Когда Джейми проснулся, было еще темно. Лунный свет, как вода, просачивался между ставнями и разливался в комнате бледными белыми лужицами вокруг темных и бросающих тени предметов: кровати, маленького стола, его сапог. Под меховым покрывалом, на край которого тоже падал лунный свет, Ева, как кошка, свернулась комочком, спиной к нему, касаясь ступнями его бедер. Волосы ее спутались после столь бурного соития, и он принялся нежно причесывать их пальцами.

– У тебя это очень хорошо получается, – через некоторое время раздался ее сонный голос. – Чувствуется богатая практика.

– Да, ты права, – невинно согласился Джейми, поддразнивая ее.

Она перевернулась на спину и шутливо возмутилась:

– Ах так? Я намерена положить этому конец. Теперь ты будешь практиковаться только на мне.

– Вся моя жизнь была практикой ради тебя, Ева. – Он нагнулся и поцеловал ее, а затем снова занялся ее волосами. – Они требуют огромного внимания, все эти узлы.

– Перестань их дергать, – проворчала она, – тогда, возможно, скорее удастся распутать.

Он засмеялся и тыльной стороной ладони погладил ее по щеке.

– Джейми…

– Нет. – Он знал, что ей хочется о многом спросить, но пока не был готов отвечать. – Не сейчас.

– Да, ты прав, – кивнула она. – Это все потом.

– Я просто хочу, чтобы ты… знала.

Чтобы кто-нибудь знал, чтобы прошлое не было прошлым, а будущее принадлежало не только ему. Так он думал, но сейчас ему было достаточно обнимать Еву, ощущая под своей мозолистой ладонью ее нежную кожу. И это само по себе заслуживало внимания, потому что до сего момента он никогда не предавался подобным нежностям.

– Да, узнаю все досконально и совершенно незаметно, – пообещала она.

Он поверх покрывала провел рукой вниз по ее животу и бедрам и обратно, и она покрылась мурашками от прикосновения мягкого меха.

– Мы лучше поговорим о других вещах, не секретных.

– Или о политике.

– Или о том, что было.

– Или о том, что будет.

– Пожалуй, нам стоит поговорить об одежде.

Он улыбнулся, скользя взглядом по ее разрумянившемуся лицу.

– Расскажи о своем домике с красной крышей у реки, Ева.

Его раскатистый голос был низким, колдовские глаза смотрели на нее не мигая, темные тени на скульптурном лице были не такими резкими, как складки вокруг чувственного рта, и Ева почувствовала, что внутри у нее зарождается что-то теплое и светлое. Она посмотрела на него с загадочной улыбкой, будто собираясь с мыслями.

– А-а, понимаю, я уже заинтересовала тебя. Дай подумать… Я готовила бы нам ужин в маленьком домике с красной крышей. Перед домиком непременно имелся бы небольшой садик, где обязательно росли бы турнепс и лук-порей. Каждый раз я готовила бы что-нибудь необыкновенное, а ты держался бы за живот, потому что все ел и ел и никак не мог остановиться.

Она слегка приподняла брови, надеясь услышать возражения, но он, приподнявшись на локте, покачал головой.

– Я почти ощущаю вкус этих восхитительных блюд. Но почему турнепс?

Она повернулась к нему и рассмеялась, отчего нежные завитки черных волос запрыгали, как пружинки.

– Он очень хорош, особенно с хлебом и яйцами.

– Турнепс? Это выдумки, Ева. Наверняка ты мечтала о чем-то другом.

– Турнепс, – повторила она твердо. – Человек грезит о том, чего никогда не знал, но чего хочет, разве это не так?

– Так. – Он пристально смотрел на нее. – Ты никогда не выращивала турнепс.

– И лук-порей тоже. И не держала ни овец, ни цыплят. И не имела дома у реки.

– Значит, ты мечтаешь обо всем этом.

Она улыбнулась и ласково погладила его по затылку.

