В углу комнаты Марселина приготовила все для умывания: поставила столик, тазик, кувшин, точно как в каком-нибудь забытом богом захолустье. Чтоб Зази чувствовала себя как дома. Но Зази не чувствовала себя как дома. Она не только умела пользоваться привинченным к полу биде, но и прекрасно была знакома — так как имела соответствующий опыт — с тысячей других чудес санитарного искусства. Испытывая отвращение к окружающему ее убожеству, она лишь смочила лицо водой и один-единственный раз провела гребенкой по волосам.

Зази посмотрела в окно: во дворе было пусто. В квартире тоже, казалось, ничего особенного не происходит. Прильнув ухом к двери, Зази так ничего и не услышала. Она тихонько вышла из комнаты. В гостиной было темно и тихо. Дальше Зази пробиралась на ощупь, ставя пятку к носку, как отмеряют квадраты в классиках, причем с закрытыми (для большего интересу) глазами. Она открыла следующую дверь с огромными предосторожностями. В этой комнате было также темно и тихо: там кто-то мирно спал. Зази закрыла дверь и пошла теперь задом наперед (тоже чтоп интересней было). Шла она так очень долго, пока не добралась наконец до еще одной, третьей двери, и вновь с огромными предосторожностями открыла ее. Так она очутилась в полутемной передней: из единственного украшенного витражом из красных и синих стекол окна струился тусклый свет.

Теперь ей предстояло открыть еще одну, последнюю дверь, чтобы наконец обнаружить то, к чему она стремилась во время всей этой обзорной экскурсии, а именно, клозет.

Клозет был самого совершенного образца, с сидением, и Зази, вновь соприкоснувшись с цивилизацией, провела в нем добрую четверть часа.

Пребывание там показалось ей не просто полезным, но и увлекательным. Чисто. Все аккуратно выкрашено масляной краской. Шелковистая бумага ласково похрустывала между пальцев. В это время дня здесь даже было солнце: из форточки лился мягкий свет. Зази погрузилась в раздумья: спускать воду или нет. Ведь от этого грохота в доме может начаться переполох. Но после недолгих колебаний она все-таки решилась — с шумом хлынула вода. Зази прислушалась, но ничто, казалось, не нарушало тишины. Вот уж воистину дом спящей красавицы. Она вновь присела, чтобы воскресить в памяти вышеупомянутую сказку, персонажи которой перемежались у нее в голове с крупными планами известных киноактеров. Она тут же запуталась в сюжете, но вскоре вновь, обретя свойственную ей критическую направленность мыслей, пришла к выводу, что все эти волшебные сказки несусветная чушь, и решила выйти.

Вернувшись в переднюю, Зази увидела еще одну дверь, которая, по всей видимости, вела на лестницу. Она повернула ключ, наивно оставленный хозяевами дома в замочной скважине, так, на всякий случай, и действительно оказалась на лестничной площадке.

Она тихонько прикрыла за собой дверь и на цыпочках пошла вниз по лестнице. На втором этаже она остановилась и прислушалась: все было тихо. Спустилась на первый, прошла по коридору. Впереди — светящийся прямоугольник — дверь на улицу открыта, и вот Зази уже на улице.

Это была тихая улица. Машины здесь ездили так редко, что можно было преспокойно играть в классики прямо на проезжей части. Тут было несколько самых что ни на есть обычных магазинов крайне провинциального вида. По улице степенным шагом расхаживали аборигены, те самые, которые, прежде чем перейти улицу, смотрят сначала налево, потом направо, руководимые при этом как чувством гражданской ответственности, так и чрезмерной заботой о собственной безопасности. Не то чтобы Зази была разочарована — ведь она знала, что находится в Париже, что Париж — это большая деревня и что эта улица еще не весь Париж. Но, чтобы воочию убедиться в этом, надо было продолжить прогулку. Что она со свойственной ей непринужденностью и сделала.

