Глава первая

Мне снится, будто я снова маленькая девочка и впервые в жизни еду с визитом в Мерлин-корт. Впрочем… не совсем так. Моя взрослая ипостась словно бы со стороны, из зрительного зала, наблюдает, как десятилетнюю Элли везут в этом чуде техники ее детства — такси — по деревне Читтертон-Феллс. Дома и лавки, окутанные сумерками, будто сошли с рождественской открытки. Вон осыпавшаяся римская арка, а дальше — кривоватый полумесяц дороги, вьющейся вдоль обрыва над морем.

На девочке Элли синий в золотую полоску школьный блейзер, на панаме красуется значок с выгравированным девизом школы при монастыре святой Роберты: "Жизнь — это борьба". Косы перевязаны бантами размером с гигантских мотыльков, а лицо лучится улыбкой.

Небось, думаете, она выглядит милой малюткой? Миль пардон, но дело в том, что душка Элли невероятна толста. Такой уж уродилась бедняжка. И не было тому никакого оправдания. Ее родители всю жизнь прожили худыми. Тетушки, дядюшки, кузены и кузины — все до единого были весьма респектабельных габаритов. В генеалогическом древе значился лишь один тучный предок — некий Аугустус Уэнтворт Грантэм, 1784–1863, отправленный в ссылку после того, как расшнуровал свой корсет прямо во время полкового ужина. И больше ни единого пятна на семейной репутации — покуда не взвесили меня, новорожденную малютку Жизель Саймонс. Жизель! Я так понимаю, мои родители выбрали это имечко как некий талисман от сглаза. Мое первое слово было "шоколад".

Вглядываясь сквозь пелену сна, я вспоминаю, сколько денег отвалила, поддавшись на шантаж своей омерзительно стройной кузины Ванессы, — лишь бы заполучить проклятые снимочки малолетней Элли в разных видах. Короткие рукавчики, носочки и… шорты. Уничтожение этих улик стало жизненной необходимостью, когда в двадцать восемь лет я села на диету.

Моя жизнь разделена на две части, не имеющие ничего общего. Прежде я вела тихое, ничем не примечательное существование старой девы, страдающей ожирением, и моим самым верным другом был холодильник. Унылыми вечерами я спешила к нему на свидания, вожделея бутерброды с маслом, эклеры и прочую снедь. Но в один прекрасный день в моем почтовом ящике обнаружилось приглашение на семейное сборище в усадьбу Мерлин-корт. И вот тут-то я поняла, что не могу предстать перед любящими родственниками одинокой тетей-тушей. Худеть было поздно, а потому оставался один-единственный выход — обзавестись фальшивым женихом. Звонок в соответствующее агентство под призывным названием "Сопровождение на ваш вкус" — и уже через день под моими дверями топтался красавец-брюнет с изумрудными глазами и отвратительным характером. Как вам такой поворот судьбы? А дальше была изнуряющая борьба с килограммами, из которой я вышла победительницей…

Засим последовали дни и недели спокойной радости, когда я пребывала в уверенности, что навсегда поборола предыдущую версию самой себя. Однако время от времени жирная малютка Элли подкрадывалась ко мне сзади, хлопала по плечу и радостно восклицала: "А я все еще здесь!"

Такси вписывается в поворот дороги, и девочка Элли опускает окошко, чтобы понюхать окрестности. Не слишком высовывайся, детка. Обрыв такой крутой… Такси добирается до вершины холма. Здесь стоит церковь святого Ансельма, стены которой цветом напоминают пемзу. Тусклый диск луны освещает унылое братство надгробных камней и деревьев, ветви которых переплетены, будто руки, судорожно сцепленные в страхе перед злом этого мира.

Девочка Элли улыбается — сразу ясно, она никогда раньше не вдыхала аромат моря, не пробовала его соленый вкус, напоминающий средство против похмелья, не слышала, как пенистые волны набрасываются на скалы, не видела взмывающих ввысь чаек. Какой блаженный оптимизм! Какая трогательная наивность! Малютка стремительно высовывается из окошка, раскинув руки в стороны, желая объять это мгновение. Но все в порядке, не волнуйтесь! Она не упадет. Поскольку не протиснется в окошко такси.

Такси плавно въезжает в покосившиеся металлические ворота, продвигается по заросшей сорняком аллее. Поглядите-ка… вон старый каштан раскинул над лужайкой свою густую крону, сквозь которую пробивается лунный свет… а вон сторожка привратника — сложенный из неотесанных камней домик. Такси сбрасывает скорость. И тут неожиданно в поле зрения возникает родовое поместье — Мерлин-корт. У Элли перехватывает дыхание. Все именно так, как описывала мамочка. И все же Элли не готова к такому зрелищу — замок, будто сошедший со страниц сказок братьев Гримм, и при полном комплекте прибамбасов: ров, заросшие плющом стены, башенки, напоминающие ведьмины колпаки, а главное — опускная решетка надо рвом.

Поистине волшебное место. О, только мне-то известно то, чего не ведает наивная малышка Элли. В стенах замка царствует злой колдун, великий дядюшка Мерлин. Вижу будто наяву, как он причмокивает беззубым ртом и потирает костлявые руки, предвкушая появление своей маленькой гостьи. До чего ж опрометчиво со стороны родителей — отправить дочурку к морю на растерзание родственника, между тем как сами отплыли в Америку, на поиски славы и богатства.

Такси совершает последний поворот, и, пока я задаюсь вопросом, скоро ли кончится этот сон, девочка Элли выгружается из машины. Мелькают жирные ножки, сползшие к лодыжкам гольфы. Меня так и подмывает подтянуть ей эти самые гольфы, расправить бантики, предостеречь ее. Но она уже устремляется к мостику через ров. Любопытно, провалится ли он под ее слоновьими шажками? В ушах моих погребальным звоном раздаются бессмертные слова тетушки Астрид: "Элли, детка, не может же Господь всех наделить красотой, изяществом и обаянием". Ясное дело, не может. После того как Господь столь щедро наделил всеми этими благами обожаемую тетушкину доченьку Ванессу, он слегка поиздержался. "Но, Элли, всегда есть смысл приложить усилия, дабы выделиться чем-то помимо собственной серости и заурядности".

"Спасибо, милая тетушка". Пускай девочку Элли неохотно принимали в школьные игры, зато ради коробочки мармелада она бы с риском для жизни излазила все Альпы.

Осторожно! Элли едва не срывается в ров. Возле одного из бесчисленных окон обнадеживающе дернулась занавеска — и тут же опустилась. О нет… Девочка Элли забыла чемодан в такси, уже растворившемся во мраке прошлого. Но разве ее улыбка погасла? Что вы! Ее внимание сосредоточено на уродливой горгулье возле массивной двери: а-а, это же звонок! Дерни за веревочку — желто-зеленые глазки на отвратительной каменной морде выкатываются, и в глубине дома слышится дребезжанье.

И тишина.

Пухлые кулачки девочки Элли молотят по двери.

— Дядюшка Мерлин! Это я, Элли! Мама с папой сказали, мы с вами поладим. Они не верят, что вы с приветом! А мне полезно будет пожить на свежем воздухе, проветриться. Ваша жизнь приобретет новый смысл, когда вы поможете мне стать худой и красивой, потому что лишите меня вторых блюд… нет, пардон, десерта.

Тишина.

— Знаете, дядюшка, стою я тут у вас на пороге и думаю: не потому ли мама с папой решили, будто я достаточно взрослая для самостоятельных путешествий, что сами просто-напросто испугались?

Ответом ей было лишь насмешливое перешептывание ветра с листвой деревьев.

— Дядя Мерлин, вы там случайно не бегаете по дому с пылесосом, а? Клянусь своими рождественскими подарками, что не стану ничего говорить о мерзости запустения вашего дома! Честное слово, я совсем не против, если вы моетесь раз в год, а не раз в день!

Тишина.

— Дядя Мерлин, может, вам интересно узнать: я собираюсь стать дизайнером, когда вырасту. В наши дни засушенные цветы вовсе не обязательно выглядят мертвыми, а еще я знаю — прочла в книжке "Самая злобная девчонка в классе", — как выводить трудные пятна. Даже крови. И без утомительного застирывания.

Еще более глухая тишина. Не пора ли мне проснуться? Но глаза мои упорно не открываются.

— Дядя Мерлин, может, я не вовремя? Может, мне…

Внезапно дверь замка распахивается. Невидимая сила увлекает спотыкающуюся Элли в зловещий, напоминающий пещеру холл с каменным полом. С высокого потолка рваными знаменами свисает паутина. С отсырелых стен ухмыляются изъеденные молью лисьи морды. Мертвые цветы, стоящие в погребальных урнах, отдают гниением. В этом доме только грязь выглядит живой.

— Дядя Мерлин, ну пожалуйста! Хватит играть в прятки. Обещаю не визжать, если вы превратились в жуткого урода. Честное слово, оборотни, по-моему, очень даже симпатичные. Впрочем, можете надеть мешок на голову, если вам так уютнее. Ну и дела! Ах вот вы где, гадкий дядюшка?!

С мозгами у крошки Элли, прямо скажем, не густо. Она обращается не к дядюшке Мерлину, а к ржавым доспехам, стоящим возле стены. Приподняв забрало, кричит в пустоту. Ку-ку! — а там никого. Но не надо отчаиваться: у нашего железного рыцаря есть брат-близнец, стоящий по стойке «смирно» в двух шагах. Черт побери! И там никого!

— Дядя Мерлин, предупреждаю — я сейчас рассержусь! — Она лезет в карман куртки за подружкой, которая никогда не подведет, — плиткой шоколада. Сделав паузу и подкрепившись, продолжает осмотр. Сует нос в просветы лестничных перил, находит кучку мусора, открывает двери, которые никуда не ведут.

Время бежит. Я пытаюсь проникнуть в сон.

— Послушай меня, Элли, — пробую я урезонить разошедшуюся толстуху. — Тебе вовсе незачем встречаться с дядюшкой Мерлином. Я могу рассказать тебе, как все на самом деле было в тот день. Электричества нет и в помине, ледяная ванна, все вокруг заплесневело — в том числе и продукты. И это неотступное ощущение, будто что-то упорно мешает этому дому обрести покой. Но я все же поняла, что дядюшка Мерлин — отнюдь не плод воспаленного воображения.

Внимает ли моим призывам толстощекая девочка, пока бродит кругами, шумно сопя? Кажется, смелости в ней поубавилось.

— Послушай, мне очень жаль, но без толку звать мамочку. — Я умолкаю, не в силах произнести, что мама погибла, свалившись с лестницы над железнодорожными путями, когда мне было семнадцать лет. — Дядюшка Мерлин был одиноким стариком — запертым, образно выражаясь, в шкафу, кишащем скелетами. Его любимым развлечением было наводить страх на родню, угрожая завещать все свое имущество публичному дому.

Стоило стараться! Разговариваю-то я сама с собой. Девочка Элли исчезла. Спряталась.

— А ну-ка вернись! — впадаю я в гнев. — Мне что, целый день валяться в постели и пытаться тебя вразумить? У меня, между прочим, тоже есть дела. А еще, дорогая, ты уж извини, но я чертовски разочарована тем, что ты даже не поинтересовалась, как все сложилось в дальнейшем. Хочешь верь, хочешь нет, но Мерлин-корт — теперь мой дом. Задействовав свой недюжинный дизайнерский талант, я вернула ему былой блеск. Видишь ли, дядюшка Мерлин в последнюю минуту передумал и оставил бордель ни с чем. Поместье и свое состояние он завещал мне и некоему джентльмену по имени Бентли Т. Хаскелл. Тому самому платному кавалеру, которого я наняла, чтобы поразить своих родственников. С гордостью спешу тебе сообщить, что он стал моим мужем.

Мне почудилось или ушки девочки Элли впрямь вылезли на макушку?

— Удивилась, да? Думала, наверное, я так и не обзаведусь мужем? И умру толстухой? И поверь, Бен — это тебе не заурядный, рядовой муженек — из тех, что кузина Ванесса приложит к телу, а потом пожертвует Армии Спасения. Бен — это олицетворение всех мыслимых мужских достоинств: неописуемо красивый, элегантный, галантный и преданный. И вдобавок при деле. Если хочешь знать, он сейчас спит после трудового дня — Бен заправляет в своем ресторанчике «Абигайль». Если б не спал, я бы тебя познакомила.

Тишина.

Лисьи физиономии по-прежнему ухмыляются со стен, но другой физиономии я что-то не наблюдаю.

— Будь любезна, посмотри на меня! — Мой голос разносится по холлу, по всему дому… — Хорошенько посмотри! Неужто не видишь, каких я добилась успехов? Причем, милочка, заметь — практически без твоей помощи. Я теперь худая! Восхитительно тощая! Между прочим, Бен — один из лучших кулинаров в мире. Обучался в Париже! Тем более удивительно — что он создал новую меня! Мой милый совратил и сократил меня! Шоколад я теперь презираю. Слово «сливки» для меня — непотребное ругательство. Что меня нынче действительно возбуждает, так это сырые овощи и жидкий бульон.

Я чувствую себя несколько глупо, но не смущаться же парочки вытаращившихся доспехов!

— Элли, детка, ты где? Отзовись! — От собственных воплей у меня кружится голова. Комнаты Мерлин-корта, прошлого и нынешнего, сливаются в бесформенное и бесцветное пятно.

— Почему ты не отвечаешь? — Мой голос доносится словно издалека. — Слушай, как можно быть такой эгоисткой? Думаешь, я стала бы тащиться в такую даль, искать тебя, если бы могла обратиться к кому-нибудь еще? Неужели не понимаешь, что только ты можешь подсказать мне… напомнить… что такое — быть ребенком?..

А знать это мне необходимо. Я жду ребенка.

 

Глава вторая

Я, миссис Бентли Т. Хаскелл, проживающая в Мерлин-корте, Читтертон-Феллс, отошедший от дел художник по интерьерам, гордая хозяйка одаренного кота по имени Тобиас, не испытываю ни малейшего предчувствия надвигающейся опасности. В это субботнее июньское утро я возлежу средь бордового и серебристо-серого убранства супружеской спальни. Солнечные лучи проникают сквозь зарешеченные окна, причудливо преломляясь и усиливая торжественно-загадочный блеск мебели красного дерева.

Я неспешно беру с прикроватной тумбочки ручное зеркальце. Тьфу! Ах ты, мерзкое стекло, если не избавишься от своей паршивой честности, полетишь в окно! Неужто надо напоминать, что мои чудные щечки похожи на пенорезину? Или о том, что я пренебрегаю мудрым предостережением тетушки Астрид: от избытка слез тускнеет цвет глаз? К счастью, у меня длинные волосы. Я искусно обрамляю ими лицо. Золотистые фазанчики на обоях в жизни не слышали слова «перелет». И они не единственные, кто окажется совершенно не подготовлен к тому, что ждет впереди…

* * *

— Бен, милый…

— Что, солнышко? — отзывается мой красивый и преданный супруг.

— Сегодня ночью мне приснился такой странный сон. Будто я снова маленькая Элли и впервые заявилась в Мерлин-корт. Я ведь тогда и помыслить не могла, что много лет спустя у дядюшки Мерлина возникнет эксцентричная затея собрать все семейство под своей крышей и я найму тебя для маскировки собственной неполноценности. Кажется, будто только вчера ты согласился за скромную плату выступить в роли моего одуревшего от любви жениха, правда?

— И вот результат, мое сокровище! — Бен, некогда мой платный кавалер, а ныне любящий законный супруг, присел на краешек постели и нежно провел по моей щеке длинными тонкими пальцами, способными вызвать приступ необузданной страсти даже у куска бисквита. Прикосновение его было необычайно нежным, а голос звучал необычайно рассеянно. — И кстати о снах, Элли, сегодня с утренней почтой я получил письмо, которое прочел, прежде чем принести тебе поднос с завтраком. Поверь мне, новость эта — поистине сон, ставший явью! — Обольстительно поблескивая сине-зелеными глазами, он похлопал по карману своего черного шелкового халата.

Тускло улыбаясь с подушки, обшитой ноттингемским кружевом, я боролась с желанием рассказать Бену, какой блаженный трепет вызывают во мне его темные кудри. Но мне не хватало сил. Я уже успела постичь, что утренняя тошнота — это именно то, к чему у меня природная склонность и недюжинный талант.

— Так что это за волнующая новость, милый? Неужели электрическая компания пообещала пересмотреть наши счета? — Пальцы мои блуждали по его мужественной груди. — Я боялась, они не поверят мне, что полотенцесушилка завела обыкновение включаться, когда ей заблагорассудится… — Я задумчиво пожевала губами. — Возможно, сыграло свою роль мое замечание о том, что Доркас и Джонас также обратили внимание на выкрутасы треклятой железяки.

Здесь позвольте быстренько внести кое-какие пояснения. Доркас появилась в Мерлин-корте в качестве экономки — вскоре после того, как мы с Беном прибыли сюда согласно завещанию почившего дядюшки. Ярая спортсменка, она куда счастливее с хоккейной клюшкой в руках, нежели с тряпкой для вытирания пыли. Но меня это вполне устраивает. Доркас относится к числу насущных земных благ. Старшая сестра, которой у меня никогда не было. За последние несколько недель она не раз заговаривала о том, что пора, мол, ей перебраться из особняка в коттедж у ворот. Якобы она в восторге от мысли, что будет находиться на несколько сотен ярдов ближе к месту своей новой работы — Доркас нынче подвизается в роли учительницы физкультуры в сельской школе. Ха-ха! Кабы я поверила, что ей вправду захотелось обзавестись собственным уголком, я бы еще могла это понять — но я знаю Доркас Критчли. Великодушие — вот главный ее грех. Вбила себе в голову, будто нам с Беном надо жить самостоятельно. Можно подумать, в этом огромном доме не хватает места, чтобы все наслаждались уединением. А если Доркас переберется в коттедж, она же рискует пропустить первую улыбку малыша… первый шаг. Пришлось мне занять решительную позицию и твердо заявить, что в моем нынешнем состоянии мне не под силу превращать ее спальню в Мерлин-корте в святыню. Вышивание вязью на мемориальной тряпочке "Она покинула нас, но по-прежнему в наших сердцах" заняло бы целую вечность.

Теперь о старике Джонасе. Он тоже живет в доме — занимает отдельные апартаменты над конюшнями, куда и сбегает, стоит кому-нибудь из моих родственников заглянуть к чаю. Тобиас, который считается моим котом, так и норовит свалить вместе с ним. Обычно я нахожу обоих в кресле-качалке за чтением какого-нибудь глубокомысленного опуса, типа романа Стейнбека "О мышах и людях". У Джонаса имеется патентованное средство для повышения настроения: в минуты уныния он планирует в мельчайших деталях убийства тетушки Астрид, тетушки Лулу, дядюшки Мориса и прочих моих родственников. Во всем, что касается цветов, Джонасу нет равных. Его георгины — размером с чайные блюдца и невероятных оттенков. Я говорю себе (а иногда и ему), что он имеет полное право на все свои причуды и странности. Джонасу семьдесят с гаком, и для посторонних он — садовник, бессменно служащий в Мерлин-корте с незапамятных времен. Для нас же Джонас — наш добрый гений.

Впрочем, я отвлеклась.

Бен нетерпеливо поерзал на месте. Поднос с завтраком, который он водрузил на мой живот, накренился и пошатнулся, будто корабль в шторм.

— Элли, я говорю не о счете за электричество и не о сушилке для полотенец. Я пытаюсь рассказать тебе о письме из Америки.

Мои веки тяжелы, будто крышки рояля. Однако в главе первой "Вашей беременности" подчеркивается, что нельзя строить из себя инвалида.

— И от кого оно? — бормочу я.

Какого черта Бен продолжает таскать мне завтрак в постель? Я ведь умоляла его прекратить это баловство. Яйцо-пашот таращится на меня огромным глазом, подернутым катарактой. Несколько глотков чая, которые мне удалось проглотить, болтаются туда-сюда в пустом желудке. Джем? Да я его видеть не могу. Так, а что это так ловко припрятано под чайником? Конверт. Оживившись, я потянулась за ним. Письмо от Примулы Трамвелл — всегда радость. Вместе со своей сестрицей Гиацинтой Примула укрепляет мою веру в то, что зрелый возраст может стать самым интересным периодом в жизни. Эти две ужасно милые старые девы вполне успешно подвизаются на ниве частного сыска. Агентство «Цветы-детективы» пользуется доброй репутацией среди знающей публики.

— Извини, Бен, я не расслышала…

Его черные брови сдвинулись в одну линию.

— У меня пропал голос или ребенок давит на слуховой нерв?

— Ну что ты, еще нет и трех месяцев…

— В таком случае повторяю еще раз и с выражением: мне пишет секретарь Общества Кулинаров.

Я тотчас обратилась в само сочувствие.

— О, это случаем не одна из тех сдвинутых контор, что обещают проследить родословную вашей семьи за символическую плату в тысячу фунтов? Брось письмецо в мусорную корзину, милый! — Я поправила подушку.

— Элли…

— Нет, ты только послушай, Бен, что пишет Примула: "Элли, дорогая, мы с Гиацинтой передаем тебе наши самые наилучшие пожелания. Здесь, в «Кельях», жизнь такая спокойная. Работы у нас, к сожалению, совсем мало. Наш дворецкий — начинавший карьеру, как тебе известно, вором-взломщиком — авторитетно заявляет, что преступления не приносят былых доходов…

— Значит, никто еще не подсыпал старушенциям отравы в нюхательную соль, — фыркнул Бен.

— Неужели обязательно употреблять слово "старушенции"? — тотчас взвилась я, на мгновении забыв о тошноте.

— А почему нет? Это статус, достичь которого хотелось бы большинству из нас. Ведь чтобы реализовать наши мечты, нужно время, а лично я, например, всегда мечтал…

— Дорогой, — замечаю я, — ты будешь очень тронут. Примула вложила в конверт одно старинное семейное средство, идеальное для человека в моем деликатном положении. Говорит, ему отдают предпочтение даже члены королевской фамилии при стрессах. И состоит, заметь, только из натуральных ингредиентов. Бен вымучил улыбку.

— Солнышко, ты любезно подвела нашу беседу вновь к теме Общества Кулинаров. Они, правда, не выкапывают генеалогические деревья, но в конечном итоге являются хранителями истории. — Он достал из конверта письмо и захрустел пергаментной бумагой. — Кулинары — это секретная организация шеф-поваров, преданных благородному делу розыска давно утерянных рецептов, имеющих большое культурное значение.

— Подумать только! — вздохнула я.

— Элли, мы же говорим не об утерянном рецепте пирога с вареньем тетушки Мэдди!

— Надеюсь, что нет! — Я опустила письмо Примулы на обложку "Беременности для начинающих".

Кот Тобиас важно вышел из-за гардероба, я постаралась не встречаться с ним взглядом. Бен поудобнее устроился на моих ногах.

— Только лучшие из лучших принимаются в члены этой организации, да и то лишь после труднейших испытаний.

— Например?

— Дорогая моя, все это держится в строжайшей тайне. Члены общества дают клятву хранить молчание. А для тех, кто не прошел испытаний, распускать язык равносильно профессиональному самоубийству.

— Святые небеса! — Если это проклятое яйцо не прекратит на меня пялиться, придется ткнуть в него вилкой. А может, и нет. В моем мозгу возникло устрашающее видение вытекающей клейкой желтой жижи. — Другими словами, эти твои Кулинары — что-то вроде масонов, только с половниками? Со всякими там тайными рукопожатиями и условными подмигиваниями? Бен нежно погладил мое наивное чело.

— Это те самые люди, которые год назад объявили всему миру — всему думающему миру, Элли, — что они самолично отыскали рецепт порошкового говяжьего супа с овощами, автор которого — не кто иной, как… — Темно-бордовые занавески перестали колыхаться на ветерке, проникавшем через открытое окно; кот Тобиас, увлеченно бегавший за своим хвостом, замер как замороженный. — …Не кто иной, как Леонардо да Винчи! — Бен торжествующе уставился на меня.

— Батюшки! — выдохнула я. — А бедняжку-то списали со счетов, объявив средненьким художником, который по-дилетантски занимался авиацией, анатомией и так далее и тому подобное. — Я едва удержалась, чтобы не спросить, не будет ли этот суп выпущен под маркой "Окорочка Джоконды". Мой любимый супруг был явно очарован этой сектой гурманов. — С чего это Кулинары тебе написали?

Бен поднялся. Кровать тотчас вздыбилась, грозя опрокинуться. Я ухватилась за край, и комната вновь обрела нормальные очертания. Супруг мой стоял перед зеркалом туалетного столика и внимательно разглядывал свое отражение. В глазах его плясали изумрудные искорки.

— Элли, вот в этих руках я держу, — он взглянул на свои руки так, будто они вынырнули неведомо откуда да приросли к его плечам без разрешения, — в этих самых руках я держу приглашение от Общества явиться для рассмотрения моей кандидатуры как Потенциального Члена. Я постаралась изобразить восхищение.

— У тебя нет слов, верно? Единственный вопрос не дает мне покоя: почему именно я? — Он принялся вышагивать перед мраморным камином, причем каждый четвертый шаг приходился на скрипящую половицу.

Я обожаю этого мужчину. Он мой рыцарь в сверкающих доспехах. Бен спас меня от участи, которая хуже смерти, — презрения тетушки Астрид, слабо замаскированного под жалость: бедняжка Элли, так и не вышла замуж! Но порой его мужское самодовольство, неумело замаскированное под самоуничижение, чуточку раздражает.

Бен прекратил расхаживать взад-вперед и одарил меня своей самой чарующей улыбкой.

— Трудно поверить, да? Меня! Сына скромного зеленщика!

Родитель Бена столь же скромный, как управляющий нефтяной скважиной. Будучи владельцем зеленной лавки, Папуля мнит себя фруктово-овощным магнатом.

— Подумать только, как обрадуется твоя мамочка! — восхитилась я.

Скажу вам по секрету, Магдалина — ярая противница всех организаций, строящих свою деятельность не в строгом соответствии с канонами римско-католического права. Глупо надеяться, что все Кулинары — истинные католики.

— Элли, я все думаю: с чего это Кулинары вытянули из шляпы мое имя? Ну да, дела «Абигайль» идут неплохо, но не в мировом же масштабе, а "Книге о вкусной и здоровой пище леди эдвардианской эпохи" еще только предстоит сделать меня добрым другом каждой семьи.

— Ты себя недооцениваешь, — создавала я шумовое оформление.

Бен подался вперед, дабы дернуть меня за волосы. Однако, промахнувшись на несколько дюймов, продолжил мерную ходьбу. Проклятая половица по-прежнему скрипела при каждом четвертом шаге.

— Вся моя жизнь висела на волоске, а я даже и не ведал. Как по-твоему, Общество подсылало кого-нибудь из своих членов на контрольный ужин в "Абигайль"?

— Надо подумать.

Вцепившись в письмо обеими руками и прожигая его взглядом, Бен пытался разгадать тайный код послания.

— Помнишь, родная, я говорил тебе о том подозрительном типчике, что как-то заявился в «Абигайль»? В рыжем парике и с повязкой на глазу!

— Еще бы, я тогда до смерти перепугалась.

— О боже, Элли, он же притащился в тот самый день, когда Фредди забыл охладить салаты! — Бен исторг душераздирающий стон.

Фредди, чтоб вы знали, — это мой драгоценный кузен. Предполагается, что в ресторане он правая рука Бена. Нам пришлось пригреть Фредди на груди, поскольку он вполне достойно отнесся к тому, что дядюшка Мерлин оставил его с носом, завещав Мерлин-корт мне. Возможно, наедине с собой Фредди и колотил посуду в приступах ярости, но на людях он вел себя терпимо. Во всяком случае, ни меня, ни Бена выбросить из окна не пытался.

— Почему, скажи на милость, Кулинары не подослали своих шпионов в какой-нибудь из вторников? Ничто не сравнится с моим эскалопом — соус такой нежный, такой…

В былые времена, хотите верьте, хотите нет, я находила разглагольствования Бена о еде необычайно чувственными и возбуждающими. Теперь же я украдкой сунула в рот таблетку против тошноты. Бен любовно погладил письмо от Кулинаров, благоговейно приложился к нему губами, после чего убрал в карман.

— Милый, — встрепенулась я, вспомнив, что скоро придет пора мне вздремнуть, а я еще не вставала, — где же состоится твоя встреча с Кулинарами?

Бен потуже завязал пояс своего халата, не сводя взгляда с моего лица.

— Элли, штаб-квартира Общества находится в Соединенных Штатах Америки, — отчеканил он. — Где же еще, по-твоему, нам встречаться?

Я ошарашенно уставилась на него.

— Но…

— Элли, это же не край земли. Вспомни, как Джонас и Доркас чудесно провели время в Чикаго.

— Да, верно. — Я откинулась на подушки.

Мысль, что Бен уедет, повергла меня в легкий шок. Страдальческий вздох слетел с моих губ. Как же отчаянно я буду по нему скучать! Да и какая свежеиспеченная жена не станет роптать? Но ведь он будет отсутствовать не больше недели — в крайнем случае, две? Непрошеная волна эйфории захлестнула меня. Всего каких-нибудь несколько недель назад высшим блаженством для меня было делить с Беном постель. Теперь же мне надо очень постараться, дабы не выдать — восторженным блеском в глазах, — что я не так уж против уединения. Особенно по ночам.

Что за наслаждение — спокойно спать, не подпрыгивая и не проваливаясь в кровати всякий раз, когда ненаглядный повернется во сне или же приподнимется на локте, дабы проверить, как я там! О, а еще я смогу ранним утром прокрасться в ванную комнату и стиснуть в объятиях этот поганый кусок фаянса, и родной мужской голос не будет нежно курлыкать в дверную щель, что, мол, мы с каждым часом приближаемся к окончанию этого неприятного, но классического симптома.

Эйфория пошла на убыль. На смену ей явились неясные отголоски вины. Угрызения совести — это мой конек. Не я ли та самая женщина, которая всего два года назад, в преклонном возрасте двадцати восьми лет от роду, отдала бы тридцать лет жизни за двадцать минут наедине с мужчиной? Не я ли так мечтала о ребенке? Помнится, зажав в ладони четки, подаренные мне свекровью — якобы как сувенир из Ватикана, — я молилась, чтобы подопытный кролик сдох, пробирка перестала шипеть и пениться и на лакмусовой бумажке появилось заветное слово "Да!".

Мой плодовитый герой! После того как мне пришлось убеждать его, задействовав все уловки и неглиже из моего репертуара, в том, что отцовство — это именно то, чего не хватает для полного счастья, Бен со страстью занялся претворением в жизнь означенного проекта. Изо дня в день он настаивал, чтобы мы правильно питались, занимались физическими упражнениями и думали по доктору Ламазу. Помимо этого, Бен выделил специальные часы для разговоров с эмбрионом. Мой ненаглядный с точностью до секунды знал, когда нам следует общаться с будущим ребенком. И настолько увлекся, что взялся читать ему вслух, обеспечивая таким образом эмбриону умственное развитие на уровне гения, а то и выше. Лучший-В-Мире-Папочка, кроме того, свято верил в пользу пения младенцу. Жаль только, не ведал он, какой дикий ужас я испытывала, когда моему животу пели серенады, в то время как нутро мое бушевало, а путь до ванной казался тысячемильной пробежкой по раскаленным пескам Сахары. Обо всем этом Бен не имел ни малейшего представления, ибо я ему не рассказывала.

Мне не хотелось обижать мужа. Стыдно было, что поганила такие радостные переживания. В наши дни женщины рожают детей в обеденный перерыв за чашкой кофе либо стоя у ксерокса и с азартом следя, что же выскочит первым — копия докладной мистера Бумса или же ребеночек? Возьмите снимок беременной женщины из любого иллюстрированного журнала — белоснежное облачение, складки, ниспадающие к ногам с наманикюренными пальчиками, и с розочкой у приоткрытых губ. Что же стряслось со мной? Не прошло и трех месяцев, а мне уже кажется, будто время остановилось. У меня нет сил, чтобы выглядеть свежей и сияющей. По утрам энергии не хватает даже на то, чтобы встать и начать считать минуты до своего полуденного отдыха. Я живу в постоянном страхе, что вдруг неожиданно заявится свекровь и потребует отчета о связанных мною теплых чепчиках и кофточках для детского приданого.

На днях придется поднапрячься и дотопать до деревенской лавки «Баю-бай» — прикупить там пару шерстяных курточек, отодрать ярлыки, распустить горловины и продеть в них вязальные спицы. Что мне насущно требуется — так это передышка, пускай совсем коротенькая, чтобы собраться с силами и выдержать оставшиеся шесть месяцев. Но поскольку это нереально, сойдет и отъезд Бена в Америку. Продрыхну беспробудно до самого его возвращения. Доркас будет время от времени сметать паутину со стен, а Джонас — уж в этом можно на него положиться — грубо отшивать незваных визитеров.

— Родная, ты спишь? — завис надо мной Бен.

— Что ты, милый! — лицемерно отозвалась я. — Всего лишь делаю упражнения для век. Закрыть, открыть, так держать; закрыть… — Доркас не раз подчеркивала важность внутриутробного физического воспитания.

— Элли, надо позаботиться о билетах. Времени не так уж много, если мы едем через месяц.

— Ты сказал… мы? — Мои глаза вылезли из орбит. В воздухе повисло напряжение.

— Солнышко, разве я смог бы уехать без тебя? — С непринужденной вальяжностью Бен прислонился к гардеробу красного дерева. — Общество настаивает, чтобы ты сопровождала меня. Разумеется, на собрания в святая святых ты допущена не будешь, однако супружеская поддержка всячески приветствуется. Подумай об этом, Элли. Если меня примут в члены Общества Кулинаров, то весьма вероятно, что тебя пригласят войти в состав вспомогательного персонала.

Господи Иисусе! Будто у меня и без того мало оснований чувствовать себя препогано!

Ползком добравшись до края постели, я обрела сидячее положение и заглянула в эти чудесные глаза, полыхающие сейчас неярким огнем.

— Бен, дорогой! Ты Одиссей, а я Пенелопа.

— В смысле?

— Ты уезжаешь, а я остаюсь.

Тобиас лениво зевнул и вновь исчез за гардеробом.

— Ты, конечно же, шутишь! — Бен опустился в кресло у камина, его темные глаза подернулись дымкой раздумий. — Не можешь же ты отправить меня одного. Я могу сделать что-нибудь такое, о чем мы оба пожалеем.

— Сходить налево?

— Ну, например… грубо выражаться… питаться консервами…

— Милый, мне очень жаль. Но даже в мои самые лучшие дни словосочетание "дамский комитет" вызывало у меня неудержимое желание воткнуть булавку в какой-нибудь одушевленный объект.

Это было совсем недалеко от истины. Будучи жирной малюткой, я никогда не допускалась к тайным сборищам худощавых школьниц.

Если Бен так хочет стать Кулинаром — флаг ему в руки. Он человек вполне взрослый, а посему имеет право впасть в детство когда пожелает. Возможно, когда я получу своего любимого обратно, понадобится его заново отлаживать и программировать, но у меня наверняка хватит фантазии, чтобы превратить это в забаву. Я вновь улеглась.

— Даже если отбросить мои личные предубеждения, — заметила я, — поездка вряд ли пойдет на пользу ребенку. Во всех книгах подчеркивается необходимость стабильности в этот период его развития.

Бен с такой силой откатился в кресле назад, что наверняка оставил борозды на полу.

— Ерунда! Только на прошлой неделе я прочел в одном американском журнале, что внутриутробные путешествия имеют решающее значение для формирования пытливого ума.

Я задумалась, не увлечь ли мне его в постель, а затем, сплетя из собственных волос веревку, обвить вокруг его шеи…

— Бен, а вдруг мне захочется там покушать? Доркас говорит, что американцы пробавляются одними хот-догами и гамбургерами. А из приправ им ведом один лишь кетчуп. Я просто физически к этому не готова.

— Хот-доги и кетчуп, — отчеканил Бен, — значатся у Кулинаров в списке запрещенных продуктов!

Комната завертелась перед моими глазами. Тобиас приземлился аккурат мне на живот.

— Бен, я наверняка буду обузой. Всякий раз, отправляясь на свои собрания и вынужденно оставляя меня одну на несколько часов — а возможно, и дней, — ты бы до смерти волновался за меня.

— Отнюдь.

— Значит, ты бы не волновался… — голос мой сделался тягучим, как жевательная резинка, — …что я, при моей полнейшей неспособности ориентироваться на местности, могу сесть не на тот автобус и уехать в Иглувилль, на Аляску?

— Элли! — Бен саданул себя кулаком по лбу, и стены комнаты содрогнулись. Невозможно поверить, что всего пятнадцать минут назад у нас был счастливый брак.

Я погладила Тобиаса за ушками.

— Бен, умоляю, пойми! У меня зуб на Америку — с тех самых пор, когда мои родители кинули меня на дядюшку Мерлина, а сами отплыли туда в поисках работы. Но даже если отбросить в сторону все мои страхи, мне бы хотелось путешествовать налегке, во всех смыслах этого слова. А сейчас я беременна в достаточной степени, чтобы призраки моего жирного прошлого неотступно преследовали меня, что, согласись, здорово выбивает из колеи.

В чем я Бену не призналась — так это в том, что с пугающей быстротой набираю вес. Когда в следующий раз отправлюсь с визитом к доктору Мелроузу, обязательно воздержусь от макияжа и выковыряю пищу из зубов. Какая несправедливость! И это притом, что снедь не задерживается в моем желудке.

Бен плюхнулся на кровать, отправив фазанов на обоях в головокружительный полет.

— Драгоценная моя, тебе следует купить одежду для беременных.

— На таком сроке я буду чувствовать себя обнаглевшей выскочкой.

Обхватив голову ладонями, он повалился навзничь на постель. Я не отставала:

— А как же «Абигайль»? Согласна, Фредди прогрессирует на глазах. Он больше не говорит посетителям, что десерты битком набиты холестерином. Но можно ли его оставить без присмотра? Уж я-то знаю, как работают его запотевшие мозги. Ты не успеешь еще оправиться от смены часовых поясов, а он уже внесет в меню "Фирменное жаркое из объедков".

Бен сел.

— Полагаю, моя репутация выдержит этот риск. Фредди заработал право провалиться или преуспеть без посторонней помощи.

Временами этот мужчина прямо-таки дьявольски хитер. Придумал воззвать к моему чувству справедливости! Этак я скоро поинтересуюсь, какая в Америке погода в это время года.

— А о какой именно части Америки мы говорим?

Мимолетная улыбка осветила его лицо.

— А какую бы ты предпочла?

— Бостон. — Пятьдесят шансов против одного, что я ошиблась адресом. Я с надеждой ждала, что его глаза затуманятся от разочарования, однако Бен, потупив взор, вдруг завозился с поясом своего халата.

— Вот и отлично! — пробурчал он наконец.

— Неужели…

— Ну, не в самом центре Бостона.

Дыхание мое вновь выровнялось.

— В нескольких милях от него.

Тобиас ретировался с постели. Умный котик. Я как раз изготовилась чем-нибудь запустить в Бена — если, конечно, хватит сил.

— Я не хочу лететь в самолете. — В поисках аргументов приходилось скрести по сусекам.

— Ты же не боишься летать.

— Я боюсь воздушных ям, турбулентности, мерзких бумажных пакетиков и мерзкого ожидания возле мерзких тесных сортиров.

Нахмурившись, Бен пнул ногой столбик кровати.

— Элли, я хочу стать Кулинаром. Понимаю, что тебя страшит неведомое, но вспомни: в главе второй "Тактики ожидания" подчеркивается, что для беременных это положительные впечатления. Я же не по горам скакать тебя зову.

Дрожащей рукой убирая волосы со лба, я постаралась изобразить беззащитную хрупкость.

— Бен, мы женаты почти год. Нам незачем продолжать что-то доказывать друг другу. Любить еще не значит испытывать на прочность собственное великодушие. — Я потрепала его по щеке. — Будь эгоистом, мое счастье, и Бог тебе в Помощь!

— Это твой окончательный ответ? — поднимаясь, вопросил он голосом терпящего кораблекрушение. — Глупо с моей стороны, но я удивлен.

— Почему?

— Предпочитаю не отвечать. — Бен повернулся ко мне своим самым выигрышным ракурсом, в профиль.

— Как пожелаешь, любимый. — Я уже строила планы жизни без него. Сон до полудня. А может, договориться о доставке горячих обедов в койку?

— Однако если ты уж так настаиваешь… Мамуля однажды высказала опасение, не являешься ли ты… действующей из лучших побуждений занудой, отравляющей другим удовольствие.

— Мамуля так сказала?! — Готовая уже соскочить с кровати, я была остановлена накатившей волной головокружения и лживой улыбкой, вновь расползшейся по лицу Бена. Едва не попалась на самую старую удочку в мире!

Закрыв лицо дрожащими ладонями, я срывающимся голоском проблеяла:

— И Папуля, полагаю, с ней согласился! Ну и неблагодарные у меня родичи! А я вот ношу под сердцем их внука.

Пока Бен пытался выпутаться из положения, мне пришла в голову мысль, что он вовсе не хотел проявить бестактность и показаться бесчувственным бревном. Просто-напросто он купился на байку, будто все, связанное с беременностью, естественно и прекрасно — кроме разве что утренней тошноты. О-хо-хо, кабы жить в добрые старые времена, когда дамам в интересном положении предписывалось не выходить из будуара. Под рукой — блюдо с кислыми карамельками, дабы возбудить потерянный аппетит, а также сентиментальный роман с благородной героиней. Не стоит забывать и о насущных удобствах былых времен — вроде горничной, на цыпочках входящей в покои, чтобы подбросить дровишек в камин. Стоп, детка, оставь-ка свои фантазии! С моей-то везучестью я наверняка была бы той самой вечно беременной горничной. Я вздохнула.

Жизнь в этом веке тоже, наверное, имеет свои плюсы. А может, этот вояж в Америку не так страшен, как я думаю?

Отважная улыбка тронула мои уста.

— Бен, могу ли я получить небольшую отсрочку, прежде чем принять твое приглашение?

Он опустился на колени у постели, взял мою безвольную ладонь и поднес к губам.

То была одна из сцен, вдохновленных самой богиней Венерой, — мы вдвоем и наедине! Но, как всегда случается в таких случаях, дверь распахнулась — и мы отпрянули друг от друга словно парочка грабителей, застигнутых на месте преступления. Доркас, надо отдать ей должное, постучала — но забыла дождаться сакраментального "войдите".

— Дико извиняюсь за вторжение! — Ее рыжие космы топорщились из-под ощетинившихся заколок, призванных обуздать их свободолюбивые позывы, а сама Доркас вцепилась в свисток, что висел у нее на шее. К счастью, она не дунула в него — как обычно делала, когда требовалось пробудить кого-нибудь от спячки. Ее желтые глаза сфокусировались на Бене, который по-прежнему стоял на коленях. — Я оторвала вас от утренней зарядки, да? Ой, я… того… не хотела…

Зрелый возраст не излечил Доркас от привычки заливаться густым румянцем всякий раз, когда подворачивалась оказия. Я поспешила прийти ей на помощь:

— Бен играл в прятки с Тобиасом. Человек и животное, не слишком благоволившие друг к другу, презрительно усмехнулись.

Доркас шагнула вперед.

— Чудесно! Только вот к вам гости.

— Мы их знаем или хотели бы узнать? — Бен поднялся.

— О боже! — в ужасе отпрянула я. — Кто-нибудь из моих родственничков? — Откровенно говоря, сейчас мне меньше всего хотелось видеть своих родичей. Лучший из них, драгоценный кузен Фредди, емко охарактеризовал свойства нашего клана, заметив, что, случись ему порешить свою матушку, родитель отреагировал бы примерно так: "Черт побери, сынок! Надеюсь, ты раскошелишься на похороны!"

— Нет, — успокоила меня Доркас. — Это барышни Трамвелл.

Я подскочила на кровати, мигом забыв о тошноте и прочих невзгодах.

— Сестрицы Трамвелл! Но это же чудесно! Надо было дочитать письмо до конца, наверняка Примула сообщает о своем визите! — Радость била из меня ключом, однако на лице Бена я не увидела ее зеркального отражения.

Бену нравятся сестры Трамвелл, но еще больше ему нравится поспевать в «Абигайль» к десяти утра.

Я робко спустила ногу с постели — проверить, как дела с "морской болезнью", образно выражаясь.

— Нет нужды, Рыцарь Заячья Душа, срезать путь через окно. Гиацинта и Примула вряд ли мечтают склонить тебя к девичьим посиделкам. — Я осеклась, пораженная метаморфозой, происшедшей с Доркас: кончик ее носа энергично подергивался — она явно была чем-то взволнована.

— Не хотелось бы язвить, Элли, но дамы не настроены на девичьи посиделки. Сказали, что пришли по вопросу жизни и смерти.

— О, Бен! — Я судорожно вцепилась в спинку кровати. — Нам следовало догадаться! Вряд ли бы они заявились в такую рань без веской причины!

Руки любимого обвились вокруг меня.

— Вопрос жизни и смерти! Что за дурацкое клише!

— Только когда дело касается посторонних, — прошептала я, уткнувшись в его мужественную грудь.

 

Глава третья

— Милая наша Элли! — Сестрицы, как по команде, вскочили с дивана, когда я ввалилась в гостиную. — Ах, до чего же у вас изможденный вид! Такая бледненькая! Такая худенькая!

Я повеселела. Через открытые окна доносилась симфония ароматов уходящего лета. Как же приятно, когда вокруг тебя суетятся! Подхватив под локотки, Гиацинта и Примула отконвоировали меня к обитому светлой парчой диванчику, будто я была невероятно ценным и хрупким созданием. Я и забыла, как люблю их: Примулу, с ее серебристыми кудряшками, морщинистым приветливым личиком и голубыми пуговицами-глазками, и Гиацинту — та повыше и побледнее, с иссиня-черными волосами, собранными в пучок, и черными птичьими глазами. Ясное дело, сестры прибыли не просто так, со всей очевидностью им не терпелось что-то со мной обсудить. Не так давно я оказала помощь «Цветам-детективам» в одном расследовании. Группа энергичных дамочек постановила, что убийство — лучшее решение личных проблем, и принялась орудовать в наших краях. Вот вам еще одна причина, почему я недолюбливаю всяческие организации. Кто знает, чем занимаются члены Общества Кулинаров в свободное время? Как говаривал мой дядюшка Морис: "Общее дело плодит фанатиков и маньяков".

— Милое дитя, надеюсь, вам помогли спуститься вниз? — Примула подложила мне под голову подушку, после чего достала из сумочки знакомый пузырек с нюхательной солью.

Ее английский шерстяной костюм был призван создать строгий и неприступный образ, но впечатление портили пуговицы с Утенком Дональдом, которые, правда, очень мило сочетались с огромными наручными часами, украшенными реалистическим портретом Микки-Мауса. Что же до атласных бантиков, коими были перевязаны кудряшки Примулы, то они казались чуточку неуместными — но только до тех пор, пока хорошенько не рассмотришь вторую сестру. Гиацинта нарядилась в штаны-шаровары и алую блузку с обвисшими рукавами. Медные серьги в форме птичьих клеток свисали чуть ли не до плеч. При каждом движении Гиацинты крошечные канарейки в клетках мило щебетали.

Взгляд мой невольно устремился к портрету Абигайль — матери дядюшки Мерлина, — висевшему над камином. Ее простое честное лицо и добрые глаза сами по себе создали бы уют даже в монашеской келье. Мне показалось или Абигайль и в самом деле едва заметно подмигнула?

— Право же, не надо вокруг меня суетиться, — пробормотала я голосом утомленной жизнью развалины. Сестры уселись по бокам от меня, и каждая завладела одной из моих рук. — Бен собирается в ресторан, но перед уходом заскочит поздороваться. Он ни за что на свете не отказался бы от удовольствия с вами повидаться. А Доркас обещала принести кофе, когда мы вдоволь наговоримся.

— Бен по-прежнему ходит на работу? — Гиацинта нахмурилась. — Мог бы подыскать кого-нибудь себе на смену, а сам бы был рядом с вами в эти трудные времена.

— Вы же знаете мужчин! — развела я руками.

— Да, — с грустью кивнула Гиацинта, и канарейки жалобно пискнули. — Но лично я горжусь тем, что наш родитель никогда не увлекался работой, пока матушка ждала нас.

— Да и когда не ждала — тоже, — вставила Примула. — Обязанности, которые он выполнял в своем клубе, были весьма обременительны; к тому же во времена нашей юности не было принято, чтобы оба родителя работали, если, конечно, нужда не заставляла. — Она сжала мою ладонь. — Полагаю, ваш папочка придерживается этих же правил.

— О, разумеется! — Я энергично кивнула. — Он по-прежнему обитает в травяной хижине на тропическом острове Кивикки, питается подогретым кокосовым молоком и организует местное празднество — конкурс на звание Мисс Голубая Лагуна.

— Фу ты ну ты! — проворчала Примула, но я заметила, как блеснули ее фиалковые глаза. Может, в душе ее поселилась чарующая фантазия: мой папочка, вырядившийся как Тарзан, влетает верхом на канате в открытое окно, когда тетушке случится посетить этот богом забытый островок?

— Помнишь, Гиацинта, как наш милый папочка поселил нас на две недели в палатке под открытым небом, чтобы мы постигли, как живет простой народ? И как обозлились слуги, которым приходилось сновать взад-вперед с едой и посудой!

— Еще бы! — Гиацинта тряхнула головой. — Но не будем тратить время на воспоминания. Пора нам объяснить причину своего визита.

— Да-да, конечно, — нервно заламывая пальцы, взволнованно вклинилась Примула, — но, может быть, лучше подождать, пока Доркас принесет кофе?.. Наш дорогой папочка любил повторять, что не бывает скучных тем, а бывают сухие глотки. Вероятно, он сожалел об отсутствии портвей… — Она смущенно затеребила свое жемчужное ожерелье. — Элли, дорогая, у вас новая скамеечка для ног, да? До чего же уютная комнатка! Мы вот думаем, не затянуть ли таким же кремовым шелком стены у нас в "Кельях".

Гиацинта насупилась.

— Примула, эта твоя тактика увиливания только сделает нашу миссию еще болезненнее. — Она стиснула мои ладони; ее ярко накрашенные ногти сияли точно раскаленные угли. — Милая наша подруга, мы явились к вам в столь несуразный час, потому что не на шутку встревожены.

К этому моменту я слегка сомлела, но ее слова мигом взбодрили меня, не хуже ушата холодной воды. Что же, по мнению сестер-сыщиц, угрожает моему мирному существованию? И тут меня осенило! Беременность, даже протекающая самым нормальным образом, видится сестрам Трамвелл делом жизни и смерти. Бодро выпрямившись, я с трудом удержалась от улыбки при мысли, что они заявились сюда со скоростью курьерской почты, дабы уговорить меня оставшиеся шесть месяцев провести в постели.

— Прошу вас, не надо обо мне беспокоиться. Если не считать неизбежной тошноты по утрам, я чувствую себя замечательно, честное слово!

Гиацинта фыркнула:

— Поймите, Элли, мы с Прим вовсе не против того, что вы ждете ребенка. Более того, мы с радостью встретили известие об этом грядущем событии. Мы просто обожаем малышей.

— И побаиваемся их совсем капельку, — добавила Примула с робкой улыбкой.

Тут Гиацинта помрачнела.

— Без сомнения, Элли, ребенок сделает вашу жизнь с Бентли еще счастливее — как только оправитесь от бессонных ночей, переломанных костей и неудачных увлечении дитяти. Мы даже позвонили нашей местной акушерке — мудрой сестре Пончикс, и она заверила нас, что роды нынче ничего общего не имеют с муками прошлого. Однако… Должно быть, я старая дура, но ничто не убедит меня в том, что трансляция родов по телевизору — достойная развлекательная программа, а улыбки рожениц натуральные. — Она перевела дух.

— Моя дорогая Гиацинта… — Примула принялась теребить бантики в волосах, — не слишком ли окольный маршрут ты выбрала, чтобы подойти к сути?

Гиацинта кивнула.

— Надеюсь, дитя мое, вы верите в парапсихологию?

— В данном вопросе я скорее агностик: доверяю только своему опыту.

Черные глаза Гиацинты не мигая уставились на меня, а канарейки в клетках-сережках перестали чирикать.

— Вчера утром мы с Примулой сидели в столовой и завтракали. Я как раз показывала ей шерстяное пальтишко, которое вяжу для вашего младенца, когда вошла Шанталь с подставкой для гренков.

— Это наша служанка, — вставила Примула, — чудесная девушка-цыганка.

Гиацинта взглядом заставила сестру умолкнуть.

— В свободное от работы время Шанталь корпит над ученой степенью в университете. «Кельи» для нее идеальное место, поскольку она специализируется на монашеских традициях и траволечении. Помните, Примула как-то послала вам средство от нервов? Так вот, Шанталь случайно наткнулась на него, наводя порядок в буфете, который не открывали несколько веков.

Примула постучала по своим часам с Микки-Маусом.

— Да-да, и мы искренне надеемся, Элли, что вы найдете эту микстуру полезной — как в свое время Анна Болейн и незабвенный сэр Уолтер Рэйли, прибегшие к этому средству в свой трудный час.

Гиацинта закрыла глаза.

— Короче говоря, судьбе было угодно, чтобы я нечаянно выронила клубок белой трехслойной пряжи, а Шанталь подняла его с пола.

— Шанталь всегда такая предупредительная, — чирикнула Примула.

— Шанталь — необычайно одаренная ясновидящая, — заявила Гиацинта.

— Милое дитя, — встряла Примула, — вы можете обвинить нас в чрезмерном увлечении сентиментальными романами, но мы с Гиацинтой своими глазами видели, как Шанталь застыла будто вкопанная с этим самым клубком в руках. Глаза ее превратились в самые настоящие омуты ужаса. Темные волосы упали на белое как полотно лицо. Пальцы судорожно вцепились в клубок шерсти. — Примула перевела дух. — А когда она наконец заговорила, голос ее, казалось, доносился из всех щелей комнаты, только не из ее одеревеневших губ. И сказала Шанталь, дорогая Элли… — Примула поправила подушку под моей головой, — …следующее: "Я вижу дом с множеством башенок, окруженный водой…"

— Ров в Мерлин-корте! Куда уж яснее! — вставила Гиацинта.

Хрупкие ладони ее сестры принялись теребить жемчуга, обвивавшие морщинистую шею, пока те не застучали как зубы. Голос Примулы превратился в призрачный шелест:

— "Сейчас я нахожусь в доме с башенками. Стены его красные. А красный цвет означает злобу. Воздух, которым я дышу, пропитан ревностью и страхом. Готовится взрыв, напряжение все нарастает… а потом — пуф! Огромные облачные массы прорвутся в кромешную черноту над крышей… И взрыв этот грозит уничтожить чаяния и мечты всех обитателей. Берегитесь черного облака!"

Примула умолкла. Тобиас проник в комнату, будто ходячее дурное знамение, повертел головой и бросился наутек. В зияющем дверном проеме возник Бен. Приложив руку ко лбу, он замер в оцепенении. Я медленно сползла с диванчика. Гиацинта тычком вернула меня на место. Ее атласная блузка отливала кроваво-красным. Интересно, эти милые сестрицы соображают, что они со мной творят? Руки мои инстинктивно устремились к животу, защищая младенца.

Тут Примулу снова понесло:

— Дыхание бедной Шанталь затрепетало, точно крылья выбившейся из сил птицы. "Дом этот окутан тенью… Адские муки… Беда в Северной башне… И начертано не на стене… Ручка, куда ужаснее меча… Миссис Хаскелл должна отыскать правду в самой себе".

Примула деловито ткнула мне под нос склянку с нюхательной солью.

— Моя милая Элли, голос Шанталь снизился до срывающегося шепота, что вынудило нас с Гиацинтой потянуться за теплыми шалями. Немудрено, что вы так потрясены. Мы-то управляем детективным агентством, а потому обязаны иметь стальные нервы.

Голова моя лично мне напоминала ружье, готовое вот-вот выстрелить.

— Мерлин-корт, конечно, замок с прошлым, однако сейчас здесь не наблюдается никаких волнений и бурь. — Я повысила голос: — Бен и Джонас порой меня раздражают, но мужчины ведь навсегда остаются мальчишками. Что же касается Доркас, так она вовсе не ревнива.

Мне вдруг почудилось, будто где-то вдалеке засвистел чайник, — оказалось, это Доркас, не совладав с волнением, дунула в свою свистульку. Вместе с Джонасом она присоединилась к Бену и теперь таращилась из дверного проема.

Тобиас, круживший подле диванчика, также не успокаивал нервы.

— Милочка, я совершенно уверена, — проворковала Примула, — что никто из нынешних обитателей замка не может быть источником опасности. Но, возможно, в один прекрасный день раздастся стук в дверь…

Моя левая нога конвульсивно подскочила и приземлилась аккурат на хвост Тобиаса. Он подпрыгнул на три фута ввысь, истошно мяуча и насылая на мою голову кошачьи проклятия.

— А что-нибудь еще Шанталь сказала? — слабо прошелестела я.

Гиацинта сурово покачала головой, и канарейки застрекотали как заведенные.

— Если бы мы попытались на нее давить, это привело бы только к тому, что она лишилась бы сил и не смогла бы прибраться в Лавандовой спальне. Весь вчерашний день мы с Примулой размышляли, как лучше поступить. Отошли ко сну мы рано, по-прежнему в тяжких сомнениях, а утром проснулись в полной ясности и спокойствии. Сели в наш старый добрый катафалк и вихрем примчались сюда, чтобы убедить вас как можно скорее покинуть эти места, прежде чем случится беда.

Я бы с радостью грохнулась в обморок — ежели была бы в состоянии.

— Уехать отсюда?! Великолепная идея! — Бен шагнул из дверного проема, до остолбенения напоминая оживший портрет. Пока мой милый шел к дивану, мне казалось, будто он топчется по моим мозгам. Дверь теперь была широко распахнута, а Джонас и Доркас исчезли. Неужто уже пакуют наверху вещички?

Якобы целуя меня в макушку, Бен прошептал:

— Проклятие цыганки с глазищами точно озера! Зловещие черные тучи! От всего этого меня так и подмывает вновь засесть за сочинение дешевых любовных романов. — Выпрямившись, он обменялся чинными рукопожатиями с сестрицами Трамвелл. — Как я рад видеть вас обеих! — Мой законный супруг опустился в одно из кресел эпохи королевы Анны, глаза его сияли будто краденые алмазы. — Простите за подслушивание, но разговоры о таинствах так завораживают! Я прямо-таки рукой-ногой не мог пошевелить.

Сестры Трамвелл воспитывались в те времена, когда мужчин прощали по определению, причем чаще всего — за прегрешения пикантного свойства. Примула залилась румянцем — в тон своей алой блузке. Гиацинта коснулась огненно-красным ногтем своего пучка на голове и возвестила:

— Ваши извинения принимаются, дорогой Бентли. Полагаю, вы не подумали, будто мы с Примулой излишне драматизируем предсказания Шанталь.

Переставив кресло, так чтобы лицо его оказалось в тени, Бен с чувством откликнулся:

— Что вы, что вы! Напротив, я опасаюсь, что вы могли недооценить серьезность положения. Мы с Элли в неоплатном долгу перед вами. Едва вы произнесли слова «ревность», "злоба" и «страх» — я тотчас понял, какого рода опасность нас подстерегает. К нам собрались с визитом родственники.

Само собой, он имел в виду моих родственников, и оскорбление это я встретила с радостью — вцепилась в него как в спасательный круг. Дядюшка Морис, должно быть, бегает от своих кредиторов. Тетушка Аулу, очевидно, нуждается в передышке от тяжкого труда магазинной воровки. Я успокаивающе похлопала себя по животу: все нормально, малыш! Радость переполняла меня. Господь Бог решил не наказывать меня за то, что забываю принимать таблетки с повышенным содержанием железа два раза в неделю.

— А ты что скажешь, солнышко? — с дегенеративной вкрадчивостью поинтересовался Бен. — Куда бы нам сбежать, подальше от Черного Облака? — Приложив палец ко лбу, он закрыл глаза. — Как насчет Америки?

— По-моему, это слишком близко, милый. — Счастье имеет обыкновение действовать на меня, как шампанское. — Разве не безопаснее была бы Австралия? Только подумай, какие деликатесы ты смог бы приготовить из кенгуру! Эти милые зверушки наверняка ужасно вкусные, а главное — их так легко фаршировать!

— Австралия? Вы уверены, милочка? — Крашеные черные брови Гиацинты сошлись воедино. — Признаться, меня одолевают сомнения: вряд ли страна, где времена года шиворот-навыворот, достаточно цивилизованна.

Бен заложил руки за голову, скрестил ноги и одарил меня улыбкой турецкого султана.

— Милая Элли, — зачастила Примула, тряся серебристыми кудельками, — на мой взгляд, Америка куда как предпочтительнее. В том ничтожно вероятном случае, если зловещие предсказания Шанталь не сбудутся, мы с Гиацинтой страшно огорчимся, что вынудили вас совершить путешествие в мир-антипод — а попросту в преисподнюю! К тому же мы хотим сделать приятное Бентли, верно, Гиацинта?

— Ну да… по мере сил.

— У нас есть сестра, Фиалка, — поспешила продолжить Примула, — она живет в Детройте — одном из самых цветущих садоводческих районов Штатов. Ее фамилия по мужу — Уилкинсон, супруг Фиалки вместе с сыновьями держит погребальную контору. Так что нет нужды тревожиться: когда пробьет час нашей дорогой Фи, о ней хорошо позаботятся. Молю вас, навестите ее, если будет время, и расскажите, как мы с Ги поживаем, — она поправила один из бантиков. — И будьте любезны, успокойте нашу дорогую сестричку, скажите, что, по мнению нашего доктора, мы выглядим совсем девчушками.

— Думаю, мы можем твердо обещать, что позвоним ей, правда, дорогая? — встрял этот коз… в смысле, мой ненаглядный.

Бен читает меня как открытую книгу для младших дошкольников. Он прекрасно знает: я отправлюсь на край земли, если заподозрю хоть в малейшей степени, что Черное Облако — это моя омерзительно прекрасная кузина Ванесса, которая заявится в Мерлин-корт с продолжительным визитом. На днях Ванесса по телефону промурлыкала: "Дорогая, я уверена, что беременность тебе к лицу. Ведь лишний вес настолько в твоей природе!" Ничто не доставит ей большего удовольствия, чем пощеголять своей осиной талией передо мной и Беном… можно подумать, он обратит внимание!..

Я уловила скрытый намек в его голосе, когда он заверял сестер Трамвелл, что мы непременно будем слать открытки из далекой Америки.

Стоит ли продолжать борьбу? Когда судьба взяла тебя за шкирку, дрыгаться бесполезно. К тому же я уже просрочила свой "тихий час", а Бен опоздал в «Абигайль». Пускай только Кулинары сообщат нам свой пароль, и мы тотчас тронемся в путь. Украдкой покосившись на книжный шкаф, я утвердилась в своем решении. Альбомы для вырезок, которые Доркас и Джонас завели во время вояжа в Америке, как будто сочетались браком и дали приплод, устрашающими темпами оккупируя книжные полки. Нет уж, лучше самой познакомиться с Новым Светом, чем с помощью еженедельного выпуска "Географического вестника" да парочки бывших путешественников.

К действительности меня вернул голос Бена: — Ну вот и Доркас с чаем. А с Джонасом вы, полагаю, уже знакомы.

— М-да, — промычал Джонас, тряся косматой головой, — имели такое счастьице. — Он щелкнул подтяжками, удерживавшими его видавшие виды штаны. Что за ужасный тип! Даже не снял сапоги. Седые усы Джонаса насмешливо дернулись, когда он плюхнул на колени Примулы тарелку с кексами.

Доркас взяла свой свисток на изготовку (Бен занялся распределением чая, дабы ускорить процесс и поскорее отчалить в "Абигайль"), но Джонас и ухом не повел. Он ухватил кекс и громогласно изрек:

— Мисс Примула, я рискую получить отставку, но чтоб мне язык проглотить, ежели я вру: вы… ну просто вылитая кинозвезда!

От столь чарующей прямоты бедняжка Примула расплескала свой чай. Лицо Гиацинты окаменело.

— Какая радость, милая Примула, для того, кто одолжил тебе свою блузку, — процедила она. — Как ты помнишь, меня неоднократно сравнивали со знаменитой Теолой Фейт в ее лучшие годы. И кстати… — ухватив сестрицу под локоток, Гиацинта стремительно увлекла ее в вертикальное положение, — нам пора! — Канарейки в клетках угрожающе засвиристели.

— Так скоро? — Бен в два глотка осушил обе чашки, которые держал в руках.

Гиацинта подхватила свою сумку.

— Боюсь, что да. По пути домой мы должны посетить собрание Уорвикского отделения фэн-клуба Теолы Фейт. Ее дочь — полное ничтожество, до недавнего времени никто и не знал о ее существовании — накропала о Теоле какую-то клеветническую книжонку. Мы намерены пикетировать здание библиотеки.

Имя кинодивы пробудило во мне воспоминания. Теола Фейт была секс-богиней своей эпохи; ее обожали миллионы. Моя матушка, когда мне было лет девять-десять, сыграла маленькую танцевальную роль в одном из фильмов Теолы — "Печальном доме". Но сейчас не время хвастаться. Я обратила свои мысли в будущее. Любопытно, есть ли среди Кулинаров женщины? Впрочем, какая разница? Высокий белый поварской колпак совершенно не идет даже самым вдохновенным особям женского пола.

В отличие от Шанталь, я напрочь лишена экстрасенсорных способностей. Даже с самой заурядной интуицией у меня проблемы. Более того, я попросту не вижу того, что происходит у меня под носом, — например Тобиаса, который в данный момент кружил по дивану, плотоядно поглядывая на клетки с пичужками в ушах Гиацинты. Даже если бы в комнате внезапно стемнело и воцарился арктический холод, я бы и тогда не дотумкала, что, убегая со всех ног от пресловутого Черного Облака, мы с Беном на самом деле спешим прямиком в его зловещие объятия.

Итак, мы собрались в Америку.

 

Глава четвертая

В утро нашего отъезда я проснулась с ясным осознанием: что-то не так. Чувствовала я себя совсем недурно. Все детали моего организма пребывали в добром здравии, с нетерпением предвкушая чудеса марафонского ожидания в аэропорту. Как же здорово — проталкиваться бочком вдоль прохода в авиалайнере, балансируя ручной кладью на голове! Я была бы самой счастливой женщиной на борту, если бы не клаустрофобия Бена.

— Нет-нет, дорогой, — вцепилась я в его руку, едва самолет взмыл в воздух. — Не стоит открывать окно.

Стыдно сказать, я не заглядывала в "Беременность для начинающих" с того самого дня, когда пришло приглашение от Кулинаров. И теперь, пока я наблюдала, как Бен, оцепенев от ужаса, слушает прогноз погоды из уст стюардессы, меня так и подмывало перебраться через соседа и достать книгу с верхней полки. Но Бен упорно не выпускал мою ладонь. Столик с напитками продвигался вдоль прохода с мелодичным перезвоном, а у меня в рукаве — точнее, в сумочке — было припасено кое-что, призванное оказать успокаивающее действие на нас обоих.

— Бен, милый, — я повернула к себе его лицо и вгляделась в изумрудные глаза. — Сегодня утром пришло письмецо от Мамули. Хочешь, я тебе прочту?

— Это было бы чудесно.

С готовностью Джейн Эйр, прислуживавшей мистеру Рочестеру после пожара, я извлекла письмо свекрови. Бен, как большинство представителей его пола, склонен поддерживать семейную переписку не более, чем носить кружевное исподнее, так что эта обязанность лежит на мне.

— Дорогой Бен, пожалуйста, передай наши добрые пожелания Элли. Также поблагодари ее за последнее письмо, которое мы получили два дня назад. Папуля говорит, что очень мило с ее стороны — так часто писать, однако, поскольку почтовые услуги дорожают с каждым днем, письма становятся нелепой расточительностью. Желаем вам обоим удачного путешествия. Ничего страшного, что мы с папой не спим ночами, тревожась, как вы там. Ведь мы знали, на что идем, когда добровольно решили стать родителями; знали, что нас ждет впереди… Мы вырастили тебя, сынок, чтобы у тебя была своя собственная жизнь. Ни Папуля, ни я слова тебе не сказали, когда ты пошел работать в "Сопровождение на ваш вкус".

Что верно, то верно — они попросту перестали с ним разговаривать.

— Буду считать, что мои молитвы услышаны, если ты не позволишь, чтобы наш душевный покой стал на пути к твоему счастью. Миссис Пуглер, наша соседка, рассказывает такие ужасные истории про свою племянницу Розмари, которая живет в Нью-Йорке. Будто бы чуть ли не каждую неделю бедная девочка подвергается смертельной опасности, чудом избегая гибели, и вынуждена просить родителей прислать ей денег, чтобы перебраться в более безопасное место.

— Какое счастье, что мы будем жить в Бостоне! — радостно воскликнула я.

Бен заметно побледнел.

— Ну… не в самом городе. Я ведь тебе говорил — нам придется еще немного проехать….

— Да, милый, и ты обещал взять напрокат хорошую машину. — Я наблюдала, как он припал к своему лекарству — виски со льдом. Повысив голос, дабы моему соседу справа — джентльмену восточной наружности в футболке с надписью "Сделано в Японии" — было легче подслушивать, я продолжала:

— Должна сказать, сынок, что мне не очень-то нравится название этой самой организации кулинаров. Ты уверен, что правильно запомнил? Тут заходила миссис Сплеткинс с соседней улицы и нагнала на меня такого страху: сказала, что вас, мол, заманивают туда, чтобы превратить в белых рабов, а то и во что-нибудь похуже. Папуля говорит, что отправил вам вырезку из газеты о какой-то омерзительной группе религиозных фанатиков, которые считают, будто попасть на небеса можно, только отказавшись от еды. Очень быстрый способ, как заметил Папуля. А называют себя эти мракобесы диетеологами. И к шеф-поварам они относятся так же, как мы, католики, — к Генриху VIII. Папуля, как ты уже, наверное, догадался, считает, что я переживаю не из-за того, из-за чего следует. Он считает, эти Кулинары позвали тебя для того, чтобы тебе что-нибудь продать. Например, место на кладбище для шеф-поваров. Миссис Сплеткинс уверяет, что наш мир катится под откос быстрее потерявшей управление детской коляски. Она прямо не сказала, но я-то знаю, что она имеет в виду: те, кто живут в домах с громкими названиями — вроде Мерлин-корта, — сами напрашиваются, чтобы их охмуряли всякие мерзавцы.

— Мудрые вещи говорит ваша мамочка, — восточный джентльмен склонил голову на сложенные домиком ладони. — Мир переполнен дурными людьми.

Я напустила на себя ледяной вид и кивнула. Потом заботливо откинула влажные пряди со лба Бена. Надо побыстрей дочитать. Ланч всего в нескольких футах.

— Надеюсь, сынок, у Элли не такая тяжелая беременность, как была у меня. Каждый день — словно в штормовом море. Только по часу в день я себя нормально чувствовала — наверное, для того, чтобы не забыть, как это бывает. Одно хорошо — после рождения ребенка обо всем этом забываешь!

— Телятину в винном соусе или говядину с перцем? — поинтересовалась белокурая стюардесса с улыбкой в сто ватт.

Некоторые явления наука объяснить не в силах. Клаустрофобии Бена как не бывало, едва перед ним очутился маленький белый подносик. Искусственно подкрашенное мясо? Синтетический салат-латук? Пускай сколько угодно издевается над самолетной едой — как-никак будет при деле, если не до конца перелета, так, по крайней мере, пока я наведаюсь в сортир.

Нетвердой поступью я устремилась вдоль прохода к туалету. Перед дверью уже томилась в ожидании дама; любопытно, высказала она желчное предположение, не священник ли там выслушивает исповедь? Лично она ждет уже целых десять минут.

Наконец из туалета выплыла развязная девица, зажав под мышкой косметичку от Гуччи, а в руках — книгу в твердой обложке, уголком которой едва не заехала мне в глаз. Впрочем, трудно ожидать чуткости от особы, коей нипочем отдыхать в сортире, испытывая терпение хоть пятидесяти человек.

— Пардон, — процедила она сквозь губы такого насыщенно-красного оттенка, будто кровь, игриво поблескивавшая на обложке «Мамочки-монстра» у нее в руках. — Боюсь, я так увлеклась, что потеряла счет времени!

Девица щелкнула пальцами, подзывая стюарда.

— Выпивку для всех пассажиров! Нет-нет, мне ничего, — она зыркнула по сторонам. — Сразу после приземления меня ждет коктейль-пати. Если я буду не в состоянии процитировать главы и страницы, то пойду на мыло. — Девица потрясла книжкой, зажатой в фиолетовых ногтях. — «Пипл» написал: "Эта книга получит доступ на каждый журнальный столик в Америке, даже на те, что с виниловым покрытием. Она найдет путь к вашему сердцу, оставит неизгладимый отпечаток в вашей душе". — Снова щелк-щелк пальцами, на сей раз господину, который, судя по его физиономии, забыл принять свою ежедневную дозу магнезии, — очевидно, ближайшему родственнику, ибо он проворно ухватил девицу за ухо и оттащил ее в сторону.

И в довершение всего мимо шеренги переминающихся с ноги на ногу страдальцев поступью сомнамбулы продефилировала стюардесса, углубившись в чтение той же самой книжки. И куда только катятся авиакомпании?