– Я знала, что ты поймешь.

Опираясь на локоть, он подался вперед и поцеловал ее в теплую щеку, а потом опустился ниже, к влажной шее. Она запрокинула голову, чтобы ему было удобнее, и каждый продолжил свое занятие: она – рассказывать, а он – целовать.

– Потом, – перешла она на шепот, – когда на небе начали бы появляться звезды, а в маленьком очаге горел огонь, мы сидели бы на берегу реки, ты пил бы эль, а я – вино…

Она остановилась, потому что нарисованная картина никак не подходила для графа, которому есть чем заниматься, у него куча важных дел. Почему он ими не занимался – это еще предстоит прояснить, и она, конечно же, непременно сделает это. Но в любом случае наличие маленького домика на берегу реки и простое вино никак не запятнают его репутацию.

– Ты возьмешь меня с собой?

Она опустила взгляд к меховому покрывалу, а потом отвернулась.

Темные глаза в ожидании смотрели на нее, а рука лежала на животе, будто все теперь зависело от ее ответа.

– Если ты возьмешь меня в свою мечту, я обязательно приду к твоему маленькому домику.

Еву охватила жаркая волна, в пальцы рук и ног будто вонзились тысячи раскаленных иголок. Внутри у нее словно разгорался свет и, поднимаясь оттуда, набирал силу и уничтожал холодную темноту в сердце.

И это сияние было таким ярким, что мешало ясно видеть, и на Джейми она смотрела сквозь дрожащую пелену.

– Придешь?

– Да, если захочешь.

Он почувствовал ее слезы и прерывистое дыхание. О, он погубил ее! Все ее прежние клятвы: никакие слезы, никакая любовь – ничто не имеет значения – были смыты как песок.

Заглядывая в глаза, он нежно коснулся ее подбородка.

– С тобой я способен делать добро.

Ева ощутила легкий трепет от его слов.

– О да, мы вместе можем творить добрые дела.

Джейми улыбнулся и провел пальцем по влажному следу у нее на щеке.

– Но, конечно, ты должен знать, что домик далеко отсюда и страшно нуждается в ремонте. Он почти в таком же плачевном состоянии, как та хижина, которую ты видел. Очевидно, жить в таких – моя судьба.

– Тогда мы отправимся восстанавливать его, – улыбнулся Джейми.

– Да, восстанавливать. – Она убрала непослушные пряди с его лица и заправила за ухо.

– И будем пить вино, – добавил он низким голосом.

– Да.

– И любоваться закатом.

– Да.

– Ты будешь готовить мне ужин. – Он наклонился к ней и с невероятной нежностью коснулся губ.

– О да, – выдохнула она.

– А еще я займусь ремонтом красной крыши.

– Непременно. – У нее хлынули слезы.

Джейми приподнял ее подбородок и заглянул в глаза, хотя она и пыталась их спрятать.

– И мы будем выращивать турнепс, лук-порей и множество всяких других овощей. Из-за перспективы провести остаток дней на грядках ты и плачешь?

Ева рассмеялась его шутке, сразу забыв, отчего плакала, хотя слезы все еще текли по щекам, а также по его рукам, по его губам, покрывавшим ее лицо поцелуями.

– Теперь ты под моей защитой, – тихо прозвучали его слова.

– Я согласна. Но, Джейми, ты должен понять, что, хоть мне и приятно знать, насколько серьезно ты заботишься о моей безопасности, я не из тех, кто ценит чрезмерную опеку: предпочитаю сама решать, когда мне действительно нужна охрана. Так, когда я купаюсь в реке, мне совсем не нужны соглядатаи, зато, если покажется выдра, охрана была бы весьма желательна.

– А-а, выдра. Я запомню.

– И когда мне угрожают кинжалом, я тоже предпочла бы иметь защиту.

– Кто бы сомневался.

– К тому же было бы очень неплохо давать мне поспать по утрам: представь, всю ночь не уснешь с маленькими детьми, а утром – из-за петухов да кур.

