Рыцарь без страха и упрека. Смуглый и яростный. Казанова наших дней с глазами цвета чистейших изумрудов, достойных императорской короны. Улыбка его сияла обещанием неземных наслаждений. И одному Создателю ведомо, сколько разбитых дамских сердец устилало его путь.

Путь ко мне.

Промозглым январским вечером, под аккомпанемент бравурного Рахманинова, он возник на пороге моей лондонской квартиры с откровенно хамским приветствием — и навеки взял в плен девичью душу.

— Мисс Элли Саймонс? Авто у порога. Предупреждаю сразу — стоянки и любые угощения в дороге за ваш счет!

Намерения? У него их не было — ни честных, ни каких-то иных. Бесчестных в том числе. Да плевать мне на намерения. Жизнь обремененного пышными телесами и не обремененного тугим кошельком декоратора по имени Элли Саймонс с той благословенной минуты изменилась в корне.

Будь этот тип просто хорош собой, клянусь, я бы устояла. Но если бы! Сардонический изгиб густой темной брови значился последним в списке его несомненных, а с моей точки зрения, и неотразимых достоинств. Главное же место прочно занял кулинарный талант зеленоглазого принца. И речь, заметьте, не о примитивных тостах и яичнице с беконом. Бентли Т. Хаскелл оказался первоклассным поваром.

Отдав дань лучшим традициям дешевых романов, путь от ненависти до любви мы не прошли, а проскакали галопом. Два года новоявленную миссис Хаскелл на пару с супругом кружили безумные водовороты, несли вдаль волшебные кони, ангелы осыпали фейерверками звезд. От наших любовных игр, случалось, перегорали пробки. От ссор дрожали стены и в предсмертных муках дребезжала посуда. Сладости примирений завидовали небеса.

Чего еще может желать женщина?!

Но однажды…

Однажды ясным апрельским утром, открыв глаза в нашей спальне в Мерлин-корте, я с тоской и ужасом осознала, что медовый месяц приказал долго жить. Элли Хаскелл, сирена-соблазнительница? Да кого я решила одурачить? Разве что саму себя? Действительность жестока, но ее нужно принимать с достоинством. Я всего лишь тридцатилетняя матрона весом под… словом, приличные женщины столько не весят. За то время, что прошло после рождения наших близнецов, мне не удалось сбросить ни фунта. Но самое ужасное — вечный, казалось бы, праздник семейной жизни незаметно обернулся серыми буднями.

В былые времена Бену стоило лишь открыть дверь спальни, как ночную рубашку уносило с меня шквалом страсти. Теперь же интим сменили ночные кормления и опрелости, не желавшие поддаваться действию крема «Чудо-Бэби».

— Доброе утро, солнышко! — В своем черном шелковом халате Бен был, как всегда, дьявольски привлекателен. Остановившись у края шикарного, с пологом, супружеского ложа, он запустил в воздух монетку, поймал и звонко пришлепнул другой ладонью. — Разыграем сегодняшний ужин? Решка — твой черед готовить. Я вернусь пораньше. Нас ждут у викария, вечером заседание «Домашнего Очага», не забыла? Кстати, председательствует твой покорный слуга. Тема встречи — «Каждодневные заботы и радости отца»! — Прищур на монетку — и мой ненаглядный изобразил на физиономии вселенскую скорбь: — Проиграла, милая.

Где он, я вас спрашиваю?! Где человек, некогда запрещавший мне приближаться к плите, дабы я, не приведи господи, не надорвала пупок, роняя на сковородку ломтики бекона?

А ведь как виртуозно маскируется. С виду-то все тот же неподражаемый тип с глазами-изумрудами, белозубой улыбкой, способной передавать что угодно — от пуританства до хулиганства, — и откровенно бандитской щетиной.

— Заботы, говоришь? Каждодневные? — желчно прокаркала я.

— Не мелочись, Элли. Я мыслю глобально. — Сверкнув серебристым боком, монетка вновь взлетела в воздух и вновь исчезла, на сей раз в кармане халата. — Отцовские обязанности у меня на первом месте. Ну а работа… — Бен ухмыльнулся, — это лишь предлог смыться от горы грязных пеленок.

Я нацепила подобающую шутке улыбку, откинула одеяло и поднялась с кровати навстречу новому дню. Из детской вот-вот должен был грянуть призывный клич. Обвиняющий перст солнца исподтишка ткнул в крышку старинного комода. Вездесущая пыль затуманила поверхность красного дерева, зато отделанный медью камин горделиво сиял «Бристольским блеском». Ах, Мерлин-корт, Мерлин-корт! Милый моему сердцу, как и в тот день, когда я упитанным колобком вкатилась на его порог, приветственно помахивая чипсом размером со скрижали, добытые Моисеем на горе Синай. Благословенные времена… Тренькнуть колокольчиком, созывая домочадцев к чаю, — вот и все, что требовалось от меня в Мерлин-корте.

— Что с тобой, Элли?

— Да так… Мечтать, говорят, не вредно, друг мой. — Полупируэт — и я оказалась лицом к Бену. Элегантно-воздушный пеньюар, пожалуй, скрасил бы мою грацию дрессированного медведя, но добротная фланель, черт бы ее побрал, даже не соизволила взметнуться по-человечески.

