– Полагаю, ты немного пьешь, – сказала Фанза.

– Да, немного, – подтвердила я.

– А я пью много.

Она жестом предложила мне сесть на диван с обивкой из коричневого вельвета. Я находилась в скромной однокомнатной квартире. Бетонные стены, выкрашенные в белый цвет. Кресло-качалка из гнутой древесины. Абстрактные полотна с композициями из разбрызганных красок. Старый ковер. Несколько фотографий в рамках, на которых запечатлена Самира на разных этапах взросления. Кондиционер, неплохо охлаждавший воздух, но работавший с тихим жужжанием. Парочка ламп, которые, как и все остальное убранство, казались устаревшими лет на двадцать. Балкон с видом на наступающую пустыню.

Заметив, что я разглядываю комнату, где всюду стояли пустые бокалы из-под вина, подносы с грязной посудой и вообще царил беспорядок, Фанза кашлянула, как заядлая курильщица, и сказала:

– Я тебя сюда не приглашала и за бардак извиняться не собираюсь. В свое оправдание могу лишь сказать, что в апреле у меня изменились личные обстоятельства и мне в срочном порядке пришлось искать другую квартиру. Порой жизнь – это цепь разочарований. Особенно в том, что касается мужчин, ты не согласна?

И она снова закашлялась.

– С вами все хорошо? – спросила я.

– Нет, конечно.

Худая, как палка, она была одета в черные холщовые штаны и черную холщовую рубашку; ее тонкие запястья обвивали штук девять золотых и медных браслетов. Седина еще не тронула ее длинные прямые иссиня-черные волосы. Но кожа была загрубевшая, и на зубах виднелся коричневый налет от табака.

Она исчезла на кухне и через минуту вернулась с охлажденной бутылкой розового вина и вторым бокалом.

– Марокканское, но хорошее.

– Как и почти все вина, что я здесь пила.

– Значит, Малыш Пол взял в жены молодую женщину, – произнесла она, снова закурив.

– Не такая уж я молодая.

– Лет на двадцать моложе меня… по моим меркам, девчонка. Но важно не это, а то, что ты – его жена.

– Как и вы.

– Вообще-то наш брак продлился всего минут десять, наверно… а потом был аннулирован.

– Аннулирован? В самом деле?

– Ты удивлена?

– Мне сказали, что вы до сих пор его жена.

– Тот, кто это сказал – и я догадываюсь кто, – просто хотел задурить тебе голову. Я определенно бывшая жена Пола.

Фаиза плеснула в бокал вина и протянула его мне. Я подняла бокал, но она в ответ сдержанно кивнула, заявив:

– Не будем притворяться подругами. И потом, через сорок минут мне урок давать – разговорный английский. Конечно, общение с тобой на разговорном английском помогло бы мне в профессиональном плане, но твое присутствие не вызывает у меня особого восторга.

Я извинилась за то, что явилась к ней без предупреждения и приглашения.

– Но я очень волнуюсь за Пола.

– Угораздило же тебя связаться с этим козлом. Да, да, он самый настоящий козел. Козел, которому следовало бы ногу себе прострелить из «Калашникова», перезарядить и еще раз разрядить в себя всю обойму.

Фаизу снова стал душить кашель. Когда приступ прошел, она вином смочила горло и сказала:

– Мне всегда говорили, что курение до добра не доведет. Но без сигарет моя жизнь была бы еще более невыносимой. Хотя ты, наверно, вообще никогда не курила. Наверно, ты из тех американок, кто посещает спортзал шесть дней в неделю.

– Я знаю, что Пол к вам приходил, – произнесла я, не поддаваясь на провокацию.

– Пол приходил ко мне с просьбой. Умолял, чтобы я помогла ему наладить отношения с дочерью. Естественно, я отказалась.

Я глотнула вина, тщательно подбирая слова:

– Я понимаю, почему вы прогнали его. Ведь он долгие годы не вспоминал ни о вас, ни о вашей дочери. Прошу вас, поймите меня правильно: до вчерашнего дня я даже не подозревала о вашем с Самирой существовании. Однако Пол сейчас находится в состоянии тяжелейшего психического расстройства, и он пропал.

– Дай бог, чтобы на этот раз уж навсегда. Я не осуждаю людей, склонных к саморазрушению. Это личный выбор. Вот я, например, выкуриваю по сорок сигарет в день. Только я приношу вред одной себе. А Пол, разрушая себя, губит всех на своем пути. Вчера вечером, выставляя его за дверь, я сказала ему, что он окажет всем огромную услугу, если покончит с собой.

