесят звонков, из которых в пятидесяти случаях незамедлительно вешают трубку. Из оставшихся двадцати потребителей примерно пятнадцать не желают ничего покупать… хотя и не прочь поболтать за ваш счет.

Например, на второй день работы мне пришлось на двадцать минут стать психотерапевтом для женщины из Миртл-Бич, штат Флорида: у несчастной только что скончался пекинес. Когда же наконец удалось повернуть разговор в русло обсуждения программного пакета, безутешная хозяйка объявила: «Ах, я продала компьютер подруге несколько лет тому назад».

В конце концов, только пять ежедневных звонков оставляют шанс совершить сделку. А поскольку недельный план включает пятнадцать продаж, неудивительно, что в «скотозагоне» царила столь нервозная атмосфера.

Помните старинные фотографии конца XIX века, где сотни рабочих с опустошенными взглядами, сгорбившись над швейными машинами, отчаянно стараются выполнить суточную норму на пошив тридцати мешков для картошки?

Порой днем я вставал с рабочего места, расправлял сведенные чрезмерным напряжением плечи, осматривал лихорадочных, согбенных обитателей «скотозагона» и думал: «Вот она, потогонная мастерская будущего! Место, в котором, точно на текстильной фабрике где-нибудь в Нью-Йорке начала XX века, жизнь и смерть работников зависят от того, удастся ли выполнить норму. Совсем как при работе в Интернете».

После продажи миссис Сьюзан Силкокс из Шейкер-Хайтс, штат Огайо, я сбыл тринадцатый комплект за неделю.

Учитывая, что сейчас — четверг, 09.05 утра, можно не беспокоиться, успею ли выполнить план в пятницу, к 16.45.

Хотя (спасибо карательным мерам Рубинека!) нужно постараться за пару оставшихся дней сделать еще три продажи. Вполне реально, хотя…

Остаток утра выдался хуже некогда. По какому номеру ни звонил — или не отвечали, или сразу же рявкали: «Никаких продаж!». В одиннадцать сорок пять устроил обеденный перерыв на четверть часа: пять минут — на то, чтобы заглотнуть слизкий сэндвич с яйцом и салатом, купленный в закусочной на первом этаже офисного здания, остальные десять простоял на пронизывающем холоде, в стороне от главного входа, жадно выкуривая две сигареты «Винстон» в компании дюжины собратьев по никотиновой зависимости из «скотозагона».

— По ходу, ты круто опустил сегодня Медузу, — заговаривает похожий на латиноамериканца парень, представившийся Джейми Санчесом (и расправившийся с четырьмя штуками «Салема» за время, потребовавшееся мне, чтобы выкурить пару собственных раковых палочек).

— Вы прозвали Рубинека Медузой?

— Ну да. Он и есть комок слизи с отвратными щупальцами, чтобы жалить. Сколько дополнительных продаж навесил?

— Три.

— Справишься?

— Выбора нет. Часто Медуза так подлит?

— Чувак, гада хлебом не корми — дай над людьми поизмываться. Был у нас такой парень, Чарли Ларссон, за тридцатник, весь такой образованный, из крутых, работал в «Киддере», в Пибоди, пока не попал под крупное сокращение… Ну так вот, Медуза его прям до печенок невзлюбил, что ни день — прицепится. Всё выискивал поводы, чтобы план ему повысить, называл «Мистер Крутизна с Уоллстрита». Ну, у Чарли однажды нервы не выдержали, он возьми и пробей монитор на настольном компьютере, ни с того, ни с сего. Беднягу так и отвезли в Рузвельтскую, с кулаком в экране. Больше я Чарли не видел.

— Но какого хера «Пи-Си Солюшенз» позволяют Рубинеку так изгаляться?

— Всё просто: козел приносит им деньги, вот его и любят. А кто пожалуется руководству — тех сразу сольют Медузе, он немедленно удвоит недельный план, и всё, считай, покойник. Жизнь в «скотозагоне» — вроде как игра на выживание: не нравятся правила — уходи. Вот только куда податься, если покажут на дверь?

Искать ответа на вопрос как-то не хотелось, а потому я поспешил вернуться за рабочее место и совершил двадцать второй звонок за сутки:

— Зравствуйте! Мистер Ричард Мазур? Меня зовут Нед Аллен, компания «Пи-Си Солюшенз». Надеюсь, вам сейчас удобно разговаривать?

— «Пи-Си Солюшенз»?! Долго же пришлось ждать вашего звонка! У меня проблемы с драйвером сидирома в «Виндоуз-95». Больше не запускает диск автоматически…

Прямо в точку!

— Ну, понимаете, вообще-то, следует винить «Майкрософт». И поскольку компьютер вы купили у нас в феврале девяносто шестого, боюсь, срок гарантии давно вышел. Однако есть и хорошие новости: мы предлагаем уникальный комплект новейшего программного оборудования всего за…

Продано! Через полтора часа закрываю пятнадцатую сделку. Наступила удачная полоса — один из тех счастливых моментов в продажах, когда внезапно мир меняет краски, а в ушах победоносно наигрывают трубы.

Пять продаж за пять часов! О таком везении я даже не мечтал! Увеличенный план продаж на неделю уже выполнен, задолго до пятницы.

Когда в 16.45 я встал из-за рабочего стола, дорогу мне преградил Рубинек.

В руках он держал заблаговременно распечатанную сводку сегодняшних продаж. Уставившись на страницы, которые держал, точно разведенный аккордеон, произнес:

— Ну что, Аллен, от отчаяния друзьям позвонил?

Стараясь, чтобы голос звучал слегка смущенно, произнес:

— Вы о чем, мистер Рубинек?

— О пяти продажах за день — вот о чем! Невольно задумаешься: уж не пришлось ли тебе попросить о помощи друзей или родственников, чтобы хватило на хлеб с маслом?

— Удачный день, только и всего…

Собираюсь уходить, но Медуза вновь становится на пути:

— Раз уж ты у нас, блин, такой весь из себя гений продаж, то может, еженедельно назначать тебе план в восемнадцать комплектов?

И сразу же — приступ бесстрашия, охватывающего меня всякий раз, когда меня недооценивают:

— Мистер Рубинек, готов справиться с любой вашей нормой.

— Еще шесть штук к завтрашнему вечеру. А нет — можешь собирать вещи.

Медуза уходит, но вдруг оборачивается и говорит:

— Не нравишься ты мне, Аллен. Ох как не нравишься…

Еще меньше я нравлюсь Рубинеку после того, как в пятницу, в 13.14, продано еще шесть комплектов. Я — супергерой, я не делаю ошибок. Ну, по крайней мере такое чувство у меня было в тот момент, когда я направлялся домой. Проходя мимо офиса Медузы, заметил, как тот хмуро смотрит, точно проученный задира. Во всяком случае, проученный на сей раз.

С чеком я обошелся крайне предусмотрительно, ведь вскоре после возвращения домой привезли отремонтированный диван, грузчик доставил счет к немедленной оплате при получении. Пришлось выписать чек на сумму, отсутствовавшую на счете, но ожидаемую к утру понедельника, когда перечислят первую зарплату от «Пи-Си Солюшенз». Диван выглядел белее белого. Лиззи обрадуется.

На автоответчике только одна запись. От нее. В голосе жены слышались одновременно отчуждение и радость:

— Привет, это я. В Лос-Анджелесе сейчас около девяти, так что меня ты не услышишь раньше вечера, пока не вернешься домой с работы. Придется слетать утром в Сан-Франциско повидаться с клиентом. Потом будет встреча с оравой из офиса в гостинице возле «Кармеля». В общем, все решилось в самый последний момент, но я ни разу не была в той части Тихоокеанской трассы, так что…

Обессиленно опускаюсь на кушетку. «Встреча с оравой из офиса в гостинице возле «Кармеля»… Что еще за орава? И почему не сказала, как называется распроклятая гостиница?

— …и поскольку, скорее всего, получится вернуться в Мондриан только к обеду в воскресенье, тебе, пожалуй, лучше всего попробовать связаться со мной по рабочему телефону в понедельник. Буду рада поговорить, поскольку…

«Нет, только не «есть кое-какие новости!»»

— …в общем, ты должен знать: в офисе ходят слухи, что мне, быть может, придется задержаться здесь еще месяца на четыре, а то и на полгода…

Рука с сигаретой дрожит. На диванную обивку, которая белее белого, падает пепел. Тупо смотрю на пятнышко.

— В общем, пока еще ничего конкретного не решили.

Позвони-ка в понедельник, все обговорим. Пока. Щелчок.

Долго сижу на диване, нет сил пошевелиться, сигарета догорает до самого фильтра, приходится утопить окурок в банке из-под «Буша». Единственная мысль: «Она ушла». И даже если выходные в «Кармеле» — всего лишь невинный сабантуй с коллегами, жена так и не сказала, в каком отеле и в каком номере остановится. А если есть основания для беспокойства, то…

В нашем домашнем словаре прежде никогда не было слова «ревность». И «измена». Я придерживался моногамии, Лиззи, насколько мне известно, — тоже (было бы удивительно, если бы я ошибался). Но теперь…

«Хватит, перестань! Нет никаких причин подозревать ее во внезапной измене! Просто Лиззи пока не хочет тебя слышать. Среди прочих семейных неурядиц отказ посоветоваться с супругой — довольно тяжкое преступление. Хорошо хоть, не трахается с другим…»

Но беспокойство не унималось: если работодатели решили продлить ее пребывание в Лос-Анджелесе, а Лиззи, мягко говоря, не в восторге от перспектив нашей встречи, то совместное будущее — под вопросом.

Хватаюсь за телефонную трубку, быстро набираю 310 — региональный код — и рабочий номер Лиззи. Прошу секретаршу соединить нас.

— Мисс Говард не будет до понедельника. Простите, а кто спрашивает!

— Муж.

— Что-то случилось?

Хотелось сказать: пусть Лиззи немедленно перезвонит по неотложному делу. Но тут же понял: любимая вряд ли обрадуется, поняв, что «неотложное дело» — всего лишь уловка, чтобы вынудить ответить на звонок. А мое имя у жены и так едва ли не в черном списке. А потому ответил:

— Просто сообщите, что если Лиззи захочет пообщаться, я все выходные буду дома.

— Хорошо, обязательно.

Утром в воскресенье, намереваясь растрясти жирок (а заодно и расслабиться), отправился к корту на пересечении Двадцатой стрит и Девятой авеню, прихватив ракетку и пару мячей: площадка здесь ничуть не хуже, чем в эксклюзивном клубе.

Утро выдалось пасмурным, зябким, и я играл в одиночестве.

Отбивая мяч от стены, отрабатывая рикошетную подачу, оттачивая замах и пытаясь смириться с тем фактом, что корт не вполне соответствует стандартам Нью-Йоркского теннисного клуба здоровья, я неожиданно слышу из-за спины:

— Ну что Ален, готовишься к открытому чемпионату?

Обернувшись, встречаю Джерри Шуберта. Рядом с ним стоит весьма рослая, очень стройная блондинка лет двадцати. Без сомнений, модель.

— Местный клуб? — осведомляется Шуберт. — Познакомься с Синди.

— Угу. А я — единственный член. Очень приятно.

— Я читал в «Джорнал» об истории с «Компу-Уорлд», — говорит Джерри и с улыбкой добавляет: — И о твоем вкладе в германо-американские отношения…

— Ну да. Заработал свои пятнадцать минут славы…

— А знаешь, что сказал мистер Баллентайн, когда прочитал о тебе? «Парень осуществил мечту девяноста процентов американских сотрудников»!

— Ну да, всем понравилось. Кроме потенциальных работодателей…

— Что, совсем тяжко приходится?

— Можно и так сказать. Как-то не очень нравится продавать по телефону компьютерные программы…

— Мне как-то доводилось работать в телефонных продажах, первую неделю, когда приехала в Нью-Йорк, — произносит Синди. — Хуже места не было.

— И не будет, можете не сомневаться. Но я уверен: к сорока годам подыщу место получше. А как дела Великого Вдохновителя?

— Процветает. В середине лета издал новую книжку, потом отправился в рекламный тур по тридцати пяти городам. Кроме того, у нас открылись и небольшие перспективы для нового бизнеса. Намечается пара интересных инвестиционных проектов. Ты звони. Угощу обедом и всё обсудим.

Я киваю. И пожимаю протянутую руку Джерри.

— Не пропадай, — говорит приятель.

Они идут по улице дальше, Джерри обхватил Синди за тонкую талию, та прислонилась к плечу спутника. Чувствую резкий укол зависти. У него — удачная карьера, красивая женщина, за ним — будущее. Всё, что я потерял. Несколько ошибок — и жизнь пропала.

Яростно посылаю в стенку мячи, пока сумерки не загоняют меня в пустую квартиру. Ем фрукты, пью минералку, выкуриваю вечернюю сигарету, несколько часов сижу, уставившись в телевизор, потом ложусь, но никак не уснуть. В полночь пробую дозвониться до номера Лиззи в лос-анджелесской гостинице. Бесполезно.

Утром наконец звонит телефон. Прищурившись, смотрю на радиобудильник и вспоминаю, что забыл поставить время…

Сейчас — 8.03. Черт! Черт! Черт! Мне ни за что не успеть в «Пи-Си Солюшенз» к половине девятого. Медуза обрадуется: можно удвоить недельную норму. А я облажаюсь. В который раз…

Сажусь в кровати, в голове — сонный туман. Телефон названивает. С трудом поднимаю трубку и бормочу:

— Да?…

— Я говорю с мистером Недом Алленом? — раздается бодрый женский голос.

Наверняка, телефонная продавщица. Поэтому уточняю:

— Вы что, что-нибудь продаете?

Женщина злится:

— Ничего я не продаю. Просто ищу мистера Неда Аллена. Это вы?

— Ну да, я.

— С вами разговаривает детектив Дебора Кастер…

Теперь я в полнейшем замешательстве:

— Я что, говорю с копом?

— Вы разговариваете с детективом из города Гартфорд, полицейский округ Коннектикута.

Гартфорд? С какой стати мне станут звонить полицейские из Гартфорда?

— Извините, я, кажется, не совсем проснулся. И опаздываю на работу. Вы не могли бы перезвонить попозже?

Моя просьба остается без ответа. Женщина спрашивает:

— Вам знаком Айван Долински?

И тут я просыпаюсь окончательно:

— Айван? Ну да, знаком.

— Какие у вас отношения?

— А что случилось?

— Пожалуйста, мистер Аллен, отвечайте на вопрос.

— Я два года был его начальником. С Айваном всё в порядке?

— В записке мистер Долински оставил ваши телефон и фамилию.

— В какой еще записке?

Долгая пауза. Внезапно я вздрагиваю. Потому что заранее знаю ответ:

— С прискорбием сообщаю, что прошлой ночью Айван Долински покончил с собой…

 

Глава пятая

Она встретила меня на перроне. За сорок. Рост пять футов два дюйма. Серебристые волосы. Темно-синий брючный костюм подчеркивает легкую полноту. Пола пиджака слегка топорщится над левым бедром — там, где небрежно спрятана револьверная кобура. Рукопожатие едва не останавливает кровообращение в пальцах.

— Нед Аллен? — уточнила женщина-полицейский, направляясь ко мне через платформу. — Детектив Кастер.

— Благодарю за встречу.

— Входит в обязанности. Спасибо, что так рано встали. Хотелось бы закончить побыстрее. Ваш шеф не возражал против однодневного отгула?

— Возражал.

— А, так с ним непросто?

— Мягко сказано.

— Если хотите, позвоню лично и объясню, зачем вы нам понадобились.

— Спасибо, но толку выйдет немного. У парня нулевое понимание.

На самом деле, когда я позвонил Медузе после разговора с инспектором Кастер и объяснил, что придется ехать на опознание в хартфордский морг, Рубинек уточнил:

— Покойный — член семьи?

— Нет, бывший сослуживец, но…

— Если бы умер родственник, мог бы получить три дня оплачиваемого отпуска. Но раз дело касается бывшего сотрудника, то…

— Послушайте, у умершего совсем не осталось близких родственников, так что…

— Его проблемы. Поедешь в Хартфорд — потеряешь сегодняшний заработок. Не вернешься завтра — не получишь денег и за вторник, а норма увеличится на три пакета. Понял?

— Вернусь завтра, — пообещал я и повесил трубку, чтобы не ляпнуть лишнего и не расстаться с работой.

Подошли к ничем не примечательному «форду эскорт». Кастер пристегнула ремень, повернула ключ в замке зажигания и достала из бардачка пачку «Мерита»:

— Придется сделать три остановки. Сначала — морг, расположенный в пригороде, в Фармингтоне, отсюда ехать минут десять. После опознания отправимся на квартиру мистера Долински, а затем — к нему на работу, в «Хоум Компьютер Монтли». Начальник Долински… — Кастер распахнула черную записную книжку, — мистер Дьюэйн Хеллман, хотел с вами поговорить. Кажется, он расстроен случившимся.

— Так что же произошло?

— Мистер Долински включил трубу.

— Что?!

— Отравился выхлопными газами. — Инспекторша вновь потянулась к ежедневнику, раскрыла его и зачитала вслух, ведя машину вперед: — ««Тойота королла», тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года выпуска. Обнаружена в Элизабет-Парк, прошлой ночью в два тридцать патрульным экипажем, выехавшим по обычному вызову в связи с ночной дракой. Покойный припарковал машину в лесистой зоне, рядом с небольшим озером. Двое патрульных офицеров обнаружили прикрученный скотчем к выхлопной трубе садовый шланг, одним концом вставленный в правое переднее пассажирское окно, все окна автомобиля плотно закрыты, салон наполнен выхлопами»… Иными словами — стандартное «трубочное» самоубийство. Бывает едва ли не каждый месяц.

Глубоко затягиваюсь сигаретой и смотрю в окно.

— Судя по сделанным мистером Долински приготовлениям, он не рассчитывал привлечь внимание. На переднем сидении офицеры нашли кассовый чек из «Уол-Марта». Судя по времени, — детектив вновь скользнула взглядом по записям, — вчера вечером, в семнадцать тридцать восемь, мистер Долински купил скотч и садовый шланг в магазине по соседству, после чего приехал прямо в Элизабет-парк…

17.38… темный, мрачный зимний вечер. Если бы по пути в «Уол-Март» Айван задержался на двадцать две минуты, если бы опоздал к открытию магазина… Быть может, тогда Долински пришлось бы отложить самоубийство до следующего дня. Возможно, к утру чувство всеохватывающей безнадежности и отступило бы.

— Готова поспорить, знаю, о чем вы думаете, — вмешалась детектив Кастер. — «Если бы он позвонил… если бы я знал, как ему плохо… Если бы только…» Угадала?

Пожимаю плечами.

— Самое неприятное в самоубийствах — то, как они бьют по тем, кто остается. Но… можно напрямик? Он всерьез решил уйти. Рядом, на сиденьи, нашли бутылку виски и пустой пузырек из-под валиума. Проданного по рецепту. Вот я и подумала: у него случались депрессии?

Рассказываю о смерти дочери, катастрофе в семейной жизни, проблемах на работе и о внезапном закрытии «Компу-Уорлда».

— Похоже, мистеру Долински приходилось искать выход одновременно из нескольких весьма нелегких проблем, — замечает детектив Кастер.

— Самое странное, что шесть или семь недель тому назад Айван пребывал в лучшей форме за все годы, что я его знал. Только что устроился на новую работу, весьма оптимистично глядел в будущее…

— Вы с ним с тех пор говорили?

— Не-а, и своих забот, в общем-то, хватало. А он оставил записку, объяснил, почему?…

Она снова открыла записную книжку:

— Письмо на приборной панели. Коротко и ясно: ваше имя, телефон и сообщение личного характера: «Передайте Неду, что я прошу прощения за то, что ему снова пришлось за мной подчищать»… Больше — ничего.

Громко вздыхаю и чувствую, как сжимает горло, точно от проглоченного рыдания.

— У него случались на работе срывы? — интересуется детектив Кастер.

— Да. После смерти дочери.

— И вам приходилось часто его прикрывать?

— Пожалуй.

— Значит, он считал вас другом. В глазах становится влажно:

— Да. Другом…

Въезжаем в Фармингтон, затем — на территорию кампуса Медицинского колледжа при университете Коннектикута.

Офис хартфордского отделения судмедэкспертизы расположен в грязно-белом бетонном здании. Припарковываемся. Идем ко входу; мимо, к задворкам, проносится скорая.