Огонек надежды вспыхнул в глубине изумрудных омутов. Уж сколько дней, а то и недель мы с Беном не… ну, вы понимаете.

— Извини, дорогой, по утрам на меня впору навешивать табличку «Вход воспрещен». Цейтнот, сам знаешь. Малышей поднять, искупать, накормить, а уж потом и перекур… на починку стиральной машины.

— За машину не беспокойся. Я вызвал мастера.

Типично мужской подход к делу. Подсуетился — и умыл руки.

— Благодарствую. Мало мне забот, так еще и отплясывай вокруг мистера Чини-Ломай!

— Отплясывать вокруг него ни к чему. Чаю предложишь — и довольно. Только без пирога, Элли, умоляю, без пирога. Не дай бог, обвинит тебя в сексуальном домогательстве — в два счета загремишь за решетку.

— Утешил, радость моя.

— Тысяча извинений за то, что дезертирую на работу.

Мы уставились друг на друга: Бен — утопив ладони в черном шелку карманов, я же сама — утонув в унынии. Вот вам и любовный менуэт. Семеним на цыпочках, затаив дыхание, в страхе оскорбить чувства друг друга. Бочком двинувшись к двери, Бен взялся за ручку.

— Кофе готов. Малыши…

— Знаю.

Полчаса назад я слышала, как он возился в детской — менял детям пеленки. Не муж, а чистое золото. Обо всем подумает, обо всем позаботится. И что получает взамен? Жалкое подобие любви. Разве гурману предлагают суп из кубиков и концентратов вместо экзотического ужина при свечах?

— Против замороженной пиццы не возражаешь, дорогой? — на всякий случай поинтересовалась я, но Бен уже нырнул в ванную.

Что ж. Пора и хозяйке дома приниматься за дело. Кто рано встает, тому бог дает. Несколько месяцев материнства доказали правоту народной мудрости. Я приоткрыла дверцу шкафа, чтобы достать халат, — и, вскинув руки в глухой защите, отшатнулась от зеркала, точно вампир от солнечного света. Вампиры куда счастливее: отражение в зеркале им не грозит. Боже! Неужто это чучело в мятой фланели, с мятой физиономией и впрямь Элли Хаскелл? Неужто юность подло сбежала, прихватив с собой стройность девичьего стана и персиковую нежность щек?

Бедные мои волосы, что с ними стряслось! После рождения близнецов они лезли клоками. Экономная хозяйка набила бы парочку диванных подушек тем, что я за это время сняла с расчески. Заплетая в жидкую косицу то, что еще чудом держалось на голове, я с тоской разглядывала мешки под глазами, кусала дрожащие губы и уговаривала себя, что убиваться не из-за чего. В конце концов, есть на свете вещи и похуже, — к примеру, ноги колесом или, скажем, острые коленки…

Ох, не нужно было этого делать! Не нужно было опускать глаза на свои коленки. Вслед за взглядом вниз ухнуло и сердце. Тяжелый случай. Немедленно! Сегодня же сажусь на диету! Никаких перекусов, никаких поблажек аппетиту. А нос?! Как я с таким носом покажусь на глаза нашему симпатичному викарию Роуленду Фоксворту? Зеркало притягивало мой потухший взор с безжалостностью Золушкиной мачехи.

— Элли… — Позади возникло отражение Бена, до чертиков красивого и при полном параде.

— Боже, боже, мой нос… — простонала я. — Ты только посмотри на него. Он же свернут на сторону.

— Дурочка ты моя прелестная!

Час от часу не легче. Выходит, у меня и с головой не все в порядке? Бен тем временем оскалил зубы — не иначе как проверял, что белее: его клыки или рубашка… Напрасная тревога, между прочим. Мог бы и не трудиться.

Убедившись, что рубашке по части белизны далеко до зубов, ненаглядный подарил мне поцелуй, который, увы, назвать поцелуем можно было лишь с большой натяжкой. Слились наши губы, но не сердца. Бен мысленно был уже в «Абигайль» и колдовал над своим фирменным соусом карри — убийственным средством от насморка. Меня же все глубже засасывала трясина горестных раздумий.

Черт! Как ни крути, а перекос в устройстве этого мира налицо. Меня беременность превратила в уродину. На Бена рождение двойни подействовало далеко не так разрушительно. Я бы даже сказала — благотворно подействовало. Он прямо-таки расцвел. Раздался в плечах и, готова поклясться, подрос на дюйм-другой.

Внутренний голос вопил об опасности. Осторожнее, мол, дорогуша. Закон подлости пока никто не отменял. Теряют только выигрышные лотерейные билеты. Не успеешь ты и глазом моргнуть, как потеряешь Бена. Проснешься как-нибудь — и обнаружишь на камине аккуратненькую записочку с лаконичным «Прощай», начертанным до боли родным почерком.

Веселая перспектива. Следующие три десятка лет пройдут в пересылке писем по новому адресу бывшего супруга и долгих беседах с близнецами на тему «Почему папочка не живет с нами».

— Ваш папочка вырос, ребятки, ему стало тесно в гнездышке, вот он и отправился в свободный полет.

Боже милостивый, нужно что-то предпринимать! Может, полежать недельку в ванне с кипятком? Идея сама по себе неплоха, но время, черт бы его побрал, время! Да если б я могла выкроить свободную недельку, то придумала бы что-нибудь и поэффективнее кипятка.

