Люсинде так и не удалось заснуть. Она всю ночь просидела, держа Райана за руку. Каз начинал думать, что Райан Боулт никак ему не пригодится. Насколько он понимал, его нога была обречена. Каз не собирался вести дела, таская за собой калеку. Он сказал Люсинде, что ей следует увезти Райана в такое место, где тот будет в безопасности, возможно, обратно под солнце Калифорнии. Женщина согласно кивнула. Каз надеялся, что Райан послушается.

Бывший агент ФБР ушел из мотеля и проехал от стоянки до железнодорожного двора, где Коул Харрис предпочел припарковать свой «дом на колесах» и остался в нем ночевать. Он сказал, что привык спать в автобусе, поэтому так и поступил. В задней части фургона у Коула был матрас и обогреватели.

Каз подъехал в тот момент, когда Коул Харрис разложил постельное белье на складном столике. Он складывал чистое в пластиковые мешки. Каз еще раньше заметил, что все в фургоне было безукоризненно чистым. Все разложено на чистых полочках. Был здесь даже встроенный компьютер с переносным терминалом. Каз вылез из машины и направился к Коулу, который, прижав подбородком один угол простыни, пытался сложить ее пополам. Потом он проверил, чтобы концы простыни идеально совпадали, и сложил ее еще раз.

– Как там Боулт?

– В резерве по ранению. А как насчет завтрака? Я плачу. А то я просто с ума схожу, наблюдая за твоей маниакальной аккуратностью.

Мужчины уселись в машину Каза, которую он взял напрокат, и доехали до заведения Уинчелла, где продавали кофе и пончики навынос. Каз купил газету. С первой страницы на него смотрело улыбающееся лицо Хейза Ричардса. Заголовок гласил:

ПРОВИДЕНС ПРИХОДИТ В НЬЮ-ГЭМПШИР

Далее шел подзаголовок:

Хейз Ричардс лидирует с рекордным счетом, набрав шестьдесят восемь процентов

Каз доехал до развилки в Джерси и направился к Нью-Йорку. Потом он заговорил:

– Боулт говорит, что за этим павлином стоит мафия. – Заморосил дождь, и он включил дворники и стал ждать, пока Коул осторожно откусит от посыпанного сахарной пудрой пончика. – Ты откусишь наконец или будешь заниматься оральной хирургией этого пончика?

– Ладно. Вот что мне пока удалось выяснить… Я полагаю, что компания Ю-би-си связана с мафией. Я не уверен в том, насколько все серьезно, и замешан в этом только Стив Израел из отдела новостей или в этом деле увязли все, вплоть до Уоллиса Литмана. Когда они зарубили мой репортаж о делах семейства Ало в Атлантик-Сити, я задумался, а не связана ли Ю-би-си с организованной преступностью? Я вернулся назад и стал изучать прошлые материалы об организованной преступности. Они не выпустили в эфир ни одного упоминания о семействе Ало в частности, и о преступном синдикате Восточного побережья вообще. Мне это показалось очень неприятным.

– И куда это нас приводит? – задал вопрос Каз.

– Я копаю в Министерстве юстиции, использую старые связи, но это чертовски трудно, если за вами не стоит ни одна из телекомпаний. Я подумал, что следует начать с самого верха, и занялся Уоллисом Литманом. До сих пор я не нашел ничего серьезного, но кое-что кажется забавным…

– Что же?

– Еще в шестидесятые годы он был всего лишь скромным конторским служащим во Флориде и занимался портфелем акций. Литман зарабатывал от двадцати пяти до тридцати тысяч в год, потом уволился. Никто в этой фирме не может вспомнить, почему. Литман снова всплыл в Нью-Йорке спустя несколько лет. В это время, помимо всего прочего, он владел двумя стоянками в центре Манхэттена. И я подумал, странное вложение для этого бухгалтера-еврея из Форт-Лаудердейла. Разумеется, в этом нет ничего странного, если вспомнить, что мафии принадлежит множество стоянок в Манхэттене и многие другие виды бизнеса, связанные с наличностью. Потом Литман умело использовал эти стоянки при покупке недвижимости, и спустя десять лет в его фамилии появляется эта буковка Си, которая красуется там до сих пор. Си. Уоллис Литман становится видной акулой на Уолл-стрит, покупающей телерадиокомпании. Я ничего не могу доказать, но мой проклятый нюх чует жареное.

