Глава 1

Всю неделю Лара стойко держалась, не показывая никому, насколько ей больно и тяжело от произошедшего, но в понедельник, придя в опустевший офис, она дала волю чувствам, и слёзы сами собой потекли из глаз.

Вокруг была только пустота, от которой становится невыносимо холодно, тоскливо и одиноко. А в мыслях навязчиво всплывал лишь один вопрос: «Почему он так поступил?»

Перед Ларой на столе лежал ворох разных бумаг: расторгнутые контракты, отказы, претензии – но всё это было такой мелочью по сравнению с пониманием, что это не кто-нибудь предал её, а он – Стас, мужчина, которого она любила всю жизнь, которого прощала всегда, ждала его звонков, его мимолётного взгляда, чью тень она искала все эти годы в толпе прохожих, за которым готова была бежать босиком по мокрому асфальту. Нет, но должно же быть какое-то объяснение его поступку. Он просто не любил её? Но зачем же тогда держал на невидимой привязи столько лет?

Лара собрала в большую коробку свои личные вещи – фотографии, какие-то записные книжки, подарки – и вышла из офиса, оставив ключи на столе.

Вернувшись домой, она решила запереть себя там, потому что не было никакого желания выходить во внешний мир.

Сколько бы в жизни Лары ни случалось предательств, потерь, разочарований и прочих происшествий, способных выбить из колеи многих, она никогда не сдавалась. Как будто всегда знала, что сможет снова встать на ноги, во что бы то ни стало найдёт силы начать всё сначала. Первое расставание со Стасом, предательство Лёвы, ничем не закончившийся роман с Николаем Строгиновым – ничто не могло сломить её. Она как будто закаляла характер, становилась более жестокой в бизнесе и более осторожной в отношениях с мужчинами. В то же время у неё всегда оставалась надежда на что-то лучшее. Она верила, что в этом мире ещё есть место для настоящей любви, преданной дружбы, доброты, прощения. И ещё больше она верила в то, что будет вместе со Стасом.

Она заставляла себя верить в это, даже если всё говорило об обратном. Она медленно, с трудом, но всё же поднималась на ноги. Подходила к своему гардеробу, раскрывала створки, выбирала лучший костюм, надевала дорогие туфли, делала идеальный, без единой погрешности макияж, красила ногти ярко-красным лаком и выходила на улицу с загадочной и в то же время надменной улыбкой. Такую она однажды увидела на фотографии бабушки. Снимок куда-то исчез, а улыбка осталась в памяти навсегда: женщина, сломленная жизненными обстоятельствами, разочарованная, тем не менее не сдаётся, предпочитая этой улыбкой обманывать окружающих и показывать, что у неё всё в порядке.

Лара тогда не поняла причины этой улыбки. Она вообразила, что боль и страдание на лице – из-за мужчины. Впрочем, они были из-за мужчины, только совершенно другого. А Лара после первого расставания со Стасом долго репетировала эту самую улыбку, стоя перед зеркалом. Сначала ничего не выходило, и вместо улыбки по лицу текли слезы разочарования. Но вскоре она научилась, и это вошло в привычку. После этого Лара плакала очень редко, стараясь, чтобы в подобные минуты никто не видел её слабости.

Но сейчас что-то сломалось в ней. Сломалось так, что не было желания что-либо делать. В её взгляде появилось отчаяние, а затем безразличие ко всему. Она нашла в себе силы только позвонить Жанне.

Жанна примчалась сразу же с бутылкой шампанского и двумя коробками шоколадных конфет и застала Лару в затёртом халате мышиного цвета, с растрепанными, кое-где спутавшимися волосами, напоминающими свалявшиеся куски шерсти, с облезающим лаком на обломанных ногтях и совершенно без макияжа.

Сидя на диване, Лара курила одну сигарету за другой и смотрела в пол. Рядом стоял журнальный столик, заполненный грязными чашками из-под выпитого кофе. Пятна жидкости, застывшие на стенках чашек, напоминали разъедающую фарфор кислоту. Здесь же валялись пустые пачки от сигарет, обёртки мятных леденцов. Было видно, что Ларе действительно все безразлично.

– У тебя бельё не постирано – целая гора, – сказала Жанна, выходя из ванной. – Пыль на мебели.

Жанна присела в кресло, сдвинув в сторону валявшиеся на нём разорванные журналы.

– Я рассчитала уборщицу, – тихим голосом ответила Лара, не глядя на Жанну.

Та оглядела комнату и поняла, что с подругой случилось что-то ужасное: под диваном осколки разбитой вазы, разбросанные по полу книги, огромное пятно от пролитого вина на ковре, не переставая, мигал экран телевизора.

Жанна встала, нашла пульт под столом и выключила телевизор. Потом повернулась в сторону Лары – та даже не отреагировала.

Жанна подошла к подруге, присела рядом и обняла. Какое-то время они сидели молча. Лара держала в пальцах тлеющую сигарету. Не курила. Жанна вынула сигарету из рук подруги, потушила в заполненной окурками пепельнице и посмотрела на Лару.

– Стас? – тихо спросила Жанна.

Лара медленно кивнула и, обняв подругу, зарыдала, не в силах остановиться. Но от этого не было легче – с каждой упавшей слезой ей становилось всё больнее и больнее. Она вспоминала свой последний разговор со Стасом, Рому, этот ужасный скандал со съёмками, который, как она понимала, был самой настоящей подставой. Всё будто по спирали вращалось в её мыслях: Лара останавливалась на одном, потом вспоминала другое, третье, с каждым витком вспоминались прежние проблемы и обиды, расставания. Она задыхалась от неожиданно охватившей её боли и ощущения потери всего. Ничего и никого у неё больше не было. Это неожиданное одиночество ужаснуло её. Сейчас рядом была Жанна. Но что будет, когда подруга уйдёт? Она закроет за ней дверь и останется одна в квартире?

– Что случилось? – спросила Жанна, когда Лара чуть-чуть притихла.

Лара покачала головой.

– Не сейчас. – Её голос был охрипшим. – Потом расскажу, сейчас просто нет сил. Посиди тут со мной.

Жанна осталась на ночь. Она уложила подругу спать, немного прибралась в квартире и заснула на диване в гостиной.

Следующее утро подруги встретили вдвоём, сидя за узким барным столом, втиснутым в небольшое пространство кухни. Они пили кофе и ели приготовленный Жанной омлет, принесённые вчера конфеты.

– Ну, ты как? – спросила Жанна. Она заметила стоявший на столе календарь. Жанна перевернула страницу, где серым цветом было напечатано «Январь 2008».

Лара по-прежнему мало реагировала на движение вокруг. Ей было всё равно. Она смотрела в окно на грязный серо-коричневый снег, на серое в тучах небо.

– Никак.

– Так ты расскажешь мне, что случилось у вас после последней встречи?

Лара покачала головой.

– Вообще сил нет ни на что, – добавила она, открыла створку окна и, сев на подоконник, посмотрела вниз: на улице дворник убирал снег. Потом она подняла голову и взглянула в то самое огромное окно напротив, заметила, как тот же мужчина смотрит на неё. Лара тут же встала с подоконника и, опустив жалюзи, села за стол.

– Что такое?

– Кто-то смотрит на меня. – Лара показала рукой в сторону окна. – Может, показалось, но не хочу сейчас ничего извне.

– Не становись параноиком. – Жанна взглянула в окно и никого там не увидела. Мужчина исчез.

– Не знаю, кем я стану теперь, Жанна. Запрусь тут у себя и ничего не буду делать.

– Слушай, мать! – не выдержала Жанна, решив таким образом встряхнуть подругу. – Ты что, рехнулась? Из-за какого-то мужика будешь сидеть в четырёх стенах? Да кто он такой? И так уже вчера наревелась, что глаз до сих пор не видно.

Лара проигнорировала эти слова. В другой раз она тут же помчалась бы в ванну рассматривать своё лицо и оценивать, насколько всё трагично, можно ли быстро исправить последствия слабохарактерности, наложив какую-нибудь маску на лицо. Но сейчас она не двигалась с места и молча смотрела на подругу.

– Что бы у тебя ни случилось, это не причина, чтобы всё ломать. Давай-ка встряхнись. Поехали куда-нибудь отдохнём хоть на пару дней.

– Нет, не хочу, – ответила Лара и закурила.

Жанна пыталась уговорить Лару пойти куда-нибудь вдвоём, развлечься, но, поняв, что та ни в какую не соглашается, отступила.

Потом был, как показалось Жанне, какой-то странный, но важный для Лары разговор. Как будто она пыталась сама себе объяснить ошибки.

– В сегодняшней реальности жить в полном смысле этого слова можно, если для тебя утратили ценность настоящие человеческие чувства. Нужно переступить через любовь. Доверие, уважение – это ушло, – медленно говорила Лара. – Это что-то, чего раньше не было. Появился какой-то новый тип человека, который я не могу охарактеризовать. – Лара задумалась. – Или это я уже здесь лишняя?

– Нет, – ответила Жанна. – Я с тобой согласна. Сама не раз думала об этом. Но разве можно с этим что-то сделать? Посмотри, когда кругом деньги, глянцевые журналы, власть. Не мне, конечно, об этом говорить. Сразу начинаю ощущать ответственность за то, что пишу.

– А разве так не должно быть?

– Лар, я до сих пор проверяю всю корректуру, прихожу в редакцию в шесть утра и пишу только о том, что сама вижу, не выдумывая сплетни о наших знаменитостях. – Жанне хотелось найти золотую середину, где глянец выступал бы не отравителем жизни, а неким связующим звеном между реальными людьми и теми, что смотрят на читателей со страниц журнала. – Но ты же понимаешь, я не могу контролировать, что происходит в мозгах людей, которые это читают. Мы не пишем руководство к действию, а всего лишь сообщаем информацию.

– Замкнутый круг… – В голосе Лары чувствовалось обречённость. – Телевидение, кино, бездарные книги «рублёвских» жен, возомнивших себя писателями, – всё это пропагандирует жизнь, где самое главное место занимают деньги и известность, привлекательная внешность, шмотки. – Лара с отвращением посмотрела на еду, положила обратно на тарелку надкусанную конфету. Аппетит пропал. – Понимаешь, я же тоже люблю комфортную жизнь, рестораны, украшения. Но это не главное. Нельзя ставить во главу угла только благосостояние. Оно не может быть равноценно любви, состраданию, дружбе. Деньги – лишь имитация счастья.

– Но ты же сама в этом бизнесе работаешь. – Это не было упреком, но если Лара говорила о реальности, то не должна была забывать и о себе.

– Вот именно, что работаю. Но разве я так живу? Моя жизнь, мои чувства не подчинены законам шоу-индустрии. В моей жизни нет шаблонов. – Лара заметила удивлённый взгляд подруги. – Да, если посмотреть на мою жизнь – вполне шаблонно. Квартира в центре Москвы, машины, бизнес… – Тут Лара замолчала, вспомнив, что от всего этого осталась только квартира. – Жанна, ты же хорошо меня знаешь, двадцать пять лет будет в следующем году, как мы дружим. Разве когда-то для меня это было важно? А ты помнишь, как мы снимали с тобой пополам комнату на Кантемировской, когда нам было по семнадцать лет? Я поругалась с мамой и ушла из дома, а Стаса уже не было в Москве. Жан, что мы тогда с тобой ели и носили? Каждый день одно и то же: пирожки и бутерброды и дешёвый растворимый кофе. Как мотались по всяким журналам и киностудиям в надежде заработать хоть какие-нибудь деньги. Ты думаешь, что мы уже так не сможем?

Жанна рассмеялась:

– Только не говори мне об аскетизме, Лара. Слава богу, мы с тобой долго там не прожили – всего пару месяцев. Я не хочу снова возвращаться в эти трущобы.

– Ты думаешь, я хочу? Но скажи мне честно: разве я сильно изменилась с тех пор?

Жанна внимательно смотрела на Лару. А Лара – в сторону окна, но словно в глубь себя, читая там невидимые строки. Её взгляд, даже всё лицо изменилось. Как будто появился вопрос, на который не было ответа.

– Лара, я могу тебе сказать только одно: все меняются, и всё. Я тоже иногда кажусь себе девочкой, которая делила с тобой всё поровну. Но зачем обманываться? Сейчас я другая. И люблю себя такой. То, что было, – мой жизненный опыт, который был мне нужен и помогает сейчас. Ошибки, которые я совершила, надеюсь, не повторю снова.

– Я вот думаю: нужно ли мне моё прошлое?

– Конечно, нужно. Без него не было бы тебя настоящей.

– Я была бы просто другой. Мне не пришлось бы пережить предательство любимого человека, и не только любимого. Меня ужасает, что в этом мире всё стало таким поверхностным.

И Лара вкратце рассказала подруге о том, что произошло. Окончив, замерла в задумчивости. Шокированная рассказом Лары, Жанна сидела, не зная, что сказать. Но все-таки спросила:

– Так что у тебя осталось?

– Ничего, практически ничего. Эта квартира, дом в Италии. Но у меня нет денег, чтобы всё это содержать.

– И что ты собираешься делать? На что жить?

– Не знаю. Продам что-нибудь.

– Но ты же можешь вернуться в бизнес.

– Кто станет со мной работать? Пока не могу об этом думать. Посмотрим, может быть… – Лара задумалась.

– Может быть – что?