— Их свозят к заднему входу, — тихо произносит детектив. И добавляет: — Постараемся провести опознание как можно быстрей и без лишних формальностей. Хартфордское отделение славится быстротой обслуживания.

Я представлял себе морг по сценам из полицейских фильмов. Помещение с холодильниками, целая стена в блестящих металлических дверцах. Какой-нибудь работник с лицом Питера Лорра вытянет одну из ячеек мертвецкой. Когда потянет за рукоятку и вытащит ящик с закутанным в белую простыню телом, в лицо пахнет холодом. А потом, предварительно осведомившись, готов ли я, служитель медленно приподнимет простыню…

Но Хартфордское отделение судебно-медицинской экспертизы облагородило процедуру опознания. Нас провели в помещение, напоминающее салон: синий диван, пара кресел, на маленьком столике — видеомонитор (экран задрапирован белой тканью). Сотрудник, представившийся доктором Левоном, сообщает: именно он проводил вскрытие Айвана. Спрашивает, есть ли у меня вопросы, прежде чем приступить к опознанию. Качаю головой.

Доктор подходит к экрану, у меня в голове бьется мысль:

«Похоже на семинар по продажам, сейчас человек в белом халате для пущей убедительности воспользуется аудиовизуальными материалами…»

Левон просит меня присесть. Устраиваюсь в кресле, смотрю на экран.

— Вы готовы? — спрашивает доктор. Киваю. Ткань поднимается. Изображение уже передается. Я смотрю в пепельно-серое лицо Айвана Долински.

Съемочный ракурс выбрали тщательно. Резкое освещение придает иссиня-серой коже Айвана призрачный отблеск. В отличие от моего покойного отца, жертвы рака, после смерти походившего на одну из высушенных голов амазонских индейцев, лицо Айвана не обезображено ни углекислотой, ни смертоносным коктейлем на основе валиума.

Долински кажется спокойным, изможденное, осунувшееся лицо наконец-то освободилось от груза бесчисленных страданий, изводивших Айвана в последние годы.

Я почувствовал, как снова едва не разрыдался. Мы ведь так старательно строим планы на жизнь, верно? Точно дети, последовательно ставим один кубик на другой. Работа, дом, семья, покупное барахло; мы складываем башню кубик за кубиком, надеясь, что постройка выстоит, что она надежная. Но если взрослая жизнь и учит чему-нибудь, то только одному: нет ничего постоянного, прочного, неизменного. Чтобы вся постройка обрушилась тебе на голову, не нужно даже ждать катастрофы. Достаточно просто толчка…

Доктор Левон спрашивает:

— Вы узнаете Айвана Долински?

Киваю. И хочу добавить: «Знаете подлинную причину смерти? Неспособность закрыть сделку. Вот что убило Айвана. Выполненные продажи — вот эталон, которым тот мерил собственную значимость. После смерти Нэнси и развода с женой Долински держался только благодаря способности продавать. Торговля была для него ремеслом, искусством, спасением. Пока Айван не лишился и последнего, что оставалось… Да и то… быть может, утрата была предопределена заранее». Катастрофа для столь непредсказуемого дела, правда? Айван оказался заложником обстоятельств. Как и все мы.

Доктор вновь сверился с записями и задал несколько общих вопросов. После чего сообщил: тело подготовят к отправке в похоронное бюро к девяти часам завтрашнего утра. Знаю ли я, кому следует отослать останки мистера Долински?

Отвечаю, что, насколько мне известно, покойный не имел семьи, за исключением бывшей жены, ныне проживающей, если не ошибаюсь, где-то поблизости от Неаполя, штат Флорида.

— Не могли бы вы связаться с ней и узнать, какие приготовления, по ее мнению, требуются? — спрашивает доктор.

— Позвоним из моего офиса, — заверяет детектив и тут же резко осведомляется: — Ну как, док, закончили?

— Э-э… ну, да, — мнется тот и протягивает планшетку с бумагами для официального опознания на подпись. Затем нажимает кнопку на пульте, Айван Долински растворяется в темноте.

По пути на бывшую работу Айвана детектив Кастер спрашивает:

— Заедем в квартиру?

— Странновато, верно? По телевизору…

— Да, — женщина закурила, — кажется, вот-вот пустят рекламу: «Мы вернемся к телу после короткой рекламной паузы…»

Последний приют Айвана оказался квартиркой с единственной спальней в похожем на мотель строении шестидесятых, расположенном на грязных задворках Вест-Харворда, на освещенной с обеих сторон фонарями улице. Детектив Кастер, предварительно получив от домовладельца ключ, открыла дверь. Не считая пары костюмов и рубашек в шкафу, единственным, что говорило о личности владельца этой халупы, было с полудюжины фотографий Нэнси в рамках, расставленных по всей квартире так, чтобы покойный хозяин видел лицо погибшей дочери всегда.

Кастер обернулась:

— Не знаете, куда бы он хотел отправить личное имущество?

Личное имущество… Переезжая в Хартфорд, Долински продал и ту малость мебели, что стояла в жилище на Восемьдесят третьей Западной стрит. Так что теперь после Айвана осталось только два чемодана одежды, груда романов Тома Кленси и Кена Фоллетта, десятилетней выдержки «тойота», в которой он свел счеты с жизнью, да полдюжины фотографий умершей дочери.

— Отдайте в благотворительный фонд, — советую я, собирая снимки. — Фото передам жене.

Надолго останавливаемся в Хартфордском полицейском участке, где находится рабочее место Кастер. Флоридский номер бывшей супруги Айвана удалось выяснить в два счета. Записана в телефонной книге под фамилией мужа. Предоставляю сообщить печальные новости детективу.

Проговорив примерно три минуты, Кастер прикрыла трубку ладонью и произнесла:

— Хочет поговорить с вами.

С Кирсти Долински мы встречались только дважды: на каком-то семейном пикнике для сотрудников «Компу-Уорлда» на берегу озера в горах, года четыре назад, и на похоронах дочки.

Стараюсь вызвать в памяти первые впечатление от Кирсти: невысокая, угловатая, примерно на десять лет младше Айвана (значит, теперь ей около сорока), крайне напряженная, не спускавшая с Нэнси глаз (особенно когда девочка приближалась к кромке озера).

Приняв трубку от Кастер, слышу рыдания Кирсти:

— О, боже! Нед, скажите, что он не…

— Простите, Кирсти. Соболезную.

Рыдания усиливаются. Совладав с собой, женщина спрашивает:

— Как он это сделал?

Рассказываю про машину. История вызывает новый поток слез. Как можно спокойнее замечаю:

— Нам нужно обсудить… э-э… пару моментов.

И посредством деликатных расспросов выясняю: Айван хотел, чтобы его кремировали, что прах, скорее всего, пожелал бы развеять над Мексиканским заливом (где супруги часто гостили в первые годы брака); вдова попросила отослать ей пепел (я записываю адрес), потому что сама не приедет на север на похороны, нет-нет…

— У меня здесь в Неаполе новая работа — ресепшионисткой в отеле «Ритц-Карлтон». Не то чтобы очень престижно, но на хлеб хватает. Следующие три дня работаю в ночную смену, так что отгул взять не получится…

И вновь заливается рыданиями.

— Знаете, о чем я теперь думаю? Будь жива Нэнси, если бы не этот проклятый менингит…

Кирсти не договаривает. Она не в силах сдержать рыданий.

— Кирсти, — стараюсь я успокоить ее, — о вас есть, кому позаботиться? Например, мужу… — Я слышал от Айвана, что вскоре после переезда в Неаполь его бывшая вышла замуж за профессионального игрока в теннис из местных.

— Разошлись десять месяцев тому назад, — с металлическими нотками, почти сдержанно отвечает женщина. — У меня никого нет.

Не знаю, что сказать. Она понимает:

— Нед, мне пора. Спасибо за хлопоты.

Детектив берется за дело. Через пятнадцать минут уже нашла похоронное бюро, готовое принять тело и подготовить останки к кремации на следующий день.

Церемонию назначили на три тридцать, в крематории на задворках Хартфорда. К церемонии прилагался священник с краткой погребальной речью.

— Пусть пригласят раввина, — распоряжаюсь, вспомнив, что Нэнси похоронена на еврейском кладбище в Квинсе.

— Кроме вас, на кремацию придет кто-нибудь еще? — спрашивает Кастер.

Беру трубку, нахожу номер «Пи-Си Глоуб» в Манхэттене и прошу соединить меня с Дебби Суарес.

— Мистер Аллен! Поверить не могу! Сегодня собиралась вам позвонить. Узнать, найдется ли у вас минутка пообедать вместе… Вы в порядке? Какой-то голос у вас странный…

Рассказываю, что произошло. Суарес теряет дар речи — едва ли не впервые в жизни. Помолчав примерно полуминуты, уточняю:

— Дебби, ты здесь?

— Вроде да, — откликается девушка. — Но почему?..

— Не знаю. Может быть, так и не смирился с утратой Нэнси. А может быть, просто сдался. Не знаю…

Дебби тяжело сглотнула:

— Когда похороны?

— Завтра. В три тридцать, в Хартфорде. — Называю адрес крематория. — Как думаешь, может, возьмешь отгул на полдня, приедешь на поезде? А то никого, кроме меня, не будет…

— Постараюсь как следует, чтобы приехать, мистер Эй. Обещаю. И обзвоню старую гвардию — Дейва, Дуга, Фила, Хильди… Посмотрим — может, они тоже приедут. Мы все любили Айвана…

Суарес разрыдалась.

— И последняя просьба, — прерываю я.

— Сделаю все, что угодно.

— Я хочу, чтобы, как только мы договорим, ты отправилась в офис к Чаку Занусси и в точности передала ему, что случилось. Пусть поймет, что речь идет о самоубийстве.

— Уже бегу.

Из полицейского участка до офиса «Хоум Компьютер Монсли» мы доехали всего лишь за десять минут. Нас с детективом сопровождало немало обеспокоенных взглядов, пока мы шли мимо череды рабочих столов к кабинету издателя, Дьюэйна Хеллмана.

Владельцу кабинета было примерно тридцать два. Густая копна блестящих черных волос, синий костюм с искрой, слабое рукопожатие влажной ладони. Наше присутствие его явно беспокоило.

— Вы хотели встретиться с мистером Алленом? — уточнила Кастер, пока мы рассаживались по креслам.

Дьюэйн Хеллман принялся рассеянно барабанить карандашом по столешнице:

— Ребята, вас чем-нибудь угостить? Чаем? Кофе? Диетической колой?

— Давайте ближе к делу, мистер Хеллман, — перебила детектив. — Мы не можем потратить целый день.

Проклятый карандаш издателя вновь застучал по столу:

— Айван все мне о вас рассказал. Говорил, черт подери, что у продавца лучше вас начальника и быть не может… Расписал вас в самых радужных красках, словно…

У меня не было времени, и потому я пресек поток славословий в собственный адрес:

— А вы знаете, из-за чего Айван покончил с собой?

Карандаш забарабанил в два раза чаще:

— Должен признаться, и сам пережил охренительное потрясение. Айван проработал у нас только шесть недель, но всем понравился. И похоже, всегда пребывал в отменном расположении духа…

— Пожалуйста, отвечайте по существу, — раздраженно попросила Кастер. — Почему, по вашему мнению, он свел счеты с жизнью?

Хеллман нервно сглотнул, избегая смотреть детективу в глаза, отшвырнул карандаш в сторону. Когда наконец заговорил, то голос звучал каркающим хрипом:

— Я уволил его в пятницу.

До меня дошло не сразу:

— Что?! Почему? Да не молчите же, черт вас побери!

Хеллман вновь схватился за карандаш. Тук-тук-тук…

— Из-за него возникли проблемы, — оправдывался этот слизняк.

— Какие еще проблемы? — пошел я напролом.

— В общем… дальнейшая работа Айвана принесла бы нам убытки…

Тук-тук-тук… Тук-тук-тук…

— Произошло следующее. — Хеллман изо всех сил старался держать себя в руках. — Некто из крупных рекламодателей пригрозил отменить все последующие заказы на развороты, если Айван останется на работе…

— Назовите рекламодателя! — потребовал я. Хеллман прижал ко лбу ладонь, не отрывая взгляда от истырканной столешницы:

— «Джи-Би-Эс».

— Тед Петерсон?

Хеллман, не отводя взгляда от пресс-папье, медленно кивнул.

— И вы поддались шантажу?

— Я попробовал спорить, но Петерсон был непреклонен.

— И вы без лишних слов вышвырнули Айвана?!

— Я вас умоляю, это же «Джи-Би-Эс»… Мы же у них в руках…

— А от вас зависела жизнь Айвана Долински! Хеллман взмок, по холеному лицу струятся два крупных ручейка.

— Послушайте, если бы я знал…

— Он просил его оставить?

— Поверьте, у меня нет слов, чтобы выразить всю глубину…

— Айван просил вас?..

— Решение зависело не от меня…

— БЛЯДЬ, ОН ПРОСИЛ ТЕБЯ, СУКА, НЕ УВОЛЬНЯТЬ?!!

Я ору, нависнув над столом Хеллмана. Детектив Кастер бережно, но сильно стискивает мою правую руку и отводит меня назад, к креслу. Хеллман прикрывает голову обеими руками, точно ожидает нападения с моей стороны.

Раздаются рыдания.

— Да, — хнычет Дьюэйн, — просил…

Воцаряется долгое молчание. Пока я не говорю:

— Убийца.

 

Глава шестая

Возвращаться в Манхэттен той же ночью не было смысла. Да и после сцены в кабинете Дьюэйна Хеллмана мне требовалось несколько рюмок чего-нибудь покрепче. Кастер, официально закончившая рабочий день, с готовностью согласилась составить компанию.

Десять вечера. Обессиленно плюхнувшись на кровать, прослушиваю записи домашнего автоответчика. От Лиззи — ни слова. Пришлось звонить в офис в Лос-Анджелес.

Секретарша жены, Джуллиет, работала допоздна.

— Мистер Аллен, я передала ваше сообщение, оставленное в пятницу. Но вчера Лиззи так и не вернулась в город — сегодня ей прямо из «Кармеля» пришлось отправиться в Сан-Франциско, чтобы решить срочный вопрос. Там ваша супруга осталась на ужин, так что до завтра мы ее даже не ждем. Передать еще что-нибудь?

— Да нет, спасибо.

Позвонил в «Мондриан» и попросил соединить с голосовой почтой Лиззи. Оставил короткое и ясное сообщение: Айван покончил с собой, мне пришлось ехать на опознание и организовывать похороны, не смогу вернуться в Нью-Йорк раньше, чем ночью во вторник. Никаких эмоций. Не оставил своего номера в Хартфорде. Не опустился до мольбы.

На следующий день, в половине четвертого, когда я дымил сигаретой в компании детектива Кастер у входа в крематорий, к воротам подъехало такси. Дверь распахнулась, наружу вышла Дебби в компании Фила Сирио. Захотелось броситься навстречу и обнять обоих.

Приехавших отчасти удивило, что я располнел и опять курю.

— Спасибо, — произнес я, — большое спасибо. Думал, придется все делать самому.

— Не стоит благодарности, шеф, — откликнулся Фил. — Я теперь работаю в закупках для ресторана, которым заправляет брат, так что могу приезжать и уезжать, когда заблагорассудится.

— Ага, и мистер Занусси легко согласился дать мне отгул на первую половину дня, — вмешалась Дебби.

— Как Чак встретил новость?

— Притих. Надеюсь, от стыда. С вами всё в порядке?

— Могло быть и лучше.

— А чего курите? — поинтересовалась Суарес.

— Временный срыв.

— Мистер Эй, вы спятили? Так и помереть недолго…

— Только если как следует постараться, — подала голос приближающаяся детектив.

Я представил новую знакомую. Нам помешал юркий похоронный распорядитель в черном костюме, державший в руках планшетку для записей и то и дело поглядывавший на часы, точно контролируя время.

— Полагаю, пора начинать, — заметил он.

Кастер вполголоса съязвила:

— Еще бы. Через полчаса появится следующий клиент.

Часовня представляла простую, скромную комнату. Белые кирпичные стены, пол из песчаника, лакированные скамьи из сосны, на катафалке из искусственного мрамора — непритязательный деревянный гроб, выбранный мною для Айвана.

Войдя, Дебби и Фил отреагировали на гроб с запоздалым удивлением. Не то чтобы вид деревянного ящика оказался неожиданностью, но вид похоронного аксессуара неизменно нагнетает тревогу. Потому что понимаешь: там, внутри — кто-то, кто еще вчера жил, совсем как ты сейчас. А еще — из-за знания: тебя тоже ждет ящик.

Садимся в первом ряду. Входит раввин. Он встает справа от гроба, нараспев молится на иврите, глаза закрыты, тело медленно покачивается взад-вперед, будто ветка на ветру Затем священнослужитель по-английски сообщает, что теперь он зачитает во имя ушедшего брата по вере, Айвана, кадиш — поминальную молитву.

Сперва голос еле слышен. Но вскоре нарастает, и вот уже раздается глубокий, обволакивающий баритон — страстный, мощный, исполненный трагизма. И хотя никто из присутствующих не понимает ни слова, сила молитв говорит сама за себя. Умер человек. Оборвалась жизнь.

Событие, заслуживающее внимания.

Дебби прикрыла лицо ладонью и тихо плачет. Фил стоит возле гроба с каменным лицом, изо всех сил стараясь сохранять беспристрастность под шквалом иудейского красноречия. Пожалуй, даже детектива Кастер странным образом тронуло ужасающее одиночество обряда.

А я? Просто… плыву по течению. Для меня мир перевернулся. Непостижимо: честные, вроде Айвана, ломаются, в то время как беспринципные теды петерсоны — процветают Поразительно, как просто, оказывается, слететь с катушек…

Кадиш обрывается, последние произнесенные баритоном слова еще отскакивают от стен часовни. Затем, после мгновенной тишины, — машинный гул: гроб плавно скрывается из вида. Раввин подходит и пожимает каждому руку. Заискивающий смотритель крематория торопливо выдворяет нас на свет. Смотрю на часы. Вся служба заняла не более десяти минут.

Директор похоронного бюро деликатно осведомляется насчет кредитки («Принимаем оплату любой системы, кроме «Америкен Экспресс» и «Дайнерс»»). От предложения подождать такси в «семейном павильоне» мы отказываемся.

Солнце еще светит, мартовский холод вполне терпим. Под укоризненными взорами Дебби и Фила зажигаю сигарету.

Но бывшие коллеги молчат. Похороны нас всех лишили дара речи. И каждый смотрит на трубу, откуда вьется дым.

Менеджер возвращается и приносит счет и бланк на оплату кредиткой, который я должен подписать. Мельком бросаю взгляд на сумму: три тысячи сто долларов, включая первичное бальзамирование, стоимость гроба, перевозки, поминальную службу и кремацию. Смерть — дорогое удовольствие. Бросается в глаза и то, что бланк оплаты распечатан на старомодной пишущей машинке. Слава богу!

Окажись в бюро новый аппарат с системой мгновенной проверки — моя «Мастер Кард» немедленно была бы отклонена. Хотя и неясно, что бы предпринял в этом случае скользкий сотрудник. Ну, разве что приостановил бы похороны до окончательной оплаты.

В четыре двадцать садимся в экспресс-поезд, идущий на Пенн-Стейшн. Едем в вагоне-ресторане. Фил заказал пиво, я залпом проглатываю порцию виски со льдом, Дебби стремительно осушила стакан рома с кока-колой и разревелась. В голос.

Пьем всю дорогу до Нью-Йорка. Фил подливает мне бурбон, а я, не в силах замолчать, выплескиваю всю богомерзкую историю последних двух с половиной месяцев.

Я чувствовал себя точь в точь как в исповедальне. И хотя Фил и Дебби и не могли отпустить грехи, но по крайней мере слушали сочувственно.

— Боже, да о чем только ваша жена думает, раз удрала в такой период? — поражается Дебби.

— Ну, в случившемся, в общем, нет ее вины, — защищаю я Лиззи, — короче, если брак рухнул, виноваты оба, верно? Да и со мной в последнее время непросто.

К счастью, мою личную жизнь обсуждают недолго: Фил решил дать выход накопившемуся негодованию на мистера Теда Петерсона.

— Зажравшийся, подлый говнюк! — возмущается Сирио, — крутится в самых верхах, с самой что ни на есть гребаной элитой, но душонка — как у мстительной сявки. Да у некоторых налетчиков — и то больше совести, чем у урода! Неудобно говорить вам, босс, но лучше бы вы…

— Согласен. Но хотел как лучше.

