Глава первая

Сойдя с трамвая, Янош Мареско с облегчением заметил, что дождь кончился. Он постоял немного на месте, взглянул на ручные часы, что-то посчитал в уме и, успокоившись, направился в сторону площади Виктории.

Осенняя ночь была сырой и холодной, улица как вымерла. Машин не было видно, прохожие тоже попадались редко. По-видимому, люди не хотели выходить из дома в такую погоду.

Дойдя до Шоссе, Мареско остановился. Прежде чем перейти на авеню Жиану, он постоял две или три минуты, рассеянно глядя на светящиеся отражения высоких электрических фонарей на мокром асфальте.

Мрачными казались ему большая опустевшая улица, светящиеся лужи, черное тяжелое небо, угрожающе нависшее над городом… Все это походило на картину художника-сюрреалиста, заставлявшую почувствовать отчаяние мира и немую скорбь безутешной метрополии.

Мареско, чрезвычайно чувствительный и впечатлительный от природы, тяжело вздохнул. Подойдя к витрине мебельного магазина, стал всматриваться в свое отражение в зеркале. Перед ним был невысокий, худой, сутуловатый мужчина пятидесяти восьми лет с грустным лицом и усталым взглядом. Лишний раз он убедился, что облик его был малопривлекателен. Серое пальто, приличное, но не модное, еще больше подчеркивало это ощущение физической и моральной усталости, исходившее от всего его облика.

Разочарованная улыбка скользнула по тонким губам румына. Он пытался отогнать от себя мрачные мысли, но они были сильнее его. Ежегодно с наступлением ноября он отмечал у себя упадок духа.

В действительности Мареско никогда не был оптимистом или весельчаком. Даже в нормальное время, когда все шло неплохо, он был скорее мрачноватым человеком. Дело в характере. Он родился грустным, как другие рождаются веселыми. Но хуже всего он чувствовал себя осенью. Как только желтые листья начинали отрываться от веток, его жизненные силы угасали, и он становился настоящим неврастеником. Сейчас — а это продолжалось уже более недели — он почти побил свой собственный рекорд по хандре. Мрак, окутывающий его душу, постоянно сгущался. Он чувствовал себя подавленным.

Мареско пошел к парку Филипеску, прямая аллея которого выходила на улицу Минку. Он свернул на вторую тропинку налево, не спеша подходя к кустарникам. Мокрый гравий прилипал к подошвам.

В условленном месте он различил высокую импозантную фигуру Людвига Кельберга, которая вырисовывалась на фоне карликовых деревьев с пышной листвой.

Как обычно, немец был безукоризненно пунктуален.

Уже почти год они встречались по ночам один раз в две недели, и ни разу Кельберг не опоздал.

Великолепно организован! Впрочем, как и вся его нация. Но и очень придирчив! У этого гиганта с бычьим затылком была мания старой девы.

Низким и гортанным голосом немец прошептал:

— Добрый вечер, друг. Сегодня вы вовремя. Как дела?

— Плохо, — пробурчал румын.

— Неприятности? — спросил Кельберг, нахмурив брови.

— Да нет, — ответил Мареско разочарованно. — У меня хандра, Кельберг.

— У вас всегда хандра, — язвительно заметил немец. — Я вас другим не видел.

— Вы правы, — признал Мареско, — но за последние дни она приняла чудовищные размеры. Помимо тревоги, у меня жуткие предчувствия. Я не сплю по ночам.

— Обратитесь к врачу, — проворчал Кельберг. — В наши дни врачи умеют лечить депрессию. В следующий раз, когда я поеду в Париж, я привезу вам модитен.

— Что это?

— Очень эффективный медикамент, действующий на центры высшей нервной деятельности.

— Заранее благодарю, — вздохнул румын недоверчиво.

Вдруг Кельберг резко спросил:

— Сегодня есть что-нибудь интересное?

— Урожай неплохой. Мне наконец удалось раздобыть копию секретного отчета, относящегося к металлургическому комплексу. Кроме того, я получил цифры следующей трехлетки по производству вооружения.

— Поздравляю, — с удивлением сказал Кельберг.

— Я заслужил комплимент, — поддержал Мареско. — Получение этой информации оказалось трудоемким и опасным.

— Не сомневаюсь.

— Не забудьте предупредить вашего корреспондента, чтобы он был осторожен. Трехлетний план военного производства — это взрывчатка. Поскольку эти цифры отражают весь военный потенциал Варшавского Договора, то здесь замешаны русские. Вы представляете, каким может быть ответный удар, если ваш корреспондент допустит неосторожность при передаче сведений?

— Можете на меня положиться, Мареско, — пообещал немец, лицо которого приняло почти торжественное выражение. — Можете передать мне документы совершенно спокойно.

— Надеюсь, вы располагаете средствами? — вкрадчиво спросил румын.

— Естественно.

— Вы не думаете, что справедливость требует выплатить мне небольшую специальную премию? — поинтересовался Мареско. — В некотором роде за риск.

Людвиг Кельберг колебался. Затем сказал с упреком и предостережением:

— Вы неблагоразумны, Мареско. Финансовый вопрос был решен раз и навсегда, и я не потерплю, чтобы мы его пересматривали при каждой встрече. Договор есть договор.

— Я мог бы ограничиться выполнением контракта, — возразил румын.

— Что вы хотите сказать?

— Передавать вам текущую информацию и сведения, попадающие мне под руку. Вы ни в чем не могли бы меня упрекнуть, и это избавило бы меня от риска, на который я пошел.

— Я не спорю, — согласился Кельберг, — ваши сведения очень ценны. Но вы могли бы, по крайней мере, оставить за мной инициативу в начислении ваших гонораров. Я не против жеста, но я против, чтобы меня на него вынуждали.

И он добавил не без горечи:

— Я принимал вас за идеалиста, но теперь мне кажется, что вы человек корыстный.

Лицо Мареско исказилось.

— Вы ошибаетесь, Кельберг, — сказал он изменившимся голосом. — Если бы я был корыстен, то давно бы уже занимал другую должность. Именно потому, что я искренний идеалист, остаюсь внизу иерархической лестницы. Всю свою жизнь презирал почести и деньги. В университете я выделялся, и профессора предсказывали мне блестящую карьеру, но мой идеализм обрезал мне крылья.

Кельберг был озадачен.

— Мой бедный друг, — пробормотал он, — я совершенно ни при чем в провале вашей карьеры. Каждый сам правит своей лодкой.

— Вы оскорбили меня, обвиняя в корысти.

— Поставьте себя на мое место, — ответил немец. — За последние три месяца вы уже в третий раз требуете маленькую премию. Однако раньше вы безоговорочно принимали мои условия.

— Я прошу деньги не для себя, — сказал Мареско. — Моя агентурная сеть обходится мне теперь гораздо дороже.

— Вы что, платите теперь членам вашей организации?

— Нет, но мы помогаем нашим соотечественникам. Некоторые из них…

Внезапно Мареско умолк и обернулся.

— Здесь кто-то есть поблизости! — тревожно зашептал он.

— Ерунда, — ответил Кельберг спокойно.

— Уверяю вас, я видел промелькнувшую тень.

— Не бойтесь, это мой человек. Я пришел в сопровождении двух коллег, обеспечивающих мою охрану.

— Вашу охрану? — спросил изумленный Мареско.

— Ну да, если хотите, они обеспечивают тылы. Вы думаете, мое положение лучше вашего? В некотором отношении намного хуже. Вы здесь в своей стране и собираете сведения в рамках нормальной деятельности. Мой случай особый, не забывайте этого! Я подозрителен уже тем, что являюсь иностранным служащим. Я обязан был принять меры предосторожности для проведения наших встреч.

— Вы — человек мужественный, — униженно произнес румын.

— Мы встретились не для того, что сравнивать наши заслуги. Передайте мне, пожалуйста, документы. А вот деньги.

Он вынул из внутреннего кармана своего твидового пальто толстый коричневый конверт и быстро сунул его в руку Мареско. В обмен тот передал ему несколько сложенных вчетверо листков, которые немец тотчас же сунул во внутренний карман.

Мужчины медленно пошли по извилистой тропинке публичного парка.

Кельберг сказал дружелюбно:

— Я попрошу своего корреспондента пересмотреть вашу ставку. Через две недели я дам вам ответ. От своего имени и обещаю нам ежемесячную добавку, если вы снабдите меня информацией, которой мой корреспондент придает большое значение. Речь идет о передаче мне копии подробного перечня предложений, сделанных разными странами и касающихся строительства четырех заводов, предусмотренных для нового промышленного комплекса в Бразове.

— Но договор о поставках еще не заключен, — возразил румын.

— Я знаю, но, по-моему, ваше правительство уже получило с полдюжины окончательных предложений, некоторые из них кажутся заманчивыми.

Мареско не был к этому готов.

— На мой взгляд, хлопоты вашего корреспондента преждевременны. Информация, которую я, вероятно, мог бы вам представить, не будет иметь реальной ценности… По дошедшим до меня слухам, правительство сделает свой выбор только месяцев через пять. К тому времени появится новый материал… Министерство финансов в настоящее время решает вопрос относительно кредитов на промышленный комплекс.

— Именно по этой причине мой корреспондент предпочитает сейчас конфиденциальную информацию. Когда выбор будет сделан, станет уже поздно. И в таком важном деле иногда достаточно своевременной информации, чтобы придумать более конкурентоспособную комбинацию и раздавить всех других конкурентов.

— Коли вы так настаиваете, я сделаю все, что будет в моих силах, — заверил румын. — Однако пока не делите шкуру неубитого медведя! Быть может, вам еще неизвестно, что документы, касающиеся Бразова, сейчас находятся в Смешанной советско-румынской комиссии.

— Нет, я этого не знал, — спокойно подтвердил Кельберг, — но вам я доверяю. Поскольку вашей организации нужны деньги, вам предоставляется случай их заработать.

— Но какой ценой!.. — заметил Мареско с горечью. — Русские все время начеку. После неудачи с Галацем можно представить себе, насколько они будут бдительны теперь и как закрутят гайки!

— Я не строю себе иллюзий в этом отношении, — произнес сквозь зубы Кельберг. — Здесь мы должны делать ставку на патриотизм, который в борьбе будет играть решающую роль. Русские преследуют только свои интересы и не станут делать подарок Румынии. Тем не менее, если ваше правительство получило стоящие предложения, оно сможет защищаться.

Сейчас Людвиг Кельберг находился в своей стихии. Его глухой голос приобрел неоспоримую силу убеждения.

Кельберг был прирожденным борцом.

Этому отвечали как его темперамент, так и физические данные. Очень высокий, выносливый, в расцвете сил, он соединял природную осанку со смелым, позитивным и реалистическим умом. Достойный потомок прусских дворян, воздвигнувших Германскую империю, он унаследовал от своих далеких предков неукротимую энергию, железную волю, властную уверенность и голубые глаза, скорее заставляющие думать о холодном Северном море, чем о ласковом летнем небе.

Он засунул руки в левый карман своего твидового пальто — элегантного пальто с росчерком лондонского портного на серо-черной нашивке, вынул из него визитную карточку.

— Вот, держите, — сказал он. — Я отметил здесь семь вопросов, по которым мой корреспондент желает получить уточнения из достоверных источников.

Мареско взял карточку и сунул ее в карман. Кельберг продолжал:

— Я надеюсь, что вы отдаете себе отчет в том, какое значение имеет для вашей родины дело Бразова? Если наше правительство действительно сможет противостоять планам русских, то оно спасет будущее румынской нации. Русские, поставленные в безвыходное положение, не осмелится применить силу для навязывания своих взглядом. В современной ситуации они будут вынуждены вступить в переговоры. Если они сбросят маску и открыто продемонстрируют, что рассматривают вас, румын, как колонизованную нацию, то вызовут жуткую шумиху.

— Не увлекайтесь, Кельберг, — пробормотал румын. — Ни переоцениваете мужество наших руководителей. В министерствах сидят креатуры, многим обязанные Кремлю и не забывающие это. Из всех братских стран Румыния, несмотря на слабые попытки к независимости, остается наиболее сталинизированной. То, что приводит нас в отчаяние.

— Ну, ну, не поддавайтесь вашему болезненному пессимизму, — пожурил его Кельберг. — Есть трещины, которые разрушают советское здание в его основе. Ваша страна, быть может, стоит гораздо ближе к своему освобождению, чем вам это кажется. Впрочем, вы располагаете конкретными доказательствами, которые вы сами мне представили.

— Одна ласточка весны не делает, — вздохнул Мареско.

Снова начал моросить дождь, и Кельберг поднял воротник своего пальто, давая понять, что беседа окончена.

— Если с вашей стороны не будет возражений, то встретимся через две недели на этом же месте в то же самое время.

Он протянул свою сильную руку, но румын неуверенно пробормотал:

— Я хотел бы вас попросить еще об одной вещи, Кельберг. Речь идет о моем молодом протеже… Можете ли вы помочь переправить парня в Западную Германию или Францию?

— Это не входит в мою компетенцию, Мареско, и вы это знаете. Речь идет о члене вашей организации?

— Да. Это молодой адвокат.

— Почему он хочет уехать?

— В данный момент нет. Нам пришлось уйти в глубокое подполье. После событий в Польше и Чехословакии Служба безопасности находится в состоянии боевой тревоги, а русские делают жизнь невыносимой всем, в том числе и нашим полицейским.

— Сейчас я ничего не могу вам обещать. При следующей встрече дам вам совет. В принципе, я не очень люблю вмешиваться в подобные истории. Мое положение и без того слишком деликатное, и я…

Он неожиданно осекся и резко повернул голову направо. Под чьими-то торопливыми шагами на соседней тропинке скрипел гравий…

 

Глава вторая

Напуганный шумом шагов, Мареско обернулся и стал со страхом всматриваться в темноту.

На тропинке показался высокий малый в пальто из темного габардина и быстро зашагал им навстречу. Взволнованным голосом он сказал по-немецки:

— Быстро уходите, Людвиг. Со стороны улицы Минку к парку только что подъехали две полицейские машины.

— Две машины? — строго переспросил Кельберг. — Ну и что? Это еще ничего не означает.

Мареско, прекрасно понимающий немецкий, вставил дрожащим голосом:

— Вы думаете, это полицейские машины?

— Не знаю точно, — ответил парень в габардине. — Мне кажется, нужно быстро уходить. Какие-то люди снуют по улице Жиану, и мой друг Отто тоже считает, что все это довольно странно.

Кельберг вынес решение:

— Скорее всего — это ложная тревога, но не стоит играть с огнем. Расстанемся здесь, Мареско. Идите по аллее, выходящей к Институту геологии, я пойду в сторону клиники Святой Елизаветы… Встретимся через две недели. He поддавайтесь депрессии. В конце концов все уладится, поверьте мне. Я попытаюсь что-нибудь сделать для вашего молодого адвоката.

Пожав руку Мареско, он добавил:

— Не забудьте о моей просьбе. Это очень важ…

Неожиданный выстрел нарушил ночную тишину, оборин и фразу Кельберга. И сразу послышался отдаленный топот бегущих, треск ломающихся веток, а еще через несколько секунд — приглушенные выстрелы, сопровождаемые вспышками.

Охваченный паникой, Янош Мареско бросился бежать в направлении, противоположном тому, откуда раздавались выстрелы.

Сердце его готово было выпрыгнуть из груди, в горле пересохло. Он не сообразил срезать угол по направлению к улице Монетарие, чтобы выйти к Институту геологии, как ему советовал Кельберг. Совершенно растерявшись, он бежал по извилистым тропинкам публичного парка.

Снопа раздались выстрелы, отдававшиеся эхом среди кустарником. Продолжая бег, Мареско думал о том, что его мрачные предчувствия не были порождением бессонных галлюцинаций, но страшной реальностью.

«Они догонят меня, арестуют и бросят в тюрьму», — подумал он.

Уже запыхавшись и чувствуя боль в груди, он попытался ускорить бег.

Внезапно на повороте аллеи появились тени, и властный голос пролаял:

— Стойте! Полиция!

Мареско развернулся и стал удирать. Он уже совсем не понимал, что делает. В отчаянии бросился в ту часть парка, которая казалась ему самой темной. Он мечтал только об одном: исчезнуть, раствориться в ночи, уйти от этих людей, которые охотятся за ним, чтобы схватить и пытать его.

Он согнул свое тщедушное тело, чтобы стать менее заметным и менее уязвимым. Его грудь горела, а помутневшие глаза уже ничего не видели.

Он бросился в беседку из акаций и растянулся в мокрой траве.

Он слышал приближающиеся шаги и голоса.

Янош Мареско автоматически сунул руку во внутренний карман своего старого пальто и достал из него небольшой «вальтер». Дрожащей рукой он потряс оружием, которое ни разу еще не использовал. В то время, когда удалось снять предохранитель, его ослепил пучок света огромного фонаря. Раздался выстрел.

Людвиг Кельберг понял, что ошибся и что тревога не была ложной. Не теряя хладнокровия, он приказал своему телохранителю:

— Ты должен залечь в кустах, Хайнц. Отвлеки полицейских, чтобы я мог уйти. Встретимся в Гривита.

— Слушаюсь, — лаконично ответил Хайнц. Но прежде чем раствориться в ночи, он добавил: — Если они укокошили Отто, я не смогу воспользоваться «фольксом». Ключи от тачки у него.

— В таком случае беги к моему «опелю». Я припарковался на улице Турда. Я подожду тебя.

— Нет, обо мне не беспокойтесь. Я предпочитаю выбираться сам.

Кельберг, абсолютно владея своими нервами, устремился к лужайке, чтобы приглушить шаги о траву. Инстинктивно он направился в сторону Шоссе.

Здесь было гораздо больше шансов уйти из сетей, расставленных полицией. Чтобы надежно закрыть западный сектор публичного парка, Сигуранте потребовалось бы мобилизовать несколько сотен человек. Однако Хайнц и Отто засекли только две машины.

По правде говоря, именно в предвидении подобной переделки Кельберг и выбрал это место для встреч с Мареско.

Продвигаясь последовательными рывками, Кельберг оказался вскоре на границе парка. Он не различал еще уличных фонарей, но их отражение уже разжижало окружающую темень.

Выстрел, раздавшийся со стороны улицы Монетарие, обеспокоил его.

«Только бы они не накрыли Мареско, — подумал он с раздражением. — Лучшего осведомителя мне не найти!»

С северной стороны парка раздались новые выстрелы. И снова они сопровождались характерным пришепетыванием: автоматы были с глушителями.

Стиснув зубы, Кельберг, не щадя своего дорогого твидового пальто, упал на живот в мокрую траву и пополз, опираясь на локти.

Наконец он заметил впереди Шоссе. В поле видимости — ни одного полицейского, ни одного прохожего.

Осмелев, он выпрямился и перебежал к другой группе кустарников, за которыми и укрылся.

Долго и внимательно он всматривался в Шоссе.

Не веря своим глазам, он должен был в конце концов признать, что полицейские даже не удосужились осмотреть эту часть парка. Однако он быстро нашел этому объяснение: Хайнц и Отто, отвлекая полицейских, вынудили их сгруппироваться, чтобы обезвредить двух вооруженных людей.

Кельберг увидел почти пустой автобус, едущий в сторону площади Виктории, и его осенило.

«А почему бы и нет?» — подумал он, не теряя веры в свою звезду.

Это была нелепая, дерзкая затея, которая могла удаться.

«Самые идиотские идеи часто приводят к великолепным результатам», — убеждал он себя.

Однако он колебался, понимая, что каждая минута на счету.

В этот момент подошел автобус, едущий в сторону ипподрома.

«Удача со мной!» — отметил он с горькой усмешкой.

Пробежав несколько метров, он с самым естественным видом вынырнул из темноты и спокойно поднялся в автобус, который тотчас же тронулся.

Он выиграл.

Проехав несколько остановок, он вышел из автобуса на авеню Орельян и спокойно пошел по улице Турда, где некоторое время назад оставил свой «опель», отправляясь на встречу с Мареско.

* * *

Комиссар Салеско не любил выезжать на спецзадания в машинах, приписанных к парку Сигуранты, чтобы не вызывать подозрений у хорошо осведомленных противников.

Это была личная тактика Салеско. Очень часто при выполнении спецзаданий он пользовался машинами своих друзей, которые не были профессионально связаны с полицейскими кругами.

Вот и сейчас он одолжил у одного из своих друзей черную «шкоду». Разумеется, техники Сигуранты установили в машине рацию и телефон. Постоянная связь была налажена уже в самом начале операции. Салеско поддерживал связь с другими полицейскими машинами и отдельными сотрудниками группы захвата.

За рулем черной «шкоды», то есть рядом с румынским комиссаром, сидел полковник Миренко, уполномоченный 7-го отдела ГПУ.

Салеско был крепким сорокапятилетним мужчиной, широкоплечим, с грубым, словно вырубленным топором, лицом, черной жесткой шевелюрой, квадратной челюстью и черными глазами.

Его советский коллега, полковник Миренко, был постарше, тоже очень крупный.

Не из скромности и не из тактичности советский офицер спецслужбы занимал место шофера. Поскольку операция была организована им, то он хотел непосредственно участвовать в развитии событий.

Как только раздался первый предупредительный выстрел — стрелял Отто Курбах, один из телохранителей Людвига Кельберга, — русский полковник повернулся к комиссару Салеско и спросил его с мрачной ухмылкой:

— Ну что, комиссар? Вы по-прежнему скептичны в отношении моих прогнозов?

Румынский полицейский, занятый приемом радиосигнала, сделал вид, что не расслышал насмешливого замечания русского.

Повернув эбонитовую ручку, расположенную на щитке приборов «шкоды», Салеско включил небольшой громкоговоритель, установленный между двумя передними сиденьями машины. Металлический голос прозвенел:

— П.14, с вами говорит П.14. Один из двух индивидов, бежавших по поперечной аллее, выстрелил в воздух. Какие будут распоряжения?

Салеско, не задумываясь, ответил:

— Продолжайте общее наблюдение, как предусмотрено. Если эти типы начнут стрелять в вас, цельтесь им в ноги.

Сигналы поступали одновременно из разных точек, и комиссар должен был реагировать молниеносно, чтобы не выпустить из виду общий ход начатой операции.

Внезапно в его портативном передатчике раздался крик одного из членов диверсионной группы:

— Алло! Шеф? Говорит П.10… Только что получил ранение в ногу Стефан Ганеску, и я…

Салеско заорал в свой микрофон:

— Оставьте Ганеску! Продолжайте действовать по намеченному плану… Приказ всем! Не занимайтесь ранеными, Я вызываю подкрепление и «скорую помощь».

Советский полковник с озабоченным видом крикнул румынскому комиссару:

— Напомните вашим людям, чтобы они доставили мне тех подозрительных живыми!

Салеско передал приказ русского. Полковник опустил стекло дверцы машины и прислушался. До него донеслось эхо нескольких выстрелов, он стал еще больше нервничать и спросил с раздражением:

— Что придумали ваши люди? В конце концов, это же не уличный бой! Вся эта кутерьма из-за четырех жалких типов, которые будут взяты с поличным.

Салеско оскалился:

— Ом еще не поняли, что Мареско находился под прикрытием? Не думаете же вы, что это Мареско играет с револьвером? Бедняга скорее всего и близко никогда не видел оружия!

— Ваш Мареско — не бедняга, — отрезал русский. — Это грязный шпион, навозная куча, опасный тип. И если бы у меня не…

Голос полковника заглушил сигнал, поступивший от агента П.Ф.114, который возбужденно говорил:

— Алло! Шеф? Говорит П.Ф.114. Вы меня слышите?

— Да, я вас слышу.

— Неизвестный мужчина высокого роста только что вышел из парка на Шоссе. Описание совпадает с Людвигом Кельбергом.

— Куда он направляется?

— Он вскочил в автобус и уехал.

— Что? Что вы несете? — взревел Салеско, потерявший самообладание.

— Мужчина вышел из парка как раз в тот момент, когда подошел автобус. Он сразу в него вскочил. Все произошло так быстро, что я не успел его сфотографировать, но я почти уверен, что это Кельберг.

— В какой он сел автобус? — спросил Салеско.

— Едущий в сторону ипподрома.

Советский полковник, не дожидаясь окончания диалога, включил мотор «шкоды» и тронулся на полной скорости. Не поворачивая головы, он сказал Салеско:

— Прикажите всем машинам следовать по Шоссе до ипподрома. Через несколько минут они получат более точные инструкции.

Офицер Сигуранты передал приказ русского, продолжающего с неоспоримой виртуозностью вести машину.

«Шкода» проехала около двадцати метров и вписалась в автобусную дорожку.

В это время Салеско получил информацию о задержании Мареско, который был ранен.

— Банда кретинов! — вопил комиссар. — Вы не могли его приколоть, не подстрелив?

— Мы не виноваты, шеф, — объяснял агент П.8. — Мареско был вооружен и сам себя ранил. Мне кажется, он хотел застрелиться, но пуля пробила ему только челюсть…

— Ладно, вызовите «скорую помощь» и отвезите его в клинику Депо. Я свяжусь с вами позднее. Сейчас приоритетную связь получают П.М.12 и П.М.17.

В то время как Салеско срочно перегруппировывал свой штат, чтобы успешно завершить маневр, Людвиг Кельберг готовился к выходу из автобуса.

Стоя на тротуаре, он пропустил черную «шкоду», прежде чем перейти улицу.

Салеско пробормотал:

— Точно он.

Полковник Миренко сказал:

— Я был уверен, что он замешан! Все эти немцы сукины дети. Он у меня на мушке уже полгода.

«Шкода» продолжала свой путь, не обращая внимания на Кельберга.

На самом деле Салеско отдал приказ полицейским машинам об установлении слежки по ставшей классической формуле, называемой «преследование спереди», согласно которой клиента одновременно ведут два полицейских: один спереди, другой сзади. Последний находится за пределами видимости сопровождаемого лица и получает информацию по рации от своего коллеги.

Людвиг Кельберг сел за руль серого «опеля», захлопнул дверцу, повернул ключ зажигания.

Вытянув руки на руле, он тяжело вздохнул.

«Уф, я снова выпутался, — подумал он, — однако был на волоске».

 

Глава третья

Теперь, считая себя в безопасности, Кельберг хотел обстоятельно обдумать ситуацию.

В любом случае положение было бедственное, если не сказать — катастрофическое.

Что же произошло на самом деле? Вмешательство полиции, судя по всему, не было случайным. По-видимому, Янош Мареско попал под подозрение Сигуранты, и за ним была установлена слежка, которую, не имея опыта, Мареско не заметил, и полицейские, переодетые в штатское, довели его до парка Филипеску.

Другими словами, это означало, что Мареско находился под колпаком.

Келберга тревожило, что моральная уязвимость Мареско делала его легкой добычей для служащих политической полиции. Мелкий румынский чиновник никогда не выдержит издевательств своих палачей.

Подверженный хронической депрессии и тревоге, наивный и безоружный перед силой, он расколется еще до получении первых ударов.

То, что Янош Мареско все выложит, было очевидно.

Кельберг сжал кулаки в бессильной ярости.

«Надо работать только с профессионалами. Из-за этого несчастного все может провалиться. Дело, на которое я натратил месяцы подготовки и которое только начало приносить ожидаемые результаты, сорвется», — думал он с отчаянием.

Будучи реалистом, немец подавил свой гнев и решил осмыслить ситуацию.

У него было два выхода, вернее, три: оставить все как есть и спешно уносить ноги; занять выжидательную полицию; забрать архивы и материалы и скрыться.

«Даже если предположить самое худшее, — рассуждал он, — в моем распоряжении есть три или четыре часа. Мареско не станут допрашивать до утра. И только после того, как он назовет имя человека, с которым встречался в парке Филипеску, Сигу ранта отправится с визитом ко мне. Следовательно, я спокойно могу вернуться к себе, набрать вещи и отправиться в путь на „мерседесе“».

Выход найден: он оставит «опель» в условленном месте и помчится на «мерседесе» в Арад, где верные друзья старого Бюльке переправят его в Югославию.

Несмотря на сложные политические события, агенты Бюльке оставались очень предприимчивыми, и на них можно было рассчитывать при любых обстоятельствах.

«Я доверю им архивы и закодированные документы, спрятанные в сиденьях „мерседеса“, — решил Кельберг. — Они не смогут меня упрекнуть в том, что я не использовал всех возможностей!»

Решительным жестом он включил мотор, зажег фары и тронулся с места.

В Париже, на четвертом этаже старой казармы, в которой размещаются различные отделы Службы Внешней Информации и Контршпионажа (СВИК), Франсис Коплан внимательно слушал объяснения толстого Дулье.

Толстяк держал в руках необычный прибор.

— Как вы видите, Коплан, — комментировал он, — механизм приводится в действие пятью разными способами. Как только вы запустили эту штуковину, я вам гарантирую, что она будет верной ловушкой. Разумеется, все двери и окна оснащены невидимыми зажимами. Кроме того, холл и главные комнаты просвечиваются тройным пучком черного света. Наконец, некоторая мебель тоже оснащена ультразвуковой системой.

Широкое лицо легендарного Дулье осветилось хитрой дьявольской улыбкой. В качестве заведующего технической лабораторией СВИК он мог, а точнее, должен был давать волю своему творческому воображению и наклонностям гениального мастера самоделок.

В данном случае новая игрушка, достоинства которой он демонстрировал Коплану, предназначалась не для СВИК, а для личного пользования. Несколько недель назад в загородный дом техника в окрестностях Фонтенбло проникли грабители и унесли разные предметы, реальной ценности не представляющие, но к ним был очень привязан их владелец.

Все смеялись над злоключением «Колдуна», как его здесь называли. Глубоко оскорбленный Дулье поклялся, что его больше не проведут.

— С такой штуковиной, — гремел он, глядя на Коплана, — мои рецидивисты вынуждены будут согласиться, что хорошо смеется тот, кто смеется последним!

Коплана заинтересовали некоторые особенности западни, с которыми его знакомил Дулье.

— На вашем месте, — сказал он технику, — я показал бы это устройство патрону.

— Вы думаете, это может заинтересовать Старика?

— Я думаю, что ваша игрушка приведет его в восторг.

— Поскольку вы — инженер, — подчеркнул Дулье, — мне очень важно было услышать ваше мнение, прежде чем показывать ее кому бы то ни было другому.

Мне кажется особенно примечательным в этой ловушке то, что ее механизм работает бесшумно.

На сегодняшний день это огромное достижение — синхронизация сигнала тревоги и фотографии.

Дулье проникновенно покачал своей большой головой.

— Располагая сверхчувствительной эмульсией, мы непременно получим клише. С другой стороны, объектив вращается на шарнире, это значит, что вор в любом случае попадет в объектив, подобно киноактеру, позирующему перед камерой.

Коплан задумчиво теребил подбородок.

— Послушайте, Дулье, — сказал он. — Если Старик не свяжет нас по рукам, я готов купить патент, чтобы обеспечить за нами приоритет на данное изобретение. Его будет использовать «Кофизик», общество, акционером и администратором которого являюсь я, ваш покорный слуга. Ваша игрушка принесет нам небольшую прибыль. Само собой разумеется, мы делим ее поровну.

— Приятно это слышать, — согласился Дулье. — Если хотите, поговорим об этом, как только я по…

Треск внутреннего переговорного устройства оборвал фразу Дулье на полуслове.

Он подошел к столу, на котором стоял аппарат, и опустил ручку. В громкоговорителе раздался властный голос Старика:

— Дулье? Коплан у вас?

— Да, господин директор.

— Коплан? Вы меня слышите?

— Да, слушаю.

— Вас просит Рене Мандель из «Кофизик». Перейдите к телефону лаборатории, третья линия.

— В чем дело? — спросил Коплан.

— Не знаю, — проворчал Старик, обрывая связь.

Коплан снял трубку, нажал на одну из черных клавиш аппарата и сообщил:

— Алло! Мандель? Коплан слушает.

— Привет, Франсис, — игриво начал Мандель. — Я тебе не помешал?

— Нет, а в чем дело?

— К тебе тут пришли.

— Ко мне пришли? В «Кофизик»? — удивился Коплан.

— Да, мой дорогой. Необычный визит. Очаровательная голубоглазая дева!

— Издеваешься?

— Отнюдь.

— Как зовут деву?

— Вот в этом-то и вся загвоздка. Она отказывается называть свое имя.

— Все шуточки, — проворчал Коплан. — Не очень-то остроумно.

— Ты что, Франсис? — спросил Мандель серьезным тоном, — Неужели я стану тебе туда звонить ради шуток! Тебя хочет видеть молодая особа. Она утверждает, что не может назвать ни своего имени, ни места, откуда приехала. Она настаивает на личной аудиенции.

Коплан был заинтригован.

— Ты можешь описать эту загадочную особу? — спросил он.

— Блондинка с голубыми глазами, элегантная, стройная, лет двадцати пяти — двадцати восьми, с великолепными ногами, и, кажется все остальное тоже недурно.

— Этому описанию отвечает большинство знакомых мне женщин, — заметил Коплан. — Она кажется опасной?

Рене Мандель хмыкнул на другом конце провода.

— На мой взгляд, да, — признал он. — Это тип мышки, которая меня легко бы уговорила на глупости. Впрочем, я не так избалован, как ты, и не так бронирован.

— Она хочет, чтобы я назначил ей свидание?

— Именно так.

— Когда?

— До понедельника. Она приехала в Париж только на уик-энд.

— Если я правильно понял, она либо провинциалка, либо иностранка?

— Да. По-моему, шведка или немка. Стройная северянка, тебе понятно, что я имею в виду?

Коплан озадаченно почесал затылок.

— Где она хочет со мной встретиться? — спросил он.

— В кафе «Ла Пэ», возле Оперы. Она говорит, что лучше всего в Париже знает это место.

Коплан взглянул на свои часы.

— Хорошо. Передай ей, что я буду в 18.30, то есть через час.

— Подожди. Я передам.

По истечении нескольких минут Мандель сказал в трубку:

— Хорошо.

— Это все?

— Все. Моя миссия выполнена. Привет, Франсис, и приятного вечера!

Пожав плечами, Коплан повесил трубку.

Спустя секунду в микрофоне переговорного устройства вновь раздался голос Старика:

— Коплан? Что это за комедия? Теперь вы используете «Кофизик» для галантных свиданий?

— Вы подключились к линии?

— Черт возьми! Я имею право знать, что творится в моей лавке. Что это за женщина, которая пристает к вам таким образом?

— Честное слово, не знаю.

— Вы лжете! — ворчливо обвинил его Старик. — В противном случае я вынужден думать, что вы раздаете адрес «Кофизик» первым встречным!

— Вовсе нет! — возразил Коплан. — Я пользуюсь «Кофизик» только по вашим распоряжениям. Я уверен, что речь идет не о частном визите.

— Если так, то вы должны иметь прикрытие, — заключил Старик. — Если это западня, я должен знать, с кем имею дело.

— Чего вы опасаетесь?

— Если бы у этой женщины был благовидный предлог, она по меньшей мере представилась бы.

И Старик добавил с иронией:

— На вашем месте пора уже остепениться! С вашей манией соблазнять первую встречную вы падете жертвой убийства из ревности. Я всегда думал, что вы кончите неприятностями такого рода!

Несмотря на обычную сутолоку, царившую в залах и на террасах кафе «Ла Пэ», Коплан сразу узнал свою анонимную посетительницу. Пробравшись между столиками, он подошел, улыбаясь, к молодой женщине, сидевшей одиноко в углу перед пустой кофейной чашкой.

— Сильвия! — воскликнул он. — Какой неожиданный сюрприз!

— Франсис! — эхом отозвалась она, сияя голубыми глазами.

Он сел рядом с ней, спиной к стене, и стал; разглядывать свою знакомую.

— Я уже забыл, что ты так хороша, — прошептал он. — Точно так же я забыл, что ты обожаешь тайны. Почему ты не назвала себя моему другу в «Кофизик»?

— Я в Париже инкогнито.

— Почему не сказать, что ты — моя знакомая из Вены? Я бы понял.

— Потому что это касается только нас двоих, — ответила она убежденно.

— Мне повезло. Я редко бываю в Париже, — сообщил Коплан.

Она лукаво поправила:

— Скажи лучше, что мне повезло. Я приезжаю экспромтом и застаю тебя.

— А какова цель твоего приезда… инкогнито?

— Представь себе, что мне дали пять выходных дней, и я решила провести их в Париже. Во всех туристических агентствах Вены висят большие афиши, рекламирующие красоты Парижа: Сену, Собор Парижской Богоматери, набережные… Афиши кричат: осень в Париже — это незабываемые воспоминания! Мне захотелось встретиться с тобой и составить коллекцию незабываемых воспоминаний.

Он поймал мяч на лету.

— Со своей стороны я сделаю для этого все возможное, Сильвия. Но это зависит и от тебя. Какие у тебя планы?

— У меня нет планов. Думая о Париже, я думала только о тебе… Надеюсь, ты еще не забыл гостиницу «Вайсес Кройц»?

— У меня прекрасная память, особенно на такие вещи.

Подошел официант, и Коплан заказал чинзано. Сильвия предпочла еще одну чашечку кофе.

Франсис спросил:

— В каком отеле ты остановилась?

— В «Амбассадоре», на бульваре Оссмана. Мне очень нравится этот отель: великолепное обслуживание.

— У тебя есть какие-нибудь дела, или ты действительно совершенно свободна?

— Я свободна, как ветер, — подтвердила она смеясь.

— Отлично! В таком случае, если ты не посчитаешь это посягательством на личную свободу, я беру управление операцией в свои руки. Согласна?

— Я на это рассчитывала, — призналась она. — Полагаюсь на тебя душой и телом, Франсис.

Он взял ее руку и нежно пожал ее.

— Я так много не требую, дарлинг, — прошептал он. — Поручаю заниматься твоей душой тому, кому это положено по праву, я буду довольствоваться остальным… В общем, уик-энд влюбленных?

Она быстро заморгала ресницами и выпалила:

— Я люблю Париж, потому что здесь моя любовь.

Коплан выпил глоток чинзано, закурил «Житан» и сказал решительным тоном:

— У меня сегодня вечером было назначено свидание, на десять часов. Придется отменить. Ты не возражаешь, если я позвоню? Я быстро…

Ом хотел встать, но она удержала его за руку.

— Мне очень жаль, — сказала она. — Если это для тебя важно, то я не рассержусь, и ты пойдешь на это свидание.

— Скажешь тоже! Речь идет о старом приятеле.

Он встал, подошел к телефонной кабине, взял у служащей жетон, накрылся и набрал номер, который знал наизусть.

— Господин Паскаль? — спросил он.

— Да, — пробрюзжал Старик.

— Коплан.

— Что там?

— Посетительницей «Кофизик» оказалась очаровательном австриячка по имени Сильвия Роммер. Вам говорит о чем-нибудь это имя?

— Секретарша Клауса Налози, так?

— Потрясающая память! — восторженно воскликнул Коплан. — Гениально!

— А какова цель этого неожиданного визита?

— Никакой, абсолютно никакой, если смотреть в профессиональном плане. Это визит… э… чисто дружеский. Сентиментальный, если угодно.

В голосе Старика слышалась горечь.

— Плохо кончите, Коплан!

— Вы так думаете?

— А вы так не думаете? — ответил Старик вопросом.

— Я польщен, — ответил Коплан. — Польщен, но скептичен.

 

Глава четвертая

Секунду помолчав, Старик спросил:

— Что наплела вам австрийская коллега? Я имею в виду, что она хочет от вас?

— У нее есть несколько свободных дней и только одно желание: любить вашего покорного слугу!

Старик дал волю своей язвительности.

— Вот оно что! Если я вас правильно понял, ей захотелось продолжения безумных ночей, проведенных с вами в деревенской гостинице в окрестностях Вены?

— Похоже.

— А что вы решили? Дать ей сатисфакцию?

— Ну а почему бы и нет?

Старик властно добавил:

— Если эта женщина вас вдохновляет, я не могу вам запретить доставить ей удовольствия, которых она от вас ждет. Только будьте осторожны! Отведите ее на холостяцкую квартиру на улице Ренуар. Я тотчас же дав необходимые инструкции.

— О’кей, — согласился Коплан.

Он вышел из кабины и вернулся к Сильвии.

— Все в порядке! — весело сообщил он ей. — Все улажено. Я полностью к твоим услугам до понедельника.

— Великолепно! — обрадовалась она. — Приехав бег предупреждения, я знала, что не буду разочарована Однако я рисковала…

От Оперы Коплан и Сильвия Роммер пошли пешком к саду Тюильри. Вечер был теплый, приятный и романтический.

Франсис обратил внимание своей спутницы на великолепные статуи Майоля, кажущиеся в сумерках живыми. Затем, чтобы исполнить желание красивой австриячки, они гуляли по набережным Сены, взявшись за руки. Они любовались Собором Парижской Богоматери, светящимся в ночи, и плутали по волнующим улицам острова Сите.

На ужин Коплан пригласил Сильвию в ресторан старого Парижа «Людовик XIV», где они отведали перепелку с виноградом, запивая восхитительным «Шато-Лафит-Ротшильдом», от которого щеки Сильвии запылали. После изысканного ужина взгляд молодой женщины стал томным и призывным, дающим понять партнеру, что для достойного завершения их встречи теперь пора перейти к более интимным и более жгучим наслаждениям.

Он прямо спросил у нее:

— Пойдем ко мне?

— Как хочешь. Я тебе уже сказала, что полагаюсь на тебя душой и телом.

— У меня не очень роскошно, но вполне комфортабельно и уютно.

С налетом цинизма она спросила:

— Кровать не очень жесткая?

— Она крепкая, — ответил Франсис в том же духе.

Они сели в такси и через двадцать минут были в Пасси, на улице Ренуар, 172-бис.

Она спросила:

— Ты здесь живешь?

— Да.

— Здесь красиво.

— Это район снобов, но мне здесь нравится.

В действительности этот дом принадлежал СВИК. Он был сконструирован наподобие театра, с кулисами и наблюдательным пунктом.

Жильцом первого и второго этажей, так называемым владельцем дома, был генерал в отставке, активный агент СВИК.

За время своей карьеры Коплан неоднократно использовал квартиру третьего этажа. Он всегда носил с собой ключи от дома и квартиры, и эта предусмотрительность часто оказывалась ему полезной.

Этот внешне безобидный дом был оснащен не только постом воздушного наблюдения за улицей, фотографирующим прохожих, но также системой тайных дверей и мебелью с двойным дном, подслушивающими и записывающими устройствами, прозрачными зеркалами…

Войдя в квартиру, Сильвия воскликнула:

— Здесь чудесно! Ты сам занимаешься квартирой?

— Да нет. Когда я отсутствую, приходит одна женщина… Когда я в Париже, она отдыхает… Ты выпьешь скоч?

— С удовольствием, — согласилась она.

— Снимай пальто и устраивайся поудобнее.

Она сняла коричневое пальто, оставшись в оранжевом трикотажном платье, по последней моде облегающем ее божественные безупречные формы.

— Садись на диван, — предложил ей Франсис.

Он придвинул низкий столик, поставил на него две рюмки и бутылку «Катти Сарк».

— К сожалению, у меня нет льда, — извинился он. — Я только что вернулся из путешествия и еще даже не успел включить холодильник.

— Я не пью скоч со льдом, я предпочитаю разбавлять его водой.

Он протянул Сильвии рюмку, предложил американскую сигарету, а сам закурил «Житан». Усевшись подле нее не диване, он прошептал:

— Очень приятно видеть тебя здесь. У меня такое чувство, что мне это грезится… Я не могу забыть минуть проведенные с тобой.

— Однако начало было не очень гладким, — напомнил она лукаво. — Вспомни наш первый ужин во Дворце. Когда я отказалась с тобой спать, ты надулся.

Чем больше они вспоминали, тем более томно становилась Сильвия. Ее глаза, губы и даже молчание выдавали нетерпение. Наконец она вздохнула и по-кошачьи потянулась:

— Раздень меня, Франсис… Я обожаю быть раздетой мужчиной, который мне нравится. Я хочу тебя.

Он не заставил просить себя дважды.

Франсис сам был охвачен сильным желанием, которое увеличивалось по мере того, как он обнажал восхитительное тело Сильвии, снова с восторгом открывая для себя ее нежную кожу, более гладкую и нежную, чем самый тонкий шелк.

При первых его ласках она протянула ему губы, и по ее телу прошла дрожь.

Они были так охвачены желанием, что не имели больше сил продолжать изысканную пытку предварительных ласк. Вскоре жаркая схватка бросила их в терпкое счастье обоюдного наслаждения.

Их второе восхождение к вершинам телесной благодати было более сосредоточенным и глубоким, более головокружительным…

Любитель проявления физической доблести как в спорте, так и в любви, Коплан оказался и в этот раз на высоте. Впрочем, с такой партнершей, как Сильвия, это было не трудно.

Его любовница, утомленная, удовлетворенная, взмолилась:

— Дорогой, дай мне перевести дух. Ты действительно необыкновенный. В этом отношении тебе нет равных.

— Не надо преувеличивать, — возразил он с приятной улыбкой. — Я кажусь тебе чемпионом, потому что ты не очень избалована в этом смысле своим любовником… Кстати, как поживает твой ненаглядный Клаус Налози? Ты мне о нем не рассказывала. Почему?

— А с какой стати?

— Ты по-прежнему его секретарша? И он все такой ревнивый?

— Он доверяет мне.

— Бедняга! Он знает, что ты в Париже?

— Да.

— Он знает, что ты приехала, горя желанием встречи со мной?

— Да. Я от него ничего не скрываю, или почти ничего.

— И он не возражал против этого?

— Нет.

— Очень любопытно, — обронил в задумчивости Колман.

— Почему?

— Если бы я имел на тебя права, я бы не отпустил тебя одну туда, где ты мечтаешь встретиться с соперником.

Она двусмысленно улыбнулась.

Блаженно растянувшись, она нежно гладила его грудь и живот в знак женской благодарности.

Франсис закурил «Житан», потягивая виски… Опершись на локоть, он смотрел на свою красивую подругу.

Будучи по природе эстетом, Коплан был удовлетворен. Эстетическое наслаждение, которое он сейчас испытывал, было сравнимо лишь с тем, которое он испытал при созерцании «Обнаженной Махи» в мадридском Прадо.

Сильвия со своими точеными ногами, тонкой и гибкой талией, амфорными бедрами, вызывающей грудью с розовыми ареолами, перламутровыми плечами, позолоченным пушком на самом интимном месте даже превосходила красотой испанку, которой Гойя дал бессмертие.

Коплан снова вернулся к своему вопросу. Непринужденно, но твердо он спросил:

— По-моему, Сильвия, если твой любовник благословил твою поездку в Париж, значит, у него были на это основания.

— Основания? Какие?

— Я думаю, он дал тебе поручение.

— На чем основано столь категоричное утверждение, дорогой?

— Надеюсь, ты не забыла, что у нас с тобой одна профессия? Увеселительные прогулки очень редко вписываются в нашу программу.

— Ты упрямо не хочешь признать, что я приехала ради тебя, исключительно ради тебя?

— Нет.

— Ты ошибаешься, — нагло врала она.

— Враки! — не отступал он.

Коплан покачал головой и сказал с уверенностью:

— Нет, нет и нет! Ты вешаешь мне лапшу. Ты здесь с заданием, и ничто не заставит меня переменить мнение.

Она дунула на белокурую прядь, упавшую ей на глаза, и заявила:

— Ты выиграл, Франсис, я сдаюсь. Я действительно здесь с заданием.

— Вот так-то лучше, — одобрил он. — Если бы ты и дальше упиралась, я должен был бы выяснить, что ты хочешь утаить.

— Во всем, что я тебе рассказала, нет ни капли лжи, — ответила она. — В данный момент я как раз выполняю свое задание.

— То есть занимаешься любовью со мной?

— Нет, полученные мной инструкции не столь точны в деталях, — пояснила она с улыбкой. — Я должна была встретиться с тобой тет-а-тет в укромном месте. Хочу добавить, что я впервые выполняю столь приятную миссию.

Она одарила Франсиса лукавой и несколько бесстыдной улыбкой.

— Продолжай, ты становишься интересной.

— Мне поручено поговорить с тобой о Людвиге Кельберге, — призналась она.

Он удивленно застыл, глядя на нее с немым вопросом, затем спросил:

— Кто это, Людвиг Кельберг?

— Ты не знаешь его?

— Нет.

— Рассказывай другим, — сказала она недоверчиво.

— А почему я должен его знать?

— Это агент СВИК!

— Впервые слышу о нем.

— Ты шутишь?

— Я говорю серьезно.

Она была разочарована.

Он проворчал:

— Я знаю кое-кого в СВИК, но не знаю всех сотрудников. Если ты утверждаешь, что этот Людвиг Кельберг — коллега, я охотно тебе верю. Так что же ты хотела мне о нем поведать?

— А вот что: ты спросишь у директора, хочет ли он узнать последние новости, касающиеся Кельберга, из первых рук. При положительном ответе я передам тебе сверхсекретную информацию по этому делу.

— А при отрицательном?

— Ты забудешь о моих словах, и мы не будем больше возвращаться к этой теме.

— К чему такие тайны? Не могла бы ты мне просто объяснить, о чем идет речь?

— Я не люблю говорить впустую… Завтра, если эта тема заинтересует твоего директора, мы продолжим беседу.

— Хорошо, — сказал он. — Не буду настаивать. В конце концов, меня лично эта история не касается.

Он отвернулся, чтобы загасить окурок в хрустальной пепельнице, стоящей на бежевом паласе, возле дивана.

Сильвия снова обняла его и стала провоцировать дерзкой и весьма красноречивой лаской.

Еще в Вене он убедился в том, что она была неутомимой партнершей, не имела никаких комплексов в любви и свободно брала дело в свои руки, когда речь шла об удовольствии. В любви она напоминала птицу Феникс, возрождающуюся из собственного пепла, воспламеняющую и испепеляющую.

Впрочем, Коплан не испытывал ни малейшего желания увернуться.

Здесь, в этой прослушиваемой квартире, его очень устраивало, что Сильвия, достигая высшей точки блаженства, оставалась молчаливой. С помутневшим взглядом и открытым ртом, она не издавала ни единого звука. Коплан очень ценил эту сдержанность, так как знал, что записывающее устройство все время функционировало и что завтра утром пленку прослушает Старик.

Вопреки всякому ожиданию, Старик слушал без привычных язвительных комментариев диалог Коплана и Сильвии Роммер.

После прослушивания Коплан спросил:

— Что вы скажете об информации, касающейся Людвига Кельберга? Это не утка?

— Нет, — пробурчал Старик. — В действительности Кельберг является, собственно, не агентом СВИК, но корреспондентом. Хочу подчеркнуть, что на сегодняшний день это — моя лучшая антенна, улавливающая все, что происходит в Балканском секторе.

— Где его резиденция?

— В Бухаресте.

— Другими словами, вы принимаете предложение Сильвии?

— Секунду! — пробрюзжал Старик.

Он нажал на одну из клавиш переговорного устройства и обратился к шефу административного отдела:

— Руссо? Вы меня слышите?

— Да, я вас слушаю, господин директор.

— Есть какие-нибудь новости о Людвиге Кельберге?

— Нет, господин директор. Я бы вас немедленно проинформировал.

— Вы связались с З.Б.11?

— Да, но ответ пока отрицательный.

— Ко мне поступила конфиденциальная информация через Вену.

— Кельберг в Вене?

— Я еще не обсуждал этого вопроса, но буду держать вас в курсе.

— Я обрываю связь с З.Б.11?

— Да, до нового приказа. Ждите моих дальнейших инструкций.

— Хорошо, господин директор.

Старик встал, подошел к одному из сейфов, составляющих меблировку кабинета, выбрал папку и вернулся к письменному столу. Открывая ее, он пробурчал:

— Людвиг Кельберг исчез ровно неделю назад. Бесследно.

 

Глава пятая

Поскольку замечание Старика оставило Коплана равнодушным, Старик сказал:

— Я объясню вам мою проблему…

Он склонил голову над папкой, пробежал глазами несколько листков, заглянул в карточку.

— Людвиг Кельберг — чиновник Боннского правительства, — начал он, поднимая глаза на Франсиса. — Он является членом комиссии по внешней торговле и сотрудничает в странах Восточной Европы в качестве эксперта по развитию промышленных связей. Как вам известно, Западная Германия располагает десятками тысяч подобных миссионеров, которые рассеяны по всей планете и которые являются истинными творцами ее современного процветания… Вам также известно, что Бонн, вопреки своей твердой антикоммунистической позиции, ежегодно увеличивает объем торговых сделок со странами — сателлитами СССР и самим СССР. Короче, Людвиг Кельберг имеет многочисленные и интересные контакты за «железным занавесом» и в течение десяти месяцев представляет мне сведения первостепенной важности. Я не знаю его источники, но, судя по качеству поставляемого им товара, они подобраны очень удачно.

Старик захлопнул папку и продолжал:

— Кельберг регулярно, раз в две недели, составлял для меня отчеты, содержание которых высоко оценивали многие из наших ведомств. Однако в последний раз, вопреки ожиданию, я не получил от него сообщения в установленный срок. По истечении 48 часов я отдал распоряжение об установлении связи с нашим агентом в Бухаресте З.Б.11… Вы слышали ответ Руссо: никаких следов Кельберга не обнаружено.

— Когда вы ожидали его отчета?

— 28 октября, то есть неделю назад.

— Я не вижу ничего особенно трагического в недельной задержке информации со стороны корреспондента, — заметил Коплан. — Может быть, ему нечего было передавать?

— Это абсолютно исключено. Во-первых, Кельберг — сама пунктуальность. Во-вторых, в тех случаях, когда у него нет новостей, он сообщал мне об этом в закодированной телеграмме именно для того, чтобы я знал, что связь не прервана.

— В таком случае, действительно, — признал Коплан и, немного помолчав, спросил: — А если предположить внезапное изменение курса, так сказать, вираж?

— Что вы имеете в виду?

— Ну, Кельберг мог сменить хозяев. В конце концов, он всего лишь простой корреспондент СВИК и не связан с нами договором.

— Это так, — признал Старик. — Кельберг свободен в выборе хозяев и клиентов, если получит более заманчивое предложение. Однако меня бы это очень удивило.

— Он доказал свою лояльность?

— Я имею в виду другое. Меня бы вовсе не удивило, если бы он работал на нескольких хозяев. Но я уверен, что он предупредил бы об этом. Это человек принципиальный. Если бы он решил положить конец нашим отношениям, он бы мне об этом тоже сообщил.

— Сколько ему лет?

— Сорок два года… Это пруссак классического образца: высокий, выносливый, предприимчивый, властный, несговорчивый.

— Вы с ним лично знакомы?

— Я встречался с ним один раз, в Ганновере. Год тому назад.

— Как вы его завербовали?

— Посредством старых связей… Кельберг был одним из тех молокососов, которых нацисты мобилизовали в конце войны для защиты своих казематов от союзных войск. Раненный в плечо в момент высадки союзников, он был спасен двумя юными мадемуазелями примерно его же возраста. Они спрятали его в амбаре: дело происходило на юге Нормандии — и выходили. Они его не только лечили и кормили, но и отказались выдать американцам! Самое любопытное, что их отец был одним из лидеров местного Сопротивления… Война знает немало таких странных историй… Кельберг остался в Нормандии и работал на бретонской ферме. Ему было тогда восемнадцать лет, и он навсегда сохранил в своем сердце неугасимую любовь к Франции и французам.

— Да, у жизни бывают странные повороты, — задумчиво произнес Коплан.

— Каждый день моей жизни убеждает меня в том, что за добро всегда воздается. И я на своем месте знаю это лучше других.

— И что дальше? — спросил Франсис.

— А дальше в игру входите вы, Коплан, — заключил Старик. — Я сгораю от нетерпения узнать, что известно вашей подруге Сильвии Роммер о Кельберге.

— Я полагаю, вы скоро это узнаете.

Из здания СВИК Коплан вернулся на улицу Ренуар, где его ждала Сильвия.

Все утро она, не торопясь, занималась собой, а теперь читала иллюстрированный журнал, который нашла в квартире.

Коплан весело сообщил ей:

— Насчет Кельберга все о’кей! Он меня интересует.

Сильвия отложила в сторону журнал, встала и взяла сигарету. Франсис предложил ей огонь своей зажигалки.

Выпустив клуб голубого дыма, Сильвия, смеясь, заявила:

— Я ни секунды не сомневалась в том, что мое предложение чрезвычайно интересно. Клаус не отправил бы меня сюда, если бы не был убежден в целесообразности этой поездки.

Коплан снял плащ, закурил «Житан» и устроился в кресле.

— А теперь я тебя внимательно слушаю, — сказал он.

— Новости, к сожалению, неутешительные. Не хотела бы портить настроение.

— Ничего, не бойся, сокровище мое. Поскольку я лично с Кельбергом не знаком, то как-нибудь переживу его злоключения.

— Людвиг Кельберг арестован Сигурантой и сидит в одиночке в военной тюрьме Бухареста.

— Одна тайна разгадана, — заметил важно Франсис. — Мой шеф уже начал волноваться, так как не имел от него известий.

Сильвия улыбнулась.

— Не скажешь, что ты ему очень сочувствуешь, — отметила она.

— Ежедневно арестовывают шпионов и ежедневно они умирают. Если бы я стал расстраиваться из-за всех неудачников, я бы уже давным-давно был в могиле. Как говорил Шамфор: сердце должно закалиться или сломаться… Каждый за себя, а ООН за всех!

— Мне кажется, это довольно неприятно для СВИК, не правда ли?

— Конечно. Но разведывательные службы напоминают немного монархию: король умер, да здравствует король!

— Аминь! — закончила она, мрачно глядя на кончик сигареты.

— Вернемся к нашим баранам, дорогая. Итак, Кельберг находится в Бухарестской тюрьме… Надеюсь, это не все твои новости?

— Как отнесется СВИК к другому контакту в Румынии?

— Чтобы заменить Кельберга?

— Нет, чтобы его освободить.

Коплан молча взглянул на свою подругу. Поскольку она тоже ничего не говорила, он спросил:

— Ты предлагаешь мне связь в Румынии, чтобы высвободить Кельберга из тюрьмы, я тебя правильно понял?

— Да.

— Политическая интервенция?

— Да.

— На правительственном уровне?

— О, вовсе нет.

— Объясни толковее.

— Игра гораздо более тонкая, чем ты думаешь, — сказала она, загасив сигарету в хрустальной пепельнице.

Затем, сев на диван и подобрав под себя ноги, она стала излагать серьезным тоном:

— Кельберга хочет спасти одно лицо из высших сфер секретных служб Восточной Европы. Я не знаю его истинных мотивов, но мне известно, что для освобождения Кельберга он рассчитывает на поддержку Франции, то есть тех сил, которые во Франции поддерживали Кельберга.

— Этот агент спецслужб в курсе подпольной деятельности Кельберга?

— Разве его вмешательство в это дело не является доказательством тому?

— Действительно.

— Как относится к этому СВИК?

— Положительно. Выкладывай все до конца.

— Подожди, не спеши. Я получила очень точные инструкции по ведению переговоров. Мне нужны обязательства.

— Какие обязательства?

— Если СВИК может поручиться, что Франция согласна отправить одного из агентов в Бухарест, то я продолжу эту тему. Если СВИК не играет, то мы ставим на этом точку. Речь идет о безопасности определенных лиц, тебе понятно?

— Вполне. Единственное, чего я не понимаю, так это той роли, которую во всей этой истории играет твоя служба, то есть страна.

— Австрия всего лишь посредник в этом деле.

— В каком смысле?

— Считай, что моя страна делает Франции подарок.

Коплан заметил с иронией:

— Твой шеф нас балует, душа моя!

— Не правда ли?

— К сожалению, мой директор уже вышел из того возраста, когда верят в Деда Мороза. Что от этого получает Австрия?

Сильвия загадочно улыбнулась и после секундного замешательства сказала:

— Мы устанавливаем контакт с лицом, обратившимся к нам с просьбой провести переговоры со СВИК. Теперь тебе все известно.

— Я должен обсудить это с директором.

— Разумеется, — одобрила Сильвия. — Хочу обратить твое внимание на то, что это предложение, на мой взгляд, представляет для всех сторон одинаковый интерес.

— Именно это меня беспокоит, — заметил Франсис.

— Почему? — удивилась Сильвия.

— Я не доверяю заманчивым предложениям.

— А твой директор?

— Пусть он сам и ответит.

— Когда будет ответ?

— Сегодня же, не волнуйся. Ну, а сейчас мы должны решить более важную проблему: приглашаю тебя на обед в загородный ресторан. Надевай пальто и поехали.

— Куда мы едем?

— Подышать чистым воздухом…

— Далеко?

— Нет, километров сорок от города, в северном направлении. Тебе понравится. Это в Монсу. Ресторан «Болотный кулик». Пообедаем по-королевски. В путь!

Около шести часов вечера Коплан заглянул в СВИК. Старик уже прослушал последнюю запись, сделанную в квартире на улице Ренуар.

— Надеюсь, вы хорошо пообедали? — поинтересовался он.

— Чудесно! Телячья отбивная с гарниром по-провансальски… Настоящий пир!

— И вдобавок в обществе красивой женщины! — вздохнул Старик. — Вы умеете пользоваться жизнью!

— Я никогда не скрывал от вас, что это основной принцип моей личной философии. Второй принцип: делать все для того, чтобы понять смысл жизни.

И добавил поучительным тоном:

— Дело в том, что все признанные философы переворачивают порядок вещей, то есть оба эти принципа. На мой взгляд, они заблуждаются. Прежде чем понять смысл жизни, нужно пользоваться тем, что нам дано. Коли нам дарована жизнь, возьмем от нее самое лучшее.

— Вы — праздный философ, — проворчал Старик. — Впрочем, я вам это уже говорил. Теперь о серьезных вещах. Судя по оттенкам вашего голоса в записи, предложение Сильвии не очень вас вдохновляет, не так ли?

— Так. Мне кажется, что невеста слишком хороша.

— Что вы имеете в виду?

— В наших сферах не принято делать друг другу подарки… Почему кому-то угодно помочь нам вытащить из ямы одного корреспондента, имевшего несчастье попасться в лапы контрразведки? Обратите внимание на то, что поведение австрийцев логично: они хотят завоевать доверие интересующего нас агента, и это нормально. Но почему это таинственное лицо помогает нам, предлагая свое сотрудничество?

— Да, тут дело нечисто, — согласился Старик. — А не идет ли речь о грубой тактике восточных агентов, желающих извлечь максимум из ареста Кельберга?

— Ловушка, подвох, попытка заманить — выбор большой, но все эти ответы нас не устраивают.

— Тем не менее, — возразил Старик, — необходимо тщательно все взвесить. Если бы я принимал решения только исходя из риска, я бы никогда не провел ни одной операции.

— Потому что вы лично не рискуете! — вырвалось у Коплана.

Старик недовольно поморщился.

— Взвешивайте свои слова, Коплан, — процедил он. — Я никогда не подставляю своих агентов легкомысленно и всегда солидарен с каждым из них.

Франсис чувствовал себя не в своей тарелке.

— Простите меня, я беру свои слова обратно.

Старик посмотрел ему прямо в глаза и сказал:

— Допустим, что вы оказались в румынской тюрьме, а мне представляется случай вас освободить. Что бы я, по-вашему, сделал?

Коплан молчал. Старик продолжил:

— Я взвесил бы все «за» и «против» и пренебрег бы риском. По какому праву я могу отказаться от такого шанса, даже если он полон скрытых угроз?..

Он помолчал, затем добавил:

— Разумеется, вы смотрите на это другими глазами, чем я, будучи директором… Я узнаю из неизвестных источников, что Кельберг стал пленником румынской Сигуранты, что подтверждает мои опасения, вызванные его необъяснимым молчанием. Дальше мне предлагают помощь, чтобы спасти моего сотрудника. Как я должен поступить? Какое я принимаю решение?

— Вы вступаете в игру, — обронил Франсис Коплан.

— Вы угадали.

— Однако мне жаль того, кто должен будет играть. Не агент ли З.Б.11?

— Нет, я не могу рисковать им в столь опасном деле. Я предлагаю сыграть вам.

— Но я не знаю ни Бухареста, ни румынского языка.

— Бухарест — город как город, и многие румыны говорят по-французски.

— Миссия действительно очень деликатная, — прокомментировал Коплан с ожесточившимся лицом.

— Именно поэтому я и поручаю ее вам, — заключил Старик.

 

Глава шестая

Коплан некоторое время размышлял, потом спросил:

— Я могу сказать об этом решении Сильвии?

— Да, конечно. Впрочем, она в разговоре недвусмысленно дала понять, что дальнейшую информацию сообщит только после того, как мы свяжем себя обязательством.

— В таком случае, она будет удовлетворена.

— Постойте, это еще не все. Постарайтесь вытянуть из нее максимум.

— То есть?

— Учитывая, что ваши отношения выходят за чисто профессиональные рамки, постарайтесь узнать у нее то, чем ей, быть может, не было поручено с вами делиться.

— Я попытаюсь, но в результатах не уверен. Она работает профессионально и никогда не теряет головы. Ее кокетливость и легкомыслие — это лишь маска, поверьте мне.

— Поймите меня, Коплан. Я не думаю, что ей многое известно, но нам было бы полезно знать, каким образом и почему восточный агент, сделавший это предложение, вышел на Австрию. Вы понимаете меня? Даже если операция провалится, это поможет нам выйти на таинственное лицо, ходатайствующее о нашем вмешательстве.

— Буду приятно удивлен, если Сильвия пойдет на это. Вы помните ее замечание о личной безопасности людей, замешанных в этом деле?

Старик кивнул, затем сказал с упреком:

— Если вы заранее так настроены, то, конечно… Однако иногда женщины бывают непоследовательны, особенно с такими обольстителями, как вы. Кто знает?..

Коплан пожал плечами.

— И все-таки парадоксально, что вы поручаете эту миссию мне, — не унимался он. — Министерство иностранных дел справилось бы с этим лучше. Наши отношения с Румынией никогда не были так хороши, как теперь.

Старик поморщился.

— В Румынии очень сложная обстановка, Коплан… Всем известно, что из всех стран-сателлитов СССР Румыния первая выразила неповиновение. Беря пример с Югославии, Румыния заявила о своем твердом намерении проводить национальную политику, не выходя в то же время за рамки стран, контролируемых Москвой. Кремль отреагировал на позицию Румынии ужесточением полицейского контроля… Я говорю не о румынской полиции, а о русской политической полиции. Картина такова: антисоветские демонстрации прошли в Польше и Чехословакии, но не в Румынии, где советский партаппарат проводит жесткую линию. Общественность прекрасно осознает, что творится в стране, но никто не осмеливается выступить против. Я убежден, что Кельберга накололи советские разведслужбы.

— Меня это особенно не утешает.

— Я не собираюсь подслащивать вам пилюлю, так как прекрасно отдаю себе отчет в том, какой вы подвергаетесь опасности. В случае крайней необходимости вы сможете обратиться к агенту З.Б.11.

Получив официальный ответ СВИК, Сильвия передала оставшуюся информацию, доверенную ей директором австрийских секретных служб.

— Если хочешь, ты можешь кое-что записать, — предложила она Коплану.

Франсис взял блокнот и шариковую ручку, чтобы не вызвать подозрений собеседницы о наличии в квартире записывающих устройств.

Сильвия начала диктовать:

— Французский агент СВИК должен появиться вечером в четверг, ровно в 22 часа, в бухарестском баре отеля «Лидо», на бульваре Магеру. Он должен держать в руке газету «Юманите» так, чтобы был виден заголовок. Подойдя к стойке бара, он закажет пиво. Через четверть часа выйдет из бара и отправится в ночной клуб «Мелоди бар», расположенный на другой стороне бульвара. Пробудет в клубе ровно час и после этого отправится в агентство «Эр Франс», расположенное на бульваре Бэльческу, являющемся продолжением бульвара Магеру… Именно там с агентом СВИК вступит в контакт эмиссар секретного агента, сделавшего нам предложение в отношении освобождения Кельберга. Паролем будет закодированное имя тайного агента: Алмаз.

Коплан спросил:

— Какое настоящее имя Алмаза?

— Этого я не знаю, и мой шеф уверял меня в том, что тоже не знает его.

— Что дальше?

— Это все… Продолжение истории — на месте.

— Маловато, — разочарованно констатировал Франсис.

— Для начала достаточно.

— Начала чего? Конца? — бросил Коплан с раздражением.

Он встал, швырнул блокнот, закурил и с мрачным видом стал ходить как маятник по комнате.

— Послушай, Сильвия. Вся эта история притянута за уши. Прозвище Алмаз заставляет меня думать, что речь идет о русском. Мне известно, что румынская полиция находится в тисках русской политической полиции… Твоему шефу не приходила в голову мысль о ловушке?

Красивое лицо Сильвии было серьезно.

— Да, — сказала она. — Клаус думал об этом, и я тоже. Но мы пришли к выводу, что это не так.

— Потому что вам хотелось хэппи энда?

— Один человек в Вене знает Алмаза, — добавила она. — Но это лицо для нас недосягаемо. Алмаз настаивал на сохранении своего инкогнито в любых обстоятельствах… Конечно, нельзя полностью исключить риск, я согласна. Но это еще не основание отвергать предложение. Однако последнее слово не за мной.

Коплану надоело говорить обиняками. Он прямо спросил Сильвию:

— Почему Алмаз хочет помочь Франции в освобождении Людвига Кельберга из румынской военной тюрьмы?

— Не знаю.

— Все дело в этом, — заключил Франсис.

— То же самое я говорила Клаусу. Он сказал мне, что Алмаз симпатизирует Кельбергу… Не забывай, что он рискует своей шкурой.

— Если только не выполняет особого задания…

Сильвия молчала. Коплан снова спросил:

— Это все, что ты хотела сказать?

— Все.

— Представь, что эту миссию поручили мне. Ты бы ничего не хотела добавить в таком случае, чтобы помочь мне?

— Самая красивая девушка не может дать больше, чем имеет, Франсис.

Неожиданно она сказала:

— Похоже, что Алмаз связан в Бухаресте с подпольной организацией румынских патриотов.

— Непонятно, почему румынским, патриотам не терпится освободить немецкого шпиона, работающего на Францию?

— Дело в том, что Кельберга арестовали одновременно с одним из руководителей этой подпольной организации. Патриоты в первую очередь хотят вырвать из когтей Сигуранты своего лидера. Для этого им нужен компетентный человек из-за рубежа… Они разработали план, но осуществить его можно только при помощи специалиста, имеющего опыт в диверсионных операциях.

— Почему ты мне не сказала всего этого сразу?

— Это не входило в мою миссию. Ты получишь полную информацию в Бухаресте, конечно, если ты туда отправишься.

— Продолжай, прошу тебя.

— На этот раз все, клянусь.

— Ладно, пусть директор решает, — вздохнул Коплан.

Чтобы рассеять тучи, затянувшие в результате этого напряженного разговора небо их беззаботного уик-энда, они решили прогуляться по Монмартру.

С наступлением ночи они вернулись на улицу Ренуар и с молчаливого согласия забыли о своих профессиональных проблемах, чтобы сполна насладиться блаженством, которое хорошо умели доставлять друг другу.

Но в перерывах Коплан не выпускал из вида своей цели. Однако все вопросы, которые задал он своей очаровательной подруге, остались без ответа. Сильвия же не уклонилась от темы и сама вернулась к ней, спросив Франсиса:

— Если эту миссию в Бухаресте поручат тебе, не мог бы ты на обратном пути сделать небольшой крюк и заехать в Вену?

— Зачем?

— Чтобы успокоить меня.

Он рассмеялся:

— Плутовка! Ты хочешь таким образом узнать, что ваши секретные соглашения с таинственным Алмазом имеют благоприятное для Австрии развитие?

Она с виноватым видом опустила голову и прошептала:

— Тебе известна мысль Анатоля Франса: «Женщина откровенна, если она не лжет без причины»?

— Тебе это очень подходит.

— Есть другая цитата, которая мне тоже подходит. Я вычитала ее в журнале «Эль», на который подписываюсь, чтобы поддерживать свой французский: «Тело женщины питается ласками, как пчела цветами».

— Красиво, — прокомментировал Франсис.

Они лежали на диване в одежде Адама и Евы до грехопадения.

Она шепнула ему на ухо:

— Мой милый, я твоя пчела…

Даже мертвый воскрес бы при виде ее красивого тела. Коплан забыл СВИК, Старика, Румынию и прочее…

В тот же вечер и в то же самое время по воле судьбы, управлявшей людьми без их ведома, Людвиг Кельберг думал о Париже и вспоминал женщину, которую любил в этом городе. Его воспоминания неожиданно были прерваны событием, нарушившим его долгое одинокое заточение.

Уже неделю провел он в одиночной камере военной тюрьмы «Лупеаска», расположенной в самом Бухаресте.

Немецкого шпиона, охраняемого днем и ночью, еще не допрашивали. Вооруженные охранники, у которых он настойчиво требовал встречи с адвокатом, ему не отвечали.

Кельберг понимал, с какой целью его подвергли тяжелому испытанию одиночеством. Это был классический метод, используемый во всем мире, чтобы сломить заключенного, дать ему понять, что отныне он исключен из общества, управляемого законами, что ему нечего рассчитывать на помощь извне и что он остается один на один со своей судьбой.

Людвиг Кельберг держался хорошо.

Вместо того чтобы деморализовать его, этот нечеловеческий режим закалял его железную волю.

Разумеется, в первые часы своего заточения, погрузившись в пустоту, он начал хандрить. Он не мог себе простить, что не уехал сразу после тревоги в парке Филипеску. Дело в том, что он так и не догадался о слежке, начатой сразу после его выхода из автобуса. Он думал, что люди Сигуранты поджидали его на квартире и что он совершил непоправимую ошибку, отправившись туда за своими вещами.

Но и эта самонеприязнь, знакомая всем заключенным, продолжалась недолго. Зная, что человек, лишенный свободы, оставшийся наедине со своими мыслями, становится врагом самому себе и своим собственным палачом, Кельберг преодолел эту слабость.

Тюремщики обращались с ним вполне терпимо. Хотя с ним не разговаривали и не отвечали на его вопросы, его не били и сносно кормили. Кроме того, каждое утро к нему приходил тюремный цирюльник и молча брил его в присутствии одного гражданского охранника и одного военного. Правда, согласно обычаю, его личную одежду заменили на серую полотняную пижаму с регистрационным номером на груди и забрали все, что он имел при себе в момент ареста.

Что же касается камеры, то она была чистой. К сожалению, через маленькое зарешеченное окошко проходило слишком мало воздуха и света.

Ни разу Кельберг не заметил ни одного заключенного, и до него не доносилось шума ничьих шагов или звука голосов в коридоре, не считая ходьбы охранников взад-вперед.

В его заточении была одна особенность: его не выводили на предусмотренную в регламенте десятиминутную прогулку во дворе тюрьмы, прогулку, на которую имеют право заключенные во всем мире, даже политические.

В этот вечер, когда мрачная тюрьма уже в течение нескольких часов была окутана могильной тишиной, в камеру Кельберга вошли четверо вооруженных милиционеров, в сапогах и касках, чтобы отвести его в приемную, расположенную посередине главного коридора подразделения. В плохо освещенной, с голыми стенами и без мебели комнате Кельберга ждали четверо людей в гражданской одежде и с каменными лицами.

Только один из них представился:

— Полковник Назести из армейской службы безопасности.

Он был невысокий, сухой, с грубым лицом, темными глазами и белыми прядями в волосах. Ему было за пятьдесят.

— Наш разговор будет коротким, Людвиг Кельберг, — заявил он монотонным голосом. — Вы арестованы с поличным и обвиняетесь в шпионаже. Ваше дело будет рассмотрено военным трибуналом сразу после окончания следствия. Вы имеете право на адвоката, но процесс будет закрытым. Надеюсь, вы полностью признаете свою вину?

— Нет, — твердо ответил Кельберг, — я не принимаю этого обвинения.

— Вы не принимаете этого обвинения?

— Я не шпион.

Румынский офицер недоверчиво приподнял брови.

— Вы хотите сказать, что отрицаете очевидное? — насмешливо спросил он. — Мы нашли у вас документы, переданные вам Яношем Мареско, а в кармане Мареско мы обнаружили деньги, полученные от вас как вознаграждение за предательство… Бессмысленно отрицать факты, неопровержимо доказывающие вашу вину. Поверьте мне, любой военный трибунал признает вас виновным и вынесет нам смертный приговор, Людвиг Кельберг!

 

Глава седьмая

Ни один мускул не дрогнул на твердом лице Кельберга. Румынский полковник, пристально глядя на заключенного, произнес:

— Вы отдаете себе отчет во всей серьезности вашего положения? Вы провели неделю наедине с собой, и у вас было время обо всем подумать.

Кельберг кашлянул в руку, чтобы прочистить горло.

— Дружба, связывающая меня с господином Мареско, не имеет ничего общего со шпионажем, — заверил он абсолютно спокойным тоном. — Учитывая, какого рода дела я имею честь вести в вашей стране, полагаю, что поиски некоторой дополнительной информации экономического или промышленного характера входят в мои обязанности. С тех пор как Румыния пытается бороться с негибким центральным планированием, осмелюсь сказать, что я оказал вашей стране большие услуги в этой области, и надеюсь, вы с этим согласитесь. Если сегодня Румынии удалось достичь определенного роста промышленной экспансии, то есть самого высокого уровня среди всех стран Восточной Европы, то она этим отчасти обязана и мне. Всякий разбирающийся в данном вопросе специалист подтвердит вам это.

По лицу румына скользнула желчная усмешка:

— Апломба вам не занимать. Вы полагаете, что ваша официальная деятельность, которую вы используете как прикрытие, является оправданием? В действительности это только смягчает вашу вину, если это возможно. Вы злоупотребили доверием и гостеприимством, предоставленным вам Румынией. Здесь речь идет не о вашей деятельности внутри Германо-румынской миссии, и вы это прекрасно знаете. Речь идет о вашей подпольной деятельности, нелегальной.

— Ни один трибунал не признает моей вины, полковник, — спокойно возразил Кельберг, выдержав пронизывающий взгляд своего собеседника. — И по многим причинам, главная из которых бросается в глаза: никто не поверит, что, сотрудничая с Румынией в целях обеспечения развития румынской промышленности, я ставлю под угрозу безопасность вашей страны.

— Похоже, что вы считаете нас глупцами, — проскрипел полковник. — Вы прикрываетесь вашей официальной деятельностью и хотите, чтобы мы считали вас честным чиновником. Но факты налицо, и они против вас. Трибунал будет иметь перед глазами сведения, переданные вам Мареско. А речь идет об информации, имеющей первостепенное стратегическое значение.

— Вовсе нет, — дерзко отклонил обвинение Кельберг. — Информация, которую я пытаюсь собирать с профессиональной целью, не представляет никакого интереса в военном плане. Я признаю, что мои методы не совсем корректны, но я позволю себе вам напомнить, что они таковы повсюду. Современная документация базируется на цифрах и статистике… А шпионаж — это нечто другое, по крайней мере, я так всегда считал.

В этот момент в разговор вмешался другой персонаж, примерно одних лет с полковником Назести, но выше ростом, плотнее. У него было широкое лицо, еще черные и жесткие волосы спадали на низкий лоб, серо-зеленые глаза, глубоко посаженные под густыми бровями, выдавали властный, импульсивный, энергичный и грубый темперамент.

Не представившись, он заявил:

— Не разыгрывайте из себя невинного, герр Кельберг. Старая песня! Оставьте ваши иллюзии и прекратите блефовать. Не забывайте, что мы поймали вас с поличным.

Он помолчал, затем продолжал более агрессивным тоном:

— Я прекрасно понимаю вашу систему защиты. Чтобы выпутаться, у вас теперь ничего нет, кроме красноречия и диалектической ловкости. На вашем месте и в вашем положении я делал бы то же самое. Но мы здесь все профессионалы и люди одной профессии, поэтому не растрачивайте наше время и собственную слюну. Вы попались, и ваше дело дрянь! Единственное, что вам остается, это попытаться сократить убытки… Другими словами, если вы продемонстрируете понимание и желание сотрудничать, это будет принято во внимание.

— Я всегда работал на сотрудничество, — ответил Кельберг, уверенный, что его собеседник с грубым лицом — русский.

— Сейчас мы увидим, совпадает ли ваше понимание сотрудничества с нашим, — сказал человек с густыми бровями. — У меня к вам три вопроса… Во-первых, я хочу знать имя и географическое положение вашего прямого начальства. Во-вторых, место, где вы спрятали ваши рабочие материалы, то есть архивы, шифровки и пр. В-третьих, имя человека, организовавшего здесь, в Бухаресте, ваши контакты с сомнительными элементами из администрации. Я слушаю вас, Людвиг Кельберг.

Несмотря на внешнее спокойствие, заключенному было не по себе. С момента ареста и заключения в тюрьму он думал, что будет иметь дело только с румынскими властями. Однако теперь он был убежден, что с ним разговаривает, по всей видимости, очень большая шишка из ГПУ, который контролирует работу контрразведки в Румынии.

Кельберг дерзко спросил своим глухим голосом:

— Я могу знать, кто вы и на каком основании вы меня допрашиваете?

— Это вас не касается! — ответил тот в ярости. — Отвечайте на мои вопросы.

— Мне нечего вам сказать, и я требую присутствия адвоката. У нас в Германии права заключенных неукоснительно соблюдаются.

— Рассказывайте мне сказки! — гремел русский. — Сборище военных преступников! Если вы отказываетесь отвечать, то я прибегну к более радикальным методам.

Кельберг имел наглость надменно заметить:

— Если вы не избавитесь от предвзятого мнения в отношении меня, это может привести к пагубным последствиям, как для вас, так и для меня… Повторяю, я не шпион. У меня нет другого начальства, кроме директора Германо-румынской миссии, и вы знаете, где его искать. Что касается моих дружеских связей с Мареско, то они совершенно законны. Я познакомился с ним примерно год назад, в то время, когда только начинал исследования, касающиеся промышленной ситуации в Румынии. Мареско, будучи постоянным секретарем офиса Национальной промышленности, сразу понял важность моей деятельности и естественным образом предложил мне свою помощь.

Мужчина с густыми бровями выслушал эту длинную тираду, не моргнув глазом.

Когда Кельберг умолк, полковник Назести живо спросил:

— Разве вы не видите противоречий между вашим заявлением и реальностью? Вы ведь умный человек, Кельберг, зачем вы погрязаете во лжи? Мы протягиваем вам руку, а вы над нами смеетесь.

— Я ни над кем не смеюсь, я говорю правду.

— Правду? — язвительно бросил румынский офицер. — Как вы смеете утверждать, что документы, переданные вам Мареско, не носят стратегического характера? Программа производства вооружений — это документ, разглашение которого запрещено законом.

— Я не интересуюсь производством вооружений, меня интересуют проблемы сырья.

Русский с густыми бровями подошел к Кельбергу и стал сверлить его глазами. Одна его щека дергалась. Было очевидно, что Кельберг действует ему на нервы.

— Кельберг, — гаркнул он, — не злоупотребляйте моим терпением. Вы — человек смелый и самоуверенный. Но я вас предостерегаю: вы слишком натянули веревку, и она скоро порвется… Посмотрите на свою одежду и вспомните, что вы теперь только номер, который я могу вычеркнуть простым карандашом, когда захочу и как захочу В интересах дела вы можете умереть без процесса, без адвоката, без могилы. Я защищаю здесь высшие интересы социалистического содружества, то есть высшие интересы многих миллионов людей, которым вы своей деятельностью наносите ущерб… Теперь вы не человек, а зловредный элемент, который должен быть устранен во имя общего блага. И тем не менее я даю вам возможность отчасти искупить свою вину. Скажите нам, кто, ваш хозяин, где вы прячете архивы и кто организует ваши контакты в Румынии.

— Я подробно ответил на все ваши вопросы, — невозмутимо сказал немец.

— Вы грязный лгун! — крикнул русский. — Нам известно, что Мареско возглавлял в Бухаресте подпольную организацию… У этих поганых псов только одно желание, вернуть власть капиталистам и их прислужникам. Они называют это социал-христианством! И вы посмеете утверждать, что вам ничего не известно об антидемократической деятельности Мареско?

— Я никогда не интересовался его частной жизнью. Для меня он — только чиновник румынской администрации.

Кельберг повернулся к полковнику Назести и спросил его с некоторой горячностью:

— Если вы знали, что Мареско руководит подпольной группой, почему вы не отстранили его от должности? Я работаю на Румынию, и в мои обязанности не входит выяснение политических убеждений ваших чиновников! По изъятым вами документам вы можете объективно судить о том, что эти сведения далеки от политических проблем вашей страны. Если вам этого недостаточно, устройте мне очную ставку с Мареско.

Человек с низким лбом с трудом сдерживал свою ярость и негодование. Он подошел вплотную к немцу, который ощутил его едкое дыхание, и изрек:

— А для чего вам понадобилось прикрытие в виде двух вооруженных людей, открывших огонь по полиции? Людей, не имеющих удостоверений личности и хладнокровно стреляющих в представителей порядка?

Кельберг молчал. Допрашивающий со всего размаха ударил его по лицу.

Удар был очень сильный, и немец пошатнулся. Его мучитель продолжал орать:

— Жаба! Змея! Гадюка! Враг народа! Фашист!

Кельберг поднес ко рту правую руку. Его нижняя губа была разбита, и из нее лилась кровь. Он вынул из кармана квадратный кусок из грубого полотна, выданный ему в качестве носового платка, и осторожно приложил его ко рту, чтобы вытереть кровь.

Человек с густыми бровями, подстегиваемый видом крови, хрипел:

— Если вы не выдадите соучастников и архивы, вы не выйдете отсюда живым! Грязный шпион! Жаль, что мы не стерли Германию с лица земли!

Непонятно почему, но Кельбергу хотелось показать этому палачу, что он его не боится.

— Я не принимаю ни ваше обвинение, ни ваши оскорбления! — процедил он сквозь окровавленный платок. — Я требую полковника Назести обеспечить присутствие румынского адвоката и защиту моего директора.

Этот призыв к гуманным чувствам румынского офицера вызвал новый прилив ярости допрашиваемого. Он скова, на этот раз с грубостью убийцы, попытался ударить Кельберга. Но Кельберг, предвидевший удар, вовремя увернулся.

Попав в пустоту, палач нелепо закачался.

Другие присутствующие в комнате не шелохнулись. Побледневший Назести с силой сжимал зубы.

Допрашивающий Кельберга снова перешел к оскорблениям. Затем с подлой внезапностью решил ударить заключенного пяткой в большую берцовую кость. Кельберг, выставив вперед голову, нанес своему противнику удар в солнечное сплетение. От сильного удара в живот тот завалился на спину.

Один из свидетелей, молодой человек с жестким усталым лицом, быстро вынул из кармана автоматический пистолет и направил его на немца.

— Еще одно движение, и вы — покойник.

Он сказал это по-немецки. Кельберг, приложив платок к подбородку, взглянул на парня, спрашивая себя, выстрелит он или нет.

Мужчины смерили друг друга взглядами.

В это время Назести и четвертый тип, толстяк лет сорока пяти, помогли русскому подняться. Заметив решительное настроение своего молодого коллеги, низколобый пробормотал по-русски:

— Не убивайте его, Васильев… Он не заслужил такой легкой смерти! Ты заплатишь мне в стократном размере, прусская свинья!.. Ты рассчитываешь, что мы устанем от твоей лжи и провокаций и пристрелим тебя на месте? Нет уж! Жаль только, что я слишком владею собой, не то скрутил бы тебе шею своими руками! Из-за тебя моя мать погибла в Сталинграде, бандит! Но я вижу, что ты еще недостаточно думал. Даю тебе еще двое суток, но предупреждаю: хочешь ты того или нет, и даже если ты откажешься ответить на мои три вопроса, в любом случае ты будешь мне полезен!

Задыхаясь от ненависти, он плюнул в лицо заключенного.

Кельберг, зажав платок в правом кулаке, молча и неподвижно принял оскорбление.

Допрашивающий, повернувшись к Назести, приказал:

— На сегодня все. Отведите его в камеру.

Молодой человек с измученным лицом, который, видимо, разделял ненависть своего старшего соотечественника, бросился на Кельберга и ударил прикладом по голове.

Кельберг потерял сознание только на одну или две минуты. Голова у него была крепкой.

Он лежал на плиточном полу омерзительной приемной, окруженный милиционерами.

Два солдата подняли его — один за лодыжки, другой под мышки — и перенесли в камеру.

Его нижняя губа продолжала кровоточить.

Спустя несколько минут к нему вошел тюремный санитар с аптечкой. Он остановил гемостатичным карандашом кровь, сочившуюся из губы, затем протер лоб раненого тампоном, пропитанным ментолом, чтобы снять остаточные явления обморока.

Кельберг пощупал свой череп кончиками пальцев. Удар приклада, нанесенный молодым выслуживающимся типом, содрал волосяной покров на несколько сантиметров.

Санитар сообщил о состоянии Кельберга охраннику, который пошел доложить шефу надзирателей.

Кельберга отвели в клинику, где ему обработали и зашили рану.

Занятый работой, санитар спросил заключенного вполголоса:

— У вас болит голова?

— Да.

— Я дам вам таблетку.

Он пошел в соседнюю комнату и вернулся с чашкой холодного чая, чтобы дать запить таблетку, которую протянул Кельбергу.

— Глотайте и запивайте…

Затем прошептал на одном дыхании:

— У Мареско раздроблена челюсть. Он не может говорить… Он здесь, в клинике. Мужайтесь!

 

Глава восьмая

Коплан прилетел в Бухарест в среду, 8 ноября, в 15 часов 10 минут на «Каравелле», регулярным рейсом «Эр Франс».

Он сел на автобус румынской компании «Таром», обеспечивающей связь аэровокзала «Банеаза» с центром города, и отправился в отель «Лидо», где для него был зарезервирован номер на имя Фредерика Шамби, французского промышленника, аккредитованного при «Мазинимпорт», государственной компании, занимающейся проблемами импорта — экспорта станков.

Погода была пасмурная, неуютная. Бухарест — прекрасный город со множеством красивых зданий и особняков, с широкими проспектами и зелеными массивами. Благодаря тому что уличное движение в Бухаресте не столь интенсивное, как в других европейских столицах, город сохранил спокойный ритм жизни.

Вечером Коплан совершил короткую пешую прогулку сначала по бульвару Магеру, затем по бульвару Республики, чтобы проверить, нет ли за ним слежки.

Все казалось спокойным.

Он поужинал в ресторане на авеню Виктории, затем спустился в бар отеля и пропустил рюмочку — для того, чтобы там отметиться и создать впечатление, что свыкается с обстановкой, — после чего вернулся в номер и лег спать.

На следующий день он совершил визит вежливости к торговому атташе Франции на улице Бизерика Амзей, откуда направился к страховому агенту на улицу Жиулести, к некоему Аурелю Савеску, который был не кем иным, как агентом СВИК З.Б.11.

Друг Старика был мужчиной старше сорока, с гладким круглым лицом, полными губами, с выцветшими голубыми глазами и светлыми поредевшими волосами.

— Здравствуйте, — сдержанно сказал румын.

— Здравствуйте, — ответил с улыбкой Коплан. И сразу добавил: — Я привез вам привет от господина Паскаля.

— А, вы из Франции?

— Да.

— Каким рейсом прилетели?

— Ф.Х.18.

Савеску протянул веснушчатую руку.

— Очень рад с вами познакомиться, Ф.Х.18.

— Взаимно.

— Чем могу служить?

Коплан вынул из кармана конверт торговой фирмы, достал из него несколько фирменных бланков «Кофизик».

— Не могли бы вы составить смету для отправки следующих товаров грузовым самолетом из Парижа?

— Разумеется… К какому числу?

— Пусть полежит у вас, я приду за ней, когда она мне понадобится… Вероятно, вам принесут на мое имя одну или две посылки с деталями машин.

— Из-за границы?

— В принципе, да. Речь идет о запасных частях, которые прибудут с дипломатической почтой. Они будут отправлены сюда окольными путями.

— Хорошо, — согласился румын.

— Как здесь обстановка? — спросил Франсис.

— Внешне нормальная. На самом деле — напряженная. Мы испытываем на себе ту напряженность, которая царит в Чехословакии и Польше. Советские спецслужбы усердствуют. Они повсюду рыщут и суют свой нос.

— Ничего настораживающего в отношении вас?

— Нет, но я осторожен. Впрочем, уже несколько дней господин Паскаль не беспокоит меня. Неделю назад он требовал, чтобы я сообщил ему об этом немце, Людвиге Кельберге, который работал на нас в Бухаресте, но теперь, я полагаю, это дело прояснилось.

— Да. Кельберг сидит в одиночке в военной тюрьме «Лупеаска».

— Что? — испуганно обронил Савеску. — Его взяли?

— Увы, да.

— Я предупреждал, что контрразведка начеку… Мне жаль этого несчастного! В такие периоды, как этот, у людей ГПУ тяжелая рука, можете мне поверить.

— Я приехал освободить Кельберга, — сказал Коплан.

Румын смотрел на Франсиса своими голубыми глазами, и взгляд этот красноречиво говорил о том, что он мало что понял.

— Дипломатический обмен?

— Нет, — ответил Франсис, — диверсионная акция.

Савеску был так ошеломлен, что у него отвисла нижняя челюсть.

— Это шутка?

— Нет, я говорю вполне серьезно.

— И вы собираетесь вовлечь меня в эту безумную аферу?

— Нет, не бойтесь, — быстро успокоил его Франсис. — Как только я получу свой материал, вы меня больше не увидите. Разве что при самом неблагоприятном исходе операции.

Успокоенный З.Б.11 оставался тем не менее озабоченным. Он спросил:

— Как вы собираетесь это сделать?

— Пока не имею понятия. Я должен связаться с местной организацией.

— Вы точно с ума сошли! — констатировал «страховой агент». — На вашем месте я вернулся бы в Париж на первой «Каравелле».

— Данная операция кажется вам нереальной?

— Она обречена.

— Почему?

— Около года тому назад вам еще могло повезти. Тогда русские ослабили бдительность. Но сейчас ваш проект обречен на провал. Недавно приехало около двадцати советских контрразведчиков… Эти охотники на шпионов прибыли в Бухарест под прикрытием технической комиссии. Они расквартированы по двум частным виллам на окраине города, одна расположена на севере, другая — на юге. По-моему, это означает, что они что-то пронюхали.

— Не обязательно, — возразил Франсис. — Возможно, их прибытие связано с делом Кельберга.

— Однако важен результат. Вы столкнетесь с непреодолимым препятствием. Нельзя поручиться, что в организации, о которой вы упомянули, нет провокаторов.

— В любом случае, я получил задание и должен попытаться его выполнить.

Немного помолчав, Савеску сказал шепотом:

— Я не понимаю позиции господина Паскаля в этой истории. Он знает, что обстановка здесь очень опасна; он только что потерял одного из своих осведомителей и, несмотря на это, поручает вам подобную миссию. Откровенно говоря, мне это непонятно… Разве ваша жизнь менее ценна, чем жизнь Кельберга?

— Господин Паскаль никогда не отказывается от предприятия только потому, что оно опасно. Кроме того, когда он может сделать попытку спасти своего агента, он не колеблется. Помимо всего прочего, в этом деле есть более тонкие моменты, которые могут быть очень выгодными для СВИК.

З.Б.11 пожал плечами. Как все румыны, он был фаталистом.

— Желаю вам удачи, — вздохнул он. — Если я вам понадоблюсь, вы меня, разумеется, найдете, но если вы сможете обойтись без меня, это будет лучше для СВИК.

— Наши мнения совпадают, — отметил Коплан.

Протягивая Савеску руку для прощания, он уточнил:

— Теоретически мой материал должен прибыть к вам завтра во второй половине дня. Я загляну послезавтра. Какое время было бы для вас удобным?

— Около полудня.

— Хорошо, — ответил Франсис.

В тот же день в десять часов вечера Коплан пил пиво за стойкой бара своего отеля, держа в левой руке «Юманите». В 22 часа 15 минут он вышел из бара и направился в ночной клуб «Мелоди Бар», в котором сел за маленький столик, расположенный в глубине зала.

Подобные ночные кафе можно найти во всем мире: в полумраке оркестр играл модные мелодии для туристов и представителей золотой молодежи Бухареста.

Атмосфера была приятной. Девушки были элегантны и одеты по-парижски, молодые люди в основном длинноволосы, а туристы — французы, немцы, скандинавы и швейцарцы — чувствовали себя свободно. Танцовщицы были красивыми, изысканными и держались безупречно.

Странное ощущение: здесь совершенно не чувствовалось давящей и натянутой атмосферы, характерной для стран с полицейской тиранией.

Шоу-программа начиналась только в полночь. Коплан вышел из клуба в 23 часа 15 минут. Как было условлено, пешком он дошел до агентства «Эр Франс», несколько минут побродил в окрестностях и уже был готов вернуться в отель, когда к нему подошла скромно одетая молодая женщина и негромко спросила по-французски:

— Простите, как пройти на улицу Алмаз?

