Брентон Спенсер был до смерти напуган. Пронизывающий январский ветер проникал под полы кашемирового пальто и щипал за ягодицы. Брентон стоял у своего дома на Пятой авеню и ждал, когда за ним подъедет лимузин с Ю-би-си.

Человек, к которому вызвали Брентона, был скор на расправу, и ему было плевать на телевизионные новости. Владелец Ю-би-си Уоллис Литман любил, чтобы ему подавали приятные новости. А буквально накануне они получили фрагмент про двух детенышей кита – Шама и Хейди, – которые родились в калифорнийском «Маринленде». Материал перегнали с Западного побережья через спутник – минута аренды спутникового канала стоила пять тысяч долларов, – и они две с половиной минуты показывали в эфире счастливых китов и инструктора. Стив Израел так невесело пошутил, что Брентон повернулся к своей второй ведущей Шеннон Уилкинсон и, чтобы успокоить ее, сказал: «Это сногсшибательная история, Шеннон». На что она ответила: «Ах, Брентон… все это очень сомнительно…».

Все это происходило в тот момент, когда в Центральном парке замерзали бездомные, а весь Средний восток балансировал на грани коллапса. Когда Брентон попробовал возражать, ему показали ноябрьские рейтинговые сводки, из которых явствовало, что программа вечерних новостей потеряла 10 процентов аудитории. Брентон сглотнул – ему оставалось лишь молиться, чтобы его не списали в запас.

Приближался срок, когда ему предстояло заключать очередной контракт, а из аппарата Ю-би-си еще не поступало никаких предложений. Это было плохим признаком и не могло не настораживать.

Брентон чертовски боялся встречи с Уоллисом Литманом. Он понимал, что, если по результатам последнего рейтингового отчета он лишится места ведущего, ему придется лететь обратно в Кливленд и возвращаться на старое место на WUBY-TV – если его там еще ждали.

Наконец подкатил лимузин, и его доставили к Литман-тауэр. Миллиардер занимал весь верхний этаж здания.

Поднимаясь в личном лифте Литмана, Брентон посмотрел на свое отражение в антикварном зеркале. У него был волевой, чуть выдававшийся вперед подбородок, ровные белые зубы, черные, с проседью на висках, волосы. В шестьдесят лет он имел представительный, благообразный вид – зритель, видя на экране этого человека, сразу проникался к нему доверием. Однако почему же теперь этот зритель ему изменил?

Вот тебе и сногсшибательная история, – подумал он. Его вдруг охватила паника. Двери лифта открылись, и Брентон шагнул в отделанный мрамором холл, на стенах которого висели шедевры признанных мастеров.

Дворецкий принял у Брентона пальто; в эту самую минуту в холле появился сам Литман.

Уоллис Литман всегда одевался подчеркнуто строго – даже вечером или в выходной он неизменно был в костюме-тройке и при галстуке. У него была выправка отставного солдафона.

– Рад, что вы смогли прийти, – бросил он на ходу – как будто у Брентона был выбор.

– Мне всегда приятно видеть вас, Уоллис, – ответил Брентон, понимая, что начинает разговор с лживой лести.

– Хотите посмотреть новые картины? Мы с Салли вышли на одного антиквара в Мидтауне. – Литман подошел к стене, на которой под плафонами подсветки висели забранные в роскошные рамы картины. – Это Ремингтон… Вон там Ренуар.

С уст Литмана слетали известнейшие имена, но на сами картины он даже не взглянул. Брентон понял, что живопись служила для него не источником наслаждения, а средством произвести нужное впечатление.

Они прошли в кабинет, и Уоллис сел. Брентон заметил, что, когда он небрежно откинулся на спинку обтянутого красной кожей кресла, на его дорогом костюме не образовалось ни единой складки, а плечи не уехали вверх. Наконец он поднял взгляд на перепуганного телеведущего.

– Брентон, у нас возникли проблемы.

– Большинство проблем можно решить.

– Как знать, как знать…

Внутри у Брентона все оборвалось, но ни единый мускул не дрогнул на его лице – давали себя знать годы, проведенные перед камерой в живом эфире.