— Ну, что я вам твердил? Нельзя поступать честно и благородно с позорным козлом. Дали бы мне позвонить…

Поезд приближается к центральному вокзалу, Фил уговаривает нас посетить бар расположенного поблизости «Гранд-Хъятт отеля» и выпить на прощание.

Четыре часа спустя, когда рука Дебби под столом принимается наглаживать мое бедро, решаю закругляться.

Встаю и объявляю:

— Знаете, ребята, мне пора. Готов повторить: не знаю, как и благодарить за то, что приехали в Хартфорд…

Встает и Дебби:

— Я с вами! Мне пора домой, к Раулю.

Достаю бумажник:

— Фил, с твоего позволения, я восполню урон…

— Спрячь свой лопатник, — отказывается Сирио, после чего, нацарапав на бумажной салфетке два номера, говорит: — Мой номер в офисе у брата. Понадоблюсь — знаешь, где искать.

Фил встает, обнимаемся на прощание, Сирио запихивает мне салфетку в нагрудный карман.

Выйдя из отеля, машу такси. Открываю перед Дебби дверцу, девушка хватает меня за руку и пьяновато улыбается.

— Поехали в город? — предлагает Суарес.

— Дебби, у меня нет денег. Я разорен.

— Проводите меня домой, вам же по пути, а потом можно проехаться по городу на такси. Нужно кое-что сказать…

Скрепя сердце, усаживаюсь в такси следом, полный решимости убрать руку, если она снова начнет оглаживать мне бедро. И без того проблем хватает.

Дебби сообщает водителю адрес, едем на юг. Девушка достает из сумочки лист бумаги:

— Это — вам.

Разворачиваю листок. Чек. На мое имя, сумма — четыре тысячи пятьсот долларов.

— Дебби, что это такое, черт подери?!

— Вы и сами знаете.

Чек расплывается перед глазами: опьянел.

— Нет, действительно, я не…

— Деньги, которые вы выложили «Фейбер Академии» за обучение Рауля…

— Я не платил! Это всё «Компу-Уорлд»…

— Мистер Аллен…

— Слушай, ты можешь называть меня…

— Ну ладно, Нед. Пару дней тому назад заглянула в школу. Ну, по родительским делам. Поговорила с казначеем — тот вообще-то ничего мужик оказался. Ну, и говорит он мне, в общем: позвонили ему месяца два тому назад из «Спенсера-Рудмана», подняли хай насчет письма за вашей подписью, где говорится, что «Компу-Уорлд» обязуется выплатить школе всё, что я задолжала. А он им: обязательства надо выполнять, те поддакивают, дескать, выполним, но вы всё равно не имели права письмо подписывать. И заплатите из своего кармана. Вам же из-за всей этой хрени пришлось выложить сорок пять сотен, верно?

— Дебби…

— Я же знаю, что так и было! От новой подруги, Паулы, она в бухгалтерии работает. Вчера утром, ещё до вашего звонка, попросила ее заглянуть в ваше дело, и вот что я вам скажу, мистер Аллен… ой, я хотела сказать, Нед: я читала их письмо к тебе — и плакала.

Смотрю на чек:

— В общем-то, я не особенно рвался на роль доброго дядюшки, Дебби. Меня назначили на роль самаритянина.

— Ну да… но ты же не стал отказываться. И меня не стал расстраивать, не рассказал…

— Не в моих правилах.

Суарес осторожно накрывает мою ладонь своей:

— Мне нравятся ваши правила…

Осторожно отодвигаю руку девушки и рву чек пополам.

— Знала же, что так и поступишь! — смеется Суарес. — Вот только не для того я чек выписывала…

Молчим. Первой заговаривает Дебби:

— Спасибо.

Таксист остановился, где просили — на углу Девятнадцатой и Первой. Как раз напротив темного входа в похожий на собранный из конструктора «Лего» лабиринт дворов среднего класса образца пятидесятых называют Стайвезант-Таун. На улице ошивалась пара зловещего вида типов.

Спрашиваю у Дебби:

— Твой дом далеко?

— На полпути к реке, — отвечает Суарес.

Решено. Протягиваю водителю деньги:

— Дебби, я провожу тебя до дверей.

Идем в Стайвезант-Таун молча. У дверей Суарес приглашает:

— Зайди, познакомишься с Раулем…

— Я просто выжат…

Девушка роется в портмоне, достает ключ и открывает входную дверь:

— Всего на минутку. И разве не интересно узнать, на что деньги пошли?

— Ну хорошо, минуту, не больше, — соглашаюсь я, но меня уже не слушают.

Квартира находится на первом этаже. Тесная, экономная обстановка. Старая, потрепанная мебель, точно перенесенная из витрины магазина, где идет благотворительная распродажа. Натянутые веревки прогибаются под тяжестью свежевыстиранного белья.

Старенький телевизор и видеомагнитофон. На стенах — приклеенные скотчем школьные рисунки Рауля.

В гостиной — крошечная ниша, огороженная спинкой двуспальной кровати. Наверху храпит мать Дебби. Рауль посапывает на нижней койке. Длинные, вьющиеся черные волосы, идеально гладкая кожа, легкая полуулыбка во сне. Ангельская невинность.

— Он просто прелесть, — шепчу я. Суарес согласно кивает.

— Мне пора, — заявляю я.

Выходим из углубления в стене. Собираюсь на прощание поцеловать девушку в щеку. Но внезапно мы оказываемся рядом, вплотную, мои руки погружаются в ее волосы, касаются грудей, задирают юбку, спотыкаясь, ковыляем к выходу, заваливаемся на кровать, мозг посылает последний предупредительный сигнал, но тот затухает, женские руки мнут рубаху, напоследок в голове звучат последние осуждающие слова: «Это безумие!»… Я окунаюсь в черноту.

Дневной свет. Вернее, полоска дневного света, пробивающаяся сквозь крошечную щёлочку в жалюзи. Открываю один глаз. Серьезная ошибка. Свет бьет по зрительному нерву, посылая в глубины черепа электрические судороги боли. Открываю второй глаз…

Вам! Бух! Трах!

Голова — точно расколота пополам ледяной верхушкой. Во рту — сухо, точно в Сахаре. Глаза опухли, лицо — расплывшееся, сальное. Примерно пару секунд пытаюсь осознать: где, черт подери, произошла авария?

И тут замечаю: лежу голым, рядом с обнаженной Дебби Суарес. Девушка — в коматозном состоянии, громко храпит. Меня окатывает волна всепоглощающего ужаса, знакомого всякому или всякой, кто на следующее утро просыпается рядом не с тем, с кем нужно. Хотя я и стараюсь во всем винить выпивку, поздний час, эмоциональную встряску, вызванную смертью Айвана, минутной страстью и искать любые другие, знакомые всякому, предлоги, факт остается фактом: виноват.

Быстро смотрю на часы. 7:12. Пора уходить. И побыстрей.

В зеркале вижу — с правой стороны шеи красовался мелкий, но заметный засос, а возле горла — несколько ярких царапин. Слава богу, Лиззи еще не вернулась из Лос-Анджелеса, останется на неделю. Ведь без труда можно догадаться, откуда взялись следы на коже…

Одежда лежит у кровати кучей. Подбираю и крадусь в ванную. Костюм выглядит так, словно его скомкали и, за неимением лучших вариантов, использовали вместо баскетбольного мяча.

Быстро одеваюсь, выдавливаю на указательный палец дюйм пасты, натираю десны, стараясь избавиться от отвратительного похмельного вкуса во рту. Затем пробираюсь обратно в спальню. Дебби еще не очнулась, и я успокаиваюсь. Если честно, не представляю, что ей сказать.

Ну, разве что «ой».

Незаметно крадусь к двери спальни, осторожно прикрываю ее за собой. До выхода из квартиры — только десять шагов.

И тут раздается голос:

— Пожалуйста, скажи мне, как пишется «открытие»?

Оборачиваюсь. В квартирном закутке, предназначенном для завтраков, устроился Рауль. Перед мальчиком — открытый учебник, огрызком карандаша ученик делает уроки. Крупный парень для шестилетки. Прижав палец к губам, приближаюсь.

— Какое слово? — переспрашиваю я.

— Открытие! — громко повторяет Рауль.

— Давай не будить бабушку, хорошо?

— Открытие, — шепчет ребенок. — Нужно дописать предложение: «Томас сделал интересное. …»

— О-Т-К-Р-Ы-Т-И-Е.

Каждая буква старательно повторяется и точно выводится в тетрадке. Уточняю:

— И что же открыл Томас?

Рауль вновь смотрит на страницы и зачитывает:

— «Томас отправился в…». А как пишется «поездка»?

— А ты сам как думаешь?

— П-О-Е-З-Д-К-У…

— Молодец, — хвалю мальчика и треплю его по плечу. — Ну, мне пора…

— Ты — мамин друг?

— Ну да, приятель….

— И ты отправляешься в П-О-Е-З-Д-К-У?

— На работу. Передашь маме, что я свяжусь с ней, ладно?

— Меня зовут Рауль. Пишется Эр-А-У-Эль и мягкий знак. А как пишут твое имя?

— Эн-Э-Де.

Ученик робко улыбается:

— До скорого, Нед.

— Пока, Рауль.

Вскакиваю в такси и еду на другой конец города. К дому подъезжаю в 7.48. Быстро в душ, потом наскоро побриться, переодеться, чашку кофе, пригоршню витаминов — и вприпрыжку по городу, чтобы успеть в «Пи-Си Солюшенс» к половине девятого.

Даже страшно вообразить, какую встречу устроит Медуза. Наказание за прогул во вторник — восемнадцать продаж (не говоря уже о том, что и за второй день вычтут из зарплаты). Чтобы не уволили на следующей неделе, придется провернуть к пятнице немало сделок…

Поворачивая ключ в замке, с удивлением замечаю: закрыто только на один оборот. С порога слышу шум воды на кухне. С растущей тревогой замечаю сумочку, оставленную справа, у входа… Лиззи вернулась.

Первое побуждение — убежать, тихо прикрыть дверную створку, броситься вприпрыжку по пожарной лестнице и не показываться жене на глаза, пока не пропадут следы страсти. Но я запаниковал, сделал шаг в сторону, и дверь захлопнулась. Внезапно на кухне воцаряется тишина.

— Нед? — кричит Лиззи из своей комнаты. Направляюсь к выходу, но не успеваю скрыться: передо мной стоит любимая. На ней — деловой костюм, наверняка только что прилетела из Лос-Анджелеса сквозь часовые пояса. Явно озадачена причиной, вынудившей меня стиснуть дверную ручку сразу же после возвращения.

Оборачиваюсь и вижу, как меняется выражение милого лица: сперва — потрясение, затем — злость и наконец — обреченная горечь.

Вижу, что Лиззи заметила царапины и засос на шее, размером с десятицентовик. Самое главное, жена обратила внимание на мое невыразимое чувство вины.

Закрывает глаза, трясется мелкой дрожью. Снова смотрит — и во взгляде абсолютное отчаяние. Чуть слышно выдыхает:

— Ах ты гад.

— Лиззи, не надо…

— Да пошел ты, — бросает жена и быстрым шагом уходит в спальню. Бегу следом, но дверь захлопывается прямо перед носом. Заперто.

Дергаю ручку, барабаню в дверь кулаком, прошу открыть, обещаю всё объяснить… хотя и понимаю: сделанное оправдать невозможно. Ну, разве что полной и абсолютной глупостью.

Примерно через три минуты стука и уговоров обессиленно оседаю на пол. Меня охватывает искренний, неподдельный страх.

Внезапно Лиззи выходит из спальни, я вскакиваю на ноги:

— Дорогая, дай мне еще один шанс и…

И тут замечаю: в каждой руке у нее — по чемодану.

— Милая, — упрашиваю жену, — останься…

Чемоданы брошены к моим ногам.

— Уйду не я, — резко отвечает жена, — а ты.

— Постой-ка…

— Теперь квартиру оплачиваю я, все счета приходят ко мне, так что если брак распадается, то с какой стати мне покидать жилище?!

— Разрыва нет….

— Верно, я неточно выразилась. Между нами всё кончено.

— Любимая, — делаю робкую попытку прикоснуться к плечу. Лиззи отмахивается, словно от насекомого.

— Не смей ко мне прикасаться!

— Ну ладно, хорошо, — стараюсь снизить накал страстей.

— Тогда, быть может, стоит присесть и всё обговорить…

— Обговорить?! ОБГОВОРИТЬ?!! — вопит жена. — Ты трахаешься с другой и хочешь, чтобы я с тобой разговаривала?!

Лиззи пулей вылетает в гостиную. Я — следом.

— Ты не права, ничего же не было…

— Не было?! И ты способен глядеть мне в глаза, когда сам весь в засосах, и нагло врать, будто мне показалось?! Вон из моей жизни!

Я начинаю рыдать:

— Я был пьян, сглупил, после гибели Айвана ходил сам не свой, я не хотел…

— Нед, я не желаю выслушивать вымученные оправдания!

— Ну тогда хотя бы дай мне шанс…

— Это тебе-то?! Когда я услышала про Айвана, то бросила все дела, летела к тебе через всю страну, потому что решила: «Ну хорошо, дам ему последнюю возможность… у нас осталась надежда…» И что вижу? Говнюк-муженек даже не соизволил попросить свою зазнобушку не кусать его в шею!

— Она мне не «зазнобушка»…

— Да плевать мне, кто она такая и чем занимается! Наши отношения кончены.

— Ты не можешь просто так…

— Не могу? Да кто ты такой, чтобы мне запретить?!

— Я ошибся. Допустил чудовищную ошибку…

Обессиленно опускаюсь на диван и обхватываю голову руками. Лиззи, стоя, наблюдает, как я плачу. Рыдания усиливаются, но она даже не шевелится, не добреет, по-прежнему смотрит с равнодушным презрением. Когда успокаиваюсь, произносит:

— И я ошибалась. Когда поверила, будто старое удастся вернуть… — Голос её дрожит, глаза застилают слезы: — Как ты мог? Подлец, как ты…

— Я не хотел…

— Да кому какое дело, чего ты хотел?! Сделанного не переделаешь, Нед. Зная, что брак под угрозой, ты всё равно мне изменил! Такое простить невозможно.

Лиззи отирает глаза обратной стороной ладони. Затем берет чемоданы, подходит к выходу, открывает дверь и выставляет сумки в коридор:

— Убирайся немедленно.

— А если я не уйду?

— Тогда адвокат заставит. В судебном порядке. Хочешь неприятной сцены? Могу устроить.

Положение хуже некуда. Сам всё испортил, как ни спорь, как ни упрашивай — не поможет. Встаю и направляюсь к выходу. Рука — на дверной ручке. Поворачиваю её и пытаюсь в последний раз уговорить жену, но меня обрывают на полуслове:

— Мне плевать.

Уходит в спальню, захлопывает дверь. Тишина. И раздается плач.

Подхожу к закрытой комнате. Мягко начинаю:

— Лиззи…

Неожиданно рыдания обрываются:

— Отвали на хрен, чтоб ты сдох!

В полнейшем потрясении обвожу взглядом квартиру. И, как приказано, — ухожу. Медлю на пороге. Значит, вот так завершается женитьба? Закрыть за собой дверь?.. И конец?

Дверная створка закрывается. С глухим стуком.

 

Глава седьмая

В кармане — семь долларов и шестьдесят пять центов. Дождь. Не мелкая морось, а чуть ли не тропический ливень. Под струями воды тащу поклажу к Шестой авеню, десять минут кряду стараюсь поймать такси.

Безрезультатно. Смотрю на часы: 8:18. Даже если отправиться с чемоданами на метро, ни за что не успеть в «Пи-Си Солюшенс» к половине девятого. А потому, разыскав телефонную будку, звоню Медузе. Не успеваю предупредить, что опоздаю, как меня перебивают:

— Почему вчера не был на работе?

— Когда я звонил в понедельник, то предупредил вас, что могу задержаться в Хартфорде еще на день.

— Нет, ты сообщил, что в понедельник не приедешь. А я сказал: не придешь во вторник — вычту из зарплаты дневной заработок, а норма на неделю увеличится до восемнадцати продаж. Но разрешения на прогул я не давал!

Стараюсь не выдать раздражения:

— Вероятно, я неверно вас понял, мистер Рубинек. Но, как я уже говорил вам, умер мой близкий друг.

— Твои проблемы. Получил норму в двадцать две продажи. И еще три — если не успеешь к половине девятого. Девять минут, время пошло.

Внезапно слышу, как отвечаю:

— Да пошел ты в жопу, тварь! — Швыряю трубку и думаю: «Ну, вот и уволился».

Наконец-то, высказав жалкому отродью, что о нем думаю, чувствую мимолетную радость. Ликование длится не более наносекунды, после чего вспоминаю: я — бездомный, безработный, а все мои сбережения составляют семь долларов сорок центов.

Рассматриваю немногие из имеющихся вариантов. Можно попробовать устроиться в гостиницу, но ни на одной кредитке не хватит средств (а если выписать за номер чек на свое имя, его скомкают и швырнут обратно, как баскетбольный мяч, к тому же возникнет основание для преследования по федеральному законодательству)…

Остается положиться на друзей. Но куда податься? После безумства прошлой ночи не очень-то хотелось возвращаться к Дебби Суарес: мысль о том, что мой звонок воспримут как продолжение романтической влюбленности, ужасала. В конце концов, Дебби — вдова с ребенком. Узнает, что меня бросила Лиззи — сразу нацелится, точно терморакета с системой самонаведения. А сейчас из меня кандидат в мужья — хуже не придумаешь. Одни беды, а уж Дебби-то точно ни в чем не виновата…

Разумеется, оставались Айан и Джина… Вот только я легко мог представить себе, в какое бешенство пришла Джина, когда Лиззи позвонила ей из Лос-Анджелеса и рассказала, как я пару раз осквернил супружеское ложе. Наверняка после того, как Лиззи сообщит о подлинной причине, по которой пришлось расстаться с квартирой, приятели посчитают, что я их использую, если попрошу о ночлеге..

Кто еще? Фил Сирио, конечно же!

Достаю бумажник, чтобы разыскать бумажную салфетку с нацарапанными телефонами, и внезапно натыкаюсь на карточку Джерри Шуберта. Сам попросил звонить («Не пропадай!») и, в отличие от Фила, живет на Манхэттене.

Наверняка выручит бывшего однокашника на несколько дней.

Опускаю в телефон четвертак и лихорадочно набираю рабочий телефон Джерри. Секретарша, подержав меня некоторое время на линии, соединяет с боссом.

— Нед! — в голосе Джерри звучит радость от встречи со старым знакомым. — Ждал твоего звонка. Ты, кажется, на улице сейчас?

— Ну, можно и так сказать…

— Откуда звонишь? Из своего теннисного клуба на Двадцатой Западной стрит?

— Из телефонной будки на углу Двадцатой и Шестой….

Наверное, голос у меня был слегка потрясенный, потому что Джерри спросил:

— У тебя всё в порядке, Нед?

— Не совсем. Есть кое-какие проблемы.

— А именно?

— Серьезные. Например, неизвестно, где сегодня переночевать…

— Впечатляет. — И со смешком Шуберт добавил: — Только не говори, что жена выгнала!

— Увы, именно это и произошло.

— Слушай, сочувствую….

— Да, не всем же должно везти, — безжизненно ответил я.

— Ну да. Тем более — в браке. Слушай, мне пора на встречу с мистером Би. Давай ко мне в офис, Мэдисон-авеню, пятьсот пять, это между Тридцать третьей и Тридцать четвертой. Там и обсудим положение, договорились?

Потоки дождя не ослабевали. На Шестой авеню — ни одного такси. По какой бы кредитке я ни пытался получить деньги, всякий раз банкоматы выдавали одну и ту же надпись: «НЕДОСТАТОЧНО СРЕДСТВ».

А потому я поволок поклажу в глубины метро, купил жетон и протиснулся в плотно набитый вагон, отправлявшийся в город.

Офисы корпорации «Баллентайн Индастриз» располагались в элегантном небоскребе, выстроенном в пятидесятых, — одном из самодовольных, вертикальных свидетельств послевоенной эйфории и уверенности в корпоративном будущем.

Через пару минут показался Джерри — в пальто, с дипломатом в руке.

— Ты похож на промокшую крысу, — с улыбкой заметил приятель. — Тяжелый денек выдался, а?