— Сожалею, но не могу вам сказать, — ответил Коплан, улыбаясь. — Я француз и остановился в отеле «Лидо».

— Идите за мной на расстоянии двадцати метров, — прошептала она. — Я отведу вас к друзьям. Поскольку на нашем пути могут встретиться полицейские, в случае тревоги я обвяжу шею шарфом. Если увидите шарф, то возвращайтесь сразу в «Лидо» и приходите сюда завтра в это же время.

— Понятно, — сказал он.

Дорога была долгой. Сначала они спускались по маленьким пустым улицам и вышли к старому, построенному еще в средние века центру Бухареста, миновав который, направились в восточную часть города, долго шли по длинной улице, окаймленной каштанами, затем стали подниматься к северу, пересекли проспект, вышли на маленькую улицу, которая, по ощущениям Франсиса, имевшего довольно смутное представление о плане города, находилась неподалеку от бульвара Республики.

Женщина остановилась перед четырехэтажным домом, украшенным двумя балконами в стиле начала века. Когда Коплан поравнялся с ней, она вынула из кармана связку ключей и открыла дверь.

— Входите, — сказала она. — Это на первом этаже, в глубине коридора.

Она пропустила его вперед, закрыла дверь, включила свет и, проводив посетителя до комнаты с дубовой дверью, постучала три раза.

Дверь открыла другая женщина, более молодая и более хрупкая. Она держала на руках младенца со сморщенным и заплаканным личиком.

Кивком головы женщина пригласила гостя войти.

Коплан вошел в квартиру вместе со своей провожатой.

— Добро пожаловать! — сказала женщина с младенцем. — Меня зовут Ана… Ана Ланда… Мне поручено вас встретить. Благодарю за то, что пришли.

Она указала на свободный стул, стоящий возле круглого стола из красного дерева.

— Садитесь, пожалуйста. Наш шеф придет через несколько минут. Он входит в группу, которая обеспечила ваш приход сюда.

Она говорила очень свободно, раскованно, не понижая голоса и без всякого налета таинственности.

Коплан снял пальто и сел на стул.

Он находился в семейной гостиной, где царил трогательный беспорядок. Одежда, книги, газеты, посуда, оставшаяся от обеда, пеленки, портативная пишущая машинка и транзистор — все, что было здесь раскидано, свидетельствовало одновременно об интеллектуальной и богемной жизни.

Коплан спросил:

— Это ваш ребенок?

Она по-девичьи рассмеялась.

— Нет, моей сестры Маризы, которая встретила вас… У него режется первый зуб, и бедняга почти не спит.

При этих словах она передала ребенка матери, скрывшейся с ним в соседней комнате.

Ана Ланда объяснила:

— Это дом нашей семьи. Родители живут на третьем этаже, сестра на втором, а я с братом Ионом на первом. Мы все являемся членами подпольной организации «Бог, Родина и Свобода».

— Какова цель вашей организации? — спросил Франсис.

— Найти равновесие между патриотами коммунистического толка и теми, кто провозглашает полную свободу религии.

— Вас много?

— Наше маленькое ядро насчитывает около сотни активных борцов, но почти все румыны сердцем с нами.

Ана была белокурой, высокой, стройной, ясноглазой девушкой. На ней была надета серая фланелевая юбка и коричневый пуловер, облегающий ее маленькую грудь. Самым прекрасным в ней были блестящие живые зеленые глаза и открытая молодая улыбка.

— Я — студентка, — продолжала она. — Будущий муж моей сестры Маризы уже в течение нескольких недель скрывается за городом. Он разыскивается полицией.

— По каким мотивам?

— Он распространял в университете подрывные листовки.

Коплан поднял брови.

— Если я правильно понял, то вы находитесь под подозрением, еще не начав действовать?

— Нет, — заверила она. — Никто не знает, что отец ребенка моей сестры — Люсиан Раваско… Люсиан всегда был против официальной помолвки и оказался прав.

— Он тоже студент?

— Нет, он закончил юридический факультет. Он — адвокат-стажер.

В этот момент в комнату вошел высокий, крепкий мужчина лет тридцати в сером габардиновом пальто; с ним был парень лет двадцати, смуглый, с черной бородкой, какие носят художники.

Ана представила:

— Наш новый шеф Жорж Зоридан и мой брат Ион.

Они тепло пожали руку Коплана, Зоридан заявил по-французски:

— Мы рады видеть вас среди нас. Надеюсь, что вместе мы хорошо поработаем… Алмаз вас, по-видимому, предупредил, что я временно заменяю нашего друга Яноша Мареско, который сейчас находится в тюрьме и которого мы в скором времени освободим. Мы…

Коплан жестом прервал его.

— Я еще ни во что не посвящен и пока не имел удовольствия встретиться с Алмазом.

— Но… как же так? — спросил Зоридан, сбитый с толку. — Как же в таком случае вы оказались здесь?

— Все было организовано посредниками, — пояснил Франсис. — Впрочем, я бы предпочел начать со знакомства с Алмазом.

Зоридан, совершенно выбитый из колеи, повернулся к Ане, затем к Иону, затем перевел свои черные глаза на Коплана и недоверчиво спросил:

— Вы хотите сказать, что не знакомы с Алмазом?

— Верно.

— И вы прибыли из Парижа в Бухарест, следуя инструкциям незнакомого вам человека?

— В Париже со мной связался эмиссар Алмаза. Надеюсь в самое ближайшее время войти с ним в прямой контакт.

— Но мы не знаем Алмаза, — растерянно сказал Зоридан. — Его знает только наш шеф из высших эшелонов власти. Связь между нами и Алмазом осуществляется посредством инструкций, которые нам передаются сверху.

— Но кто этот Алмаз? — решительно спросил Коплан.

— Нам ничего не известно о нем кроме того, что он занимает высокий пост и поддерживает прямые контакты с русскими.

— Все это мне не нравится! — прогремел Франсис. — Как можно начинать такое предприятие, как наше, не зная ни человека, который нами руководит, ни его побудительных мотивов?

В разговор вмешалась Ана:

— Вы не доверяете Алмазу? Но если бы он был предателем, нас бы уже всех повесили!

— Но ведь ваш шеф находится в тюрьме, — холодно возразил Франсис. — Кроме того, опасны не только предатели, но и просто неосторожные люди. Во всяком случае, ваш шеф арестован не случайно.

 

Глава девятая

В комнате стало неуютно.

Жорж Зоридан медленно снял пальто и бросил его на спинку кресла. Затем, глядя на Коплана, сказал:

— Объективно ваши замечания имеют основания, и я понимаю ваше недоверие. Но я не допускаю мысли, что внутри нашей организации мог бы быть предатель или двойной агент. Ни один из членов нашей организации ни разу не подвергался слежке, и в нашем окружении ни разу не произошло какого-либо сомнительного инцидента.

— Как в таком случае вы объясните арест вашего шефа?

— Мы считаем, что внимание к нему привлекли его контакты с этим немцем.

— Вы не думаете, что после его ареста полиция могла установить за вами слежку?

— Нет, не думаю. Мы разделены на небольшие группы, члены которых не знают друг друга. Янош Мареско никогда не имел прямою контакта с моей группой.

— Допустим, — уступил Франсис. — Однако следует помнить, что нам могли поставить западню… Как, по вашему мнению, функционирует связь между Алмазом и вами?

Зоридан освободил один стул, придвинул его к столу и повернулся к Ане.

— Не могла бы ты принести нам пива? — Затем обратился к Франсису: — Подвигайтесь к столу, я нарисую вам схему.

Он взял бумагу и карандаш.

— Организацию «Бог, Родина и Свобода» возглавляет человек, подпольное имя которого Хора. Только руководителям ячеек известно, что он — молодой заместитель министра внутренних дел. Хора в курсе всего, что происходит в стране, и директивы, которые мы от него получаем, всегда базируются на сведениях, поступающих в высшие эшелоны власти. Все инструкции, подписанные «Алмаз», проходят через каналы Хора. Вот почему я уверен, что возможное предательство Алмаза немыслимо. В таком случае наша организация уже давно была бы ликвидирована.

— Хорошо, я полагаюсь на вас, — заверил Коплан.

Ана поставила на стол пиво и вместе со своим братом Ионом присоединилась к беседующим.

Зоридан продолжал:

— Перейдем теперь к делу, ради которого вы приехали. Наш план простой: мы хотим провести молниеносную операцию, чтобы силой освободить двух узников военной тюрьмы «Лупеаска».

— Вы хотите любой ценой освободить этих двоих людей? — спросил Коплан. — Почему?

Зоридан почесал щеку. У него было характерное лицо с волевым подбородком, разделенным посередине ямочкой, матовым цветом лица, кудрявыми черными волосами и темными глазами.

— Нет, — сказал он с некоторой поспешностью. — Наша главная цель — не освобождение этих двух заключенных. В действительности операция преследует три цели: во-первых, показать правительству, что мы существуем и поддерживаем его действия, направленные на освобождение Румынии; во-вторых, продемонстрировать народу, что румынский патриотизм не умер, и, наконец, в-третьих, пробудить у всех членов организации боевой дух. Все члены организации «Бог, Родина и Свобода» должны быть готовы отдать жизнь за свой идеал.

Коплан задумчиво оглядел всех присутствующих.

— Вы все трое выбрали этот путь? Вам уже приходилось рисковать своей жизнью?

Зоридан утвердительно кивнул и пояснил:

— Неизбежно наступает момент, когда каждый верующий спрашивает себя: чем доказал ты Богу любовь свою?

— С вашего разрешения, — сказал Франсис, — оставим личную сторону этого вопроса и рассмотрим практическую сторону дела.

Зоридан обратился к Ане:

— Ты можешь принести бумаги из тайника?

Ана встала, вышла из комнаты и спустя несколько, минут вернулась с конвертом, который протянула Зоридану. Он достал из него два больших листа, сложенных вчетверо.

— Вот план части тюрьмы, — сказал он, разворачивая один из листов. — Здесь расположена санчасть. Вам известно, что оба заключенных ранены: у Мареско разбита челюсть, а Кельберг был ранен в голову во время несколько пристрастного допроса?.. Один из наших друзей работает санитаром в «Лупеаска», он дежурит посменно. По воскресеньям в тюрьме не бывает врачебного осмотра, с ранеными остается только санитар, который делает им перевязки в этом маленьком кабинете…

Румын ткнул указательным пальцем в место, отмеченное на схеме крестиком.

— Охранники стоят снаружи, вот здесь… Телефон обозначен красной точкой… Проникнув в тюрьму через дверь, предназначенную для интендантской службы, мы можем похитить двух заключенных менее чем за полминуты и увезти их с собой.

Коплан спросил:

— Этот вход не охраняется?

— Разумеется, охраняется. Двумя солдатами. Нам придется их нейтрализовать.

— А санитар?

— Он уйдет с нами… Если он останется, ему не избежать кары.

— Как вы намерены атаковать вход?

— У нас есть машина санитарной службы. Мы располагаем также грузовиком, поставленным сейчас на ремонт в военном парке Дудечи, в пригороде. Так что все готово.

Коплан размышлял.

Зоридан спросил с нетерпением:

— Что вы думаете о плане как специалист?

— Мне кажется, что он хорошо продуман и вполне реализуем… Остается подчеркнуть два основных момента: скорость исполнения и распределение задач. Нужно также решить, как нейтрализовать охрану.

— Наш друг, санитар, дежурит в воскресенье утром. Заключенные будут в его кабинете в 10 часов 45 минут. Если мы прибудем в 10 часов 50 минут, то все дело займет три минуты. Для нейтрализации охраны у нас есть тампоны с хлороформом.

— Хорошо. Теперь объясните мне проведение операции поэтапно.

— Мы приезжаем в тюрьму на машине санитарной службы. У нас есть накладная на лекарства для санчасти. Солдаты открывают нам ворота, и четверо наших людей проникают внутрь, неся каждый по ящику с лекарствами… Придя сюда, в санчасть, они складывают ящики, открывают дверь, делают знак заключенным и санитару. В это время двое других нейтрализуют охрану хлороформом. После этого все уезжают и скрываются.

— Каким образом? — спросил снова Коплан.

— С этой стороны тоже все предусмотрено. Через семь минут военный грузовик будет оставлен за парком Рахова, а его пассажиры продолжат путь на двух других машинах. Маршруты ведут на югославскую границу, куда мы сумели внедрить проводников.

Коплан одобрил план.

— В сущности, — заметил он, — вы можете обойтись без меня. Ваш план прекрасно продуман и разработан.

— Все же мы предпочитаем, чтобы вы были с нами, — сказал румын. — Присутствие специалиста не повредит, более того, придаст уверенности другим.

— Хорошо, я пойду с вами… К вашему плану можно добавить две маленькие детали: во-первых, нужно будет сразу же перерезать телефонные провода и, во-вторых, оставить военный грузовик подальше, на загородном шоссе, в противоположном от границы направлении, чтобы сбить с толку солдат и полицейских. Это позволит нам выиграть драгоценные минуты, так как не стоит забывать, что спустя несколько минут после похищения двух заключенных дороги будут перекрыты по рации. Если мы не прорвемся раньше, мы попадем в ловушку. Поэтому мы должны направить преследователей по ложному пути. Помимо этого, нужно предусмотреть двух вооруженных людей, которые не будут прямо участвовать в операции, а прикроют отступление.

Молодой Ион Ланда спросил:

— Что вы имеете в виду?

— Опыт показывает, что в операциях такого рода никогда нельзя всего предусмотреть. Представьте, например, что по случайному совпадению в это время двое охранников заканчивают дежурство и возвращаются домой через эту же дверь. Если этого не предусмотреть, то операция провалится.

— А если так и случится? — настаивал бородатый студент.

— Прикрытие должно их убрать.

На этот раз спрашивала Ана, голос ее был напряженным.

— Но каким образом?

— Убить из револьвера, — бросил Франсис. — В такой ситуации выбора нет: все или ничего.

Ана заметила серьезным тоном:

— Нам не хотелось бы проливать кровь наших соотечественников.

— Не сомневаюсь, но охранники прольют вашу не дрогнув.

Ана хотела пояснить свои доводы.

— Если вы убьете солдат, то моральная ценность этой акции резко снизится. Общественность осудит нас, а это противоречит нашей цели.

Взглянув на Зоридана, Коплан пробормотал:

— Если вы видите другое решение, я охотно его выслушаю. Я хочу лишь подчеркнуть, что третьего не дано: либр успешно выполнить операцию, либо всем погибнуть.

Зоридан сказал:

— Мы поступим, как вы скажете. Общественности хорошо известно, что подобную акцию невозможно осуществить без нежелательных отрицательных последствий.

— Чтобы облегчить вам задачу, — предложил Коплан, — я готов стоять на часах с двумя другими вашими товарищами.

— Хорошо, — согласился Зоридан.

— И еще один момент, — продолжал Франсис. — Если у вас нет связи с санитаром, вы также можете столкнуться с любой неожиданностью… Предположим, что один из надзирателей по непредвиденным причинам отправляется в санчасть либо в прилегающее помещение. Как он вас предупредит?

— Посмотрим, — сказал Зоридан. — Нельзя предусмотреть непредвиденное…

— Смотреть нужно сейчас! — резко сказал Коплан. — На месте будет уже слишком поздно.

Зоридан пожал широкими плечами.

— Невозможно установить связь с санитаром, — отрубил он.

— Вы заблуждаетесь, — возразил Франсис. — Это вполне реально и, более того, легко. Я принесу передатчик, который можно спрятать в пачке из-под сигарет, и вы передадите его санитару. Он сможет посылать вам закодированные сигналы и таким образом предупредит об опасности.

Зоридан благодарно улыбнулся.

— Вы видите, что вы нам необходимы, — констатировал он.

— Меня отправили сюда, чтобы я вам помог, а я люблю чистую работу. Для задуманной вами операции недостаточно мужества и самоотверженности… Простите мое любопытство, Зоридан, но какая у вас профессия?

— Я — врач и чиновник. Другими словами, я инспектор по гигиене труда. Наше ведомство имеет двойное подчинение: министерству здравоохранения и министерству труда. Мои обязанности обеспечивают мне как большую мобильность, так и значительную самостоятельность.

— Прекрасно, — оценил Франсис.

Разговор продолжался еще около получаса. Договорившись о следующей встрече в субботу вечером, Коплан собрался уходить.

Ана, смотревшая на Коплана глазами, полными восхищения, с жаром заявила:

— Я провожу вас до бульвара Республики, но я буду идти впереди вас.

— Не беспокойтесь, — сказал Франсис. — Если вы объясните мне дорогу, я сам доберусь.

— Нет, — возразила девушка. — Послезавтра вы пойдете этой же дорогой. Я покажу ее вам.

В разговор вмешался Зоридан:

— У полицейских очень наметанный глаз, они моментально узнают иностранцев. Последнее время снова стало действовать постановление, касающееся отношений между румынами и иностранными гражданами. Особенно в городах.

— Я не стану вас упрекать в излишней предосторожности, — обронил Коплан.

Весь следующий день Коплан посвятил официальной деятельности, которая оправдывала его приезд в Бухарест и была его прикрытием.

Вечером, после ужина, он поднялся в свою комнату и рано лег спать.

Ему не хотелось привлекать к себе излишнее внимание.

В субботу утром, прежде чем отправиться за посылкой к З.Б.11, он прогулялся вокруг тюрьмы «Лупеаска» с целью осмотреться. Теперь он имел представление о размещении казарм, полигона для стрельбы и других зданий, выходящих с этой стороны на шоссе Домнести. По обе стороны шоссе, не доходя до казарм, были расположены два кладбища, на которых в это время года было много посетителей, создающих в квартале оживление.

У Савеску все прошло нормально. Страховой агент получил посылки, отправленные на имя Фредерика Шамби.

Коплан сказал румыну:

— Часть товара я оставлю у вас. Если он мне понадобится, я вернусь за ним.

— Приходите когда угодно. В ближайшее время я буду в городе.

Разложив по карманам различные предметы, Коплан удалился.

Вечером, поужинав в одном из ресторанов в центре города, он направился условленным маршрутом в дом Ланда.

Когда он пришел к своим друзьям-конспираторам, то сразу понял, что что-то случилось. У Жоржа Зоридана, Иона и Аны Ланда были расстроенные лица.

Зоридан сообщил Коплану.

— Все пропало… По неизвестным причинам оба наших заключенных из «Лупеаска» были переведены сегодня в 17 часов в другое место. Их увезли на лимузине безопасности.

Коплан не мог сдержать разочарования.

— Я говорил вам, Зоридан, что события не всегда развиваются согласно разработанному плану.

Врач усмехнулся.

— Я думал над вашими словами. Но это поистине превосходит всякую непредсказуемость. А так тщательно все было продумано!

 

Глава десятая

Чтобы развеять тяжелую атмосферу, давящую на маленькую группу, Коплан спросил Жоржа Зоридана:

— Что вы теперь собираетесь делать?

— Право, не знаю. У меня опустились руки. Я отправил одного человека к Хора за инструкциями.

Он взглянул на часы.

— Наш друг должен был уже вернуться, либо он не мог встретиться с шефом.

Он устремил на Франсиса свои темные глаза.

— Для вас, я полагаю, все закончилось. В вашем приезде нет больше смысла. Дело закрыто, как говорится.

— Скажем, что оно отложено, — поправил Коплан. — Если вам станет известно, в какую тюрьму переведены Кельберг и Мареско, то проект можно будет приложить к новым условиям.

— Не все тюремные санитары являются членами нашей организации, — колко заметил Зоридан. — Если наших узников перевели в какую-нибудь провинциальную тюрьму, то в ближайшее время наш план реализовать невозможно. Конечно, со временем…

В этот момент в дверь постучали.

Зоридан жестом пригласил Коплана пройти в соседнюю комнату.

Коплан последовал за ним.

Минуту спустя в комнату вошла Ана.

— Идите. Это Петру… Он виделся с Хора, и у него есть новости.

Петру было не больше двадцати лет, он был худым, светловолосым молодым человеком в очках. Внешностью он очень походил на скромного банковского служащего.

Они несколько минут говорили между собой по-румынски. Петру передал руководителю ячейки запечатанный конверт, который Зоридан тут же вскрыл.

Лицо его неожиданно напряглось и помрачнело. Подняв глаза на Франсиса, он сообщил:

— Новости неутешительные… Мареско и Кельберг находятся в лапах советских агентов ГПУ… Вследствие обнаружения нового факта русские решили заниматься этим делом сами, без участия румынских служб. Заключенные находятся сейчас на вилле в Колентина, на северо-восточной окраине города.

— Вы получили эти сведения от Хора? — поинтересовался Коплан.

— Да, ему передал их Алмаз.

— Нет никаких уточнений этого нового факта, послужившего причиной перевода узников?

— Нет, никаких. Зато Хора доводит до нашего сведения, что акция, проведение которой было задумано в тюрьме «Лупеаска», может удаться на вилле Колентина. Вот схема. Это топографическое расположение виллы и план самой постройки.

— А что говорится в тексте послания?

— Что прочие сведения нам будут переданы вечером в понедельник.

— Что ж, подождем, — заключил Франсис с невозмутимым видом. — В некотором смысле это даже лучше. В принципе, гораздо легче провести диверсионную акцию против частного особняка, чем осуществить нападение на военную тюрьму.

— С той лишь разницей, что на вилле у нас нет знакомых санитаров, — заметил румын.

— Так-то оно так, но в данном случае это не представляет непреодолимого препятствия.

— Вы по-прежнему расположены участвовать в операции, если мы получим такой приказ?

— Разумеется, я для этого приехал сюда. Необходимо взвесить, сможете ли вы совершить налет на логово советских агентов контрразведки.

Ана воскликнула:

— Во всяком случае, теперь наши противники не наши соотечественники!

— Верно, — согласился Коплан. — Это должно взбудоражить общественность.

Спокойная решимость Франсиса подействовала на маленькую группу, к которой постепенно возвращался энтузиазм.

Жорж Зоридан и Ион Ланда предпочли бы продолжать беседу, но Коплан объяснил им, что из предосторожности ему пора уходить.

— Дискутировать без конкретной базы — это трата времени, — сказал он. — Я вернусь в понедельник вечером, и, если вы уже будете располагать более подробной информацией, мы разработаем наш план.

Секунду поколебавшись, он добавил:

— Если позволите, я перерисую топографическую схему виллы, занятой агентами ГПУ. Завтра, чтобы убить время, я осмотрю окрестности.

— Подождите, — сказала Ана Ланда, — я принесу вам полный план города, чтобы вы составили себе представление об этом районе.

В понедельник вечером Коплан снова был в доме Ланды среди конспираторов. Воздух был пропитан оптимизмом, все глаза блестели от возбуждения.

Зоридан с ходу сообщил Коплану:

— Хора передал нам точные сведения и ясные директивы… Садитесь за стол, я сообщу вам обо всем по пунктам.

Раскованность Коплана контрастировала с натянутым поведением его друзей.

Зоридан продолжал:

— Я начну с главного: время назначено на завтра, на 19 часов.

Он взглянул на Коплана и спросил:

— Надеюсь, вас это решение не застигло врасплох? У нас нет выбора: завтра или никогда.

— Продолжайте, — попросил Франсис, — мы еще вернемся к этому позднее.

— Еще один вопрос: вы были в Колентина, как намечали?

— Да.

— И каково ваше мнение как специалиста?

По-моему, все складывается удачно. Русские выбрали эту виллу в силу ее обособленного положения. Для нашего плана это бесспорное преимущество: по соседству никого нет; имеется два выхода на противоположные аллеи; сад окружен живой изгородью, скрывая от глаз случайных прохожих то, что происходит на территории владения. Все это прекрасно.

— К сожалению, есть вещи менее прекрасные, — изрек румын. — На вилле живут десять агентов ГПУ. Официально они значатся сотрудниками советско-румынской экономической комиссии, а целью их пребывания в Бухаресте является совместная разработка очередного пленарного заседания СЭВ… Короче, эти ищейки ГПУ устроились у нас после событий в Праге и находятся под командованием генерала Покарева, аппаратчика сталинской закваски. Другая группа расположилась на вилле в Сербан-Вода, в южном предместье.

Коплан поинтересовался:

— В чем состоит миссия генерала Покарева?

— Осуществлять контроль над румынскими органами безопасности и беспощадно бороться со всякими сомнительными, подозрительными, подрывными и мятежными элементами, способными вызвать волнения либо организовать акции, имеющие целью освобождение нашей страны. Короче, для нейтрализации организаций, подобных нашей.

— Я полагаю, что в их распоряжении находится служба порядка?

— Они располагают неограниченными полномочиями как внутри обычных полицейских, сил, так и политических.

— Понятно, теперь продолжайте.

— Согласно информации, полученной Хора, Мареско и Кельберг перевезены на виллу Колентина для проведения допроса под наркозом. До сих пор Мареско не мог говорить из-за раздробленной челюсти. Похоже, что постепенно речь возвращается к нему, что представляет большую опасность для нашей организации.

— Значит, русские хотят допросить двух заключенных без иностранных свидетелей?

— Именно.

— На первый взгляд, если в доме только десять человек, мы можем рассчитывать на успех, хотя теперь нам понадобится большее число людей, соответствующее численности противника. Если действовать стремительно, с учетом эффекта неожиданности, все может пойти как по маслу.

— Тем не менее, есть два серьезных препятствия, — подчеркнул Зоридан. — На вилле установлен радиопередатчик, поддерживающий постоянную связь с личной машиной генерала Покарева. Шофер этого ЗИСа тоже сотрудник ГПУ. Следовательно, о нашем прибытии на виллу будет немедленно сообщено генералу.

— А второе препятствие?

— Оно двойное: вилла поставлена на охрану, подключенную к центральной резиденции безопасности на площади Димитрова. Кроме того, все обитатели виллы вооружены до зубов, вплоть до гранат. Таким образом, легкость налета, в который вы нас убеждаете, только кажущаяся, и, следовательно, наша акция будет затруднена. Эффект неожиданности не окажется столь ошеломляющим, как вы предполагаете.

— Минутку, — задумчиво остановил его Франсис. — Если мы не можем одолеть препятствия, мы должны их обойти, но это требует тщательного анализа. Если хотите, рассмотрим по пунктам различные этапы программы и решим каждую проблему в отдельности. Дайте мне бумагу и карандаш…

В этот вторник, 14 ноября, в 18 часов 45 минут после обычного ежедневного совещания в главном здании Сигуранты генерал Покарев в дурном расположении духа сказал комиссару Салеско и его сотрудникам:

— Несостоятельность ваших служб недопустима! Еще две недели назад, то есть накануне ареста Кельберга, я сообщил вам, что у этого немца есть соучастники в районе Арад. Вы пообещали мне прочесать этот сектор югославской границы, но результатов до сих пор нет.

— Мы сделали все возможное, — ответил румын.

— Этого недостаточно, комиссар. Если через неделю вы не найдете соучастников Кельберга, я отправлю туда своего заместителя, полковника Миренко, и он возглавит поиски.

Румынский полицейский предпочел не комментировать. Он уже неоднократно был свидетелем вспышек гнева генерала, и они произвели на него жуткое впечатление.

Покарев сказал, повернувшись к своему помощнику:

— Полковник Васильев, составьте мне список ответственных лиц по всей зоне Арада. Я наведаюсь в Сербан-Вода и через 45 минут буду в Колентина.

— Слушаюсь, товарищ генерал, — встал навытяжку полковник Юрий Васильев.

Покарев ушел с озабоченным видом.

Юрий Васильев приказал комиссару Салеско:

— Принесите мне документы, касающиеся пограничной зоны района Арад.

Васильев был полной противоположностью своего шефа. Очень молодой, с азиатским типом лица, напоминающим о его сибирской родине, — выступающие скулы, слегка раскосые глаза, крупный рот, черные блестящие волосы, — он был настолько же немногословным, насколько генерал горластым. Однако это только подчеркивало его природную властность. Его лаконизм, сдержанность и холодная манера проникать в суть, опуская ненужные детали, заставляли сотрудников бояться его не меньше, чем генерала.

Румынский полицейский поспешил исполнить приказ.

В это время ЗИС генерала Покарева ехал в направлении южного предместья.

Машина остановилась перед импозантной виллой, отделенной от улицы Дрозула высоким забором. Генерал наклонился вперед и сказал шоферу:

— Я задержусь не более чем на пять или десять минут. Позвоните в Колентина и предупредите, чтобы через полчаса заключенные были приготовлены для вечернего сеанса.

— Слушаюсь, товарищ генерал, — изрек шофер ЗИСа.

Покарев вылез из машины.

В ту же самую секунду мужчина среднего возраста, высокий и крепкий, одетый в крестьянское платье и сидевший на откосе в километре от виллы, быстро склонился над стоящей перед ним корзиной и привел в действие эбонитовую рукоятку.

В тот же миг черный цилиндрический предмет со свистом вылетел из корзины. Маленькая ракета с невероятной скоростью взметнулась в холодный воздух. В конце своей траектории снаряд, весивший не более трех килограммов, с удивительной точностью попал в ЗИС, дверцу которого только что захлопнул генерал Покарев.

Лимузин подпрыгнул в воздухе и тяжело рухнул на землю, полностью рассыпавшись.

Генерал Покарев превратился в кровавое месиво. Шофер с разбитым черепом оставался на переднем сиденье машины.

Из виллы стали второпях выбегать ее обитатели. Шесть человек в панике суетились вокруг машины. Было очевидно, что они ничего не могли сделать для генерала и его шофера.

Однако растерянность агентов ГПУ продолжалась недолго. Они быстро сообразили, что совершен террористический акт.

Один из агентов, вероятно, старший офицер, галопом вернулся на виллу и приказал одному из своих людей:

— Камян, немедленно свяжитесь с Колентина. Сообщите, что только что совершено покушение на генерала Покарева! Пусть немедленно выезжают!..

Само собой разумеется, что след крестьянина с корзиной простыл. Он мчался в сером фургончике на полной скорости в направлении Колентина.

За рулем фургона сидел Ион Ланда, Коплан рядом с ним. Сдавленным от волнения голосом Ион сказал, обращаясь к Франсису, одетому в крестьянское платье:

— Москито оказалась потрясающе эффективной. Генерал не успел ничего понять. Его люди выскочили, как испуганные кролики…

Коплан кивнул и сказал:

— Передайте сообщение нашим друзьям.

Ион вынул из кармана крохотный передатчик и поднес его ко рту:

— Говорит О.С.1, говорит О.С.1…

— Г.А. слушает, говорите, — ответил гнусавый голос.

— О.Д. позитивно, О.Д. позитивно, — сообщил Ион.

— Вас понял, — ответил тот же голос.

Ион Ланда спрятал передатчик в карман и сосредоточился на вождении.

Фургон ехал на юг по дороге Бравул — Обор.

Внезапно Ион толкнул локтем Коплана.

— Смотрите, навстречу нам едут две черные машины. Держу пари, что это они.

Оба ЗИСа промчались мимо фургона на такой скорости, что невозможно было различить пассажиров.

Приехав в Колентина, фургон остановился на соседней с виллой аллее. Наступила ночь, все было тихо.

Коплан спрыгнул на землю.

Из темноты вырос силуэт. Это был Жорж Зоридан, взвинченный до предела.

— Из виллы уехало восемь человек на двух машинах, — сообщил он.

— Хорошо, идем! — сухо сказал Коплан. — Все наденьте капюшоны!

Зоридан сказал дрожащим голосом:

— Нам здорово повезло: ворота остались открытыми…

— Давайте, быстро! — приказал Коплан, садясь в фургон, который тотчас же тронулся с места.

 

Глава одиннадцатая

С потухшими фарами фургон въехал на темную аллею сада, окружавшего виллу. Следом за фургоном ехал грузовик, накрытый чехлом.

Жорж Зоридан и члены его диверсионной группы хорошо знали, что им делать. В течение нескольких секунд девять человек, накрытые черными капюшонами, окружили виллу.

Зоридан с револьвером в руке одним прыжком оказался на каменном крыльце, ведущем внутрь виллы.

Еще одна удача: дверь была открыта.

Зоридан в сопровождении четырех человек вошел в вестибюль и включил свет. В тот же момент из комнаты, расположенной слева, появился горилла с физиономией преступника. Его реакция оказалась молниеносной: он сунул правую руку в карман брюк и вынул свой пистолет. Однако он не успел спустить курок: пробившая голову пуля отправила его в лучший мир.

Коплан, находившийся в арьергарде, увидел в глубине коридора появившееся бледное лицо, которое тут же исчезло.

Франсис выстрелил, но пуля попала в косяк двери, оставшейся открытой. Зоридан тоже заметил мимолетное движение. Он бросился за беглецом, но Коплан резко отстранил румына.

Атакующие ожидали новых противников, но никто не появлялся.

Из погреба раздались два глухих выстрела, сотрясая давящую тишину.

Коплан бросился в дверь, за которой исчез русский. Он увидел ведущую в подвалы каменную лестницу.

Раздался выстрел. Коплан вовремя наклонился. Пуля попала в стену холла.

Зоридан достал из кармана маленькую гранату, вынул чеку и швырнул гранату на лестницу. Затем, сразу после взрыва, прыгнул на цементные ступеньки с револьвером в руке.

Напрасная предосторожность: внизу лестницы лежал бездыханный русский.

Коплан вбежал в комнату слева; сильным и точным жестом он перерезал провода питания приемного устройства. Световое табло прибора сразу погасло.

Вернувшийся из подвала Зоридан с поднятым капюшоном был бледен как мел.

— Идите быстро, посмотрите! — сказал он Коплану охрипшим голосом.

Коплан перешагнул через труп русского, лежащего внизу лестницы, и пошел в помещение с голыми стенами, побеленное известью.

У правой стены на носилках лежал невысокий узкогрудый человек с вытаращенными глазами. Нижняя часть его лица была перевязана грязными бинтами.

Напротив, у левой стены, на старом матрасе лежал другой человек, очень высокий, атлетического телосложения. Лежа на животе с простреленным затылком, он спал вечным сном.

— Мы опоздали, — с трудом вымолвил Зоридан.

Коплан кивнул, сжав зубы. Он перевернул тело, лежащее на матрасе. Сомнений не было, это был Людвиг Кельберг.

Коплан пробурчал:

— Уходим! Радио было включено, и в генштабе уже засекли выстрелы.

Однако прежде чем подняться на первый этаж, Франсис быстро осмотрел другие подвальные помещения.

В соседнем, более просторном помещении на белом деревянном столе лежали исписанные листы бумаги, магнитофон, два журнала-реестра в черных кожаных переплетах.

Коплан взял бумаги и журналы, сунул под мышку магнитофон и быстро поднялся наверх.

Спустя сорок пять минут Жорж Зоридан, Ион Ланда, обе его сестры, Коплан и Петру сидели в безопасности в доме Ланда.

Состояние было подавленным.

Жорж Зоридан устало вздохнул:

— Следует мужественно посмотреть правде в глаза: мы рисковали жизнью впустую… И даже хуже того: мы спровоцировали смерть двух человек, которых стремились освободить.

Он сел за стол, подперев голову руками, и глубоко задумался.

Ана, язвительная, как все разочарованные женщины, резко заявила:

— Мы все-таки убрали двух подлецов из ГПУ, не считая генерала и его шофера! Это утешает.

Петру, молодой человек в очках, прошептал:

— Только бы репрессии не приняли массового характера! Генерал — это не какой-нибудь солдат. Русские должны быть взбешены.

Ион Ланда прогремел:

— Не волнуйся, Петру, репрессий не будет. Русские не станут создавать нам рекламу, рассказывая повсюду, как их обвела вокруг пальца горстка патриотов! Держу пари, они умолчат о случившемся. Правительство, вероятно, опубликует предостережение. Учитывая настроение в обществе, кремлевские ищейки не поднимут шумихи, тем более что они находятся здесь инкогнито, не забывай об этом.

В это время Коплан спокойно просматривал документы, принесенные с виллы Колентина. Он был страшно увлечен, хотя его лицо оставалось бесстрастным. В руках Коплана были архивы и шифровки покойного Людвига Кельберга.

Зоридан спросил Франсиса:

— Что-нибудь интересное?

— И да, и нет, — пробурчал Коплан. — Речь идет о личных архивах Кельберга, так что интерес может быть относительным.

— Значит, не стоило рисковать ради этого?

Смерив его взглядом, Коплан произнес:

— Напрасно вы корите себя, Зоридан. Вам доверили трудную миссию, и вы выполнили ее, не потеряв ни одного из своих людей. На что вы жалуетесь? На то, что погибли Мареско и Кельберг? Кто играет в подпольные игры, должен быть к этому готов. Все хорошо, что хорошо кончается, даже для Мареско и Кельберга. Выстрелив им в затылок, советский агент спас их от мучений и страданий.

— Мы могли их освободить! — возразил румын.

— Это еще нужно доказать. Мареско с его ранением было бы очень трудно провести через границу. Что касается Кельберга, он уже был засвечен. Профессиональному шпиону очень редко удается уйти от русских, даже если скрыться в норе на другом конце земного шара.

— Вы легко переносите поражение! — с некоторым раздражением констатировал Зоридан.

— Нет, вы ошибаетесь. Но я считаю излишним оплакивать убежавшее молоко, как говорят англичане… Скажите мне лучше, нет ли у вас удлинителя, чтобы включить этот магнитофон? Любопытно послушать пленку…

Ана предложила:

— А шнур от электроутюга не подойдет?

— Подойдет, — ответил Коплан.

Друзья стали свидетелями странного диалога на немецком языке:

Первый голос: Теперь, после того как мы обнаружили ваши архивы в сиденье «мерседеса», ваше положение резко изменилось, Людвиг Кельберг. Либо вы признаете свое поражение, либо мы вырвем из вас недостающие нам сведения против вашего желания. С какого времени вы работаете на Ганса Бюльке?

Голос Кельберга: Я работаю на него в течение шести лет, то есть с тех пор, как стал сотрудником промышленного комитета Германии.

Первый голос: Как и где вы были завербованы Бюльке?

Голос Кельберга: Его посредником Гельмутом Баутеном, которого я встретил в Бангкоке.

Первый голос: Из ваших документов видно, что вы связаны с Францией. Это тоже работа на Бюльке?

Голос Кельберга: Нет, это работа на личный счет.

Первый голос: Чтобы иметь больше денег?

Голос Кельберга: Да, но также из-за симпатии к Франции. У меня перед французами старый долг.

Первый голос: Вернемся к Бюльке. Вам известно, что он работает на японцев?

Голос Кельберга: Да.

Первый голос: С кем связан Бюльке в Токио?

Голос Кельберга: Не знаю. После моей встречи с Гельмутом Баутеном я не возвращался больше в Японию.

Первый голос: Подумайте, Кельберг. Если вы представите нам формальное доказательство вашей связи с Францией, я имею в виду в вопросе шпионажа, для вас это будет, возможно, шанс.

Голос Кельберга: Я не смогу представить вам формального доказательства. В организации Бюльке я всего лишь винтик.

Другой голос, более твердый и властный: Кельберг, если вы хотите спасти свою шкуру, то советую вам переменить тактику. Нам нужны бесспорные доказательства, что стратегические сведения, полученные вами от Мареско, предназначались для Германии. Могли бы вы признать это перед следственной комиссией и перед трибуналом?

Голос Кельберга: Как я могу делать подобное признание, не представив ни единого доказательства? Насколько мне известно, Ганс Бюльке не работает на Германию по очень простой причине: Бюльке является непримиримым противником правительств обеих Германий.

Властный голос: В крайнем случае нас устроит ваше заявление, сделанное под присягой. Для нас важно официально обвинить руководителей Бонна в установлении шпионской сети в коммунистических странах Европы. Как человек вы не представляете для нас никакого интереса, Кельберг, и мы готовы вас обменять на агентов Восточной Германии, заключенных в ФРГ. Напрасно вы пренебрегаете этим исключительным шансом. Подумайте.

Первый голос: Кому предназначается ваша информации?

Голос Кельберга: Одному корреспонденту из организации Бюльке.

Первый голос: Где его резиденция?

Голос Кельберга: Я не знаю. Все сведения по традиции передаются через посредников.

Первый голос: Не забывайте, что у нас в руках ваши шифровки.

Голос Кельберга: Не понимаю вашей настойчивости. Нам как профессионалам должно быть хорошо известно, что агент моего ранга никогда не имеет прямых контактов с верхушкой организации.

Первый голос: Где находится резиденция Бюльке?

Голос Кельберга: Я не знаю.

Первый голос: Где и когда вы встречались с Бюльке в последний раз?

Голос Кельберга: Три года назад, в Париже. Он собирался лететь в Вену. Ганс Бюльке никогда не остается долго на одном месте и путешествует под разными именами.

Властный голос: Согласились бы вы и дальше передавать информацию, как если бы ничего не произошло?

Голос Кельберга: Это бессмысленно. В моем контракте оговорено, что если информация не поступает в течение восьми дней, то связь автоматически прерывается. В таком случае, если я нахожусь на свободе, я должен вернуться на свою квартиру в Гамбурге и ждать, когда со мной свяжутся.

Первый голос: Это классический прием, мы его хорошо знаем. Но как было предусмотрено ваше бегство в случае личной опасности?

Голос Кельберга: Я должен был перейти югославскую границу.

Властный голос: На сегодня достаточно, Кельберг. Завтра мы продолжим беседу, а вы подумайте над возможным решением наших проблем. Такой человек, как вы, не должен приносить себя в жертву ради мерзавца Бюльке. Впрочем, вы на правильном пути. Еще немного, и мы договоримся. Подумайте и над тем, что мы можем также обратиться к помощи людей, хорошо знающих свое дело!..

Запись на этом обрывалась. В комнате воцарилось молчание.

Жорж Зоридан спросил Коплана:

— Вы знаете немецкий?

— Да.

— Я тоже. Но я немногое понял из этого разговора. На первый взгляд, абстрактная беседа между посвященными.

— В некотором роде это так.

— Все, что я понял, это то, что Янош Мареско передавал Кельбергу стратегические сведения. Почему он пошел на это? По отношению к Румынии это выглядит как предательство.

— Может быть, вы думаете, что Кельберг рисковал своей жизнью ради освобождения Румынии? — цинично спросил Коплан. — В шпионаже — все как в любом другом деле, Зоридан.

— Что вы хотите сказать?

— Дашь на дашь.

— Но я не понимаю, что немец мог дать нашему другу, — возразил румынский врач.

— Скорее всего, деньги. Любой организации нужны деньги, даже если ее цели чисты и бескорыстны.

Ана практично заметила:

— Нужно кормить скрывающихся товарищей и платить проводникам. Деньги, которые моя сестра получает на ребенка, не падают с неба, Зоридан.

Зоридан, казалось, начинал трезветь.

— Но почему секреты Румынии представляют интерес для человека, в конечном счете работающего на японцев?

Коплан снисходительно улыбнулся.

— В наши дни разведывательная индустрия функционирует в мировом масштабе, Зоридан. Все в этом мире связано, и японцы интересуются вашей страной не из враждебности, а из необходимости.

— А какова роль Франции во всей этой истории?

— Кельберг передавал также информацию для моей страны.

Достаточно было взглянуть на лица молодых конспираторов, чтобы понять, что они открывали для себя совершенно иной мир, не вписывающийся в их патриотические цели.

Перекручивая пленку в магнитофоне, Коплан объяснил:

— Возьмем конкретный пример. Когда Франция продаст Румынии завод по электрооборудованию, то эта сделка не оставляет равнодушными промышленников Германии, Японии, США… Дело обстоит аналогичным образом, когда Советский Союз продает военный материал Ирану, что подавно имело место. Понятно, что подобные решения имеют отклик во всем мире. И не только в экономическом плане, но и политическом, стратегическом.

Зоридан заключил:

— Короче говоря, для таких идеалистов, как мы, нет места.

— Вы заблуждаетесь, — возразил Франсис: — В конечном счете эволюция в мире происходит благодаря идеалистам.

— Но…

Неожиданно он умолк, и его темные глаза широко раскрылись. Дверь, ведущая в коридор, бесшумно открылась, и на пороге появился мужчина в сером пальто, с суровым и твердым лицом. В руке он держал пистолет.

Указав пальцем на Коплана, он сказал несколько слов по-румынски. После чего обратился к Коплану по-немецки:

— Встаньте и положите обе руки за голову. Одно неосторожное движение, и я стреляю.

 

Глава двенадцатая

Не теряя хладнокровия, Коплан исполнил приказ.

Зоридан и остальные подпольщики буквально оцепенели.

Человек в сером пальто оставался непроницаемым. От всего его облика — азиатского типа лица с выступающими скулами, немного раскосых глаз, энергичного и холодного, веяло силой и уверенностью.

По прошествии нескольких секунд, показавшихся вечностью, он внезапно засунул оружие в карман и сказал, на этот раз по-французски:

— Простите, если напугал вас. Я — Алмаз. Я просто хотел проверить вашу реакцию. Ваш шеф, Хора, одолжил мне ключ от дома, вот он, я вам его возвращаю…

Он положил на стол ключ и сказал, как бы извиняясь:

— Я глубоко сожалею о случившемся в Колентина. Я не предвидел такого исхода… Один мой коллега перестарался… Однако вас можно поздравить с ликвидацией этой старой скотины Покарева.

Глядя на Франсиса, он продолжал:

— Я пришел за вами, господин Коплан. Ваша миссия здесь закончена, и нам нужно побеседовать. Возьмите документы Кельберга и магнитофонную пленку.

Повернувшись к остальным, он добавил:

— Вы меня не знаете, вы меня никогда не видели, понятно? Тот из вас, кто нарушит тайну, поплатится за это жизнью. Хора мне пообещал это… Мне не следовало приходить сюда, но у меня не было выбора. Идемте, господин Коплан. Моя машина в двух шагах отсюда.

Выходя из комнаты, он сказал вполголоса:

— Мужайтесь! И да здравствует свободная Румыния!

Проехав молча две или три минуты, Алмаз, не поворачивая головы в сторону Коплана, сидевшего рядом с ним, прошептал:

— Я — полковник ГПУ Юрий Васильев. Вы меня не знаете, но я вас знаю. Я видел вас в Вене, в июне, на секретном совещании, где вы представляли Францию, а я прикрывал генерала Бориса Валенко.

— Теперь мне становится понятнее, — ответил Коплан.

— Вы поняли теперь, почему я обратился к австрийским посредникам?

— Все объясняется.

— Все-таки я очень сомневался, что вы примете приглашение. Мне и сейчас еще не совсем понятно, почему вы согласились. Вы очень рисковали.

— Мне за это платят. Дело в том, что я передал ваше предложение моему шефу и приехал сюда по его приказанию.

— Зачем?

— Как зачем? Попытаться освободить Кельберга!

— И это все?

— Все… Втайне я наделся встретиться с таинственным Алмазом. Скажу вам откровенно, что нас интриговала как сама его личность, так и его побудительные мотивы.

— Но у вас не было никакой уверенности в том, что такая встреча возможна?

— Нет, только надежда. Но человек моего типа никогда не упускает возможности завести интересные знакомства. Это тоже является частью моей профессии. Если судить по нашим отношениям с моими австрийскими друзьями, то им придерживаетесь тех же принципов.

— Да, конечно. Вы удивлены, что сотрудник ГПУ участвует в подпольных операциях организации румынских патриотов?

— Не очень, — промолвил Франсис, улыбнувшись. — Я видел и более поразительные вещи, можете мне поверить Однако меня интересует ваша позиция.

— А как вы себе ее представляете?

— Не имею понятия, хотя можно предположить одно из двух: либо вы проникли в румынскую организацию, чтобы контролировать ее, либо вы против коммунизма.

— Нет, вы не угадали. Я коммунист на сто процентов, сын и брат коммунистов. Мой отец — чиновник аппарата и брат работает в КГБ… Чего уж больше?

— Простите, куда мы едем?

— В спокойное место, где мы сможем поболтать Убийство генерала Покарева вызвало у нас страшную суматоху, и мне придется всю ночь вести переговоры с румынскими властями. На рассвете я улетаю в Москву. Однако я выкроил полчаса, чтобы поговорить с вами, даже рискнул показаться в доме Ланда. Но кто не рискует…

Машина остановилась на очень темной улице.

Васильев выключил мотор и фары.

— Итак, я сказал вам, что я — убежденный коммунист. И я не одобряю политики современных хозяев Кремля. Я и мои единомышленники считаем, что наши руководители — вредоносные ископаемые, которые должны исчезнуть и уступить место более молодой команде. Правительство поражено склерозом. Оно думает только об идеологической борьбе, партийной дисциплине и о борьбе с империализмом. В действительности у них одна забота — удержаться у власти. Мы отметили пятидесятую годовщину революции, и наступило время радикальных преобразований. Наша опека над союзниками бессмысленна и обречена на провал. То, что происходит в Польше, Чехословакии и в Румынии, неизбежно коснется других стран. Вы согласны со мной?

— Совершенно согласен.

— Коммунистическая диктатура изжила себя. И мы, молодое поколение, хотим обновленного, свободного коммунизма… Если составить каталог ошибок старого руководства, он был бы удручающим! Вы прослушали запись допроса Кельберга?

— Да.

— Обратили внимание, что единственной целью моих шефов является составление обвинительного акта против Германии?

— Да, разумеется.

— Не смехотворно ли это? Огромная мировая держава слепо преследует политическую цель двадцатипятилетней давности. Какой-то бред! В то время как мы должны жить сегодняшними политическими реалиями.

— То есть? — спросил Франсис.

— СССР должен единолично управлять миром. Авторитет двух стран СССР — США устанавливается для решения проблем международного мира и прогресса человечества. Мы не можем медлить с установлением этого авторитета со всей твердостью, пока Азия не низвергла в хаос центр тяжести нашего цивилизованного мира.

— Китай? — поинтересовался Коплан.

— Нет, — категорично возразил Васильев. — Китай не опасен даже с атомной бомбой. Китай — это нечто вялое, мягкое, инертное. Настоящая опасность таится в Японии.

— Некоторые так считают, — подтвердил Франсис.

— Взрывная сила Азии — это Япония. Японцы постепенно склоняются к своей старой идее Великого Возвращения. Я не обвиняю их и даже не порицаю, более того, я считаю, что они сами не осознают своей силы. Но факт налицо: Япония стоит во главе Азии, являясь эквивалентом Германии в Европе. И Запад должен защищаться, если он не хочет попасть в ранг слаборазвитых стран.

Васильев взглянул на часы:

— Вы наверняка хотите узнать, куда я веду?

— Я слушаю вас с большим интересом.

— Предлагая вам освободить Кельберга, я преследовал цель предложить вам одну сделку.

— К несчастью, Кельберг мертв!

— Я не мог этого предвидеть, но смерть Кельберга не меняет моих планов… Нам было известно, что Кельберг связан с японской сетью, руководимой Гансом Бюльке. Я хотел предложить вам следующее: вы забираете Кельберга и в обмен помогаете уничтожить японскую сеть шпионажа. В конечном счете сведения, собранные Кельбергом, предназначались для Токио, и, следовательно, Бюльке наносил ущерб не только соцстранам, но и Франции. Вы имеете контакт с организацией Бюльке?

— До прослушивания записи допроса Кельберга я никогда не слышал ни о Бюльке, ни о его организации.

— Теперь вы в курсе дела. Располагая архивами и шифровками Кельберга, взялись бы вы за это?

— Я должен доложить об этом своему директору.

— Само собой разумеется. Мое предложение остается в силе: если вы согласны начать наступление на Бюльке, я снабжу вас всей информацией, которой располагаю.

— Каким образом?

— Через друзей в Вене. Вы сообщите о вашем решении по тому же каналу. Идет?

— Хорошо, — согласился Коплан.

— Очень рад с вами познакомиться, господин Коплан. Такие люди, как вы, я, Хора и Клаус Налози, построят завтрашний мир. А ископаемых сдадим в Исторический музей. Я буду ждать ваших новостей.

Они крепко пожали друг другу руки.

— Я высажу вас у озера Флореаска, — сказал Васильев. — Когда вы возвращаетесь во Францию?

— Завтра же.

— Пульте осторожны с документами Кельберга.

— Не беспокойтесь, я приму меры предосторожности.

На следующий день, в Париже, Коплан имел долгую беседу со своим директором. Внимательно выслушав подробный отчет Коплана о пережитых им в Бухаресте приключениях, Старик вздохнул:

— Я подозревал, что Кельберг работал не только на нас, тем не менее его смерть — это большая потеря. Не скрою от вас, что я был потрясен, услышав имя Ганса Бюльке.

— Вы его знаете?

— Не знаком с ним лично, но в прошлом много о нем слышал. Я думал, что его уже давно нет в живых. Бюльке осуществлял связь между немецкими и японскими секретными службами во время войны. Любопытно, как ему удалось уйти от возмездия.

— Вы ничего не слышали о нем в последнее время?

— Абсолютно ничего. Два года назад на моем горизонте появился Гельмут Баутен.

— Посредник Бюльке?

— Да… Он очень ловко наладил контакт с одним из наших коммерческих атташе в Бангкоке. Он не знал, что атташе уже работал на меня.

— Риск неизбежен в нашей профессии.

— Да, это известно. Я дал зеленый свет развитию этих контактов, но Баутен, видимо, поняв свою ошибку, больше не объявился.

— А вы?

— Мне ничего не удалось выяснить.

— Вам не кажется, что мы могли бы снова попробовать?

— Это заманчиво. Вы могли бы возобновить контакт под предлогом передачи архивов и шифровок покойного Кельберга. Но в таком случае нужно действовать очень быстро.

— Что вы решили в отношении Юрия Васильева?

— Если японцы с их устрашающей жизнеспособностью и безудержным динамизмом действительно станут лидерами в Азии, то нам всем придется решать очень трудные проблемы. В частности, России, имеющей с ней оспариваемые территории… Для нас же первостепенной задачей является нейтрализация Бюльке.

— Васильев пообещал передать нам ценную информацию, если я принимаю предложение.

— Мы можем обойтись без него, — прогремел Старик. — Не откладывая в долгий ящик, нужно выйти на Гельмута Баутена. Сейчас у нас достаточно шансов. Позднее посмотрим, понадобится ли нам вступать в диалог с Васильевым.

При этих словах Старик придвинул к себе папку, лежащую на краю стола.

— Вот фотография Ганса Бюльке, — сказал он, протягивая Коплану пожелтевший снимок. — На фото ему лет 40–45. Значит, сейчас ему должно быть под семьдесят.

Коплан внимательно посмотрел на снимок. На нем был изображен атлетического сложения высокий мужчина, худощавый, с крупными чертами лица и густой шевелюрой, спадающей на большой выпуклый лоб.

Франсис заметил:

— Даже четверть века спустя такого человека легко узнать. У него лоб ученого старых времен.

— Если все эти годы он провел в Азии, то должен заметно опуститься, — прокомментировал Старик. — Ни для кого не секрет, что европейцы, прожившие долгое время на Дальнем Востоке, бесследно теряют свой лоск.

Коплан вернул фотографию Старику, который протянул ему следующий снимок со словами:

— А вот Гельмут Баутен два года назад. Как видите, но — немец новой формации, в стиле американского бизнесмена.

Действительно, Баутен походил на менеджера из Детройта или Чикаго: высокий, стройный, с короткой стрижкой, с открытым лицом. В общем, красивый мужчина.

Коплан спросил:

— Каким прикрытием пользуется Баутен?

— Два года назад он выполнял миссию боннского правительства по расширению торговых операций с Азией.

— У него дипломатический паспорт?

— По всей видимости, да.

— Его резиденция по-прежнему в Бангкоке?

— Не знаю, но наш агент в Бангкоке, Жан Бондель, представит вам все необходимые сведения, касающиеся данного субъекта.

— Если я правильно понял, то я начну с Таиланда?

— Да, разумеется. Руссо готовит для вас документы. Завтра в одиннадцать часов вы вылетаете на «Боинге».

— Хорошо, — согласился Франсис, вставая.

— Одну минуту! — сказал Старик, нахмурив брови. — Пульте осторожны! Тот факт, что этот стреляный воробей Бюльке снова всплыл после стольких передряг, доказывает его ловкость и хитрость. Не думайте, что дело будет легким и что вы возьмете его голыми руками. На вашем пути будет много препятствий и ловушек. Поэтому будьте очень осмотрительны.

— Знаете ли вы кого-нибудь в Токио, к кому бы я мог обратиться в случае необходимости?

— Да. Вы получите подробную информацию у Руссо.

 

Глава тринадцатая

Даже самый опытный путешественник, прибывший из Европы в аэропорт Дон Муанг, испытывает потрясение, спускаясь с трапа самолета и вдыхая знойный и тяжелый таиландский воздух, который, кажется, выходит из невидимой печи и обволакивает вас своей клейкой испариной, как жгучий компресс.

Коплан попал в это пекло из относительно прохладного парижского ноября и в первые мгновения испытал страшный шок. Но благодаря своей крепкой конституции он собрался уже в следующие минуты и чувствовал себя достаточно бодро.

В аэропорту его ждал коллега Жан Бонд ель со свои «пежо».

После обычных формальностей оба француза направились в город.

Коплану было приятно вернуться в эту страну, которую он по-своему любил, с ее головокружительным голубы небом.

Жан Бондель был высоким тридцатилетним парнем, спортивным, жизнерадостным, с умным и живым лицом, косматой гривой светлых волос.

— Я зарезервировал вам комнату в «Эрване», это лучший отель города.

— Знаю, я там уже останавливался.

— Решение Старика было для меня несколько неожиданным, — сказал Бондель. — За два года здесь сменилось много народу…

— Вы знаете, что цель моего приезда — установить контакт с Гельмутом Баутеном.

— Вот именно. Мне кажется, его нет в Бангкоке, во всяком случае, последние полгода я его не встречал. Мне удалось узнать, что он ушел со своего поста…

— В каком направлении нужно искать, чтобы выйти на него?

— Я наведу справки и, если вы не возражаете, около пяти часов заеду за вами.

— Действуйте осторожно. Я не хочу, чтобы весь Таиланд знал, что я разыскиваю Гельмута Баутена.

— На этот счет не беспокойтесь, — заверил его Бондель.

Они уже въехали в город, и Коплан с жадностью смотрел на живописную и очаровывающую декорацию: позолоченные пагоды, бонзы в оранжевых тогах, оживленная веселая толпа, миниатюрные таиландки, поражающие своим совершенством… Все было феерическим.

Движение было очень интенсивным. Между машин сновали забавные трехколесные такси.

В комнате Коплана был установлен кондиционер, и он мог освежиться после долгого путешествия.

В пять часов, отдохнувший, свежий, в светло-серых брюках и белой сорочке, он ждал Жана Бонделя в роскошном холле своего отеля.

Бондель сообщил Коплану:

— К сожалению, ничего утешительного. Похоже, что Баутен исчез. Остаются только две возможности: девушка, с которой он жил, и столяр, работавший на немца. Баутен коллекционировал предметы народного промысла, а также покупал их для своих корреспондентов в Европе и других местах. Этот столяр делал для него упаковочные ящики дли отправки посылок. Поскольку ни он, ни девушка не имеют телефонов, мы отправимся к ним с визитом, не теряя времени.

Они поехали к девушке.

Она работала продавщицей в лавке, расположенной неподалеку от знаменитого храма Изумрудного Будды.

Бондель отозвал девушку и спросил по-английски, нет ли у нее новостей от ее друга Гельмута Баутена.

Девушка рассмеялась и без всякого смущения сообщила, что ее друг бесследно упорхнул одним прекрасным утром из ее гнезда.

— Вечером того же дня, — добавила она, — когда я вернулась домой, на столе лежала записка и деньги. Гельмут забрал все свои вещи: одежду, книги — все. Больше я о нем ничего не слышала. Он даже не прислал ни одной открытки.

— Когда это было? — спросил Бондель.

— В начале года, в январе.

— Мы могли бы как-нибудь вместе поужинать, — предложил ей Бондель.

Она снова рассмеялась и покачала головой.

— Нет, спасибо. Это невозможно. У меня появился новый друг — американский офицер, он мне нравится гораздо больше немца. Гельмут часто бывал в плохом настроении и никогда не смеялся.

— Тем хуже, — вздохнул Бондель, улыбнувшись.

Французы сели в машину и отправились к столяру Ван-Лу, жившему в китайском квартале Бангкока.

Столяр оказался маленьким, худым китайцем с пергаментным лицом. Он был очень активным и хитрым, говорил на странной смеси английского, немецкого и скандинавских языков.

— Нет, с декабря прошлого года я не работаю больше на мистера Гельмута, но я знаю от другого немца, что он живет теперь в Токио. У меня сохранился адрес, на который он часто отправлял в Токио ткани и поделки.

— Прекрасно, — согласился Бондель.

Спустя несколько минут китаец вернулся из своей лавочки, держа в руках клочок бумаги, на котором было нацарапано карандашом: «Мистер Хайнц Хальшмид, Импорт-Экспорт. Кабаши Стор-Нихомбачи, Токио».

Бондель любезно поблагодарил китайца и вышел, взяв адрес с собой.

— Это, конечно, маловато, — сказал он Коплану. — Если бы вы могли остаться дней на пять в Бангкоке, я бы узнал за это время точный адрес Баутена. Кроме того, интересно выяснить, по какой причине он оставил свое место…

Коплан задумался, потом ответил:

— Поскольку я спешу, то завтра же вылетаю в Токио. Вы продолжите здесь свои поиски, но не суйтесь в немецкое посольство. Если что-нибудь узнаете, сообщите Жерару Тайе, с которым я буду находиться в Токио в постоянном контакте.

— Хорошо, — согласился Бондель.

На следующее утро Коплан вылетел на «Боинге» в Токио.

В международном аэропорту Ханеда он ощутил на себе резкое изменение климата.

В Токио стояла холодная осень. В ста километрах от японской столицы, в горах, уже выпал первый снег.

Такси везло его в «Империэл Хотел», где он зарезервировал себе номер на имя Фрэнка Шарвиля, французского инженера, проживающего в Гренобле.

Расположенный неподалеку от Гинзы и коммерческого центра города, «Империэл Хотел» представлял собой нечто вроде небольшого автономного городка в гигантском городе-спруте. Этот современный караван-сарай с тысячью номеров, распределенных по разным зданиям, с огромными конференц-залами, множеством ресторанов, с бесконечными галереями, внутри которых расположены элегантные магазины, представляет собой перекресток, где собираются туристы со всего мира. Можно прожить в Токио недели и решить все свои дела, не выходя за пределы отеля. Здесь имеются агентства всех воздушных компаний и филиалы всех банков. Туристические автобусы отсюда развозят клиентов на неизбежные экскурсии по ночному Токио с вечерами в обществе гейш.

Как только Франсис вошел в номер, он сразу позвонил своему соотечественнику Жерару Тайе, представителю СВИК на месте и одновременно служащему промышленной бельгийско-японской компании. Жерар Тайе должен был заехать за Копланом около девяти часов вечера.

Франсис воспользовался несколькими свободными часами, чтобы окунуться в атмосферу Гинзы, смешаться с неповторимой толпой, которую не увидишь нигде в другом месте.

Токио принято называть муравейником. Лучшего сравнения не найти для города, особенно в часы пик, когда тысячи людей заканчивают свой рабочий день и разъезжаются по крупным магистралям города, в котором очень мало места для миллионов его жителей. При этом никогда нет толчеи и давки, так как японцы очень вежливы и дисциплинированны. Коплан решил разведать окрестности экспортного бюро Хайнца Хальшмида, бывшего несколько месяцев назад корреспондентом Гельмута Баутена.

Увы! Чтобы найти в Токио человека, недостаточно знать имя и адрес. Можно часами кружить по городу, как по лабиринту, так и не находя нужного. Первая попытка Коплана не удалась, и, вернувшись в отель, он обратился за помощью к служащей. Вежливо выслушав просьбу Франсиса, хорошенькая японка сказала:

— Я поняла, что вы ищете…

Написав несколько иероглифов на листе бумаги, она протянула его Коплану со словами:

— Покажите эту бумагу портье. Он посадит вас в такси, шофер которого знает этот квартал.

— Аригато, — поблагодарил Франсис по-японски.

Спустя двадцать минут такси остановилось перед высоким новым зданием. Коплан протянул шоферу один доллар. Шофер объяснил ему, что нужно пройти через арку, чтобы выйти к дому, который он ищет.

На шестом этаже второго здания Франсис обнаружил медную дощечку, на которой было выгравировано черными буквами: «Хайнц Хальшмид, Импорт-Экспорт».

Удостоверившись по крайней мере в существовании фирмы, Франсис с легким сердцем вернулся в отель. Он поужинал в его музыкальном ресторане «Кафе-Терраса» — чудо японского космополитизма, — итальянском ресторане с изысканной кухней, не уступающей лучшим ресторанам Рима и Милана!

В девять часов Франсис спокойно курил «Житан», устроившись в комфортабельном кресле главного холла.

Жерар Тайе появился пять минут десятого. Это был невысокий блондин в очках, с живыми и нервными жестами, с беспокойным взглядом и непримечательной внешностью.

Он сразу увидел Коплана в кресле, прошел прямо к киоску, где купил американские сигареты, задержался на секунду, чтобы взглянуть на продававшиеся там же сувениры, и не спеша вышел.

Коплан последовал за Тайе, с которым поравнялся у виадука, проходящего над улицей, ведущей к Гинзе.

Тайе прямо спросил:

— Каким попутным ветром? Старик сообщил мне о вашем предстоящем приезде, не уточняя сроков и цели.

— Я ищу человека, которого не знаю, которого никогда не видел и не знаю его адреса.

Тайе рассмеялся.

— Детские игры, — иронично сказал он. — Старик меня удивляет. В десятимиллионном городе, где улицы не имеют названий, а дома — номеров, это проще простого.

— Вы когда-нибудь слышали о некоем Гансе Бюльке, бывшем немецком секретном агенте, переместившемся в Японию после войны?

— Мой дедушка, может быть, и слышал, а я нет. Когда умер Гитлер, мне было девять лет, и я еще не служил в СВИК.

— Жаль, — вздохнул Франсис. — Этот немец переметнулся в японскую разведслужбу. Один из его агентов работал на нас, но остальные работают против нас. Я приехал сюда, чтобы обезвредить деятельность этой сети.

— Что вы собираетесь делать? С чего начнете? С помещения объявления в газете?

— У меня есть одна зацепка. Два года назад посредник Бюльке пытался завербовать одного из наших агентов в Бангкоке. Похоже, что этот Гельмут Баутен с начала года живет в Токио.

— Где?

— Не знаю…

— Я не слышал о Гельмуте Баутене.

— Когда Баутен находился в Бангкоке, он имел в Токио корреспондента Хайнца Хальшмида, занимающегося в Токио импортно-экспортными операциями.

— Вы уже виделись с ним?

— Нет, я разработал план… Не могли бы вы предоставить в мое распоряжение небольшую группу из местных людей?

— Я могу мобилизовать нескольких японских сотрудников.

— Они знают дело? Я имею в виду слежку, наблюдение, прикрытие…

— Из шести человек четверо весьма компетентны. Они не говорят по-французски, только по-английски.

— Я могу их иметь под рукой постоянно?

— Четверых да. Это люди свободной профессии.

— У них есть рация?

— В этой стране все помешаны на электронике.

— Когда вы сможете их мобилизовать?

— Руководитель группы — молодой архитектор Осани Коно. Он живет в Иокогаме, если хотите, я позвоню ему и предупрежу о нашем визите. Это в получасе езды.

— Хорошо. По дороге я изложу вам свой план.

 

Глава четырнадцатая

Спустя два дня, то есть в понедельник, в одиннадцать часов утра, Коплан вернулся в Нигомбачи.

На этот раз, подойдя к двери бюро Хайнца Хальшмида, он позвонил. Дверь открыла молодая японка в кимоно. Она поклонилась, приветствуя посетителя, и пожелала ему по-немецки доброго дня.

— Я могу видеть Хайнца Хальшмида? — спросил Франсис с очаровательной улыбкой.

— Входите, пожалуйста, — предложила японка по-немецки.

Коплана проводили в кабинет Хайнца Хальшмида. Он оказался крупным пятидесятилетним мужчиной с лицом человека, любящего пожить: его голубые глаза были с красными прожилками.

— В чем дело? — спросил импортер по-немецки.

Коплан представился:

— Фрэнк Шарвиль, из Парижа… Я позволил себе побеспокоить вас, чтобы обратиться к вам с просьбой об оказании небольшой личной услуги…

— Садитесь, пожалуйста. Хотите сигару? Я всегда рад оказать услугу французам.

— Спасибо, я не курю сигар. Хотите французскую сигарету?

— Нет, — с ужасом отказался немец и спросил: — Чем могу служить?

— Я занимаюсь торговлей предметами искусства, и два года назад, в Бангкоке, я имел дело с вашим соотечественником Гельмутом Баутеном. К сожалению, сейчас у меня нет его адреса. Я узнал от одного отправителя, что вы были корреспондентом Баутена…

— А, этот сумасшедший Баутен! — весело воскликнул импортер. — Чертов шутник! Никогда не знаешь, что он выкинет!

— Вы больше не работаете с ним?

— Как, вы разве не в курсе? Он оставил дело и ушел в кино. Вы можете себе представить, в японское кино!

— Он продюсер?

— Он делает все! Производит, снимает, покупает, продает… И, разумеется, безостановочно колесит по Азии.

— Вы знаете, как его найти?

— У Гельмута Баутена нет адреса, — рассмеялся немец. — В последний раз, когда я его видел, он собирался в Камбоджу… Подождите, кажется, он оставил мне свой номер телефона…

Он встал, позвал свою секретаршу, что-то объяснил ей по-японски и вернулся за свой стол. Секретарша тотчас же вернулась, держа в руке карточку.

— Удивительная женщина, — восхищенно заметил Хальшмид. — Она все знает, все помнит, все сразу находит. Без нее я бы уже давно разорился! Вы можете переписать этот номер…

Коплан переписал номер в свою записную книжку и откланялся.

Вернувшись в отель, он некоторое время провел в ожидании телефонного звонка. Позвонил Осани Коно, японский сотрудник Жерара Тайе, предложивший перенести на более поздний час ранее условленную встречу. Это означало, что за Копланом после его визита к Хальшмиду слежки не было.

Франсис положил трубку и спустя минуту набрал номер Баутена.

Никто долго не снимал трубку. Наконец, странный голос прогнусавил вереницу непонятных слов.

— Э, я не понимаю по-японски, — крикнул в трубку Франсис. — Я хотел бы…

Но голос невозмутимо продолжал свою тираду. Неожиданно тот же голос перешел на английский:

— Вашего корреспондента сейчас нет в Токио… Оставьте, пожалуйста, ваше имя и номер телефона, вам перезвонят…

Коплан дождался конца записи и сообщил автоответчику:

— Говорит Фрэнк Шарвиль из Гренобля. Я хотел бы встретиться с господином Гельмутом Баутеном по личному делу. Пожалуйста, перезвоните мне в «Империэл Хотел» по телефону 591-31-41. Заранее благодарю.

Он положил трубку.

Около четырех часов ему позвонил женский голос, принадлежащий японке. Она сказала по-немецки:

— Я говорю с герром Шарвилем?

— Да, я слушаю.

— Я секретарь «Трансконтиненталь Азия Филмз». О каком деле идет речь?

— Я хотел бы поговорить с Гельмутом Баутеном.

— По поводу какого фильма?

— Я хотел бы встретиться с герром Баутеном по чисто личному делу.

— Герра Баутена сейчас нет в Токио, — заявила секретарша.

— Когда вы сможете передать ему мою просьбу?

— Я не знаю.

— Он надолго уехал?

— У герра Баутена никогда нет точной программы.

— Это вопрос дней, недель или месяцев?

— Сколько времени вы пробудете в Токио?

— Это будет зависеть от того, как пойдут здесь мои дела.

— Я перезвоню вам, как только у меня будут новости. В котором часу вам удобнее звонить?

— Лучше вечером. Но если в ближайшие дни от вас не будет звонка, я сам позвоню вам. Спасибо.

Коплан повесил трубку, закурил и подошел к окну. Через крыши других зданий отеля он видел гигантские световые указатели Гинзы. Американские рекламы чередовались с китайскими и японскими иероглифами в бесконечном разноцветном свечении.

Коплан пытался подвести итог.

Он спрашивал себя, удастся ли ему выйти на Гельмута Баутена. Автоответчик был более серьезным препятствием, чем это казалось на первый взгляд.

Узнать адрес «Трансконтиненталь Азия Филмз» не представляло особого труда. Но где гарантия того, что эта фирма не окажется простым и легальным прикрытием?

Надо искать что-нибудь другое.

Либо придумать более привлекательную приманку, чтобы выманить дичь из норы.

Коплан установил себе срок — сорок восемь часов. Может быть, за это время Баутен объявится, кто знает?

На самом деле не пришлось ждать сорока восьми часов, события стали разворачиваться быстрее, чем предполагал Коплан.

Около семи часов вечера в тот же понедельник Коплану позвонили из холла отеля и сказали, что его ждет дама возле лифта.

Франсис накинул куртку и вышел из комнаты.

Когда он вышел из лифта, к нему смело подошла очаровательная японка, одетая в европейский костюм.

Улыбаясь, она спросила по-немецки:

— Вы герр Шарвиль из Франции?

— Да.

— Меня зовут Соко Ямаки. Я секретарша «Трансконтиненталь Азия Филмз». Мы могли бы немного поговорить, может быть, в одном из салонов отеля?

— Разрешите мне предложить вам чай, это будет удобнее и приятнее.

— С удовольствием, — согласилась она.

Они пересекли холл, столь же оживленный, как на вокзале, и сели за столик в чайном салоне на первом этаже центрального здания.

Коплан был почти уверен, что молодой японский бизнесмен в сером костюме сфотографировал его зажигалкой, когда он шел по холлу. Фотограф быстро затерялся в толпе, а Коплан не успел даже как следует его рассмотреть. Для него он был одним из двух или трех миллионов японцев.

Если он действовал по приказу Гельмута Баутена, то это был хороший знак. Франсис не фигурировал в списке объявленных противников немецкого шпиона.

Сев за столик, секретарша сообщила о цели своего визита:

— Мне еще не удалось связаться с герром Гельмутом Баутеном, но я сообщила о вашем звонке нашему директору, Сагару Тукамото… Директор хочет встретиться с вами завтра во второй половине дня, но вы должны мне сообщить о реальной цели вашего визита.

— Кто такой Тукамото? — вежливо спросил Коплан.

Хорошенькая японка очень удивилась.

— Это наш генеральный директор.

— А кто Гельмут Баутен?

— Он занимается производством и продажей фильмов в Юго-Восточной Азии и части Европы.

— Понятно… По телефону я вам уже сказал, что мое дело носит личный характер.

— Да, я поняла. Но вы должны знать, что так говорят все люди, добивающиеся встречи с Тукамото или Баутеном. Если бы они удовлетворяли все просьбы, у них бы не осталось времени для работы.

— А ваша роль заключается в отборе визитеров, так?

— Да, — подтвердила она с той же очаровательной улыбкой.

После этой прелюдии Коплан решил броситься головой в воду. Он понял, что, не найдя убедительного аргумента, он не преодолеет это препятствие.

Закурив сигарету, он спокойно продолжал:

— Поскольку я отправился в Токио по делам, я согласился оказать дружескую услугу одному коллеге. Речь идет о друге герра Баутена, скончавшемся в Европе в результате автомобильной катастрофы… Этот друг поручил мне передать герру Баутену документы.

Коплан пытался поймать рыбку, но его хитрость не удалась. Японка спросила:

— Простите, я не поняла… Это друг Баутена скончался?

— Да.

— Как его звали?

— Людвиг Кельберг.

— Вы позволите, я запишу?

— Пожалуйста.

— Вас не затруднит продиктовать мне фамилию по буквам?

— Никоим образом… КЕЛЬБЕРГ, он был немецким чиновником и работал в Румынии.

Подняв глаза на Франсиса, она спросила:

— Вы хотите передать Баутену документы, принадлежащие этому Кельбергу?

— Вот именно.

— Не могли бы вы передать их мне?

— С удовольствием, поверьте мне. Но я дал слово, что передам их в собственные руки герра Баутена.

— Я позвоню вам завтра, — пообещала она.

— В котором часу?

— Когда вам удобнее?

— Скажем, в 16 часов, — предложил Коплан. — Утро у меня занято…

— Прекрасно, — сказала она.

В тот же вечер, в девять часов, когда Тайе появился в холле отеля, Коплан решил из предусмотрительности пригласить его в свой номер.

Тайе отрывисто сообщил:

— Девушка, с которой вы пили чай, работает в «Трансконтиненталь Азия Филмз», офисы которой находятся в двух шагах отсюда.

— Осани Коно проследил за ней?

— Да, но не лично, это сделал один человек из его группы. Как вы вышли на эту японку?

Коплан изложил Тайе, как он установил контакт с компанией, служившей ширмой Гельмуту Баутену.

Поправив машинальным жестом очки, Тайе заметил:

— В сущности, начало неплохое. Крючок заброшен, и Баутен на него клюнет.

— Надеюсь, но следующий этап будет потруднее.

— Вы имеете в виду переход от Баутена к Бюльке?

— Да.

— Как повезет, — философски заметил Тайе. — Если Ганс Бюльке с нетерпением ждет новостей от Кельберга, он будет действовать быстро. Другое дело, если он уже в курсе. Он заподозрит ловушку. Но как это выяснить?

— В принципе, я оптимист, — признал Франсис. — Прошла всего одна неделя со дня смерти Кельберга, и я не вижу, как организация Бюльке могла бы об этом пронюхать.

— Возможно, завтра будут новости, — заключил Тайе. — Что передать моим людям?

— Пусть удвоят бдительность. Спустя несколько минут после встречи с секретаршей некто сфотографировал меня в холле.

— Вы опасаетесь непредвиденного удара?

— Если тандем Бюльке — Баутен уже располагает сведениями о моем самозванстве, они попытаются убрать меня сразу.

— По-моему, ваше положение ухудшится после передачи архивов Кельберга.

— Предупредите Осани Коно, что я выйду из номера только по нашему делу, следовательно, буду в опасности.

— Если я вам понадоблюсь в рабочее время, звоните в бюро от имени Жана Вермелена. Это бельгийский представитель нашей фирмы, с которым у меня дружеские отношения.

Затем Коплан пригласил жестом Жерара Тайе следовать за ним в ванную…

Он открыл кран ванны и, подойдя к Тайе, шепнул ему на ухо:

— Ваше замечание навело меня на одну мысль. Я не буду передавать сразу все архивы Людвига Кельберга. Я сделаю это в два этапа…

Подумав секунду, он добавил:

— Возьмите ключ от моей комнаты и сделайте второй экземпляр, после чего верните мне ключ. Напомните Осани Коно, что на этаже постоянно присутствует дежурная. Она ничего не должна заметить.

Тайе спросил так же тихо:

— Разве архивы Кельберга по-прежнему представляют реальную ценность?

— Больше для нас, так как мы их пересняли в Париже. Для Бюльке это товар, не имеющий цены.

Тайе взял ключ и удалился.

На следующий день очаровательная Соко Ямаки позвонила Коплану в полчетвертого.

— Вы не могли бы заглянуть к нам через час? — спросила она.

— Да, разумеется, — согласился Франсис. — Скажите мне, пожалуйста, адрес.

— О! Это очень трудно найти, — воскликнула японка, смеясь. — Вы знаете мюзик-холл со стриптизом в начале Гинзы? Все иностранные туристы знают это заведение.

— Нет, я не знаю, — солгал Коплан.

— В таком случае, вы исключение, — лукаво заметила она. — Придется мне познакомить вас с этим театром. Не стоит лишать себя подобного зрелища… Вы пойдете вдоль виадука. Дойдя до угла Гинзы, вы перейдете улицу и выйдете как раз к театру.

— Хорошо, а потом?

— Я буду ждать вас там, чтобы проводить в бюро.

— Хорошо.

— Вы говорите по-английски, герр Шарвиль?

— Да.

— Тем лучше, и не забудьте документы.

— Не беспокойтесь.

— До свидания, repp Шарвиль.

Странная предосторожность Соко Ямаки не была хорошим предзнаменованием. Почему японка не предложила зайти за ним в отель согласно японскому обычаю? Тем более, что это действительно было недалеко.

Объяснение было простым: секретарша получила приказ не показываться вторично в обществе француза в холле «Империэл Хотела», служащие которого очень наблюдательны.

 

Глава пятнадцатая

Гинза представляла собой впечатляющее зрелище: плотная толпа снующих по тротуарам прохожих, сумасшедшее движение с пятью автомобильными рядами в обе стороны.

День был еще прохладнее, чем накануне, а небо еще более серым. В сумрачном свете неоновые рекламы казались агрессивными.

Подойдя к театру, Коплан не заметил элегантного силуэта Соко Ямаки. Перед храмом стриптиза собралась гудящая толпа в ожидании следующего представления.

Неожиданно он увидел японку. Подойдя к нему, она спросила с улыбкой на лице:

— Вы нашли без труда, не правда ли?

— Действительно.

— Пойдемте, — предложила она.

Они обогнули здание театра, прошли по улице с ультрасовременными строениями, повернули налево и оказались перед комплексом коммерческих зданий, в которых располагались тысячи фирм.

Пройдя по бесконечному лабиринту, они вышли, наконец, в мраморный холл, в глубине которого Коплан увидел шесть скоростных лифтов, бесшумно поднимающихся и спускающихся, заглатывая или выплевывая толпы людей с одинаковыми на взгляд европейца лицами.

На восьмом этаже они вышли из лифта и вошли в кабинет, где Франсиса встретил японец в сером костюме.

Сказав что-то по-японски, секретарша удалилась.

Японец трижды поклонился, затем вынул из нагрудного кармана пиджака свою визитную карточку, протянул ее Коплану, сказав гнусаво по-английски:

— Меня зовут Сагару Тукамото, и ваше посещение для меня большая честь.

— Я — Фрэнк Шарвиль, французский гражданин, — ответил по-английски Франсис. — Я очень польщен, господин Тукамото.

Согласно установившемуся между бизнесменами ритуалу японец ждал, пока Коплан в свою очередь протянет ему визитную карточку. Но поскольку у Франсиса карточки не было, он неподвижно застыл.

Указав на кресло возле письменного стола, японец пробормотал:

— Садитесь, мистер Шарвиль.

Коплан сел, думая про себя, что он ничего не может сказать о своем собеседнике исходя из его внешности. Маленький, сухой, крепкий, с жесткими короткими волосами, он почти ничем не отличался от своих сограждан. Возраст его тоже был неопределенным.

Между двадцатью пятью и сорока пятью, точнее сказать было трудно.

— Дорогой господин, — начал Тукамото, — моя секретарша сообщила мне о вашем желании встретиться с мистером Баутеном, чтобы передать ему некоторые документы. Это так?

— Да.

— Речь идет о документах, принадлежащих мистеру Кельбергу, который, как вы говорите, скончался?

— Именно так.

— Как эти документы попали к вам, мистер Шарвиль?

— Это долго объяснять, мистер Тукамото. Кроме того, боюсь, что вы этого не поймете.

— Почему?

— Потому что это частное дело мистера Баутена, не имеющее никакого отношения к «Трансконтиненталь Азия Филмз».

— Меня касается все, что касается мистера Баутена, — возразил японец. — Я — его директор.

— Раньше мистер Баутен занимался торговлей предметами искусства. Мой визит связан с прошлым периодом его жизни.

— Я прошу вас передать мне документы.

— Сожалею, но я дал обещание передать их лично мистеру Баутену. Я предупредил об этом вашу секретаршу.

— Мистер Баутен сейчас очень занят. Мы готовим новую серию фильмов на исторические сюжеты, за которую он отвечает.

— Я подожду другого случая.

Тукамото взглянул на часы, и лицо его превратилось в гримасу.

— Мне бы не хотелось, чтобы вы теряли свое время. Я могу сделать вам предложение.

— Пожалуйста.

— Мистер Баутен работает сейчас над декорациями к некоторым фильмам в Шинагаве. Это в пяти или шести милях отсюда. Если вы не против, я отвезу вас к нему.

— Охотно, — согласился Коплан.

Тукамото отдал несколько приказов по внутреннему телефону.

— Мы можем идти, — сказал он, вставая.

Лифт остановился в подвале билдинга, где находились гаражи. Внизу их ждал шофер в черном «датсуне».

Выбравшись сложными путями из центра, машина выехала на автостраду, которую Коплан, обладая удивительной визуальной памятью, определил как магистраль, соединяющую столицу с международным аэропортом Ханеда.

Съехав с автострады, машина повернула направо и въехала в жалкое предместье со старыми деревянными домишками.

«Датсун» остановился на окраине рабочего предместья.

За пустырем, на котором играли мальчишки в лохмотьях, стояли другие деревянные лачуги, но они были необитаемы, и их отделяла от пустыря изгородь с колючей проволокой.

В сопровождении Тукамото Коплан прошел в этот загон. Японец объяснил:

— Мы купили целую деревню, которая должна была исчезнуть, чтобы проводить съемки в естественной декорации. Чтобы снизить расходы, мы всегда снимаем одновременно несколько фильмов.

Они вышли на главную улицу искусственной деревни. Место было абсолютно безлюдным.

— Мы пришли, — внезапно сообщил Тукамото, толкая дверь домика в самом центре улицы.

Как и во всех других домах, в нем была одна-единственная комната на первом этаже и точно такая же на втором. Деревянные стены были голыми, и в доме не было никакой мебели.

Зато там находился человек, которого Коплан сразу узнал: это был Гельмут Баутен. Эта встреча, от которой на версту отдавало ловушкой, была заранее спланирована.

Тукамото представил их друг другу. Гельмут Баутен сразу перешел к делу.

— Ваш визит меня очень удивляет и интригует, мистер Шарвиль, — сказал он по-английски очень холодным тоном. — Я не имею чести вас знать и никогда не слышал о вас.

Гельмут Баутен абсолютно не изменился за два года. Как и на снимке, хранившемся в папке в СВИК, немецкий чиновник был высок, худощав, с красивым лицом, как у первых любовников. Его голубые глаза, однако, были более жесткими, чем на фотографии.

— Действительно, — признал Франсис, — мы никогда не имели прямых контактов. Я узнал ваше имя от друзей.

— Вы хотите мне передать конфиденциальные документы Людвига Кельберга?

— Да, — ответил Франсис, вынимая из кармана толстый конверт. — Вот они. Это секретные шифровки покойного Кельберга.

Немец вскрыл конверт и вынул из него два блокнота. Ему хватило беглого взгляда, чтобы убедиться в их подлинности.

— Откуда у вас эти документы?

— Мне передал их один коллега.

— У вас есть еще другие документы?

— Да.

— Вы их не принесли?

— Нет. Они остались в моем чемодане в отеле. Они предназначены для Ганса Бюльке, и я рассчитываю на ваше содействие, чтобы встретиться с ним.

— Людвиг Кельберг действительно мертв?

— Да, он был убит в бухарестской тюрьме.

— Вы можете представить мне доказательство его смерти?

— Нет, но вы можете мне поверить. У меня нет никаких оснований вам лгать.

Баутен смерил Коплана проницательным взглядом.

— На каком основании я должен вам верить? Может быть, Кельберг содержится во французской тюрьме?

— Вы можете думать что угодно. Я оставлю свои аргументы для Бюльке и… свои предложения.

Тукамото слушал этот диалог с повышенным вниманием. Его лицо выражало одновременно гнев и настороженность. Обращаясь к Баутену, он сказал несколько фраз по-японски. Выслушав его, немец сухо спросил Коплана.

— Кто вы на самом деле, мистер Шарвиль?

Франсис ответил, не колеблясь ни секунды:

— Я — агент французских секретных служб.

— Вы — смелый человек, — заметил немец, — может быть, даже слишком смелый…

— Это моя профессия.

— Какие предложения вы собираетесь сделать Бюльке?

— Он сообщит вам об этом сам, если сочтет нужным.

— Вы лично знали Кельберга?

— Это второстепенная деталь, — небрежно сказал Коплан. — Я все объясню Бюльке. Мне интересно знать, намерены ли вы свести меня с ним.

— А чем, на ваш взгляд, занимается Бюльке?

— Нам известно из надежных источников, что он руководит разведывательной организацией, работающей на Японию. Однако нас это нисколько не смущает. Мы хотим только заполнить пробел в наших собственных службах, образовавшийся вследствие исчезновения Кельберга, который был для нас ценным осведомителем, в некотором смысле незаменимым.

— Если я вас правильно понял, вы хотите предложить Бюльке дружбу и сотрудничество?

— Именно так.

Сумерки сгущались, и дом постепенно погружался в темноту.

Тукамото изрек что-то по-японски, вышел из комнаты и минуту спустя вернулся с керосиновой лампой, которую повесил на крюк, укрепленный в деревянном потолке. Желтоватое пламя осветило действующих лиц этой сцены.

Гельмут Баутен размышлял.

Закурив сигарету, он сказал с иронией:

— Видите ли, мистер Шарвиль, чтобы играть в покер, недостаточно ловкости и самообладания. Нужно также минимум везения.

Сделав небольшую паузу, он продолжал:

— К сожалению, это не ваш случай.

— Не важно, — возразил Коплан, — я не играю в покер.

— Я убежден в обратном. Как вы вышли на меня?

— Мои шефы в Париже приказали мне отыскать вас, заверив, что вы не откажетесь свести меня с Бюльке, ибо речь идет о сотрудничестве.

Тукамото снова обратился к Баутену по-японски. Немец кивнул японцу и, повернувшись к Франсису, сказал:

— Есть одна маленькая деталь, мистер Шарвиль, которую упустили ваши шефы и вы сами. Эта деталь оказалась фатальной для вас… Ганс Бюльке мертв!

— Это неправда.

— Ганс Бюльке умер в ноябре прошлого года, то есть год назад. Он умер в одной рангунской клинике от инфекционного воспаления печени. Он был стар и порядком изношен… Меня удивляет, что Кельберг не сообщил вам о его кончине.

— Он знал об этом?

— Разумеется.

— В таком случае он просто забыл об этом сообщить.

— Нет, это лишь доказывает, что вы не знаете Кельберга. Этот человек никогда ничего не забывает.

— Допустим, — уступил Коплан.

— Где Людвиг Кельберг?

— Я уже сказал, что он умер.

Атмосфера заметно накалялась. Отдавая себе в этом отчет, Коплан спросил:

— Кто руководит теперь организацией Бюльке? Я готов иступить в переговоры с его преемником.

— Он перед вами, мистер Шарвиль. Но ваши предложения мне не интересны… После смерти шефа я принял решение распустить организацию, больше я не занимаюсь этим родом деятельности.

Тукамото прогремел на своем языке несколько отрывистых, нетерпеливых фраз, после чего вышел, хлопнув дверью.

Гельмут Баутен спросил:

— Как вы намереваетесь передать остальные документы из архива Кельберга?

— Если то, что вы говорите, правда, то эти документы отныне не представляют для вас ценности. Они будут храниться на всякий случай в наших архивах… Однако, если вы решите, что…

В этот момент в дверях появились трое японцев в серых костюмах и со свирепым видом решительно бросились на Франсиса.

 

Глава шестнадцатая

Их появление не застигло Коплана врасплох. Первый подошедший к нему японец получил сильный удар в челюсть, отправивший его в угол комнаты, второй был удостоен сильным ударом ногой в низ живота. Третий оказался более изобретателен: он бросился на противника, как игрок в регби, схватив Франсиса за ноги. Втянув голову в плечи, он обеими руками зажал в тиски берцовую кость Коплана и страшным ударом головой, более крепкой, чем стальной шар, опрокинул его. Схватка продолжалась на деревянном полу, отчаянная и беспорядочная.

Коплан расточительно отправлял удары коленом, кулаком, ребром ладони и локтями. Однако его противники, невероятно выносливые, молниеносно приходили в чувство и вновь набрасывались на него.

Франсису каким-то чудом удалось подняться и применить к одному из них прием дзюдо. К сожалению, другой японец повторил свой удар головой, отправив Коплана на пол лицом вперед. Он снова поднялся, но в эту секунду внес свою лепту выжидавший удобного момента Гельмут Баутен. Он оглушил Франсиса сильным ударом по голове рукояткой пистолета. Коплан утратил чувство времени. Его падение вперед казалось ему бесконечным. Он погружался в черный океан, мягкий, как вата, и абсолютно нереальный.

Необычайное ощущение удушья вывело Коплана из небытия. Его больную голову сверлили мысли: где я? что со мной?

Он лежал в полной и липкой темноте. Его руки и ноги были связаны. Он был накрыт с головой старым покрывалом.

Он попытался приподняться, но не смог. По его шее проходила веревка, привязанная к ногам, которая не позволяла ему встать.

Чтобы избавиться от покрывала, лишавшего его воздуха, он съежился в клубок, и ему удалось выкатиться.

Кровь в его жилах застыла от того, что он увидел: язык пламени керосиновой лампы лизал деревянную балку потолка, которая потрескивала.

«Сволочи! Они решили зажарить меня заживо в своей декорации!»

Пламя упрямо кусало сухое дерево балки.

В следующий момент балка была объята пламенем.

Сначала робкое и неуверенное, оно охватывало тесаную доску с жадностью гурмана. Внезапно оно с игривой легкостью прыгнуло на другую доску, а затем устроило пляску на другом конце комнаты.

Коплан изо всех сил пытался подтянуться ближе к двери. Несмотря на головную боль, он прилагал усилия, чтобы открыть дверь своим разбитым черепом.

Напрасный труд. Она была заперта.

Огонь распространялся с невероятной скоростью, уже охватил боковые стены, в комнате стояла невыносимая жара.

Коплан не отчаивался. Он знал, что где-то неподалеку должны быть Осани Коно и его люди. Однако при условии, что контакт не был нарушен.

Прошло еще пять минут. Теперь Коплан находился в раскаленной печи: загорелся второй этаж, пылали горящие головни, трещали стены. На Франсиса падали обуглившиеся остатки брусьев, и он корчился и извивался, чтобы уклониться от них. Пламя становилось прожорливым, а дым — более едким и густым.

На голову Франсиса свалился деревянный обрубок, уронив его, как мешок, и воспламенив прядь его волос. По комнате распространился жуткий запах.

Вскоре пожар охватит весь дом и невозможно будет спастись.

Подняв ноги, Коплан подставил пламени веревку, связывающую его ноги на уровне лодыжек. Конопляная персика не хотела гореть в отличие от его брюк.

Задыхаясь от дыма и изнемогая от жары, Коплан осознавал, что может просто-напросто сгореть в этой огненной печи. Он явно переоценил свои силы. Как сказал Баутен: «Вы, может быть, слишком смелы, мистер Шарвиль!»

Обливаясь потом, Франсис катался от одной стены к другой, уворачиваясь от головешек и пытаясь размять таким образом свои онемевшие члены. Его легкие отказывались дышать, а глаза опухли от дыма.

Огонь подступал к нему со всех сторон.

«Все кончено, — думал он в бессильной ярости. — На этот раз все кончено, мой бедный Франсис…»

 

Глава семнадцатая

Последующие события Коплан переживал, впав с прострацию и не участвуя в них реально: он видел в бреду, как из пламени и дыма вышли два силуэта и чьи-то сильные руки подняли его. Его мозг запечатлел еще тряску в машине, мчавшейся на бешеной скорости. Затем он впал в забытье.

Придя в себя, Коплан увидел склонившееся над ним лицо с раскосыми глазами. В следующее мгновение он услышал тревожный голос:

— Как вы себя чувствуете, мистер?

Франсис недоверчиво спросил:

— Кто вы?

— Я — друг мистера Осани Коно.

— Значит, вы пришли вовремя. Я уже был уверен, что это конец. Что произошло?

— Вам уже лучше?

— Пока еще не блестяще, но…

Коплан ощупал свою голову, вдохнул в легкие воздуха. Его преследовал отвратительный запах гниющей рыбы.

Японец с грубым лицом объяснил:

— Это было очень трудно, мистер. Мы не поняли сразу и боялись вмешаться. Мы думали, что вы вышли с остальными… А потом, когда они все вышли, дом загорелся. Это было очень трудно…

Мысли Коплана начали проясняться. Он осознал, что находится в грузовике, мчащемся на большой скорости. В кузове были поставлены одна на другую ивовые корзины, от которых шел тошнотворный запах.

Он спросил:

— Куда мы едем?

— В Иокогаму, к мистеру Осани Коно.

— А где он сейчас?

— В Токио…

Проведя по кадыку рукой, как кинжалом, японец добавил с ухмылкой:

— Тукамото и немец… того!

Франсис подпрыгнул.

— Как? Осани Коно собирается в Токио перерезать горло Тукамото и Баутену?

— Нет, вы, — поправил японец. — Вы сможете их убить. Мистер Осани Коно выслеживает их.

Успокоенный Франсис сказал с некоторой горечью:

— О большем я и не мечтаю. Если бы у меня были развязаны руки, Тукамото и Баутен могли бы составлять завещания, так как я удавил бы их собственноручно… Но к не имею на это права, я не имею права мстить… Как вас зовут?