Но тут внезапно в дверях «Погребка» появился Турандот. Не поднимаясь на тротуар, он заорал:

— Эй, малышка, ты куда?

Зази, не сказав ни слова, разом ускорила шаг. Турандот с криком: «Эй, малышка!» поднялся по ступенькам. Он не унимался.

Зази перешла на гимнастический шаг и резко свернула за угол. Улица, на которой она оказалась, была куда оживленнее. Теперь уже Зази неслась на всех парах. Здесь ни у кого не было ни времени, ни желания смотреть на нее. Но Турандот бросился ей вдогонку. Он бежал что есть мочи. Наконец догнал, крепко схватил за руку и, ни слова не говоря, повернул к себе лицом. В ту же минуту Зази принялась кричать:

— На помощь! Помогите!

Ее крик тут же привлек внимание домохозяек и наводящихся рядом граждан. Они оставили свои личные дела или отсутствие оных, чтобы поучаствовать в происшествии.

Но Зази решила не останавливаться на достигнутом и с удвоенной энергией продолжала:

— Я не хочу идти с этим дяденькой, я его не знаю, я не хочу идти с этим дяденькой.

Итэдэ.

Уверенный в своей правоте, Турандот пропустил ее вопли мимо ушей, но очень быстро пожалел об этом, поняв, что находится в плотном кольце суровых и закоренелых моралистов.

В присутствии этой избранной публики Зази решила перейти от общих соображений к конкретным, точным и обстоятельным обвинениям.

— Этот господин, — сказала она невинно, — ко мне приставал.

— А что он хотел? — с повышенным интересом спросила какая-то особа.

— Мадам! — возопил Турандот. — Эта девочка сбежала из дома. Я хочу отвести ее к родителям.

По лицам присутствующих пробежала полная скептицизма ухмылка. Тетка не унималась. Она наклонилась к Зази:

— Ну, малышка, давай, не бойся, рассказывай, что же сказал тебе этот нехороший дядя?

— Это слишком неприлично, — прошептала Зази.

— Он тебя соблазнял?

— Вот именно, мадам.

И Зази пересказала ей на ухо кое-какие подробности. Тетка выпрямилась и плюнула Турандоту в лицо.

— Омерзительно! — влепила она ему вдобавок. И она опять, и снова, и еще раз харкнула ему прямо в рожу.

В разговор вмешался мужчина:

— Что он от нее хотел?

Тетка перешептала ему в ухо несколько зазиских деталей.

— О! — сказал тот. — Мне это никогда и в голову не приходило.

И повторил еще раз, задумчиво:

— Нет, никогда.

Он повернулся к соседу:

— Нет, вы подумайте, это невероятно (подробности)...

— Бывают же такие законченные подонки, — отозвался тот.

Россказни Зази распространились в толпе. Какая-то женщина сказала:

— Не понимаю.

Стоявший рядом мужчина стал ей объяснять. Он вытащил из кармана клочок бумаги и что-то нарисовал шариковой ручкой.

— Ах вот оно что, — мечтательно сказала женщина.

И добавила:

— А что, хорошая вещь?

Она имела в виду ручку.

Два знатока-любителя заспорили.

— Я слышал, — сказал один, — мне рассказывали, что (подробности)...

— Меня-то это не очень удивляет, — ответил другой, — меня уверяли, что (подробности)...

Одна торговка, извлеченная из своей лавочки собственным же любопытством, так и не смогла обуздать порыв нахлынувшей на нее откровенности:

— Послушайте меня, — грит, — однажды мой муж, — грит, — в общем ему пришло в голову (подробности)... И что его потянуло на такое — не понимаю...

— Может, он нехорошую книжку прочел? — подсказал кто-то

— Весьма возможно. Так вот я, стоящая здесь перед вами, я сказала ему, мужу моему, ты хочешь, чтобы я (подробности)... Чортасдва! — грю я ему. — За этим иди к арабам, если тебе так приспичило! Вот что я ответила ему, мужу моему, который хотел, чтобы я (подробности)... — Все единодушно ее одобрили.