— Хуже некуда.

— Ну пойдем, — подхватил он один чемодан, — на улице ждет машина.

У обочины стоял припаркованный автомобиль «линкольн таун кар». Шофер в ливрее принял оба чемодана и положил в багажник. Мы устроились на задних сиденьях. Джерри сообщил водителю:

— Сначала остановимся на Вустер-стрит, дом сто пятнадцать. Потом отвезете меня на Бродвей, на перекрестке с Уолл-стрит.

Обернувшись ко мне, Джерри произнес:

— Отправляюсь на встречу с финансовыми воротилами, но по пути завезу тебя к себе домой…

В такси, по дороге к центру, пересказываю все свои злоключения — начиная с того момента, как «Гетц-Браун» продали компанию, и заканчивая разрывом с женой, выставившей меня за дверь. Когда я договорил, Джерри испустил долгий свист:

— Настоящий роман.

— И это не все — учитывая, что теперь я бездомный..

— Первое правило жизненной философии по Джеку Баллентайну: хочешь вернуть позиции — вернешь!

— Хотелось бы верить, — произношу я.

Квартира Джерри — в районе между Принс и Спринг-авеню. Просторно и скромно. Выцветший пол, скромные белые стены, большой обтянутый черной кожей диван, телевизор, стерео, длинный стальной стол и кресла. Крошечная спальня для гостей. Ничего, кроме двойного футона и вешалки для одежды. Назвать помещение спартанским — значит, не сказать ничего: здесь попросту не было ни малейших признаков жизни.

— Хорошее место, — заметил я.

— Редко бываю здесь, — пояснил приятель. — Провожу только шесть часов в сутки, когда сплю. Если не будешь неряхой, то оставайся на любой срок.

— Никогда не мусорю, — заверил я, — к тому же всегда благодарю.

— Ты уже представляешь, что делать дальше? — поинтересовался Шуберт.

— Согласен на любую работу, — заверяю я, — тем более, что могу претендовать на звание должника месяца.

— Много задолжал?

— Около семнадцати штук.

— Впечатляет.

— Да, можно и так сказать…

— Ну ладно, не будем забегать вперед. Чувствуй себя как дома. Можешь повесить вещи во второй комнате, заказывать на дом любую еду — в холодильнике всё равно ничего нет, кроме пива. Как у тебя с наличностью?

— Порядок.

— Врешь, — Джерри достает пачку денег, отделяет две пятидесятидолларовые банкноты и протягивает мне.

— Джерри, не хочу быть нахлебником…

Приятель засовывает мне банкноты в нагрудный карман пиджака:

— Ну, знаешь ли, тупорылая гордость выходца из Мэна со мной не пройдет. Вернусь поздно.

— Дела?

— Развлечения.

— С прекрасной Синди?

— Да нет, она уже в прошлом.

— Боже, быстро же ты!

— Так у меня обычно и бывает. Слушай, мне пора на встречу. Утром поговорим. Но вот тебе небольшой совет, Нед: постарайся как следует отдохнуть и не тревожься о завтрашнем дне. Поскольку после двенадцатичасового сна жизнь кажется гораздо лучше.

— Ты молодец.

— Да иди ты, блин, — улыбается Джерри. — До скорого!

Разбираю вещи, снимаю промокшую одежду, принимаю долгий горячий душ, переодеваюсь в джинсы и футболку и завариваю кофе. Снова чувствую себя почти человеком… пока не вспоминаю о Лиззи, пока не приходят мысли о том, как бездарно я развалил брак. Смотрю на часы. Там как раз день. Я знаю что делать. Позвонить жене на работу, умолять о встрече, искренне извиниться, а если придется — ползать на коленях и выпрашивать второй шанс.

Звоню ей в офис. Отвечает ассистентка, Полли. Ей наверняка известно о случившемся: разговаривает с нервным хладнокровием.

— Вы как раз разминулись, Лиззи провела утром пару встреч, а днем улетела рейсом «Американ Флайт» обратно в Лос-Анджелес. Понимаете, она еще работает там, отвечает за представительство…

Значит, действительно отложила все дела и прилетела через всю страну, чтобы мы помирились? Аллен, какой же ты тупой кретин, какой же раздолбай! Отправиться навстречу собственной гибели…

Полли говорит дальше. В голосе — крайнее напряжение:

— Э-э… Нед, не знаю, как сказать… но Лиззи попросила передать, что она… э-э… позволила домовладельцу пересдать квартиру. А еще сказала хозяину, что вы там больше не живете, попросила оставшиеся вещи отвезти в камеру хранения. Так что если вам понадобится ваше имущество, придется позвонить…

— У меня есть телефон арендодателя, — заверяю я.

— Ну конечно же, — тихо соглашается Полли.

— Передайте, пожалуйста, Лиззи, что я живу у друга в Сохо и что она может дозвониться до меня по телефону 555-7894.

— Что-нибудь еще ей сказать, Нед?

— Просто передайте мои извинения.

Тут же вешаю трубку, чтобы не услышали моих рыданий. Потребовалось примерно десять минут, чтобы успокоиться. Видел бы меня сейчас отец — ужаснулся бы. «Ошибся — признай ошибку, — как-то наставлял меня старик, — и молча прими наказание. Мужчины из рода Алленов не плачут». И не создают себе таких проблем, как я…

Весь день провел, лежа на диване Джерри, листая полное собрание сочинений Джека Баллентайна (заметно выделявшееся на полупустых книжных полках).

Чтобы одолеть скрижали самовоодушевления, требуется недюжинное чувство юмора. Изобилующие регбистскими метафорами тексты точно специально создавались для таких, как раньше был я: хитрых, прожженных продавцов, верящих, будто существует действенный рецепт успеха, стратегическая формула, помогающая «увеличить цели» и «достичь оптимальных результатов»…

Но хотя бесконечные спортивные аллюзии Баллентайна и смешили, меня затронул отрывок из последнего бестселлера Великого Вдохновителя — «Зоны успеха»:

«В бизнесе нас определяют нравственные постулаты.

Желание получить прибыль — достойно, но становится еще достойнее, сочетаясь с щепетильностью. Поле игры в бизнес — сурово, так что если бросаетесь в прорыв, не забывайте о сильной защите по периметру. Но знайте: если ринуться в атаку не по правилам, если игрок попытается прорваться запрещенными средствами, то сколько бы тачдаунов ни набралось, победа всегда будет казаться незаслуженной. Потому что в глубине души Вы знаете: когда-нибудь догадаются, как именно удалось набрать очки…»

В «Компу-Уорлде» я всегда стремился играть по правилам, занимать достойную позицию. Пока ублюдок Креплин не предложил мне должность Чака, пока Петерсон не подставил Айвану подножку, после чего пришлось играть быстро и жестко. С юридической точки зрения, я не совершил ничего предосудительного. Ни разу не применил против Петерсона открытого шантажа и поклялся Креплину не распространяться насчет моего «продвижения» на пост редактора.

Но я-то знал, что изменил собственным принципам. Стоит прикоснуться к неправильному — и концы обрублены.

Остается только плыть. Прямо в открытое море.

В тот день я покинул жилище лишь однажды, когда спустился в ближайшую бакалейную лавку и набрал фруктов, овощей и минеральной воды. К девяти вечера, после обильного ужина, которому позавидовал бы всякий кролик, накатило изнеможение. Взобравшись на топчан, сразу же уснул.

Проспал одиннадцать часов. Проснувшись и добравшись до кухни, заметил на металлическом обеденном столе записку.

Рядом — свеженькая сотенная банкнота.

Чувак,

надеюсь, ты выспался. Вот еще малость бабок — мало ли, понадобится купить новую зубную щетку. Постарайся с утра держаться поближе к телефону, на случай, если решим тебе позвонить.

До скорого, Джерри

Перечитал записку несколько раз, ломая голову над тем, какой смысл вкладывал приятель в строчку «если решим тебе позвонить». Быть может, Джерри стал задирать нос, работая на Великого Вдохновителя, и называет себя королевским «мы»?

Положил деньги в карман, чувствуя легкое смущение из-за того, что пришлось принять помощь Шуберта. Затем выпил стакан апельсинового сока и отправился на пробежку.

Остаток утра потратил на уборку. И занятие, и способ уменьшить чувство вины, вызванной помощью хозяина квартиры. Ближе к полудню зазвонил телефон. Секретарша Джерри:

— Весь день мистера Шуберта расписан, сплошные встречи. Но он был бы рад увидеться с вами за ужином в «Баули Бейкери» в девять. По адресу…

— Я знаю, где находится ресторан, — перебил я, вспомнив, как мы с Лиззи однажды пообедали в этом заведении, где цены оказались непомерно вздуты.

«Баули Бейкери» находилось в Трибеке — всего лишь десять минут ходьбы пешком от квартиры Джерри. Я прибыл в девять. В ресторане имелось не больше десяти столиков, меня проводили к тому, что был заказан на имя Джерри Шуберта.

В девять пятнадцать он так и не появился, и я старательно отказывался от предложений официанта «выпить что-нибудь перед ужином».

Боже, пару месяцев назад ужин за шестьдесят пять долларов с носа казался пустяковой тратой!

Я орудовал кредиткой, точно жалкой двухдолларовой фишкой для покера, и даже не беспокоился о финансовых последствиях. Когда дело доходило до денег, я был не просто беспечен, а совершенно безалаберен — бездумно сорил деньгами. Ни разу не задумался, что же будет дальше — после очередной сделки, нового костюма от дизайнера, следующего обеда от популярного шеф-повара в супердорогом ресторане…

Вот это и есть настоящий идиот: тот, кто настолько стремится пробиться в жизни, что теряет все преимущества, которые дарит победа…

— У тебя грустный вид, Нед.

Отрываю взгляд от меню и вижу Джерри.

— Просто задумался, вот и всё, — оправдываюсь я.

Подали напитки. Поднимаю бокал «перрье»:

— Джерри, даже не знаю, как благодарить…

— Аллен, ради бога — не стоит загружать меня чувством признательности. Чувствую себя прямо святым.

— Ну ладно… а если я скажу, что ты спас мою жопу?

— Ты сам прикроешь свою задницу, Аллен. И знаешь почему? Потому что ты — прирожденный продавец. Такие, как ты, всегда выкарабкиваются.

— Даже если им пытаются загубить карьеру?

— На твоем месте я бы не особенно переживал из-за Петерсона.

— Джерри, он же просто терминатор! Не успокоится, пока меня не доконает!

— Говоришь, Тед работает на «Джи-Би-Эс»?

— Да, возглавляет отдел по закупке рекламы.

— Хочешь, я с ним переговорю насчет тебя?

— Лучше пусть он сдохнет.

Джерри мрачно хохочет:

— Ну, подобных услуг мы не оказываем. Но у мистера Баллентайна наверняка имеются знакомые в руководстве «Джи-Би-Эс». У мистера Би знакомые есть везде. Уверен, стоит нам позвонить нужному человеку — и Петерсона попросят успокоиться. Готов поспорить, в «Джи-Би-Эс» даже не знают, что он затеял.

— Спасибо за предложение, но думаю, что нанесенный им ущерб невозможно возместить. Ну, то есть Айван же умер, я тоже мертв, — по крайней мере, для компьютерного бизнеса.

Джерри всматривается в стеклянистую поверхность мартини и спрашивает:

— А что тебе больше всего нравится в продажах?

— Заставлять других соглашаться.

— А для тебя принципиально, что именно продавать?

— Вовсе нет. Если продаешь, то товар не важен, главное — убеждать. А потому если только товар не противозаконен, я готов им торговать.

— Рад слышать.

— То есть?

— Потому что мы вряд ли предложили бы тебе торговать незаконным товаром. Напротив, любой на Уолл-стрит подтвердит, что речь идет о весьма популярной штуке…

— Извини, — перебиваю приятеля, — кажется, я не улавливаю…

Шуберт отрывает взгляд от выпивки и сардонически ухмыляется:

— Ты еще не понял?

— Не совсем…

— Ну хорошо, перейдем ближе к делу. Тебе нужна работа?

 

Глава восьмая

Джерри Шуберт оказался мастером нагнетать напряжение. Взорвав небольшую информационную бомбу с предложением по работе, тут же заявил, что вести деловые переговоры прежде, чем подадут десерт, — не в его правилах. Жесткий, но тонкий ход: Джерри выигрывает, независимо от того, стану ли я в отчаянии блефовать показным равнодушием или же немедленно ухвачусь за пряник, которым меня поманили.

Конечно же, я находился в полном отчаянии. Хотя и понимал: меня проверяют. Проведя значительную часть прошедшего дня за изучением вдохновляющих скрижалей Баллентайна, вспомнил несколько абзацев из «Зоны успеха», в которой Великий Вдохновитель сообщал: отчаяние — слабость, смертный грех для бизнеса. Вот так он об этом писал:

«Никогда не давайте противнику понять, что думаете, будто сражаетесь, пребывая в безвыходном положении.

Представьте такую безнадежную ситуацию: до конца последнего тайма остается всего лишь полминуты, третья подача, на своей тридцатиярдовой вы за отметкой 14–10.

Станете паниковать, поддадитесь страху? Только если желаете проиграть. Настоящий победитель смотрит страху в глаза, не мигая. Вместо того, чтобы трусить, — выпутывается из сложного положения, пребывая в полной уверенности: сейчас он проведет подачу и заработает тачдаун».

Разумеется, Джерри подобное мировоззрение разделял. А потому я не допустил ошибки и не стал проявлять лишнего беспокойства. Вместо этого позволил Шуберту выбрать тему беседы и непринужденно кивнул, соглашаясь перейти к делу только после того, как подадут кофе.

И вот, после трех блюд и бутылки шардоне «Клауди Бей», мы целый час проговорили о случившемся в нашей жизни за прошедшие годы. После того, как я вкратце изложил события последних пятнадцати лет, Джерри посвятил меня в подробности собственной жизни, начавшейся за воротами Брунсуикского университета (хотя так и не упомянул о скандале с «подставной игрой», из которого в конце концов выпутался). Закончив колледж, Шуберт получил как хоккеист полную стипендию в университете Сен-Лоуренса, но гранит науки никак не поддавался, а потому приятель воспользовался представившимся шансом перебраться в канадскую команду низшей лиги из Альберты.

— Тогда мне было всего лишь двадцать, и казалось, держу весь мир за яйца, ведь я — такой крутой профессионал в хоккее… И хотя в неделю зарабатывал только триста пятьдесят, чувствовал себя, будто Уейн Гретцки. Следующая фаза — контракт с НХЛ на миллион долларов…

Разумеется, час миллионного контракта (и перехода в мир высшей лиги) так и не пробил. Вместо этого Джерри прирос к неизвестной заштатной команде из Альберты, играя против деревенщины на провинциальных стадионах поселений с названиями вроде Солт-Сейн-Мэри, Йеллоунайф или Медисин-Хэт.

Шесть лет пролетели, как дым. Закончился и брак с журналисткой из Альберты, продлившийся, по словам Джерри, не дольше пяти минут.

Внезапно стукнуло двадцать шесть. Теперь ему выплачивали целых шестьсот долларов в неделю за то, чтобы его таранили головой отморозки на коньках. Колени тряслись, врач команды предвещал серьезные ортопедические проблемы, если только Джерри не уйдет на покой. И поскорее.

А потому приятель вернулся на нашу сторону американской границы и устроился в Детройте, где знакомый по низшей канадской лиге, тоже бывший спортсмен, основал небольшое охранное агентство.

— Я попал в серьезный переплет, колледж не закончен, перспектив — ноль. Работа внештатным охранником-костоломом не очень привлекала, но деньги пригодились бы. К тому же я находился в полном отчаянии.

Примерно год Джерри подрабатывал телохранителем всевозможных руководителей автомобильного бизнеса среднего верхнего уровня — работая на людей, опасавшихся, что их завалит какой-нибудь профсоюзный босс с сомнительной репутацией, или одержимых стандартной паранойей насчет киднэппинга. Время от времени его нанимали для охраны заезжих крутых, вроде Джека Баллентайна, в девяностом году остановившемся в Детройте на десять дней.

Баллентайн исследовал возможности для проекта по строительству торгового центра возле Гросс-Пойнта и попросил охранника, который оказался из местных, порекомендовать ему кого-нибудь, кто знает город. Джерри понравился Великому Полузащитнику Капитализма (кажется, на Баллентайна произвело впечатление хоккейное прошлое приятеля), и примерно через неделю, когда мистер Высокий Полет вернулся в Нью-Йорк, Шуберту позвонили из фирмы Баллентайна, сообщив, что мистеру Би требуется новый телохранитель. Не интересует ли вакансия Джерри?

— Через секунду после того, как положил трубку я уже летел в самолете в Нью-Йорк. Прошло семь лет, а я до сих пор ни разу не пожалел о выборе. Потому что мистер Би ведет дела по простым правилам: ты заботишься о нем — он заботится о тебе. Представь, даже когда вся империя недвижимости рухнула, он по-прежнему выплачивал мне зарплату. Знаешь за что? Он как-то признался: «Если защитника обложили, ему нужен рядом лучший полузащитник, чтобы его снова не окружили враги».

Знал Баллентайн и о том, что профессиональные амбиции Джерри простирались далеко за пределы функций костолома-охранника. А потому, реинкарнировавшись в образе гуру самовоодушевления, Джек продвинул Джерри до статуса импрессарио, предоставив Шуберту вести дела с издателями, литературными агентами и компанией, организующей лекции и планирующей выступления Баллентайна.

— Когда первая книга мистера Би, «Завоевание «Я»» стала национальным бестселлером, он предоставил мне больше свободы в делах. Короче, первая обложка принесла триста тысяч, вторая — миллион восемьсот, и теперь шеф может назначать гонорар в пятьдесят штук за выступление. Только за прошлый год он провел примерно двести консультаций по мотивированию — наверняка неплохо заработал, верно?

Киваю. Несколько раз.

— Конечно, теперь Великий Вдохновитель превратился в такое мощное предприятие из одного человека, что мне пришлось нанять троих координаторов, чтобы занимались организацией поездок. А я особенно не возражаю, ведь, если начистоту, весь этот мотивационный бизнес успел изрядно поднадоесть. Помогли добиться успеха — и хватит. А поскольку мистеру Би тоже не особенно нравится сидеть на месте и шеф всегда подумывает о новых возможностях расширить бизнес, то он согласился: пора задуматься над новыми деловыми проектами. Изучив всевозможные варианты капиталовложений, мы решили взяться за довольно рискованное, но в то же время сулящее немалую выгоду предприятие. Нед, ты слышал об инвестиционных фондах?

Как раз принесли кофе. Суть делового предложения объявили только что. Я выпрямился и постарался принять сосредоточенный вид:

— Что-то вроде паевых фондов?

— Не совсем. Паевые фонды — очень консервативная форма инвестиций, со строгими правилами. Мистер Би называет их «миссионерской позицией финансового менеджмента»: эффективный, но не самый возбуждающий способ предаваться деловым забавам.

Дело в том, что паевые фонды управляются строго. Можно инвестировать только в ограниченное количество компаний, условия капиталовложений жестко оговариваются, к тому же приходится оперировать на рынке с суровой конкуренцией. Ты знал, что ежегодно американцы вкладывают в паевые фонды четырнадцать миллиардов?

Там крутятся колоссальные бабки, а окупаемость не превышает дозволенных пределов: не более двадцати процентов, да и то — если год окажется невероятно удачным. Конечно, если предпочитаешь игру вне риска, такой вариант заинтересует.

Но когда дело касается денег, Джек Баллентайн, как и в жизни, вовсе не предпочитает безопасность остальному. Да и я тоже не особенно ей дорожу. Вот почему мы решили держаться от паевых фондов подальше.

И тут узнали об инвестиционных фондах. Оказалось, там игра ведется совершенно по другим правилам. Будто ставишь на темных лошадок.

Работает схема коллективных капиталовложений, при которой несколько инвесторов вместе скупают акции еще не открытых или не зачисленных в биржевые сводки компаниях, которым требуются финансы для роста.

В двух словах, схема работает следующим образом, — продолжил Джерри. — Мы, как владельцы фонда, выходим на финансовые организации и богатых физических лиц, советуем им делать вложения в наше партнерство. Затем выискиваем новый бизнес, могущий предложить потенциальные новинки. Если то или иное предприятие представляется перспективным в деловом отношении, то на средства фонда выкупается контрольный пакет акций компании. И когда открываются биржевые торги, в нашем распоряжении уже имеется немалая доля пирога. При правильном выборе прибыль окажется сказочной.