— Йошо Когува.

— Это ваш грузовик?

— Нет, моего брата… Он большой друг мистера Осани Коно.

— Какая у вас профессия?

— Мы подбираем в порту ошметки рыбы и передаем их на химические заводы.

— Это вы вынесли меня на руках?

— Да.

— Вы удивительно сильный.

Йошо Когува по-детски похвастал:

— Я могу нести на себе стокилограммовый мешок в течение двух часов.

Коплан снова ощупал голову и обнаружил гематому на затылке. Кроме того, у него немного обгорели ноги, причиняя ему острую боль.

Йошо Когува прошептал:

— Это не страшно. В Иокогаме мы вылечим вас. У моего брата есть хорошая мазь от ожогов…

В Иокогаме грузовик остановился на маленькой безлюдной улице. Водитель доверил охрану машины своему брату и проводил Коплана до дома Осани Коно.

Наступила ночь.

Но дороге Коплан хотел уточнить у своего спутника некоторые подробности, касающиеся пожара. Японец объяснил ему:

— Пожар начался спустя двадцать минут после ухода Тукамото, Баутена и их телохранителей. За колючей изгородью собрались люди, но все думали, что снимается кино… Нам пришлось сделать крюк, чтобы въехать сюда незаметно.

— Пожарники не приехали?

— Нет.

— Тукамото станет утверждать, что это случайность, — иронично заметил Коплан. — Ему даже выплатят страховку… Этот бандит обчистил мои карманы: паспорт исчез.

— Вы очень рисковали, — заметил японец.

— Да, я не думал, что Баутен попытается сразу меня убрать.

Они подошли к дому Осани Коно. Хозяин дома появился только через час. У него было очень усталое лицо, а глаза превратились в две черные щелочки.

— Я впервые выполняю такое щекотливое поручение. К счастью, вы меня предупредили! Тукамото расставил повсюду своих людей, и мы уже думали, что придется уходить… Но сейчас мне кажется, что все в порядке.

Встревоженный Коплан спросил:

— Тукамото не вернулся в свое бюро?

— Нет, они отправились в другое здание. Там они пробыли около получаса, после чего один из людей Тукамото пошел за вашими багажом в «Империэл Хотел».

— С моим паспортом это было нетрудно.

— Они оплатили ваше проживание, — добавил Коно. — Они уверены, что вы мертвы.

Коплан скептически заметил:

— Они не найдут мой труп и все поймут.

— Не важно. Но вы не должны больше показываться в Токио.

— А что это за здание, которое вы упомянули?

— Это одно из зданий «Трансконтиненталя». По-моему, Баутен прячет там архивы своей организации. На двери висит табличка с маленькими буквами: «Рекламное агентство Т.А.Ф.» Компания, видимо, складывает там афиши фильмов, которые она производит и продает.

— Очень может быть, — признал Франсис. — Как вы думаете, не могли бы мы тайно наведаться туда?

— Это надо хорошо обдумать. Одно из двух: либо туда можно легко проникнуть, и тогда это не имеет смысла, либо это настоящий грот с сокровищами, и тогда проникнуть окажется практически невозможно.

Коплан задумался, затем предложил:

— Мы могли бы сфотографировать часть архивов, хранящихся в этом помещении.

— Я должен обдумать ваше предложение, — сказал японец. — Сейчас я слишком устал и пойду спать.

— Разумеется, — одобрил Франсис. — Утро вечера мудренее. Я могу остаться у вас на некоторое время?

— Конечно.

Прошло три дня, в течение которых Коплан не выходил из дома Осани Коно.

В субботу, во второй половине дня, японец вернулся из Токио с загадочной улыбкой на лице.

— Мне кажется, я нашел решение, — сообщил он Франсису. — Благодаря одному другу, который работает в отделе строительства городского муниципалитета, я ознакомился с разрешением на строительство, выданным десять лет назад, и нашел план здания, в котором находится интересующее нас помещение «Трансконтиненталя». Я переснял чертежи, и вы увидите…

Он достал из портфеля планы и разложил их на столе.

— Вентиляционные трубы проходят по бюро Т.А.Ф. Доступ воздуха обеспечивается отверстием, заделанным решеткой, которую легко снять. Проникнув через него, можно обойти устройство сигнализации…

— А какова величина этого отверстия?

Осани Коно не мог сдержать улыбки.

— Для мужчины вроде вас она недостаточна. Но один из моих людей — маленький, тонкий и гибкий, как угорь, без труда пролезет в это отверстие.

— У вас есть все необходимое оснащение для фотографирования?

— Да, — заверил японец. — Снимки будут достаточно четкими даже при недостаточном освещении. Мы достигли фантастических успехов в качестве эмульсий. Когда вы собираетесь отправиться туда?

— Завтра вечером. Воскресенье — очень подходящий день для подобной операции.

— Мне можно сопровождать вас? Я буду отбирать материалы дли фотографирования.

— Нет, это нежелательно. Европеец будет привлекать внимание. Не расстраивайтесь, мой коллега не новичок в сборе секретной информации. Вы можете положиться на нет.

— Хорошо.

— Я беседовал с мистером Тайе. Он готовит для вас новый паспорт, и ему нужны паши фотографии. Он советует вам сменить внешний облик как можно быстрее…

 

Глава восемнадцатая

Неделю спустя, снабженный паспортом на имя Франсуа Шапюи, профессора Национальной школы прикладных наук, Франсис Коплан поднимался на борт «Боинга» «Эр Франс», направляющегося в Париж.

По этому случаю Коплан коротко остриг и покрасил свои волосы, на нем были очки в роговой оправе.

Впрочем, все эти предосторожности оказались излишними. Никто не интересовался профессором Шапюи, и путешествие прошло без приключений. В то же самое время ценные снимки, сделанные Осани Коно и перенесенные на микрофильмы, прибыли во Францию дипломатическим путем.

Прилетев в Париж, Коплан в тот же день отправился, в СВИК, где был принят своим директором.

Старик был в прекрасном настроении.

— Поздравляю вас, Коплан, — сказал он. — Ваши успехи в Токио превзошли все мои ожидания.

— Тем лучше, — заметил Франсис.

— Организация Бюльке имеет международные масштабы, как я и предвидел, — заявил Старик.

— Согласно Гельмуту Баутену, Ганс Бюльке, этот ветеран немецких секретных служб, умер в госпитале в Рангуне.

— Пусть черт возьмет его душу, — прогремел Старик. — Для нас важно, что мы раскрыли эту закамуфлированную под вывеской офиса сеть по изучению рынков сбыта и защите японской промышленности.

— Руководство этой организацией осуществляется совместно Гельмутом Баутеном и неким Сагару Тукамото, так называемым генеральным директором «Трансконтиненталь Азия Филмз».

— Разбор их архивов еще не закончен, но мы начали с документов, имеющих отношение к нашей стране. Мы уже идентифицировали трех агентов…

Старик открыл одну из картонных папок, вынул из нее лист бумаги и стал читать вслух:

— Жорж Гальон, французский гражданин, служащий научно-технической комиссии; Анри Жемиро, французский гражданин, служащий министерства национальной обороны; Робер Плювен, заведующий отделом в министерстве по экономическим связям Франции…

Старик захлопнул папку и добавил:

— Есть и другие, но следствие еще не закончено.

— Названные вами осведомители уже арестованы?

— Нет, некоторое время пусть поварятся в собственном соку.

— Вы хотите выйти через них на связного Гельмута Баутена?

— Естественно.

— Этим троим даже в голову не придет, какой я проделал путь, чтобы выйти на них! Я чуть было не зажарился в токийском предместье.

— Расскажите мне, что там произошло, — попросил Старик.

Коплан отдал должное японской команде, завербованной Жераром Тайе.

— Не слишком увлекайтесь, — проворчал Старик. — В ближайшее время может выясниться, что изобретательный и гениальный Осани Коно восхищает своей преданностью не только нас.

— В самом деле? Вы подозреваете, что он тоже двойной агент?

— Да.

— Но на кого он еще работает?

— Пока не знаю… В Японии полно шпионских организаций. Фантастическая экспансия японской экономики объясняется закономерными и нормальными причинами. Это всем известно. У японского правительства нет шпионов.

Спустя три недели Старик сообщил Коплану, что токийское дело закончено.

Франсис спросил:

— Все подозреваемые арестованы?

— Да… Всего семь человек. Все они заявили, что согласились работать на Гельмута Баутена с целью способствовать сближению Запада со странами Востока.

— Вы открыли им глаза?

— Разумеется, нет! Секреты СВИК можно раскрыть только в том случае, если от этого выигрывает Франция… Завтра вы летите в Вену с документами, предназначенными для нашего советского друга Юрия Васильева. Часть этих документов, взятая из архивов Баутена, Тукамото и компании, укрепит симпатию русского к вам. Я рассчитываю на Кремль, чтобы завершить работу в Токио, устранив эту конкурирующую организацию.

— Хорошая игра, — прокомментировал Франсис, улыбнувшись. — Оказывая любезность Алмазу, мы одновременно доставляем удовольствие венским друзьям. Выигрыш на всех досках.

Старик молча кивнул. Затем, глядя на Коплана, заключил:

— Я думаю о вторжении в мир молодого поколения: Алмаза, Налози, румынских патриотов. Я восхищен такими парнями, как Алмаз или Зоридан, которые, не колеблясь, рискуют жизнью ради того, чтобы завтрашний день был лучше сегодняшнего.

 

Глава 1

Джек Линкс с тоской смотрел на багряную завесу, постепенно застилающую белизну небоскребов Сан-Франциско по другую сторону залива.

Солнце погружалось в океан. Его последние лучи освещали еще мост Золотые ворота, Алькатрас и город. Металлический остов огромного моста походил на феерическую паутину. Мрачные строения острова — тюрьмы Алькатрас, ныне заброшенные, казались жизнерадостнее, а уличные фонари придавали Сан-Франциско праздничный вид. Даже вода в заливе скрывала в переливающихся отблесках свое смертоносное течение и ледяной холод.

Через четверть часа все будет окутано мраком. На Джека Линкса это нагоняло тоску. Он любил Сан-Франциско, как женщину, знал все тайны и пороки этого странного города, зажатого между Тихим океаном и внутренним заливом, сумевшего извлечь выгоду из крохотной пяди земли на своих холмах и построившего улицы, напоминающие козьи тропы.

Из всех городов США Сан-Франциско — единственный, не считая Нью-Йорка, имеющий свое лицо. Этот город был в прошлом веке разнузданной столицей золотоискателей, и с тех пор остался утонченным и аморальным, таинственным и приветливым плацдармом Дальнего Востока, городом, где все может случиться.

После тридцати восьми лет, проведенных в Китае, Джек Линкс внезапно влюбился в этот город, где из харчевен Чайнатауна — китайского квартала — раздавался неожиданный и непредсказуемый аромат его молодости. Ведь Сан-Франциско — это самый большой китайский город за пределами Китая.

Джек жил на севере бухты, в Сосалито. Чтобы попасть в китайский квартал Чаинатаун, нужно было пройти через Золотые ворота. И хотя маршрут был ему хорошо знаком, всякий раз он останавливался в панорамическом паркинге автострады 101, прямо перед мостом, чтобы полюбоваться «своим» городом. После чего он с легким сердцем отдави двадцать пять центов за проезд.

В этот вечер, предаваясь своему маленькому греху, не спешил. Хозяин китайской прачечной, куда он отправлялся за своим костюмом, не закрывал обычно раньше девяти часов. Даже если лавка была закрыта, он знал кантонскую таверну, в которой кругленький Чонг хлебал свой чоп-сюей.

Путешествия в Чайнатаун два раза в неделю были самой большой радостью для Джека. В течение четверти часа он ощущал себя в Чунцине или Гонконге. Китайский квартал занимает десять квадратных километров, простирающихся между тремя холмами: Рашен Хилл, Телеграф Хилл и Ноб Хилл. Здесь все китайское: газеты, вывески кинотеатры, банки и население. Даже телефонные кабинки имеют форму пагод.

Еще не войдя в лавку, Джек Линкс слышал тягучие модуляции кантонского выговора. Чонг всегда здоровался с ним на своем языке. Мужчины обменивались приветствиями под удивленные взгляды китайских клиентов: немногие американцы в Сан-Франциско могли изъясняться на кантонском диалекте.

Джек проходил в комнату за лавкой, там он оставлял костюм, в котором приходил, и надевал чистый. Это было одна из его причуд: он ненавидел пакеты. Таким образом он входил в грязном костюме, а выходил в чистом.

Мирные размышления Джека Линкса были прерваны внезапным вторжением в паркинг допотопного лимузина и восхищенными воплями его пассажиров. Джек с досадой повернул контактный ключ и направился к мосту. Второй его причудой было желание жить за пределами города.

Впрочем, Сосалито стоил того.

Пригород соединяется с автострадой 101 небольшой дорогой. Здесь только деревянные дома, гаражи для катеров и гидросамолетов, а также несколько ресторанов, по воскресным дням набитых горожанами, приезжающими с другой стороны моста. Джек жил в одном из деревянных домов на Мэйн-стрит, он занимал второй этаж. По вечерам он смотрел из своего окна на светящуюся линию Висячего моста, связывающего Сан-Франциско с Оклендом, городом-близнецом, и иллюминацию небоскребов.

В шестьдесят пять лет Джек Линкс немногого ждал от жизни, разве что покоя. В течение тридцати восьми лет он подвергался всевозможным опасностям, работая на армейскую разведку США. Одним из первых поддержал генерала Шено, воздушные части которого сражались в Китае против Японии.

Позднее Джек попал в плен к китайским коммунистам. Один из его старых друзей, тоже китаец, которому он оказал бесценную услугу, отправив его сына учиться в Америку, спас его от смерти, когда над ним уже была занесена сабля, чтобы отсечь голову.

Джек улыбнулся, протягивая двадцать пять центов платы за проезд по мосту. Все это в прошлом. Сейчас он на пенсии, но время от времени оказывает небольшие услуги ЦРУ, переводя китайские газеты. Недавно его посетил один сотрудник разведслужбы из отдела «Акция», который хотел ни больше ни меньше, как быть заброшенным на парашюте в Китай, чтобы присоединиться к гипотетическим партизанам. Джек объяснил ему, что у него был лишь один шанс из миллиона, чтобы выжить. Парень все же отправился в Китай, и с тех пор никто о нем не слышал. Американцы недооценивали китайцев. Джек слишком хорошо знал их и потому боялся.

Одним из его лучших друзей был майор Фу-Чо, живущий в Лос-Анджелесе, в четырехстах семидесяти милях к югу. Лишь немногим было известно, что Фу-Чо руководит разведслужбой националистического Китая на Западном побережье. Официально он был владельцем небольшой фабрики, производящей предметы с инкрустацией жемчуга или слоновой кости в дерево или пластмассу. Это позволяло ему иметь многочисленные контакты с Гонконгом. Вся его семья погибла в Кантоне от рук коммунистов. Поэтому все считали, что он их ненавидит.

Джек ужинал с ним на прошлой неделе в «Золотом Лотосе» на Грант-стрит, где подавали самую лучшую копченую утку.

Они встречались регулярно, примерно раз в месяц. Для Джека это была возможность поговорить о Китае, поделиться воспоминаниями о своей авантюрной жизни с человеком, прожившим примерно такую же жизнь.

Фу-Чо часто приезжал в Сан-Франциско по своим делам, но Джек расспрашивал его мало. Они редко говорили о делах и гораздо чаще предавались воспоминаниям о пышных девушках «Веселого Дракона» в 1944 году в Чунцине.

В их последнюю встречу Джек нарушил правило, так как речь шла о предмете, который мог развлечь Фу-Чо.

— Меня еще не совсем списали со счетов, — сказал он ему. — Местный корреспондент ЦРУ принес мне работу для перевода, требующего высокого профессионализма: речь идет о переводе закодированного текста, на котором многие сломались. Если мне удастся это сделать, я смогу поменять машину.

Фу-Чо на мгновение приподнял тяжелые веки. Его интересовало все, что имело отношение к Китаю. Он задал несколько вопросов Джеку, который рассказал Фу-Чо о тексте, закодированном, наверняка, «кустарным способом». Расшифровать его не могли лучшие китаеведы ЦРУ. К Джеку Линксу обратились потому, что, кроме его превосходного знания китайского, он достаточно долго жил на Дальнем Востоке, знал некоторые секретные и малоупотребительные коды.

— Даже если мне и удастся расшифровать текст, — сказал Джек, — у меня уйдет на это по меньшей мере месяц или два.

Искорка блеснула в глазах Фу-Чо.

— Я думаю, — сказал он, — что речь идет о тексте, которым я сам занимался несколько месяцев назад по просьбе ЦРУ. Мой перевод не удовлетворил ЦРУ, и я желаю вам успеха.

Джек почувствовал обиду в его голосе и заверил, что его скромных знаний будет для этого недостаточно, после чего по общему согласию они принялись за нарезанную мелкими кубиками свинину.

Конверт с текстом по-прежнему лежал в письменном столе Джека. Он предпочел воспользоваться первыми теплыми днями, так как усвоил на Востоке, что время не столь ценно, как кажется.

Джек спустился по бульвару Парк Президио, пристроился в хвосте длинной вереницы автомобилей, пересек огромную лужу с претенциозным названием Горное Озеро и свернул вправо на Калифорния-стрит. В конце улицы начинался китайский город. С умилением он проследил взглядом за трамваем, взбирающимся на Ноб Хилл, раскачиваясь из стороны в сторону. Болтая ногами, на скамейках целовались влюбленные.

Грант-стрит, главная улица Чайнатауна, сверкала неоновыми вывесками на китайском и английском языках. Перед кинотеатром мальчуган пронзительным голосом выкрикивал названия китайских газет.

Джек припарковал свой «плимут» напротив химчистки Чонга.

В лавке никого не было, что несколько озадачило Джека. Обычно здесь царила сутолока. Чонг гладил за прилавком. Заметив Джека, он поставил утюг, поклонился, и мужчины обменялись традиционными приветствиями. Опустив глаза, Чонг заверял Джека, что он денно и нощно молил Семь Граций, чтобы они исполнили все его пожелания для Джека. Американец посчитал, что это даже слишком.

— Не продал ли ты мой костюм, чтобы купить себе трубку, старый плут? — спросил он.

Чонг осклабился, показав зубы желтее своей кожи, с ужасом отвергая подобное подозрение, и удалился в заднюю комнату лавки.

Он вышел, торжественно неся на вытянутых руках серый костюм Джека, который был хорошо отутюжен и блестел.

Джек вошел в крохотную кабинку для переодевания, здесь обычно дожидались своего единственного костюма бедные клиенты, и быстро переоделся. Костюм пах свежестью и был пропитан одним из тех ароматных составов, секретами которых владеют китайцы. Утонченное внимание, подумал Джек.

— Не пойти ли нам поесть чоп-сюей? — предложил он. — Сейчас без четверти восемь, клиентов будет уже немного…

Чонг покачал головой.

— У меня еще много глажки, — возразил он. — Кроме того, я жду приятеля.

— Ну что ж, — вздохнул Джек разочарованно.

Он не любил ужинать один. Чонг рассказывал ему о всех местных сплетнях, и это развлекало Джека. Вероятно, китаец торопится в курильню, которая находится под фруктовой лавкой, и ему не терпится выкурить трубку опиума.

— В таком случае, до следующей недели, — сказал он.

— Эй, господин Джек!

Он обернулся. Китаец смотрел на него со смущенным видом.

— В чем дело?

— С вас доллар пятьдесят центов.

Джек нахмурил брови. Впервые Чонг потребовал деньги. Обычно он платил, когда хотел, к тому же в прошлый раз он полностью рассчитался.

— Я на мели, — объяснил Чонг с грустной улыбкой. — Я проиграл в маджонг.

— Я могу одолжить тебе двадцать долларов, если хочешь.

Джек опустил уже руку в карман, но Чонг лихорадочно затряс руками.

— Нет, нет, я не смогу вам их отдать…

Приятно удивленный такой щепетильностью, Джек протянул ему пять долларов.

Зазвонил колокольчик ящика-кассы, и Чонг вернул Джеку сдачу. Джек сунул свернутые бумажки в карман и вышел.

Снаружи воздух был пропитан запахом китайского супа. Еще не наступило время туристов, и все хозяйки квартала совершали свои покупки в большом бакалейном магазине неподалеку от лавки Чонга.

Джек с удовольствием слился с восточной толпой. При каждом посещении химчистки он любил побродить с полчаса вдоль витрин с разным хламом, японскими кимоно за три доллара, поддельным нефритом, изготовленным в подвалах Пауэлл-стрит.

Он находился примерно в ста метрах от лавки Чонга, когда почувствовал сзади чье-то присутствие. Неясное ощущение заставило его обернуться.

Он увидел лунообразное лицо китайской кумушки, не замечающей его. Она задела его, проходя мимо с полной корзиной экзотических овощей в руке. Опустив глаза. Джек увидел на асфальте великолепного черного кота. Он уже было остановился, чтобы приласкать животное, но его насторожило необычное поведение кота. Шерсть на нем стояла дыбом, и он испускал нечто вроде рычания. Однако он не укусил протянутую к нему руку, напротив, принялся неистово лизать ее розовым шершавым языком.

Джек улыбнулся: это был всего лишь котенок, измученный жарой. Котенку повезло, что он не встретился с поваром из Сам-Во, ресторана напротив лавки Чонга, где готовили рагу из кошек, как в Гонконге.

Не посвященный в мрачные мысли Джека котенок терся о его ноги. Когда Джек встал, погладив котенка в последний раз, тот пошел за ним, пробираясь между ног прохожих. Американец привлекал его необъяснимым образом.

Джек побродил еще немного. Он не заметил, что кот по-прежнему шел за ним. С легкой грустью он провожал взглядами девушек, одетых по-европейски, констатируя бесспорное преимущество юбки, распахивающейся при ходьбе до середины бедра…

Он дошел до перекрестка Коломбус-авеню, откуда начинался итальянский квартал, затем повернул к своей машине. Вывески уже сияли огнями, придавая Грант-стрит сходство с Гонконгом.

Внезапно черный кот замяукал и бросился на Джека, но он успел увернуться. Передние лапы кота мягко опустились на асфальт…

На углу Грант-стрит и Пэсифик-авеню находился большой китайский кинотеатр в форме пагоды. Джек вошел в холл и стал разглядывать фотографии. Шел фильм на китайском языке, он увидел мандаринов в древних костюмах. Ему захотелось пойти в кино, дома делать все равно было нечего, кроме перевода закодированного текста.

Пока он раздумывал, мимо прошли два китайца, толкнув его, и направились прямо к кассе. Они не купили билетов, обменялись несколькими фразами с кассиршей и удалились, снова толкнув Джека, подходившего в свою очередь к кассе.

— Одно место, пожалуйста, — сказал он по-английски.

Китаянка среднего возраста покачала головой, как если бы она не понимала.

Он повторил просьбу на кантонском диалекте.

От удивления китаянка широко раскрыла глаза и после секунды колебания резко ответила:

— Свободных мест больше нет. Приходите через два часа.

Он видел, что она лгала. Но Джек хорошо знал китайцев, чтобы настаивать. В конце концов, кинотеатр был китайским. Возможно, в этот момент проходило одно из таинственных заседаний секретного общества, которые обожают китайцы.

Выйдя на улицу, он опять увидел кота.

Кошачьи глаза были широко раскрыты, хвостом он нервно бил себя по бокам. Кот смотрел на Джека с таким же выражением, как индус смотрит на статую Вишну. По телу животного прошла дрожь, и Джеку показалось, что кот собирается броситься на него. Инстинктивно он пнул ногой в пространство.

Испуганный кот исчез в тени улицы.

Не желая признаваться в этом, Джек испытал облегчение. Он не любил необъяснимых вещей. Поведение кота было действительно необычным. Он не производил впечатления бешеного или злого, но его внезапная любовь к Джеку была все-таки странной.

Выйдя на улицу, американец быстро зашагал. Кота не было. Машина Джека находилась в трехстах метрах. Проходя мимо ресторана Сам-Во, он решил войти в него. Несколько секунд разглядывал четыре строчки китайских иероглифов, тщательно выписанных под английской вывеской. Каждый знак соответствовал фирменному блюду с очаровательным названием: рагу «полное понимание»; утка «нежное желание». Джек знал, что за этими названиями скрывалась утонченная и изысканная кухня.

Он не вошел, так как внезапно почувствовал недомогание. Опыт научил его прислушиваться к предчувствиям. Он попытался обратиться к разуму: чего мог он опасаться в самом центре квартала, в Сан-Франциско, где сотни людей вокруг… И чего ему бояться? Он скромный пенсионер.

Джек пожал плечами. В этот момент черная масса перепрыгнула через тротуар и вцепилась в спину Джека.

Американец вскрикнул от боли. Его рука погрузилась в шерсть: черный кот.

Джек вздрогнул от неожиданности: вцепившись когтями в спину, хищник с нежностью лизал ему затылок.

Джек сделал резкий поворот, чтобы сбросить животное, однако кот вцепился намертво. Тогда Джек напрягся и изо всех сил потянул его. Кот испустил истошный вопль.

Джек изнемогал от боли. Его спина была испещрена когтями животного. Из последних сил ему удалось закинуть кота подальше.

Кот приземлился на капот автомобиля, затем сполз на тротуар, оглушенный, почти бездыханный.

Опершись на стену, Джек перевел дыхание. В этот момент из дверей ресторана вышел китаец; на нем был белый поварской халат, в руке он держал длинный острый нож.

Он склонился над животным и почти нежным жестом вонзил лезвие в его горло. Хлынула кровь и голова отделилась от туловища.

Это было для Джека уже чересчур. Его вырвало. Над ним склонился улыбающийся китаец и сказал по-английски:

— Этот кот бешеный. Хорошо, что я увидел, как он напал на вас. Он мог выцарапать вам глаза. Зайдите, выпейте рюмку, чтобы прийти в себя.

Джек поблагодарил, стараясь не смотреть на лужу крови на тротуаре, вошел в ресторан. Ему подали рюмку «Гон-Це», он выпил залпом, и по телу стало разливаться тепло. Выпив вторую рюмку, он окончательно пришел в себя.

Не желая того признавать, он очень испугался. В необъяснимом нападении кота было что-то сатанинское. Спина Джека продолжала гореть от когтей животного.

Он поднялся, оставив на столе два доллара. Ему хотелось теперь как можно быстрее вернуться к себе и принять ванну.

На тротуаре он увидел темную лужу; кота не было. Несчастное животное станет лакомством бедняков.

Удобно устроившись на сиденье своего автомобиля, Джек чувствовал, как к нему возвращаются силы. Он вновь испытывал симпатию к неоновым огням Грант-стрит. Но ему следовало бы остаться в Сам-Во и поужинать. Глупо возвращаться голодному в холостяцкую квартиру и есть консервы.

Джек дважды свернул направо, чтобы выехать на Калифорния-стрит, проехал мимо ярко освещенного отеля «Фермон», затем взял направление параллельно русским горам, которые тянулись до бульвара Парк Президио.

Было около десяти часов, и движение спадало. Джек встретился в Парке с полицейской машиной, высматривающей слишком разнузданных влюбленных. Джек ехал медленно, с наслаждением вдыхая вечерний воздух, пахнущий деревьями.

Внезапно по телу прошла дрожь. Он опустил стекло дверцы. Несколько секунд спустя новая волна сотрясла его с головы до ног. С большим трудом ему удалось удержать руки на руле. Это походило на приступ малярии, который не возвращался к нему более десяти лет. В то же время его охватило ощущение неприятного холода. Он включил отопление, но холод, идущий от ног, не покидал его. Стоял май, и на удивление не было тумана.

Новая волна дрожи прошла по всему телу, когда он поравнялся с разветвлением Дойл Драйв. Машину немного занесло, и Джек растерялся. Он посмотрел в зеркало и за метил с облегчением и некоторой нервозностью полицейскую машину, следовавшую за ним. Он обратил внимание на то, что красная вертящаяся фара автомобиля не была зажжена.

Джек подъезжал к светофорам Золотых ворот. С большим трудом вынул из кармана двадцатипятицентовую монету. Холод пронизывал его, руки и ноги коченели.

Негр в окошечке взял монету и равнодушно сказал:

— Спасибо.

Джек тронулся. Новый приступ дрожи лишил последних сил его закоченевшее тело. Он многое бы отдал, чтобы, оказаться у себя в тепле. Он нажал на акселератор, чтобы быстрее переехать огромный мост.

Слева виднелись огни Сан-Франциско. Джек прижимался к тротуару, чтобы не потерять их из вида.

Внезапно случилось нечто странное, как в замедленном кино. Джек увидел, что огни города меркнут, мигают и окончательно исчезают.

«Господи, — подумал он, — что происходит с Сан-Франциско?»

Он отвел глаза, чтобы проверить направление. Тысячи ламп, освещающих над ним кабель, были невидимы.

Новая волна холода накатила на Джека. На этот раз он понял, что случилось что-то с ним, а не с Сан-Франциско. Его парализованные руки лежали на руле, а холод добрался до груди. Он не чувствовал боли, но плавно опускался в пропасть. Голова его упала на грудь. Машина покатилась по парапету.

Джек уже не слышал сирены полицейской машины. Он не видел красной мигающей фары, приказывающей ему остановиться.

Патрульный «форд» с сиреной пытался обогнать безумную машину, чертящую зигзаги на четырех дорожных полосах.

Один из полицейских связался по радио с двумя постами, расположенными на концах моста, и вызвал скорую помощь.

Машина Джека ехала по левому парапету, она подпрыгнула, пересекла шоссе, наехала на едущий впереди «крайслер», повернула направо. Правое переднее колесо отскочило и покатилось по тротуару, машина перевернулась на крышу.

Спустя десять секунд полицейские выскакивали из машины с огнетушителями в руках. Они без труда вынули тело Джека, остававшееся на сидении, и положили его на тротуар. На нем не было ран, не считая разбитого лба, но он был мертвенно бледен.

За полицейской машиной быстро выстраивалась вереница автомобилей. Из черного «кадиллака» вышел мужчина и подошел к полицейским.

— Я — доктор Робинсон, — заявил он, протягивая удостоверение. — Нужна ли моя помощь?

Сержант взглянул на него с благодарностью.

— Разумеется. С этим парнем что-то неладное. Я заметил его еще в парке: ехал очень медленно, и я решил, что он высматривает девиц. Затем он поехал зигзагами, и я подумал, что он пьян. Я не успел его задержать при оплате проезда, но я направил фару ему в морду… О, простите…

Склонившись над Джеком, врач внимательно обследовал его.

— У меня такое ощущение, что он даже не заметил фары, — продолжал сержант. — Он начал делать зигзаги еще больше, пока не перевернулся. Должно быть, он плохо себя почувствовал.

— Даже больше того, — спокойно сказал врач. — Он мертв. Остановка сердца или приступ, судя по описанным вами симптомам.

— Бедняга, — сказал сержант, — он даже не попрощался с женой и детьми. Не хотел бы я так умереть.

Врач ничего не ответил и застегнул сорочку на теле Джека.

В этот момент раздался звук сирены скорой помощи, за ней ехали две полицейские машины.

После короткого совещания между полицейскими, врачом и коронером, прибывшим в скорой помощи, оба врача, исходя из свидетельства сержанта и обследования тела, решили подписать разрешение на захоронение.

— Не нужно лишних бумаг, — заключил судебный эксперт. — Он от этого не воскреснет. Предупредите семью, если она у него есть. Обручального кольца на пальце нет.

Тело Джека погрузили в машину скорой помощи, капитан патрульной машины взял его документы. Подъехавший грузовик с подъемным краном взял на буксир машину Джека, а сержант отправился в Сосалито предупредить семью умершего. Когда спустя двадцать минут он возвращался той же дорогой, движение уже возобновилось на Золотых воротах, и не оставалось никакого следа от случившегося. Тело Джека было увезено в морг в Сан-Франциско в ожидании востребования родственниками или друзьями покойного.

В Сосалито сержант наткнулся на запертую дверь. Дом, в котором жил Джек, был двухэтажным. Никто не ответил на звонок полицейского, и он просунул в дверь срочный вызов в полицейский участок. Поскольку на водительских правах Джека значилось «холост», то было мало шансов, что кто-нибудь явится в ближайшее время.

Для очистки совести сержант осмотрел первый этаж, на котором находилась антикварная лавка, разумеется, запертая. В квартире за лавкой никто не ответил.

Сержант вернулся, думая, что по сути дела мало что изменилось для Джека Линкса.

 

Глава 2

Его Высочество князь Малко Линге, SAS для посвященных, твердой рукой распахнул стеклянную дверь главного корпуса Центрального разведывательного управления и вошел в просторный холл со сдержанной улыбкой на лице. Когда говорят о ЦРУ — самой большой в мире организации по контршпионажу, — воображение рисует таинственные здания, укрывающиеся под вымышленными вывесками и недоступные для посторонних. Но даже если бы Малко был коммунистическим шпионом номер один, ему не стоило бы никакого труда проникнуть туда, где он находился: едва попав в Вашингтон, каждый замечает повсюду изобилие бело-зеленых щитов, указывающих направление: ЦРУ.

Что касается самого здания, трудно не заметить его восемь этажей, оснащенных кондиционерами и конференц-залом на пятьсот мест. Впрочем, после Пентагона это самое большое здание столицы.

Как только Малко направился к одному из шестнадцати лифтов, обслуживающих здание, его обступили с обеих сторон два вооруженных охранника в серой форме.

— Куда направляетесь, сэр?

Вежливые, но непреклонные. У каждого на поясе висел военный внушительного размера кольт с патроном в стволе, о чем, может быть, не были осведомлены случайные визитеры. Их прикрывала внутренняя телесистема. В случае инцидента двери автоматически закрывались, и со всех сторон появлялись охранники.

Малко предъявил свой зеленый пропуск. У него были пропуска всех цветов, но этот давал допуск во все секции огромного здания, даже в секцию «Н», на восьмом этаже, где располагались все шефы разведслужб «черной» сети.

Охранник внимательно изучил пропуск с подробным физическим описанием и фотографией. После этого он добросовестно рассмотрел Малко. Перед ним стоял мужчина ростом один метр восемьдесят сантиметров, блондин, одетый в элегантный темный костюм из легкой ткани. Руки были безукоризненны и можно было увидеть свое отражение в начищенных до блеска ботинках. Он походил на богатого бездельника или преуспевающего бизнесмена.

— Снимите, пожалуйста, очки, — вежливо попросил охранник.

Малко охотно исполнил просьбу. Охранник испытал нечто вроде шока от устремленных на него необычного золотистого цвета насмешливых глаз. Он пропустил Малко.

— Адмирал ждет меня, — пояснил тот.

Охранник кивнул в знак согласия. Малко направился к свободному лифту.

В лифте вместе с ним поднимался молодой человек с бритой головой. Он смотрел на свои ноги, у него был вид шпиона-любителя. Вероятно, пилот У-2, пришедший за инструкциями. Он вышел на пятом этаже.

Двери открылись на восьмом. На небольшой лестничной площадке за столом сидели два человека. Пока один из них изучал пропуск Малко, другой проводил по его спине инфракрасным детектором, чтобы удостовериться в отсутствии оружия.

— Меня вызвал адмирал Миллз, — сообщил Малко.

Охранники это знали, как уже в течение многих лет они знали Малко, но согласно инструкции должны были обыскивать каждого посетителя.

Охранник снял трубку и доложил адмиралу. Малко услышал ответ: «Немедленно проводите его ко мне».

Он последовал по коридору за охранником. Каждые пять метров надпись на стене напоминала о том, что н, следует выбрасывать бумаги, а нужно подготовить их к определенному часу для сожжения.

Дверь кабинета Миллза, как и остальные, была окрашена в зеленый цвет. Если бы убийца или шпион проник в здание, прошел все барьеры и дошел до восьмого этажа, он все равно не смог бы проникнуть в кабинет: чтобы открыть дверь, нужно было обязательно набрать комбинацию цифр, как в сейфе. Шифр менялся каждое утро. Охранник получал его в запечатанном конверте.

Малко уже встречался адмиралом Миллзом, маниипулировавшим баснословными суммами, отчет о которых давал только Президенту США. Он был главой всех «черных» операций. Именно он передал однажды Малко кейс с десятью миллионами долларов, предназначенных для иранской операции.

Это был мужчина среднего роста, лысый, в квадратных очках без оправы, как у Макнамары. Шесть лет назад у него умерла от рака жена; жил он только работой, приходи, в свой кабинет между пятью и пятью тридцатью утра уходил двенадцать часов спустя. У него был только один недостаток: он не допускал мысли, что может ошибаться. В результате подобной самоуверенности пополнялись кладбища, но поскольку он часто оказывался прав, он сохранял свой пост.

В этот раз лицо его было еще более суровым, чем обычно. Он смотрел на Малко, не вставая из-за письменного стола. Комната напоминала монашескую келью. Ни одной гравюры на обшитых деревом стенах. В углу кабинета находилась серая картотека, ее секреты могли привести в дрожь всю Америку. Небольшой светильник, вмонтированный в потолок, освещал стол, на котором не было ни одного листа бумаги.

— Садитесь, — сказал Миллз.

Его голос имел обезличенную интонацию робота. Обычно тот, кто входил в это святилище, чувствовал себя не в своей тарелке.

Однако на Малко это не действовало. После сухого рукопожатия шефа ЦРУ Малко сел в одно из больших низких кожаных кресел напротив стола. Он ждал.

В течение тридцати секунд слышно было лишь гудение кондиционера. Затем адмирал нарушил молчание, прочищая горло.

— Дорогой SAS, — начал он. — Возникла проблема, которая не дает мне уснуть.

Малко был поражен. Миллз нервничал и казался нерешительным. Это на него не походило.

— Слушаю вас, — сказал он.

— Само собой разумеется, что речь идет о сверхсекретном деле.

— Разумеется.

Миллз почтительно понизил голос.

— Сам Президент позвонил мне сегодня утром. Он рассчитывает на меня. Его советники беспомощны.

Он осклабился. Малко знал, что Миллз ненавидит всех политиков, но обычно он выражался более прямо.

Что скрывалось за его озабоченностью?

Малко терпеть не мог таинственную атмосферу государственной секретности. В этот раз Миллз сам позвонил ему на виллу в Покипси, в штате Нью-Йорк и попросил его срочно приехать в Вашингтон. Малко прекрасно знал, что Миллз мог заставить его приехать силой, если бы он ему действительно понадобился.

Переделка его родового замка в Австрии поглощала огромные суммы. В то же время он знал, что отпуск сотруднику ЦРУ, как обыкновенному служащему, не дают. Его феноменальная память была бы лучшим аргументом, чтобы его убрать, если он откажется оказывать услуги Управлению. За десять лет SAS узнал слишком много.

Дело в том, что Малко, титулованный принц, Рыцарь аристократ Мальтийского Ордена, полноправный Рыцарь Ордена Черного Орла, Принц Святой Римско-Германской Империи, между прочим был только чрезвычайным агентом ЦРУ, работавшим по контракту. Благодаря необычайной памяти — он пользовался ей, в частности, чтобы говорить на малораспространенных языках, — обаянию и изысканности он успешно осуществил множество операций оказавшихся непосильными вульгарным исполнителям. И хотя титулы Малко впечатляли его коллег из ЦРУ, они называли его просто SAS, это было гораздо короче, чем Ваше Сиятельство.

ЦРУ — огромный, сложный организм, использующий главным образом стопроцентных профессионалов, но иногда также и «чрезвычайных» агентов. Малко не был ни профессиональным шпионом, ни послушным исполнителем. Однако Малко, такой, каким он был, добивался результатов, и это очевидный факт. Методы его не всегда были правомерными, но неоспоримы были успехи.

Когда чиновники из Администрации упрекали прямых шефов SAS в том, что они используют такого дилетанта, те не испытывали затруднений с ответом, напоминая им что дело Бухты Свиней и революцию в Санто-Доминго заварили очень серьезные супершпионы. Результат был известен: на Кубе едва не разразилась мировая война, а деятельность США в Санто-Доминго вызвала резкое осуждение всех цивилизованных стран. Порой шефы говорили что SAS — талантливый любитель, и часто он лучше, чем ограниченный специалист.

И продолжали использовать Малко.

Тот факт, что Малко тратил все, что зарабатывал, на восстановление своего фамильного замка, парадоксальным образом способствовало тому, что он был самым высокооплачиваемым агентом ЦРУ. Американцы, испытывающий бесконечное почтение к любому булыжнику, возраст которого превышает десять лет, чувствовали себя меценатами, платя Малко за его добрые и полезные услуги.

В пользу Малко было и нечто более субтильное: шефы ЦРУ часто были людьми образованными и воспитанными поэтому нередко комплексовали, имея постоянно дело с убийцами и заурядными исполнителями. Присутствие Малко повышало престиж ЦРУ. То, что австрийский принц, предки которого участвовали в Крестовых походах, соблаговолил участвовать в их играх, свидетельствовало что ЦРУ вело честную борьбу.

Кроме того, очень обнадеживало присутствие человека, умеющего думать. По сути ЦРУ имело все основания быть благодарным Малко за его работу, ведь Малко был бы гораздо больше на своем месте в замке, с рюмкой водки в руке, в окружении красивых женщин, чем в холодной штаб-квартире контршпионажа.

Однако он был здесь всей своей плотью.

Адмирал рассматривал его своим сверлящим взглядом, а Малко не сводил золотистых глаз со своего иерархического шефа. Когда молчаливая дуэль закончилась, шеф ЦРУ изрек:

— Я представлю вас человеку, который посвятит вас в интересующую нас проблему.

Он нажал на кнопку в столе и замер в ожидании. Малко еще никогда не видел ею таким напряженным. Спустя минуту дверь отворилась, и в кабинет вошел человек в светлом костюме.

Ему было около сорока лет, лицо его было красноватым, телосложение — спортивным. Глаза оставались без всякого выражения, даже когда он говорил. Всем своим видом он напоминал мертвую рыбу.

Миллз указал на Малко.

— Принц Малко, которого мы зовем SAS, — добавил он, улыбнувшись, — один из наших лучших агентов. Вы можете доверять ему, как мне.

Адмирал Миллз сел за стол, прочистил горло и сказал:

— Мой дорогой SAS, я не представляю вам этого джентльмена по причине безопасности. Он относится к одному из самых важных федеральных управлений.

Малко не повел и бровью. Сверхсекретность — золотое правило разведывательных служб. От незнакомца за версту несло ФБР. Он изобразил подобие улыбки, положил руки на колени и начал говорить, не глядя на Малко.

— Мы вышли на проблему, которую в настоящий момент не в состоянии решить, — сказал он ледяным тоном. — В течение некоторого времени мы сталкиваемся в нашей собственной стране с необъяснимым и в высшей степени настораживающим явлением. Вы слышали о коммунистических манифестациях на Западе?

Малко кивнул. Газеты только об этом и писали.

— Хорошо. Мы думали, что это дело рук нескольких фанатиков, но к нам поступила информация, что в них участвовали люди, обычно не занимающиеся политикой, например, ветераны, доказавшие свой патриотизм. Вы читали, вероятно, о том, что пятнадцать дней назад манифестанты атаковали мэрию на юге Сан-Франциско. Они хотели линчевать мэра. Полиция вынуждена была применить оружие. Семь раненых. ФБР начало расследование, провело опрос общественного мнения в районе волнений, то есть в Сан-Франциско, Окленде и близлежащих регионах. Результаты поразительные: около двадцати процентов опрошенных произнесли речи в духе настоящей коммунистической пропаганды перед нашими агентами.

Малко прервал его жестом.

— Не идет ли речь о бывших пленных Корейской войны или о людях, прошедших специальную подготовку за границей?

Незнакомец покачал головой.

— Исключено. Мы проверили. Мы занимаемся этим делом уже семь месяцев. Многие из этих «неокоммунистов» никогда не выходили дальше своего квартала. Большинство до самого недавнего времени пользовалось солидной репутацией антикоммунистов. Нам не удалось напасть на след ни одного агента, если предположить, что один агент мог проделать эту работу, — и никакой пропаганды. Эти люди стали врагами Америки по мановению волшебной палочки. Мы не находим этому объяснения. Вообразите, что на следующих выборах они изберут коммуниста от своего штата, а тот объявит компартию легальной.

Малко начинал понимать обеспокоенность своего визави.

— И между ними нет ничего общего? — спросил он.

— Ничего, если не считать того, что все они живут в одном районе.

— Перед этой вспышкой было ли в данной местности коммунистическое ядро?

Незнакомец пожал плечами.

— Два года назад ФБР выявило около двадцати сочувствующих. Половина из них уехала из штата, остальные ведут себя спокойно. На прошлой неделе произошел симптоматический инцидент, отчасти я здесь еще и по этой причине.

Он понизил голос, как если бы его могли услышать через герметичные стены.

— Расследование было поручено надежному человеку, двадцать два года прослужившему у нас. Он уже полгода находился на месте. На следующий день он вернулся в Вашингтон, заявив, что не хочет больше заниматься этим делом. Он считает, что эти люди правы…

— Что с ним стало? — спросил Малко.

— Сейчас он в отпуске по состоянию здоровья, был подвергнут всевозможным тестам. Ему разве что череп не вскрывали. Врачи единогласно утверждают, что наркотики он не употреблял.

— Я могу его увидеть?

— Нежелательно. От него вы ничего не узнаете. — Тон незнакомца был сухим и смущенным одновременно. Атмосфера в кабинете внезапно накалилась. Малко понял, до какой степени оба мужчины сосредоточились на проблеме. Он возобновил разговор, прищурив глаза:

— Помимо упомянутой зоны не зарегистрировано ни одного случая?

— Нет, и это странно. Эта зона ограничена кругом радиусом в пятнадцать километров с центром на юге Сан-Франциско. Именно здесь люди теряют рассудок, принимаются за коммунистическую пропаганду, собираются группами и ведут себя так, как если бы не существовало законного правительства.

Незнакомец достал из кармана лист бумаги и прочел:

— На юге Сан-Франциско они выбили в мэрии все стекла; в Окленде при входе в Бей Бридж Фривей сожгли американский флаг; в Монтерэй группа манифестантов в течение двух часов крушила все на своем пути.

Малко жестом прервал его.

— Секунду, — сказал он.

Тот факт, что волнения ограничивались узким кругом, безусловно, служит указателем. Он не знал еще, как этим воспользоваться, но отложил его в закуток своей памяти.

Как и вся Америка, он следил за подъемом волны манифестаций. Газеты утверждали, что речь идет о фанатиках и бездельниках.

Поскольку в некоторых манифестациях были замешаны негры, говорили также о волнениях на расовой почве. Однако до сих пор Малко не подозревал, что за всем этим стояли какие-то махинации. Он вспомнил, что несколько месяцев назад три тысячи человек собрались перед Белым домом. Размахивая вьетнамскими знаменами, они требовали прекращения войны во Вьетнаме.

— Чем я могу быть полезен? — спросил Малко, нарушив молчание.

— Вы должны найти настоящую причину обращения в «новую веру» этих людей, — сказал незнакомец. — До сих пор все читали о волнениях, но не задавали вопрос о вызвавшей их причине. Благодаря строгим инструкциям, полученным полицией штата и ФБР, нам удалось избежать разговоров о систематическом «промывании мозгов». В этом нам помогли местные газеты, публикуя только полицейские сводки. Поэтому пока еще люди думают о разрозненных манифестациях — таких, как на Востоке.

Мужчина наклонился вперед, взгляд его был жесткий.

— Но это ненадолго. Случись что-нибудь более серьезное, и правда вылезет наружу. Мы вынуждены были уже просить «Лайф мэгэзин» повременить с расследованием этих событий в интересах страны. Без объяснений. Мы не можем рассчитывать дальше на их молчание. Адмирал Миллз заверил меня, что вы можете сделать то, что до сих пор не удалось ФБР. От всей души этого желаю, но слабо верю в успех. Однако мы должны использовать любые возможности.

При этих ободряющих словах незнакомец поднялся, пожал Малко руку и вышел.

Адмирал Миллз внимательно посмотрел на своего собеседника.

— Хотя наш друг и пессимист, — сказал он, — это дело должно быть решено в самое ближайшее время. Иначе катастрофа неминуема.

Его тон задел Малко.

— Очень мило с вашей стороны, что вспомнили обо мне, — сказал он, — но гадать на кофейной гуще — не мое хобби. Как я могу решить эту загадку, если ФБР уже прочесало всю местность без всяких результатов?

Адмирал помрачнел.

— Послушайте, SAS, — сказал он. — Я понимаю, что предстоящая миссия не вызывает у вас восторга. Но ведь это и есть ваша работа. Если бы дело было простым, я отправил бы туда группу головорезов. На наших согражданах провели эксперимент по «промыванию мозгов». Никогда еще такая серьезная опасность не угрожала нашему обществу. Вам известно, что ЦРУ не имеет права действовать на территории США. Следовательно, я не могу поручить вам официально эту миссию. Вы обречены на партизанщину.

— Но хоть один след, какой-нибудь указатель вы можете мне дать? — спросил Малко.

— Ничего, — ответил адмирал.

Малко почувствовал раздражение.

— Вы уверены, — настаивал он, — что в этом районе не случилось ничего, что могло бы иметь связь с нашей «эпидемией»?

Миллз казался усталым.

— Некоторое время назад произошла одна необычная вещь, но к нашей проблеме она не имеет отношения.

— Расскажите, что случилось, — попросил Малко.

Адмирал нехотя уступил. Никого, кроме SAS, он не удостоил бы даже ответом.

Он рассказал историю Джека Линкса, которому ЦРУ дало документ для расшифровки.

— Все документы по этому делу находятся у одного человека, — сказал он в заключение. — Это майор Фу-Чо, глава разведывательной службы Формозы на Западе США. К сожалению, до сегодняшнего дня он ничего не смог выжать из этого текста, кроме малоинтересного перевода. Сходите к нему, если вам так хочется.

Погрузившись в кресло, Малко задумался. Вытянув в сторону Миллза указательный палец, он воскликнул:

— Вы ошибаетесь, адмирал. Ваша китайская рукопись наверняка имеет отношение к волнениям.

Миллз вскочил. Он не терпел пререканий.

— Увольте меня от этой истории. Займитесь лучше порученным вам расследованием.

Он встал, давая понять, что беседа закончена. Малко не шелохнулся. Продолжая оставаться в кресле, он спросил:

— Вам ни разу не приходила мысль, кто может быть заинтересован в организации этих волнений?

После минутного колебания Миллз рявкнул:

— Русские!

— Русские? Между нами никогда не было лучших отношений. Давайте определим, кто в данный момент является врагом США?

— Китайцы, — обронил адмирал.

— Вот именно, — сказал Малко, — китайцы. В таком случае довольно странное совпадение. Я всегда полагался на свою интуицию, которая подсказывает мне искать в этом направлении.

Адмирал яростно крикнул:

— Идите хоть к черту, но что-нибудь найдите. И не теряйте времени на болтовню. Я отправлю к вам в Сан-Франциско двух парней, вы их знаете: Криса Джонса и Милтона Брабека. Они будут вашими помощниками.

Малко очень забавляла ярость адмирала.

— Надеюсь, что я не поддамся «промыванию мозгов», — вздохнул он.

Вероятность почти ничтожная. Замок Малко, расположенный на австро-венгерской границе, был бы великолепной заповедной зоной, если бы венгры не превратили парк в коммунистическую территорию… Таким образом, Малко не располагал почти никакой землей, не считая той, на которой стоял загородный особняк.

Адмиралу это было известно. Это была одна из причин его доверия к Малко.

— Желаю удачи, — сказал он, пожимая Малко руку. — Примите участие в манифестации и побеседуйте с теми, кого мы называем «зомби». Я предупредил Ричарда Худа, начальника полиции в Сан-Франциско. Свяжитесь с ним, как только приедете.

Малко вышел в коридор. Он чуть было не поддался искушению повернуть направо, а не налево, чтобы увидеть, сколько потребуется времени головорезам из охраны, чтобы превратить его в решето…

Но инстинкт самосохранения одержал верх. Он благоразумно прошел мимо охранников и сел в лифт. По странному совпадению лифт остановился на пятом этаже, и в него вошел тот же бритый молодой человек, который поднимался с Малко.

Он казался еще более робким. Встретив насмешливый взгляд Малко, он густо покраснел и уставился на свои ботинки. Этому лучше не попадаться в руки русских или китайцев. Ему даже не стоит промывать мозги.

Подошел микроавтобус, связывающий ЦРУ с Вашингтоном.

Рассматривая окрестности Мэриленда, Малко осознал всю сложность поставленной перед ним задачи. Он не знал, ни что делать, ни с кем сражаться, даже если и существовал гипотетический «промыватель мозгов».

Из Вашингтонского аэропорта он отправился в Нью-Йорк. Ему предстояло еще провести полтора часа в поезде, чтобы пересесть в свой автомобиль, оставленный на вокзале Покипси.

Он жил на небольшой новой вилле, на самой вершине холма, за городской чертой. Дома были расположены на приличном расстоянии друг от друга. Он не поддерживал никаких отношений с соседями, принимавшими его за торгового представителя.

В подвале он установил макет своего замка, на котором скрупулезно отмечал проделанную работу. Каждой его миссии соответствовал участок крыши или пола с деревянной мозаикой. Замок поглощал все средства: чем дальше продвигалась работа, тем больше оставалось сделать. Однако Малко твердо решил воплотить свою мечту. Он поклялся, что не попросит руки женщины, пока не закончит благоустройство замка, чтобы обеспечить будущей супруге приличное существование.

Вернувшись к себе, он стал укладывать вещи. Достал чемодан-самсонит, свое «страхование жизни». В двойном дне чемодана лежал суперплоский пистолет с глушителем, который по желанию мог заряжаться патронами или газом. Эта игрушка была подарком ЦРУ, но Малко не любил пользоваться огнестрельным оружием.

Он отложил также четыре костюма из альпака, от черной до серо-антрацитовой гаммы. Его кокетство заключалось в том, что он носил костюмы только из очень легкой ткани и безупречно отутюженные.

Через полчаса чемодан был собран. На всех его сорочках и пижамах был вензель. Несмотря на то, что он уже давно жил в США, он всегда помнил о своем праве на титул «Ваше Сиятельство» и о том, что многие высокородные фамилии в Европе охотно отдали бы ему своих дочерей, будь он даже немного горбат или умственно неполноценен.

На этой ободряющей мысли он заснул.

 

Глава 3

Над Сан-Франциско ярко светило солнце, что само по себе уже было удачей, так как город часто бывает окутан туманом. Под крылом ДС-8 простиралась бухта. Казалось, что самолет собирается сесть на воду. Неожиданно показалась дорожка, и колеса коснулись земли едва ощутимым толчком.

Самолет плавно вырулил к ультрасовременному зданию аэровокзала. Нечто вроде огромных раструбов на колесах подъехало к дверям самолета, и пассажиры стали высаживаться.

В ушах у Малко еще гудело, когда он спустился в нижний холл аэровокзала, чтобы взять напрокат машину. Выбор был большой: «Герц», «Арис», «Континенталь». Вылетая из Нью-Йорка, Малко зарезервировал по телефону машину в компании «Герц». За прилавком болтали в ожидании клиентов служащие, одетые в черно-желтые костюмы «Герц», что делало их похожими на ос.

Одна из служащих появилась из-за рекламного щит. Это была миниатюрная китаянка с пухлым ртом и большими глазами орехового цвета. Малко остановился и стал незаметно ее разглядывать. Он не разочаровался. Ее слишком развитой для столь хрупкого тела груди было тесно в узком платье, подчеркивающем округлость бедер. С очаровательной улыбкой девушка прервала осмотр.

— Что угодно, сэр?

У нее был приятный иностранный акцент. Малко в свою очередь улыбнулся. Он не мог оставаться равнодушным к обаянию красивой женщины. От маленькой китаянки исходила волнующая его чувственность.

В то время как она рылась в бумагах, ища заказ Малко, он спросил:

— Вы американка?

— Нет, — ответила она, — я француженка. Я приехала с Таити, здесь только год.

— Вы еще не забыли французский? — спросил Малко на языке Мольера.

— О! Вы француз!

Лицо таитянки преобразилось. Малко узнал, что она скучает в Сан-Франциско, что ей не нравятся американцы, но на Таити нет работы. Она приехала в США потому, что ее дед обосновался в Сан-Франциско, бежав из коммунистического Китая.

Малко прервал разговор. Его действительно волновало присутствие этой китаянки-таитянки.

— В котором часу вы заканчиваете работу? — спросил он.

— В восемь часов.

— Хотите встретиться со мной? Приходите в десять часов в бар «Марка Хопкинса».

Она украдкой взглянула на своих коллег.

— Нам запрещено принимать приглашения от клиентов.

Он чувствовал, что ей очень хотелось прийти. Отчасти из-за французского, на котором они говорили, но главным образом из-за его золотистых глаз.

— Никто не узнает, — пообещал он.

— Хорошо, — быстро согласилась она. — Я буду вас ждать в холле, не осмелюсь войти в бар одна.

— Как вас зовут? — спросил Малко.

— Лили Хуа. Американцы зовут меня Лили.

Она уже приготовила документы на машину.

— Я могу вам предложить только «форд-мустанг» красного цвета, — извинилась она. — Но он совершенно новый.

— Отлично.

Получая от нее документы, Малко коснулся ее руки. Она не отстранила свою, и приятный электрический ток прошел по его спине. Если правда то, что ему рассказывали о Таити…

Скромность мешала Малко осознавать всю силу очарования своих золотистых глаз. Но он говорил по-французски и как только он заговорил с Лили на этом языке, она с неприкрытой радостью перешла на него. Вероятно, после Таити она чувствовала себя в Сан-Франциско потерянной, и Малко был ей послан Провидением.

Он улыбнулся, думая о том, что даже здесь, в дружественной стране, он был одинок. ЦРУ не может его поддерживать официально, а ФБР скорее всего не выкажет ему доброжелательности. Он привык быть вольным стрелком. В этом было даже свое преимущество, тем более, что в случае осложнения он мог обратиться в ФБР или в полицию штата. Несмотря на то, что он был «нелегальным» агентом ЦРУ, он располагал большой властью: достаточно было позвонить адмиралу Миллзу.

Впрочем, он будет вынужден пользоваться местной и официальной связью ЦРУ, в частности, чтобы контактировать с Миллзом. Только они имели в распоряжении телефоны, автоматически кодирующие исходную информацию и расшифровывающие ее на выдаче.

Малко направлялся в город по Бэйшор Фривей. Справа простиралась бухта. Если представить себе открытую пасть, то Сан-Франциско будет располагаться на нижней челюсти, а знаменитый мост Золотые ворота будет соединять нижнюю и верхнюю челюсти. Бухта будет находиться внутри пасти, а Тихий океан снаружи.

Малко заказал номер в самом шикарном отеле Сан-Франциско «Марк Хопкинс», расположенном на вершине Ноб Хилла. Здесь Малко не был около десяти лет, но его удивительная память помогла ему без труда выйти на Калифорния-стрит из лабиринта подвесных дорог, пересекающихся в центре города. На Калифорния-стрит он поехал вдоль трамвайной линии.

Помпезный и устаревший холл «Марка Хопкинса» не изменился. Каждый субботний вечер в нем устраивались балы, на которые элегантные дамы в вечерних платьях по традиции приезжали на трамвае. Комната стоила тридцать два доллара; надо сказать, что находилась она на двадцати пятом этаже.

— Господин Малко Линге?

Администратор взглянул на регистрационную карточку Малко.

— Да.

— Это для вас.

Он протянул конверт. В нем была одна лишь фраза: «Срочно свяжитесь с Ричардом Худом в Маррей Хил, 6-7777».

Малко позвонил из кабины в холле. Номер соответствовал телефонному коммутатору полиции Сан-Франциско. Его соединили с Ричардом Худом.

— Добро пожаловать в наш город, — сказал тот хриплым голосом. — Я не знаю, кто вы, но я получил приказ обращаться с вами, как если бы вы были любовницей губернатора. Поэтому через полчаса я пришлю за вами машину, которая отвезет вас на ваш первый бал.

— Не понял, — сказал Малко.

Худ рявкнул:

— Эти твари устроили новую манифестацию. Ничего нельзя было сделать: у нас демократия. Когда я был в Корее, все было проще, здесь же эти сволочи защищены Конституцией…

Малко сказал своему собеседнику, что предпочитаем продолжить беседу в здании полиции.

Времени у него оставалось только на то, чтобы переодеться.

Старый «плимут» пропах потом и засаленной кожей. Зажатый между грязной дверцей и дородным маршаллом, перепоясанным патронташем и курящим дешевую сигару, Малко испытывал все муки ада. Его костюм уже превратился в тряпку.

Впереди с открытыми ртами спали два полицейских с касками на голове. Над ними висел карабин, сбоку болталась длинная дубинка из черного дерева. Все трое были из полиции Сан-Франциско.

Патрульная машина уже больше часа стояла в центре южной части Сан-Франциско, на углу Чеснат Бульвара и Хиллсайд-авеню, в десяти милях от центра. Малко констатировал, что они находились в самом центре зоны «заражения», установленной адмиралом Миллзом.

Справа доносился шум Фривея. Радио в машине тихо потрескивало. Горы были помехой для приема сообщений из генерального штаба полиции. Внезапно толстый полицейский рядом с Малко вздрогнул, как слон, пробитый пулей огромного калибра. Радио передавало:

«Внимание всем патрульным машинам! На углу 79-й улицы и Бродвея из белого „бьюика“ в полицейских была брошена бутылка с зажигательной смесью. В машине четыре человека…»

Разбуженный тумаком, водитель включил мотор.

— Это не мой участок, — проворчал он.

— Не хнычь, будет и на твоей улице праздник, — хмыкнул маршалл, сидящий рядом с Малко.

Он погасил сигару о каску и спрятал окурок в нагрудный карман, затем проверил заряженность огромного «смита-и-вессона».

Как бы поощряя его действия, радио передало обрывистыми фразами:

«Внимание всем машинам! Отправляйтесь на помощь пожарным. Их обстреливают из охотничьих ружей. Внимание, внимание!.. Четверо подозрительных в желтом „бьюике“ на углу Гикпори и 106-й… Они стреляют в пожарных… Внимание всем машинам! Черные манифестанты поджигают лавки в Сивик Сенте».

После короткой паузы раздался голос диспетчера: «Все машины направляются в зону 55-й улицы и южного Бродвея. Манифестанты устроили поджог и стреляют в пожарных».

Полицейский, сидящий рядом с водителем, снял ружье.

— Черт побери, — процедил он.

Машина тронулась с сиреной и мигающей фарой на крыше. Проехав с квартал, они чуть было не врезались в пожарную машину, показавшуюся на перекрестке. На ее ветровом стекле зияла звезда, оставленная пулей…

Издали доносились сирены других машин, полицейских или пожарных. Сидящий спереди полицейский зарядил карабин и выставил его в дверцу машины.

— Я прихлопну первого, кто откажется подчиняться, — заявил он.

Снова затрещало радио:

«Всем машинам! Подозрительные лица наполняют бутылки бензином на заправочной станции Мобил, Арсон-стрит. Код два…»

— Черт бы их всех побрал! — изрек полицейский с ружьем.

Они обогнали пожарную машину, которая их радостно приветствовала. И совершенно неожиданно оказались в гуще событий. На обычно спокойной торговой улице по обе стороны горели лавки. Как всюду в Калифорнии, постройки были деревянными, достаточно было вылить немного бензина. Длинные столбы черного дыма поднимались в небо.

Машина остановилась на перекрестке, полицейский с винтовкой открыл дверь машины и вышел. В этот момент сзади с поперечной улицы появилась группа манифестантов. Ее возглавляла женщина с вьетнамским желтым флагом с черной звездой. Рядом с ней шли двое мужчин с транспарантом, на котором красными буквами было написано: «Долой Никсона, поджигателя войны». Полицейский с карабином пошел навстречу манифестантам. Двое других вынули пистолеты и открыли дверцы машины.

— Немедленно разойдитесь, — приказал полицейский с карабином и поднял оружие.

Манифестанты продолжали идти. Сквозь ветровое стекло Малко видел их решительные лица. Полицейский промешкал лишь секунду, но она дорого ему обошлась. Один человек ухватился за ствол его винтовки и вырвал ее, другие стали его толкать и пинать, и он тотчас же исчез в толпе. После этого манифестанты направились к машине. Оба полицейских одновременно выстрелили в воздух. Этого было недостаточно. Через несколько секунд манифестанты атаковали машину. Не осмеливаясь стрелять в безоружных людей, полицейские закрылись в машине, помешав Малко выйти.

Машину начали раскачивать, приподнимать. Малко со своей стороны попытался открыть дверцу, готовый противостоять обезумевшей толпе, но не успел. «Плимут» накренился и перевернулся на крышу вместе с Малко и полицейскими.

Над перевернутой машиной стоял невероятный гам. Фанатики выкрикивали ругательства и били машину ногами. Малко услышал призыв: «Давайте их поджарим!» Полицейский спереди нацелил свой пистолет и выстрелил.

Раздался крик, и толпа отхлынула. Полицейский выстрелил еще раз. Манифестанты стали разбегаться, унося раненого.

Полицейский с винтовкой лежал на тротуаре, но винтовки у него уже не было, лицо его было неузнаваемо, хотя он еще слабо шевелился.

Внезапно глухой удар сотряс кузов, и камень отскочил рикошетом на землю. Полицейский выстрелил наугад в сторону, откуда был брошен камень. На углу дома Малко заметил тень. Оглушенный, он пытался выкарабкаться из машины. В этот момент другой камень вдребезги разбил ветровое стекло. Возле почтового ящика на корточках сидели два молодых человека. Один из полицейских выстрелил, и парни скрылись.

— Нужно попросить помощи, — сказал водитель. Он постучал по рации, и она заработала. Полицейский взял микрофон: — Всем машинам. Трое полицейских оказались в засаде на углу Ист-Джефферсон и 103-й улицы. Просим безотлагательной помощи…

Он повторил обращение дважды. Малко казалось, что время тянется бесконечно. Если эти молодчики вернутся, то их поджарят как цыплят.

В подтверждение его слов из-за перекрестка выскочил на полной скорости автомобиль и поравнялся с ними. Малко заметил вытянутую руку, бросающую что-то в их сторону. Это была бутылка из-под пива, из ее горлышка вырывалось пламя. Когда она упала на землю, раздался взрыв: в ней была зажигательная смесь.

— Всем машинам! Срочно окажите помощь машине на углу Ист-Джефферсон и 103-й улицы. Повторяю…

В следующие десять минут все было тихо. Манифестанты не возвращались.

В глубине Джефферсон-стрит послышались быстро приближающиеся сирены. Четыре полицейских машины остановились возле перевернутого «плимута». Вооруженные карабинами, они заняли позицию на перекрестке. У многих полицейских лица почернели от дыма, были в ссадинах и царапинах.

Малко вылез из машины, за ним оба полицейских.

Сильная рука помогла ему подняться. Сержант полиции с обгоревшими бровями и шрамом на щеке подозрительно рассматривал его.

— А вы что там делали? — резко спросил он.

— С ним все о'кей, — прервал толстый полицейский. — Он отведал сполна.

На перекрестке столпились полицейские. Из «форда» с торчащими антеннами раздавал команды капитан с огромными усами, голубыми глазами навыкат, в золотом шлеме и с пистолетом в руке. Малко подошел к нему в сопровождении своего телохранителя.

— Где я могу найти Ричарда Худа? — спросил он. Капитан пожал плечами.

— Последний раз я видел его в саду женского колледжа, на Сивин Сенте, он устанавливал личности задержанных. Наверное, он еще там, если ничего не случилось… Мы направляемся туда, если хотите, поехали с нами.

Малко сел в машину, где было уже четверо полицейских. Из дверей торчали карабины.

Внезапно машина резко затормозила. Посередине дороги, поддерживаемый камнем, стоял деревянный щит, на котором было написано черной краской: «Сыщики, поворачивайте налево, или мы вас пристрелим!» Полицейские переглянулись и повернули налево. Зачем рисковать?

— Эти люди свихнулись, — сказал водитель.

Изгородь из полицейских машин блокировала Сивин Сенте и профильтровывала всех подъезжающих. Около тридцати человек лежали на земле лицом вниз, как трупы. Их нужно было обыскать и допросить. В углу два трупа были завернуты в покрывало рядом с опрокинутой и изрешеченной пулями цистерной.

Сопровождаемый полицейским-мастодонтом, Малко в конце концов нашел Ричарда Худа. С сигарой в зубах, брюшком, круглыми большими очками в металлической оправе, безукоризненно чистой сорочке и суровым видом, он казался воплощением привычного порядка. Сидя за столом, он задавал лаконичные вопросы задержанным. Малко представился. Ричард Худ процедил:

— Садитесь рядом со мной. Вы увидите, в каком мы оказались дерьме.

Он протянул ему лист бумаги:

— Полюбуйтесь, что натворили эти мерзавцы. Шестнадцать полицейских ранены, причем двое в тяжелом состоянии. Трое убитых среди манифестантов, количество раненых неизвестно. Больше двадцати домов сгорело, так как в этом квартале постройки почти все деревянные.

— Ради чего все это?

— Они ратуют за мир. Когда мы решили им помешать, они стали все поджигать, стрелять в нас и в пожарных. Все это во имя свободы выражения. Взгляните на человека в сорочке с короткими рукавами, там, на стуле.

Он вынул сигару изо рта и рявкнул:

— Сэм!

Высокий полицейский с каской на голове растолкал толпу и предстал перед шефом полиции.

— Сэм, — сказал Худ, — проводи этого джентльмена к тому типу, которого мы заперли в комнате.

Сэм сделал знак Малко чтобы тот следовал за ним. Они пересекли двор и оказались перед дверью, охраняемой двумя полицейскими, вооруженными карабинами.

— Хотим взглянуть на вашего подопечного, — сказал с мрачным видом Сэм.

— Что он натворил? — спросил Малко. Сэм сплюнул.

— Он дефилировал с вьетнамским флагом. Когда мы попытались вырвать его у него, он стал стрелять и ранил двух полицейских.

Сэм отпер дверь. Малко вошел первым, за ним Сэм с пистолетом в руке. Они увидели сидящего на скамейке человека. Его правый висок был разбит, а руки слегка дрожали.

— Месье хочет поговорить с тобой, — сказал Сэм, ткнув ему в ребра пистолетом. — Советую ему отвечать, иначе я за себя не ручаюсь.

Мужчина взглянул на Малко и апатично спросил:

— Вы кто?

— Я веду расследование по распоряжению правительства. Мне хотелось бы кое-что у вас спросить, — ответил Малко.

— Пожалуйста.

— Как вас зовут?

— Лестер Уайт.

Полицейский сел на скамью и, играя барабаном пистолета, следил за беседой. Малко взял стул и поставил его напротив задержанного.

— Чем вы занимаетесь, господин Уайт? — спросил он.

— Я отвечаю за производство в «Электроникс оф Калифорния», в Окленде.

— Вас что-нибудь не устраивает в вашей работе?

— Напротив, я доволен работой. Я хорошо зарабатываю. У меня были худшие времена.

Лестер Уайт отвечал спокойно, без напряжения. Малко прокашлялся.

— Вернемся к сегодняшнему дню. Вы обвиняетесь в том, что стреляли в полицейских и двоих ранили. Это очень серьезно. Вы рискуете оказаться в газовой камере. Почему вы это сделали?

Лестер Уайт заерзал на скамейке и неожиданно отсутствующим голосом ответил:

— Что будет со мной — не важно, так как наши идеи торжествуют.

— Какие идеи?

— Нужно победить капитализм, дать возможность выразиться демократическим силам. Нужно прекратить войну во Вьетнаме и принять в ООН демократический Китай.

Глаза Малко внимательно следили за ним. Он был поражен преображением этого человека. Его глаза были теперь лишены всякого выражения, казалось, что он рассказывает заученный урок.

— Вы коммунист? — спросил Малко.

— Разумеется, — спокойно ответил тот.

Полицейский подпрыгнул на скамейке.

— Вы слышите этого мерзавца?

— Спокойно, — сказал Малко. — Вы состоите в партии, господин Уайт?

— Вы прекрасно знаете, в каком положении сейчас компартия в Соединенных Штатах. Чтобы заставить торжествовать истину, не обязательно быть членом партии.

— Вы всегда так думали?

— Нет. Я многое обдумал и раскаиваюсь.

— В чем?

— Я был соучастником империалистов и поджигателей войны. Я даже голосовал за Президента…

— За кого бы вы стали голосовать сейчас?

— За демократического кандидата, который будет проводить просоциалистическую политику.

У полицейского перехватило дыхание. Он изрыгал ругательства, глядя на Уайта с гадливостью.

Малко продолжил допрос.

— Вы имеете контакты с другими сочувствующими… социализму? — спросил он.

Уайт ухмыльнулся.

— Разумеется, — ответил он. — Я сам организовал первую коммунистическую ячейку на юге Сан-Франциско. Она не последняя. Постепенно американцы поймут, что разделять наши взгляды — это единственно правильное решение.

Малко вздрогнул от «правильного решения». Типичное выражение коммунистической диалектики. Откуда Уайт его взял?

— Впрочем, — продолжал задержанный, — вы сами, работающий на империалистическое правительство Соединенных Штатов, в конце концов начнете мыслить правильно… Рано или поздно все честные люди будут возмущены обманом руководителей страны.

— Вам не кажется, что вы представляете меньшинство? — осторожно спросил Малко.

— Сегодня на улицу вышли сотни, — просто ответил Уайт. — Скоро выйдут тысячи, даже если нас будут сажать в тюрьмы и казнить.

Как только Малко касался политики, равнодушие задержанного сменялось на монотонный и напряженный тон. От этого человека исходило нечто неприятное, напоминающее Малко что-то из его прошлого, но что?

— Благодарю вас, — сказал он в заключение, — и желаю, чтобы ваш безумный поступок не имел для вас слишком серьезных последствий.

Лестер Уайт изрек:

— Конечным результатом наших действий будет свержение капиталистического строя.

Малко вышел в сопровождении полицейского.

— Вы видите, он спятил, — взорвался полицейский. — Вы только послушайте его! Свержение капиталистического строя!

Они вернулись в кабинет Ричарда Худа. Малко наклонился к шефу полиции:

— Помимо арестов проводили ли вы расследование о причинах и последствиях этой истории? — спросил он.

Худ сказал разочарованно:

— ФБР направило сто пятьдесят человек, которые только этим и занимаются. Мои люди им помогают. Например, человек, которого вы только что видели: о нем известно все с того момента, как он появился на божий свет. Сегодня в восемь часов вечера в моем кабинете будет совещание, приходите послушать.

Малко согласился. У него было время вернуться в отель и передохнуть. Пять минут спустя он уже ехал в полицейской машине, по дороге купил последний номер «Сан-Франциско кроникл». Вся первая страница была посвящена волнениям под огромным заголовком: «Убийства и пожары на Юге».

Передовица рассказывала о «внезапном безумии», экстремистах, несостоятельности полиции. Ни слова о «коммунистической эпидемии». Беспорядки списывались на счет жары.

В кабинете Худа было так накурено, что можно было вешать топор. Около дюжины мужчин слушали сообщение человека в белой сорочке, с ежиком на голове и голубыми глазами. От него за версту разило ФБР.

— Мы столкнулись, — говорил он, — с самой широкомасштабной подрывной акцией, когда-либо проводимой в нашей стране. Взгляните.

На стене висела огромная карта Калифорнии. Кнопками и цветными стрелками обозначалась зона, охватывающая юг Сан-Франциско до Монтрэля и часть Окленда на востоке.

— Внутри этой зоны, — продолжал оратор, — нормальные люди превращаются в коммунистов, и нам ничего не известно, почему это происходит. Мы располагаем сведениями, что эпидемией заражено двадцать процентов населения.

В напряженном молчании аудитории Малко поднял руку и спросил:

— Распространяется ли эпидемия на детей?

Человек из ФБР грустно кивнул.

— Еще как, и это нас очень беспокоит.

Худ представил Малко как ведущего расследование от Госдепартамента. Малко не знал, клюнет ли на это ФБР, но ему было наплевать.

Сотрудник ФБР в заключение сказал:

— Мы вынуждены были отстранить от исполнения обязанностей некоторых из наших агентов, зараженных «эпидемией».

Тяжелое молчание повисло над присутствующими. За тридцать пять лет своего существования в ФБР было только два предателя, один из которых оказался негром.

Малко прокашлялся.

— Я только что приехал, — сообщил он, — поэтому не удивляйтесь наивности моих вопросов. Сегодня я разговаривал с человеком, который производил впечатление убежденного коммуниста. Речь идет о Лестере Уайте. Что показало расследование?

Человек с засученными рукавами стал рыться в кожаном портфеле.

— Вы попали в самую точку, — сказал он. — Моя команда занималась этим типом в течение шести месяцев. Я зачитаю отчет, и вам все станет ясно…

Он взял кипу бумаг.

«Уайт Лестер. Сорок восемь лет, женат, имеет ребенка. Предшествующая деятельность: воевал в Европе в первой моторизованной дивизии, сержант. Награжден орденом. Имеет хорошие отзывы. Ранен под Бастонью.

После выздоровления находит работу, которую выполняет в настоящее время. Люди, знающие его в течение двадцати лет, единодушно заверяют, что он никогда не был замешан в сомнительных делах.

В предыдущий арест мы практически разобрали его дом. Единственное, что нам удалось найти, это копировальную машину, листовки, отпечатанные на ней, и список людей, уже нам известных, зараженных, как и он, „эпидемией“.

За Уайтом была установлена слежка днем и ночью. Его новая секретарша находится на службе у нас. Он не получал никаких денег.

Ничего! Нет ничего, что могло бы объяснить превращение Лестера Уайта. Впрочем, нигде мы не напали на след какого-нибудь просачивания агентов. В любом случае их понадобилось бы столько, что они не остались бы незамеченными».

Малко спросил:

— Вы говорите, что не напали на след ни одного пропагандиста. Однако сегодня днем я видел людей, открыто ведущих пропаганду…

Мужчина прервал его:

— Минутку! Я говорил о пропаганде извне. В действительности все происходит таким образом, что однажды утром люди просыпаются коммунистами. В этом все дело. Мы не знаем, почему они ими становятся. Но начиная с этого момента, они действуют в открытую. Лестер Уайт, к примеру, начал открыто изучать в библиотеке все труды по коммунизму, там познакомился с другим человеком, посоветовавшим ему слушать на коротких волнах коммунистические радиопередачи. И так далее. Поскольку эти люди проживают в одной зоне, они могут быть знакомы, иметь контакты, вместе путешествовать… Они создали ячейки и издают подпольные газеты. Один из наших агентов обнаружил в Монтерэй штаб-квартиру, на которой слушались сводки агентства ТАСС, передаваемые на английском языке. Логика нарушается тем, что двадцать процентов населения этого штата внезапно становятся убежденными коммунистами. Можно привести десятки примеров, повторяющих случай Уайта.

Он сел и нервно закурил. Один за другим агенты ФБР оставляли помещение, унося свои папки. Остался лишь человек, представивший карту местности. Он подошел к Малко и отрекомендовался:

— Я капитан Грэй из ФБР, слышал о вас. Вы SAS, не так ли? Вы влипли здесь по уши.

Малко прищурил золотистые глаза и приветливо улыбнулся.

— Я не собираюсь с вами соперничать, — сказал он, — просто не понимаю, что я могу сделать?

Грэй пожал плечами.

— Старина, даже если бы вы были самим чертом, вы были бы кстати, если бы смогли нам помочь.

— Я полагаю, что вы проверили деятельность известных иностранных агентов, — сказал Малко.

— Конечно. Впрочем, на Западном Побережье их немного. Сеть быстро прослеживается, а мы не напали ни на какой след.

Малко верил ему. У ФБР была хорошая репутация.

Капитан Грэй надел куртку и вышел, оставив Малко озадаченным. Хотя ФБР и не вышло на след, какое-то объяснение всему этому должно быть.

Малко был счастлив выйти на свежий воздух после удушливой атмосферы кабинета Худа. Он находился в двух шагах от Калифорния-стрит. Часы показывали половину одиннадцатого. Малко расстроился: Лили Хуа не станет ждать столько времени. Но после такого напряженного дня ему хотелось расслабиться. Завтра он поедет в Лос-Анджелес к другу адмирала Миллза, майору Фу-Чо. Может быть, тот наведет его на след.

Малко вошел в «Марк Хопкинс» в мрачном настроении. Такси не было, и головокружительный Калифорнийский склон показался ему Эверестом. Вечер все равно был потерян. Беглый взгляд в холл вернул ему хорошее настроение.

Погрузившись в созерцание витрины обувной лавки, спиной к нему сидела Лили Хуа.

Он тихо подошел к ней и сказал:

— Добрый вечер. Прошу прощения, что заставил вас так долго ждать.

Таитянка резко обернулась. Ее лицо светилось неподдельной радостью.

— Я так боялась, что вы не придете…

Она сменила форму «Герца» на китайское платье с разрезом сбоку. Стоя на очень высоких каблуках, она все же едва доходила до плеча Малко. Ни слова упрека за двухчасовое опоздание. Она искренне радовалась встрече.

— Но что же вы делали эти два часа? — спросил он.

— Рассматривала обувь, — ответила Лили. Она рассмеялась. — Я обожаю обувь. Когда я разбогатею, то куплю себе туфли из крокодиловой кожи, как на витрине. На Таити я всегда мечтала о красивых туфлях.

Они вошли в гараж, Малко открыл ей дверцу «мустанга». Спустя десять минут они уже сидели в ресторане «Гротто». Лили расправлялась с бифштексом, в то время как Малко ел жареного омара, запивая розовым калифорнийским вином.

В конце ужина Малко знал о Лили Хуа все. Даже имя ее первого любовника, француза Марка. Ей было в то время только пятнадцать лет. Она говорила о любви с непринужденностью, и выражение ее больших ореховых глаз заставляло думать, что ее поступки не расходятся со словами. Закончив свой рассказ, она засыпала Малко вопросами о его жизни. Узнав, что он холост, она улыбнулась.

— В вашем возрасте, — сказала она, — все американцы либо женаты, либо разведены. У всех проблемы. Мне не нравятся мужчины с проблемами.

Малко с серьезным видом согласился. Он сказал Лили, что приехал в Сан-Франциско по делам.

Выходя из ресторана, Лили взяла Малко за руку.

— Пригласите меня танцевать, — попросила она. — Мне очень хочется с вами танцевать. От вас приятно пахнет.

В машине она прижалась к нему, поцеловала его в шею и сказала: «Мне хорошо».

Малко подумал, что это очень повышает репутацию розового калифорнийского вина.

Лили привела Малко в дискотеку, расположенную в огромном подвале с темно-красными стенами. Вдоль перегородок, отделяющих кабины, стояли низкие диваны. Около пятидесяти пар танцевали почти в полной темноте. Портье, которому Малко протянул пять долларов за вход, попросил Лили предъявить ему удостоверение личности, чтобы удостовериться, что ей уже исполнился двадцать один год.

Надо сказать, что каждое воскресенье проповедники ирландской церкви ставили дискотеку на второе место после ада, но она была самым привлекательным местом в Сан-Франциско.

— Трудно поверить, что сегодня днем в десяти милях отсюда шли бои, — заметил Малко.

— Какие бои? — спросила Лили.

Он вкратце рассказал ей. Вероятно, она была единственным человеком в Сан-Франциско, который этого не знал. Но Лили не читала газет и не смотрела телевизор.

Через полчаса Малко окончательно забыл об адмирале Миллзе, коммунистах и манифестантах. Лили танцевала, как на Таити, то есть старательно имитировала любовь под все убыстряющиеся ритмы. Медленные танцы она танцевала, прильнув вплотную к своему кавалеру, спрятав лицо на его груди. Что касается Малко, он заранее проиграл битву за сохранение приличия. Лили, почувствовав это, еще больше прижималась к нему. Малко был вынужден чуть-чуть отстранить ее, ибо способность человека к сопротивлению имеет свои пределы.

Рядом с ним умопомрачительная блондинка так высоко положила ногу на ногу, что были видны трусики в цветочек. Она сидела с американским студентом с бритой головой. Они не танцевали, не разговаривали, а только опрокидывали скотч за скотчем. Избавившись от комплексов, они пойдут в машину заниматься любовью. Лили догадалась, о чем думал Малко.

— Вам нравится эта красивая девушка? — тихо спросила она. — Она высокая и светлая, а я маленькая и черненькая…

— Нет, — искренно ответил Малко.

Он обнял Лили за плечи и поцеловал ее. Лили неловко вытянула свой острый язычок, ее движения были очень порывисты, от этого приятное ощущение прошло по спине Малко.

Вокруг них пары танцевали и целовались.

Малко первым пришел в себя. С минуту они молча смотрели друг на друга. Он оставил на столе пятидолларовую бумажку и взял Лили за руку.

Прохладный воздух не нарушил очарования.

Усевшись в «мустанг», Лили поцеловала его, обогнув со змеиной гибкостью переключатель скоростей, разделявший их. Руки Малко скользнули вдоль тела Лили. Когда он нащупал разрез ее платья, Лили тихонько оттолкнула его.

— Не здесь, — сказала она. — Я не люблю заниматься этим в машине. Поедем к тебе.

Машина тронулась. Малко испытывал странное и приятное ощущение. В доступности Лили не было ничего вульгарного. Она сказала ему, что в Сан-Франциско у нее еще не было любовника, и он ей верил.

Они доехали молча до гаража отеля. У Малко был ключ, и ему не надо было обращаться к администратору. Лили чувствовала себя прекрасно, у нее было ощущение, что она знает Малко уже лет десять.

Окно в комнате было открыто. Лили пришла в восторг от вида.

— Как красиво, — сказала она. — Мне хотелось бы здесь жить.

Малко уже налил две рюмки водки и протянул одну Лили. Она улыбнулась, взглянув на него, и, приподнявшись на высоких каблуках, сказала:

— Ты настоящий американец. Тебе нужно выпить, прежде чем заняться любовью. Это для храбрости?

Малко смутился. Женщины всегда его чему-нибудь учили.

— А как делают на Таити? — спросил он, ставя на место рюмку.

Лили подошла к нему и обняла его.

— Если мужчина нравится, с ним идут купаться, потом танцуют, а потом занимаются любовью. На следующий день все повторяется. Если мужчина приятен и хорошо это делает, его любят и выходят только с ним. Библейская простота.

— Расстегни мне молнию, — попросила Лили, повернувшись спиной.

Приятное скрежетание, и Лили осталась в голубых трусиках и бюстгальтере. Она сама сняла бюстгальтер, освободив тяжелые и торчащие груди, и прижалась к Малко. Он почувствовал два твердых и теплых островка через костюм, и ему показалось, что на его спину опрокинули ковш горящей лавы. Малко не мог бы сказать, как оказался голышом в постели. Лили легла подле него. У нее была нежная кожа, пахнущая миндалем. Несколько минут он ласкал ее, прежде чем снять трусики. Затем стянул их и, уже плохо соображая, со стоном бросился на нее. Она же вонзила в его затылок коготки, вздрагивая всем телом через короткие промежутки.

После этого она высвободилась из объятий Малко и стала целовать его тело.

— Это гораздо более эффективно, — прошептала она, — чем весь алкоголь американцев.

Размякший, Малко уснул. Было четыре часа утра. Лили выдавила из него последнюю частицу эротики с неожиданной непосредственностью и искусством. Она спала, приоткрыв белые зубы, ее торчащие груди будоражили его.

Он вновь стал ее ласкать, и она свернулась в клубок, прижавшись к нему. Он закрыл глаза, испытывая благодарность.

Как жаль, что нужно вставать в восемь часов и ехать в Лос-Анджелес к Фу-Чо!..

 

Глава 4

Майор Фу-Чо отрыгнул, выплюнув рисовые зерна на стол и в тарелку своего визави.

Ловким жестом подцепив палочкой последнего лангуста, он обмакнул его в соус, обильно орошая скатерть. Приподняв миску с рисом, принялся сосредоточенно его поглощать, отправляя рисовые зерна в рот скрещенными палочками. Однако большая часть риса ускользала от него и приклеивалась на грязную скатерть. Это не мешало Фу-Чо сопровождать прием пищи довольным хрюканьем.

Майор проглотил бамбуковый росток, отхлебнул глоток чая, урча, как старый котел, положил на стол палочки. Его толстые губы были испачканы жиром.

Уже в течение двадцати лет проживая в Лос-Анджелесе, Фу-Чо продолжал есть на китайский манер.

Малко, наблюдая эту картину, испытывал отвращение. Он не снимал черные очки, которые позволяли ему сохранить аппетит.

Уже сам вид ресторана не внушал доверия: облупленный фасад деревянного сарая с грязной витриной на авеню Ла Бреа. Интерьер был под стать: около дюжины расшатанных столиков, покрытых бумажными скатертями, под неоновым освещением и таинственными рядами китайских иероглифов красного цвета на стенах. Дверь в кухню оставалась открытой, и то, что можно было увидеть, не вызывало аппетита.

Однако, по словам Фу-Чо, это был один из лучших китайских ресторанов в Лос-Анджелесе.

С набитым животом, Фу-Чо быстро мигал глазами, как сова.

Малко наблюдал за ним сквозь очки. В Лос-Анджелес его привела интуиция. На первый взгляд не было никакой связи между документом, о котором ему должен был рассказать Фу-Чо, и «эпидемией». Но Малко был убежден, что за всем этим стоит Китай (а Фу-Чо был китайцем).

Кроме того, он не знал, с чего начать расследование, касающееся собственно «эпидемии». Все поиски ФБР до сих пор результатов не принесли.

Если он увидит, что ошибся, у него всегда будет время признать, что адмирал Миллз оказался прав.

— Пойдемте ко мне, — предложил китаец, — там нам никто не будет мешать.

Малко не стал возражать. Он провел уже два часа с Фу-Чо, но пока не имел возможности вставить слово, чтобы сказать, что его привело. Когда говорят об азиатском терпении, то скорее речь идет об удивительном терпении людей, имеющих дело с азиатами…

Но Фу-Чо был важной птицей, поэтому адмирал советовал Малко не наседать на него.

— Он — персона грата самого Чан Кай-Ши и всего китайского лобби Вашингтона, связан со всем бизнесом Шанхая.

Официально майор Фу-Чо занимался торговлей жемчугом. Он был хозяином двадцати китайских работниц, нанизывающих разноцветные жемчужины восемь часов в день. Несмотря на то, что Фу-Чо в течение двадцати лет не носил форму, он был офицером китайской националистической армии, а именно — командующим на Западном побережье США «вторым ЦУ», то есть управлением контршпионажа маршала Чан Кай-Ши. В этом качестве он сотрудничал с ЦРУ и иногда с ФБР.

Он имел большую власть над азиатским населением Сан-Франциско, Лос-Анджелеса и Сан-Диего; время от времени выдавал подстрекателя ФБР, но в основном составлял таинственные доклады для своих прямых шефов в Формозе; жил зажиточно в большом доме, расположенном на холме над Голливудским бульваром. ЦРУ было известно, что он получает максимальную прибыль от своей синекуры и живет без проблем.

Злые языки утверждали, что Фу-Чо организовал агентурную сеть, которая просачивалась в коммунистический Китай через Гонконг или Кантон. Ни один из его агентов никогда не возвращался. К счастью, это были китайцы, и на Формозе считали, что все в порядке.

Малко думал об этом, следуя из ресторана за круглым силуэтом Фу-Чо. Китаец производил на него странное впечатление. Внешне он походил на жирный шар, его руки наводили на мысль о медузе, а ворот его сорочки скрывали шейные складки. Однако маленькие черные глазки светились умом. От всего его облика исходило впечатление энергичности, что расходилось с его репутацией.

Они прошли пешком сто метров и оказались перед выкрашенной в черный цвет лавкой, витрина которой играла разноцветным жемчугом.

Фу-Чо указал Малко на винтовую лестницу, ведущую на второй этаж. Поднявшись в комфортабельный кабинет Фу-Чо, они опустились в глубокие плетеные кресла. Малко не снимал очки. Он позволил себе начать беседу с бестактного вопроса:

— Отчего поседели ваши волосы, майор? Фу-Чо поморщился, его глаза заморгали еще быстрее, но улыбка оставалась приветливой:

— Я перенес очень сильное потрясение. Это было давно. Тогда я поседел за одну ночь…

Это случилось в Шанхае в 1938 году. Для Фу-Чо это потрясение едва не стало последним в его жизни. Армия Чан Кай-Ши захватила город. Началось вылавливание всех коммунистов и милиции. Фу-Чо был арестован шанхайской полицией и приговорен к смерти.

Чтобы внушить сочувствующим коммунистам спасительный ужас, изобрели специфическую казнь: захваченных в плен бросали пачками в котлы локомотивов… Метод позволял казнить человека, не оставляя никаких следов, и поражал воображение.

Фу-Чо держался до тех пор, пока не увидел, как белый пар поднимается над люком, в который его собирались бросить два гиганта.

На каждой экзекуции присутствовал офицер Чан Кай-Ши. Фу-Чо, которому отчаяние придало храбрости, удалось подойти к офицеру. Он поклялся, что знает сеть коммунистических минеров и может навести полицейских на их след. Так он искупит свои заблуждения. Офицер мешкал, и глаза Фу-Чо застилал уже обжигающий пар, когда его отбросили от котла… В эту секунду он побелел.

Дальше дело пошло. Он привел специальный отряд в бедный квартал и указал на молодых людей; их было около двадцати. Всех арестовали. В тот же день они оказались в котле. Только Фу-Чо было известно, что ни один из них не был коммунистом. Все они были его однокашниками. Он оправдывал себя тем, что во время наводнений Янцзы погибало гораздо больше людей.

Чтобы выиграть время, он стал стукачом. Его подсаживали в камеру к другим заключенным, и он выуживал у них информацию. Для большей достоверности агенты Чана наносили ему небольшие телесные повреждения. Несмотря на эти издержки, Фу-Чо остался в живых. У него появилось много врагов в то время, но его рвение было оценено. Из жертвы он превратился в палача. У него оказался необыкновенный дар приспосабливаемости. Он брал на себя самую деликатную работу — беременных женщин, детей, стариков, раненых, — которая претила его коллегам; в конце кампании был уже младшим лейтенантом.

Оставаясь в разведывательных службах сначала в континентальном Китае, а затем на Формозе, он обратился с просьбой назначить его на работу за границу в тот день, когда ему на глаза попался список людей, за голову которых была назначена цена Пекинским правительством. Он занимал в этом списке почетное место, а его голова оценивалась в пять тысяч долларов…

Малко уже надоело ходить вокруг да около.

— Адмирал Миллз сказал мне, что вы располагаете секретным китайским документом, который не удалось перевести, — сказал он.

Фу-Чо развел пухлыми ручками и улыбнулся.

— О, ничего секретного. А что касается текста, то я его перевел. Он не содержит ничего интересного, и такому важному человеку, как вы, не стоило из-за этого приезжать.

— Я приехал не только из-за него, — сказал Малко. С минуту они молчали. Фу-Чо спокойно моргал глазами, но не двигался с места. Малко нарушил молчание.

— Все-таки мне было бы интересно взглянуть на эту писанину.

Фу-Чо поднялся с кресла и заковылял к столу. Он вынул из ящика папку и протянул ее Малко.

— Вот интересующий вас документ, — сказал он высоким голосом. — К сожалению, я сомневаюсь, что он может быть вам полезен…

Малко увидел бланк ФБР. На полях красной ручкой был указан номер Х-100, код, известный Малко. Это означало, что речь идет о событиях, произошедших в США и зарегистрированных агентом ФБР.

Сначала были записаны показания некоего Джеймса Бозана, сорока лет, торговца газетами, проживающего в Сан-Франциско, на Фостер-авеню, 2549.

«Я спускался по лестнице четырехэтажного дома 3403 по Фостер-авеню, внезапно споткнулся. Я только что получил от одного клиента пятьдесят центов мелкой монетой, деньги выпали и посыпались на ступеньки. Когда я подобрал монеты, я заметил, что одна никелевая монета разломилась пополам. Я взял обе половинки и обнаружил на одной из них кусок микропленки со странными буквами. Так как я часто хожу в кино, то сразу понял, в чем дело. Я тотчас же позвонил в ФБР и передал монету. Больше мне ничего не известно».

Показания были датированы 13 июля 1968 года.

Малко прочитал второй документ, отчет ФБР Сан-Франциско. Микропленка содержала китайские иероглифы. Документ был передан на расшифровку, а ФБР пыталось обнаружить происхождение монеты.

Безрезультатно. Были опрошены все жильцы дома 3403 по Фостер-авеню, изучено их прошлое. После шестимесячной работы ФБР ни на шаг не продвинулось. Монета была самой банальной, проследить ее хождение не представлялось возможным. Половинки монеты плотно соединялись и трюкачество становилось не заметным. Если бы продавец газет на споткнулся на лестнице, то на эту монету и сегодня бы покупали газеты. По мнению ФБР, монета стала циркулировать случайно, но где и когда — установить невозможно. Монета, толщиной два миллиметра и диаметром двенадцать миллиметров с полостью внутри, была выполнена безупречно.