Но Турандот думал о другом. Иллюзии его рассеялись. Пользуясь повышенным интересом публики к техническим новинкам, предложенным Зази в ее обвинительной речи, он потихоньку смылся. Прижимаясь к стене, он свернул за угол, спешно вернулся в свой кабачок, проскользнул за уже не цинковую, а деревянную (со времен оккупации) стойку, налил себе большой стакан божоле и разом опрокинул его.

Потом он повторил это еще раз, а затем вытер лоб тем, что обычно заменяло ему носовой платок.

Чистившая картошку Мадо Ножка-Крошка спросила:

— Что-нибудь случилось?

— И не спрашивай! Ну и перетрухал же я! Эти кретины решили, что я сексуальный маньяк, и, если бы я не смылся, они бы растерзали меня в клочья.

— В следующий раз не будете лезть. Вам что, больше всех надо?! — сказала Ножка-Крошка.

Турандот не ответил. В его голове заработала программа индивидуальных новостей, и он как раз просматривал ту сцену, из-за которой чуть было не попал если не во всемирную историю, то хотя бы в хронику происшествий. Он вздрогнул, подумав об участи, которой ему удалось избежать, и снова пот пробежал по его лицу.

— Бохмой, бохмой, — промямлил он.

— Болтай, болтай, вот все, на что ты годен, — вмешался Зеленуда.

Турандот утерся и налил себе третий стакан божоле.

— Бохмой, — повторил он.

Ему казалось, что это слово лучше всего передавало овладевшее им чувство.

— Ладнауш, — сказала Мадо Ножка-Крошка, — вы ведь все-таки остались живы.

— Тебя бы туда, вот что!

— Что «тебя бы туда»? Вы и я — это совершенно разные вещи.

— Слушай, не спорь со мной, я не в духе.

— А вы не подумали, что нужно предупредить Габриеля и Марселину?

Черт! Ведь он и вправду об этом не подумал. Он оставил недопитым третий стакан и помчался наверх.

— Надо же, Турандот! — тихо сказала Марселина, держа в руках вязание.

— Пигалица, — едва вымолвил запыхавшийся Турандот, — пигалица, хм, сбежала.

Ни слова не говоря, Марселина вошла в комнату Зази. Точно. Ее и след простыл.

— Я ее видел, — сказал Турандот, — я пытался ее поймать. Куда там! Чортасдва! (Жест.)

Марселина вошла в комнату Габриеля и попыталась его растолкать, что оказалось непросто, так как, с одной стороны, он был очень тяжелый, а с другой — очень любил поспать. Габриель зашевелился и засопел. Сразу было видно, что он дрых без задних ног, а такого поди растолкай.

— Что?! Что такое?! — завопил он.

— Зази смылась, — тихо сказала Марселина. Он посмотрел на нее. Ничего не сказал. Он быстро все понял — он же не кретин. Пошел в комнату Зази. Он любил во всем убедиться сам.

— Может, она в туалете? — с оптимизмом произнес он.

— Нет, — тихо ответила Марселина. — Турандот видел, как она убегала.

— А что именно ты видел? — спросил Габриель Турнндота.

— Я увидел, как она линяет, догнал ее, хотел привести домой.

— Это хорошо, ты настоящий друг.

— Да, но она разоралась, собралась толпа, она кричала, дескать, я к ней приставал.

— А ты что, не приставал? — спросил Габриель.

— Конечно, нет.

— А то ведь всякое бывает.

— Это точно, бывает всякое.

— Вот видишь...

— Пусть он доскажет, — тихо сказала Марселина.

— Так вот. Вокруг — толпа людей, готовых в любой момент набить мне морду. Эти ублюдки приняли меня за растлителя малолеток.

Габриель и Марселина не сдержались и прыснули.