Лара покачала головой. Сигаретный дым заполнял комнату тяжёлыми серо-белыми клубами, словно отделяя Лару от внешнего мира.

– Странно новый год начинается… Никого не хочется видеть, слышать… Хочу пустоты, – задумчиво произнесла Лара, а потом, вдруг снова вернувшись в действительность, спросила: – Как ты отметила?

– Никак, – так же грустно ответила Жанна, словно среди проблем подруги обнаружила свои.

– Я думала, у тебя роман.

– Я тоже так думала, но он улетел, – повисла пауза, – отмечать Новый год, как оказалось, с законной супругой.

– Мне жаль, – монотонно произнесла Лара и задумалась. – Неужели мы с тобой так и будем одни, Жанна?

– Давай выпьем. – Жанна налила в бокалы шампанского. – Чтобы всё-таки в новом году мы с тобой нашли настоящую любовь.

– Волшебство новогодней ночи кончилось, Жанна. – В голосе Лары были слышны нотки обречённости. – Все желания надо было загадывать несколько дней назад.

– Если во что-то верить, это обязательно сбудется.

– Вот именно, только я уже ни во что не верю, – сказала Лара и выпила залпом бокал.

Ближе к обеду Лара спросила у Жанны, не отвлекает ли она её от каких-нибудь важных дел и не нужно ли ей ехать домой. Жанна ответила, что, конечно же, нет, но намёк подруги поняла и уехала.

Лара в тот же вечер собрала чемодан, положив туда пару джинсов, несколько тёплых свитеров, футболок, нижнее бельё, какие-то книги, что-то из косметики. Всё это было нетипично для Лары – обычно, уезжая куда-нибудь даже на два дня, она брала с собой вечернюю одежду, украшения.

Лара уже стояла в дверях, застёгивая высокие сапоги, когда раздался звонок телефона. Включился автоответчик, и после звукового сигнала послышался голос Стаса: «Лара, привет, это я…» Лара замерла, в телефоне также повисла пауза. Стас долго раздумывал, что сказать. Лара находилась словно в оцепенении. Но, быстро совладав с собой, она застегнула молнию на сапогах, взяла чемодан, портфель с ноутбуком и сумочку и закрыла дверь, уже не услышав, как Стас продолжил: «…Прости меня. Мы могли бы встретиться – я всё ещё в Москве…»

Лара поймала такси и попросила отвезти её в аэропорт Шереметьево-2. Купив билет на вечерний рейс до Флоренции, она ночью прилетела в Италию.

 

Глава 2

Лара приехала на виллу поздно ночью. Такси остановилось возле больших металлических ворот, сквозь которые можно было видеть слабо освещённую подъездную дорогу и лестницу, ведущую в дом. Лара расплатилась и отказалась от предложения таксиста внести вещи в дом. Когда такси отъехало, Лара какое-то время стояла неподвижно, прислушиваясь к привычной в это время года тишине, и глубоко вдыхала свежий воздух, наполненный запахами солёной воды и средиземноморского кипариса, растущего здесь почти в каждом саду.

Ключей от главного входа у Лары не было. За домом в её отсутствие следила немолодая женщина по имени Элда, которая приходила убирать раз в две недели и обычно полностью подготавливала дом к приезду Лары и её гостей. Но в этот раз Лара ничего ей не сообщила – слишком поспешным был отъезд. Поэтому закрытый дом ничуть не удивил Лару. Она обошла виллу вокруг и, подойдя к небольшой металлической двери, набрала цифры кода – дверь отворилась.

Оставив чемодан в подвале, Лара прошла через коридор наверх. Она чувствовала себя усталой и опустошённой. Однако идти в пустую спальню не хотелось, и Лара предпочла остаться в гостиной.

Она открыла дверцы бара, где нашла несколько бутылок красного вина из старых запасов. Шампанского не было – поэтому мысль о приготовлении любимого коктейля отпала. Холодильник был пуст – впрочем, Лара и не чувствовала голода. Она налила в бокал красного вина, включила CD-проигрыватель, даже не проверив, что стоит в дисководе. Открыла балконную дверь и, выйдя на террасу, села на одиноко стоявший шезлонг – остальные, видимо, были заботливо убраны Элдой. Видимо, один она оставила для себя, чтобы иногда отдыхать здесь после уборки.

Послышался голос Андреа Бочелли. В ту же минуту самые разнообразные чувства всколыхнулись в Лариной душе. Она удивилась: насколько же ассоциативен человек, если даже звуки знакомой мелодии сразу вызывают в памяти давние воспоминания. Наверное, поэтому так трудно расстаться с прошлым, когда всё вокруг напоминает о нём. И даже если постараться уничтожить всё, что может о нём напоминать, нет гарантии, что случайный звук, чья-то фраза, запах не вызовет воспоминания. И ещё более удивительным и странным показалось Ларе то, что даже если это прошлое было отвратительным, всё равно в нём найдётся хоть один приятный незабываемый момент. И из-за этого мгновения, счастливой улыбки не забудется всё остальное – слезы, боль, разочарование. Этот единственный клочок счастья потянет за собой всё остальное. И прошлое уже будет восприниматься не как прошлое, а как действительность, которая не даёт спокойно жить в настоящем, не говоря уже о том, чтобы строить какие-то планы на будущее.

От осознания этого Ларе стало ещё больнее. Она понимала, что не способна уничтожить своё прошлое так, чтобы в нём не осталось ничего, что могло бы напомнить о Стасе. Скорее было легче убить себя, чем уничтожить напоминающие о нём предметы, звуки, запахи. Ведь она не может просто взять и удалить из памяти ту часть, что была обозначена табличкой «Стас Ильин». Но и смерть казалась слишком глупой, банальной развязкой.

Лара чувствовала, что, возможно, какое-то основное решение ещё впереди. Чем это будет для неё – спасением или гибелью, она не знала. Но была уверена, что непременно к этому придёт. И, может быть, слабая надежда на это неизвестное решение ещё давала сил.

Раздумывая обо всём этом, Лара заснула на террасе, укрывшись тёплым шерстяным пледом.

Проснулась Лара от того, что кто-то теребил её за рукав кофты. Это была Элда.

– Синьора Лара, вы приехали, – заговорила Элда по-итальянски. У неё была смешная манера говорить, чем-то напоминающая Ларе разговор торговок на московских рынках. Она всегда держалась с хозяйкой просто. При этом иногда, как мать, могла заметить, что Лара огорчена, а если уставала или слышала в голосе Лары требовательные нотки, не забывала напомнить, что та хоть и платит ей, всё равно должна не приказывать, а вежливо просить. Это повышенное чувство собственного достоинства всегда заставляло Лару по-доброму относиться к Элде и уважать её труд.

– Да, – ответила Лара по-итальянски, недовольная пробуждением.

– А почему вы не предупредили меня? Я ничего не знала.

– Я только вчера решила, что приеду.

Элда внимательно всмотрелась в лицо Лары.

– С вами всё в порядке?

– Да, всё хорошо.

– Но вы такая бледная… – Элда продолжала разглядывать Лару. – Ну конечно, вы же ничего не ели! – спохватилась она. – Подождите, я сейчас пойду куплю еды и приготовлю вам хороший завтрак.

– Элда, – Лара вздохнула, – не сейчас, пожалуйста. Можно просто кофе?

– Я знала, что вы попросите, – принесла щепотку из дома. Пойду сварю.

– Спасибо, – поблагодарила Лара. – А как вы узнали, что я приехала?

– Сын сказал.

– Сын? – удивилась Лара.

– Да, он теперь по ночам не спит, играет на гитаре, пишет что-то.

– Да вы что?

– Лара, он так благодарен вам за подарок. Он даже у нас в траттории несколько раз выступал. С большим успехом.

– Я рада. А как его ноги?

– Все так же. Как деревяшки, не двигаются. Но он и забыл про них теперь. Для него главное – музыка. Он и в детстве постоянно ею занимался, но мне всё это казалось баловством. А как авария случилась, думала, больше не увижу своего мальчика улыбающимся. Но нет, увидела. А про те ужасные вещи, которые он намеревался сделать, даже думать забыл. Спасибо Деве Марии. – Элда перекрестилась и поцеловала крест, висящий на шее. – И вам, конечно, синьора Лара.

– Не за что. – Лара осмотрелась. Утром всё казалось другим. Только привычный запах кипарисов, которые подобно высоким треугольным пирамидам стояли по периметру сада, напоминал Ларе, что она в Италии, а не в Москве.

 

Глава 3

Огромная итальянская вилла была расположена в городке Прияно на Амальфийском побережье. Лара купила её сразу после открытия продюсерского центра и получения крупного заказа. Поначалу она не знала, что будет делать с таким большим пространством, но всё как-то быстро приспособилось. Пустующие комнаты наполнились мебелью в стиле ар-деко, картинами и всевозможными скульптурными работами. Впоследствии коллекция пополнялась благодаря друзьям Лары, привозившим со всего света работы различных художников, а кто-то дарил и свои собственные.

На террасе и рядом с бассейном были расставлены десять шезлонгов и несколько плетёных кресел авангардного стиля, в другой, закрытой, части террасы стояли длинный стеклянный стол с железным каркасом и такие же стулья по обеим сторонам. За столом Лара и собирала своих многочисленных гостей летом. Пустовавшие по причине отсутствия мебели в первое время спальни быстро приобрели своих временных постояльцев, как только там появились кровати, комоды, туалетные столики и прочая мебель.

В Италии Лара любила проводить лето, когда к ней, сменяя друг друга, приезжали гостить друзья и знакомые, коллеги по работе. Жанна иногда оставалась почти на всё лето, забирая работу из Москвы с собой. Чаще всех здесь бывал Стас, которому особенно нравились итальянская кухня и, как он говорил, «dolce vita», подразумевая бесконечные ужины с шампанским и вином, сигары, машины, лазурное море и, конечно же, вечно ожидающую его Лару.

В одиночестве Лара здесь оказалась впервые.

Она встала с шезлонга и подошла к краю балкона. Вдали виднелись горы, сине-бирюзовое море, чьи-то дома, пустующая, переплетающаяся, как ленточка в волосах, дорога.

Лара посмотрела на сад. Аккуратно выстриженные кустарники, скошенная трава, стоящие в ряд деревья. Она вспомнила, как совсем незадолго до покупки дома была по делам в Нью-Йорке и заодно успела навестить своих друзей. Кто-то из них устроил ей культурную программу. Так она оказалась в Метрополитен-музей, где провела весь день до закрытия.

В зале, посвящённом импрессионистам, она увидела картину Ван Гога «Кипарисы», которая почему-то понравилась ей больше, чем другие знаменитые творения художника. Потом она кому-то рассказывала о своём впечатлении от картины – что эти стройные деревца вызывают ощущение покоя и тоски: вот так же, как она, тянутся куда-то, а сами-то растут посреди поля, заросшего сорной травой.

Осматривая виллу перед покупкой, первое, что увидела Лара, выйдя на террасу, – эти одинокие кипарисы. Долго не раздумывая, она купила дом. А потом знакомый художник подарил свою картину. Что его впечатлило – Ван Гог или вид с террасы в доме Лары, неизвестно, но на картине были изображены два средиземноморских кипариса, словно задающих вопрос Ларе: «Один – ты, а кто второй?» Все эти годы Лара так и не смогла найти ответа.

Картина висела на прежнем месте. По задумке Лары на стене, противоположной дивану, повесили огромное зеркало, в котором отражались сад и вид на море. И без того большая комната визуально становилось огромной, ничуть не уступающей размерами какой-нибудь танцевальной зале. А на другой стене как раз висела картина. Создавалась иллюзия: то ли ты смотришь в зеркало и видишь кипарисы, то ли смотришь на картину с таким же рисунком.

 

Глава 4

Бродя по полупустым улицам города, где с возвращением зимы жизнь замедляет ритм, Лара остановилась возле небольшого магазинчика, в котором продавали всякую всячину. В этот момент со второго этажа послышались звуки гитары.

– Кто это играет? – спросила она по-итальянски хозяина, сидевшего на стуле у входа в магазин. На вид около шестидесяти лет, он был седой, плотного телосложения, с большим животом. Мужчина читал газету и переминал в зубах сигару. Рядом с ним на небольшом стульчике стояла чашка с недопитым, остывшим эспрессо.

Хозяин улыбнулся Ларе:

– Это сын Элды, калека. У мальчишки хорошо получается.

– Да, удивительно. Я слышала, что он в городе играет.

– Вон в той траттории на углу. – Мужчина указал на дом в конце улицы. Лара знала это место и очень любила за вкусную еду и простую домашнюю обстановку. – Но очень редко. Ему трудно спускаться. Приходится договариваться с мужчинами, чтобы они снесли его вниз.

– Как красиво он поёт! Нужно, чтобы все его услышали.

– А кто вам мешает? Стойте тут хоть весь день, синьора. Я с вас денег не возьму. Может, вам что-нибудь нужно? Зайдите в магазин, приглядитесь – у меня цены хорошие. – И хозяин подмигнул Ларе.

Та улыбнулась:

– Спасибо.

Лара уже отошла на несколько шагов от лавки, но вдруг обернулась. Мужчина, который, видимо, внимательно следил за гостьей, от неожиданности смутился.

– А где здесь вход в дом?