Предположим, мы поддержали крошечную компанию по производству программного оборудования, разработавшую новейшую версию интернет-браузера. В обмен на миллион вложенных долларов завладели половиной акций. После этого несколько средней руки провайдеров решают включить браузер в пакет программного обеспечения.

И внезапно наша скромная компания, предлагающая интернет-браузеры, перестаёт быть всего лишь перспективным вариантом. После открытия биржевых торгов суммарная котировка акций превышает тридцать миллионов.

Инвестиция в один миллион приносит пятнадцать. И это — только начало прибыли! Ведь если котировки подскочат еще, можно заработать скромное состояние.

И тут я вмешался:

— Иными словами, главное — вычислить новый «Майкрософт», пока он — простая развивающаяся фирма?

— Так и знал, что схватишь на лету, — похвалил меня Джерри. — «Майкрософт» — то самое идеальное капиталовложение, о котором любой инвестиционный фонд может только мечтать. Предположим, в далекие семидесятые годы ты познакомился с парой компьютерщиков по имени Билл Гейтс и Пол Аллен, когда те еще только разрабатывали странную программу под названием «DOS» и им требовалось срочное денежное вложение, чтобы бизнес не стоял на месте. Предположим, ты предложил парням пару миллионов в обмен на пять процентов акционерного капитала их скромной фирмы. Угадай, сколько небольшая доля акций стоила бы сегодня, если бы ты провернул сделку?

— Несколько сотен миллионов?

— Миллиардов. Конечно, о потенциальных «Майкрософтах» остается только мечтать. Однако мы, как правило, работаем с интересными, небольшими компаниями, которые с началом биржевых торгов приносят как минимум пятнадцать или двадцать процентов прибыли.

Конечно, навар может оказаться еще более существенным, если котировки будут расти и впредь…

Да, это — финансовые авантюры. Но посоветуйся с любым брокером на Уолл-стрит, и тот скажет: инвестиционные фонды — самый аппетитный вариант вложения капитала. Имеется немало организаций и состоятельных частных лиц, готовых предоставить примерно десять процентов вкладываемых средств руководству инвестиционных фондов. Потому что знают: если поставить на верно выбранную компанию, прибыль окажется колоссальной.

Мой интерес возрастает с каждой минутой. Именно о подобной области деятельности я мечтал: большие деньги, царство, для которого продажа рекламных площадей в компьютерном журнале — не солидно, второй сорт. Новая работа окажется громадным прыжком вверх по карьерной лестнице. Наконец-то прорвусь в премьер-лигу…

Джерри знаком приказывает официанту подать еще кофе и продолжает:

— Теперь ты, наверное, хочешь побольше узнать о нашем инвестиционном фонде и о собственном месте в его иерархии?

— Я весь внимание, — заверяю я.

Фонд назывался «Эскалибур» и специализировался исключительно в новейших технологических разработках. Открылся полгода назад. Пока средства поступали от частных инвесторов, большинство которых знало Джека Баллентайна по совместному бизнесу в прошлом.

Однако, учитывая новое амплуа владельца в качестве Великого Вдохновителя, его имя не упоминалось в связи с фондом непосредственно. С тех пор, как рухнула империя недвижимости, учитывая страсть прессы издеваться над бывшим магнатом при каждой возможности, мистер Би весьма болезненно воспринимал попытки приписать ему финансовые операции в открытую.

А потому, в силу весомых пиаровских аргументов (и во избежание любого конфликта интересов с Баллентайновой империей самомотивации), фонд представляет собой «независимую структуру», зарегистрированную в оффшоре на холдинговую компанию, принадлежащую дочерней фирме «Баллентайн Индастрис». Хотя налоговой службе, конечно же, известно о существовании фонда.

— По существующему законодательству США, оффшорные фонды не облагаются налогами. Однако Служба по контролю за доходами населения (СКДН) полагает, что любое лицо, имеющее капитал в оффшоре, как «сознательный гражданин» сообщит о собственном участии в подобном фонде. Естественно, так мы и поступили.

Поскольку СКДН может жестоко отомстить за попытки надувательства. — Приятель вскидывает брови: — И, конечно, по причине нашей высокой гражданской сознательности.

До сих пор фондом проведена одна-единственная операция в области восточно-европейских информационных технологий. Теперь требуются дальнейшие вложения.

Джерри хотел бы, чтобы я воспользовался собственными обширными связями в мире компьютерного бизнеса и нашел перспективные компании, которые могут представлять существенный интерес.

Ты должен найти для нас несколько компьютерных гениев, работающих в гараже в Пало-Альто и только что научившихся втрое увеличивать скорость процесса «Пентиум». Или команду из трех человек в Спокане, улучшивших утилиту, восстанавливающую поврежденные программы. А если тебе удастся одновременно и продвигать фонд, и находить новые перспективные компании, то можешь стать весьма состоятельным мужиком.

Затем Джерри рассказал о системе оплаты труда. Поскольку фонд основали недавно и проект еще не приносил ощутимой прибыли, речь шла о базовой ставке «всего лишь» в шестьдесят тысяч. Однако за каждое открытие перспективной компании полагалась доля в три процента от приобретаемого акционерного капитала — при условии, что «Эскалибур» в конце концов решит вкладывать в эту фирму средства.

— Только представь! Предположим, ты доказал: нам следует приобрести за два миллиона пятьдесят процентов всё той же споканской компании по разработке софта.

Котировки на публичных торгах подскакивают до сорока миллионов. Мы сразу же получаем двадцатимиллионную прибыль, из которых выдаем тебе три процента. Иными словами — шестьсот тысяч единовременно. Подкидываешь нам каждый год по парочке таких вот прибыльных проектов — и будешь, выражаясь языком финансистов, превосходно обеспечен.

Я даже не поверил своим ушам. Не просто работа, но занятие, способное, в конечном итоге, полностью преобразить жизнь. Смогу полностью разобраться с долгами, скопить капитал, вновь обрести самоуважение… А заодно, если повезет, — вернуть Лиззи…

— Ну так что скажешь, Нед?

— Похоже, именно такую работу я и искал.

— Ну что ж, всему свое время. Мне как раз и требовался сотрудник вроде тебя, с опытом продаж и знанием компьютерного рынка. И когда ты вчера мне позвонил, невольно подумалось: вот так совпадение!

— Так когда приступать? — уточнил я.

— После того, как сыграешь с Джеком Баллентайном в теннис.

Сначала я подумал, что это Джерри так шутит. Но приятель выглядел вполне серьезно.

— Я рассказал мистеру Би, что ты — не только первоклассный продавец, но и охрененный теннисист.

Знаешь, что ответил босс? «Ну тогда, прежде чем давать парню работу, давай посмотрим, одолеет ли он на корте меня».

Внезапно пришло беспокойство:

— Хочешь сказать, моё трудоустройство зависит от того, удастся ли выиграть у Баллентайна?

— Нет, — покачал головой Джерри, — не от победы, а от того, понравится ли шефу твоя манера игры, или нет.

— А что, обязательно встречаться именно в Теннисном клубе здоровья? — удивился я.

— Мистер Би всегда играет там. Вообще-то он один из учредителей.

— Я тоже когда-то состоял в этом клубе, — признался я.

Джерри понимающе улыбнулся:

— Много задолжал?

— Послушай, в самом деле, не стоит…

— Сколько, Нед?

— Восемь сотен, — нервно сглотнул я.

— Пустяки, — заверил Джерри, доставая из кармана пухлую пачку банкнот.

— Джерри, тебе вовсе не обязательно…

— Я, — пояснил Шуберт, отсчитывая восемь стодолларовых банкнот, — всего лишь обеспечиваю тебе завтрашнюю игру с мистером Баллентайном. Так что приезжай пораньше и проследи, чтобы наличность попала в липкие ручонки клуба прежде, чем появится мистер Би. Нам не нужен скандал.

— Как я могу тебя отблагодарить?

— Вернешь с первых комиссионных.

— А если меня не примут на работу?

— Примут. Только не забывай: когда выйдешь с Баллентайном на корт, играй без поддавков. Иного стиля шеф не принимает.

Следующим утром, нервно дожидаясь прибытия Джека Баллентайна в фойе Нью-Йоркского теннисного клуба здоровья, я постарался вспомнить полученный накануне совет. Как и советовал Джерри, я появился на двадцать минут раньше, чтобы решить небольшую проблему с уплатой просроченных членских взносов.

Администраторша клуба, миниатюрная, пухленькая дама лет сорока по имени Зельда, встретила меня на пороге без особого энтузиазма.

— А, это вы, мистер Аллен, — сухо заметила она. — А мы уж было решили, что вы покинули страну.

— Ну да, пришлось ненадолго уехать, — соврал я, — но я всегда о вас помнил. — И с этими словами протянул конверт, содержащий восемь сотенных банкнот. — Это чтобы восстановить отношения…

— Ну что ж, лучше поздно, чем никогда. Даже если нам пришлось отправить шесть писем…

— Как я сказал, пришлось надолго уехать. Но я искренне сожалею.

— Разумеется, вы осознаете, что всего лишь погасили просроченную плату за прошлый год? И что ваше членство пока не восстановлено? Так что если хотите снова играть в нашем клубе, придется подать заявление повторно.

— Ну, вообще-то сегодня меня пригласили.

— Надеюсь, ваш партнер по сегодняшней игре за посещение платит регулярно? — спросила директриса с едким сарказмом.

— Разумеется, — донеслось из-за спины.

Зельда подняла взгляд и с потрясением узнала в новом посетителе Джека Баллентайна. Тот стоял прямо за мной, в сером спортивном костюме от «Ральфа Лаурена», с теннисной сумкой коричневой кожи.

— Привет, Зельда, — одарил Баллентайн администратора широкой белозубой улыбкой.

Женщина тотчас залебезила:

— Ах, мистер Баллентайн, как я рада…

— Зельда, вы пытаетесь расстроить моего гостя?

— Ну что вы, мистер Баллентайн, разумеется, нет!

— А по-моему — да!

— Просто небольшое недоразумение, связанное с задолженностью…

— Но теперь оно улажено, верно? И моему другу не придется обращаться с новым заявлением о членстве, верно?

— Конечно же, нет, мистер Баллентайн! Мы восстановим вашего знакомого немедленно. А вам, мистер Аллен, приношу искренние извинения…

— Извинения приняты, — ответил за меня Баллентайн.

После чего, похлопав меня по плечу, добавил:

— Идем, парень. — И я отправился в раздевалку следом за ним.

Как только мы оказались вне пределов слышимости Зельды, Баллентайн повернулся и произнес:

— Ну, разве власть — не смешная штука? — И затем, протянув руку: — Рад познакомиться, Нед.

— Мистер Баллентайн, мне и вправду жаль, что вам пришлось вмешаться…

— Да с какой стати извиняться? Сколько ты задолжал клубу?

— Восемьсот, но уже рассчитался.

— Только чтобы сыграть со мной в теннис?

— Ну… э-э… да.

— Парень, ты поступил и умно, и глупо. Умно — потому что тебе таки удалось произвести на меня впечатление. А глупо — потому что никогда, ни за что не нужно терять уверенность в себе и унижаться из-за пустячного долга в восемь сотен. Это тебе говорит человек, который пять лет назад пролетел на двести миллионов. Так что восемьсот баксов — даже не карманные деньги. А теперь двигай в раздевалку, а оттуда — быстро на четвертый корт. Через четыре минуты — наше время.

Я успел переодеться и выйти на корт за две минуты.

Баллентайн снял спортивный костюм, теперь на нем красовались белоснежная рубаха-поло и шорты ей под стать. Стоя посередине корта, мой противник проделал несколько не вполне естественных упражнений по растяжке, явно наслаждаясь вниманием игроков на всех соседних площадках.

— Сюда, приятель, — знаком пригласил Баллентайн. — Джерри говорил, что ты в игре — настоящий убийца.

— Ну, раньше иногда такое изредка бывало. Зато теперь я — обычный, средней руки теннисист.

— Никогда не называй себя середняком! Тем более, если способен надрать другим задницу. Ведь ты, Нед, еще в состоянии надирать задницы, правда?

— Э-э… кажется, да.

Шеф Джерри бросил мне теннисный мячик:

— Ну что ж, посмотрим, справишься ли ты со мной.

Через пять минут я убедился: Джек Баллентайн и в самом деле настроен на серьезную игру. А поскольку я не появлялся на корте вот уже несколько месяцев, а кроме того, не вполне настроился на бой (несмотря на подначку Баллентайна), то обе подачи мой партнер выиграл всухую и измотал меня в ходе рискованной игры, пять раз закончившейся вничью.

И вот уже Баллентайн опережает со счетом 3:0, посылая на мою половину корта озадаченные взгляды: «чего не играешь?». И вот тогда я внезапно начал играть старательно, заставляя партнера побегать, прежде чем получить каждое очко.

Не успел Баллентайн опомниться, как я обыграл его в двух сетах, дважды провел подачу, опережая соперника со счетом 4:3. Во время напряженного восьмого гейма Баллентайну чудом удалось добиться счета сорок-тридцать.

Но я не сдавался и выиграл следующую подачу, тем самым уравняв счет. И тут Баллентайн занервничал, допустил две ошибки подряд, отправил мяч за пределы корта, тем самым подарив мне тройной сет-пойнт.

Проигрывая, Баллентайн ни разу не проявил беспокойства или волнения. Вместо этого бил по мячику изо всех сил и, трижды кряду выиграв по очкам, сравнял счет. И тогда я совершил непринужденную ошибку, послав мячик в сетку ударом слева и продув партию, поскольку мячик рикошетом улетел за пределы корта.

Теперь счет оказался пять-пять, и я знал, что позволю Баллентайну выиграть. Я вовсе не утратил боевого задора. Наоборот, смог продемонстрировать бойцовские качества, перейдя от проигрышного счета три-ноль к тройному сетпойнту Но я понимал: внезапно добить Баллентайна после того, как он отыгрался в сете до ничьей, будет стратегической ошибкой. Только соперник мог спасти меня от безработицы. Я должен подарить ему победу, и не просто так, а подчеркнув, что понимаю, кто здесь главный.

И благодаря легким ошибкам и паре еле уловимых огрехов Джек Баллентайн выиграл со счетом семь-пять. Прозвучал звонок, объявляя о завершении отведенного времени. Я направился к сетке, протянув ладонь для рукопожатия. Но прежде чем пожать руку, Баллентайн наградил меня суровым взглядом исподлобья.

— Почему ты провалил сет? — спросил он.

По резкому тону я понял: не время нести чушь о честной и чудесной победе. А потому ответил, не отводя глаз:

— Потому что мне крайне нужна предложенная вами работа. А еще потому, что в «Зоне успеха» вы говорили: в жизни бывает, что проигрыш оказывается стратегически верным ходом.

Баллентайн позволил себе еле заметно улыбнуться. Наконец, пожимая мне руку, произнес:

— Добро пожаловать в команду.

 

Глава девятая

Офис выделили крошечный. Отсек восемь на восемь футов, всю обстановку которого составляли железный стол, металлический стул с прямой спинкой и телефон. Каморка располагалась в самой глубине небоскреба, занимаемого компанией «Баллентайн Индастриз». И если средоточие деловой активности империи Баллентайна приходилось на большое скопление стильных офисов на восемнадцатом этаже, то я очутился на задворках третьего.

Мой закуток располагался в самом конце. Из крохотного окошка открывался вид на соседний двор-колодец. В офисе не хватало не только естественного освещения, но и элементарного оборудования. И это чертовски угнетало.

— Да-да, понимаю, — произнес Джерри, почувствовав, что я в шоке, — обстановка не то чтобы роскошная…

— И это очень мягко сказано! — заметил я. — Неужели не нашлось места рядом с остальными, на восемнадцатом этаже?

— Ну, как я уже сказал, мы весьма экономно подходим к использованию средств. Ты же понимаешь, что в любом случае фонд пересекаться с «Баллентайн Индастриз» не должен. Видишь ли, местные рады напакостить моему шефу при любой возможности, а его возрождение в качестве автора бестселлеров выводит злопыхателей из себя. И стоит какому-нибудь финансовому обозревателю или ведущему светской хроники пронюхать о связи мистера Би с «Эскалибуром», и предприятие пострадает от злобных нападок. А когда репутация паевого фонда запятнана, его можно закрывать. И ты можешь помахать своей работе на прощание рукой.

Естественно, мне никоим образом не хотелось подвергать фонд опасности: в конце концов, он для меня оставался спасательным кругом, средством к продвижению. Но выделенный офис все равно сильно разочаровал, о чем я не преминул сообщить.

— Ладно, согласен, — сдался Джерри. — Контора далеко не идеальная. Но послушай, мистер Би наверняка сказал тебе вчера, что тебе придется начинать с самого что ни на есть нуля. Будешь начинать со всей командой, с чистого листа. И если все пойдет, как задумано, сможем арендовать для тебя пентхаус.

Да, мистер Баллентайн покорил тем же доводом. После игры в теннис мы направились в клубный салон, где Великий Вдохновитель продемонстрировал свое великолепное искусство вдохновлять людей. Как и любой проницательный гуру, он имел дар убеждать собеседника, будто тот — самый важный из людей, встреченных им за всю жизнь, и меня тоже заставил поверить, будто во мне имелся потенциал, чтобы стать… ну, скажем, великим.

— Знаешь, Нед, что понравилось мне в твоей манере играть в теннис? — осведомился Баллентайн, пригубив стакан апельсинового сока. — Жесткость в сочетании с предусмотрительностью. Я видел, как ты играл. Пытался измотать старика. Но ни разу не пробовал обхитрить. Очень последовательно играл, и даже хватило терпения подождать, прежде чем выиграть следующее очко.

Так вот, я считаю, что именно такой стратегии и должен придерживаться настоящий продавец. Ты проявил выдержку и целеустремленность, ни разу не блефовал, точно знал, когда нанести решающий удар. Потому-то я и убежден: ты не только превосходно справиться с работой в «Эскалибуре», но и сумеешь разбогатеть. Поскольку мой друг, в тебе я вижу то же, что и в прекрасном новом мире паевых фондов: неограниченный потенциал!

Согласен, может быть, Баллентайн и впрямь переборщил с лестью. Но после затяжного падения в течение последних месяцев подобное подыгрывание самолюбию возымело более чем действенный эффект. Будущий начальник определенно знал, через что мне пришлось пройти, поскольку каждая его фраза предназначалась, чтобы укрепить мою ослабевшую уверенность в собственных силах:

— Нед, ты — не просто боец. Ты — победитель. Рыбак рыбака видит издалека, парень. И меня жизнь загоняла в угол — поверь, я понимаю, как тяжело приходится в таких случаях. Тем более, что разрушена не только карьера, но и личная жизнь. Открою тебе, Нед, один секрет. По силе страданий крах бизнеса на рынке недвижимости по сравнению с неудачным браком — не серьезней вывиха лодыжки. Когда пришлось разводиться, то в жизни не чувствовал боли сильней.

Глаза мои подернулись влагой. Я отвернулся от Баллентайна, чтобы не показать, как растроган. — Простите, — потер я глаза, — не знаю, что на меня…

— Мать твою! Никогда не извиняйся за чувство, Нед! — ободрил Баллентайн. — Чувства — это хорошо. Это правильно. Это значит, ты способен жалеть об утраченном. Не пережив утрат, невозможно вырасти. Рост — это изменения к лучшему. А изменения к лучшему всегда приводят к успеху. И сейчас, Нед, ты как раз поднимаешься вверх. Так что всякий раз, когда тебя охватывает боль из-за разрушенного брака, говори себе: «Принимая боль, я начинаю продвигаться к успеху».

Странно, что слабость и бедность уничтожают иронию, и хочется искать утешения в словах, которые прежде казались смешными. Разумеется, я понимал: Джек Баллентайн городит обычный психобред. Но именно такие фразы и хочется слышать, когда сдают нервы. Интуитивно мой собеседник понял: сейчас я чувствую себя, как потерянный, напутанный мальчишка, совсем один в огромном жестоком мире, без папочки… Именно роль отца и взял на себя Баллентайн. Стал родителем моей мечты — полностью поверил в меня, вновь выпестовал былое самоуважение.

И если в обмен на помощь придется помучиться в офисе размером с обувную коробку — что ж, так тому и быть. Невелика цена за веру, которую выказывал новый шеф.

— Ну хорошо, офис я переживу, — ответил я Джерри, — но можно мне хотя бы купить самое необходимое, чтобы пошла работа?