Пауза.

– Ваша ненависть не знает границ, – наконец промолвила я.

– А ты, можно подумать, мать Тереза.

– Да, я, скорей всего, разведусь с Полом, когда мы вернемся в Штаты. Но прежде я должна увезти его домой. Подальше от Бен Хассана.

– Этот жирный боров… он может стать для тебя и лучшим другом, и самым страшным кошмаром.

– Вы по-прежнему поддерживаете с ним связь?

– Учитывая, что он, возможно, убил моего отца и двух моих братьев? Что ж, я его не осуждаю.

– Так их больше нет?

– Да, они все теперь в земле. Надеюсь, ответ ты получила. Стоял ли за этим Бен Хассан? Большой вопрос. – Фанза плеснула еще вина в наши бокалы и продолжила: – Если их убил Бен Хассан, я не стала бы его осуждать. После того как он помог Полу избежать вынужденного брака – кажется, так у вас говорят? – они искалечили ему руки, поставили крест на его карьере художника. В наказание полиция и суд взяли с них только небольшой денежный штраф. А Бен Хассан с тех пор не мог держать в руке кисть. Отец поступил как самый настоящий головорез, и я до того была возмущена его поведением, что сразу же порвала всякие отношения и с ним, и с братьями. Эти вообще были тупыми марионетками, делали все, что говорил отец. Например, переломали пальцы человеку, который провинился лишь в том, что оказал помощь своему другу.

– А вас саму чувство вины не мучило? Если верить рассказу Бен Хассана, который он поведал мне вчера вечером, вы, явившись к Полу, пригрозили, что вас убьют, если он на вас не женится…

Фаиза затушила окурок в пепельнице:

– Ты вообще представляешь, что значит быть женщиной на Востоке? Родные и слышать ничего не желали, как только выяснилось, что я беременна. Умышленно ли я забеременела? Скажем так: мы были неосторожны. Нет, я не предохранялась. И надеялась, что Пол женится на мне и увезет меня из Марокко в Штаты. Так что с моей стороны это был исключительно корыстный расчет. Но в ту пору мы с Полом любили друг друга… по крайней мере, какое-то время. Я даже сказала ему: «Женись на мне, сделай мне грин-карту, и, как только мы приедем в Штаты, я пойду своим путем». Пол колебался, и я совершила роковую ошибку, сообщив о беременности отцу. С того момента мы были обречены. Папа просто не способен был действовать тонко и умно. Всегда пускал в ход тяжелую артиллерию. Он любой ценой должен был добиться своего и наказывал всякого, кто пытался ему помешать. Что и произошло с беднягой Бен Хассаном.

– И в конечном счете он убил ваших братьев и отца?

– Как я уже говорила, до сих пор ничего не известно. Мой отец погиб в автомобильной катастрофе, где-то между Касабланкой и Марракешем. В машине он был один. Согласно отчету полиции, у его «мерседеса» отказали тормоза. Им не удалось установить, копался в них кто-то или нет, но бытовало мнение, что кто-то ослабил тормозные колодки, и поэтому, когда перед отцом выскочил мотоцикл и он нажал на тормоза, результатом стала авария. Он потерял управление машиной. «Мерседес» трижды перевернулся и затем загорелся. Все детали так сильно обгорели, что невозможно было установить, подстроена авария или нет. Мотоциклиста, разумеется, не нашли. Но сам факт, что автокатастрофа произошла ночью на пустой дороге… в общем, и я, и многие другие считали, что это было тщательно спланированное преступление. Настолько тщательно спланированное, что у полиции даже не нашлось оснований, чтобы возбудить дело.

Потом лет семь спустя погиб мой брат Абдулла – якобы повесился в своем доме на Коста-дель-Соль. Абдулла неплохо преуспел в торговле ковровыми покрытиями и линолеумом. Довольно поздно – ему было за сорок – он женился на очень красивой, но очень глупой женщине, растил двух дочерей, в которых души не чаял, возился с ними, когда бывал дома, что случалось не часто. Часть своего бизнеса он перенес в Испанию, где купил petit bourgeois домик на берегу моря – никакого вкуса у человека – и не выказывал никаких признаков того, что у него депрессия или что он психически неустойчив. Труп обнаружила его любовница, девушка из местного бара. Какое-то время она считалась главной подозреваемой. Но дело в том, что Абдулла с годами сильно растолстел, стал почти таким же, как Бен Хассан. Так что едва ли она сумела бы повесить его. Подозрение вызвало то, что в тот вечер он принял большую дозу снотворного – целых три таблетки. Девушку и ее парня многие месяцы подозревали в сговоре с целью убийства. Но я всегда была убеждена, что за всем этим стоит Бен Хассан.