Какой-то посторонний звук оборвал поток тягостных мыслей. Бена в спальне не было. С лестницы похоронным маршем донеслось эхо его шагов, грохот входной двери поставил точку в смертном приговоре.

— Удачи тебе, любимый!

Ну не идиотка ли? Торчу столбом в спальне, нашептываю себе под нос и надеюсь, что мой шепот поскачет вдогонку за Беном. Будь я достойна высокого звания супруги, мигом сорвалась бы с места и на крыльях любви выпорхнула из дому. Утренний ветерок теребил бы подол моей рубашки, заигрывал с разметавшимися по плечам волосами; в глазах плескался бы безбрежный океан чувств… и Бен унес… точнее, увез бы с собой мой дивный образ. Вот это я понимаю — воспоминания! Не чета лепесточкам розы, трогательно засушенным между страницами древнего фолианта. По большому счету, счастливый брак и складывается из череды таких воспоминаний…

Поразмышлять над тем, спятила ли я окончательно, или какая-то надежда еще теплится, мне было не суждено. Из детской донеслись звуки, которые начисто лишают меня рассудка, превращая из более-менее разумного существа в нечто кудахтающее и суматошно хлопающее крыльями. Ринувшись из спальни, я чуть не расквасила нос об открытую дверцу шкафа.

— Иду, мои куколки, иду-у-у!

Удивительно, что члены Общества защиты детей до сих пор не устроили демонстрацию протеста во дворе Мерлин-корта. Всем известно, что младенцам положено плакать, когда им хочется есть, пить или нужно переменить пеленки. Мне же вечно чудятся всякие ужасы. Путаясь в подоле длинной рубахи, я ввалилась в детскую, эту усладу для материнского сердца и воплощение самых красочных фантазий Матушки Гусыни. Ей-богу, я даже слегка опешила, не обнаружив ни в одном из углов жутковатого дядьки в маске и с мешком через плечо.

Где конец материнским тревогам? Когда Эбби и Тэму стукнет по полсотни, сумею ли я со спокойным сердцем отпустить их в большой мир, полный неведомых опасностей? Позволю хоть когда-нибудь выйти без присмотра из детской, а тем более — кошмар! — за порог дома?

При виде заспанных мордашек, прижатых к прутьям кроватей, душа моя взмыла под небеса. Деревянное гнездышко Эбби примостилось у восточного окна, под нарисованным солнышком с улыбкой во всю физиономию и облаками-барашками. Тэм обосновался у окна напротив; на его половине развеселая корова, нацепив венок из лютиков, скакала через рогатый месяц.

Крошки мои! Схватить бы обоих в охапку, да руки коротки. В небесном КБ могли бы пораскинуть мозгами и придумать что-нибудь для тех счастливчиков, кому досталась двойня. Проблему решил рев Тэма, заглушив пружинистый скрип второй кроватки, где Эбби виртуозно исполняла отжимания.

— Ладно, сегодня на приличия наплюем и пропустим джентльмена вперед! — Избегая укоризненного взгляда дочери, я шагнула к сыну, на ходу зацепившись за ящик для игрушек. Хотя ящиком шедевр старика Джонаса, ловко маскирующийся под башмак Старой Леди из небезызвестного стишка, назвать как-то язык не поворачивается.

Так я и знала, что рано или поздно не удержусь и упомяну имя этого предателя. Джонас, узурпировавший в Мерлин-корте титул садовника, на прошлой неделе отчалил вместе с Доркас, нашей домоправительницей. В чем-то греховном этих двоих заподозрить трудно, ибо Джонасу далеко за шестьдесят, а Доркас зареклась иметь дело с мужчинами во веки веков. Официальная версия звучала более чем пристойно — Доркас якобы должна присмотреть за подругой, у которой неожиданно скрутило спину.

Доркас я еще поверить могу, она гений взбивания подушек, встряхивания термометра и прочих манипуляций, что так обожает болезная публика. Но Джонас?! Кто, скажите на милость, купится на сказку о желании помочь несчастной миссис Как-бишь-там привести в порядок запущенный сад? Я-то прекрасно заметила бегающий взгляд Джонаса и на один-единственный, но убийственный для моей гордости миг заподозрила его в малодушном бегстве из Мерлин-корта. Джонас наплел кучу небылиц о миссис Вуд, горничной викария, строившей ему не только глазки, но уже и брачные планы на совместную жизнь. Чушь несусветная, однако иного-то объяснения нет! В Мерлин-корте наш Джонас вел жизнь наследного принца. Я холила и лелеяла его наравне с собственными детьми и ни разу не позволила себе воспользоваться его слабостью к моим близняшкам. Джонас порывался сменить им пеленки — я настаивала, что ему лучше бы отдохнуть за чашечкой своей любимой шоколадно-молочной бурды. Ему приходило в голову выгулять Тэма и Эбби — я бросала все дела и летела следом, убедиться, что его не сдуло с холма в море вместе с коляской. Джонас не имеет права рисковать собой. Он должен жить вечно. Мысль о Мерлин-корте без Джонаса просто невыносима.

— Правда, Тэм?

Сынуля очутился в моих объятиях прежде, чем я успела протянуть руки. И немедленно ухватился за нос — переживал, видно, всю ночь, что накануне не успел свернуть его на сторону до конца.