Он несколько секунд смотрел в потолок.

– Но как же без них? Яиц-то не будет?

Она обхватила его лицо изящными ладошками и заглянула в глаза.

– Но, Джейми, ты не можешь, где-то меня оставив, уйти и считать, что я в безопасности. Во-первых, я убегу. Во-вторых, последую за тобой. В-третьих, я слишком долго сама заботилась о себе и принимала решения, и мне не нравится, когда за меня это делает кто-то другой. Понимаешь?

Он положил руки поверх ее ладоней и поцеловал каждый пальчик.

– Я понимаю.

– Возможно, это оскорбительно для тебя и неприемлемо, однако прошу смириться.

– Ради тебя согласен. А теперь мои условия.

Она просияла, так как до этого не понимала, что они обсуждают условия, и, зажав руки между колен, ободряюще кивнула.

– Я полностью готова.

– Первое, – обхватив ладонью ее лицо, так, как перед этим делала она, и с тем же выражением лица начал Джейми. – Ты будешь делиться со мной своими мыслями, и ни дня без этого.

Она изобразила тяжелый вздох, а он улыбнулся.

– Это для меня будет непросто, но я согласна.

– Твое тело – мое тело.

– Какое приятное условие!

– Отныне твоя любовь и все твои желания принадлежат мне.

– Так было всегда, с того мгновения, как ты обнаружил меня в переулке.

– В первый же момент я понял: ты моя. – Он провел губами по ее губам. – Всю жизнь я ждал тебя.

Она улыбнулась.

– Я знаю.

Что-то в нем будто оттаяло, и, наклонившись к самому уху, он прошептал:

– А теперь самое главное: я собирался убить короля.

Наступила оглушительная тишина, улыбка исчезла с ее лица, и Джейми понял, что до нее дошел смысл его слов.

– Ты слышала, как Чанс сказала это тогда, на переправе.

Ева устроилась поудобнее, чтобы смотреть прямо на него.

– Да, слышала.

Он коротко кивнул. Зачем он вообще что-то сказал? Почему он откровенен сейчас?

Потому что Джейми хотел этого двадцать лет.

Всю жизнь он считал себя бесплодной пустыней и только сейчас понял, что он цветущий оазис. И еще он страдал: страдал от стыда за то, что убежал, когда убивали отца, страдал из-за желания вернуться домой. Даже если возможность предоставлялась, он всегда умудрялся убедить Иоанна послать в Эверут кого-нибудь другого. Когда судебные сессии призывали людей короля на север, когда народные беспорядки требовали применения силы, когда королевские подданные отправились захватить его пустующее поместье, Джейми всегда оставался в стороне, всегда упорно и не заботясь о последствиях старался держаться подальше.

Они были его позором, те два проступка; один занял не больше секунды, а другой растянулся на всю жизнь: сбежать, когда убивали отца, и никогда больше не возвращаться домой.

Но теперь все изменилось, теперь у него есть Ева, которая должна знать правду. Он обязан позволить ей увидеть черную как уголь пустоту, что у него внутри, а потом пусть решает.

– По его приказу был убит мой отец, я намерен убить его.

Ева ответила не сразу:

– Я понимаю: с жаждой мести трудно совладать.

– Многие годы это было главной моей целью. Мне было наплевать на данные обещания, я хотел отмщения. А больше всего я мечтал увидеть глаза Иоанна в тот момент, когда он поймет, кто я на самом деле. Я хотел быть тем, кто вонзит в него кинжал.

– Да, конечно, и это понятно, – кивнула Ева, словно он сказал что-то обыденное, вроде того, что начал копать колодец, и Джейми было уже не остановить.

– Но когда пришли убивать моего отца, я сбежал: увидел, как отец упал на колени, и сбежал.

Да, это была его жгучая рана, открытая и незаживающая. Ему пришлось стиснуть губы, чтобы сдержать вздох.