Хозяин удивлённо посмотрел на Лару. Потом хитровато улыбнулся, словно говоря: «Ага, всё понятно».

– Вон туда пройдите. – Хозяин указал в конец улицы. – Заверните за угол после дома с красной дверью. Попадёте на задние дворы. Обратно пройдите. Увидите старое колесо от телеги и несколько мешков рядом с дверью. Это входная дверь. Она никогда не запирается.

– Спасибо, – поблагодарила Лара.

– Только зачем вам это нужно, синьора? – всё же решил полюбопытствовать мужчина.

Но Лара уже двинулась в сторону дома с красной дверью и не ответила.

Через пару минут мужчина услышал, как пение и игра на гитаре наверху смолкли. В доме воцарилась тишина.

Открыв дверь, Августо не мог поверить своим глазам. Перед ним стояла Лара – та самая женщина, у которой работала его мать и которая подарила ему гитару. Он столько слышал о ней, даже видел фотографию. Но женщина, которая сейчас стояла перед ним, показалась ему совершенно другой. В жизни она выглядела не так искусственно, как на фотографии.

– Здравствуйте, – сказала Лара, рассматривая юношу. «Какой он красивый», – невольно отметила она про себя.

До того, как попасть в аварию, Августо успел прослыть местным Казановой, покорив не одну девушку. Но потом настолько замкнулся в себе, что не верил никому.

– Здравствуйте… – нерешительно произнес Августо.

– Я… – Лара попыталась на ходу выдумать причину своего прихода. – Здесь живет Элда?

– Да, но сейчас её нет дома.

– А когда она будет?

– Скоро должна прийти. Она ушла за продуктами на рынок.

– Я могу её здесь подождать? Она у меня работает, я хочу с ней поговорить.

Августо потянул колёса инвалидного кресла, под непрерывный треск старых, выцветших, давно не крытых лаком досок пола отъехал от двери, уступая дорогу Ларе. Она медленно вошла, оглянулась.

Квартира состояла из трёх небольших комнат, обставленных простой старой мебелью. На стенах были развешаны иконы и маленькие железные подсвечники с потухшими крошечными белыми свечами.

– Вы хотите её уволить?

– Нет, с чего вы решили? – удивилась Лара.

– О чём же вам нужно поговорить с ней?

– Да так… пустяки. У меня сейчас небольшие проблемы с деньгами. Я хотела попросить её подождать зарплаты до конца недели.

– О, вам незачем было так переживать, – произнёс Августо. – Мою мать здесь все знают. Если нет денег, она берёт всё в долг, даже еду. Мы же никуда не собираемся бежать отсюда.

– С каким удовольствием я бы сбежала куда-нибудь, – тихо проговорила Лара по-русски.

– Что вы сказали?

– Да так, ничего.

– Вы куда-то хотите бежать? – спросил Августо. – Или я неправильно понял?

– Э-э-э… – Лара была удивлена. – Ну почти… Откуда вы знаете русский?

– В пятнадцать лет я впервые прочёл Тургенева по-итальянски. И мне захотелось хоть немного прикоснуться к тайне этого великого языка. Я купил самоучитель. Занимался вечерами. Правда, потом забросил, но что-то осталось в памяти. По-русски почти не говорю, но многое понимаю.

– Что же?

Августо улыбнулся и произнёс по-русски:

– Здравствуйте, как дела, красивая.

Выговорив последнее слово, Августо посмотрел на Лару.

Лара грустно улыбнулась: как далека она сейчас от этих слов. И хоть красота молодого человека в первую секунду привлекла её, она не почувствовала того волнения, какое испытывала раньше при встрече с мужчиной. У неё не возникло желания понравиться, очаровать. Все эти чувства потухли, как будто никогда их и не было. Лара вдруг почувствовала себя ужасно одинокой, и за улыбкой вдруг появились слёзы. Лара смотрела на Августо, силясь не заплакать, но слёзы сами собой покатились из глаз.

Августо не понял, что произошло, и сконфузился.

– Простите, простите. – Он подъехал ближе к Ларе. – Я, видимо, сказал что-то не то… О проклятая память! Я, наверное, перепутал.

Лара заплакала ещё горше и, закрыв лицо руками, присела на стоящий рядом стул.

– Постойте. – Августо отъехал от Лары и через какое-то время вернулся со стаканом воды. – Вот, выпейте.

– Что это, водка?

– Нет, – усмехнулся Августо. – Просто вода.

Лара выпила. Потом вытерла ладонями заплаканное лицо и, не глядя на Августо, произнесла:

– Простите меня.

– Ничего страшного. Чем я вас расстроил?

– Да нет, это не вы. – На глазах у Лары снова показались слёзы, но на сей раз она совладала с собой. И решила сменить тему разговора: – Скажите, а кто ваши соседи?

– Так, одна старушка. В соседнем доме живут молодая семья и доктор. А зачем вам?

– Когда я шла по улице, кто-то пел и играл на гитаре. Мне интересно, кто это.

– А вам понравилось?

– Это было удивительно красиво. Такое ощущение, что звуки проникали прямо в душу.

– Тогда я вам не скажу. – Августо отъехал к окну.

– Почему?

– Потому что тогда вы больше не захотите пройти по этой улице.

Лара внимательно посмотрела на юношу. «Чего же ты боишься?» – подумала она, не понимая, что Августо не решается признаться, что это он пел и играл на гитаре.

В этот момент вошла Элда.

– Синьора Лара? Вы? Здесь? – удивилась она. – А это мой сын, Августо.

– Да, мы уже познакомились. Элда… – Ларе захотелось побыстрее уйти. – Я пришла сказать, что у меня сейчас денег нет. Вы подождите, пожалуйста, до конца недели.

– Конечно, синьора! Стоило ли себя так утруждать? Выпьете вместе с нами кофе?

– Нет, спасибо. Мне нужно идти. – Лара подошла к двери и открыла её.

– Августо! – сказала женщина. – Ты поблагодарил Лару за подарок?

Лара взглянула на Августо. Кресло, в котором он сидел, было повёрнуто к окну, и Лара видела лишь его профиль. Чувствуя, что покраснел, Августо смутился.

– Не стоит благодарности… – сказала Лара, не глядя на Августо. – До свидания.

– До свидания! – произнесла Элда вслед Ларе и, когда та ушла, сказала: – Странная она какая-то сегодня. Странная…

– Да… Странная… – медленно произнёс Августо.

Потом взял в руки гитару и запел одну из своих любимых песен – «La voce del silenzio».

 

Глава 5

Дома Лара весь день думала об Августо. Но в её мыслях не было привычного чувственного интереса. Без удивления для самой себя Лара вдруг обнаружила, что сейчас даже слово «мужчина» не вызывает у неё никаких эмоций. Она знает, что они есть вокруг и даже обращают на неё внимание, но было ощущение, что между ней и ими огромная стена и как бы они ни приближались, пройти сквозь эту стену не могут. А для самой Лары эта стена не спасение и не препятствие. Стена – это часть её теперешнего существования. И сломать её она пока не может.

Думая об этом, Лара поняла, что над этой стеной, над нею и этими мужчинами стоит только он – Стас Ильин. И как бы она ни старалась преодолеть преграду, это было не в её силах. Только от того, как долго Он там пробудет, какой приговор Он вынесет, зависит её дальнейшее движение.

Лара почувствовала, как её охватил ужас от понимания, что Стас никогда не уйдёт из её жизни. На глазах снова появились слёзы. Лара закрыла лицо руками, постаралась сдержаться, но не смогла и дала волю нахлынувшим чувствам.

В комнате эхом раздавались рыдания Лары. Она легла на диван и, подтянув колени к груди, сжалась в комок – словно на диване лежал не человек, а брошенный тряпичный тюк, какая-то вещь.

«Ну почему он так поступил? Неужели ему было плевать, что я люблю его? Почему он не мог просто оставить меня ещё тогда, когда первый раз уехал в Америку? За что все эти годы держал меня при себе как верную собаку – и не на привязи, а у ноги? А я, дура, ждала его, обгрызала дочиста все кости, что он кидал мне из-за угла… Нет! Или…» – Лара замерла, пытаясь не допустить мысли, которые были на другом уровне внутреннего подсознания и подобно волне медленно подплывали. Но они приближались и приближались, и она знала, что изменить сейчас ничего не сможет. Что лечит только время. Сейчас она не в силах бороться. «И ведь если он позвонит, всё снова вернется». Лара ненавидела себя за это. Теперь она понимала, что от того, сможет ли она справиться, зависит всё, что будет дальше. Лара чувствовала, что скорее всего справится. Что в один из дней отрезвеет и скажет себе окончательное «нет».

А что, если не сможет? Что, если она не так сильна, как думает? Ведь сейчас в ней нет и капли хоть какой-нибудь силы. Внутри всё пусто. Почему она тогда не взяла трубку, когда он позвонил? Лара знала почему: в тот момент она интуитивно решила отсрочить своё падение. И сейчас она четко осознала, что в силах не позволить этому случиться.

Лара бросилась к телефону, выдернула провода. Закрыла окна и задернула шторы. В комнате воцарился мрак. Потом она открыла мобильный телефон, вынула сим-карту и сломала. Включила компьютер, вошла на сайт, где был зарегистрирован её почтовый ящик, и удалила его. Создала новый на другом сайте – отправила адрес только Жанне, попросив её никому не давать никакой информации о ней.

Она чувствовала, что нужно сделать что-то ещё, но пока к большим изменениям была не готова.

Вернувшись в кухню, она взяла початую бутылку вина, выпила её залпом, открыла новую. Остановилась перед зеркалом. Захотелось заплакать. И вдруг чувство подавленности и боли сменилось гневом и ненавистью – но не к Стасу или Лёве, а к самой себе. «Дура!» – закричала Лара, глядя на своё отражение. И с силой бросила бутылку вина в стену. Стекло разбилось, вино медленно потекло по белой стене. «Почему прошлое нельзя взять в руки, как школьную тетрадку, и разорвать на мелкие кусочки? Почему мне нужно с этим жить? Почему это нельзя оборвать, как я сделала только что с проводами?»

Лара схватила со стола чёрную тушь для ресниц и резкими движениями закрасила ею лицо, превратив его в подобие театральной маски. Откупорив бутылку вина, она не стала наливать его в бокал, а стала пить прямо из бутылки без остановки, пока там ничего не осталось. Открыла четвёртую бутылку, смотрела на грязное, в потёках лицо и смеялась. Пила медленно, чувствуя, как вино течёт по подбородку, смешиваясь с тушью, стекает на одежду.

«Уродина!» – захохотала Лара, показала самой себе язык и вылила остатки вина на волосы.

Потом она бросилась на кухню, отыскала ножницы. Вернулась к зеркалу. Рассмеявшись, она начала обрезать волосы, кромсая их, как бумагу.

Неожиданно она остановилась. Всё вдруг как будто замерло. Гнев ушёл, вернулось безразличие. Умыв лицо в раковине на кухне, она вернулась в комнату с тряпкой, щёткой и совком. Лара начала вытирать пол, сгребать разбитые осколки с пола и вдруг замерла рядом с зеркалом: откуда-то издалека на неё смотрела женщина, которую она никогда не знала. Некрасивая, уставшая, слабая.

Лара присела на диван, закуталась в плед. Отпила вина и вспомнила, что собиралась купить продуктов, но так и не успела. Поняла, что целый день ничего не ела. При мысли, что нужно что-то поесть, стало противно – словно вкусовые ощущения притупились. Но ни чувства голода, ни недовольства собой не было – осталось лишь безразличие ко всему.

Лара закрыла глаза. Так начался период её затворничества, какого ещё никогда не было. Она никому не звонила, не писала и предпочитала часами сидеть на балконе под ветром и дождём, как будто очищая мысли. Дни тянулись за днями, однообразные, скучные, серые.

Сидя на балконе, Лара смотрела на море и думала. Почему всё так произошло? Она чувствовала, что где-то допустила ошибку, которая повлекла за собой такую развязку. И это была не только ошибка в бизнесе. Ответ пришёл сам собой: Лара поняла, что не только была игрушкой в руках других людей, но и играла сама. Это был жизненный бумеранг. В поступках других людей легко угадывались собственные.

 

Глава 6

Лара закричала, как кричат от сильной боли или испуга. Она умоляла его простить её, не уходить, а остаться и поговорить. Но в ответ слышала лишь смех и видела улыбку: зубы белые, ровные, оливковый оттенок кожи, мягкие, чуть полноватые губы, ямочки на щеках, когда он улыбается. Но глаз не видно. Ничего не видно, только эта часть лица – рот. А изо рта слова: «Почему ты так сделала?» Иногда она видела его чёрные, как у Стаса, волосы, хотела погладить их, когда он к ней подбегал. Но стоило ей лишь протянуть руки, как он, качая головой, не разрешал ей дотрагиваться до себя и удалялся. Лара кричала ему вслед: «Сынок, вернись, прости, я не хотела…»

Лара проснулась. Этот сон преследовал её с тех пор, как она сделала аборт. И ребёнок рос так же, как рос бы, если бы родился. В первую неделю после аборта ей снился только эмбрион – та маленькая точка с картинки УЗИ. Точка ничего не говорила и не шевелилась. Но постепенно она росла, у неё появлялись ручки и ножки. Лара чувствовала, как ребёнок толкается внутри, чувствовала тошноту по утрам и тяжесть в ногах, чувствовала, как увеличивается живот, но только всё это не в реальности, а во сне. Процесса родов не было.