— А палец не подойдет?

Предложенный палец был принят с восторгом неофита, и я двинулась за вторым чадом. Вертлявые как угри, близнецы к тому же с каждым днем становились все неподъемнее, но, вдохнув их молочно-медовый младенческий аромат, я в который раз убедилась, что на свете нет женщины счастливее!

Ваша жизнь — сущая сказка, миссис Хаскелл, свинья вы неблагодарная. Ни за что ни про что получили замок, точно сошедший с красочных страниц книжки братьев Гримм. Ну ощущаете вы себя порой принцессой, вновь превратившейся в лягушку, что с того? Зарядка (изредка), смена шампуня, исключение из рациона всего съедобного и… вот перед вами Само Совершенство. Так-так. Откуда это, интересно? Должно быть, из рекламы пены для ванн…

Повиснув у меня на ушах, как пассажиры в переполненном трамвае, близнецы лопотали друг другу новости. Признаться, в их обществе я нередко чувствую себя пресловутым пятым колесом в телеге. Но скажу без лишней скромности — малыши у нас чудо как хороши! Глазки сияют голубизной, точь-в-точь барвинки в саду; золотистый пух на головенках густеет с каждым днем. Правда, как говорится, ни в мать, ни в отца… однако мне и в голову не приходила мысль, будто наших родных крошек утащили эльфы, подбросив нам своих чад. Эбби и Тэм появились на свет в жуткую ночь, когда за стенами Мерлин-корта бушевала вьюга. В такую погоду добрый хозяин и собаку из дому не выгонит. Маловероятно, чтобы лесной народец выбрал ту ночь для своих пакостей. К тому же Бен не отходил от меня ни на шаг, напоминая, что пришло время схватки. И упаси боже было пропустить хоть одну из этих маленьких радостей жизни!

Кстати, о Бене… Папуля наш, должно быть, уже мечется среди надраенных медных кастрюль в «Абигайль»… И думать небось забыл о сексапильной неполноценности своей половины. Сгибаясь под тяжестью стыда и своих драгоценных крошек, я прошаркала к окну, плюхнулась на подоконник и приступила к ежедневному уроку истории, географии и прочих общеобразовательных наук.

— Видите садик с деревьями? За железными воротами садика проходит Скалистая дорога. А внизу о скалы бьется море. Море бывает разным. Оно то рычит, как страшный тигр, то урчит, совсем как наш Тобиас после блюдца свежей сметаны, то хнычет, как мои голодные детки. А сегодня… сегодня оно спит! Ш-ш-ш… Будем вести себя тихо-тихо, точно мышки, чтобы не разбудить море.

Бурные аплодисменты.

— Ой! — Я отлепила ладошки Эбби от своего лица, пока оно не превратилось в отбивную. — В четверти мили от Мерлин-корта живет наш ближайший сосед, преподобный Фоксворт, очень милый джентльмен. Он викарий в церкви Святого Ансельма, что построена еще в норманнские времена. Запомните, куколки, — норманны не имеют никакого отношения к Норману-Дорману из детской телепередачи.

Для тех, кто впервые слышит имя этого любимца публики в штанишках на лямках, сделаю отступление. В игрушечном магазине Кукольного Города служит привратником тихий и незаметный мистер Норман-Дорман. Но это днем. В час, когда вечерняя мгла накрывает город и на двери магазина появляется табличка «Закрыто», он становится Норманом — Защитником Обиженных Игрушек. В гигантском шлеме по самые уши и с ног до головы в водонепроницаемом плаще (не красоты ради, а из предосторожности: выбить его из колеи могут лишь мыло и вода), бесстрашный Норман ночи напролет скачет по крышам, съезжает по водосточным трубам, но справляется со своей благородной миссией. И это несмотря на происки гоблинов, которые гоняются за ним — как вы догадались? — с водяными пистолетами. Держу пари, не только мои глаза застилают слезы умиления, когда приходит время в очередной раз услышать знаменитое:

Вчера мне, к слову сказать, здорово не повезло. Не довелось на полную катушку насладиться счастливым спасением Красотки Долли, поскольку меня сдернули с кресла в самый драматический момент битвы Нормана-Дормана. Мисс Шип, органистка церкви Св. Ансельма, заявилась якобы для сбора средств на новое покрывало для алтаря (вовек не запомню, как эта парчовая тряпица именуется по-научному). Так я ей и поверила! Головой ручаюсь, к порогу Мерлин-корта мисс Шип привело острое любопытство, слегка приправленное недостойным истинной христианки злорадством. Ну еще бы. Виданное ли дело — пропускать воскресную службу три… или даже… неужели?!.. четыре недели подряд. Сомневаюсь, правда, чтобы мое безобразное поведение заметил хоть кто-нибудь, кроме мисс Шип. У этой дамочки определенно глаза на затылке.

Перво-наперво она принялась расписывать недавнюю проповедь преподобного Фоксворта, да с таким энтузиазмом, что я диву далась. Круглые стеклышки очков запотели, птичий подбородок трясся, острое личико цвета древнего пергамента пошло пятнами, — надо думать, то была краска благоговейного восторга.