Когда я наконец-то очутилась внутри заветной клетушки с удобствами "из положения стоя", меня захлестнула привычная паника. А вдруг мы приземлимся раньше, чем я справлюсь с замком, снабженным инструкциями на трех языках — кроме английского? Я нажала какую-то кнопку — и очутилась в кромешной тьме. Опасаясь спровоцировать вынужденную посадку неосторожным прикосновением к какому-нибудь шпингалету, я решила придержать дверь локтем и в итоге выронила сумочку. Пока я ползала на коленях, собирая рассыпавшуюся мелочь, моя паника меж тем устремлялась в новые дали. В надежных ли руках я оставила свой дом? Последние несколько дней все шло кувырком. Достаточный ли запас удобрений у Джонаса? Напомнила ли я Доркас, чтобы она давала Тобиасу витамины? А что, если все мои родственники в самом деле материализуются на пороге, с пустыми чемоданами в руках, изготовившись к ограблению? Доркас страдает излишней добросердечностью. Как, впрочем, и мистер Джонас Фиппс, как бы упорно он ни боролся с этим пороком. Те немногие драгоценности, что мне достались от бедной мамочки, я, конечно же, припрятала — под той самой скрипучей половицей в спальне, но ведь у тетушки Лулу нюх как у собаки-ищейки, страдающей клептоманией.

Втиснувшись обратно в свое кресло, я прошептала Бену на ухо (дабы не потревожить восточного джентльмена):

— Я велела пилоту возвращаться обратно. Он одарил меня улыбкой искушенного путешественника:

— Элли, брось ты думать, будто мы обрекли Доркас и Джонаса на участь хуже смерти. Лично я совсем не верю в сверхспособности этой самой Шанталь.

— Сестры Трамвелл о ней высокого мнения.

— Будь она вампиром, они бы все равно носились с ней как с писаной торбой. Лишь бы чай хорошо заваривала.

— Милый, как же ты прав! — Внезапно я ощутила прилив счастья, едва не лопнув от распиравшей меня уверенности, что вместе с Беном мы непобедимы. Не важно, что я отнюдь не являюсь воплощением мечты моей свекрови, — для Кулинара я вполне схожусь в качестве спутницы жизни! Кто лучше меня знает, сколько содержится жиров в апельсине? Поерзав в тесном кресле, я обвила руками шею своего супруга и поцеловала его в соблазнительные губы. Вдохнула запах его лосьона после бритья, почувствовала, как его чуткие многоопытные ладони двинулись к моим плечам…

— Ну вот и снова ясное небо, — возвестил восточный джентльмен.

— Он хочет сказать, что мы вот-вот приземлимся, — прошипел Бен.

* * *

Едва очутившись в Бостонском аэропорту, я, как и полагается, незамедлительно прониклась ощущением громадности и легендарного величия Соединенных Штатов. Потоки человеческой массы, приводимые в действие истошными воплями громкоговорителей, не оставляли даже призрачной надежды насладиться сиестой, свернувшись клубочком на багажной тележке. Таможенник из аборигенов оказался очень мил. Он принял на веру мое утверждение, что я не запихнула в носки своих туфель швейцарские часы или антиквариат, и я пригласила его погостить у нас, когда ему доведется посетить берега Англии.

Разделавшись с официальными лицами, я провела несколько минут, изнывая от беспокойства, — пока не увидела наш багаж, кружащийся у наших ног, будто стайка бездомных шавок. Сумки, что поменьше, по-щенячьи жались к своим более основательным родичам.

— Может, отдадим их в добрые руки? — умилилась я.

Но, похоже, для Бена я сейчас была все равно что очередной репродуктор на стене. С безумным видом он озирался в поисках тележки, а несколько беспризорных женщин внимательно наблюдали за моим супругом. Страшная мысль мелькнула у меня в голове. А что, если это и есть Кулинары, точнее, Кулинарши, прибывшие заключить его в свои жаркие приветственные объятия?!

— Ну что ты, исключено, — успокоил меня Бен, складывая чемоданы штабелями и заметно сожалея, что не отрастил лишнюю пару рук. — До штаба мы должны добраться самостоятельно. Организация не жалует тепличные создания.

— Вот и славно! — Не хватало еще, чтобы эти самые Кулинары вертелись у нас под ногами, пока мы будем несколько дней наслаждаться осмотром достопримечательностей.

Решительно застегнув свой всепогодный жакет, я перекинула через плечо ремешок сумочки и озабоченно справилась:

— С тобой все в порядке?

Бен с мокрыми кудрями, прилипшими к бледному челу, и впрямь напоминал хворого лорда Байрона.

— Кажется, солнышко, мне передалась твоя тошнота… — Он выдавил из себя туберкулезный смешок.

Значит, заметил, что мне получше. И наверное, боится высказать вслух — мол, вдруг это ложная тревога?

Я прижалась к его твидовому плечу и услышала:

— Ну, вроде полегчало. Давай-ка поищем, где у них тут сдаются в прокат автомобили.

* * *

Взгляд его блуждал по демонстрационному залу бюро проката целых полторы секунды, прежде чем загорелся при виде роскошного авто с откидным верхом, пышным передом и совсем без зада. Агент с багрово-клоунским носом и желтой «бабочкой» заверил нас, что это чудо техники и комфорта передвигается со скоростью сто миль в час.

— А как заводится — просто мечта, сэр! Стоит только приблизить ногу к педали газа — и эта красавица уже мчится, с вашим участием или без!

— Ну как, Элли, нравится? — Бен ласково погладил капот машины.

— Очень. Черный цвет так стройнит.

— Ты и так стройная, любовь моя.

Ему определенно стоит почаще надевать очки. За три дня я разжирела на три фунта. Одному Богу ведомо, откуда они взялись. Может, какая-нибудь злая сила сбрасывает калории в водоисточники Читтертон-Феллс?

Бен ходил вокруг машины, даря ей взгляды, которые следовало приберегать для меня одной.

— Как на ваш взгляд специалиста, сэр, подойдет этот автомобиль для будущей матери?

— Милый, — робко вмешалась я, — может, воспользуемся услугами автобуса или такси? Нам столько всего надо посмотреть, что у нас просто не будет времени на дальние поездки.

Куда там — я не могла заставить Бена даже взглянуть на меня.

Однако пятнадцать минут спустя, когда мы мчались по широким улицам, с откинутым верхом, под покровом синего неба, я ощутила непреодолимое желание распустить волосы и подставить их легкому ветерку. Что бы там ни говорили метеорологи, но это огромное оранжевое солнце — отнюдь не то же самое, что восходит ежедневно на наши английские небеса. Впервые в жизни я чувствовала себя как следует «проветренной» и ничуть не уставшей, хотя по Гринвичу наступил уже глубокий вечер.

— Ты счастлива? — Бен сжал мою ладонь.

— Наверху блаженства!

— И мы не позволим никаким мелким разочарованиям омрачить нашу поездку?

Неужели автомобильный агент нашептал ему какие-нибудь гадости о нашем отеле? Может, там повсюду красный плюш и на стенах красуется какая-нибудь дрянь? Или под каждой кроватью играет живой оркестр? Или и того хуже — учитывая наше количество багажа — лифты не работают?

К счастью, тревоги были напрасны. Отель «Малберри-Инн» оказался пределом моих мечтаний. В вестибюле сиял паркет цвета кленового сиропа, стены были выкрашены кремовой краской, а двери — патриотически синей. Пышная матрона с прямым пробором и ненавязчивым ирландским акцентом неохотно оторвала глаза от своей книги и поприветствовала нас, не вставая из-за самодельного столика. Ноги ее в тупорылых башмаках уютно устроились на коврике — творении чьей-то бабули. Судя по всему, бабуля была рьяной сторонницей экономии: коврик был связан из разных отрепьев; может, в ход пошли и теплые кальсоны дядюшки Франклина.

Пока что разочарования несущественные. Вместо графинчика рома Хозяйка пообещала подать сыр и вино в Оловянную гостиную между пятью и шестью пополудни. А книгой, к которой приклеилась эта дама, была вовсе не "Пуританская мода для зрелой фигуры", а современный томик в кроваво-глянцевой обложке, изрядно смахивавший на ту книжонку, которую штудировала в сортире наглая деваха.

Матрона смущенно хихикнула и прикрыла пухлыми ручками название, будто это была обнаженная грудь, а мы с Беном — церковные старосты.

— Обычно я не читаю ничего подобного. — Старосветский румянец залил ее щеки. — Меня не интересуют кинозвезды и та ерунда, какой они занимаются, но вокруг столько разговоров об этой книге: огромный успех, гигантские тиражи, права на экранизацию… А при нашей здешней клиентуре требуется определенная… гм… искушенность.

Беглого взгляда на счет, который дама подтолкнула в нашу сторону, хватило, чтобы понять: по части завышения расценок они здесь, безусловно, искушены. Бен выглядел раздосадованным, но женская интуиция подсказала мне: счет тут ни при чем, моего любимого снедает черная зависть — ведь трудно написать кулинарную книгу скандальную настолько, чтобы привлечь широкое внимание общественности. Надо будет посоветовать ему сделать продолжение "Книги о вкусной и здоровой пище леди эдвардианской эпохи" менее сдержанным в выражениях и более чутким в освещении таких тем, как убиение маленьких омарчиков…

— Подобные книжки, — Бен постучал пальцем по красной глянцевой обложке, — все равно что вино. Я так понял, в вашей стране единственное требование для зачисления в члены загородного клуба — это потребление белого калифорнийского вина.

Дамочка с радостью подтвердила, что белое вино наличествует, и запихнула книжку под мышку.

— Мистер и миссис Хаскелл, желаю вам отлично отдохнуть. — Вручив нам ключ от номера, она провела нас мимо напольных часов к низенькой (очевидно, рассчитанной на карликов) арочке дверного проема, ведущего одновременно к залитой солнцем гостиной и винтовой лестнице. Про лифт лучше не спрашивать…

Бравый старичок лет семидесяти в форме образца Войны за независимость завладел двумя чемоданами, которые Бен принес из машины. Раздувая щеки как кузнечные мехи и пыхтя, старичок устремился на третий этаж и привел нас в пропахшую пряностями комнату. Если кому и нужны родители, так это старикам! Ни одна уважающая себя мамаша не позволила бы ему так надрываться! Я дала старичку чаевые, с которыми он вполне мог уходить на пенсию. И он ретировался, пожелав нам удачного дня.

Пребывая в поэтическом восторге, я опустилась на железную кровать. Под узким окошком в обрамлении раскинутых, точно крылья ангела, занавесок, на журнальном столике стояло небесно-голубое блюдо с чайными пакетиками, по соседству притулился электрический чайник.

Оставив в покое багаж, Бен присел рядышком и погладил меня по голове.

— Может, разберем вещи? — целомудренно предложила я.

— Потом! — Он увлек меня на стеганое одеяло.

— Ты уверен, что хочешь… поспать? — Я обратила уста в его сторону, но ходу ненаглядному пока что не давала.

— Что?

При виде солнечных бликов в его глазах я всегда слабею и в то же время наливаюсь вселенской силой.

— В аэропорту ты вроде как был не в себе…

— Ты права. — Он стащил с меня жакет и, покрутив его на пальце, отправил в свободный полет с приземлением на абажуре прикроватной лампочки. — Пора заняться физиотерапией.

— Смотри не перетрудись, — предостерегла я. — Ты ведь должен предстать перед Кулинарами в лучшем виде.

Он занимался пуговицами моей блузки.

— К черту Кулинаров!

Внезапно комната погрузилась во мрак. Послышался резкий звук, напоминающий свист ветра перед бурей. Глаза мои сами собой закрылись, а Бен тяжело задышал.

Порой мне с трудом верится, что я — та самая особа с распродажи по сниженным ценам, которую Бен взял с полки и очистил от пыли. Он такой невероятный! Весь такой безупречно ухоженный, до кончиков длинных ресниц. В эту минуту я пообещала бы ему что угодно — кроме как назвать младенца Эфраимом. Я поерзала головой по подушке, в тайной надежде, что локоны мои рассыплются по плечам в точности как у героини из "Лебединой песни любви". Однако резинка, удерживавшая мои знойные кудри, упорно не желала поддаваться. А ноги мои не скользнули на атласные простыни, ибо отель «Малберри-Инн» не опускается до подобной безвкусицы. Пришлось попросту сбросить туфли и потереться ступней о ногу Бена.

Пуховый матрас поглотил наши тела. Уже несколько дней я не была самой собой, в матримониальном смысле слова, но сейчас терпкий аромат лосьона моего ненаглядного, щетина на его мужественном подбородке, движения его ловких пальцев, нарочито задерживающихся на каждой из пуговок моей блузки, вновь воскресили во мне непередаваемый восторг от сознания того, что я любима не только за свой ум.

Губы мои дразняще коснулись его щеки.

— Ты сводишь меня с ума, — прошептал Бен.

— Взаимно, — выдохнула я в ответ.

Да, все это было очень мило, но потом… что ж, никудышный из меня был бы турист, кабы я продолжала валяться на кровати, таращась в бездонные глаза любимого и теряя драгоценное время.

Застенчиво облачившись в кружевной пеньюар цвета морской волны (купленный перед отъездом в приступе ностальгии — ведь впереди меня ждали лифчики для кормящих матерей и балахоны с вышитыми пчелками на карманах), я предложила приобщиться к американской культуре.

— Хочешь сходить в театр? — откликнулся любимый.

— Нет. — Я поправила обвисший край савана от Лоры Эшли, в котором Бен выглядел необычайно сексапильно. — Я хочу посмотреть телевизор.

— Отлично, но помни: у тебя только три желания.

Он взмахнул пультом дистанционного управления. И — о чудо! Старая раковина в углу превратилась в телевизор. Появилось изображение, правда не совсем четкое. Во весь экран вспыхнули слова:

ПЕЧАЛЬНЫЙ ДОМ

— Прямо как по заказу, Элли.

— В этом фильме снималась моя мама.

— Ты мне никогда не говорила. — Он нежно коснулся моих волос.

— А я его никогда и не видела. — Я зажала ему рот ладонью. — Она предложила мне на выбор: посмотреть свой фильм или "Бэмби".

Из телевизора хлынула энергичная музыка. Экран вдруг подернулся пеленой, но в следующий миг, точно по мановению волшебной палочки, туман исчез, открыв нашим взорам полную луну, нависшую над особняком, выстроенным в лучших традициях готических ужастиков. Зубчатые башенки нависали над поверхностью воды. Под грохот барабанов обшарпанная дверь особняка распахнулась, увлекая зрителя в обшитый деревянными панелями холл, где царило мрачное черно-белое уныние. У меня в зобу дыхание сперло, когда по лестнице спустился надменный дворецкий с набриолиненной головой, нарисованными усиками и свечкой в руке.

— Леди и джентльмены, — возвестил он дребезжащим голосом, — как ни горько мне быть глашатаем дурных вестей, но, увы… — Губы его скривились в подобии улыбки. — Хозяин умер не своей смертью, а в завещании прорех не меньше, чем дырок в сыре.

Крупным планом возникли онемевшие реципиенты этого известия: тучная дама с острыми, как шляпные булавки, глазками; жирный очкастый школьник и, наконец, глупенькая блондинистая танцовщица-стриптизерша, вяло повиливающая задом, одновременно разрывая на мелкие кусочки какую-то бумажку.

— Это твоя мать? — присвистнул Бен.

Я возмущенно шикнула.

— Нет. У нее маленькая роль без слов в кордебалете. Как бы не пропустить…

Но было уже поздно. "Печальный дом" растаял, и на смену ему явился седовласый широкоплечий господин с характерными чертами телеведущего.

— Добрый вечер. Я Гарвард Смит, и в эфире ток-шоу «Беседка». Только что вы видели кадры одного из самых популярных фильмов с участием актрисы Теолы Фейт. Сегодня у нас в студии ее дочь Мэри Фейт, автор недавно вышедшего бестселлера «Мамочка-монстр», в котором раскрываются леденящие душу подробности ее детства, проведенного подле женщины, известной миллионам под именем Киттен Фейс, комедийной актрисы и несравненной секс-бомбы.

Камера скользнула вдоль стола, мимо двух стаканов и графина с прозрачной жидкостью, к женщине, романами которой зачитываются на земле и в воздухе, — женщине с приклеенной улыбкой и невыразительными чертами лица, Волосы собраны в пучок на затылке, на носу — очки-стрекозы. На вид особе было лет сорок с гаком.

— Благодарю вас, Гарвард. — Ее гнусавый голос прекрасно сочетался с двубортным брючным костюмом и галстуком-бабочкой; в руках она вертела карандаш. — Хочу воспользоваться случаем, чтобы заверить всех поклонников моей матери, которые слушают нас сейчас, что их разочарование причиняет мне сильную боль. Прошу вас, поверьте мне… — лицо особы смягчилось, губы дрогнули. — Я написала «Мамочку-монстра» вовсе не затем, чтобы отомстить Теоле Фейт за мое чудовищное детство — ежевечерние пьяные вечеринки в ванной, Санта-Клаус, вылезающий из камина в чем мать родила…

— Игра в лапшу потрясла меня до глубины души, — вклинился респектабельный Гарвард, полыхнув обаятельной улыбкой, — а меня непросто удивить. — Он заботливо пододвинул собеседнице стакан с водой.

Мэри Фейт задумчиво уставилась на стакан.

— Посредством этой книги, которая появилась на свет в невыносимых муках, я обращаюсь к женщине, которая долгие годы отрицала мое существование, выдавала меня за дочку своей служанки, держала меня взаперти в роскошном голливудском особняке. Я говорю ей: мама, еще не поздно! Ты можешь измениться. Можешь вновь стать человеком! И если — вернее, когда — ты это сделаешь, я буду ждать тебя с распростертыми объятиями. Я не стану спрашивать, как звали моего отца, не стану интересоваться, почему ты до шести лет наряжала меня мальчиком, почему вышвырнула в мусорный ящик мою единственную куклу! Я хочу услышать лишь три коротких слова: "Прости меня, доченька".

Гарвард снова расплылся в улыбке.

— Мэри, вы смелая женщина! Во время перерыва вы сказали, что на день рождения мама пригрозила вас убить.

— Да. Но сознание моей правоты сгладило боль от ее слов.

— Вы не воспринимаете ее угрозы всерьез?

Хоп! Мэри Фейт с ловкостью фокусника опрокинула свой стакан. Камера показала крупным планом ее застывшую улыбку.

— Гарвард, чтобы совершить убийство, требуется определенная сила характера, чего Теоле Фейт как раз недостает. После выхода книги я словно вырвалась на волю! Но — заметьте! За каждым удачливым писателем всегда стоит литературный агент, а также вдохновенный и вдохновляющий редактор. Так что, если позволите, мне хотелось бы высказать благодарность и наилучшие пожелания Сэди Фишман и Монике Мэри О'Брайан.

Вырвав из рук Бена пульт дистанционного управления, я выключила телевизор.

— Элли!

— Извини. — Я плюхнулась на кровать. — Я вдруг подумала: а что, если наш малыш приложил ушко к замочной скважине на животе? Мне не хотелось бы, чтобы у него или у нее возникли всякие нехорошие мысли…

— Дорогая, ты же не собираешься быть мамочкой-монстром! — вскричал джентльмен в тоге от Лоры Эшли.

— Бен, у меня нет рекомендательных писем на должность матери. И предыдущего опыта. Скажи мне, на месте этого младенца ты был бы счастлив?

Лицо Бена было окутано розоватым сиянием ночника. Улегшись рядом со мной, он погладил меня по руке.

— Расскажи мне о своей маме.

Я принялась старательно собирать волосы в пучок.

— У меня остались о ней самые чудесные воспоминания. Мамочка была красивой, умной и потрясающе стройной. Она была словно бенгальские огни, рассыпающиеся серебристым дождем. Отец обожал ее. Когда она погибла, он удалился в свой парк аттракционов и больше не слезал с карусели.

— Я готов, — пробормотал вдруг Бен, уткнувшись мне в шею.

— Пойдем на ужин?

— Вообще-то я подумывал заказать еду в номер, — заметил он, распахивая свою тогу и привлекая меня к себе.

* * *

Посреди ночи я проснулась в холодном поту, сердце колотилось от страха. Где я? Комната напоминала черный ящик, сквозь щели которого пробиваются ниточки света. И что это за тип храпит рядом со мной? Я боязливо нащупала в темноте лицо и лишь через минуту сообразила, что тискаю физиономию своего супруга. Осознав этот факт, я со вздохом облегчения откинулась на подушки. Дыхание мое выровнялось. Такое со мной случалось и прежде, когда я покидала родные стены. Помнится, первый роковой визит девочки Элли в Мерлин-корт сопровождался такими же ночными страхами. А на сей раз сказалась еще и смена часовых поясов. Заснуть снова не получалось. Я ворочалась с боку на бок, злобно размышляя о том, что дома уже утро.

Внезапно я вспомнила, что забыла с вечера помолиться. "Прошу тебя, Господи, не важно, будет это мальчик или девочка, лишь бы он родился худеньким".

Я уже проваливалась в блаженное забытье, когда Бен постучал по моему плечу пальцем:

— Просыпайся! Пора вставать!

Последующие сцены напоминали ускоренные кадры из фильма ужасов: меня запихнули под обжигающий душ, помыли, вытерли полотенцем, упаковали в одежду. Ковыряя на ходу расческой в волосах, я выскочила из комнаты, кубарем скатилась по лестнице, пулей пролетела через вестибюль и очутилась на улице, где меня атаковало беспардонное бостонское солнце.

Какую же непростительную ошибку я совершила, вырядившись в оранжево-розовый шелковый костюм! Через несколько минут моя физиономия с ним сольется. Небо казалось чуть ли не белым, и, хотя двигались мы проворной рысью, туфли мои то и дело прилипали к тротуару, будто горячие утюги к нейлоновому белью.

— Какого черта такая спешка? — спросила я у этого свихнувшегося англичанина, который выдернул меня на улицу в несусветную рань. Сам он при этом выглядел так, будто его только что извлекли из подарочной коробки от Валентино, что не поднимало мне настроения.

— Радость моя, разве мы хотим потратить день впустую? — Безумец отвел глаза.

Я-то, по простоте душевной, подумала, что он проверяет, не собирается ли нас переехать какое-нибудь из этих длинноносых чудищ, именуемых американскими автомобилями, пока мы с важным видом пересекаем улицу. На одно ужасное мгновение я испугалась, что придется перепрыгнуть через капот последней машины, отделявший меня от тротуара, или же — как я обычно делала, когда нужно было прыгать через «козла» в школе — проползти под ним. Я так нудно обо всем этом рассказываю, дабы пояснить, почему я не сразу догадалась, что Бен что-то от меня скрывает. Истина озарила меня, когда мы нырнули под золоченую арку "Макдоналдса".

На родной земле очутиться в подобном заведении Бентли Хаскелл мог бы только ногами вперед. Но здесь, в Бостоне, шпионы Кулинаров мерещились ему повсюду. По правде говоря, заказывая для нас завтрак, Бен заметно нервничал. Столик он выбрал самый уединенный — за буйной пластиковой растительностью. Но лишь почти расправившись0с булочкой «Мак-Маффин», Бен восторженно выдохнул:

— Элли, да здесь просто потрясающе! Боюсь, мне трудно будет побороть искушение заглянуть сюда еще разок!

— Боже милостивый! Не знаю, чего я боюсь больше — твоего увлечения какой-нибудь шлюхой или же едой на скорую руку!

Бен настоял, чтобы мы отправились за добавкой. Я уступила. И напрасно! Стоявший перед нами в очереди рыжий тип взахлеб пересказывал юной милашке за стойкой содержание какого-то литературного шедевра.

— Впервые в жизни я прочел не только отрывок на обложке, но и все остальное! — выдохнул он, размахивая руками. Я на всякий случай отодвинулась.

— Простите, вы случаем не о «Мамочке-монстре» говорите? — подала голос худощавая дама позади нас.

Какой-то толстяк в каске бесцеремонно оттолкнул меня в сторону.

— Любопытно, как вам понравилась глава о воскресных прогулках в то самое место? Просто ужас! Черт побери, я всю ночь не мог заснуть, вздрагивал каждую минуту, а ведь я как-никак родился и вырос в Бронксе! Бедняжка Мэри! При такой мамаше и враги не нужны! А мой-то папаня вечно слюни пускал по этой кисуле Фейт!

Переминаясь с ноги на ногу, я чувствовала, как вены на моих нижних конечностях стремительно поражает варикоз. И с какой стати мы, англичане, все треплемся о слишком быстром ритме жизни в Штатах! А эти слова: «Мамочка-монстр», кажется, уже неотступно преследуют меня. Мне хотелось отогнать их прочь, растоптать. А теперь угадайте, что мы обнаружили на своем столе, когда наконец вернулись, нагруженные пакетиками с едой? Сигаретный пепел и журнал «Пипл», с обложки которого на нас пялилась гневная физиономия чудовища по имени Теола Фейт. Торопливо пролистав журнал, пока Бен наслаждался молочным коктейлем, я наткнулась на заголовок в три полосы: "Становится ли материнство сомнительной деятельностью?" Снимок в профиль Мэри Фейт, сопровождаемый пространными комментариями мамочки-монстра по поводу дочуркиного бестселлера. "Почему бы книжонке Мэри не иметь успеха! Не сомневаюсь, она выбирала слова, которые хорошо знает, — в основном непечатные".

— Что с тобой, Элли? Призраки замучили?

— Целых два. Сестрицы Трамвелл. — Мне вдруг вспомнились зловещие предостережения Примулы и Гиацинты по поводу Черного Облака. Ведь тогда впервые было упомянуто имя Теолы Фейт. А если вспомнить, что эта особа имела прямое отношение к первой и последней поездке моей мамочки в Америку… Боги определенно замышляют что-то недоброе. Так, пора сматываться отсюда. Пора взять себя в руки. К счастью, мои тревоги вскоре растаяли вместе с кубиком льда, который я бросила за ворот платья, прежде чем отважилась вновь окунуться в невыносимую жару.

Бен настоял, чтобы мы оставили черный спортивный автомобиль на стоянке отеля «Малберри-Инн», а сами передвигались по городу на автобусе или пешком. Не опасайся я сломить его первооткрывательский дух, наверняка бы поинтересовалась, зачем мы вообще взяли напрокат эту растреклятую махину — чтобы время от времени выходить на стоянку и ласково трепать ее за холку? Но женское терпение неиссякаемо. Впрочем, лучше обратить энергию в русло духовного обогащения, которое предлагал Бостон.

Мою любовь к истории всегда сдерживали учителя, полагавшие все происшедшее после 1750 года современными событиями. Я словно взглянула на мир иными глазами, узнав, что во время наступления англичан Пол Ревир списал транспортные расходы, выразившиеся в стойловом содержании его лошади, на счет колонии Массачусетс-Бей. Первая супруга этого великого патриота (как сообщил наш гид, он же водитель автобуса) покинула эту юдоль печали, осчастливив супруга многочисленным потомством. А жена номер два, как мы узнали, со временем взяла щекотливую проблему деторождения под личный контроль. А я-то раньше ломала голову, почему это с наступлением ночи мистер Ревир ошивался верхом на коне в окрестностях старой церкви. Теперь же все стало ясно. Муженька попросту пинком выставляли не только из спальни, но и из дома.

Таскаясь за своим ненаглядным по бесконечным музейным залам, рассматривая перекореженные шпоры и ржавые фляжки, экспонированные в стеклянных шкафчиках, я все больше убеждалась, что все в этом мире, в том числе и история, запросто может зависеть от одной-единственной женщины — славной женщины, которая, прижимая простыни к своей натруженной груди, рычит: "Нет уж, муженек, с меня довольно! Я уже и так вся в растяжках, с головы до ног!"

Поистине некоторые вещи могут быть понятны только членам старейшего в мире клуба.

Покинув гостеприимные стены музея, мы сунули нос за ближайший забор — частокол острых копий, угрожающе ощерившихся на незваных гостей; там оказалось кладбище местных героев. Дождь закапал тихими слезами, но мы продолжали осмотр. Затем перешли к мемориальным табличкам на домах. Такие-то и такие-то жили, служили и плели интриги в этих убогих лачугах с облупившимися стенами и раздолбанными ступеньками. Упоминались лишь лица мужеского пола. Наверное, их жены были слишком заняты выращиванием маленьких патриотов и не успели сделать ничего значительного. Слава тебе господи, в наши дни быть женщиной не значит безвылазно торчать в темнице.

Отмахиваясь от дождя, Бен нацелил объектив своего «никона» на старую церквушку.

— Милая, свежий воздух так тебе на пользу! Твои щеки пылают, как гранаты. — Спрятав фотоаппарат в карман, Бен взял меня за руку. — Как думаешь, мой синий галстук в красную и золотистую полоску подойдет для первой встречи с Кулинарами?

— Бесподобно! — выдохнула я.

Мимо проковыляла парочка влюбленных, сплетенных на манер скульптуры Родена. Кто-то с размаху швырнул пустую банку из-под колы в мусорный бачок, где она закружилась в пьяном танце.

— Можно поинтересоваться, где и как ты должен вступить с ними в контакт?

Бен зажмурился, как сиамский кот. На меня он упорно не смотрел.

— Хороший вопрос, Элли. Думаю, нам стоит отправиться в путь сразу после ланча.

— Так скоро?! — С чего это я взяла, что нам будет даровано два или три дня счастливой праздности? Наверное, из-за своего поганого самочувствия слушала не тем местом.

Упомянутые размышления помешали мне заметить, что Бен обошел мой вопрос — в точности как сейчас мы обходили стороной банджоиста, усевшегося по-турецки посреди тротуара. Куда бы ни отправился мой любимый, я последую за ним, хорошо бы только знать — куда.

Вцепившись в мою руку, Бен потащил меня за собой.

— Солнышко, я совсем не хочу тебя торопить.

— Что?.. Испортить такой чудесный день?!

— А он был… чудесным? — Может, ему муха в глаз попала или зуб разболелся, но у меня создалось странное впечатление, будто Бен надеялся, что Бостон не оправдает моих ожиданий. Ну разумеется! В брошюрке "Да, мы рожаем!" всячески подчеркивается, что беременность весьма своеобразно влияет на мужчин.

Во время ланча в ресторане, где мраморные столешницы и декор из нержавеющей стали навевали ассоциации с моргом, Бен признался, что порт не произвел на него впечатления.

— Что же ты ожидал увидеть — корабли в форме заварных чайников?

Позднее, когда мы укладывали наши чемоданы в багажник автомобиля, Бен заявил, что владелица «Малберри-Инн» выглядела как-то подозрительно, когда он оплачивал счет.

— Милый, но ты ведь вертел перед ее носом толстенной пачкой денег! Я и сама-то задумалась, уж не сбегал ли ты за угол по-быстрому грабануть банк, пока я плескалась в ванной.

— Я хотел сперва потратить наличные, которые дала нам Доркас, а уж потом переходить на дорожные чеки.

— Разумно. Когда Доркас предложила нам остатки своих американских денег, я думала, что речь идет о мелочи. Слушай, а может, это она ограбила банк?

Три дамы с лакированными башнями на головах, суетившиеся подле соседней машины, дернулись и разом прижали к груди свои сумочки. На их трикотажных костюмах красовалась монограмма "Д.А.Р.". Я уже знала, что эти буковки означают славную организацию под названием "Дочери американской революции". Любопытно, их шокировала моя шутка насчет Доркас или же наш британский акцент? Неужто сейчас одна из них приподнимет юбчонку, выхватит из колготок револьвер и заорет: "Руки вверх!"?

— Пойдем, Дорис!

— Да-да, Энн!

— Дебора, ты сядешь сзади?

Они отчалили с таким ревом мотора, что я аж закачалась. Бен запихнул последнюю сумку и захлопнул багажник, едва не отхватив себе ладонь.

— Дорожные чеки у тебя, так ведь?

— Ты же сам мне их отдал! — Я похлопала по своей сумке. — Сказал, что приготовишь из меня рождественскую котлету, если с ними что-нибудь случится. И кстати, раз уж мы подняли эту тему, — никак не возьму в толк: что ты имеешь против кредитных карточек?

— Это у меня пунктик, еще с тех времен, когда я работал в "Сопровождении на ваш вкус". — Он баюкал палец своей левой руки. — Одна бесчувственная особа наняла меня в качестве сопровождающего для охоты на куропаток и нагрела как раз посредством этого изобретения.

— Что?! — ужаснулась я.

— Элли, ну полно тебе! — Смоляные брови Бена сдвинулись. — Я же никогда не делал тайн из своего прошлого.

— Но ты никогда не говорил, что надевал шерстяные кальсоны и убивал бедных птичек!

— Если тебе будет от этого легче, — Бен двинулся вокруг машины, — та я все до единого выстрела промазал. Девица сочла меня совершенно непригодным и отказалась платить вообще, — он придержал для меня дверцу. — Что это с твоим лицом?

— Почему ты садишься с этой стороны? Руль, по-моему, вон с той.

Отступив назад, Бен едва не сбил мотоциклиста, который с диким клекотом ворвался на стоянку.

— Потому что я хочу, чтобы ты вела машину.

— Ни за что! Доктор Мелроуз запретил моим ногам касаться педалей на чужой земле!

Воцарилось молчание — из тех, что обычно называют звенящими и гнетущими.

— Дорогая, здесь и ехать-то всего ничего. А я куда-то задевал свои очки.

— Ты положил их в бардачок.

— Совершенно верно. Не хотел тебя огорчать, но… — Морщась, он вытянул передо мной ладонь и отвел взгляд. — Помнишь, как я однажды поранил палец и едва не умер от заражения крови?

— Что-то такое было.

— Ну вот, а только что я прищемил его крышкой багажника.

— Бен, это не тот палец.

— Разве? — Бен нахмурился. — Ну… ты ведь не станешь спорить, что рука-то та самая. Кроме того, доктор Мелроуз настоятельно советовал мне быть предельно осторожным в посттравматический период… Элли, я не могу рисковать! Только не сейчас. Если ты поведешь этак с часок, пока я дам руке отдохнуть…

Я подергала за руль, в тайной надежде, что он отвалится и положит конец этому безумию.

— Бен, я не могу учиться двум вещам одновременно. Беременности с меня вполне достаточно. А ездить не по той стороне улицы — это уже чересчур.

Пока я мямлила, Бен плавно скользнул на соседнее сиденье, достал из нагрудного кармана ручку и с торжествующим видом нарисовал на моей правой руке букву "П".

На пороге нашего брака я считала, что обязана Бену жизнью. Но не в буквальном же смысле слова! Тысяча проклятий на его красивую голову! Чтоб его подвел дезодорант в разгар собрания Кулинаров!

Дрожа, как ведро с краской на крючке строительной «люльки», я повернула ключ зажигания. Бурррууммм! Машина отскочила назад — шея моя жалко дернулась, точно стебелек одуванчика. Тошнотворный вираж — и мы устремились к выезду со стоянки. Притом что моя нога едва коснулась акселератора. Парень из проката машин был прав, когда говорил, что этот автомобиль взлетит даже без участия водителя. Итак, нам предстояло одним прыжком влиться в транспортный поток, состоявший из четырех переполненных полос. Любопытно, мы приземлимся на чей-нибудь автомобиль? Или же на что-нибудь повыше — чтоб полюбоваться местными красотами?

Жать на тормоза времени не было. Я крутанула руль влево — или надо было вправо? А у меня отличная реакция, наверное, не всякая беременная может такой похвастать. Пот на моем челе мгновенно высыхает. Может, если я действительно не буду ни на что нажимать…

— Ну как, полегчало? — Бен похлопал меня по плечу. — Говорил же тебе, ничего страшного.

Укусить его за здоровую руку я не имела возможности — надо было следить за дорогой. Черт, натыкали тут светофоры, как фонарные столбы!

— Любовь моя, я же делаю это ради тебя, — продолжался бубнеж над ухом. — Что бы ты стала делать, случись со мной что?

— Вышла бы замуж за шофера! — прорычала я.

Светофоры продолжали атаковать нас. Проклятые твари! И в довершение всех бед, зарядил дождь — медленный, ленивый. Его едва хватило бы, чтобы опрыскать белье для утюжки, но «мало» — понятие растяжимое, когда речь идет об автомобиле с откидным верхом… Из-за своей клаустрофобии Бен ненавидит закрытые машины.

— Хочешь, я закрою?.. — Он великодушно поднял вверх палец — боже, тот самый, поврежденный! И тотчас бережно опустил руку на колени, словно приболевшего и горячо любимого щеночка.

— Нет! — Когда мы будем сидеть по пояс в воде, возможно, этот человек поймет, что за сокровище ему досталось. Идиотка патентованная!

Решив насладиться сполна, я притворилась, будто играю в одну из компьютерных игр. Знаете, такие, где вас могут прикончить, причем не раз — и без всяких побочных эффектов. С головокружительной скоростью мелькали машины, пешеходы, дома…

— И куда же мы направляемся?

— Солнышко, следи за знаками.

Что-то голос у него какой-то придушенный. Может, еще и пневмонию подцепил? Ладно, бог с ним. Интересно, получу я когда-нибудь прямой ответ хоть на один вопрос? "Неподалеку от Бостона", — сказал он, когда уговаривал меня поехать к Кулинарам. Но правда всегда вылезет наружу, какой бы гнусной она ни была. Вот и показалась ее мерзкое рыльце. Итак, мне предстоит провести несколько дней в сотне миль отсюда, в какой-то богом забытой дыре.

Впрочем, выбивать из законного супруга признание нет времени. И что они все так гудят вокруг? Эта дама в «вольво», она что, машет рукой подружке? Или же грозит мне кулаком? Чувствуя себя нежеланной гостьей в своем ряду, я перестроилась, ухитрившись сохранить равновесие. Бен делал вид, что спит. А я между тем вспоминала все по порядку: как он позеленел в аэропорту, когда я спросила, не встречают ли нас Кулинары; как прошел наш осмотр достопримечательностей — будто на видеокассете в режиме быстрой перемотки.

Пальчик повредил, бедный мальчик — так я и поверила! Усадил меня за руль, чтобы руки оказались заняты, когда правда всплывет наружу! Даже его занятия любовью прошлой ночью теперь обрели зловещий привкус.

Я размазала по лицу дождевую влагу, пронзила мужа яростным взглядом — и тут сердце мое предательски екнуло. С мокрыми, взъерошенными волосами, Бен казался таким невинным. Может, это все из-за меня, из-за моего сложного отношения к этой поездке? Когда я призналась, что не прочь побывать в Бостоне, он, должно быть, так обрадовался, что встреча с Кулинарами назначена в тех же краях.

Задумавшись, я совершенно отвлеклась от дороги, небрежно руля одной рукой, как вдруг передо мной вырос грузовик. Я рискнула вновь перескочить в другой ряд. Вот странно! На капоте мчавшейся прямо передо мной машины развевался маленький белый флажок. И на той, что перед ней. Так, пора глянуть в зеркальце заднего обзора. На ехавшей позади меня машине тоже торчал флажок. Меня преследовала целая вереница флажков. Мои липкие ладони соскользнули с руля. Вспомнился один американский фильм, который я недавно смотрела. Начальная сцена — похороны. Эти машины направлялись на кладбище, и я оказалась среди скорбящих — даже без венка в руке! К окошку ехавшей перед нами машины прижались удивленные лица. В соседнем ряду на целую милю плюнуть было некуда.

— Бен! — хныкнула я.

— Что такое? — Он выпрямился.

— Ничего. — Дождь лил как из ведра, сочувственно всхлипывая. Вдруг перед моими глазами возник огромный бело-зеленый плакат.

Разделительный щит между штатами. Бен достал из кармана клочок бумаги.

— Элли, собственно говоря, здесь и заканчивается… то есть начинается… наше путешествие.

— Спасибо, что предупредил заранее. — Вытерев лицо рукавом, я вцепилась в руль, втянула побольше воздуха и метнулась в сторону, к съезду с автомагистрали.

Поскольку «дворники» не поспевали за дождем, не могу сказать вам, с какой скоростью мне следовало ехать — тридцать пять или пятьдесят пять миль в час. Навстречу мчался плакат с надписью «Развилка». Кто-то таким манером шутит? Слева от меня текла целая река из грузовиков, каждый из которых выше среднего коттеджа, и все они покачивались на ветру. Руки мои продолжали соскальзывать с руля. Дорога сузилась до размеров замочной скважины. Ноги свело судорогой.

— Сворачивай! — проорал Бен.

Я закрыла глаза и сделала, как мне велели.

И покой снизошел на мою душу. Передо мною черной блестящей лентой расстилалось пустое шоссе, а дождь разом прекратился, будто Господь Бог щелкнул пальцами. На смену Бостону явились холмы и поля, проплывая мимо, словно роспись на длинной стене. А что это над головой — неужели радуга? Я начала проникаться симпатией к Североамериканским колониям. Настроив радио на мелодичное мурлыканье, я улыбнулась Бену.

— Куда теперь, мистер Хаскелл?

Волосы его мокрыми прядями свисали на лоб, прямо как у Брута. А Брут был достойным человеком.

— Милая… — он предпринял героическую попытку мобилизовать все свое обаяние, — пожалуй, я несколько неверно выразился, или же следует сказать…

— Соврал?

— Вот-вот.

Я похлопала его по плечу.

— Я не сержусь, честное слово. В каждом месте свое очарование.

Руки мои обессиленно упали с руля. Неужели я неблагодарно и совершенно превратно истолковала его молчание? А он-то, наверное, всю дорогу готовил для меня замечательный сюрприз?

Я снова ухватилась за руль.

— Так что же это за место? Укромное селение, вдали от больших дорог? Окутанное колдовскими чарами, с целой сокровищницей из антикварных лавок и маленькой белой церквушкой на холме?

Раздался вздох, напоминавший предсмертный хрип.

— Солнышко, я уверен, что жители Грязного Ручья в штате Иллинойс считают именно так.

 

Глава пятая

Если бы Христофор Колумб добрался до Иллинойса, он бы понял, что погорячился, объявив Землю круглой. Земля здесь была площе и ровнее, чем океан в полный штиль. Широкая дорога прорезала бескрайние кукурузные поля. Казалось, с минуты на минуту мистер и миссис Бентли Т. Хаскелл в шикарном авто доберутся до указателя с надписью «Тупик» и ухнут в вечность.

Я простила Бену его коварный обман. Даже поняла, почему он не забронировал билеты на рейс Бостон — Грязный Ручей. Кому охота приземляться на взлетно-посадочную полосу, которую по ночам свертывают в рулон? Справедливости ради следует также заметить, что Бен оказался совершенно не способен выразить необозримую громадность Америки в английских понятиях. Англия — это страна, которую туристы могут обозреть за один день. Доркас и Джонас, отправляясь в Чикаго, на полном серьезе считали, что сумеют прокатиться на машине до Большого Каньона, переночевать и вернуться обратно к вечеру следующего дня. Бен мыслил чуть более реалистично. Он понимал, что Грязный Ручей, штат Иллинойс, находится от Бостона на приличном расстоянии, однако полагал: это все равно что проехать на машине из Шотландии в Девон, но уж никак не из Лондона в Варшаву.

Я не жаловалась, даже когда мы остановились на ночлег в отеле "Счастливое пристанище" в Плейнвилле, штат Огайо. Мы несколько часов катили не в ту сторону, считая, что едем куда надо, и несколько миль — в нужном направлении, считая при этом, что заблудились. Я мечтала лишь об одном: рухнуть на жесткие подушки и от души насладиться своей мигренью. Чего я не могла простить Бену — так это изнуряющую жару. И причина тому — преклонение перед Кулинарами. Не винить же Бога за то, что он превратил рай в преисподнюю!

— Воды… — прошелестела я запекшимися губами.

Бен сжал мое плечо. Его палец выздоравливал не по дням, а по часам.

— Солнышко, я же предложил поднять верх.

— Не стоит портить вид.

Солнечный диск в окружении белых облаков напоминал яичницу на сковородке. Мое насквозь промокшее платье липло к телу. Может, на ком-то другом это и смотрелось бы чертовски привлекательно, но лично я между завтраком и ланчем, к своему огорчению, набрала еще несколько фунтов.

— Бен, глянь-ка вон на тех птичек.

Он последовал взглядом за моим пальцем.

— Ну и что? Летят себе по своим делам.

— Уже целый час они неотступно нас преследуют.

— Элли! — он надел те самые очки, которые якобы потерял, когда настоятельно усаживал меня за руль, — это всего лишь безобидные вороны.

— Как же! Это стервятники, которые обгрызут нас до костей в ту самую минуту, когда мы признаем, что эта жестокая страна победила.

— Ты же говорила, что тебе нравится Чикаго…

— Я его обожала. Лучше бы купила почтовую открытку. — Едва слова эти сорвались с моего языка, я пожалела, что не набросилась на Бена раньше. Выясните отношения и начните все сначала. Если знаешь, что супружество зачастую напоминает ложе из крапивы, то аромат роз становится еще слаще.

Когда мы въезжали на стоянку перед харчевней "Бревенчатая хижина", Бен с небывалой нежностью в голосе поинтересовался, далеко ли у меня лежат дорожные чеки, ибо от денег Доркас у него осталась лишь парочка долларов.

— Прямо здесь, милый! — я постучала по своей сумке, когда мы втиснулись в узкое пространство перед входом. Оптимизм переполнял мою душу. Наш брак станет только крепче, выдержав проверку на прочность. — Одну секундочку.

Бен наблюдал, как я извлекаю на свет божий огромную связку ключей, упаковку салфеток, письмо свекрови…

— Элли, — насмешливо протянул он, — ты таскаешь с собой столько барахла, полезного как рыбе зонтик.

Я откинула локон со лба.

— Вот так удача! Я нашла свою расческу! Правда, она разломилась на две части, но две даже лучше, чем одна!

— Эта забегаловка с минуты на минуту закроется.

— Глупенький, — успокоила его я, — еще только шесть часов, а в этой стране удобств и комфорта ничто никогда не закрывается. — Я высыпала на колени содержимое своей косметички. — Может, положила их в боковой карман? — Мои руки перестали суетливо шарить и затряслись.

Свет любви поблек в его глазах.

— Только не вздумай сказать, что ты их потеряла.

Я никогда не могла понять жен Генриха VIII, которые добровольно клали голову на плаху и безропотно ждали, когда обрушится удар. Теперь же, борясь за собственную жизнь, я вдруг осознала, что Бен гораздо крупнее, чем мне казалось.

— Да здесь твои чеки, здесь! Дай мне только время их отыскать.

Бен медленно свирепел, что придавало ему необычайно мужественный вид. Рык вырвался из его глотки, заставив меня вжаться в дверцу.

— Ну же, давай! — перешла я в контратаку. — Скажи, что тебе вообще не следовало на меня полагаться. Скажи, что я испортила тебе праздник! Скажи, что я спустила в трубу твои шансы стать Кулинаром!

Его ответная речь потонула во внезапно раздавшемся оглушительном раскате грома. Через несколько секунд небо потемнело, я почувствовала на лице капли дождя и вспомнила о Черном Облаке. В главе третьей "Выращивания детей из семян" подчеркивалось, что причудливые фантазии — обычное дело для беременных.

Заталкивая все причиндалы обратно в сумку, я вспылила:

— Будь любезен, дорогой, вспомни, кто именно довел меня до такого состояния и вообще притащил сюда!

Бен симулировал ангельское терпение.

— Что толку перекладывать друг на друга вину? Вспомни, ты не могла положить их в какую-нибудь другую сумку или в карман?

— Нет!

— Когда ты видела их в последний раз?

— Не разговаривай со мной в таком тоне! Я не подозреваемая в деле об ограблении.

— Я отдал их тебе в аэропорту.

— Отдал!

Дождь уже лил как из ведра, заволакивая пеленой лицо Бена и всю эту поганую историю, пока вдруг… Воспоминание ударило меня, словно нож между ребер. Вот я читаю Бену в самолете письмо свекрови, со всеми его зловещими предостережениями. И очаровательный восточный джентльмен говорит: "В этом мире очень много дурных людей". Но не мог же он оказаться злорадным вором-карманником! Хотя… стоит только вспомнить тетушку Лулу! С виду — прямо-таки Ванесса Редгрейв средних лет, а на деле сопрет золотые коронки у трупа и не поперхнется.

— О черт! — Бен плюхнулся обратно на сиденье. — Что толку рассуждать! Они исчезли. Полагаю, излишне надеяться, что ты купила "Американ экспр…"

— Банк рекламировал какой-то другой вид вклада, с премиальными в виде серебряной ложки за каждые пятьсот фунтов.

— Жаль, — вздохнул он. — Но, слава богу, у нас есть квитанции. Ведь у нас есть квитанции, правда, Элли?

Я затеребила веревочку, невесть как очутившуюся у меня в сумке.

— Ты положила их в одну папку с чеками?! — Бен вдруг увеличился в размерах, совсем как дрожжевое тесто, которое он так любит замешивать.

Из "Бревенчатой хижины" выходили люди, сытые и счастливые. Страшно подумать, что между нами и голодом стояли всего два доллара. Может, поесть, а потом сделать вид, будто мы потеряли кошелек?

Стыдись, Элли! Какое значение имеет пища, когда жизнь любимого разлетается в пух и прах. Бену незачем было мне объяснять — хоть он и объяснил, причем не раз, — что в штаб-квартире Кулинаров в Грязном Ручье ему необходимо быть в половине восьмого вечера. А значит, у нас не было времени отправиться в ближайший полицейский участок и сдаться на милость властей.

Когда было сказано все, что только можно сказать, дабы усугубить и без того поганую ситуацию, Бен вставил ключ в замок зажигания и вырулил обратно на шоссе. Воцарившееся молчание никак нельзя было назвать уютным. Бен поступил достойно — купил мне маленький пакет молока. Пока я потягивала молоко, он демонстративно затянул потуже ремень безопасности.

Дорога петляла, словно туалетная бумага, размотавшаяся на ветру. Деревья стремительно проносились мимо, а волосы мои змеями елозили по лицу, застилая глаза… Как вдруг я с удивлением обнаружила, что Бен съехал на обочину и заглушил мотор.

— Перерыв? — загрязнила я атмосферу едким сарказмом. — И это после всех твоих сетований, что времени у нас меньше, чем порядочных женщин в Америке?

Бен распластался ничком на руле. Что такое, сердечный приступ?… Он мертв! Как он мог так со мной поступить! Оставить вдовой вот здесь, посреди дикой страны, с пятью каплями молока на дне пакета! Я с силой дернула его за волосы, поднимая голову.

— Элли, у нас кончился бензин, — выдохнул Бен.

Это, пожалуй, похуже смерти. Не потеряй я дорожные чеки, он смог бы заправиться на бензоколонке возле "Бревенчатой хижины". Теперь же, если даже нам удастся пробиться сквозь эти кукурузные джунгли и добраться до живительного топлива, каковы шансы, что нам позволят расплатиться долговой распиской? Я попыталась утешить Бена, что Кулинары непременно все поймут; что, вызвав его на эту встречу, они не повернутся к нему задом и не разбегутся по домам только потому, что он опоздает на пять минут — или на пять часов. Но мои голос уносило ветром, и я совсем не была уверена, дождь или слезы струятся по моему лицу, когда ладонь Бена легла на мою.

— Дорогая, ты не должна себя винить. — В голосе его смешались усталость и героизм. — Я уже начинаю верить в Черное Облако этой самой Шанталь.

Промокнуть насквозь и перенервничать — уже достаточно противно, но чтоб еще и быть обреченными на погибель? Я просто физически не была к этому готова. Открыв сумку, я принялась рыться в поисках салфетки и нечаянно вытянула конверт с письмом свекрови. Странно, но на ощупь он вроде бы толще, чем мне запомнилось. И немудрено! В конверте мирно покоились наши дорожные чеки.

— Бен! Наверное, я запихнула их в конверт вместе с письмом, когда уронила сумочку в самолетном сортире и запаниковала. Подумать только, а я-то грешила на того безвинного восточного джентльмена…

Любимый не слушал. Вскочив на сиденье, он неистово размахивал руками, дрыгал ногами и вопил: "Спасены! Спасены!" Ветер, как по волшебству, стих, дождь прекратился, и солнце, во всем своем сияющем великолепии, прорвалось сквозь облака. А позади нас замедлял ход какой-то автомобиль. Супружеской чете почтенного вида, вероятно, почудилось, что Бен зовет на помощь. Милые ангелы-хранители! Доктор Берии Уэчлер и его жена Джори из Пеории. Вручили нам канистру бензина и, отмахнувшись от наших благодарностей, отчалили по своим делам.

— Как любезно с их стороны было прийти нам на помощь! Должна сказать, милый, моя вера в благородство человеческой натуры восстанавливается на глазах. Отныне плевать я хотела на всякие дурацкие предрассудки. Что такое, тебе что-то в глаз попало?

— Нет, родная. — На лице Бена расцвела ухмылка. — Не хочу портить тебе удовольствие, но они остановились потому, что жена читала вслух и наткнулась на чересчур волнующую сцену.

— Только не говори… только не «Мамочка-монстр»! Бен, эта жуткая книга прямо-таки преследует нас!

Он привлек меня к себе.

— Тихо, тихо! Совсем недавно это были стервятники. Ты просто очень устала, а я безмозглый идиот — втянул тебя в такое путешествие, в твоем-то положении. Давай-ка отряхнем прах этого места с наших ног. Клянусь, за всю поездку больше не позволю себе ни одного грубого слова!

Мой ненаглядный был прав. Нам следовало сосредоточиться на дороге. Если Бен как следует поднажмет, то может успеть на собрание Кулинаров вовремя.

* * *

Грязный Ручей с населением четыреста тридцать шесть человек. Его очарование — в факторе удобства. Заблудиться здесь трудновато. С одной стороны главная и единственная улица упирается в бескрайние поля, с другой — в грязную реку Иллинойс. Проезжая мимо модного магазинчика «Нелга» с выставленным на витрине пестрым платьем Один-Размер-Подходит-Всем, я подумала, что Грязный Ручей — идеальное убежище для людей с синдромом навязчивого шоппинга. Мы миновали парикмахерскую, кегельбан «Везунчик» и угловое кафе с картонным меню в окошке. Добравшись до светофора, покачивавшегося на провисшем проводе, мы поравнялись с баром "У Джимми", невзрачным кирпичным строением с дверьми в точности как в салунах Дикого Запада. Неужто сейчас ее пинком распахнет мужественный сапог со шпорами и парочка трупов шлепнется на пыльный тротуар, выписав сальто мортале? И Плохой Парень, пожевывая табак и лениво поигрывая пистолетом, велит нам убираться ко всем чертям?

— Бен, ты так и не сказал, почему Кулинары избрали Грязный Ручей.

— А кто заподозрит, что они тут проводят встречи?

— Разумно.

Пора начать волноваться по поводу впечатления, которое я вот-вот произведу. Глянув в зеркальце пудреницы, я обнаружила, что солнце как следует потрудилось над моим носом, но роптать было некогда. Череда резких встрясок — и Бен вписался в поворот. Мы уже приехали? Именно здесь то самое искомое место? Нет, если только место встречи Кулинаров не заправочная станция с доисторическими насосами. Припарковавшись рядом с ржавым газировочным автоматом, Бен объявил, что должен получить инструкции и, в случае необходимости, попросить о помощи.

— Разве нужный тебе дом стоит не на Главной улице?

Бен развернул приглашение Кулинаров и прикрыл его ладонями.

— Извини, солнышко! Ты же понимаешь, что я не оправдаю доверия, если позволю тебе увидеть хотя бы подпись.

— А меня что, доставят туда с завязанными глазами?

— Нужный нам дом называется Менденхолл, по имени первого владельца. Не будет вреда, если я скажу тебе, что Джошуа Менденхолл был виски-бароном и сколотил состояние на перегонке пшеницы. На производстве бурбона, — любезно пояснил он.

— А я-то думала, что запах реки мне грезится, — сообщила я спине Бена. Он выпрыгнул из седла — в смысле, через дверцу машины — и устремился к стеклянным дверям гаража. Вскоре к его голове присоединилась еще одна, и я разглядела указующие персты.

Боже, как я устала! Как было бы здорово с часок поваляться в ароматной ванне! Развалившись на сиденье, я разглядывала похожее на склад здание на другой стороне улицы. Это и есть спирто-водочный завод? Старина Джошуа использовал реку для перевозки виски? Сквозь брешь между гаражом и бурым домом с просевшей верандой виднелась полоска воды и что-то вроде маяка, возвышающегося на крохотном острове.

Вспомнилось предостережение тетушки Астрид — о том, что много думать вредно. Как вдруг неведомая сила вырвала меня из мечтаний и швырнула на приборную доску. Похолодев от ужаса, я сообразила, что дала задний ход.

Тот факт, что наше авто остановилось по своему усмотрению, без всякого моего участия, не помешал мне посетовать на отсутствие опыта вождения по дорогам Соединенных Штатов. Какой-то тип двинулся к машине, в упор глядя на меня. Нехилый такой молодчик, в расстегнутой летней куртке, с развевающимися желто-белыми патлами. Я бросила безумный взгляд на стеклянную дверь, за которой скрылся Бен. Но головы исчезли.

Ничего не остается, как приклеить уверенную улыбку и вспомнить, что я британская подданная.

В руках патлатый держал листок. Формуляр "сделай сам" повестки в суд?

— Не волнуйтесь, юная леди, у вашей красавицы ни малейших повреждений, а на моем драндулете легкая царапина.

— Я очень рада.

Скорей бы Бен пришел! Этот тип мне решительно не понравился. Во-первых, он словно не заметил моего очаровательного британского акцента. Во-вторых, уж больно он добродушный. Улыбка занимала всю нижнюю часть его лица, обнажая неровные зубы желтоватого, в тон волосам, оттенка. Я сидела как загипнотизированная — и взвизгнула, когда из-за плеча патлатого вынырнуло женское лицо. Дама стояла в двух шагах позади мужчины и озабоченно завязывала узлом на животе пеструю рубашонку.

— Отличный вечерок выдался! — Патлатый поднял лицо к небу, и радость преобразила его черты, подпорченные, увы, зубами.

— Да, неплохой, — сдержанно отозвалась я. Женщина изобразила улыбку, но тут же забрала ее обратно.

— Как бы ни старался грешник, он не в силах уничтожить все хорошее! Не так ли, мэм?

— Совершенно верно.

— Юная леди, меня тревожит, что вы управляете такой дорогой машиной. Впрочем, не мне вас судить. Надеюсь, вы относитесь к числу тех, кто обеспокоен злобой и греховностью, пропитавшими американское общество. — Подняв руку, чтобы пригладить волосы, он так и не опустил ее, простирая ввысь, — очевидно, не подпуская к себе грехи.

Его улыбка заставила меня невольно отшатнуться.

— Да нет, вообще-то. Все, кого я встречала в вашей стране, были со мной потрясающе добры.

— У дьявола везде есть приспешники. И нам это известно, да, Лаверна?

— Именно так, Енох, — кивнула женщина.

— Право же, мне пора ехать, — пролепетала я.

Его лицо нависло надо мной, и я отпрянула на водительское место.

— Юная леди, я должен задать вам один вопрос. Спасена ли ваша душа?

Неужто я обязана сообщать этому фарисею, что регулярно посещаю службу в церкви святого Ансельма и тружусь над возвращением Джонаса в лоно Господне, заставляя его самолично относить цветы для алтаря?

— Спасена ли моя душа? Да я очень душевно себя чувствовала, пока вы на меня не наскочили.

— На все Божий промысл. — Енох на несколько секунд склонил голову в молчаливой молитве, затем протянул мне листок, который все это время сжимал в руке. — Мы лишь однажды Проходим через эту жизнь, и безграничной мудростью путей Господних нам, возможно, более не суждено встретиться. Прочтите это, и все станет ясно. Юная леди, сегодня же вечером вы будете упомянуты в наших молитвах. А за отдельное пожертвование вы можете быть причислены к нашему Благословенному Братству.

Когда минуту спустя появился Бен, старый драндулет тарахтел в отдалении, и я поклялась себе, что не стану упоминать об инциденте, если сам Бен об этом не заговорит. Вряд ли я отправлюсь в преисподнюю за умолчание. Я взглянула на брошюру "Сто один смертный грех и с ужасом обнаружила, что это — творение Диетеологов, той самой организации, от общения с которыми моя свекровь так убедительно предостерегала в своем письме. Пищененавистники! Фанатики, которые зарабатывают дополнительные звездочки для своих нимбов, борясь за правое дело против врагов рода человеческого — поваров. Так что Кулинары вполне могут оказаться не так уж плохи.

— Солнышко? — Бен навис надо мной почти как Енох минуту назад. — Я не хотел тебя напугать.

— Ты и не напугал, я завизжала, чтобы прочистить легкие.

— Элли, я так долго отсутствовал, поскольку выяснил: для того чтобы добраться до Кулинаров, мне потребуется еще кое-что, помимо инструкций.

— Вот как? — Ох, как же я обожаю его зубы, только почему он не садится в машину, а стоит заложив руки за спину, как герцог Эдинбургский? И откуда этот затравленный взгляд и нотки отчаяния в голосе?

— Элли, Менденхолл находится на островке посреди реки.

— Милый, вот это удар… ниже пояса!

Я бросила взгляд на часы: двадцать минут восьмого. До начала заседания Кулинаров каких-то десять минут! Немудрено, что Бен так волнуется. Но конечно же, Кулинары не откажутся с ним разговаривать только потому, что он чуточку опоздает. Нельзя позволять панике дергать нас за фалды. Я предложила порулить, если он скажет, как добраться до парома.

Лицо Бена сделалось белее савана.

— Здесь нет парома.

— Ну, может, возьмем напрокат лодку?

Он распахнул дверцу машины.

— Мы теряем драгоценное время! Я купил лодку!

— Купил… что? — Перед моим мысленным взором пронеслась флотилия яхт, моторок, бригантин, танкеров. — Ты хочешь сказать, что купил лодку, даже не взглянув на нее?

— Хозяин гаража — отличный парень, хотя и не любит распространяться насчет владельцев Менденхолла. Очевидно, Кулинары позаимствовали этот дом на уик-энд. Он почему-то считает, что дело тут нечисто.

— И где же наша лодка?

— Прямо здесь. — Бен выпростал руки из-за спины и потряс оранжевым свертком немногим больше пластикового дождевика; в другой руке он сжимал пару огромных деревянных поварешек. — То, о чем ты всегда мечтала, Элли! Надувная лодка.

— А других цветов не было? — только и промямлила я.

* * *

Поскольку время поджимало, Бен принялся надувать нашу резиновую "Нелл Гвинн", меж тем как я повела машину к причалу. Слава богу, она у нас с откидным верхом. Лодка увеличивалась в размерах с пугающей быстротой. Бен мог удерживать ее в руках, только встав коленями на сиденье, лицом назад. Но все равно штуковина эта изрядно смахивала на резвящегося кита. Когда я свернула на размытую дорогу, ведущую к реке, лодка едва не сбежала от нас. Я воочию представила, как она взлетит над водой, а затем подстреленной птицей рухнет в пучину.

— А она выдержит наш багаж? — Остановившись под плакучей ивой, я тщетно пыталась уцепиться за какое-нибудь место "Нелли".

Раздувая щеки наподобие бейсбольных мячей, Бен кивнул. А уже через несколько минут мы проволокли наш челн по гальке к полоске грязи консистенции недоваренных ирисок и плюхнули его у кромки воды.

— Ну-ка, позволь мне — пока ты не лопнул. — Выхватив у него рыльце лодки, я выдула почти столько же воздуха, сколько вдохнула. Ощущение было потрясающим. Наконец-то! Вот я и сравнялась со всеми прочими будущими мамочками. Теми, что втискиваются за свои рабочие столы, запудривают круги под глазами и неустанно прорабатывают поправки к законам… или же славно трудятся на домашнем фронте, в компании швабры и плиты, с выводком чудесных младенцев мал мала меньше, болтающихся под ногами.

— Быстрей! — завопил Бен.

Я едва не проглотила затычку.

Мы судорожно заметались. И вот чемоданы погружены на борт — пора отчаливать.

— Ну же, Элли, залезай! — Забравшись в лодку, Бен протянул мне руку.

Настал момент истины.

— Не могу! Я наврала тебе про свой вес. Я продырявлю ногами дно лодки! Ой! — Бен затянул меня словно пойманную рыбину. К своему месту я продвигалась, будто путаясь в неводе. Одна моя нога упорно казалась длиннее другой.

Любимый одарил меня широкой улыбкой и веслами.

— Островок прямо впереди. Ты не против погрести, пока я смою грязь с туфель, милая? Не могу же заявиться туда в столь неприличном виде, как по-твоему?

— Упаси боже! — Как ни странно, я прирожденная женщина с веслом. Вид спорта, занимаясь которым положено сидеть, не мог не вызвать у меня симпатии. Познакомьтесь: Элли Хаскелл, капитан команды школы святой Роберты. В народе больше известная как Колобок. Плюхнув поварешки в бронзовую водицу, я вдруг почувствовала, как на меня снизошло умиротворение. В воздухе витал аромат прожаренных солнцем водорослей, а мой любимый выглядел просто сногсшибательно: волосы со вкусом взъерошены, загар двадцатичетырехчасовой выдержки безупречен.

Менденхолл маячил вдали, не собираясь приближаться.

— Прямо как на диване без пружин, верно, дорогая? — Бен забрал у меня весла.

— Все еще боишься опоздать?

— Не очень. Надувание этого судна помогло прочистить мне мозги. — Мановение весла — и в мою сторону полетела пригоршня мутной воды. — В письме Кулинаров недвусмысленно говорилось об отсутствии каких бы то ни было обязательств, но парень на бензоколонке сказал, что сегодня через него прошли несколько заезжих автомобилей, и это поразило меня. Кулинары не стали бы собираться в подобном месте — где невозможно раздобыть свежие фиги даже под страхом смерти, — если бы я не был им нужен.

— А как сами Кулинары добрались до этого дома?

Мой любимый неохотно признался, что у хозяина дома есть моторная лодка, которую, видимо, отправили встречать тех, кто прибыл в означенное время… Губы Бена продолжали шевелиться, но звуковая часть его выступления оказалась утеряна. Над водной гладью внезапно взметнулся гейзер, сквозь который с ревом пронеслась моторка, пилотируемая двумя навигаторами в нарядных белых кепках.

Презрительно усмехнувшись, я свесила руку за борт.

— Милый, не слишком ли эти американцы увлекаются своими хобби? Надо же так вырядиться!

Бен вовсе не выглядел веселым… и совершенно справедливо. И почему я всегда забываю подумать, прежде чем съехидничать? Вполне возможно, это и есть моторка наших хозяев.

— Элли! — прорвался сквозь плеск волн его рык. — Это береговая охрана!

— Вот те на! — Если я быстренько помолюсь, дарует ли Господь нам дырку в лодке? Капитаны Хмурый Взгляд и Злобная Рожа подняли вокруг нас волну. Сейчас они потребуют, чтобы мы предъявили паспорта? И депортируют нас?

— Добрый вечер, господа! — Попытавшись отдать честь, Бен едва не выбил себе веслом глаз. — Вот, решил прокатить женушку.

— Можно вас попросить катать ее в более безопасном месте и подальше от других судов? — произнесли чиновники в унисон, монотонно и невыразительно, будто прокрутили сообщение на автоответчике. — Или вы выметаетесь из этих вод, или же мы вас отбуксируем!

— Да-да, конечно! — вякнула я им вдогонку.

— Чертовски унизительно, — пробурчал Бен себе под нос и, вцепившись в весла, принялся судорожно макать их в воду.

— Некоторым людям только униформа и может придать вес, — утешила его я, гневным взором прожигая дырки в удаляющихся спинах ретивых чинуш. — Не тревожься, милый, я уверена, что Кулинарам некогда глазеть в окна — они слишком заняты ожиданием тебя.

Никакого ответа — лишь ритмичный плеск воды.

Размером островок оказался не больше крупной скалы, даже когда в поле зрения возник дом.

Что за невероятный памятник дурному вкусу! Представляю себе, как виски-барон Джошуа Менденхолл стучит кулаком по столу, требуя для своей персоны всего самого наилучшего. Что он и получил. Крыша проросла четырьмя куполами-луковками, плюс еще одним — в форме колокольчика. Закопченный красный кирпич украшали металлоконструкции и изобилие решеток; кроме того, нельзя не отметить заплесневелые кровельные дранки, налепившиеся на фасад, точно рыбья чешуя. Часть окон были из цветного стекла, некоторые перекосились, и вся эта лачуга покоилась на гигантском чайном подносе — то бишь веранде.

— Бен, Менденхолл — это просто… готический ужас!

Едва произнеся эти слова, я ощутила страшное головокружение, какого не испытывала с тех пор, как меня отпустила утренняя тошнота. Вцепившись в борта лодки, я вместе с тем отчаянно цеплялась за надежду, что так странно веду себя в силу своего состояния. Лишь бы не признать, что судьба выставила нас полными идиотами.

— Бен! — С трудом встав на колени, я схватила его за руку. — Неужели ты не помнишь? Шанталь говорила о доме, окруженном водой? Мы-то из-за рва решили, что она имела в виду Мерлин-корт, но ты только посмотри на эти покрытые сажей красные кирпичи!

Ответом мне был его тревожный крик — о большем я и не мечтала.

— Сядь!

Что я и сделала — причем с таким рвением, что у Бена из руки вылетело весло. Он попытался поймать его, лодка завертелась, и не успели мы и глазом моргнуть, как оба очутились в воде.

— Прости меня, родной! — отплевывалась я. — Знаю, совсем не так ты предполагал встретиться с Кулинарами.

Заползая обратно в лодку, мой любимый доверительно заметил:

— Ты хоть понимаешь, что загубила мою жизнь?

Я не ответила. Сейчас было не время сообщать, что особнячок этот был Печальным домом.

 

Глава шестая

— Что ты, дорогой! Ты выглядишь как новенький! — Ни малейшей дрожью в голосе не выдам я охватившую меня — и совершенно не подобающую любящей супруге — ревность, когда Бен провел рукой по своим волосам. Да и какая, собственно, разница, если кто-то решит, будто я составила компанию Ионе в брюхе кита? — Бен, если я побрызгаю тебя освежителем воздуха, мы окончательно избавимся от речного запашка. И тогда тебе не придется краснеть, если какой-нибудь Кулинар подойдет поближе.

Лодочный ангар явился нашим убежищем после жизненных бурь. Мы втащили туда сдувшуюся "Нелли Гвинн", уцелевшее весло и наш багаж. И к тому времени, когда натянули на себя сухую одежду, ангар успел стать нашим домом. Над всеми этими моторными лодками, каноэ, садовым инвентарем и мотками веревок царствовал уютный и сухой запах олифы. Лично я так бы и просидела здесь целую вечность. Но два сердца не всегда бьются в унисон.

Бен упорно не давал облить себя дезодорантом, который я обнаружила на полке. Вместо того, чтобы минутку постоять смирно, он скакал как вошь на гребешке, пытаясь одновременно натянуть оба носка. Его попытка опереться на моторку увенчалась падением. Бедняжка! С лодками у моего ненаглядного вечно одна и та же история.

— Элли, убери эту гадость! Это же морилка для мух!

— О боже! — Вернув флакон на полку, я запихнула «Нелли» обратно в оранжевый пакет. — Милый, почему бы тебе не присесть вон на ту мраморную скамеечку напротив каноэ?

— Ты думаешь, у меня есть время для отдыха? — С этими словами Бен попятился и невольно шлепнулся на упомянутую скамейку, которая немедленно перевернулась. Ожидаемого треска не последовало. Жаль, что Бен не вел себя столь же тихо, как злосчастная скамейка. Но возможно, сейчас не время журить его? Во всяком случае, не при ребенке. Отбросив "Нелли Гвинн", я поспешила на помощь.

— И ты называешь себя художником по интерьерам, Элли? Да эта твоя «мраморная» скамейка легче, чем дынная корка!

— Действительно, она полая. — Поставив скамейку на место, я со знанием дела постучала по ней. — Дынолит ручной работы, выпуска примерно 1956 года. Плюс весьма убедительная отделка под мраморер. А с виду кажется, что весит чуть ли не тонну, верно?

— Ты не могла бы воздержаться от экспертного анализа этого антиквариата? Успеть бы выбраться отсюда, пока нас не арестовали за вандализм… За багажом вернемся позже.

— Замечательно, — согласилась я. Глупо обижаться на то, что Бен ни словом не обмолвился по поводу того, как я выгляжу. А может, он счел безвкусным это платьице цвета морской волны с матросским воротничком? Обычно ему нравилось, когда я укладывала косы кренделем на шее, но, если в твоем распоряжении лишь зеркальце от пудреницы, идеальной укладки не получится.

Пока я трусцой поспешала за любимым, мысли мои тряслись, как в экипаже без рессор. Между деревьев, подобно светлячкам, то и дело мелькали лампочки. Какое-то королевство лилипутов. Общая площадь — явно не больше трех акров. Королевство с карликовыми деревьями, неухоженными газонами и унылыми цветочными клумбами.

Но действительно ли это Печальный дом? Неужели это тот самый готический особняк, прославленный в фильме, где вместе с Теолой Фейт играла моя мамочка? Наводя марафет в лодочном ангаре, я было решила, что стала жертвой своего разгулявшегося воображения. Слишком уж часто мы натыкаемся на «Мамочку-монстра». А увиденный по телевизору в Бостоне отрывок из фильма разбередил во мне давно забытое чувство вины: я ведь так и не посмотрела на свою маму в этом фильме. Впрочем, не стоит забывать: сюда-то ее нога явно не ступала, даже если именно в этом доме снималось кино. Сцену с кордебалетом, где участвовала мама, снимали в одном чикагском ночном клубе. Поднимаясь следом за Беном по выщербленным ступенькам к парадному входу, я была уверена в одном: домик этот запросто может оказаться летней резиденцией самого дьявола. Кое для кого Грязный Ручей — натуральная преисподняя.

— Интересно, откуда они берут электричество? — Я наблюдала, как Бен тянется к дверному молотку, выполненному в форме сжатого кулака.

— Наверное, у них свой генератор.

Дверь состояла из панелей витражного стекла. На витражах дамочки с римскими профилями поглощали виноград. Хм, это что — приближающиеся тяжелые шаги или же эхо дверного молотка? Оказалось, ни то ни другое. Виновником шума явилась водосточная труба, ритмично шмякавшаяся об стену над нашими головами.

Любопытно, на острове имеется колодец или же местные жители попивают речную водицу? Так, а это что такое? Снова ложная тревога? Ан нет! Дверь со скрипом приотворилась. И в мгновение ока я вновь ощутила себя десятилетней девочкой, которую одну-одинешеньку отправили к двоюродному дядюшке Мерлину.