— Без проблем, — согласился приятель и чуть позже, в тот же день, вручил конверт, где лежало пять тысяч долларов наличными.

— Хватит для начала? — спросил Джерри.

— Тут даже больше, чем достаточно, — поблагодарил я. — Обязательно принесу чеки за каждую покупку.

— Хорошо-хорошо, — рассеянно согласился Джерри, — но помни: будешь заказывать доставку — не упоминай «Баллентайн Индастриз». Товар должен идти сразу же в фонд «Эскалибур».

Купил настольную модель «Ай-Би-Эм Эптайва», факсмодем, лазерный принтер, автоответчик и пакет офисных программ. Продавец изо всех сил строил из себя прожженного нью-йоркца, но при виде толстой пачки сотенных купюр его выдал взгляд.

— Куда доставить ваш заказ? — спросил он. Я печатными буквами написал от руки адрес фонда «Эскалибур».

Просмотрев написанное, служитель магазина поинтересовался:

— Чем занимается фонд?

— Приносит людям деньги, — нашелся я.

Продавец вновь взглянул на пачку банкнот в моей руке:

— Понятно.

Выйдя из магазина «Комп Ю-Эс-Эй», прошел один квартал к востоку и посетил магазин офисной мебели на углу Мэдисон-авеню и Тридцать седьмой. Здесь, среди комиссионных товаров, я нашел стильный буковый гарнитур, черное с хромом кресло, настольную лампу «Тицио» в стиле хай-тек — все приобретения обошлись лишь в тысячу двести долларов.

Директор магазина позволил воспользоваться его телефоном. Позвонив в телефонную компанию, я договорился о выделенном подключении модема и телефонной линии на следующий понедельник, заодно заказал современный кнопочный телефон с тональным набором.

Затем пешком добрался до пересечения Сорок второй стрит и Лексингтон-авеню и выложил сто девяносто девять долларов за мобильник, купленный в одном из дешевых магазинов торговой сети из тех, что в изобилии встречаются вокруг центрального вокзала.

Последняя остановка во время импровизированного шоптура — магазин «Кинко», на Пятьдесят четвертой, между Мэдисон-авеню и Пятой. Здесь я заказал офисные бланки для «Эскалибура» и тысячу визиток на свое имя с указанием должности в нижнем правом углу: РУКОВОДИТЕЛЬ ФОНДА.

Сотрудник «Кинко» помог мне выбрать элегантную серую бумагу для офисных бланков и после этого спросил:

— Есть ли у вас логотип компании или особый шрифт для нанесения?

В ответ я протянул глянцевый буклет, отпечатанный на хорошей полиграфии, на обложке которого серебристым тиснением было написано: «ФОНД ЭСКАЛИБУР».

— Не могли бы вы нанести на бланки и визитки такой же текст? — попросил я.

— Разумеется, — согласился клерк, бегло листая брошюру, — ваше детище?

— В каком-то смысле.

— Весьма впечатляет. Поможет вам разбогатеть?

— Для того-то фонд и создан.

По крайней мере, мне хотелось в это верить. Вот только я не знал, будет ли фонд приносить прибыль, а если будет — то как. Мне было известно только то, что я услышал за ужином от Джерри.

Пока фонд состоял из полудюжины частных инвесторов — ДБ (Друзей Баллентайна), каждый внес по миллиону долларов. Пока фонд поддержал единственную небольшую компанию, «Микромагну», только что представившую акции на публичных биржевых торгах.

— После первичного предложения акций удалось неплохо заработать, — откровенничал Джерри. — В общем, теперь тебе предстоит воспользоваться собственными связями, чтобы найти для нас перспективные в будущем фирмы.

Брошюра о фонде «Эскалибур» оказалась ключевым для поиска новых инвесторов документом. Когда мы вернулись в квартиру Джерри после ужина в «Баули Бейкери», приятель показал мне буклет.

— Только что отпечатали, — протянул Шуберт книжицу, которую достал из кейса. — Я сам составлял текст. Пойду приму душ, вернусь через полчаса. Прочитай внимательно — потом поделишься мыслями.

В течение следующего получаса я перечитал документ несколько раз (прежде чем отправиться утром на теннисную партию с Баллентайном, хотелось как следует ознакомиться с работой фонда).

Текст оказался исключительно удачным образцом искусства продаж, начинавшимся с «формулирования миссии»:

«В мире современных финансовых рынков, подверженных быстрым кризисам, где серьезный инвестор встречается лицом к лицу с миллиардами вариантов капиталовложений, всё решают тщательно сбалансированные портфельные инвестиции. Выберете максимальную надежность — и вам никогда не видать весомой прибыли. Сделаете выбор в пользу максимального риска — и можно оказаться участником опасной игры в финансовую рулетку.

Вот почему сегодня большинство управляющих фондами рекомендуют существенно диверсифицированные портфели, где безопасные, низкодоходные инвестиции сочетаются с более рискованными вложениями.

Но даже готовые к риску инвесторы не желают пускаться в безрассудные предприятия. Им требуются финансовые операции, дающие максимальную прибыль, но гарантирующие возможность долгосрочной стабильности.

Иными словами — требуются привлекательные, но разумные финансовые предложения, поступающие от ФОНДА «ЭСКАЛИБУР»».

Затем в брошюре описывался «динамический потенциал», предлагаемый паевыми фондами, и то, как при разумном руководстве и управлении серьезный инвестор может получить долю акционерного капитала в наиболее перспективных, только что основанных компаниях, вот-вот готовых выставить свои акции на публичные биржевые торги:

«Разумеется, ваш консультант по инвестициям может обратить ваше внимание на множество паевых фондов, сулящих высокую прибыль, но с неясной инвестиционной стратегией.

В конечном итоге, секрет высокоокупаемых инвестиций — именно в том, чтобы поставить на правильную компанию.

Именно здесь требуется профессионализм фонда «Эскалибур»

Если верить брошюре, «Эскалибур» держал руку на пульсе наиболее перспективной и прибыльной отрасли современной промышленности: электроники. Благодаря глубокому знанию программных продуктов и пониманию информационных технологий, сотрудники фонда в состоянии найти только что открытые компании, способные на передовые достижения.

Затем следовало подробное описание единственного пока предприятия, заручившегося поддержкой фонда: будапештская фирма «Микромагна», принадлежащая американцам и производящая программное обеспечение, «достигшая феноменальных успехов» в продаже дешевых, высококачественных текстовых редакторов на только что формирующемся рынке Восточной Европы.

После чего начинались графики и схемы, иллюстрирующие деятельность фонда. Подробное описание структуры: оффшорная регистрация, разделение на три рабочих филиала: североамериканский (с подчинением офису, расположенному на Бермудах), европейский (зарегистрированный в Люксембурге) и южноамериканский (с центром в Нассау, на Багамах). В каждом филиале имелся свой «охотник за талантами» (в Нью-Йорке, Люксембурге и Сан-Паулу) — «специалист по международным инвестициям», активно занятый поиском лучших предприятий в сфере новейших информационных технологий.

— А ты не сказал, что у фонда уже есть сотрудники в Европе и Южной Америке, — заметил я Шуберту, вернувшемуся в гостиную после душа.

— Всего лишь фрилансеры. Но если они найдут нам серьезные объекты для инвестиций, то я, может быть, и включу их в штатное расписание. Должен сказать, что если окупаемость «Микромагны» — показатель для будущих операций, то через год ты окажешься в офисе посолидней и получишь пару помощников.

Разумеется, я засыпал приятеля вопросами. Немного смущала сложная структура фонда, регистрация в трех различных оффшорных зонах.

— Поверь, это — стандартная схема при работе с фондом, имеющем представительства в разных странах, — заверил Джерри. — Разве новорожденную американскую компанию, работающую в бизнесе информационных технологий, не встревожила бы покупка ее акций латиноамериканскими или европейскими инвесторами? Только если фирма готова добровольно уступить пятьдесят один процент акционерного капитала, — продолжал Шуберт. — Дело в том, Нед, что кучке борющихся за выживание программистов, работающих в подвале, наплевать, откуда идут деньги. Они счастливы постольку, поскольку имеются средства на доработку продукта. Тем более что ребята знают: как только откроются публичные торги, «Эскалибур» поможет им разбогатеть.

Тогда я озвучил свое основное сомнение: как, черт подери, найти эти самые перспективные молодые компании?

— Но у тебя же имеются широкие связи в компьютерном бизнесе, верно?

— Да, но большинство знакомых — закупщики рекламы.

— Ну что же, боюсь, тогда тебе придется действовать наудачу и исследовать имеющийся инвестиционный потенциал. Составь список лиц, руководящих подразделениями по развитию продуктов в каждой маломальски стоящей фирме. Атакуй рекламной брошюрой и вступительным письмом, затем договорись о встрече, накачай по уши информацией и выясни, на какие из молодых предприятий стоит делать ставку. Понимаю, что придется нелегко…

— Нелегко? — переспросил я, — Джерри, ты просишь меня заняться самой сложной работой, какую только можно вообразить! Тем более, что у фонда «Эскалибур» мало успешных проектов, за нами не стоит никаких громких имен. Если бы я мог хотя бы намекнуть, что стартовый толчок фонду дал мистер Баллентайн…

— Ты же понимаешь, что это невозможно. Должен взять с тебя слово, что никогда не упомянешь имени шефа в связи с…

— Джерри, я все понял. Джек Баллентайн не имеет к «Эскалибуру» ровным счетом никакого отношения. Просто хотел сказать, что собираюсь работать на тебя качественно. Я намерен… нет, мне необходимо добиться успеха. Но если начистоту, то меня до смерти пугает перспектива обзванивать компьютерные фирмы без предварительной договоренности, чтобы разузнать, каковы наши возможности для капиталовложений…

— Я понял тебя… ясно, куда клонишь. Хочешь сделать работу качественно. Мы — тоже. Никто не ждет, что ты окажешься чудо-работником и к концу следующей недели откроешь новый «Нетскейп». Понятно, что сбор информации происходит постепенно. Но очевидно и то, что как только ты отыщешь подходящий для инвестиций объект, с тобой пребудет сила. Окажешься на коне. И можешь поверить: «Эскалибур» задуман как поистине долгосрочный проект. Что же до нас с мистером Баллентайном, на изучение бизнеса и подписание первого серьезного инвестиционного контракта тебе отводится полгода. А пока можешь не беспокоиться о минимальной зарплате, то есть тысяча сто пятьдесят долларов в неделю, бесплатное жилье в моих апартаментах тоже гарантировано. По-моему, неплохое предложение, а?

Ну что тут можно было возразить?

И я пустился во все тяжкие. Вернувшись из «Кинко» в контору, позвонил в офис «Джавоник Пейнт» на Семьдесят второй Западной стрит и заказал три галлона водоэмульсионной краски, полгаллона белой масляной, валик, подставку, две кисти, банку терпентина и костюм маляра. Когда спросили, какой кредиткой буду рассчитываться, убедил принять наличные при доставке.

В четыре часа дня привезли краску. Была пятница, и поскольку я рассчитывал вступить в выкрашенный офис к понедельнику то позвонил Джерри, рассказал о малярных работах и попросил ключ от здания на выходные.

В субботу приехал на работу в восемь утра, а уехал — в десять вечера. В воскресенье проработал тринадцать часов, и когда я покидал помещение, крошечная комнатка казалась в два раза просторней благодаря свежей краске.

На утро привезли новый стол и кресло, вместе с прочим оборудованием от «Комп Ю-Эс-Эй», и внезапно кабинет показался изысканно-миниатюрным предприятием.

И я принялся за дело. Изучив адресную книжку, совершил около трех дюжин звонков многочисленным знакомым во всевозможных компьютерных фирмах по всей стране.

Что ни звонок — неудача. Знакомые либо оказывались «на встрече», либо «уехали из города», либо «не могли подойти к телефону сейчас».

Чтобы не отчаяться, запустил свой компьютер от «Ай-Би-Эм», вышел в Интернет, через «Яху» отправил запрос об отечественных компьютерных фирмах.

Как ни странно, в результатах поиска оказались данные более чем о двенадцати с половиной тысячах предприятий.

В течение следующих трех дней я систематично работал с выданным списком, сузив крут поиска примерно до шестисот фирм, представлявших потенциальный интерес.

Еще три дня ушло на обзвон компаний, выяснение имен руководителей отдела исследований и разработок.

Справившись с новым заданием, я в течение следующих двух дней разослал около шестисот буклетов. К каждому прилагалось ознакомительное письмо на новом бланке фонда «Эскалибур», где я представлял себя и организацию, сообщал получателю о нашем поиске перспективных предприятий в области инфотехнологий и обещал: вскоре перезвоню, чтобы договориться о личной встрече.

Медленная, кропотливая работа — но по крайней мере дает ощущение завершенности. Однако занятие вовсе не возымело желаемого эффекта: мысли о Лиззи так и не пропали. По прежнему жутко скучал.

С тех пор, как жена улетела обратно на свое побережье, прошло почти две недели, и каждый день я звонил ей в Лос-Анджелес — и на работу, и в номер отеля, где остановилась любимая.

Но Лиззи не отвечала на звонки. Сперва секретарша, Джулиет, повторяла одно и то же, и всякий раз Лиззи оказывалась на переговорах. После того, как прошло несколько дней, в течение которых пришлось выслушивать вранье о «занятности», секретарша наконец-то внесла ясность: со мной жена разговаривать не желает и не отвечает на звонки в номер, чтобы случайно не нарваться на меня.

Однако ледяная холодность Лиззи не помешала мне направить ей длинное, жалобное письмо, в котором я с полным на то основанием называл себя уродом, признавался, что она — самое лучшее, что есть в моей жизни, заверял, что не могу без нее жить и, само собой, умолял простить.

Письмо отправлено более недели тому назад. А вместо ответа от Лиззи — удручающее молчание. Знак того, что любимая вовсе не настроена на примирение.

С упорством, свойственным всякому продавцу, бомбардирую жену телефонными звонками, надеясь, вопреки здравому смыслу, что рухнет возведенная между нами Берлинская стена.

И вот уже пятница подходит к концу, я вернулся в кабинет, только что отправил почтой последнюю сотню рекламных брошюр об «Эскалибуре» для новых фирм и решил, что пора, собравшись с духом, вновь позвонить в Лос-Анджелес.

— Добрый день! Офис Лиззи Говард.

— Привет, Джулиет, это…

— А… мистер Аллен. — В голосе читается: «Отвали, чмо!»

— У себя? — спрашиваю я.

— Нет, уехала на несколько дней.

— Тогда передайте, пожалуйста, что со мной…

— Можно связаться по телефону 212-555-7894, а в рабочее время — 212-555-9001.

Осекаюсь на полуслове.

— Да. Именно по таким номерам. И, пожалуйста, ради бога, передайте, что я прошу уделить мне только пять минут времени.

— Лиззи оставила мне для вас сообщение.

— Правда?

— Ну да, я с самого начала пыталась сказать вам.

— Ну так говорите!

Слышно, как девушка достает блокнот. В голосе слышится официоз, столь излюбленный судебными стенографистками:

— Лиззи просила меня передать вам, что ее назначили руководительницей лос-анджелесского офиса на ближайшие полгода, а адвокатская фирма «Платт и Макгенри» свяжется с вами касательно расторжения отношений…

— Какого еще расторжения отношений?!

Внезапно в голосе Джулиет послышалась беспомощность:

— Мистер Аллен, я же всего-навсего зачитываю надиктованное. «Платт и Макгенри» свяжется с вами касательно оформления официального расторжения супружеских отношений, так что вашему адвокату необходимо…

— Нет у меня никакого адвоката! — Я бросаю трубку.

Пришлось бороться с желанием закурить. Хотелось выпить. Вместо этого — обхватываю голову руками. И тут зазвонил телефон. Поднимаю трубку, в углах звенят английские слова, выстроенные по правилам испанской грамматики:

— Где был, подери черт, Нед?!!

О боже… Дебби Суарес… После той ночи так и не набрался мужества перезвонить, хотя и знал: девушка пытается со мной связаться, оставила не меньше пяти сообщений на автоответчике в старой квартире. Новые жильцы еще не въехали, так что я пока еще могу прослушивать голосовую почту по прежнему адресу.

Как раз вчера наконец-то изменил запись, оставив номер квартиры Джерри и новый рабочий телефон на случай, если со мной потребуется связаться. Что и говорить, избегая звонков Дебби, я поступал как последняя гнида. Но ведь я не только испытывал глубокое смущение из-за того, что проснулся в постели с Суарес — наш мимолетный адюльтер ускорил распад моего брака.

— Привет, Дебби, — встревоженно отвечаю я.

— Да что, черт подери, с тобой стряслось? — негодует Суарес. — Поматросил — и бросил?!

— Долго объяснять…

— И не ответил ни разу, а я столько раз звонила…

— Понимаешь, тут столько всего случилось — даже и не расскажешь…

— Но я хочу знать!

— Дебби, пожалуйста… У меня тяжелый период…

— Значит, меня видеть не хочешь?

— Напротив, но… просто в последнее время жизнь весьма осложнилась.

— Значит, я тебе жизнь порчу? — в голосе Дебби — обида.

— Вовсе нет! Вот только… просто у меня — полный раздрай.

— Чашка кофе — больше я ни о чем не прошу!

— Ну хорошо, хорошо.

Договариваемся о встрече в «Старбакс», на углу Тридцать третьей и Парк-авеню, в шесть вечера.

Но зайдя через шестьдесят минут в кафе, понимаю: Дебби требуется большее, чем просто чашка кофе на скорую руку. Она целует меня в губы, взасос, прижимает к себе. Теребит пальцами мои волосы, влюбленно улыбается. Когда садимся за столик, сильно сжимает мне руку, чем пугает до смерти.

— Знаешь, а я подумала, ты из города уехал, или типа того, — сообщает Суарес.

Осторожно высвобождаю ладонь.

— После похорон Айвана возникли кое-какие сложности.

— И рассказываю о том, как меня изгнали из квартиры, как потерял работу телефонного продавца.

Неожиданно Дебби вновь стискивает мою ладонь в своей руке:

— О, мистер Эй… Нед… мне так хреново… Как узнала жена?

— Ну, на мне… э-э… в общем, остались кое-какие следы.

Дебби нервно хихикает:

— Да-да, понимаю… Это все я виновата. Но никак не могла устоять…

— Дебби…

— Теперь понятно, почему тебя так сложно было найти. Где живешь?

— В квартире однокурсника.

— Знаешь, если нужна квартира, всегда можешь остановиться у меня. Рауль спрашивает про тебя каждый день. Говорит, ты ему помог уроки сделать. Знаешь что, ты ему правда сильно понравился. Все время пристает, когда увидит тебя снова…

Молчу. Отвожу взгляд, рассматриваю столик, чувствую себя просто ужасно. Внезапно лихорадочная тирада Дебби прерывается, в глазах — слезы:

— Я позорю тебя… и себя…

— Никого ты не позоришь!

— На твоем месте мне бы подумалось: женщина умоляет так, будто у нее нет никаких шансов…

— Я совсем так не думаю.

— Ну, зато я так считаю! Ведь с тех самых пор, как моему засранцу-муженьку прострелили башку три года назад, у меня никого, никого в постели не было. Даже на одну ночь. Пока не появился ты. И знаешь… — продолжает она чуть-чуть тише, — я, блин, всегда была влюблена в тебя по уши, как кошка. Тогда вечером, на рождественской вечеринке… я не была пьяна. Просто очень хотелось. Поцеловать тебя за…

— Дебби, не надо…

— …и когда ты остался у меня, то я подумала, я надеялась, молилась даже, что, может быть, мы сможем начать… тем более, Рауль мне сказал, как сильно ты ему понравился…

— Мне очень жаль, прости.

— Да не нужно извиняться! Мне не нужна твоя жалость. Только… ты сам. Ну, по крайней мере, я поверила в такую глупость… Ты, я, Рауль… Прямо как в сказке…

— Дебби, я люблю жену.

— Жена тебя бросила!

— Ну да. Сам виноват. Переспать с тобой было…

— Не смей, молчи.

Киваю. Между нами воцаряется тишина. Дебби вновь прикрывает мою ладонь своей:

— Нед, она ушла. А я — с тобой.

Как можно мягче отвечаю:

— Ты же знаешь, что все равно ничего не получится. Я бы и рад, но…

— Заткнись, — шепчет Суарес.

— Ладно, — соглашаюсь я.