– Почему вы не уведомили полицию о своих подозрениях?

– И что бы я им сказала? Что пятнадцать лет назад мой отец велел двум своим сыновьям совершить жестокий акт насилия над человеком, который за минувшие годы хитростью и коварством завоевал репутацию Главного Решальщика в Касабланке и Рабате и имеет большие связи во многих эшелонах власти? Никто в госадминистрации и финансовых кругах никогда не решится назвать своим другом такого негодяя, как Бен Хассан. И он это знает. Но не переживает. Главное, у него есть «связи». Грязные, позорные связи, но они обеспечивают ему и какому-нибудь молодому парню, с которым он спит в тот или иной момент, относительный уровень скромного комфорта. Да, я злобствую, как старая карга. Разболталась что-то. Просто вчера вечером, когда я вышвырнула отсюда нашего мужа, мне никак не удавалось заснуть. А сегодня утром у меня два занятия. Пришлось принять «декседрин», чтобы взбодриться. Вторую таблетку выпила пятнадцать минут назад, как раз перед твоим приходом. Вино в сочетании с ее возбуждающими свойствами творит чудеса. Своего рода эффект инь-ян получается.

Молчание. Я поставила свой бокал, неожиданно ощутив гул в голове от алкоголя и послеполуденного зноя пустыни, который с трудом развеивал свистящий чахоточный кондиционер.

– Вы не рассказали про своего второго брата, – наконец промолвила я.

– Про Дрисса? Он был еще глупее, чем Абдулла. Так и не женился. И успехов больших не добился. Работал у брата в Касабланке, вел учет товара. После «самоубийства» Абдуллы – я знаю, как это было на самом деле, – человек, купивший компанию, уволил Дрисса. Поскольку семья наша в деньгах не купалась, а то немногое, что Дрисс унаследовал, он тратил на рулетку и проституток, кончил он тем, что стал водителем лимузина в компании, занимавшейся перевозкой людей из аэропорта в один из пятизвездочных отелей Касабланки. Каждое лето на неделю он ездил в Агадир – наш паршивый курорт, где организуют отдых с полным комплексом услуг. Однажды вечером пошел искупаться, отплыл от берега, может, метров на пятьдесят. Его переехал быстроходный катер. Надвое раскроил ему череп. Ну а поскольку катер был быстроходный, он быстро и умчался. Неизвестно, кто им управлял, никто не видел его регистрационных номеров. Дело в том, что Дрисс любил плавать вечерами, а это была его пятая ночь в Агадире. Поэтому я абсолютно уверена, что кто-то следил за ним, изучал его привычки.

Фанза пожала плечами. Снова глотнула вина. Снова закурила.

– Мне не нравится, что ты молчишь, – наконец произнесла она. – Как будто осуждаешь, черт возьми.

– Ваш английский достоин восхищения.

– Как и твоя ирония.

– Я не иронизирую. Просто пытаюсь осмыслить то, что вы рассказали.

– А что тут осмысливать? Я никогда в лоб не спрашивала Бен Хассана, не по его ли милости погибли все мои родные. Потому что он проявил себя очень хорошим другом по отношению ко мне и к моей дочери. Десять лет назад, когда Самира оттолкнула меня – после того, как я переехала сюда; впрочем, у нас и без того было много разногласий, – он в Касабланке по-отечески опекал ее и также способствовал тому, чтобы мы с ней в конце концов помирились, за что я всегда буду ему благодарна. Как тебе известно, она забеременела от одного французского бизнесмена. Так вот Бен Хассан заключил с ним сделку от имени Самиры, по условиям которой француз был волен возвратиться к своей семье, жене и ребенку, но обязался выплачивать Самире по триста евро в месяц…

– Бен Хассан упоминал другую сумму – пятьсот евро.

– Может, он платит Бен Хассану пятьсот, а тот дает ей триста. И что с того?

– Но это значит, что Бен Хассан прикарманивает в год две тысячи четыреста евро.

– Ну да, Малыш Пол говорил мне, что ты бухгалтер. Разумная, грамотная женщина. Интересно, чем ты думала, связывая свою судьбу с человеком, который приносит одни несчастья?