В течение шести месяцев лучшие шифровальщики ЦРУ и ФБР безрезультатно пытались прочитать текст. Поскольку люди оказались бессильны, обратились к машинам. В ЦРУ был компьютер, способный перевести выражение «Унесенные ветром» на русский язык за четыре минуты. Но в данном случае эта чудо-машина изрыгала километры магнитной ленты без всякого смысла. Таким образом, код остался неразгаданным.

И, наконец, на всякий случай документ был передан Фу-Чо. Согласно его расшифровке, речь шла об опознавательных знаках одного из тайных обществ — «Белого Лотоса», — которых было множество в китайской среде. Кроме того, Фу-Чо предполагал, что монета могла быть завезена из Сингапура или Гонконга. Зная упрямое желание китайца не потерять свое лицо, американцы вежливо поблагодарили, считая, что Фу-Чо элегантно замаскировал свое бессилие в расшифровке текста, который продолжал свое путешествие по официальным службам.

Малко принялся рассматривать факсимиле микропленки.

Буквы были расположены весьма необычным образом. Цифра пятьдесят шесть соответствовала квадрату, а четырнадцать — его сторонам. В каждом углу квадрата размещались разные идеограммы. Внутри квадрата помещался восьмиугольник из идеограмм. И, наконец, посередине одна-единственная идеограмма в ромбике.

Пока Малко знакомился с документами, майор Фу-Чо не проронил ни слова. Когда Малко закончил чтение, майор рассмеялся и сказал надтреснутым голосом:

— Вы видите, что все это несерьезно.

Малко наивно спросил:

— Не кажется ли вам, майор, что это слишком сложный способ передачи опознавательного знака?

Фу-Чо развел толстыми руками.

— Китайцы часто бывают сложными и инфантильными одновременно. Члены почтенного общества «Белый Лотос» обменивались секретной корреспонденцией о звездах, принимая чрезвычайные предосторожности…

— Понятно, — сказал Малко.

Сквозь черные очки он внимательно следил за китайцем. Фу-Чо чувствовал себя неуютно от вопросов собеседника; над его верхней губой выступили капли пота. Малко решил продолжать.

— Мне показалось, что вы ушли от вопроса, — улыбнулся он. — Вы можете поручиться за верность своего перевода?

— Абсолютно.

Ответ прозвучал как выстрел. Фу-Чо даже не успел моргнуть.

Малко чувствовал напряженность китайца. Он сделал вид, что меняет тему разговора.

— Есть ли коммунистические ячейки среди желтого населения Западного побережья? — спросил он.

Фу-Чо взглянул на Малко, как на сатану, и сказал:

— Я этого не знаю. У меня есть информаторы во всех классах китайского общества, от проституток до самых богатых семей Сан-Франциско. Разумеется, среди них есть сочувствующие коммунистам, но они не опасны, так как у них нет организации. Если бы кого-нибудь из них привлекал новый режим, они без труда могли бы отправиться первым пароходом в Гонконг. ФБР внимательно за этим следит и регистрирует всех опасных или подозрительных индивидов.

Малко терпеливо слушал.

— Разве в Пекине нет секретных служб?

Фу-Чо стало жарко. Он понизил голос:

— Есть, конечно. Она называется… Блошиной Связью.

Он произнес название так быстро, что Малко не понял и попросил его повторить.

Малко снял очки и проницательно посмотрел в маленькие черные глазки китайца. Смутившись, Фу-Чо заерзал в своем кресле. Малко снова сменил тему разговора.

— Вы не будете возражать, если я возьму этот документ?

Фу-Чо охотно согласился.

— Возьмите всю папку, меньше будет хлама.

Малко поднялся и протянул ему руку. Он снова испытал ощущение, что держит в правой руке желтую медузу. Он задал последний вопрос:

— Адмирал Миллз сказал мне, что некий Джек Линкс тоже занимался этим текстом. Он работал на вас, не так ли?

Майор покачал головой. Выражение его лица было обиженным.

— Американцы верят только в свои силы, — обронил он. — Не удовлетворившись моим переводом, ЦРУ попросило Джека Линкса, с которым я, впрочем, был знаком, извлечь дополнительную информацию из текста.

— И он, конечно, не смог?

Фу-Чо искренне удивился.

— Как, разве Миллз не сказал вам? Бедняга Джек умер. Остановка сердца. Он переутомился. Глупая смерть.

— Умереть вообще глупо, — заключил Малко.

С этими словами он ушел. Майор его не провожал. Наедине со своими мыслями Малко вышел под знойное калифорнийское солнце, сел в машину, взятую им напрокат, и, следуя по Сансет-Бульвару, направился в сторону Хэрбор Фривей и аэропорта. Он был задумчив. Работа в спецслужбе научила его не доверять совпадениям. Итак, после того, как декриптологи ЦРУ потерпели фиаско, кто-то вспомнил о существовании Джека Линкса, прожившего в Китае сорок лет своей жизни, знавшего многие редкие диалекты. Смерть этого эксперта была весьма кстати. Разумеется, все это не имело никакого отношения к «коммунистической эпидемии». Адмирал был бы взбешен, узнав, что Малко напрасно теряет время.

Малко доверял своей интуиции. Все было туманно и расплывчато, но вполне достаточно для того, чтобы завести его. В Сан-Франциско свирепствует «эпидемия», Джек Линкс живет в этом городе, там же найдена забавная монета… Слишком много совпадений…

В сущности, почему бы Фу-Чо не обратиться к своему приятелю с закодированным документом?

Продолжая ехать по Фривею с благоразумной скоростью шестьдесят пять миль, Малко принял решение ознакомиться с обстоятельствами смерти Джека Линкса.

Сидя в «Боинге-727», взявшем курс на Сан-Франциско, Малко предался более приятным мыслям. В аэропорту его должна ждать Лили. Поскольку он мог начать расследование только завтра, совесть его была чиста.

Таитянка не сказала ни слова, когда он поднял ее с постели в восемь часов утра. Самолет приземлился в восемь часов двадцать семь минут. Малко быстро шагал по бесконечно длинному коридору. Лили терпеливо ждала в красном «мустанге». Она нежно поцеловала его и спросила:

— Ты устал? Я сделаю тебе массаж, как делают рыбакам на Таити.

Она была в китайском платье и объяснила Малко, что взяла его с собой, чтобы не ехать за ним домой.

— А дед ничего не говорит тебе?

— Нет, я сказала ему, что познакомилась с приятным и богатым человеком. Он очень обрадовался. Он только попросил меня не делать сразу ребенка…

— Разумеется.

Они ужинали в маленьком китайском ресторане на Мэзон-стрит. Малко находил Лили очаровательной. Она смотрела на него обеспокоенно.

— Ты устал, — повторила она. — В дискотеку не пойдем, я сделаю тебе массаж.

Он подчинился. Придя в отель, она заставила Малко раздеться, и он голый лег на живот. Лили сняла платье, но оставила трусики и бюстгальтер. Пока ее пальцы разминали спину Малко, он думал о странной смерти Джека Линкса. Надежды найти причину было немного, но у Малко на сегодняшний день другого следа не было.

Внезапно его мысли были прерваны. Массаж Лили закончился тем, что она гладила его по спине сосками грудей… С этой минуты Малко умер для ЦРУ.

Он уснул пресыщенный и утомленный, обнимая крепкое и теплое тело Лили.

Открыв глаза, он не увидел Лили. Она исчезла. Часы показывали девять. На столе он нашел записку на французском:

«Выспись хорошо. Я не хочу тебе навязываться. Если хочешь, позвони мне на работу. Лили».

Малко не мог опомниться от такой деликатности. Или это было женское коварство? Он начинал привыкать к золотистой коже Лили и ее нежности.

Если бы не все эти истории…

 

Глава 5

Малко следил глазами за чайкой. Его собеседница награждала его взглядами затравленной лани. Почти карлица, одетая в пуловер, доходящий ей до колен, и бесцветные джинсы, она была ужасной. Сев из предосторожности на край пыльного кресла, Малко старался не испачкаться. Он слушал.

Карлицу звали Алисия Донер. Она была хозяйкой и приятельницей Джека Линкса. Ее антикварная лавка находилась как раз под двухкомнатной квартирой Джека.

Малко пришел уже в третий раз. Смерть Линкса не вызывала сомнений, так как было тридцать свидетелей, один из которых врач, и несколько полицейских.

Для очистки совести Малко опросил полицейского и коронера, выдавшего разрешение на захоронение, дав им понять, что Джек мог быть убит. Патологоанатомы дали заключение о смерти в результате остановки сердца, не уточняя причины. Возраст? Переутомление?

— Если вы были другом Джека, — ломалась карлица, — то почему я вас никогда не видела?

Малко вздохнул.

— Я живу далеко отсюда, возле Нью-Йорка, — объяснил он. — Мне так хотелось увидеться с Джеком…

Карлица смахнула слезу:

— Если бы вы приехали в среду…

Она не заметила, как блеснули его глаза:

— В среду? Но ведь Джек умер во вторник.

— Нет, это могла быть только среда: во вторник вечером я слышала, как он ходил по квартире. Он даже что-то уронил…

— В котором часу это было?

— Около полуночи. Я только что вернулась.

Двумя часами раньше тридцать человек констатировали смерть Джека Линкса. Это был первый след, на который напал Малко.

— Послушайте, Алисия, — сказал он почти нежно, — мне хотелось бы взглянуть на жилище Джека. Не проводили бы вы меня в его квартиру?

От радости карлица стала выше ростом.

— Конечно.

В этот момент зазвонил колокольчик над входной дверью, и в лавку вошла молодая пара.

— Мы хотели вы взглянуть на секретер, — объяснил молодой человек.

Малко воспользовался случаем.

— Дайте мне ключ от квартиры Джека, — сказал он. — И идите за мной, но не сразу. — Малко хмыкнул. — Таким образом, мы не скомпрометируем себя, поднимаясь вдвоем…

В квартире было две комнаты, небольшая кухня и ванная. Малко быстро осмотрел спальню, в которой стоял один шкаф, кровать и комод. Он ничего не нашел. Ничего не было ни в кухне, ни в ванной. Кран душа капал, и Малко прикрутил его. В другой комнате был книжный шкаф и письменный стол-секретер.

Малко быстро осмотрел мебель. Ничего. Ящики стола даже не были заперты на ключ. Никаких представляющих интерес бумаг. Либо в квартире Джека уже был произведен обыск, либо ценные документы он хранил в другом месте.

Разочарованный, Малко собирался уже уходить, когда появилась карлица.

— Я все осмотрел, — сказал он, — и ухожу.

Видя, что она огорчена, он добавил:

— Я был бы счастлив, если бы вы предложили мне чашку чая и немного поболтали со мной…

Внезапно она подошла к столу, в котором Малко только что рылся. Это был старинный стол со множеством ящиков.

— Раз Джек умер, — сказала она, — я посмотрю, не остались ли деньги.

— Деньги? — удивился Малко. — Почему не в банке?

— Он не любил туда ходить.

Она просунула руку за стол, раздался сухой щелчок. Неожиданно открылся очень плоский ящичек.

Заинтригованный Малко подошел ближе. Алисия улыбнулась.

— Это был наш маленький секрет. Я продала ему этот секретер. Сто лет назад во всех секретерах были тайники.

В глубине ящика лежала связка десятидолларовых банкнотов и запечатанный большой желтый пакет. Алисия взяла пакет. Малко смотрел через ее плечо. Конверт был из Вашингтона.

Карлица нерешительно крутила конверт в руках. Малко взял его с ловкостью фокусника.

— Я передам его полиции, — сказал он. — Мне как раз по дороге. Они его вскроют. Это может быть важно. Оставив его, вы можете навлечь на себя неприятности.

Напуганная и загипнотизированная глазами Малко, карлица отдала конверт.

Они вместе спустились в лавку.

— Что же произошло в последние часы жизни Джека? — задумчиво спросил Малко, поставив чашку чая на колени.

Карлица тоже задумалась.

— Он сказал мне, что во вторник пойдет в химчистку сменить костюм. Он делал это каждую неделю.

Она рассказала ему о причудах холостяка.

Обмакнув губы в чай цвета мочи, Малко вежливо откланялся под предлогом большой занятости. Карлица проводила его до дверей:

— Заходите, — сказала она.

Малко пообещал и пошел пешком. Он оставил машину в паркинге «Тридант». Стояла такая чудесная погода, что прежде чем сесть в машину, он решил пропустить рюмочку на деревянной террасе, свисавшей над бухтой.

В эту секунду он сожалел, что рядом нет Лили. Она работала в аэропорту и придет к нему в десять часов, как обычно. Маленькая таитянка меньше чем за неделю заняла прочное место в его жизни. Они проводили вместе каждый вечер. Утром она вставала рано и уходила, пока в номер не приносили для Малко завтрак. Поскольку расследование застопорилось, то присутствие таитянки ободряло его. Несмотря на свою сексуальную свободу, она была очень сентиментальной: собирала спичечные коробки всех ресторанов, где они вместе ужинали.

«Чтобы вспоминать тебя, когда ты уедешь», — сказала она ему.

Она не строила иллюзий в отношении их связи, но вела себя так, как если бы они должны были провести вместе всю жизнь. Ее гладкое тело всегда желало любви. Однажды она проехала к нему через весь город, чтобы только побыть с ним полчаса. «Я почувствовала по телефону, — объяснила она ему, — что ты хочешь меня видеть».

В этот вечер Лили ждал приятный сюрприз. Малко купил ей туфли из крокодиловой кожи, о которых она давно мечтала.

На террасе почти никого не было. Когда Малко допивал свою рюмку, в бар вошла молодая женщина. Это была китаянка. Она не походила на обычных маленьких китаянок с плоским лицом. Незнакомка была высокой, безукоризненно сложенной, в легком элегантном костюме.

У нее были выступающие скулы, большие зеленые глаза, по плечам рассыпаны длинные прямые полосы.

«Воплощение мечты», — подумал Малко.

Он был очарован и не мог оторвать глаз от китаянки, сидевшей уже на стуле, демонстрируя длинные точеные ноги. Короткая юбка приоткрывала бедра. У Малко заныло в низу живота. Это была его мечта: смесь фигуры европейки и восточного очарования. Разумеется, среди ста пятидесяти миллионов северных китайцев должны быть люди, превышающие рост «классического» китайца. Но они жили в Китае.

Не обращая внимания на пристальный взгляд Малко, китаянка сидела неподвижно, устремив взгляд в пустоту. Она заказала томатный сок.

По закону вероятности было девяносто девять шансов из ста, что у нее здесь назначено свидание. Все-таки Малко заказал вторую рюмку водки.

Торговлю придумали для этого…

Разумеется, была Лили. В глубине души Малко испытывал чувство вины. Но красота китаянки была сильнее его. Впрочем, был один шанс из миллиона, что она обратит на него внимание.

Прошло двадцать минут, Малко опрокинул еще две рюмки, но никто не появлялся. Китаянка время от времени смотрела на дверь. Внезапно она поднялась и пошла к телефонной кабине. Малко пошел за ней. Он действовал инстинктивно. Когда она сняла трубку, Малко подошел к ней, взял ее руку и поцеловал кончики пальцев.

— Мадемуазель, — сказал он. — Я благословляю обстоятельства, задержавшие человека, которого вы ждете. Буду счастлив с вами познакомиться.

Он замолчал, встретив ледяной взгляд китаянки. В ее зеленых глазах было не больше выражения, чем у нефритовых шаров.

— Не мешайте мне звонить, — сказала она тоном, от которого похолодела бы Сахара, — или я позову на помощь.

Бывают поражения, которые не приводят к отчаянию. Малко улыбнулся, поклонился и вернулся к столу с чувством легкой досады. Спустя несколько секунд китаянка тоже вернулась к своему столу, положила доллар и вышла. Малко немного подождал, оплатил счет и тоже вышел.

То, что он увидел, наполнило его радостью: наклонившись над белой спортивной машиной, китаянка неловко пыталась сменить колесо.

— Если позволите, я помогу вам.

На этот раз в тоне Малко слышались насмешливые нотки.

Какое-то мгновение китаянка колебалась.

— Если хотите.

Это еще не было обещанием.

Не жалея своего безупречного костюма, Малко присел на цемент. Ставить домкрат было неудобно, и Малко очень старался. Китаянка смягчилась:

— Очень любезно с вашей стороны.

Пять минут спустя, поставив колесо, они уже болтали, как старые друзья. Ее звали Лорин.

— Мы не могли бы вместе поужинать? — предложил Малко. — Я чужой в этом городе, и мне кажется, что вы могли бы быть прекрасным гидом.

Она грустно улыбнулась:

— У меня очень строгие родители. Я не могу выходить поздно вечером. Вы знаете, я получила восточное воспитание.

— В таком случае, не хотите чего-нибудь выпить у «Марка Хопкинса»?

Она покачала головой.

— Я не могу появиться в общественном месте с мужчиной.

Девочкой она не выглядела. Ее костюм хорошо подчеркивал округлость бедер и выпуклость груди. Малко продолжал настаивать, когда она уже села за руль. Наконец, немного помедлив, она сказала:

— Если вы действительно хотите со мной встретиться, я скажу вам, где, — и, засмеявшись, добавила: — Там встречаются все влюбленные Сан-Франциско. Вы знаете Парк Президио, не доезжая до Золотых ворот?

— Да.

— Не доезжая до моста, поверните на Линкольн Бульвар. Немного выше, справа, вы увидите смотровую площадку. Вид необыкновенно красивый, внизу Тихий океан. Я буду вас ждать в половине девятого, но времени у меня будет немного. До свидания.

Она резко хлопнула дверцей и машина скрылась из виду.

Малко сел в свою машину, по его душе разливался бальзам. У него был призрачный след и свидание с девушкой его мечты. Кроме того, у него была Лили. После нью-йоркского холода он наслаждался мягким, теплым климатом Сан-Франциско. Оставив машину в паркинге отеля, Малко поднялся в свою комнату.

В прекрасном настроении, он вставил в дверь ключ, открыл ее и остолбенел.

Спиной к нему в широких креслах напротив стола сидели два человека.

Он уже собирался захлопнуть дверь, когда его взгляд упал на ухо одного из мужчин. Удивительная память Малко сразу сработала. Это ухо могло принадлежать только Милтону Брабеку, головорезу ЦРУ и его старому товарищу.

Из-за уличного шума, доносившегося в открытое окно, незваные гости не услышали, что дверь открылась.

Малко подошел к креслам и поздоровался. Мужчины сорвались с мест со скоростью ракет «Атлас», у каждого в руке был пистолет. Узнав Малко, они спрятали оружие.

— А что, если бы мы выстрелили? — спросили они в один голос.

— Вам бы намылили шею.

Он пожал им руки. Снова он имел команду, с которой работал в Стамбуле. Малко был очень доволен, хотя у обоих телохранителей мозги были, как у колибри.

— Тебе нравится здесь? — спросил Малко у Криса.

— Вполне, — ответил тот.

Бедняга Крис был женат на женщине, которая вечно спала по пятнадцать часов в сутки, просыпалась же всегда в дурном настроении.

— У меня есть для вас работа, — сказал Малко. — Отправитесь по одному в Чайнатаун, это недалеко отсюда, и составите мне список всех китайских химчисток.

— Что мы должны с ними сделать? — спросил Милтон. — Пустить на воздух?

— Ничего, только отметите их, и все.

Оставшись один, он повернул ключ в двери, достал из тайника пистолет, зарядил его и положил на кровать, накрыв газетой, затем вынул желтый конверт, взятый у Джека Линкса, и вскрыл его.

В конверте была короткая записка, подписанная агентом ЦРУ. Он просил Джека расшифровать документ. В конверте было две фотокопии таинственного документа, имевшегося уже у Малко.

Таким образом, смерть помешала Линксу разгадать загадку, если это было в его силах. Малко оставалось найти специалиста синолога-декриптолога, интеллект которого превзошел бы электронные мозги ЦРУ…

Он позвонил Ричарду Худу, чтобы узнать, продолжается ли «эпидемия».

Телефонистка соединила его с подавленным человеком. Худ, по-видимому, жевал потухшую сигару, так как говорил невнятно.

— Хуже некуда, — сообщил он. — Теперь к нам приходят почтенные сограждане с петицией. Они требуют освобождения вчерашних убийц.

Малко повесил трубку. Напрасно он ломал голову: было невозможно понять, каким образом мирные граждане Америки превращались в убежденных коммунистов…

Миллз ждал новостей. Малко взял телефонный справочник и нашел адрес «Калифорниэн Траст Инвестмент». Он размещался на Маркет-стрит 2026. Этому почтенному обществу было бы очень трудно представить список инвестиций. Это была лишь «полулегальная» связь ЦРУ. Агенты типа Малко могли найти здесь деньги, оружие, но главное — средства связи по кодирующим телефонам.

На Маркет-стрит 2026 Малко увидел десятиэтажное здание из красного кирпича. «Калифорниэн Траст Инвестмент» располагался на седьмом этаже. Секретарша проводила Малко в кабинет директора. Вашингтон уже предупредил его о приезде Малко в Сан-Франциско. Проверив у него удостоверение ЦРУ, «резидент» предоставил в его распоряжение кабинет, оборудованный «специальным» телефоном.

По автомату он сразу связался с Вашингтоном, и его соединили с Миллзом.

— Какие новости? Я отправил вам подкрепление.

Малко хотел сказать ему, что в этой истории оба телохранителя были столь же эффективны, как хлопушка от мух в охоте на тигров… Однако, вспомнив об иерархическом почтении, он промолчал. Ему пришлось признать, что утешительных новостей не было.

— Могу я получить информацию о деле майора Фу-Чо? — спросил он.

— Фу-Чо? Для чего это вам?

— Простая проверка, — осторожно сказал Малко. — Я не должен ничем пренебрегать.

Он знал, что адмирал не любил, когда подозревали кого-нибудь из агентов ЦРУ. Дело принципа. Миллз не был дураком. Он взорвался:

— Я предупредил вас не терять времени на эту историю. Оставьте Фу-Чо в покое и займитесь «эпидемией».

Малко спокойно ответил:

— Послушайте, адмирал. Я всегда полагался на свою интуицию. Кроме того, ничем другим я не располагаю. Не мне учить ФБР, там знают свое дело. Фу-Чо произвел на меня странное впечатление. Мне кажется, что Джек Линкс был убит.

Он рассказал адмиралу о своем посещении квартиры Линкса и о заявлении Алисии Донер о том, что в квартире кто-то рылся.

— Вы с ума сошли, — сказал адмирал, — вместе с вашей Донер. Фу-Чо — надежный человек.

— Если я не ошибаюсь, — возразил Малко, — вы вправе лишить меня пятидесяти тысяч долларов…

— Дело не в деньгах. Мне нужен результат. Президент очень обеспокоен. Эти люди…

— Посадите их всех в концлагерь, — отрезал Малко серьезно, — если вам так будет легче…

— Скажите, пожалуйста, вы сами не…

— Нет, — перебил Малко. — Я пошутил.

После разговора он вернулся в отель, чтобы переодеться. Сначала хотел отменить свидание с Лили, но передумал. Если он начнет врать, она поймает его. Прежде чем подняться к нему, Лили звонила из холла. У него было время что-нибудь придумать. Он надел свежую сорочку, причесался, почистил зубы и сунул в карман платок, чтобы было чем вытирать следы губной помады. Пора выходить.

Он не спеша ехал по Калифорния-стрит. В этом небольшом городе улицы были бесконечно длинными. Вид залитого огнями Сан-Франциско был феерическим. Убаюканный непрерывным гудением трамвайных проводов, он доехал до Парк Президио Бульвар и повернул направо в направлении Золотых ворот.

Перед въездом на мост он заметил разветвление влево в сторону парка, огороженного решеткой: там квартировала пятая армия. Постройки были раскиданы по парку, открытому для публики.

Он проехал около мили по пустой дороге, идущей вдоль скалы. Через каждые десять метров попадалась надпись: «Военная территория. Пикники запрещены». Он доехал до круглой площадки, от которой начинался подъем. Не было ни одной машины. Малко остановился. Вид был великолепный: справа сверкали огни Золотых ворот. Напротив виднелись огни Сайта Роса. По мосту двигалась длинная светящаяся змейка.

Он видел черную громаду Тихого океана, а где-то там за десять тысяч километров — Япония…

Стояла полная тишина. Место действительно было идеальным для любовных свиданий. В высшей степени романтическое. Площадка была огорожена деревянным белым барьером, напоминающим огородную изгородь. С другой стороны свисала очень крутая скала метров пятидесяти, заканчиваясь внизу карнизом.

Под карнизом шел двухсотметровый отвес, спускающийся к пляжу, образованному волнами океана. Малко услышал шум мотора и взглянул на часы: ровно восемь тридцать. Красавица была точна. Шум приближался. В зеркальце Малко увидел черную массу автомобиля. Сзади раздался сильный удар. В тот же момент ударивший его машину «форд» промчался мимо.

Малко видел со своего сидения, как развалилась белая ограда под тяжестью «мустанга». Машина сползала в пустоту, внизу билось море о скалы.

«Форд» уже ехал вдоль скалы. Инстинктивно схватившись за руль, Малко чувствовал себя снежным комом, катящимся по склону горы.

Раздался треск железа, и все окна разбились вдребезги. «Мустанг» лежал на крыше на карнизе, передние колеса повисли над бездной. На секунду машина застыла. Оглушенный Малко вспомнил об отвесе, находящемся под ним. Изо всех сил он надавил на дверцу.

Она со скрипом открылась.

Малко выкарабкался как раз в тот момент, когда «мустанг» стал медленно опускаться в бездну. Он чудом не потерял сознание. Малко лежал на животе, упершись руками в землю, в то время как машина со страшным грохотом катилась кубарем вниз, подпрыгивая на камнях. Раздался глухой взрыв.

Снизу скалы поднимался желтоватый дым. Кузов «мустанга» горел на пляже. Капот и одна дверца были оторваны.

Малко медленно приходил в себя. Он не шевелился из-за осторожности. Если за ним наблюдали с вершины скалы, то не стоило навлекать на себя гранату или нечто в этом роде. У него безумно одеревенел затылок, и он почти ничего не соображал. В то же время он испытывал радость и удивление от того, что остался в живых. Если бы машина не зацепилась на мгновение за карниз, сейчас он бы жарился внизу, как цыпленок. Прекрасное любовное свидание!..

Придя в ярость от этой мысли, Малко пытался вскарабкаться на скалу. Пожар мог привлечь людей, и «доброжелатели», спустившие его под откос, не станут ждать полиции.

У него ушло четверть часа, чтобы подняться на площадку, где он остановил «мустанг». Его костюм из альпака превратился в лохмотья, лицо было в царапинах. Он почти не мог пошевелить левой рукой. Внезапно его ослепили фары.

Сирены полицейской и пожарной машин оглушили его. Малко положили на носилки. Он слышал, как в тумане, разговор пожарных и полицейских, заметивших внизу горящий «мустанг».

— Может быть, там кто-нибудь есть? — спросил пожарный.

— Пойдем посмотрим. В ста метрах отсюда есть тропинка, ведущая на пляж. Она очень крутая, но иначе нужно делать большой круг через Парк Президио. Мы будем там через полчаса.

Трое пожарных с портативными огнетушителями стали спускаться.

Малко не мог себе простить, что попался на удочку. Он поверил Лорин, потому что сначала она его оттолкнула, но попал в ловушку, соблазненный ее естественной вежливостью и умопомрачительной фигурой. В бешенстве Малко приподнялся на носилках.

— Что с вами случилось? — участливо спросил лейтенант полиции.

— Моя нога соскользнула с тормоза, и машина тронулась, — объяснил Малко.

Полицейский слушал недоверчиво.

— Вы уверены, что сделали это не нарочно? — спросил он. — Прежде всего, здесь запрещено останавливаться после двадцати часов.

Китаянка его не предупредила. Значит, она была уверена, что Малко будет один.

— Да я сделал это умышленно, — сказал с иронией Малко. — Мне хотелось посмотреть, как летает эта посудина…

Разговор на этом закончился. Малко попросил, чтобы его отвезли в отель.

В довершение ко всему ему пришлось поклясться полицейским, что он не будет больше кончать жизнь самоубийством в Сан-Франциско.

Сидя в полицейской машине, везущей его к «Марку Хопкинсу», Малко пришел к окончательному выводу: либо китаянка обладала специфическим чувством юмора, либо смерть Джека Линкса не была столь естественна, как это пытались представить.

Ему не терпелось отыскать китаянку, чтобы назначить новое свидание. На этот раз он отправил бы Криса Джонса и Милтона Брабека. Им бы очень польстило отправиться на свидание к такой красивой девушке. Он был наказан за свою неверность Лили. Малко начинал верить в божественную справедливость.

Еще не было десяти. Хорошо, что он не отменил свидание с Лили.

Плечо и затылок так ныли, что он с трудом разделся. Даже после горячего душа Малко не почувствовал бодрости. Телохранители спали в соседних комнатах. Завтра он им все расскажет. Ровно в половине одиннадцатого раздался звонок в дверь: это была Лили.

Увидев его, она вскрикнула: на виске у него была огромная шишка, руки в ссадинах.

— Несчастный случай, — объяснил Малко. — «Мустанга» больше нет. Еще немного, и ты бы меня никогда не увидела.

Малко объяснил Лили, что нога соскользнула с тормоза, а машина сошла с дороги и врезалась в дерево.

Очень нежно она исследовала каждый сантиметр его тела. Ее ловкие руки едва прикасались к его коже, они были столь сладострастны, что усталости как не бывало.

— Подожди, — сказал он и протянул ей коробку с туфлями. Ее длинные красивые ногти развязывали веревочку.

В полном восторге она достала одну туфлю и прижала ее к щеке. Она торжественно примерила туфли и посмотрела в зеркало. Малко еще никогда не видел такой детской радости. Она подошла к нему, приподнялась и поцеловала его в губы:

— Я люблю тебя, — сказала она. — Ты так мил со мной.

Малко был смущен и растроган одновременно.

— Это мелочь, — сказал он. — Ты говорила, что хочешь…

Она покраснела.

— Я сказала не для того, чтобы ты их купил…

Малко взял ее на руки, чтобы покончить с объяснениями.

— Сделай мне массаж, — попросил он. — У меня все тело ноет.

Он лег на кровать. Таитянка молниеносно разделась и оказалась рядом с ним. Она обожала быть обнаженной. На ней оставались только туфли.

В час ночи они проголодались. Так как ночное обслуживание в гостинице было поставлено неважно, они оделись и отправились в кафетерий Фермой, по другую сторону улицы, где можно было съесть яичницу с беконом.

— Я поеду домой, — сказала Лили.

Малко почувствовал прилив нежности.

— Ты не любишь со мной спать? — спросил он.

— Люблю, но…

— Пойдем.

На этот раз они спокойно пересекли холл под недовольным взглядом ночного портье. Малко подумал, что за ту цену, которую он платит за номер, он имеет право делать там все, что хочет.

 

Глава 6

— Остается только прочесать весь китайский квартал, — заметил Милтон Брабек.

Крис Джонс кивнул.

— За это время можно было уже прочесать весь Китай.

Было восемь часов утра, а в это время они не были способны на сложные мысли. Одетые в костюмы из светлого дакрона и наглухо застегнутые сорочки, они слушали рассказ Малко.

Брабек очень гордился своей новой игрушкой, привезенной из Нью-Йорка: это был пуленепробиваемый нейлоновый жилет. Одно неудобство: весил он около десяти килограммов и придавал Брабеку вид мумии.

— Вы хотите, чтобы мы разыскали китаянку? — спросил Милтон.

— Где?

Об этом горилла не подумал. Его страшно возмущало нападение на Малко. Он родился в штате Мичиган. Все, что было за пределами США, было покрыто для него мраком. Самый невинный работник химчистки казался ему зловреднее омерзительного вампира.

— Вы составили список химчисток? — спросил Малко.

— Вот он.

Брабек вынул из кармана лист бумаги, на котором старательно были выведены адреса двадцати химчисток.

— Отлично, — сказал Малко. — Вы разделите их между собой и в каждой спросите костюм Джека Линкса, но вежливо.

Гориллы без энтузиазма кивнули.

— Вам привести хозяина той, где он окажется?

— Ни в коем случае. У меня свой план. Встретимся здесь, — сказал Малко. — Я пошел завтракать.

Он тихо открыл дверь и вошел в комнату. Лили еще спала, и Малко не хотел, чтобы гориллы ее видели. Это могло оказать на них деморализующее действие. Лили проснулась. Раздался стук в дверь.

— Пожалуйста, завтрак, — послышался голос.

Лили устремилась в ванную комнату, а Малко лег в постель со словами «войдите».

Китаянка с плоским лицом, одетая в красную ливрею, поставила поднос на стол и вышла. Завернутая в полотенце, Лили вышла из ванной.

— Лежи, — сказала она Малко. Взяла поднос, чтобы поставить его на кровать, но не заметила телефонного провода на полу. Ее левая нога зацепилась за провод, она споткнулась и, вскрикнув, упала.

Поднос со страшным грохотом упал на пол. Не прошло и секунды, как боковая дверь с силой распахнулась, и на пороге возник Милтон Брабек с кольтом в руках. В своем порыве он чуть было не наступил на Лили. С другой стороны показался Джонс, нацелив на девушку «магнум».

Все молчали в смущении. Лили оторопело смотрела на горилл. Наконец Джонс выдавил из себя:

— А я-то думал, что вы в опасности… Вы снова за старое, как в Стамбуле…

Нахмурившись, оба телохранителя убрали свою артиллерию и вышли. Лили села подле Малко и спросила:

— Кто эти люди? Почему они вооружены?

Малко ответил уклончиво:

— Это друзья.

— Мне они не нравятся, — заметила Лили. — Почему ты не сказал мне, что ты гангстер? Я все равно любила бы тебя. Я не донесу на тебя в полицию…

Малко рассмеялся.

— Но я не гангстер.

Пришлось объяснить Лили. Неожиданно она спросила:

— Значит, ты частный детектив?

— Да, нечто вроде этого. Видишь ли, я занимаюсь бракоразводными делами, по просьбе мужей выслеживаю их жен.

Лили захлопала в ладоши. В Калифорнии столько же частных детективов, сколько кафе во Франции.

— Это забавно. Скажи, я могу тебе помочь?

Малко поцеловал ее.

— Нет, ты еще молодая. Иногда это бывает опасно, люди злые, вот почему мои люди вооружены.

— У тебя тоже есть револьвер?

— Да. Иногда я им пользуюсь, но никому не нужно этого говорить.

Лили важно поклялась. Скорее ей отрежут язык, чем она что-нибудь скажет. Малко был теперь ее Богом. Девушка прошла в ванную комнату и оделась. Перед тем как уйти, она сказала:

— Сегодня вечером тебя ждет сюрприз.

— Какой сюрприз?

— Я приглашаю тебя к себе. Дедушки не будет дома. Я устрою маленький праздник, хорошо?

— Хорошо, — согласился Малко. — Но я освобожусь не раньше девяти.

— Неважно. Приходи, когда сможешь. Тебе повторив адрес? Телеграф Плэйс, 5967, второй этаж.

Она вышла, покачивая своим маленьким телом. Несмотря на то, что Малко проводил с ней каждую ночь, стоило ему взглянуть на ее походку, как им овладевало желание.

Он вздохнул. Лили была приятным времяпрепровождением, но вчера его пытались убить, и об этом нельзя было забывать.

Шея его еще очень болела, несмотря на массаж Лили, как бы напоминая, что он приехал в Сан-Франциско не развлекаться. Однако ни одна его миссия не обходилась без этого соединения приятного с полезным. Впрочем, это отнюдь не мешало делу, напротив. Если бы он не попытался соблазнить красивую китаянку, его бы не попытались убить, и он не напал бы на след.

Он сам поморщился от этих аргументов, сел за письменный стол и стал составлять рапорт для адмирала Миллза. Чеки поступали к нему только в обмен на рапорт, а костюм, погибший в «катастрофе», стоил триста долларов.

Он задумался, подводя итог. Устраняя невероятную гипотезу, что за ним следили от самого Вашингтона, единственным человеком, догадывающимся, что он отправится к Джеку Линксу, был Фу-Чо. Если только за домом Джека не следили его убийцы. Маловероятно, так как смерть была зарегистрирована.

Одно не вызывало сомнений: Лорин была в баре не случайно. Еще немного, и он был бы сейчас в морге Сан-Франциско. Еще одна зарегистрированная смерть. В дверь постучали.

Малко встал и отошел от двери. Проще простого пробить деревянную панель…

— Кто там? — спросил он.

— Это мы.

Он открыл, услышав знакомый голос Брабека. Гориллы были торжественно возбуждены.

— Мы нашли его, — в один голос объявили они. — Его зовут Чонг, это на Грант-стрит.

— У него гнусная рожа, — добавил Джонс, — но мы его не тронули. Мы сказали только, что были друзьями Джека Линкса и нашли в его квартире квитанцию из химчистки.

— Боже, — сказал Малко. — А почему же вы ему не сказали, что вы из ЦРУ? Джек никогда не брал квитанций…

Гориллы смутились.

— Ладно, — сказал Малко. — Линкс отправился домой в восемь часов. В десять он был мертв. Чонг — единственный человек, видевший его живым перед смертью.

Малко достал свой самый мятый костюм, взял его и вышел в сопровождении телохранителей.

Растолкав кумушек, Малко протиснулся к прилавку. Глядя в глаза Чонга, он сказал:

— Я — друг Джека Линкса. Он мне о вас рассказывал. Джек был у вас перед смертью, не так ли?

Капли пота выступили на висках китайца. Он смотрел на Малко с отчаянием и ответил на корявом английском:

— Правильно, господин Джек, очень приятно… Очень жаль умирать… Очень старый, правда?

— Се ля ви, — заключил Малко, улыбаясь.

Кумушки замолкли. Чонг в застывшей улыбке демонстрировал клыки, почти такие же золотые, как глаза Малко.

— Мне нужно почистить костюм, — продолжал Малко. — Не могли бы вы это сделать, как для Джека…

У китайца перехватило дух. Он взял костюм Малко, как если бы это был мешок со змеями.

— Сегодня вечером будет готов? — спросил Малко.

Чонг согласно кивнул. Малко простился и вышел. Сквозь витрину сувенирной лавки он заметил Джонса и Брабека с фотоаппаратами на груди. Правая рука одного и другого была внутри пиджака в полной готовности.

Когда Малко вышел от Чонга, они последовали за ним.

В толпе Чайнатауна Крис и Милтон чувствовали себя неуютно. С отвращением взирали они на лотки незнакомых им овощей.

Они поднимались за Малко по Калифорния-стрит. На углу улицы стояла великолепная красная пагода, в которой помещалась страховая компания. Ощущение такое, что находишься в Пекине.

Направляясь к «Марку Хопкинсу», Малко размышлял. После совершенного на него нападения он не сомневался, что Джек Линкс был убит. Однако он не имел ни малейшего представления, каким образом убрали старика. Во всяком случае, все было тонко продумано, если ни у кого не возникло подозрений. Малко многое бы отдал, чтобы узнать, что содержалось в послании, найденном в монете Возможно, что это и была путеводная нить в цепи всех этих странных событий.

Располагая временем, он свернул на Стоктон-стрит, продолжение Калифорния-стрит. Лавки здесь были гораздо богаче. Торговали в основном ювелирными изделиями и шелковыми тканями.

Малко задержался перед витриной с дорогой тканью, затем взгляд его скользнул на соседнюю витрину.

Это был банк Юго-Восточной Азии. Как всюду в Америке, служащие работали на виду у прохожих, каждый сидел за небольшим столом. В трех метрах от Малко, за стеклянной витриной, склонившись над бумагами, сидела Лорин.

Малко еще не опомнился от потрясения, когда она устремила на него свои глаза. Взглянув на него без всякого выражения, она вновь погрузилась в работу.

Малко был оскорблен: как?.. вчера она хотела его убить, а сейчас смотрела на него, как на муху на стекле. Подойдя к Джонсу и Брабеку, он объяснил им, в чем дело.

— Я не знаю, что это за банк, но я пойду туда, — сказал Малко. — Стойте здесь. Здесь все просматривается, так что риск не велик.

Джонс уселся на тротуар, не спуская глаз с двери.

Малко вошел.

В банке находилось около десяти служащих, из которых только половина была цветных, остальные белые. Малко направился к столу китаянки и сел напротив нее, как клиент. Она подняла глаза, улыбнулась искусственной улыбкой и бесстрастно сказала:

— Я к вашим услугам.

Малко остолбенел от такого хладнокровия.

— Вы уже забыли меня? — спросил он как можно спокойнее.

— Простите? — ответила китаянка.

— Вчера вечером вы опоздали на свидание, — продолжал Малко.

Лицо китаянки стало еще более непроницаемо. Она презрительно посмотрела на Малко:

— Мне не до шуток. У меня много работы.

Он снял очки, чтобы лучше разглядеть ее. Сомнений не было, даже не нужно иметь его удивительную память на лица: это была она.

— Послушайте, — сказал Малко, — может быть, речь идет о странном совпадении. Ответьте мне на один вопрос: вы были вчера около трех часов в ресторане «Тридант», в Сосалито?

Она взглянула на Малко с неопределенным выражением и отрезала:

— Абсолютно исключено. Я была здесь, как обычно, с девяти до пяти. А теперь, пожалуйста, не мешайте.

Она погрузилась в бумаги, не обращая больше на Малко никакого внимания. Он надел очки, встал и направился в глубину зала, где находилась стеклянная клетка со столом внутри. Вероятно, кабинет управляющего. Малко постучал и вошел. Человек за столом встретил его улыбкой. Это был молодой бюрократ, ему было лет тридцать.

— Чем могу быть полезен? — спросил он, сверкнув зубами.

Малко сунул ему в нос удостоверение Госдепартамента, сопровождая свой жест сухим тоном:

— Вы можете ответить на один вопрос и поклясться, что ни одна душа не узнает об этом разговоре?

Управляющий изменился в лице. Он не привык к такому обращению.

— Я в вашем распоряжении, — пробормотал он. — Нам нечего скрывать, абсолютно нечего.

— Прекрасно, — сказал Малко. — Как зовут вон ту молодую женщину?

— Это Сюзан Вонг, очень хороший работник, но…

Малко перебил его.

— Вчера днем она была здесь?

Уполномоченный широко раскрыл глаза.

— Разумеется. Мы вместе вышли из банка в шесть часов.

— Она не выходила днем?

— Нет. Все могут подтвердить это. А в чем дело?

Малко строго взглянул на него.

— Главное, не пытайтесь найти ответ. В ваших же интересах. До свидания.

Он пересек зал, оставив управляющего в полном смятении.

Китаянка на него даже не взглянула. Голова Малко распухла от мыслей. Управляющий говорил правду, это очевидно, и у него были свидетели. Но ведь и Малко не бредил. «Мустанг» лежал у подножия скалы, вернее то, что от него осталось…

Ободряющий голос Брабека вывел его из раздумий:

— Ну что, будем брать?

— Не сейчас. Произошла ошибка.

Они вернулись в отель. Малко должен был разгадать еще одну загадку. Он был уверен, что девушка из банка была той же самой китаянкой, которая заманила его в ловушку. Но это было невозможно.

Гориллы печально потягивали бутылку бургундского. Брабек стал разряжать свой кольт. Пока он раскладывал детали на покрывале, Джонс гадал, повысят его в чине или нет.

Вытянувшись в кресле с рюмкой водки в руке, Малко размышлял. Надо установить слежку за китаянкой. Однако он уже был на прицеле. Что касается горилл, с равным успехом можно было отправить вместо них пожарную машину…

В конце концов все трое задремали. Когда Малко проснулся, огни Алькатраса уже горели.

Малко решил поспать еще немного. Он всем сердцем желал, чтобы Чонг достаточно испугался и не натворил глупостей. По сути, все это напоминало охоту на тигра с козой. Только козой был он…

Вдруг он подумал о Лили. А что если она тоже участвовала в заговоре? Он отогнал эту мысль. Таитянка имела тысячу возможностей убить его. Она была действительно искренна.

Он взглянул на часы: половина седьмого. Пора идти за костюмом. Он разбудил Криса и Милтона. Инструкции Малко были просты: поскольку он не знал, что может случиться, то они должны быть готовыми ко всему, даже к самым нелепым вещам…

На всякий случай Брабек напялил свой пуленепробиваемый жилет. Карманы Джонса были так набиты патронами, что он едва мог идти. Малко взглянул еще раз на фотографию своего замка и закрыл дверь.

Он непрестанно думал о Джеке Линксе.

Малко шел впереди, гориллы сзади него. Они даже не взглянули на живописный трамвай, карабкающийся со скрипом по Калифорния-стрит.

Грант-стрит была оживленной. Как только Малко вошел в лавку, Чонг исчез в задней комнате. Минуту спустя он вернулся с черным костюмом. Низко поклонившись, он протянул его Малко.

— По традиции, — сказал он приторно, — новых клиентов мы обслуживаем бесплатно. Хотите переодеться и оставить здесь костюм, который на вас?

Малко колебался. Его костюм был безукоризненно чист. Затем он с некоторым опасением прошел в кабину для переодевания. Вероятно, перед смертью Джек Линкс проделал то же самое.

Он вышел из кабины и попрощался с Чонгом. Китаец проводил его до двери и запер ее. Он закрыл лавку. Малко был его последним клиентом.

Секунду Малко стоял в нерешительности на тротуаре. Гориллы были неподалеку. Что делать? От его хорошо отутюженного костюма исходил терпкий аромат, чисто китайский и довольно приятный. Малко решил немного пройтись по Чайнатауну. В случае опасности его подстрахуют Джонс и Брабек. Если кому-нибудь придет в голову попросить у Малко огня, он не жилец…

Однако ничего не произошло. Безразличные китайцы толкали Малко. Некоторые вышибалы кабаре зазывали его, но ни один убийца не появился из подворотни. Малко вернулся к химчистке: свет был погашен.

В сумерках он чуть было не наступил на черного кота, застывшего на тротуаре. Малко обожал кошек. Он ласково взглянул на него. Животное, мяуча, смотрело на Малко.

Мяуканье встревожило Малко. Это был хрип животного, страдающего от жары или больного. По спине Малко прошла неприятная дрожь, и он пошел, обогнув котенка.

Котенок последовал за ним. Пройдя десять метров, Малко оглянулся: кот шел за ним, его рот был открыт. Сердце Малко учащенно забилось.

Малко перешел улицу. Кот шел за ним по пятам, едва не попав под машину.

Гориллы ничего не заметили. Для них кот — это всего лишь кот, ничего больше.

Малко остановился, наблюдая за животным. Ощетинившись, кот готовился к прыжку. Малко вовремя отскочил в сторону.

Кот врезался в стену, пытаясь удержаться, выпустил когти. Все происходящее хорошо освещалась фонарем. За долю секунды Малко сообразил, что когти кота обычно бывают белыми, а не черными. Он крикнул гориллам:

— Убейте его! Быстро!

В ту же секунду Малко подумал о смерти Джека Линкса и о заключении врачей. Американца отравили! Растительные яды не оставляют в организме никакого следа…

Оторопевшие Джонс и Брабек ловили кота. Их не учили убивать котов.

— Убейте его, — повторил Малко, — его когти отравлены.

Он не понимал, почему кот хотел напасть именно на него. Какое-то колдовство.

Крис прицелился и выстрелил.

Кот отскочил в сторону, и пуля разбила счетчик на стоянке такси: посыпались деньги. Старая китаянка бросила на тротуаре корзину и с воплем убежала.

Напуганный выстрелом, кот отпрянул назад, но спустя несколько секунд снова был возле Малко, удивленного таким упрямством.

И вдруг его осенило: костюм был пропитан валерьянкой, а кошки обожают ее. В детстве он нарочно разливал валерьянку на чердаке, и туда отовсюду сбегались кошки. Он хорошо помнил этот запах. Нельзя ведь заподозрить кота в том, что он убийца?

Раздались два выстрела. Крис и Милтон стреляли одновременно. Но убить кота не так просто, как человека…

Малко снял пиджак и бросил его в кота. В тот же миг кот кинулся на пиджак и стал сладострастно его лизать, мурлыча от удовольствия.

Воспользовавшись тем, что кот замер, гориллы опять выстрелили. Голова животного была разнесена, кости, мозги и шерсть разлетелись по сторонам.

Но частица жизни еще тлела в животном. Тело без головы вскочило на лапы и прыгнуло в сторону мужчин.

Крис позеленел и кинулся в первую открытую лавку. Малко и Милтон за ним.

Восточная невозмутимость — это миф. Их вторжение вызвало такую панику, будто произошло светопреставление.

Пузатый кассир встал на колени перед Крисом, сообщая ему, что у него пятеро детей. Продавщица упала на рулоны шелка, в то время как Брабек с ужасом наблюдал за последними прыжками кота на тротуаре.

Только Малко сохранял достоинство.

Недоразумение рассеялось через десять минут. Привлеченная выстрелами, перед лавкой остановилась полицейская машина. Четверть часа ушло на объяснения перед собравшейся желтой толпой, молчаливой и враждебной. Потребовалось личное вмешательство Ричарда Худа по телефону, чтобы их отпустили.

По распоряжению Малко Джонс завернул труп кота в кимоно и унес его.

Вернувшись в комнату, Джонс положил кота в раковину, и в течение пяти минут слышно было лишь бульканье горилл, осущаюших бутылку виски.

Малко позвонил в лабораторию полиции и попросил произвести токсикологический анализ когтей животного. Он был доволен: ему удалось разгадать тайну смерти Джека Линкса, и он был на правильном пути. В возбуждении он забыл об опасности. Его естественная раскованность позволяла ему всегда наслаждаться настоящей минутой и забывать о смерти…

— Завтра утром, — сказал Малко, — мы навестим Чонга. Сегодня он уже закрыл лавку.

— Визит вежливости, — мрачно подчеркнул Джонс.

Теперь Малко был уверен, что причиной смерти Джека Линкса явилась китайская криптограмма. Значит, ее содержание было очень важным для тех, кто его убрал. Фу-Чо многое известно об этом деле. И снова Фу-Чо…

Разумеется, это не имело отношения к «эпидемии». По крайней мере, на первый взгляд. Теперь Малко имел доказательство, что в Сан-Франциско существовала реальная подпольная сеть, и что найденная монета имела отношение к этой сети. Иначе не стали бы его убирать.

— Что теперь нам делать? — спросил Джонс.

— Идите спать, — сказал Малко. — У меня свидание.

— Опять нежности с бешеным котом? — спросил Джонс с отвращением.

— Не совсем, — ответил Малко. — Но я, пожалуй, оставлю вам адрес. Если утром меня не будет, заберете мой труп.

Ему не хотелось говорить гориллам, что он идет к Лили, но он испытывал страстное желание прочистить мозги и забыть о подстерегающей его опасности. Засунув за пояс сверхплоский пистолет, он вышел, оставив Джонсу адрес Лили Хуа.

Взятый им у «Герца» кремовый «форд» взамен разбитого «мустанга» стоял в гараже. Он сел в машину и поехал по Мэзон-авеню.

Поравнявшись с Ван Несс-авеню, он увидел множество разбитых витрин и валявшиеся на тротуарах осколки.

Днем были волнения. Манифестанты требовали смерти Президента, через повешение… Вечерние газеты описывали события. Опять эта таинственная «эпидемия».

Над Телеграф Хилл, одним из холмов Сан-Франциско, зажатым между портом и Президио, возвышалась «Конт Тауэр», странная круглая башня, ярко освещенная ночью, присутствие которой в таком внешне пуританском городе, как Сан-Франциско, в достаточной степени удивляло.

Малко, отправляясь на Телеграф Плэйс, мощенную по старинке улицу, круто спускающуюся к Телеграф Парку, ориентировался на башню. По одной стороне улицы располагались ветхие одно- или двухэтажные домики из розового кирпича, с окнами, смотрящими на бухту.

На втором этаже дома № 5967 горел свет, остальные окна были темными. Малко осмотрелся. Никого. Он оставил «форд» в стороне и запер дверцу на ключ, затем вошел в темный коридор.

 

Глава 7

Несколько розовых слонов прошли в глубь комнаты, радостно поднимая хобот для приветствия. По мере того, как они исчезали в стене, Малко думал, что дом действительно был крепким.

Животное неопределенной породы, очень красивый хищник, показалось на мгновение и исчезло так же внезапно, как появилось.

Его сменило необыкновенное создание: тонкая и гибкая, как лиана, женщина с эротическими чертами азиатской принцессы подошла к Малко волнистой походкой и неподвижно застыла, выставив вперед точеное бедро, приоткрытое разрезом китайского платья.

В дальнейшем все проходило в туманной и разноцветной нирване. Две удлиненные руки, заканчивающиеся загнутыми красными ногтями, кружились вокруг Малко в эротическом танце, оставив его чудесным образом без всякой одежды. Они кружились и порхали, вызывая при каждом прикосновении мурашки на коже. Когда все мышцы Малко были напряжены как струна, видение резко повернулось, обронив платье. Прекрасное тело растворилось в вихре искр нереальных цветов.

Прошли века, прежде чем Малко открыл глаза. Ему потребовалось еще несколько минут, чтобы обрести контакт с реальностью. Ему помогло в этом шелковое теплое тело Лили, лежащее рядом с ним. Не считая новых туфель, на ней ничего не было. Лампа подчеркивала медный отблеск ее кожи и округлость груди.

Он провел рукой по груди. Лили открыла глаза. Ее тело дрожало.

Опиум продолжал свое действие, но, по мнению таитянки, недостаточное.

Лили Хуа скатилась с кровати и присела на корточках перед подносом с опиумом. Маленькая лампа продолжала гореть. Лили взяла длинную серебряную иглу, поднесла ее к лампе и быстро обмакнула в коричневую массу.

Шарик захрустел над пламенем и раздулся.

Лили опустила пузырь с опиумом в трубку.

— Держи, — сказала она, протягивая ее Малко.

Он взял обеими руками отшлифованную слоновую кость, приложил рот к наконечнику и вдохнул, удерживая дым как можно дольше. Закрыв глаза, отстранил трубку. Лили Хуа смотрела на него с умилением:

— Ты прекрасно куришь, — отметила она.

Малко, польщенный, улыбнулся. Он редко курил опиум, но с удовольствием. Он был достаточно сильным, чтобы не поддаться искушению наркотика.

Ободренная Лили приготовила ему еще одну трубку. В комнате слышалось теперь лишь потрескивание опиума и стук иглы. Они унеслись далеко, в глубину Китая.

Закрыв глаза, Малко расслабился.

Все было чудесно. Он позвонил в дверь второго этажа. Дверь сразу открылась. Лили Хуа стояла перед ним, приложив палец к губам, одетая в китайское платье кораллового цвета с разрезом до середины бедра. Ее волосы были аккуратно уложены, а на ногах надеты туфли из крокодиловой кожи. Она поцеловала Малко и, взяв его за руку, повела по темному коридору до маленькой комнаты с красными стенами, в которой стояла одна-единственная низкая кровать и комод.

— Это моя комната, — сказала Лили.

Немного смутившись, Малко сел на кровать.

Лили скрылась в коридоре и минуту спустя вернулась с маленьким серебряным подносом, который она осторожно поставила на пол.

— Дедушка вышел, — сказала она. — Но он никогда не заходит в мою комнату, когда возвращается.

Малко снял куртку и вытянулся на кровати.

Дальше был сплошной эротический фестиваль, из которого Малко с трудом выплывал.

Прежде всего Лили приготовила ему несколько трубок. Он закашлялся от терпкого вкуса опиума, но потом коричневый дым привел его в оцепенение. Постепенно у него возникло ощущение, что нервы оставляют его тело, а чувства в десять тысяч раз обострились. Лили следила за действием наркотика по золотым глазам Малко. Она протянула ему последнюю трубку и принялась раздевать его с легкостью феи, затем вытянулась возле него. Каждый курильщик опиума знает, что во время интоксикации есть момент возбужденности, за которым следует нирвана. Лили знала об этом.

Постепенно возвращаясь к действительности, Малко слушал щебетанье Лили.

— Жаль, что ты не знаком с моим дедушкой, — сказала она. — Он очень умный и ученый человек. В Китае до побега он занимал важное положение.

Малко насторожился. Его осенила безумная идея.

— Он хорошо владеет языком?

Лили с гордостью кивнула.

— Конечно. Я никогда не встречала более знающего человека. В его комнате полно книг. Он умеет даже писать кистью на рисовой бумаге.

— Я мог бы найти работу для твоего деда, — сказал Малко.

Лили припала щекой к его груди.

— Это очень любезно. Опиум стоит дорого, а у дедушки мало денег. — Она спросила заинтересованно: — Значит, ты очень богат?

Малко улыбнулся:

— Не я, но люди, на которых я работаю.

— На большой фотографии в твоей комнате изображен замок. Ты там работаешь?

— Нет, — ответил Малко с чувством гордости. — Там я живу.

В последующие пять минут пораженная Лили не могла вымолвить ни единого слова.

— Я даже не думала, что у одного человека может быть столько денег.

Знала бы она!..

Некоторое время они неподвижно лежали. Лили Хуа рассказывала о Таити, о солнце, о жизни без проблем, какой она жила на острове. Малко слушал ее с некоторой грустью. Все это было так далеко от опасностей, которым он подвергался без конца, а свежесть Лили была столь трогательна…

Она взяла в темноте его руку и сжала ее.

— Я отвезу тебя на Таити, — прошептала она. — Я научу тебя ловить огромную рыбу. К твоим светлым волосам пойдет загар. Ты станешь очень красивым, но не стоит меня часто обманывать…

Жизнь, настоящая жизнь, без комплексов и без осложнений… Малко поцеловал плечо Лили и встал с тяжелой головой, но поразительно легким телом.

— Ты уже уходишь? — вздохнула Лили.

— Мне нужно поработать, — сказал Малко. — Я предпочел бы встретиться с твоим дедушкой в другой раз.

Она помогла ему одеться, даже завязать шнурки, застегнула сорочку. На ней по-прежнему ничего не было, кроме туфель. Когда он оделся, она прижалась и поцеловала его.

— Ты меня немного любишь? — спросила она обеспокоенно.

Малко поцеловал ее, обхватив за бедра. Он испытывал к Лили необыкновенную нежность. При соприкосновении с ее кожей по его телу вновь пробежала приятная волна. Он чуть не задушил девушку в объятиях. Однако вспомнил о двух гориллах, дожидающихся его у «Марка Хопкинса», и высвободился из рук Лили. Она проводила его до двери. Малко снова ее поцеловал.

На следующий день Лили не работала. Она будет ждать его звонка.

Прежде чем выйти на улицу, Малко осмотрелся. Улица была пустынна. «Форд» стоял на месте. Спустя десять минут он был уже в отеле.

В холле было пусто, не считая девушки в вечернем платье, плакавшей на диване, по-видимому, оставленной своим кавалером. Он сел в лифт, стараясь не рассеять очарования от шарма Лили.

Из-под двери Криса виднелась полоска света. Малко легонько постучал. Горилла открыл молниеносно. Брабек сидел в кресле в сорочке, на его коленях лежал «магнум». Перед ним стояла неполная бутылка виски и две рюмки.

— Как раз вовремя, — сказал Джонс мрачно, — мы уже собирались отправиться за вами. Половина второго.

Малко пожелал им спокойной ночи и пошел в свою комнату, сопровождаемый неодобрительными взглядами своих телохранителей. День предстоял трудный. Однако он уснул, думая об изящном теле Лили Хуа.

Стоит посмотреть спектакль, когда китаец становится белым, как свеча. Почтенный Цу-Лай представлял собой очень любопытное зрелище не без основания. Крис Джонс небрежно прислонился к косяку дверей лавки, загораживая выход. Милтон Брабек флегматично собирался проткнуть пузо китайца двадцатисантиметровым кинжалом.

Китаец квакал. Милтон зажал его в кабинку для переодевания и миллиметр за миллиметром погружал лезвие в живот китайца.

— Подожди, — сказал Джонс дружелюбно. — Я раскалю железо. Мы погладим его глотку. Это возвращает память.

— Я предпочитаю приколоть его к стене, — сказал Милтон. — Это эстетичнее. Кроме того, у него еще будет немного времени.

— Но что я вам сделал? — застонал китаец. — Я честный коммерсант…

— Ты, может быть, но не Чонг.

— Вы ничего не добьетесь, — сказал Малко, выходя из комнаты.

Он перерыл кучу грязной одежды, но ничего не нашел.

Они пришли в лавку в момент ее открытия. Чонга за прилавком не было. Там стоял маленький китаец, пузатый, как Будда, с непрестанно моргающими за очками глазками.

— Чонга нет, — сказал он. — Я его кузен. Сейчас его заменяю и оказываю те же услуги.

— А, ты оказываешь те же услуги, подлец, — осклабился Крис.

Он спокойно повесил вывеску «закрыто» и запер дверь на ключ. После этого приступил к допросу.

Цу-Лай сообщил, что утром ему позвонили и попросили заменить заболевшего Чонга. Его жирное лицо оставалось непроницаемым. Невозможно понять, замешан ли он в этом деле. Крис взбесился. Как всем головорезам, ему приходилось убивать при исполнении разных миссий. Так что одним больше, одним меньше… Часто они начинают говорить в последний момент, чувствуя смерть…

— Задайте ему последний вопрос, — сказал Малко. — Где живет его кузен? Если он не ответит, убейте его.

Малко сказал это так спокойно, что китаец задрожал всем телом.

— Нет, не убивайте меня, — молил он. — Я скажу. Он живет недалеко отсюда, на Джексон-стрит, 1965.

Крис Джонс нажал легонько на кинжал.

— Если ты соврал, я вернусь и пригвозжу тебя к стене, как бабочку. И если вздумаешь позвонить ему… Понял?

Китаец поклялся семью поколениями предков, что он будет молчать. Когда горилла вынул кинжал, кровавое пятно закрасило сорочку.

Они вышли. Малко был неспокоен.

— Надо торопиться, — сказал он. — Эта история с котом вовсе не была столь безобидной.

Джексон-стрит была узкой улицей, спускающейся к морю. Дом 1965 представлял собой старый десятиэтажное здание.

Малко вошел первым. В вестибюле на одном из почтовых ящиков висела дощечка со списком жильцов: Чонг, третий этаж.

Мужчины поднялись. Дверь была открыта. Запах ладана просачивался на лестничную площадку. Старая китаянка в белой одежде вышла им навстречу и поклонилась.

— Могу я видеть господина Чонга? — спросил Малко. Она сделала ему знак идти за ней. Пройдя маленький коридорчик, они подошли к комнате с открытой дверью.

— Господин Чонг здесь, — сказала старуха.

Малко вошел первым, за ним на цыпочках оба гориллы. Чонг лежал на кровати и был мертв. Его круглое лицо сохраняло ангельское выражение.

— Он умер вчера, — пояснила старуха, стоя за дверью. — Сердце. Он был вашим другом?

Крис взглянул на старую женщину:

— Да. Это так. Мы пришли проститься с ним.

Делать было нечего. Они ушли.

— Еще одно странное совпадение, — сказал Малко. — Между тем, Чонг вчера вечером был в добром здравии. Вероятно, те, что звонили кузену, не были абсолютно в нем уверены…

Еще один потерянный след. Враги Малко, не церемонясь, расправлялись со свидетелями. У него не было ни одного вещественного доказательства, но он был уверен, что эта серия убийств связана с коммунистической «эпидемией», захлестнувшей город. За несколько дней его пытались дважды убить, значит, он, не ведая того, вышел на верный след. Его пытались убить китайцы, значит, если в Сан-Франциско была коммунистическая сеть, китайская либо другая, то она была связана с интоксикацией.

В администрации отеля Малко ждал толстый запечатанный конверт с печатью полиции Сан-Франциско. Данные токсикологического анализа гориллы читали через плечо Малко:

«Анализ вещества, обнаруженного под когтями животного, выявил два компонента:

1. Обыкновенный лак на спиртовой основе, безвредный.

2. Растительное вещество повышенной токсичности из семейства кураре, состав которого мы еще не сумели точно определить. При введении этого вещества крыса умирает через пять минут в результате паралича сердечной мышцы. Имеет то же действие на человека, хотя смерть наступает через более продолжительный промежуток времени. Вещество не оставляет в организме никаких следов».

Малко сложил листок и встретил застывший от ужаса взгляд обоих подчиненных.

— Мы легко отделались, — процедил Джонс. — Если я еще увижу кошку на улице, я разнесу ее одним выстрелом.

— Общество по охране животных назначит цену за вашу голову, — предупредил Малко.

— Что нам теперь делать? — спросил Джонс.

— Займемся китаянкой из банка, — предложил Малко. — Вы снимете мне другую машину, не очень яркую. К счастью, она вас не видела. Мы знаем часы, ее работы. Лучше всего пойти туда к пяти часам и подождать, когда она выйдет. Если она поедет на машине, за ней проследит Крис, а если пойдет пешком — то Милтон. А я в это время наведу о ней справки у нашего друга Ричарда Худа.

Было около полудня. Джонс и Брабек отправились брать напрокат машину. Малко позвонил Ричарду Худу, но его не было на месте. Он оставил секретарше подробное описание таинственной китаянки и адрес банка с просьбой выяснить о ней все возможное. После этого он позвонил Лили, чтобы пригласить ее пообедать.

Она появилась почти одновременно с гориллами, которые вежливо приподняли шляпы. Чтобы не обижать их, Малко предложил пообедать всем вместе. Они поднялись на тридцать третий этаж, в ресторан «Топ оф зе Марк», возвышающийся над всем городом. Здесь можно было вкусно поесть, но цены кусались. Простой бифштекс стоил восемь долларов. Разумеется, он подавался с изысканным беарнийским соусом, приготовленным французским шеф-поваром, бывшим гангстером.

Гориллы чувствовали себя скованно и ели молча. Лили тоже почти не говорила. Она пожирала Малко глазами и украдкой гладила его колено под столом.

Малко расплатился, и они вышли. До вечера они были свободны. Гориллы отправились в бар, а Малко оказался в своей комнате с Лили. Она взяла щетку и открыла шкаф.

— Я почищу твои костюмы, — сказала она.

Малко, довольный, согласился.

— Я должен скоро уходить, — сказал он. — У меня есть дела.

Она спросила:

— Я могу тебе помочь? Ты говоришь о работе детектива?

— Да, — ответил Малко, — и я не хочу, чтобы ты в это вмешивалась. Это очень опасно.

Лили надулась:

— Я умею защищаться, разве ты не знаешь?

— Я в этом уверен, но тем не менее.

Малко сел за стол, чтобы составить инструкции для своего австрийского управляющего. Снимок замка, лежащий перед ним, напоминал о том, что в один прекрасный день он будет восстановлен, и Малко сможет жить жизнью, о которой всегда мечтал. Если только не погибнет в одной из этих бессмысленных миссий.

Зазвонил телефон. Ричард Худ сообщил Малко, что в его Управлении не было сведений о китаянке из банка. Он попросил ФБР навести о ней справки, но это займет несколько дней. Малко поблагодарил и повесил трубку.

Лили закончила чистку. Она подошла сзади к Малко и обхватила руками его шею, повернувшись, он поцеловал ее и почувствовал спиной ее тугие груди. Его поцелуй стал более требовательным.

Легкий стук в сообщающуюся боковую дверь вернул их на землю.

— Мы уходим, — раздался голос Джонса за дверью.

— Хорошо, — ответил Малко. — Как только будут новости, звоните мне.

— Куда они пошли? — спросила Лили.

— Они должны выследить одного человека, — ответил Малко.

Он взял Лили на руки и продолжил прерванный Джонсом поцелуй. Однако после ухода горилл он почувствовал угрызения совести. Его противники уже показали ему, на что они способны. Если они заметят слежку, то либо уйдут от нее, либо заманят горилл в ловушку.

Надо было разработать план по спасению. Чтобы не напугать Лили, лежащую на кровати, он прошел в комнату Джонса и набрал номер Худа.

— Не могли бы вы установить слежку за машиной, как только я дам вам ее номер и описание? — спросил он.

— Разумеется, — ответил Худ. — Если она выедет за город, я посажу ей на хвост вертолет. Это самое надежное. За ним можно наблюдать в бинокль.

— Спасибо, — сказал Малко. — Я вам позвоню, чтобы вас предупредить.

Он вернулся в свою комнату озабоченный. Было очень рискованно пойти объяснить новый план Джонсу и Брабеку. Достаточно малейшего промаха, чтобы обнаружить себя. Китаянка будет настороже. А позвонить гориллам невозможно.

Лили заметила его напряженное состояние.

— Что-то случилось? — спросила она.

— Ничего, — ответил Малко.

Она настаивала.

— Я вижу, что что-то не так. Я могу тебе помочь? — Она стала его умолять: — Мне так хочется что-нибудь для тебя сделать.

Его лицо просияло от радости. Скажи он ей вычерпать воду в бухте чайной ложкой — и она тотчас же примется за работу.

Малко колебался. Ему не хотелось вмешивать Лили в свое опасное дело. Во-первых, это было рискованно, а во-вторых, из-за своей деликатности. Но сейчас нужно было решить срочный вопрос, не представляющий для Лили никакого риска. Ей нужно только предупредить Криса и сразу вернуться…

— Послушай, — сказал Малко. — Я забыл кое-что сказать моим ребятам. Ты можешь отнести им записку? Это все. После этого ты сразу вернешься, и мы пойдем к твоему дедушке поговорить о работе.

— И это все? — спросила Лили разочарованно. Она рассчитывала по крайней мере на то, что он попросит ее кого-нибудь убить.

— Да. Но это очень важно, — подчеркнул Малко. — Я не могу пойти туда сам.

Малко объяснил ей, где находится машина, и черкнул Крису несколько слов. Лили умирала от нетерпения. Он взял ее на руки и посмотрел на нее своими золотистыми глазами. Лили опустила голову и уткнулась ему в грудь.

— Я готова сделать для тебя все, что угодно. Ты так мил.

Она быстро поцеловала его в губы и сказала:

— Я мигом.

 

Глава 8

Сердце готово было выпрыгнуть из красивой груди Лили Хуа, когда она заметила машину Криса Джонса. Она подошла и робко постучала в стекло. Реакция гориллы оказалась столь резкой, что Лили отпрыгнула. Затем его лицо просияло, и он открыл дверцу.

Лили села в машину.

— Очень мило с вашей стороны навестить меня, — сказал Джонс.

Он почти позеленел. Последние четверть часа он страшно страдал от желания сходить в уборную.

В пятидесяти метрах от него Брабек потягивал пиво в кафе, не спуская глаз с дверей банка.

Лили протянула ему записку от Малко. Крис прочитал ее, ерзая на сиденье. Он не мог больше терпеть.

— Не будете ли вы так любезны посидеть минутку в машине? — попросил он Лили. — Вы видите дверь банка? Если из нее выйдет высокая китаянка, чертовски красивая, с зелеными глазами и сядет в белую спортивную машину, то сразу сигнальте. Впрочем, я только на минуту.

Лили была преисполнена гордости. Наконец-то она помогает Малко. Конечно, она помнила, что он велел ей тотчас же вернуться, но он будет доволен, когда узнает, что она сделала.

— Хорошо, давайте быстро, — сказала она Джонсу. — Вы можете рассчитывать на меня.

Джонс ушел. Лили села на его место, а Джонс направился в кафе, где сидел Брабек. Проходя мимо него, он сделал знак, чтобы Милтон смотрел за машиной. Он успеет добежать. Затем Джонс спустился вниз.

Не прошло и тридцати секунд после его ухода, как подъехал почтовый фургон и остановился напротив кафе, закрыв от Брабека двери банка. Сердце Лили остановилось. За рулем фургона сидел мужчина, и со спины Лили показалось, что это был китаец.

Она не знала, стоит ли ей сигналить, и молила бога, чтобы Джонс вернулся как можно скорее. В этот момент из дверей банка вышла необыкновенной красоты китаянка в облегающем белом платье. Незнакомка села в белую машину с откидным верхом и тронулась с места.

Лили ни о чем не думала. Она включила зажигание и поехала. Когда Джонс вернется, будет уже слишком поздно, чтобы успеть за китаянкой.

Джонс выскочил из кафе, когда обе машины промчались в десяти метрах от него. Он страшно выругался и сделал знак Брабеку.

Брабек оказался около него в ту же секунду, не успев даже заплатить.

— Черт побери, почему она не предупредила?

Кремовый «форд» свернул направо, на Буш-стрит. Как назло — ни одного такси, а улица с односторонним движением. Оба гориллы были в отчаянии.

— Ну и дела!.. Еще эта крошка отправилась за гадюкой.

— Надо узнать ее адрес, — предложил Джонс.

Они устремились в банк. Взглянув на их удостоверения, управляющий дал им адрес китаянки: ее звали Сюзан Вонг, а жила она на Президент-стрит, № 1024.

Лили Хуа была страшно возбуждена и одновременно умирала от страха. Однако преобладало желание оказать Малко услугу. Но она абсолютно не знала, что ей делать, и просто ехала за открытой машиной. Проехав по Буш-стрит, они свернули на Маркет-стрит, одну из самых больших улиц Сан-Франциско. Спортивная машина повернула налево и стала ловко протискиваться среди других машин. Лили Хуа с трудом поспевала за ней. Она проскочила на желтый свет и услышала свист полицейского. Ее руки дрожали.

Она увидела, что спортивная машина перестраивается в левый ряд и сворачивает на Сентрэл Фривей. Лили решительно обошла несколько машин, и сейчас от китаянки ее отделял только старый «бьюик».

Машины плелись со скоростью мили три в час, едва не задевая друг друга. Лили не упускала китаянку из вида.

После Бэйтора движение несколько улучшилось. Спортивная машина рванула вперед, затем свернула направо на Сан-Бруно-авеню и взяла направление в южную часть Сан-Франциско.

Было уже совсем темно. Лили сидела на хвосте у белой машины. Неожиданно китаянка резко повернула налево, на маленькую улицу. Здесь почти не было домов. Проехав пятьсот метров, она так резко остановилась, что Лили обошла ее и на полной скорости влетела на заправочную станцию Шеврон.

Она видела, что высокая китаянка вошла в бар. Лили помчалась к телефонной кабине. Она набрала номер отеля «Марк Хопкинс», не спуская глаз с белой машины. Телефон был занят.

Взглянув на запыхавшегося Криса Джонса, Малко понял, что что-то случилось.

— Где Лили? — выпалил он.

Джонс рассказал ему, что произошло. Малко мрачно слушал. Он представил себе наивную Лили в погоне за безжалостными противниками. Самое лучшее для нее было бы потерять машину китаянки из виду…

Он снял трубку и позвонил Худу. Почти в ту же секунду он услышал хриплый голос шефа полиции.

— Вы мне нужны, — сказал Малко. — Это имеет отношение к нашему делу. Вы должны найти белый «остин-хелей» с номером 763 ОКД и кремовый «форд-фалкон», 958 КСВ. В последний раз они были замечены на Буш-стрит, примерно десять минут назад. За рулем обеих машин женщины.

Худ рассвирепел:

— Делать вам нечего! У меня на шее беспорядки в Дейли Сити. Эти сволочи коммунисты устроили митинг, на котором сжигают звездное знамя… Я сделаю, что смогу, но многого не обещаю.

Он повесил трубку.

Подавленные гориллы сидели с опущенными головами, беспомощные. Малко был мрачнее тучи. Он слышал голос Лили: «Я мигом».

— Узнали адрес китаянки? — спросил он.

— Вот он, — сказал Джонс с желанием искупить свою вину.

— Едем, — приказал Малко.

Они помчались на Президент-стрит, 1024. Это был небольшой четырехэтажный дом, без привратника. Квартира Сюзан Вонг находилась на третьем этаже. Малко нажал на звонок. Никто не открывал.

Крис Джонс вынул из кармана внушительную связку ключей и отмычек, повертел ей перед замочной скважиной. Еще секунда, раздался щелчок, и дверь открылась.

— Осторожно, — предупредил Малко. — Может быть засада.

Он и Брабек прислонились к стене. Джонс с пистолетом в руке пнул дверь ногой и вошел. Раздался приглушенный звук, затем наступила тишина. Брабек прицелился.

Стоя на четвереньках на грязном паласе, Джонс сплевывал пыль, которой наглотался.

— Никого, — процедил он, икнув…

Это была маленькая однокомнатная квартира, в глубине которой, налево, коридорчик соединял комнату с кухней и ванной комнатой. Квартира была пустой и необитаемой.

— Так, — сказал Малко. — Она слишком осторожна, чтобы оставлять следы.

Они вернулись в отель.

— Если бы Худ приказал останавливать всех китаянок, то в конце концов их бы нашли, — рассуждал Джонс.

— Они все пожалуются в ООН, — брезгливо предположил Брабек.

В комнате зазвонил телефон. Это был Худ.

— Один из постовых видел «форд» на Бэйшор Фривее, — сообщил он. — Он не мог поехать за ним, так как машина ехала в сторону, обратную движению. «Форд» направлялся на юг. Пока.

Малко передал гориллам сообщение Худа.

— Отправляйтесь на Фривей, — сказал он им. — Звоните мне каждые четверть часа.

Джонс и Брабек пронеслись по холлу «Марка Хопкинса», как циклон Дэйзи. Портье с трудом удалось остановить своими ста двадцатью килограммами вращение двери.

Спустя пять минут они катили по Бэйшор Фривею с самой большой скоростью, которую позволяло движение.

Лили быстро вышла из телефонной кабины, заметив китаянку, не спеша садящуюся в спортивную машину. Она медленно проехала мимо станции Шеврон, и Лили поехала за ней, как если бы она заправилась бензином.

Ехать было легко. Движение стихло, а белая машина ехала не спеша. Она повернула направо, проехала пустырь и остановилась перед большими воротами.

Пораженная, Лили тоже остановилась. Китаянка вышла из машины и спокойно пошла к ней.

Лили, обезумев, съежилась на сиденье. Голова ее стала абсолютно пустой. Она зачарованно смотрела на вырастающий перед ней высокий силуэт китаянки с бесстрастным выражением лица. Лили повернула ключ зажигания. Шум мотора заглушил хлопанье открывающейся правой дверцы. Две железные руки вцепились в горло Лили. Раздался хруст хрящей. Лили слабо вскрикнула и обмякла на сиденье. Китаянка открыла дверцу и, схватив Лили за волосы, швырнула ее с сиденья. Китаец, нейтрализовавший Лили, приподнял ее тело и кинул на пол машины. Затем он вышел.

Не было произнесено ни единого слова.

На китайце был костюм цвета само, желтая сорочка в мелкую полоску с белым галстуком, на голове черная фетровая шляпа. У него были злые глаза на плоском лице. При первом же взгляде на него было видно, что он обладает профессиональным хладнокровием убийцы.

Китаец сел в белую машину и тронулся. За ним ехала высокая китаянка. И, наконец, замыкая кортеж, ехал черный «кадиллак». За его рулем сидел китаец в кепке.

Машины покрутились некоторое время по кварталу и оказались перед позолоченной высокой решеткой из кованого железа, над которой большими золотыми буквами было выбито: «Сад Тысячи Благодатей».

По обе стороны от двери надпись уже в красном цвете повторялась на китайском языке.

Все машины поехали по широкой, окаймленной газонами аллее. Время от времени фары освещали статуи.

Вся кавалькада проехала по мосту через небольшую речку, в которую падал каскад, и остановилась перед монументальным зданием, представляющим собой гибрид романского храма и пагоды.

Надо было иметь богатое воображение, чтобы догадаться, что за названием «Сад Тысячи Благодатей» скрывается одно из самых богатых кладбищ Калифорнии.

Не успели машины остановиться, как откуда-то появились два китайца в белых халатах с носилками в руках. Через десять секунд неподвижное тело Лили уже лежало на носилках. Тотчас же белая машина и «форд» развернулись и направились к выходу.

Высокая китаянка и китайцы в халатах молча поднимались на лифте. Здание внутри напоминало клинику. Группа вышла в коридор, освещенный зарешеченными лампами, как в бомбоубежище.

Все вошли в маленькую квадратную комнату, стены которой были выложены белой плиткой. Посередине комнаты стоял операционный стол. По обе стороны стола находились приборы, напоминающие реанимационные аппараты.

Китайцы положили тело Лили на стол и привязали его кожаными ремнями, скрепленными кольцами.

— Разденьте ее, — приказала китаянка.

Осторожно, как с манекена, китайцы сняли с таитянки платье, бюстгальтер, эластичный пояс и чулки. Все это было брошено в белый полотняный мешок, который один из китайцев унес.

— Разбудите ее, — приказала китаянка.

Она говорила на чистом пекинском диалекте.

Китаец снял подвешенную трубку, на конце которой находилась резиновая маска, и приложил маску к лицу Лили.

Спустя двадцать секунд Лили шевельнулась. Через отверстия маски шел кислород.

Машина Криса Джонса на полной скорости въехала на заправочную станцию Шеврон, на Бэйшор Фривей. При такой скорости к полуночи уже можно было бы быть в Мексике. Джонс позвонил Малко, номер был занят, и ему пришлось минут пять ждать.

У Малко новостей не было.

— Оставайтесь на месте, я вам перезвоню, — сказал он им и повесил трубку, предварительно записав номер их кабины.

После этою Малко позвонил Худу.

— Делайте что хотите, — сказал он ему, — но найдите эти машины. Речь идет о жизни и смерти одной моей сотрудницы.

Худ проворчал:

— Ладно. В Дейли Сити стало спокойнее. Я брошу на это дело весь свободный штат. Если тачки не превратились в летучих змей, то мы вам их найдем.

Повесив трубку, Худ подключил к своей коротковолновой сети все патрульные машины.

— Говорит Худ. Внимание всем патрульным машинам. Код нуль. Используйте все средства для задержания двух автомашин, характеристики которых я вам сообщу. В случае необходимости можете применить оружие.

Код нуль означал, что речь идет об операции повышенной важности. Это означало, что если патрульная машина задержала взломщиков, она должна была их отпустить и мчаться на вызов.

— А если какой-нибудь сукин сын прозевает эти тачки, то будет до конца своих дней мести пустые коридоры Алькатраса.

Спустя три минуты Джонс и Брабек увидели промчавшуюся сломя голову полицейскую машину.

— Не волнуйся, старик, — сказал Джонс насмешливо, — они ничего не найдут.

Малко метался по своей комнате. Имея дело с таким коварным врагом, он не очень рассчитывал на полицейские силы.

Несмотря на дурные предчувствия, он еще ждал звонка Лили. Уже около часа он о ней ничего не знал.

Прошло еще полчаса, когда раздался телефонный звонок. Малко заставил себя дождаться третьего звонка, и только потом снял трубку. Он услышал мрачный голос Худа:

— Машины обнаружены, — сообщил он. — На дне оврага Сан-Бруно, это вдоль Гваделупа-роуд. В машинах никого не было. Следов крови не обнаружено.

— Я еду. Пришлите за мной машину.

Малко не мог больше сидеть сложа руки. Его обвели вокруг пальца, как мальчишку. Он взял пистолет, сунул его за пояс и вышел, по телефону предварительно введя Джонса в курс дела.

Лили открыла глаза и в ужасе закрыла их. Над ней склонилась высокая китаянка в белом платье, лицо ее ничего не выражало.

— Ты будешь говорить, тварь? — спросила она бесстрастно.

Лили собрала все свое мужество.

— Выпустите меня немедленно. Иначе он придет и убьет вас.

— Кто это «он»?

Таитянка прикусила губу, но китаянка уже отвернулась от нее.

— Заставьте ее сказать все, что она знает, — приказала она китайцу, находящемуся в комнате. — Я сейчас вернусь.

Лили попыталась высвободиться. Тщетно. Она лишь приподняла голову и увидела подходящего к ней китайца с маленьким никелированным инструментом в руке. Китаец был холеный, с сытым лицом. Он добродушно посмотрел на Лили:

— Ты скажешь, зачем ты следила за мадемуазель Ян-си? — мягко спросил он.

Лили покачала головой.

Китаец пинцетом зажал левый сосок Лили и изо всех сил сжал его. Из горла Лили вырвался нечеловеческий крик, ее тело согнулось в дугу и обмякло. Китаец не произнес ни слова, но его рука с пинцетом опустилась ниже. Он снова с силой сжал пинцет…

На этот раз Лили вырвало, и она чуть не задохнулась. Китаец невозмутимо продолжал жуткую пытку.

Когда двадцать минут спустя китаянка вернулась, Лили лежала без признаков жизни с пеной у рта. Ее грудь и низ живота были в крови, тело чуть-чуть вздрагивало.

— Мне кажется, она сказала все, что знала, — сказал китаец, раболепно улыбаясь.

Он повторил то, что узнал от Лили. Китаянка кивнула головой.

— Это соответствует тому, что мне известно. Человек, о котором девушка говорит, очень опасен. Необходимо избавиться от него как можно быстрее. И девушка нам еще в этом поможет.

Она подошла к Лили и ударила ее по щеке. Таитянка открыла глаза.

— Ты умрешь, — спокойно сказала китаянка. — У тебя есть выбор между легкой смертью и такими муками, от которых ты через час взмолишься о смерти. Если ты будешь послушной, мы не причиним тебе страданий.

Лили кивнула. Она была сломлена как физически, так и морально. Ей никогда раньше не приходило в голову, что может быть такая боль. Ее пытали жутко. Никто даже из профессионалов не выдерживает таких пыток; все рано или поздно начинают говорить. Лили не знала этого, и ей было стыдно. Она считала, что предала Малко, и думала о том, что никогда больше не осмелится посмотреть ему в глаза. Лучше умереть. Тогда он простит ее.

Она чувствовала, что может еще больше предать его. Но ее собственное тело предало ее. Она не могла больше даже подумать, что китаец снова дотронется до нее. Мысленно Лили просила у Малко прощения.

Китаянка принесла магнитофон и поставила его перед Лили:

— Ты запишешь то, что я тебе продиктую, и тогда я оставлю тебя в покое.

Парализованная животным ужасом, Лили прошептала: «да». Три раза подряд она повторила послание, продиктованное ей китаянкой. Она не могла объяснить себе, почему никто не услышал ее крика. Лили не знала, что находилась в глубоких подвалах бетонного здания, окруженного парком.

Китаянка прослушала запись, убедившись, что запись хорошая, она убрала магнитофон и сказала:

— Хорошо. Сейчас ты уснешь. Ни о чем больше не думай. Тебе не будет больно.

Китаец спросил:

— Допрос окончен?

Китаянка ответила:

— Я уверена, что она сказала все, что знает. Зачем терять время? Теперь она должна умереть.

Китаец без всякого желания взглянул на прекрасное обнаженное тело Лили. Она же с ужасом смотрела на своих палачей.

— Давайте, — сказала китаянка.

Китаец взял одну из трубок, висевших над операционном столом, на конце которой было стальное сверло. Он взял левую руку Лили, согнул ее в локте и погрузил сверло в вену. Таитянка застонала.

Китаец обошел стол, взял вторую трубку и погрузил ее наконечник в вену другой руки своей жертвы.

Лили стонала:

— Но мне больно…

— Потерпи, — мягко сказала китаянка. — Через минуту ты уже ничего не будешь чувствовать.

Пузырек слева окрасился в красный цвет. По каучуковой трубке начала медленно течь кровь таитянки.

Пузырек справа наполнился жидкостью желтоватого цвета. На нем была приклеена красная этикетка: «Флекстон — жидкость для бальзамирования — предназначается для женщин и детей». Переливание сопровождалось легким покалыванием, но без боли.

— Это еще надолго, — сказал китаец, — нет смысла оставаться здесь…

Они молча вышли из комнаты, оставив свет.

Лили осталась одна, привязанная к столу, с закрытыми глазами.

Она засыпала после очень утомительного дня. Ее вены наполнялись бесцветной жидкостью. Она не могла пошевелиться, так как ремни крепко связывали ее тело. Затем она потеряла сознание.

Когда она пришла в себя, она снова увидела китайца. Он держал в руке пузырек с жидкостью красного цвета. Лили смотрела, не понимая, что это ее кровь.

Она испытывала очень странное ощущение: покалывание во всем теле и жуткий холод, подбирающийся к груди. Она закрыла глаза. Когда снова их открыла, то встретилась с холодным и отсутствующим взглядам китаянки. Лили хотела что-то сказать, но не смогла. Она повернула голову и встретила такой же взгляд китайца, склонившегося над ней. Лили уже не отличала реальность от бреда. Страшный спазм сжал ей сердце, как будто бы его сжали в кулаке. Она открыла рот, чтобы вздохнуть. Все заволокло мраком, и она погрузилась в бездну.

— Она умерла? — спросила китаянка.

— Нет еще.

Китаец пощупал пульс жертвы.

— Минут через десять. Жидкость еще не заполнила все жизненные зоны.

— Я хочу, чтобы завтра все было закончено.

— Закончим.

Он подошел к столу, перегруженному скальпелями, ножницами, пузырьками, трубками, графинами и различными хирургическими инструментами, выбрал длинный скальпель и довольно большой таз. Подойдя к Лили, уверенным жестом он сделал десятисантиметровый надрез на животе. Лили слегка вздрогнула. Показалась кровь. Китаянка нахмурилась. Китаец сказал, как бы извиняясь:

— Если вы хотите, чтобы она завтра была готова, то я должен сейчас ее выпотрошить.

Он добавил со смешком:

— Когда мы ее забальзамируем, никто не сможет сказать, сделали ли мы это до или после смерти…

Китаянка ничего не ответила и вышла из комнаты в сопровождении другой девушки, похожей на нее, как две капли воды. Лили заметила ее еще до того, как потеряла сознание. Эти девушки были близнецами: Ян-си и Ян-нам.

— Жаль, что пришлось так быстро убрать эту девушку, — заметила Ян-си, служащая банка.

— Конечно, — ответила сестра, — но она наступала мне на пятки.

— Ее хозяин начнет разыскивать…

— Я все продумала, — сказала Ян-нам. — Мы положим забальзамированное тело в один из гробов, отправляемых в Гонконг, и поднимем его наверх в последнюю минуту. После этого займемся нашим противником. Он уже спровоцировал нас на акции, могущие скомпрометировать нашу организацию.

Женщины дошли до бронированной двери в конце коридора. Китаец-часовой сидел на складном стуле; он живо поднялся и поприветствовал их. Из-под белого халата торчала рукоятка пистолета крупного калибра. По другую сторону двери стоял еще один такой же часовой.

Китаянки поднялись по металлической лестнице на первый этаж здания. Возле лестницы стоял еще один часовой, следящий за тем, чтобы посетители кладбища не зашли случайно в запретную зону. Рядом, в небольшом кабинете перед телеэкраном сидел еще один охранник. На решетке была установлена телекамера.

В зале бальзамирования заканчивал работу китаец. Он зашивал большой изогнутой иглой надрез на животе Лили. Затем профессиональным жестом хирурга зашил ей губы и специальным цементом приклеил веки. Через несколько часов Лили будет вполне прилично забальзамирована. Эта операция стоила пятьсот долларов.

Движение на Гваделупа-роуд было заблокировано уже в течение получаса, когда Малко подъехал туда на полицейской машине. Худ был на месте.

— В машинах никого не было, — сообщил он. — Ни живых, ни мертвых.

Над оврагом медленно кружил полицейский вертолет, освещая землю слепящими фарами. Машины лежали неподалеку одна от другой.

— Их сбросили умышленно, — заметил Худ. — Это очевидно.

Малко разделял его мнение.

— Шеф, — сказал он. — Необходимо использовать все средства, чтобы найти таитянку по имени Лили. Если она еще жива, я думаю, ей есть что сообщить о людях, вызвавших «эпидемию».

Малко опережал события, но он был уверен в своей догадке. Он вышел на след коммунистической подпольной организации, которая, действуя в городе, наверняка замешана в «промывании мозгов».

Худ выплюнул сигару.

— Если это так, то я найду ее хоть в аду. Я сделаю невозможное. Я не могу прочесать все дома Сан-Франциско, но мы опросим людей, которые могли видеть, кто и как сбрасывал эти машины.

Малко поблагодарил его, не строя иллюзий. Он знал, что официальным путем многого не добьешься. Пожав руку Худу, он вернулся к откосу, где его ждали Крис Джонс и Милтон Брабек.

— Возвращаемся в город, — сказал он.

Он сидел на заднем сиденье машины и до самого города не раскрыл рта. Его не оставляла навязчивая мысль: Лили Хуа умерла по его вине. Он не имел права впутывать ее в свою работу, даже давать ей самое безобидное поручение. Он только сейчас понял, какое место заняла таитянка в его жизни. Это была не любовь, а беспредельная нежность.

Его охватила холодная ярость. Противники методично уничтожали все следы по мере того, как он их обнаруживал. Погруженный в свои мрачные мысли, он даже не заметил следы пожара и перевернутую машину, лежащую на Бэйшор Фривее.

Вернувшись в отель, Малко уже знал, что ему делать. На его губах застыла холодная усмешка.

— Завтра утром я предлагаю вам совершить небольшую прогулку в Лос-Анджелес. Мы заглянем к моему старому другу, майору Фу-Чо. Мне кажется, он знает гораздо больше, чем ему позволяет это признать его природная скромность…

— Мы должны заняться им, этим Фу-Чертом? — спросил Джонс.

— Не исключено. Но очень деликатно: я подозреваю, что он многое знает…

— Очень деликатно, — угрожающе согласились гориллы.

У них тоже лежал камень на сердце. Дать провести себя, да еще женщине… Им не терпелось разрядить пистолеты, уже заржавевшие в кобуре.

Все трое отправились спать. Первый самолет в Лос-Анджелес вылетал в семь часов тридцать пять минут утра.

Малко проворочался около часа, прежде чем заснул. Он думал о Лили Хуа. Если бы даже его отстранили от выполнения миссии, он продолжал бы дело в одиночку.

 

Глава 9

Не в силах успокоиться, Малко ходил по комнате из угла в угол. Его золотистые глаза позеленели. Крис и Милтон молча наблюдали за ним, не зная, как его успокоить.

Их поездка в Лос-Анджелес ничего не дала. Им открыла толстая китаянка и на плохом английском объяснила, что Фу-Чо уехал по делам. Она не знала, ни куда он отправился, ни когда вернется. Малко наведался также на виллу Фу-Чо в Голливуде. Там тоже никого не было. Соседи сказали, что видели китайца накануне, он уехал на своей машине.

Для большей вероятности Малко попросил местного корреспондента Госдепартамента позвонить Фу-Чо. Телефон не отвечал.

Расстроенные Малко, Джонс и Брабек вернулись с первым же самолетом в Сан-Франциско. От Худа не было никаких известий.

На всякий случай Малко пробежал глазами «Сан-Франциско Кроникл». Короткая заметка на семнадцатой странице имела отношение к его делу: накануне коммунистические беспорядки произошли в небольших населенных пунктах в районе Окленда, по другую сторону залива. Это становилось столь обыденным, что газеты подобным событиям уже не посвящали передовиц.

Малко свернул газету и прислонился к окну. Остров Алькатрас сиял под солнцем. Длинная змейка Бей Бриджа вилась до Окленда. Где-то в этом чудесном уголке лежал ключ к тайне.

Но Малко был человеком действия, чтобы долгое время сидеть сложа руки.

— Пошли, — приказал он гориллам.

Они отправились к дедушке Лили Хуа. Малко предстоял трудный разговор. Он должен был сказать деду об исчезновении Лили и о том, что ее могли убить. Он собирался также попросить его перевести таинственный закодированный документ, о который сломали зубы многие эксперты и который по всей видимости представлял большую важность для его таинственных противников. У Малко был один шанс из миллиона, и пренебречь им он не мог.

Гориллы косились на монограмму, вышитую на сорочке Малко. Его престиж очень вырос благодаря этой безделице. Малко надел куртку и причесался. В сорок лет его волосы были еще очень густыми.

Гориллы вышли первыми и вызвали лифт. Крис и Милтон пропустили Малко вперед. У них были широкие плечи и узкие лбы, но они были воспитаны.

— В подвал, — сказал Малко.

Лифтерша в красной юбке и белых носочках кивнула. Она сидела, повернувшись к ним спиной и уткнувшись носом в кнопки. Малко отметил, что ростом она была выше средних китаянок, и у нее были красивые ноги.

Лифт ехал без остановок. Двери открылись, когда они спустились в подвал, где размещался гараж.

Гориллы широко открыли глаза, увидев в просвете двери восхитительное создание: высокую китаянку в облегающем белом комбинезоне автомобильного гонщика; ее волосы на затылке украшал шиньон.

С легкой улыбкой на губах она подошла к застывшему от восхищения Крису и неожиданно вонзила ногти в подреберье.

Крис издал странный вопль, и из его рта брызнула слюна. Он попытался вынуть свой пистолет, но не смог отвести от своего горла руки, схватившей его за кадык. Он бездыханный обмяк.