Девушка убирает руку, достает из сумочки пакетик «Клинекса», вырывает салфетку и быстро вытирает влажные глаза.

— Знаешь, о чем я сегодня думала? О том, как, черт подери, устала. Жизнь превратилась в большую, затяжную войну. Никогда не хватает денег. Времени на сына. Постоянно переживаешь: квартплата, обучение, врач, а еще и страховку выплачивай, и неизвестно, не потеряешь ли долбаную работу на следующей неделе… Все надеешься, что станет легче. Но в глубине души понимаешь: улучшений не предвидится никогда. Так что вся борьба имеет смысл, только если у тебя есть главное: человек, который ждет тебя, когда возвращаешься домой поздно вечером…

— По крайней мере, у тебя есть Рауль, — заметил я.

— Кому ты объясняешь? Порой кажется, что он — единственная причина, чтобы просыпаться по утрам, орать весь день по телефону, продавать всякую фигню.

Суарес глубоко вдыхает, чтобы успокоиться. И встает:

— Ну, мистер Аллен, мне пора.

— Для тебя — Нед.

Девушка, качает головой.

— Увидимся, Дебби.

— Нет, не увидимся. — И с этими словами она направляется к выходу.

Я дошел до станции метро на Ленгсингтон-авеню и сел в электричку, идущую к центральному вокзалу. На станции у Четырнадцатой стрит с трудом поборол желание выскочить, промчаться три квартала к востоку, в Стайвезант-Таун, забарабанить в дверь Дебби, упасть к ней в объятия, стиснуть Рауля, точно обретенного сына, произнести трогательную речь о семейных ценностях, кроме которых ничто не имеет значения, после чего всем троим, держась за руки, следовало отправиться навстречу восходящему солнцу…

Если бы только жизнь придумывалась голливудскими сценаристами… Прости меня, Дебби!

А утром в четверг экспресс-почтой пришло письмо:

Нед!

Не хочется изображать стерву или недотрогу, но после случившегося нам, пожалуй, лучше ненадолго оставить друг друга в покое, пока мы оба не остынем.

Джулиет рассказала, как ты отреагировал на мое сообщение. Сейчас я думаю, что зря так быстро подключила адвокатов, и прошу у тебя прощения. Но, пожалуйста, не звони. Этим не поможешь.

Я свяжусь с тобой, когда окажусь готова — т. е. когда мне будет понятно, что делать дальше.

Лиззи

Перерыв всю квартиру Джерри, нашел официальный желтый конверт и ручку. Усевшись за столом в столовой, написал:

Дорогая Лиззи!

В ретроспективе у всех нас стопроцентное зрение, верно?

Я не в силах изменить случившегося, хотя, видит бог, мечтаю изменить прошлое любой ценой.

Я виноват. Виноват. Виноват. И скучаю по тебе так, что не выразить словами.

Но… хорошо, если ты не хочешь больше, чтобы я тебе звонил, я уважаю твою просьбу.

Но знай: всякий раз, когда звонит телефон, я надеюсь услышать твой голос.

С любовью, Нед

По пути на работу бросил письмо в почтовый ящик и подумал: «Теперь — ее очередь. И если Лиззи решит ничего не отвечать, то лучше мне подготовиться к тому, что между нами действительно всё кончено».

Через две недели, когда от Лиззи так и не пришло ответа, меня охватило непередаваемое отчаяние. И не только оттого, что выяснилось: отныне жена не желает иметь со мной никакого дела, но и потому, что на рекламную рассылку об «Эскалибуре» пришел один-единственный положительный ответ. Представьте: после двух сотен звонков ни один из директоров по производству не удостоил меня разговора! «Извините, мы не заинтересованы» — вот что мне раз за разом приходилось выслушивать от секретарей, личных ассистентов и прочих подвидов подчиненных. Почти всё это время Джерри отсутствовал в Нью-Йорке, отправившись в командировку, так что мне не приходилось отчитываться о растущем прогрессе или блефовать, расписывая всё в радужных красках.

Но я понимал: если продвигать фонд и дальше, то в конце концов придется поговорить с Джерри начистоту и признать: дела попросту не идут. А отчего? Если продавец умелый, то товар не удается протолкнуть по единственной причине: продукт не нравится людям.

Но я всё равно продолжал обзванивать, ежедневно связываясь едва ли не с пятьюдесятью компаниями из списка. «Извините, нам пока не требуются частные инвесторы. Извините, нами заинтересовались другие паевые фонды…»

Но неожиданно повезло. Как-то днем позвонил человек по имени Дуайт Кейпел. Сказал, что закончил Массачусетский технологический институт и возглавляет небольшую компанию в Медфорде, штат Массачусетс. Его фирма как раз разрабатывает новую, продвинутую видеокарту (электронный компонент, позволяющий компьютерам запускать трехмерные видеопрограммы).

— У нас есть передовые разработки, но не хватает бюджета, чтобы как следует разрекламировать проклятый продукт! Так что когда пришло ваше письмо и буклет, я подумал: может быть, как раз такой инвестор нам и нужен?

Однако в ответ на вопрос, могу ли я встретиться с ним в Медфорде, собеседник посоветовал переговорить с финансовым консультантом, совершенно случайно оказавшимся его братом. Родственника звали Элиот Кейпел.

Старший финансовый директор «Фидерал энд Стейт», пенсионного фонда, расположенного в Бостоне. Прошлым вечером Дуайт передал ему материалы об «Эскалибуре».

— Так что позвоните Элиоту, и если его заинтересуют ваши предложения, то мы, наверное, сработаемся.

Добраться до Элиота Кейпела оказалось нелегко. Первые два дня он был занят. Наконец я в отчаянии позвонил ему в шесть тридцать вечера. Трубку поднял сам финансовый директор.

— Надо же, какое удачное совпадение, — заметил он, когда я представился, — я как раз прочитал материалы об «Эскалибуре» сегодня днем.

Я почувствовал прилив вдохновения:

— Именно благодаря совпадениям и совершаются самые удачные сделки. Буду счастлив воспользоваться благоприятным моментом и посетить вас, чтобы рассказать, каким образом компания вашего брата может получить прибыль от инвестиций «Эскалибура».

— Мистер Аллен, а вы давно работаете в фонде?

— Пожалуйста, называйте меня Нед. Ответ на ваш вопрос — отрицательный. Если точнее — всего лишь несколько недель. Но, конечно же, меня весьма привлекает суммарный потенциал «Эскалибура» и…

— Так значит, вы не имеете никакого отношения ни к формированию фонда, ни к составлению рекламных материалов?

— Повторюсь: фонд меня нанял.

— А прежде вы работали в паевых инвестиционных фондах?

— Э-э… нет. Для меня эта работа — шанс карьерного роста. Знаете, мистер Кейпел, если в ближайшее время у вас найдется окно в расписании, я с радостью вылечу в Бостон на встречу с вами.

— Как насчет завтрашнего дня — скажем, в одиннадцать утра?

«Попался! Наконец-то удалось договориться о встрече…»

— Одиннадцать часов меня вполне устраивают, мистер Кейпел. А если у вас будет время на обед, то я с радостью вас угощу…

— Обед исключается. И я смогу уделить вам не более двадцати минут своего времени. Но если вы не передумали встретиться, то все двадцать минут — полностью в вашем распоряжении.

— Я обязательно приду, сэр.

— Но должен сказать вам, мистер Аллен: единственная причина, по которой я согласился встретиться с вами, — в том, что вы производите впечатление надежного человека, проталкивающего весьма ненадежное деловое предложение.

Внезапно я почувствовал, как повлажнели руки.

— Не совсем понимаю вас, мистер Кейпел.

— Хорошо, давайте начистоту, мистер Аллен: я не позволю брату взять от вашего фонда ни цента, ни при каких обстоятельствах. Причина проста. На мой профессиональный взгляд, вся затея с фондом «Эскалибур» — стопроцентное разводилово.

 

Глава десятая

Элиот Кейпел оказался человеком слова.

Выделил мне ровно двадцать минут, после чего вежливо указал на дверь. Не успел я опомниться, как встреча закончилась.

— Скажите, — спросил Элиот Кейпел, как только я сел напротив, — так кто же все-таки стоит за фондом «Эскалибур»?

Я тщательно подбирал слова:

— Фонд поддерживают некоторые бизнесмены…

— Недоговариваете, — перебил меня Кейпел.

— Простите? — удивился я.

— Недоговариваете, мистер Аллен. Иными словами, водите за нос.

Голос Кейпела звучал глубоко, спокойно, с поучающими интонациями. В твидовом пиджаке, оксфордской рубашке, застегнутой на все пуговицы, в полосатом галстуке и очках с незаметной оправой, Элиот Кейпел и правда походил на преподавателя. Разговаривая, он прищелкивал пальцами и так пристально смотрел на меня голубыми глазами, что я почувствовал себя на допросе. Собственно, именно дознаванием беседа и оказалась.

— Мистер Кейпел, я совершенно откровенен, — возразил я. — Повторюсь: «Эскалибур» — зонтичная организация, состоящая из трех компаний…

— Подставных компаний, мистер Аллен.

— Подставных?

— Да, мистер Аллен, именно это я и сказал. Кажется, вы удивлены.

— Просто у меня было такое впечатление…

— Какое?

— Что компании, образующие фонд…

— Вероятно, вы хотите сказать: «законны»?

— Ну… да.

— Возможно. Ведь имеется множество оффшорных компаний, безупречных с юридической точки зрения. Тогда зачем законопослушной оффшорной фирме иметь совет директоров, состоящий из багамского адвоката и его секретарши?

— Не совсем понимаю ход вашей мысли…

— Я попросил помощника проверить так называемый южноамериканский филиал вашего фонда, «Эскалибур Эс. А.», с представительством на Багамских островах. Руководитель филиала — адвокат из Нассау, его зовут Уинстон Паркихилл, в совете управляющих — только один человек, женщина по имени Сейла Марки. — Она, как выяснилось после нескольких звонков, совмещает свой пост с выполнением секретарских обязанностей для мистера Паркхилла.

Меня заинтриговала полученная информация, а потому я попросил помощников проверить европейское и североамериканское подразделения, зарегистрированные, насколько я помню, в Люксембурге и на Бермудских островах соответственно. Знаете, что выяснилось?

Структура компаний в обоих случаях оказалась совершенно одинаковой: совет управляющих из местного адвоката, его секретарши — и более никого. Разумеется, схема не столь уж необычна для некоторых оффшорных предприятий. Но факт указывает на то (по крайней мере, на мой взгляд), что некое лицо или группа лиц, стоящих за фондом, не желают, чтобы их имя связывалось с «Эскалибуром» непосредственно. Разумеется, для подобной таинственности могут существовать и вполне законные, весомые основания.

Я едва не выпалил: «Конечно, основания имеются. Джек Баллентайн беспокоится о возможности негативного освещения в прессе, которое может ударить по «Эскалибуру», если откроется, что за фондом стоит именно Великий Вдохновитель».

Элиот Кейпел продолжал:

— С другой стороны, могут существовать достаточно весомые, но незаконные причины, по которым фондом управляют анонимно. Как в случаях с подставными оффшорными компаниями. Никогда не знаешь наверняка, кто или что стоит за подобными фирмами. Вот вы знакомы лично с теми, кто стоит за фондом?

Стараясь совладать с беспокойством, я ответил так, как меня учил Джерри на случай, если в ходе переговоров встанет подобный вопрос:

— Как вам известно, мистер Кейпел, имена принципалов, стоящих за большинством паевых инвестиционных фондов, зачастую держатся в секрете. Но, как вы наверняка могли заметить, ознакомившись с нашей брошюрой, «Эскалибур» поддерживается такими ведущими финансовыми структурами, как Люксембургская Фондовая компания. Багамский Коммерческий банк…

— Ведущими финансовыми структурами?! Да кого вы пытаетесь одурачить? Люксембургская Фондовая компания — второсортный частный банк, хотя, в сравнении с Багамским Коммерческим банком, — просто финансовая акула.

Стараясь не смотреть собеседнику в глаза, я произнес:

— Мне и в самом деле не было известно, что речь идет о столь мелких структурах…

— Похоже, вам многое неизвестно о фонде, который вы продвигаете.

— Как я сказал вчера, я недавно стал заниматься подобного рода бизнесом.

— Само собой. Так чем вы занимались, прежде чем сменили занятие?

Я вкратце изложил свое резюме. Элиот слушал с интересом, особенно ту часть, где я рассказывал о трудоустройстве в фонд после того, как оказался на улице.

— Так значит, вы, откровенно говоря, были готовы взяться за любую работу? — уточнил Элиот.

— Ну, ситуация оказалась довольно критической… Но я думал, что открываются новые возможности…

— Какие? Начать работу по офисному кидалову?

— Надеюсь, вы шутите?

— Ну, скажем так, мистер Аллен: на вашем месте я бы вел себя с работодателями поосторожней и тщательно проверил бы их прошлое.

— Поверьте, речь идет о крайне законопослушных людях.

— Ну, если они законопослушны, то почему «Микромагна» оказалась настолько сомнительным проектом?

Я старался не выдать потрясения — ведь «Микромагна» была главным козырем фонда. Подбирал слова осторожно:

— Что вы называете «сомнительным проектом», мистер Кейпел?

— Если проще, «Микромагны» не существует.

Звонит мобильник. Я выхожу из транса. Звучащий в голове голос Элиота Кейпела внезапно смолк, я снова сижу на скамейке в Бостонском парке, тупо уставившись на старательно подстриженный розовый куст. Достаю трубку из портфеля, отвечаю. Звонит секретарша Джерри:

— Мистер Аллен, у меня есть сообщение для вас, от мистера Шуберта.

— Могу ли я поговорить с ним лично?

— Боюсь, сегодня он будет целый день занят, но он попросил…

— По важному вопросу, — уточняю я.

— Мистер Шуберт у мистера Баллентайна, перед встречей он строго запретил его беспокоить, но сегодня вечером он хочет встретиться с вами.

— Наши желания совпадают.

— Этим утром мистер Шуберт планирует посетить прием, устраиваемый корпорацией СОФТУС в «Паркер Меридиан Отеле», на Пятьдесят седьмой Западной стрит. Он надеется встретиться с вами в отеле, в шесть часов.

— Передайте: я приду.

«А заодно, — хотелось добавить, — передайте, что я только что разговаривал с директором пенсионного фонда, Элиотом Кейпелом, и тот тщательно изучил наш «Эскалибур». И выяснил, что фонд — всего-навсего три мелкие подставные фирмочки, каждая из которых поддерживается тремя крохотными сомнительными финансовыми структурами. Вдобавок мистер Кейпел рассказал, что заставил помощника позвонить в Международную информационную службу, чтобы выяснить телефон «Микромагны» в Будапеште. Хочешь, Джерри, расскажу кое-что потрясающее? Телефон «Микромагны» в списках не значится. Кто, черт подери, хоть раз слышал о фирме с засекреченным номером? Если коротко, мистер Кейпел пришел к выводу: «Микромагны» — не существует. Что, в свою очередь, наводит на размышления: что за хрень творится у нас?»

Весь обратный путь до Нью-Йорка я репетировал речь, с которой вечером встречу Джерри. Я потребую объяснить: почему, черт подери, у фонда столь подозрительная структура? И если я не получу желаемого ответа, то…

Интересно, что же я сделаю? Уйду? И подыщу себе картоннную коробку поуютней, чтобы было где ночевать на Западном Бродвее?

Сейчас уход означал бы немедленную потерю статуса, настоящую катастрофу. Мне нужна эта работа! Я должен сделать так, чтобы фонд заработал! Наверняка существуют достаточно веские причины, по которым компания имеет столь странную структуру и по которым телефон «Микромагны» неизвестен посторонним. В конце концов, фонд — детище Джека Баллентайна. Хотя он и не хочет, чтобы проект связывали с его именем, может оказаться, что связь Джека с фондом раскроется. И значит (коль скоро журналисты до сих пор кружили вокруг Великого Вдохновителя, словно голодные стервятники), мой новый шеф не может иметь к темным делам никакого отношения. Абсолютно.

К пяти я уже вернулся на Манхэттен и сразу же шмыгнул в такси, отправился прямиком в «Паркер Меридиан». Встреча с Джерри на приеме у СОФТУСА не вызывала волнения. В конце концов, пока я работал в «Компу-Уорлде», ежегодный конвент американских производителей программного обеспечения всегда был главным деловым событием.

Именно там я впервые встретился с Лиззи. Так что прием лишний раз напомнит о неудаче, постигшей меня по собственной же вине. Хотелось увильнуть, но требовалось поскорее встретиться с Джерри и получить ответы на кое-какие сложные вопросы.

Долго и безуспешно разыскивая Шуберта в толчее, я уже было решил направиться к выходу, когда вдруг услышал голос приятеля:

— Нед, Нед, сюда!.. — кричал Джерри.

Развернувшись, я увидел, что Шуберт стоит в противоположном углу зала. Помахав рукой, знаками подозвал меня к себе.

И тут я увидел, кто находится рядом с другом. И замер на месте.

Тед Петерсон!

Казалось, негодяй не меньше моего потрясен нашей встречей. Но как только мой враг попытался скрыться, Джерри сжал его плечо. Затем, выставив палец в лицо Теду, принялся резко отчитывать его. Петерсон стал пепельно-бледным. Я едва верил собственным глазам.

— Нед! — вновь прокричал мне Джерри.

Не оставалось иного выбора, кроме как подойти. Шуберт лучезарно улыбался:

— Просто хотел свести тебя со старым другом, Нед, — пояснил приятель. — Вы знакомы, верно?

— Угу, — признался Петерсон, — мы друг друга знаем. — И протянул руку. — Как дела, Нед?

Я отвел обе руки за спину.

— Как у меня дела?! Да долбись ты в жопу, вот как у меня дела!

— Спокойно, Нед, — пытался урезонить меня Джерри.

— Спокойно?! Спокойно?!! — переспрашивал я, и голос набирал громкость, — с такими говнюками спокойно — нельзя!

— Теперь всё в прошлом, — тихо произнес Петерсон.

— В прошлом? В прошлом?! Ты разрушил мою карьеру, убил Айвана Долински, а теперь хочешь, чтобы то, что случилось, осталось позади?!!

Я орал. Зал затих. Все смотрели на нас. Джерри успокаивающе положил руку мне на плечо:

— Нед, быстро сбавь обороты.

Зло стряхиваю руку:

— Да на этого ублюдка в суд подать нужно! Не только за то, что довел Айвана до самоубийства, но и за попытку изнасилования!

— Мистер, вы зашли чересчур далеко! — завопил Петерсон.

— Неужели?! Только потому, что говорю правду о том, как в прошлом году ты распустил руки на Каймановых островах?!

— Ну ладно, хватит… — попытался вмешаться Джерри.

— У тебя нет доказательств! — заорал Петерсон.

— Ее звали Джоан Глейстон…

— Ни хрена ты не знаешь!

— …И в суд она не стала подавать только потому, что ты ее подкупил!..

— Следи за базаром!

— …Да и то после того, как получил по яйцам!

И тогда Петерсон пошел на меня в атаку, молотя обоими кулаками. Но не успел он приблизиться, как между нами впрыгнул Джерри и яростно ухватил моего врага за обе руки, применив один из тех захватов, что использовал на льду.

— Убирайся отсюда! — проревел мне приятель.

— С удовольствием. — Я направился к дверям, но потом развернулся и выплеснул свой напиток в лицо Петерсону:

— За Долински!

— ТЫ ТРУП! — закричал Петерсон, вырываясь из хватки Джерри.

— Вон, БЫСТРО! — заорал Джерри.

Я метнулся к выходу, передо мной расступалась толпа зевак. За стенами отеля пришлось постоять, прислонившись спиной к фонарю, чтобы успокоиться. Придя в себя, я пошел по улице. Направляясь к югу, в сторону Шестой авеню, оказался настолько поглощен недавними событиями, что не заметил, как много и быстро успел пройти, пока не очутился на Двадцать третьей стрит.

Хотелось ворваться в ближайший бар и успокоить издерганные нервы, осушив полбутылки «Джека Дениэльса». Но я по-прежнему придерживался здорового образа жизни, а потому пошел вперед, южнее. Через Гринвич-Виллидж, минуя Сохо, к «Трайбеке», пересек Уолл-стрит, пока наконец не добрался до конечного пункта: Бэттери-парк.

Я не замечал ни хода времени, ни пройденного расстояния, поскольку сознание пыталось осмыслить сегодняшние события. В увиденном и услышанном не было никакого смысла.