Я открыто встретила ее взгляд:

– Я думала о сексе – и это было истинное наслаждение. Я думала о том, как это сексуально быть женой настоящего художника, причем наделенного подлинным талантом. Я думала о том, как это чудесно, что отцом нашего ребенка будет творческая личность.

Произнося эти слова, я чувствовала, что у меня туманится сознание, что мою смелость поглощает усталость. Может, это вино на меня так действовало, или безграничное отчаяние сидевшей напротив меня ожесточенной женщины, или мое наивное желание достичь взаимопонимания с той, которая некогда мечтала о семейной идиллии с Полом, как и я, и которую он тоже предал.

Я сделала глубокий вдох, чтобы обрести ясность мысли, и продолжила:

– Я думала, что с Полом в мою жизнь войдут романтика приключений, культура и свобода. Свобода от всех капканов американской современности. Но Полу нужны были все эти капканы – красивый уютный дом, членство в спортивно-оздоровительном клубе, возможность проводить лето в Мэне, вкусная еда, изысканное вино, – пусть сам он при этом критиковал нашу материалистичную культуру. И он знал, что все это я преподнесу ему на блюдечке, потому что мне свойственно то, чего он напрочь лишен: чувство ответственности. И искренняя вера в нас. В нашу жизнь, в наше совместное будущее. Конечно, я глубоко заблуждалась, полагая, что смогу его изменить. Так что да, вы правы. Я связала свою судьбу с человеком, который приносит одни несчастья. Виновна по всем статьям. Тем не менее, несмотря на все это, на все то, что он сделал, я не хочу, чтобы Пол пострадал.

Молчание. Фанза снова закурила – должно быть, уже пятую сигарету.

– Ждешь, что я похвалю тебя за прямоту, за откровенность?

– Я просто хочу знать две вещи.

– Валяй.

– Вам известно, что Бен Хассан убедил Пола взять заем на покупку квартиры для вашей дочери?

– Какой еще заем?

– Бен Хассан сказал мне, что Филипп дал Самире один миллион дирхамов на покупку квартиры в Касабланке.

– Глупости. И то хорошо, что французик согласился выплачивать ей пособие на ребенка. Но миллион дирхамов? Полный бред. Самира живет в квартире площадью пятьдесят метров, которую она снимает за две тысячи дирхамов в месяц – относительно дешево для района Готье в Касабланке. Знаешь, она ведь преподает литературу в университете. Ее специализация – меланхолия в романтизме. Докторскую она защищала во Франции, в Экс-ан-Провансе. Ее диссертацию даже опубликовали. Да, я очень горжусь дочерью. И мне нравится быть бабушкой ее чудесного сына. Но чтобы французик дал ей на квартиру миллион дирхамов…

Я чувствовала, как тиски стресса сдавливают меня все сильнее, ибо я начинала понимать, что за игру затеял Бен Хассан.

– По словам Бен Хассана, – произнесла я, – когда Пол связался с ним, умоляя, чтобы он помог ему восстановить отношения с Самирой, он сказал, что самый быстрый способ войти в ее жизнь – дать ей миллион дирхамов на покупку квартиры.

– И Пол согласился?

– Боюсь, что так. Бен Хассан показал мне подписанный Полом договор займа. За один миллион дирхамов он должен выплатить миллион шестьсот.

– Впервые слышу. Если б он дал эти деньги Самире или купил бы ей квартиру… мы с Самирой теперь относительно близки… она бы мне сообщила. За миллион дирхамов она могла бы купить квартиру площадью сто метров в районе Готье. Она была бы на седьмом небе от счастья. То есть… получается, ваш муж позволил себя обдурить.

Я снова взяла бокал с вином, который недавно отставила. Надолго приникла к нему, пытаясь усвоить услышанное.

– В общем, Пол пропал… – проронила я.

– Ну, здесь уж, кроме себя, тебе винить некого. Я слышала про то, что он тайком сделал вазэктомию.

– Пол рассказал?

– Нет. Бен Хассан.

– Вот сволочь. Полагаю, вчера вечером или сегодня утром он позвонил вам и предупредил, что я на пути в Уарзазат.