В тот момент, когда китаянка схватила Джонса, Малко узнал ее: это была девушка из банка.

В следующее мгновение лифтерша обернулась, и Малко оцепенел: у нее было точно такое же лицо, как у той китаянки. Малко показалось, что он сошел с ума.

Расправившись с Джонсом, китаянка уже с силой тянула Малко, вцепившись в его правую руку. Вместо того, чтобы сопротивляться, он повалился на цементный пол, увлекая китаянку за собой.

Секунду спустя он был уже на ногах, держа в руке пистолет.

Однако он не успел нажать на курок.

Три рослых китайца вышли из машины. У них были плоские лица без какого бы то ни было выражения. Они бросились на Малко.

Малко размахнулся и ударил одного из них в висок тыльной стороной руки, в которой был зажат пистолет. Китаец упал. Двое других схватили Малко: один из них зажал его горло в клещи, пытаясь задушить, другой пытался вырвать у Малко пистолет.

Парализованный неземным видением, Брабек отреагировал с секундным запозданием.

Китаянка ударила его по виску чем-то тяжелым, и Брабек отлетел к металлической изгороди. Полуоглушенный, он перешел в атаку, схватив китаянку за шею. Китаянка стала задыхаться и попыталась высвободиться. Бросив ее, Милтон помчался на выручку Малко, которого душил китаец. Но в этот момент другой китаец нанес Милтону страшный удар по голове, он закачался.

— Джонс, — крикнул он.

Оглушенный Крис Джонс неподвижно лежал на полу кабины лифта.

Освободившись от китайцев, Малко столкнулся нос к носу с китаянкой в белом комбинезоне. Он поднял пистолет, но в следующее мгновение его пистолет уже летел в другой конец гаража, отправленный туда ногой китаянки.

В ту же секунду она вцепилась в Малко, но, потеряв равновесие, подставила шею и затылок противнику. Малко заколебался долю секунды, ставшую для него роковой. Это было идиотски глупо, но он не мог ударить женщину. В тот же момент Малко согнулся пополам от страшного удара в низ живота и уже не мог видеть занесенной над его головой руки, окончательно его оглушившей. Погрузив его обмякшее тело на плечо, китаянка направилась к выходу из гаража.

Возясь с двумя китайцами, Милтон ничем не мог помочь Малко. В отчаянии он стукнул одного китайца о дверцу «бьюика» и другому нанес сильный удар в голову.

В тот же миг он вынул свой «магнум» и прицелился в китаянку, уносившую Малко. Это было рискованно, он мог попасть в Малко.

Китаец, оглушенный Малко, встал на ноги и бросился на Милтона. Горилла выстрелил дважды. Китаец отлетел назад, пригвожденный к цементной стене пулями сорок пятого калибра.

Но теперь на Милтона наседали двое других. Брабек согнулся от сильного удара в область печени. Кольт взлетел в воздух. Оглушенный горилла почти не сопротивлялся, когда один из китайцев схватил его за оба запястья и с силой пнул ногой в низ живота.

Еще секунда, и Милтон отпечатал свои девяносто килограммов на капоте белого шикарного автомобиля. Оба китайца и китаянка в костюме лифтерши помчались к выходу.

Ошеломленный привратник пропустил их. Однако он был удивлен: лифтерши не часто выходили из отеля в форме, да еще галопом. Все трое скрылись на Калифорния-стрит. У входа в гараж стоял черный лимузин, за рулем которого уже сидела китаянка в комбинезоне. Оглушенный Малко лежал на полу машины.

Милтон Брабек сполз с капота машины и устремился к выходу. Когда он пробегал мимо привратника с никелированным кольтом в руке, служащий подумал, что в его гараже решительно происходят странные вещи.

Горилла узнал белый силуэт за рулем. Он прицелился, опираясь правой рукой на согнутую левую руку. Но в этот момент перед ним остановился грузовик, и Милтон опустил руку.

В следующую секунду перед гаражом остановился «кадиллак» и стал нетерпеливо сигналить. За рулем сидел жирный мужчина в смокинге, на сиденье рядом с ним яркая женщина с огромным шиньоном и в платье, декольтированном до пупа.

Глаза гориллы сверкнули.

Одним прыжком он подскочил к «кадиллаку» и открыл дверцу со стороны шофера. Приняв его за работника гаража, толстяк осклабился.

— Быстро выходите, — сказал Милтон Брабек тоном, не допускающим возражений.

Он тотчас подкрепил свои слова жестом, схватив толстяка за руку и вытянул его наружу. Несчастный едва стоял на ногах, в то время как Милтон усаживался за руль.

— Здравствуйте, мадам, — сказал он вежливо.

— Убийца! Вор! — кричала женщина. — Вон из машины!

Толстяк пришел в себя. Побагровев от ярости, он схватился за дверцу машины. Милтон легонько оттолкнул его дулом своего пистолета.

— Некогда болтать.

«Кадиллак» тронулся с места. Вся сцена заняла десять секунд. Милтон увидел машину, увозящую Малко, на перекрестке Мариэт-стрит. «Кадиллак», едва не зацепив трамвай, мчался со скоростью семьдесят миль в час. Соседка Милтона стукнулась головой о крышу и издала вопль:

— Немедленно остановите! Я отправлю вас в газовую камеру!

Милтон не слушал. Он был слишком занят. Черный лимузин только что свернул направо, на Мариэт-стрит. Дама опустила стекло и крикнула прохожим:

— Это похищение. Полицию, вызовите полицию.

Милтон нахмурился и рявкнул:

— Не осложняйте, мадам. Я не собираюсь вас похищать. Кому вы нужны, обвешанная, как новогодняя елка? Я вас высажу на следующей остановке.

Он вытер струйку крови, стекавшую по его лицу, и резко затормозил. Его спутница врезалась носом в ветровое стекло. Милтон открыл дверцу, вытолкнул ее и поехал дальше.

Он увидел в зеркало, как даму окружили сочувствующие прохожие. Ей будет что рассказать подружкам… Черный лимузин был в трехстах метрах от него.

В эту самую минуту Джонс нацелил свой пистолет в живот директора «Марка Хопкинса»:

— Что это за чертов отель, где на вас нападают в лифте? Хотите пулю в живот?

— За двадцать лет, — начал директор, — я…

Холл отеля бурлил с того момента, как член Конвенции «Друзья Латинской Америки» нажал на кнопку лифта четыре. Джонс медленно поднялся с пола кабины с устрашающим видом и пистолетом в руках.

На четвертом этаже отеля, в стенном шкафу нашли лифтершу-филиппинку, дежурившую в этот день, задушенную бельевой веревкой. Она уже начала синеть.

Из полицейской машины, вызванной директором, вышли двое полицейских с тупыми лицами. Джонс убрал пистолет и сунул им в нос свое удостоверение. В принципе Секретная Служба занимается только охраной Президента и поимкой фальшивомонетчиков. ЦРУ, однако, добилось того, чтобы некоторые из его агентов имели подобное прикрытие на территории США. Это помогало избежать досадных инцидентов. Джонс объяснял полицейским, что произошло, когда появился толстый владелец белого «кадиллака», багровый от ярости. Он накинулся на полицейских:

— У меня похитили машину и жену, — кричал он. — Я друг губернатора и…

Крис Джонс заинтересовался:

— Кто похитил?

Толстяк, икая, рассказал, что случилось. Он был на грани апоплексического удара, а лицо Джонса расплылось в счастливой улыбке:

— Да это же старина Милтон! Я был уверен, что он не даст себя в обиду. Какая у вас машина?

Толстяк, задыхаясь ответил:

— Белый «кадиллак», 947 ЖБФ.

Крис Джонс поблагодарил и бросился к полицейской машине. Он сообщил номер «кадиллака» и попросил найти его, затем поднялся в свою комнату в ожидании новостей от Милтона. В голове у него страшно шумело.

 

Глава 10

Черный лимузин ехал по Бэйшор Фривею со скоростью шестьдесят пять миль в час. В ста метрах позади него, в новом «кадиллаке» Милтон Брабек пытался придать своему лицу беспечное выражение миллиардера на каникулах.

Движение было очень оживленным, и китаянки чувствовали себя в безопасности. Они проехали аэропорт. Милтон вовремя заметил мигание красных фар. Машина поворачивала направо.

Он притормозил и в свою очередь свернул на Милбрэй-авеню. Ему было сложнее оставаться незамеченным, так как светлый «кадиллак» был виден издалека.

Милбрэй-авеню выходила к морю. Черная машина повернула направо, на Бэйшор Хайвей, идущий параллельно заливу. Зеленый щит указывал на то, что Сан-Франциско остался позади. Вокруг были только пустыри и гаражи для катеров.

К счастью, черный лимузин поехал по земляной насыпи, ведущей к гаражам, расположенным на берегу. Милтон проехал мимо дороги, посматривая на нее украдкой. Дорога вела в тупик. Весь участок дороги был ровным. Милтон продолжал ехать по Бэйшор Хайвею, который дальше соединялся с автострадой. На перекрестке он увидел телефонную кабину. Горилла остановился и стал искать в карманах монету. Бог был с ним.

Если Крис очухался от полученных ударов, то он должен быть в комнате, возле телефона, точа свою рапиру.

Крис снял трубку при втором гудке.

— Черт возьми, — сказал Крис. — Где ты? Мы выезжаем.

— Кто это «мы»?

Крис, довольный, хмыкнул:

— Ну, около десяти патрульных машин, возможно, несколько мотоциклов, грузовик с национальной гвардией и горстка автоматчиков.

— Авианосцев у тебя нет? — холодно осведомился Милтон. — Ты не в курсе, что война окончена? Если ты появишься с этим эскортом, SAS будет сразу пристрелен. Нет, старик, приезжай, но один.

Он объяснил ситуацию. Три минуты спустя Джонс, как ополоумевший, мчался по Бэйшор Фривею. Он без труда обнаружил «кадиллак». Стоя возле машины, друзья держали военный совет.

— Возьмем катер и приплывем морем, — предложил Джонс. — Только быстро.

Лимузин уже около двадцати минут стоял у гаражей.

Немного подальше, в маленьком порту Берлингейм, друзья обнаружили уйму катеров. Они выбрали катер с небольшим мотором, снабженный веслами.

Никто не заметил, как они сели в катер и налегли на весла. Этот день был отмечен взятием напрокат всех видов транспорта.

К счастью, море было спокойным, хотя и зловонным. Из порта они вышли на веслах, а затем включили мотор. Следуя вдоль берега, подъехали к гаражам. В двухстах метрах гориллы увидели нечто вроде пристани на деревянных сваях, выступающей в море. Им предстояло незаметно проскользнуть под ней.

Джонс выключил мотор.

— Налегай на весла, — сказал он.

Каждый греб веслом со своей стороны. Они приближались к пристани. Издали казалось, что это дрейфующая барка.

Открыв глаза, Малко почувствовал прикосновение к затылку холодного предмета. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что он находится на полу машины, спереди. Знакомый голос сказал ему:

— Если вы попытаетесь подняться, вы получите пулю в затылок.

Ничего не поделаешь. Свернувшись калачиком, Малко смотрел на красивые ноги, крепко обхватившие его.

— Можно мне лечь поудобнее? — спросил он. — Я обещаю вам ничего не предпринимать.

— Нет.

Возражение сопровождалось нажатием пистолета на его затылок. Он не стал настаивать. Ему было любопытно, почему его не убили сразу.

Машина ехала довольно быстро, вероятно, это была автострада.

Внезапно шум мотора заглушило гудение пропеллера. Прямо над ними на низкой высоте пролетел реактивный самолет. Значит, они были совсем рядом с аэропортом, на юге от города.

Малко на поворотах швыряло. Затылком он постоянно чувствовал дуло пистолета. Затем его несколько минут сильно трясло и, наконец, машина остановилась. В тот же момент пистолет был убран с его затылка, и голос приказал:

— Выходите.

Он с большим трудом разогнулся, испытывая нестерпимую боль в животе. Малко оперся о машину и осмотрелся.

Машина находилась в закрытом дворе, огороженном деревянной изгородью. В глубине двора был пакгауз. Неподалеку стояла еще одна машина. Малко чувствовал запах моря.

В двух метрах от себя он увидел китаянку из Сосалито, нацелившую на него дуло небольшого пистолета неизвестной модели. На ней по-прежнему был плотно облегающий белый комбинезон.

В эту секунду появилась вторая китаянка, в красном платье лифтерши, которое, впрочем, ее ничуть не портило. Малко перевел взгляд с одной сестры на другую.

Это были самые дьявольские близнецы, которых он когда-либо видел.

Впрочем, у него не было времени на размышления. Его окружили три невысоких китайца. В одно мгновение они связали Малко как колбасу и потащили в гараж. Китаянки шли сзади.

Гараж освещали две лампы. Повсюду валялись ящики и бочки. Морской воздух проникал сквозь два зарешеченных отверстия.

Один из китайцев подставил Малко подножку, и он свалился на деревянный пол. Бесцеремонно китаец оседлал его.

Близнецы исчезли. Малко заметил, что гараж был разделен внутренней перегородкой.

Внезапно послышалось царапанье, и Малко увидел одну из сестер, тянущую нечто вроде клетки, смутно напоминающей по форме тело человека, но со множеством внутренних отделений.

Она поставила клетку перед Малко. В этот момент ее сестра принесла другую клетку, поменьше, покрытую черной накидкой.

Малко не понимал, что все это означает. Он попытался шевельнуться, но китаец, сидящий на нем, ткнул его острием кинжала. В следующее мгновение китаец одним прыжком соскочил с Малко.

Продолжая лежать, Малко видел, что к нему приближается Фу-Чо, пухленький и седой китаец, которого он недавно так тщетно искал. Фу-Чо остановился перед Малко, на губах его застыла улыбка.

— Как жаль, что здесь нет нашего друга, адмирала Миллза, — сказал он насмешливо. — Я руковожу самой важной сетью контршпионажа на американской территории. А эта сеть находится здесь, под носом и на глазах у десятой армии, ФБР и ЦРУ, агентом которого я являюсь. Ваша интуиция вас не обманула: мы действительно разработали подрывной скрытый метод. Через несколько месяцев мы будем контролировать этот регион через посредника. Вопреки вашим похвальным стараниям.

Китаянки молча и неподвижно стояли сзади Фу-Чо. Теперь они обе были одеты в белые комбинезоны, а на их поясах висели в кобуре длинные пистолеты.

Малко надоел этот спектакль.

— Почему вы меня не убьете? — спросил он.

Фу-Чо покачал головой.

— Мы еще успеем, SAS. Мы хотели вас убить, но я решил, что будет разумнее сначала выяснить, что вы знаете о нашей работе. Я должен вас допросить. Поскольку я высоко ценю ваше мужество и профессиональные способности, то я буду вынужден применить к вам крайние меры, чтобы быть уверенным в том, что вы говорите правду. Это будет тягостно, но я делаю это без ненависти… Взгляните…

Майор отодвинул накидку, прикрывающую клетку поменьше.

Между железных прутьев торчала острая серая морда огромной крысы. Малко с отвращением отвернулся. После своих злоключений в Мексике он испытывал панический ужас перед этими грызунами.

— Это гонконгские крысы, — продолжал Фу-Чо. — Они ничего не ели в течение трех дней и действительно голодны…

Продолжая говорить, он снял накидку с клетки, и Малко увидел пять крыс размером с кошку.

По знаку Фу-Чо три китайца схватили Малко. Один из них открыл большую клетку, а два других втолкнули в нее Малко.

Он оказался в довольно странной клетке. Его тело было разделено на шесть зон, каждая из которых была разграничена решетчатой поперечной загородкой. Малко понял, какую пытку уготовил для него Фу-Чо. Китаец подтвердил его догадку:

— Один из моих помощников запустит крысу в нижнее отделение, где находятся ваши ноги. Постепенно все загородки будут убираться, последняя откроет крысам ваше лицо. Открывая каждую загородку, я буду задавать вам вопрос, впрочем, один и тот же. Когда вы ответите на него шесть раз, я буду уверен, что вы не солгали…

Малко ничего не ответил. Он не мог поверить, что находится в Америке, в одном из самых красивых городов страны, в нескольких километрах от полиции, армии… Все это казалось невероятным…

— Это очень древняя пытка, — продолжал Фу-Чо. — Ей пользовались наши налогосборщики, чтобы выявить обманщиков. В Китае этот инструмент называют: «Шесть Барьеров Радостной Мудрости». Так как времени у меня немного, то это самый надежный способ получить информацию от такого профессионала, как вы. Первый барьер называется Барьером Радостной Надежды. Крысы смогут напасть только на ваши ноги… Второй — Барьер Двойной Радости — немного тягостнее первого… Только закаленные люди, как вы, могут без страха перейти к третьему: Барьеру Истинного Экстаза. После третьего четвертый барьер — Нежная Забота — покажется лишь шуткой. Очень редкие люди проходят через пятый, названный Барьером Нежные Желания. И, наконец, шестой, или Небесный Барьер, погрузит вас в радость Полного Понимания… После этого ваше немного покусанное тело будет отправлено в сандаловом гробу на тихое кладбище в районе Кантона…

Малко уже не слушал этот набор ужаса и фантазии. Он спрашивал себя, каким образом проглотить язык. Это было последнее средство, чтобы избежать пытки. Этому обучали в специальной школе. К сожалению, перед процедурой следовало надрезать «тормоз», сухожилие, связывающее язык с небом. За неимением ножа можно было сделать это пальцами, но для этого руки должны быть развязаны.

В этот момент Малко почувствовал мягкое прикосновение к подошве левой ноги. Крысы перешли первый барьер.

Это было свыше его сил. От его вопля вздрогнули даже сестры-близнецы. Изо всех сил он попытался скрючиться…

Эхо его крика еще не успело рассеяться, как пол гаража начал приподниматься. Прогнившие доски разлетелись в стороны, и слева показался Крис Джонс, покрытый водорослями, как Нептун.

Этот поразительный выход лишь частично был заслугой горилл. В некоторых местах деревянный настил был так пропитан солью и влагой, что сквозь него легко можно было просунуть палец. Тем более квадратную голову и мощные плечи…

Выход Милтона Брабека оказался не столь удачным. К его волосам прилипла позеленевшая и съеденная червями доска. Но руки были свободны. В левой руке он держал «магнум», а в правой «смит-и-вессон». Оба гориллы синхронно выстрелили. Фу-Чо не успел отскочить, и в следующее мгновение голова старика была размозжена пулями. Он упал на спину.

От следующих выстрелов беспорядочно попадали три китайца. Одного из них отшвырнуло метра на три. В руке он держал свой правый глаз. Новая пуля Джонса снесла ему полчерепа.

Обе китаянки бросились на пол. Они умели стрелять. Лампочки были разбиты вдребезги одновременно с головой третьего китайца. Милтон Брабек возник в тот момент, когда град пуль расколол на мелкие щепки доску, зацепившуюся за его волосы.

Помещение наполнилось терпким запахом пороха. Малко забыл про крыс. Невероятным усилием ему удалось наклонить клетку и перевернуться вместе с ней как раз в тот момент, когда пули изрешетили то место, где она только что находилась.

— Быстрее, на помощь, — крикнул Малко. — Крысы.

Брабек осветил клетку фонарем и смачно выругался.

Правой рукой ему удалось открыть дверь и вытянуть Малко наружу. Крысы, пища, разбежались. Брабек разрядил в них пистолет.

— Как нельзя вовремя, — сказал он. — Хорошо, что вы закричали. Мы не знали, в чем дело…

Малко массировал свои запястья. Джонс рассказал ему, как они здесь очутились. Сидя под сваями, они обнаружили, что прогнившие доски не станут для них препятствием…

— Если бы мы ошиблись, — сказал Джонс в заключение, — то нас бы уже не было и вас тоже. Хороший номер, не так ли?

Китаянок в гараже не было, во время перестрелки они исчезли. Джонс быстро обошел китайцев, пнув каждого. Один из них немного шевельнулся и сразу получил выстрел в голову.

— У этого, — заметил Джонс, — столько свинца в башке, что он далеко не уйдет…

Малко присел возле трупа Фу-Чо, лицо которого превратилось в кровавое месиво.

— Вот доверенное лицо ЦРУ, — вздохнул он. — Глава разведывательной службы коммунистического Китая…

Он встал, закашлявшись от запаха пороха. Малко понимал, почему Джек Линкс был мертв, и не сомневался, что напал на след «промывателей мозгов». Фу-Чо сам признал это. Но ему еще ничего не было известно об их методах.

Он вынул из рубашки Фу-Чо конверт, изъятый из его кармана.

— Навестим деда Лили Хуа, — сказал Малко. — Если он настолько учен, как говорила Лили, то он, быть может, сумеет нам помочь.

— Опять китаец, — сказал Джонс.

Оставив трупы Фу-Чо и трех китайцев, они сели в «форд» Криса Джонса. Милтон бросил грустный взгляд на «кадиллак».

В городе они были только через час. Все жители предместья вышли посмотреть на спектакль, и Фривей напоминал длинную светящуюся змею. У Малко защемило сердце, когда они въехали на Телеграф Плэйс с его мирными домиками.

— Подождите меня, — приказал он гориллам. — Не стоит пугать старика.

Было восемь часов.

Малко медленно поднялся по лестнице и позвонил в дверь. Послышался звук отодвигаемой задвижки, и Малко предстал перед дедушкой Лили Хуа.

Это был приятный старичок, пожелтевший и сморщенный, с белой бородкой и хитрыми глазами, с любопытством рассматривающий Малко.

— Я друг Лили, — представился Малко.

Китаец наклонил голову и сказал на плохом английском:

— Меня зовут Чу. Я очень рад вас видеть. Я очень волнуюсь за Лили. Вы не знаете, где она?

У Малко не было четкого плана действий. Секунду он колебался. Старик казался слишком умным, чтобы Малко мог его обмануть. С другой стороны, очень трудно сказать правду.

Он выбрал золотую середину.

— Можно войти? — спросил он. — Мне нужно вам рассказать довольно длинную историю.

Китаец вежливо попросил его войти и провел Малко в комнату-кабинет, где стоял довольно затхлый запах.

Чу сел в старое кресло, а Малко указал на кровать.

— Я — частный детектив, — начал Малко. — Я попросил вашу внучку помочь мне в одном щекотливом деле. Поэтому она не вернулась домой.

Чу кивнул.

— Она мне говорила о вас. Вы должны были прийти ко мне.

— Да, — сказал Малко. — У меня есть документ, составленный на китайском языке. Никто не смог его расшифровать. По всей вероятности, это код. Лили сказала мне, что вы — человек ученый и, быть может, сумеете открыть секрет этого документа. Вот он.

Он распечатал конверт и протянул его китайцу.

Китаец долго изучал его, затем с непроницаемым лицом положил на стол.

— Возможно, я и сумею прочесть документ, но это потребует длительных и дорогостоящих поисков. Разумеется, я владею китайским языком, но этот текст требует не простого перевода…

Малко хорошо знал людей.

— Месье Чу, — сказал он четко. — Когда вы мне дадите перевод текста, я заплачу вам пять тысяч долларов. Я выпишу вам чек, выданный «Бэнк оф Америка». Однако времени у меня очень мало. Мне нужен перевод через два дня.

Китаец заерзал в кресле.

— Я попытаюсь, — сказал он. — Приходите послезавтра. Я надеюсь, что у вас будут хорошие новости от Лили. Ее мать мне девочку доверила…

Он встал, показывая, что разговор окончен. Малко колебался. Если он не скажет правды, то старик будет находиться в смертельной опасности, не догадываясь об этом. Но если он ему скажет, что эта писанина стала причиной смерти нескольких человек, Чу может отказаться от пяти тысяч долларов…

Малко ничего не сказал, простился и пошел к гориллам:

— Этот китаец должен жить, — сказал он. — Возможно, ему удастся решить нашу проблему. Я попрошу Ричарда Худа обеспечить его безопасность. А пока оставайтесь здесь в машине.

Он пошел пешком и, пройдя немного, остановил такси.

 

Глава 11

В спокойном бюро «Калифорниэн Траст Инвестмент» Малко давал отчет адмиралу Миллзу по кодирующему телефону.

В заключение он сказал:

— Совершенно очевидно, что в Сан-Франциско действует обширная шпионская сеть коммунистического Китая. Нам удалось выявить и обезвредить отдельные элементы, но лидеры все еще остаются на свободе, и мне не известно, где они скрываются, но главное, род их деятельности. Теперь мне известно от самого Фу-Чо, что коллективное «промывание мозгов», которое нас так беспокоит, прямо связано с этой организацией, но как? Фу-Чо мертв, хозяин химчистки мертв, сестры-близнецы исчезли, и мы не знаем, что мы ищем…

В ответ адмирал Миллз сквозь зубы бормотал ругательства. Уже давно ЦРУ известно, что азиаты иногда используют красивых женщин для исполнения более значительной роли, чем соблазнение. Зачастую эти красотки оказывались более фанатичными, чем мужчины.

— Делайте что угодно, но получите результат, — сказал адмирал. — Ко мне поступают все более пессимистичные сообщения о «промывании мозгов».

— В Сан-Франциско миллион жителей, — почтительно заметил Малко. — А мне нужно найти двух очень рискованных китаянок, которые пойдут на все.

Адмирал прокашлялся:

— Я объявлю розыск через ФБР.

— Понадобится прочесать все дома Чайнатауна.

Малко повесил трубку. Он не сказал адмиралу о своей самой большой заботе: о том, чтобы найти Лили Хуа. Несмотря на ее молчание и жестокость противников, у него оставалась еще слабая надежда, так как Лили, по его мнению, не представляла для них большого интереса. В то же время она кое-что знала, иначе бы она объявилась. Ему не хватало ее нежности, а также того немного слепого восхищения, которое она испытывала к нему. Его не покидало чувство вины.

Вернувшись в отель, Малко сразу же позвонил Ричарду Худу.

— У меня есть для вас кое-что интересное, — сказал шеф полиции. — Мы опросили на всех заправочных станциях, не видел ли кто эти машины. На станции Шеврон, на юге Сан-Франциско, рабочий вспомнил, что видел «форд» кремового цвета с таитянкой за рулем. Она остановилась, чтобы позвонить, и тотчас же уехала. Время совпадает…

Малко записал адрес. Его сердце колотилось. Значит, Лили пыталась ему звонить, но по неизвестной причине не смогла этого сделать. Однако будка, откуда она звонила, расположена как раз между тем местом, где она встретилась с патрульной машиной, и Гваделупа-роуд, где была обнаружена брошенная ею машина…

Он повесил трубку, объяснил ситуацию гориллам, и все трое отправились в южный Сан-Франциско.

Машина с такой скоростью влетела на станцию Шеврон, а Джонс так стремительно выскочил из машины, что заправщик схватил обеими руками свою сумку. Успокоившись, он повторил то немногое, что знал, дав точное описание Лили и указав направление, в котором она уехала. Больше он ничего не знал.

Малко поблагодарил. «Форд» медленно поехал в указанном направлении. В течение часа они кружили по спокойным улицам южного Сан-Франциско, не находя никакого следа. Это было тихое предместье, однако Лили Хуа испарилась именно здесь. Дважды они проехали мимо решетчатых ворот, на которых было написано золотыми буквами: «Сад Тысячи Благодатей».

Разочарованные, они вернулись на станцию Шеврон.

Малко был озабочен. Он спросил у заправщика:

— Что такое «Сад Тысячи Благодатей»?

— Это китайское кладбище, — ответил молодой человек. — Рай для миллиардеров…

Малко поблагодарил и вернулся в машину.

— Поехали на кладбище, — сказал он Джонсу.

Горилла, встревоженный, взглянул на него.

— Нет, я не спятил, — успокоил его Малко. — Но вы обратили внимание на то, что в этом районе — это единственное место, где есть китайцы, хотя и мертвые? Во всяком случае там должны быть и живые, которые занимаются мертвыми…

Пять минут спустя они были у ворот. На столбе слева мигала надпись «Открыто до полуночи». Это было типичное калифорнийское кладбище, напоминающее отчасти публичный сад, частное владение, а главным образом — приют мошенников. Захоронение здесь стоит от трех до шести тысяч долларов. Платя деньги, можно было выдвигать любые требования, как то: бассейн на могиле, фейерверк в годовщину смерти или точное воспроизведение пирамиды Хеопса. Все продается навечно…

«Форд» медленно ехал по главной аллее. Огромный Будда из серого камня высотою с шестиэтажный дом простирал свои руки над первыми рядами могил.

Джонс остановил машину и прочитал надпись на цоколе: речь шла об очень мудром — поскольку он умер миллиардером — Сан-Ят-Лане, основавшем «Сад Тысячи Благодатей». Опустив в щель двадцатипятицентовую монету, можно было прослушать магнитофонную запись с его излюбленными изречениями…

— Поехали дальше, — сказал Малко.

Теперь они ехали по аллее Братской Любви, затем по Торжествующей Вере и остановились у Сада Воспоминания. На этом обнесенном оградой участке были воздвигнуты беломраморные мавзолеи. Надпись объясняла, что вход разрешен только владельцам мавзолеев.

Сад имел форму сердца…

— Это не кладбище, а золотая мина, — заметил Малко.

Сейчас они направлялись к центральному зданию. Может быть, именно там находились Лили и ее похитители.

Они остановились на площади Шепчущих Сосен, напротив входа. В этот момент из двери вышла очаровательная китаянка и направилась к машине. Такое видение на кладбище было по меньшей мере неожиданным. На ней было нечто вроде платья-халата из нейлона, облегающее на бедрах и достаточно прозрачное, чтобы увидеть нижнее белье. Ее волнующая походка ничем не напоминала погребальное шествие.

— Хэллоу! — начала она.

При виде белых, ее лицо изменилось.

— Я сожалею, — сказала она сухим тоном, — но «Сад Тысячи Благодатей» предназначен для посетителей буддистского вероисповедания.

Малко не стал настаивать.

— Мы ошиблись, простите нас, — сказал он. Джонс, улыбаясь, добавил:

— Мы хотели только узнать, какова будет оптовая цена, для нас троих.

Она испепелила его взглядом и ушла по хрустящему гравию.

— Если бы мне в гроб положили такую девушку, — изрек Милтон, — то я бы уже с сегодняшнего дня стал делать капиталовложения.

Когда они выходили из ворот, из-за статуи Будды неожиданно появился китаец, напоминающий отвратительное черное насекомое, который окинул их проницательным взглядом.

Они молча возвращались в Сан-Франциско. Слишком много совпадений. Лили Хуа исчезла в районе китайского кладбища.

Даже респектабельная атмосфера «Марка Хопкинса» не смогла развеять удрученность мужчин. Они чувствовали себя виноватыми в исчезновении девушки.

Гориллы поднялись в бар отеля, а Малко попросил, чтобы ему в номер принесли водки.

Это кладбище не выходило у него из головы.

Подобные заведения в Сан-Франциско не были редкостью, странным было то обстоятельство, что Лили исчезла именно в его окрестностях. А китаянка, выбежавшая им навстречу, и так резко выпроводившая их?

Малко долго стоял у окна. Жизнь — все-таки приятная вещь. Тихий океан был спокоен, высокие современные дома сверкали под солнцем. Красные балки Золотых ворот вырисовывались на фоне гигантской конструкции. Справа странный силуэт «Коит Тауэр» напоминал о том, что Сан-Франциско всегда был городом с сомнительной репутацией, несмотря на свое ангельское имя.

Пятьдесят лет назад в коридорах «Марка Хопкинса» раздавались выстрелы, когда мужчины не могли поделить женщину, а в его подвалах были притоны.

Зазвонил телефон. Малко снял трубку.

Сначала было молчание, затем потрескивание и вдруг голос Лили Хуа, запыхавшийся, напуганный, но вполне узнаваемый.

— Малко?

— Да.

— Я не могу долго говорить. Меня держат в плену. Помоги мне. Сегодня вечером один человек придет в бар отеля «Фермон», на самом верху. Приходи туда в восемь часов. Он проводит тебя. Умоляю…

— Но…

Связь оборвалась. Малко тотчас же набрал коммутатор и спросил, откуда ему звонили.

— Невозможно определить, — ответила телефонистка. — Звонили из городского телефона-автомата.

Малко налил стакан водки. Он был переполнен радостью жизни, так как Лили была жива. Его враги используют ее, чтобы заманить Малко в западню. Нужно сломать их план и вернуть Лили живой. Он улыбнулся. Это будет счастливый миг. Решительно, он был романтиком, несмотря ни на что.

Одна вещь вызывала сомнение в этом рандеву и напоминала ловушку: место. Отель «Фермон», конкурирующий с «Марком Хопкинсом», был расположен на другой стороне Калифорния-стрит. На последнем этаже находился роскошный бар, самый высокий в городе. Центральная часть бара, установленная на электрическом плато, медленно вращалась, и клиенты могли любоваться панорамой, сидя на своих местах. Освещение в баре было минимальным, что делало его райским уголком для любовных свиданий.

Но не для убийства.

В бар был только один доступ: на лифте. Если убийца подстерегал Малко в баре, то у него не было шансов уйти.

Напрасно Малко ломал голову. Он не мог понять, почему ему назначили свидание в месте, которое представляло собой ловушку. Может быть, действительно некто явится на рандеву, чтобы отвести его в другое место?

Может быть, его попытаются отравить. Это легко сделать, если подменить официантку…

Он прервал свои размышления и позвонил Джонсу и Брабеку.

— Есть новости, — сказал Малко.

Он рассказал гориллам о загадочном телефонном звонке.

— Вы должны надеть пуленепробиваемый жилет, — посоветовал Джонс.

Мал ко спрашивал себя, не имеет ли он дело с убийцей, который разрядит свой пистолет в его живот ценой своей жизни. В Азии есть камикадзе.

К сожалению, он должен пойти на риск. Он взял пистолет, подаренный ему ЦРУ.

Эта бесшумная игрушка имела утолщение на конце ствола и придавала Малко забавный вид. Однако на бога надейся, но сам не плошай. А у Малко не было никакого желания кончить свои дни в Сан-Франциско, на кладбище «Сад Тысячи Благодатей».

Он объяснил ситуацию гориллам.

— Крис поднимется в бар первым и осмотрит зал. Милтон останется внизу и будет наблюдать за лифтом, чтобы не пропустить незамеченными убийц. А дальше сориентируемся на месте.

Малко быстро переоделся, засунул пистолет за пояс и взглянул в зеркало. Ничего не было заметно.

Крис и Милтон были уже в холле. Это был час пик, и Калифорния-стрит представляла собой нескончаемый поток автомобилей. Им пришлось ждать минут пять, чтобы перейти улицу. Крис направился к лифту, а Малко и Милтон осмотрели богатый холл, обитый цветным паласом. Невозможно было выявить подозрительную фигуру в этой кишащей и снующей толпе людей в вечерних туалетах. Среди них была одна китаянка, но ей было далеко за пятьдесят.

Малко пришлось оторвать Милтона Брабека от созерцания красного бьюика «торнадо», выставленного посередине холла, как первый выигрыш в лотерею. Они условились с Джонсом, что тот позвонит им из бара по внутреннему телефону в одну из кабин в холле.

Когда раздался звонок, Малко сразу снял трубку. Это был Джонс.

— Ничего подозрительного, но здесь полно полуголых шлюх. Я нахожусь в центре, слева от бара. Отсюда просматривается весь зал. Я вас жду.

— Отлично. А пока что закройте глаза. Я не хочу, чтобы у вас была замедленная реакция.

Малко и Милтон направились к лифту. Для этого им нужно было пересечь весь холл, погружаясь до лодыжек в мягкий пушистый палас.

Сбоку находилась терраса, выходящая на Тэйлор-стрит, практически посещаемая только любовными парами. Пока Малко, смешавшись с толпой, ждал лифт, Милтон обошел террасу. Возле двери он заметил хрупкую китаянку в объятиях китайца в очках. Милтон покрутился вокруг них, но не нашел ничего подозрительного. Они целовались, не обращая ни на кого внимания.

— Все спокойно, — сообщил он Малко.

Милтон внимательно всмотрелся в лица людей, ожидающих лифт. Это были добродушные американцы, в основном среднего класса.

Лифт бара «Фермон» был одной из приманок Сан-Франциско. Его клетка была расположена не внутри здания, а снаружи. Стеклянная кабина напоминала паука, подвешенного к фасаду и освещенного прожекторами. Из лифта открывался феерический вид на залитый иллюминацией город. Подняться на тридцать второй этаж можно было за одну минуту.

Немного встревоженный, горилла смотрел, как Малко исчезает в лифте. Какое-то мгновение он оставался один, но тотчас же оказался окруженным новой волной прибывших. Чтобы развлечься, он решил поглазеть на целующуюся китайскую парочку. Но она исчезла.

Одним прыжком он пересек террасу. Повсюду переплетенные пары. Внезапно раздался шум разбитого где-то наверху стекла. Милтон помчался на край террасы и вытянул шею, чтобы разглядеть кабину.

Она остановилась на полдороге.

Он хотел понять, откуда шел шум, когда заметил короткую вспышку из дома напротив. Теперь он понимал смысл рандеву в «Фермоне».

Установив, откуда стреляли, Милтон выбежал с террасы, оказавшись в лабиринте бесконечных коридоров, и, наконец, нашел выход на Калифорния-стрит.

В своем порыве он чуть было не спустился до Мариэт-стрит, но, резко свернув, выскочил на Мэзон-стрит, в самый центр Чайнатауна. Дом, который он искал, был третьим от угла.

Милтон увидел небольшой холл, охраняемый портье-китайцем. На втором этаже находился жалкий притон, о чем сообщали фотографии, вывешенные в холле. Милтон сел в лифт, как если бы его неодолимо привлекали прелести камбоджийских танцовщиц. Китаец искусственно улыбался.

Горилла нажал на кнопку «Терраса» и сунул свой кольт за пояс.

Двери лифта открылись автоматически. Ослепленный неоновым светом лифта, Милтон в первое мгновение ничего не видел. Терраса была погружена во мрак. Перед ним неожиданно возник силуэт. Затем он увидел оранжевую вспышку, услышал звук выстрела и почувствовал удар молота в живот.

Падая на цементный пол террасы, он подумал: «Черт, как легко можно быть укокошенным».

Малко стоял в очереди у входа в лифт. Мужчины были в смокингах, женщины — в длинных платьях. Его соседкой оказалась очаровательная блондинка с шелковистыми волосами, стянутыми шнурком из серебряных нитей, которые так переливались, что могли бы осветить темноту безлунной ночи. На ее груди, позолоченной карибским солнцем, сверкал бриллиант размером со средний циферблат ручных часов. Рядом с ней — ее проклятие и благотворитель, плотный, с тремя подбородками и глазами навыкат, спрятанными за очками. Он смотрел на нее как собака на кость. Малко воспользовался давкой, чтобы приблизиться к девушке. Она взглянула на него и утонула в его золотистых глазах. Затем заморгала и испуганно взглянула на своего спутника. Тот смотрел в спину своего соседа.

Успокоенная, молодая женщина слабо улыбнулась Малко и не отстранилась, когда он своим бедром прикоснулся к ее бедру.

Лифт был наполовину пустым. Малко галантно пропустил красивую блондинку и ее кавалера к стеклу. Он оказался зажатым между спиной мужчины спереди и девушкой, увешанной бриллиантами, слева.

Лифт находился на уровне высоты дома напротив, и сразу открывался вид, захватывающий дух, на залив Сан-Франциско. Малко с грустью подумал, что этот спектакль предназначен для любовных пар. От окна Малко отделяла только блондинка.

Она припала лицом к стеклу кабины. Вид на залив привел ее в восторг, внезапно она вскрикнула и обернулась к Малко.

В ту же секунду он заметил круглую розовую дырочку на загорелой коже, там, где проходила граница декольте. Затем она стала опускаться вниз, а глаза ее стали стекленеть.

Через отверстие в стекле в кабину стала просачиваться струйка свежего воздуха.

Гигант с тремя подбородками взревел, видя, что Малко держит его спутницу в объятиях. Малко почувствовал, что в его плечо впились пять стальных пальцев. Он собрался объяснить мужчине, в чем дело, но в этот момент гигант снова издал рев и выпустил Малко. На его горле появилась страшная рана. Из разорванной вены хлестала кровь.

Он схватился за горло обеими руками, но в следующее мгновение повалился назад на людей, стоящих сзади него.

Соседка Малко стала яростно трясти его, визжа:

— Убийца, убийца, вы ее убили.

Люди, стоящие сзади, не понимали, что произошло спереди. Они решили, что кому-то стало плохо. Кто-то кричал:

— Нажмите на кнопку «тревога».

Малко с силой оттолкнул труп молодой женщины и крикнул:

— Не останавливайте лифт!

Слишком поздно. Кто-то успел нажать на кнопку. Стеклянная клетка остановилась между шестнадцатым и семнадцатым этажами.

Малко лег на пол. Он увидел вспышку в двухстах метрах, из дома напротив. Одному ему было известно, в кого целились. Теперь он понимал, почему назначили свидание в «Фермоне». Через пять или шесть домов отсюда начинался Чайнатаун. Светящийся челнок представлял идеальную мишень для убийцы, засевшем на крыше противоположного здания. Если лифт не тронется, то Малко обречен на верную смерть. Значит, кто-то его выследил и не сомневается, что он в лифте…

Не успел Малко лечь, как еще две пули пробили кабину. Толстая дама в муслиновом платье издала пронзительный крик и со стоном повалилась на Малко в конвульсиях.

Снова послышался звон разбитого стекла. Новые пули изрешетили еще одну пассажирку.

Малко удалось невероятными усилиями подтянуть к себе труп спутника красивой блондинки. Он закрылся трупами.

— Я хочу выйти, хочу выйти! — истерично кричала женщина.

— Ложитесь, — приказал Малко.

Никто его не слышал. Ополоумевшие люди кричали и визжали. Они будут висеть между небом и землей до тех пор, пока служба безопасности отеля не запустит лифт.

Пули неотвратимо обстреливали кабину. На ногах оставалось лишь три или четыре человека. Малко лежал на животе под грудой трупов. Время от времени он слышал приглушенные удары пуль, проникающих в их тела. Было по меньшей мере два убийцы, вооруженных пистолетами с глушителями.

Малко услышал новый крик:

— Мэгги, Мэгги…

Пробитая пулями, стеклянная стена лифта рухнула. Малко увидел, как женщина в вечернем платье погрузилась в пустоту, оставив после себя туфлю.

От ее крика у Малко прошел мороз по коже. Раздался глухой удар: она разбилась о террасу зимнего сада, находившегося в сорока метрах внизу.

Ее муж обеими руками схватился за живот и стал сползать по стенке лифта. Только Малко оставался невредимым. Какая безобразная бойня! Ловушка действительно была идеальной. На таком расстоянии даже средний стрелок не мог промахнуться. И невозможно обороняться.

Лифт тронулся и остановился на тридцать втором этаже. Малко не спешил подняться. Убийцы могли ждать этого.

Дверь открылась. Веселый гвалт выходящих из бара людей сразу смолк.

Вскрикнула женщина, увидев жуткую картину.

— Боже, они все мертвы! Несчастный случай.

— Врача, позовите врача! — кричала женщина.

Малко не спеша высвободился из-под мертвецов. Он вылез из кабины на четвереньках и поднялся на ноги, держась за стену. Двое мужчин помогали ему. Один из них спросил:

— Что произошло? Вы ранены?

Малко покачал головой. Поднялась неописуемая паника. Одна молодая официантка, прибежавшая посмотреть на этот жуткий спектакль, упала в объятия прыщавого студента, который стал пунцовым.

Бар опустел. Около ста человек сгрудились, чтобы ничего не упустить из зрелища.

Крис Джонс расталкивал толпу. Его серые жесткие глаза просияли, когда он увидел Малко, стоящего у стены. Расталкивая зевак, он подошел к нему.

— Вы ранены? — спросил он.

— Нет, — ответил Малко. — Но есть раненые и убитые.

Горилла мрачно покачал головой.

Врач склонился над телами в кабине. Он по очереди переворачивал каждого и осматривал.

— Двое еще живы, — констатировал он.

Их положили на носилки, а трупы сложили на красном паласе.

В этот момент со стороны служебной лестницы показались запыхавшиеся полицейские. Крис Джонс подошел к высокому сержанту в каске, рука которого находилась уже на рукоятке пистолета, и протянул ему удостоверение разведслужбы.

Паника не стихала. Люди бросились на служебную лестницу, пользуясь случаем уйти, не заплатив. Внизу выла сирена скорой помощи.

Малко стряхнул с себя пыль и взял Джонса за руку.

— Где Милтон? Стреляли из дома напротив. Он должен был бы туда подняться с полицейскими.

Оба подумали об одном и том же. Джонс обратился к сержанту:

— Дайте мне двух ваших людей.

Два гиганта в сапогах и касках шли за Малко и Джонсом. Они спустились с тридцать второго этажа, как если бы за ними гналась стая гремучих змей, и сели в патрульную машину. Шофер включил сирену и, мигая фарами, тронулся со скоростью восемьдесят миль в час.

Спустя тридцать секунд они были возле дома. Никаких следов Милтона. Первыми в холл вошли полицейские с пистолетами в руках. Они наткнулись на китайского портье.

— Ты видел здесь вооруженных людей? — спросил сержант.

Китаец в ужасе качал головой.

— Блокируйте выход, — приказал Малко. — Мы поднимемся наверх.

Один из полицейских вернулся к машине, чтобы попросить подкрепление по рации. Джонс и Малко были уже в лифте. Малко нажал на кнопку «Терраса». Оба приготовили пистолеты. Когда дверь открылась, первым вышел Джонс, за ним Малко. Все было тихо. Когда глаза привыкли к темноте, они заметили на полу темный силуэт. Джонс уже склонился над телом и ощупывал его.

— Он жив, — объявил он. — Эй, Милт, проснись.

В возбуждении он легонько задел голову Милтона. Милтон застонал и поднес руку к животу. Джонс ощупал его живот. Он вынул пистолет Милтона из-за пояса.

— О, мой живот!

Встревоженный Джонс зажег спичку и расстегнул сорочку приятеля. На волосатом животе гориллы образовалась огромная гематома, но крови не было.

Из лифта вышла вооруженная до зубов группа полицейских. С автоматами, ружьями, газовыми гранатами и лампами. Все обступили раненого.

Джонс внезапно понял, как был ранен Милтон. Он осмотрел его пистолет и обнаружил на металле прямо над спусковой скобой утолщение.

Пуля попала в оружие и застряла в нем. Милтон же получил сильный удар. Если бы не пистолет, в его позвоночнике была бы дыра величиной с тарелку. Полицейский влил в рот Милтону немного алкоголя, и тот, кашляя, поднялся. Поддерживая Милтона, Малко и Джонс сели в лифт.

При виде Милтона портье изменился в лице. Он бы упал, если бы не дружеский жест гиганта-сержанта, поддержавшего его дулом пистолета, приставленного к подбородку.

— Значит, ты никого не видел? — спросил он.

Он ударил китайца наотмашь по щеке со всей силой своего кулака в кожаной перчатке.

Китаец проглотил со слюной несколько зубов.

— Нет, я ничего не заметил.

Побагровев, сержант приподнял его одной рукой.

— Сукин сын!..

В окружении полицейских в холле притона появился испуганный директор, клянясь, что во всем Сан-Франциско нет человека, более почитающего закон, чем он.

Милтон подошел к китайцу с перекошенным лицом.

— Если ты не видел мужчин, то, может быть, ты видел двух китаянок, похожих друг на друга как две капли воды?

Портье чуть не задохнулся от радости.

— Да, да. Они поднялись полчаса назад. Я подумал, что это новая приманка Золотого Дракона. У них были очень большие сумки.

— Где они? — завопил Джонс.

— Но они ушли, — ответил портье, обрадованный, что оказался полезным.

Джонс едва сдержался, чтобы не пнуть старика в живот. Он сказал сержанту:

— Нас провели. На всякий случай прихватите этого. За «оскорбление полицейского». Ему это очень подходит. Я подтвержу, что он вас ударил.

Милтон чувствовал себя лучше. Он стеснялся ехать в клинику, и его посадили в машину, чтобы отвезти в отель.

Малко был мрачен. Он еще ничего не знал о той гнусной деятельности, которую прикрывали все эти убийства.

Одно утешение — это то, что дед Лили Хуа сумел, возможно, расшифровать текст, найденный в фальшивой монете. Внезапно ему в голову пришла мысль, что, может быть, охраны, обещанной Ричардом Худом, будет недостаточно. Он постучал в дверь Криса Джонса.

— Возьмите вашу артиллерию и зубную щетку и следуйте за мной, — сказал Малко.

— Куда мы идем? — заныл горилла. — Вы считаете, что на сегодня недостаточно эмоций?

— Вот именно, — ответил Малко. — Вы превращаетесь в санитаров. Понятно?

 

Глава 12

Не было никаких признаков жизни на Телеграф Плэйс, когда Крис Джонс остановил свой «форд» перед домом Лили Хуа. Милтон настоял на своем участии в операции, хотя его не покидало ощущение, что по животу проехал бульдозер.

Малко вышел из машины в сопровождении двух горилл. Они поднялись по скрипучей лестнице, и Малко постучал.

Ответа не последовало. Он постучал сильнее. Тишина. Джонс с присущим ему тактом чуть не вышиб дверь. Безуспешно.

— Надо выбить дверь, — предложил Милтон.

Джонс собирался уже приступить к действию, когда за дверью послышался легкий шум и тихий голос спросил:

— Кто там?

— Это друг Лили, — крикнул Малко. — Мне необходимо с вами поговорить.

Дверь медленно открылась, и на пороге появился дедушка Лили. Одетый в кимоно с выдернутыми нитками, которое когда-то было желтым, он держался с достоинством. Его глаза превратились в две маленькие черные точки величиной с булавочные головки. Было очевидно, что он напичкан опиумом. Его кожа стала почти прозрачной, настолько он был худым, и кости на его лице все просвечивали. Он стоял, тихо покачивая головой. Малко пришлось втолкнуть его в квартиру.

— Вы сумели найти ключ к документу, который я вам оставил? — спросил он старика.

Китаец понемногу приходил в себя.

— Мне кажется, я на верном пути, — ответил он. — Но такой старый человек, как я, никогда не знает, прав ли он. Сейчас уже очень поздно, чтобы говорить о серьезных вещах.

Малко призвал на помощь всех своих аристократических предков, чтобы не схватить старика за горло.

— Меня время вполне устраивает, — сказал он вежливо, но настойчиво.

Чу покачал головой.

— Нет, я устал. Я хочу спать. Завтра.

Он доковылял до своей комнаты, поклонился и улегся на лежанку курильщика. Тяжелый запах опиума поднимался с подноса, стоящего возле лежанки.

Гориллы стояли с открытыми ртами.

— Может, поджечь его бородку? — любезно спросил Джонс.

Рвение было похвальным, но Малко решительно возразил. Это ничего не изменит.

— Если он отыщет ключ к коду, то за одно это ЦРУ назначит ему пожизненную ренту…

— Похоже, что ЦРУ это не обойдется слишком дорого, — заметил Джонс. — Если об этом узнают…

— Вот именно, — сказал Малко. — Я поручаю его вам. По крайней мере, до завтра. Если сегодня ночью с ним что-нибудь случится, то вы станете пожизненными стражами маяка на мысе Гаттерас, где стоит туман одиннадцать месяцев в году… Здесь есть еще одна комната, — объяснил он. — Пройдите туда и будьте готовы ко всему. Никто не должен сюда проникнуть. Прежде чем придти сюда, я позвоню вам из отеля Понятно?

— Понятно, — ответил Джонс.

Он пошел в комнату, взял стул, поставил его в коридор, сел и положил кольт на пол.

— Не беспокойтесь, — сказал он Малко.

Милтон одетый уже спал на кровати Лили Хуа.

Был час ночи. Малко осторожно спустился по лестнице. Улица была пустынна. Возвращаясь в отель, он сделал крюк, пытаясь найти авеню Ван Несс. У него было мало надежды, что месье Чу еще не обнаружен.

Малко поставил машину в гараж отеля, поднялся на лифте, вынул пистолет и вставил ключ в дверь.

Пять минут спустя он был уже в постели, но спал плохо. Он не мог понять механизма «интоксикации» тысяч американцев. Это походило на колдовство. Он подумал, что, может быть, стоило официально поставить кладбище под наблюдение. Но это могло спугнуть противников.

Когда он проснулся, комната была залита светом. Он позвонил, чтобы ему принесли завтрак. Позавтракав, надел легкий костюм из альпака. День будет жарким. Он выбрал карманный платок и галстук голубого цвета, надел черные очки и позвонил Джонсу.

— Наконец, — сказал горилла. — Приезжайте скорее.

— В чем дело? — спросил Малко, обеспокоенный.

— Да в общем ничего особенного, — ответил Джонс сдержанно. — Вот только ваш протеже… Вы уверены, что не можете без него жить?

— Так же, как без замка, — ответил Малко. — Я еду.

Он повесил трубку и спустился в холл. На первый взгляд ничего подозрительного. Он был уверен, что отель находится под наблюдением. Вместо того, чтобы сесть в машину или взять такси во дворе, он пошел пешком, свернул направо и побежал по улице, примыкающей к отелю, очень крутой даже для Сан-Франциско. Улица была с односторонним движением, машины с трудом поднимались даже на первой скорости. Малко продолжал быстро спускаться вниз по улице. Добежав до ее конца, он обернулся: его никто не преследовал. Подъехало такси, Малко сделал знак шоферу и сел в машину. Шесть минут спустя он был на Телеграф Плэйс. Шофер объяснил ему, что если в Сан-Франциско самые дорогие такси, то это потому, что им приходится слишком много преодолевать подъемов. Затем протянул Малко журнал и адрес заведения, где на официантках были только бюстгальтеры. Когда полиция устраивала десант, они все просто садились…

Малко поднялся по лестнице бегом. Джонс, видимо, заметил его в окно, так как открыл дверь до звонка.

В коридоре Малко ждал неожиданный спектакль: Чу лежал на животе на полу, а Милтон спокойно сидел у него на спине.

— Вы с ума сошли, — сказал Малко.

Милтон мрачно взглянул на него.

— Он пытался укусить меня. А перед этим хотел выпрыгнуть в окно. Невозможно было предположить, что у него столько сил. Вы нам сказали, чтобы мы никого не впускали, но не было речи о том, что он захочет выйти…

Горилла осторожно поднялся, вслед за ним встал на ноги китаец. Не взглянув на Милтона, он поприветствовал Малко и нетвердым голосом сказал:

— Эти люди сказали мне, что я не имею права выйти из дома. Я не понимаю…

— Это не совсем так, — ответил Малко. — Я хотел обеспечить вашу безопасность, а эти парни немного перестарались. Не сердитесь на них. Я хочу узнать ваше мнение о том документе, который я вам доверил.

Китаец лукаво улыбнулся и жестом пригласил Малко пройти в комнату. Малко хотелось зажать нос: в комнате стояла удушающая атмосфера от смеси опиума и грязи, к которым примешивалось еще что-то неопределенное, присущее Дальнему Востоку. Малко сел на край разбитого кресла, а китаец за письменный стол. Он посмотрел на Малко и спокойно сказал:

— Я решил не давать вам перевода этого документа.

Малко с трудом сдержал себя.

— Чего вы боитесь? — спросил он невозмутимо.

Старик молчал.

— Я слишком стар, чтобы бояться чего бы то ни было, — вздохнул он. — Но это вы боитесь за меня, доверив мне этот документ и оставив ваших людей сторожить меня… И я знаю, что меня не пощадят те, чей секрет я вам выдам.

— Но мы обеспечим вашу безопасность, — пообещал Малко.

Старик покачал головой.

— Только пока я работаю над документом.

Малко был поражен таким откровенным цинизмом. Он мягко добавил:

— Но даже если допустить, что эти люди выйдут на вас, они подумают, что вы уже все сказали, и тогда…

Снова качание головой и разрывающий душу вздох.

— Возможно, — допустил Чу. — Но истина неподражаема.

— Пять тысяч долларов — это крупная сумма, — сказал Малко великодушно.

— Да, — согласился китаец. — Но будет ли у меня время воспользоваться ими? Какой-то замкнутый круг.

— В конце концов, к чему вы клоните? — спросил Малко несколько раздраженно. — Со своей стороны я сделаю все возможное… до передачи вам этой суммы.

Чу кашлянул.

— Я не сомневаюсь в вашей честности. Но я уверен, что эти деньги понадобятся мне только на покупку комфортабельного гроба. Это, конечно, приятно, но прежде чем умереть, мне хотелось бы немного себя побаловать, так как моя бедность обрекла меня на ряд лишений.

— Что вы хотите? — спросил Малко, удивленный.

Старик долго молчал, затем робко сказал:

— Лакированную утку, как ее готовят в Китае, в Сычуане.

— Простите?

Джон и Милтон, пораженные, переглянулись. Китайцу предлагают пять тысяч долларов, а он вместо этого просит утку.

— Да, — сказал китаец, потирая руки. — Прежде чем расстаться, мне хотелось бы полакомиться этим блюдом, которое я больше всего люблю. После этого я примусь за перевод.

Малко расслабился.

— Что может быть проще. Я отведу вас в лучший китайский ресторан Сан-Франциско и…

Старик покачал головой.

— Нет.

— Почему?

— Есть только одно место, где умеют готовить это блюдо. У Вон-Чана. Я хочу заказать утку там и съесть ее здесь, у себя дома.

Невозможно отказать капризу старца…

— Все это выполнимо, — согласился Малко. — Джонс позвонит в ваш ресторан, и вам принесут утку.

Старик снова покачал головой, презрительно улыбнулся и сказал фальцетом:

— Чтобы приготовить это блюдо, требуется более двадцати четырех часов.

— Что?

Он не дал Малко закончить фразу.

— Несколько часов ничего не меняют. Вы мне сказали, что этот документ уже давно находится в ваших руках.

Малко подавил ярость и попытался урезонить китайца, как ребенка:

— Нам необходим этот перевод как можно скорее. Те, кого мы ищем, знают, что мы вскоре получим эти сведения. Мы не должны давать им шанс. Это очень важно. Время дорого. Даю вам честное слово, что и после перевода вас будут охранять.

Старый китаец сидел с мраморным лицом. Прищурив глаза, он откинулся на спинку кресла, утратив интерес к разговору. У Джонса лопнуло терпение. Он подошел к китайцу, приподнял его одной рукой, а другой приставил к его лицу свой кольт.

— Ты положишь карту, старый пень, — сказал он спокойно, — иначе я продырявлю твою башку.

Китаец приоткрыл глаз, посмотрел на Малко и тихо пробормотал:

— У такого старого человека, как я, бывают нарушения памяти, когда его подвергают сильным потрясениям…

— Отпустите его, — сказал Малко Джонсу. — Это ничего не даст.

Он чувствовал, что ему придется уступить капризам старика. Если бы адмирал узнал об этом… ЦРУ, парализованное упрямством старого китайца.

— Отдайте мне его на часок и вы увидите, как у него восстановится память, — предложил Джонс.

— Хорошо, — ответил Малко. — Я займусь вашей уткой. Вы клянетесь, что после этого вы все скажете.

Китаец наклонил голову в знак согласия и сказал:

— Я попрошу вас принести мне еще немного опиума, чтобы закончить еду. Уже столько лет я курю этот проклятый суррогат.

— Где же я могу купить вам опиум? — спросил Малко. — Он же не продается в аптеках…

— В Бригаде по борьбе с наркоманией. У них должен быть, — сказал Джонс.

Если так пойдет дальше, то скоро он потребует камбоджийских танцовщиц.

— Джонс, — сказал Малко, — закажите эту чертову утку. Я остаюсь здесь с Милтоном.

— Мне нужно выйти, — внезапно сказал китаец.

— Ну уж нет, — взорвался Джонс. — Мы не играем в дочки-матери.

— Это слишком опасно, — сказал Малко китайцу. — Джонс, идите за уткой. Адрес не оставляйте, мы сами придем за ней.

Джонс ушел, хлопнув дверью. Он не понимал, как этот дряхлый старик мог безнаказанно шантажировать двух горилл и такого агента, как SAS. Поскольку Малко оставил машину в отеле, Джонсу пришлось пройти с полмили, прежде чем он сел в такси. Малко видел, как он уехал. Их противники готовы на все, чтобы убрать китайца, пока он не заговорил. Учитывая их методы, трудно будет сохранить старику жизнь на двадцать четыре часа.

Милтон принял вахту в коридоре. Малко оставался некоторое время у окна, потом вернулся к китайцу.

— Послушайте, — сказал он. — Я согласен выполнить любой ваш каприз, но и вы помогите мне. Оставаться здесь очень опасно. Я отвезу вас в помещение, охраняемое полицией.

Чу энергично покачал головой.

— Нет, я не хочу провести последние часы моей жизни в тюрьме.

Малко несколько раз возвращался к этой теме. Китаец ничего не хотел слышать. Он был упрям, как мул. Иногда Малко спрашивал себя, какие у него основания верить китайцу. А если он не смог перевести текст? Сколько потерянного времени!..

 

Глава 13

Наступил вечер. Задремав на диване, Малко внезапно проснулся. В коридоре послышалась возня, и в дверях появился Джонс с суровым взглядом и кольтом в руке. Китаец мирно спал на своей лежанке, перед ним стоял поднос с опиумом. Он курил полдня, отравляя зловонием всю квартиру.

— Все нормально, — сказал Малко.

У него была тяжелая голова и горечь во рту. Кроме того, дурное предчувствие. Он выглянул в окно. Улица была пустынна, освещенная светом «Конт Тауэр». Немного дальше виднелся зеленоватый циферблат огромных часов, висевших над мостом.

На улице показалась большая черная машина. Она остановилась почти напротив дома, но никто из нее не вышел. Это был старый «кадиллак» с высокой посадкой наподобие фиакра.

Затем задняя дверца открылась. Из машины вышел китаец; за ним — другой и третий. После этого открылась передняя дверца. Из нее вышли еще три китайца. Не поднимая головы, гуськом, они перешли улицу и зашли в дом.

Джонс тоже наблюдал за сценой. Не говоря ни слова, он взвел курок своего кольта, затем отправился будить Милтона, храпевшего на диване.

Малко схватился за телефон. Связь была отрезана. Противник не хотел рисковать. В этот же момент погасло электричество.

В дверь поскребли. Стоя на коленях в коридоре, Крис Джонс тщательно прицелился в центр щита и нажал на курок. Первый выстрел разбудил старого китайца. Не успел он встать с лежанки, как кольт Криса Джонса был опорожнен, а дверь превратилась в решето.

Горилла перебежал в комнату, в которой находился Малко. Как раз вовремя: в то место, где он только что находился посыпался град пуль. Стрельба проходила почти бесшумно, слышно было лишь попадание пуль в мебель или стены. Все китайцы были оснащены пистолетами с глушителями.

Лежа на животе, Милтон выстрелил из «магнума». У него не было глушителя. От его шума должны были проснуться все соседи и начать звонить в полицию. Наверное, о том же подумали китайцы, так как неожиданно все стихло. В окно Малко увидел, как четверо китайцев, несущие еще двоих, вернулись к машине и быстро уехали.

Гориллы перезаряжали свое оружие. Старый китаец вновь принялся курить дросс, наполняя комнату отвратительным гнилостным запахом.

Перестрелка продолжалась не больше трех минут. Не успел черный «кадиллак» свернуть за угол, как на улицу на полной скорости въехала полицейская машина и остановилась напротив дома. Из нее вышло четверо полицейских. Они подозрительно осмотрели улицу, а затем направились к дому Чу.

Малко и Джонс встретили их. Они показали свои удостоверения лейтенанту, рассматривающему дыры в двери, и объяснили, что речь идет об очень «секретном деле». Отправив сержанта в машину позвонить Ричарду Худу, лейтенант неохотно удалился, сказав:

— Я хочу вам напомнить, кто бы вы ни были, что Сан-Франциско — это город, в котором уже в течение шестидесяти лет не стреляют на улицах.

— Послушайте, — сказал Малко после ухода полиции Чу, — мы не можем больше здесь оставаться. Они вернутся и перебьют нас. Я отвезу вас в отель. Мы будем в гораздо большей безопасности. Худ даст нам несколько человек, чтобы усилить охрану в коридорах…

Старик решительно покачал головой.

— Я хочу умереть в своем доме, — сказал он.

— Зачем умирать, если можно жить, — взорвался Малко. — Но здесь я не отвечаю за вашу безопасность.

— Нужно его связать и увести силой, — предложил Джонс. — Беру это на себя.

— Нет, — ответил Малко очень серьезно. — Наш друг заслуживает большего почтения.

Он вытолкнул гориллу из комнаты и сел напротив китайца. Дискуссия продолжалась час. Он непрерывно напоминал китайцу о нападении. Он понял, что Чу знает, что обречен, и может рассчитывать только на маленькие радости. Наконец, китаец сказал:

— Я доставлю вам удовольствие. Как только у меня будет немного опиума, я последую за вами.

Малко повернулся к Джонсу.

— Пойдите к Худу от моего имени. Скажите ему что хотите, но пусть он вас свяжет с Бригадой по борьбе с наркоманией. Выпросите у них немного опиума.

Горилла вышел, пожимая плечами. Есть вещи, которые он решительно отказывался понимать.

Он вернулся через два часа, расстроенный.

— У них нет опиума. У них только героин.

Малко посмотрел на китайца.

— Я знаю, где найти опиум, — сказал Чу. — Отправьте его в бар, который называется «Раунд Тэйбл», это за Фишерманварф, рядом с рестораном «Ди Маджио». Пусть он сядет за столик. Когда официантка подойдет, он скажет: «Дэнни Железная Рука». Она спросит: «Кто это?» Ответ должен быть: «Чемпион Иокогамы». После этого надо сказать, что это для меня. За пятьдесят долларов можно получить первоклассный опиум.

Малко кивнул и вышел проводить Джонса. Он объяснил ему ситуацию и повторил странную инструкцию. Горилла тотчас же уехал на «форде», который забрал в отеле.

Бар «Раунд Тэйбл» представлял собой низкопробное злачное место. Основной клиентурой здесь были моряки, сексуальные маньяки и несколько веселых туристов, привлеченных репутацией Сан-Франциско.

Когда Крис Джонс вошел, он увидел танцовщицу с обнаженной грудью, одетую только в набедренную повязку. У нее был потасканный вид, и она неумело вращала бедрами. Впрочем, это было не все. Все официантки были без бюстгальтеров. Подошедшая к Крису официантка была высокой рыжей девушкой, довольно красивой. Одета она была лишь в сетчатые колготки. Ее внушительные груди гордо торчали по сторонам, а соски были обведены губной помадой. Она выглядела не старше двадцати.

Наклонившись, она коснулась грудью губ Криса.

— Одно пиво и один раз виски, дружок? Пиво — восемьдесят центов, а виски — доллар. Надеюсь, тебе уже исполнился двадцать один год, — добавила она, лукаво подмигнув.

Джонс вовсю пялил глаза. В Вашингтоне такой притон закрыли бы через два часа. Девушка была неопытна и приняла сдержанность за робость. Она наклонилась еще ниже, чтобы Джонс мог вдохнуть запах дешевых духов, которыми она была пропитана, не считая запаха пота, и спросила:

— Тебе не скучно, волчонок? Ты угостишь меня?

В то же время она раскачивала пупком перед носом Джонса. Это было уже слишком. Он жалобно застонал и промямлил:

— Я хотел бы поговорить с Дэнни, Дэнни Железная Рука…

Девушка сразу напряглась и сухо спросила:

— Кто это? Я не знаю никакого Дэнни…

— Чемпион Иокогамы, — выдавил Джонс, проклиная Малко, ЦРУ и Китай.

— Еще один наркоман, — вздохнула девушка. — Терпеть их не могу: они никогда не думают о любви.

Она ушла, покачивая бедрами.

Джонс позеленел от злости. Она вернулась и почти швырнула на стол виски, не глядя на гориллу. Прошло четверть часа. Танцовщица снова поднялась на сцену, а официантки старались пробудить аппетит у одиноких клиентов. Джонс начал думать, что ниточка Чу оборвалась, когда к столу подошел отвратительный тип. Это был китаец с совершенно круглым ртом, вокруг которого росла длинная черная щетина. Его глаза заволакивала беловатая жидкость, в которой, Крису показалось, плавали насекомые. Незнакомец был одет в бесцветную майку. Огромные руки не вязались с хилым телом.

— Вы спрашивали Дэнни Железную Руку? — поинтересовалось ужасное существо хриплым голосом.

— Да, — ответил Джонс, преисполненный отвращения.

Китаец гнусно улыбнулся:

— Вам для шприца или вдыхания?

Джонс покраснел до корней волос и отрицательно замотал головой. Китаец продолжал.

— Тебе что, кошачьей травы? Трубку?

— Трубку.

— Бабки есть?

Джонс показал свернутую трубочку десятидолларовых бумажек.

— Тачка есть?

Джонс утвердительно кивнул.

— Тогда пошли.

Не будучи злопамятным, горилла оставил на столе два доллара и последовал за китайцем, едва достигавшим ему до плеча. Но плечи у китайца были очень внушительными. Они молча направились в паркинг.

— Ты поедешь за мной до дома Ферри, остановишься, когда я дам тебе знать, — приказал Дэнни Железная Рука.

Это был самый мерзкий квартал Сан-Франциско. На берегу моря располагались офисы различных навигационных компаний. Внутри квартала ангары чередовались с пустырями. Между ними и огромными цементными опорами Фривея извивалась улица. Здесь жил особый люд, странный мир карманников, проституток, наркоманов и убийц. Почти ежедневно обнаруживали труп на пустыре или в мутной воде порта.

Китаец сделал знак Джонсу остановить машину перед домом номер четырнадцать на улице Пиер.

Настороженный горилла незаметно засунул за пояс кольт. Здесь могут удавить за грош… От пола, загаженного отбросами, шло жуткое зловоние. Грохот Фривея над их головами заглушал все другие шумы, а свет почти не проникал сквозь запыленные стекла.

Китаец остановился перед силуэтом, опирающимся о стояк. После короткого совещания он вернулся к Джонсу.

— Все о'кей, давай бабки. Шестьдесят долларов. Это настоящий, не какой-то дросс.

Джонс протянул деньги. Новое совещание. Дэнни Железная Рука подозвал его. Они прошли мимо силуэта человека, лицо которого Джонс не смог различить в темноте. Пройдя метра четыре, Дэнни Железная Рука приподнял крышку мусорного ящика, порылся в нем, вынул пакет величиной с коробку от сигарет и протянул его Джонсу. Возле мусорного ящика сидели на корточках два человека. Охрана Золотого Тельца. Джонс сунул пакет в карман куртки. Дэнни Железная Рука потянул его за рукав:

— Я хочу свою долю, — сказал он жалобным тоном.

Горилла вынул десятидолларовый банкнот. Китаец радостно схватил деньги и исчез, не простившись. Джонс вернулся к машине, держа руку на рукоятке кольта.

Десять минут спустя он был у Телеграф Хилла. Ему открыл Милтон. Джонс протянул пакет Малко, тот передал его Чу.

Старик очень осторожно открыл пакет. В пакете была старая заржавленная консервная банка, из которой он достал обернутый в бумагу черный слиток. Он развернул бумагу и поднес слиток к носу. Долго его нюхал, и лицо его выражало удовлетворение.

— Очень хорошо, — пролепетал старик.

— Еще повезло, — сказал Джонс. — Я бы ни за что не пошел его менять.

Пора было уходить, но Малко решил, что предосторожность не помешает. Он снял трубку и позвонил Ричарду Худу:

— Пришлите нам две патрульных машины, — попросил он. — Нам надо перевезти нечто более ценное, чем все золото Форт-Нокса… Может быть, это будет концом наших и ваших проблем.

— Машины будут через десять минут, — сказал шеф полиции.

Через некоторое время обе машины были на месте. Малко попросил их охранять «форд».

— Если заметите что-нибудь подозрительное, — сказал он, — сразу стреляйте.

Сержант, севший рядом с шофером, снял оружие, висевшее на щитке приборов.

Чу с достоинством сел в машину, Малко рядом с ним.

По дороге ничего не произошло. Чтобы не привлекать внимания, они поднялись в отель из гаража. Полицейские остались на вахте в коридоре, у одного из них было оружие. Другая патрульная машина все время объезжала здание.

Сначала Чу бродил, как неприкаянный, по номеру-люксу, затем устроился на ковре, обложившись подушками. Достал свой поднос с опиумом и стал курить, охраняемый полицией Сан-Франциско…

Малко сгорал от нетерпения. Он был уверен, что у китайца есть ответ на все загадки. Нужно сохранить ему жизнь еще на несколько часов. Старик находился в комнате Малко, в соседних комнатах — Джонс и Милтон. Напротив ни одного здания, только небо.

В дверь постучали. Джонс пошел открывать, прикрыв кольт салфеткой.

В приоткрытую дверь просунулась красная рожа полицейского-ирландца. Он сопровождал запыхавшегося китайского мальчика, держащего в руках огромный поднос, накрытый металлической крышкой.

— Ты проверил, что там?

— Не… — глупо ответил полицейский.

Горилла выскочил сам и резко вытолкнул мальчика с ношей в коридор, затем снял крышку с подноса.

Он увидел великолепную утку, несколько тарелок, чайник и лепешки.

— Хорошо. Входи.

Маленький китаец торжественно переступил порог и поставил поднос на большой стол перед Малко и Чу. Театральным жестом он снял крышку и пронзительным голосом сказал несколько слов по-китайски. Чу склонил голову, пуская слюну.

— Что он говорит? — спросил Малко.

— Он говорит, что его хозяин приготовил ее, как если бы это было последнее блюдо, которое я съем на этой земле… Простая формула вежливости.

Под подозрительным взглядом Джонса мальчик вынул из кармана небольшой нож и открыл его. Жестом хирурга он стал снимать с утки блестящую кожицу маленькими ломтиками, которые он укладывал на одной из тарелок.

Когда не осталось ни миллиметра кожицы, он поставил перед Чу блюдо, затем блюдце с соусом, тарелку с зеленью и лепешками, и лишь после этого убрал поднос со стола.

Чу с жадностью взял лепешку, положил на нее несколько кусочков кожицы, полил соусом, добавил зелени и сунул в рот. Тщательно прожевав все это, он с наслаждением отрыгнул.

Остолбеневшие гориллы смотрели на него.

— Разве едят только кожу? — разочарованно спросили они.

— Да, — ответил Малко. — Это — изысканное блюдо. Мясо отдают слугам…

В тот же момент Чу пригласил их жестом отведать мясо.

Малко вежливо отказался. Он устроился в комнате Джонса. Брабек не осмеливался попросить, но ему очень хотелось попробовать кусочек кожи. Он крутился вокруг китайца.

Через пять минут он подошел к Малко с жирными руками и счастливым видом. Китаец оказался великодушным. Чу доедал последние куски лакированной кожи, запивая ее зеленым чаем.

После этого он с удовлетворением икнул, встал и заковылял к Малко.

— Мне кажется, я смогу закончить работу к четырем часам, — сказал он. — Я ее уже в основном сделал.

По коридору с ружьем на плече прогуливался полицейский, присланный Худом. Джонс и Брабек были в соседних комнатах.

Малко созерцал панорамный снимок своего замка, держа в руке рюмку водки, а затем решил нарисовать камин для столовой.

Он рисовал, когда в двери появился Чу.

— Мне кажется, я нашел, — сказал он.

Малко просиял. Наконец он получит ответ и узнает секрет документа, стоившего жизни стольким людям.

— Я слушаю вас, — сказал он, приглашая китайца сесть.

Оба гориллы затаили дыхание, с почтением глядя на кипу листов в желтой руке Чу.

— Как я вам уже говорил, это было очень трудно. Вы уже слышали о Триаде?

Малко слышал об этом древнем китайском тайном обществе, известном своими преступлениями. Но Малко не знал, что стало с этим обществом при коммунизме.

— Власти всегда преследовали Триаду, — продолжал Чу, сделав глоток чая. — Члены этого общества разработали очень сложную систему кодирования для передачи информации. Это очень, очень сложно. Прежде всего есть шифр для чтения знаков. Смотрите.

Он взял документ и указал Малко на буквы.

— Смотрите, буквы в четырех углах следует читать по диагонали. Они дают шифр. Другие буквы берутся из центра и поворачиваются в направлении, обратном движению солнца. До сих пор все очень просто. Однако, если вы вздумаете переводить эти слова, то это вам ничего не даст. Именно в этом мне помогли мои знания о почтенном тайном обществе…

Он лукаво улыбнулся.

— Это код, которым обмениваются посвященные со времени возникновения Общества. (Он указал на первый иероглиф.) Посмотрите на этот знак: это — слияние трех последующих знаков.

Он быстро их нарисовал. Очарованный Малко следил за его рассуждениями.

— Эти три знака означают: «промыть уши».

Пораженный Малко взглянул на китайца. Его собеседник улыбнулся, показав корешки зубов и наполняя воздух зловонным запахом.

— Члены Почтенного Общества были очень предусмотрительными, — сказал он. — Они предусмотрели, что если кому-нибудь удастся расшифровать первый код, то он получит текст, не представляющий реального интереса. Но Триада использовала секретный язык, на котором «промыть уши» означает «убить», «съесть утку» значит «достать деньги». В глазах непосвященного этот знак означает иероглиф «сквозняк», а на самом деле это «пятая ложа Верности».

Это было очень увлекательно. Неудивительно, что декриптологи ЦРУ ничего не смогли сделать. Но каким чудом это было известно Чу, спрашивал себя Малко.

По-видимому, Триада практиковала также телепатию, потому что китаец сказал:

— Мой высокочтимый отец был членом этого почтенного Общества. Он передал мне эти скромные знания.

— Чем вы рискуете, выдав этот секрет? — спросил Малко.

— Триады больше не существует, — прошептал старик. — Ее уничтожили те, кто сегодня использует ее язык. В противном случае этот секрет умер бы со мной.

Потребовалась вся воспитанность Малко, чтобы не вскипеть. У него был ответ на все вопросы, поставленные в Вашингтоне, а он был вынужден вести светскую беседу о древнем Китае…

— А где же расшифрованный текст? — спросил Малко.

— Вот он.

Китаец протянул ему лист бумаги, исписанный иероглифами. Малко долго смотрел на них. Текст получился намного длиннее, чем оригинал.

Он вернул листок Чу.

— Вы уже сделали перевод на английский?

— Нет еще, но это нетрудно. Я быстро переведу.

Он вернулся в комнату. Теперь это уже был вопрос минут. Малко смочил горло глотком водки и закрыл глаза.

Милтон и Крис Джонс смотрели в окно на гигантские Золотые ворота, которые казались совсем рядом.

— Смотри, — сказал Джонс. — Они охраняют нас даже с вертолетом.

Действительно, маленький двухместный турбинный вертолет приближался. Солнце отражалось на плексигласе кабины пилота и мешало увидеть тех, кто находился внутри кабины.

Вертолет остановился напротив окон и изящно балансировал. В тот же миг Малко вскочил с кресла и бросился к окну, обуреваемый сомнениями. Он вспомнил, что не просил вертолета у Ричарда Худа.

Но было слишком поздно.

Из вертолета брызнуло оранжевое пламя. Все трое инстинктивно бросились на пол. Страшный взрыв сотряс этаж.

Перегородка, отделявшая их от комнаты Чу, разлетелась на мелкие куски, засыпав щепками и гипсом Малко и двух горилл. Комната наполнилась черным дымом и гарью. Малко поднялся первым и бросился через строительный мусор.

Он отступил от огненного пламени, захватившего то место, где сидел Чу. Комната полыхала. Все стены вздулись. Обезумевший Малко стал рыться в обгоревших на столе листочках, пытаясь отыскать ценные бумаги.

Вбежали полицейские из коридора. Один из них побежал за огнетушителем. Второй подбежал с Джонсом к окну.

— Вертолет! — взревел горилла.

Вертолет на полной скорости уходил. Он был уже более чем в пятистах метрах. Вскоре он может сесть в любом месте, не привлекая внимания.

Полицейский разрядил ружье, опустошив всю обойму. Джонс безнадежно прицелился своим кольтом. На таком расстоянии нужен автомат. По коридорам гудела пожарная тревога. Второй полицейский вернулся с ручным огнетушителем и залил пеной всю комнату. Малко продолжал искать. Вся комната была засыпана мусором. Снаряд разорвался на подоконнике. Если Чу и смотрел в окно, то видел только раскачивающийся вертолет, а, может быть, и оранжевый свет…

— Хорошо еще, что они не взорвали лифт, когда вы поднимались в бар «Фермон», — заметил Джонс.

— В дамской сумочке нелегко таскать снаряды, — заключил Брабек.

Малко распрямился, держа в руке обгоревший лист бумаги. Это все, что осталось от текста, расшифрованного Чу. Взрывная волна отнесла его достаточно далеко, и поэтому он не полностью сгорел. Малко, задумчиво смотря на почерневшую бумагу, сказал гориллам:

— Пройдемте в один из салонов второго этажа. Мне нужно побыть одному. Вы останетесь у дверей.

Расталкивая любопытных, полицию и обезумевший персонал отеля, они пробрались к лифту. Малко устроился в небольшом кабинете и закрыл дверь. Гориллы остались на страже, заинтригованные.

Наверху пожарные и полицейские собирали останки Чу. Все, что удалось найти, складывали в ящик, временно заменявший гроб. Повсюду были следы крови. Правую руку китайца нашли в платяном шкафу, кисти не было…

Вертолет скрылся раньше, чем его попытались обнаружить полицейские вертолетчики.

Гориллы прохаживались по коридору. Сначала они были заинтригованы, затем обеспокоены и в конце концов стали нервничать, как будущие отцы. Через каждые пять минут Джонс повторял:

— Давай заглянем к нему.

Милтон с типичным для Среднего Запада терпением возражал:

— Если он сказал, что хочет побыть один, значит, он хочет побыть один…

Дверь открылась через час тридцать три минуты. Вид у Малко был усталый: его золотистые глаза были в красных прожилках. Он держал в руке лист бумаги и слабо улыбался, глядя на оторопевшие лица горилл, смотревших на китайские иероглифы.

— Теперь дело только за китайцем, умеющим читать и знающим английский, — сказал он.

— Но как…

— Я внимательно изучил этот документ. Вы знаете, что у меня поразительная память. Я сделал все, чтобы воспроизвести знаки, уничтоженные огнем, и восстановил их.

Гориллы не могли прийти в себя. Подобное потрясение у них могло вызвать разве что известие о том, что остров Алькатрас ушел под воду.

— Не удивительно, что вам так много платят, — заключил Милтон.

Малко принялся за поиски переводчика. Благодаря усилиям Ричарда Худа они оказались недолгими. Малко должен был встретиться с профессором Мэлонэ, работающим в Калифорнийском университете. Он бегло читал по-китайски, и его не смущало «промывание мозгов».

— Не будем терять времени, — сказал Малко.

Втроем они помчались к профессору, который жил на другом конце города на большой вилле, возле зоологического сада. Когда они подъехали к вилле, возле нее уже стояли четыре патрульных машины: Худ обо всем позаботился.

Мэлонэ оказался высоким худым человеком с приятной наружностью. Он крепко пожал руку Малко.

— Многие люди стали жертвами насильственной смерти из-за документа, который я вас прошу перевести. Поэтому я вам советую никому о нем не рассказывать.

Мэлонэ, флегматичный ирландец, не выказал удивления.

— Пройдемте в мой кабинет, — предложил он. — Я хочу сразу начать работу.

— По-моему, все готово…

Малко вздохнул. Он так долго ждал этого момента. Профессор положил ручку на стол и сделал Малко знак подойти.

— Слева, наверху, — сказал Мэлонэ, — есть указатель «Тао-Лань-Цзе», что переводится «Тростниковая корзина». Я не знаю, что это означает.

Малко не знал тем более. Мэлонэ продолжал:

— Вот текст перевода:

«Товарищ Ян-си, поздравляем вас с выполнением задания. Подтверждаем получение вашего письма на адрес Шесть. Я считаю, что „Сад Тысячи Благодатей“ является прекрасным прикрытием вашей организации.

В соответствии с вашим ходатайством мы высылаем вам из Праги материалы, необходимые для проведения операции „Неуловимое Убеждение“. Пересылаем также письмо от вашей матери, пересылку гамма-лучей считаем преждевременной.

Проведенные здесь опыты весьма удовлетворительны. Вы должны получить результаты по прошествии трех-шести месяцев.

Все документы, относящиеся к операции, необходимо передавать под кодом № 1. Вы несете за это персональную ответственность. Желательно продумать проведение операции в других крупных городах. Позднее мы свяжем вас с надежными людьми в Нью-Йорке и Чикаго.

Любое лицо, вмешавшееся в проведение операции, должно быть немедленно и аккуратно обезврежено. Желаем успеха. Передаем вам привет от товарищей. Да здравствует Председатель Мао! Пекин, 3 декабря».

Малко и Мэлонэ переглянулись. Безусловно, некоторые вещи были абсолютно понятными. Но что значит операция «Неуловимое Убеждение»? Для Малко все было ясно: речь идет о странной эпидемии «промывания мозгов». Теперь он располагал доказательством, которое искал с момента начала расследования. Операцию проводили китайцы, но какими методами?

В послании об этом не говорилось. И что означала «Тростниковая корзина»?

Профессор тоже этого не знал.

— Профессор, — сказал Малко. — Я прошу вас не разглашать секрета данного дела в ваших собственных интересах. Пока дело не закончено, вы находитесь в опасности. Полиция обеспечит вашу охрану в течение двадцати четырех часов в сутки. Исполняйте, что вам прикажут.

Немного запуганный Мэлонэ взглянул на Малко.

— Но чего же мне опасаться?

— Разве вы не читаете газет? — поинтересовался Малко. — Я не хочу иметь на совести вашу смерть, профессор. В настоящее время в Сан-Франциско происходят странные вещи.

Мэлонэ понял, что Малко не шутит. Они торжественно пожали друг другу руки, а гориллы приподняли свои шляпы.

— Вы оказали Америке неоценимую услугу, — сказал Малко, уходя.

Малко не терпелось тотчас же отправиться в «Сад Тысячи Благодатей». Живая или мертвая, Лили была там. Но его миссия была важнее эмоций.

Малко отправился в «Калифорниэн Траст Инвестмент» и позвонил в Вашингтон. Даже если адмирала не будет в кабинете, ЦРУ функционирует круглосуточно.

Его быстро соединили с кабинетом адмирала. Малко объяснил развитие событий и попросил срочно связать его со специалистом по Китаю. Адмирал дал ему номер телефона в ЦРУ.

Малко позвонил по этому номеру. Он зачитал китаеведу расшифрованное послание. Синолог записал его на магнитофон. После этого Малко спросил:

— Вы знаете, что означает «Тростниковая корзина»?

Эксперт ответил без колебания.

— Это китайское название здания в Пекине, где размещаются разведывательные службы Китая. Что касается операции «Неуловимое движение», то китайцы используют ее для обработки пленных, нечто вроде «промывания мозгов», все секреты которого нам еще не известны.

— Промывание мозгов…

Малко задумчиво повторил фразу. Это совпадало с его первым впечатлением. Но жители Сан-Франциско не были пленниками. Следовательно, китайцы нашли метод воздействия без ведома подопытных.

Американские таможенные службы тщательно контролируют грузы, прибывающие из Праги. Значит, была придумана какая-то уловка. Малко старался рассуждать логично.

Прага была дополнительным указателем. Как все секретные агенты ЦРУ, Малко был в курсе шпионских операций противника. Недавно стало известно, что китайцы установили в Праге центр по перевозке оружия, европейское разведывательное управление и организацию по проведению акций.

Теперь необходимо выяснить, каким путем был передан таинственный материал, кому он направлялся и что включал.

— Как удобнее всего долететь до Праги? — спросил Малко служащую.

Женщина, погрузившись в огромный сборник международных авиалиний, спустя пять минут ответила:

— Лучше всего воспользоваться Скандинавской авиакомпанией. Это единственная компания, которая совершает рейсы в США и страны за «железным занавесом». «Дуглас ДС-8» осуществляет регулярные прямые рейсы три раза в неделю: по понедельникам, средам и пятницам по маршруту Лос-Анджелес — Копенгаген. Самолет вылетает из Лос-Анджелеса в двадцать три ноль ноль и прилетает в Копенгаген на следующий день в двадцать часов пять минут, летит с одной посадкой в Гренландии. Это очень приятный рейс… Если вы вылетите рейсом К-936, то лучше переночевать в Копенгагене, в отеле авиакомпании, которая забронирует для вас комнату при покупке билета. Это современный комфортабельный отель типа «Хилтон». На следующий день тем же самолетом ДС-8 вы сможете вылететь в Прагу рейсом К-955, в пятнадцать часов сорок минут. Самолет прибывает в Прагу в шестнадцать часов пятьдесят пять минут. Вы можете воспользоваться утренним временем, чтобы осмотреть Копенгаген… Чтобы добраться в Лос-Анджелес из Сан-Франциско, я бы посоветовала вам…

Отупев от такого потока информации, Малко удалось наконец вставить слово. Ему было бы приятно отправиться в Копенгаген, город, который он, впрочем, хорошо знал, это бы его приблизило к его замку, но у него были другие дела.

— Где находится Скандинавская авиакомпания? — спросил он.

— Рядом с отелем, — ответила девушка. — Пост-стрит, 412. Телефон Эксбрук 72900. Но если вы хотите, я зарезервирую вам место…

Малко удалялся. Он получил нужную информацию. Усердная девушка успела еще крикнуть ему вслед:

— Билет до Праги туда и обратно обойдется вам всего семьсот сорок шесть долларов.

Три минуты спустя Малко открывал двери Скандинавской авиакомпании на Пост-стрит. Две служащие обслуживали туристов. Малко попросил проводить его к директору, и тут же был проведен в небольшой кабинет, где был любезно встречен мужчиной в гражданском костюме. Малко показал ему свое удостоверение.

— Я хотел бы получить сведения, имеющие отношение к безопасности Соединенных Штатов, — объяснил Малко. — Если вы предпочитаете предоставить их полиции Сан-Франциско, это ваше право, но мы только потеряем время.

— Я готов оказать вам помощь, — ответил директор. — О чем речь?

Малко быстро изложил ему суть своего вопроса. Он хотел проверить, получал ли филиал Скандинавской авиакомпании в Сан-Франциско за последние месяцы посылки из Копенгагена, адресованные на «Сад Тысячи Благодатей», расположенный на юге города.

Директор покачал головой.

— Это конфиденциальные сведения… но коль скоро вы представляете Федеральное Бюро… Я попрошу, чтобы мне нашли декларации за интересующий вас период.

Он позвонил по внутреннему телефону и отдал распоряжение. Почти в ту же минуту вошла секретарша с толстым регистром в руках.

Директор погрузился в книгу записей. В течение нескольких минут слышалось только гудение кондиционера. Малко рассматривал макет самолета ДС-8 «Королевский Викинг», стоявший на столе.

— Вам повезло, — сказал наконец директор, поднимая голову. — Зарегистрировано три посылки из Копенгагена, прибывшие в Сан-Франциско по указанному вами адресу на имя «Сада Тысячи Благодатей».

Наконец узел затягивался.

— Что было в посылках? — спросил Малко.

— Согласно декларации, посылки содержали дощечки из тикового дерева, предназначенные для обивки гробов.

— Не могли бы вы оказать мне еще одну услугу? — спросил Малко. — У меня есть основания считать, что эти посылки были отправлены не из Копенгагена. Вы не могли бы получить такие сведения?

Директор задумался.

— Я отправлю в Копенгаген телекс, в отдел перевозки грузов, и наведу справки о происхождении данных посылок, затем позвоню вам.

Малко поблагодарил, советуя директору хранить молчание. Он был в прекрасном настроении. Теперь нужно было отыскать Лили Хуа и узнать, в чем состоял таинственный метод «промывания мозгов».

Два часа спустя Милтон Брабек и Крис Джонс в желтом грузовичке «Пэсифик Телефоунз» остановились перед решетчатыми воротами кладбища. Под этим прикрытием они могли рассчитывать на то, что в течение нескольких дней их не обнаружат. Внутри грузовика была установлена камера. Они имели постоянную связь с двумя полицейскими машинами, находящимися в полумиле отсюда. В их задачу входило фотографировать всех людей, работающих на кладбище.

 

Глава 14

— Внимание.

Милтон Брабек распрямился, и Крис Джонс завел мотор. Вышедший из «Сада Тысячи Благодатей» китаец держал в руке большой черный портфель. Он направился пешком к заправочной станции Шеврон. Утром он оставил на станции свою машину для смазки и смены масла в двигателе и теперь возвращался за ней.

Прошло три дня после посещения Малко Скандинавской авиакомпании. Директор позвонил ему на следующий день, как было условлено.

— Вы были правы, — сказал он. — Посылки с дощечками загружались в Праге на рейс № 187 нашей компании по маршруту Прага — Копенгаген. В Копенгагене с груза была снята таможенная пломба, затем он был перевезен на самолет, вылетающий в Лос-Анджелес.

Малко поблагодарил. Это было еще одно дополнительное подтверждение. Он был уверен, что штаб-квартира организации находится на кладбище. Не было уверенности, что там окажутся сестры-близнецы, и никто не знал, что входило в состав материала по «Неуловимому Убеждению», в чем заключалось коллективное «промывание мозгов».

Малко несколько раз подолгу беседовал по телефону с адмиралом Миллзом. Глава ЦРУ не решался отдать приказ об официальном обыске кладбища. Он предоставил Малко на несколько дней карт-бланш, поручив похитить одного из членов организации, чтобы заставить его говорить. Если Малко это не удастся, то будет отдан приказ о начале официальной операции, проводимой ФБР.

Малко был обеспокоен. Сестры-близнецы испарились, они наверняка знали, что он нащупал их организацию. Между тем коммунистические мятежи в городе продолжались. Теперь он старался не думать о Лили: он был уверен, что она мертва. Оставаясь живой, она была слишком опасна для близнецов.

Наблюдение за кладбищем многого не дало. Они с уверенностью могли опознать только одного человека: некоего Дика Лима, приходившего каждое утро бальзамировать трупы. Именно его и было решено похитить, так как наверняка он был в курсе истинной деятельности обеих сестер.

Если Малко ошибся, ему придется извиниться и передать дело в руки ФБР.

Грузовичок «Пэсифик Телефоунз» медленно подъехал к китайцу, который не повернул головы, даже когда он остановился возле него.

Крис Джонс вышел из машины и вцепился в спину китайца. Дик Лим подпрыгнул, почувствовав прикосновение к ребру пистолета.

— Мы тебя немного подвезем, — сказал Джонс, — ходить утомительно…

В тот же миг он с силой впихнул китайца в грузовик. Малко придерживал дверцу.

В машине Джонс ударил Дика Лима ребром руки, и китаец со стоном повалился набок, уронив очки.

— Я буду жаловаться в полицию, — стонал он.

— Мы и есть полиция, — мрачно ответил Джонс.

Китаец заморгал, как сова.

— У тебя инструменты с собой? — продолжал горилла. — Учитывая, что ты специалист, мне бы хотелось законсервировать тебя на некоторое время.

Китаец позеленел. Милтон сидел впереди него, положив на колени «магнум».

— Куда мы его отвезем? — спросил Милтон. — К Худу?

Джонс покачал головой.

— Для того, что мы хотим из него сделать, лучше отвезти его в то место, где был SAS. Там нашего парня никто не будет отвлекать.

Они долго ехали, затем грузовичок тряхнуло, и он остановился. Малко открыл заднюю дверцу, Милтон вышел, и тотчас же Джонс сильным пинком выпихнул китайца из машины.

Они находились во дворе ангара, где Малко чуть не растерзали крысы. Еще одним пинком Джонс помог китайцу зайти в ангар. Благодаря двум отверстиям света было достаточно. Милтон вынул из кармана наручники и надел их на руки китайца, которому перед этим велено было держать руки за спиной. После этого он стал бить китайца по лицу.

Пять минут спустя лицо Дика Лима было неузнаваемо. Джонс продолжал спокойно свою работу, стараясь попадать в самые болезненные точки — нос и рот. Наконец китаец свалился на пол, не подавая признаков жизни.

Джонс пошел в глубь ангара и прикатил огромную бочку. Милтон открыл мешок с цементом и стал посыпать его на кучу песка. Засучив рукава, он с рвением вкалывал, как добросовестный рабочий. Сидя в углу на стуле, Малко бесстрастно наблюдал за приготовлениями.

Сознание вернулось к китайцу в тот момент, когда Джонс начал лить жидкий цемент в бочку. Горилла подмигнул ему:

— Тебе будет здесь удобно. Зимой тепло, а летом прохладно… Разумеется, ты мне ответишь, что тебе это не важно, так как у тебя над головой будет сто метров воды…

Китаец в ужасе следил за лопатой.

Когда в бочке было уже около двадцати сантиметров цемента, Джонс подошел к китайцу и схватил его за ноги. Милтон схватил его за плечи, и они поставили китайца в бочку.