Когда, по подсчётам Лары, ребёнок должен был родиться, сны прекратились. Надолго. Не было никакого отклика от ребёнка, даже хоть какой-нибудь связывающей нити. Всё, что Лара помнила из этого времени, – это серый цвет стен в палате, где она лежала, и яркий свет, бьющий в глаза. Но свет этот был не от ламп, а другой, шедший откуда-то сверху.

Но однажды сны вернулись: ребёнок, снова ребёнок, только уже рождённый, живой. Ему около полугода. И она видит его улыбку, слышит смех, слышит, как он произносит какие-то звуки: «Агу-агу… ма-ма…»

И после этого сон так и не уходил. Каждый год по нескольку раз Лара видела своего нерождённого ребенка. Не видела, как растёт его тело, но чувствовала, что он меняется. А потом он заговорил и спросил, почему она это сделала.

Лара встала с постели, надела тёплую кофту и вышла на балкон. Закурила. Сидела, смотрела вдаль, в темноту, где чёрный цвет моря сливался с густотой ночного неба. Где-то вдалеке мигал маяк. Лара подняла голову. Там, высоко, светили звёзды. Как миллионы человеческих глаз, они смотрели на неё. Лара видела, как кто-то ей улыбался, кто-то смотрел со злостью, плакал, кричал, ненавидел. И вот одни – особенные, детские, печальные. Грусть в глазах ребёнка совершенно не такая, как у взрослого человека. Это для ребёнка всегда неожиданно пришедшее чувство. Первым делом дети открывают для себя радость, счастье, смех, любовь, зависимость, злость, но не грусть и одиночество.

Даже брошенный младенец не одинок – для него отсутствие родителей поначалу не является чем-то странным. Только потом, когда он видит других детей с мамами и папами, которые их любят, наступает осознание этого одиночества. Но ведь страшнее даже не это – а то, что даже при наличии мамы и папы, братьев и сестёр, бабушек и дедушек, тётушек и дядюшек, а во взрослом возрасте – мужей и жён, любовников и любовниц, друзей, знакомых, коллег по работе, – однажды приходит ощущение полного одиночества. Понимание, что, несмотря на наличие всех этих близких и неблизких людей вокруг, ты всё равно один. Один от начала до конца. И изменить это, избавиться от этого одиночества невозможно – с ним можно только смириться.

Лара долго думала о том, что сделала, вспоминала тот день, когда мать вела её за руку к знакомому врачу, у которого она сама сделала не один аборт. Вспоминала, как была шокирована всем происходящим, чувствовала, что это не выход из ситуации. Но какое-то оцепенение охватило её, и, наверное, впервые она слепо послушалась матери. Даже не стала спорить, когда Елена Петровна сказала, что, если родится ребёнок, Стас её все равно бросит, а она будет вести нищенскую жизнь матери-одиночки. Не раз она повторяла, что с ребёнком Лара никому не будет нужна. Но в итоге: Стас ушёл, отношения с матерью почти развалились, и сейчас она одна, никому не нужная. Нищенскую жизнь, правда, не ведёт, но от этого не легче.

Лара поняла, что тот аборт был её ошибкой. Возможно, самой главной ошибкой в жизни. Ошибкой, которая повлекла за собой все последующие. От осознания этого на душе становилось всё тяжелее. Если бы можно было изменить прошлое, она бы не стала слушать мать.

У себя на вилле, в полном одиночестве, Лара как будто получила возможность поговорить со своим внутренним «я». Она вспоминала своё прошлое. Вытаскивала из памяти воспоминания, которые, казалось, похоронила навсегда. Но воспоминания были живы и, как старые, не стертые файлы в компьютере, восстановлены.

Лара анализировала свои ошибки и приходила к выводу, что во многом, очень во многом виновата сама. И с этим предстояло жить – прощения у прошлого не просят.

 

Глава 7

Лара как будто не замечала, что утро сменяется днём, а день – вечером, вечер – ночью, что почти весь февраль шли проливные дожди. Все внешнее стало недоступным.

Она много читала, без разбора брала книги с полок, а иногда могла сидеть с книгой, раскрытой на одной и той же странице, несколько часов, перечитывая её, но тут же забывая, о чём.

Книги были частыми спутниками Лары. Иногда единственными друзьями, с которыми хотелось общаться вживую, были герои романов.

Сидя во мгле одиночества, Лара долго смотрела в далёкую и глубинную пустоту чёрного цвета моря, на котором плескались обрывками пятна отражающейся луны.

Оборачивалась – и взгляд задерживался на стеллажах белого цвета, заполненных книгами. Ночью они, разбросанные по полкам, казались одной большой неровной стеной.

Как часто в эти дни Лара вставала с кресла, бросив мягкий, пропахший цветами, табаком и морем плед. Упав на кресло, плед медленно съезжал, словно хотел уцепиться за возможные плетёные изъяны. Но таких не было. Плед падал на холодный, выложенный разноцветной, кое-где потрескавшейся мозаикой пол. Плед напоминал Ларе самоё себя: её тоже кто-то равнодушно бросил, она пыталась зацепиться хоть за что-то, но не могла. Протянутой извне руки не было.

Книги стояли вперемешку. Часто Лара хотела навести здесь порядок и расставить всё в строго алфавитном порядке, но просить Элду, не понимающую русского языка, было бессмысленно. Так они и оставались хаотично стоять на полках, меняя иногда своё местопребывание.

Читать здесь любили, как любили вообще всё, что относилось к искусству. Ларина вилла представляла собой подобие знаменитых салонов девятнадцатого века. Здесь, конечно, не было такой изысканности и аристократизма, как в салонах Голицыной, Олениной, бывших в своё время храмами красоты, изящного искусства и талантов хозяек. Сюда не заезжали, оставляя визитки в прихожей, знаменитые дипломаты и политики. Но были свой шарм и та же роскошь богемной атмосферы.

К Ларе в гости приезжали со всего света её друзья, коллеги и знакомые. Она любила устраивать закрытые ужины, приглашая кого-то из своих знаменитых друзей: здесь играли на рояле, стоявшем в отдельной большой зале, читали новые, только что написанные сценарии к фильмам, иногда и сами гости включались в действие, разыгрывая новую историю по ролям, пели песни, вспоминали прошлое, заглядывали в будущее и просто наслаждались времяпрепровождением, похожим на приторное карамельное крем-брюле.

Иногда Лара запиралась от всех, когда на виллу приезжал Стас. Они почти никуда не выезжали, проводя всё время на вилле: нежились на солнце возле бассейна, пили бесчисленное количество коктейлей «мохито», «сангрию» и шампанское. Элда, чей график сразу же сдвигался (если в обычные дни она приходила к восьми, то во время пребывания Стаса Лара просила её появляться не раньше двенадцати), готовила им обед, накрывая стол на террасе под тентом. Также она готовила им ужин, если они решали не выезжать вечером в город.

Стас приезжал ненадолго, максимум на два-три дня. Но и это казалось Ларе вечностью, долгим, непреходящим сном. А когда уезжал, всё обрывалось. После себя Стас оставлял какой-то очередной изящный подарок в виде браслета, броши, колье или серёг – и ощущение пустоты в душе.

Лара металась по вилле, не замечая, что оставляет повсюду осколки разбитой посуды, пятна пролитого кофе и вина, разбросанные окурки и собственные слёзы. Всё сразу же замирало: переставал работать DVD-проигрыватель, диски заедало в музыкальном центре, который тут же хотелось разбить, казалась пресной и невкусной еда, а солнце затягивали тучи, и шли дожди.

Но сейчас всё было другим: Лара замечала жизнь вокруг себя, но не замечала себя в ней. Ей казалось, что кто-то одним взмахом пера вычеркнул её имя из списка живых. И Лара с этим согласилась.

После многих дней затворничества Лара вышла из дома. Уже была середина марта – когда в Италии солнце начинает снова набирать силы для будущего лета, когда в воздухе пахнет свежими, нарождающимися апельсинами, море перестает быть независимо-холодным, шумным – и постепенно притягивает к себе человека.

Лара выехала из города, свернув на главную дорогу-серпантин. А там дальше, поворот за поворотом, всё ближе и ближе к морю. В дороге Лару не раз посещала идея: а что, если вот именно сейчас отпустить руль, вдавить педаль газа в пол – и вот он, бесконечный полёт в никуда. Но боязнь ещё большего одиночества удерживала. Ведь кто ждёт её там? Отец, которого она не помнит? Родственники? Она потеряется там, среди толпы незнакомых людей так же, как здесь, на земле.

Возвращаясь вечером домой по центральной улице города, она снова услышала знакомые звуки гитары и тот самый тоскливо обречённый голос.

Лара припарковала машину возле траттории и вошла внутрь. Для простого будничного дня там было довольно-таки много народа. Шумно, накурено и весело.

Когда она вошла, Августо сразу заметил её. Лара сидела до окончания выступления. Когда посетители разошлись, среди опустевших столиков Ларе стало отчётливо видно его инвалидное кресло.

Она сидела неподвижно, как будто и сама была прикована к стулу.

Августо заиграл снова. Сколько раз в жизни она слышала «Besame mucho», но впервые песня была исполнена специально для неё, в одиночестве и тишине, чтобы её душа смогла найти покой, место в этой жизни, а самое главное – утвердительный ответ на вопрос «Возможно ли ещё встретить любовь в этом мире?». И пусть эта любовь не будет идеальной, но пусть она будет настоящей.

Августо не приближался и смотрел куда-то в пол. А Лара видела, как его чёрные кудри спадают на лоб, следила, как пальцы плавно перемещаются по струнам гитары. Любое его движение было полно чувственности и любви к жизни. Лара опустила голову, не в силах совладать с собой, и дала волю слезам, которые через мгновение закапали на стол.

«Расскажи всё мне», – услышала Лара голос Августо совсем рядом, не заметив, как он приблизился.

Но вместо слов Лара поцеловала его в губы. Она чувствовала, как он отвечает на поцелуй. Но вдруг, словно песня оборвалась, гитарная струна лопнула. Августо резко отстранился от Лары и отъехал в конец стола.

– Почему? – спросила Лара.

– Ты знаешь это лучше меня, – ответил Августо. – Ни я, ни кто-то другой не способны излечить тебя. Ты только погубишь себя.

Прикрыв веки, Лара молчала.

– Только ты сама, – продолжал Августо, – в состоянии справиться с тем, что произошло. Если ты решишь, что выхода нет – его и не будет. Но если ты ещё немного побродишь по этому лабиринту, возможно, найдёшь нужную дверь, которая откроется.

– А если нет?

– Всё, что будет дальше, – уже выход.

– Откуда ты это знаешь? – спросила Лара. – Ты такой молодой. Сколько тебе лет?

– Двадцать один.

Лара тут же вспомнила Костю. Почти одного возраста, но такие разные. Один не знает о жизни ничего, другой – почти всё. Оба красавцы, оба талантливы. Только один превращает себя в калеку, другой пытается стать полноценным человеком. Как такое возможно в жизни? Почему так часто путь, избранный человеком, бывает неверным? И как не пропустить знак, говорящий, что какое-то событие в жизни не просто случайность, а то, что определит всю дальнейшую жизнь? Ведь так страшно ошибаться, так страшно оглядываться и считать свои ошибки.

– Я пытаюсь быть правдивым с ним. – Августо поднял голову.

– Бог? – Лара посмотрела на Августо, шокированная услышанным. – Да что ты знаешь о нём? Вы же не соседи по квартире.

– А что знаешь ты?

– Ничего.

– И я ничего.

Лара чувствовала себя школьницей, которая ничего не понимает.

– И?

– Просто он есть. Не лги ему – вот и всё, – спокойно ответил Августо.

– Хорошо сказано. Самой бы себе не врать.

В глазах Августо читалось: «Я это и имел в виду». Лара надолго замолчала.

– Я не знаю, – произнесла она наконец, – что буду делать со своей дальнейшей жизнью, но знаю, что должна сделать с твоей. – Лара налила в бокал Августо вина. – Я должна сделать тебя знаменитым. У меня не так много связей в Италии, но они есть, а самое главное – что-то ещё осталось в Москве. Есть в Англии хорошие друзья, у них собственная студия звукозаписи. Ты будешь мировой звездой.

– Не надо! – решительно сказал Августо. Не хватало только, чтобы он ударил кулаком по столу, и тогда Лара послушалась бы его, как слушается маленькая девочка, провинившаяся перед отцом. Но его твердое «Не надо!» не остановило Лару. Она слышала подобные фразы уже много раз в жизни и восприняла это как признак застенчивости или страха.

– Послушай, Августо… – Лара попыталась немного изменить интонацию, но голос не особенно подчинялся, оставаясь непривычно мягким и выпрашивающим, а не требовательным. – Я, может быть, неубедительно говорю, но ты очень талантлив, поверь мне. И твой талант от Бога, в которого ты хочешь чтобы я поверила.

– Нет. – Августо покачал головой. – Я хочу, чтобы ты поверила в себя, потому что Бог не только над тобой, а в первую очередь внутри тебя.

– Хорошо, но не об этом сейчас. Если ты веришь, что Бог внутри, значит, ты веришь в себя? – Августо утвердительно кивнул. Лара продолжала: – Ты же талантливый… Но кто об этом знает? Соседи? Твоя мать? – Лара почувствовала, как в голосе появляются нужные нотки возмущения. – Разве этого достаточно?

