Глава ПЕРВАЯ

Англия, наши дни.

По аллее плавно скользил большой автомобиль. Когда он сделал поворот, Ким впервые увидела Мертон-Холл — дом, где ей предстояло проработать следующие полгода. В путеводителях отмечалось, что Мертон-Холл посетила во время одного из своих многочисленных странствий королева Елизавета I, а еще он был замечателен тем, что здесь останавливался Карл II после битвы при Вустере. Неизвестно, было ли это на самом деле, но, безусловно, с легкостью верилось, что Елизавета когда-то устроила пир в столь достойном месте и что огромный кедр, крепко сидевший посередине великолепной лужайки, куда спускалась терраса, вполне мог послужить королеве защитой от солнца или непогоды.

Кедр появился в поле зрения, когда машина еще раз свернула: терраса располагалась позади дома, и для того, чтобы подъехать к внушительному парадному входу, нужно было обогнуть каменные стены. Автомобиль, наконец, остановился на гладкой, посыпанной гравием дорожке, по одну сторону от которой распростерлись лужайки, а по другую сторону, подобно крепостным воротам, возвышалась парадная дверь, испытанная на прочность временем, — с каменным карнизом, забранная кое-где решетками. Массивную цепь звонка дергать, однако, не пришлось, потому что дверь мягко отворилась, словно на смазанных шарнирах, и в проеме показалось лицо лакея, выражавшее вежливую невозмутимость.

Шофер проворно выскочил из машины и достал из багажника чемодан Ким. Затем он открыл дверцу и подождал, пока девушка выйдет.

— Мисс Ловатт? — спросил слуга, уставившись на нее в легком изумлении. — Экономка ждет вас.

«Экономка?» — подумала Ким. Она предполагала, что ее сразу проведут к миссис Фейбер, но, вероятно, хозяйка отсутствовала или была чем-то занята. Все равно Ким обрадовалась краткой передышке и возможности после путешествия привести себя немного в порядок, прежде чем предстать перед лицом своей госпожи. Встреча с простой экономкой — это все-таки менее страшно, чем с хозяйкой изящного старинного особняка… Так думала девушка, пока не увидела экономку. И взгляд тусклых глаз, жест костлявой белой руки, позвякивавшей связкой ключей, строгость шелкового платья, чуть шуршавшего при движении, словно надетого на нижние юбки из тафты, заставали Ким передумать.

Если миссис Фейбер будет смотреть с таким же презрением, то Ким предстояли далеко не счастливые полгода. Возможно, она даже захочет выдумать предлог, чтобы сократить свое пребывание в этом доме.

— Мисс Ловатт? — поинтересовалась экономка, высоко вздернув подбородок. — Миссис Фейбер отдыхает и примет вас позже. Я покажу вам вашу комнату.

— Благодарю вас, — ответила Ким и последовала за ней по лестнице, которая, должно быть, появилась здесь не так давно, потому что разворачивалась, подобно вееру, поднимаясь к галерее, опоясывавшей весь дом.

В гулкой тишине галереи девушка пришла в явное замешательство, когда ее высокие каблуки громко застучали по натертому полу, экономка даже оглянулась и бросила на них подозрительный взгляд.

— Надеюсь, не шпильки? — спросила она. — Мы бережем паркет и делаем все, что в наших силах, чтобы сохранить его.

Ким заверила экономку, что не шпильки. Строгая дама продолжала идти вперед, и девушка решила, что их пути не будет конца. Шествие замыкал шофер с чемоданом, шляпной коробкой и маленькой сумочкой, которую Ким прекрасно могла бы нести сама. Ей даже показалось, будто он ступает с осторожностью, опасаясь, что затянутая в черное фигура, вышагивавшая впереди, может внезапно обернуться и на его голову посыпятся обвинения, что он тоже портит паркет.

Они прошли под арками в норманнском стиле и оказались в коридоре с низкими потолками и каменными стенами — только толстый ковер на полу заглушал еще более громкое эхо. На каждом шагу попадались свидетельства старины: испанский дубовый сундук, окованный медью, стеклянная горка с реликвиями Крымской войны, норманнские доспехи, установленные в нише, широкие мечи крест-накрест на стенах. Были там и торжественно тикающие напольные часы и всякого рода другие часы, даже с кукушкой, которая выскочила и прокуковала четыре раза, когда они свернули в очередной коридор.

Экономка распахнула дверь по правую руку, и Ким, наконец, оказалась в своей комнате, именно такой, какую она ожидала видеть в подобном доме. Там был просторный гардероб, высокая старомодная кровать и массивное трюмо, на полу лежал простой, но толстый ковер. К комнате примыкала отдельная ванная, а за ней находилась маленькая гостиная, которая, как поняла девушка, отводилась в ее распоряжение.

— Обедать вы будете, разумеется, внизу, а работать в библиотеке. У мистера Фейбера свой кабинет, и он очень редко пользуется библиотекой.

— Мистер Фейбер? — переспросила Ким, бросая пальто на спинку стула и ставя сумочку на туалетный столик. — А я не знала, что есть еще и мистер Фейбер. Мне отчего-то казалось, что миссис Фейбер вдова.

— Так и есть, — поджав губы, подтвердила экономка. — Но у нее есть сыновья… трое. Мистер Чарлз, мистер Тони и мистер Гидеон. Мистер Гидеон — старший, поэтому его называют мистер Фейбер.

— И все трое живут в этом доме?

— Только мистер Фейбер. Мистер Чарлз женат, а мистер Тони иногда приезжает сюда. Сейчас он в отъезде.

— Понятно, — произнесла Ким, поймав свое отражение в одном из зеркал трюмо. Сразу было видно, что она проделала долгий путь. Волосы примялись, потому что целый день она не снимала шляпу. Ким приподняла их пальцами, и шелковые темные пряди упали на место, образовав маленькую челку, обычно украшавшую гладкий белый лоб. Нос блестел, а с губ стерлась почти вся помада, тем не менее, это были на редкость красивые губы.

Экономка решила, что Ким можно назвать привлекательной молодой женщиной — даже красивой молодой женщиной, потому что у нее были правильные черты и свежий цвет лица. Хорошо подстриженные волосы отливали мягким блеском воронового крыла, темно-голубые глаза, черные ресницы и теплый тон лица цвета слоновой кости позволяли ей быть уверенной в себе и в том впечатлении, которое она производила. Но эти достоинства не вызвали расположения экономки, которая не любила чересчур уверенных молодых женщин и предпочла бы увидеть деловую особу строгих правил.

Мертон-Холл нуждался не в хорошенькой женщине. Ему нужна была та, что твердо стоит на ногах, аккуратно исполняет все поручения и отличается суровой практичностью. Та, что не позволит разыграться своему воображению и чье сочувствие не так-то легко вызвать.

— Я приготовлю для вас чай, — сказала она. — Когда будете готовы, просто позвоните в звонок в библиотеке.

Увидев, что экономка направилась к двери, Ким почувствовала легкую тревогу, словно ее бросают на произвол судьбы, когда она оказалась пойманной в ловушку.

— А как же я найду дорогу обратно? — спросила она. — Мне показалось, мы прошли сотню коридоров… и все время куда-то поворачивали!

— Придерживайтесь левой стороны, пока не выйдете на главную лестницу, а там уже не потеряетесь, — сухо ответила экономка.

— А миссис Фейбер? Когда я увижу ее… то есть когда она захочет увидеть меня?

Экономка пожала затянутыми в черное плечами. Глаза ее заволокло тонкой дымкой.

— Это решит мистер Фейбер. В доме все решает он.

— Вот как? — воскликнула Ким, словно это заявление ее поразило… Впрочем, так и было. Больше того, она даже немного испугалась.

— Тогда как скоро мистер Фейбер примет решение? Я хочу сказать… я приехала сюда работать. Я предполагала, что, возможно, работа начнется сразу же.

Экономка взглянула на нее почти с жалостью.

— Торопиться нет причин, — сказала она. — Абсолютно никаких.

И, зашуршав юбками, она покинула комнату.

Ким прошла в ванную и умылась. Ее восхитил и набор полотенец, и то, что ванна оказалась современной, низкой — в такую легко забираться. Затем она вернулась в спальню, расчесала волосы и слегка подкрасила лицо, после чего мельком осмотрела гостиную и осталась довольна тем, что увидела.

Если у нее окажется много свободного времени, будет очень приятно проводить его в этой комнате, а вид из окна порадовал бы любого. Как раз сейчас сгустились сумерки, и вокруг деревьев, теснившихся по ту сторону обрамленного камышом озера, клубился туман; туман подползал и к дому, украдкой пробираясь по бархатным лужайкам, словно бесплотная армия завоевателей, и исчезал в кустарнике.

Было начало января, небо отливало ясной холодной голубизной, и только горизонт, за которым исчезло солнце, алел румянцем. Тот же румянец заливал поверхность озера. Деревья, что росли поблизости, были черны и голы, а над их высокими вершинами кружили грачи. Под окном протянулась изгородь из облетевшего кустарника; великолепный цветник, который летом оживет красками, теперь был сер и неподвижен. Но когда Ким распахнула окно и выглянула наружу, она почувствовала какое-то движение… запах свежей растущей зелени. Через несколько недель прорастут луковицы, а чуть позже под укрытой южной террасой распустятся желтофиоли. А затем весна вернет жизнь озеру, и остров посреди него станет местом, где совьют гнезда всевозможные птицы… Зашумят камыши, прилетят веселые зимородки. На ветру закачаются нарциссы, в парке лопнут почки огромных деревьев.

Послышался стук в дверь, Ким отпрянула назад и поспешила закрыть окно, прежде чем ответить. Перед дверью стояла огромная женщина, одетая в аккуратную накрахмаленную форму горничной, в глазах у нее читалась легкая тревога. Она протянута Ким конверт.

— Меня зовут Траунсер, мисс, — сказала она. — Миссис Фейбер поручила мне передать вам это.

Женщина исчезла, прежде чем Ким пришла в себя от изумления и смогла ответить что-нибудь, поэтому девушке оставалось лишь вскрыть конверт ножом для писем, который лежал на письменном столике, и прочитать его содержимое — один листок очень плотной бумаги, — не переставая удивляться.

Дорогая мисс Ловатт, — гласила записка, — постарайтесь повидаться со мной сегодня вечером, несмотря на все запреты. Я умираю от желания познакомиться с Вами. Уверена, мы чудесно проведем время, и очень надеюсь, что будем с Вами работать в полном ладу. Думаю, Вы отличный специалист.

Под запиской стояла простая подпись: Маргарита Фейбер.

Ким опустила записку в сумочку и, раскачивая ее на запястье, направилась к двери. Она чувствовала себя Христофором Колумбом, отправившимся в путь, чтобы открыть Новый свет, когда начала свое путешествие по коридору.

 

Глава ВТОРАЯ

Не успела Ким дойти до середины коридора, как наткнулась на горничную, и та подсказала, куда идти дальше. Библиотека, которую она наконец отыскала, оказалась комнатой превосходных пропорций, одна стена была полностью отведена под книги, несколько очень глубоких и удобных кожаных кресел были придвинуты к весело горевшему огню.

По одну сторону камина стояла корзинка с поленьями, а по другую, тоже в корзине, свернулся калачиком, наслаждаясь теплом, старый коккер-спаниель. Ким сказала собаке несколько слов, но та лишь подняла голову и больше никак не отреагировала на ее присутствие. Девушка нажала кнопку звонка на письменном столе орехового дерева, чтобы принесли обещанный чай, через несколько минут вошла горничная с подносом и спросила, куда его поставить.

Ким, которая как раз исследовала письменный стол, показала на место рядом с собой. Когда горничная ушла, она испытала новенькую пишущую машинку, установленную там, где обычно лежит блокнот с промокательной бумагой, и осталась довольна, потому что это оказалась знакомая модель, к тому же с электрическим приводом, что должно было во многом облегчить ей работу.

Несомненно, думала она, попивая чай и осматриваясь вокруг, семейство Фейбер обладает средствами сделать жизнь удобной и приятной. Благосостояние этого дома носило несколько навязчивый характер, потому что бросалось в глаза на каждом шагу, и у постороннего человека создавалось впечатление, что здесь вертится бесконечная череда смазанных колесиков, чтобы обеспечить кому-то полный комфорт. Во времена, когда прислуга очень дорога, и немногие позволяли себе нанять больше двух человек, аккуратно одетых горничных в Мертон-Холле было не перечесть, и кроме экономки здесь держали еще и дворецкого. И шофера в униформе тоже… Он привез ее со станции в блестящем черном «роллс-ройсе». А на кухне, можно было почти не сомневаться, трудился отличный повар.

И все это для того, чтобы миссис Фейбер, которая желала написать мемуары и которую собственный старший сын считал инвалидом, жила в роскошном заточении по капризу того же самого сына? И что это за человек, который вынуждает собственную мать посылать секретные записочки новой секретарше и вызывает такой страх у огромной женщины, назвавшейся Траунсер?

Ким бродила по комнате, разглядывая картины на стенах, а собака похрапывала в корзинке, когда за закрытыми портьерами распахнулась балконная дверь на террасу, впустив струю холодного воздуха, и в комнате появился человек с собакой.

Собака — младшая копия коккера в корзинке — собралась было поприветствовать своего сородича, но вместо этого, заметив Ким, бросилась к ней. Пес с грязными лапами был крайне дружелюбен, и через секунду петля на чулке Ким спустилась, а руки, схватившие грязные лапы, были испачканы. Она не придала этому значения, но хозяин собаки, видимо, счел такое поведение возмутительным.

— Назад, Макензи! — приказал он, и в голосе его неприятно зазвенел металл. Он шагнул вперед, поймал собаку за ошейник и выставил ее в коридор. — Ступай мыть лапы, — сказал он, а разочарованная псина у огня протестующе заскулила.

— Уверяю вас, ничего страшного… — начала говорить Ким, и тут ей показалось, что температура в комнате упала на несколько градусов и ее слова буквально замерзают в холодном воздухе. — Я привыкла к собакам… выросла вместе с ними.

— Вот как? — пробормотал с ледяной вежливостью вошедший и, размотав толстый шарф, бросил его вместе с перчатками на приставной столик. — Простите, что забыл о вашем приезде. Иначе я бы не стал так врываться. Эта комната в дальнейшем будет служить вам рабочим кабинетом.

— Да, я уже знаю со слов экономки.

— Я Гидеон Фейбер.

Он не подал ей руки: видимо, не посчитал нужным при знакомстве с новой служащей, а удовлетворился тем, что бросил на нее короткий изучающий взгляд, который ничуть не смутил ее, потому что она привыкла к коротким пристальным взглядам при приеме на работу. Только на этот раз все было по-другому… И она не поняла сначала, почему.

А потом ее осенило… Все дело в его глазах. Они были серые с голубым отливом, подобно северному небу, смотрели холодно и сурово. По спине у нее поползли мурашки, захотелось сжаться под этим взглядом, и в то же самое время она почувствовала себя смущенной, глупой, молодой… неопытной…

Первая встреча двух незнакомых людей обычно бывает не такой. У нее исчезло приятное ощущение того, что на ней элегантный костюм с безупречно подобранными аксессуарами и что прическа ей удивительно к лицу… а ведь она знала, что к лицу, потому что большинство мужчин при первой встрече смотрели на нее совсем не так. А тут ей не могли помочь даже знание стенографии и высокая скорость машинописи.

В мужчине, который предстал перед ней теперь, было мало человеческого… Почему вдруг она так решила? Да потому что сразу поняла это, словно ее озарило. Поняла, когда он выставил за дверь собаку, не извинившись за ее поведение… Когда не обратил внимания на поскуливание старой псины, когда четко и отрывисто произносил фразы. И записка, которую его мать послала ей, — просьба, высказанная тайком… Все это о многом ей рассказало.

И, тем не менее, он был исключительно представителен. Высокий, подтянутый, элегантный, слегка загорелый мужчина с каштановыми волосами и густыми черными ресницами — поразительными ресницами, — которые приковывали внимание к бесстрастным серым глазам. И хотя на нем была грубая твидовая куртка для верховой езды и довольно потертые вельветовые брюки, рубашка сияла ослепительной белизной.

Привередливый человек… возможно, даже чересчур привередливый.

— Вы мисс Ловатт, насколько я понимаю? — произнес он. — В последнюю минуту в агентстве не решили послать кого-нибудь другого? У них есть такая привычка.

— Нет, — ответила она, — я Ким Ловатт.

— Ким? — переспросил он, слегка приподняв брови.

— Мама любила читать Киплинга.

— Понятно, — сказал он, и по его тону она так и не смогла решить, не собирается ли он теперь за это презирать ее мать.

Он подошел к столу и дотронулся до пишущей машинки.

— Вы знакомы с этой моделью?

— Она более современна, чем та, на которой я до сих пор работала, но, не сомневаюсь, она мне понравится. Печатать на такой — просто одно удовольствие.

Легкое удивление в его взгляде подсказало, что он не одобряет восторженных высказываний.

— Мне нужно поговорить с вами о моей матери, — сказал он. — Она далеко не инвалид, но доктор не разрешает ей переутомляться. Он приходит два раза в неделю взглянуть на нее, и, если не считать этого, то она ведет вполне нормальный образ жизни.

— Вы имеете в виду, что она не полный инвалид? — предположила Ким.

Гидеон Фейбер не подтвердил ее предположения. Он продолжал разговор с той же легкой безучастностью в голосе, словно предмет, который они обсуждали, не имел к нему близкого отношения.

— Вы здесь для того, чтобы помочь моей матери написать мемуары. Ей, по-видимому, захотелось вновь пережить свое прошлое, и если законченная рукопись окажется достойна публикации, мы постараемся найти издателя, который осуществит самое заветное желание матери и облечет ее творение в форму книги. На данной стадии я не могу вам сказать, насколько велики шансы видеть эту книгу, так как у меня нет ясного представления, материал какого рода она собирается использовать… Разве что, я подозреваю, интересен он будет очень немногим!

Он высказал свое мнение с такой вежливой ноткой удовлетворения, что Ким с недоумением уставилась на него.

— Но если у нее была интересная жизнь… — начала она.

— У многих людей интересная жизнь, — решительно заметил он.

— Да… И многие пишут книги, — заключила она не совсем удачно.

— Даже слишком многие.

Он прошелся по ковру, остановился посредине и оттуда рассматривал Ким, поблескивая серыми глазами.

— Моей матери семьдесят два, ей нужно потакать, — объяснил он, — но как старший сын я пекусь о ее интересах. Одно дело — сентиментальная престарелая дама, выплескивающая свои сентенции, потому что, как ей кажется, она обязана это сделать, и совсем другое — сентиментальная престарелая дама, заставляющая кого-то, вроде вас, все это стенографировать. Вот почему я должен серьезно поговорить с вами, прежде чем вы приступите к работе. А начнете вы работать не сегодня… я даже не хочу, чтобы вы сегодня виделись с моей матерью.

— А вам не кажется, что если бы я заглянула к ней сегодня на несколько минут, то это могло бы ее успокоить на мой счет? — предположила Ким.

— Нет, не кажется.

— Обещаю, что не стану утомлять ее. Просто поздороваюсь.

— Я уже ясно высказался, что не желаю, чтобы вы с ней сегодня виделись, — прервал он с такой строгой холодностью, что ей пришлось позабыть о записке, доставленной Траунсер, и принять извиняющийся вид.

— Простите, мистер Фейбер.

— Пока вы здесь работаете, вы будете принимать распоряжения от меня, — холодно сообщил он. — От меня и ни кого другого. Вам понятно?

— Да, мистер Фейбер.

— И, пожалуйста, запомните, у меня нет времени — совершенно нет времени — на служащих, страдающих плохой памятью. Я плачу щедрое жалованье и ожидаю беспрекословного исполнения любого моего пожелания. Это тоже понятно?.. Надеюсь, что да, — предупредил он, — потому что вряд ли я сделаю для вас исключение. Если вы сочтете, что условия здесь вам не подходят, я оплачу ваш обратный билет в Лондон и мы позабудем о том, что агентство неправильно вас информировало.

На одну секунду соблазн поймать его на слове и согласиться на обратный билет в Лондон был настолько силен, что Ким чуть было не произнесла: «Благодарю вас, мистер Фейбер. Я так и поступлю!», но потом передумала. Сама не зная почему, хотя, возможно, ей помогла записка, спрятанная на дно сумочки.

— Я прекрасно поняла вас, мистер Фейбер, — заверила она его.

Он на секунду подобрел.

— Хорошо, — сказал он и направился к двери. — Вы долго были в пути, наверное, устали и хотели бы отдохнуть. Обед подают в восемь. Я буду ждать вас в гостиной без десяти восемь. Пока вы здесь, будете жить как член семьи.

Ким едва слышно поблагодарила за такую уступку. Внезапно он обернулся и посмотрел на собаку, которая мирно дремала в своей корзине.

— А если это животное будет надоедать, выпроводите его вон, — сказал он. — Собаке шестнадцать лет, и скоро придется ее усыпить.

— О нет! — невольно воскликнула Ким и скорее почувствовала, чем увидела его высокомерную улыбку.

— Мне кажется, у вас с моей матерью найдется много общего, — заметил он. — Впрочем, Бутс немедленная опасность не грозит. Пока что она вполне здорова и не кусается. Но как только это случится, я вызову ветеринара.

 

Глава ТРЕТЬЯ

Ким вернулась к себе и только но чистой случайности не потерялась по дороге. Войдя в свою гостиную, она перевела дух. Ей казалось, что там, внизу, она столкнулась с чем-то холодным и безжалостным, и то, что такое впечатление производил мужчина чуть более тридцати лет, без явных физических или других недостатков, казалось еще более странным.

Насколько она могла судить по первой короткой встрече, Гидеон Фейбер был подвижен и здоров — в нем угадывалась спортивная закалка, когда он появился вместе с Макензи, весело прыгавшим впереди. По правде говоря, самое первое впечатление Ким было на удивление приятным, потому что она увидела чрезвычайно привлекательного человека, а его куртка из грубого твида и шарф яркой расцветки, замотанный вокруг шеи, очень ему шли. Приятный мужчина в твидовой куртке и в хороших отношениях с собакой мог бы укрепить это первое впечатление. Но не мистер Фейбер. Потрясение следовало за потрясением, и теперь, после встречи с ним, у Ким остался очень неприятный осадок. Весь его характер выразился в тех словах, что он произнес, прежде чем покинуть библиотеку: «Как только это случится, я вызову ветеринара!»

Гидеон Фейбер ошибок не допустит. Первая окажется последней, как он и предупредил Ким.

Пробило шесть, до обеда оставалось еще целых два часа. В душе Ким поднимался гнев, стоило ей подумать о миссис Фейбер, запрятанной где-то в этом огромном доме; она ищет возможности хотя бы мельком взглянуть на молодую женщину, которую наняли ей в секретари на ближайшие полгода — хотя, если придерживаться фактов, точный период не оговаривался, — естественно, она, должно быть, умирает от любопытства, если появление в доме секретаря так важно, как об этом говорил ее старший сын.

А как явно он презирает желание матери поведать миру о своей жизни… Как мало у него сочувствия к родному человеку, какой он суровый и черствый, по-видимому, от природы.

Неужели все сыновья миссис Фейбер слеплены из одного теста? А ее единственная дочь? Может, хотя бы у нее больше сочувствия к матери?

В агентстве упомянули замужнюю дочь миссис Фейбер, а о сыновьях почему-то умолчали. Поэтому Ким представляла себе старую женщину, одиноко живущую в роскоши — она была вдовой человека, сделавшего состояние на стали — и, конечно, не обремененную родственниками. Вдова пожелала написать мемуары, и кто-то должен был ей помочь. Все очень просто… А Ким получила это место просто потому, что случайно оказалась в агентстве сразу после того, как из Мертон-Холла пришел запрос.

Она была способным работником, даже очень способным, и ее рекомендации с последнего места работы были превосходными. Кроме того, она отвечала требованию, о котором Гидеон Фейбер, наверное, не подозревал, потому что с агентством по телефону говорила его сестра, и именно она поставила столь необычное условие:

— Пожалуйста, пришлите девушку привлекательную, с приятным характером, потому что моей маме кажется, что она не сможет ладить с женщиной, все достоинства которой ограничиваются профессионализмом. Она бы хотела видеть рядом с собой хорошенькую девушку… готовую быть не только секретарем, но и компаньонкой.

В агентстве решили, что мисс Ловатт прекрасно отвечает всем этим требованиям. Они даже гордились тем, что нашли ее.

Но расхаживая по своей комнате, Ким была далеко не уверена, что ей нужно остаться. Наверное, следовало принять обратный билет в Лондон и вычеркнуть из памяти Мертон-Холл и все, что с ним связано. Работу, не менее интересную, можно получить и в другом месте… Пусть не в таком шикарном. Но там она сможет хотя бы принадлежать самой себе и не подчиниться приказам бездушного человека.

Ким вынула из сумочки короткую приветственную записку миссис Фейбер и снова прочитала ее. После чего решила, что придется хотя бы ненадолго остаться.

В спальне уже побывала горничная и распаковала вещи, аккуратно разложив их по ящичкам и развесив в гардеробе. Ким распахнула дверцы шкафа, выбрала себе наряд — долго раздумывать не пришлось, так как у нее было всего два вечерних платья — и затем наполнила водой ванну в прекрасно оборудованной ванной комнате. После купания она почувствовала себя куда веселее. Черное кружевное платье, разложенное на кровати, было новое и чрезвычайно ей шло. Черные кружева гармонировали с шелковистыми волосами, завившимися колечками на лбу, и, покончив с макияжем, Ким подумала, что миссис Фейбер — если бы им действительно удалось встретиться сегодня — не пришла бы к выводу, что агентство ее подвело. Без лишнего тщеславия или нескромности она знала, что по праву может считаться привлекательной. Не прибегая к помощи обильной косметики, она сумела сделать глаза на удивление большими, и их цвет напоминал скорее голубизну ирисов, чем лаванды. Цвет лица у нее был почти идеален — один влюбленный поклонник сравнил его с белоснежной розой, — и она использовала губную помаду ровно настолько, чтобы сделать губы мягкими, зовущими и чуть блестящими в приглушенном свете электрических ламп.

Под конец она обернула нитку жемчуга вокруг стройной шеи, подобной цветку, чуть побрызгала на себя туалетной водой — сильные духи не подходили к обстоятельствам, — затем переложила письмо миссис Фейбер в маленькую парчовую сумочку и, покинув комнату, начала разведку на своем этаже.

Это был второй этаж, и наверняка спальня миссис Фейбер располагалась тоже здесь. При мысли о миссис Фейбер Ким ощутила легкое чувство вины, но тут же отмахнулась от него, сказав самой себе, что она всего лишь знакомится с расположением дома.

Здание имело форму буквы Е, позади дома располагались два двора с множеством хозяйственных построек и конюшен. Часы на конюшне отбили половину восьмого, и этот звук, казалось, повис, как по волшебству, в суровой тишине ясного холодного январского вечера в этом отдаленном месте, на краю земли, где луна рассматривает свое отражение в окаймленном камышом озере. Ким разглядела и луну, и озеро, проходя по коридору и бросив взгляд в сводчатое окно. Над ней было еще два этажа и, возможно, мансарда. Здание походило на огромный запутанный муравейник, в стенах которого вдруг совершенно неожиданно возникали лесенки, а в конце каждого крыла начинались новые коридоры. Ким, насколько она могла судить, находилась в западном крыле, более щедро застланном коврами, чем то, где ее поселили. Здесь стояла давящая тишина, словно шаги никогда не раздавались и голоса редко звучали громче осторожного шепота, уносившегося в окна, когда те были открыты. Внезапно Ким разглядела фигуру, притаившуюся возле одной двери.

Передник в оборочках и чепчик смотрелись нелепо на огромной женщине, и хоть она была в тени, Ким знала, что она с тревогой вглядывается в глубину коридора, пытаясь разглядеть только что появившуюся худенькую незнакомку в черном кружеве. Женщина держалась за ручку кремовой двери, а когда Ким инстинктивно ускорила шаги, она повернула ручку и чуть приоткрыла дверь внутрь комнаты, так что в коридор проник лучик мягкого золотого света.

Траунсер — конечно же, это была она — поднесла палец к губам и кивком подала девушке знак, чтобы та поскорей проскользнула в комнату, после чего дверь была закрыта и заперта на ключ, а Ким оказалась на пороге комнаты, напоминавшей театральную декорацию.

На стенах висели лампы в кремовых абажурах, на окнах переливались блеском кремовые атласные занавеси. Перед белым мраморным камином, в котором с мягким шипением горели громадные поленья, лежал белый коврик, каминная полка была заставлена фотографиями в серебряных резных рамочках. Всю комнату застилал багряный ковер, Огромная кровать была убрана атласом, отделанным белым пенистым кружевом, а посреди кровати, в кружевных подушках сидела пожилая дама, похожая на взволнованную седую фею.

Ким слегка удивилась, когда, повинуясь повелительному жесту пальца, подошла поближе и разглядела, что пожилая дама одета в чрезмерно декольтированную ночную сорочку, совершенно не в тон с убранством комнаты, и что ребра грудной клетки выпирают, как маленькие дверные ручка, а лицо густо намазано кремом и блестит на свету. Ее волосы — среди седины проглядывало яркое золото — были накручены на бигуди и убраны в сеточку. А сеточка украшена атласными бантиками, да и вся комната, казалось, украшена атласными бантиками.

— Дорогая, я в восторге! — пара когтистых лапок чуть потянулась к Ким, но тут же поспешно была убрана, как бы в признание того факта, что на девушке надето тонкое кружево. — Даже если бы я сама предприняла поиски, я бы не сумела найти никого милее. Траунсер сказала, что на ее взгляд, вы выглядите нормально. Как же она недооценила вас! Вы красивы, как картинка, и так мило одеваетесь… — Миссис Фейбер склонила голову набок, разглядывая жемчуг, а затем одобрительно кивнула. — Бриллианты всегда старят молоденьких, а такой вещи, как сапфировое ожерелье, думаю, у вас нет. Сапфиры идеально подошли бы к вашим глазам, но жемчуг — всегда правильный выбор…

— Миссис Фейбер, — заторопилась Ким, перебивая ее, — мне не следовало приходить сюда, потому что мистер Фейбер настоятельно желал, чтобы я не пыталась увидеться с вами сегодня вечером. Но, получив вашу записку, я решила, что вы хотите познакомиться.

— Конечно, конечно, — миссис Фейбер любезно улыбнулась ей, хотя Траунсер, посчитавшая необходимым охранять доступ в комнату, явно подавала признаки беспокойства. — Естественно, я должна была познакомиться с вами… Я бы не заснула, если бы вы приняли всерьез слова Гидеона и решили, что должны во всем его слушаться. В конце концов, вы же мой секретарь, а не Гидеона!

— Да, но…

— Гидеон вечно чем-то недоволен, — призналась его мать, хотя лицо ее по-прежнему выражало полное дружелюбие, и Ким решила, что она, конечно, не в претензии на сына. — Совеем не то, что Чарлз, мой второй сын… Вы знаете, он женат и такой хороший семьянин! Я вижу его только дважды в год. А что касается Тони…

— Мне кажется, молодой леди пора идти, — неожиданно объявила Траунсер, с каждой секундой все больше волнуясь: — По-моему, я слышу шаги в коридоре, но возможно, мне только кажется.