— Да? — Колеблющееся пламя свечи ореолом окружило говорящего. Он был высокий, хотя сильно сутулился, и лысый как лампочка. Лицо изборождено морщинами, руки дрожали, но льдистые голубые глаза не отрываясь смотрели на нас. — Простите, как вас зовут?

— Бентли Хаскелл. — Почему я раньше не замечала, что у Бена улыбка лавочника, обремененного шестью голодающими малютками и умирающей матерью? — А это моя милая женушка Жизель.

— Вы ведь опоздали, верно? — проворчал старик.

Потуже затянув галстук, Бен едва не положил конец своим земным страданиям.

— Примите мои самые искренние извинения! Дело в том, что цепь совершенно непредвиденных и неблагоприятных обстоятельств…

— Никаких извинений! — Свеча гневно дрогнула, капнув воском мне на руку. — Я Блюститель Двери! А вы получили совершенно определенные указания. Время прибытия — семь тридцать. — Приложив ладонь к уху, Блюститель прислушался: где-то в глубине этого напоминающего пещеру дома часы пробили пять раз. — Слышите? Двадцать минут девятого. Никому не позволено натягивать нос велениям Кулинаров. Вон! Слышите, убирайтесь вон — оба!

— Что значит "убирайтесь"? — возмутилась я. — Мы еще и не «забрались», порога вашего не переступили! — Пусть во всем виноваты гормоны, но, будь этот экспонат из коллекции маньяка-таксидермиста чуть помоложе, я бы с радостью обрушила свою сумку ему на голову. — Хороший же из вас представитель! Мы тут, можно сказать, вырванные с корнем из родной почвы, падаем от усталости после скитаний по прокаленным равнинам, не говоря уже об отважной битве с бушующими водами и пенистыми порогами! А вы нас выставляете за порог. — Пропихнув сумку в дверной проем, я потребовала: — А ну-ка отведите меня к своему шефу!

— Кто-то помянул мое имя всуе? — раздался скрипучий голос, под ненавязчивый аккомпанемент шаркающих шагов. — Что за скандал? Неужели я не имею права даже на пять минут покоя?

Сумка выпала из моих рук, дверь широко распахнулась, явив нашим взорам необычайно низенькую женщину с мордочкой куклы-марионетки и седыми локонами, выбивающимися из-под чепчика с оборочками. Она грозно взглянула на нас.

— Добрый вечер, меня зовут Бентли Хаскелл, а это моя любимая жена Жизель.

— Знаю, знаю. — Отпихнув локтем слугу, карлица чуть попятилась. — Заходите, вы оба. Чтоб не говорили потом, будто я вас выставила, даже не позволив воспользоваться ванной.

Ростом она была не выше гнома. Я бы могла запросто запихнуть ее к себе в карман. Но побоялась — вдруг эта особа кусается?

— Что тебе? — Она обернулась к слуге, который, набравшись мужества, тронул ее за руку.

— Молодая женщина такая упрямая… — Голос его дрожал, как и пламя свечи; Блюститель старился на глазах. Несчастная жертва грубого обращения. — Я устал, с меня довольно; надо посидеть с газеткой да пожевать арбузные семечки.

Наша крошечная хозяйка нежно взглянула на него и, привстав на цыпочки, похлопала старика по костлявому плечу.

— Давай-давай, а уж я прослежу, чтобы тебя вышвырнули вон.

Подняв мою сумку, Бен прошептал:

— По-моему, они начинают к нам проникаться.

— Я бы не сказала, — карлица поправила свой накрахмаленный передник, — но тем не менее отведу вас в зал заседания. А насчет того, чтоб вас выставить, — это он пошутил. В конце концов, кто здесь хозяин — я или Лысачок?

Бен испустил вздох облегчения, который наверняка услышали на всем Среднем Западе. Я боялась, как бы он не грохнулся на колени и не принялся целовать ей ноги.

— Меня зовут Джеффриз, — сообщила дама, — а он — Пипс.

— Потомок великого мемуариста? — просиял Бен. — Какое же удовольствие я получал, когда в школе меня заставляли читать его творения!

Джеффриз почмокала дряблыми губами.

— Мы туточки не держим всяких таких нервотрепательных книжек. Нам по вкусу приятные истории о людях, которые усаживаются завтракать, кушают свои освященные яички и рассуждают, чем бы угоститься на обед и на ужин.

Мы с Беном разинули рты, но любезная Джеффриз уже повернулась к Пипсу и задула его свечу.

— Ты все с этой своей дрянью! Таскаешь ее повсюду, будто грелку! Давай сюда, а сам отнеси их вещи наверх.

Со скоростью похоронной процессии мы проследовали через унылый темный холл, косясь на покрытый лаком потолок, словно оформленный для игры в крестики и нолики. Бен, против которого работала каждая истекающая минута, наверняка еле сдерживался, чтобы не пуститься бегом. С ротонды второго этажа свисала трехрожковая люстра, напоминающая вывеску ростовщика, а свечка Пипса действительно служила для внешнего эффекта — ибо керосиновые лампы, закрепленные на стенах красного дерева, окутывали лестницу таинственным светом, отбрасывая мрачные тени на картины и темно-бордовые плитки, покрывавшие пол.

Я мысленно представила, как по этой лестнице спускается дворецкий, держа перед собой свечу. "Дамы и господа, хозяин умер не своей смертью, а… в завещании прорех не меньше, чем дырок в сыре".

— Углядели что-нибудь, что стоит спереть? — Остановившись возле двери, Джеффриз скорчила гримасу.

— Я… э-э… любовалась на эту картину, — мой палец ткнулся в сторону ближайшего портрета. На фоне зеленовато-черных разводов машинного масла была выписана чопорная дама с желчным лицом, в просторных черных одеждах, оживляемых белым чепцом, который был завязан бантиком под подбородком особы. Неужели эта мумия когда-то была живой? Палец ее правой руки был воздет кверху.

За моей спиной раздался скрипучий голос Пипса:

— Дама указывает на небеса, так было модно в те времена, когда писалась эта картина.

— А если вы действительно разбираетесь в живописи, — добавила Джеффриз, — вам обязательно понравится портрет Кота-Мертвеца над камином. — И на этой мрачной ноте дверь распахнулась.

Бен, наверное, увидел полный Кулинаров зал и испытал непреодолимое желание пасть ниц с криком: "Смилуйтесь, всемогущие господа!" Я же увидала всего лишь обыкновенную комнату с резными дубовыми панелями и красными обоями, с бахромчатыми скатертями и рубиновыми лампочками под раскачивающимися абажурами. Кроваво-красные бархатные гардины колыхнулись в стороны от окон, будто открывая вход во владения предсказателя судеб. Воздух был буквально пропитан пылью. Любопытно, какие флюиды обнаружила бы цыганка Шанталь в этой отвратительной комнате? Неужто именно здесь обитают злые силы? Во всяком случае, дурного вкуса в избытке.

На каминной полке стояла бронзовая урна. Любопытно, в ней мусор или же прах Джошуа Менденхолла? С трудом удержавшись, чтобы не заглянуть внутрь урны, я вдруг узрела — о боже! — тот самый, досточтимый портрет Кота-Мертвеца. О мой милый Тобиас, представляю, как завертелся бы ты в своей могилке, узнай, что тебя увековечили в образе окоченевшего трупа!

Я услышала, как Джеффриз пронзительно выкрикивает наши имена. Эх, быть бы мне фунтов на двадцать похудее, не беременной и за пять тысяч миль отсюда! Несколько пар глаз критически разглядывали нас.

— Добрый вечер, меня зовут Бентли Хаскелл, а это моя дорогая жена Жизель…

— Enchantée, mon ami! Меня зовут Соланж, а рядом со мной — mon mari Венсан. — Голос был бархатистый и мягкий, как французский шоколад, а владелица его — высокая дама с блестящими, зачесанными на макушку волосами и аристократическими манерами, будто только что сошла с крытой двуколки. Ее приветствие словно рассеяло чары. Бесформенная человеческая масса вдруг зашевелилась и разделилась на живые организмы.

Бен стиснул мою ладонь. С пылающими щеками и потупленным взором (как подобает верующему в священное право королей поварского искусства), он подошел к ближайшему креслу, занятому дамой в брючном костюме тыквенного цвета.

— Быть допущенным на собрание великих Кулинаров — столь огромная честь для меня, что я просто не нахожу слов. Позвольте поблагодарить вас за то, что сочли меня достойным вашего общества и уделили мне частичку вашего драгоценного времени.

Я собралась с духом, нацелившись на огромный рояль в углу библиотеки, дабы сыграть гимн: "Наступил мой звездный час!"

— Как ни печально, но вы ошибаетесь, monfrère, — подал голос Венсан, муж Соланж. — Все мы тут кандидаты, такие же, как и вы. Единственное отличие в том, что мы ответили на призыв чуточку расторопнее.

— О боже! — Выпустив мою руку, Бен наверняка рухнул бы в темно-бордовое парчовое кресло, будь оно свободно. — Не может быть! Я думал, что я единственный кандидат…

— Ну и ну! Шутка что надо! — Голос принадлежал толстому мальчишке лет одиннадцати. На нем была гавайская рубашка, очки в металлической оправе, лицо растянуто в глупой, самодовольной ухмылке.

— А как сюда попал этот юнец? — У Венсана были крашеные черные волосы и багровая физиономия.

— Бинго, детка, какие они грубые! — Это произнесла приземистая дама, которая прошла бы на роль брата Тука, духовника Робин Гуда, если бы не ее тыквенный брючный костюм.

— Не надо, мам! — Мальчик возложил руки на свои пухлые коленки. — Ты только представь: один малый засобирался в рай. Он потирает руки и притопывает от нетерпения. Но тут появляется святой Петр и говорит: "Знаешь, дружок, давай поторапливайся, в аду тебя уже заждались!" Здорово, правда?

Раздался деланный смешок, вслед за чем воцарилось молчание; наиболее концентрированно его излучали четверо, восседавшие на диванчике с украшенной орнаментом спинкой: седовласая матрона в корсаже, седовласый же мужчина с напряженно-взволнованным лицом, тщедушный мужичонка с усами а-ля Чарли Чаплин, а рядом с ним — моложавая дамочка с распущенными волосами, бледным лицом и такая тощая, что почти прозрачная.

— Разве, по-вашему, это не смешно? — вопросил ребенок.

Бен оцепенел, как Кот-Мертвец. До чего же ему, видать, несладко из-за присутствия этого малолетки в святая святых Кулинаров!

— На мой взгляд, mon petit душечка, — обратилась француженка к мальчику, — нам вряд ли стоит особенно веселиться в ожидании прибытия Кулинаров. Не лучше ли нам всем представиться мистеру и миссис Хаскелл?

Мамаша Бинго выдавила тусклую улыбку.

— Я — Эрнестина Хоффман, домохозяйка… — Пауза для аплодисментов, которых не последовало. — Увлекаюсь садоводством, коллекционирую кружки и салфеточки. Вот уже двадцать один год я замужем за своим чудесным супругом Франком, который не смог приехать с нами из-за своей занятости. — Она поправила воротничок тыквенного цвета. — И наконец, что самое главное, — я счастливая мать вот этого чудесного молодого человека.

Бен потрясенно уставился на нее. Эрнестина Хоффман даже не упомянула, чем привлекла внимание Кулинаров. И с какой стати она приволокла сюда своего толстого сынка?

— Прошу любить и жаловать! — Развалившись в кресле, пухлое дитя откинуло назад волосы со своего умудренного чела и сложило руки на объемном пузе, замаскированном гавайской рубашкой. — Не пугайтесь, прошу вас. И можете винить во всем мою мамочку. Это она притащила меня на этот веселый праздник. Нелегко, знаете ли, быть Бинго Хоффманом, чудо-ребенком. Вот вам моя биография: декламировать кулинарные рецепты наизусть я начал в возрасте семи месяцев. В два года я пек блинчики; в пять лет собрал достаточно научных данных, чтобы наконец-то ответить на вопрос: следует ли взбивать омлет по часовой стрелке? В шесть обзавелся собственной колонкой в газете…

Присутствующие дружно зевали. По лицу француженки пробежало виноватое выражение. Мамаша Бинго смотрела на всех волком.

— …выступал с лекциями и показательными выступлениями по всем Штатам. — Бинго надул свои и без того шаровидные щеки, затем испустил утомленный выдох. — А когда я вернулся в Кливленд, то стал выступать по телевидению со своим шоу.

— Отлично, детка! — раздался приятный голос седовласой матроны в корсаже. — Но не стоит так перетруждаться. Ты же еще совсем ребенок. Надо находить время и на развлечения.

— Никто не подгоняет Бинго, кроме него самого, — ощетинилась матушка вундеркинда.

Подскочив на стуле, будто от удара током, Бен заявил:

— Лично я считал, что члены Общества Кулинаров должны быть шеф-поварами в общепринятом смысле этого слова.

Я чувствовала, что становлюсь такой же красной, как эта комната. Это злоупотребление малиновыми и бордовыми тонами просто душило, особенно вкупе с потолком красного дерева, нависшим над нами, словно крышка гроба.

— Времена меняются, mon garçon. — Француз поднялся на ноги. Одет он был в обычный темный костюм. Тем не менее я без труда представила его в цилиндре, просторной накидке и белых перчатках. — Должно быть, Кулинарам требуются свежие силы. Сам я происхожу из одного из благороднейших семейств Франции. Но не это главное. — Он взял с этажерки серебряную табакерку и обхватил ее длинными холеными пальцами левой руки. — Я волшебник, граф Венсан! — Француз раскрыл правую ладонь, и в ней оказалась табакерка. — У себя в ночном клубе я выступаю с номером, в котором кладу в кастрюлю яйца, муку, шоколад, делаю вот так руками — un, deux, trois! Вспышка пламени, громкий хлопок! Я снимаю шляпу, раскланиваюсь — и voila, Un Gâteau Magnifique!

Приятная дама в корсаже зааплодировала, к ней вяло присоединились остальные.

Я будто воочию увидела, как колышутся складки плаща графа Венсана. Он положил на место табакерку, схватил рожок для обуви с длинной рукояткой и взмахнул им, как волшебной палочкой.

— Ma chère графиня Соланж неизменно является моей ассистенткой. — Дама наклонила голову. Ее безупречно уложенные волосы и скромное черное платье как-то не сочетались с густо нарумяненными щеками и кокетливой мушкой над верхней губой.

— Ну, я на вашем фоне выгляжу чертовски заурядной личностью, — проворчал костлявый мужичок с усами Чарли Чаплина. — Зовут меня Джим Грогг, я работаю поставщиком продовольствия в крупной авиакомпании и признаюсь откровенно: лично я поклонник заранее расфасованной еды. Вишенки на наших пудингах всегда на местах.

Воспоминание о недавнем трансатлантическом перелете было слишком свежо для Бена. Он побледнел как полотно, составив отличную пару дамочке с распущенными волосами, которую мистер Грогг гордо представил как Дивонн, свою любовницу с проживанием.

Напряжение нарастало.

Бен тут был ни при чем. Слова "Когда же появятся Кулинары?", казалось, полыхали на стенах этой чертовой комнаты. Бинго энергично обстреливал бумажными катышками брючно-тыквенные ноги своей мамаши, и ее улыбка тускнела на глазах. Дама с приятным лицом возилась с завязками своего корсажа. Мистер Грогг обвил за плечи свою прозрачную Дивонн. Граф жонглировал карандашами, все быстрее и быстрее…

— Меня зовут Элли Хаскелл, — обратилась я к женщине в корсаже. Лицо ее соседа было изрезано горестными складками.

— Рада познакомиться. Я — Лоис Браун, а это мой муж Хендерсон. — Она разгладила подол своего шелкового платья в мелкий цветочек. Смех у нее тоже оказался приятный. — Чувствую себя, как запеленутая. Это все наши детки, выбрали и купили для меня этот корсаж. У нас их семеро. И все как на подбор! Такие лапочки! Порой мне даже хочется, чтоб им не было так хорошо дома. Мы с Хендерсоном то и дело трясем наше гнездышко, но — дай бог им здоровья — детки отказываются вылетать. — Она бросила нежный взгляд на упомянутого мужа, который еще больше помрачнел. — Как и Эрнестина, я самая обычная домохозяйка. Ничего не имею против работы, но отсиживать где-то целый день — это же невыносимо! А когда пришлось заняться стряпней, я даже и не задумывалась, нравится мне это или нет. Конечно, накормить эти вечно раскрытые клювы нелегко. За свои пироги я получила несколько наград на окружной ярмарке, но никогда не думала, что чем-то отличаюсь от любой другой американской женушки. А пару месяцев назад отправила я свой рецепт мороженого с яблочным соусом на благотворительный вечер Американского общества плодоводов и пекарей и выиграла гран-при: путешествие на пароме, две ночи на курорте Нэнтакет и пятьдесят долларов. А вы, как я погляжу, ждете маленького, моя милая?

— Бог вам в помощь, — вставила Эрнестина Хоффман, мамаша несравненного Бинго. — От души надеюсь, что ваши роды пройдут легче моих. — Она бросила слегка укоризненный взгляд на чудо-ребенка, который набивал карманы пропыленным содержимым конфетницы. — Доктор, разумеется, отродясь ничего такого не видал, даже когда помогал аборигенам третьего мира…

Впалоглазая Дивонн изучала мой выступающий живот с гадливым выражением на бледном лице. Лоис Браун ободряюще засмеялась:

— А может, вам повезет, как мне в свое время. — Я несколько взбодрилась. Возможно, материнство не сплошная боль и страдания. — Представьте, каждый из моих семерых лапочек выскакивал меньше чем за пять минут. Проще пареной репы. На последние двое родов я даже пригласила соседей. И все они остались на фуршет, который я им после устроила…

Кто-то застонал. Кажется, это была я.

Бен сидел прикрыв глаза ладонью, а потому не увидел, как отворилась дверь. Все остальные сползли на краешки своих сидений, кроме графа, который продолжал увлеченно жонглировать. Интересно, Кулинары все заявятся в белых колпаках и с длинными черными усами? Даже женщины?

Ответ последовал не сразу. В комнату вошли Джеффриз и Пипс. Карлица держала в руках поднос со съестным. Старикан — поднос, уставленный бутылками, бокалами и фарфоровыми чашками. Костлявые коленки Пипса подрагивали, а лысая голова блестела от пота.

Сборище гурманов с облегчением потянулось к столику в дальнем углу комнаты. Все — за исключением анемичной Дивонн и моего супруга, которого надо было шпателем выковыривать из его хандры.

Бен стиснул мою руку и простонал:

— Элли, я не могу в это поверить! Мне предстоит состязаться с фокусником, поставщиком расфасованной еды, ребенком и, что хуже всего, — с обычной домохозяйкой.

— Мужайся, мой мальчик!

Бен встал с кресла, глаза его превратились в черные омуты.

— Элли, ты не понимаешь! Это же унизительно! Мое мужское достоинство…

— Бога ради, Бен! Ты боишься, что миссис Лоис Браун станет по ночам охотиться за тобой с щипцами для орехов?

Он не ответил, так как перед нами возникла Джеффриз. Кружевной чепец съехал карлице на лоб; доведись моему кузену Фредди увидать ее лицо, он бы наверняка потребовал вывернуть его наизнанку. Улыбочка Джеффриз таила бездну очарования.

— Вы собираетесь скандалить или есть? — Она сунула нам поднос с искусно фаршированными грибами и креветками, обернутыми беконом. Во взгляде Бена смешались восхищение и зависть.

Дабы сгладить его молчание, я принялась загружать снедью свою тарелку.

— Простите, вы миссис Джеффриз?

— А уж это мое дело. — Кудряшки карлицы кокетливо подпрыгнули. — У женщины моего положения мало чего своего найдется. В моей родне все бедные и гордые. — С этими словами Джеффриз отвернулась и протянула свой поднос Бинго. Я слышала, как чудо-дитя рассуждает о содержании мяты в грибах и громко чавкает, раздувая щеки. Бедный ребенок. Так напоминает меня в детстве.

Повернувшись к Бену, я обнаружила, что он увлеченно беседует с мистером Хендерсоном Брауном, унылым супругом дамы в корсаже.

— Жарко сегодня, не так ли?

Мистер Браун уставился на Бена так, будто его попросили назвать десять крупнейших городов Югославии.

— Простите, но не мне судить о погоде. Лично я всегда мерзну.

— Грибы — высший класс, — вступила я.

— Да, но полезны ли они для наших желудков? — Возможно, тому виной его серо-бурые волосы, но мистер Браун вызывал у меня стойкие ассоциации с осликом Иа-Иа. — Как часто мы идем на поводу у минутных удовольствий, — с грустью изрек он. — Пойдет ли успех моей супруги ей во благо? А мне? Она всегда была такой простой, домашней, внимательной… что, если все это превратит ее в шуструю дамочку из «Санта-Барбары»? Вдруг ей взбредет в голову носить шляпки и прозрачные ночнушки? Я, знаете ли, непривычный к таким делам.

Морщины на его лице обозначились еще резче. Какая жалость! Он был бы настоящим красавцем, если бы не бремя забот, которое укоротило беднягу на несколько дюймов и сгорбило его спину.

— Как вы добрались до острова? — спросил у него Бен.

— На моторной лодке. Она ждала нас, когда мы подъехали к реке в семь часов. — Мистер Браун жестом обвел присутствующих. — Мы все прибыли вместе.

Снова неприятное напоминание о нашем опоздании. Сраженный открытием, что он не единственный кандидат в Кулинары, Бен наверняка подзабыл, что нарушил правила пунктуальности.

В целях трудотерапии я отправила супруга за минеральной водой для меня. Мистер Браун предложил составить ему компанию. Сам он не мог позволить себе выпить — что-то там с желудком или кишечником. Графиня тронула меня за руку.

— Ma chérie, давно вы уже в ожидании?

— Четыре месяца! — Бог с ним, с Беном, да и с минералкой! В конце концов, я уже сто лет не беседовала с женщиной.

— Что, такой маленький срок? — Она недоверчиво всплеснула руками. Ее светло-вишневые ногти были длиннее моих пальцев. — Вы… как это сказать… très grande для четырех месяцев. — Похлопав меня по животу, она повысила голос: — Эй, послушайте, разве она не огромная для четырех месяцев беременности?

Никто не смотрел в нашу сторону. Улыбаться мне расхотелось.

Француженка ущипнула меня за щеку, глаза ее блестели, как отшлифованные ониксы.

— Не надо смущаться! Наоборот! Зовите меня Соланж!

— У вас есть дети?

— А как же! У нас с Венсаном шестеро лапочек. И все с чудесными карими глазками и кудряшками.

— Как замечательно!

— Шесть милых пуделечков!

* * *

Когда мимо проплыла Дивонн, возлюбленная вампирша мистера Грогга, я спросила Соланж, известно ли ей, кто хозяин Менденхолла.

— А вы не знаете? — От удивления кожа туго натянулась на нарумяненных скулах француженки. — Как же, macherie, этот дом принадлежит великой актрисе Теоле Фейт!

К нам приковылял Пипс и попытался забрать мою тарелку, но мне просто необходима была хоть какая-то опора. Отринув глупые предрассудки, надо взглянуть стечению обстоятельств прямо в глаза…

— Лягушачьи ножки, — пропела Соланж.

Я поежилась, решив, что она предлагает мне отведать очередной деликатес.

— Я о дворецком, он ходить как лягушка. — Соланж наблюдала, как Пипс пересекает комнату. — Интересно, он здесь уже жил, когда один из любовников прелестной Теолы Фейт подарил ей Менденхолл? Тот самый режиссер, что снял фильм, где она играет идиотку королеву, выскочившую замуж за восьмидесятилетнего homme horrible, которого потом закололи пером из ее веера.

— Значит, это действительно Печальный дом.

В комнате внезапно воцарилась тишина. Но не ко мне были прикованы взгляды собравшихся. Всеобщее внимание привлек Бинго, который в сторонке размахивал книжкой в кроваво-красной обложке. Я безошибочно узнала "Мамочку-монстра".

— Давно не читали хороших книжек? — Когда говорит вундеркинд, остальные внимают. Можно было услышать, как падает на пол бумажная тарелка, пока мамаша гения не рванулась через комнату, шелестя тыквенным полиэстером.

— Бинго, детка! Не смей даже открывать эту пакость!

Ни за что не допущу, чтобы мои будущие дети научились читать.

— Тс-с! — пронеслось по рядам присутствующих. Дверь приоткрылась. Неужели это Теола Фейт?

В комнату вплыла моя кузина Ванесса. По крайней мере, так мне показалось на один головокружительный миг. Слава богу, глаза обманули меня. Гибкая красотка с рыжевато-каштановыми волосами, глазами цвета шерри и изумительным цветом лица оказалась не моей мстительной кузиной. Но ее точной копией. Я застыла в оцепенении. Я не могла даже упасть в объятия Бена, потому что он был где-то позади меня, вне пределов досягаемости.

— Дамы и господа, прошу прощения, что заставила вас ждать. — Двойник Ванессы плавно и грациозно пересек комнату; черное трикотажное платье сидело как влитое на безупречной фигурке. Улыбку девицы можно было расценить как приветствие или торжество самолюбования.

Реакция была всеобщей, хотя и не различимой невооруженным ухом. Пипс выказал явное нежелание уходить. Джеффриз, в растопыренной складчатой юбке, напоминавшей метелку из перьев для смахивания пыли, привстала на цыпочки, ухватила Пипса за ухо и вывела прочь.

Заняв почетное место под портретом Кота-Мертвеца, лже-Ванесса продолжала своим грудным голосом:

— Я член Общества Кулинаров, и мне поручено провести собеседования, которые и выявят, кто из вас будет удостоен чести стать Кулинаром.

Я увидела, как Эрнестина Хоффман принялась теребить волосы своего сынка Бинго, тот нахмурился и отпрянул. Джим Грогг, покручивая свои чарли-чаплиновские усы, будто ссохся вдвое. Дама его сердца в ступоре застыла на кушетке. Граф рассеянно извлекал серебряные монетки из шевелюры своей элегантной супруги. Бен незримо маячил за моей спиной — я узнала его по дыханию.

— Меня зовут Валисия Икс. — Кулинарша небрежно перебирала жемчужное ожерелье на своей изумительной шейке. — Простите, но фамилию назвать не могу. Вы должны понять необходимость сохранения в тайне подобной информации. И полагаю, даже мое имя не выйдет за пределы этой комнаты.

Валисия! Схожесть с именем моей грозной кузины вселяла ужас.

— Особо хотелось бы поприветствовать супругов наших уважаемых кандидатов и… — лучезарная улыбка в сторону Эрнестины Хоффман, — матерей. Я никого не обошла вниманием?

Вампирша Дивонн открыла глаза.

— Я его сопровождающее лицо, — заявила она, шевельнув слабым пальчиком в сторону Джимми Грогга.

Валисия Икс снова расцвела в лучезарной улыбке. Можно было подумать, что она позирует на показе мод, используя камин и портрет Кота-Мертвеца как оригинальный фон. Будь на мне спецодежда для беременных, я могла бы выступить с заявлением, что нахожусь в интересном положении. Проницательная Соланж заметила, что я одета за двоих, но Ванесса… то есть, Валисия Икс вряд ли сочтет беременность достаточным оправданием для излишков веса.

Между тем мисс Икс разливалась соловьем о программе на ближайшие три дня. Никаких официальных трапез — за исключением вечернего пикника на открытом воздухе послезавтра, четвертого июля, и прощального обеда, который должны будут приготовить кандидаты. В остальное же время Джеффриз или Пипс станут устраивать фуршеты, о которых можно будет узнать из афишек на дверях столовой. Кандидатам в Кулинары категорически запрещается участвовать в деятельности, связанной с приготовлением пищи. Не разрешено им также покидать остров. Всем прочим это дозволяется — если, конечно, Пипс найдет время перевезти желающих на материк.

— Итак, дорогие кандидаты в Кулинары… — свет керосиновых ламп мягко струился сквозь копну золотистых волос, очерчивал безупречной формы скулы, — а сейчас объявляю перерыв в нашем первом заседании.

Попозже обязательно выужу из Бена, что он думает по поводу этой Валисии Икс, хотя от его мнения вряд ли будет много толку — он ведь видит в ней Кулинара, а не женщину. Я уже собиралась повернуться к своему ненаглядному и обласкать взглядом, если уж руками нельзя, когда в комнату прошаркал Пипс. Руки его тряслись, лицо обратилось в маску смерти.

— Мисс Валисия, мне неприятно говорить об этом, но я выполняю свой долг. Я обязан довести до вашего сведения случай вопиющего нарушения правил!

Кто-то охнул. О нет, только не это! Сейчас-то и выяснится, что Бен опоздал самым бессовестным образом. А все из-за меня — и угораздило же потерять эти дурацкие дорожные чеки.

Валисия повернула свое ясное, безмятежное лицо к скелетоподобному дворецкому. Бинго подался к блюду с закусками и запихнул в рот сразу три тартинки.

— В чем дело, Пипс? — строго вопросила Валисия.

Старик продолжал держать паузу, доводя всех до исступления. Наконец он забормотал:

— Я относил наверх вещи кандидатов, и из чьей-то сумки выпало вот это. — Пакетик с белым порошком покачивался в его пальцах, будто дохлая крыса, придерживаемая за хвост.

По комнате прокатился испуганный ропот.

Что это такое? Героин? Кокаин?

Плавно выскользнув из кресла, Валисия Икс освободила пластиковый пакетик из жизнерадостного зажима своего дряхлого пажа, окунула в порошок изящный пальчик, поднесла к сочным губкам и обнародовала заключение:

— Как я и подозревала. Питьевая сода!

Тишина сделалась еще более гулкой.

Щелк-щелк пальчиками.

— Чья это Сумка, Пипс?

— Моя. — Джим Грогг шагнул вперед. — Черт, конечно, мне было известно, что правилами запрещено привозить с собой незаконные вещества, но я, знаете ли, подумал: какие такие шансы у меня, снабженца авиакомпании, супротив светил кулинарии? Вот и решил чуток повысить свои шансы. Надо полагать, я выбыл из игры, так?

Валисия Икс небрежно уронила пакетик в иссохшую длань Пипса, после чего знаком велела ему удалиться. Когда дверь за слугой закрылась, она сказала:

— Мистер Грогг, каждый из кандидатов, присутствующих в этой комнате, был избран потому, что он или она не вписывается в стандартные рамки. Вам следовало начинать на равных со всеми. Можете переночевать в Менденхолле и позавтракать, а затем убирайтесь восвояси.

— Мадам, если бы у меня было с собой эскимо на палочке, я бы с радостью засунула его вам в нос. — С разметавшими волосами, будто их раздувал фен, Дивонн ринулась к мистеру Гроггу и прижала его голову к своей несуществующей груди. — Пойдем, Пупсик. Тебе все равно не хотелось становиться этим тупым Кулинаром.

Звуки его рыданий разрывали сердце. Не радовало даже, что топор судьбы не упал на кое-кого близкого и дорогого.

Наконец я посмотрела на Бена. Вытаращив глаза, он пялился на Валисию, словно она была каким-то чудесным видением, явившимся из снов. Бедолага Грогг разом выветрился из моих мыслей. Я вдруг поняла, что Бен стоял таким столбом с тех пор, как она вошла в комнату. И что еще ужаснее, именно в этот миг Валисия Икс решила посмотреть на человека, которого я считала своим мужем. Его потрясение зеркально отразилось в ее глазах. Дыхание Кулинарши прервалось… биение ее сердца молотом застучало в моих ушах. Понимание острым ножом вонзилось мне в грудь.

О боже, до чего же знакомое ощущение! Ноги будто ватные — как в тот день, когда я повстречала этого мужчину из "Сопровождения на ваш вкус". Я верну его обратно! Во чтобы то ни стало… И к черту завтра, я сделаю это сегодня же ночью!

 

Глава седьмая

Разрушительница семьи Валисия Икс и кандидаты в Кулинары удалились в потайную комнату для заседаний. Бен, Бинго, Лоис Браун и граф ступали в напряженном и почтительном молчании, с явным трепетом делая первый шаг в состязании за почетное звание Кулинара. Что же до бедного Джима Грогга, он прошаркал со сцены, поддерживаемый Дивонн, которая оказалась женщиной из плоти и крови. Всем своим разбитым сердцем я надеялась, что она укусит его в шею — или сделает что там еще потребуется, дабы превратить их спальню в тихую гавань. Если у меня горе, это еще не значит, что другие тоже должны страдать. Признаться, я уже начала сомневаться, не переусердствовала ли с презрением к этой женщине. Осознание собственной незащищенности сломило дух мистера Грогга, и сама я была сейчас более чем предрасположена к подобному состоянию.

Элли, детка, в тебе говорит эгоизм. Неужели ты действительно хотела бы, чтобы Бен оказался из тех мужчин, чья кровь остается холодна, когда женщина включает горелку? Да! Он может смотреть, но не имеет права глазеть разинув рот! К черту! Когда семейную лодку заносит на поворотах, умная женщина не рыпается.

Нацепив улыбку, я поправила свой матросский воротничок и отстранила блюдо с орешками, которое поднесла мне Соланж. Не прибавлю в весе ни единой унции, пока не получу право облачиться в наряд для беременных.

— Как насчет партии в бридж? — Эрнестина Хоффман в тыквенном костюмчике являла дикий контраст с рубиновым торшером, подле которого она примостилась. Но ее брючки клеш и авангардистская прическа (что-то вроде "нас бомбили, я спаслась") мне были по душе. Вот вам женщина, которая не сочтет светской необходимостью флирт с самым красивым мужчиной в комнате.

— Лично я — за, а вы как, ma petite? — Соланж легонько постучала светло-вишневым ноготком по моей щеке.

— Я… так, немножко играю… по слуху.

— А что скажет этот мсье, который притаился вон под тем абажуром а-ля чепчик моей бабушки? — Француженка кинулась к мистеру Хендерсону Брауну. Но не хищной птицей-стервятницей. Чувственность окутывала ее, будто шелковый шейный платок.

Правда, думаю, мистер Браун вряд ли бы заметил, если бы Соланж уселась к нему на колени и принялась расстегивать его жилетку. Это все игра моего воображения или он действительно как-то посерел с тех пор, как я его впервые увидела?

— Простите меня. — Мистер Браун уныло обхватил себя за колени. — Я вообще не играю в карты. — Взгляд его переместился на стенные часы с деревянными листьями, обрамлявшими циферблат в форме скворечника; а когда из часов выскочила кукушка, Браун вздрогнул, будто укушенный, птица же невозмутимо прокуковала десять раз. Я вдруг вспомнила "птичьи клетки", мерно покачивавшиеся в ушах Гиацинты, когда она чеканила зловещие предсказания Шанталь: "…и написано то не на стенах… а в книге".

Эрнестина, взяв в руки «Мамочку-монстра», бегло пролистывала ее с торжественно-мрачным выражением лица.

Мистер Браун почесал бровь:

— Что, интересно, происходит на этом их собрании?

Велико было мое искушение запихнуть его подальше в угол. Мне бы ваши заботы, мистер Браун!

Графиня потрепала его по руке:

— Расслабьтесь, голубчик! Красотка рассказывает им, куда лучше поместить вишенку на пироге.

Он с трудом выбрался из кресла.

— Моя Лоис всегда была хорошей женщиной, в церковь регулярно ходила. И с чего на нее нашло это безумие? Сам-то то я ни на одну женщину не глянул — с того самого дня, когда зашел в торговый центр, чтобы купить обручальное кольцо для другой девушки. Продавщицей оказалась Лоис. Она улыбнулась мне — и дело было сделано. Через шесть лет мы поженились.

— Ах вы, старый романтик! — Эрнестина продолжала угрюмо листать "Мамочку-монстра".

— Ни в чем ей не отказывал, подарил семерых детей.

— Tres bon! — Соланж продефилировала к роялю, затем обратно.

Остановившись под портретом Кота-Мертвеца, мистер Браун, очевидно, тоже ощутил в себе признаки трупного окоченения.

— Я всегда ценил ее труды. Когда Лоис наводила порядок в бельевом шкафу, я обязательно хвалил ее. Не уставал повторять, что она самая лучшая стряпуха в нашем городе. Что же случилось? Чего ради ей понадобилось вступать в это чертово, прошу прощения за мой французский… — Соланж покровительственно улыбнулась, — …секретное общество? — Он стукнул кулаком по ладони. — Эта дамочка, Валисия Икс… я бы доверял ей не больше, чем разъяренному носорогу.

По зрелом размышлении я прониклась симпатией к этому мужчине.

— Что поделаешь, у женщин свои потребности, — с грустью заметила я. — Это не означает, что раз в неделю мы испытываем непреодолимое желание пробежаться нагишом по супермаркету, зажав в зубах кусок сырого мяса, однако бельевой шкаф, пусть в нем и царит идеальный порядок, не всегда утешает женскую душу.

Но мои слова утешения впустую сотрясли спертый воздух.

— Не понимаю, как Лоис могла увлечься всем этим! — простонал мистер Браун и безнадежно взмахнул рукой, отправив в лихой пляс канделябр на каминной полке.

Эрнестина оторвала глаза от книги, заложив страницу пухлым пальцем.

— Когда мы вошли сюда, мой Бинго сказал: "Мама, эта комната выглядит так, будто выжидает момент, чтобы кого-нибудь убить".

— Ну конечно! Разве не эта участь постигла злобного дворецкого из "Печального дома"? — воскликнула Соланж. — Ведь его нашли заколотым в самое сердце на том самом подоконнике, верно? — Графиня, сверкая черными глазами, указала на бархатные гардины.

Эрнестина издала тревожное бульканье. Ее пухлые щечки надулись, неожиданно придав ей нелестное сходство с сыночком Бинго. Но не наш разговор был тому причиной.

— Боже милостивый, какая ужасная книга! — Она жадно пролистнула еще несколько страниц «Мамочки-монстра». — В детстве Мэри Фейт переживала "танталовы муки" — ее собственные слова, — живя рядом с этой развратной женщиной. Здесь она рассказывает, что долгие годы считала служанку Бегиту своей матерью. А к Теоле Фейт она должна была обращаться не иначе как "мисс Фейт" — до одиннадцати лет, когда в качестве подарка на день рождения несчастной девчушке было разрешено называть ее Теолой.

— Они действительно жили здесь? — Заинтересовавшись, Соланж присела на подлокотник дивана.

Снова шелест страниц. Эрнестина скрестила тыквенно-брючные ноги и испустила протяжный вздох — от ее жакета тотчас отлетела пуговица.

— Вот, слушайте: "Моя мать утверждала, что Менденхолл ей подарил Ричард Гринбург, который приобрел его для съемок "Печального дома". В те редкие случаи, когда матушка наведывалась в этот дом, она неизменно отказывалась взять меня с собой. Почему? Она говорила, что мне будет скучно. Вместо меня отправлялась ее любимая собачка — спаниель Ванилла, — которую мама наряжала в мои платьица. Мои слезы и мольбы не трогали мамочку. До сих пор перед глазами стоит ужасная картина: она откидывает назад серебристую головку и заливается этим своим маньячным смехом".

— Mon Dieu! — Соланж прижала руки ко лбу. — Дьявольская женщина! Если бы эта Теола Фейт оказалась сейчас здесь, я бы убила ее голыми руками!

Хендерсон Браун резко выпрямился и сразу подрос на семь дюймов.

— Моей Лоис нечего делать в этом зловещем месте. Я позвоню детям и заручусь их поддержкой. — Он рванулся к двери.

— Только не отсюда, — прервала его полет Эрнестина. — Когда я захотела позвонить Франку, эта дамочка Джеффриз объявила, что в доме нет телефона.

— Черт! — Без всяких извинений мистер Браун выскочил из комнаты. Можешь опоздать, дружок, подумала я. Несомненно, ты изо всех сих старался, взращивая себе достойную спутницу жизни. Но однажды, видать, случайно оставил парадную дверь открытой. Так-с… Виновата ли я в том, что заковала Бена в оковы любви? Неужели нашему браку суждено превратиться в шаткую треногу? Улучшит ли ситуацию рождение ребенка — или же, напротив, усугубит? Впрочем, этим и прочим эпохальным вопросам придется подождать. Как любит повторять тетушка Лулу: "Мы ведь живем не в пылесосе".

— Бедненький мсье Браун! — Соланж утешилась орешком кешью.

— Бедняжка Мэри! — С торчащими во все стороны пучками волос и лишившись еще двух пуговиц от своего тыквенного жакета, Эрнестина добралась до середины «Мамочки-монстра». — Мой Франк меня бы убил, позволь я Бинго взять в руки эту книгу! Что из того, если я не разрешаю ему отойти от плиты, пока он не закончит практическое занятие! Что из того, если я твержу ему, что бейсбол — для тех детей, которые не могут отличить печеночный паштет от ленивых голубцов! Быть гением — такая возможность дарована не каждому. Думаете, матушка Моцарта позволяла своему Вольфганчику болтаться без дела? Стон вырвался из материнской груди.

— Мой Бинго, он никогда и в школу-то пешком не ходил, всегда я его отвожу на машине. А эта бедная крошка… — яростное пролистывание страниц, — ее отправили одну-одинешеньку бог знает в какую даль, погостить у какой-то чокнутой старушки в глухомани. Вы только послушайте: "В нежном возрасте лет девяти-десяти меня отправили погостить у Гуинивер Де Вур в имении «Шаткие Башни». Что связывало ее с моей матерью — по сей день остается для меня загадкой. В то время я знала одно: Теола Фейт хотела сплавить меня подальше от дома, потому что у нее была запланирована оргия с участием более пятидесяти персон, а она никак не могла определиться с неглиже.

— Очень забавно! — Соланж направилась к бархатным гардинам. — Позвольте мне открыть окно, я вот-вот задохнусь. — Действительно, румяна на ее щеках багровели, точно сифилитическая сыпь; впрочем, и сама я слегка подвяла. Сбросив туфли, я бережно пристроила свои отекшие ступни на парчовом диванчике.

— Читайте дальше, Эрнестина.

— "Бегита, служанка, рыдала и просила за меня. Клялась, что спрячет меня в буфете, но Теола и слушать не желала. Она боялась, что я привлеку внимание какой-нибудь голливудской шишки. Панический ужас у нее вызывала одна лишь мысль о том, что мне могут предложить роль Крошки Люси в ее нынешнем фильме «Пока мышь в отлучке». Поздно ночью меня запихнули в автобус, сунув в робкую ладошку адрес Гуинивер Де Вур и велев возвращаться не раньше чем через две недели — если, конечно, я не хочу, чтобы мой любимый попугайчик умер от недоедания. Теола грозила мне и прочими ужасами, если я посмею заговорить с кем-нибудь в автобусе.

Через двадцать четыре часа я, напуганная до смерти маленькая девочка, стояла на ступенях «Шатких Башен». Вот я неистово колочу в дверь — и никакого ответа! Неужели меня все бросили? В отчаянии я толкнула дверь, которая оказалась не заперта, — и очутилась в холле из ночного кошмара. То, что я поначалу приняла за нестираные занавески, оказалось гигантской паутиной. Со стен приветственно скалились головы животных. Я пыталась побороть ужас, когда на лестнице неожиданно материализовалась Гуинивер Де Вур в ночной рубашке, напоминающей саван, и испустила пронзительный вопль".

— Mon Dieu! — Соланж опустилась на скамеечку в проеме окна. — Я будто наяву услыхала этот поросячий визг.

Эрнестина опустила «Мамочку-монстра» на колени.

— Франк всегда говорит, что я хорошо читаю.

— По-моему, действительно раздался чей-то крик, — вставила я. — Откуда-то снизу.

— Наверное, трагический мсье Браун. Мы настоящие преступники, отпустили его одного в таком расстройстве. Возможно, он выпрыгнул из окна. Нет, ma cherie, — Соланж силой усадила меня на место. — Вы останетесь. А мы с мадам Хоффман пойдем поглядим.

Фу ты ну ты! Оставили меня одну-одинешеньку в этой чертовой комнате. Наверняка ничего страшного не случилось — иначе из холла донесся бы топот и прочая суета. Уж Пипс и Джеффриз ястребами ринутся на запах любых беспорядков. Может, мистер Браун нечаянно наступил на мышь? Подойдя к столу с напитками, я плеснула себе капельку красного вина, поднесла бокал к губам — и тут опомнилась. За свою беременность я не пригубила ничего крепче чая. И не позволю этому треклятому дому сделать меня вредной для здоровья ребенка!

Слева от меня на стене висела тесемка звонка — я решительно потянула за нее. Прошло несколько минут. Из часов вылезла кукушка и прокуковала одиннадцать раз, затем крохотная дверца захлопнулась. Я и сама бы с удовольствием забралась в укромное местечко и прикрыла глазки.

— Вы звонили! — В комнату влетела Джеффриз; оборчатый чепец съехал ей на брови, нос навис над подбородком. Лучше не упоминать о крике — вдруг карлица воспримет это как критику в свой адрес.

— Привет! — радостно воскликнула я.

— Что вам угодно?

— Всего лишь стакан воды, если это вас, конечно, не затруднит…

— Может, да, а может, нет. Мой психиатр советует мне не принимать поспешных решений. Потому-то Пипс до сих пор и жив. Наш старикан на три четверти псих и на одну четверть не в своем уме. Он ненавидит эту женщину!

Мужчина, не подпавший под чары Валисии Икс, был мне по сердцу.

— Прошлой ночью он сунул ей в постель слизняка.

— Вот молодец! — Осмелев, я решилась высунуть нос: — Джеффриз, а Теола Фейт часто наведывается в Менденхолл?

Лицо карлицы окаменело. Судя по всему, я перешла границу, начертанную ее психиатром.

— Пойду подумаю насчет вашего стакана воды.

И я вновь осталась одна в удушливой тишине. Панели красного дерева, красные ворсистые обои и драп-велюр с бахромой давили на психику. Мне не по вкусу комнаты с «фокусами», а эта до сих пор корежит из себя съемочную площадку. Опустившись в единственное удобное с виду кресло, я тотчас очутилась в капкане — в трясинном плену мягких подушек. Да еще спиной к двери.

Время тянулось, как коронный номер стриптизерши. Я вдруг снова ощутила себя девочкой Элли во время того первого рокового визита в Мерлин-корт. Тетушка Сибил оставила меня одну, велев сидеть не шелохнувшись, — по сути, ничего сложного, пока я не услышала, как распахнулась позади меня дверь гостиной. Мои жирные ножки замолотили по воздуху в тщетной попытке коснуться пола, в то время как оставшаяся часть меня увязала все глубже и глубже и бездонной яме, где, по идее, должны были находиться пружины…

Вернувшись в настоящее, я спохватилась, что могу напугать ребеночка, и собрала остатки мужества.

— Эй, есть тут кто? — раздался громкий шепот.

Дверь не открывалась — ушки мои были на макушке, я бы непременно услышала.

— Есть тут кто, спрашиваю?!

Я затаила дыхание. Голос доносился из окна — графиня оставила его гостеприимно открытым, и в данный момент оно как раз принимало гостя — точнее, одну руку и одно пухлое колено.

— Впервые за весь день повезло!

Облегчение окутало меня блаженством. Кто бы это ни был — точно не враг. Голос принадлежал жителю Англии.

* * *

К тому времени, когда я с трудом выкарабкалась из кресла, на подоконнике уже сидела седовласая толстуха с физиономией сенбернара, в шляпке цветочницы и — совершенно невероятно — в моем пеньюаре.

— Черт побери! — Тряся отвислыми щеками, она неуклюже доковыляла до дивана. — Я, конечно, понимала, что глупо на что-то надеяться, но так уж воспитали Марджори Задсон. Глотку драть и проигрывать я не привыкла. Проникнуть в дом незамеченной было равносильно чуду. О, горе мне, горе! Впрочем, мир не рухнет, если я не сумею стать Кулинаром.

— Так вы кандидат? — Подойдя к ней поближе, я безошибочно учуяла речной запашок.

Черная шляпка кивнула, и слеза скатилась по щеке Марджори Задсон.

— И мой муж тоже! — поделилась я. — Вы перепутали время?

— Ни в коем случае! День и час вытатуированы на моем сердце. Но сегодня утром моя дорогая матушка занемогла, и я не в силах была ее покинуть, пока не пришел доктор и не сказал, что всему виной сливовый сок. Хитрая старушка сливала его в ночной горшок.

— Ваша матушка, должно быть, в годах.

— Ей девяносто семь.

— Неужели? Не удивительно, что вы такая бодрая.

— Иначе меня бы здесь не было, милочка. Позаимствовала у приятеля самолет, чтобы долететь из Канады (мы с маманей живем там последние тридцать лет), приземлилась в Чикаго, а оттуда добиралась автостопом — попался, знаете, один такой славненький мотоциклист… А затем, приехав в Грязный Ручей…

— Вы нашли лодку, которая и доставила вас сюда? — Я обнаружила, что сижу рядом с ней, держа ее ладонь в своей.

— Целый час потратила впустую, стучала в разные двери, пока не остановилась на единственно возможном выборе. Разделась, прибрала бельишко и платьице в пластиковый пакет, запихнула багаж под дерево и вышла в море.

— Вы хотите сказать, что добрались сюда вплавь?

— А что?

— Нагишом?

— Ну что вы, душечка! Я вовсе не такая бестактная! Нельзя же отвлекать рыбок от ужина! На мне была грация, а мешок с одеждой я привязала к лямке бюстгальтера.

Я сжала ее руку.

— Но вы могли утонуть или… — я едва не сказала: "хуже того", — попасть в лапы береговой охраны.

— Посреди пути попалась мне на глаза какая-то посудина официального вида, так что я на всякий случай нырнула и немножко проплыла под водой. Боюсь, я не в лучшей форме — не то что когда переплывала Ла-Манш вместе с кузеном Джорджем. Я всю жизнь прожила у воды. В Англии мы в Борнмуте обитали.

— Слава богу, что все обошлось. — Я поправила сбившийся бантик на ее шляпке, стараясь не смотреть на свой велюровый пеньюар, который Марджори чудесно заполняла собой.

— А чего страшного-то? Одна, правда, потеря — по дороге посеяла свой мешок. Можете представить, как я обрадовалась, причалив к ангару, забитому чемоданами и старым тряпьем. Пускай Армия Спасения с убылью, зато я с прибылью. Ни одно из платьев на меня не налезло, но вот это… — она любовно погладила велюр, обтягивающий ее коленки. — Куда лучше, чем появиться из глубин, как Нептун, в одной грации.

— Само собой! — Я закашлялась. — Можно спросить, почему вы влезли через окно?

Сенбернаровы щеки Марджори затряслись.

— Глупо, конечно, я понимаю! Но я подумала, что если проберусь в дом незамеченной, то сумею избежать упреков в опоздании. Никогда не тешила себя надеждой, что я единственный кандидат. Почему-то мне подумалось, что сейчас здесь проходит торжественная вечеринка с коктейлями. В суете никто не удосужится сосчитать присутствующих по головам. Чуточка везения — и я бы потихоньку проскользнула в дом и сделала вид, что всю дорогу была тут как тут. Я, знаете, такая робкая, никогда не выпячиваюсь. — Вытащив салфетку из коробки, которую я поставила на подлокотник дивана, она оглушительно высморкалась. — Но никакой вечеринки нет, верно?

Это было куда труднее, чем сказать ребенку, что Деда Мороза не существует. Борясь с комком в горле, я объяснила, что в данный момент в потайной комнате проходит собрание под руководством некоей Валисии Икс. И, учитывая количество кандидатов, нет никакой надежды затеряться в толпе. Настал мой черед потянуться за салфеткой.

— Простите! Что-то я последние дни сама не своя… — В подтверждение своих слов я подскочила на диване, когда скрипнула дверь.

Я и забыла, что просила Джеффриз принести воды. Но оказалось, это вернулись Эрнестина Хоффман и графиня Соланж. Они отсутствовали так долго, что я даже подумала, не представиться ли мне заново, но вместо этого решила оказать услугу своей новой подруге.

— Познакомьтесь, это миссис…

— Мисс Марджори Задсон. — Выпятив вперед подбородок и поправив шляпку, она встала.

— Еще одна кандидатка? — Эрнестина явно была не в восторге.

— Простите, что не смогли поприветствовать вас сразу по прибытии, — Соланж протянула унизанную драгоценностями руку, — но мы с мадам Хоффман ходили на поиски крикуна.

Мисс Задсон заметно озадачилась.

— Ничего особенного мы не обнаружили, а на обратном пути разделились.

— Я пошла в ванную и застряла там! — Пылающие щеки Эрнестины отчаянно дисгармонировали с ее тыквенным нарядом, и я, вспомнив пережитый в самолете страх, заверила ее, что страдаю тем же синдромом.

Изысканные манеры графини необычайно выигрышно смотрелись на фоне оригинального наряда мисс Задсон.

— Mes amis, интуиция подсказывает мне, откуда взялся этот крик. По-моему, мсье Грогг и мадемуазель Дивонн занимались grand amour, дабы позабыть это глупое происшествие с содой!

У мисс Задсон сделался еще более смущенный вид, так что я поспешила объяснить остальным ее присутствие. Результат вышел неоднозначный. Эрнестина не сказать чтобы пузырилась сочувствием. Какая жалость, заметила она, что эта дама оказалась за бортом во всех отношениях. Соланж, напротив, принялась обхаживать мисс Задсон, разгладила складки моего… то есть, ее пеньюара, поправила воротничок и ободряюще похлопала по плечу.

— По-моему, эта bonne femme, отважно переплывшая реку, должна справиться с проблемой. Вот какую она расскажет историю. Она прибывает вовремя, тук-тук в дверь, но никто не отзывается. Тогда она заходит в дом, сердце бум-бум. Но где все остальные? Наша героиня находит удобства, решает привести себя в порядок и — бац! — не может справиться с замком.

Мисс Задсон от избытка чувств задрожала с головы до резинок грации.

— Звучит настолько бредово, что может сработать, — похвалила я.

Эрнестина подобрала с пола «Мамочку-монстра» и положила на стол.

— Поверьте, не хотелось бы показаться черствой, но прежде всего я обязана думать о своем малыше Бинго. Главная задача матери — раздуть пламя гения в своем потомстве. А поскольку мистер Грогг и теперь уже мисс Задсон выбыли из игры, его шансы быть избранным становятся все радужнее.

— Значит, настучите Джеффриз и Пипсу? — спросила я.

— Тс! Я слышу чьи-то шаги. — Соланж собрала нас в кучку.

— Быстрей! Спрячьте Мардж за занавесками! — Эрнестина, казалось, была не меньше остальных удивлена тем, что примкнула к рядам заговорщиков.

Вошла Джеффриз с моим стаканом воды. Не вызвали ли у нее подозрений топорщащиеся занавески? Она что, намерена спешить с уходом не больше, чем спешила с приходом? Так карлица и стояла подбоченясь, пока до меня не дошло, что она ждет, когда я выпью воду. Я сделала глоток, с замиранием сердца ожидая, что горло мое вот-вот сдавит спазм, а глаза вылезут из орбит — по мере действия яда.

— Очень вкусно! — промямлила я.

— Это из городского колодца. Нам по утрам доставляют.

— А можно и мне стаканчик? — елейным голоском попросила Эрнестина.

Дело сделано. Как только Джеффриз, хмуря брови, удалилась, мисс Задсон вылезла из укрытия; мы торопливо объяснили, что сущим безумием было бы доверить ее судьбу особе, которая способствовала выведению из игры другого кандидата.

— Значит, лапочки, вы думаете, что разумнее всего мне будет отдаться прямо на милость этой Валисии Икс?

Поборов дрожь, вызванную этим именем, я кивнула:

— Только не забудьте свою легенду.

Просто поразительно, какой поистине французский шик придала Соланж моему пеньюару. И какой чудесный румянец вызвал на щеках мисс Задсон одолженный Эрнестиной тыквенный жакет.

— Страшно-то как!

— Ерунда, — заявила я.

Отыскать потайную комнатку без помощи Пипса или Джеффриз будет, конечно, потруднее, чем дважды два, но порой меня посещает шестое чувство — особенно когда речь заходит о домах. А посему было решено, что я совершу вылазку вместе с мисс Задсон, в то время как две другие дамы останутся на посту.

Мы поднялись наверх и очутились в холле.

— Какая чудесная картина! — Марджори зависла перед портретом старой дамы, злобно взиравшей на нас сквозь слои лака.

— Не дай бог повстречать такую на темной лестнице. — Подтолкнув свою новую подругу, я бросилась через погруженный во мрак холл, будто это была Лестер-сквер в час пик и в любой момент нас мог переехать автобус с Пипсом за рулем.

Интересно, потайная комната где-то на самой верхотуре этой лестницы из аттракциона "русские горы"? «Возможно», — сказала моя голова, но мои ноги, — отдавая должное позднему часу, — проголосовали за то, чтобы сначала проверить этот этаж. Из холла крутыми виражами ответвлялись несколько темных коридоров. Каждый из них вполне обеспечивал секретность, требуемую Манифестом Кулинаров. Главное — не попасть на кухню. И, образно говоря, в суп — а точнее, в задницу.

Возле двери на информационной доске висел распорядок приема пищи, а также список комнат, предназначенных для кандидатов и сопровождающих лиц — выражаясь словами вампирши Дивонн. Ну что, взяться за ручку и открыть дверь? И что тогда? В первом порыве героизма я как-то над этим не задумывалась. Что, если я не только вызову изгнание мисс Задсон, но и навеки опозорю. Бена? А вдруг его сочтут ответственным за мое попрание священных законов Кулинаров? С другой стороны, в силах ли я сказать этой женщине, которая готова была пожертвовать всем ради престарелой матери, что мы гоняемся за химерой? Жизнь, с грустью подумала я, сплошь состоит из всяких «если» и «но». Что ж, Бену придется просто пожать плечами и лицемерно вопросить: "Я что, пасу свою жену?"

Пустая столовая робко ожила в лучах света, просочившихся из коридора, когда я приоткрыла дверь. Неужто американцам мало кроватей-аэродромов, им еще и столы длиной с посадочную полосу подавай? Эта дубовая плита идеально подошла бы для средних размеров семейства, решившего пожить врозь. Чтобы попросить соль, не обойтись без рупора. Это не стулья, а троны, а железный канделябр скрипит, как виселица, и вдобавок отбрасывает расчлененные тени на стены. В полумраке зловеще мерцают шесть огромных ножей, занимающих почетное место на стене. Но ведь это не засохшая кровь так затейливо окаймляет острый край самого большого из тесаков? Я бы еще долго так торчала, впитывая ненавязчивое очарование рабочих инструментов маньяка-рецидивиста, но Марджори Задсон вдруг часто-часто задышала, а ее карие глаза пуще прежнего напомнили мне сенбернара.

Мы прочесали один коридор, затем второй, методично открывая двери одну за другой, но — увы. В какой-то момент мне почудилось, будто я слышу третью пару ног, но это все так, галлюцинации. Уверена также, что и запах сушеных бананов явился плодом моего воспаленного воображения.

Я уже собралась было предложить Марджори подняться на верхний этаж, когда заметила дверь, врезанную в подножие лестницы. Не заметить ее было проще пареной репы — ручка отсутствовала, имелся лишь крохотный желобок.

— Вперед! — Мисс Задсон громко дышала мне в ухо, я же между тем просунула руку за панель и шарила в поисках выключателя. — Надо поспешить, не все еще потеряно! — На удивление легкой поступью она пересекла холл, смахивая в тусклом свете газовой лампы на персонаж бурлеска. Обнаружив на столике с мраморной столешницей свечу Пипса, она прихватила ее вместе с коробком спичек.

Ступая на потайную лестницу, я уже не сомневалась, что повредилась умом, который, увы, не починить. Мисс Задсон захлопнула дверцу, и мы начали спуск. Перила представляли собой провисшую веревку, натянутую между двумя столбиками — наверху и внизу. Ступеньки были так узки, что я старательно смотрела себе под ноги, пока вдруг не очутилась в подземной комнате.

— Блеск! — оценила мисс Задсон.

Во-во. Комната представляла собой органичное сочетание "лавки древностей" и Алисиной страны чудес. Пламя свечи выхватывало из темноты то кожаные чемоданы ручной росписи, то мраморные колонны и статуи, то всякую мелочь — часы, шелковые ширмы, каменные садовые скамеечки и веера из перьев…

Но Кулинаров здесь не было.

— М-да, милочка, разрази меня гром! — Голос мисс Задсон отскочил от зеркал в позолоченных рамах, перелетел через вощеные сундуки и забрался под лакированные столы. — Вон там… гроб стоит.

Не будь во мне столько лишнего веса, я бы непременно упала в ее объятия.

— Г-г… где? — Едва слова эти сорвались с моего языка, как я попеняла себе на излишнюю доверчивость. Наверняка старушка меня разыгрывает.

Если бы! Проследив за ее пальцем, я действительно увидела гроб, втиснутый между диванчиком и высоким комодом.

Бантик на шляпке мисс Задсон заметно подрагивал, но сама она решительно заявила, что наш гражданский долг перед министерством здравоохранения — разобраться, в чем тут дело.

— Ясное дело! — Я приноровила свои мелкие шажки к ее семенящей походке.

Неужели я была права насчет Дивонн? И она не путешествует без персонального гроба? И шесть коней-призраков перетащили эту, с позволения сказать, мебель, через реку, или же Дивонн сидела внутри и самолично рулила? Но ведь я не подвергну ребенка большой опасности, если попытаюсь разобраться?

— Хотите пойти вперед? — шепнула я мисс Задсон.

Она боязливо съежилась за моей спиной:

— Давайте объединим наши усилия…

Что и говорить, не самый приятный способ завершить день. Однако нельзя выказывать трусость, покуда малыш в стадии формирования. Поставив свечку на стол, я скомандовала:

— На старт, внимание, марш — подняли!

Если честно, я совсем не рассчитывала увидеть внутри тело. Меня вдруг осенило, что маньяк-коллекционер, заваливший эту комнату антиквариатом, запросто мог приобрести гробик у похоронных дел мастера на какой-нибудь праздничной распродаже. Крышка издала протяжный стон — или то была мисс Задсон? Наверняка эту емкость используют как хранилище. Простыней, скорее всего. Вечные, прочные простынки, приготовленные для утюжки.

А вот и нет! Мне вдруг стало трудно дышать — отчасти потому, что мисс Задсон сдавила мое горло. На белых атласных подушечках кое-кто покоился. Причем весьма мне знакомый.

 

Глава восьмая

Мисс Задсон издала пронзительный визг, способный разбудить мертвеца, и труп уселся. Между тем дама, совсем недавно отважно бороздившая воды, дабы поспеть на свидание с судьбой, выпустила мою шею и уронила обмякшие руки. Подобрав с полу свечу, я обрела дар речи:

— Мисс Мэри Фейт, вы живы и здоровы!

Ответом мне было молчание. Действительно ли это та самая женщина, которую я видела в ток-шоу «Беседка» с Гарвардом Смитом? Те же каштановые волосы, уложенные в пучок на затылке. Те же очки-стрекозы. Впрочем, при ближайшем рассмотрении заметно, как польстила ей телекамера. Лицо Мэри было все в оспинах, а губы покрыты толстым слоем помады. Похоже, эта женщина страдает неуемным пристрастием к гриму. Да, но вот как бы поделикатнее разузнать, что она делает в гробу? И при этом не показаться чересчур любопытной…

— О господи, это просто невыносимо! — Мэри вскинула руку ко лбу, плечи ее, обтянутые мышиного цвета свитерком, затряслись. — За что мне эти муки? Какие такие грехи я совершила, помимо того что родилась на этот свет? Неужели в моем собственном доме мне нет покоя и нет ни одной крышки, под которую не заглянули бы докучливые репортеры!

От ее визгливого голоса пламя свечки заколебалось. Мебель и прочая древняя утварь вокруг заколыхались, будто придвигаясь поближе, чтобы лучше слышать. Остальная часть комнаты по-прежнему была окутана мраком. Мы видели не дальше собственных носов. К удушливому аромату плесени и цемента примешивался не менее стойкий аромат времени.

— Мы вовсе не репортеры-стервятники! Мы… в общем-то, из команды Кулинаров, — сбивчиво объяснила я.

— И мы не хотели вам мешать, боже упаси! — Мисс Задсон, которая съежилась было до размеров мыши, теперь вновь заполнила собой мой пеньюар и пиджачок Эрнестины. — Никто так свято не верует в право умереть, как Марджори Задсон! — Щеки ее раздувались как мехи. — Едва моя дорогая матушка объявит, что готова почить навсегда, я тут же достану пакетики со снотворным! Подмешаю немножко в матушкино молоко, а остальное высыплю на ее тост с корицей — и уложу милую старушку, в последний раз пожелав ей доброй ночи!

— Ах вы, злодейка! — Мэри Фейт напряглась, вцепившись в бортики гроба, будто в детскую кроватку; глаза ее метали молнии. — Да вас надо под суд отдать за жестокое обращение с родителями!

Мисс Задсон больше не напоминала Нэнни, симпатичную собачку, заботившуюся о детях в "Питере Пэне". Щеки ее гневно затряслись.

— Будь я мужчиной, я бы предложила вам выйти потолковать, мадам! — выпалила она.

Мисс Фейт вдруг прижала атласную подушечку к груди и разразилась безудержными рыданиями.

— Я вовсе не собиралась покончить с собой! Я всего лишь хотела изгнать злых духов. Мама в каждом из своих домов держала по гробу. Всегда повторяла, что лучше места для занятий любовью не найти. Когда я была маленькой и что-то не так делала — достаточно было просто не вовремя выдохнуть, — она приходила в ярость и запирала меня в буфете. Но однажды, в период обострения ее мании величия, когда она требовала, чтобы я приседала в реверансе всякий раз, оказываясь в поле ее зрения, а я споткнулась, — она запихнула меня в гроб, сверху на крышку водрузила сундук и не выпускала меня, пока я не посинела.

— Ужас! — В "Выращивании детей из семян" ничего подобного не рекомендовалось. Неужели при благоприятных обстоятельствах любая женщина может превратиться в мамочку-монстра? — Бедная мисс Фейт! — Презрев деликатность, я опустилась на колени и коснулась волос Мэри. На ощупь они были как нейлон, и я испугалась, что оставлю вмятину в лаковой корке.

— Мой муж Бен наверняка вам посочувствует. Он страдает клаустрофобией. Ваша матушка могла вас таким образом убить.

Мисс Фейт выпустила подушку из рук. Ее измученные глаза, так похожие на глаза ее прекрасной матери, остановились на мне.

— Мне все время казалось, будто я слышу ее шаги. Чтобы не уснуть, я их считала. Этот гроб и прочее барахло, — она жестом обвела комнату, — использовались при съемках "Печального дома". А потом режиссер Ричард Гринбург пошел навстречу капризу Теолы и оставил весь реквизит здесь. Он купил этот жуткий дом за бесценок.

— И после окончания съемок подарил его вашей матери? — Увлекшись этой романтической историей, мисс Задсон, похоже, забыла о своем недавнем расхождении во взглядах с Мэри Фейт.

— Думаете, великий Ричи обвязал Менден-холл красным бантиком и презентовал ей в знак их неувядающей страсти? — Голос Мэри вдруг сорвался на такой визг, что я невольно подскочила. — Именно так утверждала Теола! Пускай врет больше! Он предназначал этот дом для меня, как подарок на день рождения. Так сказала Бегита. Теперь наконец-то я набралась мужества сбросить путы, которыми обмотала меня мать, и заявить о своих правах. На прошлой неделе я приехала и поселилась в Менденхолле.

— Вот и умница! — с жаром воскликнула Марджори Задсон.

Тут мне вспомнилось недавнее замечание карлицы Джеффриз: "Пипс ненавидит эту женщину". Я-то подумала, что она имеет в виду Валисию Икс. Но возможно, речь шла о Мэри Фейт?

— Насчет Кулинаров… — закинула Марджори пробный шар.

— Странная компания. — Мэри встала в гробу, да так осторожно, как давеча я залезала в оранжевую лодку.

— Я тут встречалась с одной редакторшей, которая специализируется на кулинарных книгах, мы разговорились насчет продолжения «Мамочки-монстра» под названием "Пища, которую ваша мать заставляла вас есть". — Она протянула мне руку, побуждая помочь ей сойти на твердую землю, на манер королевы Елизаветы, спускающейся по трапу "Британии".

— Эта редакторша принадлежала к обществу Кулинаров? — Я кожей ощущала страх Марджори, что собрание закончится раньше, чем мы найдем эту самую потайную комнату.

— Не знаю, но вскоре после этого члены Общества связались со мной и поймали на слове, ухватившись за мое предложение — использовать Менденхолл для одного из испытаний Кандидатов. Решающую роль сыграло упоминание Пипса и Джеффриз.

— Вы хотите сказать… — несмело начала я.

— Ясное дело, они Кулинары. Оба. В детстве они меня люто ненавидели, ну и к черту! Я решила начать все сначала. Годы в услужении у моей матери, должно быть, привели их в чувство, хотя едва ли они с ней вообще встречались. Они наводили блеск в каждом из домов Теолы перед очередным ее визитом и перебирались в следующую хату. Как же я молилась, чтобы мы поладили! Последние несколько дней провела пытаясь изучить их язык.

Мимические движения Мэри грозили проломить щедрый слой грима.

— Как я старалась! Ей-богу, старалась похоронить прошлое! В детстве эта парочка помогала матери держать меня в заточении. Теоле стоило только отдать команду, и они скакали, как цирковые кролики.

Бац! — крышка гроба захлопнулась. Острые лопатки Мэри выпирали из-под мышиного свитера. Очки сползли на кончик ее носа и тут же были отброшены на место.

— Придумала! — Мэри выставила вперед подбородок; глаза ее полыхнули гневом. — Я напишу про них книгу!

— Замечательно! — Подталкиваемая Марджориным локтем, я поведала о незавидном положении своей новой подруги и спросила, не знает ли Мэри, в какой комнате проходит собрание Кулинаров.

— Перед вами женщина, — я положила руку на плечо подруги, — которая поставила свою мать выше личных интересов и нужд. Героев нынче днем с фонарем не сыщешь. Не можем же мы допустить, чтобы ее растоптали бездарности!

Марджори Задсон, кандидатка в Кулинары, стояла смиренная, но преисполненная достоинства.

Мэри взглянула на нее, раздираемая противоречивыми чувствами.

— Должно быть, ваша матушка хороший человек?

— Она лучше всех! — Окутанная нимбом из пламени свечи, Марджори выпрямилась.

Повисла пауза, грозившая продлиться остаток моей беременности. Гроб вдруг показался необычайно милым и уютным… Наконец Мэри неохотно буркнула:

— Я вам помогу.

Взмахом руки она на корню задушила наши благодарности, после чего взяла свечу.

— Пойдемте! — Мэри стала прокладывать путь, лавируя между мебелью и прочими памятниками материальной культуры; голос ее лился над нашими головами, пока мы взбирались по полутемным ступенькам. — Я из тех, кто быстро принимает решения. И я решила, что вас двоих — Элли и Марджори, верно? — некая высшая сила привела к моему гробу… и в этот дом.

Я чувствовала, что должна отплатить Мэри за доброту, попытавшись проникнуться к ней симпатией. Жалость — не лучшая основа для дружеских отношений, как я отлично знала по опыту своего жирного прошлого.

Задув свечу, Мэри шагнула в темный коридор. В молчании мы двинулись по вишнево-кремовым плиткам. Не слышно была скрипа открывающихся дверей. Никто не следил за нами — кроме унылой дамы с портрета. Мэри проворно устремилась наверх по лестнице, мы с Марджори Задсон едва поспевали за ней — в точности как я таскалась за Беном по музейным коридорам в Бостоне.

— Не знаю почему, но вы обе вызываете у меня симпатию, и мне хотелось бы, чтобы вы стали моими подругами. Близкими подругами. Когда все уедут, вы останетесь, и мы заживем вместе. Отправимся на экскурсию в Пеорию или же просто побродим по Грязному Ручью. Кто-нибудь из вас умеет играть в шары? — Ответ, судя по всему, не требовался. — Всю свою жизнь я страстно мечтала обрести семью, и теперь мечты сбываются. Я ведь вам нравлюсь не из-за книги, да?

— Ну что вы! — воскликнула я. Марджори только пыхтела рядом.

— Вы ведь понимаете, как важно, чтобы любили именно тебя, а не твою славу! До чего же отвратительно, что передо мной заискивают и раболепствуют потому, что я написала не просто бестселлер, а супербестселлер. «Мамочка-монстр» повествует обо мне, но моя книжка — это не я! Надеюсь, вы меня понимаете?

Я уже пыхтела не хуже Марджори. Ноги мои обгоняли меня, при этом я не сводила глаз с головы Мэри. Вдоль устланного красным ковром коридора, окаймлявшего лестницу наподобие беговой дорожки, было больше дверей, чем у меня в запасе вдохов и выдохов.

— Один обозреватель из "Новостей для нищих" написал о книге, что "она приоткрывает завесу над человеческими слабостями и позволяет под новым углом рассмотреть порочность сливок общества", постепенно подбираясь к самой сути…"

Конца фразы я не расслышала, потому что с меня слетела туфля. Марджори споткнулась об нее, я с трудом водворила обувь на место и поскакала вприпрыжку за новообретенной подругой.

— "Вестник электрического стула назвал «Мамочку» серьезной книгой на серьезную тему!

Скрестив большие пальцы ног, я заявила, что не могла выпустить книгу из рук. Что, в общем-то, близко к истине — учитывая, что я ее и в руки не брала. Однако я тут же покрылась пенистой испариной — от страха, что меня могут попросить что-нибудь процитировать.

К счастью, паника отпустила меня, когда Мэри открыла дверь, возникшую перед нами. Неужели это и есть потайная комната? Рассердится ли Бен за мое вторжение в эту святая святых?

Но это оказалась всего лишь ванная комната, в которой дуба было столько, что хватило бы на целую рощу. Чтобы дернуть за веревочку и слить воду, надо было встать ногами на унитаз, а ванна напоминала смертный одр. Неужели кандидаты в Кулинары во главе со своей сиятельной предводительницей притаились за белой занавеской? Или же втиснулись в шкафчик под раковиной с медными нашлепками? Эй-эй, поосторожнее! Мэри Фейт распахнула аптечный шкафчик.