– Для меня – да, – без раздумий ответил Августо.

– То есть как? – не поняла Лара. В ней проснулся нормальный напор продюсера, который, несмотря ни на что, желает, чтобы артист согласился, поверил в себя и, самое главное, заключил контракт. – В чём ты сомневаешься?

– Лара, – спокойно ответил Августо, уверенный в каждом произнесённом слове. – Посмотри на меня: я попал в аварию два года назад. Теперь парализован на всю жизнь. Невеста меня бросила. Остались только мать и сестра. Я стану знаменитым, как ты говоришь, нужно будет ездить по гастролям, в другие страны. Как я оставлю их здесь одних?

– Ты об этом беспокоишься? – засмеялась Лара. – Да я тебе такой контракт сделаю, что любой заказчик должен будет оплачивать все перелёты тебе и твоей семье, любые их капризы. Проблема только в этом?

– Лара… – Августо улыбнулся. – Я знаю, что ты найдёшь ответ на любое мое «но». Но сможешь ли ты найти ответ на моё «просто не хочу»?

– Почему? – тихо произнесла Лара.

– Не знаю. – Августо пожал плечами.

– А деньги? Сколько ты здесь зарабатываешь?

– Здесь? – Он усмехнулся. – Ничего. Я играю бесплатно.

– Бесплатно? – Лара не могла поверить в то, что услышала. «Разве в наш век ещё возможно, чтоб выступали бесплатно?»

– Да. Хозяин обычно угощает меня и маму вечером хорошим ужином с бутылкой вина. Иногда посетители что-то дают. Немного. Один раз кто-то дал пятьдесят евро. Но для меня не это главное.

– А что?

Августо задумался.

– Я свободен.

– Знак вопроса, – сказала Лара.

– Как художник я свободен. Ничто не довлеет надо мной. Никто не говорит, что я должен играть, как и где. А для меня это главное.

– Но ведь всё это можно обговорить в контракте.

– Контракт – это уже несвобода. Я подпишу его – а что, если захочу что-то изменить?

– И изменим.

– Нет, Лара. Свободным можно быть только так.

– Но ведь таким образом ты мог бы помочь своей семье. Ты сможешь изменить свою жизнь. Увидишь другие страны, других людей. Найдешь новую любовь.

– Ты знаешь, если всё это должно прийти, оно придет. Лара, я вижу, что ты сама всё это понимаешь, но почему-то пытаешься надавить на меня. Я не понимаю – почему.

– Потому что я считаю, что твой талант пропадает зря. Я хочу, чтобы тебя услышал весь мир.

– Ты же меня слышишь?

– Да, – спокойно ответила Лара.

– Это уже целый мир, – продолжал Августо, накрыв ладонью руку Лары. – Мне не нужны фальшивые восхваления, мне не нужны деньги, которые не сделают меня счастливым, яхты, дома, машины – ничего этого не нужно. Я не сделаюсь счастливее или талантливее, если увижу в журнале свою фотографию. Мне не хочется рассказывать журналистам о своей жизни, не хочу, чтобы кто-то рылся в моём прошлом. Ты понимаешь, в моей жизни все так, как должно быть. И я хочу, чтобы она продолжалась, подчиняясь уготованной мне судьбе, а не точно просчитанной пиар-кампании, штату стилистов и продюсеров. Я калека, но Бог дал мне ещё один шанс. Можно сказать, что это он главный продюсер в моей жизни.

– Ты думаешь, Бог огорчится, если ты используешь свой шанс по максимуму? Кто тебе сказал, что тебе нет места в нормальной жизни?

Августо взглянул на Лару и молча закрыл глаза.

– Прости, – сказала она. – Я имела в виду, что ты, несмотря ни на что, можешь заявить всему миру о себе. Это никто не осудит – наоборот.

– Все будут жалеть меня.

– Будут восхищаться. Сколько художников, музыкантов, писателей были неизлечимо больны. Но они не останавливались, творили.

– То же делаю и я. Лара, ты хочешь, чтобы обо мне стало известно всему миру, а я не хочу. Не потому что стесняюсь или не хочу, чтобы моя мать перестала работать уборщицей, а сестра – учителем за гроши. Я просто не хочу. Известность не для всех. Я перестану быть самим собой. Все эти ненужные штампованные слова и навязанное поведение, они изменят мою индивидуальность. Это губит талант, губит простого человека. Не удивлюсь, что даже мой недуг можно использовать в качестве рекламы. Представляешь, что через год-два появятся парализованные художники, глухонемые писатели, слепые музыканты. По-настоящему великих немного, их недуг не замечают. А что до остальных – они молчат. И правильно делают. Пусть лучше белозубые, однотипные, похожие на манекенов люди мелькают на страницах журналов и экранах телевизоров, не стесняясь рассказывать всему миру о своих любовных победах и поражениях, пусть они будут знамениты величиной своих бюстов, количеством силикона, увеличивающимся или уменьшающимся в зависимости от веяний моды, пусть цена их успеха и таланта определяется ценой фотографий их новорождённых детей, которые они продают журналам, пусть их разводы становятся притчей во языцех, пусть они выбирают, с кем спать и с кем жить, в соответствии с рекомендацией опытных имиджмейкеров… – Августо выдохнул. Он говорил очень быстро и эмоционально. – Я этого не хочу. Я хочу заниматься только своим любимым делом. Больше мне ничего не нужно.

Лара была поражена его монологом. Как этот мальчик в двадцать один год понял то, что она пыталась скрывать от себя столько лет? Как он догадался, что всё это не главное? И говорил, не сомневаясь, как она, а уверенно заявляя это как истину, которой не может быть опровержения.

Лара ничего не сказала – спросила лишь, нужно ли ему помочь добраться до дома. Но Августо отказался, сказав, что справится сам.

– До свидания! – добавил он.

– До встречи, – ответила Лара и поцеловала его в щеку.

– Что ты собираешься делать? – спросил Августо, когда Лара уже выходила из дверей траттории.

Лара задумалась, посмотрела на него и ответила:

– То, что хотела делать всегда.

Вернувшись домой, Лара взяла стопку листов бумаги. Пересмотрев свои черновики и дневниковые записи, она начала писать сценарий к фильму – не первый в своей жизни. Но на этот раз она была уверена, что закончит и снимет по нему собственный фильм.

 

Глава 8

Два месяца Лара работала над сценарием «Мои московские ночи». Писала она их старым сценарным методом. Никаких «экстерьеров» и «интерьеров», никакой американской записи, строгой выверки положения диалогов и ремарок на странице, никаких шаблонных правил: первое поворотное событие на двадцать пятой странице, а второе – на семьдесят пятой. Не без удовольствия она перечитала одну из любимых книг по сценарному мастерству Линды Сегер, но и ту отложила, словно не хотелось никого слушать – а писать только так, как велит душа. Чтобы было ощущение взмаха крыльями и полёта. Поэтому в тексте всё было несколько сумбурно, больше зарисовками, но именно так, как учили когда-то в старых сценарных мастерских, когда Голливуд не был примером, когда не было продюсеров, а вместо них существовали инстанции советского кинематографа.

Лара и сама не знала, почему избрала именно этот более трудный приём. Может быть, потому, что знала, что не видно готовой формы сценария, а может, потому, что так будет проще писать режиссёрский сценарий. А может быть, просто потому, что хотелось писать. Она прикрывала веки и видела огни Москвы, яркие горящие фейерверки, которые в любое время года можно было наблюдать из её окна на Серафимовича, несущиеся вдоль набережной машины. Она видела облетевшие осенние листья на Манежной площади. Она видела торопящихся прохожих на Тверской, яркий свет в окнах ресторанов и кафе.

В основу «Московских ночей» легла собственная жизнь. Передать всю правду целиком не было главной идеей Лары. Она позволила героине быть сомневающейся, ищущей, желающей найти ответы на самые главные вопросы, мечтающей о настоящем счастье. Лара писала отрывками, небольшие сцены, не имея пока никакого конкретного плана, и не знала, каким будет финал.

Приходили е-майлы от Жанны, но Лара отвечала на них редко. В начале мая Лара получила е-майл о том, что её разыскивает мать. Жанна ограничилась обещанием, что всё передаст при возможности.

В какой-то из дней, когда Лара не пребывала в ставшем для неё теперь обычным меланхоличном состоянии, а была более или менее спокойна, она решила проверить состояние своих финансов. Собрав все счета воедино и аккуратно разложив их на столе, она обнаружила, что после ликвидации продюсерского центра личных денег у неё почти не осталось. Из них она могла бы заплатить разве что Элде за несколько недель работы. Денег на возвращение в Москву (если оно когда-нибудь состоится) не было, как не было их, чтобы остаться жить в Италии.

Сейчас её затраты были минимальными. Она покупала лишь сигариллы, которые начала курить вместо сигарет, вино и самую простую еду. Несколько раз заплатила Элде, пообещав отдать остаток в будущем. Но отдавать было не из чего.

Не раз приходила мысль о работе, но Лара понимала, что работать на кого-то не станет. А чтобы открыть новое дело, нужен фундамент, но кроме того – страстное желание. Но его не было. Всё, что хотелось делать, – писать сценарий. Лара отдавала себе отчёт в том, что надеяться на его успешную продажу не стоит. Оставалась только реализовать его самой, но опять же – где найти деньги? Надежды на какое-то неожиданное изменение в жизни у Лары не было.

И тогда Лара приняла единственное, как ей казалось в тот момент, правильное решение. Она продала свою машину в Италии и выставила на продажу виллу и московскую квартиру. Если первым придёт предложение о покупке московской квартиры – продаст её, а если виллы – то виллу. Она решила, что на полученные деньги уедет и начнёт жизнь с начала в другой стране. Куда бы ей хотелось поехать жить, Лара не знала, да и не задумывалась над этим. Ей было всё равно: Нью-Йорк, Париж, Мадрид, Гонконг или Кейптаун. Готова была стать вечной переселенкой, космополитом, скитаясь из одного угла в другой. Куда угодно, лишь бы куда-нибудь.

Она чувствовала, что в ней поселился страх – она боялась вернуться в Москву, где когда-то имела всё, а сейчас – ничего, где всё ей будет напоминать о Стасе, Роме, Косте, об её провале, обо всех ошибках, которые она совершила. Впервые любовь к Москве сменилась страхом потеряться в этом городе.

А итальянская вилла теперь казалась Ларе слишком большой для неё одной. К тому же и здесь, в её углах жили воспоминания о прошлом.

Предложения о покупке квартиры и виллы пришли через несколько недель одновременно. Лара сидела возле компьютера и думала: продать всё и на полученный доход обосноваться на новом месте? Но перечеркнуть прошлое одним махом и начать всё с начала ещё не было сил. По-прежнему оставалось желание оградиться от внешнего мира. Лара вспомнила, сколько раз в разных жизненных обстоятельствах она думала о продаже квартиры в Доме на набережной. Но в итоге на продажу никогда не решалась.

Лара никогда сильно не привязывалась к вещам – скорее к людям. Но квартиру и сам дом успела полюбить по-настоящему. Почему она так легко решилась на продажу квартиры, Лара знала. Но читая реальное предложение о покупке, понимала, что если она скажет «да», то больше никогда не увидит золотых куполов храма, не вдохнёт тяжёлый запах тополей под окном, не увидит московскую золотую осень, не услышат, как дождь стучит в окно.

Щемящее чувство тоски охватило Лару. Она скучала по Москве, родному, дорогому её душе городу.

Лара прикрыла веки и сделала глубокий вдох. «Вот и всё», – подумала она, нажала «ответить» и написала короткое письмо агенту.

 

Глава 9

Последней остановкой для Лары стал Милан, где она поставила окончательную точку в изменении своего образа. К удовольствию стилиста, который не знал, что делать с «этим рыжим рваным ужасом», Лара позволила экспериментировать над собой. Попросив только об одном: чтобы и намёка на прежний образ не осталось.

Когда в Шереметьево к Жанне совсем близко подошла женщина в чёрных брюках, обтягивающих тонкие ноги, и такого же цвета рубашке с завернутыми рукавами, Жанна не сразу узнала Лару. Она посмотрела на эту женщину мельком, даже не вглядываясь в бледное лицо, а выискивая в толпе свою рыжеволосую подружку. Но тут женщина сняла очки, и Жанна увидела знакомые глаза.

– Это ты?!

Лара вернулась совершенно другая: болезненно худая, с очень короткими, напоминающими мальчишескую прическу волосами оттенка «пепельный блонд». Никакого загара не было, даже лёгкого намека на него. Ногти, когда-то длинные, теперь были коротко острижены и покрыты прозрачным лаком вместо любимого красного.

Лара достала сигариллу и здесь же закурила. Её руки немного тряслись. Она снова надела очки, словно желая скрыть лицо от толпы случайных прохожих, разглядывающих её.

– Не похожа, да? – спросила она Жанну.

– Пойдем, здесь курить нельзя, – сказала та, заметив недовольный взгляд стоящего недалеко стража порядка.

Лара покатила тележку, на которой лежали несколько чемоданов и сумка с ноутбуком.