— Тебе всегда что-то кажется, Траунсер, — заметила хозяйка с необычайно благодушной улыбкой. — Иногда я думаю, в один прекрасный день ты дашь волю своему воображению, но, наверное, вам все равно уже пора идти, — добавила она, похлопывая Ким по руке и улыбаясь ей с той же чарующей любезностью. У миссис Фейбер были огромные серые глаза, которые когда-то, вероятно, поражали своей красотой. — Благодарю, что зашли повидаться со мной, и, пожалуйста, загляните ко мне утром пораньше. Неважно, если я буду еще в постели. Завтрак мне подают в кровать, знаете ли, а встаю я около одиннадцати…

— Мисс Ловатт, — взволнованно позвала Траунсер пронзительным шепотом, — мне действительно кажется, что вам следует идти.

— Да, да — откликнулись Ким. — Уже иду!

Они улыбнулась маленькой фигурке в кровати, получила воздушный поцелуй, посланный кончиками болезненно-белых пальцев, а затем присоединилась к горничной, стоящей в дверях. Траунсер осторожно приоткрыла дверь, выглянула в коридор и только тогда кивнула.

— Путь свободен, — объявила она.

Но не успела Ким повернуть за угол в главный коридор, как тут же убедилась, что путь был далеко не свободен. Ее поджидал, задумчиво куря сигарету, сам Гидеон Фейбер. Ким только заметила, что он выглядит чрезвычайно импозантно в темном смокинге и что его каштановые волосы, расчесанные до блеска, чуть пламенеют при свете бра, под которым он стоял, и ее тут же обуял неподдельный ужас.

В первый же вечер она провинилась, нарушив его строгие инструкции. А ведь он ее предупреждал… Ким прижала руку ко рту, словно испуганный ребенок, и ждала, что на ее голову вот-вот обрушится хозяйский гнев.

Но Гидеон Фейбер стоял, оглядывая ее с ног до головы безучастными серыми глазами, а потом вдруг повернулся на каблуках и зашагал по коридору. Единственное, что ей оставалось — последовать за ним.

— С минуты на минуту Пиблз ударит в гонг, — сообщил он. — Полагаю, вы не откажетесь от рюмочки хереса перед обедом.

 

Глава ЧЕТВЕРТАЯ

На следующее утро Ким проснулась и обнаружила, что комната залита солнечным светом. Горничная, которая вчера вечером раскладывала ее вещи, уже успела раздвинуть шторы и с улыбкой показывала на поднос с чаем возле кровати. Ким поборола дурман необычайно реалистичного сна и поблагодарила девушку короткой улыбкой.

Все-таки жизнь в Мертон-Холле имела и приятные стороны. И ей предстояло провести здесь ближайшие полгода, если удастся продержаться так долго.

Потягивая чай, она попыталась припомнить свой сон. Ей приснилось что-то, связанное с Гидеоном Фейбером, который был раздражен и счел нужным отчитать ее за какой-то проступок. Она совсем сникла под его холодным взглядом, а он вдруг протянул портсигар и предложил сигарету. К ее удивлению, он даже при этом улыбнулся. У него была очаровательная улыбка, совсем как у его матери, если не считать, что зубы у него оказались белыми и на редкость ровными но, даже когда он улыбался, суровость не покидала его лица.

— Мне придется вас уволить, мисс Ловатт, — произнес он во сне. — Вы не подходите… совершенно не подходите!

Самое странное, что вчера вечером он ничего подобного не произносил. Даже словом не обмолвился о ее непослушании. Она спустилась с ним в гостиную, и он налил ей бокал легкого хереса, а затем прислонился к каминной полке и уставился в пустоту. Тем временем тишина в комнате становилась такой глубокой, что Ким даже забеспокоилась, как ей пережить обед, если хозяин не делает никаких попыток завязать хотя бы легкую беседу, а больше не было никого, кто смог бы нарушить гнетущее молчание.

Пару раз она совсем было собралась извиниться… попытаться дать объяснение. Но слова отчего-то не шли с губ, а от его молчаливого неудовольствия она почти впала в оцепенение.

Единственное, что ей осталось, решила она, утром принять от него обратный билет. Она напишет ему короткую записку, упакует вещи и выставит их в холл к раннему часу, и если он пожелает, то сможет больше не поддерживать с ней никаких контактов. Агентство организует ей замену, а она, в свою очередь, пошлет еще одну короткую записку миссис Фейбер со словами сожаления, что их знакомство оказалось столь кратким. На этом можно будет поставить точку.

Трусливый поступок, конечно, — ей хотя бы следовало извиниться перед Гидеоном Фейбером. Он с самого начала высказался совершенно ясно. Она была слишком мягка, слишком слаба и чересчур боязлива, чтобы защитить даже себя.

Но за обедом он не просто удивил ее, а поразил. Начал говорить обо всем на свете: от современных книг, пьес и направлений в искусстве до собак и деревенской жизни. Между супом и рыбным блюдом он рассказал, что у его матери есть мопс по кличке Джессика, чудовищно перекормленное животное с исключительно скверным характером. От Джессики он перешел к Макензи, и Ким узнала, что Макензи праправнук Бутс, и что мистер Фейбер намеревается приобрести еще одного кокера для компании щенку и для продолжения породы. А еще ему нравятся лабрадоры и охотничьи собаки, но сам он не стреляет и не охотится, и вообще не одобряет кровавых видов спорта.

Ким поразило красноречие, с каким он говорил об охоте на лис. Его тонкие пальцы сомкнулись на ножке бокала с вином, и ей казалось, стекло треснет, когда он рассказывал о ежегодном сборе охотников, который проходил здесь до того, как его отец приобрел Мертон-Холл. Но с приходом отца все стало по-другому.

— Мой отец был труженик… он всю жизнь много работал, — говорил мистер Фейбер, придавая своим словам особое значение. — Он верил, как и я, что все должно даваться трудом… Ничего нельзя получать даром. Труд — это своего рода оправдание, после которого у человека появляется право наслаждаться полученным.

Глядя на него во главе длинного стола красного дерева, заставленного серебром, алыми розами из оранжерей, фруктами и хрусталем, отливающим лунным светом, Ким подумала, что слышит нечто странное и не подходящее к случаю. Эти речи явно предназначались не для ее ушей… Ведь если судить по его наружности, он за всю жизнь и дня не проработал, а даже если проработал, то вряд ли имеет право на такую роскошь. Не на всю, по крайней мере… Основное здесь, скорей всего, плоды труда его отца.

Мистер Фейбер смотрел на нее твердым взглядом серых неотразимых глаз.

— Я работаю полный рабочий день в своем офисе, за исключением уик-эндов и таких дней, как сегодня, когда я ожидал вашего приезда, — сказал он. — Я следую тому, что проповедую, мисс Ловатт.

— Не сомневаюсь, — смущенно пробормотала она.

— И поэтому мне не по нутру эта бессмысленная затея матери написать книгу о пустяковых событиях ее жизни. Моя мать за всю жизнь не проработала ни дня… Отец потакал ей, баловал и нежил ее до такой степени, что вместо женщины, сознающей свои обязанности, она превратилась в трутня в позолоченном улье… в этом особняке, в Мертон-Холле, который он купил и преподнес ей в качестве свадебного подарка. Отец исполнял все ее капризы, пока жил, а брак их был долог…

— Значит, он был очень предан ей, — сама того не ожидая, пробормотала Ким.

— Верно. Но это не извиняет того, что он сделал с ней… Того, что он сделал с нами — моими братьями и сестрой. Он лишил нас матери, а вместо нее дал нам блестящую игрушку!

— Право, мистер Фейбер! — воскликнула Ким, и тонкую кремовую бледность ее щек сменил румянец возмущения. — Не знаю, отдаете ли вы себе отчет, но миссис Фейбер — моя хозяйка… Я уже виделась с ней и…

Он наклонился вперед, и его серые глаза торжествующе сверкнули.

— Вот именно, вы уже виделись с ней — без моего разрешения — и поэтому я хочу, чтобы теперь вы выслушали несколько слов! У вас нет причин возмущаться или презирать меня за правду. Не думаю, что матери во время короткой беседы с вами удалось произвести чересчур благоприятное впечатление. Скорей всего, она сидела в кровати, напоминая заводную куклу, и не она, а Траунсер выражала беспокойство по поводу нарушения моих инструкций… И именно Траунсер стояла на страже на случай моего внезапного вторжения, которое могло повлечь за собой ваше увольнение.

— Она действительно прислушивалась, не идете ли вы по коридору, — призналась Ким, надеясь, что у горничной не будет неприятностей, и чувствуя себя как бабочка, нанизанная на кончик булавки.

— Я все прекрасно знаю. — Под густыми черными ресницами, которым могла бы позавидовать любая женщина, угадывалось презрение, хотя в стальной твердости подбородка не было ничего женственного.

— А если вас беспокоит судьба Траунсер, то она здесь живет с незапамятных времен и останется жить, пока не уйдет на пенсию или пока жива моя мать.

Полная бесстрастность, с которой он был способен рассуждать о кончине матери, подействовала на Ким наподобие холодного душа. Таких людей, как он, она прежде не встречала, и от такой прямоты ей становилось не по себе.

— Когда вы познакомитесь с моей сестрой, вы найдете в ней сходство с матерью. Не физическое сходство, а такой же неуравновешенный характер. К счастью для нее, она замужем за человеком, которому совершенно не свойственна порывистость, а, кроме того, он знает, как обращаться с женой. В их доме никогда не произойдет то, что произошло в нашем.

Ким почувствовала неудержимое желание ни с того ни с сего расхохотаться. Чтобы не допустить этого, ей пришлось как следует прикусить нижнюю губу.

— Вашей сестре повезло, — сказала она в надежде, что он не заметит, как предательски дрогнул ее голос.

Гидеон Фейбер бросил на нее пристальный взгляд.

— Нериссе очень повезло, — согласился он. — У нее есть семнадцатилетняя дочь, воспитанная в духе независимости, который я приветствую, без всякого романтического бреда, внушаемого с самого рождения, как это произошло с Нериссой благодаря стараниям матушки. Сейчас она готовится стать историком, и мы надеемся, ей удастся сделать карьеру. У нее хорошая голова.

— А вы не считаете, что брак — более логичный путь для девушки? — предположила Ким, все еще пытаясь справиться с легким подрагиванием голоса.

Он буквально содрогнулся от такого предположения. — Брак — удел немногих, — коротко бросил он. Принесли сладкое, но мистер Фейбер отказался от него и отмахнулся от пряностей. На стол поставили блюдо с несколькими видами сыра.

— Кофе подайте сюда, в столовую, — велел он Пиблзу. — А потом я бы хотел, чтобы меня не беспокоили.

— Слушаюсь, сэр, — ответил дворецкий.

Как только кофе оказался на столе, мистер Фейбер поднялся с места и начал расхаживать по комнате. Он обратил внимание Ким на портрет над камином, красивый портрет человека, который, видимо, сам пробил себе дорогу в жизни: в его приятном, загорелом лице угадывались сила и характер. Человек с портрета, выполненного маслом, решительно смотрел на Ким, и через несколько секунд ей даже показалось, что в его глазах играют огоньки.

— Это мой отец, — объявил Гидеон Фейбер.

Она хотела заметить, что он не похож на своего отца, но потом решила, что не стоит. И лучше не говорить, что у него такие же, как у его матери, притягательные серые глаза.

— Я не хочу, чтобы у вас создалось неправильное впечатление о моем отце, — спустя минуту все так же отрывисто продолжал Гидеон. Он взял сигарету из шкатулки, стоявшей на столе, прикурил, рассеянно погасил спичку и вновь обратил взор на портрет. — Он был сильный человек… необычайно сильный. Он сделал фамилию Фейбер известной и нажил состояние. Благодаря его усилиям мой брат Чарлз крепко стоит на ногах — у него тоже есть семья и разумная жена; и мой младший брат Энтони, вероятно, тоже будет преуспевать в будущем. Он захотел изучать медицину, и я согласился… хотя все еще не уверен, что ему подходит профессия врача. Что ж, подождем — увидим…

Он отвел глаза от портрета и вновь принялся вышагивать по комнате. Темные брови чуть высокомерно сошлись па переносице.

— Мне следует довести до вашего понимания важную вещь, — я не хочу, чтобы имя отца было каким-либо образом запятнано. — Он уставился на нее бесстрастным и отсутствующим взглядом. — Моя мать — детище дворянской семьи, а отец знал в ранней юности, что такое недоедать. Он женился на матери, как только обзавелся достаточной суммой, чтобы обеспечить ей то, к чему она привыкла с детства, а это означает, что он взял ее из одной оранжереи и тут же поместил в другую. Можно сказать, что у нее просто не было возможности…

Ким больше не стала сдерживаться. — Я видела ее всего лишь несколько минут, но мне она показалась очень доброй, — произнесла девушка. — Я зашла к ней в комнату только потому, что получила записку, где она высказала пожелание увидеться со мной. Без сомнения, ее горничная, Траунсер, предана ей… Как бы там ни было, она готова рисковать ради хозяйки, — добавила она, с вызовом встретив его взгляд. — И хотя вы ясно дали понять, что презираете любого рода слабость, я не считаю миссис Фейбер слабой. Она хочет написать мемуары, а это значит, что у нее есть цель… Ведь она легко могла бы отстраниться и позволить кому-то написать все за нее… Он перебил ее с холодной улыбкой. — А вот этим, моя дорогая мисс Ловатт, вам и придется заниматься, — сказал он. — Вы и напишете их за нее! Ну конечно, вы выслушаете все ее забавные рассказики и запишите все, что она попросит вас записать в блокнот. Для забавы моей матери вы даже отпечатаете то, что она попросит отпечатать… Но когда настанет черед собрать весь материал и подготовить его к публикации — в том случае, если мы не сможем отговорить ее от идеи опубликовать записки, — тогда вам придется вплотную заняться редакторской работой, и я жду от вас беспощадности. Полной беспощадности!

Ким встала из-за стола, и они долго смотрели друг другу в глаза.

— Но это будет означать вероломство по отношению к той, которая дала мне работу, — наконец произнесла она.

— Работу дал вам я, — сказал он. — И жалованье тоже буду платить я!

Ким отвернулась, почувствовав не просто неприязнь, а нечто большее.

— Я должна подумать над этим, — твердо заявила она. — А пока, если не возражаете, я бы хотела подняться к себе. День сегодня выдался очень утомительный.

— Разумеется.

Он открыл перед ней дверь, неожиданно став воплощением вежливости. Но она не обманулась на его счет, потому что прочитала в серых глазах насмешку. Холодную расчетливую насмешку.

— Я готов увеличить вам плату, если вы сделаете так, как я прошу. Я богат, и деньги для меня не имеют значения… Вы прямодушны, я не могу этим не восхищаться. Но есть много других молодых женщин, вроде вас, которые умеют стенографировать и печатать, и в случае необходимости я без колебания найду вам замену. Не прекословьте мне, и можете в комфорте провести здесь полгода.

Ким прошла мимо него, шагнув через порог.

— Спокойной ночи, мистер Фейбер, — произнесла она, а он стоял и смотрел, как она поднимается по лестнице.

Все это случилось вчера, а утром Ким ощутила тяжесть его слов.

Ее разбудила внимательная горничная, предложившая даже приготовить ванну, если бы Ким захотела воспользоваться случаем, разлениться и ничего не делать самой. За окном стояло ясное январское утро, и от Лондона, где она жила в двухкомнатной квартирке, ее отделяло несколько сотен миль.

Ким распахнула окно в спальне и выглянула наружу. И снова ощутила влажный аромат прораставшей зелени. Солнечный свет позолотил террасу; огромные каменные пазы, из которых летом будут литься каскады цвета и запаха, выглядели удивительно изящно на фоне бархатной зелени лужаек, протянувшихся до озера. А за озером высился лес, все еще не растерявший осеннего великолепия.

Все поражало красотой — и туманные вересковые низины, и далекие холмы, окружавшие этот прелестный дом, и парки; внизу на аллее поджидал черный лимузин, чтобы отвезти хозяина этого великолепия туда, где царят суета и шум. Туда, где, вероятно, у него роскошный офис, работающий четко, как часы, где трудится он сам. Работает для того, чтобы приумножить состояние семьи… Семьи, которая стала известна благодаря суровому на вид человеку, чей портрет сразу привлекает внимание любого, кто окажется в огромной столовой.

Ким поразило, что Гидеон Фейбер так слеп. Неужели он всерьез полагает, что в жизни есть место только одному: погоне за деньгами, и что самое главное — обладать умом, способным добыть как можно больше денег?

Ким сомневалась, что он когда-либо слышал об Уильяме Генри Дэвисе, а если и слышал, то вряд ли читал его строки: «Зачем эта жизнь, если мы полны забот и забываем, что есть покой и созерцание?»

Миссис Фейбер, возможно, и провела большую часть жизни в спокойном созерцании, но по крайней мере у нее есть, о чем написать. А когда Гидеон достигнет возраста своей матери, то, как опасалась Ким, он мало что сможет вспомнить, и тогда что-то менять будет слишком поздно.

 

Глава ПЯТАЯ

Когда Ким оделась, было слишком рано для каких-либо занятий, и оставалось только пойти позавтракать, поэтому она проделала путь в маленькую гостиную, которую ей показали накануне вечером, и там нашла Макензи, пригревшегося у камина, и невероятное количество блюд, расставленных на буфете.

Ким съела яичницу с беконом, а потом Макензи подошел и уселся у ее ног, и она давала ему кусочки тоста, которые он принимал с таким видом, будто привык к подобным подношениям время от времени.

По некоторым признакам угадывалось, что здесь кто-то побывал до нее, а так как она уже видела на аллее огромную машину, то пришла к выводу, что это был Гидеон Фейбер, который заглянул сюда позавтракать, прежде чем отправиться в путь к месту работы.

После завтрака Ким вышла в холл, и там на нее наскочила Траунсер.

— К десяти часам, — сказала она. — Миссис Фейбер будет готова принять вас к десяти часам.

У Ким оставался почти целый час. На ней были брюки и толстый пуловер, она не стала переодеваться, а вышла через боковую дверь в сад. Несмотря на холод, день выдался чудесный для этого времени года, не было ни сырого тумана, ни обжигающего холода, какой она ожидала встретить на севере.

За оградой трудились садовники, и, подойдя ближе, она разглядела, что оранжереи и обогреваемые теплицы протянулись почти на четверть мили. Она мельком заметила сомкнутые ряды цветущих гвоздик. В другой оранжерее росли только огромные лохматые хризантемы, которые были повсюду расставлены в отделанных деревом комнатах Мертон-Холла.

За огородом раскинулось море фруктовых деревьев среди высокой травы, но в этот час было слишком сыро гулять по саду. Поэтому она взяла курс на конюшенные часы и приблизилась к современной постройке, в которой кипела жизнь. Верхние створки дверей были открыты, и обитатели конюшен завтракали, а одного из них, красивого гнедого скакуна, вытирали насухо. Возле лошади, которая, видимо, отлично брала препятствия, стоял высокий мужчина и разговаривал с конюхом, но как только Ким вошла во двор, взглянул на нее, словно видел раньше и поприветствовал.

— Здравствуйте! — произнес он, сорвав с головы шляпу и шагнув навстречу. — Похоже, вы привыкли вставать с петухами. Откуда приехали? Из Лондона? Вам здесь покажется скучно, если любите большой город.

— Нет, не люблю, — улыбнулась Ким в ответ.

Перед ней стоял крупный мужчина, широкий в кости, от которого веяло силой. Он обладал четкими чертами, свежим цветом лица и голубыми глазами, они окинули ее живым оценивающим взглядом с ног до головы. Именно так должен выглядеть глава охотничьего общества, который, начав травлю лисы, конечно, не отступится от своего. Он улыбнулся ослепительно белой заразительной улыбкой.

— Меня зовут Дункан, — сообщил он, протягивая руку, — Роберт Фэрфакс Дункан. Рад познакомиться с вами, мисс Ловатт. Я слышал о вашем приезде.

— О, значит, вы знаете, что я приехала сюда работать для миссис Фейбер? — Она пыталась угадать, кто бы это мог быть и почему он так уверенно говорит. А еще ей захотелось узнать, такого же он невысокого мнения о миссис Фейбер, как она о хозяине этого места.

— Конечно. Здесь любая новость — событие… А уж чей-то приезд — грандиозное событие! — Он, видимо, забыл, что все еще держит ее руку, и ей пришлось приложить усилие, чтобы высвободиться из сильных пальцев. — Простите! — Он заразительно рассмеялся. — Надеюсь, я не причинил вам боли? Просто не привык к миниатюрным молодым дамам вроде вас… В здешних краях таких и не видывали.

Она посмотрела на его лошадь и решила, что пора ее похвалить.

— Вы уже успели проехаться верхом? — поинтересовалась она. — Наверное, выехали еще затемно.

— Точно. Но это для меня лучшее время, если, конечно, погода позволяет. Люблю смотреть, как гаснут звезды и начинается рассвет. Всю прошлую неделю шли дожди, поэтому я почти не вылезал из дома. — Он свернул на дорожку, словно собрался проводить ее к дому, а она шла рядом, чувствуя себя коротышкой по сравнению с рослым спутником. — Кстати, я управляющий Гидеона, — пояснил он, — почти всю неделю только и занят тем, что выполняю его распоряжения. А живу в сторожке, вон там. — Он сделал неопределенный жест, указав в сторону. — То есть когда-то это была сторожка, а теперь ее переделали.

— Как мило, — заметила она. — Я всегда считала, что сторожки выглядят уютно и приветливо.

— В моей пока полный беспорядок, ведь я живу один, и, хотя некоторые холостяки отличаются аккуратностью, я не из их числа. — И вновь на его лице появилась заразительная улыбка. — Как-нибудь загляните ко мне, правда, вам придется пробираться сквозь груды мусора, но если я заранее буду знать о вашем приходе, то постараюсь навести порядок.

Она рассмеялась.

— В таком случае я не стану предупреждать вас и избавлю от хлопот.

— Уверяю, это не составит никакого труда, — сказал он чуть менее уверенно. — Кстати, вы ездите верхом? Гидеон мог бы дать вам лошадь, если захотите. А я буду рад иногда составить вам компанию.

— Спасибо, — ответила она, — я действительно езжу верхом. Мой отец был известным жокеем, но, боюсь, все его кубки и награды утеряны.

— Вы хотите сказать…

Она кивнула, прикусив губу.

— Да… И мама тоже. Они вместе были в самолете, когда тот… разбился.

Роберт Дункан был потрясен.

— Как жаль! Ужасно, что вы пережили такое… Сколько вам тогда было?

— Восемнадцать. Теперь мне двадцать пять.

— С трудом верится. — По тому, как он посмотрел на нее неверящим взглядом, она поняла, что он говорит правду.

То ли все дело в легкой темной челке на лбу, то ли в чистосердечном взгляде голубых глаз, но по виду не скажешь, что она смущается в присутствии мужчин, пусть даже они смотрят на нее так, как он, подумал Дункан. Впрочем, это можно объяснить тем фактом, что не так уж часто до сих пор ей приходилось иметь с ними дело. Хотя для такого возраста это маловероятно. Скорей всего, решил он, это объясняется тем, что она знает довольно много о мужчинах и перестала смотреть на них как на что-то загадочное, потому что теперь они для нее своего рода открытая книга.

Как бы там ни было, если не считать ее взгляда, она была похожа на эльфа и для мужчины его роста очаровательно маленькая. В свитере и брюках она казалась влекущей и ранимой, а цвет лица и волосы у нее были восхитительны. Неловко пошарив в уме, он попытался найти, с чем бы ее сравнить, и придумал только гардению — да, в ней была тонкость гардении и такая же нежность. Как же повезло миссис Фейбер!

— Я помню, какие бесподобные трюки выделывал на международных выставках лошадей капитан Люсьен Ловатт, — сказал Дункан. — Это, случайно, не ваш отец?

— Да, это он, — с гордостью призналась она.

Дункан вновь протянул ей руку.

— Тогда мы не можем оставить его дочь без утренней прогулки. Я поговорю с Гидеоном, когда он вернется. Есть у нас маленькая гнедая кобылка, которая прекрасно вам подойдет. Уверен, он согласится одолжить ее вам.

— Уверены? — переспросила она, бросив на него искоса чуть скептический взгляд.

Дункан улыбнулся, словно понял значение этого взгляда.

— Вы не должны ошибаться насчет Гидеона, — заметил он. — Есть в нем чуть-чуть от фанатика, но временами он вполне разумен. Мать вечно путает его карты, впрочем, и ее можно понять. Вы уже виделись с ней?

— Да, мы познакомились вчера вечером.

— Тогда, наверное, вам понятно, что я имею в виду… Она никогда ни в чем не помогала Гидеону. Живет в собственном мирке.

— Возможно, он сам способствовал этому, — предположила Ким.

Ее собеседник улыбнулся, словно последнее замечание слегка позабавило его. Затем вдруг он стал совершенно серьезен.

— Кстати, как бы не забыть. Вчера вечером звонила Нерисса. У нее неприятности… Передадите миссис Фейбер?

— Какого рода неприятности? — поинтересовалась Ким,

прекрасно понимая, что это не ее дело.

Дункан бросил на нее взгляд.

— Семейные неурядицы… Миссис Фейбер поймет.

— Вот как? — сказала Ким. — А вчера вечером мистер Фейбер старался внушить мне, как повезло его сестре, ведь у нее образцовая семья.

Роберт Дункан пригляделся к ней повнимательней. Ей показалось, что он не намерен отделаться пустой отговоркой.

— Нерисса звонила мне, потому что Гидеон был дома, — объяснил он. — Нерисса знала об этом, поэтому связалась со мной… Она и раньше так делала.

— Понятно, — произнесла Ким.

Он оставил ее у ступенек на террасу, снял шляпу и подождал, пока она не исчезнет в доме, затем повернулся и зашагал обратно. Войдя в дом, Ким взглянула на циферблат огромных часов в холле и запаниковала. Стрелки показывали без пяти десять. Времени переодеться во что-нибудь более подходящее не оставалось, поэтому Ким просто забежала в библиотеку, схватила блокнот и пару недавно отточенных карандашей и помчалась по лестнице.

Траунсер уже поджидала ее и провела в личные покои миссис Фейбер почти без опоздания. На этот раз Ким оказалась в гостиной, и там, к своему удивлению, обнаружила миссис Фейбер, уютно устроившуюся в удобном кресле. Выглядела хозяйка не только хорошо отдохнувшей, но и готовой принимать посетителей. Одета она была самым тщательным образом — костюм из тонкого кашемира мягкого розового оттенка и маленькие бархатные туфельки такого же цвета на изящных ногах.

Миссис Фейбер протянула Ким руку, искренне радуясь се приходу. Когда девушка извинилась за свой неподобающий вид, она покачала головой и воскликнула:

— Чепуха! Как будто это имеет значение, дорогая. В любом случае вы выглядите очаровательно… Но, пожалуйста, не попадайтесь в таком виде на глаза Гидеону, — взмолилась она, понижая голос до шепота, хотя в комнате они были одни. — Он терпеть не может, когда женщины ходят в брюках, как впрочем, и когда они злоупотребляют губной помадой и прочей косметикой. В душе он немного ханжа, знаете ли.

— Разве? — спросила Ким, усаживаясь напротив.

— О да. Склонность к пуританству, доставшаяся ему от деда. Тот был церковным старостой и все такое прочее… из пресвитериан, — еще один переход на свистящий шепот, сопровождаемый кивком головы.

Ким приготовила блокнот и карандаши.

— Мы сегодня будем работать? — спросила она.

— Позже. — Миссис Фейбер явно готовилась к длинному разговору и собиралась получить от этого максимум удовольствия. — А вот моя семья была совсем другая. Совсем другая, — продолжала она. — Отец был очень веселый человек, любил балы, развлечения и все такое прочее. Мама тоже. В нашем доме никогда не было скучно, и, я уверена, вы нашли бы атмосферу восхитительной. Постоянно кто-то приезжал, уезжал, нас навещали важные люди и оставались на уик-энд. Однажды нам даже пришлось принимать премьер-министра.

— Вот как? — спросила Ким, изображая необычайную заинтересованность.

— А еще у нас побывала одна прелестнейшая дама, чье имя в то время связывали с другой очень важной особой…

Только я уже не помню с кем. Ничего скандального, вы понимаете? — спросила она, озорно взглянув на Ким. — Правда, не совсем респектабельно… По крайней мере мне так показалось в то время. Естественно, мама не могла позволить, чтобы я хоть как-то коснулась того, что отдаленно напоминает скандал, но она признавала необходимость придерживаться широких взглядов. Только то, что мы считали широким взглядом в те дни, сегодня покажется обычным чванством, не так ли? — обратилась она к Ким, протянув к ней обе руки, унизанные кольцами, с таким видом, будто все это ее чрезвычайно забавляет, и неважно, есть в этом чванство или нет.

— Да, наверное, так.

Ким старалась получше разглядеть комнату, ее удивляло, что в отделке, выполненной почти в том же стиле, что и в спальне, было довольно много сугубо модных деталей, чего она никак не ожидала увидеть.

Например, телевизор в очень красивом корпусе слоновой кости. На маленьком столике возле рабочей корзинки стоял транзистор, на низких книжных полках теснились современные романы — а среди них довольно много триллеров. На стенах висели красивые натюрморты с цветами, но было несколько и абстрактных картин. Мебель — большей частью современная, но ковер старинный, китайский… изысканно красивый ковер. В высокой японской вазе стояли золотистые хризантемы из оранжереи, а в стеклянной горке можно было увидеть все необходимое для смешивания коктейля. Миссис Фейбер проследила за взглядом Ким, и в ее прозрачных серых глазах заплясали шаловливые огоньки.

— Нет, дорогая, я не пью, — заверила она девушку. — Но мне нравится угощать друзей, когда они навещают меня.

Доктор иногда проводит здесь весь вечер, а он любит виски. Боб Дункан тоже любит виски… Моя дочь, Нерисса, очень современна, знаете ли, так вот она любит розовый джин.

Это напомнило Ким, что она должна передать сообщение Роберта Дункана, которое он получил по телефону.

— О Господи! — воскликнула миссис Фейбер, — это значит, снова неприятности с Ферн… Моя внучка, знаете ли. Посещала школу совместного обучения, и иногда с ней довольно трудно. Мальчики, знаете ли… Их была целая вереница!

А теперь, кажется, все серьезно.

— Вы имеете в виду, что она хочет выйти замуж? — спросила Ким.

Миссис Фейбер энергично закивала.

— Боюсь, весьма неподходящий молодой человек… Ни денег, ни происхождения. Вообще ничего! Мы скрываем это от Гидеона.

Ким поняла почему. «Брак — удел немногих», — говорил старший Фейбер. Он гордился, что у его племянницы хорошая голова. Он хотел, чтобы она сделала карьеру, а она собирается замуж… Что вполне понятно, если вам семнадцать и вы по уши влюблены! Миссис Фейбер тяжело вздохнула.