– Позвонил. А тебе, я уверена, пообещал, что не станет мне звонить. А еще я уверена, ты теперь сожалеешь, что сообщила ему про то, как Пол тебя предал. Не перестаю удивляться. Как такая умная женщина…

– Да, я была наивна. Наивна, потому что была полна надежд. Не очень удачное сочетание. Теперь мне известно, что Бен Хассан обманул Пола. Ссудил ему деньги якобы для того, чтобы передать их вашей дочери, но не передал. Разве это называется не «присвоение чужого имущества»?

– Это все домыслы. Ты читала договор займа? А Пол? Сомневаюсь. Знаешь, что я думаю – теперь, когда выяснилось, что Бен Хассан затеял очередную новую игру? Все это, конечно, предположения, но готова поспорить, что после того, как Самира родила моего внука, Бен Хассан связался с Полом, сообщив, что тот стал дедушкой и что Самира отчаянно нуждается в его помощи. Возможно, приплел и то, что Самира вычеркнула его из своей жизни как ужасного человека и несуществующего отца, потому что Пол не ответил ни на одно из ее писем, которые она писала ему все эти годы. Однако, если Пол найдет для нее деньги на покупку квартиры, Самира его простит и позволит играть роль дедушки в жизни его внука. Таким образом Пол также искупит свою вину перед Бен Хассаном за то, что некогда навлек на него большие неприятности. Конечно, Бен Хассан – это Бен Хассан, и, возможно, отправляя Полу письмо по электронке, он просто зондировал почву, хотел посмотреть, удастся ли ему по прошествии стольких лет сыграть на чувстве вины Пола. Зная своего толстого «друга», я уверена, он полагал, что счет не будет закрыт, пока он не найдет способ прищучить Пола. Только Бен Хассан не мог знать – пока ты его вчера не просветила, – что его сообщение пришло сразу же после того, как Пол пообещал тебе ребенка, а потом подверг себя стерилизации, что, как догадывался Пол, положит конец вашему браку, едва правда откроется. И Пол, получив письмо Бен Хассана, решил, что у него появился шанс исправить свои ошибки и воссоединиться со своим единственным ребенком. Наверно, поэтому два дня назад Пол пришел к Самире домой, ожидая, что она примет его с распростертыми объятиями, как человека, который наконец-то восстановил свое доброе имя в ее глазах. А она его прогнала. И тогда он кинулся к Бен Хассану, а тот утешил его и вбил ему в голову, что, может быть, если он отправится на юг, в Уарзазат, я помогу ему найти дорогу к сердцу Самиры.

– Бен Хассан сделал все это, чтобы сломать его. Он расправился с вашим отцом, с братьями. Теперь добрался до Пола. Пол – последний из четверки, которая загубила его карьеру. И он отомстил за себя.

– Но при этом он остается человеком, который страдает от ожирения, он влачит унылое существование. Он лишился возможности воплотить в жизнь свою сокровенную мечту – стать великим художником. Местью разве это исправишь?

Я допила вино. Фаиза глянула на часы.

– У меня больше нет желания беседовать, – заявила она. – И вообще, скоро у меня занятие. Его мне тоже не хочется проводить, но это моя работа. А моя работа, пусть незначительная и ничтожная, придает какой-никакой смысл моему существованию. Поэтому я прошу тебя уйти.

– У меня последний вопрос…

– Какой?

– У вас сложилось впечатление, что Пол подумывает о самоубийстве?

– Или последует моему совету и покончит с собой? Дело было так… Я сказала ему, что он разрушил мою жизнь, что он разрушил жизнь дочери, что он разрушил жизнь Бен Хассана. Потом я сказала, что мне известно про то, как он обманом заставил тебя поверить, будто хочет, чтобы ты родила ему ребенка. Тут у него вообще голову снесло.

– И что он сказал?

– «Я все испортил». Потом я велела ему уйти. Он расплакался, умолял простить его. А я сказала, что вышвыриваю его, как он когда-то вышвырнул меня из своей жизни.

– Значит, вы тоже ему отомстили. Это что-нибудь изменило?

Фаиза закурила очередную сигарету.

– Ничего не изменило. Совсем ничего.

Она прошла к выходу и распахнула дверь.

– Уходи.

– Мне жаль, что вы так озлобленны.

– А ты нет?

Я ушла.

Послеполуденный зной стал еще более пугающе нестерпимым. Я во все глаза высматривала такси. Мой мозг вращался, как барабаны игрового автомата, и не находил решений. Точно я знала одно: мне необходимо срочно отыскать Пола и хотя бы успокоить его страхи, сообщив, что он ничего не должен Бен Хассану.