– Да. – Ева медленно, задумчиво кивнула. – Я могу это понять. Это самое разумное, что можно было сделать.

Джейми почувствовал, как по затылку прокатилась гудящая волна и все тело наполнилось гулом, а перед глазами засверкали маленькие белые вспышки. Неужели кровать под ними качается? Его локоть дрожал, и кровать, казалось, несло по волнам.

– Именно так поступил бы любой, оказавшись в заведомо проигрышной ситуации: ты был ребенком, а они – взрослые, вооруженные люди. Рискну предположить, что твой отец хотел бы, чтобы ты поступил именно так.

У него и сейчас все еще звучал в голове голос отца, уже упавшего: «Беги!»

– Значит, Джейми, ты поэтому так безрассуден? Рай боится, что ты специально лезешь на рожон и подвергаешь себя опасности. Но ведь ты больше не будешь так делать, верно? – Она обхватила ладонями его лицо и притянула совсем близко к своему. – Мне бы очень хотелось, чтобы ты оставался со мной. Мы поедем на мою реку и будем выращивать овощи.

Рука, на которую он опирался, все еще слегка дрожала, кровать будто плыла, но он сумел выдавить слабую улыбку.

– Мне хотелось бы кое-что показать тебе. – Поцеловав его, она села.

– Хорошо, – устало усмехнулся он и опустился на кровать.

– Ты, наверное, говорил с Ангусом, и он, наверное, рассказал тебе, что я сделала на его столе? – спросила Ева, откидывая покрывало.

– Да и да, – рассмеялся Джейми. – Думаю, ты снова обратила его в христианство. И это была очень трудная задача, потому что Ангус вот уже много лет несет наказание.

– Он страдает, вот и все. – Натянув через голову светлую сорочку, она выпрямилась и встала с кровати. – Но он очень сердит на тебя, и в этом я, конечно, его поддержала.

Джейми почувствовал, как от ее слов просветлело в голове, а губы уже готовы растянуться в улыбке, веселой и озорной.

– Конечно.

– Мы не в восторге от рыцарей – ни он, ни я.

– Кто бы сомневался.

– Но я очень люблю рисовать. – Она улыбнулась ему и пошла к жаровне. – А еще я очень любила твою мать.

– Правда? – Внезапно он ощутил в груди тяжесть и боль, как будто туда ударили раскаленным железным кулаком.

«Сердце, – подумал он мрачно. – Вот что значит иметь сердце».

Она вела его к гибели, уничтожала без остатка.

– Я никогда не видела мать Ангуса, но он тем не менее сказал, что рисунок вызвал у него приятные воспоминания. А с твоей доброй матерью, Джейми, я прожила много лет, и мне хотелось бы нарисовать ее для тебя.

– Буду рад. – Он не узнал свой охрипший голос.

Чувствуя себя пьяным, он сел и прислонился к спинке кровати, и свет луны упал на его голые ноги, дрожащие мышцы. У него было такое ощущение, словно сквозь него прошла молния: боли не было, но голова кружилась.

– Думаю, Ангус не рассердится, если узнает, что я взяла с собой немного этих красок, – пробормотала Ева, выбирая на стене место получше. – Ведь по большей части это просто угли из жаровни.

Перемещаясь вдоль стены, Ева рассказывала о его матери и всяких мелочах, которыми они занимались в те годы, когда она жила в Эверуте, и о том, как графиня тосковала по Джейми и каждый вечер поднималась на крепостную стену, мечтая, чтобы ее сын вернулся домой, и веря, когда все остальные не верили, что он жив. Вспоминая эти разрывающие душу подробности, Ева пальцами и ладонями, быстро ставшими черно-красно-синими, рисовала на стене портрет его матери – для него.

Закончив, она отступила, с улыбкой повернулась лицом к нему и, вытянув руку, указала на стену, как будто в течение последнего получаса он не следил за каждым движением ее восхитительного, грациозного тела. Он был потрясен, ему казалось, будто дует невероятно свежий ветерок.

