Ким больше не видела миссис Фабер в тот день: после обеда она узнала, что пожилая леди будет днем отдыхать, а вечером у нее, очевидно, не было настроения кого-либо принимать.
Чтобы убить время, Ким вывела на прогулку собак. Когда Джессика устала — а это произошло очень быстро, — Ким взяла ее на руки. Маккензи же рвался вперед и после прогулки его пришлось как следует мыть и вытирать, потому что он все время нырял в грязные лужи или несся через заболоченные поля в погоне за воображаемым зайцем. Бутс, сначала с энтузиазмом присоединившись к ним, все-таки решила, что ей больше по вкусу теплая корзина, и перед уходом Ким погладила ее и прошептала несколько утешительных слов.
Когда девушка вернулась, щеки ее раскраснелись, а в душе поселилась уверенность, что ей все больше нравится местность, окружавшая Мертон-Холл: она была идеальна для прогулок пешком, здесь было пустынно, но в то же время далеко видно, а вересковые пустоши зимним днем были полны чудесных красок. Когда солнце заходило, оно становилось похоже на огненный шар, соскальзывающий за багровые холмы вдали, и его яростный свет отражался во множестве ручейков. Когда Ким повернула домой, на бледнеющем голубом небе появились первые звезды, а сумерки наполнились влажными, соблазнительными запахами папоротника. Ей почти не хотелось входить в дом, но жар центрального отопления в холле, безусловно, был очень приятен. В библиотеке уже разожгли камин, и ее дожидался поднос с чаем.
Она нагуляла аппетит, который позволил ей в два счета разделаться с оладьями и даже уделить внимание хлебу с маслом и торту. С последним ей помогли Маккензи и Джессика, все время клянчившие кусочки. Бутс все это время мирно похрапывала в корзине.
На следующее утро миссис Фабер прислала за Ким и объявила, что много размышляла над своими мемуарами. Но стоило Ким открыть блокнот и взять в руки карандаш, все мысли старушки куда-то исчезли, и воспоминания стали какими-то туманными. Она немного рассказала о своем детстве, о маме и папе, об их любви давать званые обеды… Но все это было очень смутным, предложения — разрозненными, не связанными между собой. Например, она рассказывала о своем первом бале и о своем платье, которое было все расшито маленькими серебряными цветочками; а потом вдруг заметила, что на Ким строгое темно-синее шерстяное платье с белой отделкой на воротнике и манжетах, и стала говорить о том, как оно идет девушке.
— Вы такая красивая, дорогая моя, нам надо устроить вечер в вашу честь, — рассеянно объявила она. — Вы могли бы надеть мое ожерелье и браслеты из бирюзы… они так хорошо подойдут к вашим волосам.
— Спасибо, миссис Фабер, — ответила Ким, — но я приехала сюда, чтобы помочь вам с книгой… Вы помните?
— Да, разумеется… разумеется. — В ее голосе послышались нетерпеливые нотки. — Без сомнения, вам тоже родители устраивали бал? Наверное, ваши мама и папа постарались на славу? Я всегда считала, что для девушки это очень важно…
— Мои папа и мама погибли, — тихо напомнила ей Ким.
— Ах да, конечно… Бедная девочка! Твоим отцом был тот красавец капитан Люсьен Ловатт, правильно? Знаешь, — из-за кружевного платочка послышалось хихиканье, — одно время я была от него просто без ума! Да-да, это правда!.. Такой представительный мужчина, с замечательной осанкой, и он всегда ездил на белой лошади. Или на серой…
— На черной, — поправила ее Ким. — Ее звали Черный Сатана, он ездил на ней много лет.
— Неужели? Нет, как же все это интересно, не правда ли?
Миссис Фабер явно считала, что это в высшей степени интересно; откинувшись на спинку кресла, она продолжила обсуждение черной лошади капитана Ловатта, и все ее намерения продолжить работу над мемуарами — или хотя бы начать ее — были временно забыты. Траунсер принесла кофе, позднее раздался телефонный звонок, повлекший множество волнений: на проводе была Нерисса, и она собиралась приехать в Мертон-Холл, как только сможет оставить семью.
— Мне надо увидеть тебя, мама… — Ким прекрасно слышала взволнованный голос, так как миссис Фабер держала трубку на приличном расстоянии от уха, и неприятности Нериссы разносились по комнате. — Мне надо увидеть тебя и обговорить с тобой ситуацию… Филип не понимает! И не подумает постараться понять! А тут происходят кое-какие события, которые следует пресечь на корню, если мы не хотим пожалеть об этом в ближайшем будущем!
— О господи! — воскликнула ее мать. — Это звучит просто ужасно!.. Но я не знаю, что тебе посоветовать. А Гидеон приедет только в выходные.
— Я не желаю видеть Гидеона!
— Но, боюсь, тебе придется увидеть его, если он будет здесь! И потом, иногда у него бывают прекрасные идеи! Он, возможно, сможет тебе что-то посоветовать…
— Ни за что. — Голос Нериссы звучал резко и непреклонно. — Меня не интересуют советы Гидеона. Он слишком часто давал их раньше…
— Но он очень любит девочку. Он не хотел бы, чтобы с ней случилось что-то неприятное.