— Клянусь Всевышним, миссис Хаскелл, на меня снизошла благодать! Его преподобие читал отрывок из послания Павла к Коринфянам… ну, вы знаете, тот, знаменитый, где говорится о вере, надежде и, главное, о любви! Я вся аж мурашками покрылась, даже на… сзади. Верите ли, дорогая миссис Хаскелл, едва на стуле усидела! — Мисс Шип сконфуженно хихикнула. — Так и хотелось вскочить, вытянуться во весь рост и крикнуть: «Вперед, викарий! Только вперед!»

Для церкви клич, пожалуй, нетрадиционный. Я поспешно заверила мисс Шип, что непременно зарезервирую в своем графике часок для посещения Божьего храма. Но остановить поток христианского красноречия не удалось.

— Ах, миссис Хаскелл! Что за возвышенное ощущение! — Глаза мисс Шип за стекляшками очков увеличились до размеров шляпок породистых шампиньонов. — На несколько минут я превратилась в Еву после грехопадения! Сбросила с себя фиговые листочки и прижала Адама к своей обнаженной груди! Впервые в жизни в душе моей родилось сомнение — а не ошибалась ли я, отвергая брак?! Все мы, конечно, стараемся приносить радость ближним… по мере наших слабых сил… — Мисс Шип скромно потупилась. Я склонила голову. Минута молчания в память о тех, кто пал к ногам органистки, исполняя свое доблестное предназначение на грешной земле. Убейте — никак в толк не возьму, в чем секрет этой дамы. От ее уродства скулы сводит, и вместе с тем даже Джонас как-то признался, что заметно тяжелеет ниже пояса, услышав воркующий смешок этой каракатицы. — Поймите меня правильно, дорогая миссис Хаскелл. Ребенку простительно думать и любить по-детски. Но я-то уже взрослая женщина, а значит, пора выбросить игрушки!

Полагаю, это она о чужих мужьях. Ради чего, спрашивается, было пропускать шоу Нормана-Дормана?!

— А все вы виноваты, миссис Хаскелл!

— Я?!!

— Да-да. — Румянец смущения окрасил пепельные щеки мисс Шип. Такой очаровательный оттенок бывает у недозрелого грейпфрута. — В церкви, во время венчания, вы прямо светились от счастья! Вот тогда-то я и поняла, что пришел мой черед затоптать угли былых страстей и развести новый костер! — Желтые ладошки с жаром накрыли грудь, — во всяком случае, я подозреваю, что на том месте действительно находилась грудь, хотя мисс Шип довела искусство камуфляжа этой части тела до совершенства. — Ах, дорогая миссис Хаскелл! Надеюсь, вы с вашим страстным Хитклиффом по-прежнему без ума друг от друга?

Ответ застрял у меня в глотке вместе с вполне естественным вопросом о личности счастливчика, осужденного на пожиз… прошу прощения — на вечное блаженство с мисс Шип.

Органистку я с грехом пополам выпроводила, но ее слова до сих пор зудели в голове заезженной пластинкой, унылым гимном моего сексуального провала. Таких, как Бен, — раз два и обчелся. Во что бы то ни стало нужно отыскать обратную дорогу к храму, то бишь к супружеской страсти, когда-то безраздельно нами владевшей… Но не сию же секунду. Даже Хитклиффу придется посторониться, пропустив вперед малышей.

Спуск по лестнице с двумя младенцами в охапке — не для дамы моих пропорций. Этот акробатический этюд разве что Карлсону по плечу. Пробежка вниз-вверх-вниз подогрела бы, конечно, пыл мамочки-физкультурницы, но, боюсь, ребеночку не понравилось бы таращиться сквозь прутья кроватки на пустую комнату. Необходимость, говорят, вторая мать науки, а мамаши всегда найдут общий язык. Словом, приспособилась я таскать своих крошек в двойном «кенгуренке» — замысловатой штуковине с двумя карманами-сиденьями, преподнесенной мне в дар кузеном Фредди.

— Сейчас, куколки мои, сейчас. Мамочка мигом! — Рассовав близнецов по разным углам одной из кроваток, я выудила кенгуриные доспехи из-под груды пеленок и в два счета напялила через голову. Опля! Военно-воздушный десант готов к прыжку во славу королевы и отечества! Далее все четко по инструкции. Глубокий вдох, и Тэм оказывается в переднем «кармане». Так, сдвинуть сыночка на спину, будет моим горбом. Теперь Эбби, глубокий вдох…

Уф-ф-ф. Есть же на свете идиоты, тягающие всякие железяки. Лучше бы своих отпрысков таскали. Этим бугаям полезно, детям приятно, а мамашам облегчение.

Ну все. В путь. Только сначала завязать тесемочки там, где когда-то была талия, поправить Тэма, убедиться, что рубашка не волочится по полу, улыбнуться Эбби, которая выдула сногсшибательный пузырь, и… На старт. Внимание. Марш!