Остался ли у Пола его экземпляр договора о займе? Можно ли найти в Касабланке адвоката, который расторг бы соглашение и привлек Бен Хассана к суду за мошенничество, а также убедил власти наказать его за незаконное присвоение чужих денег?

Что за бред?! Если у Бен Хассана, как сказала Фанза, есть связи на самом верху, в лучшем случае можно было надеяться лишь на то, что он оставит нас в покое, когда я увезу Пола домой.

Проехавшее мимо такси затормозило чуть поодаль, когда водитель заметил мои неистовые взмахи. Через пять минут я уже снова была в отеле. Пока мы ехали, я внимательно смотрела по сторонам в надежде увидеть Пола. Когда я вошла, Ясмина вытаращила глаза:

– Почему вы не с месье Полом?

– С Полом?! Вы нашли его?

– Он вернулся в отель.

– Что?!

– Он вернулся. Может, минуты три-четыре назад. Просил передать вам вот это.

Она вручила мне конверт, на котором характерным почерком Пола была выведена буква «Р».

– Вы не могли не увидеть его, когда подъехали на такси.

– Будь он у гостиницы, я бы его увидела.

– Но он вышел буквально минуту назад. Может, и того меньше. Отправился на автовокзал. Чемодана при нем не было, но он сказал, что едет на юг. Вы не могли разминуться.

– Да вот разминулись. – Я была на грани отчаяния. – Он пешком пошел?

Ясмина кивнула.

Я развернулась. Такси, что довезло меня до гостиницы, уже уехало.

– Как туда добраться? – вскричала я.

– Тут пешком пять минут ходу. Выйдите на главную улицу, поверните налево и идите прямо, пока не увидите вокзал. Он напротив автозаправки Q8. Только поспешите – автобус, на который он собрался сесть, думаю, отойдет очень скоро.

С конвертом в руке я помчалась по лабиринту улочек, выскочила на авеню Мухаммеда V и понеслась по ней, не замечая испепеляющей жары и горячего асфальта, обжигавшего мои ступни через подошвы сандалий. Я была уверена, что вот-вот увижу впереди рослую фигуру Пола, его длинные седые волосы, колыхающиеся в такт его пружинящей походке. Так быстро я сроду не бегала. Неожиданно глаза застлал туман, и сквозь пелену я увидела впереди вокзал и стоявший там автобус. Я мчалась, рассекая раскаленный воздух, до того плотный, до того вязкий. Меня мотало из стороны в сторону. О боже, нет… вон он садится в автобус.

– Стой, подожди! – закричала я.

Нет, не может быть. Дверь закрылась, автобус тронулся с места. Я видела, что люди в находившихся рядом кафе, услышав мои крики, стали махать водителю, требуя, чтобы тот остановился. Но автобус уже выехал с вокзала и катил по центральной магистрали Уарзазата. До вокзала я добежала через полминуты после отхода автобуса. Ноги подо мной подкосились, и я рухнула на землю. На мгновение отключилась. Ко мне подскочили какие-то люди. Двое мужчин помогли мне дойти до столика ближайшего кафе. Один из них ринулся внутрь, второй нагнул мою голову так, чтобы я держала ее между коленями. Первый мужчина вернулся к столику с мокрой салфеткой, которой он обмотал мою шею, потом помог мне выпрямиться. Мое лицо мгновенно покрылось испариной. Мне дали бутылку холодной воды, я осушила ее в считаные секунды.

Эти двое все спрашивали, как мое самочувствие, нужна ли мне помощь, почему я бежала как угорелая.

Конверт все еще был у меня в левой руке. Я попросила еще воды и вскрыла письмо. Мне с трудом удавалось сосредоточить взгляд, но я все же сумела прочитать строчки, наспех написанные Полом:

Я выдохся, исчерпал себя. Дошел до последней черты. Не ищи меня. Дай мне сделать то, что я должен сделать.

Я очень виноват перед тобой. И не заслуживаю прощения.

Поэтому я исчезаю. Навсегда.

Ты – любовь всей моей жизни. Я понял это только теперь.

Прощай.

П.

Подняв голову от письма, я посмотрела на лица людей, сгрудившихся вокруг меня. Было видно, что они крайне обеспокоены моим душевным и физическим состоянием.

– Куда отправился тот автобус? – спросила я.

– В Тату.

– Что такое Тата?

– Город к югу отсюда в шести часах езды.

Закрыв глаза, я мгновенно приняла решение.

– Когда следующий автобус в Тату?