— Но как только я увидел, что они про меня забыли, я тут же смылся.

— Что, сдрейфил?

— А то. Никогда в жизни так не трухал. Даже во время бомбежки.

— А я никогда бомбежки не боялся, — сказал Габриель. — Ведь бомбили англичане, и я знал, что их бомбы предназначались не мне, а фрицам. Я-то встречал англичан с распростертыми объятиями...

— А это тут при чем? — сказал Турандот,

— Не важно. Я все равно не боялся. С моей головы и волос не упал, даже в худшие времена. У фрицев были штаны полны от страха, они драпали в укрытия — только пятки сверкали, а я веселился, я не прятался, я любовался фейерверком, раз — ив точку, склад боеприпасов — ба-бах! вокзал — был и нету, завод в руинах, город в огне — классное зрелище. — Габриель заключил со вздохом: — По сути дела, не так уж мы тогда плохо и жили.

— А мне война тяжело далась, — сказал Турандот, — на черном рынке я был лопух лопухом. Не знаю почему, но мне все время впаивали штрафы, перли что-нибудь, то государство, то налоговая система, то контролеры, мою лавочку то и дело прикрывали, а в июне 44-го, когда я чуток разжился золотишком, меня как раз прекрасненько и разбомбили. Вот так... Непруха. Еще хорошо, что я получил в наследство эту халупу, а то...

— Уж не тебе бы жаловаться, — сказал Габриель, у тебя все отлично, работенка не бей лежачего.

— Тебя бы на мое место! Да моя работа не только утомительна, но и опасна.

— А что бы ты сказал, если бы тебе приходилось вкалывать по ночам, как мне? А спать днем. Спать днем — страшно утомительно, хотя со стороны так сразу и не скажешь. Не говоря уже о том, что тебя могут разбудить ни свет ни заря, как, например, сегодня. Ох, не хотел бы я, чтобы так было каждый день.

— Девочку надо будет держать взаперти, — посоветовал Турандот.

— Интересно все-таки, почему она смылась, — задумчиво произнес Габриель.

— Ей не хотелось будить тебя, и, чтобы не шуметь, она решила пройтись, — тихо сказала Марселина.

— Я не хочу, чтобы она гуляла одна, — произнес Габриель, — улица — школа порока, это все знают.

— Может быть, она, как пишут газетчики, совершила побег?

— Это было бы совсем не здорово, — ответил Габриель. — Боюсь, тогда легавых звать придется. Хорошо же я при этом буду выглядеть!

— А ты не думаешь, что тебе нужно самому попытаться ее отыскать? — спокойно спросила Марселина.

— Я лично иду досыпать, — сказал Габриель и направился к кровати.

— Пойдя за ней, ты только выполнишь свой долг, — заявил Турандот.

Габриель ухмыльнулся и сказал, пародируя Зази:

— А пошел ты со своим долгом. — И добавил: — Сама найдется.

— А если она нарвется на сексуального маньяка? — тихо спросила Марселина.

— Вроде Турандота? — пошутил Габриель.

— Не смешно, — отозвался Турандот.

— Сама иди.

— У меня белье на плите.

— Лучше бы вы стирали белье в американских прачечных самообслуживания, — вмешался Турандот, — тогда и хлопот никаких, я лично всегда так делаю.

— Может, она от стирки удовольствие получает? Твое какое дело! Болтай, болтай, вот все, на что ты годен! Вот где они у меня сидят, эти ваши американские штучки.

И он похлопал себя по заднице.

— Надо же, — сказал Турандот иронично. — А я считал тебя американофилом.

— Американофилом! Меня! Ты употребляешь слова, смысл которых не понимаешь сам. Американофил! Что, теперь из-за этого и белье дома стирать нельзя? Мы с Марселиной не просто американофилы, дурная твоя голова, мы еще к тому же и стиралофилы! Что, не доходит?!