– Ты так изменилась. – Жанна шла впереди, но постоянно оборачивалась на подругу. – А тебе идёт этот цвет. – Жанна как бы оценивала новую внешность Лары. – Только такая незагорелая. У тебя же вилла рядом с морем?

– Я её продала.

– Почему?

– Жить не на что.

– Ничего не изменилось?

– Ты о чём?

Жанна качнула головой, как будто говоря: «Сама понимаешь, о чём…»

– А… забудь. – Лара вертела в руках коробку сигарилл, напоминая курильщика с сильной никотиновой зависимостью. – Там ничего никогда не изменится.

Подойдя к машине Жанны, Лара положила чемоданы в багажник и села на сиденье рядом с подругой.

– Ты жутко похудела, – заметила Жанна. – Я тебя такой худой вообще не помню. Сколько ты весишь? Пятьдесят пять, шесть?

– Пятьдесят один вместе с одеждой.

– Что? – ужаснулась Жанна. – Ты совсем охренела? Извини за грубость. При твоём росте в тебе должно быть килограммов на пятнадцать больше. Или решила подработать моделью? Только тебе тридцать, а не шестнадцать.

– Да, не шешнадцать, – копируя голос Людмилы Гурченко из фильма «Любовь и голуби», ответила Лара. – А по ощущениям – пятьдесят. – Лара посмотрела на свои руки. – Да и не такая уж я худая. Есть девушки гораздо худее меня.

– Лара, отрицание худобы – первый признак анорексии. А те девушки умирают на подиумах или дома за обеденным столом, когда кладут себе в тарелку три листочка салата, считая это нормальным ужином.

– Жан, успокойся. Я не хочу сейчас об этом думать. – Лара рассердилась.

– А пора бы. Скоро от тебя ничего не останется, – сказала Жанна: проблемы подруги были налицо. – Куда едем – к тебе или ко мне?

– Домой хочу.

– Что ты собираешься делать?

– Хочу ванну с какими-нибудь ароматическими маслами и пеной, мой любимый классический коктейль с шампанским и фруктов. Ты купила все, как я просила?

– Да, пакеты вон там лежат. – Жанна кивнула в сторону заднего сиденья. – Ну конечно, кое-что от себя добавила: колбаски, сыр, оливки, икру. Как знала, что ты такая тощая приедешь. Будем тебя откармливать!

– Да я, честно, ем всё подряд. Наверное, меньше, чем раньше, но не ограничиваю себя.

– Все от нервов, – сказала Жанна. – Но я тебя о другом спрашивала. Что ты вообще собираешься делать? Тебя не было полгода. Чем ты там занималась?

Лара задумалась: рассказать про сценарий или нет? С одной стороны, сценарий ещё не закончен, а с другой – ей не хотелось, чтобы Жанна думала, что она совершенно ничего не делала.

– Я… – Лара снова вздохнула, посмотрела в окно машины, открыла его, закурила сигариллу. – Так… читала, думала, писала.

– Писала? – удивилась подруга. – Ого, это что-то новое!

– Ничего не новое, ты же помнишь мои мечты.

– О чём писала?

– Да так… – Лара не знала, как объяснить, что именно она писала. Свои мысли.

– Дневник?

– Что-то вроде того. – Лара всё ещё не решалась сказать всю правду.

– Это хорошо, психоанализ всегда помогает.

– Да, – согласилась Лара.

Вскоре машина свернула на улицу Серафимовича и въехала во двор. Лара увидела знакомую дверь подъезда, припаркованные машины жильцов.

 

Глава 10

В тот же день, когда вернулась Лара, в Москве с разницей в пару часов приземлились два самолёта: один из Лондона, второй – из Лос-Анджелеса.

Ильин вышел из аэропорта, осмотрелся по сторонам, отыскивая ожидающего его водителя с табличкой «Ritz Carlton», нашёл, отдал багаж и сел в машину.

Ещё издалека увидев Фиолета, Костя закричал:

– Дружище! – Пробравшись сквозь толпу ожидающих, Костя подошёл к другу, и они обнялись. – Ну что, как вы тут?

– Да нормально, – ответил Фиолет. – Ты как? – И тут же добавил: – Видимо, хорошо – весь такой «смарт-кэжуал». Куда тебя везти? Домой?

– Нет, мама не знает, что я приехал. Сделаю ей вечером сюрприз, всё равно сейчас дома никого нет. Давай лучше куда-нибудь в центр – поесть и пообщаться.

– Отлично. Даниилу позвонить, чтоб подъехал?

– Конечно, о чём вопрос! Я буду рад его увидеть.

– Уверен, что и он тебя тоже.

Через полчаса друзья уже сидели в центре Москвы в кафе в Камергерском переулке.

Костя расспрашивал об изменениях, произошедших после его отъезда. В основном говорил Фиолет, рассказывая об институтских сплетнях. Даня молчал, попивая шампанское.

– А как Юля? – спросил Костя, осторожно взглянув на друга.

Даниил выдержал небольшую паузу.

– У неё всё хорошо, снимается в кино.

– Да ты что? Я рад за неё. Даже какой-нибудь эпизод – это уже начало.

– А с чего ты решил, что у неё какой-нибудь эпизод? – хмыкнул Даниил.

В голосе Абрамова чувствовалось раздражение. Да и вообще, прежних доверительных отношений между друзьями, как оказалось, нет. Куда-то пропало то ощущение легкости и простоты, которое было раньше. Всего лишь полгода назад для Кости самой большой проблемой было, когда он не возвращал Абрамову долг пару месяцев, да и то можно было не особенно волноваться. Но сейчас… сейчас он чувствовал себя неуютно, как будто долг вырос до цифры с десятком нулей. И странно: ведь его материальные доходы изменились. Теперь он и сам мог угостить Абрамова в ресторане, мог спокойно сейчас отвести друзей в клуб, как когда-то обещал, но не хотел этого делать не из-за желания сэкономить, а потому, что просто никуда не хотелось идти с этими людьми.

Костя удивился такому открытию: разве он мог так измениться за эти полгода и разве могли так измениться они? Вроде всё было по-прежнему – но совершенно чужое. Костя замолчал, покрутил в руках зажигалку, закурил.

– Ну а у вас как?

Даниил поморщил нос, снова со злостью посмотрел на друга.

– Мы друзья.

В голове Кости сразу мелькнула мысль, что он ещё может на что-то надеяться. Впрочем, она вряд ли захочет видеть его снова. Да и к чему затевать снова тягомотину? Опять начнётся сладкая конфетно-букетная романтика, от которой, признаться честно, его уже давно тошнило. И это касалось не только Юли, но и вообще всех женщин. Лара, когда-то так зацепившая его, показавшая, что можно любить по-другому, что женщина – это не только слёзы и вздохи, что эмоции бывают куда сильнее, глубже, осталась позади.

В Лондоне Костя часто вспоминал о ней, как вспоминают о прошлом, оставившем яркий след. Он знал: как бы ни сложилась жизнь, время, проведённое с Ларой, он не забудет. Многое он в ней так и не понял, что-то ему казалось странным, а о чем-то хотелось забыть. Но, несмотря на это, ему всё равно было приятно иногда возвращаться к мыслям о Ларе, зная, что в реальной жизни встреча с ней невозможна. А вот о Юле всё было расплывшимся, как будто концы памяти были оборваны: с одной стороны, не было сожаления, что они расстались, потому что дальше продолжать эти отношения было невозможно – и он слишком заврался, и она вообразила себе столько, чего он ей просто не мог предложить; но с другой стороны, были какая-то гложущая тоска и недоговорённость, что он её вот так бросил, покинул и, уезжая, даже не поинтересовался, как она. Ведь они всё равно были друзьями, и именно как друг он чувствовал, что поступил нечестно.

– Тебе не на что надеяться, Гринёв. Юля хорошо пристроена, – произнёс Абрамов, и Костя почувствовал, что фраза была заготовленной, которую, улучив момент, преподносят как джокер.

– А кто тебе сказал, что я на что-то надеюсь?

– Как будто я не вижу, что ты слюни пустил. Только прозевал ты девушку. Можешь забыть о ней.

– Видимо, и ты прозевал. – Косте было неприятно слышать подобные упрёки.

– Ты прекрасно знаешь, что у Юли ко мне никаких чувств, кроме дружеских, не было.

– Кто же тебя обошёл?

– Сам и спроси. – Даниил кивнул в сторону входа в кафе и со злостью произнёс: – Я её тоже пригласил на встречу друзей.

Костя обернулся – и не смог поверить своим глазам. В кафе вошла Юля, какой он никогда не знал. Она была в длинном, летящем шифоновом платье серого цвета. Её волосы были собраны в высокий конский хвост и обхвачены широкой лентой в тон платью. В одной руке она держала небольшую изящную сумку, а в другой – мобильный телефон, усыпанный стразами.

– Привет, ребята! – Юля подошла к столику, улыбнулась и расцеловала друзей. Сначала – нежно в губы – Даниила, потом – в обе щеки – Фиолета и только потом Костю – равнодушно и холодно.

Тот пришёл в состояние глубокого шока и никак не мог поверить, что перед ним Юля. Та самая Юля, которая только год назад сидела с ним на скамейке в одном из арбатских переулков в дешёвеньких джинсах и какой-то футболке и пила молочный коктейль из забегаловки.

Сверкнув ярким переливом, кольцо с большим розовым бриллиантом, казалось, ослепило Костю. Юля небрежно бросила сумку на пол, из которой выпали ключи. Костя поднял их и протянул девушке, успев заметить значок, кричащий об известной марке автомобиля.

– Не смотри на меня таким идиотским взглядом, Гринёв, – сказала Юля и, убрав ключи в сумку, обратилась к подошедшему официанту уже другим, манерным, голосом: – Пожалуйста, ещё одну бутылку шампанского, сигареты тоненькие и какой-нибудь салатик… – Юля быстро глянула в меню. – Давайте «рукколу с креветками».

Костя продолжал наблюдать, как она суетится, изо всех сил стараясь показать, какая она теперь другая. И ему стало противно от её по-московски ухоженного стандартного вида. Он почувствовал тошноту и отвращение к этому безликому лоску и понял, как тоскует по той её девичьей простоте, которая, как он понял теперь, была уникальна и выделяла её из толпы. Ему захотелось встать и уйти прямо сейчас, но он не сделал этого, понимая, что будет выглядеть глупо и по-детски.

Юле принесли сигареты. Она сразу открыла пачку и вытащила одну. Даниил достал было зажигалку, но Юля остановила его:

– Нет, дорогой, спасибо. Пусть Костя мне поможет, он давно меня не видел.

Костя взял зажигалку и помог Юле прикурить. «Давай, унижай, – подумал он. – Это всё, что тебе осталось».

– Спасибо, Костенька, – растягивая слова, произнесла Юля. – Ну расскажи нам про Лондон. Как ты там и что? Стал звездой?

– Разве это так важно?

– А зачем же ещё туда едут? – расхохоталась Юля. – Только не говори мне, Гринёв, что ты хотел побыть в одиночестве.

– Ты стала другой, Юля. – Костя посмотрел девушке в глаза, но она тут же отвернулась, сделав вид, будто что-то ищет в сумке.

– Да, как видишь, – усмехнулась она. – Прикупила шмотья, курю теперь. Изменения колоссальные, и в личной жизни тоже.

– Рад за тебя.

– А мне кажется, тебе плевать. – Юля сделала паузу, затянувшись сигаретой. – Впрочем, как обычно. Ведь ты у нас только себя любишь.

Даниил и Фиолет молча наблюдали за происходящим. Фиолета это забавляло, а Даниилу стало не по себе: «Все-таки она его любит. Сама не понимает, как она его любит».

– Юля, – спокойным голосом произнёс Костя, – тебе не надо пытаться унизить меня. Я и так себя чувствую полным ничтожеством.

– В вас проснулась совесть, Константин Гринёв? С каких это пор?

– Я много думал, когда работал в Лондоне. Я знаю, что ошибался.

– Ха-ха! – расхохотался Даниил. – Гринёв, что ты нам заливаешь? Ты думаешь, кто-то здесь поверит, что ты изменился? – Даниил говорил так громко, что многие посетители стали оборачиваться и разглядывать компанию. Кто-то заметил Юлю. Люди стали перешёптываться: «А это та самая… Да, видел фотки в журнале…», «Нет, ты что… она везде с этим… ну как его… такой толстый…», «Фу, как её не тошнит от него…», «…И всё ради денег и ролей в кино…»

– Ты можешь сколько угодно проповедовать свою святость, но я уверен, скоро раскроется, что это очередной блеф. Новая роль, которую ты решил сыграть. – Абрамов вызывающе посмотрел на Костю.

Гринёв вдруг почувствовал себя лишним в кругу своих друзей. Он видел только непонимание и нежелание верить в то, что он способен измениться, что посмотрел на эту жизнь по-другому. Да, возможно, он ещё не знает ответов на многие вопросы, но, будучи один, он многое передумал и понял, что его прошлая жизнь – один сплошной фарс, игра, мелочное желание денег и славы, за которые он был готов пожертвовать всем. И в итоге этой жертвой стала Юля. И сейчас, сидя здесь, он понимал, какую ошибку совершил. Ему хотелось всё исправить, но не получалось. Костя заблуждался, наивно полагая, что, попросив прощения, может всё исправить, его простят и забудут прошлое. Он не знал, что случилось с Юлей, но видел, что её жизнь сильно изменилась и она не хочет возвращаться. И это был он, тот, кто всегда ей твердил о славе и богатстве, ставя под сомнение любовь.