Подманив нас с Марджори поближе, она достала со стеклянных полочек пузырек с таблетками, замусоленный тюбик зубной пасты и дезодоранты, затем нажала крохотную, не больше винтика, кнопочку над средней полкой — и задняя стенка шкафчика сделалась прозрачной.

— Ничего себе фокусы! — заметила Марджори.

Мэри качнула лакированными кренделями.

— Это было устроено специально для съемок "Печального дома".

Перед нашими глазами возникла комната без окон, с книжными полками вдоль стен. Из мебели имелась только тележка, на которой стояли кофейник и чашки, да стол, вокруг которого расположились кандидаты в Кулинары. Бен сидел к нам лицом. Волосы его растрепались, галстук съехал на сторону, а изо рта, на манер сигареты, торчал карандаш. По глупости я вскинула руку и одними губами произнесла: "Я тебя люблю". Рядом с Беном восседал пухлый Бинго Хоффман: очки сползли на кончик носа-картошки, лицо сочилось самодовольством, а гавайская рубашка ярким пятном выделялась на фоне комнаты, напоминавшей внутренности картонной коробки. Спиной к нам сидела Лоис Браун, расправив широкие плечи и гордо откинув назад завитую шевелюру «соль-с-перцем». Рядом с ней пристроился граф Венсан де Клаксон, руки его непрерывно сновали туда-сюда, возводя пирамидку из бумажных стаканчиков.

— Полюбуйтесь на состязание! — Я обняла Марджори.

— А где Пипс и Джеффриз? — спросила она.

— Они сказали мне, что не намерены сидеть на всех собраниях, — сообщила Мэри. — Женщина во главе стола и есть Кулинарша при исполнении.

Мне больше не было нужды моргать и отводить глаза каждый раз, когда Валисия Икс поворачивалась лицом в нашу сторону. Изучив ее с полнейшей беспристрастностью, я признала, что профиль ее — само совершенство, фигура сногсшибательная, а волосы — просто чудо. Какая жалость, но у этой особы не было ни единого изъяна.

Поднявшись из-за стола, она раздала всем листы бумаги. Бен, получая свой, лишь на миг поднял глаза. Великолепно! Как бы ни притягивала она его поначалу, чары рассеялись, сгорели дотла вместе с неуместными чаяниями. Эта фраза случайно не из «Мамочки-монстра», которую нам недавно читала вслух Эрнестина? Удивительно, как сильно я соскучилась по ней и графине Соланж после столь короткого знакомства.

Тут мои мысли со скрипом застопорились. Мэри нажала еще одну кнопочку в аптечном шкафу — и неожиданно нам стало слышно все, что говорилось в святилище. Сердце мое застучало, как кулаки по двери.

Говорил Бен.

— Мисс Икс, не считаете ли вы, что это правило, запрещающее готовить что бы то ни было до финальной трапезы, — жестокое и неоправданное наказание? — Облокотившись на спинку своего стула, он вопросительно вздернул бровь.

Бедный дурашка, его чарующие манеры наверняка вызовут неприязнь у искушенной мисс Икс. Ах, если бы я могла разбить стеклянный барьер и защитить Бена!

— Мистер Хаскелл, — начала Валисия. Голос ее был как лимонад — немножко колкий, но освежающий. — Уверяю вас, я постараюсь устроить все как можно безболезненнее.

Граф резко сорвал салфетку с бумажных стаканчиков — те послушно исчезли. Лоис Браун поинтересовалась, как будет проходить контрольный тест.

— Мой гений нуждается в подпитке, — проворчал Бинго. — Посему предлагаю заказать гигантскую пиццу со всеми прибамбасами. А сразу после этого хочу, чтобы мамочка уложила меня в постель и почитала мне перед сном статью про витамин Е.

Его детская непосредственность привела меня в чувство.

— Мисс Фейт, — зашептала я, откидывая со лба непокорную прядь волос. — Как по-вашему, следует ли нам подслушивать?

— Мудрые слова, деточка! — Марджори безуспешно пыталась свести концы тыквенного жакета на своей необъятной груди. — Как вы смотрите, если я проникну туда прежде, чем мадам Кулинарша объявит собрание закрытым? О горе мне, горе! Чем дольше я выжидаю, тем менее убедительными мне кажутся мои оправдания! — Бантик на ее шляпке, точно флюгер, колыхался в такт ее движениям. Пожалуй, лучше поскорее увести ее отсюда, пока она не расположилась лагерем в этом сортире.

— Пойдемте, девочки! — Тонкие губы Мэри надломились в улыбке. — Помните мои бессмертные слова из третьей главы?

Я изо всех сил постаралась замаскировать пустоту во взгляде.

— Мисс Фейт, я не возьму на себя смелость пересказывать.

Мэри, очевидно, сама того не желая, унаследовала от матери склонность к позерству. Скрестив руки на своей ангоровой груди, она воздела очи к небесам и произнесла: "Правда — это враг, которого надо соблазнить".

— Хорошо сказано! — Марджори промокнула глаза.

Вернув аптечный шкафчик к естественному состоянию, Мэри неожиданно обняла нас с Марджори.

— Как же здорово, что у меня появились такие чудесные подружки! В детстве единственные руки, которые меня обнимали, были моими собственными. Теперь же я верю, что больше никогда не буду одинока!

Свалившаяся на наши головы ответственность приводила меня в ужас. Неужели придется перед отъездом упаковать Мэри в чемодан и забрать с собой? Разумеется, место для нее в Мерлин-корте мы найдем. Возможно даже, под влиянием Доркас и Джонаса она расцветет и избавится от навязчивого желания заколоть кого-нибудь авторучкой? Женщина она отважная — кто бы сомневался! Она ведь предлагает проводить Марджори в потайную комнату и уведомить мисс Икс, что, если Марджори Задсон не будет допущена к заседаниям как полноправный кандидат, испытания на звание Кулинара им придется проводить где-нибудь еще.

Втроем мы проследовали обратно по главной артерии второго этажа и зашли в спальню. Кровать с четырьмя столбиками от пола до потолка, гобеленовые драпировки и чугунный камин давали понять, что комната эта предназначена для мучительной смерти или тяжкого заточения.

— Мамочкина комната, теперь она моя. — Мэри подавила вздох и, любовно погладив торшер, устремилась к массивному гардеробу, способному приютить многодетное семейство. Она открыла дверцу, сдвинула в сторону целый ворох одежды, в том числе несколько шуб и бархатный плащ, — и нашим взорам предстала внутренняя дверь, ведущая, как вы уже, наверное, догадались, в ту самую потайную комнату. Еще один «фокус» Печального дома.

Дальше я не пошла. Здесь наши пути расходились. Настала пора пожелать Марджори всего наилучшего, поправить на ней шляпку и подтолкнуть вперед. А также поблагодарить и распрощаться с мисс Фейт.

Уф, наконец-то одна! Я привалилась к закрытому гардеробу, а в мозгу моем навязчиво забренчала погребальная песнь из репертуара какой-то американской группы: "Я так одинока, до дома далёко, а на стенах злые тени, станешь чьей-нибудь мишенью…" Уж что-что, а страх нагонять на себя я умею.

А что это за странный шум доносится из-за двери — спальни, я имею в виду, а не гардероба? Я хотела было забиться под кровать, но потом решила, что бандитов лучше встречать стоя, а не лежа. Пригладив волосы, я крадучись выскользнула из комнаты и обнаружила за дверью… голубя. Обыкновенную птичку — из тех, что способны без помощи модельеров возродить моду на шляпы. Будучи выше его (или ее), я чувствовала себя более-менее уверенно и уже изготовилась представиться, как вдруг по ступеням поднялись Соланж и Эрнестина.

Они, оказывается, были этажом ниже — искали нас с Марджори, когда мимо просвистел голубь, пояснила Соланж, и настолько заинтриговал их, что без лишних колебаний они устремились следом. К сожалению, не будучи попугаем, птица отказалась сообщить данные о своем возрасте, поле, политических убеждениях и занимаемом положении в доме. Оставив в покое пернатое создание, я принялась рассказывать о своих недавних приключениях. Голубь вскинул перламутрово-серую головку, скосил на меня утомленный круглый глаз и упорхнул по своим делам.

— Ну же, рассказывайте! — заторопила меня Соланж. — Что было потом, после того как вы встретились с мадемуазель Мэри?

Увлеченная собственным монологом, я вдруг сообразила, что, возможно, совершаю ошибку, признаваясь, что побывала там, куда никогда прежде не ступала нога чужака, видела и слышала вещи, не предназначенные для посторонних ушей. Но ведь перед мной надежные и верные подруги, разве нет? И поверьте мне, если в школе вас дразнили жиртрестом, всю оставшуюся жизнь вы будете трепетно относиться к друзьям-приятелям и всячески их умасливать. Если понадобится, даже вареньем намазывать. Кроме того, обе дамы клялись и божились, что скорее погибнут, чем проговорятся своим кандидатам.

У Эрнестины слегка подергивался глаз — но кто из нас не устал? Соланж, напротив, выглядела великолепно — она уверяла, что усталость ей к лицу. Оставалось надеяться, что судьба не будет столь же благосклонна к мисс Икс. (Ах, как бы хотелось, чтобы под глазами у нее залегли восхитительные сиреневые круги, а щеки элегантно ввалились!)

Графиня ущипнула меня за щеку и обозвала подвявшей капусткой.

— Ma chérie, мы на пару с милочкой Эрнестиной очень душевно обошлись с Джеффриз, когда она принесла нам воды. Я сказала, что у нее такая теплая, очаровательная улыбка, что хочется погреть об нее руки. А она нам тут и говорит, что ее пригласили манекенщицей на завтрашний парад мод в баре Джимми, но она слишком занята.

— Еще бы, раз Джеффриз подрабатывает Кулинаром! Послушайте, девочки, давайте не будем к ней придираться! Они с Пипсом — двигатель прогресса в области приготовления пищи. — Эрнестина говорила очень энергично, но лицо ее выглядело так, будто бедняжка не спала целую неделю.

Я уже хотела предложить разойтись, когда кое-что вспомнила.

— Все это время, что я провела с мисс Зад-сон, я так и не спросила, в какой области кулинарии она специализируется.

Эрнестина фыркнула.

— Сразу видно, вы не читаете «Сплетницу», журнал для тех, кто падок до сенсаций! Жуткая дребедень. Между нами говоря, время от времени я заглядываю в эту пакостную бульварщину. Так вот, пару недель назад там целую страницу посвятили Марджори Задсон. Женщина зарабатывает себе на жизнь по той старой пословице, знаете, насчет пути к сердцу мужчины. Скажем, есть у вас на примете один парень, которого вы хотите подцепить, но он все время срывается с крючка; тогда вы отправляете мисс Задсон все сведения о нем: знак Зодиака, место рождения, любимый цвет, имена обоих родителей, всякое такое, словом, — а она присылает вам — за деньги, разумеется, — рецепты, которые будут вызывать у него ассоциации с вами. Таким образом, его сексуальная энергия достигает точки кипения, и он ваш на всю оставшуюся жизнь. И если вы верите в этот бред, то я — Мисс Америка.

Так Марджори Задсон — колдунья!

— А мы-то сожгли Жанну д'Арк, — вздохнула Соланж. — Думаю, пора в кровать, и надеюсь, что мой фокусник скоро придет. Элли, ваша комната третья слева от лестницы. Bonne nuit.

Я что-то рассеянно пробормотала. Мне вдруг пришло в голову, что я не видела Мэри Фейт с того момента, как она исчезла в гардеробе вместе с Марджори. С учетом всех этих разговоров о сверхсекретности, я сомневалась, что ей предложат остаться в потайной комнате. Могла ли она спуститься по другой лестнице?

Дом так и просился, чтобы его исследовали, со всеми его закоулками и сюрпризами. Но вниз меня привела необходимость забрать из Красной комнаты свою сумку. Проходя мимо столовой, я увидела, что дверь приоткрыта. Я задержалась — полюбоваться на развешенные вдоль стены ножи. Раньше их было шесть, совершенно точно. Теперь же в режущем глаз ярком свете блестели только четыре штуки. Я тут же представила, как Пипс и Джеффриз с ножами в руках затаились где-нибудь в темноте, готовые искромсать всякого, кто запятнает позором священное звание Кулинара. Да уж, ну и фантазии у беременных! Я дала себе торжественное обещание, что мой ребенок ни за какие коврижки не унаследует богатое воображение родительницы.

Войдя в спальню, которую мне предстояло разделить с моим единственным и неповторимым, я остолбенела. Ну и теснотища! А я-то считала, что в Америке все больше и лучше, чем у нас в Европе! Отведенная нам комната была размером с кладовку, а углов в ней было больше, чем в учебнике геометрии. Стены оклеены серебристыми обоями в тонкую бордовую полоску. Абажур лампы напоминал шляпу старьевщицы, а занавески выглядели как нижнее белье, вывешенное для сушки. Проклятье! Попытавшись подобраться к кровати, я застряла между пластиковым туалетным столиком и тумбочкой с отслаивающимся резным орнаментом. Это и называется эклектикой?

Сбросив одну туфлю, я забила гол между ножек кровати и взялась за сумку с пожитками. При всех моих претензиях к Пипсу, очень мило с его стороны было отнести ее наверх. Сознание того, что моя зубная щетка и ночная рубашка рядом, помогало чувствовать себя не так одиноко. Пора приготовиться ко сну и возвращению кандидата Хаскелла. Ревность к Валисии Икс отошла на задний план. Бен не был бы мужчиной, если бы не сделал стойку при виде ее. Бедная женщина, она была, грубо выражаясь, красоткой. Из тех, на кого светское общество взирает с нескрываемым неодобрением. Расчесывая волосы, я думала: как же мне повезло, что нет нужды каждый день разглядывать себя в зеркале и мучительно размышлять, что бы такое сделать, чем бы подпортить свою внешность, чтобы меня воспринимали всерьез. Я взяла в руки пинцет — и сочувствие к мисс Икс вмиг испарилось. По-вашему, ей хоть раз в жизни приходилось выщипывать брови?

Распустив волосы и облачившись в белую батистовую ночнушку, подаренную матушкой Бена на мой последний день рождения, я выглядела как откормленный призрак. Зеркало никогда не было моим лучшим другом. Обиженно втянув голову в плечи, я бочком подобралась к кровати и улеглась на покрывало, притворявшееся маковым полем. Велико было искушение забраться в постель, но я вспомнила слова тетушки Астрид: "Женщина всегда должна быть готова исполнить свой долг". Возможно, именно этим объяснялись неизменные темные круги под глазами покойного дядюшки Горация. Ворочаясь с боку на бок, я пыталась отыскать наиболее неудобное положение. Без толку. Сон нависал надо мной, готовый наброситься, едва я смежала веки. Почему бы не достать из сумки "Беременность для начинающих" и не посмотреть картинки, демонстрирующие, как положено выглядеть ребенку на этой стадии развития. Нет, лучше не стоит. Я предпочитала считать, что вынашиваю маленького эльфа. Шелковистые кудряшки, носик пуговкой, коленочки в ямочках, белые ползунки и чепчик. Потянувшись, я едва не сшибла с тумбочки бутылку с водой. Решив, что стаканчик живительной влаги взбодрит меня, я сделала большой глоток… как вдруг поняла, что сонливость сказалась на моем зрении. Рядом с ночником лежала книга. "Мамочка-монстр".

Я всегда предпочитала в книгах телесное обнажение душевному, но Мэри Фейт была так мила, хоть и по-своему. Я чувствовала себя обязанной открыть книгу и, откинувшись на подушки, попытаться насладиться ужасами из жизни малютки. Итак, глава первая.

Здравствуй, мамочка, это говорит твоя дочь. Ты слышишь? Для меня жизненно важно, чтобы ты поняла: эта книга продиктована любовью. Я предлагаю тебе возможность повзрослеть — и измениться. Хочу, чтобы ты знала: я не испытываю к тебе ненависти за все, что ты для меня сделала — начиная с того дня, когда ты произвела меня на свет. Я должна была родиться 23 ноября, но ты вздумала карабкаться по горам и посему родила меня в старой хижине 15 ноября. Не удивительно, что всю мою жизнь я чувствовала себя раздираемой на две части. Я ощущаю себя Стрельцом, но по документам я — Скорпион.

Сердце мое обливалось кровью. Как же я ошиблась с выбором профессии! Из меня выйдет такая же мамаша, как хирург, специализирующийся на операциях по изменению пола. Я ведь в жизни не поменяла ни одного подгузника, не сказала ребенку больше двух слов — если «гу-гу» можно считать двумя словами. Как я пойму, достаточно ли он получает пищи? Не переедает ли? Действительно ли кошки высасывают у младенцев жизненную энергию? Следует ли мне серьезно поговорить с Тобиасом — по возвращении домой — и объяснить, что пришло время устраивать ему свою жизнь вне стен нашего дома?

"Мамочка-монстр" произвольно раскрылась в моих руках, и я заинтересованно уткнулась в книгу.

Однако после полутора страниц описания сексуальных доспехов я, Элли Хаскелл, воскликнула: "Кошмар!" — и с отвращением отбросила книгу подальше. "Какая несправедливость!" — вскричал призрак минувшего детства. Возможно, Мэри видела мир сквозь искривленные линзы переходного возраста, но ее ужас был неподдельным. Теола Фейт — натуральная скотина. Натянув простыни до самого подбородка и покрывшись мурашками, я боролась с необъяснимым страхом. Дверь медленно открылась, но мне было не до нее.

— Элли! — Одним прыжком перелетев комнату, Бен бросился на постель и стиснул меня в своих объятиях. — Собрание длилось так долго, что я уже опасался, как бы ты не объявила меня погибшим. Иди ко мне, мой ангел! — Он пробежался пальцами по моим волосам, покрыл поцелуями мои глаза, нос, губы. — Я никогда не говорил, что ты моя душа, моя сила, смысл моего существования?

— Ты пьян? — Я подняла мужа за волосы и пристально вгляделась в его глаза. Спиртным от него не тянуло, но я не сомневалась, что Кулинарам раз плюнуть изобрести напиток без запаха.

Бен просунул палец в узел своего галстука.

— Солнышко, ты бы лучше не задавала вопросы о том, что происходило на нашем тайном собрании. Но могу сказать одно: ничто так не кружит голову, как ты…

— М-м-м. — Похоже, Валисии Икс надеяться не на что. Я занялась развязыванием галстука Бена и велела любимому убрать башмаки с макового покрывала. — Милый, а ты не нарушишь кодекс Кулинаров, если расскажешь мне, что думаешь о других кандидатах?

— В смысле, как о представителях рода человеческого? — Он сел и сбросил туфли на пол. — Элли, если бы я знал о существовании других кандидатов, все равно был бы сражен ими наповал. Венсан де Клаксон, маг и волшебник! Вундеркинд по имени Бинго! Лоис Браун, домохозяйка. И Маргарет Задсон, современная ведьма.

— Марджори, — поправила я.

Бен даже не спросил, откуда я знаю. Он расстегивал рубашку. Задумчивость плескалась в его глазах изумрудным морем.

— Бен, — встав на колени, я принялась массировать его плечи. — Непонятно только, почему в этой компании ты единственный шеф-повар в традиционном смысле слова.

— Родная, — он потянулся к моей руке, — мои уста запечатаны.

— Потому что ты не знаешь? Или же боишься, что в этой комнате понатыкано "жучков"?

Его смех был малоинформативен. Но я все же надеялась, что если буду правильно поглаживать его волосы и вот так покусывать его ушки, то он станет мягким как воск в моих руках. Если такое случается даже с закаленными шпионами вроде Джеймса Бонда, почему не может произойти с жениным мужем? Я определенно заслужила какую-нибудь награду за неупоминание Валисии Икс. Внутренний голос шепнул: "Трусиха!" — но я не попалась на его удочку.

Попробуем зайти с черного хода.

— Знаешь, мне очень понравились Соланж де Клаксон и Эрнестина Хоффман. — Я потерла плечи любимого.

— Отлично.

— Мистер Хендерсон Браун просто обожает свою жену. — Кус-кус в шейку. — Милый, я знаю, что ты не обманешь мое доверие, так же как я не обману твое. Браун в ужасе от того, что его жена связалась с эксцентричным миром кулинарии. Боится, что она, к примеру, начнет попивать доходящий до кондиции шерри.

На сей раз я добилась реакции. Бен выскользнул из моих рук и принялся мерить комнату шагами — точнее, учитывая ограниченность пространства, маршировать на месте.

— Лоис Браун — прелесть, настоящий клад. Добрая, скромная, благожелательная. К черту ее! Почему только она оказалась в нашей команде? Я без малейших сожалений обставил бы всех остальных, в том числе и мисс Задсон. Уж она-то не упадет духом. Но что касается миссис Браун…

— Так ты боишься Лоис Браун, дорогой муженек!

— Черт побери, Элли, — он отшвырнул туфлю к двери, — тебе обязательно надо видеть меня насквозь? Да, мои чувства далеки от рыцарских. Ее требуется вышибить из седла. Я запросто могу состязаться с мужчиной, который вытаскивает из шляпы жареных кроликов. Я не боюсь наглого сопляка, который трижды за время собрания просился пи-пи. Превзойду я и Мадам Ворожею. Но женщина, которая трижды за день кормит семью из восьми человек, день за днем, год за годом — и ни разу не привлекалась к суду за отравление, — вот она меня действительно беспокоит.

— Милый, ты будешь сражаться в честной битве, — утешила я. Заговорить ли мне о сходстве Валисии с Ванессой, чтобы он смог объяснить, почему так откровенно пялился на нее? Слишком поздно! Мир нашего будуара вдали от дома был нарушен пронзительным воплем. — Не волнуйся, — успокоила я своего героя, когда он вцепился в меня. — Старые дома всегда издают такие странные звуки. Мы с девочками уже слышали этот крик. Но никаких трупов не нашли. И решили, что это Джимми Грогг и его дама Дивонн просто устроили себе медовый месяц.

— Что, Мистер Сода? Этот хиляк? — Бен улыбнулся моей доверчивости. — Нет уж! С этим криком стоит разобраться. Милая, спрячься под кроватью, если хотя бы капельку боишься. Не забывай о своем деликатном состоянии. — И с этими словами он выскочил из комнаты.

Интересно, так и пройдет мое пребывание в Менденхолле? И спокойный сон останется несбывшейся надеждой? Погоди-погоди, воскликнул мой внутренний голос. Что ты за брюзга! Бен ведь не на свиданку от тебя сбежал, он… Шаги за моей дверью, голоса в коридоре… У меня засосало под ложечкой. Я боялась выглянуть в коридор, чтобы выяснить, что за несчастье стряслось, но и здесь оставаться не могла. Оглядевшись по сторонам в поисках пеньюара, я вспомнила, что теперь он принадлежит мисс Задсон. Ничего страшного. За неимением оного, возьмем пример со Скарлетт О'Хара. Сдернув с кровати маковое покрывало, я обмоталась им. А этот комок в горле, наверное, мое сердце?

Насколько хватало глаз, коридор был пуст. Затем открылась дверь ванной комнаты и оттуда вышел Бинго Хоффман. С полотенцем под мышкой и в ярко-красном халате — вылитый подмастерье Деда Мороза.

— Ну и прикид на вас! — Мальчишка поправил очки. — В индейцев играете?

Отказавшись давать пояснения по поводу своего одеяния, я стала расспрашивать его насчет крика.

— А, это! — Он сердито надул и без того пухлые щеки. — Я уже сказал хозяйке, что я тут ни при чем, но всегда проще обвинить беззащитного ребенка. Я шел к маме в комнату, что-то ей рассказать хотел, как вдруг глянул вниз через перила и увидал призрак. Старая карга в длинном платье и черном чепчике с белыми кружавчиками. А самое странное, — Бинго облизнул губы, — заметив меня, она подняла вверх палец.

— Унылая дама, — прошептала я.

— Что-что?

— Женщина на портрете внизу. — Крайне осторожно (я всегда обращаюсь с детьми так, будто они бродячие собаки) я коснулась его плеча. — Ах ты, бедняжка! Кто-то, наверное, пошутил, а ты испугался.

Мальчишка покрепче прижал к себе полотенце.

— Ну вот, я и вскрикнул. Скорее даже, охнул. Уж конечно, не завизжал, как в кино по Стивену Кингу. Думаю, что визжала-то мисс Фейт — когда ей страшный сон привиделся.

— Ты просто гений! — Не сомневаясь, что Бинго не чает как от меня отделаться, я извинилась и шагнула в ванную комнату.

Прислонившись спиной к двери, сделала парочку тонизирующих вдохов, один из которых попал не в то горло. А что это за скребущий звук доносится из-за пластиковой занавески? Неужто сейчас, разрывая ткань, оттуда вынырнет нож? Я уже взялась за дверную ручку, когда раздалось жужжание — будто заработал электромиксер. Занавеска шевельнулась и… на край ванны вспрыгнул чертов голубь.

— Ах ты!.. — Отдернув занавеску, дабы убедиться, что голубок один, я уставилась на надпись. Огромные ядовито-зеленые буквы приветствовали меня с кафельной стенки:

ЭТОТ ДОМ ТЕБЯ ПОГУБИТ!

Ага, вот, значит, почему Бинго тащил под мышкой полотенце? Чтобы спрятать свои маркеры. Неужели чудо-ребенок в душе подлый и злобный? Несколько секунд мы с голубком глазели друг на друга, затем я решительно отвернулась и открыла аптечный шкафчик. Сейчас, как никогда, мне необходимо было принять таблетку от тошноты. Я видела тут нужный пузырек, когда Мэри Фейт демонстрировала нам с Марджори Задсон дополнительные возможности аптечки.

Не знаю, зачем я это сделала. Может, хотела покрасоваться перед голубем? Вытащив дезодоранты и иже с ними, я нажала мини-кнопку над третьей полкой. Абракадабра! Да я волшебница хоть куда, не хуже графа! Итак, моим глазам предстал потайной зал заседаний. Тележка с кофейником и бумажными стаканчиками. Стол… а также деморализующе прекрасная Валисия Икс, увлеченно беседующая с Беном!

Сердце мое сжалось, но у меня хватило сил нажать левую кнопку — голос ненаглядного зазвучал так близко, будто он разговаривал со мной.

— Я узнал тебя, едва ты вошла в комнату, — сказал Бен.

— Серьезно? — Она отбросила со лба прядь тициановских волос. — И наверное, считал минуты до того момента, когда мы сможем поговорить наедине? — От ее заливистого смеха у меня в жилах застыла кровь. — Скажи-ка, Бен, а твоя жена ничего не подозревает?

 

Глава девятая

Поскольку деваться мне было больше некуда, я отправилась в ту ночь домой, в Сент-Джонс-Вуд, где прошло мое детство. Я всегда считала, что дом тот сильно смахивает на моего пузатого дядюшку Мориса — приземистый, окосевший, довольно обшарпанный под новым слоем краски, но все равно мнящий себя на голову выше соседей. Мы жили в квартирке на самой верхотуре, во времена социальной несправедливости там обитала прислуга. Любимая папина шутка состояла в том, что мы вот-вот переберемся в приличное жилье.

Сон мой вовсе не выглядел тусклым и размытым. Не было такого ощущения, будто вглядываешься в старую киноленту. Я словно действительно была там, карабкалась по деревянным ступенькам, крутым и скользким, как лед. Путаясь в подоле юбки, чувствовала запах сырых газет, полироли и рыбы. Перила под моей ладошкой были жесткими на ощупь. Все выше, выше, мимо квартиры номер пять, где жила старая миссис Банди. Ужасная тетка, вечно колошматила своей клюкой по потолку. Но случались у нее и просветления. Помню, как на мой седьмой день рождения миссис Банди разрешила мне погладить ее кошку Анджелу. А в другой раз украдкой сунула мне в портфель кулек фруктовой помадки, шепнув: "Ни слова папочке". Она, разумеется, имела в виду своего мистера Банди, а не моего отца.

Воздух становился все более разреженным. Выбившись из сил, я была вынуждена использовать перила в качестве буксировочного троса. Папе доставляло удовольствие повторять, что мы живем на галерке, в райке. Театральный сленг так и слетал с его губ. В юности он выступал на сцене. В эпизодических ролях. Солдатов там играл или полицейских. "Мне платили за то, чтобы меня было видно, но не слышно", — говаривал папочка. Суровое испытание для человека, который искренне полагал, что Шекспир писал специально для него. А однажды, играя мертвеца в сцене раскурочивания могилы, он разразился пламенной речью и не сумел заткнуться, даже будучи пронзенным шпагой главного героя. Они с моей мамой-танцовщицей познакомились, когда вместе играли в "Микадо".

Она всегда была актрисой, моя мамочка. Стала ли роль матери для нее более реальной, чем Жизель, в честь которой она меня назвала? Дома ли она? Рука моя неожиданно налилась тяжестью. Я постучала в квартиру номер шесть. Дверь едва угадывалась под беспорядочно наклеенными театральными афишами. И я вдруг ужаснулась тому, что пришла сюда. Я совершила ошибку: здесь меня никто не ждал. Мама уже несколько лет как мертва, а где отец — одному богу ведомо. И никто из них не знаком ни с Беном, ни, если уж на то пошло, с миссис Бентли Хаскелл.

Отступать было поздно. Дверь медленно отворилась, и неясный голос позвал: "Заходи, Элли, деточка".

Гостиная выглядела в точности как в тот день, когда мы там поселились. Уютно захламленная и обставленная более чем оригинально. К примеру, бабушкины ходики стояли посреди комнаты, прямо на полу. А письменный стол был втиснут перед камином — будто на время, в ожидании передислокации на более подходящее место. С подсвечников свисали рождественские гирлянды прошлых лет. Ковер скатан в валик, а занавески сложены стопкой на подоконнике и ждут, когда их повесят. Когда, когда! Когда будет время. Вечно моим родителям не хватало времени, вечно они торопились… Вот и милая мама, бегом спускаясь по лестнице — не той, по которой я только что взбиралась, а по лестнице, ведущей на железнодорожную платформу, — упала и разбилась насмерть.

Для привидения мама выглядела чертовски здорово. И изменилась ничуть не больше, чем комната. Вот что значит умереть молодой. Странно подумать, но однажды, совсем скоро, я стану старше ее. Когда мне было шесть лет, именно я напоминала ей надеть шарф в непогоду. Даже грозилась пришить к ее перчаткам резиночку и продернуть в рукава, если она потеряет еще одну пару.

— Ну же, деточка, поди скорей, обними маму! — На ней одеяние из полупрозрачного муслина, напоминающее балетную пачку. Ну конечно — она же стоит у балетного станка! Папа соорудил эту штуковину специально для нее, но станок вечно перекособочивался. Я послала маме воздушный поцелуй. Она сделала «ласточку» и неуверенно покачнулась на пуанте.

— Сто лет от тебя весточки не имела. — Она снова пошатнулась и согнула колено.

— С тобой не так легко связаться. — Я присела на краешек стула, заваленного бумагами. — Мам, нам надо поговорить.

— Всегда пожалуйста, моя малышка. — Она плавно повела правой рукой. — Так мило, что ты пришла. Твой отец вечно занят, даже и не вспомнит про меня. А люди по глупости считают, будто я стала смертельно скучной, с тех пор как убралась.

— Мама!

— А я даже мертвая живее многих из тех, кого знаю…

— Бога ради! — Я прижала ладони к вискам. — Ты совсем не изменилась! Все только о себе да о себе…

Мама закончила разминку, убрала руку с перекладины и прижала к своей изысканно тщедушной груди.

— Детка, у тебя проблемы с твоим красавчиком мужем?

Я шмыгнула носом.

— Наши отношения трещат по швам, мама, и я пришла к тебе, чтобы упрекнуть. Вырастила бы ты меня красивой, обаятельной и умной, Бен ни за что не переметнулся бы к другой женщине.

Она приподняла левую бровь и одновременно правую ногу, но я не дала ей и рта раскрыть.

— Какие оправдания ты найдешь тому, что произвела на свет дитя, которое в восемь лет весило больше, чем ты в тридцать? Где было твое чувство ответственности, когда ты наградила меня папашей, который свято верует, что человеку не нужно вещей больше, чем уместится в его чемодане? Говоришь, у него нет для тебя времени, да? А как насчет меня? Я-то вроде еще жива.

— Элли, деточка. — Она снова взялась за перекладину. — Столько обид! Должно быть, я была слишком занята и ничего не замечала.

— Слишком занята, чтобы вообще быть матерью! Я сама себе заворачивала рождественские подарки!

— И что плохого? Мы с папой хотели, чтобы ты сполна посмаковала это удовольствие.

— С шести лет я сама себе устраивала дни рождения.

— Мы хотели, чтобы ты стала самостоятельной.

— Благодарю покорно. Вот, значит, почему ты отправила меня одну в Мерлин-корт! Я ведь и в глаза не видела своего двоюродного дедушки! Так вот что я тебе скажу, мамочка: эти переживания оставили неизгладимый след в моей душе. И крушение моего брака — следствие того. И не говори, что, если бы не дядя Мерлин, я бы никогда не познакомилась с Беном. Сейчас это по меньшей мере неуместно. И кстати, ты ведь даже не заметила, что я жду ребенка, верно? Не заметила?

— Элли, — мама стояла не шевелясь, только ее балетная пачка взволнованно колыхалась, — ты можешь написать книгу о моих грехах.

— Почему бы нет! — Я встала и тщательно разгладила рукава своей блузки. — Другие же так поступают. Как еще поддержать себя матери-одиночке?

— Бедняжка ты моя. — Голос ее тихим шелестом овеял меня.

* * *

Какое же облегчение — проснуться и обнаружить, что сон не попортил моей памяти. Я помнила каждое мучительное мгновение вчерашнего предательства. Слава богу, я женщина гордая: когда Валисия Икс обмолвилась обо мне как ни о чем не подозревающей жене, я выключила чудо-шкафчик и метнулась обратно в спальню. А когда минут через пять-десять туда же пришел Бен, я притворилась мертвой. О, как ужасен был этот его поцелуй Иуды, как вероломны его руки, поглаживающие мои волосы, какая мука — слышать его бормотание: "Спи спокойно, моя любовь".

И вот в окно проникли солнечные лучи, позолотили стены. На часах девять утра. Повернувшись на другой бок, я обнаружила, что мужнина половина кровати пуста. Должно быть, Бен услышал, как я разговариваю во сне, и понял, что его жизнь в опасности. Моя же собственная жизнь неясно и мрачно вырисовывалась предо мной, неодолимая, словно гора грязного белья, которое нужно перестирать. Никто не приносит мне цветы, никто не говорит, как замечательно я выгляжу, никто не утюжит за меня… Ах скотина! Почему он не мог сделать мою жизнь невыносимой, чтобы легче было от него уйти?

Неужели нет таких луж, в которые он мог бы сесть? У окна стоял наш багаж, благополучно доставленный из лодочного ангара. Откуда, скажете, я знаю, что это дело рук Бена, а не Пипса? Очень просто. Предатель оставил мне записку на туалетном столике. Я быстро прочла ее, а затем изорвала в конфетти. Он, видите ли, надеется, что я хорошо проведу день. И он меня, видите ли, целует! Ха-ха-ха! Наверное, уже подозревает, что его интрижка с этой женщиной сгорит и истлеет в пламени страсти? А меня, значит, решил придержать возле себя — вроде как грелку на тот случай, если отключат центральное отопление? Нет, этому мужчине надо уготовить жестокую расплату!

Выглянув из окна на окружающие остров мутные воды, я подумала, не помереть ли мне — от какого-нибудь редкого речного грибка, усугубленного мужниным пренебрежением. Пускай тогда терзается угрызениями совести. Нет! Нельзя увлекаться такими фантазиями. Ничто не должно нарушать размеренного ритма моих страданий. Надо подумать о ребенке. И сказать по правде, чувствовала я себя до отвращения бодро. Что не оставляло мне иного выбора, как принять ванну и одеться, приготовившись к пылкому роману с первой же попавшейся мужской особью. Впрочем, я не слишком обнадеживалась, ибо юбка моя упорно не желала застегиваться, и, не сделав и двух шагов, я услышала треск ткани. Ну и славненько! Сексуальный разрез от колена до бедра очень даже гармонирует с моим новым имиджем. Я перестала рвать на себе волосы и распустила их по плечам.

У лестницы судьба вручила мне мистера Брауна. На его красивом лице блуждали самые разные эмоции. И все безрадостные.

— Доброе утро, — сказала я, старательно хлопая ресницами.

— Да, но доброе ли оно? — Ссутулившись, он сделал вялую попытку вспомнить мое имя.

— Элли Хаскелл, — пришла я на помощь. — Жена одного из кандидатов.

— Да-да, вы не та, что француженка, не та, что в рыжих штанах, а та, что беременная. Скажите, у вас еще не вот здесь, — он ткнул кулаком себя под подбородок, — эта компания безбожников и колдунов?

Вынырнув из глубин своей печали, я попыталась облегчить его горе.

— Ну что вы, мистер Браун, Общество Кулинаров вовсе не связано с магией.

— Мы ведь толком не знаем, что они из себя представляют, верно? А француженка сказала мне, когда я пытался пропихнуть в себя завтрак, что опоздавшая кандидатка — ведьма.

И ты, Соланж?!

— Миссис Хаскелл, неужели вы не боитесь? Неужели не задумываетесь, во что превращают вашего мужа там, за закрытыми дверями? Узнаете ли вы его вообще, когда получите обратно? Подумайте о своем ребенке! — Голос мистера Брауна звучал все слабее.

Случайно или намеренно, он вгляделся в мое лицо, отчего его собственное скривилось от отвращения. Мистер Браун скользнул взглядом с разреза моей юбки на мои буйные кудри с таким видом, будто я зараза, которую его Лоис может подцепить. Мне хотелось закричать: "Вы несчастны потому, что ваша жена влюблена в мечту стать Кулинаршей! Тоже мне проблема! Мой-то муж влюблен не в мечту, а в Кулинаршу. А вы, сэр, на корню загубили все свои шансы! Да я скорее приму быстродействующий депрессант, чем заведу с вами интрижку!

Я вымучила улыбку:

— Прошу меня извинить…

— Не рассчитывайте увидеть внизу своего мужа, — буркнул мистер Браун. — Заседание уже началось.

Отлично! Лучше утонуть, чем спуститься по лестнице и столкнуться с Беном… и его Валисией. Я вообще никого не хотела видеть, а уж тем более якшаться с ними в столовой. Мне требовалось время. Чтобы сделать подтяжку лица, научиться играть на пианино и бегло разговаривать на шести языках. Интеллигентная, остроумная, обаятельная и благовоспитанная женщина способна с улыбкой встретить измену.

Я покинула мистера Хендерсона Брауна. Пройдя по коридору, я обнаружила в нише… лифт. Что ж, почему бы себя не побаловать, Элли-дорогуша? В конце концов, ты беременна. Открыв узенькую деревянную дверцу, я обнаружила за ней еще одну — наподобие металлической гармошки, которая отделяла меня от деревянной платформы в темной шахте. Осторожно. Порой к утренней тошноте примешивалось и головокружение. Элли, тебе вовсе не обязательно ехать на лифте. Спустись по лестнице, лишний раз поупражняешься. Чушь! Здесь-то настоящее приключение! Ступив в кабину лифта шести футов высотой, с железными сетками вместо стен, я отказывалась верить, что вот-вот стану пленницей, по собственной же дури. Зажегся свет. А вот и кнопки. По мановению моей руки раздалось электрическое жужжание и стон разбуженных ржавых тросов. Три, два, один — пуск! Пол кабины дернулся вниз, и внутри у меня все подскочило. Я вцепилась в сетку кабины, но тут же отдернула руки: с каждым рывком вниз стены шахты все теснее смыкались вокруг меня.

Полвека спустя я добралась до главного холла. Поразительно, но он совсем не изменился с прошлого вечера — то же гнетущее изобилие красного дерева, канделябры из лавки старьевщика, спертый воздух. Печальный дом. Обитель Черного Облака. Изменилось бы что-нибудь, если бы я навестила милых сестриц Трамвелл и пообщалась с Шанталь? Что там цыганка говорила насчет того, чтобы найти ответ в самой себе?

— Bonjour, Элли! Стильно ты путешествуешь. — Соланж выглядела так, будто ее вырезали с глянцевой страницы журнала мод образца 1789 года. Опущенный капюшон плаща ниспадал ей чуть ли не до локтей; талию стягивал широкий кожаный ремень. В ушах покачивались тяжелые черные серьги, а волосы были уложены в узел на затылке. Соланж плавно двинулась ко мне. — О, ma cherie, что с вами? — Она коснулась моей щеки ярко-красным коготком. — У вас такой вид, будто вы сейчас заплачете.

Я едва не бросилась ей на шею и не выплакала все свои беды. Удержал меня только страх, что моя юбка расползется еще выше, а также то, что Соланж, будучи француженкой, вполне может счесть не только приемлемым, но и tres bien для мужчины иметь любовницу. Меньше всего мне хотелось прослыть занудой.

— Эти круги у вас под глазами… вы тоже не смогли уснуть после того вопля? Но, надеюсь, нам больше не придется подскакивать в постели. Мистер Грогг и мадемуазель Дивонн отбыли. И даже не попрощались. Если только… — Она поправила мой воротничок. — …Если только не считать прощанием то, что я нашла на своей подушке прошлой ночью.

— Слизняка? — ужаснулась я.

— Non! Это было бы очень любезно. Кто-то украл у моего Венсана рецепт "Супа для старушек" и приколол его к подушке. Мой дорогой супруг боится поднимать шум, потому что думает, будто это проверка его силы духа.

— О боже. — Почему-то мне вдруг вспомнились слова Бена, что Бинго несколько раз за вечер просился "выйти".

Вместе мы вошли в столовую. Полная уверенности, что никогда в жизни больше не захочу есть, я вдруг обнаружила, что не в силах сопротивляться соблазнительному аромату, сочившемуся из буфета.

— Скажите, а Пипс переправил чету Грогг в Грязный Ручей на лодке? — спросила я Соланж.

— Что? — раздался скрипучий смех. — Чтоб я пустил в свою лодку людей, которые тайком пронесли в этот дом соду? Да только через их трупы! — Пипса солнечный свет пощадил куда меньше, чем графиню. Льдистые голубые глаза, смотревшие сквозь щелочки век, напоминали пуговичные петли с обтрепанными краями. Его изборожденное морщинами лицо и лысый череп смахивали на резиновую маску — которая велика ему на пару размеров. Оставшаяся его часть представляла собой связку костей, заброшенных в темный костюм.

— Как же уехали Джим Грогг и Дивонн? — спросила я.

А пропавшие ножи, оказывается, мне не привиделись. На стене висело только четыре штуки. Две крепежные скобы пустовали.

— Не знаю и знать не желаю! — Пипс закатил глаза, продемонстрировав желтоватые белки. — У меня и так забот полон рот, все ломаю голову, что моя новая благородная хозяйка, мисс Мэри Фейт, делает целый день в своей комнате.

— Увековечивает ваше имя. — Соланж налила себе кофе.

Пипс поежился.

— Не то что ее матушка, вот уж две большие разницы! Когда здесь поселялась мисс Теола, минуты спокойно посидеть нельзя было! Носилась по дому как ураган, спотыкаясь об свои пышные юбки. То вдруг начинала сшибать с рояля украшения. То кричала, требуя, чтобы мы с Джеффриз пели вместе с ней. — Мозолистыми руками он уложил несколько виноградин на блюдо с копченой семгой. — Вот так, достаточно! Вы, дамочки, меня извините, но я откланяюсь. — Сжав костлявые кулаки и согнув руки в локтях, он медленно заковылял к двери.

— Бога ради. — Графиня опустила кофейную чашку, изогнув губы в улыбке. — Мы его еще увидим. Венсан говорит, что Валисия Икс велела Пипсу переправить всех желающих на материк. Ничего, не переломится! Ему все равно надо забрать багаж мисс Задсон. А сейчас я иду рисовать себе новое лицо. И миссис Хоффман тоже, так что и вы, Элли, присоединяйтесь!

Я пообещала, и она ушла. А почему бы и нет? Помимо прочих прелестей, Грязный Ручей хорош еще и тем, что там стоит черный автомобиль, ключи от которого в моей сумочке, вместе с дорожными чеками. Не лучше ли будет для всех заинтересованных сторон, если я сяду за руль и укачу в бескрайние дали?

"Гордыня не к лицу тебе, Элли!" — любила повторять тетушка Астрид. Мама выражалась иначе: "Милая, высоко задрав нос, ты не увидишь, куда идешь". Слеза скатилась по этому самому носу и шлепнулась мне на губы. Черт! Во что превратятся мои ресницы! Как там говорится: лихорадку лечат голодом, а разбитое сердце — вкусной едой?

Я в нерешительности зависла между двумя кастрюлями, выставленными на буфете черного дуба, и тут вошла Джеффриз. К счастью, в комнате царил полумрак; карлица наверняка не заметит, что я плакала.

— Чего разнюнились?

— Аллергия на пыль, — огрызнулась я.

Вылитая колдунья Гингема. Униформа служанки смотрелась на Джеффриз так же, как на мне балетная пачка — когда мне было восемь лет и я была примерно ее роста. А уж эти кудряшки, будто пакля, и лицо как дверной молоток! Увидишь такое в зеркале поутру — и сляжешь навечно. Карлица оттеснила меня от буфета и заступила в караул возле шеренги кастрюлек и стопки тарелок. Мне что, надо купить билет, чтобы меня обслужили? О черт! Она приподняла крышку, и оттуда вырвался непревзойденный аромат томатов, пряностей, усиленный беконом. Помешав большой ложкой, Джеффриз подняла следующую крышку. На сей раз дивный аромат буквально осел на моем языке. Пропитанные бренди фрукты, уваренные в клейкую, тягучую массу.

В животе у меня громко заурчало.

— Вы что-то сказали? — Джеффриз сунула огромный, с себя ростом, половник в миску с омлетом, приправленным сыром, сметаной и луком. — Вам что, язык прищемило?

— Я бы хотела попробовать… вот это все.

Вперив в меня красноватые глазки, она ткнула пальцем в три тарелки, которые я протянула:

— Запасы, что ли, в своем комоде делать собрались?

— Яйца есть яйца, а помидоры есть помидоры — незачем их смешивать.

— Ну вы и чудачка! — Как ни странно, это прозвучало комплиментом. — И бумажные тарелки, наверно, не любите?

— Терпеть не могу.

Она шмякнула кусок омлета на одну из моих тарелок белого фарфора с голубой каемочкой.

— Вот и я говорю Пипсу, что бумажные тарелки больше всего прочего и способствовали падению старых добрых Штатов. В давние времена, когда я была костюмершей у Теолы Фейт, а Его Тупость служил швейцаром в театре, люди умели красиво принять гостей.

Я протянула еще одну тарелку.

— А что она собой представляет — мисс Фейт? Из того, что я слышала (лучше не упоминать о нашем знакомстве с Мэри), у меня сложилось впечатление, что вы мало с ней видитесь.

На манер вертящейся двери, Джеффриз повернулась другой своей стороной — не самой приятной.

— Она босс, вот что она такое! И больше я ничего не скажу. Покуда в этом доме находится женщина, которая называет себя ее дочерью. У этих стен не только уши, но и рты! — Под напором ее страсти я невольно попятилась. — Она и нас с Пипсом прописала в этой своей книжке. Имена, правда, другие дала — видать, засовестилась, негодница. Ну так что с того? Думаете, я себя не признала? Прыгучие кудряшки и улыбка колдуньи. Скажете, не похоже?

Так! Надо живенько сменить тему.

— Должно быть, у вас сейчас масса забот, но, по крайней мере, на две меньше, после отъезда Гроггов. Кто отвез их в Грязный Ручей?

— Только не я. А вы как думаете?

— Н-не знаю… — Я отшатнулась от ее половника.

— И не вздумайте молчать, если кто из кандидатов посмел сунуть весло в реку. Слыхали, небось, правила: никому из них не дозволено покидать остров. Вы все, помощнички, дурака валяли — значит, остается только она.

— Валисия Икс?

— Вряд ли. Она воды боится.

— А-а… Значит, Мэри… — Подтащив один из стульев-тронов, я уселась за стол. Некоторые привычки так трудно изжить… Я беспокоилась за Бена. Поступил бы он столь необдуманно, отвез бы Гроггов на свободу, если бы увидел их, в отчаянии стоящих на берегу, когда спускался в лодочный ангар за нашими вещами? Безрассудные поступки вполне в духе моего бывшего мужа…

— Что, еда не нравится? — Джеффриз с кофейником в руках остановилась рядом.

— Что вы, очень вкусно!

— Значит, всегда за столом на стену таращитесь, да?

— Нет-нет. — Я убрала со стола мокрый локоть. — Просто вчера вечером я случайно заглянула сюда и на стене висело шесть ножей. А теперь их только три.

С губ Джеффриз сорвался леденящий кровь вопль. Я вовремя поймала кофейник. Она скакала на одной ноге, скривившись от злости, будто гном, который, вернувшись домой, обнаружил, что у него сперли тексты всех заклинаний.

— Ну вот! Сперва кто-то грубо нарушает правила, а теперь еще и это! Да эти ножи использовали при съемках "Печального дома"!

— Вот как? — Я вцепилась в сиденье своего трона. — Можно спросить, вы часто так кричите?

— Ну да. Психиатр мне предписал. Иногда могу по нескольку дней кряду не выпускать пары, а прошлой ночью аж два раза не сумела сдержаться. Здоровье, знаете ли, не купишь…

Последующие ее слова были утеряны. Вентилятора под потолком в комнате не имелось, но внезапно возникло ощущение, будто его включили на полную катушку. Две из моих тарелок вспорхнули в воздух, кофейник накренился и едва не опрокинулся. Оказалось, наш покой нарушил вездесущий голубь. Пернатый друг, должно быть, прятался за занавесками и подслушивал наш разговор. Но что это?.. У меня двоится в глазах?! Их же двое! Эй-эй, птички, поосторожнее! Голуби окружили меня, вынуждая покорно сдаться, заложив руки за голову.

Меня спасла Джеффриз.

— Эй, Дерби, охолони! И ты тоже, Джоан! А не то сейчас обоим ноги поотрываю!

Птички послушно уселись на карнизе, уставившись на нас круглыми глазками, будто говоря: "Какие же идиоты эти людишки".

Я услышала, как позади нас закрылась дверь.

* * *

У себя в комнате, бросая вещички в сумку, я засомневалась насчет экскурсии в Грязный Ручей. Двое — компания, а трое — уже толпа, особенно когда один из них в миноре. Соланж с Эрнестиной будут навязываться со своими утешениями и советами, делиться секретами семейного счастья и хихикать над анекдотами о разводах. Я же буду давить из себя смешки невпопад. А они станут многозначительно подталкивать друг друга локтями или вовсе стучать себя по лбу. Если честно — мне это нужно? Хватит с меня унижений. Все это я говорю, чтобы объяснить, что мною руководили вовсе не альтруистические мотивы, когда я отправилась в комнату Мэри Фейт и постучалась в дверь. Мне необходимо было почерпнуть успокоение и поддержку в ее грустной улыбке и печальном голосе.

— Войдите.

Приглашение прозвучало предельно холодно. Комната предстала в точности такой, какой запомнилась мне с прошлого вечера, — идеальное местечко для приготовлений к погребению и родам. Массивный гардероб являлся вратами в потайную комнатку. Тяжеленные грязно-коричневые занавеси были раздвинуты — работка для двух крепких мужчин. Мебель, не иначе, покупали на вес, как уголь, — по столько-то за тонну. Неподвижной фигуркой посреди кровати Генриха Восьмого о четырех столбах, несомненно, была Мэри. Не могли же Джеффриз и Пипс подсунуть какую-нибудь пакость в постель своей хозяйки.

Из-под одеяла высунулась рука и отдернула обшитый золотой тесьмой полог.

— Поставьте мой чай на столик и обождите снаружи, пока я снова не позвоню. Вы имеете дело с женщиной, которая давала интервью "Нью-Йорк Таймс" и дважды приглашалась на передачу "Добрый вечер, Соединенные Штаты". Я больше не ребенок, которого можно пугать сушилкой для одежды.

Конечно, Мэри — кто же еще? Когда она села, я едва не вскрикнула. Солнце беспощадно высветило бесформенный "улей на ее голове и лицо, густо намазанное какой-то жирной дрянью. Рта и в помине не было, а на том месте, где положено находиться очкам, темнели дыры. Очки же лежали рядом с телефоном на тумбочке возле кровати. Видимо, Мэри по близорукости приняла меня за Пипса или Джеффриз. Признаться, я вдруг почувствовала себя виноватой — как будто прокралась к ней обманом. Бедная Мэри! Я так и представляла, как моя кузина Ванесса или же Валисия Икс восхищенно тянет: "Такими уродинами не рождаются, над этим надо хорошенько потрудиться". Ночнушка Мэри с длинными рукавами была скромной и безнадежно целомудренной.

— Это я, Элли Хаскелл! — На цыпочках я двинулась вперед, и сумка, висевшая на плече, предательски зашлепала меня по бокам. — Извините за вторжение, но я подумала: вдруг вам захочется прокатиться с нами в Грязный Ручей? Мы тут собрались…

— Что? Вы зовете меня? — Мэри вздрогнула и ударилась головой о спинку кровати. — Я не ослышалась? — Она потянулась за салфеткой, но вовсе не разразилась слезами. Вместо этого принялась стирать с лица жирную маску. Отбросив в радостном возбуждении темно-оранжевые простыни и гобеленовое покрывало, она соскочила с кровати. — Теола всегда вбивала мне в голову, что я не умею заводить друзей, нет во мне изюминки, но вчера вечером я сразу поняла: мы с вами родственные души. У вас такой же униженно-растоптанный вид, как и у меня.

— Благодарю вас. — Я постаралась выглядеть польщенной.

— Вам-то это идет. — Мэри отбросила в сторону салфетку. — Лапочка, дайте-ка мне, пожалуйста, мой халат. О, до чего же весело — ну прямо как утро после ночного девичника! Сегодня я угощаю.

— Нет-нет, что вы! — запротестовала я.

— Вы правы. У лучших друзей так заведено: каждый платит за себя. А двух других нам придется весь день таскать за собой?

Тьфу! Я никак не могла отыскать ее халат среди прочей одежды, сваленной на стульях и свисавшей с подоконника. У меня зарождалось подозрение, что Мэри, подобно влюбленной школьнице, проникается ко мне чрезмерной симпатией. Самое время вспомнить слова моей мамочки: "Элли, деточка, если ты действительно хочешь быть популярной и всеми любимой, стань отшельницей. Таким образом ты сделаешься притчей во языцех; тебя будут приглашать на вечеринки, заведомо зная, что ты не придешь; мимолетное твое появление будет вызывать переполох, и тебе никогда не придется иметь дело с людьми".

Курсируя по коврику из шкуры медведя гризли к черному мраморному камину и обратно, я чуть не споткнулась о пояс халата. Попыталась передать халат Мэри, но та как раз надевала очки. И тут зазвонил телефон. Обе мы уставились на него, не веря своим ушам.

— Джеффриз сказала, что здесь его нет… — с укоризной заметила я.

Тррррррр! Тррррррр!

Мэри, лицо которой после жирной маски выглядело желтым, как топленое масло, сделала шаг к тумбочке, протянула руку и… замерла.

— В смысле, телефона-то? — Не сводя глаз с аппарата, Мэри сделала один шаг вперед, два назад. — Слушайте больше этих змей, Кулинаров! Валисия Икс не хотела, чтобы кто-нибудь из кандидатов узнал, что здесь есть телефон, — мол, пусть не хитрят и ни к кому не обращаются за помощью.

Телефон продолжал блеять.

— Хотите, я отвечу? — предложила я. — Представляю, как вас достали эти репортеры.

— Да, наверное, это они и есть! Или же мой издатель… — Лицо ее смягчилось, но трубку она сняла так, словно это была дохлая крыса. — Алло?

И тут, прямо на моих глазах, Мэри будто съежилась — как ни бредово это звучит — до размеров ребенка. Я смогла представить ее с хвостиками и в панамке, вроде той, что я носила в школе святой Роберты. Я нависала над крошечной Мэри с халатом в руках, она же обессиленно опустилась на край постели.

— Теола! — Она вцепилась в трубку обеими руками, костяшки ее пальцев посинели. Боженьки! Что-то мне не нравится, как она дышит! Эх, была бы под рукой кислородная подушка или хотя бы нюхательные соли Примулы Трамвелл. И если б я еще не ушибла колено о рыцарский сундучок. Ну да ладно! Мэри выпрямилась. Рот ее окреп, а стекла очков дерзко блеснули.

— Хватит умничать, Теола, где ты находишься? — Голос ее сорвался на визг. — Угадать? Да на кой мне это? Не собираюсь я участвовать в твоих дьявольских игрищах… Ну ладно — Флорида! Что значит — холодно, как в могиле? Ведь в Майами никогда… черт, опять ты со своими дурацкими шуточками! Но я не обижаюсь, а чтоб тебе это доказать… — из горла Мэри с шипением, будто газировка, вырвался смех, — позволь мне купить тебе какое-нибудь славное местечко за городом, например мавзолей на кладбище "Веселые луга"? Мне это по средствам. Миллионы, которые мне приносит «Мамочка-монстр», столь же грязны, как и твоя интрижка с мальчиками Тарзуки — папой, сыном и дедулей. Что значит "заткнуться, пока не поздно"? Как ты намерена меня заткнуть — выбросишь мои игрушки в мусорный ящик? Ну уж нет, публично каяться я не собираюсь. — Теперь голос Мэри звучал отрывисто. — А еще ты испортила мой шестой день рождения, настояв, чтобы мне выкрасили волосы под цвет твоих и чтобы мы с тобой оделись в одинаковые платья — будто сестрички. В результате все подумали, что я твоя маленькая старенькая бабулька. — Прерывистое дыхание Мэри наверняка было слышно аж в Грязном Ручье. — Так вот, послушай меня, Теола: хочешь, чтобы я написала в продолжении о том, что у тебя каменное сердце и силиконовые мозги? Либо ты будешь обращаться со мной как со взрослым человеком, имеющим право на собственное мнение, либо я не желаю тебя знать, отныне и навсегда… Что-что? Ты собираешься отсудить у меня каждый пенни, что я заработала на «Мамочке-монстре»? Не смеши! — Смех ее весьма смахивал на истерику. — Твои дни как комедийной актрисы сочтены, Теола Фейт.

— Может, мне выйти… — встряла я.

— Нет-нет, прошу вас! — Мэри закрыла ладонью микрофон. Лицо ее напоминало недопеченную лепешку.

Помня, что мне следует беречь силы, я опустилась в кресло с ручками в виде львиных голов.

— Значит, снова угрозы? — Мэри резко встала, грудь ее под девичьей ночнушкой судорожно вздымалась; каким-то образом она ухитрилась обмотаться телефонным шнуром. — Ну-ка, еще раз… что ты хотела бы со мной сделать? Минутку, погоди! Почему бы тебе не повторить это при свидетеле — как ты запихнешь меня ночью в багажник своей машины и, нежно укачав, сбросишь с вершины утеса? — Трясущейся рукой Мэри протянула мне трубку, едва не задушив себя шнуром.

Выкарабкавшись из кресла, я толком не решила, что делать: то ли размотать шнур, то ли выслушать Теолу и тем самым помешать ее коварным замыслам, — но крик Мэри: "Элли, выслушай ее! Она это серьезно!" — пробил броню моей британской сдержанности.

— Слишком поздно! Она повесила трубку. — В глазах Мэри застыло бессмысленное выражение. Трубка выпала из ее руки, а сама она привалилась ко мне. Я робко потрепала ее по плечу.

— Ну полно, полно! — промямлила я, пытаясь прорваться сквозь ее рыдания.

— Если бы только я сумела выяснить, где она находится. Чем больше между нами штатов, тем спокойнее я себя чувствую. — Лицо Мэри было перекошено от ужаса. — Вы не знаете, какой она может быть! Мне надо немедленно отсюда бежать! — Она метнулась к гардеробу, распахнула дверцу — и остановилась.

— Нет! — Мэри прижала пальцы к вискам, сдвигая стрекозьи очки на лоб. — Нынешняя, заново родившаяся Мэри Фейт, любимица литературных кругов, не убегает, поджав хвост! На этом острове я в такой же безопасности, как во всех прочих местах. А кое-чему могу положить конец уже сейчас! — Твердым шагом она направилась к тумбочке. — Больше ты мне не позвонишь, мамочка-монстр! — И с этими словами с силой дернула телефонный шнур.

Тем самым обелив доброе имя Джеффриз. Теперь в Менденхолле уже точно не было телефона.

— Элли, вы не обидитесь, если я не поеду с вами в Грязный Ручей?

Мэри снова улеглась на гобеленное покрывало, закрыла глаза и замерла в полной неподвижности, невольно вызывая в памяти — к моему великому стыду — слова песенки из одного мюзикла: "Не видала я красивей мертвеца, что за дивный цвет синюшного лица!.."

Задергивая оранжевые занавески, дабы избавиться от наигранного радушия солнца, я подумала: какая жалость, что никто не прикончил Теолу Фейт.

* * *

Во время поездки в Грязный Ручей на моторной яхте скромное обаяние Пипса предстало во всей красе. В костюме цвета слоновой кости, с виднеющимися сквозь прищур набрякших век желтоватыми белками, он смахивал на утопленника, поднятого из глубин. Пассажиры, к числу которых, помимо Соланж, Эрнестины и меня, относился и Хендерсон Браун, время от времени перебрасывались словами. Возможно, именно мрачное лицо мистера Брауна под белой панамой усиливало образ корабля-призрака, которому никогда не суждено достичь берега.

Солнце палило вовсю, и не успели мы преодолеть и половины расстояния, как моя спина готова была треснуть от жары, а брови опалились, как щетина поросенка. Намек на ветерок поманил и тотчас растаял. Брызги жалили лицо, но не охлаждали. Река была гладкой, как бутылочное стекло, не считая спорадических барашков.

Я попыталась сосредоточиться на пейзаже — известковые скалы, вершины которых ощетинились редкими деревьями, на манер фирменной прически индейцев племени могавков. Нетрудно представить себе индейцев, ведущих оттуда наблюдение, — в те времена, когда Грязный Ручей был еще поселением первых колонистов. Ага, вот и берег, стремительно и неотвратимо надвигается на нас, будто сама судьба. Сквозь проемы между домами я углядела кукурузные поля… и угол красного сарая. Правее белела обшитая вагонкой церковь. Все та же пуританская невозмутимость, какую я подметила во время поездки из Бостона. Вот уже виднеется грязная колея, где мы припарковали машину. Деревья были великолепны. Но на этом прелести кончались. Бензозаправочная станция была отвратительна, кегельбан «Везунчик» выглядел убого, а бар "У Джимми" напоминал заброшенный склад. Неожиданно мистер Хендерсон Браун встрепенулся и, наступая мне на пятки, торопливо выскочил из лодки.

Стоя на пристани в окружении своих спутников, я услышала, как вновь ожил мотор: Пипс отчалил обратно к Менденхоллу. Он пробурчал что-то насчет того, что вернется за нами, но подробностей я не уловила. Я чувствовала себя совершенно неживой — как бревно, которое волны прибили к берегу. А когда снова подняла взгляд, то уже стояла на углу Главной улицы и аллеи, среди мусорных урн, содержимое которых исследовал кот. Его сходство с Тобиасом ограничивалось двумя ушами, четырьмя ногами и отличным комплектом усов — но я вдруг ощутила непреодолимое желание умыкнуть его и… И тут я вернулась с небес на землю — в свое упитанное тело, впереди у меня было утро, которое надо как-то убить, и муж…

Остальные договорились разделиться и встретиться вновь в баре "У Джимми" в час дня. Подавив в себе ребяческий порыв — напроситься к Эрнестине в компанию, пока она будет таскаться по магазинам в поисках лосьона для загара, — я решительно перекинула сумку через плечо. Право же, Элли! Тебе нужно обзавестись специальным ярлычком, которыми авиакомпании снабжают путешествующих самостоятельно детей.

Вчера мне показалось, что Грязный Ручей закупорил окна и двери в ожидании пулеметной атаки. Теперь же я невольно задумалась: неужели его мирные жители все еще в плену сладкого утреннего сна? Эрнестина, графиня и Хендерсон Браун были таковы. Любопытно, а светофор здесь что, заклинило на красном? Да нет, из-за угла вырулил грузовичок, за рулем которого сидел молодой парень в бейсболке. Неизвестно откуда появился великан в рабочем комбинезоне и тяжело протопал по разбитым ступенькам столовой с картонным меню в окошке. Дверь с грохотом захлопнулась за ним. Может, за этими пыльными окнами кипит бурная жизнь?

Мозги мои плавились вместе со всеми прочими органами, но тут мне ниспослан был знак свыше — в образе вывески над дверью покосившегося серого дома, переоборудованного в магазин модной одежды — с платьицем Один-Размер-Подходит-Всем на витрине. Беглый осмотр моей расползшейся юбки убедил меня, что магазинчик этот необходим мне почти так же, как я ему.

Дама с туповатым лицом и общипанными волосами восседала на кухонном табурете, прислонясь спиной к кронштейну с ситцевыми туалетами.

— Ищете что-то определенное? — Она сменила позу на менее вальяжную, но не встала.

— Что-нибудь для беременных. — Я зависла над прилавком, заставленным игрушками. — Возможно, я несколько опережаю события, у меня всего четвертый месяц. Как вы думаете?

— Выбирайте. — Судя по тону, она недолюбливала покупателей. — Подыщите что-нибудь подходящее, сбросим десять процентов.

— Спасибо.

— Вы уж извините, мне нравится, как вы говорите.

— Спасибо.

Она снова закинула ногу на ногу.

— Бабушка моя тоже говорила на этом ломаном английском. Девушкой приехала из какого-то Ли-сес-тер-шира — так, кажется. Вы часом не знаете никого по фамилии Райт?

— Простите… — Энтузиазм мой снизился ровно на десять процентов.

— Вы у нас проездом или прибыли вместе с этими самыми Кулинарами? — Она произнесла это так, будто их доставили в пакетике вместе с инструкциями по приготовлению французского лукового соуса.

С мятущимся взглядом, точно сознаваясь в принадлежности к банде Джека Потрошителя, я покаялась в преступной связи.

— А скажите-ка, — она потянулась к тарелке с мятными конфетами, — что там творится-то… на Острове Дьявола?

— Не могу сказать, честное слово. Она подкинула конфетки на ладони.

— Они вас что, на макароны покромсают, да — если проболтаетесь?

— Ничего подобного. — Я перебирала на кронштейне юбки с эластичным передом. — Просто устав общества требует абсолютной секретности.

— Чего-чего? — Она крутанулась на ножке своей табуретки и оказалась прямо перед моим носом. — Пароли там, значит, договоры, подписанные кровью, и всякая прочая чушь?

Я ничего не имела против ее любопытства. В конце концов, это вполне естественно. Здоровый интерес, пробужденный непонятными и, возможно, темными делишками. Такое встречается сплошь и рядом. Этим и объясняется сногсшибательный успех книжек вроде «Мамочки-монстра». Но все эти разговоры о Кулинарах напомнили мне о самой засекреченной из всех операций — тайных шашнях Валисии Икс с моим мужем. Едва не разрыдавшись прямо над полосатым платьем с огромным розовым бантом, я сгребла его вкупе с несколькими юбками и блузками и сказала любопытной тетке, что Кулинары, возможно, расписываются подливой, но уж никак не кровью.

До означенного времени оставалось убить еще час, а посему, вернувшись на улицу, я совершила отважный поступок. Зашла в парикмахерскую, набрала полные легкие лака для укладки волос и решила, что мне повезло.

Целью моего посещения цирюльни была смена образа. Я, конечно, не могу похвастать безупречным лицом и фигурой Валисии Икс; моим волосам недоставало янтарного отлива, но они были длиннее, чем у Валисии, и в яркой вспышке внезапного озарения я поняла, что мой брак еще можно спасти. Совсем не обязательно перевязывать Бена красной ленточкой и вручать этой нахалке. Все, что мне требуется, — это избавиться от секущихся концов.

Занята была только одна из сушилок, и ни в одной из трех раковин не было ни единой головы. В приемной сидела дама в футболке с надписью "Самая лучшая прабабушка в мире". Пробежав пальчиком по книге, лежавшей на стеклянном шкафчике, она сказала, что Барбара может мною заняться.

Появившаяся Барбара, не глядя на меня, изобразила дежурную улыбку. Обычное пренебрежение парикмахера. Но может, она просто смущена? Глаза ее слегка покраснели, и говорила она так, будто простужена. Следом за ней я миновала клиентку под сушкой — пожилую даму, которая спала так же крепко, как и терьер на ее коленях.

Вскоре я уже сидела в черном виниловом кресле, запрокинув голову над раковиной. Не ахти какая удобная поза; то же самое, наверное, можно сказать и о деторождении.

Вода умиротворяла. Барбара спросила, вымыть ли мне голову с кондиционером, и я согласно пробулькала в ответ. Ох уж эти парикмахеры и дантисты! Поглаживающие движения ее рук расслабляли. Я медленно погружалась в теплый колодец комфорта. В Менденхолл доставляли питьевую воду, но должен же быть где-нибудь на острове колодец. Интересно, а куда же все-таки делись ножи? Ведь не стибрил же их кто-то из кандидатов, вооружаясь для грядущих состязаний? Понимаю, борьба предстоит жесткая, но не до такой же степени?

Внезапно вода залила все мое лицо, хлынула в рот, в нос… Я не могла дышать, шея моя разламывалась, а эти руки, руки Барбары, руки женщины, которая три минуты назад вообще не знала о моем существовании, толкали меня в мир тьмы, населенный призраками. Странно, но последние мои мысли были не о Бене, а о Роуленде Фоксворте, милом викарии церкви святого Ансельма. До чего же будет печально, если материальный аспект транспортировки моих бренных останков на британскую землю не позволит ему совершить погребальный обряд…

 

Глава десятая

— Ну-ну, милочка, все будет хорошо. У вас был шок, вот и все. Ну-ка, примите парочку моих пилюлек от нервов.

Послышался второй голос — что-то насчет горячего чая. Не слишком заманчиво, учитывая, что его приготовят по американскому способу. Без молока. И какое мне дело — оказывается, вовсе не я принимающая сторона этой доброты. На виниловой скамейке сидела "прабабушка"-регистраторша. Маникюрша Роксана обнимала Барбару, самозабвенно рыдавшую в махровое полотенце. Аналогичное красовалось и на мне — "прабабушка машинально набросила его мне на голову, будто я была попугаем в клетке, которого надо заткнуть, пока от его клекота у всех не разболелась голова.

— Мне так стыдно! — Барбара подняла мокрое от слез лицо. — Наверно, я сошла с ума. Вы похожи на ту потаскушку, которая украла моего Дейва. Она поспорила с Дейвом в кафе "Жареный кит", что сумеет обслужить его под столом. С этого все и началось. И я знаю, что никогда не получу его обратно, пока она работает в банке!

— Тихо, тихо, детка! — Роксана баюкала Барбару, как ребенка.

— Если я не позволю ему видеться с ней по четвергам, она может лишить нас права выкупа заложенного дома. Целую неделю я со страхом думаю: что, если она придет помыться-посушиться? И как раз сейчас вдруг все смешалось. Мне вдруг почудилось, что это голова Дарлин над раковиной. — Шлюзы открылись, и вновь хлынул поток слез.

— Крыша у тебя поехала, вот и все! — «Прабабушка» поднесла к ее дрожащим губам пластиковую чашку, а маникюрша Роксана тем временем гладила бедолагу по рыжим волосам.

— Я лишусь лицензии! И что тогда будет со мной и детьми? А она, — Барбара ткнула пальчиком в меня, — подаст на меня в суд и потребует миллионы. Придется мне покончить с собой ради страховки, ничего другого не остается. — Голос ее зазвучал высоко и пронзительно, будто свисток чайника.

И вот все втроем они уставились на меня — но не как на добропорядочную участницу этой человеческой драмы, а как на свидетеля, которого необходимо вразумить.

"Прабабушка" устремила на меня улыбку, которая непременно должна была согреть мое сердце, если уж не высушить изрядно подмокший торс.

— Видите, лапочка, какие дела! Барби в последнее время несладко приходится.

Не успела я ответить, как Роксана схватила мое полотенце и принялась растирать мне волосы.

— Эта красная полоска у вас на горле — оттого, что носите платье с тугой горловиной. Давайте-ка я вам высушу голову за счет заведения и принесу столько кофе, сколько вы сможете выпить?

Мягко, но решительно я отобрала у нее полотенце и скомкала его в шар.

— Прошу вас всех, не суетитесь вы так вокруг меня! Со мной все в порядке…

— Вы уверены? — Слезы по-прежнему струились по лицу Барбары.

— Ну да. — Поднявшись, я потрепала ее по плечу. — Это был полезный урок для меня. Когда я пришла к вам, жизнь казалась мне не слишком приятной — по причинам, сходным с вашими, и тут я будто получила напоминание, что каким бы безрадостным ни было существование, оно все же лучше, чем смерть.

— Значит, вы не станете жаловаться? — воскликнула Барбара, все еще с недоверием глядя на меня.

— Обещаю. — Мечтательная улыбка тронула мои губы, когда следом за Барбарой я шла в уборную переодеться. У Кулинаров свои секреты, а у меня — свои.

Переступив порог бара "У Джимми", я совсем не удивилась, что никто из моих товарищей не бросился ко мне с приветствиями. Я стала другим человеком. Роксана сочла, что сушка — недостаточная компенсация. Она накрутила мои волосы на толстые розовые бигуди, обрызгала лаком «Суперцемент» и усадила меня под колпак сушилки, пока я не пропеклась до золотисто-коричневой корочки. Таким образом на свет божий явилось что-то вроде певички в стиле «кантри». Что же до моего наряда… я-то полагала, будто переход с обычной одежды на «беременную» — случай, достойный бутылочки шампанского, но все произошло в сортире парикмахерской, без фанфар и барабанной дроби.