— Ты достаешь до дна? — участливо поинтересовался Джонс.

Он легонько ударил китайца мастерком по голове.

— Давай утрамбуйся немного, иначе трудно будет закрыть крышку…

Китаец стал биться о бочку и визжать. Милтон держал его за плечи, а Джонс подливал понемногу ледяной цемент.

— Через пять минут все будет кончено. — сказал Джонс. — Мы не столь современны, как ты, у нас старые методы. Но будь уверен, это тоже сохраняет. Цемент чистый, он не вредит здоровью.

Он продолжал наполнять бочку. Пленника окутал ледяной холод. Глаза его вылезли от орбит, он плевал желчью и вопил:

— Кто вы такие? Почему хотите меня убить?

Джонс пожал плечами.

— Ты это прекрасно знаешь.

Нервы Малко, наблюдавшего за сценой, были напряжены. Это был рискованный карточный ход. Он не мог повернуть вспять. Надо, чтобы китаец поверил, что им все известно, иначе он будет молчать. Малко даже думать боялся, что он может оказаться невиновным… В таком случае его карьера закончена…

— Нет! Я все скажу. Мне много известно… Джонс делал вид, что не слышит его слов и добавил еще цемента. Китаец разрыдался и стал кричать фальцетом:

— Мертвецы не мертвые. Я сам их обрабатывал… Джонс и Брабек переглянулись. Это не входило в программу.

— Объясни понятнее, старик, — попросил Джонс, опершись на бочку.

Видя, что опасность временно отступила, пленник осмелел:

— Сначала выньте меня отсюда…

— Тихо, — сказал Джонс. — Ты не благоразумен. Если ты не расскажешь ничего интересного, то придется все начинать сначала. Этот цемент быстро схватывается. Ты чувствуешь ноги?

Подошел Малко. Он снял очки и приблизил лицо к китайцу.

— Кто убил молодую таитянку Лили Хуа? — спросил он спокойно.

Лим не отвечал, избегая смотреть Малко в глаза. Малко уже все понял.

— Трупы не мертвы, — пробормотал китаец.

— Какие трупы?

— Я получил приказ. Организация должна сворачиваться. Есть ценные экземпляры, на получение которых потребовались годы. Четырнадцать в общей сложности. Это те, которых я обработал.

— Вы их убили?

— Нет. Усыпил. Два дня они будут находиться в каталепсии. При поверхностном осмотре они кажутся мертвыми. Я нанес на них грим. Однако гробы все равно никогда не вскрывают.

— Что все это значит?

— Завтра в три часа в Гонконг отправляется грузовое судно. Они будут все на борту. Гробы готовы. За ними явятся завтра утром.

— Как называется судно?

— «Атацу». Японское грузовое судно. Оно перевозит все гробы «Сада Тысячи Благодатей».

Китаец испуганно смотрел на Малко. Малко размышлял. Разумеется, это была очень ценная информация, но не та, которую он искал.

Он сделал вид, что не очень заинтересовался мертвецами, и пристально взглянул на пленника:

— Ты действительно хочешь жить?

— Поторапливайтесь, — сказал Джонс. — Цемент твердеет.

— Да, — сказал Лим, извиваясь.

— Где находится материал операции «Неуловимое Убеждение»?

Китаец изменился в лице. Его глаза избегали взгляда Малко. Он молчал. Лицо его стало похожим на пергамент и выражало ужас, тихий стон вылетел из его рта.

Малко не настаивал. Он сделал знак Джонсу.

Горилла швырнул лопату цемента на грудь пленника. Лим затрясся и при виде ползущей серой массы позвал Малко.

— Они убьют меня! — простонал он.

Малко пожал плечами и кивнул подбородком в сторону бочки:

— В любом случае…

— Что, приступать? — спросил Джонс. — Цемент засыхает.

Китаец закрыл глаза, и две крупные слезы покатились по его щекам.

— В холле, — сказал он еле слышно, — стоит большой выставочный гроб, на цоколе. Вы поднимите крышку. Уберите подушку. Под ней вы увидите небольшую розовую деревянную дощечку, приподнимающую голову покойника. Выдвиньте дощечку вперед. Гроб начнет вращаться. Под ним находится колодец с лестницей. Лаборатория внизу, на глубине десяти метров.

— В холле всегда кто-нибудь дежурит?

— Всегда.

Крис бросил лопату.

— Кто является главой организации в Сан-Франциско?

Китаец, пораженный, взглянул на него.

— Вы не знаете? Это товарищ Ян-си.

— Где она?

— На кладбище. Она не выходила уже несколько дней.

— Хорошо, — ответил Малко.

— Это все, что вы хотели узнать? — испуганно спросил китаец. — Теперь передайте меня полиции.

— Еще один вопрос, — сказал Малко. — Почему вы убили Лили Хуа?

Китаец опустил голову.

— Это был приказ. Если бы я отказался, товарищ Ян-си убила бы меня.

— Как ты ее убил? — спросил Малко, призывая себя к спокойствию.

Лим рассказал историю гибели Лили Хуа.

Малко почувствовал, как к его горлу подступает комок. Он спросил:

— Ты пытал ее, чтобы она заговорила, признайся.

Китаец не отвечал.

— Подонок, — процедил Джонс.

Малко не успел остановить его. Крис всадил китайцу пулю сорокапятимиллиметрового калибра в ухо. Пуля размозжила ему череп.

— Не стоило, — сказал Малко устало. — Лили это не воскресит, а он мог бы еще быть полезен.

— Простите, — сказал Джонс. — Я уже собой не владел. Но там остались еще живые…

— Мы не можем оставить труп здесь, и трудно передать его полиции.

Джонс предложил:

— Надо снова засунуть его в бочку. Это лучше, чем оставить его здесь в таком виде. Кроме того, это насторожит противника…

Малко одобрил:

— Давайте покончим с этим, — сказал он.

Джонс и Брабек обхватили тело и с большим трудом засунули его в бочку. Цемент начинал твердеть. Милтон изо всех сил давил на плечи и голову китайца, а Джонс заливал его цементом. Вдали Малко курил сигарету. Он завидовал бесчувственности обоих горилл.

Джонс сровнял мастерком верхний слой цемента. Больше ничего не было видно. Он накрыл бочку крышкой и вдавил ее ручкой мастерка.

— Куда ее поставить? — спросил Джонс.

— Под пристань, — сказал Милтон. — Кати ее до конца. Воды достаточно, и в любом случае она затонет в иле.

Гориллы согнулись и покатили бочку, затем одним махом толкнули ее. Она плюхнулась в воду и окатила пристань. Джонс наклонился. Центробежные круги медленно исчезали. Не было даже пузырьков. Мутная вода приняла зловещий груз.

Джонс стал быстро счищать остатки цемента. Пять минут спустя они возвращались в Сан-Франциско.

 

Глава 15

Милтон Брабек был великолепен в серой форме и такого же цвета фуражке. На лице его было выражение скорбной респектабельности. Однако, сидя за рулем катафалка, черного «кадиллака», он изредка пялился на проходивших мимо хорошеньких девушек, что несколько не вязалось с его обликом.

Малко сидел за рулем аналогичного фургона, в такой же форме, рядом с ним лежал пистолет. Задняя часть обоих «кадиллаков» была заменена на обитые толем фургоны, каждый из них мог вместить несколько гробов. Это были официальные машины для перевозок такого рода.

Крис Джонс возглавлял процессию, сидя в черном «форде», положив на колени кольт.

Решение было принято накануне и одобрено адмиралом. На рассвете кладбище окружили силы ФБР и полицейские подразделения Сан-Франциско. Но Миллз попросил Малко попытаться перехватить фальшивых покойников до начала официального обыска. Оснований для этого было много. Прежде всего в суматохе они могли исчезнуть или быть убиты. Во-вторых, он предпочитал, чтобы они попали прямо в руки ЦРУ. В «форде» Криса Джонса был вмонтирован радиопередатчик. Его сверхчувствительный микрофон регистрировал все шумы на расстоянии ста метров в окружности.

В случае необходимости полиция обеспечит подкрепление через две минуты.

Они подъехали к воротам «Сада Тысячи Благодатей» около восьми часов.

Процессия медленно въехала на главную аллею, ведущую к центру бальзамирования. Аллею окаймляли благоухающие газоны рододендронов. «Сад Тысячи Благодатей» занимал несколько гектаров и по площади был равен большому холму.

Наконец показалось белое здание. Крис Джонс взял в руку кольт.

Машины выстроились перед входом.

Крис вышел из «форда». Два других «шофера» оставались в катафалках.

В дверях показался маленький китаец, одетый по-европейски.

— Мы из «Пэсифик Интерлайн Корпорейшн», прибыли за телами усопших, — заявил Джонс. — «Атацу» снимается с якоря в полдень.

Китаец бросил взгляд на катафалки и открыл дверь.

— Тела находятся в гробах, — сказал он. — Сколько у вас людей?

— Двое, — ответил Крис.

— Достаточно. Следуйте за мной.

Крис сделал знак Малко и Милтону. С сосредоточенными лицами они вышли из фургонов. Джонс не решился оставить свой кольт в машине, и он непристойно выпячивался из-под серой формы похоронного бюро.

Опустив глаза, Крис Джонс прошел мимо китайца.

— Вот гробы, — указал китаец у которого не возникло подозрений. Действительно, «Пэсифик Интерлайн Корпорейшн» должна была прислать людей за гробами. По просьбе Малко Ричард Худ вежливо попросил их этого не делать. В интересах страны. У них попросили только одолжить катафалки.

Гробы были уложены один на другой. Трое агентов ЦРУ не могли поверить, что перед ними находится элита Пятого Цзюй, абсолютно уверенная в своей безнаказанности.

— Давай налегай, — распорядился Крис Джонс.

Малко и Брабек без энтузиазма подошли к гробу и взялись за серебряные ручки. Гроб был страшно тяжелым, и они согнулись под погребальным грузом.

На погрузку гробов ушло полчаса. Китаец за все время не проронил ни слова. Наконец Брабек и Малко перенесли последний гроб.

— Пройдемте в кабинет, — пригласил китаец Джонса.

Кабинет был увешан снимками могильных памятников. Китаец открыл ящик стола и протянул Крису связку документов:

— Вот документы, необходимые для отправки гробов в Гонконг, — сказал он. — Передайте их капитану судна.

Он наклонил голову, давая понять, что разговор окончен. С бумагами под мышкой Крис вышел.

Милтон Брабек и Малко курили возле своих фургонов. Крис махнул им рукой, чтобы они уезжали. Они сели в катафалки и медленно тронулись. Стоя в дверях, китаец наблюдал за ними.

Огромное кладбище дышало спокойствием и радостью жить и умереть под калифорнийским солнцем. Каменный Будда у входа стерег вечный сон своих усопших.

Проехав минут десять, Крис обогнал оба катафалка и остановился на краю Фривея. Оба катафалка с включенными фарами остановились позади «форда». Выйдя из машин, Малко и Брабек скинули фуражки.

— Предлагаю снять маленькое деревянное кладбище, — сказал Брабек. — Уверен, нам сделают скидку, когда увидят, что мы привезли…

Малко посмотрел на часы: час десять минут, значит, в Вашингтоне сейчас шесть часов десять минут из-за разницы во времени. Адмирал Миллз должен быть в своем кабинете уже в течение часа. Если он не умер, то ждет отчета о выполнении первой части операции.

— Мне нужно позвонить, — сказал Малко. — Остановимся у первой заправочной станции.

Они остановились у станции Мобил. Через несколько секунд Малко получил связь. Он был лаконичен, так как телефон не был оснащен кодирующим устройством.

— Все идет хорошо, — сообщил он, услышав в трубке голос Миллза. — Наши друзья уже с нами.

— Прекрасно, — ответил адмирал. — Немедленно отправляйтесь на базу Эдвардс. Подъезжайте к входу С. Вас там ждут. Желаю успеха.

Он повесил трубку. База Эдварде находилась неподалеку от гражданского аэропорта. Через десять минут они подъезжали к входу С. Возле будки постового стоял полковник воздушных сил. Не представляясь, он поднялся в машину и сел рядом с Малко.

— Мне приказано забрать ваш груз, — сказал он. — Мой С-156 готов к вылету.

Они ехали несколько минут по базе и остановились возле огромного закрытого ангара, охраняемого вооруженными часовыми.

— Приказ из Вашингтона, — сказал полковник. — Похоже, что у вас очень ценный груз…

Малко от всего сердца надеялся на это.

Полковник вышел из машины и подошел к лейтенанту, ответственному за охрану ангара. Взглянув на предъявленное ему удостоверение, лейтенант открыл дверь. Все три машины въехали в ангар, внутри которого стоял огромный четырехдвигательный С-156 цвета хаки. Все члены экипажа были в белых комбинезонах.

Несколько человек помогали разгружать фургоны с полным безразличием к странному грузу. Малко мучился сомнениями: а что если китаец солгал? Хорош он будет, если адмирал Миллз получит настоящих покойников!

— Откройте один гроб, — попросил он Джонса.

Горилла достал две длинных отвертки, передал одну Брабеку, и они принялись за работу. Пилоты в белой форме не проявляли ни малейшего интереса… Наконец гроб был открыт.

Заглянув внутрь, гориллы изменились в лице. Малко подошел к гробу.

Лили Хуа, абсолютно обнаженная, со спокойным лицом и закрытыми глазами лежала в гробу. По всей вероятности, она была забальзамирована, так как ее лицо имело естественный цвет. Ее кожа сохранила красивый золотистый загар. Можно было подумать, что она сейчас проснется.

На глаза Малко навернулись слезы. Он провел рукой по черным волосам Лили, надеясь, что чудо совершится, и она откроет глаза. Он и не предполагал, что ему будет так тяжело. Малко неподвижно стоял, глядя на обнаженное обворожительное тело, его золотистые глаза потемнели от боли.

Заинтригованный тишиной, к гробу подошел полковник и заглянул через плечо Малко. Его передернуло, и он в ужасе отошел от гроба. Ему было невдомек, какой интерес могли представлять для ЦРУ обнаженные женские трупы.

Бедной Лили уже ничем нельзя было помочь. Малко сделал знак Джонсу закрыть гроб.

— Откройте еще один гроб, — попросил он.

Гориллы завинтили крышку гроба Лили Хуа, взяли другой гроб, поставили его на землю и снова открыли крышку. У китайца, лежащего в гробу, были закрыты глаза, а руки сложены на груди. Тело было закреплено ремнями, прикрепленными к дну гроба, голова обложена подушками из губчатого каучука.

Джонс развязал ремни и приподнял тело над деревянным ящиком.

— Вы полагаете, что он жив? — спросил горилла.

— Прослушайте его.

Горилла расстегнул тонкую рубашку и приложил ухо к груди «мертвеца». Потрясенный, он выпрямился.

— Оно чуть-чуть бьется. Он не мертв.

Снотворное давало поразительный эффект. Любой таможенник мог открыть гроб, ничего не заподозрив. Малко обследовал гроб и обнаружил, что часть крышки неплотно закрывала гроб, так как была выстругана. Даже когда все болты были тщательно закручены, в гроб проходила струйка воздуха. Несмотря на каталептическое состояние, китайцам надо было дышать.

— Хорошо, закройте его, — приказал Малко.

Он дорого бы заплатил, чтобы узнать, были ли сестры-близнецы среди этих «усопших». Он узнает об этом очень скоро. Как только С-156 приземлится на одной из баз ЦРУ и специалисты обследуют тела, адмирал даст ему знать.

Надо было спешить. Разумеется, армия окажет помощь ЦРУ, но ее главнокомандующие не любили быть замешанными в сомнительные истории.

Гробы были погружены, экипаж находился в кабине пилота. Полковник подошел к Малко и пожал ему руку.

— До свидания. Я не сообщу вам о доставке груза. Впрочем, я не существую. Вы не существуете и этот самолет с грузом тоже не существует…

Ворота ангара широко распахнулись под оглушительный рев моторов, и огромный лайнер медленно тронулся с места.

Четырнадцать китайцев Пятого Цзюй будут очень удивлены, когда проснутся в спецлагере ЦРУ… Адмирал может потереть руки от удовольствия. Остается только разгадать загадку «Неуловимого Убеждения». После этого Малко получит заслуженный отдых в Австрии и попытается забыть нежную Лили Хуа.

— Поторапливайтесь, — сказал он Крису и Милтону. — Ричард Худ ждет нас для того, чтобы начать операцию.

Оставив позади лагерь Эдварде, «форд» на полной скорости мчался в направлении южного Сан-Франциско.

Сидя рядом с Малко, Ричард Худ жевал сигару. Крис и Милтон сидели впереди рядом с шофером в огромном черном «линкольне», презенте от благодарного муниципалитета. Впереди ехала патрульная машина с четырьмя полицейскими в форме, а сзади «линкольна», раскидывая по сторонам гравий, двое мотоциклистов. Процессию замыкала машина ФБР.

Кладбище было окружено еще дюжиной патрульных машин. В карманах Ричарда Худа лежал ордер на обыск, подписанный губернатором штата.

— Будем надеяться, что мы что-нибудь найдем, — сказал Худ. — В противном случае я потеряю место. Вряд ли меня переизберут. Вам хорошо, вы ведь легально даже не существуете.

Малко успокоил его:

— Нам известно, где находится их подпольная лаборатория, благодаря признаниям одного из ее сотрудников.

Из тактичности Худ не спросил, как им удалось получить признания и где сейчас находится этот человек.

Машины остановились напротив центрального здания. Держа руки на рукоятках пистолетов, мотоциклисты спрыгнули на землю и отошли в сторону. Из первой машины вышли четверо патрульных и приготовились прикрыть Малко и Худа.

«Сад Тысячи Благодатей» заслуживал свое название. На газонах трудились садоводы, а воздух был наполнен благоуханием.

К ним вышел китаец, которого Малко уже видел утром. Ричард Худ показал ему ордер на обыск.

— Мне приказано осмотреть здание, — сказал он. — ФБР подозревает вас в укрытии подрывной организации…

Китаец внимательно прочитал ордер и сказал фальцетом:

— Это просто смешно. Мы — честные коммерсанты, а это посягательство на свободу. Мы не занимаемся никакой нелегальной деятельностью.

— Если это так, мы принесем вам свои извинения, — проворчал Худ.

Сопровождаемый двумя мотоциклистами, он прошел в здание. За ними следовало четыре агента ФБР. Малко и оба гориллы присоединились к Худу.

В течение получаса группа прогуливалась по первому этажу и подвалу. Все казалось в порядке. Повсюду роскошно меблированные кабинеты, экспозиционные залы, помещения для бальзамирования и небольшой морг, в котором находилось несколько трупов. Китаец объяснил, как они попали сюда. Худ начинал нервничать. Маленький китаец, представившийся менеджером кладбища, не мог скрыть торжествующей улыбки.

Наконец Худ остановился посередине холла, напротив кабинета, из которого выглянули две очаровательные служащие, одетые в странные полупрозрачные одеяния.

— Ну? — обратился шеф полиции к Малко.

SAS в сопровождении Криса и Милтона подошел к пьедесталу из черного мрамора, на котором стоял выставочный гроб. Гориллы подняли тяжелую крышку из красного дерева и поставили ее на пол. Это был сигнал к действию.

Малко обернулся вовремя. Китаец сунул руку в куртку, но реакция Малко оказалось более быстрой. Его пистолет дважды выстрелил. Китаец покачнулся и уронил большой черный пистолет.

Однако тут же из застекленного кабинета выскочил другой китаец, вооруженный коротким автоматом, и прочесал холл очередью. Все легли на пол. Гориллы бросили крышку и тоже открыли огонь. Китаец продолжал стрелять, укрывшись за своим письменным столом. Присевший на корточки за колонной мотоциклист упал; длинная струя крови брызнула на мрамор из его пробитого пулей горла. Одна из служащих выстрелила в шефа полиции. Пуля прошла в сантиметре от его виска и попала в плечо одного из четырех патрульных.

Его приятель ответил выстрелом из винчестера. Огромное красное пятно разлилось на блузке китаянки, отброшенной к стене. Она выронила пистолет и упала на стол.

Крис Джонс подполз к столу, за которым укрывался китаец с автоматом. Его «магнум» выстрелил дважды. Китаец упал. Пуля попала ему в лоб.

Несколько минут спустя сопротивление прекратилось. К зданию подъезжало подкрепление, вызванное по рации. Уцелевшие китайцы выходили, держа руки за головой. Холл был заполнен едким запахом. Умирающего мотоциклиста унесли на носилках. Малко встал и бросился к выставочному гробу.

— Быстро в подвал. Там должны быть люди.

Он наклонился над гробом. В гробу лежало сиреневое покрывало, простыня и подушка с фестонами.

Малко схватил погребальную постель и швырнул ее на пол.

Под подушкой он увидел дощечку, о которой говорил Лим. Он повернул ее, и под удивленными взглядами полицейских гроб начал поворачиваться направо.

Он остановился под углом в девяносто градусов. Черный мраморный цоколь приоткрылся, и все увидели круглое отверстие колодца, в глубь которого вела металлическая лестница. Струя ледяного воздуха заставила Малко вздрогнуть. Он встал на край колодца и сделал знак гориллам:

— Спускаемся.

— Подождите, — сказал Крис Джонс.

Сняв с пояса одного из патрульных дымовую шашку, он вынул чеку и бросил ее в колодец. Она разорвалась в глубине с глухим шумом, и густой желтый дым стал подниматься из колодца.

Когда Малко оказался на уровне потолка комнаты, он отпустил поручень и прыгнул. Крис приземлился вслед за ним. В темной, наполненной дымом комнате ничего не было видно. Присоединившийся к ним Брабек держал в вытянутой руке большой электрический фонарь. Как только он зажег его, Малко с гориллами быстро лег на пол. В тот же миг на фонарь посыпался град пуль, разбив его вдребезги. Гориллы и Малко разрядили свои пистолеты.

Послышался крик, затем наступила тишина. Никто больше не стрелял. Полицейские тоже спустились в колодец.

Малко и гориллы ползком пробирались вперед по длинному коридору. Почти в самом его конце Крис наткнулся на еще теплое тело. Ощупав его, он обнаружил, что это женщина с длинными волосами и в мужском костюме. Дальше была дверь, обитая железом.

Полицейский зажег фонарь. Все было спокойно. Другой полицейский нажал на рубильник, зажегся свет. В коридор выходило три двери: железная — оказалась запертой. Две другие были наверху застеклены. Малко подошел к телу убитой женщины: это была одна из сестер-близнецов. Одна пуля попала ей в левый глаз, другая — в грудь. Широкое кровавое пятно вырисовывалось на белом комбинезоне. В правой руке она еще держала короткий автомат с длинной изогнутой обоймой.

Пока полицейские возились с железной дверью, Малко решил осмотреть комнату за стеклянной дверью. Это был операционный зал. Другая комната представляла собой вытянутое в длину помещение, освещенное лампами. В комнате стояло десять столов странной формы, а в глубине находился несгораемый шкаф.

Это были столы для киномонтажа. Здесь можно было склеивать пленку и просматривать фильмы. Фильмов было очень много.

— Что это? — спросил Джонс. — Они производят порнографию?

На столе стояла коробка с фильмами. Малко открыл ее и немного размотал пленку. Он был потрясен.

В этих коробках находился секрет операции «Неуловимое Убеждение». Ему не терпелось ознакомиться с материалами. В коридоре он наткнулся на полицейских, обследовавших комнату за железной дверью — там находился колодец, переходящий в туннель и ведущий на кладбище, в мавзолей. Вторая китаянка скрылась по колодцу. Малко это не удивило. Она оставалась здесь до последней минуты в надежде, что лаборатория не будет обнаружена. Лили Хуа умерла не так легко.

Малко и гориллы, нагруженные коробками, вышли на поверхность. Ричард Худ звонил из «линкольна» в генштаб.

— Немедленно предоставьте мне проекционный зал, — сказал Малко. — Мне кажется, скоро наступит конец нашим проблемам.

— Хорошо, — сказал Худ. — Поехали со мной. Я думаю, вы правы.

Их сопровождали два агента ФБР.

И снова они оказались в подвале. Воздух был пропитан сигарным дымом и потом. Здесь просматривались фильмы, квалифицированные порнографическими и изъятые из подпольных кинотеатров. Механик в форме взял первую бобину. Свет погас.

На экране появился человек. Мужчина приятной наружности в возрасте около сорока лет сказал: «Здравствуйте, дамы и господа. Сегодня на всем побережье бухты будет хорошая погода. Я познакомлю вас с прогнозом погоды на ближайшие дни… В Окленде ожидается туман…»

Ричард Худ громко расхохотался, едва не проглотив свою сигару:

— Но это метеосводка, за которую вы чуть не поплатились жизнью…

Малко ничего не понимал. За метеосводкой шла реклама, затем хроника событий… Зажегся свет.

— Возьмите другую бобину, — предложил Малко.

Свет снова погас. На пленке оказался короткометражный вестерн.

— Его демонстрировали недавно по второму каналу, — сказал Худ. — Застрелиться и не жить. Я не вижу в этом никакой провокации.

Снова зажегся свет. Малко вдруг осенило. Он повернулся к Худу:

— Вы говорите о местной телестанции, не так ли?

— Да, — ответил Худ. — Она находится неподалеку отсюда. Ее можно принимать в Окленде, но дальше на север мешают холмы. У нее небольшая мощность.

Малко видел перед собой карту, на которой были отмечены очаги волнений, то есть зона таинственного «промывания мозгов».

— Вы не обратили внимания, — спросил он Худа, — что радиус действия телестанции совпадает с зоной, отмеченной беспорядками?

После минутного молчания Худ воскликнул:

— Черт побери, вы правы! Нужно внимательно обследовать эти пленки.

Они направились в будку киномеханика. Малко взял первую бобину и стал внимательно рассматривать снимок за снимком на свет проектора. Изучив сантиметров сорок пленки, он обнаружил снимок, не соответствующий другим. На нем была простая фраза, которую Малко прочитал вслух: «Коммунисты правы».

Худ взял пленку из рук Малко и прочитал сам. Глаза его округлились. Малко продолжал изучать пленку. Лозунг повторялся через каждые двадцать четыре снимка.

— Но это колдовство, — сказал Худ. — Ничего подобного я не помню во время просмотра фильма.

Малко начинал понимать.

— Это не колдовство, — сказал он. — Это то, что называется «Неуловимое Убеждение». Этот метод был апробирован и запрещен. Он заключается в следующем: вам известно, что фильм демонстрируется со скоростью двадцать четыре кадра в секунду. Эта скорость воспроизводит движение на снимке. Если вы будете демонстрировать фильм со скоростью двадцать пять снимков в секунду, как в данном случае, глаз не успевает его фиксировать, следовательно, вы его не видите, а уши соответственно не слышат ультразвуков, которые, однако, проникая в мозг, могут разрушать клетки. Если ваш глаз не видит изображения, то мозг запечатлевает его, так как оно повторяется каждую секунду. Что же происходит в таком случае? Ваше подсознание ассимилирует это изображение и его значение. Опыт проводила одна крупная фирма по производству напитков: она вставляла в фильмы изображения, подобные этим, рекомендуя свои напитки. Люди, смотревшие фильм, не отдавали себе отчета в том, что видят рекламу, но после просмотра фильма их подсознание заставляло их покупать именно эти напитки. Что и происходит в данном случае. Речь идет лишь о замене рекламного лозунга на политический. Люди были подвергнуты интоксикации.

Один из агентов ФБР прервал Малко.

— Но ведь не лозунги заставили их устраивать беспорядки?

— Нет, — ответил Малко. — Все гораздо сложнее. В зоне интоксикации люди, регулярно смотрящие телепередачи, неожиданно стали обнаруживать политическое единомыслие. Движимые подсознанием, они стали выражать и приводить в действие свои идеи. Подобно тому, как двое людей, одержимых парусным спортом, создают яхт-клуб и зазывают в него как можно большее число сторонников. С той лишь разницей, что в нашем случае никто не знал, что семя было посеяно без их ведома.

Агент ФБР скептически заметил:

— По вашему мнению, достаточно одних лозунгов, чтобы изменить сознание индивида?

— Вспомните о военнопленных в Корее, — сказал Малко. — Многие из них вернулись коммунистами. На них не оказывали никакого силового давления, им просто сделали «промывание мозгов». Простые лозунги, повторяемые бесконечное число раз, проникают в конечном счете в подсознание. Этот метод часто используется русскими. Я уверен, что на этих пленках мы найдем разные лозунги, направленные на достижение одной цели. Впрочем, давайте приступим к их анализу.

Они размотали пленку следующей бобины. Малко сразу обнаружил фразу после двадцать четвертого снимка: «Джонсон — поджигатель войны».

— По сути, — сказал Малко, — эти лозунги направлены на привитие вкуса к коммунизму. Все остальное приходит само собой.

Все уже были окончательно убеждены, но Малко, тем не менее, продолжил свое доказательство.

— В лаборатории, обнаруженной нами, специалисты терпеливо резали нормальные пленки и вставляли в них невидимые «послания». С технической точки зрения это очень просто. По всей вероятности, у них были соучастники на телестанции, которые подменяли фильмы. Хочу сделать еще одно замечание: эти «послания» отправлялись из Праги в деревянных дощечках, поставляемых на кладбище. Все это кажется идиотизмом, но это лишь еще одно доказательство гипертрофированного централизма коммунистической системы. Операция проводилась в режиме строжайшей секретности. Здесь были только исполнители, которые не занимались сами созданием материала.

Ричард Худ шел по коридору в сопровождении агентов ФБР. Они спешили нанести визит на телестанцию.

Малко, Джонс и Брабек остались.

— Да, ничего не скажешь, — сказал Джонс. — Вы меня убили. Я бы никогда до этого не додумался.

— Это не моя заслуга, — скромно ответил Малко. — Сейчас я подумал о том, что если бы эта фальшивая монета не была случайно обнаружена, китайцы добились бы ужасающих успехов. Согласитесь, что устраивать демонстрации при помощи кусочка целлулоида что-нибудь да значит!..

— У меня голова идет кругом, — сказал Брабек.

Разговор на этом оборвался. Они вышли из здания полиции, старого и грязного, построенного в начале века и с тех пор почерневшего от пыли и копоти. Отсюда не было видно ни Золотых ворот, ни бухты… У Малко начиналась хандра. Он многое бы отдал, чтобы оказаться в своем замке, в Австрии, в окружении красивых женщин и корректных мужчин. Он поклялся вернуться туда как можно скорее.

 

Глава 16

Малко медленно шел в оживленной толпе, фланирующей по Маркет-стрит. Он вышел из здания «Калифорниэн Траст Инвестмент», и в его ушах еще раздавался голос адмирала Миллза:

— Среди «покойников» оказался один настоящий. Забальзамированная девушка. Это о ней вы говорили?

Малко подтвердил догадку адмирала и попросил похоронить ее в Вашингтоне за счет ЦРУ. Он ничего не сказал адмиралу о том, что он чувствовал.

Адмирал не скупился на комплименты. Тринадцать китайцев уже проснулись и кое-что рассказали. Трое из них работали на телестанции и ушли оттуда по приказу близнецов. Они осуществляли замену фильмов. Каждый день забирали фильмы из кинотеки и передавали их в лабораторию «Сада Тысячи Благодатей», где они обрабатывались и на следующий день возвращались в кинотеку. Малко узнал также, что операция «Неуловимое Убеждение» представляла собой лишь эксперимент. Китайцы намеревались впоследствии провести ее во всех крупных городах одновременно.

Уцелевшая из сестер исчезла. Это не очень беспокоило адмирала.

Ничто больше не удерживало Малко в Сан-Франциско. Ему хотелось отправиться в Австрию прямо сейчас, не заезжая в Нью-Йорк, и провести свои каникулы в замке. Он сел в старомодный трамвай и за пятнадцать центов доехал до отеля. Его комната была залита светом, но Малко не мог выйти из сплина.

После всех передряг и близости смерти он впал в депрессию. Он находился в состоянии человека, одолевшего вершину горы и только сейчас осознавшего, что надо спускаться. Он не мог забыть Лили Хуа.

Зазвонил телефон.

Ему не хотелось снимать трубку. Кроме его хозяев, никому не было известно, что он в Сан-Франциско. Ему не хотелось погрязать дальше в этой истории. Все это уже в прошлом.

Телефон звонил, не умолкая. Малко снял трубку без энтузиазма.

— Это принц Малко?

В женском голосе звучала неуловимая ирония. Малко узнал голос: это была Лорин, уцелевшая сестра-близнец.

— Я слушаю, — ответил он.

По его спине прошел легкий холодок. Звонок все же был неожиданным.

— Я знаю, что это вы. А вы знаете, кто я?

— Разумеется, — ответил Малко серьезно.

— Вы убили мою сестру, Ян-нам. Я — Ян-си, или Лорин, если вам угодно.

— Что вы хотите? — спросил Малко.

Немного помолчав, она спокойно ответила:

— Я хочу с вами увидеться.

— Зачем?

— Больше всего на свете я хотела бы вас убить. Вы уничтожили мою организацию, убили моих сотрудников и мою сестру. После такого провала я не могу вернуться к своим товарищам по Партии. Я считаю, что вы опасны для нашего дела.

Малко был чрезвычайно заинтригован.

— Вы действительно были главой Пятого Цзюй в Сан-Франциско? — спросил он.

— Пока ею и остаюсь, — ответила она.

— Если вы хотите убить меня, то почему вы не можете этого сделать без предупреждения? Она вздохнула:

— Из-за вас я не могу выйти на улицу: меня сразу арестуют. Вся полиция штата и ФБР разыскивают меня, и никто не может мне помочь. Следовательно, я должна вас убить, не выходя из дома.

Малко стало зябко.

— С какой стати я пошел бы на это свидание? У меня нет желания умереть.

— Быть может, чтобы взять реванш за наше первое «саботированное» рандеву. Я вас хорошо изучила. Вы не автомат, вы человек, и я вам нравлюсь.

— Вы мне нравились, — поправил Малко. — Я слишком дорожу жизнью, чтобы променять ее на несколько приятных минут, проведенных в вашем обществе. Кстати, как вы хотите меня убить?

Она засмеялась.

— Позвольте мне сделать вам сюрприз. Но умереть вместе с вами я не собираюсь. Я тоже люблю жизнь. После того, как я вас уберу, я смогу вернуться к своим шефам.

Очень трогательная непосредственность.

— Но я не хочу с вами встречаться, — ответил Малко, которого стала раздражать ее самоуверенность. — Не вижу в этом смысла.

— Если мне не удастся вас убить, я сдамся вам в плен. Живой. Вы получите за это много долларов, SAS. Это будет финансовым аккордом в вашей блестящей акции. Разве не стоит рискнуть? Я ведь только слабая женщина…

— А если я предупрежу полицию и сообщу ваш адрес? — спросил Малко.

— Нет, вы человек гордый и тщеславный. К тому же вы не профессионал. Для вас это было бы очень просто, поэтому вы этого не сделаете. Во-первых, полиция не возьмет меня живой, а во-вторых, это не принесет вам удовлетворения.

Малко слушал рассеянно. Перед ним возник образ Лили Хуа: ее милое лицо с карими глазами.

Безусловно, свидание со смертью привлекало его. Это будоражило кровь. Однажды в Стамбуле он дал пощечину офицеру, рискуя быть убитым на месте. Он сделал это, выполняя обещание, данное умирающему. Мир Малко далеко не всегда был взвешен и рационален.

В данном случае он имел дополнительное основание потягаться силами с Лорин: Лили Хуа умерла по ее вине. Лорин должна ответить за ее смерть.

Если, рискуя своей жизнью, он возьмет ее в плен, то сбросит камень с сердца.

Он прекрасно ее понимал. Ей нечего было терять. Либо ее арестует ФБР, либо она будет казнена у себя на родине. Поэтому она не боялась, что Малко ее выдаст полиции. Живой она не дастся.

— В котором часу мне вас ждать?

Малко вздрогнул.

— Вы будете одна?

— Конечно.

— Скажите мне ваш адрес. Я буду около восьми.

— Это достаточно далеко. Ирвинг-стрит, 1850, возле Парка у Золотых ворот. Вы не заблудитесь.

— Надеюсь, — ответил Малко. — До вечера.

— Я жду вас. Будет обидно, если я напрасно наложу макияж.

Она положила трубку.

Малко налил немного водки и задумался. Лорин по складу характера представляла собой смесь утонченной психологии, холодного расчета и обаяния. Почти каждому человеку однажды хочется быть тореро или автомобильным гонщиком. Бросить вызов смерти, чтобы потом еще острее чувствовать жизнь и себя в ней победителем. Нечто вроде этого она предлагала ему. Далеко не банальное любовное приключение. Малко не сомневался в том, что какой бы способ Лорин ни выбрала, чтобы убить его, она прежде всего пустит в ход свое обаяние, чтобы усыпить его бдительность. И она знала, что он это знает. Все будет зависеть от того, у кого окажется лучшая реакция. Малко не хотелось ее убивать. Ему хотелось ее обезвредить.

В дверь постучали. Это были Крис и Милтон, в светло-серых костюмах, в шляпах такого же цвета. Готовые к выходу.

Малко неохотно пошел с ними обедать. Но он не мог отказать им в такой мелочи. Тем более, что они находились в лирическом настроении…

Они медленно ехали вдоль Дойл-Драйв. Малко рассказал им о телефонном звонке, умолчав, что ему уже известен адрес. Гориллы прыгали от радости.

— Хорошо бы нам туда отправиться, — сказали они в один голос. — Мы бы посадили ее в клетку и привезли сюда. Тогда бы вы могли с ней развлечься.

Малко покачал головой.

— Нет, я дал слово. Когда она перезвонит, я просто скажу ей, что не принимаю приглашения.

Гориллы были разочарованы.

— Вы не сознательный гражданин, — сказал Джонс.

Малко собирался на свидание. Его темный костюм из альпака был безукоризненно отутюжен. Он выбрал шейный платок и платок для нагрудного кармана, последним жестом пригладил волосы и осмотрел себя в зеркало.

Он увидел в зеркале Его Сиятельство принца Малко Линге, а не элитарного разведчика под кодовой кличкой SAS. Десять лет, отданные спецслужбе, не лишили его природной изысканности. Его можно было принять за принца, готовящегося попросить руку женщины, которую он любит. Увы, это было не так.

Единственная уступка, которую он сделал инстинкту самосохранения, — это суперплоский пистолет, засунутый за пояс.

Он бросил взгляд на остров Алькатрас, белеющий на закате. Золотые ворота соответствовали своему названию. Красные лучи одели огромный мост в пурпурную тунику сказочной красоты.

Малко открыл дверь и крадучись подошел к лифту Он не сказал гориллам, что идет на свидание. Они бы его не поняли.

Он прошел через холл и вызвал такси.

Сейчас он чувствовал необыкновенную легкость, все его чувства были обострены. Такси ехало по улице, имеющей наклон сорок градусов, и теперь Малко думал лишь о том, как удержаться на сиденье.

Ирвинг-стрит, начинающаяся от моря, была небольшой и тихой улицей, заканчивающейся тупиком у Линкольн Парка. Такси остановилось перед домом 1850, и Малко вышел из машины.

В центре запущенного сада стоял старый, облупленный деревянный дом, построенный около тридцати лет назад. Номер дома был написан на почтовом ящике.

Малко поднялся на крыльцо. Немного пригнувшись, он нажал на звонок. На всякий случай отошел в сторону от двери.

Дверь приоткрылась.

На пороге появилась улыбающаяся Лорин. По ее плечам были рассыпаны черные волосы, но Малко видел только ее зеленые глаза, обрамленные длинными ресницами. Округлость ее бедер и стройность тела подчеркивало облегающее китайское платье густого красного цвета. У нее были холеные тонкие руки с ярко-красными удлиненными ногтями.

Смутившись, Малко поклонился. Лорин протянула ему руку для поцелуя и сказала:

— Я не ждала вас так рано… Входите.

Она казалась абсолютно уверенной в себе. Прикоснувшись губами к ее руке, Малко почувствовал тонкий и незнакомый ему запах. Она была так хороша, что Малко захотелось прижать ее к себе, чтобы убедиться в ее реальности. Почувствовав его состояние, она мягко взяла его за руку и сказала:

— До начала флирта осмотрите дом, чтобы не волноваться.

Странная ситуация. Глядя на ее соблазнительные бедра, Малко забыл об условиях этого свидания. Она резко повернулась к нему:

— Надеюсь, вы не изнасилуете меня в погребе? Я могу спуститься.

— По вашему плану я должен вас изнасиловать, — вздохнул Малко.

— Нет, это не обязательно.

Он подумал, что в конечном счете, быть может, она как раз этого и хотела.

Они быстро обошли дом. Погреб был пуст. На первом этаже находился большой салон, столовая и общая комната. Лорин пригласила Малко подняться на второй этаж, где находилось еще шесть комнат. Одна из них была меблирована и обитаема: здесь жила китаянка. Дверь из комнаты вела на террасу, выходящую на море.

Они спустились на первый этаж.

В общей комнате был накрыт стол, на котором стояло два больших красных канделябра. Лорин грациозным жестом зажгла свечи.

— Нам придется довольствоваться холодными блюдами, — извинилась она, — так как у меня нет повара…

Она села на низкий диван, обитый черной кожей, и скрестив ноги, демонстрируя золотистый загар, совершенно непосредственно спросила Малко:

— Вы находите меня красивой?

— Да, — ответил он.

— Я тоже, — продолжала она, — нахожу вас очень привлекательным.

По блеску ее глаз Малко видел, что она говорит правду. Малко грезил. Вместо убийцы его встретила красивая женщина, которая с ним флиртует и почти предлагает себя. Он решил рассеять сомнения и, глядя ей в глаза, прямо спросил:

— Кстати, вы действительно пригласили меня для того, чтобы убить?

— Разумеется, что за вопрос?

— Тогда чего же вы ждете?

В глазах Лорин была ирония.

— Время терпит. С вашей стороны не очень учтиво отказывать мне в… тет-а-тет. Вы знаете, не многие мужчины испытали это… счастье.

— Вы очень уверены в себе. А если я возьму вас сейчас силой?

Она рассмеялась. Вся ее поза дышала чувственностью. Она была дьявольски красива и желанна. Малко вспомнил о приговоренных к смерти в испанских тюрьмах, которые требовали женщину…

— Это опасно, господин SAS. Как охота на тигра. Иногда выигрывает тигр.

Малко все больше и больше интриговала ее самоуверенность. Ему ничего не стоило вынуть пистолет и убить ее либо держать ее на прицеле, пока не подъедет полиция.

— Вы намереваетесь убить меня сами? — спросил он.

— Конечно, — ответила она. — Разве я вам не сказала, что буду одна?

В одном он теперь не сомневался: прежде чем его убить, Лорин решила отдаться ему.

Движимая эротической утонченностью? Любознательностью? Повинуясь особому ритуалу? Все это не подходило к ней. Здесь что-то другое.

Своей нежной рукой она взяла руку Малко.

— Вы слишком много думаете. Лучше пользуйтесь моментом. Давайте выпьем.

В ведерке со льдом стояла бутылка шампанского. Она ловким движением открыла ее и наполнила два бокала. Затем она включила проигрыватель. Под мягкие обволакивающие звуки джаза она подняла бокал:

— За того из нас, кто увидит рассвет.

Малко вопреки своему желанию был взволнован. Это был самый странный вечер за всю его жизнь, полную приключений.

Она опустила пустой бокал:

— Вы знаете, почему я хочу вас убить?

— Сгораю от нетерпения узнать это.

— Потому что вы умны. И потому, что вы против нас. Вы можете причинить нам много вреда. Впрочем, такую сделку можно было заключить только с умным человеком, — она задумалась. — Позднее, в Пекине, я расскажу о вас много хорошего.

— Вы реабилитируете меня посмертно. Но почему же вы не пытаетесь обратить меня в вашу веру вместо того, чтобы убивать?

— Такие люди, как вы, не предают.

— Я хотел бы задать вам один вопрос: почему Фу-Чо, имеющий комфортабельную синекуру, присоединился к вам?

Ее лицо приняло презрительное выражение.

— Из-за страха. Даже в Лос-Анджелесе мы нашли его. У него был выбор либо предать, либо умереть. Но в свое время мы в любом случае избавились бы от него.

Она снова налила шампанское. Не собиралась ли она его напоить? Или усыпить? Малко следил за ее руками. Они были оголены, а на пальцах не было ни одного кольца, в оправе которого можно было что-либо спрятать. Впрочем, ее вальяжность заставляла Малко думать о том, что опасность придет позднее. Он не знал, заметила ли она его пистолет. Под ее облегающим платьем вряд ли можно было что-либо спрятать, тем более оружие.

Сидя на диване с запрокинутой головой, она тихо напевала. Малко вдыхал ее запах и наслаждался ее теплотой. Она наклонила голову и поцеловала его. Просунув свой гибкий язычок между его зубами, она искала его язык. У нее были пухлые и теплые губы, как два тропических плода.

Она буквально обвилась вокруг Малко, привлекая его к себе. Неожиданно она стала тереться своим животом о его живот. От нее исходили ударные волны, и Малко еле сдерживался, чтобы не вскрикнуть от удовольствия. Ее рука соскользнула с затылка Малко и с медленной расчетливостью стала опускаться вдоль его тела, попутно расстегивая куртку. Она задержалась на одном из его колен и так же медленно начала восхождение по ноге.

Когда Малко положил свою руку ей на бедро, она легонько отодвинулась, чтобы он смог проникнуть в разрез ее платья.

Лорин провела рукой по его волосам и приподняла его голову. Ее зеленые глаза были бездонными.

— Вы всех женщин желаете с такой страстью? — спросила она.

— А вы со всеми незнакомыми мужчинами так быстро воспламеняетесь? — ответил он.

— Вы не незнакомец. Меня возбуждает то, что я о вас знаю. Только умные люди умеют хорошо заниматься любовью.

Она ни словом не обмолвилась о пистолете, который, однако, почувствовала.

Малко испытывал такое сильное желание, что у него начал болеть живот. Либо она была выдающейся актрисой, либо тоже хотела его. В конце концов, женской природе не противоречит воспылать желанием к приговоренному к смерти. Это должно быть пьянящим ощущением.

Она выпила еще шампанского и прижалась к нему.

— Я не голодна, — вздохнула она. — Мы поужинаем позднее.

Она целовала его, в то время как ее ловкие руки его почти раздели. Она схватила пистолет и бросила на пол. Малко отстранился.

— Сейчас он вам не нужен, — заметила она. — Любите меня, возможно, мне и не захочется вас убивать.

Это был новый взгляд на ситуацию. Малко не успел его осмыслить.

Одним прыжком Лорин оказалась на ногах. Положив руки на бедра, она смотрела на Малко.

— Разденьте меня, — приказала она.

Малко осторожно потянул застежку-молнию, проходившую по всей спине. Лорин сбросила платье и отправила его ногой в другой конец комнаты. На темном паласе оно казалось кровавым пятном.

На ней ничего не оставалось кроме трусиков и туфель на высоких каблуках, еще больше удлиняющих ее силуэт. Ее кожа была настолько гладкой, что Лорин казалась высеченной из бронзы. Она не походила на обычных коренастых китаянок. У нее был вытянутый силуэт манекенщицы, с высокой грудью, с крупными коричневыми сосками. Отступив на шаг, она сказала:

— Я хотела быть красивой для вас.

Действительно, глаза ее были подрисованы, соски обведены губной помадой и все тело переливалось, натертое нежным миндальным маслом.

— Я намазала тело маслом, чтобы быть более жадной, — продолжала она. — Я буду любить вас со всем терпением моей страны.

Почти как прекрасная Лилит и святой Антоний. И это была не фантастика. Достаточно протянуть руку, чтобы коснуться ее атласной теплой кожи.

— Идемте, — сказала она. — Снимите тоже вашу одежду. И если вы боитесь, то возьмите пистолет.

Держа руки на бедрах, дьявольски хороша, она ждала. Малко начал развязывать галстук. Желание почти убило в нем инстинкт самосохранения. «Глупо упустить такой случай, — думал он. — Потом продолжим борьбу».

Не успел он расстегнуть первую пуговицу своей сорочки, его как молнией озарила мысль.

Длинные красные ногти вырисовывались на коже, как кровавые пятна. Каждый ноготь был длиной не менее двух сантиметров. Даже издали они казались острыми и твердыми, как когти хищника.

Малко вспомнил о смерти Джека Линкса и о покушении на него самого. Все объяснялось, включая сексуальное неистовство Лорин. Его бы не удивило, если бы такая вулканическая самка расцарапала ему спину в процессе любви… Огромная волна грусти охладила его пыл. Но это была игра. Он медленно поднял с пола пистолет и прицелился им в китаянку. Она застыла в ожидании и не спускала с Малко своих зеленых глаз.

— В чем дело? — поинтересовалась она.

— Вы проиграли, — сказал Малко. — Еще бы немного… Вам не следовало так выставлять свои ногти… Я не буду вас любить и не умру после любви, как было предусмотрено. План был прекрасный.

Она сделала шаг ему навстречу.

— О чем вы говорите?

Малко поднял пистолет.

— Не подходите.

Она остановилась. Лицо ее стало, как маска. Она была почти некрасивой.

— Это моя ошибка. Мне нужно было убить вас минутой раньше. Вы еще ничего не подозревали…

— Вы правы, — великодушно признался Малко, возвращая другой рукой галстук на место. — Так поступил бы любой борец за идею. Но для женщины было гораздо привлекательнее убить, любя. Ради этого стоило рискнуть.

Она ничего не отвечала.

— Одевайтесь, — сказал Малко. — Игра окончена. Я вас арестовываю.

Она медленно опустила руки и смотрела на Малко с нескрываемой ненавистью. В какое-то мгновение он испугался, что она бросится на него, несмотря на пистолет. Он отошел за диван.

Еще секунду она стояла, приосанившись, выставив вперед грудь. Затем, оставив платье валяться на полу, подошла к шкафу, стоящему в глубине комнаты, и стала укладывать волосы на затылке. В течение пяти минут не было сказано не единого слова. Затем она повернулась к нему и сухо спросила:

— Не могли бы вы передать мне одну свечу, я ничего не вижу.

— Возьмите ее сами, — ответил Малко.

Она подошла к столу, держа в руке флакон с лаком для волос, и взяла подсвечник.

Малко опоздал. Она успела нажать на колпачок. Лак на спиртовой основе мгновенно вспыхнул при соприкосновении с пламенем. Сжав зубы, Лорин направила горящую струю на его руку, держащую пистолет. Малко почувствовал сильный ожог и, вскрикнув от боли, выпустил оружие. Лорин бросилась к двери, преградив Малко путь и оттолкнув ногой пистолет, затем вернулась к своей жертве с глазами, налитыми ненавистью. На этот раз она целилась в лицо.

Брызги пламени обожгли Малко глаза и брови. Ему удалось увернуться в последнюю секунду. Но китаянка уже сидела на нем… Он видел ее безжалостные зеленые глаза. На этот раз она не промахнется.

Неожиданный шум заставил их обоих замереть на месте. Дверь разбилась вдребезги. Крис Джонс пересек на четвереньках комнату и остановился напротив Лорин, его кольт находился в тридцати сантиметрах от ее хорошенького носика.

— Оставьте, мамзель, — сказал он.

Палец, нажимавший курок, уже побелел на сгибе. Милтон вошел в комнату в тот момент, когда Малко поднимал левой рукой свой пистолет. Его правая рука была покрыта волдырями. Лорин стояла в окружении мужчин, ее лицо сохраняло достоинство и ненависть. Флакон лака валялся на полу.

— Откуда вы взялись? — спросил Малко.

— Мы поняли, что вы не будете благоразумны, — ответил Джонс. — А поскольку мы знаем, чем кончаются рандеву с этой красоткой, то решили вас подстраховать и поехали за вами.

— Вы появились вовремя, — сказал Малко. Он повернулся к Лорин: — Вы позволите надеть вам наручники или вы предпочитаете прокатиться в машине для пойманных собак?

Она взглянула на Малко, но лицо ее ничего не выражало. Как только в комнату ворвались гориллы, она сложила руки на груди и, глядя на Малко с легкой усмешкой, погрузила десять красных когтей в свою грудь. Затем с легким вздохом опустила руки вдоль тела.

— Не стоит беспокоиться, — прошептала она.

На ее груди было десять красных царапин, которые постепенно наполнялись каплями крови. Гориллы смотрели, не понимая происходящего.

— Она отравила себя, — сказал Малко. — Своими ногтями. Они пропитаны кураре.

Механически Лорин надела платье.

— Я не знаю, через какое время яд подействует, — сказал Малко. — Возможно, ее еще можно спасти. Лорин, доверьтесь нам. Но мы должны соблюсти предосторожности, надеюсь, вы понимаете.

Джонс достал пару наручников и бросил их к ногам китаянки. После короткого колебания она наклонилась и надела их на свои запястья.

— У вас есть перчатки? — спросил Малко горилл.

Милтон вышел и вернулся с большими кожаными перчатками, которые он швырнул Лорин. Она надела их, и только после этого гориллы подошли к ней. Оторвав кусок электропровода, Джонс стянул им перчатки на запястьях, чтобы она их не сбросила.

Золотистые глаза Малко заглянули в ее зеленые, выражавшие полное безразличие.

С легким презрением она сказала:

— Вы смухлевали. А я была одна.

Малко не ответил. Это была правда. В противном случае он сейчас был бы мертв. Джонс уже увлекал Лорин в машину.

В машине все молчали. Джонс сидел за рулем, Малко рядом с ним. На заднем сиденье Милтон не спускал глаз с Лорин. Они ехали достаточно быстро, так как движение на улицах было небольшим.

При въезде на мост Золотые ворота Джонс резко затормозил. Впереди стояла машина со спущенным колесом. Милтон не удержался и полетел вперед.

Лорин нажала на дверцу со своей стороны, и дверца открылась. Китаянка скатилась на тротуар, встала и побежала к парапету. Малко выскочил из машины вслед за ней. Лорин не могла далеко уйти.

Она бежала в десяти метрах от него. Со связанными руками она походила на утку.

Добежав до металлического парапета, шириной около одного метра, она с трудом на него взобралась и прыгнула.

Малко не успел. От китаянки осталась на парапете только одна перчатка. Он перегнулся через металлические балки и увидел переворачивающееся в темноте светлое тело. Он не услышал даже всплеска. Внизу спокойно катились волны Тихого океана. Оба гориллы тоже с ужасов смотрели в бездну.

— Никто никогда больше не увидит ее, — сказал Джонс.

Действительно, еще ни одному человеку не удалось пересечь бухту вплавь. Ледяное подводное течение, подхватывая все на своем пути, уносит в открытое море. Это было известно всем беглецам из Алькатраса. Сейчас тело Лорин плывет на запад. Винты кораблей и акулы уничтожат его. Ее отравленные ногти не были больше опасны.

Малко вздрогнул. Даже умирая, она сделала все, чтобы вырваться из их рук. Однако ее смерть не сгладила в душе Малко память о страшной агонии Лили Хуа.

Он медленно шел к машине, зажав в правой руке кожаную перчатку. Он готов был поклясться, что, погружаясь в пустоту, Лорин одарила его иронической улыбкой.

 

1

— Ну и что ты будешь делать?

Рихард Тубек не ответил.

— Так не может продолжаться без конца! — сказала женщина. — За две недели, что ты здесь, ты ни разу не выходил на улицу. Ты даже не бреешься. Нужно что-то решать. Моя сестра и ее муж могут найти это странным!

Дрожащей рукой, заросшей волосами, Тубек взял стакан с белым чинзано. Женщина вздохнула.

— И пить тебе не стоит. Ты же всегда был воздержанным в этом отношении. Сам говорил, что человека, злоупотребляющего спиртным, надо безжалостно уничтожать.

Он проглотил аперитив одним махом, и кусочек льда весело заплясал в пустом стакане. Вместо того чтобы поставить стакан на стол, он снова до краев наполнил его. Ирэн Шевалье наклонила голову. Треугольное лицо и темно-голубые глаза, приподнятые к вискам, придавали ей азиатский вид и делали чем-то похожей на кошку.

— Как ты изменился! Можно подумать, что боишься, ты, который раньше…

Он поднял на нее опухшие глаза, белки которых были испещрены красными прожилками, и хриплым от алкоголя и табака голосом произнес:

— Ты совершенно права. Именно так. Боюсь.

И выпил еще один стакан, но на этот раз поставил его на низенький столик, отделанный под мрамор. Потом откинулся в кресле выгоревшего коричневого цвета.

Ирэн встала с подоконника и, подойдя к столу, взяла из сухо щелкнувшего портсигара сигарету «лакки».

Казалось, что свет, идущий из старой люстры, струится по ней, обрисовывая контуры ее молодого, стройного, крепкого тела, едва прикрытого красным мини-платьем. Тело блондинки с бархатистой кожей. Она выпрямилась, держа в руке тяжелую коробку, при этом движении ее грудь, обнаженная под тонкой тканью, поднялась, она закурила «лакки» и задумчиво посмотрела на мужчину.

— В конце концов, этот легавый, может, и не сдох. Когда мы смотались из Рима, лондонские газеты печатали все ту же версию.

Рихард Тубек почесал ногтями, которыми он, обычно столь аккуратный, перестал заниматься, свою серую шевелюру, открывая высокий лоб, изборожденный морщинами.

— Сдох он или нет, я ведь стрелял в него, а для легавых имеет значение не результат, а намерение. Оно у меня было. Я стрелял, чтобы убить.

— Со страху.

Светло-карие глаза Тубека поискали сквозь клубы дыма глаза его любовницы.

— Да, — согласился он, — со страху. Я боялся, что агент американского финансового ведомства заполучит красный блокнот, где у меня записаны сборы с каждого клуба. Что мне оставалось? Я должен был избежать катастрофы.

На сей раз Ирэн промолчала.

Она снова забралась на подоконник, лицом к комнате, оклеенной мещанскими обоями в цветочек, и, продолжая курить, пристально посмотрела на человека, в течение трех лет содержавшего ее.

— Этот Том О’Банниен, так сказать, сам мне сунул пушку в руки, — продолжил Рихард Тубек. — Если бы он получил блокнот, вся организация игорных домов Лондона полетела бы к чертям! Они бы мне этого никогда не простили.

Мурлыкая, Ирэн спиной и задом прижалась к стеклу с какой-то похотливостью.

— А ты думаешь, что они тебя простили? — иронически спросила она, медленно поднимая свое платье и обнажая ляжки и подвязки черных чулок. — Они тебя уже дважды чуть не прикончили. Один раз в Лондоне, другой — в Риме.

При этом напоминании он машинально потрогал рукой левое плечо, куда был ранен однажды ночью на Виа Венето, когда они вдвоем возвращались в отель… К счастью, он знал в Риме одного доктора, не слишком педантично соблюдавшего законы. Да и рана оказалась неопасной. Поэтому он избежал госпитализации, любопытства полиции, ареста, за которым последовала бы выдача. Еще немного, и пуля разбила бы ему кость. Ему повезло, как всегда. Во время битвы за Англию, когда он добровольцем вступил в Королевские Вооруженные Силы, как и многие его приятели — чехи и поляки, его ранило навылет. Подфартило. Ему всегда фартило. По крайней мере до этой чертовой встречи с Томом О’Банниеном, секретным агентом, который прижал его в угол, желая знать точную сумму сборов с игорных заведений Англии и сколько с них берут американские гангстеры. Тому удалось прижать его, и он чуть не захватил красный блокнот Тубека, главного сборщика налогов мафии, а в блокноте было все: адреса, номера телефонов, измена купленных легавых и, что самое худшее, суммы реальных сборов с каждого клуба изо дня в день. Разумеется; эти данные для легавого не предназначались. Для него была другая книга, с поддельными счетами.

К несчастью, этот упорный легаш все раскрыл. Как? Никто не знал. И когда он был готов завладеть этим документом, ставящим организацию под угрозу, у Рихарда выбора не осталось. Никакого. Кроме одного — выстрелить в полицейского.

Молодая женщина, обутая в красные лакированные сапожки, отчего при солнечном свете казалось, что ее ноги были в крови, сказала, не спуская с мужчины своих прекрасных жадных глаз:

— Ты мне так и не ответил. Что ты собираешься делать?

Оставив плечо, где был скрытый домашней курткой шрам, рука Тубека вновь потянулась к бутылке чинзано.

— Бежать еще дальше. Теперь я привел в порядок мои счета в Риме. Скорее всего, в Австралию. Там я сумею восстановить свое состояние игрой или еще как-нибудь. Это новая страна для людей моей профессии.

Он поднес стакан к своим толстым губам, но остановился, очарованный телом Ирэн, которая продолжала массировать круп о подоконник.

— Не беспокойся, — уверил он ее после чувственного молчания. — Ты там не будешь ни в чем нуждаться. Я преуспею. Главное — иметь деньги и уметь ждать. Я имею и умею.

— А четыреста двадцать тысяч фунтов из сейфа?

Голос женщины, агрессивный и насмешливый одновременно, очевидно, задел Рихарда, так как он подскочил, и чинзано пролилось на домашнюю куртку, карман которой был украшен китайскими иероглифами.

— Те четыреста двадцать тысяч, в краже которых тебя обвиняет банда, — продолжала она, — та самая сумма, про которую ты, отдавая блокнот, сказал, что ее конфисковал Скотланд Ярд. Сумма, которую, как ты доказывал, ты не успел взять до прихода легавых.

Она перестала массировать ягодицы о дерево подоконника, и мини-платье, как бы успокоившись, опустилось на ее кремового цвета ляжки, сверкавшие между черными чулками и кружевом трусиков.

— У тебя не слишком-то серьезный тон, — раздраженно бросил он. — Ты как и все. Ты думаешь, что я воспользовался случаем и положил их себе в карман…

Она затянулась сигаретой и поглядела на него своими голубыми глазами, которые от ярости или удовольствия становились черными, как чернила.

— Тебе никто не верит, потому что легавые не объявили, что нашли деньги у тебя в сейфе. Если бы это было так, газеты уж точно растрезвонили бы об этом.

— А может, Скотланд Ярд скрывает находку, чтобы посеять недоверие между нами и заставить нас раскрыться! Они, как тебе известно, не дураки.

— Тебе лучше знать.

Она подала последнюю реплику, кладя правую ногу на левую. Он хотел ответить, но вдруг, при виде ее ног, которые облегала красная кожа, казавшаяся кровью, у него пересохло в горле. Она смотрела на него, зная всю свою власть над ним, пятидесятилетним мужчиной, влюбленным в нее, до истерик любившим ее нежную кожу, бесстыдную и порочную молодость, для которой главным было преуспеть в жизни и которой не хотелось возвращаться в серость бедных кварталов Парижа, где она выросла.

Работая в Лондоне манекенщицей, она встретила Тубека. Это был солидный, импозантный мужчина со связями, умевший легко делать деньги.

После показа коллекции в Париж она уже не вернулась. С того времени она открыла для себя неизвестный, таинственный мир, могущественный и безжалостный, с легкостью распоряжавшийся огромными суммами, на что она взирала с восхищением и завистью, так как имела почти болезненную слабость к роскоши и драгоценностям.

Она стряхнула пепел на потертый ковер, прикрывавший грязный линолеум, и заметила:

— А ты считаешь, что достаточно ловок, чтобы убежать разом и от гангстеров, и от Ярда?

— Если уеду очень далеко, да! — сказал он, вздрогнув. — Там они меня искать не будут.

— Откуда ты знаешь?

Он отвел взгляд. Она была права. Мафия упрямее полиции. Они от него не отстанут. Он дурак, если думал иначе! Мечтать провести их, заставить поверить в историю с деньгами, оставшимися в сейфе! Деньги, за которые он отвечал перед ними и которые служили фондом для многочисленных игорных заведений, куда игроки приходят попытать счастья и пощекотать себе нервы. И он не захотел возместить потерю. Такая сумма! Шанс, который выпадает раз в жизни! Вот только разыграл он все плохо. Охваченный жадностью, он решил, что банда поверит в его историю. Как будто там сидят идиоты! Он должен был действовать хитрее, но воспользоваться таким шансом было очень заманчиво. И как же быстро все произошло! А потом он уже не мог отступить…

Ирэн подошла к нему.

— Так что же ты решил?

Он почесал указательным пальцем бороду, которую отпустил, и сказал:

— Через несколько дней, как только закажем места в самолете под чужими именами, мы уедем.

— Уже под чужими именами, с поддельными бумагами?

— Я заказал другие. Игра с паспортами может стать для нас полезной. Найти их там, где я ни души не знаю, невозможно. А здесь, в Париже…

— Когда ты их получишь?

— Сегодня вечером, в одиннадцать часов.

— Здесь?

Она удивилась, потому что знала его осторожность. Он ее успокоил.

— Нет. На Монмартре. Дней пять назад я позвонил одному моему знакомому, корсиканцу, и отправил ему наши фото.

— Ты ему доверяешь?

— Я ему хорошо плачу.

— Хочешь, я пойду с тобой?

Он не ответил на вопрос, сосредоточив все внимание на ее ногах, на том месте, где отсвечивавшие кровью сапоги встречались с черными чулками. Она поняла, и в ее глазах мелькнул победный огонек. Раздавив ногой окурок, она, не сводя с него глаз, стала медленно поднимать платье, придерживая дыхание и раскачиваясь. Она видела, что он замолчал, что у него дрожат руки, и продолжила свой стриптиз, дыша все чаще. Он шагнул вперед, но она отступила и резким жестом подняла платье до талии.

— Ирэн!

Он опять придвинулся к ней. Она опять отодвинулась и, чувствуя, что он в ее власти, спросила:

— Ты украл эти четыреста двадцать тысяч, да или нет?

Он вздрогнул, и его безумный взгляд пробежал по ее бедрам, по низу живота, тонкой талии, светлым волосам, падавшим на плечи, и, наконец, встретился с внимательным взглядом молодой женщины. Он сделал к ней еще один шаг и вдруг бросился на нее с диким криком: «Шлюха!»

Она даже не старалась увернуться. Наоборот, стояла, опустив руки, ее полуобнаженное тело не противилось его объятиям. Она узнала правду. Женщины всегда узнают то, что им нужно, по крайней мере, когда захотят этого. Она позволила ему увлечь себя в комнату с обоями в цветочек и уложить на кровать, помогая ему в их взаимной страсти.

Они забыли закрыть дверь, и ее сестра, вернувшись, сделала это за них, покраснев, но не жалуясь. Ирэн ей платила. По-королевски.

 

2

Закрывшись в туалете бара на улице Жермен Пилон, Рихард Тубек проверял паспорта, которые ему только что передал корсиканец. Как он и просил, паспорта были французские.

Он теперь назывался Ришаром Ле Бианом, предпринимателем из Нанта, проживающим в том же городе. Из Шевалье Ирэн превратилась в Ирэн Вассёр, секретаршу из Нанта, департамент Атлантическая Луара. Работа высшего класса! Рихарду, понимавшему толк в подобных делах, оставалось только восхищаться. Печати на марках налогового управления и фотографиях выглядели как настоящие и могли обмануть любую полицию в мире. Если верить корсиканцу, они и были настоящие, так как достал их ему один земляк, работавший в паспортном столе префектуры. Рихард не сомневался в его словах. Он лучше кого бы то ни было знал, что с деньгами все возможно. Положив документы в карман, он вышел из уборной и направился в зал бара.

Толкнув прозрачную дверь, он остановился от удивления. Корсиканец, по-прежнему сидевший на табурете перед стаканом коньяка, как он его и оставил, уперся взглядом в пару, сидевшую дальше, через несколько столиков. Эти молодые люди, одетые в стиле «хиппи», уже сидели на том месте, когда Рихард пришел на встречу. Встревоженный чех нахмурился. Или у него разыгралось воображение, или… В глазах парня, одетого под Мао, он заметил нечто вроде знака согласия. Не переставая наблюдать, Рихард задумался. Что он там еще выдумывает? Что общего может быть между сорокалетним корсиканцем, отъявленным бандитом, и влюбленной парочкой, ищущей уединения в пустом баре? Он стал чересчур подозрительным. Надо бросать пить, иначе жить будет невозможно. Доказательством его ошибки было то, что парень «хиппи» поднялся, тряхнув длинными грязными волосами и бросив на стол пятифранковую монету, потянул свою спутницу за желтый шарф, обмотанный вокруг ее шеи. Та была одета, точнее, раздета, в мини-юбчонку в шотландскую клетку, едва прикрывавшую ее зад. Взгляд Рихарда против его воли задержался на ее округлых ляжках и стройных ногах. Убедившись в безопасности, он толкнул дверь, в то время как парочка удалялась: парень, отведя плечи назад, девушка — качая округлым задом.

— Ну что? — спросил корсиканец, когда Рихард подсел к нему.

— Великолепно! — ответил чех на безупречном французском, в котором иностранный акцент был едва заметен. — Прекрасная работа!

Он щелкнул пальцами бармену, убиравшему стол за «хипарями», и, указав ему на пустые стаканы на их столе, продолжил:

— Можно принять их за настоящие.

— Так оно и есть. И, поверьте, никто не доберется до источника. Деньги при вас?

Рихард вынул из кармана куртки конверт, подождал, пока бармен наполнит их стаканы, и протянул его корсиканцу.

— Стерлинги. Ничего? Здесь по курсу семьсот тысяч старыми франками. Как и договаривались.

Корсиканец ногтем пролистал пачку. Делал он это быстро, затем убрал деньги и выпил свой коньяк.

— Порядок. Мне остается пожелать вам приятного путешествия. Если, конечно, вы уезжаете, — добавил он с деланной улыбкой.

Он хотел встать, показывая, что разговор окончен, но Рихард Тубек удержал его за рукав:

— Вы давно из Лондона?

Черные глаза корсиканца уставились в светло-карие глаза чеха.

— Очень давно, — ответил он, — и возвращаться туда не собираюсь. Вы да американцы вышибли всех корсиканцев из английского игорного бизнеса с тех пор, как он действует детально.

Рихард развел руками и улыбнулся.

— Сожалею, но…

— Да ладно, — прервал ею корсиканец, — не вы же лично в этом виноваты. Колесо крутится, а место крупье можно найти и в другом месте.

…Пожав протянутую ему руку, он вышел. Рихард тоже вышел из бара и медленно пошел к площади Дезабесс, надеясь там найти такси. Хотя вечер был теплым, народу в этом конце Парижа было немного. С одной стороны, уже начался период отпусков, а с другой — люди здесь, как и в других городах, сидели как привязанные у телевизоров. Рихард знал другой Париж — живой, веселый, дружелюбный и раскованный. Но это было в иные времена, при других нравах. Для него, как и для многих иностранцев, Город-Солнце стал легендой, потерянным воспоминанием, чем-то прекрасным и забытым. А город этот стал раздражительным, зажатым, девушки разучились смеяться от комплиментов, а мужчины стали сварливы и думали только о том, как любой ценой делать деньги, если нужно, то и воровать их. Служащие отелей, шоферы такси, официанты, ремесленники — все с ума сходили по машинам, уик-эндам, отпускам. В этом городе работали плохо, встречали враждебно. Как он был далек от былого Парижа, вошедшего в кровь Рихарда.

Он вышел на площадь Дезабесс, когда шум несущейся на полной скорости машины вывел его из раздумий. Обернувшись, он увидел маленькую открытую машину черного цвета, мчавшуюся на него. При свете уличного фонаря он разглядел за рулем девушку с желтым шарфом из бара, а рядом с ней длинноволосого парня в костюме под Мао. Он отскочил в тень, под козырек подъезда. И вовремя. Пули ударили в дерево, вырывая из него щепки как раз в том месте, где за мгновение до того была его голова. Не успел он выхватить свой автоматический пистолет, как машина уже развернулась в вое шин и на всей скорости понеслась к подъезду. Дрожа всем телом в тонкой прилипшей рубашке, он забежал в дверь, которую сначала не заметил в темноте. Едва он вбежал, как раздался крик, в окнах вспыхнул свет. Затем автоматная очередь ударила в темноту, в дерево, в мостовую, по тому месту, где он только что стоял. Он с ужасом услышал вой тормозов. Если они войдут?.. Но те не остановились, так как из внезапно разбуженных домов доносился хор голосов. Рихард слышал, как затихает вдали звук мотора, и неподвижно стоял, слушая биение своего сердца, сжимая в правой руке рукоять пистолета. На лестнице, выходившей в коридор, в котором он прятался, зажегся свет, и мужской голос произнес:

— Надо сообщить в полицию. Набери 17 и скажи им…

Рихард попытался вжаться в стенку, чтобы его не заметили, но человек спустился по ступенькам.

— Что… — Он не закончил фразу, парализованный видом оружия, которое все еще сжимал в руке Рихард.

Чех глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Потом, после минутного колебания, резко повернулся и ушел в ночь.

— Эй, вы! — крикнул человек с лестницы.

В его голосе не было уверенности, и с места он не двинулся. Никогда не надо рыпаться, если перед тобой вооруженный человек, а ты не знаешь, что у него на уме. Конечно, если ты не устал жить и не хочешь доставить удовольствие твоим наследникам.

На бегу Рихард сунул в карман свой пистолет калибра 7,65. Любой ценой ему хотелось избежать вопросов, особенно со стороны местной полиции. Он немного успокоился, замедлив бег, а потом и вовсе перешел на шаг. В этот момент на площадь Дезабесс, воя сиренами, влетели две полицейские машины. Чуть позже он дошел до улицы Дюрантэн и сел в такси, в полном изнеможении вытянув ноги, плюхнулся на сиденье.

— Вам плохо? — забеспокоился шофер, глядя на него в зеркало.

— Да так, ничего, — успокоил его Рихард, — небольшая слабость, наверное от жары.

Он велел ехать в Харрис Бару, улица Дону, решив взять там другое такси, чтобы запутать следы.

— Да, вот оно как, — заметил шофер, трогаясь с места, — какая жара в июне! Вот в другие годы… Слушайте, что я вам скажу. Эта их атомная бомба нам тут всю погоду перевернула. Вот раньше, до войны…

Рихард Тубек его не слушал. Положив руку на сердце, он пытался замедлить его бешеный ритм. Доктора уверяли, что у него пошаливает сердчишко. Он ведь не берег его раньше: удовольствия, развлечения, особенно в те годы, когда летал, когда был почти героем… или…

Он закусил губу. Герой? Его товарищи по эскадрилье, если бы не погибли, здорово повеселились бы, увидев его теперь. Это он-то герой? Трус-сердечник, вот кем он стал! Невероятный трус, который побоялся выстрелить в человека, пытавшегося его убить. Он — герой? Бедняга — да! Размазня, решивший присвоить себе деньги, принадлежавшие людям, не знавшим пощады. Людям, которые теперь травят его и не успокоятся, пока не убьют. Это ведь дьяволы.

Не следовало ему соваться в это дело. Дюк, руководитель лондонских гангстеров, которого никто никогда не видел, ему не простит. Легавые или блатные, но его пришьют. Ах! Если бы его старые боевые друзья могли его увидеть… Как бы они его презирали! Но все они, кроме Иво Буриана, погибли в боях. Они-то были героями.

Вдруг на его лбу прорезалась морщинка — признак мысли. Иво Буриан? Его друг Иво, с которым он продолжает переписываться, его старый друг, вернувшийся после войны на родину, говорил, что ничто на свете на заменит ему Чехословакию.

Дрожащими от волнения руками Рихард закурил сигарету и стал наблюдать за ехавшими рядом машинами. С Лондона, с того момента, как он счел возможным обмануть банду, с первого покушения на него, он жил в страхе. И имел на это все основания, потому что слишком хорошо изучил этих убийц, слишком хорошо знал, что боевика, получившего приказ, остановить невозможно.

Рихард остановился на пороге полутемной комнаты. Сестра Ирэн и ее муж, мелкий служащий, с увлечением смотрели ночную телепрограмму и даже не обернулись. Перед ними на уровне колен, на столике, сделанном под мрамор, стояли чашки с липовым отваром и бутылка кальвадоса. Но Ирэн, раздавив в пепельнице окурок, бросила на него взгляд из-под длинных ресниц и, очевидно, заметила его бледность и нервную дрожь, так как встала и подошла к нему. Он ждал, пока она начнет его расспрашивать. Говорил он сухим тоном, а в голосе его все еще чувствовался ужас.

— Они опять стреляли в меня. Только чудом…

Она повернулась к сестре, заинтригованно смотревшей на них, и, приложив палец к губам, потащила его в их комнату, бросив любителям телевизора:

— Извините.

Едва закрыв дверь, она спросила:

— Твой корсиканец?

Он опустил голову, седая прядь волос упала на его озабоченно нахмуренный лоб.

— Может быть. Против него нет никаких доказательств, но…

— Но?

Она с любопытством допрашивала его, волнуясь помимо своей воли, потому что любила насилие и в крови у нее был вкус к риску.

— Но парочка, покушавшаяся на меня, сидела в том же баре, что и мы, и…

— Ну, все ясно. Корсиканец.

Увидев, что карман его пиджака оттягивает автоматический пистолет, она спросила:

— Ты защищался?

Он закашлялся и, вынимая оружие, соврал:

— Я даже не успел его вытащить.

— А, — разочарованно протянула она. — Как ты думаешь, почему этот корсиканец предупредил тех, в Лондоне? А главное, как он узнал, что ты на ножах с ними?

Он положил пистолет на ночной столик, снял пиджак и мокрую от пота рубашку.

— Может, он поддерживает с ними постоянный контакт. Я в это не верю. А может, он встретил какого-нибудь земляка, тамошнего крупье, который и рассказал ему мою историю. Как я могу тебе объяснить? Может, Чарли Линдсон, человек Дюка, сообщил в Европу мои данные и описание внешности! Не забывай, что у них огромные силы и друзья повсюду. Они сильнее любой полиции.

Он рухнул на кровать и, развязывая галстук, сорвал пуговицу с воротника. Она заметила:

— Думаю, нам надо поторопиться в Австралию. Тут они нас рано или поздно прикончат.

Он посмотрел на нее, не видя, потом сказал, глядя в пустоту:

— Мы туда не поедем. Я передумал. В такси.

— Что?! Ты спятил от страха! Ты же так торопился туда! Подальше!

Он отбросил волосы со лба и сказал:

— Уехать-то мы уедем, но не в Сидней, а в Прагу.

— Что? — подскочила, Ирэн. — За железный занавес? Ты свихнулся! Тебя надо упрятать в сумасшедший дом! Что мы будем делать в стране, где… которая…

Он поднял руку, делая ей знак замолчать.

— Я подумал и понял, что, если я хочу остаться в живых и сбить их со следа, это — лучший выход. Им никогда не придет в голову искать меня за «железным занавесом», как ты это называешь.

Он взял с ночного столика пачку «Голуаз», вытащил одну сигарету и, не закуривая, добавил:

— Ни один преступник никогда туда не отправится. По той простой причине, что нечего взять. Там ничего нет. Кроме тюрем и лагерей.

Видя, что он все еще дрожит и не может зажечь спичку, она сделала это за него.

— Ну а ты-то что там будешь делать? Судя по тому, что здесь рассказывают, это одно из замечательных государств, называемых «полицейскими»!

Он снова остановил ее слабым жестом руки.

— Там я выживу и выжду. Не забывай, это — моя Родина, я говорю на языке этой страны. Не считая того, что в Праге живет мой товарищ по эскадрилье. Он мне поможет.

— Но если то, о чем говорили, — правда?

Он опять сделал ей знак замолчать, как бы боясь, что она его переубедит.

— Даже если станет известно, где я, те, из Лондона, не отважатся на путешествие туда.

Он засмеялся.

— Но как они узнают, и поверят ли они в это? Ни одному нормальному человеку и в голову не придет, что я спрятался именно за пугающим всех «железным занавесом».

— А легавые? О них ты забыл?

Он улыбнулся ей, пожимая плечами.

— Страны Восточного блока не признают Интерпол. Даже если меня возьмут и обвинят в убийстве, то они откажутся выдать меня. Итак, как ты видишь, все говорит за то, что я нашел наилучший способ выпутаться. Действовать надо быстро. Вылетаем в Прагу, как только получим визы. С этим не будет проблем сейчас, когда они усиленно заманивают туристов.

Сидевшая на пуфе Ирэн ошарашила его:

— Мы? Но я не согласна! Я не поеду в эту страну. Я не собираюсь умирать. Чего ради я буду сопровождать тебя? Там, говорят, смертельно опасно. Туда ты поедешь один.

Он вздрогнул, взглянув на ее опущенные ресницы и пальцы, державшие у губ «лакки».

— Что с тобой? Ты же знаешь, что без тебя…

Он злился на себя за эти признания, понимая, что унижается перед ней. Но она мало-помалу заняла слишком большое место в его жизни прежде, чем он это понял. Но что он мог сделать? Бороться против своих чувств, против влечения к ней? Зачем? Против наркотиков, алкоголя, удовольствий не борются, им предаются. По крайней мере, пока горит огонь страсти, делающий порок сильнее. Может, однажды этот огонь погаснет, а пока…

— Ты не поступишь со мной так в последний момент, — убитым голосом сказал он. — Ты мне нужна. Мне надо, чтобы ты поехала.

Она выпрямила свои бесконечно длинные ноги, вновь скрестила их, положив одну на другую. Не отрывая глаз, он смотрел на них, на шелк, молочно-белую кожу ее бедер. Попав в ловушку, он кашлянул. Потаскуха! Как она умеет его разжигать! Ирэн сказала:

— Если бы я принесла себя в жертву, то должна была бы получить компенсацию.

— То есть? — спросил он, оставаясь настороже.

Продолжая курить, она сняла ногу с ноги, но так, чтобы ему оставались видны ее бедра, и выпятила грудь, бесстыдную, но притягательную. Он ругнулся и повторил:

— То есть?

Она позволила ему приблизиться и, не отводя глаз, спросила:

— Ты украл эти 420 тысяч? Да или нет?

С его губ сорвалось то же оскорбление, что и вечером:

— Шлюха!

Она не стала с ним спорить.

— Если я поеду с тобой, я хочу получить 400 тысяч франков. Здесь. До отъезда. 40 миллионов старыми, если тебе так больше нравится.

Она встала, чтобы лучше видеть его, и откинула голову назад, так как была ниже его ростом.

— Так ты возьмешь меня с собой или оставишь здесь?

Он сжал кулаки, желая пустить их в ход. Она заметила это, но не пошевелилась, продолжая нервно смеяться. Наконец, с огромным трудом, он выдавил из себя:

— Я беру тебя с собой. Получишь свои башли. Свои грязные башли.

— Значит, ты все-таки обокрал лондонскую банду?

Он протянул руки и взял ее за талию.

— Я тебя беру с собой. Тебе этого мало?

Она откинулась назад, волосы повторили ее движение, открывая лицо белой пантеры.

— Я хочу знать!

— Шлюха!

Она засмеялась громче.

Он обнимал ее, а она взялась за подол своего мини-платья и подняла его, обнажая тело.

— Шлюха, — повторил он, нависая над ней. — Шлюха! Шлюха! Шлюха! Да! У меня есть деньжонки! Да! Я надул лондонскую банду! Я…

Внезапно он ударил ее по щеке ладонью, она упала на кровать, хохоча все громче.

 

3

Рихарда Тубека с того момента, как он приземлился в Праге, не покидало волнение. Больше двадцати пяти лет не ступала его нога по улицам столицы его родины. Он помнил эти улицы более веселыми, оживленными, но и теперь они были для него полны поэзии.

Но куда же исчезли бойкие лавочки минувшего? Люди теперь казались серьезными и грустными. Что же до магазинов, то они, за исключением продовольственных, были почти пусты. А ведь Прага по умению жить в свое удовольствие когда-то стояла на третьем месте в Европе, после Парижа и Вены!

Сопровождаемый Ирэн, он прошел через решетчатые ворота замка, охранявшиеся двумя солдатами в касках, в оливково-зеленой форме, с автоматами наизготовку. Идеально чистый двор был залит солнечными лучами. Туристы с фотоаппаратами на шее, раскрыв от восхищения рты, созерцали собор Сен-Ги, построенный в готическом стиле, устремивший в безоблачное небо свою верхушку и позеленевшие от времени купола.

Внутри собора, первый камень которого был заложен в 1344 году французским архитектором Матье Аррасским, было прохладно. Рихард, снявший парусиновую шляпу, остановился на мгновение, чтобы вытереть со лба пот и протереть стекла затемненных очков.

— Ну как, тебе нравится? — указал он на величественный неф жестом, полным тщеславия.

— О, я… ты знаешь… — отозвалась она, — все эти остатки былых времен… И потом, не говори таким тоном, как будто все это построил ты.

Он бросил на нее испепеляющий взгляд. Очевидно, искусство и она, у которой в голове только деньги и удовольствия… Она пришла в мини-юбке из бельгийского габардина в эту святыню, свидетельницу истории королей Богемии. Мечтающая только о мехах и драгоценностях, она не могла волноваться от красоты собора.

Он тряхнул слипшимися от пота волосами.

— Пошли, это здесь.

Он указал на правое крыло главного здания, на устремленные вверх прекрасные колонны, соединявшиеся в десяти метрах над головой.

Их шаги гулко отдавались в соборе. Рихард, глаза которого успели привыкнуть к полутьме, заметил человека, стоявшего перед королевской молельней. По мере того как он подходил к нему, его сердце билось все сильнее. Да, это он. Он не ошибся, хотя человек, с интересом разглядывавший барельеф, стоял спиной. Когда между ними осталось метра два, Рихард позвал:

— Иво!

Иво Буриан обернулся, и в его глазах, дымчато-серых, типично славянских, загорелся огонек.

— Рихард!

Их руки соединились, и они обменялись крепким рукопожатием, потом обнялись. В глазах у них стояли слезы. С момента их последней встречи прошло четверть века. Как все с тех пор изменилось! Но они не забыли свою дружбу, совместную борьбу, павших в боях товарищей, свою юность. С минуту они стояли молча, не двигаясь.

— Эй! — с нетерпением окликнула Рихарда подошедшая Ирэн. — Ты мог бы меня представить!

Рихард Тубек освободился из дружеских объятий.

— Иво, это Ирэн.

— Твоя жена?

— Что-то вроде этого.

— Поздравляю, она очень красива, — сказал его друг.

Говорили они, естественно, по-чешски, и Ирэн снова вмешалась:

— Вы не могли бы говорить по-английски? Или по-французски?

Иво Буриан галантно склонился, как бы собираясь поцеловать ей руку, но не сделал этого. Обычаи действительно изменились.

— Простите. — Его французский пострадал от долгого отсутствия практики. — Но радость встречи… Итак, вы — француженка. Я должен был догадаться по акценту! Ах, Франция! — произнес он, кланяясь ей. — Франция, де Голль.

Грустные глаза Иво вдруг заблестели на его тонком удлиненном лице, изрезанном морщинами.

— Благодаря ему вы, французы, пользуетесь в мире огромным престижем! — добавил он. Потом, обращаясь к другу, сказал уже без улыбки:

— Утром по телефону ты не объяснил… Я хочу сказать, твой приезд… И потом, почему ты назначил встречу именно здесь? Короче, пойми мое удивление. Я ведь уже не надеялся увидеть тебя.

Вернувшись к действительности, Рихард огляделся. Кроме них и группы восточных немцев, прилежно слушавших гида с красной нарукавной повязкой, не было ни души.

— Я не хотел сразу идти к тебе, не зная, стесню тебя или нет, — объяснил он. — Кроме того, должен тебя предупредить, я приехал с французским паспортом.

— У тебя неприятности?

Иво тотчас попал прямо в яблочко.

— Да, и серьезные. Мне пришлось бежать из Лондона, чтобы спасти свою шкуру.

Взгляд Иво остановился на Ирэн, но Рихард успокоил его:

— Она в курсе.

— И это все, что ты смог придумать? — удивился Иво Буриан. — Приехать сюда, ще, как тебе известно, спрятаться очень трудно?

Рихард предложил ему «голуаз».

— Ты не открыл мне ничего нового, но для меня это единственный шанс, чтобы выжить. Ты должен мне помочь.

Иво, нагнувшийся, чтобы прикурить, беспомощно развел руками.

— Если деньгами, то… Я бы рад, да…

— Нет, нет, — успокоил его Рихард. — В этом плане все нормально. Но ты должен походить со мной, сказать, куда я могу идти, куда нет, что я могу делать и что нет. Естественно, не слишком перетруждаясь. Ну а если бы ты смог найти мне убежище здесь или в соседних странах… Я должен прожить здесь года два-три, чтобы обо мне забыли. А потом я попытаюсь снова перебраться туда, на другую сторону.

Иво с наслаждением затянулся «голуаз», — он давно уже не курил черного табака, и шепнул в то время, как Ирэн, привлеченная стеклянными фигурками на массивном деревянном пьедестале, представлявшими сцену охоты, отошла от них:

— Бумаги у тебя надежные?

— Вполне.

— Здесь в них копаются особо тщательно. Ты правда думаешь, что тебя никто не может узнать?

— Моя семья погибла во время бомбежки, — ответил Рихард, — а потом, как ты знаешь, я не из Праги, а из Войанов — сердца Словакии. Да здесь уже давно забыли о моем существовании!

— Верно, — согласился Иво, стряхивая пепел со своей голубой куртки, сшитой из посредственного материала.

И все-таки, ты ведь не можешь оставаться здесь, месяцами ничего не делая. А о том, чтобы вложить деньги в какое-нибудь предприятие, и речи быть не может. Все принадлежит государству. Под какой вывеской ты приехал?

— Под туристической.

— Ну, разумеется, — вздохнул его друг. — Под какой же еще?

Он задумчиво курил, непроизвольно разглядывая ноги Ирэн, крутившейся вокруг стеклянной охоты, и наконец сказал:

— Поскольку у тебя есть средства, я сумею тебе помочь, по крайней мере, на первые два месяца, принимая во внимание, что сейчас пора отпусков. Я тесно связан с агентством «Седок», занимающимся туристическими поездками и организацией охоты и рыбалки для иностранцев. Но за это нужно платить в долларах.

Рихард Тубек похлопал по ремню, державшему его легкие брюки и содержавшему тайник.

— У меня есть все, что нужно, и если тебе…

Его старый друг быстро поднял руку.

— Я только хочу помочь тебе. Но надо быть осторожным, очень осторожным в разговорах.

— Ты же знаешь, что я не занимаюсь политикой.

— Тем лучше, потому что я не хотел бы, чтобы ты критиковал нашу страну. Она стала тем, чем она стала, но по-прежнему остается нашей родиной. Согласен?

— Согласен, — ответил Рихард, ни минуты не колеблясь. — Я приехал спасаться, а не критиковать. Я тебе объясню.

Иво Буриан посмотрел на свои кожаные сандалии, сравнил их с элегантной обувью своего друга и поинтересовался:

— Ты любишь рыбалку?

— Да, особенно на форель.

— Тогда я смогу устроить тебе поездку в деревню. Я буду приезжать к тебе. Где ты остановился?

— В «Ялте».

— У тебя есть машина?

— Нет, я думал взять ее напрокат. Ведь такси у вас встретишь нечасто.

— Верно, на всю Прагу едва наберется семь сотен. У меня есть «шкода», я отдам ее тебе и займусь твоим устройством.

— Ты не боишься, что нас увидят вместе? Я хочу сказать, не найдут ли это странным?

Иво засунул палец за ворот рубашки:

— Нет. Я же писал тебе, что, как и раньше, работаю в авиации и встречаюсь с зарубежными поставщиками. В любом случае, мы будем сохранять некоторую дистанцию. Ты идешь?

Вместо того чтобы последовать за ним, Рихард сказал:

— Ты еще пилотируешь?

— Всего-навсего вертолеты, — улыбнулся его друг. — Хотя я и принимал участие в разработке чешского реактивного самолета И-20. Но теперь я занимаюсь разработкой вертолетов. Руковожу отделом. Пошли.

Они подошли к Ирэн, которая обернулась при их приближении.

— Что это за хреновина? — спросила она, показывая пальцем на огромную подушку из красного бархата, лежавшую под стеклянным колпаком. — Для чего она?

Иво объяснил с улыбкой:

— На этой подушке народу показывают королевские сокровища.

В глазах молодой женщины блеснул огонек интереса:

— Королевские сокровища? Это корона? Настоящая?!

Под этой лавиной вопросов Иво не смог удержаться от дальнейших объяснений:

— Более настоящей и быть не может. Это корона королей Богемии. Она создана в 1346 году. Бесценна как с точки зрения ювелирной, так и с исторической. Ее сделали по приказу Карла IV. Она представляет собой диадему, увенчанную крестом, и имеет девяносто один драгоценный камень: изумруды, рубины, огромные сапфиры. Есть еще двадцать жемчужин, которые считаются лучшими в мире.

Разгоревшиеся от жадности глаза Ирэн, не отрываясь, смотрели на защищенную пуленепробиваемым стеклом подушку, словно она надеялась увидеть там сокровища.

— Она, наверно, чертовски дорогая? — прошептала она, прилипнув лицом к стеклу и осторожно поглаживая его рукой.

— Не считая скипетра и державы, которые, хоть и сделаны в XVI веке, тоже представляют собой лакомый кусочек, — добавил Иво.

Ирэн с уважением спросила:

— А далеко эти драгоценности? Можно на них посмотреть? Сейчас?

От смеха адамово яблоко Иво Буриана заходило ходуном.

— Нет. Они рядом, под боком, но вот чтобы посмотреть их…

Ирэн живо обернулась;

— Они здесь? Здесь?! О! А где?

Иво подмигнул своему другу.

— Ох уж эти красотки! Стоит только заговорить с ними о драгоценностях…

Потом, взяв Ирэн за руку своими сильными пальцами, плохо сочетавшимися с его худощавой фигурой, сказал:

— Они в часовне Святого Венцеслава, но, к сожалению, увидеть их нельзя.

— Почему? — разочарованно спросила Ирэн.

— Потому что, — объяснил ей Рихард, — их не показывают с тех пор, как нет больше коронаций. Ну, раз-два за сто лет.

Иво провел их через массивную дверь XVI века в часовню, остававшуюся открытой целыми днями.

— Последний раз корону извлекали по просьбе Гейдриха, назначенного Гитлером гауляйтером Богемии и Моравии.

Но Ирэн больше не слушала. Она пробежала взглядом восхитительные фрески, изображающие страсти Христовы, но не задержалась на них. Она искала другое.

— Так где же спрятана корона?

Иво подвел ее к красной ленте, протянутой на уровне бедер, за которой оставалось свободное место, а справа в стене была большая бронзовая дверь.

— Там, — сказал он. — За этой дверью. Вернее, эта дверь ведет к потайной лестнице, которой никто не пользуется, а лестница ведет в Коронационный зал. Там-то и лежат сокровища, и никто не знает, как они защищены. Но, поверьте мне, они защищены. Чтобы открыть эту бронзовую дверь, нужны семь ключей. Семеро служащих имеют каждый по ключу, так что открыть ее не просто. Но и это еще не все.

Он указал рукой на красную ленточку.

— Если вы перешагнете через нее и подойдете на метр к двери, сработает электронная система сигнализации, и через три минуты сюда примчится вся пражская полиция.

— Жалко, — вздохнула Ирэн, — и глупо. Иметь такие ценности и прятать их. Мне кажется, я не смогу полюбить вашу страну. Ты слышишь, Рихард, — обратилась она к любовнику, — твоя родина — идиотская страна.

— Тихо, — сказал он, так как в часовню вошла пара туристов. Они с интересом слушали объяснения человека, который, судя по костюму и акценту, был чехом. Иво узнал в них французских коммунистов. Мужчина был болезненным с виду, типичным левым интеллектуалом, убеждения которого сформировались под влиянием книг, а не жизни. Она же смотрела на все бесцветными, безжалостными глазами. Французские коммунисты, приезжавшие в Прагу, останавливались в специальной гостинице, где их натаскивали идеологически, готовя к будущим боям за светлое будущее пролетариата.

Чех, похожий на профессора, говорил то же, что только что объяснил Ирэн Иво. Он рассказывал интеллектуалу и его спутнице, что королевские сокровища были извлечены на свет лишь при оккупации. Видел их только эсэсовец Гейдрих. Да, на этот счет есть легенда, продолжал профессор: «Гауляйтера предупреждали, чтобы он не делал этого, так как никто не мог надеть на себя корону Богемии без того, чтобы с ним не случилось несчастье. После колебания он пренебрег этим и, смеясь, надел на себя корону».

— И что дальше? — с интересом спросил интеллектуал. Ирэн тоже навострила слух.

— Ну, его и убили в Праге. Ведь так? — вступила в разговор женщина.

— Совершенно верно, — согласился профессор. — Немного позже. Простое совпадение…

— Или рука Господа, — шепнул Иво Буриан.

Рихард с удивлением посмотрел на друга.

— Ты веришь в эту легенду? Ты, марксист? И в Бога тоже?

— Многие у нас вернулись к вере в Бога, — прошептал Иво. — Больше, чем ты думаешь. А это ведь такая прекрасная легенда! А что думаете об этом вы, мадам?