В прошлом году всё, что он и его друзья делали, казалось правильным. Он смотрел на отца и где-то внутренне оправдывал себя самого. Костя думал не о том, что отец причиняет матери боль своими нескрываемыми изменами. Он считал, что так и должно быть. Но иногда, неожиданно для него самого появлялась мысль, что всё это мерзко и жестоко. И тогда-то начинались срывы: он напивался, пытаясь всё забыть. Ему хотелось выключиться из этой реальности.

Появление Лары отрезвило его. Со всей своей сложностью, непредсказуемостью она показалась ему ближе и откровеннее, чем Юля. В Юле всё было слишком просто, наивно, глупо. Та любовь, а скорее увлечение, не была ни серьёзной, ни поверхностной. Это было что-то между, чего он и сам не мог себе объяснить. Ему и в голову не приходило, что он поступает дурно, продолжая эти отношения. Постоянно наведываясь в «Щуку», обливал грязью «Славянку», где всё казалось тупым и бездарным. Он изредка угощал Юлю кофе, занимая деньги у друзей, иногда преподносил цветы и какие-то мелкие подарки. Первой их близости Костя не придал никакого значения, не понимая, как много она значила для Юли. Для него это было очередной победой, которой он порадовался. А потом всё куда-то покатилось, помчалось, и он почувствовал себя сваленным в яму из общих предрассудков, стереотипов, вранья, обманутых чувств и собственной незначительности.

Костя посмотрел на друзей, усмехнулся, достал из бумажника деньги и, положив их на стол, встал.

– Только не говори, что ты обиделся и собираешься от нас уйти, – фальшиво произнесла Юля.

– Нет, не обиделся, но уйти собираюсь. Вы говорите, что я не изменился, думаете, я продолжаю что-то разыгрывать. Так вы ещё большие клоуны, чем я. – Костя посмотрел каждому из присутствующих в глаза и остановил взгляд на Юле. – Я думал, ты раньше была настоящая, но, видимо, ошибся. Настоящей ты стала только сейчас.

Костя развернулся, вышел из кафе и двинулся к Тверской улице.

 

Глава 11

Ещё не дойдя до угла Камергерского переулка, где располагались служебный вход МХАТа и небольшая закусочная, торгующая пирожками и блинами, Костя был остановлен Фиолетом.

– Костя! – Денис тронул его за плечо. Тот обернулся.

– Что тебе? – рассерженным голосом спросил Гринёв.

– Не будь занудой. Абрамов просто подтрунивал над тобой. Пойдём обратно.

– Подтрунивал? – рассмеялся Костя. – А у меня такое ощущение, что вы пригласили меня, чтобы посмеяться. Вам нужно что-то новое и забавное среди протухших московских новостей.

– Не будь таким, Костя. Это моя роль – разыгрывать циничного шута, – сказал Фиолет, улыбаясь другу, и похлопал его по плечу.

– Слушай, ещё раз говорю: я сюда не играть приехал.

– Хорошо, мы все это уже поняли. Ну пошли. – Фиолет потянул его за рукав рубашки. Костя нехотя покорился.

Подойдя обратно к веранде кафе, Костя увидел, как Юля и Даниил о чём-то оживленно беседуют, не обращая внимания на возвращение друзей.

– Вот, вернул его! – радостно сообщил Фиолет.

Костя сел на стул, заметив, что брошенные им деньги так и остались лежать на столе, и уставился в сторону, на прохожих, краем глаза замечая, что Юля всё это время изучает его.

– Так на чём мы остановились, Юленька? – спросил Даниил, как показалось Косте, слащавым голосом явно специально, чтобы продемонстрировать Гринёву, какие они теперь близкие друзья.

«Не спит ли она с ним? – подумал Костя. – А что, если всё это лишь для того, чтобы через несколько секунд объявить мне, что они вместе? Ведь он так и не сказал, с кем она. Общаются близко, при этом о „своём“ она не говорит».

Костя изучал их. Потом заказали ещё шампанского, потом бутылку вина. Действие алкоголя дало о себе знать, и Костя почувствовал, что расслабился. Он улыбался своим друзьям, особенно Абрамову, предчувствуя, что пьяная радость скоро сменится злостью.

Каким образом все оказались в гостях у Фиолета, Костя не помнил. Заметил только, что Юля чувствовала себя там как дома: знала, где что лежит, принесла с кухни бокалы для вина, закуски, даже напомнила Денису, где у него лежат фильмы, которые он пытался отыскать. Костя тут же начал подозревать Юлю в том, что она теперь с Фиолетом. Потом ему и вовсе представились какие-то оргии, которые могли устраивать его бывшие товарищи по институту, и главной фигурой в них, конечно, была Юля – как богиня, сидящая где-то наверху, обнажённая, почему-то непременно в чёрных туфлях с тонкой высокой шпилькой, с презрением смотрящая на них и позволяющая каждому по очереди подходить и целовать кончик её туфли.

Пришли ещё какие-то люди, знакомые Фиолета. Девушек не было. Но Юля держалась легко, прежней застенчивости, которую она невольно демонстрировала в мужской компании, не было и в помине.

Веселились до утра. Среди ночи кто-то побежал в ближайший супермаркет затовариться закусками и выпивкой, а Юля и Костя оказались вместе на балконе. Юля закурила.

– Ну и как Лондон? – спросила она, поглядывая то на Гринёва, то на продолжающий жить ночной жизнью Кутузовский проспект. К переливающимся разноцветными огнями зданиям казино подъезжали машины, оттуда выходили мужчины и женщины. Вон, заметила Юля, кто-то ругается с охранником из-за парковки, вон пьяный, наверное, всё проигравший, мужчина выходит из казино. Ему хочется на чём-то сорвать злость – он бьёт ногой первый попавшийся телефонный автомат. Вон тихо куда-то плетется старуха-бомжиха, держа в руках сумку, наполненную пустыми пивными бутылками, звон которых то и дело раздаётся в возникающей иногда секундной тишине. Плетётся куда-то, а через минуту исчезнет в подворотне, и нельзя будет даже доказать, что она была, существовала, словно это был всего лишь мираж.

Косте Юлин взгляд показался надменным и хитрым.

– А как Москва? – спросил он.

– Отвечаешь вопросом на вопрос. Я первая спросила.

– Хм, – усмехнулся Костя. – Конечно, не так, как твоя Москва. – Он посмотрел на её кольцо. – Проще, но всё серьёзно.

Юля подумала, что Костя, видимо, узнал о ней всё и решил задеть за живое, сказав, что у него есть девушка, с которой отношения куда серьёзнее.

– Да, куда уж нам, – рассмеялась Юля, – провинциальным дурочкам. Мы только за олигархами гоняемся. Нас достали всякие трепачи, обещающие золотые горы.

– Кто тебе обещал золотые горы? – Костя разозлился, почувствовав упрёк в свой адрес.

– А как будто не ты? Не ты ли мне пел, как мы будем счастливы, станем ездить на «мерседесе», всё покупать и всё продавать? Только теперь, дорогой, я сама могу купить всё, что ты захочешь. А могу и прокатить на машине. Хочешь? – Юля рассмеялась.

– Да ты что?! Нашлась добрая девушка, спасибо. Подайте нищему актёру. – Костя подошёл ближе и, резко притянув Юлю к себе, хотел поцеловать, но она влепила ему сильную, отрезвившую его пощёчину и вышла.

Костя минуту постоял на балконе, потирая ладонью лицо. Потом, словно опомнившись, вернулся в гостиную, заметив, что входная дверь захлопнулась. Абрамов спал на диване. Фиолет, как обычно, сидел в углу, тихонько слушал музыку. Его друзья смотрели фильм.

Крикнув «Пока!», Костя выбежал из квартиры и догнал Юлю на улице, когда та уже садилась в свою машину. Он подбежал к ней и крепко схватил за руку.

– Отпусти! – закричала Юля.

– Не будь дурой. Сядешь в таком виде за руль – разобьёшься.

– Я не дура! Пошёл ты!..

Юля захлопнула дверцу машины и, бросив ключи в сумку, побежала в сторону Нового Арбата. Там она пыталась поймать такси, но Костя догнал её. И когда рядом с Юлей остановилась машина, Костя влез туда следом за девушкой.

– В сторону метро «Университет», пожалуйста, – попросила Юля. – Я вам там подскажу, как ехать.

– О, ты сменила адрес, – усмехнулся Костя. – Смотрю, много изменений произошло с тех пор, как мы расстались.

– Да, ты не представляешь. Колоссальные. И я очень им рада. – Юля забилась в угол сиденья.

– Юля… – Гринёв посмотрел на неё пьяными глазами. – А ты по-прежнему красавица!

– Костя, эти комплименты ни к чему. Зачем ты вообще приехал?

– Зачем? – Костя задумался. – Не знаю, зачем, Юль. Одиноко стало. – Косте захотелось откровенно высказать ей всё, даже если она не поймет. – Я много работал, потом нашёл театральную школу. Пришёл туда. А меня спросили: «Ты зачем пожаловал?» И я впервые в жизни не знал, что сказать. Меня как будто холодной водой окатили. Понимаешь, здесь я мог любому сказать: потому что я талантливый. И все верили. – Костя рассмеялся. – Да я сам себе верил. Только верил-то ложно. Знаешь, одни люди верят сами в себя и добиваются поставленной цели, а другие знают, что не правы, но верят собственной лжи. Вот я из последних. В Москве мне казалось, что мир должен лежать у моих ног. Что бы я ни делал, все должны этим восхищаться, хвалить, говорить, какой я молодец, и прочить мне славу и блестящее будущее. А в Лондоне мне никто так не говорил. Им было плевать на заслуги моего деда в советском театре и кино, плевать, что отец музыкант, а мама – искусствовед. Всё это не имело ко мне никакого отношения. Я долго этого не мог понять, а потом догадался, что это только здесь, у нас в Москве. Почему-то, если ты хочешь чего-то добиться, ты должен иметь отношение к кому-то уже состоявшемуся – отцу, матери, мужу, любовнику.

Услышав это слово, Юля посмотрела на Костю, подумав, что он явно намекает на неё. Но Костя говорил в общем, а не о Юле.

– А там всем на это плевать. Конечно, тоже есть свои лазейки. Я не поверю, что, если какой-нибудь сынок звезды захочет стать известным, никто не посмотрит на заслуги его родителей перед родной Великобританией. Но ракурс совершенно иной. Посмотрят, а потом спросят: «А что можешь ты?» Мне вообще никто не предлагал никаких особенных ходов. Сказали: раз такой самоуверенный, приходи на прослушивание – танец, пение, немая сценка и диалог из любого произведения. Я впервые в жизни готовился по-настоящему, занимался. У меня тогда ещё график вышел очень напряжённый, была Неделя моды, меня отобрали на несколько показов. Приходилось вставать в пять утра, чтобы успеть подъехать на кастинг, потом целый день проводили в зале, ждали, когда установят освещение, декорации, по нескольку раз репетировали показ. Он длится всего двадцать минут, а из-за этого приходилось торчать там целый день. Впрочем, это пошло мне на пользу – я то текст учил, то танцевал. Ребята в основном читают, кто-то дипломную работу пишет, кто-то изучает право, кто – экономику. Я ещё никогда не встречал столько образованных людей. Думал, что все мужчины-модели – геи или жиголо, идущие в этот бизнес только по одной причине: найти кого-то, желающего их содержать.

– А ты зачем тогда туда пошёл? – спросила Юля.

– Мне просто хотелось уехать, сменить обстановку, а жить на что-то нужно было, поэтому я согласился. И ты знаешь, таких, как я, очень много. Для них модельный бизнес – это скорее возможность заработать деньги. Я там только от нескольких человек слышал серьёзные заявления: быть моделью всю жизнь. Но большинство мечтают окончить институт и посвятить себя действительно настоящему делу, а не «вешалкоходству».

Юля рассмеялась.

– А по-другому это и не назовешь. Чувствуешь себя самым настоящим манекеном, которого постоянно пытаются обезличить. Ты никто. Да, красивая внешность, да, хорошая фигура, но не надо выходить за эти рамки. Уровень твоего «ай-кью» никому не интересен. И знаешь, если бы не театральная школа, я бы, наверное, давно свихнулся.

– А где ты там жил? – спросила Юля и обратилась к водителю: – На следующем светофоре – направо, пожалуйста, а потом под арку того дома и через двор – налево. Третий подъезд.

– Снимал меблированную квартиру-студию. – Костя задумался, вспомнив свою небольшую квартирку с окнами во всю стену, белые потолки, бетонный пол, стального цвета кухню. Всё было современно и так, как он когда-то хотел, но почему-то прежней радости не возникало. Костя вздохнул. – Мне иногда было жутко одиноко.

Юля посмотрела на него и вдруг почувствовала, как ей жалко Гринёва. И захотелось сказать: «Не переживай, сейчас ты здесь, со мной…», но воспоминания о прошлом всё-таки не стёрлись из памяти. Юля не верила, что человек может забыть всё окончательно, вычеркнув из жизни даже тех людей, которые сделали больно. И сейчас, глядя на Костю, такого одинокого и потерянного, она как будто заметила подтверждение своей мысли. Но тут же испугалась: а что может помнить он? И если помнит, чувствует ли себя виноватым перед ней или это только какие-то отдельные фрагменты его предыдущей московской жизни? Юля молчала. А Костя продолжал свою запоздалую исповедь:

– Я бродил там по улицам без карты. Знаешь, иногда в чужом городе хочется оказаться именно без карты, чтобы самому найти то, что скрыто от глаз туристов.