Возможно, дела у Джимми идут распрекрасно, но рыжий линолеум и пластиковый потолок особых восторгов у меня не вызвали.

Симпатичный паренек в обтягивающих джинсах будто врос в землю, не давая мне пройти.

— Мисс…

Он был так близко, что я могла пересчитать его ресницы.

— Я тут встречаюсь со знакомыми. — В гуще голов я увидала Эрнестину, от шеи и выше.

— Мисс, вы стоите на моей ноге.

— Ой, простите! — Мужчины нынче такие хрупкие создания.

— А еще на вас висит ценник.

Проклятье! Я перелезла через троих посетителей и добралась до Эрнестины — та сидела за одним столиком с Соланж и Хендерсоном Брауном, который прятался под своей белой панамой. Тоска его не развеялась, даже когда в нашу сторону устремилась официантка. Возможно, ему не понравился ее основательный бюст, рвавшийся на свободу из кружевной блузки. И, судя по римскому носу и железному подбородку официантки, ей вовсе не улыбалось рядиться под Красную Шапочку. Послюнив большой палец, она перекинула страничку в своем блокноте.

— Слушаю вас, господа.

Хендерсон, набравшись смелости, подал голос:

— Нам нужны отдельные счета.

— Ради бога. — Красная Шапочка нацелила карандаш: — Что будете пить?

Соланж и Эрнестина заказали белое сухое.

Хендерсон выдавил слабую улыбку:

— Я, знаете, хронический трезвенник. Воды, пожалуйста, если она, конечно, свежая.

— Лучше нигде не найдете. — У Красной Шапочки был густой низкий голос. — Натуральная вода из источника, свежая и бодрящая, как весенний день.

Впервые за все утро я с трудом удержалась от смеха. Официантка вещала не хуже телевизора. Вспомнилось вдруг, как мы с Беном в «Малберри-Инн» смотрели отрывок из "Печального Дома" и интервью Гарварда Смита с Мэри Фейт. Теперь же, сидя в баре, я вдруг почувствовала себя марионеткой в руках судьбы, покорно притащившейся за тысячи миль.

То, что не под силу изменить, можно поправить с помощью хорошего обеда.

— Гамбургер, двойную порцию картошки-фри и коку, пожалуйста.

— Остальные будут заказывать? — Красная Шапочка покосилась на большие круглые часы над прилавком бара. — Через десять минут начнется показ мод.

Эрнестина напомнила нам, что Джеффриз отказалась от шанса стать моделью. Хендерсон хотел было заказать овощной суп с мясом, но потом передумал. Лоис, мрачно сообщил он нам, готовит лучшие супы в мире. Что, естественно, вызвало самые горячие возражения Эрнестины. Ее Бинго в три годика готовил такой овощной супчик, от которого за милю слюнки текли. Графиня, и без того густой румянец которой потемнел, уставилась на толпу. Бедный ослик — в смысле, Хендерсон! Поджав губы, он присоединился к нам и заказал гамбургер.

Не успела Красная Шапочка отойти, как Эрнестина поинтересовалась, не Джимми ли тот человек за стойкой бара.

— Этот? Седой, с щеками как у хомяка? Да это наш добрый старина шериф, Том Догерти. Каждый день заглядывает в это время, проверить, не нужно ли разнять каких драчунов.

— В этом городке есть собственный шериф? — Хендерсон явно собрался выразить своему конгрессмену протест против растранжиривания денег налогоплательщиков.

Красная Шапочка посмотрела на него в упор.

— Хотите верьте, хотите нет, сэр, но Грязный Ручей раньше был административным центром округа. А Джимми сидит рядом с шерифом.

— Джимми — это она? — Хендерсону явно был по не плечу столь бешеный темп: одно потрясение за другим.

— Именно! Вообще-то ее зовут Джемима, так написано в свидетельстве о рождении. Но я вам этого не говорила. — Заправив карандаш за ухо, Красная Шапочка вразвалочку направилась к двери с надписью "Посторонним вход воспрещен".

Толпа отхлынула от стойки, позволив нам хорошенько рассмотреть ширококостную даму с волосами скорее протравленными, нежели выкрашенными в рыжий цвет с металлическим отливом. На ней было атласное одеяние, смахивающее на пеньюар; из ложбинки на груди торчала увядшая роза. На лице хозяйки было столько краски, что хватило бы на внутренние и наружные стены дома на одну семью, а голос такой, что душа в пятки уходила.

— Чертова муха! — рявкнула она, саданув мощной дланью по стойке.

Беседа за нашим столиком текла, как вода в гору.

— Вам стоит всегда так причесываться, Элли, — заметила Эрнестина. — Очень худит ваше лицо.

— А вы хорошо разбираетесь в моде? — Соланж критически оглядела прическу "под горшок", горчичное платье и зеленые лягушачьи бусы своей соседки. Кажется, в отношениях между этими двумя прогрессирует холодок.

— Я, милочка, не считаю себя красоткой. Стоит мне выйти на солнце, и я тут же превращаюсь в хот-дог. Но меня это не тревожит, потому что главное — моя семья. Мы с Франком тратим все деньги на нашего мальчика. Но вы-то, конечно, будучи бездетной, не можете знать, что такое настоящее самоотречение. Ради счастья моего Бинго, ради того, чтобы он…

— Стал Кулинаром, не так ли? Mais oui, вам не очень понравилось, когда я сказала вам — еще до того, как пришли мсье Бен и Элли, — что мой Венсан вовсе не одержим мечтами угодить вам с вашим сынком. У него припасены такие фокусы, что вам и не снилось! — Из неподвижной статуи Соланж превратилась в пылкую женщину. Хлестнув по столу полами своей черной накидки, она щелкнула пальчиками с огненно-красными ногтями перед носом разъяренной Эрнестины. — Сыта по горло вашим сопливым Бинго! Мои пудельки, мои обожаемые детки куда симпатичнее! Анжелика, Флер и все остальные — как они могут быть счастливы, когда их папочка в печали? Моему Венсану уже под пятьдесят, и я не многим моложе. Ему до смерти надоело засовывать меня в печку на сцене и, устроив большой взрыв, вынимать оттуда жареного цыпленка. Я хочу одного: чтобы мой Венсан хоть раз в жизни нашел себе мечту, которая не потребовала бы разрезать меня пополам.

Откуда такая враждебность? Вчера вечером, в ходе операции "Марджори Задсон", мы все вроде бы неплохо ладили.

Волосы Эрнестины прилипли к ее раскрасневшемуся лицу. Она уже раскрыла рот для ответной речи, но тут, к счастью, прибыла наша еда, и я сумела плавно перейти к нахваливанию хрустящей картошечки и лука с помидорами, уютно угнездившихся на наших гамбургерах.

— Да, но высшего ли сорта это мясо? — встревожился Хендерсон.

Красная Шапочка повела плечом, и тут, перекрывая шум и гам, раздался рык:

— А ну замолчали, трепачи несчастные! Дайте Джимми слово сказать! — Великанша-людоедка с растущей из груди розой стряхнула в стакан сигарный пепел и подалась вперед, облокотившись на стойку. — У нас кое-какие проблемы со сбором денег для ремонта детской площадки, но наши прихожанки обожают сложности. Так что рассаживайтесь, держитесь за стены или за что хотите и слушайте, пока наш дорогой шериф Том Догерти ознакомит вас с программой нашего показа мод!

Аплодисменты.

— Да ладно вам, ребята. — Шериф взъерошил свою шевелюру и сразу заметно помолодел. Кобура болталась возле его бедра, совсем как в кино. — Как поживаете, друзья, соседи и туристы! — Он остановил взгляд на нашем столике, будто занося каждого из нас в графу «Праздношатающиеся». — Не ждите, что я буду тут перед вами разглагольствовать вроде как оратор от Диора. — Он улыбнулся, и на его пухлых щеках наметились ямочки. — Но я вам скажу, что и у нас найдутся симпатичные девчата, которые порадуют ваш глаз. И помните: добровольные пожертвования — они, конечно, добровольные, но смотрите, как бы вас не обвинили в пренебрежении своими гражданскими обязанностями.

Музыкальный автомат заиграл медленную, убаюкивающую мелодию. Шериф достал тетрадку.

— Поприветствуем любимых близнецов Грязного Ручья, Терезу и Тересу Бринхартер!

Из-за двери с надписью "Посторонним вход воспрещен" выскочили две юные особи женского пола, белокурые и загорелые. Из их символических нарядов вышли бы отличные повязки на запястье какому-нибудь спортсмену. Хихиканье девушек потонуло в восторженных возгласах.

— Туалеты сшиты матерью девушек Айрин, храни ее Господь.

Я поклялась в душе, что вся одежда моего ребенка, до последней детали, будет с любовью прострочена от руки.

Следом появилась молодая женщина в прикиде для сельской дискотеки — клетчатой блузке и синей юбке, из-под которой выглядывала белая нижняя юбка с рюшечками. Ее встретили почти такими же бурными аплодисментами, как и близняшек. Затем настал черед хорошенькой девчушки лет четырех. На ней было розовое платьице, в руках — корзина с цветами, и держалась малышка с недетским апломбом.

Мой интерес не угас. А вот сама я начала угасать. Сказывался недосып. Фигуры, сходящие с пандуса, стали сливаться… Я надеялась, что не сползу со стула или, хуже того, не заговорю во сне. И тут я услышала щелчок, будто открылась дверь и Бен беспрепятственно проник в мой мозг.

"Элли, я люблю тебя". — "Нет, не любишь". — "Солнышко, нельзя же верить всему, что ты видишь и слышишь".

Он заключил меня в объятия. Я воспарила…

"Что ж, если ты настолько меня любишь, что готов пойти на обман…"

Я проснулась, когда плавная мелодия внезапно сменилась грохотом и лязгом. Что это все вокруг разохались? Неужели близнецов Бринхартер вызвали "на бис"? Даже мистер Хендерсон Браун напряженно подался вперед.

— Друзья, милые мои земляки! Прошу вашего внимания! — Голос источал патоку. На женщине, спускающейся по пандусу, было белое шелковое платье, отороченное мехом горностая, а в руках она держала два огромных веера из птичьих перьев. Лет тридцати-сорока с виду, она была намного старше близнецов и далеко не такая смазливая, зато в сто раз обаятельнее. У нее было лицо девчонки-сорванца, обрамленное короткими серебристыми волосами; глаза медвежонка панды и яркие губы, растянутые в ослепительной улыбке.

Это была Теола Фейт.

* * *

— Теола Фейт! — Эрнестина вцепилась в мою руку, на лице ее застыло такое же жадное выражение, что и на остальных лицах. Один только Хендерсон Браун с ужасом наблюдал, как дама в белом высунула из-под длинной юбки изящный носок серебристой туфельки, гордо выгнула шею и повела стройными бедрами.

— Я пришла вовсе не затем, чтобы утопить свою дочь в потоке унижений, подобных тем, что она обрушила на меня. Милосердие матери не знает границ. — Два быстрых шажка вперед. Взмахнув одним из своих вееров, Теола Фейт задела нос Хендерсона. Тот чихнул. Больше в баре не раздавалось ни звука. Теола остановилась в центре сцены. — Я смогла бы побороть стремление вернуться сюда, если бы моя милая дочурка Мэри не узурпировала мой дом, моих слуг и моих голубей.

— Чего ты хочешь, Теола? — Шериф сунул свою тетрадку за ремень.

— Отомстить.

— Послушайте, нам не нужны проблемы, — раздался из толпы мужской голос.

Клоунская улыбка на лице звезды не потускнела.

— Вот как? Джимми наверняка не забыла, что в долгу передо мной за все те вечера, когда я оплачивала ренту этого заведения, распевая "Полюби меня или уходи". Джимми до сих пор рассчитывается со мной, предоставив в мое распоряжение свой пентхаус. А может, у вас, ребята, есть предложение получше?

Женщина за соседним с нами столиком заткнула ладонью раскрывшийся было рот своего спутника.

— Теола, — заговорил шериф, и лицо его под седой шевелюрой сделалось смущенным, как у мальчишки. — Ты не найдешь «Мамочку-монстра» в нашем книжном фургончике. Наша Джейн Спенсер, из движения "Граждане за благопристойность", сообщила в библиотеку, чтобы нам эту книжку не присылали.

— Что? Никто из вас не читал этих прелестей, которые моя милая Мэри обо мне понаписала? — Круглые глазки панды еще больше округлились. Ярко-алая улыбка стала еще шире. — Неужели вы, доморощенные кретины, не следите за модой в области греха? Или же вы верите только собственным глазам?

Исполнив медленный поворот, Теола Фейт поднесла оба веера к своим глазам, так же медленно опустила их и промурлыкала:

— Музыку, маэстро!

Музыкальный автомат молчал, но Теола закружилась, повинуясь какому-то внутреннему ритму. Серебристые кудряшки хлестали ее по щекам, на нестареющем лице играла улыбка, кокетливая, как обнаженная лодыжка.

Теола Фейт запела задорным опереточным голоском:

О мама, что бы ты ни натворила,

Признайся, ведь не ты соседей порешила?

Такого быть не может в мире!

А мистер Джонс висит в сортире…

Трудно сказать, как публика отреагировала на эту песенку, поскольку оглушительный свист, вполне возможно, был вызван тем, что Теола Фейт бросила в толпу сначала одну из своих длинных белых перчаток, а затем и вторую.

Мистер Хендерсон Браун медленно сползал под стол. О нет! Всем закрыть глаза! Держа оба веера одной рукой, Теола расстегивала молнию на боку своего шелкового платья.

Мистер Грин дал дуба в среду,

После сытного обеда.

Ну а милый мистер Смит

Прямо как живой в гробу лежит!

Слава богу, среди нас присутствовал шериф Догерти, который бросился на защиту морали и нравственности Грязного Ручья. Выхватив из кобуры револьвер, он проревел: "Ни с места!" В ответ донеслось нестройное многоголосье: "Да заткнись ты, Том!" На Теолу Фейт все это не оказало практически никакого воздействия. Она неторопливо спускала с плечика рукав своего блестящего платья. Однако узнать, как далеко Теола могла бы зайти в эпатировании простого народа Грязного Ручья, нам, увы, было не суждено. Дебаты по этому вопросу, вероятно, будут продолжаться и в следующем веке.

Входная дверь резко распахнулась, будто от удара сапога со шпорами. Раздался оглушительный голос, при звуках которого закачались бутылки за стойкой бара и пластиковые абажуры. Толпа отшатнулась.

— Адское пламя и проклятье на ваши головы! Поистине нечестивы уловки женщин! Змей-искуситель пригрел ее на своей груди, а сатана приложил палец к ее челу. И в этой обители зеленого змия она привечает пьяниц и искателей удовольствий!

Глаза оратора, казалось, вот-вот прожгут дыры в ковре. С бочкообразной головы свешивались желтоватые патлы, в руке он держал книгу в черной обложке — под цвет своей одежды. И я его узнала. Это был тот самый фанатик, с которым я столкнулась на бензозаправке, — преподобный Енох, член ордена Диетеологов. И в руке его была вовсе не Библия, а "Книга Спасения Через Голодание".

— И да настигнет возмездие эту грешницу, и да будет она повергнута на колени, и звуки ее рыданий…

Спрятав оружие обратно в кобуру, шериф Догерти раздумчиво почесал в затылке. Джимми сунула в рот сигару, а Теола Фейт вальяжно подбоченилась, небрежно прикрыв веером расстегнутый бок своего платья; улыбка ее ничуть не померкла.

— Это ты мне, голубок?

И без того разъяренное лицо Еноха потемнело, приблизившись по цвету к адскому пламени. Однако не успел преподобный диетеолог сделать и двух шагов вперед, как на нас обрушилось новое потрясение. Некая особа в бежевом плащике протиснулась сквозь толпу к музыкальному автомату. Ба, да это ж Лаверна, супружница Еноха! Рыжая шевелюра и полинявшее лицо! Не сводя глаз с Теолы Фейт, она судорожно дернула пояс своего плаща и взвизгнула:

— Да лучше компания отпетых грешников, чем жизнь с тобой, Енох! Не желаю я больше ходить за тобой хвостом, как собака! Не стану больше притворяться, будто не замечаю презрительных взглядов людей, когда ты начинаешь нести свой бред насчет небесных кар и прелести искупительных мук голодания!

Теола Фейт обвила Лаверну своими шелковистыми руками. Его диетеологическое преподобие рухнул на колени и, заламывая руки, принялся благодарить Господа за то, что тот привел его в это логово греха, где можно принять муки ради спасения душ человеческих.

— Где твоя обещанная надежда? Где любовь? — вопила его женушка-отступница, подпрыгивая рядом с Теолой Фейт. — Господь не назначал тебя своим заместителем! Зря я оставила ту записку, где сообщила, что иду сюда, чтобы напиться. — Она расстегивала плащ. — Лучше б я написала, что сбрасываю кандалы и собираюсь раздеться догола перед всем честным народом!

— У-у-у! — радостно взвыла толпа.

Лаверна отшвырнула плащ к стойке — и шериф ловко поймал его. Вернув на место ворот своего платья и застегнув молнию, Теола Фейт с интересом наблюдала за состязанием. Все прочие будто замерли в ступоре. За моим столом никто не шевельнул ни единым мускулом.

— У меня нет дочери, которая написала бы бестселлер о том, как часто я меняю нижнее белье, — Лаверна уже расстегнула половину пуговиц на своей блузке, — но, сдается мне, если я хорошенько им тут потрясу, то вполне могу попасть в газеты. Кто знает — может, даже в те, которые читают люди с запотевшими мозгами! — Блузка полетела в толпу.

Кликушества преподобного Еноха достигли своего пика. Теола Фейт, казалось, пытается прикрыть Лаверну своим веером. Ревность взыграла? Наконец шериф Догерти взял дело в свои руки.

Решительным шагом он двинулся к Лаверне, которая ожесточенно освобождалась от лифчика, и положил руку ей на плечо.

— Почему бы вам не присесть на чуток, миссис Гиббонс? Может, подниметесь с Джимми наверх и обо всем потолкуете?

Толпа обезумела. Теола Фейт вместе с несчастной Лаверной скрылись из виду.

Тут я опустила взгляд на стол и с изумлением обнаружила, что разделалась с гамбургером, картошкой-фри и ополовинила бокал с кокой.

— Какая трагедия! — вздохнула Соланж.

Эрнестина поежилась:

— До чего же жуткий тип!

— Он связан с Диетеологами, — внесла и я посильный вклад. — Это организация, которая выступает против еды.

Хендерсон вцепился в подлокотники кресла.

— А вот и ошибаетесь, Элли! — самодовольно возразила Эрнестина. — Они выступают не против питания как такового. Бинго написал об этом статью, "Опасность Диетеологии", для журнала "Кушать подано". А выступают они против еды ради удовольствия. Иными словами, можете есть сколько хотите, но только то, что вам не по вкусу.

— Старая как мир диета, — обронила я.

— Моей Лоис ни за что не следовало в этом участвовать!

— Мсье Браун, вы просто заноза в заднице! Вы ничуть не лучше этого человека — повсюду вам зло мерещится! — Соланж собрала свои сумки. — Pardonez moi! Хочу посетить toilette.

Мы с Эрнестиной немедленно вскочили, чтобы составить ей компанию.

— Ох уж эти женщины! — Хендерсон скривился. — Если мужчина говорит, что хочет пойти в уборную, его спутники ни за что не станут вскакивать и орать: "Я с тобой!"

Неужто бедняга заподозрил нас в намерении провести в сортире вечеринку для избранных? Стоило Эрнестине скрыться за дверью одной из кабинок, как Соланж подскочила ко мне. Ткнув большим пальцем в сторону ног Эрнестины, графиня прошипела:

— Я ее видела!

— Где? — проартикулировала я в ответ.

— Как она выходила из вашей комнаты сегодня утром, когда вы завтракали.

Для подробностей не хватило времени. Эрнестина вышла из кабинки, на ходу одергивая юбку; ее лягушачьи бусы сбились набок. Как я могу подозревать эту женщину в злом умысле? Не иначе как у Соланж от ревности мозги съехали набекрень. И потом, кто я такая, чтобы осуждать кого-то за то, что он сует нос в чужие дела, — особенно после моих манипуляций с аптечным шкафчиком? Когда мы вернулись, Хендерсон ждал нас, будто мы, женщины, дети неразумные, которых нельзя оставить без присмотра. Джимми, снова возвышавшаяся за стойкой бара, скормила нам паучью улыбку. Мы вышли и… буквально налетели на Мэри Фейт. Ее лицо было в тон серому арестантскому платьицу, а короткая стрижка катастрофически дисгармонировала с очками-стрекозами.

— Привет, девочки! — Ее восторг был поистине трогательным. Мэри вцепилась в мое плечо и прошептала: — Я взяла себя в руки и решила, что народная любимица должна находиться с народом! Вот и попросила Пипса меня подвезти — все равно он за вами ехал. Обычно я не хожу к Джимми: слишком уж там шумно и многолюдно. Я предпочитаю одно мексиканское заведеньице в нескольких домах отсюда — "Мексиканское кафе Мартина". Еда там — просто пальчики оближешь. Такая острая, что, кажется, тебе в рот запихали бенгальский огонь. Но между ланчем и ужином они закрыты. А здесь я только коку выпью.

Как помешать ей туда зайти? Трое остальных моих спутников стояли как памятники.

— До чего же я рада вас видеть! — разлилась я соловьем. — Понимаю, конечно, что лезу не в свое дело, но мне все никак не удавалось спросить: это вы отвезли Джима Грогга и Дивонн с острова сегодня утром? Похоже, никто не знает, когда и как они уехали.

— Загадка! Как интригующе! — Мэри по-прежнему не выпускала моей руки, но распространила улыбку на остальных. — Нет, я их не отвозила, хотя с лодками вообще-то здорово управляюсь! Но нельзя же оставлять Пипса без работы. Вы ведь не спешите, правда? Я так надеюсь, что все мы станем добрыми друзьями. Да-да, на это, конечно, нужно время, но вы ведь зайдете со мной к Джимми, правда? Посидим, изольем души.

— Детка… — Эрнестина решительно посмотрела ей в глаза. — Нелегко это сказать, но… ваша матушка там. Внутри.

— Нет! — Мэри отшатнулась. — Даже Теола не может быть таким чудовищем, чтобы лишить меня этого крохотного уголка земли! — Схватившись за живот, с отвисшей челюстью, она выглядела точь-в-точь как я в агонии утренней тошноты.

Пришлось мне ее увести. Подальше от родительнницы, стараниями которой Мэри стала героиней цикла ток-шоу и возглавила список бестселлеров. Взяв на себя руководство нашей маленькой группой, я устремилась к Пипсу и лодке.

Когда мы прибыли в Менденхолл, нас встретили известием, что Бинго пропал.

 

Глава одиннадцатая

Все обитатели Печального дома, включая моего мужа и бесчестную Валисию Икс, собрались в холле. При виде воскового лица Мэри никто, однако, не заохал и не бросился за носилками. Лишь Эрнестина нехотя посоветовала ей присесть.

Мэри же, судя по всему, была не прочь прилечь на кушетку, с мокрой тряпкой на лбу. И чтобы вокруг суетились, стремясь ей угодить. А подать сюда двойную порцию бренди, и поживей! Разве не видите, что хозяйка дома пережила страшный шок? Мамочка-монстр в городе! И никто не знает, какие беды могут приключиться в ближайшие часы…

Но — увы, увы.

Мисс Икс красовалась под люстрой из ломбарда — сногсшибательная фигура в кремовом платье. Бен держался от нее на разумном расстоянии — фута в три — и нежно улыбался. Я готова была затоптать его улыбку ногами. Его мерзкая компаньонша проворковала, обращаясь к Эрнестине, что тревожиться, мол, нет никаких оснований. Ну просто абсолютно никаких. Бинго присутствовал на утреннем заседании, пообедал со своими товарищами-кандидатами и ушел из столовой, но на дневное заседание почему-то не явился.

— Я хотела было вычеркнуть его имя и продолжать соревнования без него, но мистер Хаскелл… — мисс Икс ослепительно улыбнулась Бену, — выступил с яркой и убедительной речью в защиту юного мистера Хоффмана. А посему я попросила Джеффриз отыскать мальчика. Когда ее усилия не увенчались успехом, я решила, что всем присутствующим следует принять участие в осмотре дома и прилегающей территории.

Бен по-прежнему пытался поймать мой взгляд. Однако я сочла, что сейчас не время и не место устраивать дебаты о разводе.

Бедняжка Эрнестина беспомощно взирала на кандидатов, волосы ее были растрепаны, во взгляде читалось безумие.

— Опоздать на заседание! Это совсем не похоже на моего Бинго. У него всегда были сплошные «пятерки» за пунктуальность в табеле успеваемости! С тех пор, как он в полтора годика поступил в детский сад. Говорю же вам, мой мальчик ни за что не поставил бы под угрозу свою карьеру Кулинара. Нет-нет! Кто-то заимел зуб на моего Бинго. Кое-кто здесь боится честно и на равных соревноваться с гением. Трус и негодяй взъелся на бедного маленького мальчика…

— Мадам, — граф виртуозно жонглировал пластиковыми фруктами, — ваш сынок… — пардон мой инглиш — сплошной мигрень, но мы-то люди честные и дорожим своим добрым именем!

Лоис Браун, шелестя шелками, энергично ринулась обнимать Эрнестину.

— Ну же, успокойтесь, милочка, ваш Бинго жив и здоров. Может, заперся в ванной? Разве вы сами там вчера не застряли, а?

Лицо Эрнестины сделалось тошнотворно желтым, в тон ее платью. Она стряхнула руки Лоис со своих плеч.

— Материнскую интуицию не обманешь! Я знала: прошлой ночью кто-то пытался застращать Бинго. — Речь ее стала бессвязной: — Кто-то… играл в привидения…

Мисс Задсон, в черной шляпе с цветастой рыбкой на полях, выглядела взволнованной. Хендерсон молча топтался в сторонке. На кушетке стонала Мэри. От цепких глаз Валисии Икс, так похожих на очи моей кузины Ванессы, не укрылось ничто. Мозг ее представлялся мне чем-то вроде электронного счетчика. Очки добавлялись или же отнимались, в зависимости от поведения того или иного кандидата во время этого перерыва в официальной процедуре. Все вдруг засуетились, полезли с никчемными советами; Джеффриз между тем курсировала от группы к группе, чепчик еще ниже съехал карлице на лоб, лицо сморщилось, будто пересохшая губка. А где, кстати, Пипс?

— И долго мы собираемся здесь стоять? — вопросил Бен. — Мальчик ведь не в горах потерялся. Он в доме или же где-то поблизости. В ванной его нет — Джеффриз проверяла. Но ведь он мог запереться в каком-нибудь шкафу или сарае?

Несмотря на наши разногласия, я мысленно зааплодировала мужу за то, что он не упомянул о реке. Интересно, пришла ли уже Эрнестине в голову мысль, что Бинго мог забраться в одну из моторных лодок? Сердце мое неистово заколотилось. Ведь если бы он оказался взаперти где-нибудь рядом, мы бы его услышали. Вспомнив про гроб, я похолодела. Что, если Бинго вздумал поиграть в Дракулу, а крышка захлопнулась?

Холл пустел на глазах. Граф и Соланж вызвались осмотреть окрестности дома. Хендерсон и Лоис сказали, что поднимутся на чердак. Неужто мужья не хотят оставлять своих жен без сопровождения?

Кто-то схватил меня за руку — я вздрогнула. Мэри! Румяна пылали на ее бледных щеках, точно следы от хлыста.

— Я знаю, вы волнуетесь насчет гроба, — шепнула она. — Сейчас же пойду и проверю, но я не думаю, что… — Не закончив фразу, она исчезла.

— А теперь послушайте меня! — обратилась Эрнестина к оставшимся. — Если хоть один волосок упадет с головы Бинго, виновному придется иметь дело с моим мужем Франком.

Ее гнев несколько успокаивал. В отличие от меня, Эрнестина не страдала чрезмерным воображением. Она не боялась самого худшего. Джеффриз увела ее, и теперь нас осталось трое — Бен, Валисия Икс и я. Супруг улыбался мне с несколько растерянным видом. Что, не может вспомнить, где меня видел? Валисия же что-то говорила ему в подчеркнуто интимной манере. Демонстративно обойдя их стороной, я направилась в Красную комнату, где мы собирались накануне.

— Миссис Хаскелл, — с оттенком участия произнес звучный грудной голос, — я как раз говорила вашему мужу, что такого рода треволнения вам совсем не полезны. Почему бы вам не подняться к себе в комнату и не отдохнуть?

Ага, стало быть, Бена нужно держать подальше от моих когтей, дабы я не попыталась вернуть его? Как же, разбежалась! Впрочем… никогда еще я не была так уверена, что беременность не является оправданием приобретения лишнего веса.

— Солнышко… — Бен отделился от нее и шагнул ко мне. — Мисс Икс права. Тебе лучше пойти прилечь.

— Ну уж нет! Нечего сплавлять меня в постель, как непослушного ребенка. — Ох, до чего же я ненавидела себя! Дурацкий клетчатый балахон с пчелками на карманах; накрученные волосы с секущимися концами…

Взгляд, который Бен устремил на Валисию, говорил красноречивее любых слов. Не забывай о ее положении, дорогая! Мы не должны ей перечить. Может, мне стиснуть зубы и благословить их?

— Как скажешь, родная. — Бен осторожно прикоснулся к моему лицу, будто я норовистая кобыла, которую надо объездить. — Будем искать Бинго вместе.

Отпрянув от него, я фыркнула:

— Благодарю покорно, но мы найдем его в три раза быстрее, если отправимся разными маршрутами.

— Тут вы правы. — И Валисия плавно устремилась вверх по лестнице.

Обвив меня рукой, Бен принялся водить меня кругами, будто избавляя кобылу от кишечной колики.

— Элли, Валисия старалась проявить участие, а ты повела себя так нелюбезно.

— Спасибо, что сказал, я над этим работаю.

— Это совсем на тебя не похоже. Ты же знаешь, эта женщина столько для меня значит! В профессиональном смысле.

— А ты заметил, что, когда она улыбается, бросаются в глаза начальные признаки пародонтоза?

— Боже, тебе, наверное, нездоровится! — Он шарил по карманам в поисках брошюры "Отцовство ради удовольствия и пользы". — Честно говоря, я и сам неважно себя чувствую. Кроме шуток, но, кажется, я заразился твоей утренней тошнотой. Мутит меня что-то. Голова кружится. А ноги будто ватные.

О господи, только не это! Он еще имеет наглость пересказывать мне симптомы своей влюбленности! Все признаки налицо. Ярость обуяла меня.

— Очень мило с твоей стороны, что поделился.

Недоуменный взгляд Бена достался моей спине — я устремилась в направлении Красной комнаты.

Тамошняя душная атмосфера не способствовала поднятию духа. Старинные безделушки, напоминающая мешок с песком софа и в особенности портрет Кота-Мертвеца над камином являлись отличными декорациями для съемок какой-нибудь мелодрамы с элементами мистики. Смелой я никогда не была, так что внезапный стук дождя за окнами окончательно выбил меня из равновесия. Глупо вообще было сюда приходить. Не так уж много тут мест, где Бинго мог бы спрятаться; и с чего он выкинул этот финт? Я тронула занавески возле книжных стеллажей. А что, если мальчишка впал в депрессию после утреннего заседания? Даже взрослый может сломаться от вопросов типа "Какие пирожные подгорели у Альфреда Великого?", "Что такое эккли — пирожные, сдобные булочки, пирожки или все вышеупомянутое, вместе взятое? Бедняжка Бинго. Возможно, и не требуется особого мастерства, чтобы проиграть, но учиться всегда нелегко. Тем более для вундеркинда.

Пробираясь между двумя бордовыми креслами и несколькими растениями в кадках, готовыми вцепиться тебе в руку, если зазеваешься, я заметила на ковре рядом с одной из кадок бурое пятно, очертаниями напоминающее Австралию.

Иди-иди, Элли, не останавливайся! Не прислушивайся к шагам Бена. Не злись из-за того, что он покорно — да что там, трусливо и бесхребетно! — принял твое требование оставить тебя в покое.

Гардины красного бархата в северной части комнаты были задернуты — наверное, от яркого солнца, но сейчас, когда за окном лил дождь, я решила их раздвинуть — не держа и мысли, что Бинго может прятаться на широком подоконнике.

Там лежал Пипс — без пиджака, в одной рубашке, с застывшей улыбкой на восковом лице. Ноги его были вытянуты, а руки сложены на груди, чуть ниже красного пятна. Из нагрудного кармана торчала массивная рукоятка ножа.

Комната закачалась перед моими глазами. Вцепившись в гардину одной рукой, я вонзила зубы во вторую — чтобы не завизжать. Какой ужас! Если бы только я могла взять обратно все свои недобрые мысли об этом неприятном человеке! Рыдание застряло у меня в горле, когда Пипс вдруг сел. Не вынимая ножа, он свесил с подоконника кривые ноги и проскрипел:

— Первый апрель — никому не верь!

Я готова была размозжить его лысую голову.

— Ошибочка вышла, — прошипела я. — Сегодня третье июля.

— В моем возрасте, — Пипс закатил глаза, так что остались видны только белки, — время не суть важно.

— А нож? — Скрестив руки, я нервно постукивала туфлей по полу.

Пипс любовно дотронулся до ножа, будто это была розочка, которую дама его грез приколола ему к лацкану.

— Это из реквизита, оставшегося после съемок "Печального дома". А мне о нем пропавший парнишка напомнил. — Голубые глаза-льдинки в упор смотрели на меня, но я не могла отделаться от жутковатого ощущения, будто за этим морщинистым лицом никто не живет. — Видали фильм-то?

— Только фрагмент.

— Там все время исчезали люди. Сначала старая мадам Фаруш, потом Гербациус, дворецкий, — его нашли точь-в-точь в таком виде, как вы меня. — Пипс нежно разгладил складки на занавесках. — Вы ведь испугались, верно?

— Плагиатом, значит, помаленьку занимаетесь? — Я выдавила ненатуральный смешок. Любопытно, это пятно возле кадки с растением еще сырое? — Пытаетесь страху на меня нагнать. Немудрено, что Джимми Грогг решил сбежать по-тихому, после того как был публично унижен из-за такого пустяка, как питьевая сода!

Пипс, откровенно довольный тем, что вывел меня из себя, сидел и болтал ногами, как ребенок на морской пристани. Вспомнив один из немногочисленных советов моей матери — делать добро тем, кто вас ненавидит, ибо ничто не приведет их в большую ярость, — я лучезарно улыбнулась:

— И часто вы устраиваете такие розыгрыши? Прошлой ночью, например, не вы ли написали "Этот дом тебя погубит" на стене ванной комнаты — и не вы ли бродили по коридору в одеянии призрака?

— Не я. — Старик одарил меня самодовольной улыбкой.

— Уверена, что Бинго Хоффман уже отыскался.

— Надеюсь, что так, детка, и что мистер Грогг со своей дамой живы-здоровы. — Пипс вновь погладил рукоятку ножа. — Когда снимали сцену, как находят дворецкого Гербациуса, Теола Фейт ведро слез над ним пролила. Она ведь его очень любила, несмотря на то что он шантажировал ее, узнав, что ее отец — гангстерский король Фидо, а ночной клуб — всего лишь прикрытие и перевалочный пункт для контрабанды тунца. Но все кончилось благополучно, потому что Малколм Морроу, который играл Гербациуса, играл также и сэра Родерика, так что наследник вернулся из царства мертвых. — Пипс снова улегся, вытянув ноги и сложив руки. — Помню последнюю сцену Гербациуса с ней, — задумчиво произнес он. — "Я и пальцем тебя не трону, крошка. Ах, эта твоя нежная улыбка… Когда ты говоришь гадости, голосок твой все равно звучит ангельски. Стоит мне открыть перед тобой дверь — и весь "мой день озарен светом. И больше никто не причинит тебе вреда. Я уже не так молод, как был когда-то, и доспехи мои проржавели, но отныне и навсегда я твой рыцарь".

— Значит, у "Печального дома" был счастливый конец?

— Сэр Родерик со своей милашкой отплыли в безоблачные дали, и их суденышко попало в шторм.

Угрызения совести следовали за мной по пятам, когда я вернулась в холл. Как могла я разбазаривать драгоценное время, вместо того чтобы искать Бинго? Нервы мои напоминали семена мексиканских бобов-"недотрог". А потому я подскочила на три фута, когда у лестницы меня догнала Мэри и сообщила, что проверила гроб — там пусто.

— О Бинго никаких известий?

— Насколько я знаю, никаких. — Черты ее лица, будто вырезанные формочкой для печенья, смягчались благодаря теплу карих глаз. — Если хотите знать мое мнение, так это он от своей мамаши прячется. Разве можно так давить на ребенка! Он вот-вот спятит, а она будет заламывать руки и искать виноватых. — Неожиданно голос Мэри сорвался на скрипучее подвывание, будто она исчерпала запасы сочувствия. — У меня-то все было с точностью до наоборот. Никто и никогда не оказывал на меня давления, не заставлял меня ничего делать — разве что не мешаться под ногами. Когда великая Теола говорила: "Пойди, деточка, поиграй с машинками", она имела в виду оживленную автостраду. — Голос матери Мэри скопировала похоже до жути.

— Какой ужас! — Я вцепилась в перила. А сама-то я созрела для материнства?

— Несколько раз меня специально отправляли в какие-нибудь глухие места, лишь затем, чтобы потом сказать: я бы, мол, не потерялась, будь у меня с головой порядок. — Мэри поднималась по лестнице впереди меня. В сером платье и разношенных туфлях она скорее походила на экономку, чем на владелицу поместья. Трудно было бы найти дочь, менее похожую на свою мать, несмотря на одинаковый рост, сложение и овал лица. Интересно, а мой ребенок будет похож на меня?

— Я пройдусь по комнатам слева от лестницы, а вы справа, — предложила Мэри, когда мы поднялись на второй этаж. Возможно, до нас тут уже побывали остальные, но что толку просто стоять и дергаться от волнения?

По случайному совпадению, первая комната, в которую я заглянула, оказалась спальней Бинго. Гавайская рубашка, что была на нем накануне, висела на спинке стула, а на тумбочке рядом с массивным гардеробом лежала аккуратная стопка одежды. В комнате царил идеальный порядок. А я-то считала, что всем детям свойственна страсть к бардаку. Голубая зубная щетка покоилась строго поперек дорожной мыльницы, а та в свою очередь возлежала в самом центре стеклянного подноса на туалетном столике.

Ради проформы я заглянула под кровать. Не обнаружив там ничего, даже пыли, я осторожно двинулась к гардеробу. Мне почему-то показалось, что смекалистый толстяк притаился именно там. Под ногами скрипнула доска — экая я неловкая! Гардероб был пуст.

Горький привкус разочарования сменился страхом. С замиранием сердца я прижалась лбом к оконному стеклу. Дождь лил как из ведра. Ветви мертвого дерева легонько постукивали по стеклу.

И тут, будто минутное затмение нашло на меня, кажется, я даже закрыла глаза… Шум дождя вдруг превратился в неясное бормотание голосов в моей голове — сестры Трамвелл повторяли слова Шанталь."…Беда в Северной башне". Если мои расчеты верны, эта комната расположена прямо под башней — той, что увенчана гигантской луковицей. В детстве я бы не сумела побороть искушение осмотреть это укромное местечко. А Бинго Хоффман, хотя и вундеркинд, — в душе, несомненно, еще ребенок. Надежда оторвала меня от окна. Есть ли в этой комнате дверь, ведущая в башню?

Ага, вот она! В узком проеме между гардеробом и стеной. Едва я ступила на винтовую лестницу, как дверь за моей спиной с грохотом захлопнулась. Я будто очутилась внутри барабана, по которому колошматит дождь. Помнится, моя свекровь во время своего недавнего визита в Мерлин-корт спала в нашей Северной башне. Она уверяла, будто в восторге от уединения и открывающейся из окна панорамы. По-моему, Мамуля даже прониклась ко мне симпатией… Чем выше я поднималась по лестнице, тем сильнее неистовствовал дождь. Трудно поверить, что такая ярость может быть обезличенной. Я добралась до площадки и очутилась перед сводчатым проемом.

— Помогите! Спасите меня!

Слова эти пронзили меня точно кинжалом. Но в следующую секунду я задумалась, уж не плод ли это моего воображения. Огромная металлическая ручка медленно повернулась. Дубовая дверь была толщиной не меньше фута — осталась, наверное, от старых добрых времен, когда душить заночевавших в доме гостей было чем-то вроде национального хобби. Дверь приоткрылась на дюйм, послышался стон. Или это я прочистила горло? Круглая комнатка освещалась лампочкой, свешивавшейся, подобно лысому черепу, с потолка. Что бы это значило? Хотя, вполне возможно, свет забыл выключить тот, кто уже осматривал эту комнату.

— Бинго?

В центре комнаты на возвышении стояла огромная кровать, застеленная старинным бархатным покрывалом. Я притворила дверь как можно тише, дабы никого не испугать, себя в том числе, и на цыпочках двинулась вперед; половицы отчаянно заскрипели.

Чье это затрудненное дыхание? Вроде мое. Глупо, но меня мороз пробирал, стоило подумать, что я вот-вот повстречаю призрак Унылой Дамы. А вдруг это она похитила Бинго, в наказание за то, что вчера вечером он протрепался, что видел ее? Глаза мои неудержимо влекло к узкому проему, окаймлявшему окно. Попасть туда можно было только бочком, и не без труда. Отличное укрытие для призрака… или же для мальчишки, играющего в Айвенго.

— Бинго?

Ответом мне были рыдания.

И вот я уже зашептала слова утешения мальчику, сгорбившемуся на круглой площадке размером не больше чайного подноса. Осторожно просунув в щель нос — чтобы не застрял, — я задала непревзойденный по идиотизму вопрос:

— Ты что, не можешь выбраться? Здорово я ему помогла, что и говорить! Бинго поднялся на ноги и стукнулся локтем о стену. Его пухлое лицо было красным. Очки его так запотели, что он наверняка ничего не видел.

— Вам обязательно прикидываться дурочкой? Что я тут, по-вашему, в прятки играю?

— Нет, конечно.

Протерев стекла очков подолом рубашки, Бинго снова нацепил их на нос.

— А, это вы. — Он скривил губы. — Еще один жиртрест.

— Ну-ка, ну-ка, погоди… — Но меня удержало воспоминание о себе самой в его возрасте. Будучи такой же жирной, я едва не срывалась с катушек, стоило кому-нибудь взять неверный тон. — Слушай, может, оставим обмен колкостями до лучших времен? Твоя мама, между прочим, сходит с ума от беспокойства.

— Значит, она счастлива. — Сложив руки на груди, мальчишка важно выпятил все свои подбородки. — Маман хлебом не корми, дай попереживать за меня. Без этого ей жизнь не в радость.

Трактат "Можно и нельзя в вопросах воспитания" категорически не рекомендует повышать голос на детей, так что я процедила сквозь зубы:

— После того как я вытащу тебя отсюда, поделишься, как такой смышленый мальчик забрался в такую тесную щель.

— Сколько угодно! — Бинго протянул мне пухлую ручку. — Только, по-моему, от ваших стараний я только застряну.

Он был прав. Вдоволь напыхтевшись, я чувствовала себя как Кролик и все его друзья и родственники, вместе взятые, пытающиеся вызволить застрявшего Винни-Пуха.

— Пойду позову твою мать.

— Ну-ну, только попробуйте! — зловеще прорычал Бинго. — Если притащите кого-нибудь, я выброшусь из окна, клянусь!

Пустая угроза, учитывая, что ему не удалось бы пропихнуть в щель и письмо, не то что свой пухлый живот, — но его отчаяние тронуло меня.

— Вообще-то я ничего против вас не имею… — щеки Бинго блестели от слез, — потому что вы, кажется, знаете, что такое быть нелепым.

Я потерла руки, пытаясь улучшить мозговое кровообращение.

— Бинго, зачем ты сюда забрался?

Он перестал одергивать рубашку, и она задралась — обнажив полоску толстого живота.

— Поклянитесь жизнью, что никому не расскажете! А если проболтаетесь, я погублю вашего мужа. Позабочусь, чтобы он навсегда лишился работы. У меня ведь есть кое-какие связи, знаете ли. Ребята, которые готовы на все ради моего паштета из голубиной печенки. Эй! Вы куда?

Я обернулась к нему.

— Мне очень жаль тебя, Бинго, но остаток беременности я могу провести гораздо интереснее, нежели выслушивая твои дерзости и глупости.

Он поморщился.

— Ну ладно. Я влип из-за дурацкого правила Кулинаров — того же, что сгубило и Джима Грогга. Когда я увидал, что случилось с ним из-за обычной соды, то перетрусил.

— Ты что, тоже провез контрабандой соду?

— Не говорите ерунды! Я могу заставить торт подняться до головокружительных высот, всего лишь дунув на него. А протащил я свой тайный запас… — Он прикусил пухлую нижнюю губу.

— Запас чего?

— Пищевых суррогатов, джанк-фуд. — Он хмуро глянул на меня. — Не знаю, зачем я перед вами душу раскрываю? Как думаете, мы не встречались в прошлой жизни? Ну да ладно. Я не могу жить без «сникерсов», "марсов" и «баунти» — подсел я на них, ясно? Прошлой ночью я слопал часть своих запасов и решил подыскать местечко понадежнее, чтобы спрятать остальное.

— Значит, вот куда ты намылился ночью!

— Можно мне продолжить? — Его жирная физиономия заполонила всю щель. — Временный тайник я нашел, но все утро, во время собрания, наблюдал, как Пипс принюхивается, точно ищейка. И тут я вспомнил, что когда утром открывал окно, то заметил на самой верхушке мертвого дерева птичье гнездо.

— Идеальный тайник!

— К сожалению, я не мастак лазать по деревьям. После ланча вышел в сад и обнаружил, что гнездо находится на одном уровне с этим окном. Ну я и пораскинул мозгами. Отыскал дверь, ведущую в башню, протиснулся в эту проклятую щель… разве что кожу слегка ободрал и…

— Что?

Чудо-ребенок насупился.

— Кто мог подумать, что здесь такая теснотища! Смотрел-то я снизу. Наверное, пора менять очки. — Он досадливо постучал по стеклам. — А пока я взбирался по ступенькам, здорово проголодался, так что решил припрятать свои запасы там, где их не найти. — Он вытащил из кармана целый ворох оберток.

— Так ты все съел?

— Ну а если и съел? Велика важность, несколько горстей конфет ничего не решают. — С угрюмым видом он стукнул кулаком по бетону. — Эти стены с дефектом — разбухают прямо на глазах.

— Бинго, милый, — взмолилась я. — Тебе придется разрешить мне сходить за помощью. Мы можем представить им сокращенную версию правды. Скажем, что ты забрался сюда, чтобы полюбоваться видом из окна.

Щеки его раздулись от злости, а очки подпрыгнули на жирном носу.

— Я-то думал, вы другая, а вы ничуть не умнее остальных! Кулинары не простят, что я пропустил заседание из-за чрезмерной любви к природе. Я вам выложил все как есть, надеялся, что вы поможете мне придумать какую-нибудь убедительную отговорку.

Я не успела ответить. Дверь башни со стоном отворилась.

— Элли!

— Это мой муж! — предупредила я Бинго зловещим шепотом, словно бывшая любовь моей жизни был усатым злодеем, который явился, чтобы выбросить нас обоих из окна. Поздно прятаться. И поздно размышлять. Я уже очутилась в жарких объятиях Бена. Его руки гладили мои волосы, губы встретились с моими — и сердце мое, как водится, предательски дрогнуло.

— Родная, я говорил тебе, как мне нравится это твое платьице?

Средневековая кровать на королевском помосте манила нас, суля сказочную идиллию для двоих. Если бы не наблюдающее дитя…

Я нашла в себе силы отстраниться и по возможности бесстрастно взирала на Бена, пока он путано объяснял, как попал в комнату Бинго и обнаружил дверь в башню. За последние сутки мой бывший муж заметно состарился. Эти мелкие морщинки вокруг глаз — явное следствие развратного образа жизни. Меня вдруг посетила мысль, что его темные волосы и изумрудные глаза слегка отдают безвкусицей. Слава богу, кажется, я играючи вырву его из своего сердца.

— Элли, я так волновался! Там, в холле, ты была какая-то странная. Можешь называть меня перестраховщиком, если хочешь, но я не в восторге от твоего стремления рыскать по всему дому в поисках этого мальчишки. И по лестнице этой тебе не следовало подниматься.

Всю свою беременность я мечтала, чтобы со мной обращались как с нежным цветком…

— Но, солнышко… — Избегая смотреть мне в глаза, он коснулся моих волос. — Я должен кое о чем тебе рассказать…

— Можете не обращать на меня внимания, — пришел на помощь Бинго.

— Эге, привет, дружище, — протянул Бен, с гораздо меньшим энтузиазмом, нежели заслуживала ситуация.

— Только, пожалуйста, не надо на меня пялиться. Я не в зоопарке.

— Извини. — Бен отошел к окну. — Надо полагать, гостей ты сегодня не принимаешь?

Я ожидала, что Бинго вспылит, но мальчишка вдруг улыбнулся.

— Я как раз хотела сказать… — мой голос прозвучал так оглушительно, будто кто-то вывернул рукоятку громкости телевизора до отказа. — Бинго пережил необычное и жестокое испытание! — Глубокий вдох. — После обеда он бродил по комнате, как вдруг услышал какой-то странный шелест за дверью, ведущей к башенной лестнице. Будучи человеком добросовестным, Бинго решил взглянуть, в чем дело, — и увидел голубя. Я и сама повстречала тут вчера ночью одного такого, когда была на втором этаже и…

— Что еще за белиберда? — Бен недоверчиво улыбнулся.

— Не перебивайте! — шикнул на него Бинго. — Я хочу знать… в смысле, заново пережить все, что произошло.

Я сунула руки в карманы с пчелками.

— Эта идиотская птица упорно не давала себя вызволить. Взлетела наверх и стала биться об дверь, пока Бинго ее не открыл. А очутившись в этой комнате, голубь спикировал прямиком в этот проем и — ты не поверишь — ударился об стекло и рухнул без чувств, пока наш герой не…

— Вот-вот! — Улыбка Бинго по ширине не уступала его манишке. — Ну да, я полез за этим дурацким голубем, чтобы сделать ему искусственное дыхание, но…

Я вновь взяла историю под свой контроль, стремясь поскорее завершить ее, пока Бинго не увяз во вранье. Первоначальная сладость мести (ведь я отплатила Бену ложью за ложь) куда-то делась — во рту остался горький привкус.

— Голубь вдруг ожил. Птица принадлежит Теоле Фейт, так что ничего удивительного, что голубь перенял у нее актерские замашки и притворился мертвым. В общем, он выбрался из проема и улетел вниз, а Бинго остался в ловушке.

— Ты оставил обе двери открытыми? — поинтересовался Бен.

— Естественно, — бодро ответила я, — иначе голубю пришлось бы открывать их своими лапками. Ту, что ведет на лестницу, я закрыла сразу, а эту — когда поднялась.

— А-а! — Лицо Бена как-то напряглось. Интересно, он злится на Бинго, потому что тот нарушил священный распорядок Кулинаров, не говоря уже о планах Валисии Икс, — или же с трудом подавляет улыбку? — Да уж, приключение просто невероятное. — Бен обошел меня вокруг и остановился, глядя на Бинго сквозь щель. — И очень неприятное. Мне знакомо это чувство. Однажды я застрял между холодильником и стеллажом с упаковочными ящиками в отцовской лавке.

Так, а теперь кто тут врет? Да если понадобится, Бен может втянуть живот и пролезть в почтовый ящик и обратно.

— Признаться, мистер Хаскелл, до сих пор вы не особенно меня впечатляли. — Бинго протер очки, которые снова запотели. — Однако, если вы сумеете вызволить меня отсюда, я готов подсказать вам ответ на тот позорно легкий вопрос о древнегреческой кулинарии, который поставил вас в тупик сегодня утром.

— Премного благодарен, сынок, но я не могу воспользоваться твоей щедростью. Твои трудности сродни тем, какие испытываешь, пытаясь снять с пальца кольцо, которое стало тесновато. Чем больше тянешь, тем упорнее кольцо не желает слезать. Потому что палец-то распухает.

— Да-да! — согласилась я. Как же трудно не видеть в этом мужчине моего героя. — У Бинго и правда плечи распухли. Так ты предлагаешь…

— Именно! Мы намылим его, и он вылезет как миленький. А потом, Элли, — сказал Бен, нежно коснувшись моих волос, — когда с этим будет покончено, я должен буду кое-что тебе сказать.

 

Глава двенадцатая

Бинго был возвращен своей матушке, и Валисия Икс объявила это событие достойным того, чтобы его отпраздновать. Дневное заседание кандидатов отложили на вечер, который изначально был анонсирован как "свободное время". Пипс криво усмехнулся, Джеффриз одернула юбки, и оба устремились на поиски шампанского. Остальные же (кроме Мэри, которая ушла наверх сразу же, как только спустился Бинго) всем стадом побрели в Красную комнату. Наш с Беном момент истины никак не наступал — не получалось уединиться. И я совсем не расстроилась, когда граф попросил моего мужа на минутку побеседовать. Что-то там насчет трюфелей. Я натянула лучшую из своих улыбок и пожелала им удачно посплетничать.

Мысли мои, пока я бесцельно топталась вместе с остальными, занимали не только проблемы моего замужества. Я дала себе временную отсрочку, обдумывая байку, которую сплела от имени Бинго. Лучше обвинить птичку, чем привидение, которое якобы завлекло его в башню; а уж эта встреча с Унылой Дамой — то ли Бинго все придумал, то ли ему показалось… В общем, будем надеяться, что ложь не раскроется.

Я отыскала глазами Бена — он стоял в противоположном конце комнаты, по-прежнему занятый беседой с графом. Эх, если бы можно было вернуть вчерашний день!

— Привет, душечка! — Марджори Задсон тронула меня за руку. На ней была все та же шляпа с рыбкой, а на мешковатом лице — то же встревоженное выражение, как и час назад. — Послушайте, деточка, тетушка Мардж перед вами в долгу за вчерашний вечер. И я знаю, как помочь.

— Правда? — Она действовала успокаивающе, как огромная мягкая игрушка, из тех, что дети берут с собой в постель.

— Дело-то яйца выеденного не стоит! Вы боитесь, что муж вас разлюбил. Не волнуйтесь! Помощь рядом, стоит только выйти через кухню в сад. Я сейчас дам вам один рецептик, скажу, какие травки сорвать и как долго настаивать отварчик.

— Вы очень добры, — я понизила голос, поскольку чета Браунов и Соланж придвинулись поближе, — но я не верю в приворотные зелья.

— Детка, это ведь моя работа.

— Я не то имела в виду. — Я украдкой огляделась: проверить, не подслушивает ли Валисия Икс. — Но любовь от чистого сердца и любовь, вызванная зельем, — это ведь не совсем одно и то же.

Мисс Задсон не ответила, потому что мы — в смысле, все присутствующие в комнате — разом онемели при появлении Джеффриз и Пипса. У каждого в руках было по серебряному подносу. На подносе Пипса стояло несколько бутылок шампанского и… один голубь. Испытала ли Саломея более жгучий стыд, увидав голову Иоанна Крестителя?..

— Это он? — Марджори толкнула меня локтем в бок.

— Не знаю. Для меня все голуби на одно лицо.

Радостно-насмешливая улыбка Бена ожгла мою плоть. Он знал, что я солгала, потому что чертовски хорошо изучил меня за время нашего супружества. Я весело улыбнулась Бинго, который стоял рядом с матерью, свежевымытый, в чистой рубашке и джинсах.

Пипс поставил поднос на столик; голубь с гордым видом передвигался скользящей походкой туда-сюда.

— Их вообще-то тут парочка, — пояснила Лоис Браун своему мужу. — И, как я поняла, они беззаветно преданы друг другу. Это почтовые голуби, мисс Теоле Фейт их подарил один обезумевший от любви поклонник.

Лоис протянула руку, и голубь, запрыгнув на кресло, позволил себя погладить, буравя Валисию Икс круглыми влюбленными глазками.

— Осторожно, Лоис! — Хендерсон поднял встревоженное лицо от книжки, которую якобы читал. — Голуби разносят заразу.

Валисия Икс мелодично рассмеялась:

— По-моему, он душка! — Она протянула голубю холеный пальчик — тот отвернул клюв в сторону: наверное, был сыт.

— Вообще-то это она. — Пипс не присовокупил слова "безмозглая кукла", но они явственно сквозили в его интонации. Не очень-то почтительно по отношению к своей коллеге-Кулинарше.

Что же до Джеффриз, карлице явно были не страшны ни люди, ни птицы.

— А ну, все дали задний ход! — Она шуганула толпу бутылкой шампанского. — Вам тут не зоопарк.

— Кажется, кто-то сказал, что ее зовут Джоан? — спросила я и шагнула вперед, держа в каждой руке по бокалу (лишь бы отогнать прочь мысли о Бене).

Пипс невозмутимо разливал шипучку по бокалам.

— Послушайте… — разъярилась Эрнестина. — Просто возмутительно допускать эту связку перьев в общество после всего, что пережил мой бедняжка Бинго!

Ее краса и гордость злобно зыркнул на мамашу.

— Брось ты, мам! Я вовсе не боюсь каких-то глупых птиц!

— А ты меня не одергивай! — взвилась та. — Может, ты и поумнее нас с папочкой, но мне лучше знать, что для тебя хорошо, а что плохо! — И Эрнестина ткнула себя кулаком в грудь…

Что-то не нравятся мне злобные искорки в ее глазах. На память почему-то вдруг пришло таинственное исчезновение Джимми Грогга и Дивонн.

— Думаешь, я не понимаю, что здесь происходит?! Да едва я увидала эту ужасную комнату, куда тебя поселили. — Она прижала к себе Бинго. — Ты представляешь угрозу для остальных кандидатов. Они уже добились всего, на что способны, выше себя не прыгнешь, так что им одна дорога — вниз. Может, все сложилось бы иначе, будь у тебя какой-нибудь фальшивый титул или выиграй ты какой-нибудь вшивый кулинарный конкурс, а еще лучше — был бы ты высоким и красивым.

Бен как-то двусмысленно вздохнул — то ли разъярился, то ли подавил смешок.

— Миссис Хоффман, — заговорила Валисия; кожа на ее щеках был столь же шелковистой, как шарфик на шее, — должна предупредить: если вы и впредь будете продолжать комментировать дела Кулинаров в подобном тоне, то пострадает ваш сын. Общество поощряет участие супругов и родителей, ибо это лучший способ выявить недостатки кандидатов. — За ее спиной Джеффриз извлекла какую-то тетрадь и принялась строчить с мрачным видом. Праздник с курьерской скоростью катился под откос.

— Видишь, мама, что ты натворила! — Скрестив руки на груди, Бинго грозно уставился на Эрнестину, которая кулем осела в кресло.

— Фальшивые титулы! — Соланж грациозно, как и полагается графине, направилась к ним, шелестя платьем. — Пусть мадам пояснит свои слова, s'il vous plait!

Повисло зыбкое молчание, которое нарушил громкий стук — это мистер Хендерсон Браун отшвырнул свою книжку. Я машинально прочла название: "Плененная невеста". Выражение лица мистера Брауна из мрачного сделалось злобным.

— Вшивые, значит, конкурсы?! Да всякий раз, когда моя жена ставит еду на стол, она выигрывает самый престижный конкурс!

Я заметила, как на другом конце комнаты заблестели от слез глаза Лоис Браун.

Все, что можно было сказать еще, сказано не было. И тут вдруг голубь опустился на золотистую головку Валисии Икс. На мгновение мне почудилось, будто птица вознамерилась сделать публичное заявление. Но нет. Не успел Бен броситься на помощь, как Валисия невозмутимо протянула руку и пощекотала птичку под клювом. Чего только нет у этой женщины — и выдержка, и находчивость, и мой муж… Проклятье! А птица очень ей к лицу. Бормотание голосов не в силах было заглушить слова, курсирующие в моем мозгу: "Элли, я должен кое-что тебе сказать… сказать…"

Неприязненно зыркая по сторонам, Пипс и Джеффриз продолжали обносить гостей шампанским. Графиня отказалась, но мисс Задсон взяла бокальчик. На манер мамы-собачки, созывающей своих щенят, она прогавкала тост:

— За мужество и стойкость, друзья!

Раздался визгливый смех Джеффриз — еще более пронзительный, чем ее обычные крики. Несколько человек расплескали шампанское. Бен задумчиво повертел свой бокал в руках.

— При всем моем уважении к мисс Икс, — сказал он, — я полагаю, что следует проявить снисхождение к миссис Хоффман. Сегодня днем на ее долю выпало немало переживаний, и я, как будущий отец…

Его речь прервал голубь, вновь взмывший в воздух; я непроизвольно коснулась руки Бена. Все мое существо тянулось навстречу надежде. Но тут мисс Икс улыбнулась Бену, и вся его душевная щедрость обратилась для меня в прах и тлен. Пусть даже он выиграет конкурс на звание "мистер Душечка", мне-то что до этого? Граф, который, очевидно, почувствовал, что его кулинарные шансы уплывают, предложил показать пару фокусов из своего репертуара.

— Почему бы нет? — Валисия Икс присела на подлокотник дивана, и короткая юбка задралась, обнажив прекрасные коленки. — Только, пожалуйста, без использования продуктов.

— Мадам Икс… — граф провел рукой по набриолиненным волосам и отвесил Валисии поклон, — мне хотелось бы использовать этого голубя, но, клянусь честью Франции, я не стану превращать его в паштет.

— Надеюсь! — проворчал Бинго. — Это мое фирменное блюдо.

Граф поманил рукой жену:

— Соланж, ma chérie! Если ты хоть немножко меня любишь, помоги!

— Non, non! Mon angel! — Она прижалась к нему, скорее куртизанка, чем жена, выставляя напоказ декольте. — Я не при костюме — и вообще не в форме.

— Тихо, детка! Лови эту чертову птицу! — Граф извлек из кармана черный носовой платок, большой перочинный нож и позаимствовал с каминной полки шкатулку. — Смотрите внимательно! Внутри ничего нет. — Открыв шкатулку, он помахал ею перед сгрудившейся в ожидании зрелищ компанией.

Я опустилась в ближайшее кресло.

Голубка, которой явно было не занимать смекалки, охорашивалась на запястье Соланж с видом королевского сокола, между тем как граф с прибаутками разъяснял, что сейчас посадит мадам Джоан в шкатулку, накроет ее черным платком и разрежет пополам.

— Не по вкусу мне это, — пробормотал Пипс.

Лицо его посерело.

— Впервые я согласна с этим старым хреном! — Джеффриз шмякнула об стол поднос. — Эта птица является собственностью мисс Теолы Фейт. Хоть одно перышко упадет с ее головы — и нас всех ждет участь паштета!

Валисия невозмутимо отмахнулась:

— Я беру на себя всю ответственность.

Голубя запихнули в шкатулку, шкатулку накрыли платком, и перочинный нож рассек воздух. Я закрыла глаза. Бинго буркнул, что, мол, детский сад все это.

— Вуаля! Я снимаю покров, передаю его моей верной помощнице, крышка медленно поднимается… медленно… — Напряжение было слишком велико. Я приоткрыла один глаз — и как раз вовремя, чтобы уловить, как победное выражение покидает лицо графа, а на смену ему приходит смятение. — Mon Dieu! — прошептал он, неотрывно глядя внутрь шкатулки. — Что я наделал! В чем же ошибка?

Бен присел на подлокотник моего кресла и прижал мое лицо к своему плечу:

— Кровавые сцены — не для глаз моей беременной жены.

— Что ты натворил! — простонала Соланж. — Птичка цела, но совсем не шевелится! Должно быть, померла от страха.

Само собой, Джеффриз истошно завизжала. Валисия встала:

— Давайте сохранять спокойствие!

Лоис Браун заплакала. Эрнестина безуспешно пыталась закрыть глаза Бинго.

Голос Пипса задрожал в унисон с его же ногами:

— Дерби и его верная Джоан! Они были так привязаны друг к другу! Такая любовь! — Слеза скатилась по его щеке, нырнув в одну из морщин. — Кто доложит ей об этом?

Скрипнула дверь, и на пороге появилась Мэри Фейт.

— Доложит — что? Кто и что мне доложит?

Повисло гробовое молчание. Экземпляр «Мамочки-монстра» зловеще пялился на нас с журнального столика.

— Мадам… — Граф спрятал шкатулку за спину. — Сдаюсь на вашу милость.

Мэри замерла, прислонившись к двери и поджав узкие губы.

— Вы что-то разбили или сломали?

— В некотором смысле. — Валисия Икс, чья красота бесспорно облагородилась этой трагедией, подвела Мэри к креслу. — Вам нет нужды требовать, чтобы граф Венсан был отстранен от соревнований. Он нарушил параграф три тысячи девятьсот тридцать шесть, пункт М. И таким образом…

Мэри упорно не желала садиться в кресло. Джеффриз торчала посреди комнаты будто говорящая метла.

— Как бы это помягче выразиться, мисс Фейт… Голубка Джоан мертва.

На лице Мэри сменилось столько выражений, что черты ее расплылись. Нестройные голоса принялись уточнять детали трагедии, как вдруг встрял Бинго:

— Ну как, можно готовить паштет?

— Деточка! — шикнула на него Эрнестина.

— Был бы он моим ребенком… — возмутился Бен, но его благородный отцовский порыв заглушила Мэри.

Впечатление усиливалось благодаря безупречной прическе "волосок к волоску", а также очкам и арестантскому серому платью, которые подчеркивали ее сдержанность и внутреннюю силу.

— Боже милосердный, да зачем же я пустила вас в свой дом? Вы просто чудовища, монстры, все до единого! Сели на шею беззащитной женщине, воспользовались моей добротой. На мамашиных оргиях все было так же. Самые гнусные извращения и те были хороши!

— Мадам, прошу вас. — Передав шкатулку Соланж, граф рухнул к ногам Мэри, вцепился в ее лодыжки. — Я отдал бы свою жизнь, даже свою жену, лишь бы вернуть птичку. Я уже пробовал искусственное дыхание, поцелуй жизни! Ах, если бы только я мог услышать эти слова — что она не мертва, а просто спит!

— Уберите его отсюда! — голос Мэри рассек воздух. Выдергивая свою юбку из судорожно цепляющихся рук графа, она налетела спиной на Хендерсона Брауна.

— К вашим услугам, мэм. — Пипс зашаркал вперед с видом кровожадного оруженосца Тюдоров, готовый схватить графа за волосы и вышвырнуть в окно. Но как же часто надежды и чаяния людские идут прахом! Из шкатулки донесся шорох, а следом — недоуменная воркотня. Молитвы графа были услышаны.

— О чудо! — раздался дружный вопль.

Бен принялся вырывать графа из рук Пипса. Я сочла себя вправе удалиться со сцены и в возникшей суматохе потихоньку улизнула из комнаты. Когда до лестницы оставалось рукой подать, за спиной раздался зловещий топот.

— Вы в порядке, милочка? — справилась Лоис Браун, переводя дыхание.

— Устала немножко, — призналась я.

— И все?

Ее лицо лучилось пониманием, а седые волосы выглядели так мило и уютно. Я вспомнила свой сон о посещении старой родительской квартиры в Сент-Джонс-Вуде — и неожиданно поняла, что неверно его истолковала. Эта женщина была настоящей матерью. Ее не интересовали пуанты и арабески. Когда она обнимает своих детей, то пахнет имбирными пряниками, булочками и свежестью. Почему же у меня не было такой мамы? И у Мэри?

— Знаете что, деточка? — сказала Лоис. — Я вам очень завидую.

— Вы — мне?!

— Ну да, это же ваш первенец! — На лице ее заиграла улыбка. — И вы еще достаточно юная, чтобы мечтать и верить в свои мечты. Мой Хенни не всегда был таким образцово-показательным. Но со временем починка холодильника стала для него важнее наших треснувших отношений. Он хороший человек. Но когда мне хочется романтики, я читаю книжки.

Я теребила пчелок на своих карманах, не зная, что сказать.

— У вас такой красивый муж, — продолжала Лоис. — Помню, когда я ждала первенца, то не могла поверить, что Хенни не ухлестывает за каждой стройной женщиной, которая появлялась в радиусе квартала от нашего дома. — С этими словами она обняла меня за плечи и подтолкнула к лестнице. — Отдохните, дорогая.

— Да ваш муж боготворит землю, по которой вы ступаете! — Ноги мои подкашивались.

Поднявшись на полпролета, я услышала, как открылась дверь… и снова шаги. Я вгляделась сквозь прутья балюстрады, отчаянно надеясь, что это Бен… Сейчас он взлетит по лестнице, прыгая через две ступеньки, поднимет меня на руки и отнесет в нашу спальню, жарко нашептывая всякие глупые нежности. Признается, что вел себя как законченный дурак и, если откровенно, ему теперь совершенно наплевать на Валисию Икс.

Но среди троицы, показавшейся в холле, Бена не оказалось. Пипс и Джеффриз усиленно подлизывались к Мэри Фейт. Трогательная, в принципе, картина: преданные слуги утешают хозяйку дома после пережитого потрясения, — но эти-то двое ясно дали мне понять, что терпеть ее не могут. Я поежилась. Неужто прямо на моих глазах творится некое зло? Впрочем, отнесем это на счет моей эмоциональной неуравновешенности. Я проскользнула в нашу комнату.

Кто-то побывал в спальне. О нет, я не имею в виду, что ее обыскали и разграбили, — всего лишь застелили постель. Утром в спешке я оставила ее в беспорядке. Оглядевшись по сторонам, я заметила и другие признаки вторжения. Молния на моей сумке была застегнута, а я точно помнила, что оставила ее открытой. А разве моя "Беременность для начинающих" лежала на тумбочке возле кровати? Может, в комнате похозяйничал трудолюбивый Пипс? Или Джеффриз? Или же Соланж была права в своих подозрениях и Эрнестина действительно сует нос в чужие дела? А вдруг ее сегодняшняя воинственность объясняется тем, что она кое-что пронюхала насчет Бена — а возможно, и других кандидатов — и перепугалась за своего Бинго? Или же у меня развивается паранойя? В "Заведении детей ради удовольствия" я не нашла ничего, кроме мудрых слов и письма Примулы Трамвелл. Привычка у меня такая — засовывать письма в книги…

Пора прилечь, и неважно, что в этой тесной комнатенке я чувствую себя преступницей, брошенной в тюремную камеру. Серебристые обои с люрексом вызывали резь в глазах, а нечаянный взгляд в зеркало ранил еще больнее. Сбывались мои самые худшие опасения: ведь эти полосы на моем лице — следы растяжек. Немудрено, что Лоис Браун проявила столько симпатии и сочувствия. Если бы только Мэри не оборвала единственный телефон в этом доме ужасов! Я бы излила душу Доркас и Джонасу, поведала о предательстве и обмане — и сразу бы полегчало. Если бы, конечно, они мне поверили бы. И Доркас, и Джонас одержимы прискорбной симпатией к Бентли Т. Хаскеллу. Считают его благородным, милым, достойным любви и всего лишь капельку свихнутым на "высокой кухне".

— Родная, ты думала обо мне? — Тихонько подкравшись, Бен нежно повернул мое лицо к себе.

— Да. — Я вытянулась на нашем ложе точь-в-точь как давеча Пипс на подоконнике.

— Приятные были думы? — Он уселся рядом и провел пальцем от моего лба к подбородку.

— Когда мы были в Северной башне вместе с Бинго, — обратилась я к его носу, — ты обмолвился, будто хочешь сказать мне что-то важное.

— Элли, это будет нелегко, — произнес этот незнакомец, этот вероломно красивый негодяй с пробивающейся щетиной, которая лишь усугубляла его порочное очарование.

— Просто скажи, и все! — Я вжалась в матрас.

— Хорошо. — Глаза его не дрогнув встретились с моими. — Мне ужасно не нравится твоя новая прическа.

Несколько секунд я пребывала в оцепенении, потом взорвалась:

— Нечего винить мою прическу в твоей интрижке с мисс Икс!

Он вроде как изумился:

— Ты что, спятила?

— И нечего отрицать! — Я отпихнула его руку. — Собственными ушами слышала, как ты ночью ворковал с этой женщиной. — От смешка, что сорвался с моих губ, я сама похолодела. — Мэри Фейт показала мне одно устройство, с помощью которого можно видеть и слышать все, что происходит в вашей потайной комнате. Я включила его, когда искала таблетку, — просто так включила, ради развлечения. У меня и в мыслях не было, что там кто-то ошивается в такой час.

Бен встал и, скрестив на груди руки, холодно воззрился на меня.

— Элли, как тебе не стыдно!

— Мне? — взвизгнула я. — Это ты покинул наше ложе, пообещав вернуться!

Он с шумом втянул в себя воздух.

— Возможно, тебе трудно в это поверить, но я был совсем не в восторге, когда мисс Икс поймала меня за воротник и отозвала на пару слов. Но я не мог отказаться, ссылаясь на услышанный вопль, ведь она объяснила, что Джеффриз…

— Знаю, знаю, ей доктор прописал кричать погромче. Но выслушивать твои оправдания не желаю! Я видела, как ты смотрел на мисс Икс с самого начала. Твои глаза буквально полыхали страстью.

— Да ты шутишь! — Он с похвальным усердием изобразил благородный гнев. — Элли, ты говоришь, как героиня того низкопробного романа, который я писал, когда мы познакомились. Я не испытываю абсолютно никакой страсти к Валисии. Не ее вина, что она так напоминает мне твою кузину Ванессу. В общем, совсем не мой тип. — Он свирепо уставился на меня. — Да и будь она божьим даром для мужчин, на кой она мне сдалась, если у меня есть ты?

Комната вдруг превратилась в стеклянную безделушку — из тех, что стоит встряхнуть — и кажется, будто снег идет.

