После целого часа работы Шапюи и Байон практически полностью восстановили по часам передвижения жертв в день их смерти. Но из этого сравнения нельзя было сделать ни одного стоящего вывода. Разочарованный, Шапюи бросил бумаги на стол и заявил:

— Не идет. Все они ходили по своим мелким делам в совершенно разные места…

Полицейских затопила волна разочарования, и они вдруг почувствовали, как сильно устали.

— Передайте бумаги мне, — сказал Котре, протягивая руку. — Я знаю округу лучше вас и, может быть, найду пункт, ускользнувший от вас.

Без особой уверенности Шапюи дал ему свои листки и, пока комиссар сосредоточенно изучал записи, снова принялся за свой бутерброд. Байон последовал его примеру, едва заметно подмигнув, показывая, что не очень-то верит в проницательность Котре.

В комнате было совсем тихо. Это длилось минут десять, потом комиссар поднял голову и в его глазах загорелся насмешливый огонек.

— Ну, значит, вы ничего не заметили? — спросил он нарочито мягким голосом.

Затем, не в силах больше сдерживать свое ликование, он воскликнул:

— Черт подери! Все они прошли в одном месте около восьми часов вечера!

Лица обоих инспекторов изменились, а Шапюи совершенно не понимал, как эта деталь могла от него ускользнуть.

— Вы уверены? — спросил он.

— Это заметно, как обсерватория на Пик дю Миди! — торжествовал Котре. — Надо действительно быть «чужаками», как вы, чтобы не увидеть!

Довольный, что ему удалось выпустить эту отравленную стрелу, он достал из ящика стола подробную карту района и пригласил офицеров криминальной полиции подойти к ней.

— Смотрите, — сказал он, указывая на строчку рапортов, соответствующую девятнадцати часам. — Малар возвращался с фермы в Сен-Беа и направлялся к своему старому приятелю Виньолю, у которого пробыл до одиннадцати часов вечера. Стало быть, он шел по национальному шоссе 640 и прошел через перекресток О-Вив здесь, на границе двух департаментов. Ладно. Посмотрим с Гуреном… Бедняга ходил навестить своего кузена Эгпарса, живущего в двух шагах от 117-го национального шоссе — дороги, идущей от Тарба в По. Он вышел из Лурда около шести часов вечера по 640-му и возвращался в середине ночи по 135-му шоссе. Значит, около восьми часов он должен был пройти по перекрестку О-Вив… А теперь мамаша Тревело: она провела вторую половину дня у своей дочери, проживающей в местечке Шато-дю-Мор, это здесь, и села в автобус линии По — Лурд, чтобы вернуться домой. Как мы знаем, она возвратилась к себе в половине девятого. Это означает, что она села в автобус за полчаса до того. А где?… На перекрестке О-Вив!

Котре, небрежно бросив карандаш на стол, наслаждался своей победой. Действительно, то, что он сказал, было неоспоримым. Однако это не только не вызвало энтузиазма, на который рассчитывал комиссар, но даже еще больше усилило озабоченность Шапюи. Наконец инспектор решился заговорить.

— Превосходно, — согласился он, — мы убедились. Ваше рассуждение доказывает, что наши три жертвы погибли потому, что имели несчастье оказаться в то время на том чертовом перекрестке. Но это заводит нас в порочный круг: если там произошло нечто, заставившее спешно устранить всех свидетелей, как, по-вашему, мы можем узнать, что произошло?

Котре и Байон не раскрывали рта. Вместо того чтобы проясниться, дело стало еще туманнее. Шапюи молчал.

— Дорожная полиция об этом ничего не знает. Со вчерашнего дня через перекресток О-Вив наверняка прошло немало народу. Никто не заметил ничего необычного, иначе нас бы известили, потому что прошли уже сутки. Так что я полагаю, что от таинственного события не осталось никакого следа.

В кабинете снова повисла тяжелая тишина. Чтобы придать себе значительность, Котре закурил сигарету. Оба инспектора последовали его примеру. Байон, которого разрывала жажда активной деятельности, предложил:

— А что, если мы проверим сами? На машине мы сможем быть там через десять минут.

— Согласен, — кивнул головой Шапюи, — едем немедленно. Но если хотите знать мое мнение, мы только зря потеряем время.

Он замолчал, чтобы сделать затяжку, потом заключил:

— Очень боюсь, что эта история выходит за рамки нашей компетенции. Прежде чем мы отправимся в путь, Котре, предлагаю предупредить контрразведку. Я подозреваю, что эти три убийства не являются основной частью данного дела.

Комиссар побледнел.

— Вот это да! — вырвалось у него от волнения. — А что же я скажу журналистам?

У него это было манией. Шапюи бросил на него взгляд, полный сожаления.

— Ничего, — ответил он. — Или лепите им туфту… Они смогут придумать великолепные заголовки: «Пиренейский мясник», «Преступления вампира, или Потрошитель из Святого города». Громкие заголовки, одним словом.