– Это она, Джейми?

Он чувствовал себя так, словно взбежал вверх по склону горы или, напротив, скатился вниз; он чувствовал себя горой, вырастающей из мрака его прошлой жизни.

– Это она, – едва сумел он хрипло выдавить и встал с постели.

Его дрожащее тело снова наполнялось силой. Комната становилась меньше, а он – больше, выше. В три шага преодолев разделявшее их расстояние, он привлек Еву, и она положила разноцветные руки ему на плечи.

– Двадцать лет я посвятил одной цели, Ева. – Он положил руку ей на затылок. – Но теперь ты моя жизнь. Ты ветер, вода и воздух, и ты…

Он резко замолчал, потому что у этой фразы не было конца: на перечисление всего, чем стала для него Ева, понадобились бы годы, – поэтому он не стал больше ничего говорить, а просто поцеловал ее.

Они стояли в лунном свете, положив руки друг другу на бедра, и долго, невероятно нежно и неторопливо целовались.

– Значит, ты не привяжешь меня к дереву и не оставишь там умирать? – пробормотала Ева, когда он переключил внимание на ее шею, и положила руки на плечи.

Он замер и поднял к ней лицо.

– Но я же не привязал.

– Да, это правда. Однако все равно с твоей стороны это было не по-рыцарски.

Снова нагнувшись к ее шее, он двигался вниз, выписывая круги языком и чуть покусывая чувствительную кожу, пока не ощутил, как ее трепещущее тело сильнее прижимается к нему.

– Я не оставлю тебя – до конца дней своих, – глухо прозвучали его слова.

– Но… – Она задохнулась, когда он прикусил ей мочку уха сильнее, чем ожидалось. – А как насчет привязать?

– Ты хочешь, чтобы я это сделал? – Он оторвался от нее и поднял голову.

И если Джейми всегда был сама опасность, то сейчас, когда его потемневшие синие глаза в упор смотрели на нее, а мозолистые ладони накрывали грудь, угроза в этом замечании почти не поддавалась описанию.

Он наклонился ближе к ее уху.

– Сделать, Ева? – Несмотря на то что его вкрадчивый голос убеждал ее расслабиться, руки посылали в кровь восхитительные импульсы нестерпимого жара. Он нежно обхватил ладонями ее за ребра и легко, как пушинку, поднял над головой. – Так что, Ева? – От его соблазняющего и вместе с тем обещающего тона кружилась голова. – Я сделаю все, что ты пожелаешь.

В ее теле уже вспыхнул огонь, и она, что-то пробормотав в ответ – не имея понятия, что именно, – осознала, что прижата к стене, а его пальцы, сомкнувшись вокруг обоих запястий, подняли ее руки вверх.

– Вот видишь? – У нее перехватило дыхание. – Я знала: в конце концов ты будешь со мной рыцарем.

– Это не конец, Ева! – прорычал он. – И я вовсе не рыцарь. Быстро в постель!

Ева рассмеялась и, сделав вид, что намерена сопротивляться, уперлась ему в грудь кончиками пальцев, а он, будто сдаваясь, позволил ей это.

– Но, возможно, это я еще не покончила с тобой, – послышалось ее мурлыканье. – Возможно, это ты лишишься рассудка.

И он позволил ей толкнуть его вниз на скамейку.

На протяжении двадцати лет жизнь Джейми состояла из ярости, целеустремленности и холодного, точного расчета. Он никогда не отвлекался, никогда не изменял своей цели. Высшей точкой проявления его эмоций было посмеяться над какой-нибудь шуткой Рая, и не существовало ничего более серьезного, ничего, что открывало бы кипящие глубины стыда и боли.

Так было до Евы. Она стала тем лучом, что сумел пронзить темноту его жизни, зародившись в таверне, когда ее губы скользнули по его губам и заставили забыться.

А сейчас он позволил ей толкнуть его.