— Ох-ох-ох, — сказала она. — Нериссе придется очень нелегко! Неудивительно, что она вчера позвонила. Боб очень мил, что скрывает от Гидеона… Хотя, конечно, он знает, на что способен Гидеон. Может быть сейчас, когда он уехал, она позвонит мне. Нужно постараться придумать, как утешить ее.

Ким внимательно смотрела на хозяйку. Та казалась искренне обеспокоенной делами дочери, и впервые в серых глазах потухли веселые огоньки. Она откинулась в кресле и покручивала бриллиантовый солитер на мизинце левой руки, а часы на камине деликатно отсчитывали минуты, нарушая тишину, царившую в комнате. Затем суетливо вошла Траунсер, неся на подносе какое-то питье для хозяйки и кофе для Ким, и пожилая дама, случайно остановив взгляд на телевизоре, видимо, вернулась из далекого прошлого, куда ее унесли мысли. Она подалась вперед и вновь беззаботно защебетала:

— Я так люблю смотреть телевизор, а вы, дорогая? Особенно вестерны… Они такие захватывающие! И пьесы, где есть убийства! По-настоящему хорошее убийство меня приводит в восхищение!

Поймав взгляд Ким, Траунсер поинтересовалась, подать ли сливки и сахар к кофе. Ким машинально ответила «да», Траунсер выразительно тряхнула головой и удалилась.

Следующие полчаса миссис Фейбер болтала о пьесах, книгах, светской хронике, которую она никогда не пропускала, затем задала несколько несвязных вопросов Ким о ее жизни и образовании, а когда услышала, что ее секретарша дочь Люсьена Ловатт, то пришла в восторг.

— Ах, дорогая, я когда-то следила за его успехами с высочайшим интересом, — призналась она. — Нет лучшего зрелища, чем мужчина на лошади… Я люблю и лошадей, но мужчина на лошади — нечто особое. Однажды мне сделал предложение самый красивый мужчина из всех, кого я знала в моей жизни, когда мы оба ехали верхом в маленькой роще, надвигались сумерки, мы выехали на широкое поле… Я никогда не забуду этого!

Хозяйку начало клонить ко сну, и Ким мягко спросила:

— А мистер Фейбер, ваш муж, ездил верхом?

В ответ раздался звонкий смех.

— Нет, дорогая, он выглядел бы очень смешно на лошади. Он был несколько крепок, знаете ли, и коренаст… Я любила его. По-настоящему любила!

Тут внимание Ким привлекло нечто среднее между астматической одышкой и ворчанием, звук доносился буквально из-под ее стула. Ким наклонилась. Из корзинки, стоявшей прямо под сиденьем, вылез маленький старый мопс и возмущенно посмотрел на нее близорукими глазками. Это была Джессика с дурным характером, о которой говорил Гидеон Фейбер. Однако она не стала цапать за пальцы Ким, когда та попыталась завязать с ней дружбу.

Миссис Фейбер, которую уже одолевал сон, пробормотала:

— Вы ведь не откажетесь иногда погулять с Джессикой? Если она не выходит регулярно на прогулку, ее мучают ужасные запоры.

Ким сунула блокнот под мышку, опустила карандаши в карман и бесшумно, на цыпочках, вышла из комнаты. Так закончилось ее первое утро на новой работе.

 

Глава ШЕСТАЯ

В этот день Ким больше не видела хозяйку, потому что после ленча ей сообщили, что миссис Фейбер собирается днем отдохнуть, а вечером, вероятно, она не захочет никого принимать.

Чтобы убить время, Ким взяла собак на прогулку. Когда Джессика устала, что произошло очень быстро, она понесла ее под мышкой, а Макензи рвался вперед, кидаясь во все грязные лужи и делая короткие пробежки по мокрым полям в погоне за неуловимыми зайцами и воображаемыми грызунами, так что потом его пришлось тщательно отмывать и обсушивать. Бутс, которая поначалу собиралась было составить им компанию, предпочла, в конце концов, не покидать свою теплую корзинку, и Ким, прежде чем уйти, присела рядом с ней на корточках, ласково погладила собаку и прошептала ей на ухо несколько сочувственных слов.

Когда Ким вернулась с прогулки с разгоряченными щеками, она уже не сомневалась, что полюбит места вокруг Мертон-Холла. Местность здесь идеально подходила для прогулок — безлюдная, но прекрасная в своей открытости; пустоши, вторгшиеся сюда, были полны чарующих красок зимним днем. Когда солнце начало клониться к заходу, казалось, за багровые холмы вдалеке опускается огненный шар и его беспощадный свет отражается во множестве ручьев. Когда Ким повернула к дому, в бледнеющей голубизне неба появились первые звездочки, а сумерки наполнились влажным дразнящим запахом папоротника. Ким не хотелось заходить в дом, но его тепло приятно манило. В библиотеке уже был разожжен камин и приготовлен поднос с чаем.

Оказалось, она нагуляла аппетит, позволивший ей весьма основательно уменьшить горку оладьев, поданных на подогретом блюде, а затем переключиться на хлеб с маслом и кекс. Справиться с последним помог Макензи, да и Джессика непрестанно подвывала, клянча кусочки. Что касается Бутс, то она громко прохрапела все чаепитие.

На следующее утро миссис Фейбер послала за Ким. На этот раз она объявила, что много думала о своих мемуарах. Но когда Ким открыла блокнот и приготовилась писать, мысли автора разлетелись, а воспоминания стали несколько туманны. Миссис Фейбер поговорила немного о своем детстве, вспомнила родителей и их пристрастие к балам… Но все это звучало очень несвязно, и предложения оставались незаконченными. Например, вспоминая свой первый бал и описывая свое тогдашнее платье, расшитое серебряными цветочками, она вдруг заметила, что на Ким хорошо сшитое темно-голубое шерстяное платье с белой отделкой на воротнике и манжетах, и тут же принялась расхваливать наряд секретарши, утверждая, что он ей очень к лицу.

— Вы такая хорошенькая, что мы просто обязаны устроить в вашу честь бал, — неопределенно объявила она. — Вы могли бы надеть мое бирюзовое колье и браслеты… они очень подошли бы к вашим волосам.

— Благодарю вас, миссис Фейбер, — ответила Ким, — но я здесь для того, чтобы помочь вам с вашей книгой… Не забыли?

— Да, конечно, конечно, — слегка нетерпеливо отмахнулась она. — У вас уже, несомненно, был первый бал?.. Ваши родители постарались сделать его чудесным? Я всегда полагала, что для девушки так важно…

— Мои родители умерли, — тихо напомнила Ким.

— Ах да, конечно… Бедное дитя! Вашим отцом был тот красивый капитан — Люсьен Ловатт, не так ли? А знаете ли, — захихикала она, прикрывшись кружевным носовым платком, — одно время я была в него по уши влюблена! Да, в самом деле!.. Такой интересный, ладный мужчина, к тому же всегда ездил на белой лошади. Или на серой…

— На черной, — поправила Ким. — Он называл ее Черный Дьявол и выступал на ней много лет.

— В самом деле? Ну разве это не любопытно? — лично ей эта мысль показалась явно любопытной, потому что она откинулась в кресле и принялась подробно рассуждать о черной лошади капитана Ловатт, а намерение продолжить мемуары — или хотя бы начать работу — было временно забыто.

Траунсер принесла кофе, позже зазвонил телефон, и поднялась суматоха, потому что звонила Нерисса, которая собиралась приехать в Мертон-Холл, как только у нее появится возможность оставить семью.

— Я должна повидать тебя, мама… — Ким ясно слышала взволнованный голос, так как миссис Фейбер держала трубку подальше от уха, и несчастья Нериссы разносились по комнате с такой настойчивостью и четкостью, словно она сама здесь находилась. — Я должна повидать тебя и обсудить все вопросы… Филип ничего не понимает. Впрочем, и не хочет понимать! А сейчас произошло нечто такое, что необходимо пресечь в корне, чтобы в будущем всем нам не сожалеть!

— Боже мой! — отозвалась ее мать. — Как это плохо!.. Прямо не знаю, что тебе посоветовать. К тому же Гидеон будет дома.

— Я не желаю видеть Гидеона!

— Боюсь, тебе придется повидаться с ним, если он будет здесь! Иногда его посещают совершенно блестящие идеи! Возможно, он тебе что-то посоветует…

— Ни за что! — твердо и бескомпромиссно произнесла Нерисса. — Меня не интересуют советы Гидеона. Он слишком часто давал их в прошлом…

— Но он так любит этого ребенка. И никогда не посоветует ей ничего дурного.

— А если Гидеон решит, что, поддержав девочку, он сможет со мной рассчитаться, то так и сделает… Не сомневаюсь. — Голос Нериссы неприятно резал слух. — Я знаю, что говорю, мама.

Миссис Фейбер вздохнула и согнала Джессику с колен, словно вес мопса в сочетании с проблемой дочери, от которой, видимо, ей не удастся отмахнуться, был слишком для нее тяжел. В любом случае конец недели будет безнадежно испорчен.

— Что ж, дорогая, приезжай пораньше в пятницу, а Гидеон, возможно, вернется домой только в субботу, ближе к вечеру, так что ты сможешь уехать в город дневным поездом. Но я бы не стала рассчитывать на то, что тебе удастся избежать встречи с ним. В конце концов, он здесь хозяин…

— Он везде стремится быть хозяином, — колко прокомментировала Нерисса. А затем поспешно добавила: — Ладно, пока, мама. Сегодня мы ждем гостя к обеду — какой-то важный деловой коллега Филипа. Все должно быть безукоризненно, и мне предстоит еще многое приготовить.

Она повесила трубку, а миссис Фейбер все сидела и смотрела на телефон, который так внезапно замолчал, затем покачала головой.

— Бедняжка Нерисса! — сказала она, — Как бы мне хотелось ей помочь, но я не очень хорошо разбираюсь в подобных делах. По правде говоря, я плохо знакома с сегодняшними порядками. В мое время все было бы, конечно, просто… Заперли бы девушку в комнате и продержали на хлебе и воде несколько дней. Ну, может быть, не совсем на хлебе и воде, но лишили бы ее всех вкусных вещей и не позволили бы иметь никакой свободы.

— Но отчего? — спросила Ким, слегка потрясенная. — Что она такого совершила, чтобы запирать ее в комнате?

Миссис Фейбер вновь покачала головой.

— Влюбилась в неподходящего молодого человека. Кажется, я уже упоминала об этом, а он, видимо, совершенно никуда негодная партия… Студент, будущий художник, почти без всяких средств, чтобы содержать жену. Ферн что-то говорила о студии в Париже, которую им предоставит их друг, если они поженятся… Кроме того, Ферн полагает, что сможет зарабатывать деньги уроками английского или что-то в этом роде. Какая-то чепуха!

— Но отчего же? Если они любят друг друга…

Миссис Фейбер жалостливо улыбнулась.

— Дорогая моя девочка, разве вы никогда не слышали о том, что когда в дверь стучится бедность, любовь вылетает в окно? Все это никуда не годится… Дочь Нериссы — редкая красавица, уверяю вас! — и вдруг собралась выйти замуж, не считаясь с чувствами родителей.

— Но ведь ее отец не возражает…

— Ее отец довольно глуп, его занимает только бизнес. Я бы предпочла другого мужа для Нериссы, но в то время это казалось хорошим выходом… Все эти вечные ссоры с Гидеоном так действовали мне на нервы! У Нериссы были свои собственные деньги, конечно. Возможно, она вложила большую часть в бизнес Филипа, но сумма была довольно значительна.

— Значит, они могли бы что-то сделать для молодой пары… помочь им стать на ноги! — под влиянием порыва предположила Ким. — А вдруг он окажется хорошим художником, и вы еще будете гордиться им в один прекрасный день! По крайней мере, ваша внучка выходит замуж… или хочет выйти замуж… потому что она любит молодого человека, а не из-за семейных раздоров…

Ким замолчала, поняв, что, возможно, была не слишком осторожна, а миссис Фейбер в своем кресле, казалось, окаменела.

— Мисс Ловатт, — произнесла она тоном, в котором безошибочно угадывался упрек, — моей внучке только семнадцать, родители имеют право запрещать дочери все, что угодно до тех пор, пока ей не исполнится двадцать один. По линии моей семьи такое поведение никогда не было бы одобрено, и среди множества лиц, породнившихся с нами, которыми мы можем гордиться, были политики, судья Верховного суда, который женился на моей сестре и увез ее в Бомбей, воины и создатели империи, а также члены титулованных семей, но никогда не было ни одного художника, потому что люди этого сорта почти всегда выходцы из низов и не более вхожи в наш круг, чем люди, связанные со сценой. Даже поэт, проникший в семью, вызвал бы немалое неудовольствие, хотя, естественно, мы все восхищаемся произведениями Киплинга и Теннисона и, конечно, дорогого мистера Браунинга.

Ким сдалась, а когда узнала, что ее услуги в этот день больше не понадобятся, отправилась на очередную прогулку, во время которой встретила Роберта Дункана, возвращавшегося домой за рулем фургона. Ему захотелось подвезти ее, и он уже собрался отправить ее собак в кузов к своим собственным — черному красавцу Лабрадору и терьеру по кличке Киппс, но Ким предпочла пройтись, кроме того, она сомневалась, что Джессика поладит с Киппсом, даже если она не спустит собаку с колен, поэтому пришлось отказаться от предложения, и у Дункана был разочарованный вид.

— Как-нибудь в другой раз, — сказал он. — Я мог бы покатать вас, когда вы оставите собак дома. Мы выпили бы где-нибудь чаю… — при этой мысли его лицо оживилось, — или даже пообедали. Когда у вас выходной?

Ким пришлось признаться, что этот вопрос она еще не выяснила.

— Вам положен выходной раз в неделю. Нельзя же быть все время на побегушках у этой старушенции.

Ким расхохоталась.

— С тех пор, как я приехала в Мертон-Холл, я ни разу и полдня не проработала. Миссис Фейбер часто заводит разговор о своих мемуарах, но, видимо, она не способна сосредоточиться, чтобы начать работу. Или, возможно, она вообще не привыкла концентрировать свое внимание на чем-либо…

— Кроме себя, — добавил Боб, поджав губы. — Ей это очень хорошо удается, вы заметили?

— Мне кажется, это происходит оттого, что она предоставлена самой себе. Сын не слишком много уделяет ей времени.

— А дочь так просто удрала. Вы, кажется, еще не видели Нериссу? Вам станет ее немного жаль, когда вы с ней познакомитесь.

— Сейчас у нее неприятности с дочкой…

— С Ферн? — невозмутимо спросил он. — Характером она в отца, а внешность у нее от матери. Для Гидеона она свет в окошке.

— В самом деле? — неожиданно заинтересовалась Ким. — Не знала этого.

Но во время разговора с мистером Фейбером она поняла, что он очень гордится своей племянницей.

Послышался стук копыт по хорошо укатанной дороге, и к ним подъехала всадница на великолепном чалом скакуне. Ким показалось, что у нее не особенно привлекательная внешность, но всадница была, безусловно, молода и в седле держалась превосходно. А еще она была одета по всем правилам для верховой езды — котелок и безукоризненный шарф, хотя собиралась только дать поразмяться лошади, а вовсе не участвовать в охоте.

— Привет, — слегка протяжно сказала незнакомка, подъезжая к ним ближе.

Темные глаза с интересом осмотрели Ким, это были, безусловно, очень заметные глаза. В них как будто светились крошечные зеленоватые огоньки. Очень умеренная косметика в основном подчеркивала глаза, и казалось, они действительно притягивают к себе, как магнит. У нее была хорошая кожа, строго поджатые губы, отличная фигура.

— Добрый день, миссис Флеминг, — приветствовал ее Дункан. — Вы знакомы с мисс Ловатт?

— Нет. — Миссис Флеминг кивнула девушке с высоты. — Хотя, конечно же, слышала о вас. Новости в Мертоне расходятся молниеносно. Вы здесь, чтобы помочь миссис Фейбер облегчить ее душу… мемуары, кажется? Надеюсь, вы не умрете от скуки к тому времени, как доберетесь до последней главы.

— Думаю, что нет, — ответила Ким. Интуиция подсказывала быть очень осторожной с этой женщиной, чей взгляд ей совсем не понравился. — Как бы там ни было, я здесь выполняю работу.

— Конечно, — согласилась миссис Флеминг. — А работа — это работа, не правда ли? Хорошо, если за нее прилично платят, и плохо, если нет. Миссис Фейбер может себе позволить быть щедрой, поэтому я не дала бы ей скупиться в отношении вас.

— Меня совершенно удовлетворяет договоренность, которая была достигнута перед моим отъездом из Лондона, — натянуто сказала Ким.

Тонкие брови всадницы приподнялись дугой.

— О, так вы, оказывается, приехали из Лондона? Наверное, будете скучать по магазинам и ярким огням?

— Думаю, что нет.

Миссис Флеминг повернулась к Бобу Дункану.

— Кстати, Боб, ты должен заглянуть ко мне как-нибудь на коктейль. Мне не нравится, когда друзья забывают обо мне. Хватит того, что Гидеон возвращается к вам только на выходные, но ведь ты всегда здесь. Обязательно приезжай в Фэллоу-филд. Как насчет завтрашнего вечера?

— Буду очень рад, — ответил Боб.

— Превосходно. Жду тебя около шести.

Она повернула лошадь и помахала Ким рукой в перчатке.

— До свидания, мисс Ловатт. Не перетруждайтесь на работе!

Прозвучала ли в последнем шутливом пожелании насмешливая нотка, легкая колкость? Ким раздумывала над этим, глядя вслед удалявшейся всаднице. Миссис Флеминг красиво держалась в седле — прямо, расправив плечи, котелок был сдвинут на бок ровно настолько, насколько нужно, — звон копыт по скованной морозцем деревенской дороге отдавался высокомерным эхом, заставлявшим Ким отчего-то хмуриться.

Боб улыбнулся ей, и она тут же позабыла о всяком высокомерии.

— Моника — что надо… Моника Флеминг. Она дружит с Гидеоном, и они вдвоем… владеют практически всем Мертоном и еще большим куском окрестностей, — сказал он. — Она живет в поместье Фэллоу-филд, в четырех милях отсюда. Нет необходимости говорить, что она вдова.

«И дружит с Гидеоном», мысленно повторила Ким. Что ж, к ней это не имеет никакого отношения!

Начало темнеть, и она решила повернуть к дому. Попрощалась с Дунканом, который с сожалением глядел ей вслед, и переступила порог Мертон-Холла, как раз когда Пиблз, дворецкий, разводил огонь в каминах, задернув на окнах длинные бархатные шторы. Так же, как накануне, Ким выпила чаю в библиотеке в компании собак.

То, что жизнь здесь оказалась несколько одинокой, ее, в сущности, не огорчало. Разве что хотелось начать отрабатывать свой хлеб, а то до сих пор она не заслужила даже символических денег.

Все здесь дышало простотой, удобством и невероятной роскошью. Невероятной для того, кто живет в двухкомнатной квартирке в одном из малопривлекательных районов Лондона.

 

Глава СЕДЬМАЯ

Прошло еще два дня, похожих друг на друга, и наступила пятница — день, когда ожидался приезд миссис Филип Хансуорт.

Утром миссис Фейбер положила начало своим мемуарам. Она сумела подобрать материал, достаточный для хорошего вступления, и по мере того, как история развивалась, Ким по-настоящему ею увлеклась.

Маленькая девочка в огромном доме делит детскую на четвертом этаже со своей старшей сестрой, которая в конце концов выходит замуж за судью Верховного суда. Жизнь яркая, какая бывает только в книгах или мечтах, дни протекают в бесконечном неспешном параде детей, собак, пони, нянь, горничных, карет, подкатывающих по аллее, и гостей, заполняющих огромные комнаты смехом и весельем с рассвета дотемна.

Ни один из этих людей, видимо, не знал, что такое зубная боль или приступ невралгии, или переедание, которое, должно быть, встречалось не так уж редко в то время, когда трапезы были такими обильными, или падение и вывихнутая лодыжка, или даже шишка на голове. В той жизни не было места неприятностям, никто никогда не терял самообладания, и не было ни одного несчастливого человека.

Все равно, что оглянуться назад в длинном розовом коридоре и увидеть позади себя одни лишь дружественные лица.

В то утро они так хорошо поработали, что даже добрались до свадьбы миссис Фейбер и медового месяца, который молодая пара восхитительно провела в специально оборудованном домике, который составлял часть отцовского подарка к свадьбе.

Домик назывался «Шанс Гидеона», и именно в нем родился Гидеон Фейбер.

Миссис Фейбер рассказывала свою историю.

— Отец купил этот домик, потому что он находился в одной из наших деревень и всегда нравился мне, с самого детства. С ним была связана весьма романтическая история. Гидеон был разбойником, а его девушка служила в этом доме горничной. Однажды ночью, удирая от погони после нападения на дилижанс, Гидеон свернул к домику, в котором был тайник, надеясь, что там он будет в безопасности, но, к несчастью для него, его схватили, прежде чем он достиг ворот. После казни — а беднягу казнили — домик стали называть «Шанс Гидеона».

— А вам не было грустно, когда вы там жили? — спросила Ким.

— Вовсе нет! Атмосфера там была очень приятная, к тому же горничная получила этот домик в наследство от своей хозяйки, она обзавелась большой семьей и была очень счастлива… вместе с мужем, конечно! В конце концов разбойник знал, на что он идет, не так ли? Его все равно обязательно поймали бы, и он шел на этот риск… довольно весело, я уверена. У него был приятный романчик, который мог бы продлиться и чуть дольше, если бы ему повезло. У него был шанс, но он не сумел им воспользоваться. А ведь иметь шанс — это уже очень много.

Да, наверное, — согласилась Ким, хотя не совсем понимала ход мыслей собеседницы. — А когда там родился ваш сын, вы были очень счастливы?

— Очень.

— А вам не показалось, что вы дали ему несчастливое имя? Гидеон?

— Разумеется, нет. Я надеялась, что у сына будет столько же огня и задора, сколько у того разбойника… хотя, естественно, я не желала ему такой судьбы. И я надеялась, что когда он влюбится в молодую женщину, его избранница с той же готовностью протянет ему руку помощи, как та маленькая горничная, которая, должно быть, немало потрудилась, чтобы обмануть свою хозяйку. Ведь ее тоже могли бросить в тюрьму за попытку спрятать беглеца.

На этот раз Ким согласно кивнула.

— Наверное она его любила.

— Конечно. А любовь — это самое важное в жизни… только мой Гидеон в это не верит, — с легким сожалением добавила миссис Фейбер.

Ким внимательно взглянула на хозяйку, и вдруг спросила себя, много ли известно миссис Фейбер о Монике Флеминг. А что, если Моника Флеминг и есть та молодая женщина, в которую нынешний Гидеон мог влюбиться? А может, уже влюбился?

— И этот дом все еще принадлежит вам? — спросила она, прежде чем снова приготовилась писать.

Миссис Фейбер кивнула.

— В настоящий момент он сдан в аренду, но скоро должен освободиться. Придется подыскать другого съемщика.

Нерисса приехала около трех часов дня, успев на поезд, который отправлялся из Лондона ранним утром. На вокзал была послана машина, и когда Ким впервые увидела дочь своей хозяйки, та как раз выбиралась из автомобиля, разглядывая окна фасада Мертон-Холла. Она очень напоминала Гидеона элегантностью, ростом и грациозной осанкой, а так как миссис Фейбер была необычайно миниатюрной, должно быть статью они пошли в отца или в какого-нибудь другого своего родственника. По портрету над камином в столовой, разумеется, нельзя было судить ни о росте, ни об элегантности изображенного. Однако если не считать, что брат и сестра были одинаково сложены, в остальном они совершенно не походили друг на друга. Волосы миссис Хансуорт, спрятанные под шляпкой, видимо, были темные — такие, как у Ким. А когда новую секретаршу впервые представили хозяйской дочери, Ким обнаружила, что у той удивительно красивые карие глаза, которые то и дело вспыхивали, словно их обладательница с трудом владела собой. Миссис Хансуорт обменялась вялым рукопожатием с Ким, на которую произвели впечатление норковое манто и отлично сшитый костюм под ним. Сняв шляпу, миссис Хансуорт открыла красивую прическу, придававшую ей царственный вид. Большой квадратный изумруд, сверкавший у нее на среднем пальце, был под стать изумрудным клипсам.

Эта женщина явно тратила много денег на одежду и внешний вид, в чем, несомненно, сказывалось влияние ее матери, с которой она ласково поздоровалась, но особого энтузиазма не было проявлено ни с той, ни с другой стороны. Ким, находившаяся в эту минуту в комнате, решила, что миссис Фейбер заранее собиралась с силами, чтобы поприветствовать дочь. И для этого она пожертвовала своим дневным сном.

— Очень надеюсь, что Гидеон не вернется до завтрашнего утра. До ужаса не хочется столкнуться с ним именно теперь, — Объявила его сестра, когда в комнату суетливо вошла Траунсер с чайным подносом в руках и поставила его перед Ким, чтобы та исполняла роль хозяйки. Миссис Хансуорт, пристрастившись к курению, редко выпускала из рук мундштук с дымящейся сигаретой, вот и теперь она вынула из большой крокодиловой сумочки платиновый портсигар и наполнила комнату сладковатым дымом, перебившим запах мускуса и амбры, исходивший от штор и подушек.

— Гидеон никогда не приезжает по пятницам, и о твоем визите он ничего не знает, — попыталась успокоить дочь миссис Фейбер.

— Очень надеюсь! — сказала Нерисса и стряхнула пепел в тонкую фарфоровую чашку, никак не предназначенную служить пепельницей. — Кстати, а эта Флеминг все еще живет в Фэллоу-филде? — поинтересовалась она. — Одно время мне казалось, она подцепит Гидеона, но видимо, он гораздо осторожнее, чем я предполагала. Или, возможно, она в последнее время ослабила натиск… одним словом, стала осмотрительней.

— Боюсь, что ничего о ней не знаю, — ответила миссис Фейбер так, словно этот предмет не представлял для нее никакого интереса. — У Гидеона есть какие-то друзья, — туманно продолжила она, — но я с ними незнакома.

— Но эта особа, я уверена, хотела стать ему больше чем другом. — Нерисса послала матери многозначительный взгляд. — Если тебя так мало заботят интересы Гидеона, в один прекрасный день тебе навяжут невестку, не спросив твоего согласия.

Миссис Фейбер пожала плечами в тонком кашемировом кардигане.

— А разве Гидеону не все равно, одобрю я его выбор или нет? — спросила она, и Ким впервые услышала в ее голосе холодок.

Нерисса отвечала, скосив глаза на кончик сигареты:

— Не знаю. Когда-то я думала, что ты пользуешься некоторым влиянием на него… по крайней мере, в пору его детства. Он всегда вел себя, как твоя любимая собачка, пока не вырос. Затем, признаю, он огрубел и стал тем Гидеоном, каким мы его знаем сегодня. Но чудеса иногда случаются, и влияние другой женщины, возможно, снова смягчит его.

Миссис Фейбер заговорила с непривычной резкостью.

— Но он не смеет жениться на вдове! — объявила она, словно ей никогда не приходило в голову, что он может так поступить. — Если он женится, то только на молодой… на ком-то, чье общество мне будет приятно! Я буду настаивать!

Нерисса глухо рассмеялась.

— И ты полагаешь, что твоя настойчивость может как-то повлиять на Гидеона, мама?

— Не знаю, но я хочу надеяться… В конце концов, я его мать. — Она бросила умоляющий взгляд в сторону Ким. — Было время, когда я много думала о жене Гидеона и даже отложила для нее свои сапфиры, — призналась она. — Я надеялась, что она окажется очень хорошенькой и миниатюрной, и будет любить красивые вещи… Мои бриллианты получит жена Чарлза, потому что она чуть колючая и твердая, как бриллиант. А тебе, Нерисса, достанутся изумруды… потому что ты их очень любишь. Но так как Гидеон старший из моих детей, то право выбора остается за его женой.

— Тогда не допусти, мама, чтобы она выбрала изумруды. — Но Ким поняла, что это было произнесено ради шутки.

Миссис Хансуорт пребывала в уверенности, что когда придет время, ее любимые камни окажутся у нее, полагая не без причин, что брат никогда не женится. А затем она тоже бросила на Ким чуть задумчивый взгляд, полный внезапного интереса. — Вы уже видели моего брата, мисс Ловатт? Насколько я знаю, вы здесь всего несколько дней, но наверняка уже познакомились. Надеюсь, его манеры не расстроили вас? Если он обращался с вами, как с младшей горничной, то в этом не было ничего личного. Можете поверить мне на слово.

Ким пробормотала несколько слов о том, что ей не на что жаловаться — мистер Фейбер не вышел за рамки поведения, принятого при приеме на службу, а затем воспользовалась возможностью и вышла из комнаты, оставив мать и дочь наедине. В конце концов, Нерисса приехала из Лондона обсудить с матерью срочное дело, а секретарь вряд ли должна при этом присутствовать. Хотя, если судить по тому, как Нерисса обсуждала при постороннем человеке своего брата, она не стала бы возражать.

Внизу, в освещенном холле, расхаживала экономка, проверяя, все ли в порядке и нет ли где хоть одной пылинки. Она то и дело выговаривала горничным за все, что считала промахом с их стороны, ее бдительное око не допускало и намека на запущенность в Мертон-Холле. Она и Пиблз вели дела во всем доме, независимо от того, находился ли хозяин в отъезде, или нет… Как всегда все было безукоризненно подготовлено к его возвращению, будь то через несколько дней или недель. А если неожиданно приезжали гости, то разместить их не составляло никакого труда. Комнаты постоянно проветривались, а кровати были застелены и готовы принять довольно частых гостей.

Когда Ким спустилась, экономка причитала над завядшим цветком, обнаруженным в вазе, и Ким с сочувствием подумала о девушке, которую теперь из-за этого вызовут на ковер. Она сама поймала на себе несколько критических взглядов, когда приехала из Лондона, но за прошедшие два дня экономка по отношению к ней несколько оттаяла. Ким решила, что, возможно, сыграл свою роль хороший отзыв миссис Фейбер о новой секретарше.

— К обеду приедет мистер Фейбер, — сообщила экономка, когда Ким присоединилась к ней возле роскошного камина, в котором потрескивали поленья. — Он только что звонил.

— О нет! — воскликнула Ким, перепугавшись.

Экономка поджала губы.

— Если вы подумали о миссис Хансуорт, то я не стала бы беспокоиться, — сказала она. — Они брат и сестра, и все их ссоры поверхностны. Да, я в курсе неприятностей с мисс Ферн, но если спросят меня, то я скажу, во всем виновата миссис Хансуорт… Воспитание ей дается не лучше, чем в свое время давалось миссис Фейбер. Это у них семейная черта.

— Но мне придется предупредить миссис Хансуорт, — воскликнула Ким, двинувшись к лестнице. — По крайней мере, я должна поставить ее в известность о приезде брата.

— Слишком поздно, — сказала экономка, улыбнувшись на этот раз не без удовольствия при виде знакомой черной машины, которая вывернула из-за угла дома и остановилась у ступенек, ведущих к парадному ходу. — Он уже здесь!