По обшитому дубовыми панелями коридору луноход двинулся к лестничной площадке, освещенной не столько мозаичным окном, сколько фотографией с ясным ликом моей свекрови, Магдалины Хаскелл, преклонившей колена пред алтарем. Гм… Это воображение разыгралось или сегодня утром Мамуля и впрямь сверлит меня укоризненным — хотя нет, пардон, смиренным — взглядом упорнее, чем обычно? Сделав первый шаг вниз по лестнице, я вспомнила… Черт побери!!! Дважды черт побери. Трижды побери. Письмо, которое я написала Мамуле и Папуле неделю назад, все еще дожидается, когда к нему приложит руку их сыночек. Будь проклята моя дурацкая щепетильность. Сыновьи поцелуи Бена нужно было послать к дьяволу, а письмо — родителям. Поздно. Полтора часа каторжного труда и полдюжины почтовых листков коту под хвост. Все мои новости безнадежно устарели: кашель у Бена прошел, близнецы и не думают спать всю ночь напролет, как я хвасталась, а поездка в Питерборо отложена на неопределенное время.

Любому дураку понятно, что предаваться раздумьям можно где угодно, только не на старинной лестнице с высокими ступеньками. Середина пути была уже преодолена, когда Эбби вдруг вцепилась в воротник моей рубашки, а Тэм запустил обе пятерни мне в волосы и с силой дернул. С моих губ сорвался вопль, близнецы ответили радостным ревом. Я покачнулась, взмахнула фланелевыми крыльями и только чудом успела ухватиться за перила.

Говорят, в самые страшные мгновения перед мысленным взором человека успевает промелькнуть вся его жизнь. Вранье. Передо мной действительно кое-что промелькнуло, однако к беззаботному детству, скучной юности и счастливому браку это кино отношения не имело. Даже в пароксизме страха мои несчастные мозги продолжали прокручивать насущные проблемы. Грядущая кормежка, экскурсия за свежими овощами (я так долго откладывала ее, что над Мерлин-кортом навис зловещий призрак цинги), стирка вещичек, которые уже потеряли надежду на очередную встречу с близнецами…

Я не просто припала к перилам — я с ними слилась: ни дать ни взять пассажирка тонущего «Титаника». Уж и не знаю, сколько длились наши любовные объятия, но в конце концов мне удалось унять дрожь в коленях и разогнать туман в голове. И что же предстало моему просветленному взору?

В прихожей, у самой двери, где тень погуще, зловеще маячила фигура. Не в моих привычках делать из мухи слона. Неизвестный, да благословит его Господь во веки веков, не подпирал потолок бычьей головой, не раздвигал стены плечами шириной с гладильную доску и не поигрывал кольтом сорок пятого калибра. Мне достался злодей в миниатюре — коротышка с усиками а-ля Чарли Чаплин и с гаечным ключом, больше смахивающим на кочергу.

— Доброго вам утречка, хозяйка.

Голос липкий и жирный, как печная сажа. Правый глаз выпучен, левый коварно поблескивает из-под набрякшего багрового века. Червячок сомнения заполз в мою целомудренную душу. Вряд ли этого джентльмена дома ждут жена, ребятишки мал мала меньше и старенький дедуля в кресле-коляске. Со вздохом, едва не сорвавшим настенные гобелены, я осторожненько опустила руку на увесистую бронзовую вазу, так удачно примостившуюся в лестничной нише. Весь фокус в том, чтобы голос твой звучал твердо, как у надзирательницы из ближайшей тюрьмы.

— Одно движение, — пискнула я, — и вы покойник!

— К чему такие строгости, хозяйка? Я ж вытер ноги!

— Обратитесь в Лигу Домохозяек за медалью. — Он еще смеет изображать оскорбленную невинность! Я стиснула горлышко вазы и слегка попятилась. Совсем чуть-чуть, на одну ступеньку, не больше. — Какого черта вам здесь нужно? За кого вы себя принимаете?

— Я Джок Бладжетт.

— Уверены? А не Джек-потрошитель, случаем?

— Э-э-э? — Здоровый глаз едва не вылез из орбиты, точно его хозяин наткнулся на говорящего кенгуру.

Засучив лапками, детеныш в переднем «кармане» привел кенгуру в чувство. Нападение — далеко не лучшая защита для дамы в неважной физической форме. И вообще, о какой честной схватке может идти речь, когда один ребенок присосался к пуговице на воротничке твоей рубашки и вот-вот заработает несварение желудка, а другой задался целью с корнем вырвать жалкие остатки твоих волос?!

Однако не все потеряно. Уверена, Господь Бог предвидел то незавидное положение, в котором однажды окажется хозяйка Мерлин-корта, мать двоих детей. Разве не для того он с лихвой компенсировал Еве недостаток физической силы? Коварство — вот оружие женщины! Приглашу-ка я этого типа испить чайку, заварю покрепче, улучу минутку, когда он отвернется, да и выверну в чашку весь домашний запас зубного эликсира. Помнится, фирма-изготовитель сулила магическое превращение кислой мины в ослепительную улыбку. Вот пусть теперь и отдувается, иначе подам в суд и разорю к чертям… если переживу сегодняшнюю встречу. Жаль, мышьяка нет. Средство не нами проверенное, надежное. Но на нет и суда нет; придется довольствоваться тем, что под рукой.

— Время — деньги, хозяйка. — Пальцы-сардельки безостановочно разминали гаечный ключ; продлись наша беседа часика два, и ворюга, держу пари, слепил бы из своего нелепого орудия вполне приличный стилет. — После вас меня еще работенка ждет — будь здоров.

— Да вы, мистер Блад… вжик, работаете не покладая рук, как я погляжу.

— Бладжетт.

