Подо мной перина, на мне перина, и только нос и глаза выглядывают из-под нее в залитую солнцем комнатку. Светлая, удобная, уютная комната, переполненная вещами: безделушками, цветами, коробками с табаком, трубками, книгами, мебелью, разумеется обитой плюшем и украшенной бахромой. Здесь есть матросский сундук, высокая печка, зеркала и ужасные картины, изображающие буковые леса Дании. А одна стена целиком покрыта цветными фотографиями в овальных позолоченных рамках, — очевидно, портретами членов одной семьи. В центре этого ассортимента вылитый Иисус из мистерии в Обераммергау [6]. Он смотрит на меня из-под затеняющей лицо старой фетровой шляпы большими голубыми невинно-кукольными глазами. Это — Стьернебо, хозяин дома, где я гощу.

Есть еще другая фотография Стьернебо, сделанная сразу после того, как с него были удалены заросли волос. Он в костюме с платком в карманчике, с булавкой в галстуке, в высоком белом воротничке; усы элегантно закручены. Восковой манекен. Висит также портрет Стьернебо-отца с мужественным лицом и портрет матушки Стьернебо. Но лицо и фигуру другой женщины я вижу на трех фотографиях. Так и должно быть, потому что она не только жена Стьернебо и мать семейства, как показано на одной из фотографий, но и снятая во весь рост гренландка в национальном костюме. Она — такое очаровательное, мило улыбающееся молодое существо, что должна радовать сердце всякого, кто посмотрит на нее.

Я укладываюсь спать в два часа, уютно укрывшись периной. Теплое утреннее солнце светит в открытое окно. За окном — синее море, айсберги, ближние горы и дальние, со снеговыми шапками, сверкающими в утреннем свете, — великолепный северный мир. А тут — домашний уют. Я думаю: вот это, значит, Гренландия, и, глубоко удовлетворенный тем, что это именно она, поворачиваюсь на бок и засыпаю.