Мы заночевали на окраине небольшой деревушки, которая, по словам Аатифа, находилась в получасе езды от Таты. Это селение, глухое местечко в стороне от разбитой проселочной дороги, что ответвлялась от шоссе, по которому мы ехали, называлось Сиди-Бутазарт. Оно лежало на пути к первой деревне, в которой Аатиф намеревался остановиться завтра утром. Я не хотела располагаться на ночлег близ Таты, и Аатиф предложил разбить лагерь здесь.

– Я знаю один тихий уголок, где нас никто не увидит, – сказал он.

Этот тихий уголок оказался клочком пахотной земли, на котором стояло одно-единственное хилое дерево. Неподалеку паслись несколько коров и коз. Как и прежде, Аатиф постарался убедить меня, что во время нашего совместного путешествия он намерен вести себя исключительно корректно: взяв две постельные скатки, он разложил их по обе стороны от машины. Каждая представляла собой тонкий хлопчатобумажный матрас с двумя легкими простынями и сеткой, которую он посоветовал мне надеть на лицо, когда я лягу спать, на тот случай, если песчаные мошки проснутся рано. В оазисе, где я недолго жила, днем от песчаных мошек спасу не было. На ночь они куда-то исчезали, но с восходом солнца снова вылетали на охоту. Именно поэтому, объяснил Аатиф, здесь важно спать ложиться рано и вставать перед самым рассветом.

– Будильник здесь не нужен, – добавил он. – Вместо него москиты.

Свет угасал. Аатиф перешел на свою сторону, расположился на своей постели, очевидно лицом к Мекке, пал ниц, стоя на коленях и касаясь лбом матраса, несколько минут провел в вечерних молитвах. Помолившись, открыл багажник джипа и достал из него пенополистироловый ящик, из которого вытащил маленькую газовую плитку, кастрюлю, две тарелки и две вилки, и приготовил простой ужин, состоящий из хлеба с кускусом, в который он добавил морковь. За ужином – мы ели на моей стороне – я попросила его рассказать о себе. И Аатиф поведал мне, что родом он из селения под названием М’хамид, которое находится в четырех-пяти часах езды отсюда. Оно стояло в конце мощеной дороги, которая брала начало от Уарзазата, пролегала через довольно крупный берберский город Загору и оканчивалась в его деревне. Дальше простиралась Сахара. Аатиф считал себя бербером, и к правительству в Рабате у него было двойственное отношение.

– Я с уважением отношусь к полиции, – сказал он, – к чиновникам, которые следят за порядком в нашей области. Но стараюсь не иметь с ними дела, не допускать, чтобы они меня контролировали. И таких, как я, много. Это одна из причин, по которой я согласился доставить вас в Марракеш. Если вы скрываетесь от них…

– Вы думаете, что я причинила зло своему мужу.

– Причинили или нет – меня это не касается.

– Клянусь, я не сделала ничего плохого.

– Что ж, я вам верю.

– Но вы также должны понимать…

И я на одном дыхании поведала ему свою историю. В подробности не вдавалась, не назвала причину исчезновения Пола – сказала только, что он меня предал и я об этом узнала. Я также объяснила, что инспектор полиции Муфад из Эс-Сувейры задался целью сфабриковать на меня дело. Рассказала про друга моего мужа из Касабланки, который обманул Пола. И про то, что произошло в Тате и после.

Аатиф слушал молча. Когда я закончила свою повесть, он прикурил очередную сигарету от окурка.

– Тот полицейский из Эс-Сувейры… я знаю людей, пострадавших от таких, как он. Они решают для себя, что ты виновен. Загоняют тебя в угол – подтасовывают доказательства и все остальное, добиваясь, чтобы тебя осудили. Это не берберы.

Затем я объяснила свой план: продам кольца в Марракеше, доберусь до Касабланки, дам денег этому сомнительному типу, выдавшему себя за друга моего мужа, чтобы он сделал мне фальшивый паспорт и вывез меня из страны.

– Я хочу быть откровенна с вами. Не хочу ничего скрывать. Хочу, чтобы вы знали, какому риску себя подвергаете.

– Перед отъездом в оазис я видел ваше лицо по телевизору, – сказал Аатиф. – Поэтому, когда Идир сообщил, что это вас я должен доставить в Марракеш… – Он ненадолго умолк. Едва заметная улыбка скользнула по его губам. – Теперь я знаю, что мы должны перехитрить того инспектора полиции. Что ж, игра есть игра, n'est-ce pas?