— Но, Бен… — я с трудом ворочала языком, — я же все слышала. Я приложила ухо к аптечке, когда ты говорил, что, как только увидал ее, сразу же понял. А Валисия Икс сказала — то есть спросила, подозревает ли твоя жена.

Бен сделал несколько шагов, и комната закончилась.

— Возмездием за подслушивание являются страдания, — возвестил он, совсем как преподобный Енох. — А теперь я оказался в гнусном положении и вынужден нарушить данную Кулинарам клятву. — Опершись ладонью о столбик кровати, он продолжил: — Помнишь, когда я расплачивался по счету в «Малберри-Инн», ты спросила, почему я не люблю кредитные карточки. А я ответил, что как-то, во время службы в агентстве, меня наняли сопровождать молодую женщину на охоту.

— Не хочешь ли ты сказать… — Я сползла на край постели.

— Валисия Икс, как мы будем продолжать ее называть, пребывала в бунтарском настроении. Она повздорила с родителями — те притащили ее в Европу, в то время как сама она желала демонстрировать свою общественную сознательность, живя в грязи и нищете. Отказавшись от молодого человека, выбранного отцом ей в спутники на тетеревиную охоту, она наняла меня.

— Забавно.

А что еще я могла сказать — ведь сама поступила точно так же.

— Вышло так, что тот парень тоже объявился. У них возникла любовь с первого взгляда, и Валисия сбежала с ним, не заплатив мне.

Я изо всех сил сцепила ладони, чтобы не разразиться бурными аплодисментами.

— Как же стыдно ей было снова с тобой здесь встретиться! Понимаю, почему она так надеялась, что я ничего не знаю! А она вышла за того мужчину?

— Они расстались. Мы не обсуждали ее личную жизнь в подробностях. Случайно столкнувшись в коридоре, мы оба испытали неловкость, и я мечтал об одном — поскорей вернуться к тебе. Она же сообщила мне — и вновь я нарушаю священную клятву, — что каждый из кандидатов был избран из-за своей оригинальности. Я, например, будучи сотрудником «Сопровождения», пытался писать роман. Мисс Икс видела мое личное дело, но ни о чем таком не вспомнила. Она забыла и мое имя, и название агентства.

— Чувствовала вину перед мамочкой и папочкой, — предположила я, — так что просто стерла эти воспоминания из памяти?

— Может быть. Такое уж неизгладимое впечатление я на нее произвел.

Да, но вдруг теперь, достигнув зрелого возраста, она присмотрится повнимательнее? Бен стукнул кулаком по столбику кровати.

— Элли, твои подозрения глубоко меня ранят. Заподозрить, будто мне вздумалось по-быстрому перепихнуться с мисс Икс…

— Согласна, звучит вульгарно.

Очередной удар по столбику.

— Я-то думал, ты меня любишь.

Прикусив палец, я лихорадочно соображала, что бы сказать в свое оправдание.

— И оставь эти глупости: мол, какая она красивая. Ты мне гораздо больше нравишься. Ну, или нравилась — до того как ты соорудила на голове эту бесформенную пакость.

Как я могла признаться, что отправилась в парикмахерскую в надежде преобразиться в подобие Валисии Икс? Но случилось так, что время нашей беседы истекло.

Страшный грохот сотряс комнату.

Бен шмякнул себя кулаком по лбу:

— Чертов гонг! Мисс Икс велела Пипсу подать сигнал к началу следующего заседания. Джеффриз должна принести ужин кандидатам в зал. Ты съешь что-нибудь?

— Обещаю. — Сердце мое сдавила тяжесть, когда я провожала Бена до двери. Что же я наделала? — беззвучно рыдала я. Его прощальный поцелуй был таким рассеянным, чисто машинальным. Как будто мое лицо просто случайно оказалось на его пути.

Едва оставшись одна, я глянула на свое отражение в зеркале и яростно выкрикнула:

— Идиотка!

Это все моя вина, уныло размышляла я. И нечего винить бедную мамочку или жирную малютку Элли!

Бросившись ничком на кровать, я заползла под маковое покрывало — для уюта, не ради тепла. Эта гнусная тесная спальня от пола до потолка покрылась испариной. Мечтая окунуться в блаженное забытье сна, я торжественно поклялась себе, что, когда проснусь, все образуется. Наша любовь станет только крепче, выдержав проверку на прочность. Молю тебя, Господи, пусть Бен станет Кулинаром! Меня очень беспокоят мисс Задсон и Лоис Браун, да и нелегко, наверное, тебе, милый Боженька, любезничать со всеми разом. Бинго говорит, что ему эти почести не нужны, но кто знает? А насчет бедолаги графа можешь не волноваться, он уже выбыл из игры… Я задремала и увидала во сне, как незримая рука снимает со стены столовой мясницкий нож. Вместо шести осталось только два…

* * *

Проснулась я резко, будто кто-то тронул меня за плечо и шепнул: "Пора!" Оказалось, однако, что то был зов изнутри, а не снаружи. В комнате я была одна-одинешенька и чувствовала себя, мягко выражаясь, странно — во власти ощущений поразительно новых и в то же время удивительно знакомых, что тревожило. Часы показывали семь вечера. Кулинары, видимо, все еще заседают за закрытыми дверьми, наверстывая упущенное за день. Иначе Бен уже бы за мной пришел. Я ни о чем не жалела. Израненному сердцу требуется время, чтобы шрамы затянулись. Как банально… Честно говоря, все мысли о моем дорогом супруге рассеялись, словно унесенный ветром песок, под напором иных эмоций — тех, которые я считала погребенными навеки.

— Хватит строить из себя отшельницу! — шепнул демон. — Никого ты не обманешь. Вставай, одевайся и чеши из этой поганой комнатенки. Ты знаешь, что тебе нужно. И кому это повредит? Вспомни, как долго тянулось это их собрание вчера вечером? Золушка, у тебя времени аж до полуночи!

Не найти в словаре достаточно определений, чтобы описать мою тягу — отчаянную, неодолимую, жадную, ненасытную. Я чувствовала себя как директриса пансиона благородных девиц, которая вдруг обнаружила, что она — оборотень. Холодок пробежал по моей спине.

Я сопротивлялась — честное слово, отчаянно боролась с этой тягой. Натянув одеяло до самого носа, приказала себе возвращаться в уютное гнездышко сна. Слабости или тошноты нет и в помине, но я, со всей очевидностью, тяжело больна! Последние несколько дней я неважно себя чувствовала. Но сейчас! Впервые за беременность я испытывала прилив кипучей энергии.

Рука моя отбросила покрывало. К чему бороться с неизбежным? В Грязном Ручье есть местечко, где я смогу утолить свою жажду. Посижу в темной кабинке, надежно замаскировавшись! Воображение разыгралось; однако, выбравшись из постели и взявшись за одежду, я напомнила себе, что в любой момент могу пойти на попятную. Квадратный глаз окна с укоризной взирал на меня. Совесть саднила душу, будто наждачная бумага. Риск быть замеченной на пути от дома до лодочного ангара был велик. Но сейчас можно было об этом не беспокоиться.

Я нырнула в платье-мешок, приобретенное утром. О… невозможно, чтобы эта желтолицая особа в зеркале была я! Мыслимо ли показываться на людях с такой физиономией? Что касается моих бедер, они походили на накладные конструкции. Но верят ли в Грязном Ручье, что это новый выверт моды — вроде как ватные подплечники?

Неудивительно, что с изобретением электричества среди людских масс так возросла популярность косметики. Пламя свечи кого угодно украсит. Так же как и смягчающий бальзам, увлажняющий тон с перламутровым отливом, румяна, духи и блеск для губ. Руки мои с виртуозностью талантливого пианиста порхали над баночками и коробочками. Стиль — вот что главное! Никаких там буйных зарослей зачесанных назад искусственных кудряшек. Никаких «мушек», столь любимых французской графиней. Всегда следует выглядеть как леди, особенно если намереваешься вести себя как не подобает леди. Расхожая мудрость тетушки Астрид.

Семь минут спустя я выглядела если не заново родившейся, то, по крайней мере, вполне презентабельно. Элли Хаскелл из Англии просто прелесть! Я распустила волосы, за которыми можно будет спрятаться от косых взглядов. Взяв в руки сумочку, я наблюдала, как мои пальцы медленно подбираются к покоящемуся на тумбочке карандашу. Что написать Бену — на тот маловероятный случай, если собрание Кулинаров закончится до моего возвращения? Что у женщин тоже есть свои секреты? В воздухе витал слабый аромат лосьона после бритья. Я вдруг засомневалась, правильно ли поступаю. Дрожащей рукой я вывела: "Уехала в Грязный Ручей. До встречи".

Скорчив гримасу недремлющему окну, я выключила свет и, поклявшись в душе, что отлучаюсь ненадолго, выпорхнула в коридор, погруженный в тягостную тишину. Неужто фильм "Печальный дом" безмолвно… бесконечно разыгрывается в этих стенах? И смерть притаилась за поворотом лестницы, поджидая новые жертвы? И может ли статься, что я, сама того не ведая, столкнусь с каким-нибудь призраком — блондинки, дворецкого, школьника или… даже моей матери? Пускай сцену, где она была занята, снимали в ночном клубе, но это не отменяет того факта, что моя мамочка — часть истории этого дома. Вспомнив ее роковое падение со ступеней на железнодорожной станции, я не смогла заставить себя подойти к лестнице.

Вместо этого я двинулась к лифту, сопровождаемая гулким эхом собственных шагов. Открыв дверь подъемника, я пристрастно оглядела подвесную клетку. Только сжигающая изнутри страсть заставила меня ступить на борт. А вдруг застрянет? Что, если сквозь металлические решетчатые бока повылазят острые ножи и исполосуют меня? Ох, молчала бы, авантюристка трусливая! Схватившись за тяжелую латунную дверь, я захлопнула ее. С поразительной отвагой нажала кнопку с цифрой «1». Мотор загудел, и внутри у меня все упало. Впрочем, пока что все хорошо. Трупы в руки не сыплются. Вниз — и полный вперед! Так, в коридоре все спокойно. Выходим на знойный воздух.

И тут же я почувствовала себя лучше. Менденхолл представлял благодатную почву для грибка больного воображения. Петляя по зигзагообразной тропинке, я обогнула сад камней. Бедный старикан Джошуа! Ему следовало выбрать или особняк поменьше, или остров побольше, чтобы дом не выглядел таким переростком. Ускорившись, я поравнялась с садиком, где, по словам мисс Задсон, произрастало все необходимое, дабы вернуть мне любовь Бена. У нас в Мерлин-корте тоже растут в саду разные травки. Джонас свято верует в силу мятного соуса с жареным ягненком.

Я подошла к лодочному ангару. А вот и наша старушка "Нелл Гвинн" — аккуратно свернутый оранжевый квадратик на правой полке. К сожалению, я вряд ли успею надуть ее до Рождества. Опустив сумочку на садовую скамейку из фальшивого мрамора, я убедила себя, что гости имеют право воспользоваться моторной лодкой, не испрашивая разрешения у любезных хозяев.

Нужда придала мне скорость и силу… Едва спустив судно на воду, я вновь ощутила себя гордостью команды гребцов школы святой Роберты. Весла мои двигались в мощном ритме, подобно соединительным стержням парового двигателя. Я глубоко вдыхала запах реки. О борта лодки бились и плескались волны цвета перестоявшего чая. Я была свободна и спешила на встречу с судьбой. Так что лить слезы некогда… хм, а это кто там? В поле моего зрения появилась еще одна моторка, распыляя фонтаны брызг. Пипс преследует меня, или же — того хуже — береговая охрана? Ни то ни се, слава тебе господи! Всего лишь мерзкие речные крысы, которые не в силах обойти вниманием безымянную моторку. Вдалеке маячила парочка белых парусов, напоминая наволочки, вывешенные для просушки, но в остальном я была наедине с рекой.

К тому времени, когда я привязала лодку к низкорослому деревцу у кромки воды, я была сыта по горло мореходной жизнью и готова двинуть веслом любого, кто бы косо на меня посмотрел. Однако когда я добралась до Главной улицы, то лихорадочное возбуждение, пригнавшее меня к этим берегам, дало полный назад. Ни единого автомобиля, не видно и пешеходов. А вдруг этот городок действительно существует лишь в воображении проезжающего мимо странника? Ерунда! Возле магазинчика под вывеской "Скобяные изделия" прогуливался более чем реальный пес размером с медведя и отнюдь не умиротворяющего вида. Истекая слюной, пес что-то жевал. Может, мне поджать хвост и поскорей навострить лыжи обратно в Менденхолл?

Невозможно. Я молнией метнулась мимо бара Джимми. Шаги мои, точно эхо, вторили глухому стуку моего же сердца. Дождавшись зеленого света, я перебежала улицу и, не чуя под собой ног от восторга и томления, устремилась навстречу заветному месту.

Но что это? Наткнувшись на табличку «Закрыто», я едва не разрыдалась от разочарования. "Мексиканское кафе" Мартина. Ресторанчик был в точности таким, каким я его представила, когда Мэри упомянула о нем у бара Джимми: неброское здание с облупившимся фасадом и окном, заставленным изнутри кадками с растениями. Я вдохнула аромат специй, ощутила, как они проникают в мои поры, обжигают язык. Когда голодная страсть только-только завладела мною, она подразумевала карри. Но тут не Англия, и я легко адаптируюсь к обстановке. Я заскреблась в дверь. Маисовые лепешки с начинкой из мяса, сыра, лука и бобов и острой подливой, блинчики с мясом, толченая кукуруза с мясом и красным перцем! Смаковала бы их, медленно, потихоньку…

Я обессиленно привалилась к двери. Ну где написано, что я должна так страдать? Во всех руководствах по беременности подчеркивается, как важно уступать этой самой насущной потребности. Легко им в книжках-то писать! Хорошо тем женщинам, которых не преследует призрак жирного прошлого. Моим же уделом было самоограничение, а наградой — пьянящий успех. И вдруг столь неодолимый порыв! Ведь я хранила чистоту с самой свадьбы — ни разу не предавалась пищевым оргиям. И уже даже начала верить, что страсть к еде оттеснили более благородные желания. Я твердо вознамерилась не использовать свою беременность как предлог для возврата к прошлому. И как легко было идти по стезе добродетели во времена утренней тошноты. Теперь же, как и прежде, меня ждет грех без удовольствия.

Я печально откинула с лица волосы, смахивавшие на покрывало для покойника, и чуть ли не силком заставила себя сделать шажок. Прогулка закончилась шагов через десять. Прямо перед моим носом возникла дверь. Кегельбан «Везунчик». На двери красовалось объявление следующего содержания:

Приглашаем всех повеселиться на Фаст-лейн

Ежегодный банкет в кегельбане 3 июля с 6 до 9

Фуршет — $5.00 с человека

Все, кто желает поучаствовать в ночных соревнованиях в среду и четверг, —

добро пожаловать.

Я облизнулась. Что еще за фуршет? И как меня считать — один человек плюс еще один и равняется четырем? "Мексиканское кафе" Мартина может быть закрыто по каким угодно причинам. Признай свое поражение, Элли! Возвращайся в лодку и отчаливай обратно в голодный Менден-холл. Будучи крошкой Элли, ты, возможно, и снискала славу Полуночного Мародера — за свои успешные ночные набеги на школьный буфет. Но женщина, в которую ты превратилась, не настолько бесстыдна, чтобы зайти в это сомнительное заведение — ради того, чтобы твои ноги по ошибке приняли за кегли. Помни, ты должна поддерживать реноме Кулинаров. Должна подумать о своем браке. Бен и без того несчастен, будучи обвинен в связи, которой не имел. Ты должна побороть постыдное искушение! Элли, вернись! Не делай этого! Не ходи незваной гостьей на эту пирушку!

 

Глава тринадцатая

Вид спорта, где полагается катить баллоны, не мог не найти отклика в моей душе, но раньше я в кегельбане не бывала. И на мой незамутненный опытом взгляд, «Везунчик» напоминал бомбоубежище. Над пустыми дорожками крутились как волчки болельщики. Любопытно, это тусклое освещение призвано создать особую атмосферу или же они экономят на электричестве? Элли, милая, да не все ли тебе равно? Окутанная полумраком, я беспрепятственно проскочила мимо конторки билетера и сетки с мячами.

В баре было людно. Неужели все население Грязного Ручья собирается в полном составе, едва выпадает случай попировать? Потянуло сигаретным дымом. Доносились голоса, невозмутимые, как река, воды которой я только что бороздила. "А я ей сказал… тут она мне и говорит…", "Да я бы ей морду набил!", "Но вообще-то она милашка!.."

Несколько лиц я узнала. Девица из магазина одежды; Красная Шапочка — официантка из бара Джимми; блондинистые близняшки, которые имели такой успех на показе местных мод, до того как их затмила Теола Фейт. Было здесь и лицо, которое гарантированно отбило бы у меня аппетит, — если бы таковое было возможно: у стойки на высоком стуле восседал шериф Том Догерти и грыз соломинку. Я откинула назад волосы и вместе с ними сомнения. Игра стоит свеч!

Стол ломился от яств. У меня аж ноги задрожали. Пища была вроде той, какой наверняка подкреплялись первооткрыватели, когда предстояло вырубить окрестный лес или же выстроить поселение до захода солнца. Ладони мои стали влажными и липкими. Волны вожделения накатывали одна за другой. Я чувствовала себя львицей, изучающей свою добычу.

Среди непритязательных кушаний, как-то: жареные бобы, сладкая кукуруза, макароны с сыром и ветчина — стояли два огромных блюда, на которых красовались мясо со специями, зеленый салат, ярко-красные помидоры и блестящие черные оливки. Я смешалась с толпой, надежно укрывшись от любопытных взглядов. Слишком надежно. Со всех сторон меня окружали бесплотные руки с бумажными тарелками. Черт! Мои собственные руки были пригвождены к моим бокам окружающими телами.

По другую сторону стола, прямо напротив меня, стояли белокурые близняшки. Их смешки струились вверх, точно мыльные пузыри из трубки, — как вдруг обе девицы одновременно охнули. Будто тихий хлопок раздался. Глядя друг на друга с идентично изумленными выражениями лица, они в унисон воскликнули:

— Кто она такая?

— Да-с, кажется, мы не имели удовольствия познакомиться. — Мясистый парень во фланелевой рубашке, с кулаками вроде боксерских перчаток пристально оглядел меня.

Я пожевала губами.

Одна из близняшек поднесла изящный ноготок к безупречному подбородку:

— Я совершенно уверена, что где-то ее видела.

— Точно-точно. — Несказанно красивый юноша, изогнув губы в ухмылке, испепелил меня взглядом. Тот самый, что накануне углядел магазинный ценник на моем наряде. Неужели пришла пора расплачиваться за слишком обильный макияж и распущенные по плечам волосы? Но ведь должна же я была замаскировать свой голодный взгляд. Потребность размалевать собственную физиономию и прежде снедала меня — теперь же безо всякого зеркала было совершенно очевидно, что в глазах этих пуритан я выглядела чрезвычайно дурной компанией.

— Она была у Джимми во время ланча, — подала голос угонщица скота с прилизанными волосами и кожаными повязками на запястьях.

— Рема, ты еще на нее ярлык повесила! — Парень во фланелевой рубашке принял боксерскую стойку. — Она из этой компании! Из тех психов, что собрались на острове. — Грозно выпучив глаза, он уставился на меня. — Как вас зовут, дамочка?

Та из близняшек, что стояла левее, сморщила носик:

— Зачем вы за нами шпионите?

— Я…

— Что, Мэри Фейт собирается ославить весь наш городок в своей следующей книжке?

От облегчения, вызванного этим вопросом, у меня восстановился голос.

— Какая чудесная вечеринка! — защебетала я. — Вы даже не представляете, до чего мне хотелось бы остаться, но, увы, я заглянула всего лишь на минутку, чтобы узнать насчет уроков игры в кегли, и…

Продолжить мне не дали — слова мои потонули в лавине голосов. И путь назад был отрезан: толпа все теснее смыкалась вокруг меня, лишая света и воздуха. А что это за гул — кровь прилила к голове или же нарастающий гневный ропот толпы? До меня донеслись слова: «Кулинары» и "опасные извращенцы", а следом: "Не нужны нам такие хорьки в Грязном Ручье".

— В чем тут дело, ребята? Гулянка для избранного круга? — Это встрял шериф Том Догерти, держа руку на кобуре. Седые пряди задорно ниспадали на лоб, а напряженная линия рта плохо сочеталась с добродушно обвисшими щеками. Интересно, он закует меня в наручники до или после того, как зачитает мои права? А потом съездит на остров и лично уведомит Бена, что его жена едва не стала преступницей?

Что же я натворила в приступе безумия! Неужели разрушила последнюю надежду любимого стать Кулинаром?

Шериф утихомирил толпу одним движением руки. Улыбался он вполне дружелюбно, но левый глаз сощурил, по-моему, вовсе не потому, что простудился. Он словно приценивался ко мне — а может, прицеливался.

— Ну-с, милая дама! Что же привело вас в "Везунчик"?

Вцепившись в свою сумку, точно это была рука друга, я попятилась — и тотчас уперлась в живую стену.

— Как я уже говорила, сэр, я случайно проходила мимо и решила заглянуть, поинтересоваться игрой в кегли. А обнаружив, что дорожки закрыты, задержалась, придя в восторг от угощений. — Хотелось бы думать, что из-за недостатка практики я не мастерица врать. Но мне показалось, что правду я обошла весьма ловко.

— Врет она! — Скотоугонщица потуже затянула кожаные тесемки на запястьях.

— Во-во! — поддержала ее правая близняшка.

— Причем не очень складно, — подал голос устрашающе красивый молодой человек.

— Эй, полегче на поворотах! — буркнул шериф. — А на мой взгляд, юная дама, вполне возможно, говорит истинную правду.

До чего ж милый человек. Кабы я так не спешила ретироваться, непременно поцеловала бы его.

— Спасибо вам огромное! — Я сделала пробный шажок в сторону. — А теперь, если вы позволите…

— Не так скоро, детка! — Пышная дамочка в платье из леопардовой кожи удержала меня за ремень сумки. — Глаза ее буравили толпу. — Эй, вы, сборище недоумков, поглядите-ка хорошенько на это лицо. Скажешь по ней, что она интересуется кеглями? Только не она! Не тот калибр! Она обманом втерлась сюда, и явно не к добру, я не я буду!

Ответом был мрачный ропот. Подумать только, я чувствовала себя обманутой, покидая Массачусетс — центр ведьмосожжения и прочих пуританских ужасов. Сейчас же ощущала горячее коллективное дыхание моих обвинителей. Глаза их выжигали у меня на лбу позорное клеймо взломщицы и лгуньи. Сомнение мелькнуло во взгляде шерифа Догерти. Неужто он переметнется на сторону врага? А что, если броситься к его ногам?

— Оштрафуйте ее за незаконное вторжение! — Парень во фланелевой рубашке шлепнул мясистой ладонью по плечу шерифа. — И подержите ее у себя, старина, покуда эти чокнутые Кулинары не уберутся с острова.

Толпа одобрительно заворчала.

— Вы не вправе так со мной поступить! — Почему-то (может, ребенок надавил на какой-нибудь нерв) спина моя напряглась. — Я ведь гость в вашей стране. — Только бы не дать им времени сказать, что они меня не приглашали. Лучше поскорее выдвинуть все доводы защиты. — И еще я беременна! — Какой бы ни была их реакция, я все равно не сломаюсь. Когда я плачу, то выгляжу столь же пленительно, как крокодил с разболевшимся зубом.

Неужто упоминание о моем деликатном состоянии смягчило их сердца? Единственным звуком в «Везунчике» остался шелест электровентиляторов. Затем чей-то голос, сладкий, как жженый сахар, липко просочился в тишину. И холодные пальцы сомкнулись на моем запястье. Узнать ее я не могла — она стояла позади меня. Толпа разинула рты.

— Ужасно дурно с моей стороны, милочка, заставлять вас ждать, но пунктуальность и светские развлечения несовместимы! А туземцы, вижу, вполне дружелюбны. Мне, знаете, подумалось, что это местечко занятное, вот я и предложила здесь встретиться.

Имя Теолы Фейт стремительно, как шампанское из бутылки, выстрелило в воздух. Мамочка-монстр была среди нас.

— А теперь, если не возражаете… — Ухватив подол моего платья, она оттащила меня на пару шагов назад. Краем глаза я узрела серебристо-белокурые локоны, игриво струящиеся вдоль девичьих щечек, круглые глазки медвежонка панды и задорную улыбку.

— Чертовски жаль отказываться от ваших грядущих грубостей, мои дорогие, но у меня дома припасена чудненькая бутылочка марочного французского вина.

Я внесла посильный вдох в разговор. Давил на психику вопрос: меня спасают или берут в плен? С какой стати Теола Фейт занялась судьбой незнакомки? Почему местные жители даже не пытаются отвоевать свою добычу?

Шериф Догерти переминался с ноги на ногу, разглаживая складку на мундире.

— Теола, признаться, я надеялся, что ты проведешь вечер с нами. Ты вроде как собиралась.

— То было на прошлой неделе, старый ты болван, Том! — Она ущипнула его за пухлую щеку, и золотые браслеты скользнули по рукаву белого шелкового платья. — Ты застал меня в момент слабости. Тогда я испытывала потребность, чтоб на меня нагнали скуку.

— Эй! — заголосила дама в леопардовой шкуре. — Считай, тебе повезло, Теола, что тебя еще пускают на торжества в Грязном Ручье.

— Берта, милочка, — весело забулькала Теола, — когда мы были детками, ты всегда со мной охотно играла, так что окажу тебе любезность, открою один секрет. Леопардовая кожа уже вышла из моды. И, между нами, крошка, — ты в ней напоминаешь ржавый автофургон. — Едва не заехав мне по уху, звезда послала всем воздушный поцелуй. — Обожаю вас, душечки!

Толстое лицо шерифа, вытянувшееся от разочарования, проплыло перед моими глазами, когда меня отконвоировали к выходу. Не надо оглядываться. Вслед катились голоса, грозя увлечь нас обратно в свой поток.

Голова моя напоминала шейкер с мартини, который яростно трясут, но, очутившись на улице, я стала оживать с каждым глотком знойного воздуха. Интересное, однако, открытие — оказывается, Теола Фейт выросла в Грязном Ручье. И когда-нибудь я непременно выведаю, почему она вызволила меня из когтей кеглистов. Но сейчас я мечтала об одном: вернуться на остров и упасть в объятия Бена.

Поправив сумку на плече, я откинула назад волосы и протянула руку.

— Спасибо вам, мисс Фейт. Вы были очень добры. Надеюсь, мы еще встретимся и вы простите мне теперешнее поспешное прощание. Но меня ждет лодка.

— Ну и ну! — Она сжала мою ладонь. — Но это нелюбезно, милочка! Да, я утащила вас от этих придурков, главным образом, чтобы их позлить. Но имею же я право на вознаграждение в виде вашего общества!

— Если бы меня так не поджимало время…

Она переместила захват повыше, к моему локтю, и увлекла меня за собой.

— Не бойтесь, я не потребую объяснений, почему этим добрым душам вдруг вздумалось разорвать вас на куски. Я больше не считаю, что жизнь человека должна быть открытой книгой. Хотя признаю, вопрос, с чего это моя милая дочурка решила спутаться с этими чокнутыми Кулинарами, вызывает у меня чайную ложку любопытства.

— Она познакомилась с редактором, который был связан с этой организацией. — Голос мой старался не отставать от моих же ног.

Теола Фейт мелодично рассмеялась.

— Как же приятно с вами беседовать! Я настаиваю, чтобы вы отправились со мной в номер-люкс, который Джимми любезно предоставила в мое распоряжение. Попьем винца, поболтаем.

Я и сама толком не поняла, что проблеяла в ответ. Что-то там насчет воздержания от возлияний и что муж мой — чудесный человек, ни в коей мере не отвечающий за мои слабости.

— Отлично! Но ведь только законченный негодяй лишит свою жену удовольствия как следует отблагодарить настоящую подругу.

Где-то посередине этого разговора я превратилась в игрушку на веревочке, что волочится следом за своевольным ребенком. У меня не было ни малейшего резона якшаться с легендарной Теолой Фейт. Я была гостьей в доме ее дочери, плюс ко всему Мэри явно прониклась ко мне симпатией. И Бен вправе рассчитывать, что я не стану гнать волны, которые могут утопить его шансы стать Кулинаром.

Что же тогда со мной? Почему бы мне не пожелать Теоле Фейт доброй ночи и не броситься по грязной тропинке к реке? Неужели я помимо воли загипнотизирована ее славой или, точнее, бесчестьем? Или же это как-то связано с моей матерью — с тем, что много лет назад пути этих двух женщин пересеклись? Нелепо ожидать от кинозвезды, что та вспомнит одну из танцовщиц ночного клуба, снявшуюся в эпизоде "Печального дома". Но, расспрашивая Теолу Фейт, я, возможно, отдам дань памяти мамы.

Мы добрались до аллеи, идущей мимо бара Джимми. Если мое отсутствие затянется еще на полчаса, грозит ли это мне вечным клеймом недостойной жены? Мы подошли к проржавевшей пожарной лестнице, ведущей к двери в черно-красную полоску. Я испытывала то же ощущение ирреальности происходящего, как и в том сне про возвращение в родительскую квартиру. Внезапно моих ног коснулось что-то мягкое, я глянула вниз — кот, которого я заметила возле мусорных баков во время утренней экскурсии в Грязный Ручей. У него были чарли-чаплиновские усы и вальяжная походка. А еще он обладал потрясающим сходством с отбывшим мистером Гроггом. Я машинально бормотнула «кис-кис», но кот прошмыгнул мимо меня и уселся перед Теолой Фейт, настойчиво мяукая, точно жаждущий автографа поклонник. Она подняла его, словно упавший меховой палантин, и перекинула через руку.

— Ну что ж… — Теола отвернулась от пожарной лестницы. — Если Магомет не идет к горе…

Я не поняла, о чем это она. Неужели окончательно рехнулась? Теола поспешно удалялась от меня.

— Простите… — Я привалилась к одиноко стоявшей машине, водитель которой, наверное, был лилипутом — если там вообще был водитель. Мною вновь овладело чувство, будто все это происходит не со мной. От голода кружилась голова — вот моя главная проблема!

Теола Фейт погладила кота, по-прежнему покорно и молчаливо свисавшего с ее руки, и двинулась по аллее к реке.

— Вас не вдохновила перспектива отправиться в номера Джимми, и я совсем не в обиде, Элли Хаскелл. — Скупая улыбка блеснула, как лак для ногтей. — Милая, но у меня там такой бардак — афиши, старые тряпки. Нет, мы куда веселее проведем время, если я вместе с вами отправлюсь в Менденхолл.

Тот факт, что она знает мое имя, ошеломил меня, затмив все остальное, — пока Теола не произнесла последнее слово.

— Но это невозможно! — Я вцепилась в ее руку, вызвав недовольное шипение кота. Мы и сами с Теолой смотрели друг на друга как две разъяренные кошки. Она — гладкая и серебристая, а я толстая и взъерошенная. — Вам нельзя и порога этого дома переступать!

— Вот как? Значит, я нежеланная гостья в собственном доме! — Ее улыбка поблекла. — Что, все Кулинары слегли от пищевого отравления или же кто-то пролил красное вино на мою лучшую кружевную скатерть?

— Нет, но…

— Отлично. Может, нам стоит поспешить? Не люблю оказываться на реке затемно — сразу вспоминаю финальную сцену "Печального дома", когда лодка перевернулась. В итоге мы сделали столько же дублей, сколько на мне было комариных укусов.

Чтобы не отстать от нее, мне пришлось перейти на рысь.

— Дело не в доме. Я хотела сказать, что вам не стоит ступать в мою лодку — вашу то есть! Когда я плыла сюда, то заметила небольшую протечку, — боюсь, что двоих она просто не выдержит. А я все время набираю вес. Так что, учитывая все эти обстоятельства, я начинаю склоняться к мысли, что гораздо лучше будет, если я загляну к вам. С удовольствием полюбуюсь на ваши афиши.

— Фу, детка! Что за вранье! Вы просто до смерти боитесь, что, когда милая Мэри увидит меня, полетят пух и перья, — и она любовно погладила кота.

— Я…

— Вы англичанка, а все англичане патологически не выносят бурных сцен! Одного вы не знаете, дорогая моя Элли Хаскелл: сегодня утром я звонила Мэри и мы с ней очень душевно побеседовали.

Полагаю, все телефонные разговоры что-то теряют в пересказе, но во время упомянутой беседы я находилась в той же комнате, и назвать ее «душевной» язык не поворачивался.

Мы вышли на пристань. Лучик надежды согрел было меня, когда Теола презрительно пнула изящной ножкой моторку, — но тотчас погас, когда, отойдя на пару шагов, она остановилась перед шикарной скоростной посудиной, гостеприимно покачивавшейся в тени плакучей ивы.

— Я купила ее сегодня днем. — Теола Фейт ухватила меня за локоть. В лицо мне пахнуло жасминовыми духами. — Прошу на борт, будете моей первой гостьей.

Она была права: я ненавижу сцены, особенно на глазах у котов. А в этом животном определенно было что-то дьявольское. Когда кота опустили на землю и велели убираться домой, он жалобно мяукнул, а едва мы ступили на борт, последовал за нами и отказался покинуть судно, даже когда взревел мотор. Поскольку Теола села за руль, мне пришлось взять кота на руки, и он отнесся к этому вполне терпимо. Любопытно, если учесть, что он принадлежал не Теоле, а Джимми. Все свои силы я сосредоточила на том, чтобы помешать волосам обвиться вокруг моего лица — причем без участия рук, поскольку боялась ослабить хватку на нашем пушистом друге. Что угодно отдала бы, лишь бы не присутствовать при торжественном выходе Теолы Фейт на сцену. А что, если Мэри выбросится из окна или накинется на мамашу? Непременно последуют бурные выяснения отношений. Валисия Икс придет в ярость. Такие условия просто гибельны для самой идеи Кулинарства. Бен будет благородно пытаться не винить меня, но у него неизбежно возникнет вопрос: не запланировала ли я это бедствие, дабы наказать его за воображаемую интрижку? И я непременно почувствую себя обязанной предложить ему быстро, по-американски, развестись. Возможно, для туристов у них снижены расценки…

— Чудесная ночь. — Небрежно покручивая штурвал, Теола Фейт подняла лицо к небу. Заходящее солнце выглядело просто волшебно; у нас в Англии такого не бывает. На небе, будто сотканном из шелка пурпурно-розовато-золотистого отлива, тускло сиял алый диск, украшенный драгоценными камнями.

— Как красиво! — вырвалось у меня.

— Почти приехали, Элли, дорогуша.

И вновь я испытала неловкость. Откуда она знает мое имя? Возможно, как и у Кулинаров, у Теолы всюду свои шпионы — например, симпатяга Пипс и карлица Джеффриз. Меня овеял прохладный ветерок, плюнул в лицо брызгами. Впереди замаячил остров. И вот мотор заглушен, мы покидаем лодку. В руках у меня полегчало, когда кот спрыгнул на причал, но на душе тяжелело с каждым шагом по каменистому подъему. Никогда еще этот дом с башенками так не напоминал чудище с бесформенными головами и злорадными глазами.

— Вот я и дома! — Теола вспорхнула по кирпичным ступеням и, нажав на тяжелую дверную ручку обеими руками, ступила в мрачный холл. Мы с котом последовали за ней послушной свитой. Сердце мое глухо колотилось. Я была готова к любым неприятностям. Уж Пипс с Джеффриз наверняка сейчас спустятся и вытянут из меня правду о позорном визите в кегельбан. А в худшем случае на лестнице появится Мэри Фейт, прижмет руку к груди и упадет замертво.

Однако случилось так, что поблизости не оказалось ни души — ни Мэри, ни Кулинаров и иже с ними. Неужто Соланж заперлась вместе с графом после фиаско с голубем? А что же Хендерсон Браун — терзается у себя в комнате? А Эрнестина легла пораньше спать? Так или иначе, нас с Теолой встретила гробовая тишина, какую обычно наблюдаешь в давно покинутых домах.

Одарив меня милой улыбкой, Теола направилась в Красную комнату.

— Как насчет того, чтобы выпить, дабы подготовиться к натиску моей любящей дочери?

— Ну… разве что лимонада или пива. — Я положила сумку на стол и проследила за взглядом Теолы. Та смотрела на портрет Кота-Мертвеца. Раздался «ох» — мой, не ее. Из написанной маслом шерсти торчала рукоятка ножа. Боже! Вчерашняя надпись в ванной, теперь еще это. Однако ни живая киска, ни Теола и ухом не повели.

— Вы можете представить человека, которому захотелось бы устроить оргию в этой благочестивой обстановке? Дорогая, надеюсь, вы не верите тем ужасам, что понаписала Мэри в своей книжонке? — Теола театрально прижала руки к своей шелковой груди. — Я говорила Грегори Пеку (знаете, тот паренек из музыкальной комедии), что только слабоумные поверят, будто на одной из наших вечеринок мы заставили его выступить в роли дворецкого — с серебряным подносом в руках и одетым только лишь в галстук-бабочку.

Представив Пипса в подобном наряде, я ужаснулась. Повернувшись спиной к Коту-Мертвецу, я последовала за Теолой к столу с напитками, бормоча:

— Только бы никто сюда не заглянул.

— Разве что телевизионный проповедник из-за угла. — Она побренчала щипцами в ведерке со льдом. — Как я уже сказала тому репортеру из «Ньюсуик», мне все время приходится напоминать себе, что Мэри пишет в жанре "фэнтэзи".

И ведь она вправду изменила имена действующих лиц, дабы защитить ни в чем не повинных. До чего же приятно ни с кем не делить славу, стоя по уши в дерьме. — Она потянулась к бутылке. — Ну-ка, признайтесь, милая Элли Хаскелл, вы читали шедевр моей девочки?

— Я… полистала несколько страниц. — Мне показалось или в коридоре раздались шаги? Ладони мои вспотели, а сама я попятилась к одному из кресел, мысленно готовясь к встрече с Мэри.

— Наверное, моя дурочка положила по экземпляру возле каждой кровати. Рядом с Библией. — Серебристые волосы Теолы полумесяцами обрамляли ее лицо. — И что, эти ненормальные Кулинары обсуждают меня и мой порочный образ жизни?

Дверь почему-то не распахнулась с грохотом. И чем бы ни были те звуки в коридоре, они прекратились. На какое-то время мы были избавлены от Мэри. Опустившись в кресло, я вдруг поняла, до чего же туго соображаю. Теола Фейт вызволила меня из лап кеглистов Грязного Ручья только для того, чтобы вытянуть информацию.

— Кулинары не болтливы, — сдержанно отозвалась я.

— Как грустно. Надеюсь, Пипс и Джеффриз все же не переметнутся на сторону врага. Я всегда подозревала, что эту парочку можно купить за большее жалованье.

Раньше я бы, может, и не согласилась, но, вспомнив, как эти двое кучковались сегодня возле Мэри… Я неосторожно взглянула на журнальный столик, где лежала — бросаясь в глаза, как расстегнутая ширинка у джентльмена на коктейль-пати, — знакомая кроваво-красная обложка. "Мамочка-монстр".

— Вам удобно? — Теола Фейт закинула одну шелковистую ножку на другую.

— Да, спасибо. — Я не могла оторвать глаз от книги.

Теола Фейт вернулась в Грязный Ручей явно не на встречу выпускников школы. В этом доме она ради выяснения отношений, ради конфронтации. Но в какой форме? Достаточно ли ей будет своим присутствием привести в смятение Мэри? Или же она жаждет крови?

По полу потянуло сквозняком. Неожиданно мозг мой превратился в киноэкран. Начальная сцена: Теола Фейт замышляет растоптать репутацию своей дочери. Глубокой ночью она переплывает реку и проникает в Менденхолл — свой дом. Что может быть проще, нежели забрать парочку тесаков из столовой и… чпок, сделать мясной фарш из двух гостей? Тела Джима Грогга и Дивонн брошены в колодец, а ножи сунуты в карман жакета Мэри… Какая сладкая месть! "Право же, дорогой шериф! Я все время пыталась довести до всеобщего сведения, что дочка моя совсем свихнулась, и если уж двойное убийство не доказывает этого, то что же тогда? Но прошу вас, не вините во всем ее дурное воспитание, бедная крошка попала под влияние секты шеф-поваров".

Я едва не соскочила с кресла, когда кот (о котором я напрочь забыла) потерся о мою ногу, а гостеприимная хозяйка протянула мне высокий бокал, в котором весело покачивалась вишенка.

Бога ради, Джим Грогг и Дивонн вовсе не ухнули в колодец! Элли, пошевели мозгами! Как бы Теола перетащила их трупы без посторонней помощи? Ноги Пипса едва держат его самого. Что же касается Джеффриз… Я отогнала прочь возникшую в воображении картинку: перекинув по трупу через каждое плечо, карлица поднимает взгляд на портрет Кота-Мертвеца. А что, если паника Мэри объясняется тем, что она нашла нож?..

Я пригубила шипучую янтарную жидкость, от выступившей на стенках бокала влаги моя ладонь сделалась мокрой.

— Очень вкусно.

— Я смешала имбирный эль, клюквенный сок, плюс лимон со льдом. Это был мой любимый пунш, когда я ждала свое первое и единственное дитя. — Присев на стул возле рояля, Теола Фейт лениво побренчала одной рукой; в другой она держала бокал, до краев наполненный виски. Кот важно расхаживал по спинке дивана, и я спросила — лишь бы уйти от разговоров о Мэри, — очень ли она к нему привязана. Хотя, признаться, я уже начала мечтать, чтобы младшая Фейт вошла и раз и навсегда покончила с этой историей.

Теола наполовину осушила свой бокал.

— Коты всегда были моими любимцами. Их можно прогнать, когда они вертятся под ногами, или же взбить и превратить в подушечку, если требуется создать атмосферу домашнего уюта.

— Да, конечно. — Опустив свой бокал, я затосковала по Тобиасу. Он бы откусил руку, попытавшуюся превратить его в подушку. Очевидно, наш лукавый Чарли Чаплин тоже не вдохновился этой идеей. Когда Теола Фейт встала, чтобы заново наполнить свой бокал, кот со всех ног бросился к двери. Царапанье его когтей было тем красноречивее, что при этом он даже не мяукнул.

— Извините. Если я ему открою, то подвергну опасности голубей.

В словах Теолы был резон, но от сознания того, что оба мы ее пленники, мне стало неуютно. В доме висела зловещая тишина, будто затишье перед бурей.

— Кисонька, будь добр, оставь свою Теолу наедине с подружкой! — Подавшись ко мне, Теола плеснула в мой бокал имбирного эля и бросила вишенку на длинном черенке. Спиртным от нее несло так, что хватило бы пропитать приличный бисквит. — Прислушайтесь к нему! Он напоминает мне о той поре, когда я ждала Мэри… и в первый раз ощутила ее шевеление. — Она выпрямилась. — Кстати, а вы уже это чувствуете? — То было ее первое — и единственное — упоминание о моей беременности.

— Нет.

— Деточка, это все равно что мягкие лапки кошки, настойчиво скребущейся в дверь.

Я испытала прилив симпатии, и в этот момент — когда я подумала о Мэри как о невинном, безобидном ребенке с губками бантиком — дверь распахнулась, отшвырнув кота в сторону. По-моему, я закрыла глаза и — совершенно точно — пролила свой напиток.

Перед нами стоял Пипс, как всегда напоминая труп, который тысячу лет продержали в морозильнике. Едва старик увидел Теолу Фейт, как на щеках его проступил легкий румянец, а кривые ноги мелко задрожали.

Теола прищурилась:

— А-а, вот и ты, Пипик!

— Пипс, мэм. — Будь у него на голове волосы, он бы поправил челку.

— Какая разница! — Жестикулируя свободной рукой на манер «эмансипе» тридцатых годов, Теола вновь присела к роялю. — Если осмелишься назвать это нечаянной радостью, за ухо вышвырну тебя вон. А теперь читай по губам. Отыщи мою дочь и приведи ее сюда.

— Но, мисс Фейт… — Послышался перестук костей, когда Пипс робко шагнул вперед. — Не знаю, как я…

Пальцы ее порхнули по клавишам, породив ураган звуков; кот поспешно запрыгнул ко мне на колени. На миг я испугалась, что Пипс последует его примеру.

— Никаких «но»! Вон, я сказала — вон отсюда! Или же моя месть будет страшна: я вылью из всех бутылок виски и налью туда микстуру от кашля!

— Это все Джеффриз! Это она заставила принять вашу дочь! — Он попятился к двери, шмякнулся затылком о косяк и был таков.

Комната показалась мне еще краснее и душнее, чем прежде. Тишина навалилась и вкупе с котом придавила меня. И тут Теола Фейт заиграла бодрую мелодию, которую я узнала:

Не видала я красивей мертвеца,

Что за дивный тон синюшного лица!

Облачившись в праздничный наряд,

Ждет она последний свой обряд.

А по соседству — четверо мужей,

Бывает ли житуха веселей?

Звуки рояля замерли.

— Это из "Печального дома", — пояснила Теола.

Я отхлебнула свой коктейль и ощутила, как по спине пробежал холодок. Вот, значит, откуда мне знакома эта песенка… я слышала, как мамочка поет отрывки из нее. Поставив бокал, я сказала:

— Вы были знакомы с моей мамой.

Не сводя глаз с двери, Теола допила свое виски.

— Деточка, вы говорите как исступленная поклонница. — Улыбка у нее была словно у фарфоровой куклы, а волосы отливали синтетическим блеском. Трудно поверить, что минуло сорок лет с той поры, когда Теола покорила миллионы сердец в своем дебютном фильме. — Простите меня, милая! Вижу, вы искренни. Так вот, насчет вашей матери. Вряд ли можно считать меня черствой из-за того, что я не помню каждого встреченного в загородном клубе или каждого банковского кассира!

Кошачий хвост легонько коснулся меня, точно рука друга.

— Моя мама умерла много лет назад. Имени ее вы, конечно, не вспомните. Она была одной из танцовщиц кордебалета в сцене в ночном клубе — в "Печальном доме". Знаете… пышные волосы, чистая бледная кожа…

— Американка? — Теола закрыла глаза.

— Англичанка. Они с моим отцом приехали сюда, чтобы попытать счастья, но она сумела получить только эту крохотную роль, и через несколько недель родители вернулись.

— Русалка?

Точнее определения не подберешь. Не знаю, является Теола Фейт монстром или нет, но уж ведьмой — наверняка. Она совершила еще одну ходку к столу с напитками.

— Этих танцовщиц кормили внутривенно, и всякий раз, случись им употребить плохое слово, они тотчас бежали на исповедь.

— А моя мама — какой она была? Ну, то есть… она выделялась среди остальных?

— Еще как выделялась. Она была хуже всех. Подволакивала ногу и вечно не попадала в такт. По-моему, поговаривали, что стоит, мол, ее выгнать, но… да-да, точно — Билли Андерсон, который играл веселого школьника, предложил оставить ее ради комического эффекта.

Я зарылась лицом в шерсть Чарли Чаплина. Не удивительно, что мамочка предложила мне выбирать между «Бэмби» и "Печальным домом". Она, которая жила ради своего искусства, должно быть, пережила тысячу смертей, когда ей предложили станцевать ради смеха. Но какой у нее был выбор — после того, как во имя поездки в Америку заложили все фамильное серебро? Я же была так сердита на родителей — еще бы, бросили меня на двоюродного дедушку Мерлина, — что ответила самым сильным детским оружием — равнодушием и не задала им ни единого вопроса о том роковом посещении Америки.

Мисс Фейт приподняла бутылку с имбирным элем — я покачала головой. Она встряхнула содержимое своего бокала, и кубики льда нестройно забренчали. Еще один взгляд на дверь — и бокал накренился, напиток брызнул на кремовое платье.

— Сдается мне… — Слова давались ей с заметным трудом, отчего речь становилась невнятной (очевидно, ожидание отразилось и на Теоле). — Однажды… между дублями… я разговаривала с русалкой. Она сказала, что у нее есть дочь.

— Ну и память.

— Деточка, в моей профессии это главный капитал!

— Мама упоминала о моих проблемах с лишним весом?

— Вряд ли… она вообще не говорила… о ваших размерах. Несла обычный материнский вздор — что вы самая красивая, самая смелая… — Теола Фейт медленно продвигалась по комнате.

Меня окутало тепло, ничего общего не имевшее с котом на моих коленях. Но вдруг Теола все это выдумала на ходу? Чтобы поддержать разговор? Может, ей просто одиноко? Невольно вспомнились жуткие истории, которые Мэри рассказывала о своей матери.

Теола ополовинила бокал, покачнулась, затем снова выпрямилась по стойке "смирно".

— Вижу, как сейчас, вашу мать. Джеффриз стояла рядом со мной — наживляла булавками сборки на моем платье. Одна из булавок воткнулась в меня. Помните?.. Последняя капля переполняет чашу. И вся эта суета вокруг… Пустая трата времени… и эта женщина, которую держали только… ради того, чтобы доказать, будто у Голливуда тоже есть сердце. На черта ей была нужна моя жалость?! У нее был муж… и дочь.

— И у вас тоже. — Я попыталась встать, но кот не позволил.

Круглые глазки панды вперились в меня.

— Мэри! — Она будто выхаркнула это имя. — Милочка, моя драгоценная дочурка к тому времени уже давно меня ненавидела. И спрашивается, за что? Из-за каких-то глупых обид? Из-за мелких неудобств? У меня была работа, слава, я вела жизнь сексуально активной женщины.

Отчаянно подыскивая, что бы сказать, я проследила за ее взглядом и задрожала: дверь медленно открывалась. Кот встрепенулся и отправился на разведку, я тоже вскочила, открыв рот для прощальной речи, когда… уф, снова ложная тревога.

Пританцовывая, вошла Джеффриз; лицо её сморщилось настолько, что казалось сплошным ртом под белым чепцом.

— Не налетайте на меня, мисс Теола, я тут ни при чем, да и Пипс тоже — хотя он и слег из-за вас с мигренью. — Не обращая на меня внимания, она стремительно, с грацией ходячей метлы, подлетела к хозяйке и, подбоченясь, вскинула острый подбородок. — Даже этот французский граф Монте-Кристо не смог бы достать Мэри Фейт из шляпы, потому что ее здесь нет! Утром она сказала, что пару дней назад разговаривала с преподобным Енохом Гиббонсом и тот пригласил ее на трапезу лечебного голодания и воздержания, аккурат нынче вечером. Вроде бы хочет взять у нее интервью для своей церковной газеты. Под заголовком — "Мученица наших дней".

Держась за спинку кресла, словно за детский ходунок, Теола Фейт обошла его вокруг и плюхнулась на сиденье.

— Вы все с ней заодно, — глухо пробубнила она, глядя прямо перед собой ясными глазами, которые некогда сводили с ума миллионы зрителей. — Но вечно убегать от меня Мэри не удастся. Все молитвы пастора Еноха, вместе взятые, не спасут ее от меня. — Она презрительно скривилась. — Вот уж, наверное, приятно ему будет узнать, что его женушка поселилась со мной в номерах Джимми! Должен же кто-то у меня прибираться…

— Пипс пытался рассказать вам про Мэри. — Джеффриз недовольно переминалась с ноги на ногу. — Он переправил ее на лодке. Она сказала, что Его Преподобие подвезет ее обратно. Что скажете, если я принесу вам чашечку горячего молока, мисс Теола? — Очаровательный оскал почтового ящика согрел бы любое сердце.

Теола Фейт метнула в нее подушку. Гномоподобное личико Джеффриз помрачнело.

— Раз так, я ухожу! — Дверь за карлицей с грохотом захлопнулась.

— Итак, о чем мы говорили? — Улыбка фарфоровой куклы снова вернулась на место. Серебристые локоны кокетливо покачивались. Лишь блеск в глазах выдавал в ней женщину, у которой вырвали из рук добычу. — Ах да, о вашей матушке. Как же мило, что я могу приоткрыть для вас дверь в прошлое, Элли Хаскелл! И все потому, что я была добра к простой танцовщице. Вот как бывает! Она сказала мне, что вас отправили пожить к сумасшедшему дядюшке в мрачный замок на берегу моря. Удивительно, что вы остались живы. И еще более удивительно, что вы не написали обо всем этом в мемуарах.

— Кто бы стал читать? Моя мама ведь не была знаменита.

И снова кукольная улыбка. Теола умолкла. Я же размышляла о броских заголовках, о шоу Фила Донахью с униженными и оскорбленными дочерями, о футболках с надписью «Мамочка-монстр», о книжке в кроваво-красной обложке, о фильме…

Ноги мои погрузились в сон, что вызвало обиду у Чарли Чаплина. Кот перепрыгнул с моих коленей на стол и заскользил по нему на салфетке, которую притащил из-под дивана. Только кончик хвоста предупреждал, что кот вслушивается в каждое слово. Лояльность по отношению к дядюшке Мерлину вынудила меня сказать, что он был не так уж и ужасен.

— Какая жалость! А вот поездка Мэри к ее тетушке Гуинивер была уморой от начала до конца. Малютка внушила себе безо всяких оснований, будто милая старушка ее ненавидит.

— О боже! — Как же я мечтала вернуться к разумной жизни среди Кулинаров. Хоть бы Хендерсон Браун заглянул сюда в поисках своей книжки, или, на худой конец, Эрнестина — чтобы похвастаться успехами дорогого Бинго. Я уже начала бояться, что Теола рассчитывает продержать меня здесь до возвращения Мэри, — но в то же время чувствовала себя обязанной — из-за мамы.

— Неужели вы никогда не любили свою дочь? — услышала я собственный вопрос.

— Милая! — Улыбка сползала с лица мисс Фейт, между тем как сама она пыталась выпрямиться в кресле. Серебристый локон свесился ей на один глаз. — Оправившись от шока, который я испытала, когда узнала, что беременна, не ведая даже имени счастливого отца, — я решила, что, возможно, получу удовольствие от роли Мадонны. Меня забавляло, когда я чувствовала внутри себя жизнь. А когда Мэри родилась, я увидела чудесные возможности, которые открывались с игрой в дочки-матери. Накупила себе замечательных шляпок. Шляпки — моя слабость.

— И что же произошло? — Я прижала руку к животу.

— Мэри с самого рождения была как кость в горле. Вечно хныкала — особенно когда я, измотанная, притаскивалась домой, после целого дня на съемочной площадке. Она больше тянулась к Бегите, моей служанке, чем ко мне. Стрельнет острыми глазками — и я сразу понимаю, что не нравлюсь ей. Даже когда она уже умела говорить… — рука Теолы прижалась к шелковой груди, — мне доставалось только нытье. Со всех сторон твердят о неудачных браках, о супружеской несовместимости! — Легендарный голос понизился до проникновенной глубины. — А что сказать о несовместимости матери и дочери? Поверьте мне, дорогая, я старалась изо всех сил ради этого ребенка. Старалась ей не мешать. Как я уже говорила, с кошками проще, да и с голубями… куда лучше! Дерби и Джоан! — Теола Фейт, пошатываясь, поднялась на ноги. — Вот вам типичный голливудский брак! У моего Дерби уже несколько лет интрижка с одной облезлой сорокой по имени Сабрина. А эта тупая курица Джоан на все закрывает глаза. Забавно, не правда ли, что этот болван ни разу не попадал на страницы "Нездорового любопытства"? — Одергивая подол юбки, Теола широко улыбнулась. — У меня всегда были голуби. Помню, я попросила папу подарить мне воздушного змея, а он преподнес мне пару голубков. — Голос ее звучал все медленнее и тише. На мгновение мне показалось, что она уснула стоя. Однако Теола добрела до дивана и разлеглась на нем, вцепившись в спинку, чтобы не сползти на пол.

Я представила, как Мэри войдет и обнаружит Теолу в пьяном ступоре, и вдруг поняла, что эта мысль мне симпатична не больше, чем им обеим. У меня не было ни малейшего желания фигурировать в «Мамочке-монстре-II», пусть даже под вымышленным именем. Знаю, это звучит глупо, но я питаю родственные чувства к кошкам, и, глядя сейчас на Теолу, понимала, почему в лучшие годы ее называли "кошачьей мордочкой".

— Как вы стали кинозвездой? — спросила я.

— Деточка… — глаз она даже не открыла… — где вы жили всю жизнь? Неужели вы не читаете газет? Меня раскопали за стойкой бара в «Везунчике». Так, по крайней мере, говорят! А еще ходили слухи, будто "Печальный дом" снимали здесь якобы на потребу моему очередному капризу. На самом же деле Рик… — она икнула, — Рики Гринбург, наш режиссер, хотел снять фильм задешево. — Она накренилась вбок, неизящно дернула ногой, с которой тут же слетела туфля. Ее густые ресницы захлопнулись. — Менденхолл был выставлен на продажу с… с сотворения мира. Рики купил его за бесценок и, когда съемки закончились, отдал мне. Неплохой был парень, Рики. Умел красиво расстаться…

Вернув туфлю на место, я уложила ногу Теолы на диван. Сейчас она совсем не походила на чудовище.

— Я сюда много лет не приезжала, — тихо продолжала она, — но приятно было думать, что Менденхолл ждет меня. Пипс и Джеффриз время от времени заглядывают… наводят порядок. Мэри мало было унизить меня этой своей книжкой… она завладела Менденхоллом… якобы Рики когда-то сказал… что дом для нее.

Что-то легко коснулось моей ноги. Чарли Чаплин. Кот запрыгнул на диван, и его мужественное мурлыканье слилось с похрапыванием Теолы Фейт. Я уже была у двери, когда ее сонный, глухой голос заставил меня вздрогнуть:

— Как там моя Мэри?

Не зная, что ответить, я была рада, что Теола тут же возобновила дуэт с Чарли, а еще большее облегчение я испытала, когда дверь открылась и я взглянула в глаза любимого.

— Бен! — Волосы его были взъерошены, воротник перекосился — он напоминал Самсона, готового сравнять с землей замок. Никогда мой муж не казался мне прекраснее.

— Я тебя убью! — прорычал Бен, заключая меня в свои железные объятия. — Когда у нас объявили пятиминутный перерыв, я сломя голову бросился в нашу комнату — проведать, как ты там, — и нашел твою записку. Я едва не сошел с ума от тревоги! — Пинком захлопнув дверь, он отстранил меня от себя и взял в ладони мое лицо. — Как ты перебралась через реку? Надеюсь, не на попутке?

— Что за глупости! — утешила я его. — Просто взяла одну из моторных лодок.

— Что?!

— Не волнуйся, все хорошо, что хорошо кончается… — Мой запинающийся голос прервался, я показала глазами на кушетку.

— Ах да, Теола Фейт! — Бен понизил голос на один пункт. — Джеффриз поймала меня в коридоре и сказала, что ты здесь с Мамочкой-монстром.

— Все объясняется очень просто. — Набрав в легкие побольше воздуха, я пустилась в повествование. Труднее всего было признаться во вторжении на банкет в кегельбане, но я бы не смогла жить с такой страшной тайной на сердце.

Когда я закончила, любимый провел ладонью по своему лицу.

— Боже мой, Элли, знай я, что ты задумала, попросил бы Валисию Икс пересмотреть правило о запрете покидать остров и отправился бы искать тебя.

— А что бы ты сделал, если бы она отказала?

— Милая… — одним глазом он приглядывал за Теолой Фейт, — это такой сложный вопрос… все равно что спросить, женюсь ли я снова, если с тобой что-нибудь случится…

— Ну и как — женишься? — Я нежно стиснула его шею.

— Только если эта дама будет одной ногой в могиле, а одной рукой — на чековой книжке. Тс-с! — Он прикрыл мне рот ладонью. — Сейчас главное — убрать эту мамочку из дому до возвращения ее доченьки. Джеффриз и Пипс места себе не находят. Им ведь приходится думать не только о лояльности по отношению к Обществу Кулинаров, но и о своей работе. Поверь мне, эта парочка желает любой ценой избежать кровавых сцен между мамой и дочкой… Они уже обратились с прошением к Валисии Икс. Вроде бы сошлись на том, что мы с Джеффриз отвезем Теолу Фейт назад в Грязный Ручей на ее моторке, а Пипс отправится следом на яхте.

Я сняла нитку с пиджака Бена.

— Должно быть, Валисии Икс ты представляешься рыцарем в сияющих доспехах.

— Элли, умоляю! Меньше всего мне бы хотелось победить в состязании благодаря тому, что эта женщина вдруг оказалась бы в плену моих дьявольских чар.

— Хммм!

— Довольно об этом, милая! Пипс и Джеффриз ждут. — Он осторожно приблизился к софе. — Думаешь, стоит попытаться перебросить звезду через плечо?

Ответ не потребовался. Едва Бен склонился над Теолой Фейт, та подскочила, будто всплывший утопленник, и обвила руками его шею.

— Рики, любовь моя! — Ее серебристые локоны пружинно отскочили от лица моего мужа. — Ты вернулся! Забери меня отсюда! Увези меня в наш маленький рай! Заставь свою киску вновь почувствовать себя молодой!

— Господи Иисусе! — пробормотал Бен.

— Похоже, все выйдет проще, чем мы предполагали, — торжествующе произнесла Джеффриз за моей спиной.

В коридоре хлопнула дверь. Черт! Как сказал бы мой драгоценный кузен Фредди, не считай цыплят, покуда они не в морозильнике.

 

Глава четырнадцатая

Сон был столь же сумбурным, как и предыдущий. Стены узкой лестницы дома в Сент-Джонс-Вуде окружали меня плотным кольцом. Откуда-то доносилось журчание воды. Пахло рыбой — маслянистый такой аромат, что остается после копченой селедки. Семейство Банди с третьего этажа очень любило рыбу. Особенно миссис Банди — старая брюзга, которая вечно стучала своей клюкой по потолку, стоило маме исполнить пируэт с прыжком. Отец мой, редкого великодушия человек, то и дело повторял: "Не обращайте на нее внимания, девочки! Разве все мы не имеем права на причуды?" Мы и не обращали — до того случая, когда маме показалось, что стук прозвучал как-то иначе. Мы дружно спустились вниз и обнаружили, что мистера Банди хватил удар, а миссис Банди в таком смятении, что не может дойти до телефона-автомата в вестибюле.

Ноги мои подкашивались. Не было сил преодолеть оставшиеся ступеньки. Но я обязательно должна добраться до пятого этажа. Почему-то я считала необходимым рассказать маме, что Теола Фейт наведалась в Менденхолл, а Бен и компания тайком увезли ее оттуда, дабы избежать столкновения родительницы с чадом. Хлопнувшая дверь оказалась ложной тревогой — это всего лишь вернулся Пипс, проверявший топливо в моторке…

Протянув руку, я коснулась двери квартиры. Мое тяжелое дыхание целиком и полностью объяснялось трудностью подъема, а вовсе не тем вопросом, который я собиралась задать маме. Если они с отцом обретут в Америке дом, славу и богатство, не забудут ли они… послать за мной?

На мой стук никто не ответил. И не удивительно. Из-за двери, подобно дыму, просачивался шум. Сперва я подумала, что там вечеринка. Но когда прислушалась, поняла, что это всего лишь будничная суматоха. Запах копченой селедки исчез, и на смену ему — оле! — пришел буйный аромат какого-то мексиканского блюда. Неужели мама забыла на один вечер о своем балете? И сейчас я застану их с отцом за ожесточенным сражением в «монополию»? А может, она напялила на голову розовый ночной горшок, на плечи набросила ворсистый коврик из ванной и расхаживает по комнате, изображая тетушку Астрид?

Дверь распахнулась. О нет! Наверняка глаза меня обманывают. Нашей квартирой завладели чужаки! Мать семейства в фартуке сновала туда-сюда с пылесосом. Отец семейства, закинув ноги на каминную решетку, читал огромную книжищу окружившим его разнокалиберным деткам с розовыми мордашками.

Один из ребятишек, рыжий и толстый, показал на меня:

— Мама! Папа! Это привидение?

— Извините, — сказала я. — Просто я знавала проживавших здесь прежде людей. — И, чопорно повернувшись, зашагала вниз по ступенькам.

* * *

Проснулась я от ощущения, будто за ночь заработала искривление позвоночника и вдобавок в глаза мне безжалостно светит фонарь в сто ватт.

— Элли… — Это был Бен, а слепящий свет исходил от солнца. — С тобой все в порядке?

— А что? — Я с трудом приподнялась на локте.

— Солнышко, уже полдень. — Он присел на кровать, отчего та угрожающе накренилась.

Внутри у меня все перевернулось, и, вцепившись в руку Бена, я осторожно улеглась обратно.

— Снова тошнит. Как и писала Мамуля: денек-другой почувствуешь себя хорошо — только чтобы не забыть, как это бывает. Дорогой, возвращайся на свои кулинарные собрания и дай мне спокойно сдохнуть… то есть отдохнуть.

Он погладил мою руку.

— У меня обеденный перерыв, а я намерен проводить с тобой каждую свободную минуту. Принести тебе что-нибудь? Яйцо-пашот, например?

— Бога ради! — взмолилась я. — Если ты меня любишь, даже не говори о еде. Расскажи лучше о Теоле Фейт.

Он перекинул ногу на ногу, заметил, как я поморщилась, и медленно опустил ногу на пол.

— Я помог посадить ее в лодку, но, едва ступив на борт, она сделалась такой… агрессивной, все предлагала показать мне местные достопримечательности…

— Грязного Ручья? — До этого я считала, что мне трудно сфокусировать взгляд на его лице, но теперь поняла, что он попросту избегал моего взгляда.

— Точнее, своей спальни. К черту, Элли! Не знаю, что уж я такое делаю, почему пробуждаю зверя в женщинах! Неужели у меня на лбу клеймо "Сопровождения на ваш вкус"? — Поднявшись, он сунул руки в карманы и печально уставился в окно, на неспокойные воды, окружавшие остров.

— Что ты, милый! — Комната вдруг затряслась, будто половик. Где-то в доме включили пылесос.

— В итоге Джеффриз решила, что от меня больше мороки, чем проку. Объявила, что сама поведет моторку, Пипс отправится следом в лодке мисс Фейт, — а мне велела возвращаться. Так что правила Кулинаров нарушены не были. Когда я вернулся, ты крепко спала. — Низко склонив голову, Бен направился к камину. — Дорогая, я должен кое о чем тебе сказать…

— Да? — Неужели мы наконец добрались до кульминации? И сейчас он объяснит, почему отводит взгляд?

— Граф и Соланж исчезли. На утреннее заседание граф не явился. Их комната пуста. Можно понять, почему они решили уехать без фанфар, — неясно одно: кто же отвез их на материк? Пипс и Джеффриз отрицают свою причастность. Валисия Икс недоумевает наравне с остальными, и… что действительно явилось потрясением… — Он присел рядом со мной и, плотно сжав губы, взял меня за руку.

— Что же? — Я вцепилась в изголовье, но кровать все равно зашаталась.

— Лоис и Хендерсон тоже дали тягу.

Кровать неожиданно перестала раскачиваться. Значит, в соперниках у Бена остались только Бинго и Марджори Задсон, подумала я — и тут же устыдилась. Это кулинарное состязание пробуждает во мне худшие инстинкты.

— Непонятно как-то… Графа отстранили за то, что он подверг опасности жизнь голубки, но ведь Лоис Браун по-прежнему оставалась в игре, разве нет?

— Главная претендентка, я бы сказал.

— Они оставили записку?

Бен повернул мою руку ладонью вверх.

— Нацарапали какие-то слова губной помадой на зеркале туалетного столика. Что-то насчет плена, но все размазано.

— А может… кровью?

— Элли, умерь свои фантазии. Все это наверняка очень просто объясняется.

— И никто не признался, что отвез их на берег?

— Нет. — Он по-прежнему упорно не смотрел мне в глаза. Ужасная мысль закралась в мою голову. А что, если кто-то — только не Бен! — каким-то образом помог упростить состязание за вожделенное звание Кулинара! Нет-нет! Это слишком жутко, в это невозможно поверить! Но ведь поверили же люди в те жуткие вещи, которые Мэри поведала о своей матери в «Мамочке-монстре». Конечно…

— Может, это Бинго подшутил?.. Хотя как бы ему удалось заставить исчезнуть двоих людей… — Я покачала головой, которая тут же закружилась. — Вот у графа, возможно, получилось бы. Извини, дорогой, я понимаю, что сейчас не время для шуток.

Бен снова провел рукой по лицу.

— Кто-то здесь развлекается. Джеффриз сказала, что со стены в столовой исчезли все ножи. И один из них она нашла в самом неподходящем месте.

Я вздрогнула: внизу кто-то ударил в гонг. Бену пора покидать меня. Он сказал, что отыщет Эрнестину и попросит ее принести мне поднос с едой, но я заверила любимого, что предпочитаю еще немножко отдохнуть, а если проголодаюсь, спущусь в столовую.

Поглаживая меня по волосам, он спросил:

— Как насчет пикника на природе? Не забудь, в пять часов.

— Постараюсь прийти. — Слабой рукой я помахала ему на прощание. Мысль о еде — пролитых соках и капающем с рашпера жире — вновь вызвала рецидив болезни, и именно тогда, когда я уже подумывала, что, возможно, буду жить.

Я провалилась в сон, но Лоис и Хендерсон Браун отправились следом за мной. Она была в своем корсаже, а он — с неизменно мрачной миной на лице. "Предупреждал же я тебя насчет этого чертова дома, но ты не слушала… слушала… слушала... — Голос его звучал все глуше, превращаясь в печальное эхо. Бесплотные руки схватили меня, закружили в вихре, а когда я снова открыла глаза, то стояла под люстрой у подножия лестницы, по которой навстречу мне спускался дворецкий с напомаженными волосами и подрисованными усиками. "Все гости мертвы, и умерли они не своей смертью!" Тотчас налетел порыв ветра, и я увидела, как за дворецким вереницей тянутся — все в белых саванах и с лицами цвета маринованных огурчиков — чета Хендерсонов, Джим Грогг с Дивонн и граф Венсан с Соланж.

"Ну что, перенесемся в Красную комнату?" — Граф достал из рукава две большие старинные монетки, приложил их к глазам, воспарил между полом и потолком и улетел ногами вперед в коридор.

"Постойте! — закричала я, когда остальные тоже поднялись в воздух. — Должна же я узнать, кто виноват во всей этой… кровавой бойне!"

"Ma fleur, — Соланж, пролетая мимо, ущипнула меня за щеку, — вы правильно догадались вчера вечером, когда подумали, что мадам Теола Фейт не просто монстр. Она убийца! Теола проскользнула в дом — вжиг-вжиг ножиками и бух-бух наши бедные трупы в колодец…" — Последний мимолетный всплеск белого савана, и француженка исчезла.

Вцепившись в рукав дворецкого, я с ужасом обнаружила, что это вовсе не дворецкий, а Марджори Задсон. "Время не ждет, душечка! — Она сунула мне под нос горящую свечку. — Мне нужно до чаепития вырыть в садике несколько могилок. Хорошая петрушка вырастает только на хорошо удобренной почве".

"Но это же чушь! — вскричала я. — Вчера вечером Теола Фейт была слишком пьяна, чтобы кого-нибудь убить; не могла же она вернуться сюда глубокой ночью, если только она не…"

"Вот именно, дорогуша! Если только я не ломала комедию. — Вместо Марджори передо мной возникла Теола, все с той же свечкой в руках и с задорной улыбкой на устах, столь же яркой, как пламя свечи. — Вы только вдумайтесь. В самом ли деле я покинула остров вчера вечером, когда ваш галантный супруг вернулся в дом? Или же я сказала Пипсу и Джеффриз, что передумала возвращаться в Грязный Ручей? Мать не остановится перед любыми жертвами…"

"Нет! — завопила я. — Вы не можете быть таким чудовищем! Не стали бы вы мстить своей дочери таким способом!.."

Я попятилась от свечи, но глаза Теолы полыхали огнем, прожигая меня, точно две паяльные лампы. Спрятаться было некуда; у меня не было иного выбора, кроме как проснуться.

Оказывается, я скрутила маковое покрывало в жгут и привязала себя к изголовью. Комната была залита солнцем. Но мне послышался отдаленный раскат грома, а оцепеневшие ветви мертвого дерева за окном подтвердили: надвигается буря. Когда в воздухе витает напряжение, а пустой желудок сводит судорогой, немудрено, что мне снятся кошмары. Спустив ноги с кровати, я с облегчением обнаружила внизу твердую почву. Возможно, мой недавний приступ тошноты был вовсе не токсикозом, а следствием перебора имбирного эля накануне вечером.

Святые небеса! Уже почти четыре часа! Впрочем, что толку переживать и изводить себя угрызениями совести? Надо принять ванну, одеться и отправиться с Беном на пикник. Вместо того чтобы терзаться сомнениями относительно покинувших нас членов группы, стоит поразмышлять о том, как мне повезло в этой стране экспресс-разводов: я вернусь домой в прежнем качестве, а вовсе не в роли экс-миссис Бентли Т. Хаскелл. А кстати, любопытно, — подумала я, бесстыдно оголяя плечо и кокетничая перед зеркалом, — что же надевает на ночь несравненная Валисия Икс?

* * *

Бен как раз поднимался по лестнице, когда я собралась начать спуск.

— Любимая, ты выглядишь просто потрясающе! — В своем порыве он едва не отправил нас обоих прямиком через перила вниз.

— О, Ретт Батлер, ты и сам прекрасен! — выдохнула я, когда он положил руки мне на талию (точнее, на то место, где она когда-то была) и потащил меня по ступеням.

В холле никого не было, за исключением голубей: один сидел на бабушкиных часах, а другой — на рамке портрета Унылой Дамы.

— Шпионят, видать, мерзавцы, прямо не терпится им сдать тебя за поведение, недостойное потенциального Кулинара, — шепнула я.

Бен придержал для меня дверь.

— Определенно не завидую этой паре пташек, если Бинго проиграет. Идем, любимая? — Он галантно выставил локоть, и мы торжественно спустились по кирпичным ступеням, а далее — по зигзагообразной тропинке к стоящему под сенью двух деревьев длинному и узкому (наподобие монастырского) столу, застеленному белой дамастовой скатертью.