– Я не буду делать вид, будто понимаю, что заставляет людей смотреть телевидение, – продолжал Уоллис. – Когда я купил «Юнайтед Бродкастинг», то был поражен – какую дрянь требует от нас публика. Однако мы работаем в масс-медиа, которое живет за счет рекламодателей, и если мы не будем рекламировать аспирин, то нам придется его жрать, потому что тогда нам обеспечена головная боль.

– Уоллис, не стоит принимать всерьез ноябрьские рейтинговые сводки. Поймите, на Западном побережье по выходным и понедельникам Эй-би-си транслировала футбольные матчи, выходившие за программную сетку, а нашу передачу в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе предваряла чудовищная синдицированная программа «Мир животных». Она нацелена прежде всего на молодого зрителя, поэтому новости не успевают собрать аудиторию… Эти два сегмента рынка охватывают десять процентов населения. В этом вся беда. – Брентона попросил аналитический отдел аргументировать снижение рейтинга. Он уже полез в карман, чтобы достать демографический отчет, но Уоллис остановил его.

– Брентон, я не желаю видеть демографические выкладки – мне нужен рейтинг. Факт остается фактом – вы теряете зрителя. Могу ли я с чистой совестью возобновить контракт на два миллиона долларов с человеком, рейтинг которого за полгода упал на десять процентов? В этом и состоит моя проблема. – Литман потер подбородок, давая понять, что Брентон задал ему нелегкую задачу.

– Уоллис, какой же напрашивается вывод? – спросил наконец Брентон, ожидая услышать собственный приговор. У него заныло в висках.

– Мы теряем на новостях деньги. А ведь новости должны приносить прибыль. Я занимаюсь бизнесом, чтобы получать прибыль.

– Тогда откажитесь от идеи освещения сборища в Айове. Ведь мы собираемся направить две передвижные спутниковые телестанции плюс видеорежиссерскую аппаратную. Мы – единственная сеть, которая устраивает прямую трансляцию. Это безумие. От кого бы ни исходило это решение, этого человека следует проверить на наличие мозгов. – Брентон подозревал, что инициатива исходила от Стива Израела.

– Я считаю, что Айова это важно, – сказал Уоллис. – Это было мое решение… И на мозги я пока не жалуюсь.

Приехали, – подумал Брентон, – дальше уже некуда, меня попрут. Неожиданно великий финансовый гений встал, подошел к Брентону и отечески положил ему руку на плечо.

– Вы бы хотели, чтобы я продлил ваш контракт?

– Э-э? – Брентон смешался; от его элегантной манеры держаться не осталось и следа.

– Что вы скажете, если мы подпишем контракт еще на два года с тем же жалованием плюс десять процентов, начиная со следующего года? То есть в девяносто восьмом вы выйдете на уровень два миллиона двести тысяч долларов. Скажем, вы остаетесь исполнительным продюсером и главным ведущим, а мы специально под вас запускаем новый тележурнал. Я уже попросил Стива Израела начать работать над этим проектом. Я хочу назвать его «За разворотом» – это старый журналистский термин, означающий важный материал, который занимает больше разворота.

Брентон проработал журналистом половину жизни, и учить его газетному жаргону было, мягко говоря, издевательством. Однако он предпочел пропустить последнее замечание Литмана мимо ушей. Сейчас голова у него была занята другим: похоже, ему бросали спасательный круг.

– Думаю, в передаче должны быть вы и, возможно, еще человек пять молодых ведущих, которые как бы обращаются к вам за советом по поводу того, под каким соусом следует давать тот или иной материал. Нечто среднее между «Шестьдесят минут» и «Запад, пятьдесят седьмая».

Брентон и сам уже подумывал о новостийной программе журнального формата, которую он условно называл «Репортажи Спенсера». Он хотел что-то сказать, но Уоллис остановил его.

– Если я сделаю это для вас – особенно принимая во внимание падение вашего рейтинга, – то вправе рассчитывать на вашу помощь. Однако услуга, о которой я хочу вас просить, может повлиять на вашу репутацию как журналиста.

– Репутация – это просто линия поведения, которая подгоняется под обстоятельства, – нарочито небрежно проронил Брентон, в то же время отчаянно старясь понять, что замышляет хозяин.