Ким обернулась и посмотрела на дверь, в то время как экономка осторожно растворилась в тени, а Пиблз, дворецкий, пошел открывать. Ей очень хотелось подняться наверх и предупредить женщин, уединившихся в гостиной миссис Фейбер, но экономка оказалась права… Было слишком поздно. Войдя в холл, Гидеон Фейбер сразу бросил взгляд на Ким, впрочем, благодаря ее ярко-красному шерстяному платью, на котором играли отблески пламени, ей все равно не удалось бы скрыться незамеченной.

Он был одет в толстое пальто, в руках держал портфель и замер на месте, словно эта яркая худенькая фигурка действительно приковала его внимание.

— Так, значит, вы все еще здесь! — воскликнул Гидеон Фейбер.

Ким медленно приблизилась к нему, чтобы поздороваться.

— А вы разве не ожидали увидеть меня? — спросила она.

К ее великому удивлению, он вдруг улыбнулся… Это была ослепительная, приятная, почти беззаботная улыбка, которую она один раз уже видела.

— По правде говоря, ожидал, — ответил он. — Мне показалось, вы человек настойчивый, а люди настойчивые никогда не сдаются…. они по своей природе не способны сдаться!

Она улыбнусь с напускной скромностью.

— Я приехала сюда работать, — сказала Ким, — и мы с миссис Фейбер уже начали. Рукопись продвигается довольно хорошо.

— Великолепно! — произнес Гидеон Фейбер, и она поняла, что на самом деле он так не считает. — Хорошо уже то, что вы не даете скучать матери. Хотя я ни разу не видел, чтобы она скучала, — добавил он, и на этот раз в его голосе прозвучало одобрение.

К изумлению Ким, в холл примчался из какого-то тайного укрытия Макензи и буквально бросился на хозяина. Неподдельный пыл, с каким пес приветствовал его, открыл девушке глаза, но еще больше они открылись, когда Гидеон наклонился и приласкал щенка, что-то тихо приговаривая, отчего Макензи пришел в полный восторг. Хозяин поднял песика на руки, поднес его к камину, и пока он пытался увернуться от радостных лизаний, приковыляла Бутс и уставилась на него близорукими глазами. Гидеон опустил Макензи на пол и мягко погладил старую собаку.

— Вы уже подружились с ней? — спросил он секретаршу матери. — Бутс немного привереда и не симпатизирует всем подряд.

— Думаю, могу честно признаться, она не сделала для меня особого исключения, — суховато ответила Ким. — Мы ладим, но не больше. Что касается Макензи, мы с ним закадычные друзья. И с Джессикой тоже.

Он взглянул на нее снизу вверх, сверкнув серыми глазами.

— С этим отвратительным животным? Как же, скажите на милость, вы миритесь с ней?

— Очень даже легко, кроме того, после нескольких хороших прогулок она начала понемножку худеть.

— Так значит, вы водите собак на прогулки? — мистер Фейбер достал из кармана портсигар и протянул Ким, к немалому ее удивлению. Она тоже смогла его удивить, отказавшись… А то, что он удивился, она поняла по тому, как он приподнял брови. — Вы не курите?

— Очень редко, — сказала она и могла бы добавить:

«Только не в обществе непредсказуемого человека».

— А что еще вы делаете?

— Сегодня утром мы начали мемуары. Как я вам уже сказала, по-моему, начало хорошее.

— И вам интересен тот вздор, который забавляет мою мать?

— Все, что составляет часть человеческой жизни, мне не кажется вздором… А если, диктуя свой рассказ, ваша мать становится счастливей, то разве это не весомая причина, почему следует поощрять ее занятия?

Он резко повернулся на каблуках и направился в рабочий кабинет. Эта комната более соответствовала мужскому вкусу, чем библиотека, а потому в ней легче было расслабиться.

— Зайдите на несколько минут, — пригласил он. — Мне бы хотелось перекинуться с вами еще двумя словами, прежде чем идти наверх переодеваться, а вы, быть может, согласитесь выпить рюмку хереса или чего-нибудь еще?

Гидеон Фейбер подошел к подносу с напитками, который был уже приготовлен на сервировочном столике, и налил ей хереса. Когда он протягивал Ким рюмку, она пожалела, что не сумела попросить экономку подняться на верхний этаж и подготовить Нериссу Хансуорт, которая не подозревала, что брат один раз отступил от своих правил и в пятницу после работы вернулся домой… А еще Ким подумала, что если пить вино медленно, экономка догадается сбегать наверх, хотя, видимо, она не такого уж высокого мнения о Нериссе и даже, кажется, радуется предстоящему столкновению между братом и сестрой.

— За мемуары, — сухо произнес Гидеон, приподнимая рюмку.

Ким машинально приподняла свою.

— Хочется думать, что работа сложится удачно. Книга доставит такое удовольствие вашей маме.

— А другим людям?

— Ну…

— Я почти уверен, что мне придется оплатить печать небольшого тиража, и как только мама получит свой экземпляр, остальные пойдут в огонь. — И хотя в голосе Гидеона слышался холод и неумолимость, Ким показалось, что внезапная легкая улыбка, коснувшаяся уголков его рта, не была лишена снисходительности, чего раньше она не замечала. — Однако, оставим работу. Как вы считаете, мисс Ловатт, вам удастся устроиться здесь с относительным комфортом?

Ким даже улыбнулась.

— Я уже устроилась с большим комфортом, мистер Фейбер, — сказала она. — Мне до сих пор не доводилось видеть столько роскоши вокруг.

— Вот как? — Он пристально посмотрел на нее, слегка наклонив голову, и были в его взгляде задумчивость и какой-то интерес.

— Да. — В ее темно-голубых глазах промелькнула улыбка. — Все мне здесь кажется невероятным. Огромный дом, хорошо вышколенные слуги, какие бывают только в кино, лошади, собаки… великолепнейшая природа…

— Вас привлекает деревенская жизнь?

— Я родилась и выросла в деревне. Наверное, это навсегда вошло в мою кровь.

— Вы не находите, что и в городах есть много привлекательного?

— Очень мало.

Он подошел к камину и стряхнул пепел на решетку.

— Не могу с вами согласиться. Для меня жизнь в деревне означает застой… Я приезжаю сюда на выходные, потому что так мне велит мой сыновний долг, но если бы матери не было в живых, я бы вообще сюда не приезжал. Я бы продал это место и жил в городе. Вероятнее всего, в Лондоне…

— В Лондоне у вас офисы?

— Да, но наша кровь течет здесь, на севере. — Он прислонился спиной к камину. — Чтобы держать палец на пульсе, приходится много времени проводить в здешних краях, но мне нравится жить в Лондоне. В столице столько возможностей и так много людей… А для меня важны люди.

Ким изумилась.

— Не каждый в отдельности, а все вместе. Они полны энергии и жизненной силы, и наблюдать за этим гораздо интересней, чем за трутнями, которым кажется, что мир вращается вокруг их ничтожных интересов, вроде послеобеденного чая и благотворительной распродажи. Я испытываю только крайнее презрение к женщинам, которые сплетничают за чашкой чая, устраивают приемы и званые обеды и из года в год ровным счетом ничего не делают, чтобы помочь обществу.

— Вам не кажется, что забота о семье и есть помощь обществу?

— Такие женщины поручают заботу о своих семьях кому-то другому.

— Понятно, — сказала Ким и подумала, как глубока его душевная рана. Легкомысленная мать, которая не уделяла ему внимания… А это означало, что она перепоручила его чужим заботам! — Между прочим, — сказала она, украдкой бросив взгляд на бокал с хересом и убеждаясь, что он опустошается не слишком быстро, — я познакомилась с вашим управляющим мистером Дунканом. Ему, кажется, нравится жить в деревне, а еще, кажется, у него здесь много дел.

— Вот как? — сказал он, и ей показалось, что изменилось выражение его глаз. В серой глубине вдруг появилась настороженность. — Где же вы с ним познакомились?

— Я смотрела на лошадей. Он предположил, что вы, вероятно, не будете возражать, если я иногда одолжу у вас лошадь для утренней прогулки.

— Вместе с ним?

— Я… в общем, я…

Лицо его посуровело.

— Вы здесь для того, чтобы работать, мисс Ловатт, — напомнил он ей, — а не для того, чтобы ездить на моих лошадях. Если у вас недостаточно работы, чтобы занять себя, я найду вам другое дело… Вы можете во многом быть мне полезной в течение недели, что не позволит вам праздно тратить время. Вы ведь не станете отрицать, что я плачу вам довольно щедрое жалованье?

— Да, да, конечно.

Лицо ее вспыхнуло, и она почувствовала себя как человек, который играл с гадюкой, полагая, что жало у нее удалено, но потом на свою беду убедился в обратном. Она разозлилась на себя, что допустила такую глупую ошибку, и это после того, как он показал, на что способен, во время их первой встречи.

— Что ж, тогда постарайтесь оправдать его. И, пожалуйста, помните, что мистер Дункан тоже у меня на службе.

— Разумеется.

Послышался стук в дверь, и прежде чем Гидеон Фейбер позволил кому бы то ни было войти, дверь распахнулась, и на пороге появилась его сестра.

За то короткое время, что прошло после чая, она успела переодеться и выглядела очень привлекательно — настоящая дочь богатого промышленника — в тонком черном вечернем платье, чуть тронутом золотой вышивкой, и рубиновым воротником, охватившим белую грациозную шею.

— Я слышала, ты вернулся неожиданно рано, — произнесла миссис Хансуорт. Лицо ее было чуть бледно, в красивых глазах читался вызов. — А так как я не готова к тому, чтобы удрать через черный ход, лишь бы избежать встречи с тобой, то решила накрыть тебя в твоем логове, Гидеон! Тем более, что мама сообщила мне новость, в которую я никак не могла поначалу поверить!

— Вот как? — спросил он, вновь прислоняясь спиной к камину. — И что же это, Нерисса?

— Ты пригласил погостить Ферн. И вовсе не ради мамы… Просто хочешь повлиять на ребенка. О, я знаю, ты считаешь, она тебя любит и из нее можно лепить что угодно, как из воска… если задаться такой целью! Но послушай меня, Гидеон, я никогда не позволю тебе этого! Ферн — мой ребенок, а не твой новый офис или станок… Ты можешь не любить маму за ее чувствительность, но я буду чувствительной по отношению к своей собственной дочери!

Гидеон Фейбер обернулся к Ким.

— Вы не против того, чтобы покинуть нас, мисс Ловатт? — спросил он с ледяной вежливостью и даже открыл перед ней дверь. — Могли бы предупредить меня, что приехала миссис Хансуорт, — добавил он с упреком.

 

Глава ВОСЬМАЯ

Ким поднялась наверх к миссис Фейбер и нашла хозяйку в очень задумчивом настроении, хотя не было заметно, что она расстроилась из-за того, что ее дети внизу устроили перебранку, которая вряд ли улучшит их отношения, а последствия которой могут доставить неприятности всем.

— Как странно, что Гидеон вернулся сегодня днем, — сказала миссис Фейбер, уставившись в середину пламени, словно между мягко распадавшимися поленьями могла найти объяснение поступку сына. — Насколько я помню, он уже очень давно не совершал ничего подобного. По вечерам в пятницу он обедает с друзьями, а в субботу утром возвращается сюда к нам. Это превратилось в своего рода ритуал. — Она подняла серые глаза на Ким. — Странно, не правда ли? Я даже сказала бы… своеобразно.

— Вам не кажется, что, возможно, он знал о приезде сестры? — предположила Ким.

Миссис Фейбер покачала головой.

— Маловероятно. А кроме того, Траунсер сказала мне, что у него было прекрасное настроение, когда он вернулся.

Она видела его с галереи и наблюдала за тем, как он приветствовал вас. Ее поразило, что он задержался в холле, чтобы поболтать с вами, затем пригласил вас в свой кабинет… а его кабинет священен! Не знаю, догадываетесь ли вы, какая вам была оказана честь?

Ким улыбнулась. Ей не стоило так беспокоиться о Нериссе и о том, сколько времени пройдет, прежде чем та узнает, что брат в доме. Траунсер постоянно была начеку, блюла интересы хозяйки, поэтому ни за что бы не пропустила малейшего события в Мертон-Холле.

— Похоже, мистер Фейбер действительно с удовольствием вернулся, — призналась Ким. — Но меня очень удивило, что собаки были в восторге от его прихода!

Миссис Фейбер позволила себе слегка загадочно улыбнуться.

— О да, собаки очень привязаны к Гидеону. Пусть вас не обманывает то, как он обращается с ними. Даже если он выпроваживает их из комнаты, он остается всегда добр… Когда он возвращается в Мертон, его первая забота — собаки. Если бы Пиблз хотя бы раз оставил их без внимания в его отсутствие, то сразу получил бы расчет. — Она неуверенно поднялась из кресла и позвонила в колокольчик, вызывая Траунсер. — Сегодня вечером я решила обедать внизу, — объявила миссис Фейбер. — Если вы будете сидеть весь обед между Нериссой и Гидеоном, бросающими друг на друга сердитые взгляды с противоположных концов стола, то трапеза пройдет для вас очень неприятно, а так как скоро нас почтит своим визитом моя внучка, я должна привыкнуть чуть к большей свободе передвижения… Чтобы поддерживать мир, — добавила она с присущей только ей улыбкой.

Ким пришла хозяйке на помощь, когда та пошатнулась, опираясь на трость с серебряным набалдашником, и высказала предположение, что не стоит подвергать себя таким неудобствам, раз миссис Фейбер не привыкла обедать внизу, тем более расхаживать подлинным коридорам второго этажа.

— Потом вам придется подниматься по лестнице, чего вы очень давно не делали, а ведь на это вам понадобится много сил, — заключила она, увидев, какая миссис Фейбер неправдоподобно хрупкая, словно птичья лапка, даже не верилось, что в ее венах течет настоящая красная кровь. Похоже, ее кровь приобрела тот же признак прозрачности, что и ее воспоминания, и не могла пробить себе дорогу по венам, а воспоминания вряд ли вызвали бы чей-то интерес на страницах книги.

— Чепуха, моя дорогая, — тем не менее довольно решительно ответила миссис Фейбер и взглянула на Ким своими необычными глазами. — Совершенно ясно, что вы еще полностью не оценили возможности моей семьи. Уверяю вас, мои дети ведут себя не так, как принято в обычных семьях, и обвиняют в этом меня… Я была не совсем обычной матерью, когда они были маленькими, — по крайней мере Гидеон ставит это мне в вину, и когда они готовы вцепиться друг в друга, я не должна оказывать предпочтения ни одному из них… Это мой долг как матери, которая когда-то подвела их. Однако, дорогая, не проговоритесь, хорошо? — Она улыбнулась, словно чему-то обрадовалась.

Пришла Траунсер, подставила хозяйке мощную руку, чтобы та могла опереться, пока они ковыляли в спальню. Ким захотела остаться и тоже чем-то помочь, но Траунсер отпустила ее, дружелюбно махнув рукой и прошептав:

— Оставьте хозяйку на меня, мисс! Я провожу ее вниз, в гостиную, а если понадобится, то отнесу ее наверх, когда придет время! Я и раньше это делала, когда она была поупитанней, так что теперь это будет совсем просто. Не беспокойтесь, мисс.

Но Ким все равно беспокоилась, когда ушла в свою комнату переодеться. Все эти длинные коридоры, а затем крутая лестница… не говоря уже о волнении, связанном с предстоящим обедом. Она даже подумала, не стоит ли ей предупредить Гидеона Фейбера, чтобы он не позволил матери тратить столько сил, но затем поняла, что если сделает это, то никогда больше не сможет взглянуть в лицо миссис Фейбер. По-детски яркие серые глаза обвинили бы ее в злоупотреблении доверием. Непростительном злоупотреблении. Кроме того Ким чувствовала, что миссис Фейбер предвкушает удовольствие от обеда внизу…

Ким оделась в свое черное кружево. Когда она спускалась вниз, за ней летело легкое облачко цветочных духов, которыми Ким позволяла себе пользоваться по вечерам. Ким предполагала, что встретит в гостиной миссис Хансуорт и ее брата, вероятно, испепеляющих друг друга взглядами, но никак не предполагала найти там Монику Флеминг, восхитительно смотревшуюся в костюме для коктейлей из серебряной парчи с массивным ожерельем из нефрита на шее и огромными нефритовыми серьгами. Она стояла и потягивала мартини у камина рядом с Гидеоном Фейбером, внимательным хозяином, который мягко улыбался, поднимая бокал, словно только что произнес тост.

— Должна сказать, вы непредсказуемы, — говорила Моника, когда Ким вошла в комнату. — Неделями вас не видно, затем звонит телефон, а на другом конце провода — вы и требуете немедленно исполнить вашу просьбу. «Приезжайте сегодня к обеду», — произносите вы… А я, бедное безвольное существо, тут же приезжаю! Не спорю, не обвиняю вас в невнимании и никоим образом не упрекаю! Просто все бросаю, молниеносно переодеваюсь и мчусь к своей машине. И вот я здесь! — заключила она, приковав его взгляд темными великолепными глазами.

Гидеон отвесил ей низкий поклон. Его серые глаза светились над краем бокала необычно ярко и оживленно.

— И как всегда очаровательны, — заверил он ее. — Даже еще очаровательней, чем я думал!

Она насмешливо взглянула на него.

— Так вы, значит, думали обо мне, Гидеон? — решительно спросила она. — Или просто решили устроить вечеринку в честь приезда сестры?

Нерисса, которой, видимо, было не слишком весело, забилась в уголок мягкого дивана и не спускала глаз с вишенки, плавающей в ее бокале.

— Мне хотелось отметить неожиданный приезд сестры, — суховато ответил он, — и, естественно, вы были первым человеком, о котором я подумал, когда мне пришло в голову устроить небольшой званый обед! Вторым был Боб Дункан, — признался Гидеон. — Он присоединится к нам через минуту, если его смокинг вернули из химчистки. Боюсь, я его тоже застал врасплох. Когда я позвонил, он намеревался тихо провести вечер и даже уже успел забраться в ванну. — Бедняга Боб! — воскликнула Моника. — Нет, Гидеон, вы определенно самый непредсказуемый и невнимательный мужчина, каких я только знала, — упрекнула она хозяина дома, но было ясно, что в данном конкретном случае она в восторге от такой невнимательности.

— Думаю, вы не знакомы с мисс Ловатт, — произнес Гидеон, заметив, что Ким остановилась в нерешительности посреди комнаты. — Она здесь для того, чтобы помочь маме с записками.

— Да, я знаю. Мы уже встречались, — миссис Флеминг протянула руку, и Ким пожала ее с неохотой, сама не понимая почему. Она знала, что не ошиблась, увидев, как посуровели темные глаза Моники, встретившись с ней взглядом, а знойно-алые губы вдруг сразу показались менее знойными, довольно тонкими и плотно сжатыми, когда миссис Флеминг пыталась изобразить вежливую улыбку. — Боб будет в восторге! — объявила она. — В этих местах так мало хорошеньких молодых женщин, что он, не переставая твердит об очаровании мисс Ловатт с тех пор, как случайно повстречал ее в самый первый день.

— В самом деле? — пробормотал Гидеон Фейбер, и серые глаза моментально стали холодными. — Да, мисс Ловатт упоминала, что познакомилась с Бобом.

— Но, уверена, она из скромности умолчала, что совершенно лишила его покоя, — сказала Моника с деланной улыбкой. — Это было настолько очевидно, что я пригласила его к себе. На рюмочку, а заодно и предостеречь немного. Хорошенькую девушку в наше время не так легко уговорить остаться жить в отдаленной деревне, и я не сомневаюсь, у мисс Ловатт масса поклонников. Вот почему я удивилась, что она согласилась пожить в наших краях… Ведь кроме бедняги Боба здесь некому отвлечь ее от работы.

Ким хотела было с возмущением ответить, что она совсем не собирается отвлекаться от работы — по крайней мере, в рабочее время, — когда явился Боб собственной персоной, так благоухая запахами лосьона после бритья и крема для волос, что Ким наверняка улыбнулась бы, если бы не разозлилась на миссис Флеминг. Смокинг Боба был свежевыглажен и, вероятно, совсем недавно побывал в химчистке, а его рубашка была столь же безупречна, как у Гидеона Фейбера. Боб Дункан был большой, красивый и цветущий. Взяв протянутую руку Ким, он с такой горячностью пожал ее, что девушка невольно протестующе воскликнула:

— О, прошу вас!..

Он выпустил ее сплющенные пальцы и выглядел виноватым.

— Прошу прощения… Я могу забыться, когда увлечен. Я с таким нетерпением ждал нашей новой встречи! Когда Гидеон пригласил меня на сегодняшний вечер, я с трудом поверил своему везению!

— Вот! Видите? — произнесла Моника, поворачиваясь к хозяину дома. — Боб настолько бесхитростен, что даже не старается обороняться. Я серьезно думаю, что вам следовало бы подготовить его, прежде чем приглашать в свой штат такую красивую особу, как мисс Ловатт.

Гидеон Фейбер промолчал, но выражение его лица еще более посуровело. У Ким создалось впечатление, что он считает такую легкую болтовню дурным вкусом, во всяком случае, она его не интересовала. Миссис Фейбер вошла в комнату как раз в тот момент, когда он наливал миссис Флеминг вторую порцию. Ким наотрез отказалась выпить даже бокал хереса, как бы подчеркивая, что знает свое место и не собирается забывать о нем, — и легкое оцепенение, вызванное появлением хозяйки дома, отвлекло внимание от новой секретарши, все взгляды были прикованы к огромной фигуре Траунсер, за руку которой уцепилась маленькая пожилая дама.

Нерисса выскочила из объятий дивана и буквально пролетела всю комнату навстречу матери.

— Мама, — воскликнула она, — что это значит? Что ты здесь делаешь?

У миссис Фейбер пылали щеки, и она смотрела на дочь торжествующим взглядом.

— Это значит, — ответила она, — что я собираюсь сегодня обедать с вами! Я решила, мне давно пора покончить с затворничеством… не хочу больше быть принцессой в башне из слоновой кости, если тебе угодно! А Траунсер такая сильная, что я просто не почувствовала, как спустилась по ступенькам… Она буквально снесла меня на руках.

Подошел Гидеон и заговорил с матерью почти грубо.

— Мама! Ты не имела права! Тебе прекрасно известно, что уже много лет ты не обедала внизу и такое сильное напряжение обязательно скажется!

Он отвел ее тонкие цепкие ручки от локтя Траунсер, приподнял и отнес на большой мягкий диван. Миссис Фейбер, мигая накрашенными ресницами и сияя улыбкой, уселась там, словно маленькая довольная кукла в жемчугах и ярко-розовом палантине, накинутом на бархатное платье с шифоновой отделкой. Дышала она чуть учащенно, но в остальном полностью владела ситуацией, и, видимо, непривычная нагрузка не повредила ей.

— Не глупи, дорогой, — беспечно обратилась она к сыну. — В конце концов, это все еще мой дом, и, естественно, мне хочется хотя бы иногда пройтись по нему. — Она протянула руку Бобу Дункану. — Как поживаете, Боб? Не ожидала увидеть вас здесь сегодня, но все равно очень приятно. Вы приносите с собой свежую струю воздуха… А, миссис Флеминг? Это миссис Флеминг, я не ошиблась? — обратилась она к гостье, затрепетав неестественно черными ресницами.

Моника подошла ближе и тепло произнесла несколько слов о том, какое неожиданное удовольствие видеть хозяйку дома, хотя ее лицо говорило об обратном. Теплота, как решила Ким, была деланной, и судя по тому, как гостья хмурилась, пытаясь одновременно выдавить из себя ослепительную улыбку, она уже считала этот вечер потраченным впустую. Его уже можно сбросить со счетов, потому что с этой минуты все внимание будет приковано к миссис Фейбер.

С другой стороны, Боб Дункан постарался быть как можно любезней со старой дамой, и если он и был недоволен ее появлением на сцене, то не показывал этого. Ким знала, что он, будучи сторонником Гидеона, придерживался не слишком высокого мнения о хозяйке дома, но скрывал это мастерски. Уже через минуту миссис Фейбер смеялась одной из его шуток, а когда прозвучала ее настоятельная просьба дать ей мартини, он поддержал ее.

— Почему бы нет, — сказал Дункан, высоко подняв бокал в честь хозяйки и усаживаясь рядом на диван. — Это событие нужно отметить, и мы все должны выпить. Гидеон, ваша мама вновь занимает по праву принадлежащее ей место среди нас! Доктор Давенпорт будет так удивлен, когда узнает новость, что ему придется принять дозу собственного лекарства, чтобы прийти в себя от потрясения!

Но Нериссу и Гидеона, видимо, не забавляла мысль о том, как удивится местный доктор. Они переглянулись, и этот взгляд нес в себе что-то, как с удивлением отметила наблюдательная Ким. Ей показалось, что это была озабоченность.

Нерисса возбужденно порхала вокруг матери.

— Мама! Я бы очень хотела, чтобы ты не вела себя так рискованно…

— Рискованно? — Чересчур ярко сияющие серые глаза матери презрительно уставились на дочь. — И что рискованного в том, что я немного прошлась? Признаюсь, Траунсер была не слишком довольна, потому что она намеревалась принести мне наверх одно из тех безвкусных блюд, что готовят для меня по вечерам. Я уже устала от них, и надеюсь, сегодня к обеду у вас будет что-нибудь вкусненькое. Мне показалось, когда я только что проходила по холлу, что пахнет пирогом с дичью. А если еще Гидеон велит Пиблзу принести из подвала пару бутылочек шампанского…

— Никакого шампанского, мама, — строго произнес Гидеон. Он укутал ее колени легкой накидкой и сунул за спину еще одну подушку. — И, конечно же, никакого пирога. Тебе прописана диета. Но раз ты спустилась, то так и быть, пусть твой поднос принесут сюда, в гостиную.

Она энергично возразила:

— Нет! Раз уж я здесь, то буду обедать со всеми в столовой! — В блеске глаз и плотно сжатых губах было столько решимости, что Гидеон призадумался. — Я думала, что вы с Нериссой и мисс Ловатт отобедаете втроем, но теперь, с гостями, даже еще лучше. Уверена, ты не станешь противиться, чтобы я развлеклась немного, ведь правда, Гидеон, дорогой? — произнесла она с любезностью, в которой однако безошибочно угадывался холод.Гидеон закусил губу. Он и его сестра еще раз переглянулись.

— Ладно, мама, — согласился он. — Но сразу после обеда ты поднимешься к себе.

— Я выпью кофе с вами в гостиной, — последовало самодовольное заявление.

Слугам не удалось скрыть удивления, когда миссис Фейбер проковыляла через холл, опираясь на руку сына. В столовой ее посадили поближе к огню. Гидеон занял место во главе стола, Нерисса напротив него, а Ким оказалась между миссис Фейбер, сидевшей по левую руку, и Бобом Дунканом справа.

Повар не ударил в грязь лицом, что было достойно восхищения, если учесть, как мало у него было времени, и кроме пирога с дичью, к столу подали фазана со сложным гарниром, чудесное суфле и два вида пряных блюд под конец обеда. Вслед за ними на столе по обычаю оказалось несколько видов сыра, и ликерные рюмочки наполнились разноцветной жидкостью. Миссис Фейбер попробовала цукаты и уговорила сына разрешить ей выпить маленькую рюмку мятного ликера, хотя, по собственному ее признанию, она бы предпочла коньяк «Наполеон», затем она расколола несколько грецких орехов, чтобы забрать их наверх. Она не смогла устоять перед пирогом с дичью и сейчас пребывала в состоянии удовлетворенности, которое не нарушало несколько мрачное выражение лиц детей, ради блага которых, в первую очередь, она затратила столько усилий.

— Вам известна пословица «отдал пенни — отдашь и фунт», — доверительно прошептала она Ким. — Ну, так вот, я верю в нее! Я провела чудесный вечер и, уверена, не буду жалеть ни о чем. Если бы только здесь оказалась моя внучка, которая приедет, насколько я знаю, на следующей неделе, чтобы разделить общее веселье, то всем было бы очень приятно, не правда ли? — зловеще сверкнув глазами, она посмотрела через стол на Нериссу, а затем не без удовольствия уставилась на хмурого Гидеона.

Им пришлось сдаться — позволить ей вернуться в гостиную, куда подали кофе, — но когда пришло время, наверх ее отнес Гидеон, а не Траунсер. Траунсер выглядела особенно выбитой из колеи, а миссис Фейбер протестовала до последнего, когда ее уносили, уверяя, что чувствует себя превосходно и может побыть внизу еще пару часиков, хотя ее раскрасневшееся лицо и чересчур яркий блеск глаз говорили об обратном.

Ким, которой хотелось ускользнуть в это же время, чтобы помочь Траунсер уложить хозяйку в постель, не позволили этого сделать. Она была вынуждена остаться в гостиной с Нериссой и двумя другими гостями, пока не вернулся Гидеон, после чего компания раскололась, и Боб Дункан раскланялся. Нерисса заявила, что хочет поговорить с мисс Ловатт, а миссис Флеминг и хозяин дома стали на коврик перед камином и завели разговор, который, как оказалось, потребовал многозначительных взглядов со стороны привлекательной вдовушки и довольно серьезного выражения на лице Гидеона Фейбера.

Ким, которая тайком не сводила с них глаз, выслушивая первые фразы Нериссы, подумала, что они красивая пара и, скорей всего, поженятся, когда решат, что подошло время. В одном Ким была уверена: ни он, ни она не стремились к немедленному браку, какое бы восхищение они ни питали друг к другу, потому что оба прекрасно владели собой и были по своей природе тверды, как та каменная ваза с цветами, что стояла в нише за их спинами.

Нерисса, придя в еще большее расстройство после приезда в Мертон-Холл, выступила со своего рода протестом.

— Почему мама не может себя вести, как все? Почему она такая непредсказуемая, и почему, почему ей понадобилось спускаться вниз именно сегодня?

Ким отвечала ей с ноткой удивления:

— Но разве миссис Фейбер непредсказуема? Насколько я знаю, она многие годы жила по заведенному порядку… Не покидала своих комнат и не очень интересовалась тем, что происходит за их пределами.

— Да, да, я знаю! Вот поэтому и говорю о непредсказуемости… Многие годы мы могли предугадать ее реакцию, а теперь, как оказалось, не можем.

— Сегодня вечером она мне что-то говорила о своем материнском долге. Видимо, она считает, что не выполнила его, и теперь хочет восполнить то, чего не сделала по отношению к своим детям, — раскрыла секрет Ким.

— В самом деле? — Нерисса широко распахнула глаза. — Вот, значит, как обстоит дело! Запоздалые угрызения совести! Какое несчастье, что они начали ее мучить именно сейчас, когда у меня и без того полно проблем! Но это характерно для мамы… Такая невнимательная, хотя, конечно, не нарочно. Для этого она слишком легкомысленна. Заметьте, во мне вовсе нет дочернего неуважения. Всю свою жизнь я по-своему любила ее, но никогда, никогда не закрывала глаза на ее недостатки. И теперь, когда вы говорите, что маму терзают муки совести, я надеюсь, что это действительно так… только бы нам от этого еще больше не пострадать!