Ирэн, на которую женщина бросала полные презрения взгляды, пожала плечами и ответила:

— Я верю только в то, что вижу. А так как я не видела этих сокровищ…

Затем, ответив коммунистке злобным взглядом и резко повернувшись, чтобы лучше показать свои бедра, громко сказала:

— Пошли. Здесь нет ничего интересного. Скорее наоборот.

Выйдя наружу, Рихард отчитал ее.

— Ты должна привыкнуть молчать и не привлекать к себе внимания. Не забывай о нашем положении… и что мы здесь с фальшивыми документами.

— Ну вот еще! — взорвалась молодая женщина. — Говорить нельзя! Посмотреть ничего нельзя! Твоя родина начинает мне действовать на нервы!

Они вышли из замка, и Иво подвел их к своей «шкоде» — маленькой голубой машинке, втиснутой между двумя туристскими автобусами. Он открыл двери, склонился перед Ирэн, которая, все еще не успокоившись, бросила своему любовнику:

— Долго я тут торчать не буду, предупреждаю.

— Ну, ну, — обратился к ней Иво. — Зачем сердиться? В нашей стране есть и хорошее. А когда вы увидите природу…

Затем, помогая ей сесть, предложил:

— Подождите, оставьте ваше раздражение. У нас есть время, чтобы посмотреть другие драгоценности. Хотите? Это уникальная вещь. Тысяча алмазов. Тут недалеко.

Ирэн фыркнула:

— Благодарю покорно! Опять глазеть на стекло или на дверь с семью замками!

— Да нет! — улыбнулся Иво. — В Лорете вы увидите подлинные драгоценности и одну очень редкую вещь. Договорились? Уверяю, что вы не пожалеете!

— Ладно, — кисло согласилась Ирэн, скрестив ноги так, что обнажила их до кружевных трусиков, отчего у чеха пересохло во рту. — Но я бы очень удивилась, если бы в вашей стране нашлось хотя бы что-нибудь, достойное внимания!

— Во всяком случае, вам этого упрека не сделаешь, — галантно констатировал Иво.

Включая мотор, он провел рукой по ее обнаженной ноге. Сидевший сзади Рихард, недовольный этим комплиментом, выругался. Иво повернул на резко спускавшуюся улочку и чуть позже остановил машину перед старинным францисканским монастырем — Лоретой, названным в честь итальянского города Лоретта. Построен он был в 1626 году, а сейчас в нем был музей. Над позеленевшим медным куполом и крышами, полускрытыми зеленью, вздымалась колокольня в стиле барокко.

Все трое вышли из «шкоды», и в этот момент заиграла ностальгическая волнующая музыка старых курантов. Ирэн слушала с восхищением.

— Ну как, нравится? — гордо спросил Иво.

Молодая женщина кивнула. Куранты замолчали. Иво указал на импозантное здание Министерства иностранных дел, находившееся за их спиной.

— Там оборвалась жизнь политического деятеля Яна Массарика. Он выбросился с четвертого этажа. Вон из того окна. Видите?

Чех вытянул руку в сторону внушительного здания со множеством окон без занавесок.

— Странное самоубийство, судя по тому, что говорили в Лондоне, — заметил Рихард, вытирая пот платком.

— Я знаю, что говорили, — перебил его друг. — Что окно было закрыто или почти закрыто. Разумеется, это может показаться странным.

— А все-таки, окно было открыто или закрыто? — продолжал настаивать Рихард.

Иво скорчил гримасу.

— Меня ведь там не было.

История, должно быть, совершенно не интересовала Ирэн, так как она начала терять терпение.

— Ну где же драгоценности? Или это была шутка?

— Пошли быстрее, а то их украдут, — пошутил Иво.

Им пришлось подождать, пока купят билеты польские скауты, пышущие здоровьем блондины. Они нагнали их на втором этаже в широкой крытой галерее, опоясывавшей двор, в котором стояла часовня Черной Богоматери, построенная в 1626 году итальянским архитектором Джованни Ози по заказу герцогини Бениньяка, католички, желавшей бороться с протестантизмом. Постояв перед картинами на религиозные сюжеты и полюбовавшись из стрельчатых окон двором, они, сопровождаемые Иво, подошли к железной решетке, поперек перегораживавшей галерею. Метрах в десяти за решеткой была железная дверь, покрашенная в желто-кремовый цвет. Они вошли в зал за этой дверью, в котором гид, легко узнаваемый по повязке, что-то рассказывал маленьким полякам об экспонатах первых витрин, где были выставлены предметы религиозного культа из золота и жемчуга: митры епископов, распятья и т. п.

— Да, они, кажется, здорово их охраняют, — заметила Ирэн, указывая на большую решетчатую дверь в противоположной стене.

— Дверь как в камерах американских тюрем! — подхватил Рихард.

— Да, им приходится устраивать все это! — улыбнулся Иво. — И знаете из-за чего? Сейчас я вам покажу. Ты здесь никогда не был, Рихард?

— Нет, но много слышал об этом в Лондоне, — ответил беглец.

Они прошли в следующий зал, который был продолжением первого. Невидимые лампы, спрятанные в витринах, заставляли сверкать ковчеги, митры, дароносицы, лежавшие на темном бархате. На правой стороне было восемь витрин, на левой — только четыре, из-за того, что здесь были решетчатые окошки, открывавшие вид на эспланаду и МИД, откуда Ян Массарик…

Каждую витрину защищали металлические ставни, также покрашенные в желто-кремовый цвет, но сейчас опущенные, чтобы можно было любоваться экспонатами.

— О! — воскликнула Ирэн, остановившись перед массивной дароносицей, в которой искрились рубины, изумруды и жемчужины. Она прикинула их стоимость.

— Здесь их черт знает сколько! Думаю, миллионов двадцать франками. Как думаешь, Рихард?

Иво со смехом взял ее за руку.

— Это мелочи. Пойдем дальше, до конца.

Она позволила ему подвести себя к витрине, завершавшей экспозицию. Едва подойдя к ней, Ирэн остолбенела, ее глаза алчно засверкали. У нее перехватило дыхание. Эта витрина, перпендикулярная всем остальным, висела на стене. Она была шире других, и защищали ее два ставня, по одному с каждой стороны. Мягкий не прямой свет падал на тяжелую дароносицу, в которой был символ христианства, от множества инкрустированных в крест бриллиантов и золота расходились лучи.

— Господи! — прошептала Ирэн, остановившись в восхищении. — Бриллианты! Они настоящие?

— Еще бы! — улыбнулся Иво. — Тот, что в середине, весит тридцать пять каратов.

— Что? — Ирэн была ошеломлена. — Вы говорите… Тридцать пять… О! Рихард! Ты слышал! Вот бы его в кольцо!

Рихард Тубек улыбнулся. Ничего не скажешь, Ирэн — настоящая артистка! Она уже переместила в мыслях огромный бриллиант на маленькое кольцо. К счастью для музея, только мысленно.

— Подойдите ближе, — посоветовал Иво. — И посмотрите вот на эти. На те, что окружают витое основание ковчега. Каждый из них весит двадцать каратов.

— Двадцать… — прошептала молодая женщина. — Двадцать. Но тут их полно! Рихард! Боже мой…

Рихард не ответил. Он тоже восхищался. И было чем. По золоту были разбросаны бриллианты всех размеров, но только бледно-голубого цвета. Одни бриллианты. Он повернулся к другу.

— Господи, да сколько их? Даже на перекладине. Все блестит.

— Потому-то его и назвали «Пражское солнце», — объяснил Иво.

Ирэн быстро повернулась к нему.

— Как? «Пражское солнце»? Отличное название! И очень к нему подходит.

Затем, вновь обратясь к драгоценности:

— Но вы не сказали, сколько…

— Двенадцать килограммов золота и 6222 бриллианта, — сказал Иво. — Здесь ровно 6222. Самый крупный в 35 каратов, остальные — 20, 15, 10, а вот эти на перекладине, самые маленькие, по карату.

— Боже мой, — повторила Ирэн, не в силах прийти в себя. — Сколько же это может стоить?

— Американцы нам предлагали за него 80 миллионов долларов, — ответил Иво, — 40 миллиардов ваших старых франков.

Как придавленные этой суммой, Рихард и Ирэн осматривали знаменитую драгоценность, лежавшую под стеклом, защищавшим ее от пуль и грабителей.

— Самое дорогое украшение в мире, — не без тщеславия сказал Иво.

— Теперь я понимаю, почему таковы меры предосторожности, — заметил Рихард.

Он уже заметил провода сигнализации, спрятанные вдоль бронированных дверей, кодовые замки на дверях и наличниках. Когда все это закрыто, зал неприступен.

— Это еще не все, — заявил его друг. — По крайней мере, я знаю, что здесь есть вооруженная охрана в штатском, а полиция совершает регулярные обходы. Но никто не покусится на «Пражское солнце».

И он, посмеивась, посмотрел на Ирэн, пожиравшую драгоценность глазами.

— Вы хотели бы потрогать его? К сожалению…

— О! Да! — заявила Ирэн. — Я думаю, это принесло бы мне удачу.

— Увы! Вам этого не дано, — ответил Иво, мало-помалу вспоминавший французский. — Последний раз его держал в руках ваш соотечественник, кардинал Вердье, в 1939 году. Он представлял его толпе на площади Венцеслава, и с тех пор «солнце» не покидало эту витрину. Правда, один раз немцы спрятали его под могилой основательницы монастыря, но с тех пор…

В глазах Рихарда зажегся огонек, он спросил:

— И никогда никто не пытался…

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. Нет, никто не пытался им завладеть. У нас не так, как по ту сторону. У нас нет воров, крадущих из музеев. Лучшая защита для этой игрушки — строгость режима.

Он положил руку на стекло, за которым на черном бархате искрились 6222 бриллианта, и добавил:

— Наше «Пражское солнце» может спать спокойно.

— Жаль, — вздохнула Ирэн, которая не замечала, что поляки толкают ее, так как она стоит у них на пути.

— Вам бы хотелось несколько таких камушков для колье, нет? — пошутил Иво.

Ирэн не ответила. Увлекаемая потоком выходивших, она все оглядывалась, желая еще раз увидеть и получше запомнить «Пражское солнце», ковчег с 6222 бриллиантами.

 

4

Одетая в голубые шорты в ладонь и в открытый лифчик, Ирэн лежала на покрывале и загорала. Другой одежды, подходящей для этого, у нее не было — она не взяла с собой даже купальника. Воздух был раскален от жары, вокруг летали пчелы — их ульи были рядом. Стояла тишина, изредка нарушаемая звуками мотора или криком птицы. Тишина эта на восемнадцати тысячах гектаров леса округа Низбор была давящей и угрожающей. Вот уже две недели она и Рихард жили в Зелена Буде в 30 километрах от Праги, в удаленном охотничьем домике, куда их устроил Иво Буриан. Их пребывание здесь было уже оплачено через агентство «Седон». В долларах. Капиталистической монетой, тем не менее котирующейся на социалистическом рынке, как официальном, так и черном. Чтобы заполучить ее, государство, истощенное ненужными затратами, развивало туризм, предоставляя иностранцам огромные льготы, дойдя до пятидесяти процентов девальвации кроны, что делало поездки сюда дешевыми. Денежные выгоды, красоты природы, изобилие в стране дичи и рыбы привлекали к себе иностранцев.

Из сарая, где семья, обслуживавшая павильон, держала кур и кроликов, вышел Яромир, «смотритель вод и лесов», с сотами меда в руках. Он был такой же худой, как Иво. Черты лица у него были заостренные, волосы — белобрысые, как мочало, гримаса постоянно открывала почерневшие от табака зубы. Ирэн чувствовала, что он смотрит на нее, и повернулась на покрывале к нему спиной, согнула ноги и выставила зад. Она чувствовала спиной его взгляд. До нее донеслось его приветствие.

— Добрый день.

Пальцем, чтобы он не видел, она расстегнула пуговицу на лифчике. И поднялась, повернувшись к нему.

— Добрый день, — вежливо отозвалась она.

Лифчик, который ничто не удерживало, соскользнул, обнажая ее крепкие груди.

— Добрый день, — глупо повторил служитель, не в силах оторвать взгляд от ее обнаженной груди.

Потом он пошел своей дорогой к бревенчатому домику, соты в его руках дрожали. Ирэн засмеялась. Ей необходимо было развлечься. Единственное, что она придумала, так это поддразнивать служителя, который редко появлялся в форме лесничего, а ходил в форменных брюках и лоснящейся от долготы употребления рубашке.

— Ирэн! Суп!

Молодая женщина зевнула, отогнала осу и небрежно повернулась к Рихарду, стоявшему на пороге домика. Бывший смотритель игорных домов Лондона был в майке и тренировочных штанах. Он загорел, поправился, оброс бородой. Ирэн взяла «лакки» из пачки, лежавшей на покрывале, закурила и легла на спину, подставив грудь солнцу, следя взглядом за струйками дыма.

— Ирэн! — опять крикнул Рихард. — Пора обедать.

Но она не удостоила его вниманием. Он спустился по ступенькам с веранды, выходившей на центральную аллею, и вышел на солнце.

— Пошли, — повторил он, — поедим.

Она смотрела, как он приближается к ней, бесстыдно оголившись, безразличная ко всему. Он встал, нависая над ней всей массой.

— Ну, что с тобой еще? — поинтересовался он. — Я понимаю, что здесь не очень весело и кормят не слишком разнообразно. Но что ты хочешь?

Затем, оглядев ее тяжелым, сердитым взглядом, буркнул:

— Ты могла бы вести себя поприличнее. Ты же полуголая.

Она засмеялась. Он нагнулся и добавил сквозь зубы:

— Ты думаешь, я не знаю твои штучки? Думаешь, я не замечал, что ты проводишь время, соблазняя лесника?

Она засмеялась еще громче. И он почувствовал, что этот смех действует на него как оскорбление. Тогда он крикнул:

— На что ты можешь рассчитывать? Это же нищий! А если он тебя изнасилует, когда ты шляешься одна по лесам? Что тогда? Ты не можешь не вертеть задом перед мужчинами! А когда к нам приезжает Иво, так ты начинаешь перед ним! Думаешь, это порядочно?

Она посмотрела на него сквозь ресницы, затем села, зажав сигарету в зубах, и застегнула лифчик. Все нависая над ней, он с горячностью продолжал:

— Нельзя так играть с мужчинами, Особенно здесь. Здесь очень распространены сексуальные преступления и…

— Ты меня утомляешь, — прервала она его, не повышая голоса. Встав на ноги, она сказала:

— Мне все надоело. Ты. Твои проповеди. Местность. Все. Я возвращаюсь во Францию.

Когда она начала двигаться, ее запах, ее женственность опять оказали свое обычное влияние. В нем опять загорелось желание. Она ему была нужна. Очень. Он сказал:

— Ты не можешь этого сделать! А наше соглашение? Я же дал тебе сорок миллионов, разве нет?

Она пошла, оставив свои туфли и покрывало. Он догнал ее и схватил за руку.

— Ты пошутила, Ирэн, когда сказала, что уедешь?

— Ты увидишь, шутила я или нет, — ответила она. — Мне осточертела эта дыра и ты тоже.

Он грубо сжал ее локоть.

— Я могу простить девке многое, но только пока она не принимает меня за идиота. Я тебе заплатил, и ты останешься. Или…

Она обернулась, ее накрашенный рот скривился от презрения.

— Угрозы? Но, бедняга, ты ведь уже не то, что был раньше. Ты же глыба жира и страха. Все время, что мы здесь, ты только и делаешь, что дрыхнешь, жрешь и…

— Занимаюсь с тобой любовью.

— Что вредно для твоего сердца.

— Шлюха!

Под крышей веранды раздалось то слово, которым он так любил ее называть и которое она так любила слышать. Она расхохоталась и, смеясь, вошла в дом. Затем они поднялись по деревянной лестнице на второй этаж, прошли по коридору, в который выходили двери комнат, и вошли в столовую, украшенную головами оленей и горных козлов. На большом столе стояли приборы. Зимой комната эта видела охотников — французов, немцев, итальянцев, даже негров, — официальных гостей правительства. Ирэн бросила на стол пачку сигарет и коробок спичек, распустила волосы и со вздохом сняла крышку с супницы.

— Опять их мясной суп, разумеется! Потом будет вареная телятина или курятина. Потом их сыр. Потом их мед. Потом… С меня довольно этого дерьма!

Она упала на стул напротив него и показала пальцем на окно, за которым виднелся лес.

— И этих декораций тоже! Мне надоело ждать вечера, вечером — ночи, ночью — дня. Надоело, надоело!

— Ирэн!

Он хотел упросить ее, но замолчал, так как Анна, жена Яромира, вошла с улыбкой на губах и бутылкой вина в руке.

— Добрый день, — весело сказала она.

Она часто бывала в хорошем настроении. Насколько ее муж был худым, настолько она была толстой. Круглая, как бочонок, с огромным задом, втиснутым в спортивные брюки — «наследство» одного туриста, она пользовалась вниманием иностранцев, щедрых на чаевые. Она поставила бутылку на стол и налила суп в тарелки, не замечая протестующего жеста Ирэн.

— Мням, — произнесла она, делая вид, что подносит ложку ко рту. — Вы — мням-мням, много.

И она громко рассмеялась, отчего ее мощные груди заколыхались.

— Спасибо, — поблагодарил Рихард, когда она наполнила его тарелку. — Спасибо, Анна.

Толстуха поклонилась и вышла, унося супницу. Ирэн закурила еще одну сигарету.

— Ты не будешь есть? — осведомился он.

— Нет, не буду. Я сыта по горло и этим супом, и всем остальным.

Склонившись над своей тарелкой, она курила, с отвращением разглядывая жирный суп.

— Хочешь, мы поедем в Прагу? Поужинаем там. В «Ялте» или «Олимпии», где тебе больше нравится.

Она нервно вертела в пальцах спичечный коробок.

— Ну да. Поесть пражской ветчины. Местная достопримечательность. А потом пойти в цирк Буша?

— А почему бы нет?

Она со злостью посмотрела на него и почти прорычала:

— Ты меня принимаешь за идиотку? Это уже в третий раз. Конечно, это бесподобно, но в третий раз! Нет, хватит!

Удивленный столь бурной реакцией, он положил ложку на стол.

— Ну, а в кино… или в театр…

— Хватит, Рихард! Оставь эти развлечения для себя, ты хоть по-чешски понимаешь. А я… и потом, решено, я уезжаю. Позвони, чтобы мне забронировали место в самолете. Здесь я сойду с ума.

Она бросила коробок и чуть не опрокинула его стакан с вином.

— Ты считаешь, что это жизнь? Я даже не могу поговорить со слугами. Все, что у меня есть, это ты. И то, когда ты не на рыбалке.

— Если хочешь, сегодня после обеда я не пойду.

Она посмотрела на него, чувствуя, что в ней поднимается волна ярости. Затем встала, резко отодвинув стул.

— Иди! На рыбалку, к черту, к дьяволу! Ты и твои проблемы…

Он подошел к ней. Она стояла у окна, высунув голову наружу.

— Ну, Ирэн, подожди, — примирительно сказал он, — не будем ссориться. Иди поешь.

Он хотел повернуть ее к себе, но она заупрямилась.

— Не липни, — грубо оборвала она. — Я решила, что уеду. Я не могу больше.

Ему все-таки удалось повернуть ее и прижать к стене.

— Не делай этого. Знать, что ты там свободна, а я заточен здесь… Нет, не делай этого, Ирэн. А потом, как же наш договор?

Она попыталась вырваться.

— Плевать мне на него. Я уеду, и все.

— А сорок миллионов?

— Останутся у меня.

Он резко прижал ее к себе, чувствуя обнаженные ляжки и грудь.

— Шлюха. Прежде чем ты слиняешь отсюда, я тебя пришибу!

— Слова.

— Нет, я сделаю это. Ты мне нужна, и ты это знаешь и злоупотребляешь этим.

Она опустила голову, и ее волосы наполнились солнцем.

— Я уезжаю, Рихард. Я здесь больше не могу. Поставь себя на мое место.

— Поставь ты себя на мое. Я — пропащий, затравленный человек.

— И богатый!

Она откинула пряди волос, закрывавшие ей лицо, и посмотрела ему в глаза.

— А если я останусь, сколько я получу?

— Что?!

Он даже подскочил от такой наглости. Он знавал женщин жадных, развратных, злых. Но эта…

— И ты смеешь? — закричал он, тряся ее. — Ты смеешь требовать с меня еще денег, когда мы договорились о сумме? Шлюха! Убирайся!

Она засмеялась тем горловым смехом, который его всегда выводил из себя. Он замахнулся на нее, но не ударил, потому что на лестнице послышались тяжелые шаги Анны.

Он сел за стол. Анна вошла с блюдом, на котором лежала вареная телятина с морковью.

— Нет мням-мням? — укоризненно обратилась она к Ирэн, видя, что ее тарелка нетронута.

— Мадам плохо себя чувствует, — объяснил ей Рихард на ломаном чешском.

Чтобы не выдать себя, он говорил на родном языке с акцентом. Анна сокрушенно покачала головой и, собрав тарелки, вышла.

— Значит, ты не будешь есть? — настаивал Рихард.

Ирэн смотрела в окно и не отвечала. Он снова подошел к ней.

— Давай помиримся.

Она отрицательно качнула головой, и снова ее волосы заплясали на солнце.

— Нет, я уезжаю. Если только…

— Если только я не дам тебе денег, так? Ты этого хочешь?

— Я хочу этого.

Она ответила твердо, и, когда он открыл рот, она опередила его.

— Не оскорбляй меня. Или ты даешь, или нет.

Он покраснел от ярости и выкрикнул:

— Но если я уступлю, через месяц все начнется сначала. Тебе всегда мало. Кроме того, все мои деньги в Риме. Здесь только несколько миллионов долларов.

— Я могу съездить туда.

— И не вернуться!

— Ты же мне доверяешь, разве нет?

Он тронул ее за локоть.

— И да, и нет. Но ты мне нужна. Я не могу жить здесь один. В этой стране, где я никого и ничего не знаю. Один я здесь долго не протяну. Сделаю какую-нибудь глупость.

Он вытер пот тыльной стороной ладони и, нахмурившись, сказал:

— Я тут на рыбалке уже подумывал, как нам выпутаться. И дать тебе денег, раз ты только о них думаешь. Есть один способ вернуться в свободный мир.

— Ты забываешь о Ярде и банде Дюка.

Он закурил «голуаз» из последней пачки и продолжил:

— Оставим пока легавых. От них я всегда улизну. Что же до банды… Если я ей возмещу убытки…

— Чем? — иронически спросила Ирэн. — Ты же их прилично порастряс, эти четыреста двадцать тысяч фунтов! Из них вылупились и мои сорок миллионов! Ты же их у меня не отберешь?

Он ее не слушал.

— После того, как я спас для них блокнот с адресами…

— И украл их деньги.

Он недобро взглянул на нее.

— Я верну их, даже с процентами.

На этот раз она повернулась к нему.

— Что ты хочешь сказать?

— Хочешь стать миллиардершей? Хотя бы в старых франках.

— Куда ты клонишь?

Вдруг она догадалась.

— «Пражское солнце»?

Он усмехнулся и похвалил ее:

— Быстро соображаешь!

— Да ты с ума сошел! Как ты думаешь…

Он остановил ее жестом.

— Молчи и слушай. Я чувствую, что осуществлю это. Я много думал. Только брать его нужно с людьми оттуда, потому что здесь у меня никого нет. И, кроме того, нужны средства. У банды все это есть. Значит, нужно найти представителя Дюка — Чарли — и предложить ему это дело. Моя жизнь за «Пражское солнце». Дело века.

— Но…

— Пусть они оставят меня в покое и дадут половину куша. Вот все, чего я прошу.

— А я? — с горящими глазами прошептала Ирэн.

— Ты получишь половину моей доли. Идет?

В голубых глазах Ирэн презрение сменилось восхищением. Она задумалась.

— Так ты… — проговорила она после короткой паузы. — Ты действительно веришь в то, что это осуществимо?

— Да, если согласится Дюк. Но его нужно убедить. И этим займешься ты.

— Но ведь никто не знает, как к нему подступиться!

— Да, но ты убедишь Чарли. Он встретится с Дюком. В любом случае он направит кого-нибудь сюда, чтобы вести со мной переговоры и чтобы я показал «Пражское солнце». Пока ты будешь там, я обдумаю план более детально. Но я чувствую, что мы осуществим это. Каково твое мнение?

Она нежно прижалась к нему.

— Когда ты зарезервируешь мне место в самолете?

— Немедленно. И сегодня же мы поедем покупать тебе билет.

— А Иво? Почему ты не берешь его в дело?

— Это неосторожно. Он проникся здешними идеями и откажется. С другой стороны, нужны профессионалы. Объясни все Чарли. Пусть он или кто другой приедет осмотреть все на месте. Разумеется, с фальшивыми бумагами.

Пока он говорил, его взгляд опустился на ее бедра и остался прикованным к выпиравшим из шорт ягодицам. Она выбросила окурок в окно, скрестила ноги и прошептала, опустив ресницы, чтобы скрыть блеск глаз:

— Ты ведь хочешь, а?

— Да, — прошептал он.

— А твой обед?

Но он уже увлек ее в их комнату к широкой кровати цвета меда, захлопнул дверь ударом ноги и нежно обозвал ее.

— Шлюха. Маленькая шлюха.

И повалил на кровать. Внизу Яромир и Анна, уставив глаза в потолок и затаив дыхание, слушали первые крики.

 

5

Если не считать грозы, повалившей в лесу несколько сосен, — в Низборском округе, где был охотничий домик, стояла непрерывная жара. На взятой напрокат «шкоде» Рихард Тубек въехал на территорию лесничества, остановился у домика и вышел из машины. На нем была соломенная шляпа, сандалии на босу ногу. В руках он держал карпа фунтов на восемь.

— О! — воскликнула Анна, вышедшая на шум мотора.

Рихард отдал ей рыбу и спросил:

— Почты не было?

— Нет, — ответила женщина. — Но вам звонили. Сказали, что перезвонят в семь часов.

Сердце Тубека забилось сильнее, и он положил руку на грудь.

— Кто?

Толстуха Анна пожала плечами в знак того, что не могла ему помочь.

— Не знаю. Звонок был из Праги. Вдруг разговор прервался. Это бывает часто.

Рихард посмотрел на наручные часы. Шесть. Оставался час. Только бы это была Ирэн. Уже десять дней, как она уехала. Как долго! Неужели она не вернется? Он никак не мог отделаться от этой мысли, потом вздохнул. Что толку изводить себя заранее! И так уж нервы расшатаны. Да и пить после ее отъезда он стал больше: вино и замечательное пльзеньское пиво — национальную гордость чехов, вкус которого он заново открыл для себя.

Он сидел за столом и ел, когда Анна позвала его снизу. Он кинулся к аппарату, ловко лавируя, несмотря на грузность, между мебелью.

— Слушаю! Да? — сказал он в трубку по-чешски, но тут же перешел на французский, так как узнал голос Ирэн.

— Это ты? Наконец! Здравствуй, дорогая. Я уж думал…

Но он замолчал, так как его перебили с другого конца провода. Он слушал, кивая головой, наконец вставил:

— Понимаю, дорогая. Понимаю. Что ты говоришь? Сегодня в девять тридцать вечера на эспланаде у МИДа? Я приду. До скорого.

Он положил трубку, улыбнулся Анне, подметавшей чешую карпа, и бегом взобрался по лестнице в свою комнату.

На темном фоне здания МИДа выделялись три освещенных окна. Наверно, высокопоставленные чиновники изучали досье.

На бесконечной эспланаде, еще хранившей дневное тепло, стояли три мощные, быстрые черные «татры», ожидавшие пассажиров. Кроме них и «шкоды» Тубека машин больше не было. Рихард стоял, облокотившись на каменный парапет, и смотрел на второй этаж музея Лореты, расположенного ниже по проспекту, и думал. Чем занимается Ирэн? Уже полчаса он торчит тут. Повернув голову направо, откуда только и могла подъехать машина, он вгляделся в темноту. Вдруг чей-то голос заставил его вздрогнуть.

— Добрый вечер, месье Ле Биан.

Удивившись, Рихард резко обернулся и увидел в двух шагах от себя полускрытый темнотой женский силуэт. Женщина продолжила по-английски:

— Извините меня за опоздание…

— Кто вы? — Чех держался настороженно, пытаясь разглядеть за спиной незнакомки, не скрывается ли за деревьями Ирэн.

— Я пришла от имени тех, кого вы ждете.

— А Ирэн?

— Вы ее скоро увидите, — успокоила его женщина, прислоняясь к парапету.

— Как меня зовут на самом деле? — недоверчиво спросил Рихард. — С кем должна была встретиться Ирэн? И где?

Женщина достала из сумочки «плэйерс» и спокойно ответила:

— Рихард Тубек, Чарли шлет вам привет из Лондона, Убедились?

— Наполовину. Я вовсе не ожидал, что придет женщина. Ну, как там встретили мое предложение?

Незнакомка, одетая в легкий твид и обутая в дорогую кожаную обувь, разглядывала его, держа сигарету в украшенном бриллиантовой пылью мундштуке.

— Дело интересное, — ответила она, прикурив от спички, которую он для нее зажег.

Пламя осветило нижнюю часть ее лица — волевой, почти мужской подбородок, широкий накрашенный рот, трепещущие ноздри.

— Так, значит, Дюк согласен? — спросил он с облегчением. — Он принимает мои условия?

Женщина выдохнула дым, и он увидел ее большие, холодные зеленые глаза, очень тонко подведенные тушью.

— Не совсем, — ответила она. — Частично. Мы закроем глаза на ваше воровство, но вы получите только десятую часть.

— Нет! — возмутился он. — Это что, шутка?

— Вы так решили?

Голос незнакомки оставался вежливым и холодным.

— Но ведь я должен поделиться с Ирэн! Она вам разве не сказала?

— Нас это не касается.

— Как?!

— У вас нет выбора, мистер Тубек. Вам повезло, что операция заинтересовала нас. Радуйтесь, что дешево отделались.

— Ирэн вам все объяснила? Назвала цифры и все остальное? Ведь это стоит восемьдесят миллионов долларов!

— Ну, ну, — произнесла незнакомка, — останемся на земле. Если мы получим тридцать — сорок миллионов долларов, это уже будет хорошо.

— Это стоит дороже!

— Да, для любителя. Но мы-то не коллекционеры!

— Тем не менее, кроме большого бриллианта в тридцать пять каратов и еще нескольких, большинство не нужно даже распиливать. Они могут быть вставлены в кольца в том виде, в каком они есть.

— Предоставьте нам самим найти для них применение. Итак, я жду вашего ответа. Мы прощаем вам кражу, вы уезжаете куда хотите, да еще получаете десятую часть.

— Но послушайте… — попытался возразить Рихард. — Может… Я думаю, что четверть в крайнем случае… Ведь в конце концов идея принадлежит мне.

— Десятая часть. И решайте немедленно, — вежливо прервала его женщина.

— Ладно, — с сожалением вздохнул чех. — Теперь нам нужно изучить детали. Как действовать и, главное, как уходить. Но, прежде всего, я свожу вас посмотреть на него.

— Я его уже видела.

Чеха окутал ароматный дым.

— Прежде чем обсуждать подобную операцию и встречаться с вами, нужно было убедиться, стоит ли затевать это дело. Это мог сделать только знаток бриллиантов. Теперь я убедилась. Они прекрасны. Это будет лучшее ограбление всех времен.

Затем, повернувшись к нему, она посмотрела на маленькое решетчатое окно аббатства, за которым, под защитой бронированных дверей, находилось «Пражское солнце».

— Так вы его там уже видели? — не удержался он.

Да, — ответила она, по-прежнему глядя на окно. — Я здесь уже четыре дня.

Она держалась прямо, изящно положив затянутые в перчатки руки на камень парапета, повернувшись к нему в профиль. Ее мужественному лицу придавали женственность средней длины незавитые волосы с небольшими серебряными нитями седины.

— И вы позвали меня только сегодня? — упрекнул он ее, пытаясь угадать, из тени какого дерева она так неожиданно появилась, потому что ее появление было для него настоящей неожиданностью.

Он попался как фрайер. Она, должно быть, поджидала его и вышла, лишь убедившись, что он один. Из предусмотрительности.

— Я не хотела беспокоиться по пустякам, — бросила она тоном знатной дамы.

Ударом указательного пальца она отбросила окурок.

— Значит, и Ирэн вернулась четыре дня назад?

— Совершенно верно.

— Но почему она не позвонила мне?

— Она подчинялась моим приказам.

— Вашим приказам? Но она моя любовница, и это я…

— Нет, не вы, — прервала его незнакомка, делая ударение на каждом слове.

— Как это?! — неожиданно разъярился чех.

— Тихо, тихо, — охладила его женщина. — Запомните раз и навсегда — здесь командую я. Во всем.

— Но не моей любовницей все-таки.

— И ей, и вами.

— Но…

Обернувшись, незнакомка смерила его ледяным взглядом.

— Не будем к этому возвращаться, мистер Тубек. У вас нет выбора. Ни в чем. Вам крупно повезло. Если бы наши люди не были столь неловки…

Она замолчала. Вниз по улице проехала бело-зеленая машина, на крыше которой крутилась красная мигалка.

— Легавые, — шепнул чех. — Совершают обход каждые три часа.

— Знаю.

Рихард бросил на нее быстрый взгляд, в котором злость смешивалась с восхищением, затем снова стал наблюдать за полицейской машиной, которая остановилась перед Лоретой. Из автомобиля вышли два агента, хорошо заметные при свете фонаря. Они прошли между двумя белыми колоннами, и немного погодя на втором этаже зажегся свет, за решетчатыми окнами появились тени. Еще через несколько секунд послышался шум закрывавшейся двери, лязг замков и шаги. Наконец, полицейские вышли на улицу, сели в машину и укатили.

— Думаю, начинать надо между двумя и тремя часами ночи, — шепнул Рихард. — Как вы думаете?

Женщина ответила не сразу. Она задумчиво смотрела на огонек в комнате охраны, потом на другой, справа.

— Нет, — ответила она. — Операция начнется днем.

— Однако, мне кажется…

— Я изучила вопрос. Мгновенный налет лучше, чем ночной грабеж. Незадолго до закрытия, то есть до девятнадцати часов. У нас есть четыре минуты. Более чем достаточно, учитывая эффект внезапности.

— А потом?

— Потом все уже предусмотрено.

— Бегство? Убежище?

Незнакомка повернулась, и запах дорогих духов от ее костюма дошел до Рихарда.

— Я же вам сказала — все.

— Я начинаю верить, что вы знаете об этом больше меня! — заявил он.

Она достала из портсигара еще одну сигарету и попросила его:

— Дайте прикурить, пожалуйста.

Он сделал это, злясь на себя за то, что подчинился так быстро.

При свете пламени он заметил на ее лице легкую улыбку.

— Вполне возможно, что я знаю больше вашего, — согласилась она. — Возможно, вы не знаете, что «Пражское солнце» было подарено Черной Лоретской Богоматери графиней Колловраф в 1699 году. А заказала она эту драгоценность двум венским ювелирам — Стинперу и Куперхту, которым она передала шесть тысяч пятьсот бриллиантов, украшавших ее парадное платье.

— Но ведь там всего шесть тысяч двести двадцать два бриллианта, в этом «костехранилище»! — заметил Рихард, довольный тем, что поймал ее на неточности.

— Недостающие двести семьдесят восемь стали гонораром для венцев, — отозвалась она.

— Надо думать, что они оставили себе не самые худшие и здорово на этом нажились, — усмехнулся Рихард.

— Никто ничего не делает бесплатно. Кроме представителей высшей знати и…

— Если бы вас слышал Дюк, он был бы доволен, — сказал Рихард. — Говорят, он на самом деле происходит из этой самой вашей знати.

— Это действительно так, — бросила женщина с оттенком презрения.

— Да что вы о нем знаете? Его никто не знает, кроме Чарли!

— Дюк — это я!

— Что? Как это?

Рихард наклонился, чтобы посмотреть, не смеется ли она над ним.

— Вы шутите? Дюк — мужчина.

— Что вы о нем знаете? Вы и все в Лондоне?

— Но Чарли давал понять, что вы… ну, то есть Дюк, — мужчина.

— Он выполнял приказ.

На загорелом лице чеха было написано изумление.

— Так это вы финансировали все крупнейшие акции последних лет? Значит, это вас газеты называют «Мозг»?

— Пошли, — прервала его женщина. — Нас ждут.

Рихард преградил ей дорогу.

— Вы не ответили, а ведь… но если бы вы были Дюком, вас бы здесь не было. Вы бы отправили Чарли. Или еще кого. Дюк никогда не появляется сам…

Она стала стучать мундштуком по его груди.

— Послушайте, мистер Тубек, не становитесь у меня на пути, если я решила уйти. Что же до моего присутствия здесь, вспомните, что я вам только что сказала. Если дело действительно стоящее, то можно и появиться. Я захотела посмотреть. Даже король захотел бы. Любому захотелось бы. Пошли.

Вместо того чтобы отойти с дороги, чех остался на месте.

— Дюк вы или нет, в любом случае я отдаю должное вашей смелости, — сказал он, — так как вы приехали в страну, враждебную людям вроде вас, и угрожаете мне здесь, в пустынном месте, ночью.

Она вновь легко толкнула его мундштуком в грудь.

— Вы идиот. При малейшем жесте с вашей стороны появился бы ваш друг Иво.

— Кто? Иво? Вы знаете Иво? Что это значит?

Женщина убрала мундштук в сумочку и вздохнула, направляясь к маленькой лестнице, ведущей на улицу к монастырю.

— Все очень просто. Ирэн мне его представила, и через два дня я поняла, как его можно использовать.

— Но не предложили же вы ему войти в дело? — подскочил Рихард. — Он ведь принципиальный!

— Нет таких принципов, от которых не отказываются ради денег, — отозвалась Дюк. — Особенно, если их дает красивая банкирша.

Он усмехнулся, а она остановила его рукой.

— Не думайте, что речь идет обо мне, мистер Тубек. Мне уже сорок, и я не питаю иллюзий на счет моей внешности.

Тут он понял и сжал кулаки.

— Значит, вы воспользовались Ирэн, да?

— Скажем так, она захотела проверить свои чары.

— Грязная…

Дюк остановила его. В ее зеленых глазах зажегся недобрый огонек.

— Вы не дали мне закончить. Я ведь не сказала, что она вам изменила. Жду ваших извинений.

— Ну нет! — возмутился чех. — Вы думаете, что я попадусь на эту удочку, как сопляк?!

Дюк сделала несколько шагов, затем остановилась около дерева и сказала:

— Скажите, мистер Тубек, вы действительно думаете, что незаменимы для выполнения нашего плана? Думаете, что если завтра или дня через три найдут ваш труп, здесь или где-нибудь еще, это нам повредит?

Дюк пожала узкими плечами и трижды включила и выключила карманный фонарик. Тотчас из тени деревьев вышел человек.

— Добрый вечер, Рихард, — спокойно произнес Иво Буриан.

— Значит, это правда? — задохнулся от удивления его друг. — Ты здесь? В деле? О, Иво!

Затем продолжил со злостью:

— А Ирэн? Где она? Так ты меня обманул, подонок? Меня, который…

Он шагнул навстречу другу.

— …который всегда считал тебя единственным порядочным человеком в этом грязном мире.

Они стояли лицом к лицу.

— Успокойся, — посоветовал Иво. — Ирэн…

— Где она?

Не дав ему ответить, Рихард вцепился руками в борта его плохонького пиджака.

— Она ждет вас в «Ялте», — вмешалась Дюк, — и прекратите эти идиотские сцены ревности!

Рихард резко обернулся и столь же яростно завопил:

— Это все из-за вас! Вы виноваты, если…

— Если что? — спросил Иво. — Что ты выдумываешь? Ты заболел.

Рихард вновь перенес внимание на него.

— Да за кого ты меня принимаешь?! Ты был тут с ней четыре дня, мне ничего не сказал и думаешь, что я поверю? Признайся, что переспал с ней! Признавайся, мерзавец!

Иво ударил его по лицу. Без злобы. Потеряв равновесие, Рихард упал и завопил:

— Иво? Ты меня ударил? Ты…

Униженный и злой, он начал искать в брюках нож.

— Довольно, — произнесла своим холодно-вежливым тоном Дюк.

— О! Вы… — продолжал Рихард, представляя, как тело Ирэн прижималось к телу его друга.

Он вскочил на ноги, и в тишине эспланады прозвучал щелчок выскакивающего лезвия.

— Ты с ума сошел, — заметил Иво. — Ты рискуешь привлечь к нам внимание. Ты забываешь о своем положении, нашем деле и о том, в какой стране ты находишься.

— Сколько раз ты с ней спал? — хрипел Рихард, которого сводила с ума мысль, что Ирэн и Иво…

— Хватит, Рихард. Стоп!

Рихард, уже готовый броситься на Иво с ножом, встал как вкопаный. С расстояния меньше метра на него угрожающе смотрело дуло «скорпиона» — великолепного чешского двадцатичетырехзарядного пистолета.

— И извинись перед дамой, — дружески Добавил Иво. — Что касается меня, я понимаю твою ревность и не сержусь на тебя. Но что касается мадам, извинись.

Рихард провел рукой по лбу, потом положил ее на стучавшее, как сумасшедшее, сердце.

— Ну, — повторил Иво уже менее дружелюбно.

Его старый боевой товарищ тяжело вздохнул, повернулся к стоявшей в нескольких шагах женщине и с трудом выдавил, глядя в ее зеленые глаза.

— Сожалею, мадам. Но Ирэн мне очень дорога, и…

— Четыреста двадцать тысяч фунтов тоже были дороги нам, мистер Тубек, — оборвала она его холодным, почти неживым голосом.

Он закусил губу и закрыл нож, которым еще сегодня потрошил карпа, пойманного в тишине и покое.

— Спит ваш друг с вашей любовницей или нет, меня это не касается, — продолжила женщина. — Но не вам учить кого-либо порядочности после того, как вы обманули нас.

Она вставила новую «плэйерс» в мундштук и, словно не замечая, что Рихард прямо кипит от злости, добавила:

— Ведь вы же нас обокрали, а не наоборот. И вы же обратились к нам с предложением, а не мы.

Она подошла, держа в руке сигарету, и он, подавленный ее доводами и исходившим от нее превосходством, дал ей прикурить, злясь на себя за это. Она затянулась, а Иво убрал «скорпион».

— Если я обратилась к вашему другу, — продолжила она, — так только потому, что чех, живущий в стране, может быть нам полезен. Вы должны были догадаться об этом и войти с ним в контакт еще раньше.

— Да мне и в голову не пришло, — признал Рихард, — что полковник запаса Чешской армии может принять подобное предложение!

Зубы женщины сжали мундштук.

— За два миллиона долларов полковник может забыть о своих галунах. Тем более, если он хочет вернуться на Запад.

Иво цинично хохотнул. Рихард с беспокойством посмотрел на него, затем снова взглянул на женщину, которая объяснила:

— Он наиболее важен для успеха нашего плана. За те четыре дня, что я здесь, я много думала. Нам нужно найти способ перейти границу с «Пражским солнцем», и как можно скорее. О том, чтобы оставить драгоценность здесь, не может быть и речи. Тут слишком много полиции.

— И… — заинтересовался Рихард, забыв о ревности при упоминании о «Солнце».

— Вы лучше меня знаете, что границы вашей страны нарушить почти невозможно. По крайней мере, по суше.

— Вы подумали о воде? — удивился Рихард. — Или о воздухе?

«Плэйерс» вспыхнул красным огоньком.

— А о чем бы подумали вы, мистер Тубек? Можно полюбопытствовать?

— Ну, — протянул Рихард. — Нашел бы, наверное, участок границы, который меньше охраняют…

— Может, с Россией? — сыронизировала Дюк. — Или с Венгрией? Или с Польшей? С теми странами, в которые приятно совершить путешествие с «Пражским солнцем» в рюкзаке. С тем самым, описания которого разойдутся повсюду через пять минут после ограбления.

— А Западная Германия? — победно выкрикнул Рихард. — Мне кажется, что это…

— Спасибо, — отрезала Дюк. — Разумеется, эта страна, да еще Австрия наиболее подходящие, но могу поспорить, что эти границы охраняются лучше, чем другие.

— Без сомнения, — признал Рихард. — Однако проход найти можно.

— Какой же?

— Ну… Может, по воде…

— На лодке, вы хотите сказать?

— Ну да.

— Далеко не уедешь, — вмешался Иво. — Последует приказ остановиться, а в случае неповиновения — пулеметная очередь. Все водные пути перекрыты.

— Ты можешь предложить что-нибудь получше? — взорвался Рихард, которому участие друга в этом деле было неприятно.

— Я — нет, но мадам — да, — отозвался Иво. — Идея принадлежит ей.

Рихард вопросительно посмотрел на англичанку, лицо которой освещали луна и огонек «плэйерс».

— Ваш друг сейчас занимается вертолетами, не так ли? Именно вертолет нам и нужен.

— А почему бы и не самолет? — не подумав воскликнул Рихард. — Он быстрее, а по роду своей работы Иво может достать один. По крайней мере, я так думаю.

— А на каком австрийском аэродроме ты собираешься приземлиться? — съехидничал его друг. — Уж не говоря о том, что сразу же после ограбления все аэродромы будут блокированы, а взлетевший без разрешения самолет будет встречен истребителями.

— А вертолет нет? — скептически спросил Рихард.

— Нет, если он взлетит в нескольких километрах от границы, то сможет пересечь ее за несколько минут, — объяснила Дюк. — Вот как все произойдет. В день икс ваш друг будет ждать нас на поле возле Писечек, местечка в четырех километрах от австрийской границы. Мы перелетим на ту сторону, где нас будут ждать. У каждого будут деньги и документы. Мы разъедемся в разные стороны и встретимся в Париже. Я начну подготовку сразу же по возвращении в Лондон.

Рихард с беспокойством следил за англичанкой и другом. Он начал понимать, почему Дюк привлекла к делу Иво, соблазнив его двумя миллионами долларов. Реалистка, она сразу же поняла, какую выгоду можно извлечь из его профессии и связей. Она была права, когда упрекала его за то, что он сам не подумал об этом. Чего ему не хватало, чтобы стать главарем, так это размаха. Тогда как у этой женщины в твиде…

— Ловко придумано, — поздравил он ее против своей воли. — Снимаю шляпу.

Комплимент не разгладил лба Дюк.

— И это еще не все, — сказала она, медленно направляясь к «шкоде» Рихарда и не заботясь, следуют ли они за ней. — Вчера в отеле я слышала разговор туристов о том, что королевские сокровища будут выставлены впервые за двадцать пять лет.

Рихард, шедший справа от нее, быстро обернулся.

— Что вы говорите?

Дюк поднесла сигарету к губам, затянулась и только тогда ответила:

— Да, их выставят в замке Карлштейн по случаю каких-то торжеств, посвященных королю Карлу IV. Состоятся они через две недели. Точнее, двадцать четвертого июля.

— На эти торжества будут приглашены политики, историки, артисты и писатели с Запада, — в свою очередь сказал Иво.

Рихард машинально повернулся к нему. Дюк продолжила:

— Если все получится, я совершу самое блистательное ограбление всех времен. И в стране, мало подходящей для этого.

Рихард почувствовал, что его сердце забилось сильнее, горло пересохло, в груди похолодело. Все неожиданно принимало гигантский размах, становясь чертовски опасным, но дьявольски заманчивым. После «Пражского солнца» — знаменитые реликвии королей Богемии и Моравии, которые, по преданию, стали причиной смерти Гейдриха. Он чувствовал себя растерянным и подавленным широтой и дерзостью плана. Ослепленный планами Дюк, он с огромным вниманием слушал эту необыкновенную женщину, продолжавшую светским тоном:

— Я верю в судьбу и думаю, что она предопределила выставку сокровищ в то время, когда мы здесь. И это после четверти века! Мы используем все, чтобы завладеть ими. Я узнала, что они бесценны как с исторической и художественной точек зрения, так и с ювелирной.

Она бросила окурок, раздавила его ногой и взяла Рихарда под руку.

— Ваша идея, мистер Тубек, была неплоха. Даже великолепна. Но моя еще лучше. Мы попытаемся осуществить величайшее ограбление. Двойное. Попытаемся сделать невозможное.

Рихард открыл рот, вдыхая свежий воздух.

— Но как… Как?..

— Я отвечу вам завтра вечером, когда мы посетим замок, который, как мне сказал ваш друг, открыт для туристов. А теперь вы проводите меня в отель, где вас ждут.

Это напомнило Рихарду об Ирэн, и он поискал глазами своего друга, стоявшего в темноте.

— Разве ты не поедешь с нами?

— Нет, — ответил Иво. — пойду спать. Завтра на рассвете мне надо быть на летном поле. Но в замок я с вами поеду.

Они подошли к «шкоде», взятой Рихардом напрокат.

— Здесь я вас оставлю, — сказал Иво. — Моя машина стоит ниже по улице. — И склонился над затянутой в перчатку рукой англичанки.

— Мадам…

Он дождался, пока Дюк сядет, чтобы подать руку другу, который не слишком охотно пожал ее.

— Ты на меня не сердишься? — спросил он. — Ты думаешь, что Ирэн и я…

Рихард нахмурился и не ответил. Его вновь охватила ревность. Иво молча посмотрел на него, бросил взгляд на Дюк и вдруг обратился на чешском:

— Думаешь, нам это удастся? Ты не боишься, что мы провалимся? Может быть, нам следовало…

Рихард удивился и ответил на том же языке:

— Чего ты болтаешь? Не успев начать, уже дрейфишь: Как отказаться от такого плана? Он даст мне богатство, о котором я не мог и мечтать! Ты не в себе и забываешь, что я могу вернуться в те страны, где привык жить. Признаюсь, что здесь я прижиться не смогу. Слишком все изменилось.

Он внимательно посмотрел на Иво и добавил:

— Ты никогда не нарушал закона, поэтому и нервничаешь.

— Ну да… — вздохнул Иво.

— Не волнуйся, все будет хорошо, — успокоил его Рихард. — А что касается Ирэн, ты и вправду?..

— Дерьмо!

Эта реплика вызвала улыбку на широком загорелом лице Рихарда, который развернул машину, в то время как его старый друг шел по эспланаде.

 

6

Пражане ложатся спать рано — по утрам их ждут заводы и учреждения. Проспект Святого Венцеслава был почти пуст, что придавало особую грусть и поэзию старым домам и конной статуе святого. Тень от нее ложилась на шумно проносящиеся трамваи, влюбленные парочки и постовых. Пражские Елисейские поля — так называют эту улицу. Слишком сильно сказано. Не было неоновых огней, толп перед кинотеатрами и магазинами, бесконечной вереницы машин. Некоторое оживление наблюдалось внизу, у «Ялты» и двух-трех других гостиниц для иностранцев. От них расходились во тьму пустые улицы.

— Мы расстанемся здесь, — сказала Дюк Рихарду, указывая на темный угол метрах в ста от «Ялты».

— Не доверяете? — спросил он, тем не менее подчиняясь.

— Вы лучше меня знаете вашу страну. Не следует, чтобы нас видели вместе, тем более, если этого можно избежать. Завтра встретимся в замке Карлштейн. Иво меня туда проводит.

Она хотела выйти, но он уважительно тронул ее за руку.

— А получу ли я также десять процентов и со второй операции, если она удастся?

Она подавила первую за вечер улыбку, которая молодила ее.

— Аппетит приходит во время еды, не так ли? — заметила она.

— Ну, если оба дела удадутся, мне кажется логичным, если…

— Хорошо, — сказала Дюк. — Кроме того, так и предполагалось. Это поможет вам сохранить Ирэн. Если я правильно ее оценила, у нее острые зубки.

Он усмехнулся. Сейчас при свете витрины он хорошо рассмотрел ее.

Женщина была красива холодной, опасной красотой, что не придавало ей очарования. И все в ней выдавало даму из высшего общества, знатную любительницу риска и авантюр. Она в чем-то похожа на Ирэн, в лучшем. Сумасшедшая? Может быть. Но где граница разума и безумия? В любом случае Рихард уже не сомневался. Это действительно был Дюк, знаменитый мозговой центр лондонских гангстеров. Финансист и тайный их организатор.

— Теперь я уверен, что вы действительно Дюк, — сказал он ей.

Она перестала рассматривать в зеркало заднего обзора свое несколько поблекшее лицо.

— Никогда не будьте до конца в чем-то уверены. Не старайтесь понять слишком много.

Она открыла дверцу и опустила на землю стройную ногу.

— И ради бога! В клубе не говорите о наших планах при свидетелях. Даже по-английски или по-французски. А если заночуете здесь, не забудьте, что в комнатах могут быть микрофоны. На этом — до свидания. До завтра, встретимся в три часа в Карлштейне.

— Скажите…

Она обернулась, на этот раз с раздражением.

— Ну что еще?

— Об Ирэн… Правда, что между ней и Иво ничего не было?

Губы Дюк презрительно скривились.

— Ну а даже если было, что за трагедия? Став миллионером, вы найдете тысячи таких Ирэн. До свидания.

Она вышла, а он, подрулив к «Ялте», припарковался там.

Кажется, люди для Дюк никакого значения не имели. Все в ней казалось холодным, бесчеловечным, безжалостным. Он нагнул голову и вошел в клуб, находившийся в полуподвале отеля. Несмотря на приглушенный свет, он сразу же увидел Ирэн. Она танцевала с негром в центре зала. Танцевали только они. К ним были прикованы взгляды музыкантов, а также полупьяных клиентов, сидевших за пивом, виски и крымским шампанским. Какая пара! Он, высокий, худощавый, с блестящими зубами и глазами, похожий на хищника из джунглей, одетый в голубой костюм и белую рубашку. Она маленькая, светловолосая, с округлыми формами, полураздетая, в мини-юбке, привезенной из Лондона, открывавшей ее настолько, чтобы мужской взгляд, упавший на ее ноги, загорелся. Ревность и желание охватили Рихарда Тубека. Десять дней без нее. В ритме джаза Ирэн виляла бедрами, поощряемая черным чудовищем, который движениями живота, щелканием пальцев, резкими жестами, имитирующими порывы ветра, еще больше разжигал молодую женщину, и без того не слишком целомудренную. Три негра, сидевшие за столом, сопровождали танец их собрата хлопками в ладоши. Ото всех столов шли запахи крепких напитков, табака, спермы и пота, что сразу почувствовал Рихард. Закончив танец, негр отвел Ирэн к ее столику и, улыбаясь, небрежно поклонился ей. Пока свет загорался ярче, Рихард бросился к своей любовнице.

— А! Ну, наконец, — сказала она вместо приветствия. — Долго ты.

Завистливые взгляды уставились на Рихарда, взявшего ее по-хозяйски за руку.

— Быстрее не мог, — сказал он, — ты знаешь, почему.

— Все нормально?

— Даже лучше, чем я думал. Даже Дюк…

— Тебе разве не советовали молчать?

Он покраснел сквозь загар. Теперь эта девчонка, эта кукла будет учить его осторожности.

— Быстро ты вошла в дело, — сказал он, досадуя, но, вместе с тем, понимая, что она права.

Она закурила «лакки».

— С такой дамой это несложно.

— Она тебе понравилась?

Она выпустила из ноздрей дым, отказала жестом руки другому негру, собиравшемуся потанцевать с ней, и отозвалась:

— Она — воплощение того, о чем я всю жизнь мечтала: знатность, богатство, власть, риск, авантюра.

— Мне кажется, что это сказала она, — прошептал Рихард.

— Увы, я — это всего лишь я, — вздохнула она.

Он бросил на нее голодный взгляд, мысленно раздел ее, пытаясь представить себе ее твердые груди, плоский живот, горячие и нежные бедра.

— А он, он тоже тебе понравился?

Она засмеялась своим жестоким похотливым смехом:

— Ты говоришь об Иво?

— А о ком бы ты думала?

— Что ты выдумываешь? Слушай! Я не забыла о тебе — привезла синие «голуаз».

Она покопалась в сумочке и достала пачку.

— В чемодане у меня есть еще.

— Не уходи в сторону, — сказал он, снова подозревая ее. — Ты спала с Иво?

Она опять засмеялась. Тем же оскорбительным смехом, от которого ему хотелось ее ударить.

— Может, ты хочешь услышать «да», а затем как это произошло?

— Шлюха!

Он повысил голос, и на них уставились люди.

— Будет лучше, если ты успокоишься, иначе тебе сделают замечание.

Она улыбалась, он проследил за направлением ее взгляда. В дверях, внизу лестницы стояла Дюк, держа в пальцах длинный мундштук, и смотрела на них. Чех закусил губу, когда его взгляд встретился с холодным и равнодушным взглядом англичанки. Не женщина, а дьявол! Она догадывалась обо всем, все предчувствовала. Она пришла посмотреть, помирились ли ее подчиненные.

— Не слишком глазей на нее, — посоветовала Ирэн, давая ему еще один урок. — Не забывай, что ты ее не знаешь.

— А вы? Как вы с ней контактируете? — недоверчиво буркнул он.

— Мы встречаемся вне отеля, здесь мы незнакомы. Это она решила.

— Я вижу, она решает все, — поморщился он, — даже с кем тебе спать.

Ирэн покачала ногой, лежавшей на другой, привлекая его внимание и усмехаясь.

— Хорошо хоть, что она не решила, что я должна переспать с черномазым!

— А ты согласилась бы?

Она не ответила, довольствуясь тем, что покачиванием ноги еще выше поднимала мини-юбку. У него пересохло в горле, да и не только у него. Сидевший за соседним столиком огромный блондин чуть не задохнулся от зрелища, которое показывала Ирэн.

— Потаскуха, — глухо бросил Рихард, нависая над ней. — Грязная потаскуха!

Она продолжала качать ногой, как маятником часов, и произнесла:

— Может, ты хочешь, чтобы я еще раз станцевала с негром?

Он сжал кулаки и стиснул зубы.

— Шлюха. Не доводи меня до крайности, а то я тебя ударю.

— Тихо. Она наблюдает за нами, — насмешливо ответила Ирэн.

Его щеки вспыхнули.

— Пошли наверх, — резко сказал он.

Она, взглянув на него, поняла, что он дошел до кондиции, необходимой для того, чтобы сделать их удовольствие взаимным, встала, обдав его ароматом духов, который, дойдя до соседнего стола, чуть не свалил блондина. За столиком негров длинный дикарь щелкнул пальцами, когда Ирэн, величественная и неприступная, прошла мимо, не замечая его, как будто никогда и не танцевала с ним.

— Хороша, стерва! — заметил один из товарищей негра, щеку которого прорезали три шрама.

Ирэн и Рихард, привлекая всеобщее внимание, прошли по залу. Дюк, когда они прошли мимо нее, не обратила на них внимания. Со вздохом сожаления негр встал и пошел к бару, где стояли немногочисленные пражские путаны, промышлявшие под покровительством спецслужб, добывая себе валюту, а им информацию, которую выуживали у клиентов-иностранцев.

— Больше вам нечего добавить, гражданин убийца?

Тот, к кому обращались, покачал головой. Он сидел на деревянном стуле, вытянув ноги и руки как будто для того, чтобы лучше видеть наручники, сжимавшие его запястья. Обут он был в стоптанные ботинки, одет в джинсы с широким поясом и рубашку, разорванную при задержании. Костюм, имитирующий одежду западных хиппи. Сильная электрическая лампа светила ему в лицо и слепила глаза, когда он их поднимал.

— Ты знаешь, что тебя ждет, — предупредил комиссар Иржи Давид. — Когда экспертиза даст заключение, что за кровь на твоей кожаной куртке, все станет ясно.

— Это не я ее замочил! Матерью клянусь, не я!

Парень (ему было лет двадцать) яростно выкрикнул эту фразу, не поднимая головы.

Иржи Давид встал во весь рост (метр шестьдесят пять), смешной и всемогущий. Плохая сигара примостилась в углу его рта, под светлыми усами. Он обошел стол и встал перед парнем.

— Нет, ты не убил ее. Мы это знаем. Что смягчает твою участь. А семнадцать ударов ножом, которые ты ей нанес, это же лечебное кровопускание, гражданин убийца. Если бы у нее не хватило сил доползти из леса до обочины, где ее чудом заметил шофер…

Он протянул руку и указательным пальцем постучал парню по макушке.

— Что у вас там, в голове? Ну почему ты повез эту девчонку в лес, чтобы насиловать ее?

Под ударами пальца голова отрицательно задвигалась. Наконец начальник уголовной полиции сухо сказал:

— Ладно. Встань. Чего ради я буду терять свое время. Ты счел, что убил ее, чтобы она не выдала тебя, но тебе не повезло… Через несколько дней она уже сможет говорить.

И, повернувшись на своих кривых коротких ногах, он сказал двум охранникам в оливковой форме, которую широкие погоны делали похожей на русскую:

— Уведите его.

Арестованного увели, а комиссар, бросив взгляд на дело, открыл дверь и вышел в темный коридор. Затем он открыл дверь другого кабинета и сказал:

— Чему могу быть полезен, товарищ полковник?

Иво Буриан, листавший журнал, поднялся с кресла.

— Добрый вечер, товарищ комиссар, — сказал он. — И не зови меня полковником. Ты же знаешь, что я в отставке.

Он прошел за полицейским в дверь, на которой было написано красными буквами «Уголовная полиция», и сел на стул, где несколько минут назад сидел убийца. Начальник полиции выключил верхний свет и оставил только настольную лампу.

— Ну, товарищ Иво? — сказал он. — Рассказывай. Что новенького?

Иво Буриан с почти физической радостью покрутил в своих длинных пальцах сигарету.

— Да, — ответил он, прикуривая, — у англичанки Дюк разгорелся аппетит. Она хочет также завладеть королевскими сокровищами, которые, как ты знаешь, будут выставлены в Карлштейне.

Дешевая сигарета переместилась из одного угла рта полицейского в другой.

— Больше ничего?

— Больше ничего. Поэтому-то я и попросил тебя о срочной встрече. Я хочу знать, что мне делать. Я просто болею из-за этого ложного положения.

— Член партии не должен болеть, — сухо отозвался Иржи Давид.

— Я не член партии.

— Уже нет, — уточнил полицейский. — Партбилет у тебя отобрали за уклонизм. Но ты же честный чех, раз пришел сообщить мне о том, что затевается.

— Я не мог участвовать в грабеже, — вздохнул Иво Буриан. — Об этом и речи не было. Но я все-таки сомневался два дня, потому что, придя к тебе, я предал своего друга.

Кресло под комиссаром заскрипело.

— Два лишних дня. Но я постараюсь забыть о твоих сомнениях.

Иво вдохнул дым и закашлялся. Перестав кашлять, он с беспокойством заметил:

— Нельзя закончить эту комедию? Я хочу сказать, не мог бы ты арестовать этих женщин и положить конец безумному плану?

— А твой друг Тубек? Его отпустить? Убийцу? Гангстера, которого разыскивает Интерпол?

Иво развел руками и покачал головой, волосы на которой были такими же светлыми, как и усы его собеседника.

— Он мой друг, мой старый боевой товарищ. Мое присутствие здесь выглядит бестактным, по крайней мере по отношению к нему.

— Мы здесь занимаемся делом, в котором нет места сантиментам, — остановил его полицейский.

— Я знаю, — согласился Иво Буриан, — но за сообщенные мною сведения вы могли бы оказать мне услугу: не выдавать Рихарда Тубека на Запад.

— Ты забываешь, что иногда нам приходится выдавать виновных в корыстных убийствах.

— Откажи. Это будет благодарность за мою услугу.

Толстый полицейский посмотрел на свою сигару, обжеванную с одного конца.

— Я говорил об этом с начальством. Принимая во внимание, что он — чех, они готовы согласиться не выдавать его.

Иво Буриан удовлетворенно кивнул, но комиссар остановил его резким движением.

— Не строй слишком больших иллюзий. Я даже спросил себя, не проиграет ли он при такой замене. В наших тюрьмах суровый режим.

— Может быть, — согласился Иво. — Но, по крайней мере, он останется в живых, а в Англии специально для него могут восстановить смертную казнь через повешение.

— И правильно сделают. Он убил полицейского, так ты мне говорил?

— Вернемся к англичанке, — предложил Иво. — Что ты решил, товарищ комиссар?

Тот посмотрел на него, на заваленный делами и уставленный телефонами стол, потом сказал:

— Наверху решили не останавливать операцию, а наоборот, довести ее до конца.

Иво Буриан подскочил, сигарета в его руках сломалась.

— Это невозможно! Это может стать опасным! Могут погибнуть невинные!

— Почему? — удивился его собеседник. — Англичанка ведь просила тебя достать оружие? Так вот, оно будет заряжено холостыми.

Иво открыл рот, но полицейский остановил его жестом.

— Мы хотим довести операцию до конца, с политической точки зрения это будет великолепно. Мы позволим им успешно осуществить их планы. А потом вмешаемся и предадим этот факт огласке, пресса разоблачит продажные нравы капиталистических стран. Чем больше бандитов мы арестуем на нашей территории, тем больше шума наделает дело, тем лучше для нашей пропаганды.

Сигара несколько раз вонзилась в пустоту с каким-то тщеславием.

— Это гигантское дело позволит нам продемонстрировать силу наших спецслужб, эффективность нашей полиции и гражданское мужество простого чешского гражданина. Это относится к тебе.

Сигара вернулась в угол рта комиссара и продолжила свой танец.

— Ты будешь вести себя как ни в чем не бывало и следить, чтобы тебя не раскрыли.

— Это подло! Я думал, что вы сразу же вмешаетесь! Но продолжать — значит предавать друга… друга, с которым я когда-то сотни раз рисковал жизнью… мне это противно.

— Но…

— Ты не можешь заставить меня продолжать! — возмутился Иво Буриан. — Улыбаться другу, которого предашь. Еще час назад я пытался разубедить их.

— Хватит!

Толстая рука Иржи Давида хлопнула по столу, подпрыгнула ручка. Голос его, напротив, смягчился, стал вкрадчивым.

— Давай оставим эту тему. Мы выполняем приказы руководства. Я прекрасно понимаю твое душевное состояние. Но придя ко мне, ты выполнил свой долг и оказал важную услугу родине. И прошу тебя…

В его глазах зажегся огонек, который он не пытался скрыть.

— …Не пытайся отговаривать друга. Иди до конца. Это приказ.

Его интонация опять стала суровой, мягкость исчезла из голоса.

— Мне поручено поздравить тебя. В очень высокой инстанции считают, что ты заслуживаешь награды.

Он поднялся, раскурил погасшую сигару и продолжил:

— В случае успеха операции ты получил бы целое состояние в конце концов. Может, сотни миллионов. А если выиграем мы… Ты получишь как специалист…

Давид склонился над листком бумаги.

— …две с половиной тысячи крон.

Не ожидая ответа, он сказал:

— А я — тысячу четыреста. Ты ведь мог и согласиться бежать. Думаю, они тщательно подготовили бегство.

— На вертолете, — ответил Буриан.

Толстяк-полицейский сделал жест одобрения.

— Неплохо задумано. С тобой у них могло бы получиться. Прими поздравления.

Он протянул Иво руку, которую тот пожал, привстав.

— А королевские сокровища? — вздохнул он.

— Пускай. Мы будем предупреждены об их «дне икс». Надеюсь, они начнут не сейчас?

— Нет. Англичанка возвращается в Лондон, чтобы все подготовить.

Комиссар проводил гостя до пропахшего табаком холодного коридора.

— Не пытался ее соблазнить? — спросил он. Глаза его сверкнули.

— Она слишком важная дама. Она замораживает, а не разжигает.

— Нет, правда? — хохотнул полицейский. — А молодая? Красотка Тубека?

Иво слегка покраснел и отвернулся.

— Согрешил.

Затем, пытаясь взглянуть в глаза начальнику уголовной полиции, добавил:

— Она сводит мужчин с ума. Я не мог устоять.

— Значит, ты дважды предал своего друга, — засмеялся толстый полицейский, подталкивая Иво Буриана к двери. — Иди, иди, уже поздно. Жду от тебя новостей.

С улыбкой на толстых губах, сжимавших сигару, он следил за длинной фигурой Буриана, пока тот не скрылся за поворотом.

 

7

Заместитель министра торговли США, сопровождаемый супругой, расписывался в Золотой книге. Хотя он прибыл как частное лицо, без сопровождения официальных лиц, хранительница была предупреждена о его визите. Эта приятная полная женщина, полиглот, эрудит, буквально влюбленная в знаменитый замок Карлштейн, за который она отвечала, проводила государственного мужа до свода, ведущего к выходу, потом возвратилась к дюжине ожидавших своей очереди туристов. Эти — немцы, датчане, итальянцы — сидели на пронумерованных скамейках во дворе замка, в котором теперь проходили спектакли и концерты классической музыки. В глубине двора, у самой стены, находилась эстрада, обрамлявшая стрельчатую дверь, ведшую в собственно замок. На одной из скамеек сидели Ирэн и Рихард Тубек; казалось, между ними установился мир. Черты его лица были натянуты, под глазами — круги. Она сидела с хитрой улыбкой, одетая так откровенно, что обращала на себя внимание всех туристов мужского пола. Вдали от них, слева, Дюк в светло-коричневом костюме восхищалась пейзажем, открывавшимся между двумя зубцами стены, на которую она поднялась по железной лестнице. Стоявший рядом с ней Иво Буриан показывал реку Берунку, синевшую среди зелени в сотне метров внизу. Построенный в 1348 году среди лесов, на головокружительной высоте, замок позволял наблюдать за округой на десятки километров. Основанный по приказу Карла IV, короля Богемии и императора Германии, чтобы служить надежным хранилищем драгоценностей короны и реликвий, одержимым собирателем которых тот был, замок благополучно пережил столетия, устремляя в небо свои разной высоты башни и крыши аспидного цвета с трубами огромных средневековых каминов.

Когда прошло первое восхищение, Дюк стала осматривать прямоугольные башни, ища слабые места, мысленно отмечая все.

— Вы купите все буклеты, которые здесь продаются, и почтовые открытки тоже, — сказала она. — Значит, вы уверены, что именно в большой башне будут выставлены сокровища?

— Уверен, — ответил Иво. — Сокровища выставят в часовне Святого Креста, которая находится в большой башне.

— Вы никогда не были в ней?

— Публику туда не пускают уже несколько веков. Только в этом году правительство решило…

— Как тут высоко! — перебила его Дюк. Закинув голову, она рассматривала камни старой башни с прорезанными в стене бойницами. Ее взгляд задержался на деревянной раме последнего этажа. — Высоко и великолепно, — добавила она. — Но проникнуть туда нелегко.

— Да… — признал Иво Буриан. — Не меньше ста метров…

Потом он указал на остальных, шедших за хранительницей.

— Экскурсия начинается. Вы пойдете?

Они догнали группу, когда она входила в ворота по навсегда опущенному подъемному мосту. Затем прошли по мощенной камнем внутренней улице, приведшей их в огромный, почти пустой зал, где стояли макеты и несколько статуй. Оттуда прошли еще через несколько залов, уставленных статуями XIII–XIV веков, с потолками из дорогого дерева, украшенными геральдическими символами, со стенами, на которых висели картины с непотускневшими красками. Наконец, поднявшись по каменным ступеням, нагибаясь, чтобы войти в двери, задевая плечами за стены, они дошли до королевской молельни — маленького помещения в готическом стиле, защищенного двумя железными дверями. Здесь король иногда запирался для молитв на несколько дней, а еду и государственные документы ему просовывали в отверстие, пробитое на уровне пола в стене толщиной более чем в полтора метра.

— Сокровища здесь? — мягко спросила Ирэн, охваченная безумной страстью к драгоценностям в комнате, стены которой были украшены полудрагоценными камнями, вставленными в золотую обмазку.

— Не думаю, — буркнул Рихард, ревность которого проснулась после того, как он заметил, что Ирэн и Иво на лестнице обменялись украдкой улыбками.

Она задала вопрос по-французски, и хранительница, пропускавшая посетителей по двое из-за того, что зал был очень узким, устало объяснила:

— Нет, мадемуазель, сокровищ здесь нет. Во всяком случае, их пока еще нет в замке, но, если вы хотите, я могу показать вам место, где они будут выставлены и где, увы, никто не сможет их увидеть.

Она мило улыбнулась и, как бы желая сгладить последние свои слова, добавила:

— Этот вечер зарезервирован для избранных гостей. Поверьте, мне очень жаль.

— А вы их видели? — поинтересовалась Ирэн. — На самом деле?

Она показала купленную Рихардом открытку, на которой были изображены в цвете корона, скипетр и держава.

— Еще нет, — ответила хранительница. — Но, принимая во внимание нынешний случай, думаю, что увижу.

Она дождалась, пока все выйдут, заперла железную дверь и, освещая путь электрическим фонариком, повела группу на верхний этаж по узкой, извивающейся лестнице, напоминавшей о средних веках. На стенах висели картины на религиозные сюжеты, краски которых поблекли.

— Вот здесь, — сказала она, выбрав из связки огромный ключ.

Стоя на лестнице феодальных времен перед освещенной лучом фонарика дверью, укрепленной железом, женщина открыла ее, и все вошли в прихожую с низким потолком, стены которой были тоже покрыты живописью XIV века, но здесь, куда не проникал воздух, краски сохранились лучше. Затем хранительница открыла еще одну дверь, заскрипевшую при этом, наконец, и третью, находившуюся в полуметре от второй. Туристы, толкая друг друга, вглядывались в рассеченную лучом фонарика темноту.

— О! — произнесли несколько человек.

Ирэн не сказала ничего, широко раскрыв глаза и приоткрыв рот. Она забыла об Иво, к которому, пользуясь тем, что Рихард отстал на лестнице, бесстыдно прижималась. Потом и она восхищенно вскрикнула, потому что хранительница включила свет. И тотчас же в осветившейся часовне Святого Креста раздались новые крики восхищения. Потолок в готическом стиле с пятимиллиметровой позолотой представлял звездное небо с солнцем и луной, обрисованными полудрагоценными камнями красного, зеленого, желтого цветов. На стенах, также украшенных позолотой и драгоценными камнями, были развешаны картины XIV века, с изображением святых, выполненные на дереве. Единственная в мире галерея из двадцати девяти готических картин. После первого момента восхищения туристы вошли туда, где молился со своим двором Карл IV.

— Каждая картина стоит около трех тысяч долларов, — объяснила хранительница. — Как вы видите по белым прямоугольникам, четыре картины отсутствуют. Они находятся на выставке в Монреале.

Дюк слушала рассказ с интересом, Ирэн и Рихард Тубек подошли к решетке, преграждавшей путь в часовню, — препятствие скорее декоративное, так как решетка не доходила до потолка. Хранительница открыла ее без ключа, и взорам туристов предстал стоявший в глубине часовни алтарь, к которому вели три мраморные ступеньки. По бокам золотого распятья стояли шесть канделябров, тоже золоченых, по три с каждой стороны на плите из коричневого мрамора. Здесь в былые времена служили пражские кардиналы. Дальше была пробита глубокая ниша — три метра в ширину, два в длину, закрытая двустворчатой дверью, за которой были видны два ларца, более высокие, чем широкие, чем-то похожие на гробы, на каждом был перламутровый крестик.

— Там находятся кусочки настоящего креста, — сообщила хранительница.

Иво непроизвольно перекрестился, не заметив, что Дюк увидела его движение.

— А сокровища? — Ирэн теряла терпение. Она не понимала, почему эти реликвии находились в таком месте, в этой стране, где стремились уничтожить религию и отказывали людям в праве верить в Бога, в праве, в котором иные нуждаются больше, чем в хлебе.

— Они будут выставлены здесь, — улыбнулась хранительница. — На несколько дней займут место реликвий.

Дюк нагнулась к Рихарду.

— Дайте ей незаметно двадцать долларов.

Женщина взяла доллары, посмотрела и выпрямилась.

Такая сумма… Она улыбнулась Рихарду в знак благодарности.

— Хотите узнать другие детали? — предложила она вскоре.

Тубек взглядом спросил Дюк.

— Да, — сказала она. — Вы не знаете, задолго ли до показа будут привезены сюда сокровища?

— Говорят, что за два дня, — ответила женщина, — но вы знаете, нам ничего точно не известно! Во всяком случае, все будет готово самое позднее накануне. Уже завтра придут обойщики, чтобы натянуть черный бархат, который служит фоном для сокровищ.

— Как бы я хотела на них посмотреть! — воскликнула Ирэн.

— Увы… — ответила хранительница, поворачиваясь к ней.

— Должно быть, их будут сильно охранять? — поинтересовалась немецкая туристка, опередив Дюк, собиравшуюся задать тот же вопрос.

Хранительница, поморщившись, пожала плечами.

— А!.. Вы знаете, в нашей стране… разумеется, будут приняты предосторожности… но настоящая защита — это сам замок. Никто не сможет подняться сюда, минуя охрану внизу.

— А что наверху? — осведомилась Дюк.

— Вообще-то, экскурсия заканчивается здесь, — ответила женщина, — но если вам интересно лезть наверх… Да там не на что смотреть. Только панорама, — добавила она, делая туристам знак отойти от алтаря.

Дюк, подошедшая к молитвенному столику из редкого дерева, инкрустированного перламутровым крестом, и делавшая вид, что интересуется лежащей на нем книгой, на самом деле мысленно фотографировала помещение.

— Кроме железной двери нет никакого другого входа, — констатировал Рихард, подойдя к ней. — Будет трудно.

— Не будем гадать, — шепнула Дюк. — Подождем, пока соберем сведения.

Они вышли вместе со всеми. Когда подошли к первой железной двери, хранительница показала им на отверстие в 35 на 50 сантиметров, справа на потолке, закрытое цветным витражом.

— Через это окошко смотреть могла только королева, — пояснила она. — В часовню кроме короля допускались только князья церкви и знатнейшие вельможи королевства. Службы совершал епископ Пражский.

Дюк задумчиво рассматривала узкое отверстие. Расширить его невозможно, так как пробито оно было в стене толщиной более метра. Но ловкий худощавый мужчина вроде Иво… или решительная женщина… она сама или Ирэн, если… Над этим стоило подумать.

Прежде чем догнать группу, которая пересекла порог и спускалась по винтовой лестнице, Дюк задержала Тубека и огоньком зажигалки указала ему на замок.

— Вы вернетесь сюда, чтобы сделать слепки, и отдадите их Иво, который сделает ключи. Это будет нетрудно в темноте в толпе посетителей. Нам надо собрать побольше козырей.

Они присоединились к остальным в пустом зале у очередной лестницы, широкой и на этот раз деревянной, поднялись по ней в огромное чердачное помещение, залитое светом, проникавшим через угловые сторожевые вышки. Пол, кое-где подновленный, был усыпан мышиным пометом. В одном углу были свалены доски, на куче мусора лежали мешки с гипсом. В левом крыле внимание Дюк привлек каменный камин с королевским гербом. Отойдя от группы, она приблизилась к нему. Это действительно был камин той эпохи! Он мог бы выдержать быка. Дюк не пришлось нагибаться, чтобы увидеть его ход, наполовину забитый вороньими гнездами и пылью веков. Однако через него было видно небо.

«Только бы добраться сюда, — размышляла Дюк, — а потом через королевское окошко спуститься, минуя три железные двери».

Она заметила, что Тубек делает ей знак, и пошла за группой, которую хранительница повела ко второй лестнице со словами:

— Мы поднимемся на самую высокую точку замка, откуда вы сможете увидеть прекрасную панораму, — она заговорщицки улыбнулась Рихарду Тубеку, давшему ей двадцать долларов.

— Это не предусмотрено экскурсией, но, думаю, вам это будет интересно.

Опередив их, она повела группу на второй чердак, еще более широкий, чем первый, но такой же запущенный, с тем же мышиным пометом и той же вековой пылью. Хранительница щелкнула задвижкой, запиравшей деревянные ставни, и распахнула окно, открыв грандиозную, безбрежную панораму.

— О! Как мы высоко! — ошеломленно пробормотал один немец.

— Каким маленьким и далеким все кажется, — подхватил второй, приложив ладонь козырьком ко лбу. — Боже, какое зрелище!..

Дюк тоже посмотрела вниз. Там утопала в зелени деревушка, улочки которой спускались по склону. Она ясно видела красные крыши домов, а за рекой Берункой и лесами — города Варов, Тетин, Тобол к. Желая доставить удовольствие туристам, хранительница, гордясь открывающимся пейзажем, распахнула и остальные окна на чердаке.

— А это что? — полюбопытствовала Ирэн, указывая на огромную лебедку, на катушку которой был намотан трос толщиной в кулак человека.

Хранительница хлопнула в ладоши, подзывая зазевавшихся туристов, и ответила:

— Лебедку установили здесь в XIX веке для того, чтобы рабочие, занятые реставрационными работами, могли поднимать грузы, избегая неудобных лестниц. Хотя она еще в хорошем состоянии, последний раз ею пользовались лет десять назад, когда ремонтировали пол.

— А это? — спросила неутомимая Ирэн, указывая пальцем на люк, находившийся рядом с лебедкой. — Прямоугольник, окованный железом, похожий на старую могилу, одну из тех, какие еще можно видеть на некоторых кладбищах.

— Мы к нему подойдем, — сказала хранительница, улыбаясь нетерпению Ирэн.

Она нагнулась над крышкой люка, взялась за кольцо и без видимых усилий открыла его. Любопытные туристы, наклонившиеся над отверстием, отпрянули в страхе. И было от чего. Под ними была бездна в восемьдесят метров.

— Ух! — выдохнула одна немка, не осмеливаясь больше взглянуть вниз.

— Не наклоняйтесь так низко, — посоветовала хранительница Ирэн и Дюк, стремившимся рассмотреть все получше, особенно второй, у которой при виде лебедки и люка возникла мысль.

— Через этот люк во время осад защитники сбрасывали камни и лили кипящее масло, — продолжала хранительница.

— Я вижу, — произнесла, отходя, Дюк. — Спасибо за вашу любезность. Насколько я поняла, сюда никто не поднимается?

— А на что здесь смотреть, кроме пейзажа? — удивилась хранительница. — Я сделала для вас исключение, так же как делаю это время от времени и для других.

Дюк быстро анализировала. В каждом предприятии есть слабое место. То, что создал один человек, другой может разрушить; на каждый яд есть противоядие. Нет ничего незыблемого и окончательного. Кроме смерти. Главной проблемой для Дюк было, каким способом добраться до подножья этой большой башни… и подняться до люка… затем… Два ловких, решительных, сильных человека, любящие деньги и не боящиеся риска, могли бы это осуществить.

Дюк начала верить, что не напрасно пришла осмотреть все на месте. Теперь она знала — двойное ограбление может осуществиться, самая смелая операция всех времен будет реализована. «Мозг английских гангстеров» начала твердо верить в это. Пока хранительница с помощью Иво закрывала люк, она шепнула Рихарду:

— Когда мы будем уходить, дадите этой женщине еще двадцать долларов. Она их заслужила. А когда вы вернетесь делать слепки, она вас встретит с распростертыми объятиями.

Рихард, бросавший ревнивые взгляды на Ирэн и Иво, тихо спросил:

— У вас появилась идея?

— Дайте, пожалуйста, прикурить, — ушла Дюк от ответа, подставляя мундштук, в который была вставлена «плэйерс».

Рихард быстро выполнил ее просьбу. Слишком быстро, как он сам заметил, но она подавляла его, и он не мог бороться с этим.

 

8

Увлекшись подсчетами, которые он записывал в свой блокнот, Чарли Линдсон не обращал внимания на великолепную британскую природу. Он убрал записную книжку, только когда «ролле» бесшумно въехал на территорию поместья Ритфорд. Он не стал дожидаться, пока шофер откроет ему дверцу, и выпрыгнул на крыльцо, охраняемое двумя каменными львами. Его холодно и вежливо встретил дворецкий.

— Ее Светлость леди Ритфорд просила проводить вас прямо в библиотеку, — произнес он. — Угодно ли вам проследовать за мной, сэр?

Они прошли через величественный холл, облицованный черным и белым, на стенах которого висели доспехи — помятые и сверкающие. Открыв тяжелую дубовую дверь, дворецкий отступил, и Чарли Линдсон, заправила игорного бизнеса Лондона, вошел в библиотеку, стены которой были обиты деревом, со стеллажами книг в дорогих переплетах, украшенную картинами, представляющими сцены псовой охоты. Противоположную от двери стену занимал камин, дрова в котором ждали только огня.

— Угодно ли господину что-либо или господин подождет? — осведомился дворецкий, как будто сошедший со страниц романа Агаты Кристи.

— Все нормально, Джеймс, — поблагодарил Чарли Линдсон. — Сообщите Ее Светлости о моем приходе.

Он встал у окна и посмотрел на парк, деревья которою были, казалось, ровесниками Англии. Он увидел, как Джеймс размеренными шагами приблизился к стоявшему в саду столу, за которым пили чай две женщины и двое мужчин. Один из мужчин, согнутый старик, утопавший в подушках, зябко кутал ноги в плед. Джеймс наклонился к одной из женщин, та тотчас поднялась и покинула парк.

Через две минуты она вошла в библиотеку и отпустила Джеймса со словами, вызвавшими на его лице немой упрек, на который она не обратила внимания:

— Идите, Джеймс. Если мистер Линдсон захочет пить, я сама подам ему.

Лакей удалился.

— Рада вас видеть, Чарли. И рада, что все опять наладилось.

Чарли Линдсон, один из опаснейших международных преступников, в своем безукоризненном элегантном костюме, с цветком в петлице, в сверкающей белизной сорочке, галантно поклонился, похожий на джентльмена из Сити.

— Как прошло путешествие, Маргарет? Как страна? Что представляет из себя дело?

Маргарет Ритфорд вставила в мундштук «плэйерс», он дал ей огня, подождал, пока она сядет, и сам уселся в глубокое кожаное кресло.

— Так вот, — начала она. — Рихард Тубек прав. Дело более чем сенсационное. Я правильно сделала, что поехала посмотреть все сама.

— Однако это было неосторожно, — упрекнул Чарли. — Не считая того, что вы раскрылись. Вы ведь, я полагаю, сказали Тубеку, что вы — Дюк.

— Да. Я хотела произвести на него должное впечатление, чтобы дать ему понять, что дело нас заинтересовало и что он должен помочь нам всеми силами.

— Значит, оно такое знаменитое?

— Оно чудесно. То, что нам рассказала эта девчонка Ирэн, может быть, даже преуменьшено. «Пражское солнце» необыкновенно. Едва сойдя с самолета, я пошла посмотреть на него. Несомненно, это одна из красивейших драгоценностей в мире.

— А стоимость такая же, как было сказано?

— Вне всяких сомнений. Даже лучше…

Леди Ритфорд сняла одну ногу с другой и наклонилась над пепельницей, куда стряхнула пепел с «плэйерс», в то время как Чарли Линдсон, потеряв свое обычное хладнокровие, возбужденно спросил ее:

— Лучше? Что может быть лучше восьмидесяти миллионов долларов?

— Другие восемьдесят миллионов, — улыбнулась Дюк, вновь скрещивая свои чуть худощавые ноги, выдававшие ее высокое происхождение. — Сокровища Богемской короны.

Выверенным жестом, означавшим высокую степень самообладания, Чарли вытянул длинную сигару из уже вышедшего из моды платинового портсигара.

— Я плохо понимаю, — признал он, глядя своими серыми глазами с золотыми точками в зеленые глаза леди Ритфорд.

— Все очень просто, — объяснила она. — Мы совершим двойное ограбление: «Пражское солнце» и королевские сокровища. Два сенсационных ограбления в один день. В одной стране.

— Это действительно осуществимо?

— Нужно только подготовиться. Это надо сделать особенно тщательно, не оставив ничего на волю случая. Подойдем к делу как, скажем, к математической задаче. Особое внимание следует уделить уходу. Через два часа после операции все должны быть в безопасности, в Австрии.

Она поднялась, чтобы изложить свои грандиозные планы. Ее доверенное лицо последовал ее примеру.

— Нам потребуется много технических приспособлений и других средств. В Австрии наши люди, мужчины и женщины, замаскированные под туристов, должны будут ждать нас с деньгами, поддельными документами и тому подобным.

— Нас? — подскочил Чарли, внимательно смотревший, как она прохаживается по комнате.

Она повернулась на каблуках туфель голубого цвета, как и платье из тонкого джерси, к нему лицом.

— Да, я участвую в операции.

— Да вы с ума сошли! — Он быстро поправился. — Прошу прощения, но я думаю, что это неосторожно. И потом, что вам делать в этой стране? Ведь не из-за денег же вы туда стремитесь. Вы…

— Я люблю риск, и вам это известно лучше, чем кому-либо, — отрезала она. — И поверьте, игрушки стоят того, чтобы рискнуть ради них жизнью и свободой. Кроме того… — Она села в кресло и закончила: — Мне будет приятно выкрасть их из коммунистической страны. Вы понимаете, почему?

— Но… драгоценности есть драгоценности. Для меня они не имеют политической окраски.

— Для меня имеют. Я хочу показать социалистам, что они, вопреки их пропаганде, так же уязвимы, как и другие. Я хочу доказать им, что у них есть слабости, что их подданные — обыкновенные люди, а не неподкупные роботы, и что их полиция не всесильна.

Он тихо засмеялся.

— Одним словом, вы хотите в некотором смысле преподать им урок?

— Этот урок обойдется им более чем в круглую сумму. Деньги и дополнительный стимул — вот что привлекает меня. Не считая спортивного интереса…, Я рассматриваю это как подвиг. Как рекорд в грабежах.

— Теперь я начинаю понимать, — заметил Чарли, — и хочу принять в деле самое активное участие. Но мной руководят чисто финансовые соображения. Черт! Целое состояние…

— Не возражаю, — ответила Дюк. — Даже напротив. Такой человек, как вы, рядом со мной в таком деле, как это, меня устраивает. Я уже думала об этом. Значит, мы можем включить вас в список участников, который я составляю. Идите посмотрите.

Она встала, взяла с полки книгу, раскрыла ее и, достав из нее листок, протянула его Чарли.

— Уходить будем на вертолете.

Он удивился.

— А как мы его перегоним? Это трудно, чтобы не сказать — невозможно.

Она остановила его, подняв палец.

— Он уже на месте. Поведет его полковник чешской армии.

Она заметила, что удивление Чарли увеличилось.

— Он — друг Тубека. Иво Буриан. Когда Ирэн мне его представила, я сразу поняла, как его использовать.

— Он надежен?

— Он влюблен в Ирэн, только и мечтает убежать с ней… и с несколькими миллионами, разумеется.

— Мне это кажется опасным. Рихард Тубек тоже без ума от нее, и если…

— Успокойтесь, он ничего не знает… А даже… если его подозрения подтвердятся, он ничего не сможет сделать. Прежде всего, это его последний шанс вернуться на Запад с деньгами. Поверьте мне, он не променяет это на девчонку.

Чарли кивнул в знак согласия. Взяв листок и изучив его, он заметил:

— А если этого Иво убьют во время операции, вы подумали, кем его заменить?

— Разумеется, — ответила она, — второго пилота найдете вы. Мне нужен грабитель, способный управлять вертолетом и не подверженный помрачениям рассудка.

Он снова тихо засмеялся.

— В делах такого масштаба можно и спятить.

— Я не это имела в виду. Королевские сокровища будут выставлены в башне высотой в сотню метров. Ему придется спускаться с драгоценностями.

— А как он попадет в эту башню?

— Влезет по веревке, которую я ему сброшу.

— Вы?

— Да. Я буду уже на месте. Меня там закроют накануне.

— Но это безумие!

— Да что вы об этом знаете? Вы ведь не видели местности. Иногда кажущееся сложным при детальном рассмотрении оказывается простым. Если я буду там, так только потому, что нам нужен худой человек, способный влезть в королевское окошко.

— Королевское окошко?

— Я вам объясню позднее. С этим окошком мы избавлены от необходимости открывать двери, если Тубеку не удастся изготовить ключи. Или же если они будут плохо подходить, что возможно, принимая во внимание, в каких условиях делались слепки. Когда мы будем там, нельзя терять ни минуты.

— Понимаю, — заметил Чарли, доставая новую сигару. — Но вы действуете нахрапом.

Она улыбнулась, как будто услышала комплимент.

— Я люблю риск ради риска. Он делает жизнь интереснее. Но я предусмотрела и то, что меня заменят, если я не смогу действовать. Это будет Ирэн. Кстати, постарайтесь, чтобы ваш пилот говорил по-французски. Там хорошо относятся к деголлевцам. Это необязательно, но данная деталь может нам помочь. Мне бы также хотелось, чтобы он имел навыки альпиниста. Короче, нужен атлет. Как думаете, найдется такой среди ваших людей?

— Вы хотите, чтобы он был из местных?

— Отнюдь. Меня мало интересует его национальность. Ищите, где вам угодно.

— О’кей, — ответил он. — Отправлюсь на поиски сегодня же вечером. Налетчик, пилот и акробат в одном лице. Такие на дороге не валяются. Когда операция?

— Через двенадцать дней. Вам нельзя терять ни минуты. Найдите еще одного налетчика. Пусть у него не будет достоинств первого, ничего. Но если будут — тем лучше. Каждый из нас должен будет сыграть двойную роль.

— Нас будет много?

Она взяла листок и ответила:

— На нынешний момент семь или восемь. Я еще буду изучать этот вопрос и сообщу вам все необходимое. Также нам понадобится снаряжение, список которого я вам предоставлю.

Говоря это, она подошла к окну, и ее взгляд задержался на закутанном человеке, сидевшем в кресле в саду.

— Кажется, состояние герцога не слишком улучшилось, — констатировал подошедший к ней Чарли.

— Вам его жаль?

Он усмехнулся. Дюк прервала его смех голосом, в котором звучали светские нотки.

— Если да, то напрасно. В свои восемьдесят лет он умрет спокойно, чего я ему от всей души желаю. Этот эгоист признает только себя, делает все только для себя.

Она постучала по стеклу мундштуком и продолжала с презрением:

— Лорд Ритфорд. Достопочтенный лорд Ритфорд. Самая большая сволочь Соединенного Королевства. Тот, кто промотал мое приданое, а также состояние моих идиотов-родителей, которые даже не осмеливались посещать поместье, такое сильное впечатление производил на них Его Светлость. Его Светлость играл на бирже… сначала на мои деньги, потом на немногие оставшиеся у него земли.

— Которые вы выкупили!

Она перестала стучать мундштуком по стеклу и повернулась к Чарли.

— С вашей помощью.

— Нет, нет, — ответил он. — Я только подчинялся вашим приказам. Например, при краже драгоценностей Мак-Логганов, кузенов герцога. Это была тогда моя специальность, но я никогда не летал высоко. Уже пятнадцать лет, — задумчиво проронил он.

— С тех пор мы вместе прошли долгую дорогу, — ответила она. — Вы проявили себя прекрасным организатором.

— С вашими советами.

— Вернули герцогу его былое состояние и удесятерили мое.

Он заговорщицки улыбнулся.

— Да, но пользоваться им он не может. Вы ведь не даете ему играть на бирже или ипподроме.

— Я даю ему возможность жить, — сухо заметила она, — жить в той роскоши, к которой он привык. Он так этому рад, что даже никогда не пытался узнать, откуда появились деньги. Он просто живет. Для себя. Он — подлец.

Маргарет отошла от стекла, бросив последний презрительный взгляд на старика, обсасывавшего пирожное, и добавила:

— Муж дал мне прекрасный урок. Я решила никогда больше не нуждаться в деньгах и никогда не доверять мужчинам.

Она неожиданно подняла руку.

— Скорее отправляйтесь на поиски, Чарли.

Чарли удержал ее пальцы.

— Маргарет…

— Нет, нет, — ответила она, мягко высвободив руку; — Я уже говорила вам, что, если бы между нами не было герцога, может быть… Но я хочу остаться леди Ритфорд, хотя бы только для себя… Может, это глупо.

Однако прошло пятнадцать лет… с того вечера, когда мы впервые встретились в Сохо.

— Счет оплачен, Чарли.

— Вы не любите мужчин, Маргарет, так ведь?

Она улыбнулась, открывая ему дверь.

— Возможно. Но и это из-за герцога. Нас разделяло более сорока лет, когда в ночь нашей свадьбы… он был омерзителен. Как и всегда. Бай-бай, Чарли.

Они обменялись дружеским взглядом, в котором проскальзывало сожаление.

— Бай-бай, Маргарет, — прошептал он, выйдя в дверь.

Она слушала, как затихают его шаги, потом вставила «плэйерс» в мундштук и посмотрела в сад, где лорд Ритфорд хихикал, пока Джеймс накладывал ему в чашку чая сахар.

 

9

Как и вся столица, дом номер 36 на Орфевр почти опустел. Поднимаясь по лестнице здания уголовной полиции, старший комиссар Ален Ле Гофф, начальник бригады по борьбе с организованной преступностью, встретил нескольких инспекторов. По мере того как он поднимался, он яснее слышал удары молотком и скрип пилы. Дело в том, что в старом здании шел ремонт! Давно начатые работы приносили массу неудобств, много шума и запах краски.