— Тысяча извинений. — Я пристроила вазу под мышкой и двинулась вниз. Ступенька — молитва. Еще ступенька — две молитвы. Одно из двух: либо выдохнусь к концу лестницы, либо приму постриг и всю жизнь так и буду что-нибудь клянчить у Всевышнего.

Близнецы, похоже, задремали; подол рубашки благоразумно не опускался ниже щиколоток, так что спуск был более-менее безопасен. Совершенно неожиданно мне открылся комизм ситуации. Миссис Бентли Хаскелл из Мерлин-корта принимает гостей в ночном одеянии! Что скажут соседи?! Сдавленное бульканье, поднимаясь откуда-то из желудка, грозило в любой момент обернуться гомерическим хохотом.

Все. Неизбежное случилось. Даже уши заложило. Но странное дело… Громоподобный трезвон исходил не от меня, а от трехногого столика, занимавшего каменный помост в дальнем углу холла. Телефон! Телефон?.. Близок локоток, да не укусишь.

— Это мой муж! Если я не сниму трубку, он…

Ваза вырвалась из-под руки, весело поскакала по ступеням, с металлическим лязгом брякнулась на каменные плиты и, набирая скорость, словно шар в боулинге, рванула к кеглям… точнее, к ногам мистера Грабителя. Лови момент, Элли! Твоя безотказная неуклюжесть в кои-то веки сослужила верную службу.

Не надо оваций. Победа была жестоко вырвана из моих гостеприимных объятий. Подпрыгнув, негодяй избежал встречи с вазой (та тоскливо пристроилась под столом) и направился к телефону.

— Ошибаетесь, хозяйка. Звонят мне.

— Нет!

— Этот звонок я и на том свете узнаю. — Жуткая физиономия смягчилась до неузнаваемости. Чарли-чаплиновские усы дрогнули в трепетно-нежной улыбочке. Мерзавец сунул свое орудие, с позволения сказать, труда в задний карман, поддернул штаны, пригладил волосенки и только после этого церемонно приложил трубку к уху.

Неужто ее величество Судьба так бесконечно благосклонна, что решила предоставить мне еще один шанс? Затаив дыхание, ловя каждый шорох — не дай бог, детки проснутся, — я просеменила к двери и вдруг… душераздирающий момент… едва не изобразила кувырок через голову. На коврике у двери распластала крылья «Дейли кроникл». Кажется, я поторопилась с выводами насчет благосклонности судьбы. Больше похоже на то, что эта злодейка, выйдя на тропу войны, специально для меня подготовила мины-ловушки. Обычно «Дейли кроникл» приносили рано, и Бен не представлял себе утреннего кофе без любимой газеты.

Счастье было так близко — только протяни руку, когда наши гигантские часы одним-единственным, но могучим ударом провозгласили половину девятого. Гул отдался дрожью в коленях и колом застрял в сердце; я не сдвинулась бы с места даже под угрозой извержения вулкана. Ох, куколки мои дорогие! На миг мне показалось, что хрип рвется из моей собственной, сдавленной ужасом груди, но действительность оказалась еще страшнее. Хрипел мистер Грабитель. Поглаживая телефонный шнур и глядя в пространство остекленевшими глазами, он дышал натужно, со свистом, точно загнанная лошадь.

— Как скажешь, пупсеночек. Ты там пока почисть перышки да согрей массажный крем, чтоб спинка у моей птички не замерзла, тут и примчится твой котик, задрав… хвостик.

Клац. Трубка легла в гнездо, а мистер Грабитель двинул ко мне.

— Моя Молли! — сообщил он с нахальной ухмылкой.

— Понятно, понятно.

— Извиняюсь за спешку, хозяйка, но тут вот какое дело… Молли… жена то есть… зовет меня… — он облизнул усы, как Тобиас, завидевший блюдце со сметаной, — зовет на ленч. Так что если вы не против, хозяюшка, я бы отложил наше дельце до завтра. С утречка загляну, соберу вашу старушку машину, тогда уж и бабки подобью.

— Отлично! — Я шаталась под тяжестью близнецов и собственной глупости.

— Новый насос нужен, хозяйка.

— Так вы слесарь!

Сразила наповал.

— Да-а, сдается мне, вам нужно кой-чего поважней нового насоса.

Здоровый глаз мистера Бладжетта вильнул в сторону, но проблеск откровенной жалости я заметить успела. В следующий миг лжеграбитель сложился пополам, выхватил из-под ног «Дейли кроникл», пошелестел страницами и ткнул газету мне в руки:

— Вот оно, хозяйка! То, что доктор прописал. Послушайте Джока Бладжетта, гляньте на шестнадцатую страницу. С тех пор как моей Молли попалась на глаза эта статейка, наша жизнь перевернулась. Молли теперь самая что ни на есть принцесса, а я будто сбросил годков эдак с десяток. Шлю своей женушке цветы, любовные писульки, а домой лечу — ну прям зеленый юнец на свиданку!

Выдав рецепт, профессор был таков. Шагнул за дверь, слетел со ступенек, проскочил двор и одним махом запрыгнул в свой пикап, точно за ним по пятам гналась безумица с топором.