Остатки Кулинаров — Валисия Икс, мать и сын Хоффманы, Марджори Задсон — стояли у входа в сад камней, держа высокие бокалы из мутноватого стекла. Пипс с Джеффриз хозяйничали у бокового столика: расставив серебряные блюда, они принялись выкладывать на одно из них какую-то штуку, смахивавшую на съедобный американский флаг.

— Пикантный пирог с сыром. — Бен ускорил шаг. — Я краем глаза видел, как Пипс над ним колдовал. Полосочки выполнены из красного перца, а…

Остального я не услышала — меня отвлекла упавшая на мою руку капля дождя, за которой последовала вторая и негромкий раскат грома. Как жаль, что пикник придется перенести в дом. Увернувшись от осы, я столкнулась с Мэри Фейт. Бен бросился к ней. Мэри, балансируя на скользких камнях, упала прямо ему в руки.

— Прошу прощения. — Она невольно отпрянула.

— Что вы, что вы! — успокоил ее Бен.

— Чудесно выглядите, Мэри! — солгала я. — На ней было желтое — под цвет лица! — платье с застежкой спереди. Помада на губах слишком фиолетовая, серьги в ушах — слишком массивные, а эти идиотские очки стоило бы выбросить в реку.

— Элли, знаю, вы ужасно на меня рассердитесь, — но я должна это сделать!

— Сделать что? — И снова увесистая капля, на сей раз доставшаяся моему носу. Легкий ветерок относил голоса остальных в нашу сторону, отвлекая мое внимание. Бинго рассуждал о необходимости использования различных отдушек в приготовлении кетчупа. По его мнению, аромат авокадо станет хитом сезона.

— Пообедаете вместе с нами? — Бен одарил Мэри улыбкой, которую, надеюсь, она не истолковала превратно.

— Весьма сожалею, но не смогу. Отправляюсь в Грязный Ручей на встречу с матерью. Она передала сегодня с Пипсом — когда он плавал за продуктами, — что если я не прибуду к пяти часам, то пожалею об этом.

— Но уже больше пяти, — возразила я.

Вздернув подбородок, Мэри дерзко сверкнула очками.

— Вот именно. Я хочу подчеркнуть, что меня не запугаешь, — но повидаться с ней все же придется. — Губы ее изогнулись в напряженной улыбке. — Меня тут посетила приятная мысль: может, она хочет попросить денег? В конце концов, я вдруг сделалась очень даже завидной дочерью. Благодаря «Мамочке-монстру» превратилась в мультимиллионершу. Пожалуй, раскошелюсь для матушки на пять баксов — нынче на чай меньше не дают.

Меня вдруг захлестнула волна жалости.

— Мэри, не ходите!

— Жаль, что вы пропустите такую занятную вечеринку. — Лично мне мимолетная улыбка Бена показалась просто неотразимой.

Мэри глянула на часы, сжала меня в торопливых объятиях, шепнула: "Навек вместе!" — и поспешила по замшелым камням к пристани. Я же замешкалась, размышляя о том, к сколь грустным последствиям могут привести несложившиеся отношения матери с дочерью.

Из задумчивости меня вывели ароматы. Я встрепенулась.

— В чем дело? — прищурился в нашу сторону Бинго. — Решили опоздать для понту?

— Ну полно, полно, деточка! — встряла Эрнестина — ни дать ни взять Кенга, увещевающая шкодливого крошку Ру. — Наверное, мистер Хаскелл потерял счет времени, готовясь к зачету по калориям.

Марджори Задсон громко фыркнула из-под вуали пчеловода. И — черт побери! — тут на сцене появилась Валисия Икс в ярко-красном платье, перетянутом на талии широким и блестящим черным ремнем. Ха-ха! А я-то думала, эта мода закончилась вместе с Гражданской войной.

— Как поживаете? — осведомилась Валисия, будто я была выставленным для созревания сыром, и не успела я разлепить губы, как она, взмахнув широкими рукавами, потянула Бена к столу. — Мистер Хаскелл, мне очень хотелось бы узнать ваше мнение по поводу приготовленных Джеффриз крема из смородины и искусственных земляных груш.

Ну ясное дело, какие у меня основания чувствовать себя обделенной вниманием?! Эрнестина жалостливо улыбнулась в мою сторону, рядом возник Пипс и сунул мне под нос блюдо с гофрированными блинчиками собственного изобретения. Я размышляла, прилично ли взять больше шести штук, когда появилась Джеффриз с крабами, источающими дивный аромат.

— С напитками каждый разбирается самостоятельно! — провозгласила карлица.

— Спасибо. — Удовлетворенно чавкая, я получила еще одной каплей дождя по подбородку. Неужели в этой стране не считается дурным тоном позволять погоде расстраивать социально значимые мероприятия? А если ливень зарядит — нам что, полагается отважно улыбаться? Задумчиво глядя на реку, я позволила себе немножко пофантазировать: мы с Беном вдвоем на этом островке и переживаем волшебные приключения; он — главарь шайки контрабандистов, а я — его дама, похищенная из замка на Корнуэльских утесах. А вечерами — такими, как этот, — мы отправляемся покататься на нашей старой доброй лодке, я слушаю плеск весел, погружаю ладонь в пену, белую и мягкую, как лучшие французские кружева. А на закате солнца мы возвращаемся обратно в Менденхолл, возвышающийся, точно украшение на носу огромного пиратского судна…

И вдруг фантазии мои разбились вдребезги: небо пронзила ослепительная вспышка. Первой моей мыслью было: фейерверк — в конце концов, сегодня ведь четвертое июля, День независимости. Но вспышка была слишком сильной и сверкнула слишком близко, а следом за ней раздался взрыв, который не имел ничего общего с празднеством.

Рядом с лодочным ангаром, прямо на воде, заполыхало яркое пламя.

— Боже мой! — вскричал Бен. — Моторка взорвалась!

 

Глава пятнадцатая

Спотыкаясь о валуны и друг о друга, мы бросились к берегу. Со стороны можно было подумать, будто мы провели двадцать лет на необитаемом острове и в один прекрасный день обнаружили на горизонте корабль. Марджори Задсон вырвалась вперед. Эрнестина сползла в сидячую забастовку, Бинго одним прыжком перемахнул через родительницу. Валисия Икс показывала отличную скорость, ее высокие каблучки ни разу не увязли в мокром песке. Бен схватил меня за руку, когда я резко оглянулась назад. Кажется, я недосчиталась двоих? Ага, вот они, Пипс и Джеффриз! Карлица придерживала старикана за локоть — то ли чтобы не упал, то ли чтоб не убежал. Глаза мне застилали слезы — вызванные не только потрясением, но и едким дымом, окутавшим остров. Я всматривалась в воду, которую еще лизали языки пламени. Несколько дрейфующих щепок — вот и все, что осталось от моторной лодки.

— Бен! Есть ли хоть крупица надежды? — Я тупо наблюдала, как он сбросил пиджак, отшвырнул в сторону туфли и, на бегу развязывая галстук, ринулся сквозь пелену дождя к реке. Однако Марджори Задсон обошла его и первой оказалась в воде. Я и не заметила, когда она успела разоблачиться до лифчика и подштанников, — правда, шляпу пчеловода снять забыла, если только не вознамерилась использовать ее для пущей плавучести.

— Посторонись, мальчик, это женская работа! — Мощный шлепок по воде, и мой муж захлебывается в лавине брызг. Марджори же поднялась во весь рост, бледная и блестящая, как морская свинья, широко распахнула рот, будто намереваясь заглотнуть весь окружающий воздух, — и исчезла в пучине.

Бен, отплевавшись, последовал ее примеру, с грацией святого мученика, которого бросают в кипящее масло. Мой отважный, он терпеть не может опускать лицо под воду — даже когда моет голову.

Время от времени на поверхность всплывала голова, и у меня перехватывало дыхание. Господи, только бы на сей раз это была Мэри! А когда это оказывалась не она, сердце мое ныряло вместе со спасателями. Безысходность навалилась на меня, столь же сырая и холодная, как и промокшая насквозь одежда. Из всех присутствующих только у Валисии Икс волосы не были растрепаны ветром. Ее совершенный по форме пучок на затылке оставался столь же гладким и ровным, как и ее голос:

— В Грязном Ручье наверняка заметили взрыв. Должна же у них быть какая-нибудь примитивная служба спасения?

— А что, если они подумали, будто мы просто развлекаемся и устраиваем фейерверк? — робко предположила я, глядя на беспокойные воды.

Никто не ответил. Звездно-полосатый шарфик Эрнестины трепетал на ветру, упорно затыкая ей рот.

— Если… если Мэри действительно… обрела покой, то думаю, вы понимаете что это означает? Полагаю, нет нужды произносить это вслух, в присутствие Бинго?

— У-БИЙ-СТВО! — В рубашке с тропическим рисунком и шортах цвета хаки толстый парнишка напоминал охотника на львов. — На сей раз, мамочка, ты совершенно права. Даже люди со средним коэффициентом умственного развития доперли бы, что это отнюдь не несчастный случай. — Очкам не удалось скрыть вытаращенных от возбуждения глаз Бинго.

Может… Неужели этот кошмар вот-вот обретет счастливое завершение? Судорожно сцепив руки, я запрыгала взад-вперед, едва не сбив с ног Валисию Икс. Марджори Задсон, рассекая волны, плыла к берегу — и вот она выволокла из воды… о нет! Не Мэри, а Бена. Прошу понять правильно: конечно же, я была рада его возвращению на сухую землю и умиленно внимала его горячим заверениям, что он ни на секунду не терял сознания. Но мысль о том, что Мэри Фейт скорее всего нет в живых, оказалась горькой пилюлей.

Так мы и стояли в сгущавшихся сумерках: Марджори натягивала на себя платье, Бен выжимал брючины, Пипс снял с шеи черный галстук и молча передал его Джеффриз, та, приподнявшись на цыпочки, обвязала галстук вокруг его руки.

— Вот всегда так: в доме кто-то умирает, а вы совершенно к этому не готовы. — Карлица ухмыльнулась.

— Возможно, она не погибла, — услышала я собственный голос. — А что, если она передумала встречаться с матерью и вернулась домой?

— Исключено, — отрезала Валисия. — Ей пришлось бы миновать зону пикника. Мы бы ее непременно увидели.

Пипс, с лихорадочным блеском в глазах, судорожно облизнул губы:

— Это я во всем виноват!

— Вы взорвали лодку?! — Эрнестина крепче прижала к себе Бинго.

— Что вы, мэм, я не вандал! Я имел в виду… Джеффриз сноровисто заткнула своего соратника локтем.

— Ты, старый дурак, имел в виду, что вчера вечером проболтался мисс Теоле. Поднимаясь в ее квартиру по пожарной лестнице, ты сказал, что сегодня на пять часов запланирован пикник. Я сама слышала. А сегодня днем она велела тебе передать мисс Мэри, чтоб та приехала.

И в самом деле, как хитроумно мамочка-монстр выбрала время, когда Мэри почти наверняка отплывет без сопровождения, потому что все остальные будут веселиться на пикнике.

— Ты за меня не говори! — Пипс погрозил Джеффриз желтым пальцем. — Я не нарушал кодекса Кулинаров, когда сказал ей про пикник, и вовсе не намерен бросать хозяйку волкам на растерзание. Пока что. А сказать я хотел, что нам следовало урезонить мисс Мэри. Связать ее, засунуть кляп в рот. Когда я увидал, как она отчаливает, то подумал об этом, но побоялся, что начнется дождь и салат расплывется.

Скрестив на груди руки, Джеффриз одарила его торжествующей улыбкой.

— Ну так что? Ее больше нет, а пикник все равно испорчен. Ничего себе праздничек, День независимости! Так вот и растеряешь весь свой патриотизм.

Валисия Икс подошла к нам с Беном; выждав несколько секунд, коснулась его руки и сделала несколько шажков к реке. Огненно-красное платье пузырилось вокруг ее ног. Увязая в грязи высокими каблучками, она приложила ладонь козырьком к своему греческому челу.

— Никаких признаков жизни на воде. Обитатели Грязного Ручья, видимо, все собрались в местном баре и веселятся — на радостях, что мы подорвались во время фейерверка. Просто немыслимо — чтобы Общество Кулинаров оказалось причастным к подобному… нет, невозможно поверить!

— Ну зачем же сразу предполагать самое худшее? — Эрнестина заморгала и неловко обняла Бинго. — Лодка могла взорваться случайно.

Марджори, все еще отряхивавшаяся и отфыркивавшаяся, точно собака, вылезшая из воды, просияла:

— Ну конечно!

— Раскудахтались тут, поумнее ничего не придумали! — Бинго сложил на груди мясистые ручки. — На мой взгляд, это самая настоящая диверсия!

Его матушка, с прилипшими к щекам волосами, смахнула с носа каплю дождя.

— Деточка, неужели я должна повторять дважды? Убийство — это не шутка!

— Давайте не будем забывать о презумпции невиновности: человек невиновен, пока не доказана его вина! — Я прижала ладони к животу. Не сказать чтобы наверняка заткнула младенцу уши, но все-таки… — Никакая мать, находясь в здравом уме…

Бен обнял меня; Джеффриз расцвела в улыбке, вмиг преобразившей ее личико карлицы.

— Вы правы! Всем членам жюри присяжных придется прочесть «Мамочку-монстра». Ее оправдают по причине умственного помешательства.

— Мы должны сообщить в полицию. — Глаза Валисии выделили из толпы Бена. Увлажненное дождем, ее лицо выглядело сногсшибательно. Мог ли он отказать главной кулинарше в такой малости, как вывести судно в бурные воды? Сердце мое забилось сильнее. Когда же Бен убрал руку с моего плеча, я почувствовала себя деревом, тщетно пытающимся выстоять без корней. Пасмурное небо нависало над нашими головами косматыми тучами, будто кто-то наверху опорожнил мешочек от пылесоса. На серых водах все еще покачивался одинокий обломок моторки. Ветер не только срывал с нас одежду, он еще и относил в сторону голос Бена — казалось, будто разговаривает его эхо.

— Смотрите! — Он указал на катер, стремительно приближавшийся к нам в ореоле пены. — Это, часом, не береговая охрана?

— Может быть! — раздался единодушный ответ.

С криками радости мы бросились к берегу. Пипс подскакивал как ржавая игрушка-ходуля; передвижение Джеффриз напоминало прыжки в высоту «ножницами», а Марджори Задсон в печально обвисшей шляпе пчеловода, схватила упавшую ветку и остервенело размахивала ею над головой. Катер совершил круг почета и наперерез волнам устремился к нам.

Вот и пришла пора Валисии Икс накинуть мантию Кулинарной власти на свои изящные плечи; в профиль она напоминала величественно-неприступное носовое украшение корабля.

— Пожалуй, нас слишком много. Будьте любезны, вернитесь все в дом, я поговорю с ним одна. Если, конечно… — она протянула Бену слабую руку, — если вы не согласитесь остаться, мистер Хаскелл.

Само собой, я готова была пожертвовать своими интересами ради общественного блага. Представитель власти выпрыгнул на берег.

Дерзость Бена изумила меня, даже с учетом того, что он промерз до костей.

— Мисс Икс, возможно, от Пипса вам будет больше проку? Он ведь хорошо знает эту лодку — точнее, знал. А мне надо проводить жену в дом. — Он изобразил улыбку, призванную очаровать. — Мы не хотим, чтобы малыш подхватил насморк.

— Вам решать, мистер Хаскелл. — Пелена дождя скрыла от нас прекрасное лицо Валисии.

Пипс неверной походкой приковылял к Бену.

— В математике я не шибко силен, но, думаю, только что вы потеряли десять очков, сэр Галахад! — Закашлявшись от смеха, старик двинулся вместе с мисс Икс к полицейскому. Хоффманы, мисс Задсон и Джеффриз поспешили в дом, напоминая раздуваемое ветром бельишко на веревке.

Бен хотел было последовать их примеру, но я помешала.

— Элли, ты куда?

— Загляну в ангар.

— Зачем?

— Я все еще надеюсь на чудо, вот зачем. — Я затеребила дверную щеколду. — Принимая во внимание причины, по которым Мэри решила воспользоваться лодкой, думаешь, она очень торопилась? Вряд ли. Что, если она вернулась сюда за жидкостью от клопов или своей любимой кофтой — и потеряла сознание, когда произошел взрыв?

— Родная… — Бен пропихнул меня в узкое пространство ангара, где громоздились гребные шлюпки, каноэ, рыболовные снасти, полки с краской… но, увы, не было Мэри.

Я обессиленно опустилась на садовую скамейку, почувствовала, как она качнулась, и вцепилась руками в фальшивый мрамор.

— Вот вам и все надежды! Бен нежно коснулся моего лица:

— Элли, она ведь не страдала.

— Откуда тебе знать? — вспылила я. — Ты когда-нибудь подрывался? Ох… извини. Но она столько намучилась за свою жизнь!

— Никак не могу поверить… — Бен взъерошил волосы, во все стороны полетели брызги, — что женщина способна убить свое родное дитя…

Я встала.

— Значит, ты полагаешь, что Теола Фейт… — Я не в силах была повторить столь ужасные слова.

— Дорогая, а что же еще? Даже Пипс и Джеффриз, которые прожили с ней много лет, так считают.

— А-а, эти-то! — Скрутив волосы, в жгут, я выжала их на манер полотенца. — Да они с радостью уложили бы Мэри на шесть футов под землю, чтобы начать копить свои пенсии, прислуживая Теоле. — Размеренное кап-кап по моей ноге казалось громче, чем ливень за стеной. — Даже полагаясь на пикник, Теола Фейт все равно рисковала порешить кого-нибудь в придачу к Мэри. И потом, разве она такой уж специалист по бомбам? Не хотелось бы выглядеть женоненавистницей, милый, но нам, женщинам, обычно лучше всего удаются случайные взрывы — стиральных машин, миксеров…

Бен сделал шаг к двери и обратно.

— Солнышко, возможно, она прочитала какой-нибудь самоучитель.

Или же припомнила, как это делалось в "Печальном доме". Я будто воочию увидала лежащего на подоконнике Пипса, услышала его рассказ о финальной сцене картины. Но он не сказал мне, выжила ли героиня Теолы.

— Ну и когда же она установила взрывчатку? Прикатила на своей моторке, пока Пипс и Джеффриз накрывали стол для пикника? — Почему я наскакиваю на Бена? Мы же говорим о мамочке-монстре, а не о летающей монахине".

— Элли, из тебя никогда не выйдет убийцы — выдержки не хватит. Кто знает — возможно, Теола провернула все прошлой ночью или же наведалась сюда сегодня. Эта женщина актриса — и обладает незаурядным талантом перевоплощения. Если кто-то потом заявит, что видел бродягу, залезающего в моторку, Теоле это будет только на руку.

Я едва не уселась обратно на садовую скамейку, но решила, что мне пригодится вся высота моего роста. Почему я чувствую себя обязанной защищать Теолу Фейт? Неужели у меня настолько ограниченный кругозор, что я считаю неприличным подозревать человека в убийстве, после того как проведешь с ним вечер?

— Бен, но почему она выбрала именно это место для своего злодеяния? Ведь здесь она на виду, как нигде! Теола Фейт выросла в Грязном Ручье.

— Значит, рассчитывает на лояльность и снисхождение земляков.

— Возможно, — согласилась я. — Но, честно говоря, ни в одной из витрин мне не попадалась «Мамочка-монстр», а шериф сказал, что эту книгу запрещено продавать в передвижном киоске.

— Может, тут что-то иное. — Бен ходил кругами, которые становились все теснее, и я уже испугалась, что он вот-вот столкнется с самим собой. — Если верить Теоле, она являет собой классический пример провинциальной девушки, которая добилась большого успеха, а на бывших земляков смотрит теперь как на неотесанную деревенщину — ведь они едят турнепс ножами, убеждены, что шатобриан — это замок во Франции, и считают с помощью пальцев на руках и ногах. А здешние полицейские, по ее мнению, даже не вспомнят, что арестованному следует первым делом зачитать его права.

Я не ответила. Вспомнилось, как Теола Фейт, перед тем как мы ушли из «Везунчика», назвала шерифа Догерти "старым дураком". А еще я вспомнила, как подумала в тот момент, что толстяк шериф, возможно, не совсем ровно к ней дышит. На что, при данных обстоятельствах, начхать не получится.

— Будь здорова! — сказал Бен.

— Что? — Я недоуменно заморгала.

Любимый нежно улыбнулся:

— Видишь, каким истинным американцем я становлюсь. Здесь люди говорят: "Будь здоров!", если кто-нибудь чихает.

— Ну и?..

— Ну и… ты чихнула.

— Не чихала я… просто подумала это слово.

— Но ведь кто-то же чихнул, — резонно заметил Бен. — И это был не я. А мы уже выяснили, что больше здесь никого нет…

— Отлично! — фыркнула я. — Мало того что наш ребенок родится у родителей, замешанных в деле об убийстве, у меня, значит, еще и крыша едет!

Бен привлек меня к себе.

— Если бы ты меня понимал… — вздохнула я.

— Я понимаю, Элли. — Он поцеловал меня в щеку. — Гибель Мэри сама по себе трагедия, но тот факт, что эту несчастную девушку убила ее собственная мать, — просто невыносим. — Лицо его раскраснелось, отчего глаза стали еще изумруднее, они притягивали меня сильнее, чем его руки, словно заключая нас в волшебный круг. Что бы ни случилось со всем остальным миром — мы в безопасности.

Интересно, я слабоумная или просто секс-маньячка? — подумалось мне, ибо я вдруг осознала, что мечтаю лишь об одном — вернуться в Менденхолл, в нашу спаленку с серебристым люрексом. Тетушка Астрид полагает, что занятия любовью — незаменимое средство для размножения и профилактики пневмонии.

— Подумай, любимая, если действительно произошло убийство и Теола Фейт ни при чем — на ум приходят ужасные вещи.

Он был прав. Засучивая рукава, я ненароком саданула локоть. Черт побери! Настроение было испорчено. Предостережение, начертанное в ванной… пропавшие ножи… Они-то как вписываются в общую картину? Если вообще вписываются… И вовсе не шутки ради был воткнут нож в Кота-Мертвеца. Пора вернуться в реальный мир. Под дождем мы с Беном побрели вверх по каменистому склону, и, когда подходили к крыльцу, меня вдруг посетило странное ощущение, неотвязное, как прилипшая к телу мокрая одежда… что-то изменилось в лодочном ангаре, что-то было не так… Чего-то там не хватало.

* * *

Стихия, будто сговорившись с прочими неприятностями, усугубляла мрачную атмосферу. Дождь барабанил в окна. Ветер завывал, точно третьесортный тенор, разучивающий гаммы. Мы собрались в Красной комнате: все тот же оконный выступ с бархатными подушечками, восковые цветы и огромный рояль. Люди-манекены накрыли стол. Пипс с Джеффриз стояли возле чайного столика — мы же, все остальные, устроились с чашками на коленях, согнув локти и выпятив подбородки. Время от времени кто-нибудь отваживался улыбнуться, но тотчас прятал улыбку обратно. Не стоит проявлять бодрость духа и говорить иначе чем шепотом. Как сказала бы тетушка Астрид, мы оказались свидетелями самой почтенной жизненной традиции: смерти.

Часы на камине не тикали; над ними нависал Кот-Мертвец, более зловещий, чем прежде, с этой зияющей раной в его нарисованной шкурке. Кто-то подавил зевок. Кто-то нетерпеливо перевел дыхание. А если мне понадобится в туалет — следует поднять руку? Когда же шериф Том Догерти спасет нас от самих себя? Друг от друга? И от судорог в икрах?

— А кому же достанутся ее гонорары, раз она умерла?

Милый Бинго снял с нас заклятие, разрушил злые чары. Мы вновь обрели свободу — могли говорить, разминать затекшие мышцы, даже пройтись по комнате, если пожелаем.

— Бинго, деточка! Что за вопрос! — Эрнестина Хоффман постаралась изобразить праведный гнев, но ее выдала пузырящаяся, как обычно, через край гордость за своего умного отпрыска. Алый брючный костюм Эрнестины на фоне бордового кресла не мог не вселить ужас в душу любого дизайнера по интерьеру. Даже у отошедшего от дел, вроде меня.

Чудо-ребенок прервал процедуру набивания рта печеньем.

— А что я должен делать, лить крокодиловы слезы, потому что какая-то старушенция за сорок взяла и скопытилась? Не выношу лицемерия! — Бинго так и распирало от важности, и гора съеденного печенья тут ни при чем.

— Право же, мальчик мой! — В глазах Эрнестины так и читался восторг: "Какой он у меня философ!" Она пригладила свой горшок" на голове (наверное, чтобы предстать перед полицией во всей красе). — Конечно же, мы ценим твою честность…

— А лично я — нет.

— Элли! — укорил меня Бен.

И он был прав. Жены кандидатов в Кулинары должны быть видны, но не слышны. Я вспомнила себя в возрасте Бинго: как-то раз моя прекрасная кузина Ванесса потерялась в зоопарке, а я принялась объедаться заварным кремом, лишь бы заглушить страх и чувство вины, поскольку чуть раньше высказала вслух пожелание, чтоб кузину сожрали львы. Опустившись в кресло, я извинилась. Бинго ухмыльнулся. Я засомневалась, что получу на Рождество открытку от Эрнестины.

— Мы все переживаем. — Валисия Икс пересекла комнату, дабы утешающе похлопать Бена по руке.

Он успел переодеться в черный бархатный смокинг. Я откопала этот смокинг на блошином рынке и в мыслях не держала, что Бен покажется в нем на людях. Но как же он ему идет и до чего удачно сочетается с этой старомодной комнатой! Я же влезла в платье и все равно выглядела как неудачный набросок модельера. На мисс Икс было все то же огненное одеяние — и ни капельки грязи, ни морщинки. Волосы она распустила по плечам, и они обрамляли ее лицо крупными волнами цвета спелого абрикоса.

Немудрено, что Пипс улепетнул со всех своих кривых ножек, когда Валисия попросила его налить еще чаю. Джеффриз, храни ее Господь, была сделана из другого теста. Одернув кружева на своем чепчике, карлица уставилась в пространство. Тревожится за Теолу Фейт? Или же ее привязанность длится от чека до чека? А Пипс, кажется, куда больше оплакивает потерю отличной моторки, нежели Мэри. Интересно, мои американские колготки обеспечат мне эмоциональную и моральную поддержку, обещанную на упаковке?

Мисс Икс просияла своей золотистой улыбкой в сторону Марджори Задсон, которая сидела безучастная, как старая псина, впущенная наконец в дом после долгих часов, проведенных на цепи под дождем.

— О господи, милочка, я так несчастна! — Марджори отложила книгу в бумажном переплете, которую читала — или делала вид, что читает. "Плененная невеста" улеглась рядышком с «Мамочкой-монстром» на журнальном столике. Мисс Задсон, с посеревшим лицом, взяла протянутый Беном белый носовой платок. Я вдруг вспомнила о графе, Соланж… и прочих отсутствующих. — Когда бедняжка Мэри тогда выпрыгнула из гроба и мы познакомились, я и подумать не могла, что она так скоро покинет нас, окажется на дне речном…

— Ну-ну, не надо… — Я подсела к ней и взяла ее за лапу.

— Едва не потеряв мою мамочку, я не готова к очередному удару! — Марджори исчезла под носовым платком.

— Милая, конечно же, вам пришлось нелегко! — Голос Эрнестины сочился сочувствием. — Вы только не подумайте, будто я лезу не в свое дело, но меня тревожит, как скажется на вашем самочувствии состязание за звание Кулинара. Это ведь такое напряжение! Тем более учитывая, какой серьезный у вас противник… — Она не сводила глаз со своего мальчика.

— Мадам… — вмешался Бен с ледяной надменностью, дарованной черным бархатом и тесьмой на манжетах, — может, все-таки согласимся, что лучший судья здесь — мисс Икс, ей и решать, кому следует, а кому нет бороться за звание Кулинара?

Снова эта Валисия! Женщина, которая способна жеманно хихикать и при этом не выглядеть законченной идиоткой. Эрнестина, кажется, поглупела от шока.

— Бинго, деточка, ты слышал, как этот тип позволил себе назвать твою мамочку "мадам"? — Она медленно поднялась и очутилась лицом к лицу с Беном. — А вам нравится, когда вас называют платным ухажером? — Она будто выплюнула эти слова, отчего они прозвучали необычайно похотливо. — Мистер… Сопровождение-На-Любой-Вкус?

— Какая низость! — Марджори Задсон вскочила на ноги.

Повисло молчание, будто салфетку, набросили на клетку с вороньем. Бинго замер с печеньем во рту; Пипс наклонил пустой чайник над моей чашкой. Валисия Икс, явно не собиравшаяся взмахивать хлыстом и призывать к порядку, неотрывно смотрела на Бена, и в ее прекрасных глазах застыла печаль. Он же неотрывно смотрел на меня, и его глаза излучали обвинение. Я съежилась в кресле, словно на скамье подсудимых. Да как он мог подумать, что я стану обсуждать его прошлое с кем бы то ни было в этом доме? Не говоря уж о том, что день, когда я позвонила в «Сопровождение», поистине свят для меня. Хотелось бы знать, есть ли что-нибудь святое для Эрнестины?

До чего же она способна дойти во имя Материнства? Эрнестина усиленно старалась держаться решительно и прямо, но колени ее подгибались, а рот подергивался. Я представила, какой стремительный водоворот мыслей кружит в ее голове, как отчаянно она пытается выискать какое-нибудь — хоть какое! — оправдание. Эрнестина прекрасно понимала, что минуту назад заметно ослабила свои шансы когда-либо стать матерью Кулинара. Следует ли мне, не давая ей опомниться, высказать предположение, что привидением, которое Бинго якобы видел в первую ночь, вполне возможно, была родная матушка малолетнего кандидата, тайком изучающая досье соперников?

Промедление смерти подобно… Эрнестина невнятно промямлила что-то насчет ПМС, то бишь предменструального синдрома.

— Это она насчет постмортального ступора? — неожиданно проскрипела Джеффриз.

Я изумленно воззрилась на нее. Об этом ей тоже поведал психиатр?

Вновь повисло молчание, от которого уже начинало звенеть в ушах. Внезапно Джеффриз издала пронзительный вопль, от коего едва не рухнул потолок, — и дверь широко распахнулась. На пороге высился шериф Том Догерти с револьвером на изготовку и пылающим взором.

— Черт побери, что у вас тут происходит?!

Нет, честное слово, пора наконец отправить открытку Доркас и Джонасу со словами: "Чудесно проводим время. Жаль, что вас нет с нами".

* * *

Поразительно, как сплачивает людей полицейское расследование! Даже Пипс и Джеффриз держались так, будто служили нашему маленькому сообществу долгие годы, причем наслаждались каждой минутой. Шериф Том задавал обычные в таких случаях вопросы — фамилии, адреса, где находились в момент взрыва. Я ожидала, что он заинтересуется моей встречей с Теолой Фейт. Мне и самой хотелось узнать, разговаривал ли шериф с ней и если да, то как у нее настроение, — но он вновь вернулся к теме Общества Кулинаров.

— Тайная кулинарная организация! — Похлопывая себя по объемистому животу, шериф улыбнулся. — Любопытно, любопытно…

— Да, действительно, — коротко бросила Валисия Икс. Ей не слишком понравилось его настойчивое желание узнать ее фамилию, а также улыбка, расцветшая на пухлом лице шерифа, когда она таки написала ее и передала ему, сложив предварительно листок пополам.

Джеффриз, отбросив услужливость ко всем чертям, присела на подлокотник дивана:

— К вашему сведению, мы древняя и почтенная организация. И горе тому, кто встанет у нас на пути. В прошлом году мы написали очень резкое письмо в журнал «Обжорство», где осуждали продолжающуюся экспансию замороженной вишни.

Бинго восседал на коврике перед камином, по-турецки скрестив ноги. На губах его играла насмешливая улыбка, но взгляд оставался холодным и настороженным.

Пипс достал из кармана часы, потряс их, поднес к уху и прокудахтал:

— У меня перерыв! — Проковыляв к окну, он улегся на подоконник и сложил руки на груди. Его лысый череп блестел, как эдамский сыр; из-под полуприкрытых век виднелись желтые белки.

Однако же, вовремя! Но уже в следующее мгновение публика забыла о Пипсе. Воздух прорезало хлопанье крыльев — голубь с шумом опустился на урну над камином — ту самую, что красовалась под портретом Кота-Мертвеца. Склонив набок головку и строго глядя круглым глазом, птица побудила шерифа продолжить.

— Как поживаешь, приятель! Я всегда говорил, что Менденхолл — это прелесть! Не могу передать, как я ругаю мисс Мэри за то, что она решилась рискнуть своим чудесным домом. — Стукнув кулаком по этажерке, шериф Том успел поймать ее, прежде чем та перевернулась. — Представляю: вы, наверное, были счастливы, как индейка на Рождество, когда Мэри предложила это место для вашего сборища?

— Мы были рады. — Валисия Икс поудобнее устроилась в кресле и скрестила свои безукоризненные ножки.

— Более уединенное местечко трудно найти.

— К чему это вы клоните? — прищурилась Джеффриз.

Шериф Том подался к ней.

— Думаете, Мэри Фейт питала искреннюю признательность к вам с мистером Пипсом за долгие годы верной службы ее матушке?

Джеффриз так громко фыркнула, что голубь взмыл в воздух и приземлился на алый абажур.

— Эту свою мыслишку, мистер, лучше спрячьте обратно в карман. В своих поступках мисс Мэри никогда не считалась ни с кем, кроме себя. Она познакомилась с одним из наших членов на какой-то вечеринке и, узнав о возможности наполнить свой дом живыми людьми, от радости подскочила на три фута вверх. Ей хотелось создать видимость того, что у нее есть друзья.

Я не в силах была взглянуть на нее. И на Бена тоже. Я боялась, что вот-вот разрыдаюсь. Бедная, бедная Мэри! Как же она была несчастна, по милости своей ужасной мамочки! Шериф обвел глазами комнату.

— Судя по слухам, гуляющим в городке, вас вроде бы было побольше.

— Шестеро уже уехали, — робко ответила Марджори Задсон.

— Не считая Мэри Фейт, — встрял Бинго.

— Шериф Догерти, — заговорила Эрнестина, тиская свои бусы, — позвольте, пожалуйста, моему мальчику уйти. Вы же видите, какой он бледный!

Тут Валисия Икс величественно поднялась. С ярким румянцем на щеках и разметавшимися по плечам волосами, она скрестила на груди руки.

— Бинго Хоффман голоден, как и все остальные! Шериф, вы хоть понимаете, что взрыв произошел в тот момент, когда мы собирались пообедать?

В ответ раздался тяжкий вздох.

— Здесь маленький городок, мэм. Мы медленно соображаем, но все-таки не безнадежны.

Никто не решился осадить шефиню в присутствии Бентли Т. Хаскелла. Его черные брови сдвинулись в одну длинную и густую линию; однако он достаточно владел собой, чтобы сжать мое плечо.

— Сэр, думаю, вам следует вплотную заняться матерью жертвы.

— А вы, кстати, кто — чудо-ребенок или производитель любовного зелья? — Шериф весело улыбнулся, но возможности ответить Бену не дал. — Может, я и провинциальный дикарь, но, ей-богу, не дурак; так что давайте не будем рассуждать о так называемой жертве, пока не закончим прочесывать дно реки и не достанем труп.

Слава богу, окно у меня за спиной, иначе бы не удержалась и выглянула. Вцепившись в подлокотники кресла, я сказала:

— Шериф Догерти, а Теола Фейт уже знает?

Он откашлялся.

— Я к ней давеча заходил — дверь открыла Лаверна Гиббонс и сказала, что мисс Фейт в постели, нездоровится ей. Думаю, не страшно, если мы подождем, покуда будет что рассказывать.

— Рассказывать! — Эрнестина схватила пухлую ладошку Бинго и потянула его к себе, чтобы убаюкать в своих объятиях. — Этому чудовищу незачем что-то рассказывать! Какого черта, она ведь прекрасно знает, что ее дочь мертва! Мэри Фейт жила в вечном страхе. Она сказала это по телевизору! По телевизору! И еще раз повторила вчера, здесь, при нас с Элли. Чего же еще вам нужно — признание с подписью?!

Пипс, по-прежнему лежа на подоконнике, прокаркал:

— Правильно, правильно!

— Да как вы можете? — Я метнулась к нему, испытывая сильное желание задернуть гардины.

— А вы полегче! — подскочила Джеффриз. — Он же не говорит, что мисс Теола плохо с нами обращается — когда трезвая. Но наш главный моральный долг — перед Обществом Кулинаров. Или, может, вам больше понравится, миссис Святоша, если наш славный шериф заподозрит кого-нибудь из нас?

— А почему бы нет? — услышала я чей-то крик — оказалось, свой собственный. — У всех нас была возможность подстроить взрыв, к тому же здесь творятся очень странные вещи.

* * *

Сбылись все мои самые худшие опасения. Я пребывала взаперти в мрачной спальне, за окном буйствовали дождь и ветер, а чернобровый незнакомец осыпал меня оскорблениями.

— Господи боже мой, Элли! — Бен бросился навзничь на постель и принялся колотить себя по лбу сжатыми кулаками. — Ну признайся, что у тебя было временное помешательство, и тогда я, возможно, сумею понять.

И это продолжалось уже несколько часов кряду. Я ждала, что у него вот-вот кончится завод, но милый, как шарманка, гудел и гудел. Даже когда он делал паузу, переводя дух, в голове у меня все равно звучал этот мерзкий гул.

— Повторяю в сотый раз, — я покачивалась взад-вперед в кресле, которое отнюдь не являлось креслом-качалкой, — что я пребывала в здравом уме и твердой памяти, когда заявила шерифу, что ему не стоит считать это дело таким уж простым.

— В таком случае меня не удивляет, почему ты даже не притронулась к еде, которую принесла Джеффриз, — едко заметил Бен.

Я схватилась за горло:

— Думаешь, рагу отравлено?

— Боже милостивый, нет конечно! Я имел в виду твое чувство вины, Элли.

— Ну спасибо. А то я уже начала терять нить разговора. Рискую повториться, но тем не менее… Ты бы лучше записал. Так вот, я ничуть не сожалею, что высказала предположение о причастности кого-нибудь из компании Кулинаров к взрыву лодки. Шериф отнюдь не дурак! А единственным человеком, на которого я показала пальцем, была я сама. Вспомни! Я подчеркнула, что вела себя странно! Ни с того ни с сего отправилась на лодке в Грязный Ручей. Сделала новую прическу. И не я ли, влекомая нелепой страстью, едва не сорвала банкет в кегельбане?

Бен старательно взбивал подушку.

— Полагаю, я должен быть тебе благодарен, Элли!

— Ну что ты, не стоит. К счастью, ты у меня такой неловкий. Скажи на милость, как бы я сумела убедить кого-то в том, что ты взорвал эту несчастную лодку, когда я знаю, что без электрика ты не в состоянии даже сменить лампочку в люстре?

— Своей очаровательной прямолинейностью ты добилась одного: вынудила всех остальных представить какую-нибудь причину, по которой и они тоже могли быть виновны. Лишь бы не быть заподозренными в принадлежности к партии линчевателей Теолы Фейт.

Я перестала раскачиваться и со скрежетом развернула свое кресло, дабы очутиться лицом к лицу с Беном. Слезы жгли мне глаза.

— Бен, я по-настоящему гордилась мисс Задсон, когда она добровольно сообщила, что всю жизнь прожила у воды и умеет обращаться с лодками. Какая душка! Более того, она даже превысила свой служебный долг, когда напомнила о своем недавнем соображении: при определенных обстоятельствах нет ничего благороднее и гуманнее, чем навеки усыпить человека.

— Шериф наверняка решил, что все мы тут — сборище психов. Особенно когда Бинго с самым серьезным видом предположил: дескать, вполне возможно, Мэри обнаружила, что на самом деле он — карлик сорока пяти лет от роду. Что обеспечивало ему или его матери веский мотив для убийства. А затем Валисия Икс тонко намекнула, что она, Пипс и Джеффриз могли — поодиночке или вместе — разделаться с Мэри Фейт, потому что та знала о секретном механизме в зеркале аптечного шкафчика и имела возможность шпионить за собраниями Кулинаров.

Этот мужчина совсем забыл, что я беременна. Забыл, что я его жена и друг. Я попыталась было встать, но потом передумала.

— Знаю, по-твоему, я зря упомянула о пропавших ножах, поскольку из-за этого Эрнестина обмолвилась, что в арсенале трюков графа были и небольшие взрывы. Это в свою очередь побудило шерифа спросить, не думаем ли мы, что кто-то из отбывших кандидатов мог взорвать лодку, дабы отомстить Кулинарам. Но, Бен, ведь именно это мы и ищем — мотив, который не имел бы отношения к Теоле.

— Элли, ты пробудила совершенно возмутительные подозрения!

— Вроде бы не далее как сегодня утром ты сам тревожился из-за пропавших Браунов и пропавших же ножей.

Бен поднял подушку над головой и с силой бросил ее обратно на кровать.

— Естественно, меня беспокоят все обстоятельства, так или иначе касающиеся тебя, моей беременной жены. Признаю, я слишком остро отреагировал. Но не забывай: Хендерсон Браун был здесь несчастен. Так ли уж невероятно, что его преданная жена согласилась уехать?

— Ни с кем не простившись?

— Ей было неловко. Что же до ножей, то кто-то просто пошутил, а теперь боится сознаться.

Нет, этот человек зашел слишком далеко. Никогда больше я не оскверню своим присутствием его постель. Никогда не заговорю больше с ним… после того как выскажусь. Сделав шаг к кровати, я схватила подушку, сорвала покрывало и попятилась к окну.

— Не подходи ко мне! Ты сам сделал свой выбор! Общество Кулинаров для тебя важнее всего — важнее жены, ребенка… важнее самой чести!

— Что-о?! — взвыл Бен. — По-твоему, я злюсь из-за своих подпорченных шансов стать Кулинаром? Ну так вот, ты ошибаешься! — Он стукнул кулаком по столбику кровати. — Я против того, чтобы моя жена совала нос в самое пекло расследования по делу об убийстве!

— Так это ведь ты сам, лично, сунул меня в это самое пекло! Я вообще не хотела ехать в Америку. Помнишь? — Я наткнулась на стул и отфутболила его в сторону. — Какие шансы у Теолы Фейт, если каждому неймется дописать эпилог к «Мамочке-монстру», чтобы приумножить шумный успех романа? Ах, если бы ты понимал, но как тебе объяснить, что, возможно, я воспринимала бы все иначе, если бы не носила под сердцем нашего ребенка!

Стук дождя как-то изменился, стал тише.

— Элли! — Бен коснулся моей руки, но я не видела его из-за пелены слез.

— Я должна бороться за нее! Возможно, Теола Фейт пьяница; возможно, она действительно совершила все эти ужасные поступки, но такого она содеять не могла. Вчера вечером, перед уходом, она спросила: "Как там Мэри?" И в голосе ее я уловила нечто похожее на любовь.

Бен не ответил, ибо мы вдруг услышали крик. И звучал он иначе, нежели обычные вопли Джеффриз. Когда так кричат, поневоле забудешь о том, что твой брак разваливается на части. Я с презрением отвергла предложение Бена посидеть в комнате, пока он сходит на разведку. Канули в Лету времена, когда я считала, что беременность дает мне право на девятимесячное бесплатное членство в Клубе бездельников.

Мы вышли в коридор и обнаружили Эрнестину, поспешавшую в нашу сторону: одной рукой она придерживала подол своего желтого платья, а другой сжимала длинный и страшный нож, который до одурения напоминал один из тех, что пропали со стены столовой.

— Бинго, мамочка спешит к тебе! О боже! Умеешь ты свести мамочку с ума от волнения! — Лицо ее посерело от страха. Влекомая материнской тревогой, она рывком распахнула дверь ванной комнаты. Мы с Беном хотели уже последовать за ней… когда увидели, как в одну из комнат напротив ванной торопливо протискиваются Валисия Икс, Пипс и Джеффриз.

Это была спальня Марджори Задсон. Через плечо Джеффриз я увидела открытое окно, развевавшиеся на ветру влажные занавески, мокрое пятно на полу — следы проникшего внутрь дождя. На небе сверкнула молния, и раскат грома заглушил мой вопль ужаса.

— Марджори! — вновь заорала я.

Неужели это я подтолкнула отважную женщину к краю подоконника, чересчур рьяно занявшись делом Теолы Фейт?! Кровь застыла в моих жилах. Я отпихнула локтем Валисию Икс, даже не вспомнив о чувствах Бена. Возможно, Марджори всерьез сочла себя подозреваемой и испугалась, как повлияет ее арест на престарелую матушку? Никогда, поклялась я в душе, никогда не позволю, чтобы мой ребенок пережил из-за меня хотя бы секундное беспокойство или неловкость. Устремляясь к окну, я уже представляла, как увижу Марджори распростертой на земле, с прилипшим к лицу кленовым листом. Страдала ли она… и много ли там крови? И смогу ли я когда-нибудь себя простить?

Я едва не упала в обморок, когда Пипс отступил в сторону и я увидела Марджори Задсон — с побелевшим лицом, дрожащую мелкой дрожью в своей голубенькой полосатой пижамке. Но абсолютно живую! Рядом стояла Валисия Икс, прекрасное видение в нейлоне и гипюре. Джеффриз, вся в папильотках, вцепилась в рукав шефини. Марджори воздела трясущуюся руку и простонала:

— Там кто-то есть, под кроватью!

 

Глава шестнадцатая

Снаружи по-прежнему неистовствовал ветер, завывая громче, чем душа грешника в аду, а дождь между тем стучал как зубы. В комнате царил сумрак, полный загадочных теней, — казалось, будто кто-то ходит с факелом в руках, но только факел этот испускает лучи тьмы, а не света. Дрожа всем телом под стеганым одеялом, я вдруг коснулась ногой чего-то… на ощупь напоминавшего мужскую ногу… и, как ни странно, сердце мое сразу забилось спокойнее. Пребывая в зыбком состоянии между бодрствованием и сном, я поняла, что мистер Ночной Кошмар, решив не выпускать меня из своих тисков, неотступно следует за мной в своей черной накидке. Но я также понимала, что надолго он не задержится. Взойдет солнце и сожжет его дотла… да и не все ли равно?.. Я в безопасности, потому что ко мне пришла моя мама. Чудесное, восхитительное ощущение овладело мной. Но уже в следующий миг я рассердилась. Почему она не отходит от двери? Почему продолжает стоять там, такая темная и неподвижная? Почему я не могу разглядеть ее лица?

"Надеюсь, я не оторвала тебя от важных дел. — Голос мой звучал огорченно, устало и ужасно скрипуче — как минимум, лет на тридцать старше, чем надо. — Будь моей гостьей, мамочка! Можешь поделать свои упражнения, позадирать ноги. Я же не хочу, чтобы из-за меня ты потеряла форму. Мне так нравится, когда спрашивают: "Разве твоя мама не худенькая? Почему же ты такая толстая?" Впрочем, не обращай внимания на мои дурацкие жалобы, я должна рассказать тебе о своем ужасном сне. Мне приснилось, будто я выросла и вышла замуж за чертовски красивого мужчину — знаешь, из тех, что неизменно насмешливо вздергивают смоляную бровь. Мы оказались в очень странной компании, в местечке под названием Менденхолл. Потом произошло убийство, от которого я не получила никакого удовольствия, потому что кое-кому очень хотелось, чтобы я не лезла не в свои дела. А потом, среди ночи, вдруг раздался леденящий кровь вопль. В коридоре оказалась женщина с ножом в руках — она схватила его для защиты. Так она, по крайней мере, сказала. Мы все ринулись в комнату другой дамы. Эта женщина была большая и мягкая — именно такую бабушку мне всегда хотелось иметь. И она была до смерти напугана, потому что решила, будто у нее под кроватью мужчина; и почти так же боялась, что его там не окажется, — после того, как подняла тревогу. И тут, из-под кровати вдруг выполз жирный вундеркинд по имени Бонго… нет, Бинго! И наплел какую-то дурацкую историю: якобы он спустился вниз и едва не налетел на привидение, которое — клялся он и божился — видел накануне. Заметив, что дверь мисс Зад-сон открыта, он нырнул в нее, чтобы спрятаться. Но, мама, когда он смотрел на нас, очень уж бегали его глазки. Нет-нет, я не имею в виду, что он врал насчет привидения! Толстячок был таким же белым, как… призрак. Но он что-то прятал за спиной. Я не верю, будто он вышел из своей комнаты, чтобы попить водички, — точно так же, как его матушка не верит, что мисс Задсон вышла из своей комнаты, чтобы наведаться в ванную. Мама! — Я постаралась избавиться от укоризны в своем голосе. — Буду очень благодарна, если ты ответишь. Что я должна сделать, чтобы пробудить в тебе интерес? Скажи, что ты думаешь об исчезновении надувной лодки, а ведь именно эту перемену я заметила — хотя и не осознала этого сразу — в лодочном ангаре. А как насчет противоречивого поведения Пипса и Джеффриз? Мне показалось, что у Пипса при виде Теолы Фейт загораются глаза, да и Джеффриз вчера вечером демонстрировала привязанность к Теоле, но они бросили ее на съедение шерифу…

Мама не ответила… потому что ее там не было. А разговаривала я все это время с черным шелковым пеньюаром, висевшим на двери. Утро ворвалось в комнату, загнало тени под шкаф и в каминную трубу, где им предстояло затаиться, пока снова не наступит ночь. Я знала, кто я и где я, а еще я знала, что это первый день остатка моего замужества!

— Доброе утро, Элли. — Бен сел в постели.

— Доброе утро, мистер Хаскелл. — Если со мной обращаются как со служанкой, которая согревает постель хозяина, заменяя обычную грелку, то и отвечать я буду соответственно.

— Родная… — Он слез с кровати, качая головой. — Как там говорится в той старой поговорке: "Не позволяй гневу подниматься вместе с солнцем"?

— Что еще за чушь!

Он дернул за ворот своей пижамной куртки, запамятовав, что она застегивается на старорежимные пуговицы, а не новомодные липучки. Пуговицы полетели в разные стороны, одна из них едва не угодила мне в глаз.

— Меткий выстрел, — процедила я.

— Элли! — Он стукнул себя по обнаженной груди. Наверное, ждал, что я подползу, схвачу его за руку и примусь покрывать ее покаянными поцелуями. — Я по-прежнему считаю, что вчера вечером ты была не права, но готов поверить, что тобой руководило скорее ложно понятое благородство, нежели…

— Откровенная злонамеренность?

— Я собирался сказать: глупость.

— Ну спасибо на добром слове.

С каким же удовольствием я наблюдала, как он откинул крышку белого чемодана и принялся рыться в нем. Женина интуиция подсказала мне, что он ищет свою серебристо-серую рубашку. Но с какой стати сообщать ему, что она вовсе не в белом, а в синем чемодане?!

— Бен, — сухо сказала я, — я много думала, пока спала, и в результате очень устала — так что, с твоего высочайшего позволения, останусь на все утро в постели.

Неужто я нажала на кнопочку страха? Глаза его лихорадочно заблестели, а горестные складки, избороздившие лицо, могли соперничать с морщинами на рубашке, которую он сжимал в руках.

— Что случилось? — Бен схватил мою руку, и на миг мне показалось, что он осыплет ее поцелуями, но — черт возьми — он всего лишь проверял мой пульс. — Ты сказала вчера, что дело не в утреннем токсикозе. Что с тобой? Что-нибудь болит?

— С ребенком все в порядке, — сообщила я стене. — Просто мне хочется полежать с хорошей книжкой. — Глаза мои старательно избегали «Мамочку-монстра» на прикроватной тумбочке.

— Элли, — Бен навис надо мной, будто совершающий обход доктор Хаскелл, — ты же не можешь вечно здесь отсиживаться.

— Одно утро, пусть даже два — еще не вечность. Я не забыла, что сегодня вечером — блистательный финал. Мисс Икс говорила что-то насчет официального обеда; полагаю, после него — когда все мы усядемся кружком, потягивая бренди и покуривая сигары, — будет торжественно объявлено, кто же оказался счастливым избранником.

— Милая, я не волен обсуждать…

— Боже упаси! — Я откинулась обратно на подушки, и жизненные силы окончательно и бесповоротно покинули меня. Ни один из нас так и не узнает наверняка, моя ли в том вина, если имя Бена не выкрикнут под грохот фанфар. Переступая порог этого дома, я отдавала себе отчет, что должна соответствовать высокому званию спутницы Кулинара. А что в итоге? Лишь наделала глупостей и все загубила.

Вчера вечером моему самолюбию было легче: вчера вечером я могла отличить правильное от ошибочного. Я была права, а Бен ошибался. Теперь же я знала одно: не желаю, чтобы кто бы то ни было приносил мне завтрак в постель.

— Беги скорее на свое собрание! — Я отвернулась, так что его поцелуй соскользнул с моей щеки. — Обо мне не беспокойся. Сползу вниз, как только путь будет свободен. — Воспоминание о береговой охране всплыло на поверхность моих мыслей. Закончились ли эти ужасные работы по осмотру дна реки? Скоро ли шериф сообщит нам о печальной судьбе Мэри? Разрешат ли нам уехать отсюда сегодня вечером или завтра утром? Мэри Фейт… и вновь я вернулась мыслями к ней.

Последний долгий взгляд — и Бен удалился. Я осталась одна в комнате, где отнюдь не чувствовала себя уютно. Не нравилось мне, как вся эта мебель на меня смотрит. Ах, чего бы только я не отдала, лишь бы ощутить рядом теплого, милого Тобиаса! На худой конец, сгодился бы даже голубь. Слишком растревоженная, чтобы уснуть, и слишком подавленная, чтобы вставать, я энергично взбила подушку — вследствие чего ее немногочисленные перья сбились в один угол. А вот и моя рука — тянется к «Мамочке-монстру». Может, я наказываю себя или же пытаюсь вызвать Мэри на разговор — еще разок? Открыв последнюю страницу, я прочла:

Итак, мама, оставляю тебя под мрачной сенью Горы Злодеяний, я же тем временем направляюсь в Долину Солнца. Поверь, я не испытываю к тебе ненависти. И больше не просыпаюсь посреди ночи от болезненного ощущения пустоты, потому что ты ни разу не испекла шоколадного печенья. Женщина, которой я стала, сдружилась со злобой и ее неразлучной приятельницей — жалостью. Пока ты продолжаешь увязать в болоте оправданий, мы не сможем встретиться, но, если когда-нибудь ты пороешься в глубинах своей души и отыщешь там слова "Прости меня, малышка!", моя дверь и мои объятия широко раскроются, чтобы принять тебя.

Черт побери! Вот они, волчьи ямы материнства! Но я-то уж точно спеку свои пальчики до хрустящей корочки. Буду подавать свежесдоенное молоко к каждой трапезе, никогда не позволю ребенку увидеть меня без макияжа, с нечесаной головой, с ненакрашенными ногтями на ногах. Никогда не войду в детскую без стука… И помру от истощения, если попытаюсь выдержать этот темп.

Отшвырнув «Мамочку-монстра», я потянулась к "Заведению детей ради удовольствия". В главе седьмой, если я правильно запомнила, подробно рассказывалось об опасностях, которые таит в себе стремление стать Всемогущей Мамой. Так что хватит зацикливаться на Мэри, довольно ворошить неприятные воспоминания. Несварение мозгов не менее вредно для ребенка, чем несварение желудка. Бедняжечка, должно быть, считает, что живет в морской пучине. Ах черт! Снова я за свое! В надежде отвлечься от пугающего образа Дурно Воспитанного Ребенка, я заголосила колыбельную. Голос у меня отвратительный, но у мамы был не лучше — а я всегда обожала песенку про долгоножку, захмелевшую от вина из одуванчиков. Если б только вспомнить слова… но мама выдумывала их на ходу; она танцевала роль главной героини, в то время как папа по-пингвиньи расхаживал взад-вперед, изображая разгневанного официанта, размахивающего невидимым черпаком…

Из "Заведения детей ради удовольствия выпало несколько сложенных листков бумаги. Что еще такое? Ага! Письмо Примулы Трамвелл. То самое, что я получила в день, когда Бен разжился весточкой от Кулинаров, — и в тот же самый день они с Гиацинтой нанесли мне неожиданный визит, дабы сообщить о Черном Облаке. Теперь я едва помнила, что там наговорила эта загадочная Шанталь… что-то невразумительное насчет поиска ответа в самой себе. Неужто нынешним чувством бессилия я обязана суеверной ерунде — будто, мол, вчерашняя трагедия была предопределена свыше? "Дом, окруженный водой"… какая меткая характеристика Мерлин-корта, Менден-холла — а вкупе с ними и сотен других домов! Что же касается слов "адские муки" и окутаны тенью", то я подумала об одежде из модного магазинчика. Один размер подходит всем. Милые Примула и Гиацинта! Прибегнув к пузырьку с нюхательными солями ввиду моей беременности, они пришли в ужас, когда Шанталь рассказала о своем видении, а я, изнеженная дурочка, пригрела страх на своей груди и воскликнула: "О горе мне!" Но довольно. Вовсе не Черное Облако взорвало моторку, а я не настолько беспомощна и безнадежна — хотя, должна признать, не такая уж смелая и с радостью пригубила бы сейчас травяной отварчик, рецепт которого вложила в письмо Примула: бальзамник, шандра, мята болотная — и все это хорошенько настоять на имбирном эле под полуденным солнцем.

Отбросив одеяло, я решительно ступила на пол — и на избранный путь. Что-то чертовски неладное творится в этом доме, и я знала, в чем дело. Поверьте, мне вовсе не улыбалось прослыть ищейкой или паникершей, но я обязана была хотя бы отыскать пропавшие ножи. Даже если их стащили шутки ради — под влиянием атмосферы "Печального дома", — это все равно необходимо было выяснить. Что же до зловещей возможности того, что отбывших членов нашей группы следует скорее именовать отбывшими в мир иной"… то я предпочитаю думать лишь… о правде, которая дарует свободу всем нам. Кроме, разумеется, убийцы бедной Мэри Фейт.

Торопливо стаскивая через голову ночную рубашку, я мельком глянула на себя в зеркало. И почему тревога всегда оседает вокруг моей талии? Или это наказание мне за то, что вчера не поужинала? Вот вам еще пять фунтов. Святые небеса, в зеленом бархатном платье с кружевным воротничком я напоминала старомодную матрону, напялившую турнюр задом наперед. Когда вернусь домой — если этот радостный день вообще наступит, — сообщу доктору Мелроузу, что хотела бы выслушать мнение еще одного специалиста относительно даты моих предполагаемых родов.

— Эй, выше нос! — Увы, лицо в зеркале упорно избегало моего взгляда.

По дороге в ванную я никого не встретила. Однако, очутившись там, не испытала особого желания задерживаться. Теплой пенистой воде было не под силу смыть воспоминание о начертанных на кафеле словах: ЭТОТ ДОМ ТЕБЯ ПОГУБИТ. А чуть позже, расчесав волосы и уложив их в узел, я не захотела даже заглянуть в аптечный шкафчик. Слишком он маленький, ножи все равно не поместились бы.

Время не ждет, Элли! Облачившись в один из своих ансамблей для беременных — серые штаны и широкую блузу, на которой было вышито слово «МАЛЫШ» и указывающая вниз стрелка (отчего я боялась наклоняться), — я замешкалась на пороге своей комнаты. Может, вернуться и застелить кровать? Нет, нельзя отступать с избранного пути. Крадучись добравшись до лестницы, я глянула вниз. В холле тихо и спокойно. Никаких подозрительных теней. Смерть ничего не изменила. Заключительное собрание Кулинаров, очевидно, идет полным ходом, но вот присутствуют ли на нем Пипс и Джеффриз — это вопрос. Что касается Эрнестины, надеюсь, она готовит завтрак, но, прежде чем войти к ней в комнату, обязательно постучусь.

О том, чтобы обыскать весь дом, не было и речи, так что оставалось уповать на то, что человек, взявший ножи, спрятал их в своей комнате. Будь я преступницей, первым делом вспомнила бы о незакрепленной половице в нашей спальне. Нет, это было в Мерлин-корте, а не здесь. Но… минуточку… кажется, я слышала такой же красноречивый скрип, пересекая одну из комнат в этом доме?

Я замерла как вкопанная посреди коридора, будто меня дернули за поводья. Но вовсе не из-за смутных воспоминаний. Причиной моего участившегося сердцебиения была дверь Марджори Зад-сон — приоткрытая, совсем чуть-чуть. Я была уверена, что несколько минут назад, когда я возвращалась к себе, чтобы одеться, дверь была закрыта.

Разумеется, только самая крайняя нужда заставила бы Марджори покинуть собрание! Поразительно, что ей позволили уйти, если только… я на цыпочках продвинулась вперед… если только ее не лишили права быть избранной… Я невольно охнула. Мой проклятый локоть задел дверь, та качнулась внутрь, едва не сбив с ног Эрнестину Хоффман. Она стояла перед выдвинутым ящиком прикроватной тумбочки и держала в руках комплект блестящих ножей.

— Ну, что скажете? — Отнюдь не пытаясь совершить харакири, мамаша вундеркинда исходила праведным гневом. — Такая приятная с виду дамочка! Кто бы мог подумать!

— Вы хотите сказать, мисс Задсон и есть та самая мошенница, что стащила ножи? — Пятясь от блестящих клинков, я закрыла дверь. — А вы, значит, заглянули сюда из чистого любопытства?

— Не думаете же вы, что я пытаюсь запихнуть улики к ней в ящик!

Нет, невозможно! Эрнестинина прическа "под горшок" и полосатый халат вопили о ее респектабельности. На туалетном столике лежала черная, с огромным бантом, шляпка Марджори, в которой она впервые появилась в Менденхолле, бесстрашно переплывя реку в исподнем. На тумбочке возле кровати покоилась "Плененная невеста" в бумажном переплете, а рядом — потрепанная тетрадка с написанным от руки заголовком: "Пятьсот моих любимых приворотных зелий". Мэри была не единственной писательницей в этом доме.

— Я уже не знаю, чему верить…

Вчера вечером я видела у Эрнестины нож, но ведь она могла подобрать его в Красной комнате — вдруг это тот самый, которым проткнули портрет Кота-Мертвеца?.. В таком случае им же могли приколоть хваленый рецепт графа Венсана к его же подушке. Я обессиленно привалилась к двери. А что это за пятна на лезвии самого маленького из трех ножей? Ржавчина, наверное? Ни один здравомыслящий маньяк не бросит где попало использованное оружие, не протерев его предварительно салфеткой или хотя бы рукавом. Ведь так? Внутренний голос, срываясь на визг, велел мне остановиться. Не думать об исчезнувших Гроггах, пропавших Браунах и удравших графьях. Надо действовать потихоньку. Я собиралась спросить Эрнестину, были ли у нее основания подозревать конкретно Марджори или же она просто методично обыскивала все комнаты подряд, — однако спросила совсем о другом:

— Вы ведь и раньше такими делами занимались, верно?

— О чем вы говорите?!

— Да нет, я не о ножах, — успокоила я ее. — Ведь если бы вы собирались подбросить ножи, то вам наверняка хватило бы ума надеть перчатки.

— Отпечатки пальцев! — Ее голос взял высокую ноту, а ножи с лязгом упали на кровать. — Я и не подумала…

— Да и с чего бы? Вы ведь пришли сюда не затем, чтобы доказать — или опровергнуть, — что Марджори Задсон преступница. Вы всего лишь хотели найти что-нибудь — что угодно! — дабы вышибить ее из кандидатов в Кулинары.

— Ну и нахалка же вы! — Эрнестина уже пришла в себя и завелась. — А я-то считала, что оказываю вам любезность, подтверждая ваши идиотские обвинения — что, мол, здесь много чего творится, помимо разлетевшейся на куски Мэри Фейт! К вашему сведению, молодушка, подозрения по поводу мисс Задсон у меня возникли вчера вечером, когда она попыталась убедить, будто разрешила загадку исчезновения Браунов. Эта дамочка сообщила, что читает вот эту книжку, — Эрнестина ткнула в "Плененную невесту", — и что раньше видела ее у Хендерсона Брауна. Это, дескать, дурацкая сказочка про человека, похитившего свою собственную жену…

— Точно! — Я испытала такой подъем, что едва не воспарила в воздух. — Уверена, что так оно и есть! Хендерсон решил поиграть в загадки! Это он написал название книжки на зеркале. Помните смазанные слова? Подозреваю, что он перекинул Лоис через плечо и удрал вместе с ней под покровом ночи — возможно, на нашей "Нелл Гвинн".

— Что?!

— А Лоис пожертвовала Кулинарами во имя любви. Ей ведь так не хватало романтики в отношениях со своим приземленным мужем.

— Сочиняйте свои сказочки, сочиняйте. — Пухлое лицо Эрнестины сейчас очень напоминало физиономию ее отпрыска. — Мой Франк все время повторяет, что у меня чрезмерно развитое чувство ответственности, так как я рано созрела.

— Ясное дело! — услышала я свой едкий голос. — В своем рвении услужить дорогому сыночку вы даже залезли на днях в мою спальню. Соланж видела, как вы оттуда выходили. Кое-какие вещи оказались передвинуты… книжка, например. А сумка была застегнута на молнию. Та самая сумка, в которой лежало письмо от моей свекрови.

— Ну и что? — Она присела было на кровать, но тотчас подскочила — то ли совесть кольнула, то ли нож.

— Вот откуда вы узнали, что Бен раньше работал в "Сопровождении на ваш вкус", — прочли письмо его матери. Почему-то мне кажется, что Бинго не проболтался бы, даже если эти сведения и вспыли бы на их собрании.

— Нет, конечно, он бы ни за что не сказал! — Лицо Эрнестины сделалось серым, как обои на стене. — И лучше бы вы не делились своими мерзкими подозрениями с моим мальчиком. Вы ничего не можете доказать!

— Верно. Это всего лишь мои догадки. Вы принялись выяснять подноготную всех кандидатов с самой первой ночи. И попросту притворились, будто не могли открыть дверь ванной, — когда вместе с Соланж отправились выяснять, кто кричал. Больше ведь никто не жаловался, что дверь заклинивает. Я, по крайней мере, не слышала.

— Однако все это, — Эрнестина облизнула губы, — никоим образом не меняет того факта, что Марджори Задсон держала эти ножи в своем ящике.

Я покачала головой:

— Вряд ли. Думаю, скорее их положил туда ваш драгоценный Бинго.

Слова эти сами слетели с моих губ. Позднее я подумала о Шанталь и разных паранормальных штучках, вроде телепатии. Но так, мимоходом. Ведь все это — полная чушь. Допустим, мое подсознание приложило здесь руку — но уж только не сверхъестественные явления.

— Полагаю, сначала он спрятал их в своей спальне — кто знает? — возможно, под незакрепленной половицей. А когда вчера вечером положение усугубилось, решил поискать более надежное место. — Нет нужды напоминать, что чуть раньше Бинго уже пытался спрятать свои пищевые запасы в птичьем гнезде. — На его месте я бы, пожалуй, попробовала вернуть ножи в столовую — запихнуть в какой-нибудь ящик или спрятать за занавесками. Думаю, Бинго в самом деле спустился вчера ночью вниз, а там кого-то увидел. Возможно, привидение.

— Что, еще один проказник? — Злобная ухмылка перекосила ее лицо.

— Не знаю, — чистосердечно ответила я. — Может, мальчик испугался тени. Или же выдумал это самое привидение. В первую ночь, когда Джеффриз подняла весь дом своим визгом, я наткнулась на Бинго в коридоре, и под мышкой он держал полотенце.

— Бинго очень чистоплотный ребенок!

— Он очень смышленый ребенок. Сообщив мне, будто только что видел призрак дамы с портрета, он отвлек мое внимание от полотенца, а ведь, если подумать, с какой стати ему понадобилось принимать ванну в полночь?

— Думайте что хотите! Ну и как, прятал Бинго что-нибудь в рукаве или в полотенце? — Эрнестина едва не лопалась от переполнявшего ее сарказма.

Я почувствовала, как из меня будто выпускают воздух. Отвратительное состояние. Я вовсе не считала ее злой женщиной. Просто Эрнестина страдала от чрезмерного честолюбия, направленного на родное чадо. Что-то вроде гиперфункции щитовидной железы.

— Думаю, он приколол к подушке графа рецепт и хотел сполна насладиться переполохом, а может, выкинуть еще какой фортель. — Стремясь поскорее с этим покончить, я сказала: — Итак, возвращаясь к прошлой ночи: Бинго не стал спускаться, потому что ему кто-то помешал. Он кого-то увидел или услышал. Если бы на глаза ему попались, скажем, Пипс или Джеффриз — остановило бы это Бинго, будь цель его вылазки совершенно невинной — например, стянуть печенье? В сложившихся обстоятельствах он, должно быть, решил, что судьба дарует ему еще один шанс, — когда увидал приоткрытую дверь Марджори Задсон. Быстренько проскользнуть в комнату, открыть ящик тумбочки — что может быть проще? Но тут мальчик с ужасом заметил, как дверь ванной открывается. Времени хватило лишь на то, чтобы заползти под кровать. Немудрено, что он закашлялся.

— Трудно поверить… — Эрнестина с такой силой вцепилась в спинку кровати, что побелели пальцы, — что вы мне поначалу нравились. Нам было так весело в первый вечер, вместе с француженкой — прямо ночной девичник! Знаете, я даже почти забыла, что приехала сюда ради Бинго. Разве не я помогла вам легализовать в доме мисс Задсон? Я подумала: почему бы не жить так почаще — веселиться, смеяться… Но к утру мозги у меня встали на место. Я прекрасно понимала, что Бинго нечего рассчитывать на непредвзятый подход и честную борьбу. Мисс Икс пожирала глазами вашего мужа, а тут еще граф со своими фокусами, и миссис Браун с мисс Задсон, того и гляди, завопят о дискриминации по половому признаку. Честно говоря, когда пропал Бинго, я даже подумала, что Бог наказывает меня за то, что обыскала вашу комнату… и все остальные.

— Но сегодня утром вы вдруг вспомнили, что не разобрались еще с мисс Задсон!

— Ну ладно! Я подумала: наконец-то я найду что-нибудь полезное. — Эрнестина села на кровать и вцепилась в спинку.

Вид у нее был какой-то одурманенный. Она явно поверила в мои обвинения по поводу Бинго. Материнский инстинкт! Уже не столь довольная собой, я присела рядом. Минуту спустя она продолжила:

— Мне даже в голову не пришло, что мисс Задсон использовала ножи для каких-то злодеяний. Не знаю, что я вообще подумала… наверное, просто решила, что Марджори немного с приветом.

— Эрнестина, Бинго вовсе не маньяк-убийца. Глядя на него, я вспоминаю себя в его возрасте. Я была самым толстым ребенком в классе. Я опустошила бы холодильник среди ночи, даже окажись в Ватикане. А уж веселым розыгрышам я предавалась с необузданной страстью! Бинго просто развлекался, малюя зловещее послание на стене ванной и воруя потихоньку ножи, чтобы посеять страх в душах всех присутствующих. И вдруг все пошло вкривь и вкось — в его вполне невинные игры вторглось убийство!

— Спасибо и на том, что не подозреваете моего мальчика в расчленении трупов. — Эрнестина выдавила смешок.

— Но ведь во все остальное… вы верите?

— Я же мать! — Щеки ее зарделись от гордости. — Когда речь о твоем ребенке, легче всего поверить в самое лучшее и — в самое худшее. Одного не могу понять: зачем паршивцу понадобились ножи.

Я встала, но Эрнестина по-прежнему сидела на кровати. Неужели надеялась, что сейчас явится Марджори Задсон и придется сознаться? Обернувшись в дверях, я протянула руку:

— Давайте я заберу эти штуки. Не волнуйтесь. Пока идет собрание, вернуть их в столовую — пара пустяков.

— Ну уж нет! Не позволю! — С решимостью мученицы, усаживающейся на кол, Эрнестина сделала рывок к ножам, но я оказалась шустрее.

Откуда ей было знать, что под моей внешностью праведницы прячется родственная ей шпионская душа. Мои родители вырастили беспардонную проныру — именно так сказал дядюшка Мерлин при нашем знакомстве, когда я деловито заявила, что ему следует посещать церковь, жениться и отписать мне некоторую сумму в своем завещании.

Я понимала: не мое это дело — возвращать на место проклятые ножи. Стал бы Господь создавать полицейских, если бы хотел, чтобы занозы вроде меня лезли повсюду? Осторожно спускаясь по лестнице и придерживая свою просторную блузу, я надеялась, что если кто-нибудь ненароком меня увидит, то не подумает, будто мой ребеночек сошел с ума и пихает меня в бок, собираясь вылезти. Интересно, можно ли подать жалобу на внутриутробное умопомешательство в этой стране, где судятся по поводу и без? Я понимала, что пытаюсь обелить всех и вся. Наверное, это болезнь. Нельзя же считать невиновными всех! Хотя, конечно, Бинго уже достаточно наказан за то, что в кои-то веки повел себя как нормальный ребенок. Минуты, проведенные под кроватью Марджори Задсон, вряд ли доставили ему удовольствие. Что же касается самой Марджори — трудно ждать от шерифа Догерти, чтобы он поверил, будто ее подставили. В отличие от меня, он не был с ней знаком.

Лучи света, проникая через витражное стекло двери, выписывали на потолке причудливую мозаику; в остальном же коридор был темным и душным, как опечатанная церковь. Закрытые двери напоминали исповедальни. Интересно, исповедалась ли уже Теола Фейт, созналась в содеянном? Старые часы с циферблатом в виде злобной кошачьей мордочки показывали десять тридцать. Скоро ли явится к нам шериф с известиями? Или он уже здесь? С трясущимися руками я ринулась в столовую. И вынырнула оттуда десять секунд спустя и полегчав на несколько фунтов — запихнув ножи в ближайший ящик. Фу, наконец-то! Одернув напоследок блузку, я сделала пару шагов — и в смятении остановилась. А как насчет моих отпечатков на буфете? Смогу ли я объяснить их тем, что дотрагивалась до ящика, пока накладывала себе завтрак? Кстати, между кофейником и вазой с фруктами лежали очень симпатичные булочки и пирожки с ревенем…

— Если верить священному писанию Еноха, Господь накажет вас, мисс Любопытство, — проскрипел голос за моей спиной.