Ночное небо завораживало. В оазисе меня почти всегда укладывали спать на закате. Здесь я впервые увидела все великолепие ночного небесного пейзажа. Ночь в пустыне изумительно ясная. Небо усеяно звездами. Как будто от него исходит божественное сияние. У себя на родине, даже в сельской местности, в каких-то десяти милях от Буффало, в идеально ясную ночь не увидишь и тридцати процентов того, что сверкало и мерцало здесь. Словно я открыла для себя доселе неведомый элемент Вселенной. Отец всегда говорил, что, глядя на звезды, особенно остро ощущаешь свою ничтожность. Но сейчас – в свете недавних событий – лучистый блеск необъятного неба заряжал меня энергией. Я смотрела на звезды – и понимала: в сравнении с космосом все сущее ничтожно, значит, все, что составляет нашу сущность, приобретает первостепенное значение. И действительно, что еще у нас есть, кроме наших жизней, наших судеб?

– Небо потрясающее, – поделилась я своими впечатлениями с Аатифом.

– Да, красивое, – согласился он, но без особого восторга в голосе.

– Жаль, что я не верю в Небеса, в некое вечное блаженство. Я подумала об этом, когда увидела, как вы молитесь.

– В вечное блаженство верить необходимо. Особенно если жизнь тяжелая.

– Вера – дело сложное.

Аатиф поразмыслил с минуту.

– Нет, верить просто. И хорошо.

– У вас есть дети?

Заметив, что он напрягся, я извинилась за бестактность.

Аатиф снова закурил. Сделав несколько длинных затяжек, он спросил, не хочу ли я чаю, сообщив, что Майка снабдила его сбором трав для отвара на несколько дней, для того самого отвара, который меня регулярно усыплял. Это была хорошая новость, ибо я переживала, что не смогу спать под небом пустыни.

– Не отказалась бы.

Аатиф налил в кастрюлю воду из большого пластикового контейнера, что стоял в багажнике, и поставил ее на плитку кипятиться. Зная, что снотворное быстро подействует, я сказала Аатифу, что хочу переодеться в ночную сорочку перед тем, как выпить отвар. Он встал и удалился на некоторое расстояние. Я достала свою сумку и быстро переоделась, затем отбежала строго в противоположную сторону от Аатифа, задрала сорочку и оросила пески. Странно так долго обходиться, думала я, без всего того, что я принимала как должное – например, без туалета, Интернета или хотя бы телефона. Еще более странно, что я к этому привыкла, – а что делать?

Выпив кружку чая, я пожелала Аатифу спокойной ночи, залезла под простыни, надела на голову сетку и устремила взгляд на сияющее небо. Прямо перед тем, как меня сморил сон, я глянула на своего спутника. Стоя на середине пролегавшей рядом грунтовой дороги, он курил сигарету и тоже смотрел в необъятную лучезарную неведомую ширь. Я заметила, что Аатиф отер глаза. Он что, плачет?

Но потом волшебные свойства чая оказали свое воздействие, и мир на время исчез.

Аатиф был прав. Песчаные мошки, вылетавшие на охоту с первыми проблесками рассвета, пробуждали ото сна быстрее всякого будильника. Наверно, штук десять этих вредных тварей танцевали на сетке, накрывавшей мое лицо. Небо светлело.

Аатиф был уже на ногах, заваривал чай. Он несмело махнул мне рукой в знак приветствия.

– Хорошо спали? – спросила я.

– Нормально.

– Куда мы сегодня?

– Вернемся на большую дорогу. Заедем в несколько селений. Вам лучше укутаться. Возможно, нам встретятся блокпосты.

И я снова надела наряд восточной женщины. К тому времени, когда мы тронулись в путь, я уже обливалась потом.

– Первая остановка – Тиссинт. Ехать примерно час, – сказал Аатиф.

Мы поехали к шоссе. Сегодня утром солнце, казалось, жарило еще более немилосердно. Когда я опустила защитный козырек, чтобы солнечный свет слепил не так сильно, Аатиф достал из бардачка темные очки в красной пластиковой оправе:

– Вот, наденьте.