У Котре прилила к голове кровь. Если Шапюи думает, что он… Но инспектор уже снял трубку телефона.

Последовал длинный диалог, во время которого Шапюи, отвечая своему собеседнику, в общих чертах сообщил результат их расследования и оборот, который приняли поиски.

Наконец Шапюи положил трубку на рычаг и благодушно посмотрел на коллег полицейских.

— Нам не нужно ехать, — объявил он. — Дело забирает контрразведка. Она пришлет своего человека, который встретится с нами завтра в пять утра, в бистро напротив вокзала.

Усталые и невыспавшиеся инспектора пришли к вокзалу, когда часы показывали без пяти пять. Легкий свежий ветер гулял по площади, где выстроились гостиничные автобусы, готовые принять новые группы паломников.

К сожалению, бистро еще не открылось и обоим пришлось ходить по улице, вместо того чтобы попивать черный кофе.

Их наметанный взгляд сразу заметил фигуру, принадлежащую скорее игроку в регби, чем богомольцу, согнувшемуся под бременем своих грехов.

Наблюдательность неизвестного ни в чем не уступала их собственной: спортсмен уверенным шагом подошел к ним.

Вблизи незнакомец выглядел старше; в углах его серых глаз были морщинки, у волевого рта две глубокие складки.

Одет он был в макинтош, серые фланелевые брюки и коричневые замшевые туфли.

— Простите, господа, — спросил он голосом приятного тембра, от которого, должно быть, сразу начинали дрожать женские сердца, — вы не могли бы указать мне дорогу на Кальвер?

Шапюи счел начало удачным и подходящим к обстоятельствам. Не моргнув глазом, он миролюбиво ответил:

— Мы направляемся именно туда… Пойдемте с нами.

— Охотно, — ответил Франсис Коплан, пожимая руку инспекторам и называя себя.

Все трое пошли на улицу Репюблик, имея главной заботой найти какое-нибудь кафе. Однако Коплан казался вовсе не расположенным терять время, поскольку использовал прогулку, чтобы узнать об основных событиях дела.

Шапюи повторил ему то, что рассказывал накануне по телефону.

— Подведем итог, — сказал Коплан, когда инспектор закончил. — Личность жертв не представляет никакого интереса, главное — узнать, почему этих людей убили. Техника исполнения преступлений выдает профессионала, а у вас нет ничего, что могло бы послужить отправной точкой. Это так?

— Точно, — подтвердил Шапюи. — Как видите, руки у вас свободны… Нет опасности пойти по ложному следу, поскольку никаких следов нет вообще.

— Это упрощает дело, — ответил Коплан. — Никаких прежних версий и свободные руки — это лучший способ действовать.

«Вот и занимайся этим делом!» — подумал Шапюи, в глубине души не слишком огорченный, что ответственность за дальнейшее ведение расследования ложится на другого.

Пока речь шла об обычных убийствах — из ревности или корыстных, инспектор бросался на поиски, как охотничья собака, но, заподозрив политические или военные мотивы, он предпочитал отходить в сторону. Никогда не знаешь, как сложится будущее, а ему хотелось дожить до пенсии.

Со своей стороны, Коплан почти не скрывал недовольство, которое вызывало в нем это задание. Он был сотрудником разведслужбы и привык работать за границей, в далеких странах. Старик подложил ему хорошую свинью, отправив сюда, в Лурд, под предлогом, будто бы здоровый воздух Пиренеев и спокойствие района пойдут ему на пользу. Как бы не так! Достаточно было взглянуть на город и лица паломников, чтобы впасть в уныние. А что будет, когда он помотается здесь дня три?

Мысленно он решил провести расследование очень быстро. Заметив кафе, открывшееся раньше других, он взял Байона и Шапюи под руки и повел их туда. Прежде чем войти, он на секунду задержал своих коллег и шепнул им:

— Потом я уйду один. Здесь неподалеку стоит моя машина. Вы мне пока не нужны. Продолжайте допросы в городе, делайте вид, что ищете. Я позвоню вам в комиссариат.

Все трое вошли в бистро и тут же заговорили о других вещах. Коплан даже купил открытки с видом Сакре-Кера: он котел сделать приятное Старику.

В восемь часов утра Коплан приехал на перекресток О-Вив на своей машине. Вместо того чтобы остановиться, он продолжил путь по дороге из Тарба в По, потом повернул и возвратился на место, где по злосчастному стечению обстоятельств три человека невольно подписали свой смертный приговор.

Франсиса занимала одна мысль: жертвы, скорее всего, не поняли, что видели нечто необычное.

Действительно, если бы Малар и Гурен заинтересовались каким-то фактом, они бы рассказали о нем, первый своему другу Виньолю, другой своему кузену. Что же касается старой мадам Тревело, она села в автобус и вернулась домой, ни с кем ни о чем не заговорив. Водитель автобуса, ехавший по 640-му национальному шоссе, ни о чем не докладывал. Это доказывало, что на своем маршруте он не заметил ничего необычного.