Джейми опустился на скамейку, чувствуя, как в нем пульсируют желание и боль, а Ева встала перед ним на колени, накинув на плечи меховое покрывало, ниспадавшее на пол. Мягкая уютная темнота окружала ее светлую кожу, темные спутанные волосы и гибкое – боже правый, какое соблазнительное! – тело. Он уже предвкушал, потому что знал, как оно будет изгибаться. Она вся словно светилась в лунном свете, падавшем в комнату.

– Ева, – предупредил он мрачно, догадываясь о ее намерениях.

– Джейми, – шепнула она в ответ и, взяв его руку, прижала к своей щеке. Не в силах устоять, он погрузил пальцы в глубину темной густой гривы, цепляясь грубой кожей за шелк волос. – Посмотрим, что я могу сделать тебе, хорошо?

Она уже это сделала – коснулась его больного места, содрала нечувствительную кожу, под которой он скрывался долгие годы, которая была такой толстой и непроницаемой, что походила на кольчугу. Только Ева смогла проникнуть под нее.

– Сегодня ночью ты для меня уже сделала все, что могла, – отозвался Джейми, сжимая в руке ее волосы и освобождая ее от сорочки.

Ее губы изогнулись в улыбке.

Он взял ее пальцами за подбородок, намереваясь потянуть повыше и поцеловать, но она одной рукой прижала его спиной к стене, а другой обхватила его пульсирующее естество.

Джейми резко втянул воздух, почувствовав ее теплое дыхание у себя в паху и затем легкое прикосновение горячего языка к самому кончику его возбужденного естества.

Прислонившись к стене, он откинул с ее спины меховое покрывало и хрипло приказал:

– Прогнись!

У нее вырвался отрывистый вздох, и она с готовностью подчинилась. Прижавшись затылком к стене и продолжая сжимать ее волосы в руке, он бесстрастно рассматривал ее, хотя внутри весь горел, а плоть его пульсировала и требовала облегчения – внутри ее.

Крепкое тело Евы состояло из углублений и выступов: вогнутость на талии, выпуклости на бедрах, впадина на спине, округлые холмы ягодиц. Он чуть потянул ее за волосы, рассыпавшиеся по его бедрам, будто приглашал к действию, она медленно лизнула его бархатистую головку.

– Что мне делать теперь? – прошептала она, обдав его плоть горячим дыханием.

– Все, что хочешь…

Ева провела нежным язычком по всей длине его фаллоса, отчего из груди Джейми вырвался хрип, а бедра взметнулись вверх. Склонив голову набок, она подалась вперед и, сомкнув губы вокруг толстого бархатного кончика, втянула его в себя. Ответом ей был стон сродни рычанию, и Ева захватила его глубже и сильнее надавила языком.

Он схватился за край скамейки, борясь с почти непреодолимым желанием толкнуть ее голову вниз, на себя, оторвать бедра от скамейки и проникнуть в нее глубже. Затем он почувствовал, как к губам присоединились ее пальцы: сомкнувшись вокруг основания и крепко сжавшись.

По Джейми прокатывалась неистовая, обжигающая дрожь. Темноволосая голова Евы поднималась и опускалась, его жезл страсти двигался между ее покрасневшими влажными губами в скользком, мягком тепле, а тонкие пальцы поглаживали его, чуть сжимая. У него закружилась голова, и он едва сдержался. С трудом контролируя себя, он взял ее рукой за подбородок и, когда она подняла взгляд к нему, глухо приказал:

– Вверх.

Она вытащила фаллос изо рта, и прохладный воздух показался почти ударом. По лицу ее блуждала улыбка, медлительная и обольщающая, когда она выдохнула:

– Нет.