Ким поразила суровость классически красивого лица Нериссы Хансуорт. Вот уж действительно, эту семью не назовешь обычной, подумала она. С ними следует быть начеку!

— Чтобы сегодня спуститься вниз, миссис Фейбер затратила огромные усилия, — сказала Ким, чувствуя, что обязана защитить хрупкую старушку, у которой был такой победоносный вид, когда сын усадил ее на диван в гостиной. — Я знаю, она хотела предотвратить малейшую неприятность, которая могла возникнуть за обедом между вами и мистером Фейбером.

Лицо Нериссы исказила неприятная усмешка.

— Вы хотите сказать, она намеревалась предотвратить жаркую ссору. В прошлом мы с Гидеоном устраивали ссоры довольно часто, и мама никогда не вмешивалась. И в будущем нам еще не раз предстоит ссориться, и я надеюсь, она не сочтет нужным вмешиваться. А когда эта особа Флеминг уйдет, я собираюсь действовать смело и решительно и высказать ему в лицо несколько истин. Если он думает, что я проделала весь этот путь впустую… — она прикусила губу. — Он и Боба Дункана с этой особой Флеминг пригласил для того, чтобы между нами не произошло стычки.

Ким посмотрела туда, где стояла «эта особа Флеминг», спрашивая себя, неужели именно по этой причине Гидеон пригласил ее. Со стороны казалось, они прекрасно ладят друг с другом, и Моника явно не возражала, чтобы ее использовали как предлог… если ее действительно использовали как предлог.

— Она потрясающе смотрится на лошади, — повинуясь порыву, произнесла Ким, на которую огромное впечатление произвел вид Моники Флеминг верхом на чалой лошади. — Как бы мне хотелось так же выглядеть в седле!

Нерисса чуть презрительно стряхнула пепел с сигареты.

— Женщина, которая хорошо смотрится в седле, обычно сделана из железа, — сказала она. — У меня есть основания полагать, что Моника Флеминг даже крепче железа, и если Гидеон женится на ней, он получит то, что заслуживает. То, что он сто раз заслуживает! — добавила она со злорадством.

Ким только собралась рискнуть показаться любопытной и спросить, существует ли вероятность того, что Гидеон женится на вдове, когда они оба присоединились к ним и Моника начала прощаться. Она даже не сделала попытки протянуть руку Ким, но слегка дотронулась до пальцев миссис Хансуорт.

— Ваша мама — просто чудо, — объявила Моника. — Так было весело наблюдать, как она подкалывает Гидеона и хлещет шампанское наравне с нами. Надеюсь, завтра ей не придется страдать от последствий.

— Гидеону следовало настоять, чтобы она вернулась наверх, — сухо бросила Нерисса.

— О, не знаю. — Казалось, в глазах миссис Флеминг танцуют золотые огоньки, видимо, ей было очень весело. — Меня всегда восхищают люди с характером, и, поверьте мне, требуется очень сильный характер, чтобы противостоять такому властному мужчине, как ваш брат Гидеон! — заключила она, легко постучав по его плечу своей парчовой сумочкой. — Я как-то сама пыталась это сделать, но в конце концов испугалась и была вынуждена отступить… хотя, конечно, виду не подала, что у него такое влияние на меня, — произнесла она, ослепив Гидеона яркой улыбкой.

Нерисса с презрением смотрела им вслед, и прежде чем Гидеон вернулся, а машина Моники достигла середины аллеи, Ким постаралась выскользнуть и оставить брата с сестрой сражаться наедине. Но Нерисса вцепилась в нее красивыми ухоженными руками.

— Я бы предпочла, чтобы вы не уходили, — сказала миссис Хансуорт. — Стоит нам остаться с Гидеоном один на один, обязательно следует бурная ссора!

Но Гидеон пришел на помощь Ким. Он стоял на пороге и придерживал дверь, чтобы она могла покинуть комнату.

— Идите спать, мисс Ловатт, — сказал он, и Ким показалось, что в его серых глазах промелькнула усталость. — Если моя сестра хочет задержаться и обсудить семейные проблемы, то пусть так и будет, но незачем вмешивать вас. Если только, — добавил он неожиданно, — вы не хотите выпить кофе, прежде чем отправитесь наверх. — И сухо закончил: — В таком случае мы отложим битву на какое-то время!

Но Ким поспешно покачала головой.

— Нет, благодарю вас, мистер Фейбер.

Он неподвижно замер на пороге, прислонившись к белому косяку. Когда она поравнялась с Гидеоном, он удивил се, протянув руку.

— Завтра присмотрите за мамой, ладно? — тихо попросил он. — Мне почему-то кажется, вы благотворно на нее действуете. Я знаю, вы ей нравитесь.

 

Глава ДЕВЯТАЯ

Но в ту ночь у миссис Фейбер оказался в запасе еще один сюрприз для семьи, и в два часа пришлось посылать за местным врачом. Он сообщил, что у нее сердечный приступ, и следующие несколько дней ей необходим абсолютный покой и тишина.

Услышав новость, Нерисса объявила, что она отказывается от всякой мысли о возвращении домой, пока состояние матери вызывает беспокойство, и Гидеон, казалось, смирился, что сестра пробудет в доме, по крайней мере, несколько дней. О том, что эти двое сплотились и временно зарыли топор войны, Ким могла только догадываться, но ее, конечно, удивило, что общая беда немного сблизила противников. Они смотрели друг на друга вопросительно, с каким-то даже виноватым видом. Нерисса почти весь день тихо сидела в комнате матери, а Гидеон отдал несколько распоряжений, чтобы не появляться в ближайшую неделю в своем офисе.

Прибыли две медсестры и принялись ухаживать за миссис Фейбер. Одна сиделка дежурила в дневное время, другая — ночью.

Ким было жаль Траунсер, которой не позволяли подолгу находиться возле своей госпожи, как было заведено. Не считая ночи, когда хозяйка заболела, а верная Траунсер отказалась покинуть ее до тех пор, пока доктор не объявил, что серьезная опасность миновала, служанка вдруг оказалась ненужной в доме. Точно так же Ким начала ощущать свое собственное присутствие лишним. Траунсер ходила по дому, как тень, с несчастным и подавленным видом, и только редкие визиты на кухню и разговоры с поварихой, казалось, могли приободрить ее.

Ким знала, что Траунсер и экономка не ладят друг с другом, но повариха, добрая душа, любила почесать языком, особенно за чаем, в чаинках которого, как она уверяла, можно увидеть все грядущие события, и большая неуклюжая женщина, всю жизнь преданно служившая миссис Фейбер, черпала успокоение в такого рода исследованиях.

А когда Траунсер не сидела на кухне или молча и скорбно не бродила по дому, то могла отнести поднос в покои больной и оказать какую-нибудь услугу дежурившей медсестре.

Ким по-настоящему чувствовала себя ненужной, понимая, что если здоровье миссис Фейбер в ближайшее время не улучшится, она будет получать жалованье буквально за безделье. Но, когда Ким заговорила об этом с миссис Хансуорт, та невразумительно ответила, что, конечно, ей следует остаться, пока мать не поправится и не воспользуется ее услугами, для которых ее наняли; а Гидеон Фейбер, когда Ким попыталась получить от него подтверждение, что он думает так же, даже слегка удивился, что она сочла нужным поднять этот вопрос.

— Разумеется, вы должны остаться, — сказал он резким тоном.

Он только что побывал в комнате матери и теперь мерил шагами длину своего кабинета, словно в глубокой задумчивости, и, похоже, мысли, которые одолевали его, были мало утешительны. Ким робко постучалась к нему, чувствуя себя так, словно ей предстояло войти в клетку со львом, и, войдя в кабинет, извинилась, что потревожила его в неподходящий момент. Он резко обернулся и взглянул на нее, нетерпеливо и одновременно с удивлением.

— Не понимаю, отчего вас занимают такие пустяки, — сказал он. — Ваше жалованье не имеет никакого значения, как не имеет значения и то, чем вы сейчас занимаетесь. Моя мать больна, серьезно больна, и это единственное, что меня волнует. Если вы находите, что время нестерпимо тянется, то, боюсь, ничем не смогу вам помочь. Поищите сами, чем бы вам заняться или развлечься…

— Но я имела в виду совсем другое! — Ким даже задохнулась от возмущения. — И мне совсем не нужно, чтобы меня развлекали, я просто хотела заняться делом. Мне ненавистно положение, при котором я должна навязывать свое общество… в данном случае навязываться человеку, который платит мне жалованье!

Брови Гидеона Фейбера поползли вверх, выражение лица изменилось. Он замер перед Ким, посмотрев на нее с любопытством.

— Вы в самом деле так прямодушны? — тихо спросил он.

— Надеюсь, — ответила она, чувствуя, как вспыхнуло ее лицо. — Я искренне надеюсь на это.

— И вам здесь не скучно?

— Скучно? — Ким взглянула за окно на террасу с каменными вазами и ступенями, спускавшимися к бархатным лужайкам, за ними вдали виднелись голые деревья, над верхушками которых кружили грачи. Она плотно сцепила пальцы в решительном жесте. — По правде говоря, я с ужасом ждала минуты, когда вы скажете, что в моем присутствии здесь больше нет необходимости, — призналась она или, скорее, выпалила. — Видите ли, я уже начала мечтать, как устроюсь здесь и буду счастлива, и тут вдруг…

— Моя мать повела себя немного неразумно, после чего и заболела?

— Да.

— И это, естественно, положило конец всем мемуарам!

— Разве? — Ее голос выдавал, что она услышала самое худшее, что могло быть. — Значит, вы действительно полагаете…

— Нет, не полагаю, — ответил он резковато, но в то же время вполне любезно. — Думаю, моя мать, если поправится, с удовольствием обрушит на вас все секреты своей молодости, а пока что вам придется успокоить свою совесть обманными заверениями о важности вашей роли в этом доме. Скажите себе, что в вас нуждаются, если не моя мать, то кто-то другой.

Ким снова густо покраснела. Ее голубые глаза ярко блестели.

— А не могла бы я помочь вам, мистер Фейбер? — предложила она. — Разве здесь не найдется какой-нибудь секретарской работы для меня?

С минуту, длившуюся очень долго, он пристально вглядывался в нее, а затем улыбнулся удивительно приятной улыбкой.

— Вот что я скажу, мисс Ловатт, — произнес он. — Моя мать всегда вам рада и готова принимать вас всякий раз, как вам захочется заглянуть в ее комнату. Дежурная сестра не будет возражать.

— О! — воскликнула Ким, почувствовав огромное облегчение и непонятно почему удовольствие. — В самом деле?

— В самом деле. И коль в вашем разговоре самой волнующей темой явится обсуждение, какое она надела платье на свой первый бал и сколько кавалеров сделали ей предложение, прежде чем она наконец решилась выйти замуж за моего отца, тогда доктор, я уверен, не будет против. Вы можете даже предупредить ее, чтобы в будущем она воздерживалась от шампанского и не была такой жадной, когда почувствует запах пирога!

— Обязательно! — заверила его Ким. — Я сделаю все, что вы считаете нужным.

— А вот пирог, определенно, таковым не был, — сухо прокомментировал он.

Мягкие яркие губы Ким слегка дрогнули.

— Все равно, я уверена, ваша мама отлично провела вчерашний вечер, — сказала она.

Он пожал плечами. Последовало восклицание:

— Женщины! Никогда их не понять… Даже ту, которая приходится мне матерью!

На столе зазвонил телефон, и Ким хотела было удалиться, но Гидеон Фейбер поднял руку, останавливая ее. Закончив разговор, он положил трубку и обошел вокруг стола, приблизившись к девушке.

— На днях вы упомянули что-то о прогулке на одной из моих лошадей, — напомнил он Ким.

Ким посмотрела на него, широко раскрыв глаза.

— Но я сказала это просто так! То есть… мистер Дункан решил, что, возможно, вы согласитесь позволить мне иногда прокатиться.

— В его компании?

— Нет, конечно. — Она снова залилась румянцем. — То есть… в общем, возможно, иногда…

Он расхохотался.

— Дорогая мисс Ловатт, вы прекрасно сознаете, что Дункан столь же восприимчив, как любой, кто встречался на вашем пути, ведь не обратить на вас внимание очень трудно. Я хочу сказать… вы, полагаю, когда-нибудь смотритесь в зеркало? Я недавно узнал от сестры, что моя мать велела ей поставить перед агентством условие, чтобы сюда прислали только «очень привлекательную» молодую женщину, и прислали вас! Так неужели вы еще сомневаетесь в своей внешности?

Ким была совершенно сбита с толку и удивлена, даже не могла поднять на него глаз, чувствуя, к стыду своему, что ее лицо раскраснелось и горит огнем, словно у школьницы, получившей комплимент. К тому же, заговорив, она стала запинаться.

— Какая чепуха! В агентстве работают компетентные люди. Они не прислали бы ту, которая не была бы… не была бы…

— По настоящему красива?

— Прошу вас, мистер Фейбер, — она поймала взгляд серых глаз, сияющих и насмешливых, и отчего-то почувствовала, как у нее перехватило дыхание, словно она взбежала по лестнице. Такого с ней раньше не случалось, к тому же в ногах появилась какая-то слабость. И хотя к двадцати пяти годам у Ким уже было много поклонников, которые приглашали ее на свидания и говорили почти одно и то же, а один как-то раз даже по-настоящему поцеловал ее, никогда она не испытывала такого волнения, как сейчас. Ей было трудно скрыть свое замешательство. — Вы мне льстите, мистер Фейбер, — тихо произнесла Ким, справившись со смущением.

Он заверил, что не стремился ни к чему подобному.

— Я просто считаю, что вы действительно красивы, — произнес Гидеон Фейбер, сделав ударение на последнем слове.

Ким повернулась и, ничего не видя перед собой, направилась к двери, когда почувствовала его ладонь на своем плече.

— Не убегайте! — сказал он. — Если у вас нет другого занятия — вы только что жаловались, что вам нечего делать! — мы пройдем на конюшню и выберем вам лошадь.

Утро довольно теплое, но лучше что-нибудь накинуть. Пойдите переоденьтесь.

Когда Ким вернулась, он ждал ее в холле, одетый в твидовою рабочую куртку, спортивный свитер и слегка потрепанные вельветовые брюки, которые любил надевать, когда проводил утро дома, и Ким подумала, что выглядит он невероятно привлекательно. Она же просто поменяла твидовую юбку на пару хорошо отглаженных брюк и надела короткую курточку, отороченную мехом. С непокрытыми головами они вместе отправились на конюшню.

Пересекая розарий — самый короткий путь до конюшен, — они подошли к каменным ступеням, грозившим раскрошиться, и Гидеон крепко сжал ее руку ниже локтя, чтобы поддержать, если она оступится на шатком камне. Они остановились на секунду, любуясь панорамой розария, и Ким сказала, что летом здесь должно быть чудесно и что вся усадьба Мертон-Холла прекрасно распланирована.

Гидеон, не отпуская ее руки, вопросительно взглянул на нее.

— Значит, насколько я понимаю, вам нравится Мертон-Холл? — спросил он.

Ким вздохнула.

— Я просто влюблена в него, и мне будет очень горько уезжать отсюда.

— Кажется, сегодня утром мы уже решили, что в ближайшее время вам это не грозит.

— Я знаю, но… — Она посмотрела на него, потом отвернулась. — Когда-то мне придется уехать…

— Когда-то — это может быть очень далекое будущее, — заметил он, не сводя глаз с Макензи, который пытался вырыть что-то из-под клумбы, но выговор собаке хозяин делать не собирался. Следить за уроном, причиняемым собаками, входило в обязанности садовников — таково, видимо, было его отношение к происходившему. — Когда я был ребенком, мы любили гадать на вишневых косточках, вот так примерно: «В этом году, в следующем году, когда-нибудь, никогда». Вы так играли в детстве?

На этот раз, посмотрев на своего спутника, Ким увидела, что он намеренно отвернулся. Возможно, он решился, в конце концов, высказать пару резких слов в адрес Макензи. А может быть, именно в этот момент мистера Фейбера отвлекла какая-нибудь птица на дереве. Ким ответила с легкой ноткой удивления:

— Да.

Его взгляд вновь обратился к ней.

— Вишневыми косточками?

— И косточками от слив. Вообще-то любыми косточками… — Она как-то странно рассмеялась. — Иногда мы приговаривали: «Жестянщик, портной, солдат, моряк, богач, бедняк, нищий, вор». Мне обычно не везло — очень часто выпадало, что мое будущее будет связано с бедняком.

— Любовь в шалаше? — прозвучал высокомерный вопрос. — И вы в это верите?

— А вы нет? — поинтересовалась она. А затем добавила, лишив его необходимости отвечать: — Хотя это, конечно, к вам не относится… ведь вы богач!

— Я владею Мертон-Холлом, — кивнул он, — а еще большим количеством маленьких домиков.

— Да, я знаю, — сказала она с легким вздохом. — Ваша мама рассказала об одном, в котором прошел ее медовый месяц. А еще она рассказала, что в нем родились вы!

— «Шанс Гидеона»? — скромно спросил он. — Я подумываю о том, чтобы снести его. Он совсем уже обветшал.

— О нет! — невольно воскликнула она и тут же остановилась, потому что он сухо улыбнулся.

— Я не сентиментален, — напомнил он. — И мне казалось, вы уже хорошо поняли это!

Когда они подошли к денникам, конюх вывел красивую гнедую лошадку, и Ким почувствовала, что с такой она легко справится. Животное было послушное, но не вялое, и, казалось, сразу прониклось доверием к Ким, как и та к нему. Гидеон Фейбер небрежно заметил, что Ким может брать эту кобылу, когда ей вздумается, а затем огорошил ее предложением прокатиться вместе после ленча в любой час, который она сочтет подходящим. Сегодня должен приехать поездом его брат Чарлз, но они успеют вернуться к чаю, и, по крайней мере, она получит возможность осмотреть больше окрестностей, чем можно увидеть во время короткой прогулки с собаками.

Ким внезапно охватило такое радостное чувство, что она вся порозовела. Все еще сохраняя слегка небрежный тон, Гидеон сообщил девушке, что его сестра держит в Мертон-Холле довольно значительный гардероб, и если у Ким нет с собой ничего подходящего для верховой езды, то Нерисса, несомненно, одолжит ей кое-что из вещей.

— Но я привезла с собой все необходимое, чтобы ездить верхом, — призналась Ким.

— Вы хотите сказать, что приехали подготовившись? — сухо заметил Гидеон, и ее радость исчезла так быстро, как исчезает огонек свечи, погруженной в воду. Сердито прикусив губу, она попыталась объяснить:

— Я приехала, подготовившись к работе! Естественно, я понимала, что самое главное — это работа! Но я также предвидела, что у меня будет какое-то свободное время, а так как я приехала в загородный дом, то здесь можно делать то, чего нельзя в городе, например, ездить верхом… Я думала, что найму клячу, — добавила она с вызовом.

Он улыбнулся, и это была по-настоящему веселая улыбка.

— Пощадите! — взмолился он, подняв руку. — Вам совершенно незачем нанимать клячу, и я очень надеюсь, что вы постараетесь побороть свою привычку принимать в штыки любое мое высказывание. Знаю, при нашей первой встрече я произвел на вас неблагоприятное впечатление, но, честное слово, я не всегда так неприятен… По правде говоря, даже очень редко бываю таким!

— Простите, мистер Фейбер, — смущенно извинилась она. — Я никогда и не думала, что вы неприятны.

— Разве? — Они вновь оказались в розарии, и опять его пальцы очень твердо, может быть, чересчур твердо сжали ее локоть. — Даже когда я не обратил внимания на то, что Макензи разорвал вам чулки в день вашего приезда?

Ким недоуменно посмотрела на него.

— А я не знала, что вы это заметили.

— Я замечаю почти все.

Она задумчиво кивнула.

— Да, не сомневаюсь.

— Благодарю вас, — прозвучало очень сухо. — Не знаю, удивлю ли я вас, если скажу, что был настолько огорошен тем, что увидел, войдя в тот день в библиотеку, что напрочь забыл о своих манерах, если таковые имеются, и открыто уставился на вас? Видите ли, мне никогда не приходило в голову, что секретарь может выглядеть, как вы!

Ким пролепетала, заикаясь от неловкости:

— А к-как же та девушка, что работает у вас секретарем, мистер Фейбер? Как она выглядит?

— Не так, как вы!

— О! — только и сказала Ким.

Они дошли до террасы, у подножья которой он выпустил ее руку.

— Увидимся за ленчем, — тихо произнес он.

Она осмелилась неуверенно улыбнуться ему.

— Да, мистер Фейбер.

 

Глава ДЕСЯТАЯ

Прогулка верхом оказалась очень приятной, гораздо более приятной, чем Ким могла себе представить, переступив порог Мертон-Холла немногим более двух недель назад.

Погода для этого времени года выдалась на редкость теплая, казалось, в воздухе витают ароматы весны и вот-вот начнут распускаться деревья в молчаливых лесах. Ким обнаружила, что ее гнедая слушается легчайшего прикосновения, и когда тропинка сузилась, Ким поехала вслед за Гидеоном Фейбером, который все дальше забирался в глубину дикого елового леса.

Когда всадники выехали на поляну, Гидеон указал на дом, принадлежавший хозяйке Фэллоу-филда. Ким хорошо разглядела его: по-зимнему окоченевший, окруженный садом красивый дом в стиле королевы Анны. Он предполагал наличие весьма приличного дохода и отсутствие алчности у миссис Флеминг. Если ее и интересовал старший Фейбер, то вовсе не потому, что она собиралась обогатиться, так как было очевидно: она сама состоятельная женщина.

Ее муж, должно быть, оставил ей хорошее обеспечение.

Гидеон кинул взгляд на фасад дома, словно ожидая, что появится сама хозяйка. Перед ступенями, ведущими к парадной двери дома, стояла светлая элегантная машина, как он объяснил Ким, она принадлежала Монике.

— Я помог выбрать машину, — коротко бросил он. — Как и большинство женщин, Монику больше увлекает внешний вид, чем содержание.

— Мне не показалось, что миссис Флеминг принадлежит к тому типу женщин, которые легко увлекаются чем-то… — сказала Ким, когда они пробирались сквозь лес по другую сторону дороги.

— Вот как! — Он с интересом бросил взгляд через плечо на свою спутницу. — А какой она вам показалась? Кроме того, что она волевая?

— Думаю, она властная, — призналась Ким. — Умная и… необычайно красивая, — поспешно добавила она на тот случай, если он ждал именно этих слов. — Мне не приходилось видеть таких чудесных глаз, как у нее.

Он кивнул, не отрывая взгляда от белого пятна между ушами своей лошади.

— Замечательные глаза, не правда ли? — согласился он почти вежливо. — Они даже гипнотизируют. Думаю, тот, кто попадет под ее влияние, не легко от него избавится. — На этот раз в его голосе послышалась задумчивость. — Однако больше всего меня в ней восхищает уменье властвовать собой. У Моники нет и намека на слабость или ложную чувствительность… Она восхитительно женственна, и лучшей хозяйки дома я не встречал, но в то же время она не стремится, как большинство женщин, выпустить жадные коготки и прилипнуть. Когда Моника снова выйдет замуж, она сделает своего мужа счастливым, не лишая его при этом собственной индивидуальности. Он сможет продолжать вести свои дела, зная, что дома его ждет очаровательная женщина, у которой есть свои собственные интересы, и ему не нужно отказываться от своих привычек.

Ким почувствовала, как между ними пробежал холодок, внутри у нее стало пусто, словно от небольшого потрясения.

— А что, миссис Флеминг вскоре собирается снова выйти замуж? — тихо поинтересовалась она.

Всадники подъехали к высокой калитке, перед которой Гидеон Фейбер спешился и открыл ее, потому что гнедая отказалась взять пару препятствий.

— Думаю, да, — ответил он, посмотрев на Ким снизу вверх серыми глазами, в которых читалась усмешка. — Такая женщина, как Моника, вряд ли долго пробудет одна, не правда ли?

— Нет… то есть да, конечно, — ответила Ким, избегая его взгляда.

— Я хочу сказать, это было бы неразумно. Я только что перечислил некоторые ее достоинства, но могу вас заверить, что их гораздо больше. — Он гладил гнедую по носу тонкими загорелыми пальцами и в то же время продолжал смотреть на Ким снизу вверх, а ее маленькая ножка, посаженная в стремя, касалась его, пока он стоял на грязной дороге. — Моника освежает, как прохладный бриз, и вдохновляет, как мартовский день. Для человека, вроде меня, ее обаяние неотразимо… Только, как вы знаете, я считаю, что брак — удел немногих, поэтому все это очень сложно.

— Быть может, вы измените свое мнение, — заметила Ким, наклоняясь вперед, чтобы поближе изучить кончик лошадиного уха.

— Быть может.

— Когда люди женятся — это так естественно. Поэтому, вероятно, вы скоро передумаете.

— Вероятно, передумаю.

Но в серых глазах ясно читалась насмешка, и Ким почему-то показалось, что смеются над ней. Он постоял еще немного возле нее, закурил сигарету и выпустил вверх тонкую струйку ароматного голубого дыма, а затем легко вскочил на своего коня, и они продолжили прогулку.

Он показал ей интересный пейзаж, небрежно махнул кнутовищем в сторону аккуратного домика Боба Дункана, а затем вновь свернул в лес, окружавший Мертон-Холл, и они поехали назад.

На подъездной аллее стоял блестящий черный «роллс-ройс», и Гидеон Фейбер без энтузиазма заметил, что приехал его брат.

— Мистер Чарлз Фейбер?

— Да. Тони где-то в Европе. Нам пока не удалось с ним связаться.

— Значит, вы пытались… Я хочу сказать, вы сочли это необходимым?

— В таком возрасте, как у матери, сердечный приступ дело нешуточное, — ответил он.

Она доехала с ним до конюшен, а оттуда они вместе прошли к дому, на этот раз срезав путь через кустарник. Ким показалось, что Гидеон Фейбер не очень рад предстоящей встрече с братом. Когда они вошли в холл, лицо его приняло другое выражение, и она готова была поклясться, что он распрямил плечи и выпятил подбородок, словно готовясь к небольшой стычке, прежде чем коротко поинтересовался у Пиблза, приехал ли ожидаемый гость.

— Да, сэр. Он наверху с миссис Хансуорт, — ответил Пиблз.

— Он уже виделся с миссис Фейбер?

— Пока нет, сэр. По правде говоря, сэр… — Пиблз, похоже, был чем-то расстроен и потупил взгляд, — с час назад миссис Фейбер не очень хорошо себя почувствовала, так что пришлось послать за доктором. Он все еще наверху с миссис Хансуорт и мистером Чарлзом. Речь идет о консилиуме.

— О! — воскликнул Гидеон. Ким, которая так и стояла возле него, не смогла решить, был ли он потрясен, потому что в эту минуту на лестнице появился мужчина, очень на него похожий, но только по виду старше, хотя на самом деле он был моложе, и братья поздоровались без малейшего признака удовольствия.

— Маме хуже, — отрывисто произнес Чарлз. — Доктор Давенпорт не совсем удовлетворен ее состоянием, хотя рецидива пока не случилось. Давенпорт связался с каким-то коллегой в Лондоне, кардиологом, и если повезет, тот приедет сегодня до полуночи. Если нет — завтра рано утром.

— Ты еще не виделся с ней? — поинтересовался Гидеон.

Чарлз расстроено развел ухоженными руками.

— Врач отсоветовал. Слишком большое волнение и все такое прочее. Но я проделал такой путь, чтобы повидаться с ней, и надеюсь, что скоро мне разрешат это сделать.

Гидеон указал на дверь в библиотеку и повернулся к Ким.

— Вы можете оказаться полезной наверху, мисс Ловатт, — сказал он ей чуть холодно и очень официально. — В любом случае, мне придется попросить вас прервать на какое-то время работу в библиотеке. Нам, возможно, понадобится провести там несколько консультаций.

— Разумеется, — ответила Ким, удивляясь, почему он даже не сделал попытки познакомить ее со своим братом.

Ее отсылали наверх, как небрежно отпущенную домашнюю собачку, даже не заботясь о том, что нужно представить друг другу незнакомых людей.

Но Чарлз Фейбер не собирался мириться с таким положением дел. Он уже давно с любопытством поглядывал на девушку, а теперь обратился за разъяснением к брату:

— Разве ты не хочешь представить меня, Гидеон? Не очень вежливо после прогулки верхом с очаровательной молодой дамой скрывать ее имя от члена семьи, — подчеркнуто сухо произнес он. — Кроме того, Нерисса только что мне рассказала о некой мисс Ловатт, которая здесь работает. Это, разумеется, не мисс Ловатт?

— Это она, — холодно ответил Гидеон. — Мисс Ловатт приехала, чтобы помочь маме написать книгу, но теперь, думаю, эта книга останется ненаписанной.

— Полно тебе! — Чарлз пожал Ким руку и послал ей улыбку, которая не совсем ей понравилась. — Мама у нас крепкая, как мы знаем, она справится с этим приступом и через несколько недель будет снова бодрой и веселой. Я уже несколько лет слышу об этой книге, которую она собирается написать, а мисс Ловатт, похоже, именно тот человек, который окажет ей всестороннюю помощь!

Ким поднялась в свое крыло и принялась ждать, охваченная волнением. Вскоре к ней присоединилась Нерисса. Сетуя, как такое могло случиться именно в то время, когда она считала, что уехала из дому совсем ненадолго, Нерисса взмахнула руками, демонстрируя Ким свое бессилие.

— Если бы знать заранее, я бы перед отъездом дала распоряжения, — сказала она. — Ненавижу уезжать из дому, потому что все проблемы повисают в воздухе и остаются не решенными. Филип — очень занятой человек, за ним нужен глаз да глаз, а от Ферн нет никакого толку, когда речь идет о том, чтобы взять на себя часть обязанностей.

— Я думала, она собирается приехать пожить сюда, сказала Ким, пока Нерисса, очень обеспокоенная состоянием матери, вышагивала по комнате.

— Да. — Миссис Хансуорт изобразила покорное выражение. — Наверное, и за Филипом придется послать, если маме не станет лучше. Правда, ему очень не понравится, если его оторвут от дел. Он такой.

— Миссис Фейбер стало гораздо хуже во время нашего отсутствия? — спросила Ким, втайне желая, чтобы члены этого странного разобщенного семейства проявляли чуть больше беспокойства о хрупкой пожилой даме, которой так хотелось написать мемуары и увидеть их изданными. И которая, между прочим, приходилась им матерью.

На секунду на лице Нериссы промелькнуло неподдельное волнение.

— Да. — Красивые глаза подобрели и даже слегка увлажнились. — Приступ длился довольно долго, и нам повезло, что доктор Давенпорт был дома, не успел отправиться на дневной обход пациентов. Он приехал сразу же после звонка Пиблза. Я жалела, что Гидеона не оказалось рядом, потому что все это было очень тревожно. — Она с легким укором взглянула на Ким, которая тут же почувствовала вину за то, что хозяин дома отсутствовал.