– Вы слышали, что Хейз Ричардс намерен баллотироваться на пост президента Соединенных Штатов?

– Губернатор… Нью-Гэмпшира? – спросил Брентон – штат он не помнил, поэтому назвал наугад.

– Род-Айленда.

– Но он никому неизвестен. Это безнадежное предприятие.

– Я хочу, чтобы выбрали его. Поэтому на другой день после того, как он официально объявит о своем решении – а это произойдет завтра, – вы появляетесь на экране и начинаете подвергать его нападкам. Сценарий получите у Израела.

– Я подвергаю его нападкам, благодаря чему его выбирают президентом? – Брентон скептически улыбнулся.

– Я хочу, чтобы вы смешали его с грязью. Чтобы два-три дня не оставляли его в покое. Спросите Америку, что нам известно о Хейзе Ричардсе? На каком основании он возомнил себя достойным поста президента США? А мы подбросим вам негативную информацию относительно его деятельности в качестве губернатора. Сомнительные факты, несправедливо порочащие его. Просто валите все в кучу…

– Если вы хотите, чтобы он победил на выборах, зачем мне нападать на него?

– В ходе дебатов в Айове вы будете задавать вопросы Ричардсу из «Пасифик конвеншн-сентер». Мы будем транслировать ход дебатов в прямом эфире; мы снабдим вас перечнем вопросов – абсурдных и крайне несправедливых по отношению к Ричардсу, например: достаточно ли он компетентен для того, чтобы занимать высший пост в государстве? С чего он взял, что у него хватит «мозгов», чтобы управлять страной? А затем он потребует от вас публично извиниться – не только перед ним, но и перед остальными кандидатами. Таким образом вы проиграете и сойдете со сцены – этот никому неизвестный губернатор Род-Айленда утрет вам нос. Это будет сенсацией, темой дня во всех газетах и на телестанциях – это поможет Ричардсу взять старт.

– Но мистер Литман… Уоллис… Вы же не хотите, чтобы я – на глазах миллионной аудитории – ронял собственное достоинство. Если я запятнаю свою репутацию журналиста, то лишусь аудитории. Об этом не может быть и речи.

– В таком случае мне остается сказать лишь, что мне было приятно работать с вами. Жаль, но нам придется отказаться от ваших услуг. – Уоллис пересек кабинет и открыл дверь. – Спокойной ночи, Брентон.

Брентон не двигался с места.

– Я одна из доходных статей компании, – неуверенном произнес он. – Вы же не хотите лишиться доходов.

– Слушайте, Брентон, двух лет вполне достаточно, чтобы оправиться от одного-единственного поражения. Тележурнал, выходящий в прайм-тайм, поможет вам в этом. Люди забывчивы. К следующему Рождеству, уверен, никто и не вспомнит, что именно с вами произошло. Вы же по-прежнему будете ведущим вечерних новостей. Вам надо лишь пережить один неприятный момент, одну профессиональную неудачу. Вспомните Рэзера, что с ним сделал Буш – а он по-прежнему в эфире. Единственное отличие в том, что мы все заранее инсценируем.

– Умоляю, Уоллис, не заставляйте меня делать этого…

– Это не переговоры, Брентон. Либо вы немедленно соглашаетесь, либо я нахожу вам замену. – Он с грустью посмотрел на Спенсера, словно внезапно вспомнил умершего друга. – Я бы предпочел не расставаться с вами.

Они вышли в холл и остановились возле лифта.

– Брентон, я жду ответа.

– Мы можем назвать новый тележурнал «Репортажи Спенсера»? – наконец промолвил Брентон; голос его был слабым и безжизненным, как у человека, подключенного к аппарату искусственного дыхания.

Уоллис Литман похлопал его по плечу, однако на вопрос отвечать не стал.

– Рад, что вы согласились. Я прослежу, чтобы подготовили контракт на два года. Наилучшие пожелания, Сэнди. – С этими словами он протянул руку и нажал кнопку лифта.

Когда за ним закрылись двери, Брентон снова посмотрел на свое отражение в антикварном зеркале.

Он выглядел постаревшим.