— Если бы он считал, что, помогая ей, он сможет досадить мне, он, не сомневаясь, сделал бы это… И я это знаю! — Голос Нериссы уже резал ухо. — Говорю тебе, мама, я в этом уверена!
Миссис Фабер вздохнула и спихнула с колен Джессику.
— Что ж, дорогая моя, тебе надо приехать сюда в пятницу как можно раньше, и, возможно, Гидеона не будет дома до обеда субботы и ты сможешь успеть на дневной поезд обратно в город. Но я бы не поручилась, что ты не встретишь его здесь. В конце концов, он тут хозяин…
— Ему нравится быть хозяином, где бы он ни был, — коротко прокомментировала Нерисса, а потом торопливо сказала: — Ладно, до свидания, мама. У нас сегодня званый обед, там будет какой-то важный партнер Филипа. Все должно пройти как по маслу, и мне еще за многим нужно проследить.
Она повесила трубку, и несколько секунд миссис Фабер сидела, глядя на внезапно замолчавший телефон, а потом покачала головой.
— Бедная Нерисса! — сказала она. — Как бы мне хотелось помочь ей, но у меня это не очень хорошо получается. И я не особенно сведуща в современных нравах. В дни моей молодости все, конечно, было бы просто… Закрыть девочку в ее комнате и подержать на хлебе и воде пару дней. Ну, может, и не на хлебе и воде, но лишить ее всего, что она любит, а главное — не давать ей никакой свободы.
— Но почему? — ошарашенно спросила Ким. — Что она сделала такого, чтобы закрывать ее в комнате?
Миссис Фабер снова покачала головой:
— Влюбилась в этого неподходящего молодого человека, о котором я вам, по-моему, уже говорила. Видимо, он абсолютно не подходит… Студент-художник, без гроша в кармане, ему не на что содержать жену. Были какие-то разговоры о том, что, если они поженятся, их друг предоставит им для жилья какую-то студию в Париже, и Ферн думает, что сможет зарабатывать деньги… преподавать английский или что-то в этом духе. Смехотворно!
— Но почему? Если они любят друг друга…
Старушка с сочувствием улыбнулась Ким:
— Милая моя девочка, неужели вы никогда не слышали, что любовь всегда улетает в окно, когда в дверь стучится бедность? И потом, это ни в какие ворота не лезет… Дочь Нериссы — красавица, дорогая моя, уверяю вас! — выходит замуж, практически не считаясь с чувствами родителей.
— Но, судя по всему, ее отец не возражает…
— Ее отец довольно глуп, и к тому же с головой ушел в бизнес. Я бы не выбрала его для Нериссы, но в тот момент это казалось наилучшим выходом… Их постоянные споры с Гидеоном сильно действовали мне на нервы! И у Нериссы, разумеется, были свои деньги. Возможно, она и вложила большую их часть в бизнес Филипа, но их было достаточно.
— Тогда они могли бы сделать что-нибудь для молодых… помочь им встать на ноги! — импульсивно высказалась Ким. — В конце концов, он может стать хорошим художником, и в один прекрасный день вы будете им гордиться. И потом, ваша внучка выходит замуж — точнее, пытается выйти замуж, — потому что она любит этого юношу, а не из-за семейных неурядиц…
Ким умолкла, поняв, что ведет себя неблагоразумно, а миссис Фабер, казалось, застыла в кресле напротив нее.
— Мисс Ловатт, — произнесла она с легким нажимом и ноткой упрека в голосе, — моей внучке всего лишь семнадцать, и ее родители имеют право запретить ей все, что угодно, до тех пор, пока ей не исполнится двадцать один. В нашей семье такое поведение никогда не поощрялось, и среди тех связей, которыми мы могли гордиться — политики, судья, женившийся на моей сестре и увезший ее в Бомбей, военные, главы промышленных империй, члены титулованных семей, — никогда не было ни одного художника, так как подобные люди практически всегда имеют незнатное происхождение и приемлемы в семье не больше, чем люди, связанные с театром. Даже поэт, введенный в круг семьи, вызвал бы удивленные и скептические взгляды, несмотря на то, что все мы обожали читать Киплинга, Теннисона, замечательного мистера Браунинга…
Ким сдалась и, узнав, что сегодня она больше не понадобится, отправилась на прогулку; по дороге она встретила Роберта Дункана, который ехал домой на машине. Он хотел подвезти ее и даже готов был разместить собак на заднем сиденье вместе со своим симпатичным черным Лабрадором и болонкой по кличке Киппс, но Ким, во-первых, хотела прогуляться, а во-вторых, она была уверена, что Джессика не поладит с Киппс. Дункан расстроился.
— Как-нибудь в другой раз, — сказал он, — я мог бы взять вас покататься… если вы оставите собак дома. Мы могли бы попить где-нибудь чаю, — лицо его просияло при этой мысли, — или даже пообедать. Когда у вас выходной?