— Я знаю, что Гидеон уже много лет не ездил верхом днем, — заметила Нерисса. — По утрам — да, иногда… Готова поклясться, верховую езду днем он считает просто потерянным временем!

Ким перевела взгляд на вазу с цветами на столе и смущенно поправила букет. Она не понимала, почему вдруг смутилась, но произошло именно это.

— Насколько я поняла, из Лондона должен приехать специалист, — сказала она.

Нерисса кивнула и взяла одну из ее сигарет — Ким сама редко курила, но держала несколько штук в небольшой серебряной шкатулке с монограммой на тот случай, если Вдруг ее гость захочет закурить.

— Доктор Ральф Малтраверз. Кажется, он ведущий кардиолог. Машину отправят на вокзал к ночному поезду, но если врача там не окажется, так как, возможно, он сумеет достать билет на ночной авиарейс, тогда машину за ним пошлют в Манчестер.

— Вы сказали, доктор Малтраверз? — переспросила Ким в полном изумлении. — Я когда-то работала у него!

— Вот как! — Нерисса оглядела ее с высокомерным удивлением, которое тут же пропало, когда она с беспокойством спросила: — Он действительно хороший специалист?

— Очень хороший. — На этот раз сигарету взяла Ким, почувствовав, что она ей необходима. — Он еще довольно молод, но хороший специалист…. Когда я работала у него, он уже завоевал репутацию, которая, надо полагать, с тех пор только упрочилась. То есть совершенно точно упрочилась.

— Как долго вы у него прослужили?

— Три года.

Нерисса вновь оглядела ее почти с интересом.

— По виду вы так молоды, и тем не менее, наверное, сменили несколько мест? — предположила она.

— Только три. — Ким совсем позабыла о сигарете и обожгла палец, и этот ожог послужил поводом уклониться от взгляда миссис Хансуорт. — У доктора Малтраверза было первое место моей службы. Я поступила к нему сразу после окончания секретарских курсов. Проработала, как уже сказала, три года, а затем попала на короткое время в юридическую контору. После чего я служила секретарем у писателя.

— У мужчины?

— Да.

— Все ваши работодатели были мужчины?

— Да.

Ким увидела, что у Нериссы вдруг появилось довольное выражение лица.

— Думаю, все они пытались ухаживать за вами, и поэтому вы от них уходили? Вы такая хорошенькая, что наверняка вызывали к себе определенный интерес. Но, надеюсь, доктор Малтраверз не принадлежит к тому типу мужчин, что заигрывают с хорошенькими секретаршами? — едко спросила она.

— Разумеется, нет! — вспыхнула Ким. — Разумеется, нет! — повторила она. — Между прочим, вскоре после моего ухода он, кажется, женился.

— В самом деле?

— По крайне мере, у него была помолвка.

— Но вы не разузнали, перешла ли эта помолвка в женитьбу? Наверное, вас это не очень интересовало?

Ким прикусила губу.

— Н-нет.

Нерисса, на которой был тонкий шерстяной свитер и превосходно сидящие брюки, затушила сигарету в пепельнице и направилась к двери.

— Что ж, вам не стоит беспокоиться, что Гидеон примется ухаживать за вами, — чуть язвительно заметила она. — Мой брат не опускается до вульгарных интрижек. Он от природы серьезен и, боюсь, лишен чувств, а когда он женится, это произойдет потому, что он захочет иметь жену, которая даст ему наследников и будет присматривать за домом. И ни по какой другой причине, если я хоть что-то узнала о нем за всю свою жизнь!

И она вышла в коридор, прикрыв за собой дверь, словно сделала предупреждение, которым сама осталась довольна. Или, подумала Ким, трясущейся рукой сминая свою недокуренную сигарету в пепельнице, словно дала ей совет.

 

Глава ОДИННАДЦАТАЯ

В час ночи в Мертон-Холл прибыл доктор Малтраверз. «Роллс-ройс» высадил его у парадной лестницы под удар часов в холле, пробивших первый час после полуночи. Пиблз, прислушивавшийся, не едет ли машина, тут же открыл дверь, и кардиолога приветствовал доктор Давенпорт, пока Гидеон и Чарлз ожидали, что их представят.

Вечер для Ким тянулся бесконечно долго. Нерисса настоятельно просила ее не уходить к себе, да и в любом случае Ким не смогла бы отправиться спать, пока не приедет специалист, после осмотра которого могли бы появиться более обнадеживающие сведения о состоянии больной.

После обеда Нерисса была как на иголках. Она переоделась в темное вечернее платье и выглядела элегантно, хотя, не могла ни минуты усидеть спокойно. Нерисса металась по библиотеке, в то время как Чарлз играл сам с собой в шахматы, обдумывая какую-то хитрую комбинацию, требовавшую от него максимальной сосредоточенности, а Гидеон приклеился к книге, которую выбрал на полках. Ким торопливо вязала, словно ее жизнь зависела от того, сумеет ли она довязать свитер до завтрашнего утра, а наверху возле хозяйской комнаты на стуле, выставленном в коридор, сидела Траунсер с таким удрученным видом, что даже Пиблзу ее стало жалко, когда он тихо подошел к покоям больной, чтобы узнать, не нужно ли чего прислуге. Всякий раз, неожиданно появляясь в коридоре, медсестра чуть не падала, наткнувшись на Траунсер, и доктор Давенпорт попросил, чтобы она отправилась в комнату экономки или еще куда-нибудь.

В перерывах между поручениями, поступавшими из верхних тихих покоев, Пиблз носил подносы с кофе в библиотеку. Нерисса несколько лихорадочно набрасывалась на кофейник, наливая себе чашку за чашкой, но Чарлз требовал чего-нибудь покрепче, а Гидеон вообще ничего не пил. Только когда часы пробили без четверти двенадцать, Ким отложила в сторону вязание на короткое время и заметила, что Гидеон держит книгу вверх ногами. Значит, все это время он и не думал читать.

Кто касается Чарлза, тот явно был поглощен шахматами, потому что удовлетворенно крякнул, когда черному коню удалось, наконец, поставить шах.

С аллеи донесся шум подъехавшей машины, и Гидеон моментально вскочил и бросился в холл, за ним последовал Чарлз. Нерисса осталась в библиотеке вместе с Ким.

— Вот и все, — сказала Нерисса так, словно ее нервы были на пределе. — Теперь мы узнаем самое худшее… или самое лучшее, на что можно надеяться…

Ким с удовольствием покинула бы библиотеку, но она знала, что не имеет на это права. Поэтому когда Нерисса велела ей разузнать, готова ли комната для доктора Малтраверза, она с удовольствием отправилась выполнять поручение. Ким украдкой пробралась наверх по черной лестнице и оказалась у комнаты для гостей на втором этаже, в которой зазывающе горел яркий свет, и кровать была застелена хрустящими простынями, а затем вернулась на главную лестницу, выбрав окольный путь. Но к несчастью для нее — так как в ее планы входило избежать встречи с доктором Малтраверзом — вся компания, покинув покои миссис Фейбер, собралась на лестничной площадке. Миновать их незаметно не было никакой возможности, тем более что доктор Малтраверз обернулся и тут же узнал ее.

— Мисс Ловатт! — удивленно воскликнул он. — Ким! Что вы здесь делаете?

Ким замерла в шаге от него и едва понимала, что ей следует ответить. В последнюю их встречу она отдала бы все на свете, лишь бы твердо знать, что однажды вновь увидит его, а теперь единственное, что имело значение — это неловкость, возникшая при случайном столкновении. Ральф Малтраверз так же изысканно выглядел, как прежде, был так же уверен в себе, серьезен, всесилен и привлекателен; тем не менее у нее возникло только одно желание — убежать. Первым заговорил Гидеон, нахмурив брови:

— Вы знакомы с мисс Ловатт, доктор? Она секретарь моей матери.

— Вот как? — Доктор протянул Ким руку, но прикосновение его пальцев не возымело на нее никакого действия.

— Вы были отличным секретарем, Ким. Должен признаться, мне вас очень не хватало, когда вы покинули меня в беде.

— Я не покидала вас в беде…

Он улыбнулся и поднял руку. Эта улыбка согревала сердца матрон, утешала пациентов, заставляла мечтать молодых сестер в свободные от дежурства часы и часто помогала им продержаться трудный день, словно одна мысль о том, что совсем скоро они вновь увидят ее, была как обещание повышения по службе или как морковка, протянутая ослику, и даже более закаленный медперсонал начинал слегка трепетать, стоило Малтраверзу появиться в дверях их отделения. Именно эта улыбка совсем вскружила голову девятнадцатилетней девушке, впервые принятой на службу. Хотя теперь, когда Ким снова увидела ее спустя почти три года, ей стало непонятно, почему стоило Малтраверзу оказаться рядом, как у нее слабели колени, иногда даже приходилось искать опору.

— Конечно же, вы не покидали меня в беде! Просто у меня возникло такое чувство после вашего ухода!

У него были очень темные глаза, как у латиноамериканца, временами они становились меланхоличными и нежными. Казалось, делая выговор, он собирается лишь слегка ранить человека. Скорее царапнуть, чем упрекнуть.

— Как самочувствие миссис Фейбер? — спросила Ким с ноткой облегчения в голосе, поняв, что он потерял свою власть над ней и больше никогда не посеет смуту в ее сердце.

Тем более теперь, когда она душевно окрепла и стала менее уязвимой.

— Гораздо лучше, чем я ожидал, — признался врач. — Ее организм находит удивительные силы, чтобы сопротивляться болезни, и при абсолютном покое, тишине и правильном уходе, мне кажется, она скоро поправится.

— Как я рада! — совершенно искренне произнесла Ким и повернулась к Гидеону Фейберу. — Даже не могу выразить словами, как я рада, — бесхитростно добавила она.

По коридору быстро прошла медсестра и ненадолго отвлекла внимание обоих врачей, которые вместе с ней устроили тайное совещание. Гидеон Фейбер шагнул к первой ступеньке лестницы, а Чарлз и Ким последовали за ним. Чарлз Фейбер искоса посматривал на Ким и улыбался так, что ей становилось немного не по себе, и вовсе не потому, что в этой, улыбке сквозила насмешка.

— Как тесен, мир, — заметил он. — У матери сильный приступ, из Лондона вызывают врача, и оказывается, что вы когда-то работали у него! Поразительное совпадение, как говорится.

— Не такое уж поразительное, — поспешно ответила Ким. — Когда работаешь у людей, занятых медициной, потом то и дело приходится встречаться. А у доктора Малтраверза я проработала три года.

— В самом деле? Ну и повезло же ему! — прокомментировал Чарлз.

Когда они вернулись в библиотеку, Гидеон почти не обращал на Ким внимания. Он пересказал заключение доктора Нериссе, которая так и стояла возле камина, бледная и напряженная, затем вызвал звонком Пиблза, чтобы тот принес новый поднос с кофе и сандвичи для консультанта. Затем он посоветовал сестре отправиться спать и с теми же словами обратился к Чарлзу, а потом объявил, что сам не намерен ложиться, потому что должен оказать гостеприимство доктору Малтраверзу. Доктор Давенпорт будет ночевать у себя дома.

— Вам лучше тоже идти спать, мисс Ловатт, — обратился он к Ким.

Чарлз налил себе большую порцию коньяка с содовой и, неприятно улыбаясь Ким, предложил:

— А почему бы нам не остаться и не посмотреть, как доктор примется уплетать свои сандвичи, мисс Ловатт? Уверен, он предпочтет, чтобы за ним присматривали вы, а не Гидеон. Я бы так и сделал на его месте! Кажется, возникли кое-какие сомнения о причине вашего ухода. В этой библиотеке, где тепло и удобно, вы могли бы все выяснить, а мы бы на цыпочках удалились…

— Уже два часа ночи, и мисс Ловатт пойдет к себе в комнату, — отрезал Гидеон, словно отдал приказ.

Чарлз ему улыбнулся.

— Я просто подумал, мисс Ловатт — молодая женщина, которая явно пользуется успехом, или, скорее, производит неизгладимое впечатление. Я до сих пор не могу забыть, как удивился, когда понял, что сегодня днем вы с ней совершали прогулку верхом! Ты должен позволить ей обменяться несколькими словами с глазу на глаз с тем, у кого она работала, так как утром, скорей всего, он уедет. В конце концов, он уже осмотрел маму и вынес заключение…

— Чарлз! — воскликнула Нерисса почти таким же резким тоном, каким говорил Гидеон. — Ты весь вечер пил коньяк, теперь тебе, несомненно, следует отправиться в кровать. У Гидеона есть свои обязанности, мисс Ловатт больше не нужна сегодня вечером… или, вернее, утром!

Ким восприняла эти слова, как разрешение уйти, быстро выбралась из комнаты, прежде чем появился кто-то из врачей. Она так и не поняла, пожелал ли Гидеон ей спокойной ночи, но Чарлз подмигнул ей, приканчивая свой коньяк, а Нерисса плотно сжала губы. Ким бегом взлетела вверх по лестнице, умудрившись избежать встречи с доктором Малтраверзом и доктором Давенпортом, и, оказавшись в своей комнате, твердо решила: что бы ни случилось, она изо всех сил постарается не видеться с Ральфом Малтраверзом перед его отъездом. Чарлз Фейбер привел ее в негодование, потому что ему явно доставляло удовольствие изводить Гидеона, и уж, конечно, его абсолютно не касалось, что в тот день она отправилась на прогулку вместе с человеком, который платит ей жалованье.

Что касается Нериссы, когда дошло до разделения на два лагеря, она стала на сторону Гидеона, а Чарлз, скоре всего, вызывал у нее лишь чувство презрения. Трудно было решить, к какому типу людей принадлежит Чарлз, но, видимо, стоило ему увидеть в доме привлекательное женское личико, как взор его затуманивался, и Ким все еще не остыла от возмущения, потому что он завладел ее рукой и настоял, чтобы она присоединилась к ним в библиотеке после разговора с врачами. Но еще больше ее возмутило подмигивание, когда он желал ей спокойной ночи. Она была уверена, что Гидеон все видел.

Утром Ким проснулась от шума проехавшей под окном машины, а дорожные часики возле кровати показывали только семь часов. Это означало, что доктор Малтраверз хотел успеть к раннему поезду, и Ким, как обычно, приняла ванну и оделась к завтраку, испытывая чувство облегчения, потому что теперь могла не опасаться ненужной встречи. Не то чтобы она боялась ее, но тот эпизод был уже в прошлом, и она хотела, чтобы и дальше он оставался только в прошлом.

Небольшая обшитая дубом комната, в которой семья собиралась на завтрак, была пуста, но виднелись следы того, что доктор Малтраверз побывал там до нее — небрежно отброшенная салфетка, остатки томатного сока и тоста. Доктор Малтраверз не был любителем плотных завтраков.

Нерисса завтракала в своей комнате, и Ким не видела ее до одиннадцати. Но еще раньше она натолкнулась на Гидеона, вернувшегося с прогулки вместе с Макензи и Джессикой, которых он держал на поводках. Он молча занимался собаками, пока Ким смотрела на его мрачное неподвижное лицо.

— Как сегодня чувствует себя ваша мама? — тихо спросила она. — Вы думаете, мне разрешат ее навестить?

Гидеон пожал плечами.

— Если вы будете осторожны и ничем не расстроите ее, то разрешат.

Ким внезапно охватил приступ негодования.

— Я абсолютно не собиралась расстраивать миссис Фейбер, — сказала она. — Просто хотела повидать ее. Возможно, и ей хотелось бы увидеть меня.

Гидеон, который в эту минуту расстегивал ошейник на одной из собак, как-то странно посмотрел на Ким снизу вверх. В серых глазах промелькнула не только враждебность, но и высокомерие.

— Почему вы так решили? — спросил он. — Или вы считаете, что всем становится лучше, стоит только взглянуть на вас, мисс Ловатт? Похоже, вы думаете, что действуете как лекарство, которое назначает врач, чтобы пациент быстрей поправился? Боб Дункан, если верить Монике Флеминг, был совершенно выбит из колеи, когда познакомился с вами… Мой брат Чарлз не прочь пофлиртовать с вами, если вас не смущает, что он женатый человек! Мой брат Тони, случись ему оказаться здесь, почти наверняка захотел бы сделать вам предложение, так как он у нас очень впечатлительный, а доктор Малтраверз вчера просто засиял, столкнувшись с вами в коридоре. Редко можно увидеть, чтобы человек, который проделал длинный путь ради серьезной консультации, так открыто радовался. Чарлз думает, что он знает, почему так происходит! Ким до крови прикусила губу.

— А вы, мистер Фейбер? — спросила она тихим голосом, в котором, однако, слышалась угроза, — что думаете вы?

Он опустил в карман поводки собак и бесстрастно посмотрел на Ким.

— Я вернулся к тому, с чего мы начали, мисс Ловатт. Я не знаю, что думать о вас.

Ким снова прикусила губу.

— А вчера, когда приглашали меня на прогулку, вы ощущали то же самое? — спросила она.

Он подошел к окну и устремил неподвижный взор в серую даль… День был очень мрачен, совсем не похож на предыдущий, предвещавший весну — лужайки и озеро сковал мороз, деревья выглядели еще более черными. В такой день нет ничего приятного за окном, и мало что приятно в комнате, заставленной книжными шкафами, в которой огонь только недавно развели и он еще не дает тепла, а освещение всегда довольно скудное из-за величины комнаты и отделки темными панелями.

— Я уже точно не помню, что чувствовал вчера, — холодно ответил он. — Возможно, я опасался, что вам здесь наскучит и вы сбежите, прежде чем мать сумеет как следует воспользоваться вашими услугами, когда я взял на себя труд выбрать вам лошадь. Теперь, тогда она выбрана, вы, конечно, можете пользоваться ею, когда захотите. — Он обернулся и вновь посмотрел в лицо Ким с тем же жестоким блеском в глазах, который так испугал ее при первой их встрече.

— Между прочим, доктор Малтраверз вернется через несколько дней, чтобы еще раз взглянуть на мать, и он надеется, что снова увидит вас. Он приедет пораньше и останется на ночь. А еще он просил передать вам вот это, — Гидеон Фейбер вынул из кармана конверт. — Если вы все еще хотите навестить мою мать, я советую прежде пройти к себе и прочитать свою корреспонденцию!

Ким взяла конверт и вышла из комнаты, не видя ничего перед собой. Ей редко доводилось встречать такую надменность в холодных мужских глазах, и, поднимаясь по лестнице, она все никак не могла прийти в себя.

Оказавшись в своей гостиной, Ким вскрыла конверт и ознакомилась с содержанием короткой записки. Сомнений больше не осталось. Доктор Малтраверз, крупный специалист, знаток своего дела, вызывавший у людей уважение и уверенность и даже какое-то благоговение, мог ошибаться, как обычный человек. Он так и не поверил, что молодая женщина, которую он часто приглашал потанцевать и угощал на славу, если не считать того, что дал ей работу, сумела преодолеть свою давнишнюю к нему привязанность. И хотя он предпочел связать себя помолвкой с совершенно другой молодой женщиной — Ким до сих пор не знала, женился он на ней, или нет — дочерью одного из его самых влиятельных и состоятельных коллег, он, видимо, не переставал с удовольствием возвращаться мысленно в те дни, когда Ким тоже занимала место в его сердце.

Прошло три года с тех пор, как мы в последний раз виделись, — написал доктор перед отъездом из Мертон-Холла, — и я не могу выразить словами, как обрадовался, когда неожиданно вновь увидел тебя сегодня. Я все время думаю, как замечательно, что мы вновь встретились, и хотя я уеду очень рано, когда ты еще будешь спать, мы обязательно встретимся очень скоро.

Пожалуйста, Ким, забудь обиды! Мы были такими хорошими друзьями и могли бы стать кем-то гораздо большим друг для друга, если бы я не сглупил. Но еще не поздно. Через несколько дней я вернусь в Мертон-Холл:

Послание было подписано просто: Ральф.

Ким порвала письмо на маленькие кусочки и разбросала их по пылающим поленьям. У нее не осталось и тени желания возобновлять отношения с Ральфом Малтраверзом, и было абсолютно все равно, женат он или нет. Это был просто доктор Малтраверз, хороший кардиолог, которого пригласили к миссис Фейбер, и Ким достаточно высоко оценивала его знания, чтобы верить — больная попала в хорошие руки.

Избавившись от письма, Ким отправилась в спальню миссис Фейбер и тихо постучала в дверь. На стук вышла Траунсер, и по ее лицу стало ясно, что все хорошо. Медсестра в очень аккуратной накрахмаленной форме сидела возле кровати больной и читала книгу, а Траунсер, радуясь, что миссис Фейбер провела ночь спокойно, прибирала в комнате и расставляла вещи хозяйки по своим местам. Она посмотрела через плечо на медсестру, словно спрашивая разрешения, и та, увидев, кто пришел, кивнула. Ким тихонько подошла к кровати. Вначале ей показалось, что миссис Фейбер спит, но старая дама, лежавшая высоко на подушках, открыла глаза. Как только она узнала Ким, лицо ее озарилось радостью.

— Садитесь, дорогая, — сказала она голосом, который был ничуть не слабее обычного, а медсестра подвинула Ким стул.

— Как вы? — спросила Ким, и серые глаза миссис Фейбер весело сверкнули.

— Я ничуть не жалею о том чудесном обеде, когда я удивила всех, появившись внизу, — ответила она. — Знаю, Гидеон считает, что я заслужила это заточение, но я не жалею. Во-первых, уже очень давно трое моих детей не собирались под одной крышей!

— И ваша внучка тоже скоро приедет, — мягко произнесла Ким, так как теперь это перестало быть секретом. — Возможно, даже сегодня днем. Вы довольны?

Миссис Фейбер кивнула.

— Я очень люблю Ферн, но ей совсем не обязательно приезжать… И если на то пошло, то и Чарлзу. Я ведь поправлюсь.

— Разумеется, поправитесь, — поспешила заверить ее Ким.

Маленькая старая дама задумчиво разглядывала ее.

— Значит, вы знакомы с доктором Малтраверзом, — пробормотала она. — Мне рассказала Нерисса.

— Я когда-то у него работала, — призналась Ким.

Серые глаза засверкали, выдавая, что их обладательница — неисправимый романтик.

— Он очень хорош собой, — прошептала она, словно полагая, что ее тонкий голосок не достигнет ушей медсестры, которая опять склонилась над медицинским справочником. — Гораздо красивей доктора Давенпорта, который, боюсь, уже начинает лысеть. Гораздо красивее Боба Дункана, который всегда напоминает мне великовозрастного школьника, но, думаю, что он не красивей моих сыновей. А вы как считаете? — Яркие глаза неподвижно уставились на Ким, словно то, что думала девушка, было чрезвычайно важно.

Тут вмешалась медсестра.

— Мне кажется, вам не следует так много разговаривать, миссис Фейбер…

Но миссис Фейбер лишь отмахнулась от нее тонкой белой ручкой, не сводя с Ким глаз.

— Вы согласны? — настаивала она. — Гидеон хоть и утомителен, но очень красив, не правда ли? И Чарлз… хотя не так, как Гидеон. Он слишком много пьет, но в любом случае он никогда не выглядел, как Гидеон… Это ведь мой первенец, знаете ли, — пробормотала она мечтательно. — Такой восхитительный был ребенок, но, к сожалению, каждый ребенок обязательно вырастает. А теперь эта женщина, Флеминг, сходит по нему с ума… Не дай Бог, он женится на ней, — произнесла миссис Фейбер, словно эта мысль давно беспокоила ее. — Вы согласны, что Моника Флеминг не годится в жены моему Гидеону?

Медсестра решительно поднялась.

— Мисс Ловатт, мне кажется, вам лучше уйти, — строго сказала она. — Больная чересчур разволновалась, а это никуда не годится. Возможно, вы еще раз заглянете к ней ненадолго сегодня днем, если и дальше пойдет на поправку.

Ким кивнула, но прежде чем уйти, склонилась над хозяйкой и ласково похлопала теплыми пальцами хрупкую белую ручку.

— Вы совершенно правы, миссис Фейбер, — с трудом произнесла она. — Совершенно правы! Но я не хочу, чтобы вы волновались из-за этого.

— А мы можем как-то помешать?

— Не знаю. Не думаю.

— Возможно, вы сумеете придумать что-нибудь!

Медсестра ждала, что она уйдет, и Ким выпрямилась, быстро улыбнувшись миссис Фейбер. Слегка кивнув ей, как бы обещая подумать над этим вопросом, она вышла в коридор, сознавая, что произвела на медсестру не очень благоприятное впечатление, так как от ее визита больная сильно разволновалась. Пока Ким шла по длинному коридору, глубоко задумавшись, она поняла, что это волнение возникло совсем недавно, а потому могло принести еще больший вред. А еще она поняла, что если силы позволят, миссис Фейбер вновь вернется к этому вопросу. И возможно, даже не один раз! За поворотом коридора она натолкнулась на Гидеона Фейбера, который направлялся в комнату матери, держа в руках целую охапку свежих цветов из оранжереи. Он резко остановился и с острым любопытством посмотрел ей в лицо.

— Как она? — спросил он.

Ким взглянула на него своими голубыми глазами, которые стали еще ярче благодаря темной голубизне шерстяного платья, и сразу поняла, что его мать права. Его мать абсолютно права: должно быть, он, в самом деле, был восхитительным ребенком. И сама того не сознавая, она мягко улыбнулась.

— Гораздо лучше, — заверила она его. — Мне кажется, ей гораздо лучше!

 

Глава ДВЕНАДЦАТАЯ

Состояние миссис Фейбер улучшалось с каждым днем, и когда доктор Малтраверз вновь посетил ее, он смог успокоить семью относительно здоровья их матери. Она обладала удивительной жизненной стойкостью и очень хотела поправиться, и он предсказал, что очень скоро так и будет.

Но ее так долго опекали, что теперь следовало избегать малейшего риска. Врач обнаружил, что она вполне довольна затворничеством в собственных покоях, и раз это ее развлекает, он не видел причин, почему бы ей не продолжить работу над мемуарами, как только она почувствует, что снова хочет ими заниматься. А еще, казалось, она получает удовольствие от компании Ким, поэтому он решил, что неплохо, если Ким будет проводить с ней больше времени, хотя бдительная медсестра, дежурившая днем, не согласилась бы с ним, если бы поинтересовались ее мнением: она считала, что Ким дурно влияет на пациентку, потому что по какой-то причине визиты секретарши вызывали гораздо больший восторг, чем визиты любого члена семьи, исключая, возможно, Гидеона.

Медсестра была женщина строгих правил, и ей доводилось и раньше работать с доктором Малтраверзом. Оказалось, мисс Ловатт тоже раньше работала с доктором Малтраверзом, но при виде фигуры в форменной одежде глаза его не загорались так, как при виде бывшей секретарши. Рукопожатием с сестрой он тоже не обменивался, но зато здоровался за руку с мисс Ловатт. Ким сидела возле кровати больной, собираясь уже уходить, когда объявили о его повторном приезде. Врача ждали часом позже, но оказалось, он успел на более ранний поезд. Медсестра Боуэн, лихорадочно поправляя шапочку и манжеты, многозначительно посмотрела на Ким, но доктор Малтраверз вытянул руку, не позволяя Ким покинуть комнату, и как бы между прочим бросил через плечо, что уверен, будто миссис Фейбер хочет, чтобы она осталась.

— Вы выглядите настолько лучше, — сказал он миссис Фейбер, — что это явно чья-то заслуга, а присутствие мисс Ловатт действует чудесным образом. Я помню, когда она работала у меня, я находил, что она действует как успокоительное.

Миссис Фейбер, которая настояла на том, чтобы Траунсер, помогавшая своей хозяйке следить за внешностью, зачесала ей волосы назад, перехватив их широкой атласной лентой, и которая настолько оправилась от болезни, что сочла необходимым сменить ночную кофту из голубого кружева на воздушную розовую, потому что та ей больше шла, лежала на высоко взбитых подушках и улыбалась врачу. Ей нравилось, что у него такие красивые белые зубы, а еще ей нравились его темные глаза и блестящие черные волосы, чуть тронутые серебром на висках, что только подчеркивало его благородную внешность.

— Ким — милая девочка, — сказала больная. — Она выполняет все мои прихоти, я не даю ей скучать, и поэтому мне хорошо, когда она рядом. Она умеет слушать, а я, должна признаться, люблю поболтать. Она такая хорошенькая, не правда ли? Вам не кажется, что она слишком хорошенькая для секретарши?

— Даже очень. — Доктор Малтраверз бросил чуть насмешливый взгляд в сторону Ким. — И кем, по-вашему, ей следовало быть, если не секретарем?

— Думаю, ей следует выйти замуж, — решительно заявила миссис Фейбер.

— Не могу с вами не согласиться, — тихо произнес врач и наклонился, чтобы послушать сердце больной.

Ким оставалась в комнате до конца осмотра. Доктор Давенпорт так и не появился, и пришлось ей провожать приезжего специалиста. Сестра Боуэн, как встревоженная наседка, смотрела им вслед, когда они удалялись по коридору, и будь ее глаза способны проследить за их продвижением и дальше, она, несомненно, нашла бы предлог, чтобы остаться в открытых дверях.

Но миссис Фейбер позвала ее, и той пришлось покинуть свой пост. Траунсер, находившаяся в соседней гостиной, уловила легкое недовольство в голосе медсестры и решила, что сейчас не стоит узнавать меню второго завтрака для хозяйки. Что-то подсказало ей, что сестра Боуэн не слишком довольна визитом лондонского специалиста.

Выйдя в главный коридор, Ким попыталась покинуть доктора Малтраверза.

— Я знаю, что мистер Фейбер ждал вас часом позже, — сказала она, — но сейчас он уже, наверное, вернулся с прогулки. Вы найдете его в библиотеке. Первая дверь направо из холла. Пиблз внизу, он вам покажет.

— Мне нужно поговорить с тобой, — невозмутимо произнес Ральф Малтраверз. — Поэтому я и приехал пораньше. Где ты работаешь? У тебя есть своя комната? Мы можем там поговорить?

— Мне предоставили собственную гостиную, — призналась Ким, слегка взволнованно, намереваясь однако сделать все, чтобы отвязаться от него. — Впрочем, я не уверена, что мистер Фейбер одобрит…

— Который из них? Чарлз или Гидеон? Чарлз, кажется, женат, но Гидеон — нет.

— Меня нанял Гидеон, — сказала Ким. — И он требует, чтобы его служащие выполняли довольно строгие правила. Если вы хотите поговорить со мной, то лучше это сделать внизу.

Малтраверз покачал головой, в его темных глазах искрилось веселье и еще что-то.

— Мы поговорим в твоей гостиной, — сказал он. — Внизу слишком людно.

Ким пошла вперед. Она припомнила теперь, что в прошлом он всегда поступал несколько своевольно. Подобно Гидеону Фейберу, он требовал мгновенного выполнения всех своих желаний. Наверное, ей на роду написано вечно ходить у кого-то под каблуком.