Я поблагодарила его, но, когда сняла паранджу, чтобы надеть очки, он зашипел:

– Немедленно закройте лицо!

Я посмотрела вперед. Мы доехали до поворота. Прямо перед нами находился блокпост с полицейским автомобилем, перегородившим дорогу так, что мимо могла проехать только одна машина. К счастью, мы двигались за большим грузовиком, но я заметила, что один из полицейских посмотрел в нашу сторону как раз в тот момент, когда я укрылась под паранджой. Увидел ли он меня? Если увидел, значит, это начало конца?

Полицейские со всей строгостью досматривали грузовик: велели водителю предъявить документы, открыть кузов, показать все, что там есть.

– Если вам зададут вопрос, не отвечайте, – шепнул Аатиф.

– А если потребуют, чтобы я сняла паранджу?

– Молчите.

Грузовик пропустили, и мы подъехали к блокпосту. На стекле полицейского автомобиля с одной из сторон заднего сиденья было прилеплено объявление с моей фотографией и текстом на арабском и французском языках. Французская надпись перевода не требовала:

Personne disparue – Recherchée par la police.

Аатиф тоже увидел объявление и крепче стиснул руль. Молодой полицейский – на вид не больше двадцати двух лет, – просунув голову в окно, потребовал предъявить удостоверения личности. Аатиф держал их под рукой. Тем временем полицейский постарше открыл багажник и стал ворошить аккуратно уложенные коврики и кружевные изделия. Молодой офицер, проявляя неусыпную бдительность, стал расспрашивать о чем-то Аатифа, потребовал документы на машину, которые Аатиф ему вручил, потом повторил вопросы своего коллеги относительно товара в багажнике. Аатиф отвечал со всей учтивостью. Но, когда молодой полицейский вспылил, он тоже чуть повысил голос. Затем офицер постарше бочком подошел к моему окну и обратился ко мне по-арабски. Страх пронизывал каждую клеточку моего существа. Слава богу, полицейский не мог видеть, что я взмокла от пота. Как и наказывал Аатиф, я смотрела прямо перед собой, на дорогу, и не отвечала. Офицер, раздражаясь, просунул руку в окно и тронул меня за плечо. Я повернулась к нему, но по-прежнему хранила молчание. Аатиф начал что-то сердито говорить ему. Не знаю, что уж он ему сказал, но полицейский оставил меня в покое. А Аатиф все говорил и говорил, сопровождая свою речь жестикуляцией: махнул в сторону багажника, постучал себя в грудь, показал на меня. Молодой офицер переглянулся со своим коллегой постарше, потом они оба с нашими документами отошли к своей машине. Я обратила взгляд на Аатифа. Он не смотрел на меня и, вцепившись в руль, силился сохранять самообладание. Глянул на полицейский автомобиль, на объявление с моим фото и закрыл глаза, явно сожалея, что я сижу в его машине. Мне хотелось что-нибудь сказать, но я понимала, что должна держать рот на замке. Казалось, мы ждали целую вечность, пока полицейский постарше зачитал данные наших документов по рации (выдаст ли централизованная система проверки, что женщина, под именем которой я путешествую, на самом деле умерла?) и вернулся к нам.

Но, вместо того чтобы приказать мне выйти из машины и открыть лицо, он отдал оба удостоверения Аатифу и махнул рукой: проезжайте.

Аатиф буркнул «спасибо», завел мотор, и мы поехали.

Спустя пять минут блокпост остался далеко позади, мы катили по пустой дороге.

– Я задыхаюсь, – произнесла я, поворачиваясь к Аатифу. – Мне нужно снять эти одежды.

Аатиф промолчал, но я чувствовала, что он недоволен. Сняв паранджу, в зеркале заднего обзора я увидела свое отражение: волосы мокрые, лицо красное, в глазах застыл ужас. Аатиф дал мне бутылку с водой.

– Допейте, – сказал он. – Вам нужно. В следующем селении мы пополним запасы воды.

– Простите.

– За что? Вы выполнили мои указания. Полиция… эти просто оказались очень упертыми. Когда офицер спросил про вас, я объяснил, что вы душевнобольная и его не поймете. Он потребовал доказательств. Я сказал, чтобы он снял с вас паранджу и допросил, только потом пусть пеняет на себя. Вот тогда-то он и пошел на попятную. Но вы видели: у них листовки. Блокпосты на дорогах – обычное дело, но сейчас их слишком много. Вас ищет полиция, по центральным дорогам ехать опасно. До Тазенахта блокпостов больше не будет, а все селения, где я забираю товар, находятся на этой дороге. Завтра, когда поедем назад, поищем другой путь.