Ким пришлось признаться, что этот вопрос она еще не обсудила с хозяевами.
— Ну, в любом случае один выходной в неделю у вас должен быть. Не можете же вы постоянно быть готовы бежать к этой старушенции…
Ким рассмеялась:
— Я и полдня не проработала с тех пор, как приехала в Мертон-Холл. Миссис Фабер часто упоминает свои мемуары, но ей никак не удается сосредоточиться настолько, чтобы наконец начать работу. Или, возможно, она просто не привыкла сосредотачиваться на чем-либо…
— Кроме себя. — Боб едва заметно сжал губы. — Вот это у нее прекрасно получается, вы заметили?
— Сын уделяет ей не так уж много времени.
— А ее дочь сбежала. Вы еще не встречались с Нериссой, не так ли? Когда увидите ее, вам станет ее немного жаль.
— У нее проблемы с дочерью…
— А, Ферн? — Его голос был спокоен. — Она пошла в отца, но внешне очень похожа на мать. Гидеон считает, что красивее ее не может быть.
— Неужели? — Ким вдруг стало интересно. — Я не знала.
На твердой дороге раздалось цоканье копыт, и к ним подъехала женщина на великолепном чалом коне. Ким она не показалась особо привлекательной. Женщина была чрезвычайно тщательно одета, хотя она всего лишь выезжала лошадь, а не участвовала в охоте.
— Приве-ет, — произнесла она слегка протяжным голосом, подъезжая к ним. Ее темные глаза с интересом изучали Ким — поистине поразительные глаза. В них словно плавали островки света, из-за чего они казались зеленоватыми. У нее была гладкая кожа, твердо очерченный рот и прекрасная фигура.
— Добрый день, миссис Флеминг, — поприветствовал ее Дункан. — Думаю, вы еще незнакомы с мисс Ловатт?
— Нет. — Миссис Флеминг кивнула девушке с высоты седла. — Разумеется, я о вас слышала. Все новости в Мертоне распространяются со скоростью света. Вы приехали, чтобы помочь миссис Фабер облегчить душу… написать мемуары, я полагаю? Надеюсь, вы не соскучитесь до смерти, пока доберетесь до последней главы.
— Нет, я так не думаю, — ответила Ким; интуиция предупреждала ее, что надо быть осторожной с этой женщиной, и ей совсем не нравилось выражение ее глаз. — В любом случае я здесь, чтобы работать.
— Разумеется, — согласилась миссис Флеминг. — А работа есть работа, не так ли?.. Хорошо, если она хорошо оплачивается, плохо, если нет. Миссис Фабер может позволить себе быть щедрой, так что на вашем месте я бы не давала ей скупиться.
— Меня вполне устраивает соглашение, которое было достигнуто перед моим отъездом из Лондона, — холодно произнесла Ким.
Тонкие брови изогнулись.
— О! Так вы приехали из самого Лондона, так? Не будете скучать по магазинам и ярким огням?
— Не думаю.
Миссис Флеминг повернулась к Бобу Дункану:
— Кстати, Боб, ты бы как-нибудь заехал ко мне, выпил бы чего-нибудь. Я не люблю, когда мои знакомые мужчины мной пренебрегают. Хватает и Гидеона, который приезжает только по выходным, но по крайней мере ты всегда здесь. Не забывай дорожку в Фэллоуфилд. Как насчет завтрашнего вечера?
— С удовольствием, — откликнулся Боб.
— Замечательно. Я жду тебя часов в шесть. — Она развернула лошадь и помахала Ким рукой в перчатке: — До свидания, мисс Ловатт. Не перетруждайтесь!
Ким хмуро наблюдала, как удаляется миссис Флеминг.
Боб улыбнулся и продолжил разговор:
— Моника вполне ничего… Моника Флеминг. Она близкий друг Гидеона, и они на пару владеют почти всем Мертоном и приличным куском окрестных земель. Ее дом — Фэллоуфилд-Мэнор — примерно в четырех милях отсюда. Она вдова.
И близкий друг Гидеона Фабера, подумала Ким. Как бы то ни было, ее это все не касается!
Уже смеркалось, и она решила повернуть к дому, не продолжая прогулку. Она попрощалась с Дунканом, который с сожалением проводил ее взглядом, и снова вошла в Мертон-Холл в тот момент, когда Пиблс, дворецкий, задергивал на окнах длинные бархатные шторы и разжигал камины, и, как и накануне, она разделила чаепитие с собаками в библиотеке.
До сих пор жизнь ее здесь была немного одинокой, но никаких особых жалоб у нее не было. Кроме разве что того, что она хотела начать отрабатывать свою зарплату.
Кругом была легкость, комфорт и невероятная роскошь. Разумеется, невероятная, если для Ким нормальным местом обитания была двухкомнатная квартирка в одном из не самых привлекательных районов Лондона. Харли-стрит — улица в Лондоне, на которой находятся приемные ведущих частных врачей-консультантов.