Доктор оглядел ее гостиную, и Ким поняла по его взгляду, что он подумал, как хорошо она устроилась. Он одобрительно кивнул, небрежно осмотрев книги и картины, подошел к окну, чтобы полюбоваться видом, и даже заглянул в ванную комнату, а потом и в спальню. Ким видела, как он, слегка улыбаясь, бросил взгляд на ее халат в цветочек, висевший на двери, и на столик возле кровати, где лежал томик стихов. Он взял книгу в руки.

— Водсворт? Ты до сих пор читаешь Водсворта?

— Да, это мой любимый поэт.

Малтраверз улыбался, глядя ей в глаза.

— Ты всегда им увлекалась.

Ким показалось, что из коридора донесся какой-то шум, и она поспешно заговорила:

— Думаю, вам не следует находиться здесь! Это может показаться странным!..

Он слегка коснулся ее плеча, продолжая улыбаться.

— Не глупи, дорогая. Даже если меня здесь застанет горничная, это ее нисколько не удивит. Врачи пользуются правом проникать в святая святых… Ты разве забыла?

— Я не имела в виду горничную.

— А кого? Гидеона?

Ей почудилось, что он слегка нахмурил темные брови.

— Нет… разумеется, нет.

Но Малтраверз вернулся в гостиную и, повернувшись, странно посмотрел на Ким.

— Зайдя к тебе, я не нарушил приличий, — заметил он. — Если бы у мистера Гидеона Фейбера нашлись возражения, то я бы напомнил ему, что знал тебя три года, а это немалый срок. Кстати, он передал тебе мою записку?

— Да. Правда, мне кажется, вам не стоило беспокоиться и писать ее, — заметила она, подчеркивая интонацией, что между ними есть дистанция.

— Вот как? Значит, ты не простила, что я вел себя, как дурак! — Он шагнул к ней ближе. — Ким, я влюбился в тебя — ты ведь догадывалась, правда? — но в то время мне казалось, что я должен жениться разумно, а разве назовешь разумной женитьбу на никому не известной девушке вроде тебя? Мне очень этого хотелось, Ким, — его голос становился все более настойчивым. — Верь мне, Ким! Но приходилось думать о своей профессии, и был человек, который хотел, чтобы я женился на его дочери… Он очень много сделал для меня, помог мне забраться на вершину…

— И вы женились на ней? — холодно поинтересовалась Ким, словно только из любопытства. — Вы в конце концов отблагодарили его и теперь очень счастливы со своей женой?

Малтраверз покачал головой.

— Когда дело дошло до свадьбы, я не смог решиться, — признался он. — Думаю, из-за тебя… Из-за того, что ты сделала со мной за коротких три года! — Протянув руку, Малтраверз дотронулся до блестящего локона на ее щеке, но она поспешно отпрянула, и он криво улыбнулся. — Ким, я позволил тебе уйти, — внезапно простонал он, — и как я теперь об этом жалею! Неужели слишком поздно исправить ошибку? Я с трудом поверил своему везению, когда столкнулся с тобой в ту ночь, и с тех пор ни о чем другом не думаю. Чистая правда! Сегодня, садясь в поезд, я ликовал, как школьник, отправляющийся на каникулы…

— Вы проделали этот путь, чтобы осмотреть миссис Фейбер, — напомнила ему Ким.

— Да, конечно. Но еще и для того, чтобы снова увидеть тебя, Ким! — Он осмелился опять приблизиться на шаг. — Если я смиренно взмолюсь о прощении… Если я попрошу тебя забыть о прошлом и согласиться видеться со мной иногда… Только иногда! Мы могли бы опять узнать друг друга, вновь пережить то, что было! У тебя же будет какое-то свободное время, да и я теперь не так занят. Сам себе хозяин. Я даже мог бы встретить тебя на полдороге, чтобы тебе не ехать одной до Лондона!

В старые времена такая уступка поразила бы Ким, но теперь она осталась совершенно равнодушной. И хотя еще два года тому назад она ни за что бы не поверила, что будет с ним так говорить, произнесла:

— Время не повернуть вспять. — Пусть банально, но зато правда… Истинная правда, как теперь она хорошо знала. Хотя, наверное, она стала гораздо взрослее, чем была, когда он появился на ее горизонте, заслонив собою даже солнце. — Время не повернуть вспять, и у меня нет ни малейшего желания это делать. Я уже пришла в себя и никогда не захочу вернуться назад… Признаюсь, я когда-то была в вас влюблена, — сказала она, вытягивая из вазы цветок и нервно теребя его. — Или мне казалось, что влюблена. Но я справилась с этим чувством… Мне пришлось… — напомнила она ему.

Его смуглое лицо вспыхнуло.

— Прости меня, Ким, — тихо сказал он.

Она почувствовала, как все это должно быть для него унизительно, и ей захотелось, чтобы у доктора не создалось впечатления, будто она испытывает к нему давно затаенную обиду. Ким показалось, что опять раздался шум в коридоре, и она решила закончить тяжелый разговор как можно скорее, прежде чем кто-нибудь нагрянет и удивится, что такая известная личность из Лондона тайком беседует с мисс Ловатт в ее гостиной. Ким заговорила быстро и твердо.

— Вам не в чем винить себя… совершенно не в чем! — заверила она. — Я даже благодарна вам, потому что все равно ничего бы не вышло, если бы… если бы вы по-другому повели себя со мной два года тому назад. Зато теперь я получила какой-то жизненный опыт. Я была молода и глупа да к тому же одинока… Мне льстило ваше внимание, потому что я работала у человека, вокруг которого была какая-то аура… — Она слегка улыбнулась. — Вокруг врачей всегда есть какой-то блеск, особенно это касается тех, кто, сразу видно, далеко пойдет и уже имеет практику на Харли-Стрит и все такое…

Вид у него был очень мрачный.

— И ты хочешь, чтобы я поверил, будто ты чувствовала ко мне только это? — спросил он. — Ты ведь хотела выйти за меня?

— Да. — Лицо ее пылало.

— И в том, что мы не поженились, виноват только я. Так неужели ты думаешь, я поверю, что сейчас, три года спустя, ты горько раскаиваешься в своем чувстве? Что блеск исчез, и перед лицом холодной, жестокой реальности ты сожалеешь, что не дождалась… кого-то другого!

— Нет. — Она еще больше раскраснелась. — Конечно, нет!

— Тогда, если нет никого, кто имеет больше влияния на тебя, чем когда-то имел я, чей блеск не потускнеет и кто в большей степени отвечает твоим теперешним более зрелым вкусам, у меня все же есть шанс снова завоевать тебя. Не так ли?

— Нет, простите, Ральф, но вы не…

— Значит, все-таки кто-то есть?

На этот раз из коридора не донеслось ни звука. Просто открылась дверь, и на пороге появился Гидеон Фейбер, который смотрел на них, слегка приподняв одну бровь. На нем были заляпанные грязью сапоги для верховой езды, лицо блестело от пота после интенсивной прогулки, но серые глаза смотрели жестко. Рот был сурово сжат.

— Простите, что не встретил вас, доктор, — сказал он. — Мы ждали вас часом позже. Брату пришлось вернуться в Лондон, а сестра куда-то исчезла… Но я вижу, что мисс Ловатт заменила нас!

— Мы с мисс Ловатт старые друзья, — надменно произнес доктор. — И я воспользовался возможностью, чтобы поговорить с ней.

— Насколько я понимаю, это должно быть приятно для мисс Ловатт, — прокомментировал мистер Фейбер без тени улыбки.

— В первую очередь для меня, — заверил его доктор Малтраверз, а затем заговорил о причине своего приезда. — Я уже осмотрел вашу мать и нахожу, что состояние ее значительно улучшилось. Я даже думаю, дело теперь совсем хорошо пойдет при условии, что ей не позволят перенапрягаться. В этой связи я считаю — мисс Ловатт прекрасно подойдет ей для компании. Она сможет быть своего рода сторожем, не раздражающим больную.

Гидеон кивнул, однако для простого согласия выражение его лица было чересчур суровым.

— Полагаю, именно этот вопрос вы и обсуждали? — сказал он. — Выздоровление моей матери и роль мисс Ловатт в улучшении ее самочувствия?

Доктор Малтраверз ответил не сразу, а когда заговорил, то голос его звучал очень тихо.

— Мисс Ловатт была в комнате, когда я осматривал миссис Фейбер. Естественно, мы обсуждали больную. Миссис Фейбер ведь очень привязалась к своему секретарю. Она даже пожелала, чтобы мисс Ловатт не покидала комнаты, когда я появился.

— Ничего удивительного, — заметил Гидеон. — У всех, у кого служила мисс Ловатт, появляется какая-то привязанность к ней, или так, по крайней мере, мне показалось. Должно быть, она обладает исключительными качествами.

— Полагаю, ваша мать такого же мнения. — Доктор Малтраверз был краток.

Гидеон бросил небрежный взгляд в сторону Ким.

— Я увожу доктора в библиотеку, чтобы выпить чего-нибудь, — сказал он. — Думаю, вы присоединитесь к нам за вторым завтраком. Как обычно.

— Если только вы не предпочтете, чтобы я осталась здесь, — ответила Ким, почувствовав в горле какой-то ком, который не смогла проглотить.

Гидеон пожал плечами.

— Поступайте, как сочтете нужным. Думаю, этот вопрос мы с вами выяснили при вашем приезде. Вы можете обедать одна или со всей семьей… это абсолютно неважно. То есть для меня это не имеет никакого значения, вы вольны поступать, как пожелаете.

Доктору Малтраверзу сказанное, видимо, не пришлось по вкусу, но Ким быстро ответила:

— В таком случае, я принесу завтрак сюда. В столовой и так соберется большое общество, если доктор Давенпорт останется на ленч, да и слугам будет легче.

Гидеон вновь пожал плечами.

— Как хотите.

Когда мужчины вышли из комнаты, Ким подошла к окну, чтобы остудить разгоряченное лицо. Она прижалась лбом к стеклу, пытаясь разглядеть сквозь туман террасу и задавая себе вопрос: действительно ли Гидеон старался унизить ее в присутствии Ральфа Малтраверза… Или ему просто не пришло в голову, что он унижает ее?

Она еще раз повидалась с кардиологом перед его отъездом, когда он специально поднялся к ней в гостиную, чтобы попрощаться. От утренней живости в нем не осталось и следа, и ленч ему вряд ли понравился. Он энергично высказался по поводу Гидеона Фейбера, который, по его мнению, не очень далеко ушел от законченного хама. Только хам мог сказать молодой женщине, служившей в его доме, что ее не очень ждут за семейным столом, и Малтраверз не мог понять, как Ким мирится с этим.

— Если он так обращается с тобой в моем присутствии, то как же он ведет себя, если рядом нет никого из гостей?

Ким смотрела на ковер, рисуя носком туфельки узор.

— Мне не на что жаловаться, — ответила она.

Малтраверз удивился.

— В таком случае, я тебя не понимаю… будь у меня хоть малейшее представление, что здесь с тобой так обращаются, мы бы отправились поесть в какую-нибудь ближайшую гостиницу и прекрасно провели бы время.

— Сомневаюсь, что получила бы разрешение отлучиться, — сказала Ким, чувствуя уверенность в обратном. Он еще больше удивился.

— Тогда почему ты не уйдешь отсюда? Ты не раба… Этот человек — мужлан, у которого слишком много денег. Живет как феодал в окружении своих родственников. Давенпорт говорил мне, что их не назовешь дружным семейством. Единственный человек здесь — это старая дама. Она мне понравилась, потому что симпатизирует тебе. Все, кому ты нравишься, моя дорогая Ким, сразу завоевывают мою симпатию.

Ким улыбнулась ему.

— Спасибо, Ральф, — сказала она. — Вы очень добры. — На лице ее промелькнула легкая грусть. — Мне жаль, что между нами все изменилось… то есть мне не хочется, чтобы вы думали, будто я затаила на вас обиду. А что касается Гидеона Фейбера, то он не всегда ведет себя как мужлан. Он умеет быть очень добрым и внимательным. Даже его мать сознает, что он не всегда говорит то, что имеет в виду, а желание подвергать все критике — это только маска.

Доктор Малтраверз взглянул на нее слегка насмешливо.

— Кажется, ты довольно хорошо его изучила, — заметил он. — Ну и как ты находишь этот предмет? Интересным?

— Очень интересным. — Она встретилась с его взглядом и тут же отвела глаза. — Когда я приехала сюда, здесь были только он… и миссис Фейбер, конечно. Поначалу я решила, что он третирует свою мать, но потом поняла, что все это напускное. Когда она заболела, он был очень расстроен… больше всех в этом доме. — Ким вспомнила, как он держал книгу вверх ногами в библиотеке. — Пока его не знаешь, о нем нельзя судить.

— И ты думаешь, что теперь ты его знаешь лучше?

— Немного лучше, чем в первые дни.

Малтраверз вздохнул, затем улыбнулся, и в его улыбке читалась насмешка и сожаление.

— Да, конечно, все люди разные, и некоторое из нас, как открытая книга, а другие — нет. Но я надеюсь, ты не станешь воображать, будто полностью знаешь содержание книги, когда прочитала всего лишь главу. Фейбер — тяжелый человек, и братец его тоже такой. Стоит только взглянуть на портрет их отца в столовой, чтобы сразу понять, какой тот был кремень… отсюда все богатство. Смотри, не разбейся о гранитную глыбу.

— Постараюсь, — сказала Ким.

Когда подошло время отъезда, Малтраверз попросил Ким проводить его до машины. У Гидеона Фейбера были какие-то срочные дела, и она оказалась единственной провожающей. Из-за того, что он сделал ей подарок — правда немного запоздалый, — сказав о намерении жениться на ней, она не побоялась неприятных моментов, которые могли возникнуть при прощании, и помахала вслед уносившейся вдаль машине. Его последние слова все еще звенели у нее в ушах:

— Свяжись со мной, если что-нибудь будет не так. — Интересно, что он имел в виду. — Даже, если ты не выйдешь за меня замуж, мне понадобится секретарша… та, что работает сейчас, выходит замуж через несколько недель!

Когда автомобиль скрылся за воротами, Ким поднялась по ступенькам террасы и вошла в дом. Из кабинета в холл вышел Фейбер, было видно, что он собрался уходить. Он был в толстом твидовом пальто, как всегда, без шляпы и натягивал перчатки. Его волосы красиво блестели.

— Сегодня приезжает моя племянница, она как раз успеет к обеду, — сказал он, проходя мимо. — Я еду в Фэллоу-филд уговорить миссис Флеминг тоже пообедать с нами.

С минуту Ким стояла в нерешительности, а затем сказала ему вслед:

— Это значит, что мне лучше обедать наверху?

Серые глаза смотрели на нее с ледяным безразличием, Ким словно окатило холодной водой.

— Решайте сами, — сказал он. — С отъездом брата у нас не хватает одного мужчины, но сегодня с нами будут обедать доктор Давенпорт и Боб Дункан. Племянница, сестра и миссис Флеминг уравновесят это число, но будет еще и миссис Давенпорт, поэтому равновесие все-таки будет нарушено. В общем, я думаю, вам лучше обедать наверху… А потом вы могли бы посидеть немного с моей матерью. Уверен, она только обрадуется.

— Хорошо, мистер Фейбер, — сказала Ким, надеясь, что он не заметил, как у нее медленно начало подниматься от горла к подбородку алое пятно, заливая лицо до самых бровей. И еще она надеялась, что выглядит так, будто приняла новый порядок, который внезапно завели в Мертон-Холле, и тот факт, что теперь она отстранена твердой рукой на задворки, где и подобает находиться служащим, показался ей вполне естественным.

 

Глава ТРИНАДЦАТАЯ

Перед чаем Ким посидела недолго с миссис Фейбер, затем удалилась в свою комнату, где к ней присоединились собаки и разделили с ней одинокую трапезу. Джессика явно страдала от недостатка физических упражнений, и Ким решила отвести ее и Макензи на прогулку, прежде чем стемнеет. Она выходила из леса, окаймлявшего озеро, когда к парадной двери подкатила машина с Ферн Хансуорт и ее матерью.

Секунду спустя к парадной лестнице подкатила и машина Гидеона Фейбера — неброский, но мощный «бентли», — которую он водил, когда приезжал домой. Когда Ким вошла в холл, вся семья была здесь, а Ферн висела на руке своего дяди, ласково заглядывая ему в глаза. К большому своему удивлению Ким увидела совсем другого Гидеона Фейбера, который отвечал на умоляющий взгляд племянницы. Взглянув на дочь Нериссы, Ким поняла, что более очаровательного создания ей видеть не приходилось — девушка была одета в мягкое леопардовое манто, черные волосы, почти как у матери, были уложены в красивую прическу, обрамлявшую лицо, самыми яркими чертами которого были глаза, как у лани, и кораллово-розовые губы. Она унаследовала тонкую грацию Нериссы, смешавшуюся с собственным очарованием котенка. Сразу было видно, что дядя — один из ее самых преданных рабов. Будь она его собственной обожаемой дочерью или любимой женщиной, он и тогда бы не смог смотреть на нее более снисходительно.

— Что это еще за разговоры о замужестве? — произносил он, когда Ким появилась в холле. — Ты же знаешь, я не позволю тебе этого. Моя любимая племянница не может быть такой жестокой, чтобы найти какую-то замену любимому дядюшке! Ким едва поверила своим ушам. Это было так непохоже на Гидеона, и все же… Наверное, она о нем ничего не знает! Если это Гидеон, тогда Ральф Малтраверз тоже о нем ничего не знает, потому что никакая он не гранитная глыба, недоступная для женского влияния.

— Дядюшка Гидди, я сейчас не хочу об этом говорить, — запротестовала Ферн. — Я хочу знать, как себя чувствует бабушка? Ей лучше?

Макензи, как всегда полный дружелюбия, бросился вперед, чтобы начать атаку на ее тонкие чулки, а Джессика просто стояла и лаяла. Гидеон повернулся немного нетерпеливо и увидел, что привела собак Ким, при этом его лицо выразило не что иное, как тщательно скрываемое раздражение. Он заговорил так, словно температура, достаточно низкая на улице, стала еще ниже, по необходимости представив вошедшую. Ким, слегка растрепанная и промокшая после прогулки в лесу, потому что уже начинало моросить, неловко протянула руку новой гостье.

Казалось, Ферн Хансуорт не заметила этого. Она ограничилась тем, что небрежно кивнула.

— Бабушкина компаньонка? Да, я уже слышала о ней. А что, она и собак прогуливает?

Даже Нерисса была слегка огорошена грубостью дочери. Она подчеркнуто дружелюбно заметила Ким, какая та отважная, что вывела собак в такой день, а также поинтересовалась состоянием матери, хотя Ким была почти уверена, что дочь посещала больную после нее. А затем Нерисса велела дочери отправляться наверх в свою комнату, напомнив ей, что если та хочет увидеть бабушку, то следует переодеться во что-нибудь более подходящее.

— Бабушка еще очень слаба, и ты не можешь просто так ворваться к ней и объявить — вот, мол, я приехала. Тебе следует обращаться с ней нежно… как и всем нам.

Ферн слегка встревожилась.

— Я не очень хорошо знаю, как ведут себя у постели больного, — объявила она. — Больные люди пугают меня. Как ты думаешь, дядюшка Гидди, не выпить ли мне, прежде чем отправиться наверх? — спросила она с лукавой улыбкой, все еще прижимаясь к его руке. — Совсем капельку.

— Чаю? — предложил он, хитро улыбнувшись ей.

Она скорчила недовольную гримаску.

— Я предполагала что-нибудь покрепче… для храбрости! Кроме того, я уже пила чай в поезде.

Продолжая улыбаться, он подвел ее к двери в библиотеку, за которой они вдвоем исчезли. Нерисса тоже удалилась, чуть смущенно улыбнувшись Ким и пробормотав несколько слов о том, что увидит ее за обедом.

Ким ушла в свои комнаты, закрыла за собой дверь и решила, что здесь она и останется до тех пор, пока обед не будет в самом разгаре, чтобы можно было спокойно пойти к миссис Фейбер, не встретив никого из них в коридоре.

Горничная, которая следила за порядком в ее комнатах, была удивлена, когда Ким вызвала ее звонком и попросила принести еду на подносе в гостиную.

— Но за сегодняшний день это уже второй раз, — сказала девушка. Она вовсе не была против того, чтобы забрать поднос, но новый порядок показался ей не совсем обычным.

— В будущем, — сказала ей Ким, — я, вероятно, всегда буду есть здесь, наверху.

Горничная ушла, еще более сбитая с толку. Ким не стала переодеваться в этот вечер, но сделала новую прическу, освежила косметику на лице и добавила немного лаку на ногти, чтобы убить время. Затем она направилась в комнату миссис Фейбер. Больную занимал только приезд внучки, доставивший ей, видимо, огромное удовольствие.

— Она такая хорошенькая, не правда ли? — спросила миссис Фейбер у Ким, когда та склонилась к ней с доброй улыбкой на лице. — Совсем как Нерисса в детстве! Когда видишь такого ребенка, к тебе словно возвращается твое собственное дитя.

Ким согласилась, что внешность у Ферн очаровательная, и миссис Фейбер самодовольно продолжила:

— Насколько я поняла, Гидеон отговорил ее от этой глупости. Гидеон такой умный, и она согласилась подождать с замужеством. У меня просто груз с плеч свалился. Тот молодой человек ей абсолютно не пара.

Ким вновь согласилась, что есть повод порадоваться, но про себя подумала, что Гидеон поступил не совсем справедливо. Ферн была явно предана ему всем сердцем, и он обвел ее вокруг пальца.

Миссис Фейбер вытянула руку и легко дотронулась до щеки Ким.

— Хорошо, что вы так часто приходите проведать меня — сказала она. — Буду откровенна и признаюсь, что больше всего мне по душе, когда рядом вы… Нерисса такая беспокойная, а Гидеон очень изменился за последние дни. Не знаю почему… но он изменился. В чем-то стал гораздо человечнее и поднимает такую суету вокруг меня, что порой я думаю, он боится, как бы я внезапно не скончалась, и поэтому хочет успокоить свою совесть. — Она тихо рассмеялась. — Нет, конечно, я знаю, что на самом деле это не так.

— Вы имеете в виду, что он ведет себя чересчур заботливо, чтобы возместить невнимание в прошлом? — предположила Ким, решив, что точно угадала смысл слов, сказанных старой дамой.

— Не то что невнимание… Гидеон всегда был хорошим сыном, но временами он казался чересчур суровым… даже склонным к презрению. — Она снова засмеялась. — Глупо как, правда?

— Очень глупо, — на этот раз Ким легко дотронулась до ее щеки.

— А если он когда-то и презирал меня — совсем чуть-чуть! — то с тех пор, как я заболела, он старается загладить свою вину. Взгляните на все эти цветы, которыми он меня окружил, книги, журналы и все остальное…

Больная повела рукой, указывая на них, и Ким пришлось согласиться, что комната была полна знаками внимания хозяина дома. Или это были дары примирения? Предназначенные, чтобы успокоить собственную совесть! Если это так, то он заставил садовника расстаться с самыми редкими экземплярами. Ночной сиделке теперь прибавилось хлопот убирать их из спальни, готовя больную ко сну.

— Кстати, дорогая, окажите мне любезность отнести назад книгу в библиотеку и принести мне другую того же автора, — попросила миссис Фейбер, прежде чем Ким вышла из комнаты. — Она мне очень понравилась. — Лицо больной осветилось улыбкой. — Вы знаете мой вкус.

— С удовольствием, — ответила Ким.

Миссис Фейбер бросила на нее загадочный взгляд.

— Сказать вам что-то? — спросила она. — Я все здесь лежала и думала… когда я поправлюсь и смогу путешествовать, мы с вами отправимся куда-нибудь вместе. У меня такое чувство, что неплохо бы еще раз побывать на юге Франции или, возможно, в Италии. Впрочем, у нас впереди еще много времени, чтобы выбрать.

— Да, очень, — улыбнулась ей Ким. — Чудесная мысль.

Но оказавшись за пределами комнаты, Ким глубоко вздохнула, потому что совершенно не была уверена, что сможет так долго оставаться в Мертон-Холле. То, как стал обращаться с ней Гидеон, выглядело немного странно, а через какое-то время и вполне могло оказаться невыносимым… Ким стояла в коридоре и, прикусив губу, думала, не применил ли по отношению к ней Гидеон свое искусство небрежной жестокости — искусство, о котором его матери было известно довольно много! В то же время она вспомнила, как он обнял за плечи племянницу и почти с нежностью и восхищением смотрел на нее.

Очевидно, некоторые люди пробуждали в нем самые лучшие чувства. Но не Ким, и даже не та, которая должна была быть ему ближе всех — миссис Фейбер.

Когда Ким вернулась в то крыло дома, где находилась ее комната, она увидела Флоренс, горничную, прислуживающую ей. Та успела передать ее просьбу повару, а теперь с растерянным видом стояла возле двери в гостиную.

— О мисс Ловатт, — сказала она, когда Ким подошла поближе, — мистер Фейбер хочет, чтобы вы обедали внизу вместе с остальными. Он только что просил меня передать вам, чтобы вы не принимали во внимание его предыдущие слова.

Если Ким удивилась, то виду не подала. Она только тихо, но очень твердо ответила горничной:

— Очень хорошо, Флоренс. Сообщи мистеру Фейберу, что ты выполнила его поручение, но я уже распорядилась подать обед наверх.

Ким подождала, пока полностью не удостоверилась, что несколько затянувшийся обед подошел к концу, и вся компания, собравшаяся в столовой, перешла в гостиную пить кофе. Только тогда она спустилась в библиотеку, чтобы поменять книгу для миссис Фейбер. Проходя через холл, она столкнулась с Бобом Дунканом, который возвращался в столовую забрать забытый там портсигар. Боб посмотрел на нее с таким укором, что она совсем смутилась.

— Что это значит? — решительно заговорил он. — Почему вы обедали наверху? Я понимаю, миссис Фейбер больна, и кто-то должен быть рядом, но у нее есть сиделка и личная горничная, так зачем еще и вы? Насколько я понял, вы приехали сюда, чтобы исполнять обязанности секретаря?

Он был так возмущен и раздосадован, что это даже позабавило ее. Но чтобы он не подумал, будто владельцы Мертон-Холла поступили с ней несправедливо, она попыталась объяснить ситуацию.

— Я решила поесть наверху. К обеду пригласили нескольких гостей, поэтому я подумала, что так будет лучше.

— Нескольких гостей? — Боб чуть не поперхнулся. — Одним из них был я! А вам даже не пришло в голову, что я буду искать встречи с вами! Или нет? — Он подозрительно взглянул на нее. — Надеюсь, вы не избегаете меня, — спросил он, слегка покраснев. — Знаю, что порой бываю очень прямолинеен. Я ждал, когда миссис Фейбер станет немного лучше, чтобы пригласить вас куда-нибудь — вы, наверное, догадываетесь об этом! Но я вовсе не бесчувственный, и если вы предпочитаете избегать меня…

— Конечно, нет, — сказала Ким и для большей убедительности прикоснулась к его руке. — Как вы могли такое подумать?

Боб печально пожал плечами.

— Это оттого, что я немного неотесан, сам знаю — Стоит мне только пригласить девушку на танец, как я тут же наступаю ей на ногу, а если не танцевать, то ей быстро становится скучно со мной. Я хорош только на своей работе — вот и все мои достоинства. Спросите любую местную девушку — и она вам скажет!

В голубых глазах Ким внезапно заплясали огоньки, а на щеках появились ямочки.

— Итак, вы самый настоящий сэр Галахад (один из рыцарей Круглого стола), не так ли, мистер Дункан? — игриво произнесла она. — Спросите любую местную девушку?… А сколько всего этих местных девушек?

— Я имел в виду совсем другое. — Стремясь убедить собеседницу, Боб крепко схватил руку, касавшуюся его рукава.

Ким двинулась в сторону библиотеки, а он вместе с ней. Смеясь, она попыталась высвободить пальцы, но никак не отпускал их.

— Вы меня совершенно неправильно поняли! Я вовсе не настолько самоуверен, чтобы вообразить, будто любая девушка захочет пойти со мной, но были одна или две… Хотя совсем не такие, как вы, — воскликнул он, пожирая ее глазами. — Я до сих пор не встречал таких, как вы, Ким…

— Кажется, я вам не давала разрешения называть меня Ким.

Видимо обед прошел очень хорошо, наверняка подавали отличные вина, включая шампанское, и несколько вольные манеры Боба свидетельствовали о том, что он отдал ему должное и, безусловно, той же самой причиной объяснялся его отказ отпустить ее руку. Она сказала, что ей нужно поменять книгу, и Боб сумел открыть дверь библиотеки, все еще крепко сжимая ее пальцы и громко выражая свое мнение, что Ким — совершенно восхитительное имя, когда они оба поняли, оторопев, что библиотека вовсе не пуста, как предполагалось. Наоборот, в ней было даже очень людно, потому что перед камином стоял сам владелец дома с Моникой Флеминг, одетой во что-то огненное и блестящее, наподобие горного хрусталя. Моника легко сплела руки на шее Гидеона Фейбера, и свет от огня позволил прочитать выражение ее глаз. Откинув голову, она все внимание сосредоточила на том, кто стоял с ней рядом.

— Простите, сэр!.. Я не знал! — извинился Дункан, выпуская руку Ким.

Но Гидеон обернулся и, прищурившись, рассматривал непрошеных посетителей.

— Вы что-то хотели? — резко спросил он.

— Я пришла, чтобы поменять книгу для вашей матери… — чуть сдавленно ответила Ким.

— Ну так поменяйте ее!

— Я встретил мисс Ловатт, когда проходил через холл, — объяснил Дункан, а затем счел необходимым ретироваться. — Я вернусь к остальным!

Ким подошла к полкам. За те несколько минут, что она ставила на место книгу и выбирала другую, соответствующую вкусу миссис Фейбер, она чувствовала, что к ней прикованы взгляды оставшейся в комнате пары. За спиной послышался шелест платья, а дошедший до нее запах духов вызывал легкую тошноту. Низким, чуть сипловатым голосом Моника потребовала сигарету.

— Спасибо, дорогой. — Зажглась спичка, и женщина тихо пробормотала: — Как жаль, что нужно уезжать… Но ты ведь отвезешь меня домой?

— Конечно.

— И постараешься встретиться со мной завтра? Нам нужно о многом поговорить!

— Знаю.

Ким, словно привидение, выскользнула из комнаты, не извинившись за вторжение и даже не взглянув в их сторону. Как только за ней закрылась дверь, она представила, что они снова кинулись в объятия друг друга. Оказавшись наверху в своей гостиной, она не стала зажигать свет. Просто подошла к окну. Несмотря на то, что вечером собирался дождь, стояла прекрасная ясная ночь, и луна высоко светила среди великолепных быстрых облаков. В озере, как в зеркале, отражались бегущие облака и бледный круг луны. Даже в самом густом кустарнике отливал серебром проникший туда лунный свет. Ким неподвижно стояла перед окном, чувствуя, как будто видит все это впервые… и что-то ей нашептывало, что, возможно, в последний раз. Завтра облака закроют луну, и не будет больше ничего, кроме тьмы. На следующую ночь все может повториться опять, и опять… А потом луна начнет убывать, и снова будет темно. Поэтому сегодняшнюю красоту, возможно, больше никогда-никогда не придется увидеть.