Прежде чем закрыть дверь, я проводила глазами пикап — тот лихо рванул по дорожке от Мерлин-корта, мимо коттеджа Фредди и через распахнутые ворота вылетел на простор Скалистой дороги. С величайшим стыдом признаю, что меня посетила гнусная мысль. Свались этот лихач с Утеса — не довелось бы им с «пупсиком» похохотать над горбатым кенгуру. Машинально сворачивая «Дейли кроникл» в трубочку, я лелеяла еще одну мечту. Эх, оказался бы сейчас рядом Бен!.. Вот кого я бы с удовольствием огрела этой газеткой — чтоб знал, как втихаря впускать слесарей в дом и ставить жену в идиотское положение.

Что же до совета доморощенного профессора медицины, то будь я проклята, если хоть одним глазком гляну на шестнадцатую страницу. Обойдусь без рекламы витаминов А, В, С и далее по алфавиту. А тем более пилюль «с максимальным содержанием железа». Доктор Мелроуз уже напичкал ими так, что от меня за милю кузницей несет. И вообще — с какой это стати я должна прислушиваться к советам водопроводных дел мастера, к тому же чокнутого, раз он в полдевятого утра, закусив удила, мчит на ленч к женушке?! У «пупсика», должно быть, талант от бога по части рыбных сандвичей.

Хорошенькое начало дня. Одна радость: малыши мой позор мирно проспали. Едва держась на ногах, я пыталась прийти в себя, однако сюрпризы еще не кончились. То ли шок дал о себе знать, то ли мой ангел-хранитель решил выкинуть напоследок еще один фортель, но знакомый до последней паутинки холл Мерлин-корта вдруг превратился в гулкую залу древнего собора. Неразлучная парочка пустых рыцарских доспехов, испокон веков подпиравших стену у лестницы, обрела облик и стать святых Руфуса и Рауля. Под каменными плитами наверняка покоились останки дамочек вроде меня — тех, что растратили жизнь на борьбу с пылью, а нынче сами обратились в пыль…

Если Магомет не идет к горе, то известно, что бывает. А не воспользоваться ли мне наличием церкви в Мерлин-корте и не восполнить ли несколько пропущенных субботних встреч с Создателем? Преклоню колени и… И что скажу?

— Помоги, Отче! Детишки мои вырастут, а я, седая и согбенная, шаркая по Мерлин-корту, столкнусь однажды с прекрасным незнакомцем, называющим себя моим мужем. «Как поживаете, миссис Хаскелл? Кажется, мы когда-то встречались? Не желаете ли освежить знакомство бутылочкой винца и оздоровительной гимнастикой в постельке? Только не поймите меня превратно! Не в моих правилах предлагать даме такое в первую за двадцать лет встречу, но…»

Газета выпорхнула из дрогнувших пальцев. И не моя вина, что она раскрылась на шестнадцатой странице. Поднимая «Дейли кроникл», я сама не заметила, как выискала обведенную игривой рамочкой заметку.

БЛАЖЕНСТВО БРАКА

Мечтаете вернуть былую страсть? Читтертон-Феллс охвачен эпидемией безумства! Она грозит превратить наших дам в роковых женщин, а их мужей — в секс-гигантов! Бизнесмены меняют офисы на спальни по первому зову своих очаровательных сирен в черном белье! Доблестные констебли бросают на произвол судьбы вверенные им участки, водители автобусов сворачивают с маршрутов, — и все это ради того, чтобы урвать лишнюю минутку наедине с собственной женой!

«Само Совершенство» помогает женщинам реализовать заложенный в каждой из них физический, духовный и сексуальный потенциал. Путь к совершенству сложен, но цель того стоит! Наши клиентки принимают участие во всех без исключения этапах программы. Назовем лишь некоторые: «Радость Разминки», «Магия Мечты»… На занятиях, объединенных темой «Сопереживание Супружества», участницы делятся самыми захватывающими впечатлениями, — например, когда и как они обнаружили свои горячие точки…

Дочитать не удалось — в кармане на животе зашевелилась Эбби.

— Чушь! — Я пригладила пушистые волосики цвета ячменного сахара. — Не идиотка же ваша мамочка, в самом деле, чтобы звонить в это… как его там… «Само Совершенство».

Дурацкое название еще не слетело с губ, а ноги — черт их знает, что с ними такое сталось! — уже несли меня к телефонному столику. Ну и пусть, в справочной наверняка и слыхом не слыхивали об СС.

Чрезмерная прыть телефонисток — вот бич Англии, который когда-нибудь нас погубит. Номер был выдан без промедления. Оставалось уповать на халатность секретарши СС. Диск я накручивала с замиранием сердца и окаменела, считая гудки. Досчитаю до семи — и отбой. Нечего искушать судьбу. Пусть мир останется в неведении о минутной слабости хозяйки Мерлин-корта. Да и кому интересно знать, что я на мгновение вернулась в патриархат с его давным-давно устаревшим лозунгом «Мужчина — властелин женщины!».

Бип… Бип…

Куда меня, спрашивается, черти тянут? Влипну же по самую макушку. Жуткие видения замелькали перед глазами. Элли Хаскелл верхом на чудище под названием сексопед выписывает ногами кренделя… лицо наливается кровью… лиловые жилы вспухают на висках и шее… а сердце точит тоска по старым добрым временам, когда дамы не издевались над собой в борьбе за совершенство.

Бип… Бип…