– Повезло нам с документами вашей сестры.

– Мы похоронили ее всего две недели назад. Наверно, ее смерть еще не зарегистрировали в компьютерной системе Рабата.

– Но ведь это ужасно. Нельзя было вам так скоро приниматься за работу.

– Я должен работать. У сестры остались двое детей. Их отец служит в армии. Его часть стоит в Западной Сахаре, возле Мавритании. Денег он присылает мало. За детьми смотрит мама, но она вдова и старая уже. Так что я должен работать.

– Послушайте, сейчас мы чуть не попались. Я не хочу, чтобы у вас из-за меня возникли неприятности и вы потеряли средства к существованию…

– Я обещал доставить вас в Марракеш. И я вас туда доставлю.

Через десять минут мы въехали в селение Тиссинт. Ряд низеньких домишек, пыльных, облепленных мухами; мясная лавка с окровавленными тушами; несколько кафе; слесарная мастерская; всюду шатающиеся без дела молодые парни; вонь разлагающихся нечистот на испепеляющей жаре. Клиенткой Аатифа оказалась крупная энергичная женщина, которая жила в крошечном домике с односкатной крышей на окраине селения. Она стала настойчиво предлагать нам выпить чаю. Я слышала, как Аатиф что-то объясняет ей насчет меня, очевидно ссылаясь на мое психическое нездоровье. Робко улыбаясь мне, она помогла ему загрузить в машину изысканно украшенные бархатные покрывала на кровать и чехлы на подушки. Перед самым нашим отъездом она схватила правую руку Аатифа в обе свои, о чем-то умоляя его.

Когда мы снова тронулись в путь, направляясь к следующему пункту назначения, я поинтересовалась у него, о чем она его так страстно просила.

– Она сказала, что ее муж болен. У них двое детей. Поскольку он лежит в больнице – и долго не проживет, – они полностью зависят от выручки за ее изделия, которые я продаю знакомому торговцу в Марракеше.

– Вам приходится с ним торговаться ради своих клиентов?

– Конечно. Он – бизнесмен и стремится купить товар как можно дешевле.

– Значит, вы ведете торг в их интересах?

– И в своих тоже. Я получаю тридцать пять процентов от сделки. Чем дороже я продам товар клиентов, тем больше получу сам.

– И сколько эта женщина попросила выручить за свои изделия?

– Она сказала, что ей нужно полторы тысячи дирхамов. А значит, я должен продать ее изделия чуть больше чем за две тысячи дирхамов. Это не так-то просто. Торговец говорит, что сейчас спрос на рынке низкий. Не так много туристов, как раньше, хоть в Марокко и относительно спокойно. Но я все равно стараюсь выторговать для них как можно больше.

– Вы можете жить на свой заработок?

Аатиф, казалось, несколько опешил от столь прямолинейного вопроса, но ответил:

– Хватает на то, чтобы содержать себя. Чтобы содержать семью…

– У вас есть семья?

– Только еще одна сестра, она живет в Загоре. Школьная учительница. Из всех нас только у нее одной нормальное образование. Муж ее тоже учитель, у них двое детей. Так что я – дядя.

– Но своих детей и жены у вас нет?

– Пока нет. Но я встретил женщину, которая мне очень нравится. Ее зовут Хафеза. Она чуть моложе меня. Ей двадцать восемь. Она – швея. Очень хорошая, и у нее доброе сердце. Она тоже мечтает иметь много детей, как и я. Она из моего селения, и я, соответственно, знаю ее семью. Я также знаю, что ее руки просили несколько мужчин, но она очень разборчива. Равно как и, увы, ее отец. Он заявил мне, что не выдаст за меня Хафезу, хоть она и хочет стать моей женой, пока я не куплю дом.

– Он требует, чтобы вы сразу купили целый дом?

– Не сразу… но он хочет, чтобы я – как это говорится? – внес задаток.

– Первый взнос?

– Точно.

– И сколько это?