Снова наклонившись, Ева втянула его глубже, а он, вместо того чтобы потребовать прекратить, сел так, чтобы ласкать ее, чувствуя, как кружится голова и стучит в висках кровь. Выпустив ее волосы, он положил руки ей на ребра и повел вниз, к бедрам, держа большие пальцы на спине, а остальными поглаживая живот. Ее тело вздрогнуло, и она, не выпуская его возбужденную плоть изо рта, придвинулась на коленях ближе. Он сполз со скамейки на колени, а она, следуя за ним, опустилась на четвереньки, вскинув бедра, и он мог поглаживать ее, пока она ласкала его ртом. На этот раз он провел руками вниз по нежному изгибу спины и пальцами нежно потрогал складку между ягодицами. Она всхлипнула – он почувствовал это по дрожанию ее губ, – затем испустила низкий стон и принялась действовать еще энергичнее.

Он скользнул пальцами к ее сокровенному местечку и просунул их глубоко внутрь.

Ева запрокинула голову, издав животный вопль, так что его плоть оказалась на свободе. Этот напряженный, глухой крик возбуждения едва не заставил Джейми пролиться, но почувствовав, что горячие губы Евы снова ищут его фаллос, он опустил руку и направил его к ней в рот.

Приближаясь к освобождению и чувствуя головокружение, он вскинул бедра, а она громко, со всхлипами задышала и усилила движения, задевая его зубами и с каждым разом втягивая все глубже.

Положив ладонь ей на спину, он слегка надавил, заставляя прогнуться еще больше, и она, всхлипывая, откинулась назад и подняла бедра, приглашая его проникнуть глубже. Он продвинул палец дальше, затем добавил второй, а другие два скользили в ее складках, то приближаясь, то отступая от холмика сладострастия. И тогда он наконец-то занялся им, то поглаживая, то надавливая быстрыми ритмичными движениями, – тело Евы сжалось, она испустила протяжный прерывистый крик и, дрожа и мотая головой, опустилась еще ниже, подняв бедра и не выпуская его плоть изо рта. От возбуждения у него стучало в висках, он с трудом соображал, но вел ее дальше. Наконец ее бедра пришли в бесконтрольное движение, рот открылся в неистовом вопле, ее колени ослабли, и она рухнула на меховое покрывало, оставив глубоко в себе его пальцы, и, рыдая, выкрикивала имя Джейми и умоляла его не останавливаться.

– Давай же, Ева! – приказал хрипло он.

Она прерывисто всхлипнула и начала двигаться в безумном ритме, дыхание сбилось, перемежаемое быстрыми короткими вздохами, и он, почувствовав, как все внутри у нее затрепетало, понял, что Ева испытала экстаз – тело ее обмякло, плоть сжимала его пальцы и пульсировала.

Он подхватил ее на руки и отнес в постель, чувствуя страсть, которую излучает ее изящное тело и шелковые темные волосы, и на этот раз овладел ею стремительно и напористо, а потом почти сразу же и сам достиг освобождения, сопровождавшегося горячими, мощными спазмами. Он опирался на локти, и их тела раз за разом соединялись вместе неконтролируемыми, исступленными толчками, а она сквозь рыдания выкрикивала его имя.

Через некоторое время все успокоилось, но он не отпустил ее, поглаживая по спине и нежно целуя, пока не почувствовал, что ею овладел сон, благословенный сон, и тогда, повернув ее на бок, прижал к себе спиной, обнял и зарылся лицом в волосы, пока и сам не уснул.

Когда луна поднялась высоко в небе, Ева лежала в постели, глядя в потолок и ощущая, как рука Джейми обнимает ее, и в первый раз за всю свою жизнь поняла, что значит чувствовать себя в безопасности, защищенной.

И это наполняло ее радостной надеждой.

Значит, существовала возможность выпутаться из этой паутины неприятностей. Прикосновение к сердцу Джейми изменило ее, а его прикосновение к ее сердцу сделало все другим. Это казалось поразительным, однако было абсолютной правдой. Их отношения не сводились к одной только страсти, хотя и начинались с сильнейшего желания. Глубоко внутри каждого существовала ярко светящаяся нить, которая связывала их с того момента, когда они впервые увидели друг друга. Прежде она, возможно, не верила этому, потому что всю свою жизнь мечтала о Джейми, но теперь он здесь.