Подвинув стул к окну, и опускаясь на него, Ким ощутила холод, но не подумала включить электрокамин. Достаточно, что работало центральное отопление. Холод был у нее внутри… холод и потрясение. Она не обратила особого внимания на слова миссис Фейбер, когда та утверждала, что Моника Флеминг представляет собой угрозу… Моника превратится в угрозу, если однажды появится в Мертон-Холле в качестве его хозяйки, и миссис Фейбер придется смириться с ней как с невесткой.

А теперь уже можно не сомневаться: Моника станет невесткой миссис Фейбер. Как она там сказала?.. «Нам нужно о многом поговорить!» Объявить о помолвке? Сколько она просидела перед окном, прежде чем услышала шум машин, проезжавших по аллее, Ким не имела ясного представления, но как только этот звук достиг ее ушей, она ближе прижалась к стеклу и увидела яркие задние фонари, исчезающие за поворотом. Затем она прошла в спальню и, не зажигая света, начала готовиться ко сну. Она двигалась машинально, не понимая, что делает. Наверное, взяла щетку и расчесала волосы, наверное, повесила платье в гардероб и, наверное, хотела раздеться дальше. Но вместо этого накинула халат и обдумывала вопрос, принять ли ей ванну еще раз. Она как раз размышляла, стоит ли включать воду, когда по аллее быстро проехала вернувшаяся машина, и почти сразу вслед за этим в ее окно швырнули горсть гравия.

Вначале Ким от испуга и удивления даже не шевельнулась. А затем медленно подошла к окну и раздвинула шторы. В ярком лунном свете она разглядела хозяина Мертон-Холла, Гидеона Фейбера, который стоял в смокинге с белым шелковым шарфом вокруг шеи и подавал ей знаки открыть окно. Она сделала это неловко, от волнения пальцы плохо слушались, и до нее донесся ясный, холодный, повелительный голос Гидеона:

— Наденьте пальто и спускайтесь… Мне нужно с вами поговорить! Оденьтесь как следует. Ночь холодная.

Сначала она подумала, что у нее разыгралось воображение, и внизу на террасе вовсе не Гидеон. А затем, так и не решив, Гидеон ли это или нет, сделала так, как ей велели. Надела теплое темное платье, а сверху пальто. На ней были легкие туфли, но переобуваться она не захотела. Размышляя, что подумают, если увидят ее во время этого таинственного похода, она украдкой спустилась вниз.

 

Глава ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Гидеон ждал на террасе. Ким вышла через черный ход, который не успели запереть, и обогнула дом, чтобы попасть на террасу, поэтому ее появление было для него неожиданностью. Он резко обернулся и подверг критическому осмотру ее пальто.

— Оно теплое?

— Да. Вполне.

Он взглянул на туфли.

— А вот обувь никуда не годится. Идемте!

— Куда мы направляемся?

— Я собираюсь вас прокатить, — ответил он так, словно приглашал ее в кабинет на разговор. — Машина тут рядом, так что вам не придется долго идти. В машине есть накидка, в которую вы завернетесь, если замерзнете.

— Но я ничего не понимаю! — слабо запротестовала Ким. — Зачем вы меня куда-то везете в такой поздний час? Я уже готовилась ко сну. Сейчас, должно быть, уже одиннадцать.

— Да, одиннадцать… Даже полдвенадцатого. Но если вы считаете, что не доспите, то можете попозже встать утром. — Он насмешливо взглянул на нее через плечо. — Ведь такая красавица, как мисс Ловатт, нуждается в хорошем сне!

Ким забралась в машину, не сказав больше ни слова. Это был серебристый «бентли», и она удобно устроилась на мягком сиденье возле водителя. Гидеон протянул ей накидку под цвет машины, отороченную мягким мехом, который, казалось, ласкает кожу, и она свернулась калачиком под ней, плотно сжав руки на коленях, пока он усаживался рядом и заводил машину.

Машина почти бесшумно двинулась по аллее, а так как главные ворота еще не были закрыты, через несколько минут они уже мчались по шоссе. Ким никогда раньше не доводилось ездить с такой скоростью, дорога сильно петляла, и мысленно она поставила Гидеону Фейберу высокий балл за вождение. На шоссе в ушах засвистел ветер, и водитель перегнулся через нее, чтобы поднять стекло, а затем сделал то же самое и со своей стороны.

— Извините, — сказал он, — мне следовало сделать это раньше. Миссис Флеминг любит свежий воздух.

— Не знаю, куда вы меня везете, мистер Фейбер, — сказала Ким спустя пятнадцать минут, в течение которых он был погружен в свои мысли. Упомянув имя Моники Флеминг, он так и остался со странной усмешкой на плотно сжатых губах. — Я знаю, что вашей матери гораздо лучше, но если ей вдруг понадобится один из нас…

— Не понадобится, — коротко бросил он. — В этот час она уже приняла снотворное, и вам это известно.

Он был безоговорочно прав, поэтому какое-то время она не проронила ни слова. Они продолжали мчаться вперед, словно летели над дорогой, проносясь мимо тихих лесов и сонных деревень, которые, казалось, рождены сном, а реальный мир существовал только в теплом салоне машины с поднятыми стеклами. Ким вдруг ощутила странное волнение, ей почему-то было приятно смотреть на худые сильные руки, державшие руль. Гидеон не отрывал взгляда от дороги, как будто яркое мерцание лунного света загипнотизировало его.

Машина неслась все дальше и дальше… Ким сонно подумала, что, наверное, они сейчас уже в другом графстве. Она больше не узнавала ни городов, ни деревень. И даже луна опускалась все ниже и ниже… Внезапно он остановил автомобиль под сенью рощи. Вокруг царило безмолвие… Ни домов, ни построек, из темноты не доносилось ни шороха. По одну сторону от них виднелся заросший осокой пруд, а дальше простирался заливной луг, окруженный деревьями. За деревьями просматривались холмы.

Гидеон выключил двигатель, и сразу нависла тишина. Он тихо заговорил.

— Что за отношения связывают вас и доктора Малтраверза? Только не напоминайте мне, что вы когда-то работали у него, это мне известно!

Ким взглянула ему в лицо, которое показалось ей далеким и чужим. Слабый свет от приборной доски достигал только подбородка, а глаза оставались в тени.

— Я была в него влюблена, — ответила она, сама удивившись, как легко далось ей это слово «была».

— Вот как? — воскликнул Гидеон, повернувшись к ней. — А он, насколько я понимаю, был влюблен в вас?

— Мне так казалось, — неуверенно ответила Ким.

На лице Гидеона появилась неприятная улыбка.

— Думаю, вы не сомневались в этом. Он и сейчас любит вас, не так ли?

Она вновь почувствовала неуверенность.

— Не так ли? — настаивал он.

Ее голубые глаза неохотно встретились взглядом в темноте с серыми. — Он так говорит.

— И он хочет жениться на вас?

— Да.

— Отлично! — воскликнул Гидеон. — Это все, что я хотел знать. Теперь за ваше будущее можно не волноваться, потому что вы любите его, а он любит вас и вы собираетесь пожениться!

— Я не говорила ничего подобного! — взволнованно запротестовала Ким.

Но он не обратил внимания на эти возражения.

— Это важная для меня новость, потому что я уезжаю. Мне нужно на несколько недель уехать в Голландию и Бельгию, и я оставляю маму вашим заботам. Доктор Давенпорт будет навещать ее каждый день, да и Нерисса останется еще на какое-то время. Правда, очень ненадолго. Кроме того, миссис Флеминг собирается заглядывать довольно часто, и любую трудность можно будет обсудить с ней…

— Мистер Фейбер, — внезапно произнесла Ким, чувствуя, как в ней поднимается негодование, и желая в первый раз по-настоящему посчитаться с ним, — у вас не было абсолютно никакого права интересоваться моими личными делами, и я тоже не имею права спрашивать о ваших делах. Но раз вы упомянули миссис Флеминг, и раз я сегодня вечером по-глупому вторглась в библиотеку в довольно неподходящий момент…

— Ну так что? — холодно поинтересовался он, взяв ожесточенным движением сигарету и закурив, когда Ким в нерешительности замолкла. — Продолжайте! Вы хотите знать, каковы мои отношения с миссис Флеминг?

Сердце Ким забилось так быстро, что казалось, еще немного — и оно выскочит из груди. Ей хотелось крепко закрыть глаза и молить его не дать ей узнать ничего об отношениях с Моникой Флеминг, потому что это ее не касается, потому что она боится услышать правду… Потому что Земля перестанет на одну секунду вращаться вокруг оси, когда она узнает обо всем, она уже пережила нечто подобное и второй раз ей просто не вынести. Ким облизнула пересохшие губы.

— Я бы сказала, это совершенно очевидно, — ответила она.

Он улыбнулся. Это была улыбка, в которой проскальзывала жестокость.

— Что ж, тем проще, не правда ли? — пробормотал Гидеон. — Вы решили — так как сами влюблены! — что я жду не дождусь, когда смогу жениться на Монике, и, в самом деле, — трудно себе представить, что любой другой на моем месте терпеливо бы ждал этого момента! Она будет чудесной хозяйкой Мертон-Холла и прекрасной матерью для сына, который, я надеюсь, когда-нибудь займет мое место.

Ким поежилась. Холод, казалось, пронизывал до костей, еще немного, и ее зубы начнут стучать. Она сидела с потухшими глазами, вцепившись в накидку онемелыми холодными пальцами. Забеспокоившись, Гидеон выхватил накидку и обернул ей плечи. Он взял в ладони ее руки и начал с силой растирать их, стараясь вдохнуть в них тепло.

— Вы совсем замерзли! — воскликнул он обеспокоено. — Мне не следовало везти вас так далеко. Вы, наверное, даже как следует не пообедали.

Она слабо улыбнулась.

— Пообедала.

— В одиночестве, в своей комнате! Почему вы так поступили? Я же послал Флоренс сказать вам, что вы все-таки обедаете вместе с нами.

— Она передала мне.

— Почему вы так упрямы? Почему вы настояли на том, чтобы остаться наверху, а затем, после всего, начали флиртовать с Дунканом в холле? Почему вы так поступили?

— Ничего подобного!.. То есть я хочу сказать, что наткнулась на мистера Дункана случайно.

— Он держал вашу руку, когда вы вошли в библиотеку.

Ким недоуменно посмотрела на него. Встретившись с его немигающим взглядом, она почувствовала себя, как загипнотизированный кролик.

— Знаете, что я вам скажу? — произнес он чуть хрипло. — Я околдован мыслью о женитьбе на Монике и в то же время хочу поцеловать вас! Это желание гложет меня с тех пор, как вы приехали в Мертон-Холл! Вы на всех мужчин так действуете, мисс Ловатт?.. Или только на тех, кто принимает вас на работу?

Она покачала головой, словно от боли, но Гидеон ничего не видел, как слепой. Схватив Ким в объятия, он прижался к ее губам, и с этой секунды она перестала помнить о прошлом, она знала только настоящее…

Настойчивые, теплые, волнующие губы разожгли в ее жилах какое-то необузданно-сладкое пламя. Легкая шероховатость его щеки, запах его волос, учащенное дыхание — все это захлестнуло ее экстазом, который до сих пор ей был неведом; и хотя она с трудом дышала, потому что он вел себя с ней немного грубо, намереваясь до последней капли испить наслаждение от этой вырванной силой близости, она жаждала, чтобы это продолжалось вечно и чуть не вскрикнула от разочарования, когда наконец он поднял голову и отпрянул, чтобы взглянуть на нее.

— Вас когда-нибудь так целовали? — сухо поинтересовался он, а серые глаза при свете приборных лампочек сверкали, подсмеиваясь над ней. — Например, Малтраверз…

— Перестаньте, — сказала Ким и попыталась высвободиться, но он не собирался размыкать объятия. Прижался щекой к ее волосам, вдохнул их аромат и закрыл ее глаза, в которых стояла мука, безжалостным поцелуем, а затем снова поцеловал в губы, но уже совершенно по-другому. Положив руку на ее теплую белую шею, он прижал Ким к спинке кресла и прошептал:

— А это на память, чтобы не забывали меня!

И мягкий волшебный поцелуй лишил Ким последних сил протестовать, а когда, наконец, он ее отпустил, она так и осталась сидеть неподвижно, укутанная накидкой. Гидеон завел машину, и они поехали назад тем же путем. Минут через десять он заговорил с ней.

— Я могу надеяться, что вы не покинете маму до тех пор, пока ей не станет лучше?

Ким едва смогла заговорить.

— Если вы позволите мне уехать, как только она поправится.

— Разумеется, — небрежно согласился он, и тогда она выпалила почти с яростью:

— С самых первых дней в Мертон-Холле я считала, что вы жестоки по отношению к своей матери. Вы насмехались над ней и презирали ее… Вы и сейчас в глубине души презираете ее… В ней много женских слабостей, а для вас они равнозначны порокам. Вы жестокий человек, жестокий, несносный и самонадеянный! Миссис Флеминг составит вам отличную пару, потому что она такая же, как вы, жестокая. Я содрогаюсь, стоит мне подумать, какие у вас будут дети…

— Тогда не думайте, — посоветовал он, не отрываясь от руля. В последнем луче лунного света сверкнула его белозубая улыбка. — Я сам не хочу пока о них думать… То есть предпочитаю не думать.

— Когда я покину Мертон-Холл, надеюсь, мне не придется прощаться с вами, — сказала она сквозь зубы. — Пожалуйста, сообщите заранее, когда соберетесь возвращаться.

Он бросил на нее короткий взгляд.

— Вы дали мне слово, что не уедете, пока матери не станет лучше! — напомнил он ей, но Ким покачала головой.

— До тех пор, пока я не узнаю о вашем возвращении. К этому времени миссис Фейбер вполне окрепнет, если будет поправляться так же быстро, как сейчас, и ее не огорчит мой отъезд. Я очень к ней привязалась, и мне будет жаль разлучаться с ней, но я жду не дождусь, когда смогу уехать из Мертон-Холла!

Руки Ким, вцепившиеся в накидку, которой он так заботливо обернул ее плечи, дрожали.

 

Глава ПЯТНАДЦАТАЯ

Через два месяца наступила весна. Идя по залитому весенним солнцем Лондону, Ким представляла, как в парке Мертон-Холла мерно раскачиваются под легким ветерком нарциссы, а на южной террасе великолепным ярким пятном зацвели желтофиоли. Когда она впервые оказалась там, она надеялась, что увидит эти цветы в полном блеске, но судьба распорядилась иначе… А кто возьмется поспорить с таким непререкаемым авторитетом, как судьба?

В этот день Ким побывала в агентстве, пославшем ее в Мертон-Холл, и сказала, что не очень торопится получить новое назначение. Ей хотелось несколько недель посвятить весне… погулять по паркам, присаживаясь на скамейки, чтобы съесть сандвич, покормить уток на пруду и все такое прочее. Ким одолело острое чувство неустроенности и одиночества, и она знала, как нелегко ей будет привыкнуть к другому месту сразу же после отъезда из Мертон-Холла. Сейчас обыкновенная прозаичная работа была ей не нужна.

В конце концов, в Мертон-Холле с ней обращались как с дочерью. Миссис Фейбер даже пролила несколько слезинок, узнав, что Ким собирается уехать. Но это, несомненно, оттого, что она была еще слаба, и впереди ее ничего не ожидало, кроме появления новой невестки, которую она не одобряла, хотя помолвка до сих пор не была объявлена. Гидеон провел на континенте почти весь месяц, и в течение этого времени миссис Флеминг несколько раз появлялась в Мертон-Холле. Иногда она звонила, чтобы справиться о здоровье миссис Фейбер, а раз или два даже спрашивала о Гидеоне, нет ли новостей о его приезде. Ким, которая ждала новостей о возвращении хозяина Мертон-Холла, была поражена, что Моника так мало знает о его намерениях. Должны же они были переписываться и иногда звонить друг другу? В наши дни телефонный звонок на континент — сущий пустяк.

Нерисса уехала домой, но Ферн осталась, чтобы еще немного побыть с бабушкой. Поначалу Ким решила, что у нее с Ферн мало общего, и та, казалось, избегала ее общества. Но постепенно они стали друзьями. Они вместе подолгу бродили по окрестностям, выгуливая собак, и Ким все узнала о молодом человеке, упорно изучавшем искусство в Париже, за которого Ферн надеялась однажды выйти замуж. Дядя Гидеон посоветовал ей подождать хотя бы полгода, чтобы абсолютно удостовериться в своих чувствах, и Ферн согласилась.

— Дядюшка Гидди говорит, что брак — очень серьезное дело, — доверительно сообщила она Ким. — Решение принимается только раз в жизни и нужно быть уверенным. Нужно быть уверенным, что это любовь, а не просто развлечение… Брак возможен только по любви, по крайне мере так уверяет дядюшка Гидди. Он сам не женится так долго, что, я думаю, он знает, о чем говорит.

Но знает ли он? — размышляла Ким. И много-много раз терзалась вопросом, целовал ли он Монику Флеминг так, как когда-то поцеловал ее.

Она дошла до унылого дома на Бейсуотер-Роуд, где у нее была квартирка, и, поднимаясь по лестнице, рылась в сумке в поисках ключа. Когда она поступит на другое место, одно придется сделать непременно — уехать из этого дома… Он такой мрачный, а после Мертон-Холла вообще невыносим. Как ей все-таки повезло, что она побывала в Мертон-Холле. Вряд ли доведется еще раз поработать в таком же месте. Впрочем ее не интересовало, где будет следующее место службы. Ей нужно работать, потому что она должна содержать себя, а все остальное не имеет значения. Когда закончился роман с Ральфом Малтраверзом, Ким переполняла горечь и обида… А теперь в ней не было обиды, не было вообще никакого чувства. В Мертон-Холле роман не завязался, но Гидеон Фейбер изменил ее жизнь. Когда она могла, то говорила себе, что ненавидит его… Но чаще всего в душе была пустота. Просто казалось, что какая-то часть ее самой умерла, и поэтому Ким не покидало оцепенение.

Ким подошла к облупившейся двери и вставила в замок ключ. Квартира состояла из двух комнат и ванной, в ней пахло сыростью и газом из-за небольшой утечки из газового камина. Войдя в переднюю, она подумала о камине, гадая, найдется ли у нее в кошельке шиллинг для счетчика, но почти сразу же замерла от удивления, потому что дверь в гостиную была открыта, хотя она совершенно точно закрыла ее перед уходом. В душе Ким шевельнулось слабое негодование, потому что по всем признакам хозяйка опять нанесла визит в ее отсутствие, воспользовавшись собственным ключом… что происходило довольно часто, стоило Ким отлучиться. Но пока Ким мысленно обращалась с речью к хозяйке, жалея, что не нашла себе другого жилища, более неприкосновенного, в дверях гостиной возникла фигура, и Ким от удивления чуть не выронила пакеты.

— Вы! — воскликнула она.

Гидеон Фейбер освободил ее от пакетов и положил их для большей безопасности на столик в передней, а затем пригласил ее зайти в собственную гостиную. Выглядел он исключительно хорошо и бодро, держался со спокойной уверенностью, хотя в серых глазах читалось какое-то волнение. Он избегал ее взгляда, словно опасался, что она в любую минуту может прийти в себя от удивления, вспомнит свои права и выставит его вон. Но Ким не сделала ничего подобного. Она лишь очень робко вошла за ним в гостиную и только потом поинтересовалась, как он сюда попал.

— Меня впустила ваша хозяйка, — ответил он. — Я объяснил ей, что я ваш давнишний друг, и она сочла возможным разрешить мне подождать вас здесь.

Ким прикусила губу, подавляя нервный смешок.

— Квартирные хозяйки в Лондоне все одинаковы, — сказала она. — Только если жилец платит втридорога, он сам себе хозяин. Моя домовладелица не так уж часто вмешивается в мои дела, но в ней живет неистребимое любопытство.

Гидеон, стоя по другую сторону маленького столика, не сводил с нее пристального взгляда.

— Ким, — сказал он, — я должен вам что-то сказать.

Она сразу переменилась в лице, в глазах появилась тревога и беспокойство.

— Ваша мама?..

Он покачал головой.

— Нет. Мама уже давно так хорошо себя не чувствовала. Она передвигается по дому и даже выходит в сад. Она передавала вам привет.

Казалось, в темно-голубых глазах Ким блеснули слезы.

— Как любезно с ее стороны.

— Ким! — Он сделал шаг к ней, но она поспешно отступила.

— Я не припомню, чтобы вы называли меня Ким, когда я служила у вас в Мертон-Холле, — сказала она, хватаясь за малейший предлог, чтобы не позволить ему заявить об отношениях между ними, которых никогда не было. — Вы всегда держались очень официально.

— За исключением двух случаев, которые я помню очень хорошо, — тихо заметил он, доставая из кармана желтый конверт. — Это пришло после вашего отъезда, — сказал он ей. — К сожалению, письмо распечатали, но его суть уже была передана по телефону. Письмо служило лишь подтверждением. Я попытался связаться с автором послания, но он успел уехать. После чего попытался связаться с вами, но так как вы не оставили адреса, а агентство не очень идет навстречу в подобных ситуациях, это оказалось нелегко. В любом случае, мне был нужен не только ваш адрес.

— Почему? — прошептала она, беря конверт в руки. В нем лежал обычный бланк, на котором отправляют телеграммы, но послание было многословным:

Поступил хорошее место Новой Зеландии. Вероятно, только на год, климат отличный, условия превосходные, включая дом. Может, ты передумаешь и выйдешь за меня, прежде чем я уеду? Очень сожалею о прошлом и хочу только одного — сделать тебя счастливой в будущем. Найди меня на Харли-Стрит, если согласна. Если откажешь, я пойму. Ральф.

Ким уставилась на бланк. Она ничего не поняла, пока не прочитала содержание несколько раз, затем подняла глаза на Гидеона, молча спрашивая, как он поступил с этим письмом.

— Я уже говорил вам, что пытался связаться с Малтраверзом, но к тому времени он успел уехать. Между получением телеграммы и моим возвращением из Бельгии прошло довольно много времени. Если вы помните, — сухо произнес он, — вы покинули Мертон-Холл, как только услышали о моем приезде, но прежде чем я появился дома, прошло добрых семь дней. Несколько дней я провел в столице, а затем поехал на север, в Мертон-Холл. К этому времени вы уже уехали… Обстоятельство, признаюсь, к которому я не был готов!

Она закусила губу.

— А почему никто не подумал связаться с отправителем телеграммы?

— В доме был только Пиблз, и он не знал, что с ней делать, поэтому оставил ее до моего приезда.

— Понятно.

Фейбер глубоко вздохнул.

— Мне жаль, Ким, — сказал он. — Я хочу сказать, жаль, что так получилось с Малтраверзом. Он уехал, думая, что так мало значит для вас, что вы даже не захотели ответить на его телеграмму.

Ким сильнее прикусила губу.

— Разумеется, я бы ответила, если бы получила ее, — сказала она. — Но мне кажется, он знал, даже когда отсылал телеграмму, что я ни за что не передумаю. Я так и сказала ему в Мертон-Холле, когда он приезжал во второй раз, чтобы осмотреть вашу мать.

Гидеон резко повернулся, прошел к окну и принялся пристально разглядывать крыши.

— Почему вы не сказали об этом в ту ночь, когда я увез вас прокатиться? — строго спросил он чуть севшим голосом. — Я же спрашивал вас, каковы ваши отношения с Малтраверзом, и вы дали понять, что влюблены в него.

— Я сказала, что была влюблена в него когда-то, — поправила Ким, по-прежнему неподвижно стоя за маленьким столиком.

Гидеон обернулся и взглянул на нее серыми глазами, в которых читались замешательство и обида.

— Все-таки, думаю, вы не так ясно выразились. Я спросил у вас, не хочет ли он жениться, и вы ответили «да».

— И вы предположили, что и я хочу… намерена выйти за него! — Ким стянула перчатки и швырнула их на столик. — В ту ночь вы предположили довольно много, мистер Фейбер, и я вовсе не была обязана выводить вас из заблуждения, — ее голос рассерженно зазвенел. — Мои личные дела вас совершенно не касались, и вы не имели никакого права подвергать меня тому допросу. Во-первых, вы только что обручились с миссис Флеминг и…

— Что-что? — Тон был таким резким, что она слегка оторопела.

— Вы только что обручились с миссис Флеминг… Если даже настоящей помолвки не было, о ней вскоре должны были объявить, насколько я поняла. В любом случае, еще за несколько недель до этого вы мне сказали, что, вероятно, все-таки женитесь на миссис Флеминг, когда преодолеете свое предубеждение против брака, — произнесла она с уничтожающей иронией, — а в тот вечер, когда я по неосторожности застала вас в библиотеке — и даю вам слово, что ни мистер Дункан, ни я не подозревали, что вы там! — было вполне очевидно, что вы быстро преодолеете это предубеждение.

Он обошел вокруг стола и схватил ее за плечи. Губы его были плотно сжаты.

— Ким! Неужели вы всерьез поверили, что я хочу жениться на Монике? — сурово спросил он.

Она кивнула, приклеившись взглядом к его галстуку.

— Разумеется, — ответила она почти беспечно. — Я не сомневаюсь, что вы намерены вступить с ней в брак… или она намерена вступить в брак с вами! Я не думала, конечно, будто вы так привязаны друг к другу, что в трудную минуту не сможете пережить разлуку, но…

Он с силой встряхнул ее, и она поняла, что он рассержен. Вне себя от гнева.

— За кого вы меня принимаете?

Ким украдкой взглянула на него и удивилась, потому что серые глаза полыхали огнем.

— Я не знаю.

— Нет, знаете! В тот раз, когда я держал вас в объятиях и вы отвечали на мои поцелуи… Вы же знали тогда, что мы любим друг друга! И это было не просто жалкое подобие любви, это было чувство, которое вызвало муку, когда мне пришлось вас отпустить, а вы еще отказались рассеять мое горькое заблуждение, разъяснив раз и навсегда, что не собираетесь замуж за Малтраверза!

О Ким, — простонал он, — я был так несчастен, но мне и в голову не приходило, что вы тоже несчастны. — Он взял ее лицо в свои ладони, пристально вгляделся в него в солнечном свете, проникавшем в убогую комнатенку. — Похоже, вы были не очень счастливы с тех пор, как покинули Мертон-Холл. Вы похудели, остались одни глаза, в которых видна скорбь, а ваши губы…

— Так что с моими губами? — спросила она, смеясь и плача одновременно.

— Я отвечу через минуту. — Он ласково провел пальцем по ее щеке, впитывая глазами каждую черточку. — Дорогая, — умоляюще произнес он, — ведь вы были несчастны?

— Не стану отрицать, — призналась она.

— Мне хотелось бы думать, что вас сжигала та же мука, что сжигала меня!

— Даже несмотря на то, что вы ухаживали за Моникой в тот вечер, когда я застала вас в библиотеке?

Его возмущению не было предела.

— Даю вам слово, я не ухаживал за ней! Она, должно быть, чувствовала чье-то приближение — наверное, услышала голоса, когда вы разговаривали с Дунканом перед дверью — и поэтому приготовилась к вашему вторжению. Клянусь, она вела себя так развязно, закинув руки мне на шею, единственно ради вас… или ради любого, кто мог войти. Вероятно, она полагала, что после того, как нас застанут в таком компрометирующем положении, я буду вынужден сделать ей предложение. Больше ничего не было, клянусь!

Глаза Ким засияли от радости, наполнявшей сердце. Она взглянула ему в лицо, и у него перехватило дыхание.

— Только и всего?

— Только и всего!

— О Гидеон! — прошептала она.

— На свете есть одна-единственная женщина, на которой я женюсь — это ты! Но как же Малтраверз? — спросил он, еще пристальнее вглядываясь в ее лицо, которое так и не выпустил из ладоней.

— Мне только казалось, что я влюблена в него, — чуть слышно проговорила Ким. — Это было три года назад.

— А он был влюблен?

— В то время — нет. Я только начинала работать, мне было всего лишь девятнадцать, и для меня он был окружен ореолом блеска. Вечерами он иногда приглашал меня куда-нибудь… Когда он приехал в Мертон-Холл, я уже забыла о нем, но он, видимо, не забыл.

— Не удивительно, — заметил Гидеон. — А теперь он уехал развеять свою печаль в Новую Зеландию! Что ж, надеюсь, он встретит кого-нибудь, кто поможет ему забыть обо всем, как мы забудем последние несколько недель.

Затем они прильнули друг к другу, и она прижалась лицом к его плечу. Его пальцы неуверенно и восхищенно поглаживали ее волосы.

— Я так люблю тебя, родная, — прошептал он. — Кажется, я всю жизнь ждал этой минуты… когда смогу держать в объятиях такое прелестное маленькое создание, как ты! А когда мы поженимся, я сделаю все и смогу убедить тебя, что я не из камня. Я буду любить тебя, как отец любил мою мать, только гораздо сильнее! Я сделаю тебя своей, оберну тебя в шелка и буду восхищаться тобой. Я буду беречь и лелеять тебя, словно ты из стекла, словно ты драгоценность!…

— Только не это, — с трудом проговорила Ким между поцелуями, которыми он осыпал ее лицо. Она неожиданно прыснула. — А вдруг я захочу писать мемуары… Я могу стать слишком изнеженной!

— Невозможно!

— Кто знает! Между мной и твоей матерью никогда не было чересчур большой разницы.

— Верно. Вот почему ей понравится иметь такую невестку, как ты!

— О Гидеон! — Она задохнулась от восторга и неверия.

Он чуть отстранился от нее.

— А я значу для тебя столько же, сколько ты для меня?

Ее огромные глаза мягко и влажно светились, как два темно-голубых цветка.

— Даже больше. Женщины всегда любят сильнее и одержимее мужчин.

— Одержимее — возможно, но никогда так преданно и… страстно! — Он прижался губами к ее губам. — Я обещал тебе сказать что-то о твоих губах, — напомнил он. — Это самые прекрасные губы на свете! Только такие могли растопить толщу льда вокруг сердца самого закоренелого холостяка, вроде меня.

Чуть позже они пришли в себя, и он оглядел комнату и высказал свое мнение.

— Это ужасное место! Неудивительно, что тебе сразу понравился Мертон-Холл. Мы вызволим тебя отсюда в течение получаса — как раз хватит, чтобы сложить вещи! — а затем сразу же едем в Мертон-Холл. Я позвоню Пиблзу, чтобы он подготовил маму. Думаю, будет неплохо, если мы проведем наш медовый месяц в этом ее домике… — Он вновь поймал Ким в объятия и лукаво заглянул ей в глаза. — «Шанс Гидеона»! Помнишь такой? Сомневаюсь, что водопровод там в хорошем состоянии. Насколько я помню, устроен он довольно примитивно… Но ведь там я впервые увидел белый свет! И мы можем затеять там ремонт, не правда ли?

— Но после того, как закончится медовый месяц? — обеспокоено поинтересовалась Ким.

Он весело и беззаботно рассмеялся, прижавшись щекой к ее щеке.

— Ну, конечно, после, моя любовь! Не раньше! Не думаю, что мы смогли бы ждать так долго!