– Я нашел небольшой домик. Четыре комнаты. Скромный, но достаточно просторный. Цена… сто тысяч дирхамов. За последний год я скопил тысяч десять, может быть. Но в банке говорят, что выдадут мне ссуду под сорок тысяч.

– И отец Хафезы не идет на уступки?

– Пока я не смогу переехать в тот дом, женой моей она не станет.

– Да, жесткие условия.

– Жаль, что не получается зарабатывать быстрее. По возвращении в деревню я ремонтирую велосипеды – это мое второе ремесло. Но это приносит, может, триста – четыреста дирхамов в месяц.

Сорок тысяч дирхамов. Чуть меньше пяти тысяч долларов. Значит, сам дом стоит примерно двенадцать тысяч четыреста долларов. Меньше, чем самый обычный автомобиль в Америке. Сумма, ставшая камнем преткновения между Аатифом и его мечтой о жене, о собственной семье.

– Вы никогда не были женаты? – спросила я.

Он покачал головой.

– Странно.

– Почему?

– Вы – очень хороший, порядочный человек. Таких не много.

Аатиф смутился, но в то же время чувствовалось, что он горд собой – трогательная реакция.

– Не надо так говорить.

– Почему?

– Зазнаюсь, – ответил он, широко улыбаясь.

Аатиф закурил. Улыбка быстро угасла на его лице.

– Десять лет назад, – стал рассказывать он, – я сделал предложение одной женщине из моего селения, Амине. Она ответила согласием. Потом однажды из Уарзазата приехал один человек. Пекарь по имени Абдул. Владелец трех пекарен. Он познакомился с Аминой. А через неделю вернулся, встретился с ее отцом и попросил у него ее руки. Конечно, отец дал согласие. Потому что у него были деньги, а у меня – нет.

– Теперь я понимаю, почему вам так важно найти сорок тысяч дирхамов.

– Я никогда не скоплю таких денег. Ее отец дал мне год сроку.

– А банк отказывается ссудить вам больше?

– Один мой кузен работает в банке Загоры. Только поэтому мне согласились выдать ссуду. Но я так мало зарабатываю…

По выражению лица Аатифа я поняла, что он хотел бы поскорее сменить тему, что он вообще редко с кем обсуждал эти свои проблемы… тем более с женщиной.

Мы остановились в селении под названием Мелимма, где пожилая женщина загрузила в джип несколько десятков белых льняных скатертей и салфеток. Мне там впервые за многие недели посчастливилось сходить в нормальный туалет, со смывом. Потом мы заехали в Фум-Згуид и Алугум – крошечные деревеньки с глиняными домами, несколькими местными лавками, парочкой кафе и множеством мужчин, молодых и старых, без дела слоняющихся по улицам. В каждом селении Аатифа встречали тепло и радушно. Было ясно, что женщины, чьи изделия он доставляет на рынок, доверяют ему как честному посреднику. И у всех интерес вызывала путешествующая с ним женщина в парандже, которой требовалось много воды. На каждой остановке я просила Аатифа купить нам еще пару литров, поскольку, укутанная в паранджу, я сильно потела, отчего у меня начиналось обезвоживание. Аатиф ловко отделывался отговорками, объясняя мое присутствие, и добавлял, что я от рождения немая и умственно отсталая.

К тому времени, когда мы покинули Алугум по занесенной песком проселочной дороге, которая лишь местами имела асфальтовое покрытие, день клонился к вечеру, и я уже больше не могла находиться в плену строгого мусульманского одеяния.

– Наверно, теперь уже можно ненадолго снять паранджу?

Аатиф задумался.

– К ночи доберемся до Тазенакхта. Это – город, а не деревня. Я знаю там одно местечко, где можно заночевать. Разве что до того времени… По этой дороге мало кто ездит, она ведь грунтовая. Полиция редко выставляет здесь блокпосты. Так что, если нужно переодеться…

Он остановил машину и отошел в сторону, дымя сигаретой. Я выпросталась из паранджи и джеллабы и натянула на себя холщовые брюки с рубашкой, на которых остались пятна пота со вчерашнего дня. После заточения, в котором мне приходилось жить, я почувствовала себя вольной птицей.

Когда мы поехали дальше, Аатиф вдруг произнес:

– У вас нет детей. Вы сами так решили?