Значит, что-то должно было свершиться очень быстро и без видимых следов.

На углу шоссе и местной дороги, пересечение которых и образовывало перекресток О-Вив, Коплан остановил машину, чтобы осмотреть окрестности. Все было так же, как и всюду на второстепенных дорогах Франции: асфальтовая лента с посаженными через каждые двадцать метров по обочинам деревьями, каменистая грунтовая дорога, уходящая с обеих сторон в редкий лесок. Телефонные столбы и прямо на перекрестке — одинокий домик.

Дом? Коплан нахмурил брови. Он не ожидал найти в этом месте дом… Может быть, в нем никто не жил?

Франсис вышел из машины, захлопнул дверцу и вдохнул душистый воздух, принесенный легким бризом. Нет, ничто в этом пейзаже не говорило о трагедии. Для очистки совести он немного походил по обочине, надеясь найти деталь, которая могла ускользнуть от редких прохожих, но ничего не нашел. Никогда еще пейзаж не казался ему более невинным, более идиллическим.

Он вернулся к дому. Ставни были закрыты. Безуспешно поискав звонок или молоток, он постучал в дверь. Подождав три минуты, он постучал снова, сильнее. Тогда на втором этаже раздвинулись ставни и прозвучал ворчливый голос:

— Ну что там такое?

Подняв глаза, Коплан увидел мужчину лет шестидесяти, с густыми волосами, подстриженными бобриком. У него был недовольный вид человека, которого внезапно разбудили.

Франсис указал пальцем на машину и крикнул:

— Простите. Мне нужна вода для радиатора! У вас нет кувшина?

Хозяин дома пробурчал неразборчивую фразу, которая могла бы означать согласие и поток ругательств. В заключение он сказал:

— Иду.

— Да вы не торопитесь, — вежливо посоветовал Франсис, которому вовсе не нужно было заливать воду в радиатор.

Прошло несколько минут. Наконец раздался звук отодвигаемого засова, и на пороге появился мужчина с кувшином в руке.

— Спасибо, вы очень любезны, — сказал Коплан, беря воду. Он сходил к машине, чтобы залить воду в радиатор, завинтил пробку и широким жестом выплеснул на землю остатки.

— Скажите, это ведь очень спокойный уголок? — спросил он, возвращая кувшин. — Здесь, наверное, бывает не очень много народу…

У хозяина дома, собравшегося вернуться в прихожую, немного разгладились морщины.

— Зависит от дней, — ответил он, пожимая плечами, — а особенно от времени года. Так что не очень доверяйте этой тишине!

— Правда? — удивился Франсис. — А я готов был поклясться, что здесь абсолютное спокойствие, полная оторванность от мира.

— Ничего подобного! Во-первых, тут ходит автобус, который останавливается почти перед моей дверью. Много машин по 637-му национальному шоссе в По. А сколько пыли они поднимают! И это не считая повозок и грузовиков, возящих продукты в Лурд. А вы говорите о спокойствии…

— Хм… да. Но кроме автобуса никто не останавливается. Так что у вас из окна не на что посмотреть.

Последнюю фразу Коплан произнес с такой интонацией, что было невозможно понять, вопрос это или утверждение. Хозяин дома снова слегка пожал плечами:

— Мне некогда смотреть в окно, разве только вечером, когда курю трубку.

Франсис почувствовал, что в нем зарождается крохотная надежда, такая хрупкая, что он побоялся разрушить ее прямым вопросом и пошел окольным путем:

— В общем, развлечений у вас мало. Никогда никаких происшествий.

— Хм… хм… — заметил тот, немного задетый. — Здесь как везде. На первый взгляд ничего нет, но когда присмотришься, уверяю вас, можно увидеть интересные вещи.

— Да? — переспросил Коплан с игривым взглядом. — Влюбленные?

Его собеседник поставил кувшин, достал из кармана старую, полусожженную трубку и принялся набивать ее.

— Бывает и это, — согласился он, не придавая данному факту значения. — Но иногда замечаешь вещи, которые проходят почти незамеченными, а потом, когда подумаешь, понимаешь, что это странно, и хочешь знать, что все это означает.

Волнение заставило кровь Франсиса бежать быстрее. Незачем было подталкивать старика к откровенности. Теперь достаточно было дать ему высказаться.

Тот покачал квадратной головой, закурил трубку и заговорил вновь:

— Вот позавчера вечером, например. Я видел одну сценку, в которой, конечно, не было ничего сенсационного, но все же мне хотелось бы понять ее смысл.

Коплану пришлось контролировать себя, чтобы не выглядеть особо заинтересованным. Он нарочито не спеша достал из кармана пачку сигарет.

— И что же вы видели? — осведомился он совершенно нейтральным тоном.