Турандот не нашелся, что ответить. Одетый в длинную рубашку фирмы «Хикэтнунк», которую действительно стирать было непросто, он решил вернуться к более конкретной и актуальной проблеме.

— Ты бы лучше сходил за девчонкой, — посоветовал он Габриелю.

— Чтобы вляпаться в такую же историю, как и ты? Чтобы меня линчевал на месте его величество Вульгус Пекус?!

Турандот пожал плечами.

— Болтай, болтай, вот все, на что ты годен, — пренебрежительно сказал он.

— Ну, иди! — тихо сказала Марселина.

— Вы меня достали оба, — недовольно пробурчал Гибриель.

Он ушел в спальню, не спеша оделся, уныло провел рукой по подбородку, с которого не успел убрать щетину, вздохнул и вышел к ним вновь.

Турандот и Марселина или, скорее, Марселина и Турандот обсуждали достоинства и недостатки стиральных машин. Габриель чмокнул Марселину в лобик.

— Прощай, — сказал он многозначительно, — труба зовет! Я иду исполнять свой долг.

Он крепко пожал руку Турандоту. Чувство, переполнявшее его в эту минуту, не позволяло сказать ничего, кроме известной фразы «Труба зовет!», и в глазах его светилась тоска, свойственная личностям, которых ожидает Великая Судьба.

Остальные приумолкли.

Габриель пошел. Вышел.

На улице он принюхался. Ничего особенного. Как всегда, сильно пахло из «Погребка». Он не знал, куда идти, на Юг или на Север, именно так пролегала дорога, на которой он находился. Тут чей-то крик прервал его колебания. Это был сапожник Подшаффэ, подававший ему из своей лавочки знаки. Габриель подошел.

— Вы наверняка девочку ищете?

— Да, — без энтузиазма пробурчал Габриель.

— Я знаю, куда она пошла.

— Вы всегда все знаете, — недовольно сказал Габриель.

«Вечно он в разговоре со мной защемляет мой неполноценный комплекс», — подумал он про себя.

— Так это вас не интересует? — спросил Подшаффэ.

— Интересует, куда ш денешься.

— Ткчево, рассказывать?

— Все-таки забавный народ эти сапожники! — сказал Габриель. — Все время вкалывают и вкалывают. Можно подумать, что им это очень нравится. И чтоб все видели, что они все время вкалывают, они сидят у себя в мастерской за стеклянной витриной — пусть все смотрят и восхищаются! Как мастерицы, которые поднимают петли на чулках!

— Интересно, — сказал Подшаффэ. — А вами где можно повосхищаться?

Габриель почесал затылок.

— А нигде, — сказал он вяло, — я ш артист, я ничего плохого не делаю. А потом сейчас нечего об этом разговаривать, время не ждет, нужно скорее найти девочку.

— Я говорю об этом, потому что мне это приятно, — спокойно ответил Подшаффэ.

Он оторвался от своей работы и посмотрел на Габриеля.

— Ну, чертов болтун, хотите узнать, что с ней? Да или нет?

— Я же вам сказал, время не ждет.

Подшаффэ ухмыльнулся.

— Турандот вам рассказал, с чего все началось?

— Он рассказал то, что счел нужным.

— Но вам наверняка интересно узнать, что было потом?

— Да, — сказал Габриель, — так что же было потом?

— Потом? А что, начала вам недостаточно? Ваша девочка сбежала? Сбежала!

— Здорово, ничего не скажешь, — пробурчал Габриель.

— Вам остается только сообщить в полицию.

— Мне лично это ни к чему, — сказал слабеющим голосом Габриель.

— Сама она не вернется.

— Неизвестно.

Подшаффэ пожал плечами.

— Честно говоря, мне-то в конце концов наплевать.

— Мне в глубине души тоже.

— А она у вас есть?

Габриель, в свою очередь, пожал плечами. Надо же, еще и хамит. Не говоря ни слова, он пошел досыпать.