На верхнем этаже Ле Гофф открыл дверь своего кабинета, бросил на стол газету и привычным жестом закурил первую за день голубую «голуаз». Потом, посмотрев через форточку на крыши Парижа, освещенные летним солнцем, прошел через кабинет своего помощника, который был в отпуске, и вошел к Сериски — офицеру, временно исполняющему обязанности помощника. При его появлении Сериски и два сотрудника из отдела документации вскочили и произнесли: «Доброе утро, патрон». Ле Гофф сделал им знак садиться.

— Ничего новенького? — небрежно спросил он. — О Пьеро Заике и его шайке по-прежнему ничего?

Сериски отложил рапорт, который изучал.

— Нет. За те восемь дней, что мы за ними следили, они не делали ничего. Правда, имели многочисленные контакты. У меня предчувствие, что они хотят шарахнуть в конце месяца зарплату завода в Вильжюифе. Тридцать первого будет двойная сумма, из-за отпускных за август.

— А в остальном?

Офицер поморщился.

— Текущие дела. Всякая чепуха. Поганая работенка.

Он намекал на налеты, с которыми возился, заменяя ушедших в отпуск.

— Однако… — добавил он, — это может быть интересно. Речь идет о Жюрассьене.

В глазах Ле Гоффа мелькнула и быстро погасла молния.

Офицер, нагнувшись, читал рапорт, переводя написанное на разговорный язык. Затем резко поднял голову.

— Когда я узнал о пребывании здесь Жюстена Пурселя, именуемого Жюрассьеном, известного налетчика, я посадил ему на хвост группу. Нам необходимо знать, насколько опасен этот человек. Так вот, мы пасли его день и ночь по новой системе.

— Вы считаете, что он что-то готовит? — быстро спросил Ле Гофф, глядя на печатавшего на машинке офицера.

— Здесь — нет, — ответил Сериски, — но где-то в другом месте — возможно. Мы перехватили телефонный разговор между отелем, где остановился Жюрассьен, и баром на улице Жермен Пилон.

— С кем?

— С Туссеном Корсиканцем.

— Который связан с Лондоном?

— Именно. Речь шла как раз о Лондоне, насколько мы поняли. Туссен предлагал Жюрассьену какую-то невероятную операцию. Бесподобную. Мечту любого налетчика. Миллионы.

Беззаботность начальника бригады по борьбе с организованной преступностью окончательно исчезла. Он забеспокоился, вспомнив головокружительное ограбление в Англии.

— В Англии? В таком случае, надо сообщить Ярду.

В поросших рыжеватыми волосами руках Сериски зашуршали бумаги.

— На этот счет у нас нет никаких сведений. Корсиканец не уточнял.

— Продолжать подслушивание!

— Мы его и не прекращали, — уверил офицер. — Может быть, скоро что-нибудь узнаем. Они договорились встретиться в три часа, в номере Жюрассьена. Отель «Пергола», улица Бьевр.

— Надо постараться занять соседний номер! — бросил Ле Гофф.

Сериски изобразил успокаивающую улыбку. Увидев ее, Ле Гофф заметил:

— Насколько я понимаю, все уже сделано?

— Мне удалось занять соседний номер, — объяснил Сериски. — К счастью, он был свободен. Парни из гостиничного отдела сообщили мне номер комнаты Жюрассьена, а я сделал остальное.

— Вы обдумали, как установить подслушивающую аппаратуру?

По радостному огоньку в обычно строгих глазах Сериски Ле Гофф понял, что задал вопрос риторический.

— Ровно в десять к Жюрассьену явятся сантехники проверять батарею отопления. Дирекция в курсе.

— Хорошо, — одобрил Ле Гофф, бросил окурок в форточку и повернулся к собеседнику.

— В отеле будем подслушивать вы и я. Может, стряхнем отпускную лень.

Затем, вновь взглянув на залитые солнечным светом крыши Парижа, добавил:

— Когда я думаю, что коллеги из уголовки, нравов и наркотиков купаются в море, а мы…

За его спиной раздались сдержанные смешки. Парни в бригаде не были глупцами и хорошо знали своего шефа. Ради задержания опасного преступника, ради интересного дела, Ален ле Гофф готов был пожертвовать ежегодной поездкой в свою любимую Бретань. Профессия у него в крови, о делах он думал днем и ночью. Он был одним из самых упрямых охотников за преступниками.

— В любом случае, даже если бы не оказалось рядом свободного номера, мы могли бы их услышать, — сообщил Сериски, вернувшийся к своим бумагам. — Нам тут принесли самый новый микропередатчик. И самый дорогой.

Ле Гофф снова повернулся к подчиненному.

— Значит, подбрасывают нам новинки?

— Ха, ну да! — признал помощник. — Микрофон размером не больше спичечного коробка можно спрятать куда угодно, даже в мебель. А передает он на расстояние, в среднем, пятьсот метров.

— А стоит?

— Шестьсот тысяч старыми, — сообщил Сериски. — Снабженцы позаботились, чтобы я дал расписку. Щедры, но не расточительны.

— Ваши «сантехники» заинтересованы в том, чтобы не потерять его, — заметил Ле Гофф, взяв со стола трость с выкидным лезвием. — Ваша, Сериски?

— Да, патрон. Хочу сравняться с Майской Мухой.

— Желаю вам этого, — ответил Ле Гофф, положив трость на место.

Потом, прежде чем уйти, заметил:

— Будем надеяться, что Жюрассьен не доставит нам столько же забот, сколько Майская Муха.

— Будем надеяться, — вздохнул Сериски, мечтательно разглядывая трость.

Он даже не заметил, что его начальник ушел. В мечтах он уже видел себя на берегу реки, по щиколотку в траве, высокой и влажной, с трубкой в зубах, а в ручье охлаждается бутылка мюскаде.

Номер был вполне комфортабельным, стены оклеены зелеными обоями, мебель из светлого дерева, оборудованная по последнему слову ванная комната. На низком столике рядом со стаканами с пивом и телефоном стоял приемник. Усевшись в кресле, Ле Гофф и его помощники ждали с тем безграничным мрачным терпением, которое характерно для охотников за преступниками. Телефон зазвонил, когда Ле Гофф доставал «голуаз». Он остановился и посмотрел на Сериски. Тот был краток.

— О’кей, — сказал помощник и положил трубку.

Отвечая на немой вопрос начальника, он объяснил:

— Из машины. Туссен оставил свой автомобиль недалеко от гостиницы. Будет здесь через несколько минут.

Его палец указывал на стену, из-за которой не доносилось никаких звуков. Ле Гофф кивнул в знак согласия и зажег спичку. Они вновь замолчали. В их молчании чувствовалась напряженность. Им нечего было сказать друг другу. Люди их профессии говорят мало, они действуют. Через некоторое время в приемнике послышались шумы: звонок в дверь, шаги, звук открывающейся двери. Затем голоса.

— …ет, Туссен. Мы не виделись целую вечность.

— С Клерво, кажется, — заметил другой, с поющим акцентом, тогда как в голосе первого слышались нотки деревенского говора. — Четыре года.

— Точно, — сказал первый, как поняли полицейские, Жюрассьен.

Они не могли спутать акценты. Если слушая корсиканца представлялись аперитив, игра в шары, солнце, то голос Жюрассьена вызывал ассоциации с суровым климатом, мощью гор, тяжестью шагов на снегу и неутомимостью.

— Я решил, что лучше прийти сюда и все тебе объяснить, — сказал корсиканец. — Невероятное дело. Обалденное!

Ле Гофф осторожно подстроил приемник, потому что к звуку примешивался посторонний шум. Голоса зазвучали четче. Как будто бандиты сидели рядом с полицейскими за кружкой пива.

— Я тебя слушаю, — произнес Жюрассьен.

Он, должно быть, сел в кресло, потому что послышался скрип сиденья.

— Так вот, — взял слово корсиканец. — Речь идет о работе в Чехословакии. В Праге.

— Ты шутишь?

Судя по восклицанию Жюрассьена, новость ошеломила не только полицейских.

— Ничуть, — ответил корсиканец. — Ты можешь поиметь пятьсот миллионов старыми. А может, в два раза больше.

— Шутишь?!

Удивление Жюрассьена росло — такие невероятные цифры…

— Да, да, может, и в два раза больше, — подтвердил корсиканец, — они дали мне понять…

— Кто?

— Ростбифы. Это они затевают дело.

— Я их знаю?

— Нет, не думаю. В любом случае, я не могу тебе ничего больше сказать, пока не услышу «да».

— Я не могу сказать «да» неизвестно кому, — ответил другой. — Не хочу пачкаться, не зная, на кого и с кем я работаю. Тем более в этой дыре — Праге.

— Мне разрешили назвать тебе одно имя. Ты его знаешь — Тубек.

— Чех? Тот, у которого я был вышибалой в клубе в Лондоне, когда был в бегах? Сказать по правде, я его видел только издали! Он меня не знает.

— В любом случае он будет там, — сказал корсиканец. — Он все и задумал. Он слинял после того, как замочил одного легавого. Янки.

— Тут у нас ходили слухи, что его хотели пришить в Париже, — недоверчиво произнес Жюрассьен. — Ты в курсе?

В приемнике, к которому полицейские наклонились так, что чуть не соприкасались головами, послышался циничный смех.

— Я-то? В курсе, — объяснил Туссен. — Я знаю тех, кто там работал.

— И промазали! Стрелки хреновы! Новое поколение, готов поспорить…

— Не все же могут стрелять, как ты: быстро и метко! — хохотнул корсиканец.

— Можно узнать, почему его хотели прикончить?

— Он наколол английских гангстеров.

— И опять у них в доверии? — удивился Жюрассьен. — Чокнутые.

В приемнике ясно послышался щелчок зажигалки. Поющий голос объяснил:

— Да. Его простили в обмен на это дело. Такое оно крупное.

— А почему зовут меня? У них там, в Лондоне, есть отличные налетчики!

В его удивлении проскальзывали нотки свойственного горцам недоверия, выработавшегося за многие поколения у крестьян, привыкших защищать свои земли.

— Налетчики есть, альпинистов нет, — уточнил корсиканец. — Кроме того, ты служил в горно-стрелковых частях и, кажется, водил вертолет. Им это тоже подходит.

— Точно, — подтвердил Жюрассьен.

Он заинтересовался делом. И не только он. Полицейские дрожали от нетерпения.

— Если ты согласен, — продолжал корсиканец, — дашь мне фотокарточки на документы. Я сделаю паспорт для Праги. Но решай сразу. Это срочно.

Установившуюся тишину нарушало только сопение обоих бандитов. Наклонившиеся над приемником полицейские, затаившись, ждали. Наконец горец произнес:

— Я согласен. Объясни.

Приемник содрогнулся от вздоха облегчения. Судя по силе этого звука, корсиканец, в случае успеха миссии, получал приличную сумму.

— Все просто, — произнес он. — Я принесу тебе бумаги, и 22 июля ты отправишься в Прагу. Там, на месте, они войдут с тобой в контакт. Усек?

— Усек. Но пока я буду ждать, надо бы…

В приемнике опять послышался циничный смешок.

— Все предусмотрено. Вот миллион старыми, чтобы скрасить тебе ожидание.

Полицейские ясно услышали шлепок упавшей на стол пачки купюр.

— Теперь я обрываюсь, — сказал тот же голос. — В паспорте ты будешь называться Жюстен Парфэ. Ты не против? Они сочли это остроумным. И я тоже, — добавил он, смеясь от чистого сердца.

— У них полно юмора, — невозмутимо ответил Жюрассьен. — Возьми мои фотографии. А оружие? Они достанут?

— Они сделают все как надо. Ни о чем не беспокойся. Ну, чао!..

Коротким движением Ле Гофф выключил приемник и показал на телефон:

— Скорее, Сериски. В первую очередь свяжись с группой в машине. Пусть они возьмут корсиканца, когда он будет выходить. Но без шума. А мы…

Он не договорил, чтобы не мешать своему помощнику выполнять приказ.

— Красный — центру. Красный — центру.

Щелчок. После короткого ожидания:

— Предупредите Синего. Он может брать объект. Конец. Подтвердите прием.

Едва он положил трубку на рычаг, как Ле Гофф снова включил приемник, чтобы послушать, что происходит в соседней комнате. Хлопнула дверь, потом скрипнул матрас. Должно быть, Жюрассьен лег на кровать. Лоб Ле Гоффа прорезала морщина. Сериски ждал его приказов.

— Надо сообщить Ярду и Интерполу, — заявил наконец начальник бригады. — Тубек нас не касается. Этим грабежом в Праге займется Интерпол. Они сообщат туда, и Тубека возьмут. А Лондон займется организаторами.

— А мы — корсиканцем и Жюрассьеном?

— А мы — корсиканцем и Жюрассьеном, — с сожалением повторил Ле Гофф, снимая трубку телефона. — Я знаю, о чем вы подумали, Сериски. Было бы здорово, если бы мы смогли довести дело до конца и взять их всех с поличным, но, увы… Прага — не Париж.

Он набрал номер и произнес:

— Уголовную полицию. Соедините меня с директором.

Закрыв рукой микрофон трубки, заметил:

— К счастью, он еще не уехал в отпуск. Хочу поставить его в известность, прежде чем связаться с Ярдом. Он решит.

Затем, не отводя глаз от приемника, из которого доносился храп, и прижимая к уху трубку, он закурил «голуаз» и закашлялся.

 

10

Секретарь почтительно раскрыл дверь кабинета начальника уголовной полиции.

— Да? — спросил тот.

Секретарь объявил:

— Старший комиссар Ле Гофф, господин директор.

— Пусть войдет, Бертран, — приказал тот.

Бертран отступил и тщательно закрыл дверь за одетым в летний костюм Ле Гоффом.

В кабинете, кроме директора, сидели еще двое, вставшие при появлении комиссара.

— Старший инспектор Уилсрик из Скотланд Ярда, — представил начальник полиции по-французски.

Ален Ле Гофф церемонно пожал руку, протянутую ему английским коллегой — широкоплечим рыжим мужчиной с тяжелой челюстью.

— Специальный агент Финансового управления США Майк Копполано, — представил директор второго незнакомца.

Ле Гофф пожал его большую руку.

— Рад познакомиться, — улыбнулся он высокому блондину атлетического сложения, показавшему в ответной улыбке ослепительно белые зубы.

— По взаимному соглашению между нашими министерствами, — начал директор, когда все сели, — мы отказываемся от ведения дела о «Пражском солнце» в пользу месье Копполано.

Ален Ле Гофф бросил удивленный взгляд на высокого американца, а директор тем временем продолжал:

— Эта история может показаться вам очень сложной, Ле Гофф. На самом деле она совершенно ясна. Я предлагаю месье Копполано самому рассказать ее вам.

Начальник бригады по борьбе с организованной преступностью посмотрел на повернувшегося к нему американца — коротко остриженные волосы, волевой подбородок, голубые глаза, развитая мускулатура без намека на жир. «Упрям, — подумал комиссар, знавший таких людей. — Честный полицейский. Должно быть, очень опасен для преступников».

— Прежде всего, позвольте мне поблагодарить вас, — начал Майк Копполано, обращаясь к Ле Гоффу. — Без вас мы бы никогда не узнали, где скрывается Рихард Тубек, поймать которого мы хотим любой ценой. Особенно я.

Брови Ле Гоффа удивленно поднялись.

— Том О’Банниен, американский агент, убитый Тубеком, был моим лучшим другом, — объяснил Майк немного дрогнувшим голосом. — Он был больше чем просто другом.

Он достал пачку своих любимых сигарет «кэмел», предложил всем присутствующим и закурил сам, чтобы не дать своим чувствам вырваться при свидетелях. Но это было сложно. Смерть Тома, о которой он узнал в Нью-Йорке, ошеломила его и Конни, его жену. Том? Тот, с кем он столько раз рисковал, кто присутствовал при кончине Луи Копполано, его приемного отца. Чтобы вырастить его, Майка, и дать ему образование, отец связался с гангстерами, друзьями своей юности, прошедшей в Браунсвилле. Том, частица тела и души Майка, которую Тубек… в Лондоне… в упор… не дав ни малейшего шанса.

Он получил от своего начальника на Уорик-стрит, 201, где размещаются таможня и финансовое управление США, разрешение помочь Ярду в расследовании. Они были готовы уже отказаться от участия в нем, как вдруг уголовная полиция Парижа…

Ален Ле Гофф, не перестававший изучать американца, произнес:

— Кажется, я начинаю понимать. Вам нужен Тубек.

— Мне нужен Тубек!

Ответ Майка прозвучал как окончательный приговор, не подлежащий обжалованию. Ле Гофф кивком головы одобрил его слова, солидаризируясь с американцем. Полицейские всегда поступают так, забывая о профессиональной зависти, когда речь идет о гибели одного из них. В таких случаях их беспощадность и жажда мести означают спасение в будущем кого-то другого, всех их, из какой бы страны они ни были. Специальный агент выпустил из ноздрей серый дым и продолжил:

— Единственный способ получить его — поехать туда.

Ле Гофф сделал жест, на который американец ответил:

— Я знаю. Вы скажете, что, задействовав Интерпол, я могу заполучить Тубека! Но кто мне поручится, что они согласятся выдать его? Он ведь чех, не забывайте об этом. А если он останется там, он никогда не получит того, что заслуживает за убийство моего друга.

Когда Майк произносил эти слова, его глаза из голубых стали серыми.

— Я хочу привезти его сюда, чтобы он полностью заплатил по счету, — продолжал он. — Меня поддерживают коллеги из Ярда, да и мой шеф, хотя и с трудом, но дал согласие.

Майк повернулся к англичанину, подтвердившему правоту его слов.

— В Лондоне он заплатит за все, — сказал Майк, — но сначала его нужно туда доставить.

— Вы хотите сказать, что собираетесь выкрасть его? — спокойно осведомился Ле Гофф, как будто это было в порядке вещей.

— Не только, — заявил Майк, — я хочу привезти его и одновременно взять с поличным банду Дюка.

— Приняв участие в ограблении? — заинтересовался Ле Гофф, в глазах которого вспыхнул огонек.

— Именно, — улыбнулся Майк.

— Месье Копполано хочет занять место Жюрассьена, — вставил директор. — Поэтому он здесь, и поэтому я велел пригласить вас, Ле Гофф.

Тот тихо свистнул. Теперь он понял, почему ему приказали поместить Жюрассьена в секретную камеру в Санте, а корсиканца — во Фрэн. Американец рискует, внедряясь в банду. Впрочем, такая у них работа. Если бы было надо, Ле Гофф действовал бы так же.

— И, разумеется, если у вас там случатся неприятности, никто вас не прикроет? — спросил он.

— Разумеется, — ответил за Майка англичанин. — Ни наши правительства, ни Интерпол в подобном случае вмешаться не смогут. В случае чего — никто ничем не поможет нашему другу, который к тому же не имеет права раскрыться, сказав, что он — секретный агент. Он должен будет покориться обстоятельствам, какими бы они ни оказались. Он, разумеется, согласен.

— Я знаю, на что иду, — сказал Майк. — И никогда не устану благодарить вас за участие.

Директор взял со стола карточки для документов и протянул их Ле Гоффу.

— Вы займетесь тем, чтобы наш американский друг получил французский паспорт на имя Жюстена Парфэ.

Ле Гофф кивнул, разглядывая фотографии американца. Он перевернул одну из них и увидел, что сделана она была французским фотографом. Мысленно он похвалил секретного агента за предусмотрительность. Он ничего не оставил без внимания.

— Одну вы отправите, как было условлено, Чарли Линдсону, — сказал директор, — по адресу, найденному в бумагах корсиканца.

— Не премину, — согласился Ле Гофф. — Это гарантия. Они возьмут ее с собой в Прагу, чтобы проверить, действительно ли вы — Жюрассьен, — добавил он, повернувшись к Майку. — А вы действительно занимались альпинизмом?

— Мне очень нравится этот спорт, — улыбнулся тот. — Я знаю, что это было одним из условий, поэтому они остановили свой выбор на Жюрассьене.

Начальник бригады улыбнулся в свою очередь.

— Значит, голова не закружится?

— Нет, — ответил агент, открывая в улыбке великолепные зубы.

— А вы сказали ему о другой профессии, из-за которой выбрали Жюрассьена, господин директор? — осведомился Ле Гофф.

— Вы намекаете на его пилотское удостоверение?

— Именно, господин директор.

— Я ему говорил, — успокоил начальник уголовной полиции, — и добился, чтобы его здесь подучили пилотировать вертолет. Кроме того, поручаю вам собрать все, относящееся к Жюрассьену: его жизнь, прошлое, приговоры, связи, привязанности, и так далее, и тому подобное. Чтобы он совершенно вжился в роль этого бандита. На всякий случай, если они станут его об этом расспрашивать. Нельзя ничем пренебрегать.

— Вряд ли они проявят такое любопытство, — заметил Ле Гофф. — Они полностью доверяют корсиканцу и не могут знать, что мы владеем их секретом. Тем не менее, осторожность не помешает.

— Мне не нужно советовать вам сохранять тайну, Ле Гофф, — заметил директор, поднимаясь. — Оставляю на вас нашего друга, которому нельзя терять времени. Он должен 22-го быть в Праге. Мне бы также хотелось, чтобы вы с ним не показывались на людях, даже здесь, чтобы избежать утечки информации.

— Если он хочет, то может пожить у меня в Шату, — предложил Ле Гофф. — Моя мать и жена будут рады.

Директор уголовной полиции посмотрел на Майка, тоже вставшего.

— Я очень польщен и принимаю предложение, — улыбнулся американский агент.

— В таком случае, — сказал директор, — вопрос улажен.

Потом, протянув ему руку:

— Думаю, мы не увидимся до вашего отъезда, месье Копполано. Хочу пожелать вам удачи.

— Помогите нам поймать Дюка и его банду, — вставил англичанин. — Вы сделаете хорошее дело.

— И отомщу за Тома, — прошептал Майк, пожимая руку работнику Ярда.

Потом он присоединился к начальнику бригады по борьбе с организованной преступностью, ждавшему его в коридоре на первом этаже, за стеклянной будкой, в которой сидел привратник, из-за жары расстегнувший ворот сорочки.

 

11

Выйдя из такси, Дюк оказалась на бесконечно длинной эспланаде, на которой находился цирк-шапито Буша — знаменитый цирк из Восточной Германии. С другой стороны гигантского проспекта Обранку Миру поднимались трибуны спортивного стадиона «Соколово». Герцогиня Ритфорд, ступая по гравию своими замшевыми туфлями спортивного фасона, направилась к крытому фургону — кассе, где продавались билеты на представление в цирке зверей. Когда она подошла, Чарли, выйдя из «мерседеса», набитого рыболовными снастями и всем необходимым для туризма, присоединился к ней; оба встали в очередь за туристами, машины которых, с номерами всех стран Европы, стояли вдалеке. Красота Чехословакии, прелесть нового места начинали привлекать отпускников разного достатка. Получив билеты, англичане прошли контроль и направились прямо к клеткам хищников, чье местонахождение легко угадывалось по рычанию и характерному запаху.

— Питер? — поинтересовалась Дюк, изящная и элегантная в коричневом платье из тонкого джерси.

— Приедет вечером с «дэ-эс», — ответил Чарли Линдсон, тоже одетый в костюм спортивного стиля.

— На границе не было неприятностей?

— Никаких. Они только удивились, что все эти удочки и палатки нужны мне одному. Но я объяснил, что жду свою семью, которая прилетит на самолете, и что я не могу спать в гостиницах.

— Хорошо. Снаряжение, оружие с вами?

— Да, да, — утвердительно ответил Чарли. — Теперь я хотел бы знать, зачем вы привели меня сюда.

— Чтобы увидеть Тубека. Он должен ждать нас у клетки с пантерами. Когда мы с ним говорили по телефону, мне показалось, что он не в себе. Потому-то я и захотела, чтобы вы были рядом. Мы больше не можем терять время на принятие решений. Теперь дорог каждый час.

— Смотрите! Я вижу его внизу, — сказал Чарли, кивнув головой.

Повернувшись к ним спиной, Рихард Тубек, казалось, разглядывал черных животных с блестящей шерстью, непрерывно ходивших по своим клеткам в двух шагах от него. Десять хищников с Явы, по два в каждой клетке.

— Привет, Рихард, — произнес Чарли, облокачиваясь на поручень.

Чех резко обернулся.

— О!.. — удивленно произнес он. — Добрый вечер, Чарли! Я не ожидал…

Серые с золотистыми крапинками глаза главаря лондонских гангстеров на секунду встретились с глазами чеха.

— Тебе повезло, Рихард. Ты обманул нас, и до сих пор жив.

Чех повернулся к Дюк, взглядом моля о поддержке.

— Да, ему повезло, — произнесла она. — Повезло, потому что вы, Чарли, наняли неловких убийц.

— Давайте не будем говорить об этом, — прошептал Тубек, чувствовавший себя неуютно. — Раз вы здесь, значит, вы простили.

Чарли Линдсон протянул ему одну из своих длинных сигар.

— Ты силен! Мы бы никогда не додумались искать тебя здесь.

— Его сила заключена в желании выжить, — заметила Дюк, делавшая вид, что интересуется хищниками. — Как и все трусы, он гениален, когда речь идет о его шкуре.

— Нет, но… — возмутился чех без особого убеждения.

— Заткнись, — беззлобно оборвал его Чарли. — И поблагодари себя за мысль о «Пражском солнце».

В конце коридора появился служитель цирка с кусками мяса в руках. Это был человек германского типа, плотный блондин, одежда и обувь которого были сильно поношены. Дюк указала Тубеку на него:

— Вы сделали то, что я просила относительно него?

— Да, я с ним говорил. Трижды. В последний раз я повел его выпить.

— И?..

— Он дал мне понять, что за десять тысяч долларов он готов на все.

— Вы дадите ему сто тысяч.

— Что?! — подскочил чех, подумавший, что плохо расслышал.

— Сто тысяч! — повторила Дюк. — Вы отдадите ему деньги двадцать второго, во второй половине дня.

Служитель, насадив один из кусков мяса на специальную пику, просунул ее через прутья решетки, и пантеры с урчанием бросились на еду.

— А сейчас вы передадите ему пять тысяч сверх суммы, — отрезала Дюк, — чтобы показать, что мы люди серьезные.

— Но… — возмутился чех. — Это слишком. Слишком много.

— Делай, что тебе велят, — глухо, но резко оборвал его Чарли.

— И действуйте осторожно, — посоветовала Дюк, вставляя «плэйерс» в мундштук. — А теперь расскажите мне, что вас так взволновало час назад, когда мы разговаривали по телефону.

Рихард Тубек прочистил горло, бросил взгляд на служителя, торопливо кормившего зверей, и наконец прошептал:

— Вчера Ирэн взяла машину, чтобы съездить в Прагу, а я остался в Низборе. Она должна была вернуться в пять, но в семь ее еще не было.

— Ну и что? — спросила Дюк.

— Так вот… — пробормотал Тубек, как будто смущаясь. — Я захотел… ну, узнать, не…

— Не изменяет ли она вам с Иво? — закончила за него своим обычным ледяным тоном леди Ритфорд.

Рихард Тубек, отвернувшись, чтобы избежать ее взгляда, продолжал:

— Да, я хотел узнать. Я подозревал. Я уверен, что она и Иво…

— Продолжайте, — безжалостно произнесла Дюк.

— Ну вот, я добрался до Праги и стал ждать недалеко от дома Иво.

— И вы их застали?

— Нет, — признал чех, решившись взглянуть в зеленые глаза Дюк, напоминавшие ему глаза урчавших в двух метрах от него хищников. — Нет, ее нет. Но его я видел, когда он вышел. Один. Я проследил за ним, думая, что…

— Что он приведет вас к ней, и вы их застанете! — бросила Дюк.

— Ну да, — признал чех, — но я ошибся, он с ней не встречался. Только…

— Только?

Рихард Тубек снова прочистил горло и выпалил:

— Иво заходил в здание уголовной полиции.

Длинные Пальцы леди Ритфорд сжались на мундштуке.

Чарли Линдсон смертельно побледнел и, вздрогнув, посмотрел на женщину.

— Что вы думаете об этом, Маргарет? — произнес он.

Она медленно сделала длинную затяжку, затем выдохнула дым и ответила:

— Все и ничего. Я могла ошибиться в отношении этого человека, друга Тубека. Он мог иметь в этом здании какое-то дело, не связанное с нашим.

— Он мог и предать, — заметил Чарли Линдсон. — Твое мнение, Рихард? Ты ведь его знаешь.

Загоревший под низборским солнцем чех пожал широкими плечами.

— Я не знаю, что думать, но Иво я не доверяю. Он мог внезапно изменить решение. Он прежде всего чех и свою страну любит больше, чем меня.

— И подразумеваете, что он предпочтет свою страну двум миллионам долларов? — иронически заметил Чарли. — Это меня удивило бы. Такие герои не существуют.

— Я в этом не столь уверена, — задумчиво заметила Дюк. — Меня сейчас огорчает одно. Я вспоминаю, что видела, как он тайком перекрестился.

— Ну и что? — удивился Чарли. — Какая связь?

Едва подкрашенные щеки англичанки дернул тик.

— Я спрашиваю себя, не кажется ли ему кража дароносицы святотатством? В конце концов…

Она взглянула на сигарету, ярко светящуюся в темноте, и добавила:

— Душа человека — вещь сложная. Кто знает, что у него на душе?

— Но тогда все пропало! — закричал Чарли. — Они нас арестуют.

Огонек сигареты прорезал воздух.

— Нет, если мы будем действовать смело, — заметила Дюк. — Если он нас предаст, он сообщит им день и час нашего нападения на Лорету. А если мы изменим этот день? И этот час?

— То есть? — заинтересовался Чарли.

— Мы заставим их поверить, что операция назначена на 23-е, а не на 22-е.

— А действовать будем все-таки 22-го? Так?

— Точно, — подтвердила Дюк.

— А вы не думаете, что они могут проследить за нами и решить арестовать нас заранее?

— Они бы это уже сделали, — заявила Дюк. — Зачем бы им было ждать? Если бы они поступили так, это было бы огромной ошибкой с их стороны. Мы могли бы все отрицать. У них не было бы никаких доказательств. И тогда они могли бы только выслать нас из страны. Намерение еще не доказательство. А кто им сказал, что это намерение у нас было? Иво Буриан? Что стоит его слово против наших, если мы не начали осуществлять наш план? Нет, поверьте мне, если Буриан нас действительно предает, те будут выжидать, чтобы взять нас с поличным. Это точно. Потому-то мы поймаем господина Буриана в ловушку.

— Но если мы скажем ему, что дело назначено на 23-е, а сами начнем 22-го, как договорились, он их предупредит, — недоверчиво заметил Тубек.

— Не сможет, — ответила Дюк. — Мы не выпустим его 22-го с самого утра. Для начала мы велим ему подготовить вертолет за два дня до срока. Но не в намеченном заранее месте. Только это немного нарушает мои планы. Я хочу предложить Ирэн занять мое место в замке. Как вы думаете, она согласится?

— Ну… — заколебался Рихард. — Вы можете спросить об этом ее. Она ждет в моей машине.

— Вы считаете, что она подойдет для этого? — спросил Чарли, повернувшись к Дюк.

— Если я правильно ее оценила, она ничего не боится, — ответила англичанка. — Как и я, она обожает риск и деньги. Заменив меня, она получит дополнительную долю. Она согласится, не беспокойтесь. — Потом она посмотрела на чеха, шепнувшего проходившему мимо служителю с куском мяса на пике:

— В шесть часов. В пивной.

Служитель, окинув англичан притворно равнодушным взглядом, просунул кровавый кусок мяса в ближайшую клетку, где на него набросились, скаля клыки, величественные хищники блестяще-черного цвета. Дюк повернулась к Рихарду.

— Я подумала, что, если ключи, которые вам сделал Иво, будут плохо подходить, это поставит под угрозу наш план. Я выбрала другое решение — пробраться через королевское окошко. Потому-то меня заменит Ирэн. С ее фигурой она легко сможет влезть в него.

— А с ней будет Жюрассьен? — вставил Чарли.

— Да, он ее прикроет и поможет ей спуститься по веревке, которую она сбросит ему с чердака и по которой он поднимется к ней после того, как мы возьмем «Пражское солнце». Он должен быть на месте в восемь тридцать. Неприятностей у него не будет. Если даже охрану усилят, она все равно будет находиться внизу, в караульном помещении.

Герцогиня Ритфорд остановила одобряющий взгляд на двух пантерах, оспаривавших друг у друга порцию мяса, и заключила:

— В девять часов мы должны быть на пути к вертолету. В десять — по другую сторону границы, где мы разделимся, как и было предусмотрено.

— В Австрии не будет никаких проблем, — заверил Чарли. — Группа приема уже на месте и ждет нас.

— Прекрасно, — улыбнулась Дюк, вынимая из мундштука окурок. — Вы не представляете, Чарли, как меня привлекает это дело! Удачно провести его в этой стране… Вы это не представляете!

Она посмотрела на Чарли своими зелеными глазами, блестевшими, как и глаза хищников, дравшихся в двух шагах от них за кусок мяса.

 

12

Несмотря на закрытые занавески, в комнату проникал яркий свет. Майк Копполано, спавший по привычке голым, повернулся два или три раза и встал с кровати. В «кроватном» вопросе чехи, кажется, копировали немецкую методу: жесткое ложе с ковриком для ног и двойным драпом в качестве покрывала. Пока он лежал на полу, потому что ночь была душной и жаркой. Потянувшись, Майк надел пижамные брюки и, оставив обнаженным торс, вышел на балкон, где его встретило палящее, несмотря на ранний час, солнце. С четвертого этажа он смотрел на улицу Венцеслава, откуда доносился адский шум — там строилось метро. Майк, облокотившись о железный поручень балкона, изучал поток чешских трудящихся. Почти на всех были рубашки с короткими рукавами, на ногах — сандалии, в руках — кожаные портфели посредственного качества.

Девушки были великолепны — изящные, стройные, с походкой королев, но, увы, одеты они в платья в цветочек из плохой деревенской ткани. По крайней мере так показалось Майку с его балкона. Он выпрямился, глубоко вдохнул воздух и вдруг нахмурился. Он почувствовал запах дорогих духов. Странно, откуда такие духи в Праге? Он собрался вернуться в комнату и заказать себе завтрак, но тут блеск обнаженного тела заставил его повернуть голову налево. За решеткой, разделявшей балкон между его номером и соседним, лежала на животе женщина, рядом стояла чашка кофе и лежала пачка «плэйерс». Женщина перелистывала английский журнал.

— Hello, — улыбнулся Майк, разглядывая ее: уже не очень молода, но привлекательна, хорошо сложена, в дорогом купальном костюме.

— Доброе утро, — ответила женщина по-французски. Она достала из пачки сигарет фото и рассмотрела его, прикрывая ладонью.

— Месье Жюстен Парфэ?

Майк подошел к разделявшей балкон решетке. Значит, это они. Они заранее сняли номер для него. Просто и эффективно.

— Да, — ответил он. — Вы от Чарли?

Фотография вернулась в пачку «плэйерс».

— Допустим. В форме?

Майк вновь улыбнулся, показывая великолепные зубы.

Холодные решительные глаза женщины изучали его, задерживаясь на мощной мускулатуре, на загаре лица, что придавало особый блеск его голубым глазам.

— Это хорошо, — сказала она. — Приходите сегодня вечером в цирк Буша. Я познакомлю вас с остальными; Возьмите билет в ложу. Встретимся в антракте, в толпе.

Она вставила «плэйерс» в роскошный мундштук с бриллиантовой пылью.

— Не оставайтесь здесь. До вечера.

Майк молча кивнул головой и медленно, с естественным видом, потому что в одном из окон появился мужчина, вернулся в комнату и снял телефонную трубку, чтобы заказать себе завтрак.

 

13

«Мерседес» Чарли Линдсона ждал возле заброшенного карьера, рядом с намеченной посадочной площадкой, находившейся в трех километрах от австрийской границы. Облокотившись на капот, англичанин курил одну из своих длинных сигар. Склонившись над ручьем, леди Ритфорд чистила черные тутовые ягоды крупных размеров. Сидевший на земле, прислонясь к скале, Майк Копполано, одетый в полотняные брюки, тонкий Льняной пуловер голубого цвета, шляпу и туфли того же цвета, о чем-то думал, крутя в пальцах висевший на груди, в вырезе пуловера, золотой медальон с изображением головы Христа, с которым он никогда не расставался. Стояла сильная жара, и все еще кипевший мотор распространял сильный запах масла. Все молчали с самого приезда, установилась тишина, как будто усиленная жарой, все больше напоминавшей высокому американцу духоту Дамаска. Накануне вечером, в цирке Буша, все прошло прекрасно. В антракте замечательного представления, равного которому он никогда не видел, англичанка представила ему остальных в плотной толпе, служившей им защитой. Не было только Иво Буриана, пилота. Остальных специальный агент знал по фотографиям, предоставленным Ярдом и французской уголовной полицией: Чарли, Тубек, Питер, Ирэн и леди Ритфорд, снятая скрытой камерой, которая, как подозревал Ярд, была «мозгом» английской преступности, но так и не удалось добыть доказательств этому. Теперь он, Майк, имел доказательство правоты Ярда. Она расставляла ловушку, в которую должна была угодить сама.

Внезапно тишину разорвал гул лопастей вертолета. Дюк поднялась с ягодой в зубах. Глава игорного бизнеса Англии раздавил сигару о подошву. Майк, щурясь, поднял глаза к небу. Шум над ними становился невыносимым, во все стороны полетели листья, редкая трава полегла под поднятым вертолетом ветром. Затем Иво Буриан осторожно посадил военный вертолет, выключил двигатель, открыл металлическую дверцу и легко спрыгнул на землю, в то время как над ним огромные лопасти совершали последние обороты. На нем по-прежнему был его скромный костюм и кожаные сандалии.

— Кажется, я вовремя, — сказал он, взглянув на часы. — Ровно четыре.

Он потер затылок, помассировал ляжки и продолжил:

— Сюда никто не приходит. Машина может тут постоять до завтра в полной безопасности. Но чтобы быть уверенным, что никакой пограничник не поднимет шума, если наткнется на нее, я оставлю записку, в которой сообщу, что аппарат неисправен и что я вернусь за ним.

Он сделал шаг к «мерседесу».

— В любом случае, завтра утром я приду сюда убедиться, что все в порядке. От Праги это всего сто пятьдесят километров. Пустяк… И потом, раз я должен вас ждать здесь, я отсюда не уйду до вашего прихода.

Он тонко улыбнулся. Завтра он будет ждать не один. Комиссар Иржи Давид и его люди, предупрежденные о переносе операции с 22-го на 23-е июля, устроят засаду. Единственное, что огорчало Иво, так это то, что они арестуют и Ирэн. Девушка ему нравилась. Комиссар Давид обещал ему, вернее дал понять, что с ней будут бережно обращаться и что… учитывая то, какую важную услугу оказал Иво… О предательстве своего друга Рихарда Тубека Иво старался не думать.

— Какая жара! — произнес он, вытирая пот рукой. — Сейчас бы бутылочку пльзеньского!

Дюк вытерла рот, окрашенный ягодами в фиолетовый цвет, и пошла ему навстречу.

— Вы выпьете ее потом. Сейчас мы должны отправляться в путь.

— Что? — подскочил чех. — Как это «должны отправляться в путь»?

Женщина встала перед ним. Ее холодные глаза ничего не выражали.

— Да, мы переместим вертолет. Я отправлюсь с вами. Направление на Мирошов, в тридцати двух километрах отсюда. Вы поставите его точно на поляне, указанной на этой бумаге. Здесь, видите? — Она указала пальцем на крест на плане.

— Что это значит? — возмутился Иво Буриан, не в силах скрыть свое недовольство.

— Что мы отправляемся в путь, — холодно произнесла Дюк. — И сию минуту.

— Послушайте, объясните мне, почему…

Майк Копполано подошел к нему и небрежно заметил:

— Не задавайте вопросов, старина.

Чех энергично покачал головой.

— Но я не понимаю! Мы должны были…

— Однако все просто, — отрезала Дюк. — Вы и я не расстанемся до семи часов, когда в Лорете…

— Что вы говорите? — чех был ошеломлен. — Лорета этим вечером? Но мы должны были действовать 23-го! 23-е — завтра.

— Мы передумали, — охладил его пыл Чарли, по-прежнему стоявший прислонясь к капоту. — Начинаем через три часа.

— Но… почему? Зачем нужно было менять план?

— Потому что мы услышали об одном человеке, который наносит странные визиты уголовной полиции, — пояснила Дюк.

Чех в испуге отступил на шаг, его правая рука машинально скользнула под пиджак. Майк одним прыжком повалил его на землю и обыскал.

— Не надо, — посоветовал он. Затем, извлекая тяжелый «скорпион» с его занятной лунообразной обоймой, добавил: — Милая, но опасная игрушка. Я ее у вас конфискую.

Дрожа от ярости, чех уставился на англичанку.

— Я не понимаю ни ваших действий, ни ваших инсинуаций.

— Возможно, что те, кто нас информировал, ошибаются, — согласилась Дюк. — Возможно, они нарочно ввели нас в заблуждение, чтобы вас дискредитировать. Все возможно. Но у нас нет ни времени, ни средств это проверить. Так вот, во время операции мы не расстанемся с вами. Если вы по недоразумению выкинете что-нибудь…

— Мы тебя замочим, — вставил Майк, впервые называя чеха на «ты».

— Теперь в путь, — заявил Чарли. — Жюстен, вам бы следовало ознакомиться с этим агрегатом. Это — советский.

Так как специальный агент, судя по всему, не расслышал, он с нетерпением повторил:

— Эй! Француз! Вы там спите, что ли?

— Все нормально, — улыбнулся Майк, который еще не привык к своем) новому имени. — Не беспокойтесь, он взлетит. Русские или нет, эти штуки просты в обращении.

— Тогда влезайте, — приказала Дюк Иво Буриану.

Чех заколебался. Но что он мог сделать? Он со вздохом вернулся в вертолет, Майк сел рядом с ним, а Дюк — сзади. Машина, предназначенная для переброски командос с их вооружениями, была просторна и лишена каких бы то ни было украшений. Чех под взглядом Майка включил контакт. Лопасти возобновили вращение, сначала медленно, потом все быстрее, с оглушительным шумом.

— О’кей, — сказала за его спиной Дюк. — Теперь — на новую площадку, которая, как я вам уже сказала, в тридцати двух километрах, в самом центре затерянной в сосновом бору поляны. Чарли, он занимается охотой, говорит, что это настоящее убежище для оленей. Там никто не будет искать аппарат.

Она достала «плэйерс» и добавила:

— Лучше всего вам было бы остаться рядом с вашим вертолетом, господин Буриан. Но, принимая во внимание то, что мы узнали… и наши сомнения… Как бы то ни было, мы на всякий случай оставим в вертолете вашу записку об аварии.

— Но я уверяю вас… — вновь попытался оправдаться чех.

Майк без злобы толкнул его коленом:

— Не утомляй!

Дюк ничего не сказала, но Майк угадал за своей спиной ее жест одобрения.

Перелетев над лесами, прудами и речками, они приземлились в самом центре найденной накануне Тубеком и Чарли поляны. Затерянный уголок, к которому вела лесная дорога, где «мерседес» увяз. Выйдя из вертолета и усевшись в машину, они вернулись на шоссе, ведущее в Прагу.

 

14

«Шкода», взятая напрокат Рихардом Тубеком, стояла на проспекте Обранку Миру напротив бесконечной эспланады, в противоположном от цирка Буша конце. Сидя за рулем, чех вытирал пот со лба. Потел ли он от невыносимой, несмотря на приближение вечера, жары? Или это было следствием волнения перед делом? Время приближалось к намеченному сроку. Часы в машине показывали восемнадцать сорок пять. Что мог делать служитель зверинца? Рихард терял терпение, нервничал, его сердце начало биться сильнее. Народу на эспланаде было немного, представление начиналось в двадцать тридцать. Но через полчаса, через три четверти часа здесь будет толпа чехов и иностранных туристов, спешащих насладиться удивительным искусством цирка Буша. По широкому проспекту, визжа тормозами и стреляя моторами, катили грузовики, трамваи, наполненные рабочими, легковушки и мотоциклы. Нервозность Тубека усилилась, он начал стучать пальцами по рулю, но вдруг его руки застыли. Служитель, снявший свою форму, подъехал к нему на мотоцикле, описав большой круг, чтобы выехать на его сторону, и остановился возле двери «шкоды».

— Ну? — бросил Тубек, уже плохо контролируя себя.

— Сделано, — лаконично ответил немец.

— Прежде чем отдать вам остаток суммы, я хотел бы получить доказательства, — заявил Тубек, напряженно вглядываясь вдаль… туда, где был цирк, где находились невидимые для него клетки, в которых…

Служитель, смотревший в том же направлении, внезапно поднял руку:

— Вот доказательство.

Он имел в виду убегавших от цирка людей в униформе и в обычной одежде. В карих глазах чеха вспыхнул огонек. Вот это женщина! Ай да Дюк! Настоящий дьявол! Выпустить пантер, чтобы устроить панику на улицах Праги в то время, как в Лорете… Десять черных пантер, один вид которых парализует. «Наилучший способ сделать отвлекающий маневр», — уточнила англичанка своим ледяным светским тоном. Ее расчеты оправдались. Там, на бесконечной эспланаде, люди бежали, падали, поднимались, другие забирались в фургоны с написанным красной краской названием цирка.

Потом Тубек увидел и причину паники. Пантера, маленькая с такого расстояния, но от этого не менее опасная, приближалась небрежно-грациозным шагом. Потом из-за угла, образованного двумя фургонами, появилась вторая. Она передвигалась изящными прыжками, в синеватом свете вечера ее блестящая шкура казалась движущимся черным пятном. Толстый конверт перекочевал из руки Тубека в руку служителя.

— Думаю, что вы побеспокоились о путях бегства, — сказал он. — Если вас поймают…

— Спасибо, — сухо ответил служитель. — Но этот конверт — моя самая надежная защита.

Вскочив на свой мотоцикл, он выехал на проезжую часть проспекта и исчез.

Тубек, как зачарованный, не мог оторвать глаз от картины все усиливающейся паники. Он взглянул на часы. Восемнадцать пятьдесят? Скорее. Ему нельзя было терять ни минуты. Он завел машину и поехал по проспекту Обранку Миру в сторону Лореты.

Вой сирен, давивший на нервы, разорвал жаркий воздух. Несмотря на свое необыкновенное самообладание, Дюк вздрогнула и посмотрела на часы. Без пяти минут семь. Неужели сигнал тревоги звучал из-за паники, начавшейся в цирке? Или все же… Нужно было ждать. Иво Буриан, сидевший за рулем «мерседеса», тоже вздрогнул. Но он не знал о бегстве хищников. Так же, как и Майк Копполано. Одним из секретов силы Дюк было стремление говорить как можно меньше.

— Наверно, пожар, — прошептал чех.

— Может быть, — отозвалась сидевшая рядом с ним англичанка, которая была начеку. — Ну, понятно? Когда они будут там, вы спуститесь до улочки Бруницы.

— Да, да, — согласился мужчина. — Но я уверяю, вы ошибаетесь, не доверяя мне.

Леди Ритфорд улыбнулась уголками подкрашенных губ.

— Если вы искренни, это ничего не изменит. Сегодня вечером вы будете в Австрии. Свободный и богатый. Но, признайте, мы не можем позволить себе роскошь совершить ошибку.

Правой рукой, затянутой в перчатку, она открыла сумочку, чтобы достать «плэйерс», и чех сделал движение к своей дверце. В зеленых глазах англичанки вспыхнул огонек; браунинг, который она держала в левой руке, уперся в бок Иво Буриана.

— Вы ошибаетесь, недооценивая быстроту, с которой я стреляю, — предупредила она.

Он повернулся к ней и, взглянув в ее зеленые глаза, понял, что она выстрелит без колебаний. Убедившись в невозможности бежать, он снял руку с ручки дверцы и опустил ее на колено.

Капуцинская улица, на которой они находились, вообще малопосещаемая, была пуста. Она проходила под окнами монастыря, поворачивала от крытой галереи, которая, перекрывая ее, соединяла монастырь с музеем. Галерея, образовавшая таким образом мост над улицей, поворачивала так, что улицу из Лореты не было видно. Невозможно было найти лучшего места для ожидания. Дюк взглянула на часы. Сирены не только не затихли, но визжали пронзительно резко, вызывая зубовный скрежет. Девятнадцать часов без двух минут. Там, наверху, в музее… Прямо за «мерседесом», из заднего окна которого были видны медные купола в стиле барокко… там, где было «Пражское солнце», с его шестью тысячами двумястами двадцатью двумя алмазами… В конце улицы на секунду появилась «шкода» Рихарда Тубека. Тот махнул рукой через стекло и исчез.

Итак, ему удалось! Отвлекающий маневр получился, потому-то и визжали сирены. Перед «плэйерс» леди Ритфорд сухо щелкнула платиновая зажигалка.

Внутренние галереи монастыря, окружавшие часовню Черной Богоматери, были пусты. Толстая дама в синей блузе, сидевшая на стуле в северной галерее, следившая за развешанными по стенам картинами, поправила Очки, оставила сиденье и направилась в зал музея, где несколько задержавшихся посетителей стояли, не в силах оторваться от созерцания «Пражского солнца». Чарли, стоявший в галерее, делая вид, что разглядывает портрет дарительницы этого чуда, графини Колловраф, в натуральную величину, мельком улыбнулся толстой даме, которая, показав на часы, дала понять, что пора уходить. Потом, видя, что она направляется в зал, он пошел за ней, надевая на ходу маску. Все было очень просто! Обыкновенные очки с приделанным крупным, покрытым прыщами красным носом пьяницы. У женщины, обернувшейся на шум его шагов, округлились глаза, она открыла рот, чтобы закричать, но при виде «скорпиона», которым размахивал английский гангстер, слова застряли у нее в горле.

— Идите, — приказал он, подталкивая ее вперед, перед собой.

Когда они вошли в первый зал, Чарли, прикрываясь женщиной, крикнул по-английски:

— Всем оставаться на местах! Лечь на пол! Руки на затылок! Или стреляю.

Затем, видя, что шесть туристов, среди которых были три женщины, не подчинились приказу, он на всякий случай повторил по-немецки. Тут же, как по волшебству, все повиновались, а у одной из женщин, бросившейся на пол, виднелись розовые трусики. Охранник в штатском, похожий на мелкого служащего как по внешнему облику, так и по костюму, вдруг понял, что происходит, и сунул руку под пиджак, где был его пистолет. Одетый в голубую блузу Майк, выдававший себя за туриста, бросился на охранника, надев такую же маску, как у Чарли.

— Без нервов, — посоветовал он по-английски, вытаскивая табельный пистолет из оттопыренного кармана. — На живот, как и все.

В правом углу зала Питер, делавший вид, что рассматривает жемчужную дароносицу, резко обернулся. Он тоже замаскировался с невероятной быстротой. Вместо оружия достал молоток и сложенную черную сумку. Маска не закрывала ни щетины на щеках, ни длинных волос в стиле хиппи, свисавших до воротника его полотняной бельгийской куртки с черной отделкой. На нем были темные шевиотовые брюки и черные мокасины. Не обращая внимания на других, он бросился к витрине, за которой искрились тысячи бриллиантов «Пражского солнца». Хотя в зале установилась напряженная атмосфера, он оставался спокойным, пойти равнодушным. Чарли остановил на нем свой выбор потому, что, несмотря на свои «хипповые» волосы, этот парень был профессионалом, доказавшим, на что он способен, участием в трех громких ограблениях в свои двадцать шесть лет. Подбежав к ослепительной витрине, он поднял свой молоток и опустил его точно в намеченные места. Сначала в верхний левый угол, затем — в правый нижний. Еще одним ударом, точно в центр, он расколол стекло. Со звуком разбитого стекла смешался резкий, настойчивый, угрожающий сигнал тревоги. До появления легавых оставалось пять минут! Достаточно для подготовленных людей, каждое движение которых было четко и тщательно рассчитано по секундам. Быстрым взглядом Майк оглядел происходящее, потом шагом человека, знающего, куда он идет и что должен делать, прикрываемый Чарли, покинул зал, дошел до восточной галереи и встал на колени у окна, прорезанного у самого пола. Оно было широким, небольшим, в форме полумесяца, и выходило на часовню, казавшуюся заброшенной. Проникавшее сквозь другое отверстие солнце освещало золотые предметы и распятье в стиле барокко, еще стоявшее в ней.

Приглушенный звук закрывающихся тяжелых дверей разнесся по монастырю, дошел и до коленопреклоненного Майка. Это продавщицы билетов внизу, услышав сигнал тревоги, закрыли, согласно инструкции, даже не подозревая, что происходит, дверные створки, перекрыв тем самым путь бегства на улицу Лореты. Наконец, испуганные этим режущим слух и давящим на нервы сигналом, они, опрокинув столик с брошюрами и фотографиями монастыря для туристов, скрылись в свою комнатку.

Майк, нервы которого тоже страдали от этого шума, в котором вой сирены смешивался со звонком тревоги, распахнул окно с цветными витражами. Затем, расстегнув «молнию» на куртке, достал пассатижи, висевшие на ленте, и перекусил прутья решетки на окне.

Он, хотя и был возбужден, действовал быстро и уверенно. И если так напряжены были нервы, заострено внимание, то лишь оттого, что за всю свою бурную жизнь никогда не попадал в подобную ситуацию. Если дело провалится и их возьмут, он сядет. Помилования не будет. Он ничего не сможет объяснить своим чешским коллегам, оказавшись в положении разоблаченного шпиона, от которого отречется его страна. Иначе говоря, жизнь будет искалечена навсегда. Жажда мести за лучшего друга, ненависть к его убийце отгоняли предчувствия неудачи и поддерживали его. Он быстро распустил катушку с нейлоновым шнуром темного цвета, на конце которого был крюк, и ловко забросил его. Крюк зацепился за решетку, защищавшую то самое окно, через которое проникало солнце. Затем установил возвратную каретку и, держась за шнур, перескочил через подоконник шириной в десять сантиметров и добрался до второго окна. Так же быстро, теми же уверенными движениями, он покончил с решеткой и вышиб стекла, закрывавшие вход в неизвестную посетителям часть монастыря, своего рода мощеный дворик. Вовремя. За его спиной слышалось порывистое дыхание и быстрый бег Чарли и Питера, а также крики:

— Стой! Стой!

Сквозь витражи и решетки Майк увидел врывающегося в галерею мужчину. По виду он напоминал первого гида. Такой же бесцветный, так же одетый. Но это был не тот, которого обезоружил Майк. Нет, тот был сейчас заперт с беспомощными туристами в зале, перед стальной дверью, которую Чарли закрыл за собой на засов.

— Стой! — опять крикнул охранник, добежавший До своего коллеги, чтобы поднять его.

Чарли повернулся, сжимая в руке доставленный Иво «скорпион». Охранник опередил его и выстрелил. Пуля разбила голову милого ангелочка на дверной балке.

«Господи, — подумал Майк. — Только бы Чарли не убил его».

Его молитва, должно быть, была услышана, так как пуля, выпущенная английским гангстером в ответ, так же не достигла цели. Никакой, даже головы ангелочка. Англичанин выругался и бросился на пол, а охранник, в рывке, выстрелил в него почти в упор. Чарли вновь поднял «скорпион» и прицелился в живот противнику.

«Проклятие», — выругался он, видя, что тот не падает. К счастью, богатство и легкая жизнь не замедлили реакции Чарли, иначе он не смог бы увернуться от третьей пули невзрачного охранника, не отдававшего отчета в собственной смелости, которую Майк оценил как специалист. Встревоженный свистом пуль Питер прервал свой бег, прижался к стене и, видя, что охранник, поглощенный желанием покончить с Чарли, не замечает его, выстрелил в него из своего «скорпиона». Ничего. Выстрел прозвучал, но человек не был задет. Питер тоже удивился, но быстро опомнился. Он не задавал себе вопросов. У него не было на это времени. Если он не будет действовать решительно, то этот чертов охранник, все еще державший в руках жалкий портфель, в котором лежал его ужин, возьмет их, хотя бы одним своим безумным упрямством. Бросив черный мешок с тяжелым «Пражским солнцем», он бросился на полицейского и ударил его рукояткой пистолета в висок. Наконец-то маленький смелый охранник был побежден, он рухнул лицом вниз, выронив портфель и пистолет, стукнувшийся об пол.

— Уф, — вздохнул Чарли, приходя в себя и бросив недоверчивый взгляд на свой «скорпион». — Я уж думал…

Затем, не теряя времени, он и Питер, схвативший черный мешок, бросились к выходу, сделанному Майком. Один за другим, держась за устройство, установленное американцем, они достигли другого окна, где лже-Жюрассьен ждал их, стоя на подоконнике. Он помог им спрыгнуть во дворик, снял с запястья нейлоновый шнур и догнал их. Затем четко выверенным движением бросил крюк, чтобы зацепить его за стену монастыря, и, ловко подтянувшись, уселся наверху. Он опять помог подняться двум англичанам, а затем сбросил шнур на другую сторону стены, где в семи метрах ниже их ждал «мерседес». Небо над ними разрывал резкий вой сирен, к которому, кроме звона сигнала тревоги, присоединились повелительные сигналы полицейских машин. Трое мужчин спрыгнули на землю. Майк смотал шнур и вскочил в «мерседес», где уже сидели англичане. Не успел он захлопнуть дверцу, как Иво, подчиняясь приказу Дюк, рванул машину с места. «Бандиты, — думал чех, — сволочи чертовы! Сумели все-таки. По крайней мере, наполовину. Но что о нем подумает комиссар Давид, который ждал, что операция состоится на следующий день? Он удивится, что не был предупрежден об изменении даты! Он заподозрит Иво. А если полицейский еще додумается дойти до вертолета, где засада должна была…» Иво Буриан сдержал ругательство, вспомнив, что вертолет стоял теперь в другом месте. Как же сильны были бандиты! Особенно эта женщина. Эту стерву, кажется, радовал вой сирен, разрывавший воздух. Он понял причину ее радости мгновение спустя, когда задохнувшийся Чарли сказал:

— Ваша идея прекрасна, Маргарет! Эти пантеры на улицах Праги серьезно займут легавых! Просто гениально.

Иво выжал все из мощного «мерседеса». Неужели правда? Эта ужасная женщина выпустила знаменитых черных пантер цирка Буша? Ах! Если бы сбежать от них хоть на минутку… предупредить комиссара Давида… Да, но Дюк трудно обмануть. А теперь, когда в машине сидели остальные налетчики, он мог только вести машину и подчиняться им, а в бок ему упирался ствол револьвера. Ни одного из «скорпионов», заряженных холостыми? Черти! Должно быть, им было не трудно провезти свое оружие через границу. Правда, людей, приезжающих в страну провести отпуск и приносящих туда валюту, обыскивают очень редко, к тому же в машине нетрудно оборудовать тайник. Доказательством этого довода стало то, что Чарли за его спиной встал на колени.

— Поднимите ноги!

Майк и Питер подчинились. Чарли поднял коврик и, поддев пол лезвием ножа, открыл тайник, в который были аккуратно уложены дымовые шашки, потом откинул маленький люк, через который выходил воздух, свистевший под колесами. Методически, одну за другой, он выбросил в него гранаты. Майк обернулся и посмотрел в заднее стекло. На улице дома уже исчезали в черном, очень плотном дыму, который, поднимаясь от земли, доходил до стен монастыря, заволакивая и их серым туманом, становившимся тоньше с высотой. Чарли бросил последнюю шашку и положил на место коврик. Теперь за их спиной, перед возможными преследователями, возникло широкое и высокое препятствие. Пока не обойдут его…

Через пять минут гонки по Брунице Иво, которому Дюк по-прежнему скрыто угрожала оружием, въехал в переулок, где их ждал Рихард Тубек, сидевший в форме шофера за рулем черного «дэ-эс» с дипломатическим номером и французским флажком на крыле. Без слов, под угрожающие звуки сирен, все покинули «мерседес», который они бросили. Мешок с «Пражским солнцем» был уложен под заднее сиденье «дэ-эс», специально оборудованное для этого. Дюк и Чарли, одевший строгий пиджак дипломата с цветком в петлице, сели на знаменитую драгоценность, тотчас Рихард помчался по направлению к Карлштейну. Иво, за которым следил Питер, сел рядом с Майком, занявшим, как и было предусмотрено, место в «шкоде» Тубека, и эта машина тоже отъехала.

На улицах, по которым проезжали два автомобиля, стояли лишь группу любопытных, желавших узнать, что происходит. Многие останавливались, слезали с мотоциклов и велосипедов и расспрашивали тех, кто знал не больше их. Но по мере того, как «дэ-эс» и «шкода» углублялись в окраинные кварталы, люди все чаще перекликались с разных сторон улицы, прилипнув к транзисторам. Ограбление и бегство пантер, должно быть, уже стали известны. В своем возбуждении они не обратили внимания на черный «дэ-эс» и «шкоду». Полицейские, очевидно вызванные на подмогу, направлялись одни к Лорете, другие — к цирку Буша в вое сирен своих радиофицированных машин. Сидя в «шкоде», Майк как знаток оценил работу Дюк. Как мало нужно, чтобы посеять панику в современном городе! Дюк это знала. Что может быть страшнее черных пантер, внезапно попавших на улицы? Великолепные животные, которыми все пражане восхищались, увидев хотя бы раз их со знаменитым дрессировщиком Ханно Кольдманом, получившим за этот номер Гран-При социалистических стран.

Майк Копполано не упускал из виду «дэ-эс» с французским флажком. Он изучил местность и не мог сбиться с пути, но, согласно общему договору, они должны были оставаться в пределах видимости друг друга. Выехав на Берункскую дорогу, они ехали прямо, вой сирен за ними затихал. Через тридцать километров они пересекли Берунку, воды которой казались темными в спускавшейся темноте вечера, затем, въехав на дорогу, идущую по берегу реки, затормозили. Чарли вышел из «дэ-эс» и подошел к «шкоде».

— Держи, — сказал он, протягивая Питеру револьвер 32-го калибра. Потом обратился к Иво Буриану, показывая разобранные патроны на своей ладони:

— Вы можете объяснить, как получилось, что ваши знаменитые «скорпионы» оказались заряжены холостыми? Ты проследишь за ним, Питер. Не давай ему ни с кем говорить по-чешски.

Наконец, когда темнота еще более сгустилась, обе машины двинулись к замку Карлштейн, возвышавшемуся черной массой на фоне ночного неба, и приблизились к деревне, мигавшей огоньками. Водители остановились на маленькой площадке, и Майк вышел из невидимой за деревьями «шкоды». Подняв голову, он пытался разглядеть контуры Карлштейнского замка, когда к нему подошли Дюк и Чарли.

— В форме? — осведомилась вежливым тоном англичанка.

— В форме, — ответил американский агент.

— Не задерживайтесь. Сейчас на небе тучи, и можно действовать немедленно. Идите.

Взяв под руку Чарли, достойно игравшего роль дипломата, она повела их по мощеной дорожке к подъемному мосту замка. Однако далеко от моста Дюк остановилась у первой крепостной стены, зубцы которой вырисовывались в темноте. Прижимаясь к огромной стене, она вытянула из наручных часов тонкую антенну и нажала на кнопку. Восхищенный Майк не сводил глаз с затянутой в перчатку руки англичанки, манипулировавшей встроенным в часы передатчиком с радиусом действия до пятисот метров. После едва слышного щелчка она приблизила запястье к губам и прошептала:

— Брюнетка — блондинке. Брюнетка — блондинке. Блондинка, слышите меня?

Короткая пауза. Потом далекий, но различимый голос Ирэн, запертой в замке со вчерашнего дня, со времени последней разрешенной до прибытия королевских сокровищ экскурсии, ответил:

— Блондинка слышит вас, Брюнетка.

— О’кей, — ответила Дюк. — Приготовьтесь. Мы идем. Спускайте.

— Вас поняла, — ответил голос Ирэн. — Спускаю.

Дюк убрала маленькую антенну в часы и указала наверх Майку, смазывавшему лицо и руки черной мазью, которую дал ему Чарли.

— Вас ждут.

Майк кивнул головой, размотал нейлоновый шнур и точным жестом забросил крюк на стену. Затем поднялся, упираясь ногами в стену, подбадриваемый шепотом Чарли: «Удачи, Жюрассьен». Подъем занял немного времени, так как Дюк выбрала место, где стена, построенная на скале, была ниже. Когда он был уже наверху, Чарли предупредил:

— Быстрее. Легавые.

Майк спустился с другой стороны, лег на траву и напряг слух. Из замка шли люди, эхо доносило разговор по-чешски. Уткнувшись носом в траву, Майк затаил дыхание и понял, что шаги прекратились. Наконец, один из чехов что-то спросил, ему по-французски ответил Чарли:

— Сожалею, месье, но мадам — супруга посла очень плохо понимает ваш язык… Я сам…

— О! Простите, — извинился тот же голос на довольно приличном французском.

Он, должно быть, осветил Дюк и Чарли лучом фонарика, потому что Майк увидел между зубцами луч света.

— Мы пришли накануне назначенного на завтра фестиваля, на который мадам — супруга посла приглашена, — заявил Чарли. — Ее Превосходительство обожает смотреть на Карлштейн и его старые камни ночью. Она находит это место самым поэтичным в Чехии.

— Мы прекрасно понимаем Ее Превосходительство мадам — супругу посла, — произнес польщенный полицейский. — Всего доброго. Располагайте своим временем.

Шаги удалились, и Чарли успокоил:

— О’кей, Жюрассьен.

Майк взял крюк, намотал шнур на руку и с такой же точностью преодолел вторую стену и оказался у подножья большой башни замка. Вокруг него все было тихо и темно. Почтенные камни, дневное тепло которых он ощущал ладонями, еще более усиливали его чувство одиночества. Специальный агент оказался точно под люком, находившимся в двадцати четырех метрах над ним, и стал ждать, когда опустят трос.

Закончив разговор, Ирэн убрала антенну в часы. Она, любившая риск и опасность, была восхищена. Ночь и день на этом чердаке… с летучими мышами… с неясными шумами… в тоскливой тишине в остальное время… а под ее ногами в полотняных туфлях — легавые, тремя этажами ниже… Быть во власти возможного патруля… неожиданного появления хранительницы… хотя в помещениях было много уголков, где можно было спрятаться. Но Дюк все предусмотрела. Охрана, стерегшая королевские сокровища, была в самом низу, в зале, где не было недостатка ни в еде, ни в пиве. Кроме того, если и была угроза нападения, то исходить она должна была снизу, от ворот, но уж никак не сверху. Двадцать четыре метра… Даже птица… И потом, они так уверены в эффективности своей полиции… своих методах, а главное, в своей стране, где ничего не может произойти. По крайней мере до этого дня, потому что они тоже слушали радио… о похищении «Пражского»… о начавшемся расследовании… о панике, возникшей из-за бегства пантер из цирка… Тем не менее они не потеряли уверенности в себе и не могли предположить, что нападение произойдет — и не снизу. Вообще, почему оно должно произойти? Кому придет в голову атаковать укрепленный замок? Во всяком случае, они и представить себе не могли, что в двадцати метрах над ними…

С лебедки, которую Ирэн тщательно смазала накануне, продолжал разматываться трос, стукавшийся о камни башни. Ирэн не пришлось затрачивать никаких усилий — трос раскручивался сам под тяжестью собственного веса. Изредка лебедка все-таки поскрипывала. Девушку восхитила возможность занять место Дюк в этом безумном предприятии. Стать первой в мире женщиной, прикоснувшейся к короне Богемских королей, при этой мысли она начинала дрожать от возбуждения, доходила до спазм. Она не спала. Пол был завален мышиным пометом… Однако она чувствовала себя в форме. Она вся состояла из нервов, риска, безумия. Сдерживая тяжелую рукоятку, она наклонилась над люком, следя за спуском троса. Какая ночь! Какое приключение! И какие перспективы!.. Хватит продавать себя в той или иной форме самцам! Она сможет выбирать сама. Богатство было в ее нервных руках, державших рукоятку, которой касались ладони рабочих и каменщиков…

Целое состояние! Его ей предложила Дюк за то, что она заменит ее. Троса на барабане лебедки оставалось все меньше, затем последний скрип, и трос размотался полностью. Там, внизу, этот французский бандит Жюрассьен, кстати, красивый парень, в ее вкусе, должно быть, кипел от нетерпения. Она положила свою руку в перчатке на трос и почувствовала, что он натянулся. Значит, он поднимается. Она отступила, коротким лучом маленького фонарика осветила спортивную сумку, куда сложила «термо», сэндвичи, свечи и сигареты, и закурила одну из них. Она наслаждалась первой затяжкой, когда тихое потрескивание раздалось на ее запястье. Она быстро вытащила из часов антенну и послушала.

— Брюнетка — Блондинке. Брюнетка — Блондинке, — шептала Дюк в ста метрах от нее.

— Блондинка вас слышит, — ответила Ирэн. — Все о’кей. Прием.

— Возвращаемся через тридцать минут, — прозвучал голос англичанки. — Сразу же идем к машинам. Конец.

Указательным пальцем Ирэн убрала антенну в часы, села рядом с люком, вслушиваясь в тишину. Черные джинсы и льняная сорочка того же цвета защищали ее от прохлады, проникавшей через раскрытые отверстия.

Трос коснулся подбородка Майка Копполано, и он почувствовал запах старой пеньки, в которую за столетия набилась пыль. Он еще раз проверил, хорошо ли сидят перчатки: специальные, укрепленные на ладонях, с железными шипами, чтобы легче было цепляться за трос. Потом напряг свое тело атлета и начал подъем. Он лез медленно, не спеша, экономя силы, его черный силуэт в черном берете сливался с темной громадой башни. Прошло десять минут, прежде чем он достиг первого рубежа на своем подъеме: десятисантиметрового выступа, опоясывавшего прямоугольную башню. Крепко держась за трос, он сумел прижаться телом к стене, расставив ступни в стороны, устоять на этом выступе. Медленно, чтобы не потерять самообладания, он дышал, стараясь не смотреть вниз. Не потому что он опасался головокружения, просто не стоило отвлекать мысли от значительного усилия, предстоявшего ему. Наконец, он возобновил подъем, напрягая мускулы, вся его энергия ушла в руки и ноги. Вдруг налетевший порыв ветра качнул его, он ударился локтем об стену и непроизвольно заметил вдалеке внизу, полускрытый, огонек в окне зала замка, где находилась охрана. Еще несколько минут, и он, сначала коленом, а затем ступней, нащупал второй цементный выступ и оперся на него. Мысленно он поздравил Дюк за гениальную организацию. Это она обратила внимание на декоративные выступы на башне и сочла, что они могут стать пунктами передышки при восхождении. После новой паузы специальный агент покинул свой «перевалочный пункт» и возобновил подъем, сосредоточившись мыслями на открытом люке, где Ирэн, любовница Рихарда Тубека… Мысли об убийстве старого друга в такой момент принесли ему облегчение. Несомненно, он его получит, этого подонка! Он привезет его в Лондон, где его осудят. Продолжая свои усилия, слегка откинув назад голову, чтобы смотреть вверх, он стряхнул тяжесть с рук, означавшую усталость, под впечатлением чувства, что он поднимается к мести и долгу дружбы. Он еще дважды отдыхал на цементных выступах перед последним рывком. Еще пятнадцать метров… В этот момент он машинально повернул голову и увидел в дали, показавшейся ему головокружительной, обозначенную огоньками деревню. Он встряхнулся, чтобы не дать страху завладеть собой, и продолжил свой подъем, стиснув зубы, чувствуя боль в мышцах.

— Браво! — подбодрила его сверху Ирэн. — Еще несколько метров и…

Он заметил в темноте люка блеск ее возбужденных глаз. Желая ему помочь, она протянула руки, но так неловко, что коснулась только его берета.

— Нет, — отказался он.

В последнем рывке, последним усилием воли, вцепившись в трос, он достиг люка, пролез в него и бессильно опустился на пол. Она взяла его за плечи, и он позволил себе лечь на бок, чтобы прийти в себя. Она подошла к сумке, взяла бутылку и принесла ему стакан.

— Выпейте. Это вам поможет.

Он взял стакан, немного подождал, пока восстановится дыхание, и медленно выпил, глядя на нее.

— Все. Теперь за работу.

Он поднялся, достал из-под куртки нейлоновый шнур с возвратным устройством, прикрепил его к старому пеньковому канату и предупредил:

— Когда будете спускаться, воспользуйтесь этим, как и договаривались. Так будет быстрее, вы не устанете и будете в безопасности. Вы помните мои объяснения?

Она в темноте прижалась к нему своим бюстом.

— Вы не спрашиваете, как я провела ночь?

— Полагаю, в одиночестве, — сухо отозвался он. — Ну, за работу.

Он не был расположен шутить. Она — была, даже очень.

— Не волнуйтесь. Возьмем мы эту корону.

Он почувствовал, как ее пальцы в перчатках в возбуждающей тишине ласкают низ его живота. Он без церемоний отодвинулся.

— Нет, вы просто чокнутая!

Она засмеялась. Ее смех затих под запыленными сводами, обсаженными летучими мышами. Он быстро извинился за свой жест. В конце концов, мог бы и сообразить, что она совершила! Дать закрыть себя в этом замке было смелым шагом. Тем более, покушаться на самое дорогое сокровище чехов! Ему бы следовало восхищаться ею, потому что от этого отказались бы многие мужчины. Может быть, она была немного не в себе, как, кстати, и все авантюристки. Также возможно, что риск, опасность возбудили ее сексуальность. Он знал, что многое реагируют таким образом.

— У вас есть отмычка? — спросил он.

— У меня есть все, что может пожелать мужчина, — сострила она в темноте, прорезанной лучом фонарика. — Идите за мной.

Они направились к лестнице, бесшумно спустились по ней и подошли к железной двери, запиравшей чердак большой башни.

— Я проверила сегодня утром, как она действует, — объяснила Ирэн, вставляя в замок отмычку, изготовленную Тубеком.

Щелчок замочной задвижки неожиданно прозвучал в тишине. Молодая женщина толкнула тяжелую дверь и, сопровождаемая Майком, подошла к первой металлической двери, закрывавшей вход в часовню Святого Креста. При наличии королевского окошка эта дверь и еще две, дополнявшие систему безопасности, становились бесполезными. Они поднялись на пять ступенек, ведущих к окошку, возле которого садилась на маленькое возвышение королева, и Ирэн осветила узкое окно с цветными витражами, изображавшими Богородицу с младенцем.

— Пошли, — произнес Майк, открывая окно, петли которого скрипнули.

Тотчас в окно пошел спертый воздух из темного помещения, освещенного фонариком Ирэн.

— О! — воскликнула она, обезумев от восхищения.

Свет открыл им часть потолка в готическом стиле, где сдержанно блестело золото.

— Я думал, что вы видели это на экскурсии! — шепнул Майк, чья щека была вымазана помадой Ирэн.

Но она не слушала, не желая объяснить ему, что ее глаза никогда не уставали смотреть на золото, драгоценности, камни, на все то, что означало для нее роскошь и стабильность. Лучом фонарика она искала королевское сокровище, сумев его поймать сквозь решетку.

— Ах! — воскликнула она. — Боже мой!

Майк быстро зажал ей рот ладонью, чтобы предотвратить новые восклицания. Он посмотрел в свою очередь. Там, в глубине, внизу за решетками, величественная и почти нереальная на парчовой подушке, с которой спускались кисточки ее шнуров, искрилась королевская корона Богемии. Ее огромные рубины, бесценные изумруды разбрасывали в темноте алтаря красные и зеленые искры. Справа, чуть ниже, на подставке из голубого бархата лежала держава, увенчанная золотым крестом, инкрустированным огромными жемчужинами. Золотое яблоко державы было по диаметру украшено алмазами редкой воды. Слева, тоже на голубом бархате, лежал на боку, свисая с подушки, массивный королевский скипетр из золота, в котором искрились огнями рубины, жемчуга и сапфиры. В этом помещении без окон, за исключением королевского окошка, с золотым потолком со старинными картинами, изображавшими давно умерших королей, князей церкви, и иконами им открылось великолепное, феерическое зрелище, от которого перехватывало дух, зрелище, внушавшее почтение и страх.

«Мне кажется, что я совершаю святотатство», — подумал Майк, воспитанный в католической вере. Но девушка, прижимавшаяся к нему, не считала это святотатством.

— Помогите мне, — возбужденно бросила она. — Я должна это потрогать! Ах! Эта корона!

Майк сделал то, что она просила. Не для того он с таким риском попал сюда, чтобы предаваться сантиментам. Он пришел по делу. Он размотал обмотанный вокруг пояса нейлоновый шнур с «кошкой» на конце и спустил его противоположной стороной. Потом помог Ирэн пролезть в королевское окошко. К счастью, она была тонкой и ловкой. Повиснув на шнуре, она соскользнула на пол, сжимая в руках фонарик. Через десять секунд она нашла выключатель, и тотчас часовня засверкала во всем своем величии во всем великолепии.

— Какая красота! — восхитился Майк, просунув голову в отверстие, чтобы лучше видеть. — Какое великолепие!

Золото, старинные картины, епископские кресты, митры, гербовые щиты, украшенные орлами с зубчатыми башнями, ризы, тиары — все смешивалось.

Золотая обмазка стен, потускневшая за века, но еще сверкающая, живые пастельные краски, сохранившие первоначальную свежесть, — все это предстало перед глазами американского агента единой грандиозной картиной, куда его почтительное воображение поместило короля, вельмож и князей церкви, стоящих на коленях перед мраморным алтарем, на котором в дароносице покоилась корона.

Скрип петель разделительной решетки вывел его из мечтаний. Под ним по освещенным ступеням шла девушка, дерзко вставшая на алтарь и открывшая створки дарохранительницы над королевской короной. Тут она замешкалась. Но ненадолго. Когда она обернулась к Майку, лицо которого, вымазанное черной краской, виднелось в королевском окошке, она держала в руках корону Карла IV. Она подняла ее, протягивая ему как дар, и со смехом водрузила на свои светлые волосы.

— Черт побери! — выругался Майк.

Золото и драгоценности окружали девушку языческим ореолом.

— Черт побери! — повторил он, видя, как она, взяв державу и скипетр, спускается по ступеням. Потом медленно она приблизилась к нему, залитая золотым светом, идущим с потолка, улыбающаяся, держа скипетр в левой руке, а тяжелую державу — в правой. Тело ее было напряжено, голова чуть откинута назад, чтобы легче держать корону чешских королей. Майк затаил дыхание. Если бы не джинсы и льняная рубашка… Шлюха! В ней была порода, какое-то благородство в крови. Если бы она появилась не в современных джинсах, а в придворном платье… Если бы родилась не авантюристкой, а у подножья трона…

Выйдя за разделительную решетку, она остановилась. Майк, почувствовав что-то странное, удивился и обратился к ней, сдерживая тон:

— Быстрее. Нельзя терять времени.

Но она не слушала. Священное место… знаменитая корона… золото на потолке… суровые лики епископов… священная тишина веков… запыленные готические колонны… огромный кожаный молитвенник… Крупные полудрагоценные камни в украшениях как бы подмигивали ей… Все, о чем она не могла и мечтать!

Какая женщина до нее переживала подобный миг? Какая чувствовала на голове груз веков и былого величия? Медленно, чтобы ее лучше было видно, или для себя самой, Майк не знал, такой изменившейся она ему показалась, она повернулась.

— Быстрее, господи боже! — Он начал терять терпение. — Какого черта вы возитесь?

Но она по-прежнему не слышала его. Ею овладело какое-то безумие. Вместо того чтобы вернуться к нему, она положила атрибуты королевской власти на пол и с застывшим лицом разделась, чтобы показаться голой среди золота.

— Да вы сбесились! — крикнул Майк, уже не контролируя себя. — Вы…

Он не закончил. Она опять надела корону, взяла державу и скипетр и пошла к нему, чуть покачиваясь.

— А, черт! — в ужасе прошептал он. — Она действительно не в себе.

Но он ошибался. Или, по крайней мере, в безумии Ирэн оставалась частица здравого смысла. Остановившись перед ним, она подняла к нему голову и развела руками, как бы предлагая себя и корону.

— Кончайте, господи! — Майк обозвал ее: — Идиотка!

Она засмеялась, глаза ее засверкали:

— Я хочу заняться любовью, — сказала она. — Слабо?

— Торопитесь и не болтайте глупостей! — заворчал он. — Ну, кладите это в мешок.

Он бросил ей такой же мешок, как и тот, в котором уже лежало «Пражское солнце». Продолжая смеяться, она засунула туда сокровища и подобрала свои вещи. Через пять секунд она стояла рядом с Майком, забыв выключить в часовне свет.

— Я вернусь, — решила она.

— Не надо, — резко ответил он. — Никто его не увидит. Уходим.

Но вместо того, чтобы послушать его, она попыталась прижаться к нему в темноте.

— Слабо? — повторила она, все сильнее прижимаясь к нему.

Он схватил ее за руку и без церемоний потащил, а она, все смеясь, размахивала фонариком.

— Хватит валять дурака, идиотка! — закричал он, нервничая из-за напряжения и этого выставленного напоказ тела.

Они поднялись на чердак, и, когда он, закрепив мешок на спине, подошел к люку, она бесстыдно бросилась на него.

— Трус, — выдохнула она ему в лицо. — Импотент, убирайся.

Он хотел освободиться от нее, но она вцепилась в его куртку и с дикой силой вонзила зубы ему в губу.

— Идиотка! — выругался он, пытаясь отступить.

Она снова бросилась на него. Ее рука в перчатке искала его половой орган. Он опять попытался оттолкнуть ее, но она во власти безумия больше не контролировала себя. Ей нужно было удовлетворение, и она терлась о низ его живота. Он выругался и сильно оттолкнул ее. Удар был таким мощным, что он пожалел о нем. Потеряв равновесие, молодая женщина без единого звука упала и ударилась головой о рукоятку лебедки. Потом так же беззвучно сползла на пол, выронив свой фонарик, луч которого осветил ее лицо.

— Эй! — шепнул Майк, наклоняясь над ней. — Эй! Не падайте в обморок!

Но ее взгляд ничего не выражал. Он еще ниже наклонился над ней, потрогал ее бледное лицо и встал на колени в тревожном предчувствии. Он встряхнул ее. Сначала легко. Затем изо всех сил. Она не реагировала. Она осталась неподвижной. Он поднял ее голову, и у него сжалось сердце и во рту пересохло. Его пальцы были в крови. Он коснулся ее груди у сердца, той самой груди, которую она так гордо выпячивала еще пять минут назад. Он привык к насилию и смерти и не стал больше ничего делать. Она никогда не осуществит свои мечты. Она умерла. Глупо, от идиотского удара, самого непредвиденного. Потом он вспомнил легенду, связанную с короной… Эту историю с эсэсовцем Гейдрихом… Неужели… Он содрогнулся. Все могло случиться в этом странном мире. Но времени на философствования у него не было. А уж о том, чтобы взвалить на себя мертвое тело… Да и зачем? Он потерял много времени. Прежде чем исчезнуть в люке, он закрыл ей глаза. Навсегда. Потом с мешком с королевскими сокровищами на спине он взялся за пеньковый канат и исчез в пустоте.

 

15

Не доезжая Драгоу, на Карлштейнской дороге, у «дэ-эс» с трехцветным флажком спустило колесо. «Шкода», которую вел теперь Питер, а Иво Буриан сидел рядом с ним под наблюдением Майка, смывшего краску с лица и рук, остановилась рядом. Выйдя из лимузина, Чарли, увидевший неисправность, сделал Питеру знак продолжать путь.

— Езжай до места встречи, — сказал он. — Мы вас догоним. Если приедете первыми, ждите в темноте. Не зажигайте свет.

Не теряя времени, Питер поехал дальше и исчез на полупустой дороге, где встречались вышедшие из моды автомобили, почтенный возраст которых указывал на надежность их изготовления в ту эпоху. Проехав перекресток, он свернул направо к Луцу, чтобы добраться до Мирошова, где был спрятан вертолет.

Фары полицейских машин, окружавших заброшенный карьер, освещали его как днем. Комиссар Иржи Давид держался в некотором отдалении, облокотившись на крыло своей машины, «волги» советского производства. Опустив голову, он слушал объяснения егеря, которого привезли из Перичсы.

— Да, вертолет взлетел именно отсюда, — рассказывал человек в зеленой форме лесничего. — Я его издалека увидел и подошел узнать, почему он приземлился, но ничего не понял.

— В каком направлении он полетел? — полицейский терял терпение.

Егерь вытянул руку в сторону Мирошова.

— Туда.

— Ты не видел, как он приземлился?

— О! Нет, он улетел далеко. Даже очень, судя по звуку мотора.

Комиссар жестом отпустил его. Чего ради терять время? Он сел в машину, снял трубку телефона и сообщил пограничникам о необходимости усилить бдительность. Затем его автомобиль в сопровождении остальных направился по мирошовской дороге в смутной надежде найти вертолет Иво Буриана. Что же с ним случилось? Едва комиссара поставили в известность о похищении «Пражского солнца», он приступил к расследованию, спрашивая себя, почему Буриан не предупредил его об изменении даты. Но он этого так и не понял. Видя, что расследование разворачивается на фоне паники, возникшей из-за бегства черных пантер, не приводит ни к чему, он на авось помчался к карьеру, где на следующий день должен был состояться арест. По дороге он для очистки совести связался с охраной замка Карлштейн, успокоившей его. Никто не появлялся, ворота, в том числе и у подъемного моста, были тщательно заперты и вне всякой опасности. К тому же одно ограбление в Праге не означает того, что начнут грабить всю страну.

Машины ехали по лесным дорогам, когда в автомобиле Иржи Давида на табло загорелась лампочка. Комиссар снял трубку, послушал и внезапно побледнел.

— Что? — завопил он после минутного остолбенения. — Что?

Он в ярости жевал свою плохую сигару.

— Что? Вы смеете мне заявлять, что королевские сокровища украдены? И делаете это только сейчас? Да вы…

Сжав трубку с такой силой, что стало больно пальцам, он опять послушал, прежде чем вновь зарычать. Кровь прилила к его лицу.

— И еще обнаружен труп женщины? На чердаке главной башни? И, по-вашему, грабители именно сверху… потому что вы были внизу и никто…

Внезапно комиссара обдало холодком, но он справился с волнением. Мягким голосом, особенно опасным у него, он произнес:

— Хорошо. Вы напишете отчет и объясните мне, почему вы не проверили часовню после того, как я вечером связывался с вами. Что вы сказали? Зная, что никакой угрозы снизу нет, вы были уверены, что сокровища в безопасности.

Иржи Давид в ярости выплюнул сигару через опущенное стекло. Потом засюсюкал тем же тоном:

— Запомните, в нашей работе нельзя ни в чем быть уверенным. Никогда.

Он медленно положил трубку, уставившись глазами в стекло перед собой, за которым в бледном свете появилась грациозная и почти нереальная лань, выбежавшая из леса.

Меняя колесо с помощью Чарли, Рихард Тубек в костюме шофера не переставал стонать. С самого возвращения Жюрассьена со знаменитыми королевскими сокровищами, но без Ирэн он не переставал плакать и упрекать всех за происшедшее. Он не поверил рассказу Лже-Жюрассьена, особенно тому, что Ирэн сама упала и раскроила себе череп. Из милосердия и чтобы избежать ненужных объяснений, специальный агент не стал рассказывать ни о безумии девушки, ни о пощечине, из-за которой… Зачем? Но даже если бы он и рассказал правду, он бы не убедил чеха. Тот ломал себе голову, пытаясь разобраться. Он даже заговорил о том, чтобы вернуться к телу той, что согревала ему кровь. Но это были только пустые планы, внушенные скорбью. Чарли резко и бесцеремонно охладил его, а Дюк напомнила, сколько таких Ирэн он найдет с состоянием, которое могло от него ускользнуть.

Иво же, пытаясь утешить старого друга, дважды преданного им, связывал смерть девушки с легендой о короне Богемии, согласно которой коснувшийся короны умирал. Но Рихард скептически усмехнулся и перенес свое недоверие на Жюрассьена, подозреваемого им в худшем из преступлений.

Через несколько минут «дэ-эс» двинулся с места, но вместо того, чтобы ехать к Луцу, они помчались к Деболину, чтобы попасть в Мирошов. Англичанка, сидевшая на заднем сиденье, по обыкновению флегматичная, несмотря на исполнение всех ее планов, достала «плэйерс». Чарли, севший впереди, рядом с Тубеком, предупредил:

— Внимание. Кажется, патруль.

Он верно увидел слово «полиция», написанное красным на широкой полосе сбоку машины.

— Тихо, — посоветовал Чарли Рихарду. — Держись естественно.

— Но… но… — забормотал чех, нервы которого и так были на пределе из-за смерти Ирэн. — Но…

— Заткнись, — беззлобно шепнул гангстер. — Помни о том, что ты везешь, о том, что тебя ждет, если ты сдрейфишь, и о том, что тебя ждет, если все пройдет успешно. О богатстве, красивой жизни, на которую ты зарабатываешь.

Понимая, что тот с трудом сдерживает себя, он начал его оскорблять, зная, что этот прием иногда действует на человека.

— Да возьми ты себя в руки, подонок. Ведь хватило у тебя смелости обворовать нас в Лондоне, а? Ты ведь думал, что останешься безнаказанным. Подонок. Дерьмо. Ты же просто куча дерьма. Я жалею, что мои люди промазали.

— Чарли! — остановила его Дюк. — Хватит. Мы подъезжаем. Рихарда учить не надо.

Голос женщины, впервые назвавшей его не по фамилии, заметно успокоил чеха. Он сбавил скорость и затормозил перед полицейскими в сапогах и касках, подошедших к машине, держа у пояса автоматы. Потом один из них заметил трехцветный флажок, вытер тряпкой номер и более почтительно наклонился к дверце со стороны Чарли, опустившего стекло.

— Я секретарь посольства Франции, — заявил он по-французски. — Мы сопровождаем супругу Его Превосходительства в Славоницы к друзьям…

Со своей стороны Тубек на чешском давал те же объяснения другому полицейскому. Их начальник заглянул в глубь машины, где сидела, скрестив ноги, леди Ритфорд, элегантная и уверенная в себе, и спокойно курила. Он поднес пальцы к каске, отдавая честь, и произнес на довольно плохом французском, не зная, разрешено ли устанавливать флажок в отсутствие посла:

— Соблаговолите принять наши извинения, мадам, но этой ночью на всех дорогах выставлены посты. Были совершены два дерзких ограбления.

Чарли Линдсон изобразил широкую улыбку.

— Мы все прекрасно понимаем. Не стоит извиняться.

Полицейский улыбнулся в ответ и, отступив, дал знак другим пропустить машину. Рихард Тубек с бешено стучавшим сердцем и пересохшим ртом чуть резче, чем следовало, тронулся с места и углубился в ночь.

Небо по-прежнему было покрыто облаками, собиралась гроза, атмосфера оставалась тяжелой. Вертолет, стоявший на поляне, недалеко от которой под деревьями находилась «шкода», напоминал странное пузатое насекомое с хрупкими лапками. Тихо, как бы крадучись, «дэ-эс» выехал с поляны и встал рядом со «шкодой». Сидевшие в машине вышли, Чарли подошел к Майку, курившему возле дерева недалеко от «шкоды», где Питер держал под наблюдением Иво Буриана.

— Ты сможешь завести вертолет? — спросил он. — И управлять им без помощи чеха?

— Разумеется, — ответил американец. — Но он в нем разбирается все-таки лучше меня!

— О нем не беспокойся. Готовься к вылету, — сказал Чарли.

Майк удивился, но, не стремясь углубляться в этот сюжет, направился к вертолету, в который Тубек укладывал два мешка, содержавшие самые прекрасные драгоценности Чехословакии. Дюк с мундштуком в зубах молча наблюдала на ними. Майк влез в кабину, включил контакт, и лопасти начали вращаться в насыщенном влагой воздухе. Стоя возле «шкоды», Чарли подождал, пока из нее выйдет Иво Буриан в сопровождении Питера. Когда же они вышли, он подозвал чеха, направившегося было к вертолету:

— Стой, где стоишь.

— Но я должен проверить вертолет перед вылетом! — удивился чех. — Мы ведь спешим!

— Обойдемся без тебя, — отрезал глава игорного бизнеса Лондона.

Иво Буриан почувствовал, что у него дрожат ноги. Он все понял.

Он облизал губы и попытался сказать:

— Я хочу поговорить с Дюк.

— Бесполезно, — заявил Чарли тем же решительным тоном. — Теперь мы уверены, что ты действительно заходил к легавым, а твое оружие было заряжено холостыми.

Иво отступил на шаг и поднял руки. Чтобы вымолить пощаду? Закрыть лицо? Ни Чарли, ни Питер этого никогда не узнали. Питер выстрелил в упор, темноту ночи прорезали оранжевые молнии, и чех рухнул на ковер из опавших листьев. Затем, не сказав ни слова, оба гангстера, не глядя на убитого, пошли к вертолету, шум лопастей которого становился все сильнее, по мере того как они набирали скорость. Едва они сели в вертолет, Майк поднял аппарат в воздух. Видя это, Рихард Тубек задохнулся:

— А где же Иво?

Занятый своими делами, он не слышал звука выстрелов, заглушенных шумом лопастей.

— Усядься, — приказал ему Чарли.

— Но нельзя же его бросить вот так! — закричал Тубек. — Даже если он предал. Он же человек! Он был моим другом! Они его посадят!

Чарли хотел ему ответить, рассказать о смерти чеха, но, когда вертолет уже был на высоте верхушек деревьев, Питер закричал:

— Машины!

Все посмотрели вниз. Темноту разрывали фары и прожектора, они освещали стволы деревьев и поляну. Потом засуетились люди, и снизу потянулись желтые нити.

— Они стреляют в нас, — спокойно констатировала Дюк, — но они уже не могут причинить нам вреда.

Англичанка была права. Вертолет все удалялся, летя низко, согласно разработанному плану, и поляна совсем исчезла из поля зрения его пассажиров. Майк Копполано вел особо тщательно, вглядываясь в темноту. Не хватало только, чтобы их сбили пограничники! И всего в двух шагах от цели! В нескольких километрах впереди западная полиция, предупрежденная им этим утром по телефону об изменении места посадки, должно быть, находилась в трансе. Какая ловушка! Всех одним махом! Конечно, будет не хватать Иво Буриана и Ирэн, но остальные все в сборе, летели навстречу будущему, так отличавшемуся от того, на что они рассчитывали. В первую очередь Дюк. Знаменитый «мозг» лондонских гангстеров. Личность, поимку которой каждый агент Интерпола мечтал записать в свой послужной список. Да, все они были здесь. Но для Майка по-настоящему значил один — Тубек, убийца его друга Тома О’Банниена. Этого-то он не выпустит. Он сам займется им, заставит его признаться, увидит его осуждение и казнь. Он не мог почтить память Тома О’Банниена ничем лучше мести. Он выполнил свою задачу — привез Рихарда Тубека живым. Он…

— Эй, какого черта ты ее трогаешь, идиот? — крикнул у него за спиной Чарли. — Свихнулся, что ли, после смерти своей любовницы. Оставь ее, сломаешь!

Неожиданно прозвучавший смех безумца, казалось, оправдывал слова англичанина. Майк обернулся. Сидя на полу вертолета, Рихард Тубек держал в дрожавших руках корону Богемии, ее золото и драгоценные камни засверкали в полутьме вертолета.

— Положите ее, — приказала в свою очередь Дюк. — Положите ее в мешок.

Вместо того чтобы подчиниться, чех снова засмеялся, его уставленные в одну точку глаза блестели. Подняв корону над головой, он вдруг со взрывом хохота водрузил ее на свои волосы.

— Кретин! — разъярился Чарли. — Ты…

Вдруг все замолчали. Лицо чеха налилось кровью, истерический смех сменился прерывистым дыханием, он схватился обеими руками за сердце.

— Но боже мой! — воскликнул Питер. — Он, кажется…

Он подавил ругательство в тот момент, когда корона Богемии сползла со лба Тубека и покатилась к ногам Дюк, разбрасывая красно-зеленые лучи. Потом чех, по-прежнему прижимая руки к сердцу, рухнул лицом вниз. Умер он внезапно. От сердечного приступа. Или его убила легенда о королевской короне? Или такова была его судьба? Какая разница! Он умер. Руки Майка Копполано сжались от бессилия на рычагах управления. Он привез на Запад Рихарда Тубека, убийцу Тома, но мертвым. Он достал из пачки последнюю сигарету «кэмел», закурил и начал медленно снижаться на слабый свет на австрийской земле, где его ждали коллеги из Интерпола.