Собравшись с мыслями, я объяснила свои проблемы с первым мужем и со вторым. Я была уверена, что Аатиф сочтет меня бракованным товаром, раз уж двое мужчин не захотели иметь от меня детей. Но его замечание меня удивило и обезоружило.

– Значит, вам не повезло с мужчинами.

– Или, может, я выбирала мужчин…

– …которые вас не достойны.

Я собралась было поблагодарить его за столь лестный отзыв, как вдруг мы оба услышали рев приближающегося сзади мотоцикла. Аатиф мгновенно напрягся. Я тоже.

– Притормозите, – шикнула я, думая, что успею выпрыгнуть из машины и спрятаться за ней, дожидаясь, пока мотоцикл проедет мимо.

– Поздно, – прошипел он в ответ.

Мотоцикл уже поравнялся с нашим джипом, идя на обгон. На нем ехали парень и девушка – обоим за двадцать, оба в джинсах и джинсовых рубашках, оба европейцы. Девушка улыбнулась нам, проезжая мимо, но, увидев меня, пихнула парня, сидевшего за рулем, и что-то сказала ему настойчивым тоном.

– Прибавьте газу, – велела я Аатифу.

Поздно. Мотоцикл остановился прямо перед нами, парень с девушкой слезли с него, сняли свои шлемы. Оба на вид были спортивного телосложения, состоятельные. Они замахали нам, чтобы мы остановились. Аатиф посмотрел на меня, взглядом спрашивая, что делать.

– Я разберусь с ними, – сказала я.

Аатиф остановился. Я выбралась из машины. Парень с девушкой подошли ко мне.

– Parlez-vous français? – спросил парень. Судя по выговору, он был француз.

Я кивнула.

– С вами все в порядке? – спросила девушка.

– Да, вполне. А что?

– Вы та самая американка, которую все ищут?

– Повсюду расклеены ваши фотографии. Мы их видели.

Нужно было что-то решать. Если я стану отрицать, это вызовет подозрения или…

– Да, я та самая американка. А этот человек везет меня в ближайшее отделение полиции. Мы скоро прибудем туда, и все поймут, что со мной все в порядке.

– А что случилось?

– Долгая история.

– Мы могли бы поехать с вами.

– Вы очень любезны, но в этом нет необходимости.

Я видела, что они смотрят на Аатифа, оценивают его: опасен ли он, удерживает ли меня помимо моей воли?

– Мне будет спокойнее, если мы проводим вас до Тазенакхта, – сказал парень.

– Спасибо за столь великодушное предложение. Но уверяю вас, от этого человека мне опасность не грозит. Напротив, он не раз спасал меня.

Парень с девушкой переглянулись. Я чувствовала, что у них вызывает сомнение мое психическое состояние, тем более что я старалась не выказывать нервозности, и это бросалось в глаза.

– Если хотите, я могу поговорить с вашим водителем, – вызвался парень.

Пора было положить конец этим нелепым препирательствам.

– Я крайне признательна вам за доброту. Но…

– Вы согласны встретиться с нами в полиции Тазенакхта?

Черт бы побрал этих добрых самаритян. И я тоже хороша: черт меня дернул снять паранджу. Нужно что-то быстро придумать.

– Давайте так. Кажется, на центральной улице там есть кафе. Скажем, встретимся там через час? И вы сами убедитесь, что со мной все в порядке.

– Нужно ехать за ними, – шепнула девушка своему спутнику, явно не предназначая свои слова для моих ушей.

– А мне через полчаса нужно позвонить в Париж. Давай заедем в полицию, сообщим, что видели ее по пути в Тазенакхт, и дальше пусть сами разбираются…

– Конечно же сообщите, – сказала я. – Только я ведь и сама к ним приду, как только мы приедем в город…

Парень с девушкой снова переглянулись и опять посмотрели на Аатифа.

– Ладно, – наконец согласился парень. – До встречи в Тазенакхте.

– В кафе на главной улице, – напомнила я, надеясь, что таковое там есть. – Выпьем пива.

Парень глянул на часы. У него явно был запланирован звонок. Вынужденные покинуть меня, они вернулись к своему мотоциклу и умчались в направлении горизонта.

Только они скрылись из виду, я бегом кинулась к машине. Аатиф понял, что переговоры с французами прошли не очень гладко.

– Уезжаем с этой дороги, – сказала я. – Немедленно.