Удавалось только сформулировать вопросы. Например: «Зачем, черт подери, Джерри потребовалось говорить с Петерсоном?»… «За что он так яростно его отчитывал?»… «Почему мой друг ни разу не упомянул о знакомстве с Тедом, хотя знал, что мне пришлось пересечься с гадом в свое время?»…

И когда я обдумал новые вопросы до конца, настал черед сомнений, высказанных Элиотом Кейпелом в адрес фонда.

Отправившись к северу от Бэттери-парка, пройдя мимо опустевших каньонов финансового центра, срезав путь, повернув на восток, минуя Чайна-таун и Маленькую Италию, я наконец вернулся на Вустер-стрит. Направляясь в восточную часть квартала, заметил горящий на верхнем этаже свет. Джерри вернулся домой до полуночи — впервые за месяц. Я не удивился.

После того, что я выкинул в «Паркер Меридиане», приятель определенно захотел со мной поговорить и наверняка собирается устроить мне взбучку.

Пути назад не было. Придется начать жизнь бездомного. Однако сперва надо попрощаться с Шубертом.

Когда я вошел в квартиру, Джерри сидел на диване. Приятель был поглощен телефонной беседой, а потому я, направившись в отведенную мне комнату, принялся собирать пожитки. Через пять минут зашел Джерри.

Заметив открытую сумку, стоящую на матрасе, спросил:

— Что ты затеял, черт побери?

— Ухожу.

— С какого перепугу?

— Ну, я подумал, что после случившегося в «Меридиане»…

— Ты поступил тупо. Глупее некуда. Но я… я тоже хорош. Следовало предупредить тебя, что Петерсон работает на нас.

— Что? — только и смог я спросить.

— Совсем недавно, да и то, на правах консультанта. Держит руку на пульсе новых фирм, могущих заинтересовать фонд в качестве объекта инвестиций.

— Почему ты сразу не сказал?

— Потому что, зная о ваших прошлых отношениях, решил, что к такому известию ты отнесешься болезненно.

— И не ошибся. То есть… Джерри, я поверить не могу. Этот парень — настоящее проклятие для меня. Кровный враг номер один. И просто злобный козел. А ты хочешь, чтобы я с ним работал?

— Петерсон — важная шишка из «Джи-Би-Эс». Может весьма пригодиться. И когда я встретился с ним три недели назад…

— Ты общаешься с ним целых три недели?!

— Нед, хватит строить из себя обманутую женщину. Мы занимаемся делом. Мне удалось выйти на Петерсона через нескольких деловых знакомых. Тед показался мне сообразительным, он всегда в курсе насчет изменений в электронной промышленности, вот я и предложил ему поработать на нас экспертом, что, строго говоря, слегка противоречит нормам «Джи-Би-Эс», но мне приходится всего лишь раз в месяц пообедать вместе с ним, порасспрашивать насчет новых фирм. В общем, зная, как сильно ты его ненавидишь…

— И не без оснований!

— Ну да, верно, он ужасно с тобой обошелся… В общем, поскольку я знал о вашей вражде, то не хотел тебя расстраивать — тем более, что речь идет всего лишь о нескольких консультациях, не имеющих к тебе прямого отношения. Учитывая сказанное, сегодняшнее происшествие несколько меняет ситуацию.

— Каким образом?

— Когда ты пришел, я говорил по телефону с мистером Баллентайном. Он уже слышал о сцене в фуршетном зале. Знаешь, что сказал шеф? «Я, конечно, уважаю Неда за то, что он слегка подпортил ублюдку вечер. Но твой друг всё равно поступил очень глупо».

Я пожал плечами:

— Виновен по всем статьям. Извини.

— Извинения приняты. Кстати, можешь выложить вещи из сумки. Никто не собирается тебя увольнять.

— Спасибо, Джерри.

— Но положение не изменилось. «Джи-Би-Эс» — крупнейшая международная компания в компьютерном бизнесе. Для нас Тед Петерсон — свой человек в крупной фирме. Пусть он и сукин сын, но зато — свой. Мы не хотели бы его терять. Так что мистер Баллентайн предлагает следующее: ты приглашаешь Теда на ужин и за едой восстанавливаешь отношения…

— Да никогда в жизни!

— Нед, если мистер Би что-нибудь предлагает — считай его предложение приказом.

— Но твой шеф хотя бы понимает, что произошло между мной и Петерсоном?

— Разумеется. И конечно же, он — на твоей стороне. Но повторюсь: таков уж бизнес, и как любит говорить мистер Би, в бизнесе часто приходится спать с отродьем. В общем, босс решил, что твой характер укрепит встреча с Петерсоном тет-а-тет, за обедом, чтобы достичь с ним какого-никакого компромисса.

— Мне не особенно нравится такая идея.

— Нед, сэ ля ви, мать ее.

— А если откажусь?

— Боюсь, тогда тебе и в самом деле придется собирать багаж.

Иного ответа я и не ожидал. Как раз таких слов и боялся. Вскинул руки высоко над головой в интернациональном жесте капитуляции:

— Хорошо, согласен на встречу.

— Ай, молодца!

— Но что если Тед не захочет со мной встречаться? Тем более после всех гадостей, что я наговорил о нем при всех?

— Он не откажется от встречи.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что Петерсону нужна работа эксперта. Очень сильно. Ему без этой работы — жизнь не мила.

Зазвонил телефон. Джерри взял трубку. Быстро, вполшопота, переговорил со звонившим и отсоединился.

— Свидание вечером. Сильно разозлилась: я обещал встретить ее в «Одеоне» полчаса тому назад.

— Можешь обвинить во всем меня.

— Обвиню, даже не сомневайся. Свободен завтра вечером?

— Кажется, да.

— Тогда я постараюсь организовать ужин с Петерсоном на завтра. Возможно, рядом со Стэмфордским офисом. Лучше как можно быстрее разобраться с возникшей ситуацией. Кстати, как там Бостон?

— Вот как раз об этом я и хотел поговорить. Человек из «Фидерал энд Стейт», с которым я разговаривал…

— Здорово, что удалось добиться встречи! Их контора — серьезный лидер в бизнесе инвестиционных фондов…

— Да, но тот, с кем я разговаривал, он… В общем, у моего собеседника возникли кое-какие вопросы насчет «Эскалибура».

— Послушай, сейчас у меня нет времени, честно.

— Может завтра, за завтраком?

— Я завтракаю в «Филли». А потом отправляюсь в Вильмингтон и Балтимор, на две встречи подряд. Раньше десяти вечера не вернусь. А знаешь что? Я встречу тебя примерно в десять тридцать, где-нибудь посидим, выпьем, а ты мне расскажешь про Бостон и о том, как удалось наладить отношения с Петерсоном. Я загружу Пегги, пусть договорится с секретаршей Петерсона о времени ужина, и она позвонит тебе, как только будет точно известно, где и когда состоится трапеза.

Разумеется, на следующее утро, в одиннадцать утра, в моем офисе зазвонил телефон. Звонила секретарша Джерри, Пегги. Девушка сообщила: ужин с мистером Петерсоном состоится в семь вечера, в Коннектикуте, на террасе «Хъятт Редженси Отеля», расположенного на Пост-Роуд, в Оулд-Гринвиче.

— Мистер Петерсон приедет в «Хъятт» сразу же по возвращении из офиса, — сообщила Пегги, — но если вы успеете на электричку Метро-Норт, отходящую прямо с центрального вокзала в восемнадцать ноль четыре минуты, то приедете в Оулд-Гринвич к восемнадцати сорока восьми. А оттуда на такси до ресторана не более десяти минут езды. Так что вы встретитесь как раз вовремя.

Так бы всё и произошло, не опоздай моя электричка почти на полчаса.

Звоню с мобильника в ресторан, чтобы предупредить о задержке. Я и без того напуган перспективой встречи с Петерсоном, а сейчас чувствую, как уровень беспокойства просто зашкаливает.

Петерсон уселся за столиком в углу. Выглядит ужасно. Бледная, как тесто, кожа, под глазами — следы усталости, глубокие черные провалы, ногти на руках изгрызены. Вид человека, не высыпавшегося несколько дней, жившего в постоянном, до сих пор не развеянном страхе.

И еще он пил. Запойно. Садясь за столик, я заметил, как официант поставил перед Петерсоном новую порцию виски со льдом. Тед успел провонять «Джонни Уокером».

— Спасибо, что поторопился, — съязвил он.

— А разве тебе не передали сообщение? Поезд…

— Да, сказали. Выпьешь? Я без тебя успел принять три стакана.

— Бокал «перрье», пожалуйста, — попросил я официантку.

— Ты что, мормон?

— Просто не пью, Тед.

— Ну, тогда буду в одиночку, — произнес он и сделал большой глоток скотча.

— Можешь поверить, мне наша встреча тоже не доставляет особой радости, — признался я.

— Да уж, Нед, ты устроил настоящее долбаное шоу прошлым вечером в «Паркер Меридиэн». Спасибо тебе.

— Заслужил.

— Значит, всерьез решил меня достать, да?

— Да ладно тебе! А кто позвонил тому слюнтяю в «Хоум Компьютер Монсли», кто угрожал лишить их заказов от «Джи-Би-Эс», если не уволят Айвана? А кто выкинул такой же гнусный фортель с Филом Гудвином, чтобы мне не досталась работа?!

— А кто вынудил меня заказать рекламный разворот в «Компу-Уорлде»?!

— Ты отменил установленное соглашение, забыл?

— А ты пытался надавить на меня… чем очень разозлил.

— А, я понял. Ты из тех уродов, что верят, будто бизнес — война. Ели тебя кто-то разозлил, значит, имеешь полное право разрушить его карьеру?!

— Я живу по очень простому принципу: ты кинул меня — я кину тебя. Кажется, это правило еще называют «законом джунглей».

— Не джунглей, а подлецов, вроде тебя…

Подали напитки, и пришлось замолчать на полуслове. Пока официантка ставила перед Тедом новый стакан скотча, тот осушил предыдущий.

— Ужин будете заказывать? — поинтересовалась девушка.

— Я не голоден, — отказался Тед.

— И я.

Как только женщина оказалась вне пределов слышимости, Тед прошипел:

— Хочешь маленький секрет? Мне совершенно насрать, что ты обо мне думаешь. И на твоем месте я бы не пытался ставить в игре со мной на моральную карту. Тем более, что я знаю о твоих делишках.

— Нет у меня никаких делишек.

— Ну, конечно, можешь говорить, что хочешь. Но я-то знаю…

— Что знаешь?

— Знаю, какую игру ты затеял.

— Какую еще игру, черт подери?

— Дружище, не прикидывайся передо мной простачком. Думаешь, я не понимаю подтекста нашей встречи? Знаешь, можешь передать своему шефу, Джерри: я схватываю всё на лету. Осознал и уяснил.

Я ошарашенно уставился на Петерсона:

— Что-то не улавливаю…

— Правда? — Тед издал ядовитый смешок. — Парень, а ты, оказывается, вовсе не такой уж и простофиля, как я думал! Хотя чего еще ожидать от истинного последователя Джека Баллентайна?

Укол страха. Тед улыбнулся, заметив мое состояние. А заодно щелкнул пальцами и показал официантке на опустошенный стакан.

— Даже не понимаю, о чем ты, — признался я.

— Это тебя Джерри так запрограммировал?

— Никто меня не программировал…

— Ах да, извини. Забыл, что ты — не муннит, а всего лишь новообращенный из Церкви Великого Вдохновителя.

— Я не работаю на Джека Баллентайна.

— Еще как работаешь. Я ведь тоже работаю на него…

— Теперь я совершенно запутался, — произнес я.

— Еще бы. Ты же «ничего не знаешь». Совсем ничего.

— Послушай, я действительно…

— Тогда что ты делаешь здесь этим вечером?

— Джери хотел, чтобы я с тобой поговорил.

— Ну вот! Что и требовалось доказать.

— …Потому что надеется: мы сможем выяснить отношения.

— Ну так можешь ему передать, что я не прогибаюсь после каждой угрозы.

— Но я-то тебе не угрожаю.

— Вся гребаная встреча и есть угроза! — громогласно объявил Петерсон. Затем, убедившись, что привлек внимание тех, кто ужинал поблизости, наклонился вперед и прошептал: — Передай Джерри, что мои условия не изменились. Две сотни штук вперед и восемь процентов со всех последующих операций. Иначе…

Теду подали скотч. Он осушил бокал залпом.

— Что «иначе»? — уточнил я.

— Иначе… ну, скажем, так: знание — сила.

— И всё равно, я совершенно не понимаю, о чем ты, — повторил я.

В пьяном взгляде Петерсона читалось неподдельное восхищение:

— Молодец. Умница. Теперь понятно, за что тебя наняли. Просто идеально…

— Что идеально?!

Тед встал.

— Больше мне действительно нечего сказать. Кроме одного: вы еще обо мне услышите. И ты, и Джерри, и этот мистер Долбаная-Птица-Высокого-Полета… Дело в единственном законе жизни. Все узнают. Вопрос времени…

С этими словами Петерсон развернулся и неверной походкой направился прочь. Однако не успел мой недавний собеседник отойти далеко, как в голову ему ударили шесть порций выпитого виски, и Тед налетел на официанта, несущего поднос с едой. Поднос с лязгом полетел на пол, официант рухнул на столик, а Петерсон врезался в банкетный стол.

Через несколько секунд появился метрдотель. Помогая Теду подняться, работник ресторана почувствовал его дыхание и принялся выпроваживать опьяневшего посетителя к выходу. Швырнув деньги на стол, я последовал за ними в фойе отеля. Метрдотель поддерживал Петерсона под локоть, чтобы тот не утратил вертикального положения.

— Можно вам помочь? — спросил я служителя отеля.

— Он с вами? — поинтересовался метрдотель.

— К сожалению, да.

— Он напился, так что пусть немедленно убирается. Сможете вести машину?

— Я выпил только бокал «перрье», можете проверить у официанта.

— Значит, вы должны доставить его домой. А наутро, когда ваш друг протрезвеет, передайте, что для него вход в наше заведение закрыт. Навсегда.

С этими словами служитель передал Теда мне на руки.

Подхватив ношу под мышки, я вывел пьяного через дверь и довел до парковки.

— Где твои ключи от машины?

— Да пшел ты… — выругался Петерсон, язык у него заплетался.

Еще крепче ухватив врага одной рукой, я наскоро обыскал его свободной. Затем достал из левого кармана пиджака ключи от автомобиля. На круглом брелке красовался логотип «БМВ».

— Какого цвета твоя машина?

— Черная.

— Где ты припарковал автомобиль?

Петерсон указал на дальний угол паркинга:

— Вон там…

— Отлично, — съязвил я и выпустил Теда из рук, а сам принялся разыскивать «БМВ».

Солнце только что село, паркинг оказался на удивление просторным, освещение — скудным, так что поиски черного «БМВ» оказались весьма утомительным занятием, тем более что одновременно приходилось приглядывать за пьяным. Петерсон отключился и то и дело налетал на бампера и капоты. Задев подбородком припаркованное «воль-во», Тед пробормотал угрозу:

— Еще раз так сделаешь — схлопочешь у меня!

— Спокойно, спокойно, — пытался я утихомирить Петерсона. — Чем скорее найдем машину, тем быстрее вернешься домой.

Миновав полосу препятствий из припаркованных машин за пять минут, мы наконец-то добрались до «БМВ». Но как только я прислонил Петерсона к двери пассажирского салона и нагнулся, чтобы сесть за руль, за спиной послышалось:

— Знаешь чо, братан, давай-ка мы подсобим…

Оборачиваюсь, не отпуская Петерсона. За спиной — двое крепких, смуглых парней. Оба — в бейсболках и солнцезащитных очках. У каждого — пистолет.

Через несколько секунд дула обоих пистолетов уже направлены на нас с Тедом. Не успел я закричать, как почувствовал: что-то холодное упирается в голову. Небольшой пистолет девятимиллиметрового калибра, приставленный как раз к левому виску.

— На твоем месте я б заглох нахрен, — произнес Первый Громила с явным акцентом выходца из глубинки.

Выхватив у меня ключи от машины, бандит перебросил их Второму Громиле. Тот держал дуло у сердца Петерсона, но алкоголь так затуманил мозг врага, что тот даже не понимал толком, что происходит.

Второй Громила открыл дверь, запихал Петерсона в машину, затем уселся рядом с ним на заднем сидении и швырнул ключи Первому. Тот подвел меня к водительскому сиденью, открыл дверцу и приказал сесть.

Пока Второй Громила держал меня из предосторожности на мушке. Первый обежал вокруг машины и устроился на пассажирском сидении рядом с водителем. Затем произнес, бросив ключи мне на колени:

— Поезжай.

— Если нужны деньги — берите, — предложил я, — но только позвольте…

Мне так и не удалось договорить. Первый Громила вновь прижал дуло пистолета к моему виску, но на сей раз так, чтобы я почувствовал боль.

— Хочешь быструю операцию на мозге — базарь дальше.

— Хорошо, хорошо, — в испуге пробормотал я.

— А теперь веди долбаную машину.

Вставляю ключи в замок зажигания, поворачиваю. Двигатель заводится сразу же. Ставлю рукоятку ручника на первую передачу и направляю «БМВ» к выезду из паркинга.

Как только автомобиль трогается с места. Первый Громила отнимает револьвер от моей головы, но держит оружие под рукой. В зеркале обратного вида замечаю, что и Второй Громила опустил пистолет. Оружие не требуется: Петерсон растянулся на заднем сидении, погрузившись в алкогольный транс.

— Хорошо, — произносит Первый Громила, — значит, вот как всё будет. Делаешь точно, как говорю, ведешь машину туда, куда скажу. Зашелестишь — грохну. Попробуешь позвать на помощь — грохну. Поедешь на красный свет — грохну. Понял?

— Я сделаю все, что вы…

Бандит тычет мне в ногу пистолетом:

— Я же сказал: захлопни пасть, мать твою! А теперь — поезжай.

Едем к северу по Пост-Роуд, затем сворачиваем направо по шоссе, соединяющем оба штата, и направляемся вниз по склону, к Оулд-Гринвичу. Руки так сильно вспотели, что скользят по баранке. Глаза слезятся от чистейшего, неподдельного страха: я уверен, нас убьют.

Когда машина сворачивает на главное шоссе Оулд-Гринвича, Первый Громила приказывает мне стремительно свернуть направо, прямо под железнодорожный мост, а затем — резко налево, на дорогу, идущую параллельно рельсам. Проехав пятьдесят ярдов, оказываемся у переезда, по обеим сторонам дороги стоят шлагбаумы. Первый Громила оборачивается к коллеге и спрашивает:

— Здесь?

Второй кивает. Приказывает мне съехать с трассы и выключить фары.

Сидим в машине около пары минут, тишину нарушает храп Петерсона.

И вот издалека доносится приглушенный стук колес подъезжающего поезда, затем раздается звонок, мерцают огни опускающихся шлагбаумов.

— Давай, — приказывает Первый Громила. Второй незамедлительно выволакивает Теда из «БМВ», ставит на ноги и подгоняет к переезду.

Шлагбаумы опускаются.

Второй Громила протискивается под закрывающийся шлагбаум, прежде чем тот опускается. Теперь их с Тедом от рельсов отделяют всего лишь несколько дюймов. И внезапно я понимаю, что должно случиться.

— О, господи боже мой, — говорю я, — вы же не станете…

— Сиди тихо, — мягко советует Первый Громила, пистолет которого вновь упирается мне в лоб.

Я тупо смотрю перед собой и вижу, как Второй Громила ставит Петерсона на пути локомотива. Тед качается взад и вперед, не понимая, ни где он находится, ни что происходит. Внезапно оба оказываются залиты светом от огней поезда. Осатанело давит на гудок машинист, визжат тормоза.

Второй громила отпускает Петерсона и спрыгивает со шпал.

Безостановочно верещит гудок. Кажется, Тед околдован доносящимся звуком, он поворачивается лицом к поезду, щурясь и мигая от света.

И внезапно понимает, где находится. Широко открывается рот. Гудок заглушает вопль.

Второй Громила перелез через шлагбаумы и бежит к автомобилю. Петерсон пытается отскочить в сторону, но спотыкается, голова его ложится на рельсы, и тут колеса…

Закрываю руками лицо. На миг вселенная окунается в тишину. И Второй Громила, повернувшись ко мне, с улыбкой произносит:

— Кажись, ты тока что развел мокруху…