Но во всем этом блеске было одно темное пятно, и как бы она ни сторонилась его, ни поворачивалась к нему спиной, ни смотрела в другую сторону, оно оставалось там, в центре ее сознания.

Джейми думал, что она, как и он, сирота, но на самом деле это было не так: ее родители не умерли, все обстояло гораздо хуже.

– Что-то не так, – проворчал король.

Брайан де Лайл, в отсутствие Джейми его главный военачальник и правая рука, оторвал взгляд от бумаг, которые читал. Его направили в Виндзор, но верховой посыльный нашел его и окольным путем привез сюда, в этот маленький лагерь в лесу на расстоянии дня пути от Эверута. Он был крайне удивлен, узнав, что король на севере и направился в Эверут тайно – и неожиданно.

Но ведь Иоанн славился своими сумасбродными и внезапными переездами с места на место – и своей паранойей, и своей неспособностью терпеть малейшее несогласие кого-то из приближенных.

И, несомненно, именно из-за этого среди его знатных приближенных было так много несогласных.

– Милорд? – Брайан положил перед королем бумаги, но тот не соизволил даже взглянуть на них.

Чиновник казначейства посмотрел, но поспешил сесть, когда Иоанн поднялся со своего места.

– Что-то случилось. Что-то нехорошее. – Он повернулся, так что приподнялся подол его мантии, и, снова сев, вперил взгляд в Брайана.

– Милорд? – вопросительно поднял брови тот.

– Эверут и Эндшир слишком долго пустуют, что доставляет мне головную боль. – В этом не было ничего нового. – Я собираюсь раз и навсегда сделать так, чтобы они перестали быть тяжким бременем.

– Каким образом, милорд?

Иоанн подвинул бумаги к нему, без всякого интереса взглянув на них.

– Я предоставлю права на них тому, кто предложит самую высокую цену.

Брайан был поражен решением короля продать имения исчезнувших наследников.

– Эверут слишком долго был занозой у меня в боку: на нем проклятие, – вот почему я никогда не пытался кому-то его передать, – коротко пояснил король.

Только Брайану была известна истинная причина нежелания Иоанна заселить Эверут после десяти лет отсутствия наследника – страх. Если могущественный наследник Эверута был не там, а где-то в другом месте и скрывался… Короче говоря, король боялся.

Кроме того, конечно, если бы король отобрал еще одно имение у еще одной знатной семьи, это было бы еще одним гвоздем, забитым в крышку его гроба, и еще одним серебряным покрытием для его политического саркофага.

Но в итоге Иоанн не заселил Эверут из-за страха: страха, что отсутствующий наследник где-то скрывается ради определенной цели; страха перед тем, что тот предпримет, когда узнает, что король отобрал у него принадлежавшее ему по праву рождения.

Возможно, наследник обнаружит, что Иоанн добрался до тех сказочных сокровищ в тайниках, и приведет к краху королевство.

– Как вы думаете, Лайл, сколько верности короне можно купить за Эверут?

– Очень много, милорд, – медленно ответил он, понимая важность этой новости.

Обширные владения, принадлежавшие графу Эверуту, необозримое поместье барона Эндшира, протянувшееся вдоль восточных границ, – как часто такие огромные богатства появлялись на аукционном помосте?

Раз в жизни.

Бог свидетель, Брайан де Лайл мог бы сам принять участие в торгах.

– Представьте мне сведения об этих отобранных людях. – Иоанн на одном дыхании произнес несколько имен и коротко кивнул: – Держите все в секрете. Никто ничего не должен знать, пока дело не закончено. А потом они, все как один, узнают – и мятежники, и Лангтон, и французский король. Страна, графство за графством, подчинится нам, и не будет необходимости вообще ни в какой хартии.