Коул ампутировал фрагмент пончика в сахаре боковыми резцами, умудрившись не уронить ни крошки пудры на свою чистую синюю рубашку и галстук в тон.

– Кстати, а куда мы едем? Я думал, что мы просто позавтракаем и поговорим.

– Я подумал, что нам следует вернуться и еще раз взглянуть на Брентона Спенсера. Он в окружном госпитале Нью-Йорка. Райану удалось меня убедить, что Брентон очень странно себя вел, когда ушел со сцены на теледебатах в Айове.

– Возможно, это аневризма заставляла его вести себя странно.

– Да, а может быть и нет. Если Спенсер придет в себя, я хотел бы оказаться поблизости.

Они приехали в больницу в полдень и отправились прямо на тот этаж, где располагалось неврологическое отделение. Суматоха уже улеглась, представители прессы разошлись несколько дней назад. Теперь оставался только запах рвоты и чистящих средств. Сестры двигались неторопливо, словно зеленые ангелы в бумажных халатах, их туфли на резиновой подошве чуть поскрипывали в продезинфицированных коридорах, а из интеркома лилась легкая музыка и слышались переговоры врачей.

В кабинете в дальнем конце коридора Каз нашел того же интерна, с которым разговаривал в тот день, когда привезли Спенсера.

– Помните меня? – Каз просунул голову внутрь. – Как там Спенс?

Врач не спал всю ночь и теперь лежал на диване, сняв ботинки, положив ноги в носках на подлокотник. Он встал и протер глаза.

– Пока все по-прежнему. Я говорил вам, что так оно и будет какое-то время.

– Это его брат Карл. Он занимается ювелирным бизнесом. Только что прилетел из Цюриха.

– Мы с Брентоном нечасто виделись, после того как я стал скупать драгоценные камни за границей. Трудно поверить в то, что случилось. – Коул отлично справился с импровизацией.

– Он все в той же палате. Вы можете посмотреть сквозь стекло, но не входите.

Они вышли из кабинета врача.

– Ведь этот парень врач, ему следовало бы стирать свои носки, – пробормотал себе под нос Коул, пока они шли по безукоризненно чистому коридору к палате, в которой лежал Брентон. Там было окно наблюдения, но Каз проигнорировал инструкцию и вошел.

Брентон Спенсер лежал в кислородной палатке. Мужчины стояли в изножье кровати и смотрели на бывшего ведущего новостей. Его голова была плотно обвязана бинтами. К их изумлению, глаза были открыты и смотрели прямо на них.

– Он в сознании? – спросил Коул, заглядывая больному в зрачки. – Брентон, это я. Это Коул Харрис.

Взгляд Спенсера оставался неподвижным. Брентон смотрел в никуда.

– Брентон, это Коул. Ты меня слышишь?

Брентон Спенсер все слышал, но не мог ни двигаться, ни разговаривать. Его глаза смотрели в потолок, но ничего не видели. Он потерял зрение и большую часть памяти. Кроме слуха, ни одно из его чувств не работало. Несколько раз в день приходили люди, делали ему укол, и он снова проваливался в глубокий наркотический сон. Но Спенсер всегда выходил из него раньше, чем они ожидали. Каждый раз, когда он приходил в себя, Брентон начинал осознавать, что заморожен в своем теле. Он оказался в ловушке, не способный ни говорить, ни шевелиться. Сквозь слепящее покрывало изуродованного мозга он без слов кричал каждому, кто входил в палату. Умолял: «Помогите, помогите, выпустите меня. Я здесь». Он слышал, когда они входили и выходили.

– Он понимает нас? – спрашивали они. – Он в сознании?

«Выпустите меня, выпустите меня», – кричал Спенсер, его мозг корчился от боли. Брентон не мог двинуться, моргнуть… Живьем в ловушке. Он лежал, а они разговаривали, сначала с ним, потом о нем.

Брентон Спенсер оказался во власти ночного кошмара, начинавшегося всякий раз, когда он просыпался.