— Пипс! — Этот мерзкий писк издала я? Или канарейка, пожираемая кошкой? Я попятилась к лестнице. — Право же, напрасно вы говорите о Господе так, будто он какое-то страшилище. И напрасно пугаете меня! Из-за вас у меня, чего доброго, тройня родится!

— Вот и отлично! — Его лысая черепушка блестела, как мрамор, а колючие глаза напоминали льдинки.

Пипс издал смешок, и я тотчас поверила, что на лбу моем неоновой вывеской сияет слово «НОЖИ». Ясное дело, после вчерашнего вечера я не рассчитывала на особую благосклонность. Впрочем, я не винила Пипса за то, что он предпочел свою шкуру шкуре своей хозяйки. Размышления мои были прерваны мелодичной трелью. Звонили в дверь.

— Проклятье! Вот вам и шериф, явился не запылился, только его и ждали! Почитал бы правила хорошего тона! — Пипс отцепил от меня глаза и поковылял через холл, я же вдруг почувствовала себя маленькой и воздушной. Сказать наверняка, шерифская ли голова рисуется за стеклом, я не могла — хотя осанка весьма смахивала на официальную. Успею ли я улизнуть наверх, прежде чем он войдет? Нет, не успею. Но предстать перед законом с неспокойной совестью я тоже не могла. Может, проскользнуть обратно в столовую или — сердце пыталось выскочить у меня через ребра — воспользоваться лифтом?

Пипс, похоже, решил впустить незваного гостя; вот он поворачивается и смотрит в мою сторону, я же между тем открываю деревянную дверцу лифта и раздвигаю железную гармошку. И вновь — о боже! — чувствую себя в ловушке. Но это же глупо! Палец мой тянется к кнопке, все мое существо стремится ввысь. Однако бетонные стены, проглядывающие сквозь прутья кабины, что-то не пролетают мимо. Поскольку потолка у лифта нет, я чувствую себя как лыжник на фуникулере. Но сколько же времени занимает подъем на один этаж? А это уж, наверное, смотря где вы остановитесь. До меня донесся какой-то слабый присвист — будто эта штуковина задыхалась. А затем — ничего. Нет, прошу прощения, я преувеличиваю — кое-что все же произошло. Свет над моей головой погас.

Не самое удачное время для паники. Немножко страха очень даже неплохо, особенно с кем-нибудь за компанию. Окажись здесь Бен, мы бы превратили это в романтическое приключение — представили бы себя парочкой античных трубочистов. Тьфу, черта с два! Он бы уже трижды помер от своей клаустрофобии. Нет, так гораздо лучше: я могу думать только о себе, предаться дивным фантазиям. Но стоит ли? Минутку, Элли. Ведь ты еще можешь искупить грехи в глазах всех, кто принял в штыки твою теорию: Теола Фейт не убивала свою дочь — следовательно, виновен кто-то другой. Вот твой шанс доказать, что ты достойна быть женой Кулинара. С блеском выдержи это испытание и, возможно, со временем дорастешь до какого-нибудь влиятельного поста в звене обслуживающего персонала. Пошарив рукой слева, я нашла кнопки и ткнула наугад. Не все ли равно пассажиру угнанного самолета, в Лондон он летит или в Стамбул?

Лифт, однако, не двинулся с места. На лбу моем, подобно утренней росе, выступил пот. Признаться, меня уже мало заботило, из тех ли я жен, что держат форму при любых обстоятельствах, — как те колготки из рекламы, которые готовы отплясывать всю ночь напролет. Я принялась подпрыгивать; со стороны это, очевидно, смахивало на танец психа — к счастью, видеть себя я не могла. И тут, на взлете, меня пронзила страшная мысль. А вдруг лифт застрял по причине зацепившегося троса, а от этой тряски он может соскользнуть, и кабина полетит в шахту, прошибет пол подвала и рухнет на скалы, на которых стоит Менденхолл? Я ничего не понимала в лифтовых механизмах, но невежество гораздо убедительнее, нежели богатое воображение, подпитанное страхом. Прошло немало времени, прежде чем я предложила на рассмотрение более уютную возможность. Возможно, с лифтом вообще все в порядке. Но что, если Пипс бросил шерифа Догерти на пороге и погнался за мной? Что, если он что-нибудь сотворил — например, открыл наружную дверцу, — чтобы застопорить лифт? И как долго этот псих будет держать меня здесь в плену? Скоро ли решит, что урок пошел мне впрок?

Шевельнулась неясная тень — моя рука, как выяснилось. В моих ли интересах будет закричать? Я орала, пока у меня не зазвенело в ушах. Никакого ответа. Мною овладела паранойя. Там, внизу, явно плетутся нити заговора. Шериф Догерти убедил всех присутствующих, и Бена в том числе, что я своими кознями не даю ему вести расследование. Так что лучше меня на некоторое время убрать с глаз долой.

Значит, Черное Облако все-таки нависло. Я обнаружила, что скорчилась на полу своей клетки. Время шло по кругу, вновь и вновь возвращая меня к действительности. Никогда еще я не чувствовала себя так одиноко.

И тут произошло нечто волшебное. Я вспомнила, что со мной малыш и, если лично я не против здесь поторчать, то у моего ребеночка может быть совсем иной взгляд. А по пятам этого озарения явилось и кое-что еще — безудержный голод, сродни тому, что побудил меня угнать лодку и отправиться в Грязный Ручей. Только на сей раз мне совсем не хотелось острых маисовых лепешек — от одной мысли о перце желудок начинал биться в истерике. Я хотела — жаждала! — банальный поджаренный хлебец с дюймовым слоем масла и дымящуюся чашечку успокоительного отвара по рецепту Примулы Трамвелл. Бальзамник, шандра, мята болотная… Я почти ощущала во рту их вкус, хотя ни разу не пробовала. Ну как тебе, малыш, нравится? Подумать только, прямо за порогом садик целебных трав, а мы здесь! От такого на стенку полезешь!

Тишина внятно отозвалась:

— Наконец-то, мам, ты сказала нечто дельное.

В мгновение ока я была на ногах. — Да, мой милый! Наверное, среднестатистическая мамаша сумела бы вскарабкаться по этой металлической стенке. Но лично я питала жгучую ненависть ко всем учителям физкультуры, встретившимся на моем пути, и ни одному из них не удалось без помощи шила заставить меня вскарабкаться по канату хотя бы на дюйм. Да и потом, даже если мы с тобой совершим это смелое деяние, я не знаю, далеко ли до второго этажа. И сумею ли я выбраться.

Чушь собачья! Мною правил Голод. Я уже повисла на перекладине, будто обезумевшая обезьяна. Или получу свой тост, или погибну в попытке завладеть им. Здравый смысл подсказывал, что это не опасно. И не сложнее, чем забраться по стремянке — с очень узкими ступеньками. Я продвигалась, медленно перехватывая руки. Хорошо хоть, темно: вниз особо не посмотришь. Если у меня и кружилась голова — то от волнующей надежды выбраться отсюда, как вдруг… То ли решетка покачнулась, то ли я сама… Рука моя сделала отчаянный рывок вперед и ухватилась за ручку двери. Ура, свобода!

Но нет. Дверь не открывалась. Черт! Меня перехитрил защитный механизм. Я попыталась искренне порадоваться за всех спасенных от падения в шахту, — но момент был не из приятных. Покорив горную вершину, люди обычно водружают там флаг. Я печально сделала первый шаг вниз — и тут в лифте зажегся свет. А следом раздался ласкающий слух скрип!

— Деточка, мы движемся!

Как бы не так. Двигался пол, причем не в ту сторону. Он ехал вниз, оставляя меня узницей. Элли, если ты хочешь когда-нибудь увидеть Бена, чтобы убить его за то, что он притащил тебя в старые добрые Соединенные Штаты… Не смотри! Не думай! И что бы ты ни делала, не кричи! Малейшее движение — и ты откроешь сезон дельтапланеризма. Но что толку — мои веки словно чугунные, глаза остекленели от ужаса. Руки слабели с каждой секундой. Надо прыгнуть и покончить с этим… Пол замер на дне пропасти… но что это?.. О чудо! Он вспомнил обо мне, он возвращается, он спешит на помощь! Вот так, готово — просто опусти ногу, как будто шагаешь на эскалатор. Вот оно, счастье! И только когда дверь приоткрылась, я задумалась: а кто, собственно, поджидает меня с той стороны?

 

Глава семнадцатая

— Солнышко. — Голос Бена окутал меня, даруя безопасность. — Как ты себя чувствуешь?

— Чудесно. — Я чувствовала себя освободившейся не только из лифта, но и от кошмарных переживаний… Когда двери открылись и милый извлек меня из темницы, взору моему предстали все домочадцы. И самым встревоженным выглядел Пипс.

— Это все я, — бормотал он, — я виноват.

Пребывая в шоке, я не в силах была разозлиться в нужной мере. Так, значит, этот иссохший Кулинар умышленно и злонамеренно завлек меня в ловушку… но в следующую секунду я поняла, что Пипс всего лишь клянет себя за то, что не удосужился заправить генератор топливом.

— У вас и так хлопот полон рот! — Запамятовав, что передо мной Пипс, а не милый Джонас, я ласково похлопала его по черепу, после чего вновь повисла на Бене.

— Ужас, слов не нахожу! Она ведь могла потерять ребенка! — Это уже Марджори Задсон.

— С ней все будет в норме, правда, мам? — Бинго стоял рядом с матерью, сжимая в руках пакетик с картофельными чипсами.

— Конечно, деточка! — Лицо Эрнестины особой убежденности в этом не выражало.

— Ей бы лучше прилечь, — подала голос Джеффриз.

— Может, вскипятить воды? Чашка горячего чаю… — Неужели это Валисия Икс? Да еще так похорошевшая — благодаря затуманенному слезами взору.

— Откуда мне было знать, что она ждет ребенка? — Пипс, определенно, выглядел хуже меня. — Думал, она просто пышная такая. Правда, она обмолвилась насчет того, что от испуга, мол, у нее родится тройня, но я подумал, это просто выражение такое. Вроде как говорят: "до смерти напугать".

Внезапно я поплыла по воздуху. Это мой супруг подхватил меня на свои мужественные руки. Когда мы добрались до спальни, Джеффриз уже расправляла простыни; Пипс проковылял мимо, чтобы задернуть занавески, в то время как остальные праздно топтались на пороге. Едва Бен уложил меня на кровать, страх тотчас вернулся, точно старый и преданный друг. А вдруг Пипс соврал насчет генератора? И кстати, помнится, когда я вошла в лифт, Эрнестина была наверху. А если она услышала, что лифт поднимается, и каким-то образом его застопорила?

— Младенец! — Бинго приблизился к кровати с таким видом, будто это был стол в зале заседаний совета директоров. — Член самого непроизводительного слоя общества и все-таки… довольно милый.

— Детки даже симпатичнее щеночков. — Марджори Задсон обвила вундеркинда пухлой рукой.

— Я ревную! — Валисия поделила свою лучезарную улыбку между Беном, примостившимся на краешке постели, и мной. — Ожидание начала новой жизни. Что может быть невероятнее?

— Да-да! — Слово это прозвучало будто коллективный вздох. А у меня вдруг возникло наистраннейшее ощущение, будто ребенок этот — общий. Обведя взглядом лица собравшихся, я почувствовала себя удивительно уютно. Во мне стремительно нарастала уверенность, что происшедшее в лифте — глупая случайность и меня вычеркнули из списка самых ненавистных людей. Грустно только, что именно гибель Мэри Фейт сплотила нас, чуть ли не породнила. Не может быть, чтобы среди нас, в этой комнате, находился убийца…

— Дорогой… — обратилась я к Бену, когда мы остались одни. — Шериф уже приходил? Что он сказал? Мне кажется, от меня что-то утаивают.

Он поправил поднос на моих коленях и дотронулся до розы в кувшине.

— Элли, я хочу, чтобы ты доела тост и выпила травяной отвар.

— Да, милый! — Могла ли я отказать? Валисия Икс, Пипс и Джеффриз — все наперебой предлагали мне принести все, что я пожелаю, но Бен отстоял свое неотъемлемое право приготовить пищу для любимой жены, сраженной приступом ипохондрии. На манер священника, слагающего с себя обет безбрачия ради высшего призвания, он попросил мисс Икс освободить его от клятвы не приближаться к плите до финального обеда. И что самое удивительное — Бинго поддержал его призыв, и спустя пятнадцать минут мой голод был утолен. Жаль, что того же нельзя было сказать о моем любопытстве.

— Так как насчет шерифа?.. — я с надеждой заглянула в задумчивые глаза любимого.

— Это из-за него не хватились тебя раньше. Шериф застал Пипса врасплох, и старик начисто забыл о генераторе. — Бен поудобнее устроился на краю постели и достал из кармана бумажку — как оказалось, письмо Примулы Трамвелл. — Любимая, должен признаться, я внес кое-какие изменения в этот рецепт. В саду не нашлось некоторых компонентов, и вместо эля я использовал яблочный сидр — обнаружил его в холодильнике. По данному вопросу существуют разногласия, но я считаю сидр предпочтительнее, особенно в твоем положении. Что же до настаивания отвара под солнцем — как ты понимаешь, для этого не было времени; однако я убежден, что, подогревая на медленном огне…

— Бен! — Я вцепилась в поднос. — Шериф уже арестовал Теолу Фейт?

Он вмиг помрачнел.

— Да.

— Что ж, значит… вот оно как.

— Солнышко…

— Знаешь, мне даже легче стало, честное слово.

Переставив поднос на тумбочку, Бен погладил мои волосы.

— Тебе незачем притворяться. Сегодня утром, во время заседания, мысли мои были далеки от обсуждаемого вопроса: с какой ложкой следует подавать рубленые почки. Я клял себя за то, что допустил весь этот ужас, за то, что привез тебя сюда… И внезапно вспомнил седьмую главу брошюры "Мамочка, в доме незнакомец".

— О да, насчет упражнений, которые должен выполнять будущий отец, чтобы укрепить свои родительские мышцы. Можно подумать, это ты у нас вынашиваешь ребенка.

— Вот именно, Элли! На долю секунды я вдруг стал тобой и понял, почему ты так хотела, чтобы этим мерзавцем оказался кто угодно, лишь бы не Теола Фейт.

— Спасибо, — произнесла я со вздохом, в котором смешались печаль и радость. Прижавшись к Бену, я втянула восхитительно уютный травяной запах, исходивший от него; пальцы мои пробежались по его шелковистым волосам, ощутили биение его сердца. Какое счастье! Мы живы, все трое!

— Бен, а тело Мэри нашли?

— Пока нет.

— Но тогда как… — я отстранилась от него, — как же они могут быть уверены, что она мертва? Что, если ударной волной ее выбросило за борт и отнесло течением? Вдруг она жива? Ее ведь могло прибить к плотине или же…

— Элли…

— Да-да, я понимаю.

— Пипс позвал нас всех — кроме тебя и Эрнестины — в Красную комнату, чтобы послушать, что скажет шериф. Был найден будильник, использованный в роли часового механизма. Лаверна Гиббонс, проживающая с Теолой на правах экономки, отказалась отвечать, где вчера была ее хозяйка, и потребовала встречи с адвокатом.

— Что же сказала в свою защиту сама Теола?

— Если верить шерифу, ничего — сплошная бравада.

— А как, по его мнению, должен вести себя человек, когда его обвиняют в убийстве? — язвительно заметила я.

— Элли, он же не пытается ее засудить. Ты бы его видела, бедняга совсем посерел. Грязный Ручей — отнюдь не логово пороков! И не сомневайся, шериф вовсе не забыл о правах обвиняемой. Несколько раз он повторил, что, поскольку Теола Фейт арестована по обвинению в убийстве, она имеет право на предварительное слушание, прежде чем предстать перед судом.

— Где она сейчас?

— В полицейском участке, пока не будет назначен залог, что, очевидно, случится завтра.

— Ну что ж. — Я села и откинула назад волосы. — Не могу же я вечно лежать здесь и грустить. А разве ты не должен сейчас готовиться к последнему раунду соревнования — Финальному Обеду?

— Да, наверное. — Бен встал.

— Что-то не слышу особой радости. Нервничаешь?

— Когда я думаю о том, что вам с малышом пришлось пережить в застрявшем лифте, то все мысли о Кулинарах куда-то улетучиваются.

Я улыбнулась ему:

— Мы тебя любим, папочка.

— И у тебя ничего не болит?

— Нет, конечно. — Незачем упоминать о царапине на спине. Я знала, где заработала ее: прижимаясь к дверной ручке в комнате Марджори Задсон, пока уговаривала Эрнестину отдать мне эти треклятые ножи. Чтобы сделать Бену приятное, я согласилась еще немножко поваляться.

Когда он ушел, в наступившей тишине я почувствовала себя так уютно, будто погрузилась в мягкий кокон его любви. Подкрался сон, но затем отступил — словно морской прилив, затеявший со мной игру в «салочки»… Детские ножки увязают в песке… липкий ил проникает между пальцев. В свой первый приезд в Мерлин-корт я провела немало чудесных часов на пляже. Мое пребывание там вовсе не было сплошным ужасом, в отличие от визита Мэри к ее чудовищной двоюродной бабушке Гуинивер.

Внезапно тишина превратилась в ожидание. Чего — я не имела понятия, но знала одно: судя по тому, как настороженно замерли тени и съежилась у стен мебель, комната тоже это почувствовала. Мешали задернутые занавески. Меня пронзило безумное ощущение, будто за окном кружит взбудораженная стая вопросов и ответов; я слышала хлопанье их крыльев, стук клювов по стеклу… Неужели это из-за того травяного отвара? Примула Трамвелл подчеркивала его успокаивающий эффект, но ничего не сказала о сопутствующем всплеске фантазии, а Бен, кажется, даже уменьшил его действенность…

— Послушай, — обратилась я к окну, — ответы на главные вопросы уже получены. Теола Фейт убила свою несносную дочку, дабы положить конец шумихе вокруг своего имени. И я ничуть не тревожусь за наших улетучившихся кандидатов. Гроггам и Клаксонам было велено уехать, а Брауны предпочли кулинарии романтику. Остается единственная загадка: каким образом они покинули остров, — поскольку ответа на этот вопрос я не знаю.

А кто… что это стучит?

— Элли? — Эрнестина приоткрыла дверь. — Ну как вы?

— Рада вас видеть. — Тыквенный брючный ансамбль снова превратил ее в милую женщину, с которой я познакомилась в вечер нашего приезда.

— Я на минуточку, всего лишь хочу поделиться с вами одной новостью — только что я разговаривала с Бинго. Вы были правы: он действительно стащил ножи и спрятал их сперва под полом в своей комнате, а вчера вечером перепрятал в комнате Марджори. От страха, понимаете; мальчик вовсе не хотел, чтобы ее в чем-то обвинили. Он собирался попозже их забрать.

Ее лицо дышало беззащитностью.

— Бинго хотел нагнать на меня страху. Ему здесь не нравится, он хочет, чтобы мы уехали. Вы не поверите, Элли, но мой мальчик не хочет становиться Кулинаром! Говорит, что больше всего на свете ему хочется быть просто ребенком. Одного не пойму: почему он прямо мне этого не сказал? Ведь мы с папой желаем ему только добра.

— Не сомневаюсь. — Мне вспомнилось, как Бинго пытался спрятать свой провиант в птичьем гнезде. Надеялся ли он в душе, что ножи найдут?

— Бинго сейчас с мисс Икс, отправился поставить ее в известность, что хочет выбыть из игры. А это означает, — Эрнестина нацепила очки, — что соревнование продолжится между вашим мужем и Марджори Задсон.

Потирая все еще побаливавшую спину, я переваривала это известие, как вдруг в дверь снова постучали и на пороге возникли Джеффриз и Пипс. Чепчик карлицы съехал набок, кудряшки спутались. Она вкатила в комнату телевизор.

Пипс держал в руках две коробки: одна большая пластиковая, а сверху — маленькая картонная.

— Полагаю, часы посещений закончены! — Джеффриз ловко обогнула Эрнестину. — Мы с Лысачком подумали, вдруг вам захочется посмотреть какой-нибудь фильмец по видику.

— Как мило с вашей стороны! Но право же, не стоит так меня опекать!

Ответа не последовало. Они сосредоточенно втыкали вилки в розетки и устанавливали технику. Несколько мгновений спустя телевизор уже смотрел на меня, а я сидела в постели. Вообще-то я бы предпочла вздремнуть. Но такое обхождение…

— Ну вот! — Пипс приковылял к кровати и сунул мне в руку пульт. — Нажмите красную кнопочку — и все!

— Спасибо.

Больше я ничего сказать не успела, ибо лицо Джеффриз исказила гримаса и, метнувшись через комнату, она отдернула гардину и распахнула окно. В комнату впорхнул голубь. Значит, то были не галлюцинации! Я действительно слышала шелест крыльев и стук клюва.

— Временами эта птица, как и все мы, забывает свое место и отказывается заходить с черного хода. — Джеффриз поймала голубя. — Пожалуй, унесу его отсюда.

— Нет-нет, пожалуйста! — взмолилась я. — Не уносите! Мы с ним вместе посмотрим кино.

* * *

Я нажала на красную кнопку… В комнату хлынул поток музыки, а вместе с ним — волна ужаса. Экран подернулся пеленой тумана, который в следующий миг рассеялся, будто по мановению волшебной палочки, являя взору полную луну, нависшую над замком, построенным в лучших традициях готики. Под каменными стенами темнела вода. Оглушительный грохот барабанов — парадная дверь распахивается, и зритель оказывается в мрачном холле, обшитом деревянными панелями. Фильм черно-белый.

Дыхание мое прервалось, когда по лестнице спустился надменный дворецкий с лакированными волосами и нарисованными усами. В руке он сжимал свечу.

— Дамы и господа, — торжественно изрек он, — как ни горько мне быть глашатаем дурных вестей…

"Печальный дом"! Ощущение было весьма своеобразным: находиться здесь, в этой спальне, — и в то же время внизу, в Красной комнате, вместе с Теолой Фейт, которая как раз подошла к очкастому школьнику, увлеченно рисующему пальцем на стене.

— Джеральд, деточка! Опять играешь в пиратов?

Парень надул губы:

— С чего это вы взяли?

Нежные локоны, щечки с ямочками — Теола и в самом деле очаровательна.

— Джерри, до чего же ты несносный ребенок! Ты же забрызгал кровью этот миленький коврик! Нельзя прикалывать людей ножами к стене, будто к доске объявлений. Если и дальше так пойдет, скоро уже не останется места для картин.

— Просто вы не хотите, чтобы мне было весело.

— Что за ерунда! Ты прекрасно знаешь: я не хочу вести себя как злобная мачеха, но тебе следует покончить с этими играми — иначе у нас совсем друзей не останется. И все потому, что твой дорогой папочка вычеркнул нас с тобой из своего завещания.

— Есть идея получше? — хитро улыбнулся мальчишка.

Теола обогнула Джерри и чмокнула его в макушку.

— Думаю, нам пора наведаться в ночной клуб, где я когда-то работала. Был там раньше один вышибала по имени Джо — вдруг присоветует, как нам лодку поджечь.

Мне стало дурно, но надо было смотреть. Вот и сцена в ночном клубе, увидеть которую я мечтала всю жизнь. Тесно заставленная и задымленная комната, кишащая мордастыми типами в кричащих костюмах. Музыка становилась все громче, увлекая меня к круглой вращающейся сцене, где приплясывали длинноногие хористки с перьями в волосах. Третья справа — та, что все время спотыкалась, раскидывая руки, как в "Лебедином озере", — и была моя милая мамочка.

Я не могла поверить, что снова ее вижу. Ах, если бы она посмотрела на меня! Мне хотелось сказать ей, что сбиваться с шага — это очень даже мило, но она уже уехала на крутящейся сцене. А я не знала, как застопорить это чертово видео… Внезапно я почувствовала, как внутри меня что-то шевельнулось.

— Мама! — заорала я что есть духу. — Малыш зашевелился! Я уверена, хотя это совсем не так, как я ожидала. Так нежно, так мило. Словно трепетание крыльев, как будто бабочка бьется в ладошке.

Мама не появилась, но всплыло нечто иное — воспоминание о чьих-то словах. Но неужели я ошибалась… если только гадалка Шанталь не была права от первого до последнего слова. Усевшись в постели, я не сводила глаз с экрана, и мама наконец-то посмотрела прямо на меня — но тут сменилась мизансцена. Правда обрушилась на меня вместе с бурной оркестровой музыкой, в то время как дождь и ветер атаковали стены Печального дома. Восторг обуял меня; казалось, тело мое наполнили гелием и я вот-вот взлечу к потолку, — но я быстро протрезвела. Это вам не кроссворд решить. Надо подумать, как лучше поступить.

Я снова прилегла; в мозгу моем точно прокручивался фильм: от сцены к сцене, затем обратно… я уже почти ничего не соображала, как вдруг на телевизор уселся голубь. Он вперил в меня свой круглый глаз, я же уставилась на маленький цилиндрик, привязанный к его лапке. Почтовый голубь! Я вдруг на все пятьдесят процентов преисполнилась уверенности, что лучше всего будет послать весточку Теоле Фейт. Черт! Вряд ли наш пернатый друг сумеет разыскать ее в полицейском участке. Что ж, ладно! Будем надеяться на лучшее — что Лаверна или барменша Джимми заметят голубя, проверят его лапку на предмет почты и доставят письмо по назначению. Учитывая все сложности, надо написать так, чтобы только Теола Фейт сумела понять скрытый смысл. Достав ручку и бумагу, я вдруг засомневалась, не слишком ли все усложняю, — но ничего иного придумать не смогла. Как сказала Теола, память — ее главный капитал.

Беготня за голубем по комнате — отличная разминка для беременной женщины. Я вмиг забыла о боли в спине, когда шмякнулась коленом об туалетный столик и ободрала ногу о ручку ящика. Наконец-то! И вот его пузатое перистое тельце у меня в ладонях. Так, записочку быстренько в цилиндр — и вперед к окну.

— До свидания! — я помахала ему вслед. Что ни говорите, это почти так же волнительно, как швырнуть бутылку с посланием в бушующий океан.

Втянув голову в плечи, я захлопнула окно. Я и без того была несколько на взводе, но жара окончательно меня добила. Руки мои прожарились до полуготовности (и это за несколько секунд пребывания на солнце!), волосы у лба закучерявились. В спальне вдруг стало душно. Неужели напряжение, изводившее меня последние часы, объяснялось банальными скачками атмосферного давления, и на нас снова надвигается гроза?

Ох уж эта зацикленность англичан на погоде! Убийства мы тоже любим — на страницах книг или на сцене, но об этом я сейчас думать не буду. Близится час прощального обеда. Если надеть красный костюмчик, не выражу ли я тем самым излишний оптимизм по поводу шансов Бена? Может, черное платье… Нет! Нельзя давать понять, что ожидаешь худшего.

* * *

Столовая празднично сияла. На столе, покрытом ослепительно белой скатертью, красовался фарфор и хрусталь, причем без всяких там гнусных потеков от посудомоечной машины. Столовое серебро разложено с геометрической точностью, приглушенный свет смягчал резковатые силуэты массивной мебели. Гардины отдернуты, и, глядя на темные облака, бегущие по небу, невольно проникаешься ощущением уюта и покоя. Шесть смертоносных ножей вновь поблескивали на стене. Что же до собравшихся — волосок к волоску, нацепив дежурные улыбки, мы чинно восседали на троноподобных стульях вокруг судейского стола и ожидали, когда Валисия Икс объявит открытым этот судьбоносный обед.

Приятная, как кондиционер в знойный день, она звякнула ложечкой о свой бокал и поднялась.

— Дамы и господа, коллеги Кулинары! — Ее улыбка охватила и Пипса с Джеффриз, которые примостились у буфета, напряженно следя за поведением супниц и электрокастрюль. Два свободных стула указывали, что вскоре эта парочка к нам присоединится. — Ряды наши, к сожалению, поредели. Трое из кандидатов покинули этот дом, а мистер Хоффман сегодня днем сообщил мне, что решил снять свою кандидатуру.

Бинго и Эрнестина, в одинаковых костюмах цвета морской волны, заулыбались в ответ. Правда, ее улыбка была слишком уж лучезарной, выдавая грусть.

Валисия поправила золотой браслет на запястье.

— Итак, лишь два оставшихся кандидата примут сегодня участие в финальном испытании. Давайте поприветствуем мисс Марджори Задсон и мистера Бентли Хаскелла заслуженными аплодисментами.

Эрнестина энергично захлопала, прочие вежливо последовали ее примеру, а кандидаты тем временем царственно восседали друг против друга. Бен в черном бархате был просто великолепен, Марджори тоже недурна в вечерней шляпке с плюмажем. В тон шляпе цвета электрик было и ее атласное платье, расшитое спереди жемчугом, — не иначе как с распродажи в Букингемском дворце.

— Суммы баллов, набранных каждым из кандидатов за истекшие дни, подсчитаны, — продолжала Валисия, — и у нас сложилась любопытная ситуация.

Не в силах взглянуть на Бена, я затаила дыхание. Да собственно, все в комнате перестали дышать.

— Пока что у нас ничья. Стало быть, именно это практическое состязание, — взмах ухоженной ручки в сторону серебряного прибора со специями и прочими атрибутами грядущего пиршества, — и решит, кто из этих милых людей станет следующим… — на секунду мне показалось, что сейчас она собьется и скажет "следующим Мистером или Мисс Америка", — следующим Кулинаром.

Кто-то испустил долгий трепетный вздох, и две свечи погасли. Джеффриз шагнула вперед и знаком велела Пипсу последовать ее примеру.

— Говорите что хотите, досточтимая начальница, но если мы не запустим сейчас шоу и не подадим еду на стол, то горячее станет холодным, а холодное — горячим. Специально для миссис Хаскелл и миссис Хоффман, не имеющих доступа к служебной информации, поясню, как будет проводиться состязание. Поскольку кулинарные изощрения — детская игра для всех кандидатов, другими словами, скука смертная для всех нас, — мы ловко всех надули. И велели кандидатам приготовить обед, используя только пищевые полуфабрикаты.

Эрнестина громко охнула. Я вспомнила, как Бен опасался, что если вдруг, разнервничавшись, оговорится и употребит это страшное слово, то будет тотчас же проклят навеки.

Нежно поглаживая половник, Пипс пояснил, что если бы все кандидаты продержались до конца, то каждому было бы поручено приготовить по одному блюду.

— Однако, коль скоро поваров поубавилось, мисс Задсон и мистер Хаскелл разделили все блюда между собой.

— Используя научно обоснованный метод вытягивания номеров из шляпы. — Джеффриз поправила свои локоны. — Мистер Хаскелл, если я правильно запомнила, вытянул номера два, три, четыре и семь — то есть суп, салат, хлеб и основное блюдо.

— А мне достались закуска, рыбное блюдо, овощное и десерт, — вступила мисс Задсон.

— Итак, — Валисия Икс села на место, — соревнование началось!

Со скоростью греческих гонцов, несущих весть, что Геркулес подсел на стероиды, Пипс и Джеффриз пришли в движение. Вино было умело налито в наши бокалы, блюдо с рулетами поставлено в центр стола, и перед каждым появились небольшие стеклянные тарелочки с фруктами. После чего, сопя от усердия, Пипс и Джеффриз заняли свои места и подняли ложки на изготовку.

По команде мисс Икс Марджори Задсон объявила свое блюдо: фруктовый компот на джемовой основе. О, моя больная спина! С внутренней дрожью и избегая взгляда Бена, я пригубила напиток. Подтвердились мои самые мрачные опасения: восхитительно!

С гулко бьющимся сердцем я наблюдала, как у меня забирают пустую тарелку и ставят салат. Потрясающая смесь эндивия, спаржевой капусты и красного лука, нарезанного кольцами; все это украшают кунжутные семечки, мелко нарезанный бекон и тонкий слой бельгийской приправы. Бен особо подчеркнул использование замороженной спаржевой капусты, косясь на следующий номер программы — приправленные зеленью рогалики. Трудно поверить: дабы сотворить это чудо, мои любимый всего лишь распаковал картонную коробку.

— Бесподобно! — Великодушная мисс Задсон была заметно смущена. — Понимаю, мне следовало бы промолчать, но… когда любишь свою работу и видишь подобное мастерство — это просто ошеломляет.

Эрнестина и Бинго скептически вздернули брови, но я ни на минуту не усомнилась в искренности Марджори. Она ведь такая милая. Что же до Бена, меня обеспокоил его равнодушный вид. Я бы предпочла, чтобы он ерзал на стуле, поправляя воротничок. Не терплю чопорных мужей: мол, достоинство важнее опавшего суфле… А вот и супчик — обильно заправленный сметаной и благоухающий томатами и шерри. "Галлина Бланка" может обливаться слезами от умиления и гордости. И следом — придется проделать несколько лишних дырок в ремешке — лосось (свежевыловленный из консервной банки) под огуречным соусом. Несколько баллов в пользу Марджори.

Неужто эта трапеза продлится дольше, чем моя беременность?

Ростбиф под томатным соусом со специями и чесноком. Бентли Хаскелл вырывается вперед.

Искусственные артишоки — Марджори Задсон, ноздря в ноздрю с ним, выходит на финишную прямую. Читаю нерешительность в глазах Кулинаров.

Напряжение нарастает, когда мы подходим к финалу. Итак, десерт! Пипс отправился за ним на кухню, в то время как Джеффриз обходит нас с кофейником. Все хранят гробовое молчание. Друг на друга не смотрят. Мы могли бы стать звездами рекламного ролика о таблетках против изжоги. Краем глаза я замечаю янтарное сияние за окном — должно быть, отражается пламя свечи. Эх, сбросить бы туфли, но, увы, не получится: мои ступни набрали несколько фунтов. Дверь со скрипом открывается. На пороге Пипс: в руках у него посудина, прикрытая оловянной фольгой, на лице — сожаление.

— Замороженный пудинг дайкири мисс Задсон, — возвестил Пипс, прикрывая посудину костлявыми клешнями. — Только он не замороженный.

— Может, разольем его по бокалам и сделаем молочный коктейль? — Я отчаянно сигналила Бену глазами, но он не понимал меня. Некрасивое лицо Марджори расплывалось, обваливалось под бременем страданий. Нет, это просто невыносимо: чтобы все так закончилось для этой несчастной женщины, которая прилетела чуть ли не из-за океана, переплыла бурную реку и пережила убийственные интриги школьника и дьявольские козни его мамаши!

Душераздирающий вопль огласил комнату. Однако Джеффриз быстро овладела собой и вырвала пудинг у Пипса:

— По-твоему, нечестная игра?

Валисия Икс пристально, будто впервые его видела, смотрела на Бена, который неторопливо прихлебывал воду.

— Кто-то намеренно испортил пудинг.

Бинго неловко заерзал на стуле, лицо его раскраснелось, стекла очков запотели; Эрнестина плотно закрыла глаза и сцепила руки в немой молитве.

— Не верю, что кто-то мог так поступить! — объявила я во весь голос, пытаясь заглушить стук слез Марджори, барабанящих по столу. — Должно быть какое-то объяснение, не связанное с амбициями и злобой. Возможно, что-то не в порядке с морозилкой или же мотор у холодильника сломался.

— Не в этом дело. — Марджори подняла голову и предприняла попытку совладать с лицом. — Ничто и никто тут ни при чем, кроме меня самой. Не привыкла я к этим вашим штукам: отдельно холодильник, отдельно морозильник… в общем, я пребывала слегка в рассеянности, когда открыла дверцу и запихнула туда пудинг, знаете ведь, как бывает — порой видишь вещи и при этом словно не замечаешь их. Там стояла еще ваза с фруктами и несколько банок — с маринадами и джемами. Так что, сами видите, друзья мои, — она громко шмыгнула носом, — старой дуре некого винить, кроме себя самой.

— Мисс Задсон, мне очень жаль, — твердо произнесла Валисия, но в ее чудесных" глазах блестели слезы. — А вы, Бен… мистер Хаскелл, я ни на миг не заподозрила вас в том, что… ну да ладно, все это неважно. Главное — что борьба завершена. И согласно параграфу «Е», части двести девяносто седьмой Устава Кулинаров, я уполномочена воздержаться от обсуждений с коллегами… — Пипс и Джеффриз, почтительно прикрыв несчастный пудинг салфеткой, отвесили по поклону. — …И объявить вас, мистер Бентли Т. Хаскелл, нашим новым членом.

Как ни странно, но в этот головокружительный момент я смотрела не на мужа, а в окно. Снаружи мелькали желтые блики и неясные людские силуэты. Ну и фокусы вытворяют наши отражения… А порой и наши мозги. Ведь не мог же Бен сказать то, что мне послышалось! Будто сожалеет, но отказывается от чести стать Кулинаром!

— Вы шутите?! — воскликнула мисс Икс.

— Спятил, наверное, — в один голос проскрипели Пипс и Джеффриз.

— Бен… — прошептала я.

Он даже не взглянул на меня. Нас разделял стол, но я знала, что милый мысленно крепко держится за меня, ибо, чтобы пройти через это, он нуждался в моей поддержке. Поднявшись, он обратился к люстре:

— Уважаемые Кулинары, прошу дисквалифицировать меня на том основании, что я несколько раз нарушал правила, установленные для кандидатов. Вероятно, вы помните, — теперь он обращался к мисс Икс, — что однажды я попросил разрешения покинуть остров.

— Ну да. — Ее лицо было окутано пламенем свечи и женственной беззащитностью. — И я… убедила коллег, что ваша просьба оправданна, в свете неожиданного отъезда Лоис Браун и ее мужа.

— Также я нарушил запрет приближаться к плите и сегодня днем приготовил тост и травяной отвар для моей жены.

— Что это с вами? — подскочила Джеффриз. — Примкнули к пастве преподобного Еноха? Мы же сами велели вам накормить ее, — по моей голове забарабанили пальцы, — всем, что она пожелает. Мы ведь прежде всего люди, а потом уже Кулинары, разве нет?

Бен откашлялся.

— С глубоким уважением признаю, что все это время вы относились ко мне необычайно чутко, что только усугубляет мою оплошность. Сегодня днем я проговорился жене о том, что на утреннем заседании обсуждалось приготовление почек со специями.

Валисия Икс охнула. Я вспомнила…

Джеффриз открыла было рот, но, видимо, передумала тратить время на вопли. Вместо этого она помогла Пипсу добрести до стула, бормоча себе под нос:

— Упаси нас Господи от честных дураков.

Лица сидящих вокруг стола вдруг расплылись перед моими глазами, четко виделось лишь одно, самое главное. Валисия Икс геройски вымучила улыбку и подняла свой бокал.

— Примите мои поздравления, мисс Задсон! В конце концов, что такое неудавшийся пудинг?

* * *

Мы собрались в Красной комнате. Ох уж этот удушающий красный цвет! И салфеточки. И люди, люди со всех сторон — и все молчат. Пожалуй, это единственный способ не ляпнуть что-нибудь не то. Неловко, изнурительно, но сносно, если бы только я сумела пробраться к Бену. Из столовой мы вышли порознь, не обменявшись ни единым словом, будто шпионы на рандеву. Бен оказался в одном конце комнаты, а я в другом. Улучив момент, я отпихнула Бинго и пробралась на несколько сантиметров поближе к любимому. Я с трудом превозмогала желание броситься в его объятия. Так, еще обогнуть вон то кресло…

И вот, запыхавшись, я очутилась рядом с ним.

— Ты был великолепен. — Я зачарованно посмотрела ему в глаза.

Бен приложил палец к губам, однако в пределах слышимости находилась только пальма в горшке.

— Зря ты отказался. — Я вцепилась в его руку, и тотчас боль в спине, растяжение шейной мышцы и тот факт, что я даже не начала укладывать вещи, — все это отошло на дальний план. — Ты расстался со своей мечтой стать Кулинаром, так как понял, что Марджори это нужно больше, чем тебе.

Он отвел взгляд и поправил галстук.

— Ну, ей же не предстоит стать отцом.

— Ты поступил так великодушно!

— Да бросьте вы, мисс Элли! — тоненьким голоском отозвался любимый.

Мне захотелось увести его из этой комнаты наверх, в наш будуар с серебристыми обоями. Рассказать ему, что малыш зашевелился и что я отправила письмо Теоле Фейт. Хотелось развязать ему галстук, расстегнуть рубашку и вручить медаль моей любви. Но это будет смахивать на бегство. Впрочем, мне и в самом деле хотелось удрать отсюда как можно дальше. Я чувствовала себя пленницей тишины и грядущих событий.

* * *

— Что происходит?

Бен увлек меня за собой, поближе к остальной компании, сгрудившейся у окна. Взгромоздившись коленями на сиденье в оконной нише, Бинго комментировал происходящее; Пипс и Джеффриз с такой силой вцепились в гардины, будто изготовились взобраться по ним наверх.

— Не знаю! — ответила я, как вдруг ощутила наплыв тошнотворных воспоминаний. Эти световые блики и тени людей, которые я заметила еще в столовой…

Клочок острова, который мы видели сквозь приоткрытые гардины, кишмя кишел мужчинами и женщинами с фонарями в руках. Армада Грязного Ручья! Лица их под моросящим дождем тускло светились, напоминая лунные диски, а когда мы придвинулись к окну, люди начали скандировать. Некоторые из криков относило ветром, но остальные достигали цели, жаля наши уши.

— Гряз-ные хи-ппи! Мра-ко-бе-сы!

Эрнестина пыталась оттащить Бинго от окна, как вдруг раздался особенно громкий вопль:

— Колдуны!

Боже милостивый! И я еще остерегалась ехать в Салем, штат Массачусетс, этот рассадник борьбы с ведьмами!

Валисия Икс вцепилась в рукав Бена, и я не озлилась на нее за эту вольность. Мисс Задсон выглядела так, будто изготовилась упасть в объятия Пипса, — или все наоборот? Неважно. Тут Валисия высказала очень дельную мысль:

— Полагаю, нам следует проверить, все ли двери и окна заперты.

— Правильно! — воскликнули мы в унисон, разошлись на несколько дюймов, но затем снова сбились в кучку, пытаясь побороть стремление ринуться всем скопом к одной и той же двери, бросив прочие на милость врагу.

— Я займусь парадным входом! — Бен был уже на середине коридора. Но слишком поздно, слишком поздно! Раздался оглушительный треск дерева и топот десятков ног по кафелю. Бряцанье доспехов, звон мечей… Ну ладно, ладно, это ведь не армия Кромвеля вторглась в Менден-холл? Однако воображение порой создает даже звуковые эффекты.

Дверь в Красную комнату со стуком распахнулась. Чья-то рука отбросила Бена к столу. Тот опрокинулся, и в итоге Вен приземлился на скамеечку для ног. Толпа хлынула вперед; комната грозила треснуть по швам. Сперва у толпы было только одно лицо, но затем она начала распадаться, подобно кускам торта, и я увидела знакомых. Продавщица из магазина одежды, «прабабушка» и Барбара из парикмахерской, симпатичные близняшки, несколько человек из кегельбана: несказанно красивый юноша, мужчина в клетчатой рубашке. В толпе я заметила Лаверну и великаншу-людоедку — Джимми из бара. Но при виде предводителя толпы по спине моей пополз непрошеный холодок. Пастор Диетеологов! Преподобный Енох. В комнате словно сгустилась тьма.

— Как мило, что вы нас навестили! — проплыл над морем голов голос Валисии. Я понадеялась, что если я ее не вижу, не увидят и остальные. Священник, к примеру, запросто мог воспринять ее красоту как личные нападки на его религиозные убеждения.

— Молчи, женщина!

— Да-да, это он.

— Нет уж, минуточку! — А это Бен.

— Отдайте нам эту злодейку! — пискнул тоненький голосок.

На что более низкий отозвался:

— Заткнись!

— Грязный Ручей никогда нельзя было назвать безгрешным, — завел преподобный, — но, слава Господу нашему, никаких таких Кулинаров здесь отродясь не водилось. Но с вашим приходом Зло расправило крылья и выпустило свои когти. Среди нас есть молодая жена, которая сбилась с пути праведного, обратившись к пластическому хирургу. Молимся ли мы, чтобы ее настигла справедливая кара? — Многозначительная пауза. — На все воля Божья. Ведь не по замыслу Всевышнего муж ее поддался на козни распутницы в сберегательном банке Грязного Ручья. И Зло это последовало за вторжением Кулинаров в этот проклятый дом. Даже моя собственная жена попрала святость нашего супружеского ложа. На наших глазах в кегельбане происходила развратная пирушка, на которую заявилась женщина, член этого грязного сообщества, а когда к ней обратились, она ответила на чужом языке. Мы слышали о колдунье, которая занимается привораживанием…

Откуда-то сбоку донесся визг. Не иначе как Марджори Задсон.

— И каков же апогей всего этого безобразия? — Голос преподобного возвысился. — Убийство!

— Заткнись, мордатый! — Послышался шлепок, будто кто-то стукнул преподобие мешком по башке. Голос продолжал: — Кто тебя вообще звал в начальники? Я ведь вышибла тебя за борт, но нет, пришлепал пешком!

Кто-то крикнул:

— Молодец, Джимми!

Так, значит, это людоедка из бара… та самая женщина, которая приютила Теолу Фейт.

— Дайте-ка мне минутку, собрать слюну, — проворчала Джимми. — И уберите отсюда Еноха, пока Лаверна его не растерзала.

Я различила профиль Джимми, когда она пробиралась в первые ряды.

— Слушайте сюда, вы, лентяи кулинары! Перед вами союз матерей Грязного Ручья вместе с сочувствующими. Прежде чем спустить лодки на воду, мы смотались в контору шерифа Тома и выпустили на свободу Теолу Фейт. Станет ли женщина, которая выросла в наших краях, играла с нами в мяч и сплетничала вечерами, так вот, скажите мне, станет ли она убивать свою дочь? Черта с два мы поверим в ее виновность, когда рядышком тусуетесь вы. Так что…

— Ладно, тише вы там! — Голос прорезал комнату, разогнав шайку линчевателей, будто стайку голубей. Тотчас образовалась дорожка до самой двери, где и стоял шериф Том Догерти собственной персоной, с пушкой наготове. — Похоже, я не заслужил приглашения на эту вечеринку!

— Временами, — Лаверна отважно выступила вперед, — нам приходится напоминать себе, что закон — хороший слуга, но плохой хозяин.

Тощий человечек в очках выхватил из-за уха карандаш, а из кармана — блокнот и проверещал:

— Рон Хорбетт, издание "Поговорки два раза в неделю". Могу я процитировать вас, мэм?

— Процитируйте лучше меня, — мрачно буркнул шериф Догерти. — Так вот, я арестую любого, кто сейчас же не сядет и не заткнется. Я тут привел с собой кое-кого, кому не терпится вас повидать.

— Кого? — Возглас этот едва не застрял в толчее рук, ног и носов, ибо люди пытались исполнить приказ шерифа.

Возможно, публика всего лишь пыталась выиграть время, но внезапно комната превратилась в сидячую забастовку. Наша Кулинарная группа заняла коврик перед камином, будто это была неприкосновенная территория. Бен обвил меня рукой. Шериф Том отступил в сторону — и вошла она.

Мэри Фейт! И выглядит, словно секретарша, готовая застрочить в блокноте под диктовку шефа. Каштановые волосы, коричневый костюм, очки на носу. И совсем не похожа на призрак, явившийся из речной пучины.

— Что за надувательство! — взревела толпа.

— Боже мой, — прошептал Бен, — так она все подстроила! Инсценировала собственную гибель, чтобы обвинить мать… Неужели писатели готовы на все, лишь бы продать свою книжонку?

— Здравствуйте, дорогие мои! — На устах ее расцвела озорная улыбка, но голос… Он не подходил Мэри… как и каштановые волосы-сосульки. Но что это… Внезапно она стащила с головы волосья, обнажив… короткие платиновые локоны. Затем пришел черед очков, коричневого жакета и юбки, которая была отброшена в сторону с непередаваемым изяществом. Ну прямо повторение на «бис» стриптиза в баре Джимми.

Теола Фейт…

Внезапно я все поняла.

Шериф Том придвинул ей табуретку, и Теола грациозно опустилась на нее.

— Дорогие, знаю, что все вы считаете меня страшной злюкой, и мне бы искренне хотелось признаться, что я терзаюсь угрызениями совести, но, к несчастью, это не так. Есть ли больший соблазн для актрисы, нежели создать персонаж, в реальность которого поверят все — издатели, пресса, поклонники? По сути, даже два персонажа, потому что Теолы-матери на свете не существует. Признаться, я никогда не хотела ею стать, в отличие от многих женщин, но самое странное то, что… — она посмотрела прямо на меня, — постепенно я ее полюбила… Мы с Мэри обнаружили, что убить единственного ребенка, которого у меня никогда не было, гораздо труднее, чем я предполагала.

— Зачем ты это сделала — выдумала дочь, написала книжку?.. — запинаясь, пробормотала продавщица одежды.

Поставив ноги на перекладину табуретки, Теола Фейт улыбнулась.

— Изначальным стимулом были деньги. Да, сперва я подумывала, не написать ли просто мемуары. Но быстро поняла, что придется морочить всем голову. Это удивит многих из вас, но в основном я вела смертельно скучную жизнь. Ни разу не пыталась спасти от истребления какую-нибудь редкую зверушку или остановить войну. О да, кое-какие любовные интрижки у меня были. И порой на званых обедах я грубила всем подряд. Но, по-вашему, станут люди платить за это двадцать один доллар девяносто пять центов? Конечно же, я понимала, что классно было бы написать обо всех моих друзьях и знакомых и публично раздеть их догола. Но, видите ли, это не мой литературный стиль. О, какое жгучее негодование я испытывала всякий раз, когда заходила в книжный магазин и наталкивалась на очередной бестселлер писаки, который мог похвастать разве что знаменитым родителем. И это ничтожество увлеченно смешивало родича с навозом! Да еще за деньги, и немалые! Я же, будучи лишенной деток, не могла рассчитывать на подобную дурную славу. И тут меня вдруг кольнуло: сколько же из этих книг написаны подставными лицами?

— Господи, эта женщина совершила смертный грех обмана! — Преподобный Енох бил себя кулаком в грудь.

— Как и все остальные писатели, — невозмутимо отозвалась Теола.

Шериф Догерти покачал головой:

— Одного не пойму: как ты рассчитывала выйти сухой из воды?

— Дорогой мой, — она кокетливо заправила платиновую прядь за ухо, — жизнь в постоянном волнении — это очень приятное разнообразие по сравнению с существованием отшельницы. Самая пустячная проверка показала бы, что Мэри взялась неизвестно откуда, причем сразу во взрослом состоянии, но я рассчитывала на неутолимую страсть публики к скандалам и сплетням.

— Вы с самого начала намеревались от нее избавиться? — подала голос «прабабушка» из парикмахерской.

— Несчастной Мэри суждено было погибнуть. Она ведь была ролью, которую я сама же и написала. У каждой пьесы есть конец, но каким же испытанием стал последний акт! Я представляла, как сижу на скамье подсудимых в чудесной шляпке — в наши дни так мало ролей можно сыграть в шляпках. Суд над материнством. Если бы меня оправдали, истину незачем было бы открывать. Если бы мои планы провалились, я бы обо всем рассказала и написала бы мемуары, отбывая срок за дачу ложных показаний. Это так весело — планировать убийство. Поскольку трупа быть не могло, мне пришлось как следует разыграть гибель Мэри — на виду у зрителей. Я всегда знала, что лучше этого дома для моих целей не найти. Могла бы попросить о помощи своих старых приятелей и бывшую служанку Бегиту. Они и так вели себя мило — умоляли написать о них в моей книжке. Граца Ламбина любезно предоставила всех своих покойных мужей в мое распоряжение. Но навязываться, знаете, всегда неприятно. Так что, когда Пипс и Джеффриз спросили, не одолжу ли я Менденхолл их кулинарному клубу на уик-энд, я с радостью согласилась. Это было очень эгоистично с моей стороны — вмешивать моих бедняжек. — Круглые глазки медвежонка панды сделались по-детски грустными. — Теперь я это понимаю…

Пипс открыл было рот, но Джеффриз стукнула его по голове, и рот закрылся.

— Мы с Лысачком ни разу не нарушали нашу клятву перед Кулинарами! Знали ведь, что мисс Теола не хочет, чтобы кого-нибудь обвинили… — Взгляд карлицы вынудил меня потупиться.

— Ну же, Теола, расскажи, как тебе удалось провернуть убийство? — раздался безразличный голос продавщицы.

Мисс Фейт поерзала на табуретке.

— Я очень обрадовалась, когда узнала, что запланирован праздничный пикник. Это обеспечивало меня зрителями. И все прошло без сучка без задоринки. Единственной загвоздкой была погода, но гроза чуть задержалась и в конечном итоге оказалась моей союзницей. Я приплыла из Грязного Ручья на лодке вместе с Пипсом. Появилась под видом Мэри и объявила, что намерена разобраться с матерью раз и навсегда. Я прокралась к лодочному сараю, перерезала контакты, ведущие к вентилятору моторного отсека, затем изолентой соединила провода зажигания двигателя со стрелками будильника, который должен был прозвенеть через пять минут, и налила бензину в моторный отсек. Не забывайте, я ведь настоящая речная волчица. После чего улизнула…

— Где же вы прятались? — спросила Валисия Икс.

— А там же, в лодочном сарае, под бутафорской садовой скамейкой, которую использовали при съемках "Печального дома". А когда все вернулись в дом, я потихоньку выбралась из ангара и затаилась в подвале. Если бы кто-нибудь туда спустился, я бы забралась в гроб. Но никто не пришел. А когда я решила, что путь свободен, то рано утром покинула дом…

— Нарядившись дамой с портрета? — выпалил Бинго. — Я два раза вас видел…

— В первый ваш вечер я просто хотела потренироваться и слегка позабавиться. — Теола Фейт печально улыбнулась Бинго. — Я знала, что в решающую ночь Лаверна подстрахует меня. Она сказала Тому, когда тот явился с дурными вестями, что меня не велено будить до утра, а он, — Теола одарила шерифа дерзкой улыбкой, — как я и рассчитывала, оказался слишком хорошо воспитан, чтобы настаивать.

— Как же вы перебрались через реку? — спросил кто-то.

— В оранжевой надувной лодке — из тех, что продаются на заправочной станции. Я приметила одну такую в ангаре, когда осматривалась там, но потом она исчезла, так что я купила себе другую.

Молчание.

— Ну? — не выдержала Теола. — Что теперь? Получу я премиальные за то, что не позволила сжечь Кулинаров на костре?

Разом зашелестели голоса, закивали головы. Все смотрели на шерифа Тома, как будто он был Моисеем и мог вывести соплеменников из пустыни.

Сунув револьвер обратно в кобуру, Том неторопливо заговорил:

— Теола, ты всегда страдала склонностью к преувеличению. Может, в больших городах копы мыслят иначе, но здесь у нас в Грязном Ручье никогда не считалось преступлением, ежели налогоплательщик взорвет свою собственную лодку. И никто здесь не может сказать, что видел, как в нее садилась Мэри. Потому что никакой Мэри не было. Сдается мне, если все мы договоримся держать рты на замке…

— То тайна останется тайной, — я улыбнулась Бену. — Этот городок защищает свои интересы, а Кулинары обучены хранить секреты. — Что плохого в том, если «Мамочка-монстр» будет и впредь расходиться миллионными тиражами, год за годом?

— Но если вы хотите, чтобы мы поклялись, — предложил Бинго, — то пожалуйста: ей-богу, отрежем свои языки на сандвичи, если проболтаемся хоть одной живой душе…

Теола Фейт подмигнула мне.

 

Эпилог

Сон продолжился с того самого места, где прервался. Я стояла в холле Мерлин-корта и искала девочку Элли, которая по-хамски смылась, едва я попыталась сказать ей, что жду ребенка. Лисьи головы по-прежнему ухмылялись со стен, а комплекты доспехов обменялись тревожными взглядами, когда я, смахнув гигантскую паутину, стала подниматься по лестнице.

— Элли! — окликнул меня тихий голос.

— Мама! Что ты здесь делаешь?

— Ну и ну, милочка! А я думала, ты будешь мне рада. — Взявшись рукой за перила балюстрады, она сделала пару приседаний. Затем, опустившись на нижнюю ступеньку, похлопала рядом, приглашая меня последовать ее примеру. — Признаться, история с Теолой Фейт пробудила во мне некоторое любопытство.

— Она вспомнила тебя, — сказала я.

— Ну естественно! — Мама отвернула в сторону свое русалочье личико. — Тот эпизод в «Мамочке-монстре», когда Мэри приезжает к тетушке Гуинивер, был чем-то вроде римейка твоего первого визита сюда.

— Верно. Я поняла это, слушая Теолу Фейт. Мам, я ведь даже не догадывалась, что ты до такой степени чувствовала себя виноватой из-за того, что бросила меня на дядюшку Мерлина!

— Милая, я действительно рада тебя видеть. Но явилась я сюда не навеки. Надолго в увольнение отпускают только за хорошее поведение. Так что ты там написала в записке, которую отправила с голубем?

— Всего два слова: "Ребенок зашевелился". Гадалка Шанталь сказала сестрам Трамвелл, что я найду ответ в себе, а когда я ощутила это трепетание… словно крылья бабочки, то я… поняла, что у Теолы Фейт никогда не было детей. Ведь она сравнила первое шевеление плода с царапаньем кошки в дверь. А позднее шепнула мне, перед нашим с Беном отъездом из Менденхолла, что была слишком ослеплена своими творческими успехами. По-моему, она жалеет, что не стала матерью…

— Вернемся к объектам нашей любви, — перебила меня мама. — Бен, бесспорно, проявил зрелый подход, отказавшись от своих кулинарных амбиций.

— Ой, да ты не знаешь! — Усевшись на одну ступеньку выше мамы, я потерла спину, пытаясь избавиться от боли. — Мой милый в конце концов был принят в члены Общества Кулинаров. На манер графа, извлекающего из шляпы кролика, Бен в самый последний момент достал из кармана рецепт травяного чая сестер Трамвелл и с дрожью в голосе выразил уверенность, что это действительно утерянный много веков назад рецепт, изобретенный монахами, и к нему прибегала, в частности, Анна Болейн — дабы пройти к плахе с высоко поднятой головой.

— Передай Бену мои поздравления. — Мама подняла руки, и рукава ее прозрачного балахона затрепетали как крылья. — Милая, я ведь к тебе мимолетом заглянула.

Я встала, и боль в позвоночнике вцепилась в меня клещами.

— Разве ты не хочешь послушать про исчезнувших кандидатов? Человек, ежедневно доставлявший на рассвете в Менденхолл питьевую воду, признался, что Джим Грогг с вампиршей Дивонн, а позднее — граф с Соланж хорошо ему заплатили, лишь бы он увез их с острова, избавив от унизительного прощания с Кулинарами. Кстати, мамочка, еще один любопытный момент. Теола Фейт решила купить заброшенный заводик Джошуа Менденхолла и превратить его в фабрику по разливу самого лучшего в мире имбирного эля. Так что, держись, водица "перье"!

— Чудесно! — Мамины губы изогнулись в призрачной улыбке. — Надеюсь, длинные руки закона не доберутся до нее и не испортят все, хотя, подозреваю, что если шериф будет достаточно настойчив…

— До чего же ты романтична! — заметила я. — Думаю, ты будешь рада за Браунов. Марджори Задсон оказалась права в своих подозрениях. Хендерсон, доведенный до отчаяния, прочел взятую у жены "Плененную невесту" и осознал вдруг, что единственный способ спасти Лоис от Кулинаров — похитить ее под покровом ночи. Все крики будут списаны на Джеффриз. Именно он умыкнул надувную "Нелл Гвинн"… Ой, мам! Ты куда? Можно подумать, на поезд опаздываешь!

Вспомнив, как она погибла, я прикусила язык, но мама рассмеялась и обняла меня.

— Милая, не понимаю, почему ты со мной так носишься? Я ведь была не лучшей матерью.

— Для меня ты была самой лучшей. — Я чувствовала, как она просачивается у меня меж пальцев. — Не уходи!

— Тссс! — Ее голос легким ветерком овеял мое лицо. — Ты же не за мной сюда пришла. А девочка Элли прячется вовсе не от дяди Мерлина. Она прячется от тебя, потому что — будем говорить прямо, милая, ты стала несколько самодовольной, после того как сбросила лишние килограммы. — Колебания воздуха прекратились.

Я обернулась и увидела перед собой девочку в золотисто-голубом полосатом блейзере и с огромными бантами в волосах. Она сидела несколькими ступеньками выше.

— Привет, — сказала я. — Хочешь пломбир с сиропом? Да, мам, если ты меня слышишь, — хочу, чтобы ты знала: я решила назвать ребенка в твою честь. Я уверена, что родится девочка, и…

— Милая, — прошелестел над моей головой голос, — ты же знаешь, я всегда терпеть не могла свое имя. Как насчет Абигайль? По-моему, неплохо. А имя Грантэм подойдет любому мальчику. Такой акустический резонанс! Элли, не морщи нос! Я всегда старалась не вмешиваться в твои дела, но смерть дарует особые права…

* * *

Проснувшись, я обнаружила, что лежу на софе в гостиной. В камине потрескивало пламя, отбрасывая розоватые тени на стену, где висел портрет Абигайль, матери дядюшки Мерлина. А вовсе не изображение Кота-Мертвеца. И это не Красная комната. Гардины и обивка диванов цвета слоновой кости. В стиле королевы Анны, а не Виктории. По обе стороны каминных часов стояли желтые китайские вазы, а на бирюзовом ковре были вытканы райские птички. Я была одна с котом Тобиасом, и на его мохнатой мордочке читалась тревога. Неужели я кричала во сне?

Чтобы принять сидячее положение, потребовалось немало сил. Я была неповоротлива, как надувная лодка; весь последний месяц избегала близко подходить к булавкам — опасаясь лопнуть. Я смущенно наблюдала, как Тобиас крадучись подошел к груде блестящих свертков, которые я упаковала, прежде чем предаться полуденному сну. Только-только начался декабрь, но, поскольку ребенок должен был родиться через месяц, я постаралась заранее подготовиться к Рождеству. Несколько пустых коробок, рулонов бумаги и набор ножниц свидетельствовали, что половина работы уже сделана. Часы пробили пять. Сквозь заиндевевшие окна проглядывал клочок темного неба. Да уж, погодка — в самый раз для северных оленей! Бен, в отличие от покойного родителя сестер Трамвелл, продолжал ходить на работу, но сегодня вечером собирался вернуться домой пораньше, оставив Фредди за старшего в ресторане. Такой муж попадается один на сотню! Уже приготовил и убрал в морозилку рождественский пирог, а полки в кладовой заставил таким количеством банок с пропитанными бренди апельсинами, а также с засахаренным миндалем, что голод нам явно не грозил. Может, он придет пораньше, чтобы помочь мне упаковывать подарки? Мы же не хотим повторения прошлого года, когда Джонас получил сумочку, предназначенную для Доркас, а она — мужское исподнее?

Я постаралась отобрать у Тобиаса моток красной бечевки, но кот оказался шустрее меня. Выглядывая из-под упаковочной бумаги, он увлеченно боролся за обладание мотком, пока я не издала пронзительный вопль.

— Извини, не хотела тебя пугать. — Я осторожно улеглась обратно на подушки. — Спина вдруг разболелась. Теперь я вспоминаю… она и во сне меня мучила.

И что эти противные часы так на меня пялятся? С каждым их «тик-так» я все отчетливее сознавала, что Джонас совершает свой ежедневный моцион, а Доркас еще не вернулась из деревенской школы. Громкое завывание откуда-то из-за двери побудило меня вцепиться в подлокотник софы. Должно быть, ветер, убеждала я себя, пока не сообразила: миссис Мэллой, моя верная и преданная помощница по хозяйству, не ушла домой в половине пятого, как обычно. Она решила потрудиться сверхурочно и заново пройтись по детской, в том числе и с пылесосом. Надо бы спуститься на кухню, приготовить ей чашку какао на дорожку. Доркас и Джонас тоже с удовольствием попьют…

Пятнадцать минут спустя я не продвинулась ни на дюйм. Но мысли мои устремились в русло отношений мужчины и женщины. Дверь гостиной распахнулась — и на пороге возник темнобровый злодей, герой моего романа. Это он обременил меня ребенком, а сам остался при своей стройной фигуре. Глаза бы на него не глядели. Его черные как смоль волосы на висках тронуты сединой; торопливо сбросив пальто, он протопал залепленными снегом ботинками по вычищенному ковру.

— Любимая, сегодня днем меня посетило невероятное вдохновение, и я придумал кое-что в дополнение к моему реестру пищи для младенцев. Как тебе отварная треска под соусом из кукурузной муки?

— Пальчики оближешь.

— Элли, у меня такое чувство, что я вынашиваю "Книгу о вкусной и здоровой пище для младенцев" и вот-вот ее рожу; хочется составить конкуренцию «Мамочке-монстру» в списке бестселлеров. — Бен бросил пальто в кресло. — Ну, расскажи своему муженьку, как провела день?

— Спина… болит.

— Бедняжечка! — Он нагнулся, чтобы поцеловать меня в макушку, но я отпрянула от него, будто от наследника Синей Бороды.

— Бен, как бы это поделикатнее сказать… у меня схватки.

— О нет! — Прижав руки к груди, он отшатнулся, наступил на рулон упаковочной бумаги и на пару дюймов разминулся с хвостом Тобиаса. — Не может быть! Ведь слишком рано. — Схватив в руки "Самоучитель по родам", он принялся лихорадочно листать страницы. Искры, сыпавшиеся из его глаз, едва не воспламеняли бумагу. Через несколько секунд Бен отшвырнул книжку в сторону, будто обжегшись. — Как часто?..

— Через каждые четыре минуты.

— О боже! — Он упал на колени и воздел очи к потолку. — Ну как же так? — Я не была уверена, со мной он разговаривает или с Всевышним. — Я же разобрал машину, готовясь к Великому Событию! Сейчас в ней больше деталей, чем в картинке-загадке. Фредди доставил меня на работу и обратно.

— Пускай отвезет меня в больницу на своем мотоцикле.

— Он уже умчался обратно в "Абигайль".

— Ну и хорошо, — успокоила я Бена. — Я уже как-то привыкла к этим схваткам. Может, ложная тревога? Разве я когда-либо приходила куда-нибудь раньше времени? Даже на собственную свадьбу опоздала, помнишь?

— Элли! — Бен спешил ко мне на коленях. — Во всех книгах пишут, что, когда думают, будто это ложные схватки, на самом деле все по-настоящему. — Он вцепился в мои ладони, и меня тут же скрутила новая схватка. — Вспомни доктора Ламаза, дорогая! — Он ободряюще пыхтел, а я заново переживала впечатления при надувании "Нелл Гвинн". Наш человек действия снова был на коне, то есть на ногах. — У тебя отлично получается, солнышко. Мужайся, а я пока сбегаю в холл и позвоню в "скорую"…

Ужас пронзил меня своими мерзкими когтями. Телефон весь день не работал. Обычное дело — наверное, крысы кабель перегрызли… Я попыталась встать, но не смогла найти свои ноги. Бен был уже возле двери, когда та со стуком распахнулась. В комнату ввалились Джонас в летной куртке времен первой мировой войны и рыбацкой кепке и Доркас в желтом тренировочном костюме. В руках у них была рождественская елка. Ну вот, снова я испортила всем радость.

Услышав медицинскую сводку, Джонас сделался серым как его усы, которые вдруг затряслись на манер электрической зубной щетки.

— Вот здорово! — жизнерадостно воскликнула Доркас, но, к счастью, не шлепнула меня по спине. — Все по местам! Помните, главное — действовать одной командой! — И изо всех сил дунула в свой свисток.

Тут на сцене появилась миссис Рокси Мэллой в меховом пальто, которое наводило на мысль, будто только что ободрали гигантскую обезьяну. Рокси благоухала своими любимыми духами: джином "Будз".

— Миссис Хаскелл, — недовольно пробурчала она. — Я вам сколько раз повторяла, что не мою окна снаружи, не чищу трубы и не принимаю роды. Но я сделаю вот что: попрошу своего знакомого джентльмена, который как раз заехал за мной на «форде» последней модели, съездить к викарию. У его преподобия гостит один симпатичный молодой доктор — так говорит миссис Вуд, которая там прибирается. А доктора Мелроуза звать без толку: он слег с насморком. Так что попрошу вас, миссис Хаскелл, не рожать ребеночка, покуда не привезу вам доктора, а иначе я буду выглядеть круглой дурой…

Бен с Джонасом обменялись взглядами разъяренных самцов, а Доркас тем временем еще раз по недосмотру издала пронзительный свист.

— Прошу вас! — взмолилась я. — Уймитесь вы все! Ведь это мой звездный час. Так что попрошу вас присесть и наслаждаться моими схватками, а любимый пускай держит меня за руку и рассказывает истории о женщинах, рожавших на рисовых плантациях…

* * *

Доктор был так юн, что, наверное, еще не начал бриться. Звали его Смит, отчего у меня сразу возникло подозрение, что это псевдоним. И слишком часто он что-то выбегал из комнаты — не иначе как заглядывал в шпаргалки или в "Руководство для начинающих акушеров". Но доктор действительно был очень мил. Пришел в восторг от обоев с фазанами, от кровати под балдахином и сказал, что камин привносит в интерьер чудесный старомодный штрих. После чего Бен, нервно переминаясь у двери, заявил, что мы искренне верим в здравоохранение двадцатого века.

Мужей доктор Смит явно считал современным неудобством. Он любезно посоветовал мне без оглядки кричать сколько влезет.

— Спасибо, доктор. — Пауза, чтобы перевести дыхание. — Но у нас тут в паре миль есть соседи. — Кроме того, я считала, что мне нечего добавить к шуму, доносившемуся из-за двери.

Кто-то все время бегал взад-вперед по лестнице. Телефон звонил не переставая, а однажды мне почудилось, будто я слышу звонок в парадное. Через несколько секунд раздался осторожный стук в дверь. Бен открыл, и Доркас сообщила, что внизу ожидают барышни Примула и Гиацинта Трамвелл с жизненно важными новостями от ясновидящей Шанталь.

— Передайте дамам, что в данный момент моя жена не принимает гостей. — Голос Бена приглушала марлевая маска. — Уже идет, солнышко!

Едва он подскочил к кровати, как родилась наша дочка. Скорей бы взять ее на руки! Мне даже в голову не пришло спросить, хорошая ли у нее фигура, но мимоходом мелькнула мысль: почему же я не чувствую себя похудевшей?..

— Абигайль! — Я вцепилась в руку Бена, радуясь крику новорожденной… Мельком увидела сморщенное личико и черные волосики. — Это мама выбрала ей имя. Надеюсь, ты не против.

— Как скажешь, любовь моя.

Мы обалдело таращились на доктора Смита, который держал в своих благородных руках наше пятифунтовое чудо. Он принялся поздравлять нас, но я вдруг прижала ладонь к своему мокрому лбу и беспардонно перебила его:

— Доктор, я, конечно, новичок в таких делах, но у меня очень странное ощущение…

— Это все нервы, миссис Хаскелл!

Но в следующий миг ученый муж как-то странно дернулся. Торопливо передал малышку Бену… и пять секунд спустя на свет появился ее братец. Немудрено, что я набрала столько лишнего веса! Я ведь ела за троих! Но доктору Мелроузу не в чем меня упрекнуть — ведь он даже не намекнул, что я жду двойню! Неплохо для начинающей, самодовольно подумала я сквозь слезы. Мама-то знала, это точно.

— Она и для него тоже выбрала имя? — мягко спросил Бен.

— Грантэм, — прошептала я.

* * *

Через несколько часов я проснулась. Доктор Смит уже ушел, колыбелька плавно покачивалась, освещенная пламенем камина, а Бен сидел подле меня и читал. Дверь чуть приоткрылась, и я увидела радостные лица Доркас, Джонаса и сестер Трамвелл. Поглазев на меня с минуту, они на цыпочках удалились. Незачем спрашивать, что же там предсказала Шанталь. Мое счастье было таким волшебным, таким хрупким, что я боялась вздохнуть: вдруг оно разлетится на тысячу разноцветных частиц и растает во мраке ночи. И Бен, чтоб ему пусто было, выбрал именно это мгновение, чтобы поцеловать меня в лоб. Я задрожала.

— Для меня же все это внове! — воскликнула я. — Чувствую себя подмастерьем и, по-моему, останусь в этом качестве, пока моим малышам не исполнится по восемьдесят лет. Я никогда не научусь, никогда из меня не получится примерной матери!

— Ни из кого не получается, — отозвался мой супруг с новообретенной отцовской мудростью.

Волна облегчения захлестнула меня. Заплетя волосы в косу, я села — готовая начать карьеру образцовой мамочки.

— Бен, держи меня за руку, пока я буду давать тожественную клятву. Обещаю стать самой лучшей из несовершенных матерей! И ты тоже должен кое-что мне пообещать: больше никаких учебников, самоучителей и руководств.

Стиснув мою ладонь, Бен уклонился от прямого ответа:

— Ну, по крайней мере, эта книжка нам больше не понадобится. — Необычайно красивый в своем бархатном смокинге, он подошел к камину и бросил в огонь "Беременность для начинающих".

Что же до меня… как только накормлю детей и уложу их спать, сразу же напишу Теоле Фейт и спрошу, можем ли мы вскорости навестить ее. Эбби и Тэм обязательно должны познакомиться с этой очаровательной женщиной, которая знала их бабушку, и с этим особым сообществом под названием Грязный Ручей.

Урок номер один, дорогие мои: никогда не судите о городе по его названию. А о книге — по обложке.