– В этом городе чужом для меня и для тебя… – начала Юля, произнеся первые строки стихотворения, – мы по улице бредём, одиночество храня. И никто не может нам ни помочь, ни помешать – разве можно пополам одиночество разнять?

Костя молчал, вслушиваясь. Потом взглянул на Юлю и неожиданно поцеловал её в губы, но тут же замер, почувствовав, что Юля на поцелуй не отвечает.

Юля отвернулась и стала рыться в сумке в поисках пудреницы и губной помады. А Костя в этот момент заметил, что машина давно стоит во дворе какого-то дома. Водитель покорно ждал, выйдя из машины на вынужденный перекур.

– Ты здесь живёшь? – спросил Костя, успев заметить название улицы и номер дома на светящейся табличке.

– Да, – ответила Юля.

Костя посмотрел на неё.

– Ну пока. – Он поцеловал Юлю в щёку. – Ещё увидимся.

– Не думаю, что это хорошая идея, Костя. Повидались, и хватит.

– Я никуда не уезжаю.

– Этого достаточно.

– Что это значит? Хочешь сказать, повидаемся разок, когда я буду наведываться в Москву, и всё? Чтобы я вот так же тебя догонял, а ты от меня убегала? А потом мчаться в такси и разговаривать? Юля, мне это не нужно.

– А что тебе нужно?

– Не знаю, – откровенно признался Костя. – Правда.

– Ах, тебе нужна правда, Гринёв. – Юля вышла из машины. – Так вот: оставь меня в покое. Хватит! Я тебя ненавижу. Ты думал, выложишь передо мной всю свою жизнь: ах какой он был там бедный и несчастный, одинокий – и я тебя пожалею? Только нет, Костя, всё кончено! Давно кончено! Навсегда!!! – крикнула Юля и убежала.

Таксист сел в машину и, покосившись на Костю, спросил:

– Куда едем?

Костя посмотрел на часы. Было почти два часа ночи. Будить мать в это время было неудобно, но ехать куда-то ещё Косте не хотелось.

– На Кутузовский, шеф. – И пьяный хмель, чувствовавшийся до сих пор во всём теле, прошёл.

 

Глава 12

Лара вошла в свою квартиру и неожиданно ощутила себя там чужой. Она бродила по комнатам, рассматривая мебель, словно гостья. На мгновение в мысли закралось сомнение: а правильно ли она поступила, вернувшись сюда? Может быть, стоило продать и эту квартиру?

Но вот Лара прошла в гостиную, по старой привычке прислонилась к оконной раме, закурила и посмотрела вдаль. Золотые купола храма Христа Спасителя ослепительно сияли, отражаясь в зелёной густоте воды. Машины стремительно неслись по Каменному мосту и Берсеневской набережной, народ гулял и шумел, а Лара над всем этим была наблюдателем. Нет, нет… Конечно, нельзя никуда уезжать отсюда, здесь можно провести всю жизнь – наблюдать за прохожими, читать, думать. Можно часами стоять у окна и ждать.

Чуть позже подруги сидели вдвоём, пили вино, разговаривали.

– Лара, у тебя нет желания отомстить им? – спросила Жанна.

– У меня вообще нет никаких желаний, – ответила Лара. – Хочу только спокойствия.

– Но я уверена, что можно найти какой-то способ всё вернуть.

– Не знаю, нужно ли мне это. – Лара задумалась. – Я оказалась вовлечена в точные расчёты людей, которым удалось сделать то, чего я когда-то не смогла.

– Что ты имеешь в виду?

– Старая история. – Лара махнула рукой. – Я тоже когда-то пыталась заставить Штейна подписать соглашение о передаче мне его доли, но он отказался. Мои уловки не сработали, а вот у него сейчас получилось – он оказался умнее меня. Наверное, уже тогда выработал план по выживанию меня.

– Так ты думаешь, что всё это идея Штейна, а не Стаса? – спросила Жанна.

– Утверждать точно не могу, но здесь у Стаса нет таких связей, как у Штейна. Я думаю, скорее они всё делали по общему уговору. Плюс Аристовский хорошо помог. Святая троица, – рассмеявшись, добавила Лара.

– Я уж думала, ты собираешься оправдывать Ильина.

– Нет, ни в коем случае… Если бы я кого-то оправдала, так это Штейна, – подумав, ответила Лара.

– Штейна? Чем он лучше?

– Своей откровенностью. Он никогда не скрывал, что ненавидит меня, что его мечта – уничтожить меня. Он всегда хотел быть на первом месте, а тем двоим понадобилось разыгрывать какие-то несуществующие роли. Стас… – Лара помолчала. – Мне противно о нём думать.

– Значит, всё-таки думаешь?

Этот вопрос задел Лару. Она внимательно посмотрела на подругу.

– Конечно, думаю. А ты считаешь, я так просто могу вычеркнуть его из моей жизни? – Лара замолчала, уставившись куда-то в одну точку и не замечая ничего. Жанна знала этот Ларин взгляд, устремлённый глубоко внутрь себя. Знала, что в этот момент Лара корит себя, обвиняя в непростительной ошибке: она была слишком доверчивой. А Лара прислушивалась к чему-то внутри себя, но там была пустота. Все молчало.

Жанна изучала новую внешность подруги. Она ей нравилась, но в то же время было непонятно: зачем такие резкие перемены?

Лицо Лары выглядело более строгим: отточенная линия скул, простая укладка. Во всём её образе была холодная геометричность.

Жанна отметила, что и стиль одежды Лары сменился на минимализм. Помогая подруге распаковывать чемодан, Жанна смотрела то на одну, то на другую вещь и не понимала, куда делась Ларина любовь к шику и экстравагантности. Жанна ощутила внутренний протест. Как подруга Лары она понимала: желание сэкономить привело к тому, что Лара обзавелась вещами масс-маркета. Но как редактор глянцевого журнала негодовала: не было ни одной вещи, на которой хотелось бы остановить взгляд. Всё простое, безымянное, скучное… Но говорить об этом Ларе она не стала, понимая, что у той, видимо, нелёгкие времена. «Хоть с туфлями не продешевила», – обрадовалась Жанна, заметив коробки с обувью. Но и здесь вкус Лары претерпел изменения: она отдала предпочтение классическим лодочкам на шпильке, античного стиля сандалиям, а на вечер – простым босоножкам золотого или серебряного цвета. Никаких бабочек, цветочков – ничего, что могло бы напоминать о какой-то девичьей романтике, грёзах.

Было почти два часа ночи, а Лара и Жанна всё ещё сидели в гостиной, разговаривали.

– Завтра, наверное, будет жарко, – сказала Лара. – Но мне так надоела эта жара. Хочется ливня с грозой, чтоб вся Москва погрузилась в один сплошной дождь, когда не видно ни машин, ни домов, никого, когда промокаешь до нитки, лишь выйдя на улицу.

– Наверное, тебе просто хочется смыть с себя всё это прошлое, вот ты и ждёшь дождя.

Лара засмеялась.

– С твоим ли прагматизмом и серьёзностью говорить о том, что я жду дождя, потому что хочу смыть прошлое? Жан, ну это же смешно. Прости, не ожидала от тебя такого. Думала, ты предложишь мне отправиться в какой-нибудь спа-отель в Турции на недельку.

– Я действительно об этом думала, но ты же только вернулась. Может, есть смысл пока побыть в Москве? А пока я тебе принесла подарки. Вот держи, это твой утренний набор. Начнёшь второй день в Москве с хорошей ванны.

– Лавандовое масло для ванны, ароматическая соль, свеча… – Лара перечисляла вслух всё, что обнаружила в пакете. – Прекрасно. Но ты забыла самое главное.

– Бесплатного холостого мужчины у меня нет.

– К чёрту этих мужчин. Кофе! Ты купила кофе?

– Дорога-а-ая… – произнесла Жанна. Её лицо было полно раскаяния. – Прости меня, забыла.

– Ну ты даешь, Жанк. Ну блин, таскаешь мне тут всякую ерунду, которой у меня вся ванна забита, а кофе… – Лара побежала на кухню, надеясь отыскать на полках в шкафу кофе, но его не было. Лара вернулась в гостиную. – У меня всё закончилось ещё зимой. Даже дешёвый турецкий, и тот весь выпила. Ты же знаешь, в какой я депрессии. Мне так важны кофе и сигариллы, меня это так спасает.

– Ну прости, прости. А давай я сейчас пойду и куплю кофе, какой скажешь.

– Нет уж, пойду сама, а то купишь ещё что-нибудь не то, потом обратно не вернёшь. Прогуляюсь: я соскучилась по моему двору. А ты пока доставай свои припасы. Конечно, в два часа ночи лучше ничего не есть, но всё равно.

Лара надела чёрные шлёпанцы-вьетнамки и набросила джинсовую куртку.

– Не слишком ли для двух часов ночи?

– Что ты предлагаешь надеть – шпильки и мини-юбку?

– Тот, кто надевает ночью такие шлёпанцы, явно в депрессии. Что подумают…

– Знаешь, ты меня сегодня не перестаёшь удивлять. Мне плевать, что подумают. Я иду в ближайший супермаркет, чтобы купить кофе, а не в ночной клуб. Так что моя депрессия – навечно. Мне надоел этот маскарад – одеваться, словно выставляя себя на продажу. Это навязанные модели поведения. Я хочу жить не так, как ожидают окружающие, а только так, как хочу сама. Не в этом ли секрет счастья?

– Может быть, но уж слишком нуждающейся ты выглядишь.

– Потому что я нуждаюсь в любви, в нормальных человеческих отношениях, в понимании меня такой, какая я есть. Здесь таких не любят, ведь в Москве у девушек на лице должно быть одно выражение – сплошного удовольствия. А я не собираюсь больше притворяться.

– Вот-вот, поэтому всё и теряешь.

– Хм. – Это всё, что смогла ответить Лара. Она взяла ключи, лежавшие на столе, посмотрела в зеркало. И не понравилась себе: полустертый макияж, мешки под глазами от недосыпания, сероватый оттенок кожи от выкуренного табака и алкоголя. А самое противное – настоящее, так и не ушедшее с весны отчаяние в глазах. Она открыла дверь и вышла.

На улице по-летнему пахло ночью, дул лёгкий приятный ветер. Лара достала из заднего кармана джинсов пачку сигарилл, закурила и остановилась, прислушиваясь к тишине. Ей казалось, что если она так будет стоять, то непременно услышит что-нибудь главное в мыслях. Но пока она снова и снова вспоминала монолог, произнесённый перед подругой несколько часов назад. «Жан, такое ощущение, что эта долбаная жизнь поимела меня. Мне больше не хочется возвращаться к тому, что было» – так ответила Лара на вопрос Жанны, не хочет ли она снова заняться продюсированием. «Я хочу только спокойствия и тишины. Мне ещё многое непонятно. До решающего шага далеко. Знаешь, я могла бы просто запереть себя в квартире, пялиться в телевизор и превращаться в зомби. Но этот вариант не для меня. Но и выходить в свет, заводить новые, ничего не значащие знакомства не хочу. Золотая середина меня не устраивает. Пусть всё идёт так, как должно. А когда придёт время выбирать, тогда и буду думать. Пока выбирать не из чего».

Лара свернула за угол, прошла немного и вошла в пустой супермаркет, сразу же уловив на себе чей-то взгляд. «Очередная кассирша с неудавшейся жизнью, наверное, думает, что я какая-то сумасшедшая, раз иду в такое время в магазин, наверняка считает меня стервой и жутко богатой и ненавидит меня… А чем отличаются наши с ней жизни? Уровнем дохода и местом проведения досуга… А в остальном же всё одинаково: мужчины бросают, предают, изменяют, ты пытаешься найти себе маленький кусочек счастья в этом мире и сохранить его, но не находишь, начинаешь искать удовольствие в будничных развлечениях, заменяя любовь вином, сигаретами, наркотиками, шмотками, машинами… Но разве это делает счастливым? В любую секунду можешь остановиться и понять, что ты не счастлив, а только пытаешься казаться счастливым».

И Лара поймала себя на мысли, что ей захотелось чужой зависти к своему несуществующему счастью. Она подошла к стеллажу с шампанским, долго смотрела, переводя взгляд с одной бутылки на другую, взяла одну с полки. Затем подошла к прилавку с кофе и стала изучать сорта. На витрине были аккуратно разложены запечатанные пакетики. Лара читала названия. Захотелось редкого ямайского «Blue Mountain». В пакетах его не было. Он стоял отдельно в банке на витрине. Пришлось несколько раз произнести «Девушка, девушка», чтобы продавщица проснулась. Она была явно недовольна, что её потревожили. Лара попросила перемолоть двести граммов кофе. Девушка взвесила двести граммов и начала перемалывать зерна в кофемолке, от шума которой было противно.

– Почему вам захотелось именно этот сорт? – услышала Лара за спиной незнакомый мужской голос.

Она вздрогнула и обернулась. Рядом стоял мужчина лет сорока, загорелый, одетый в льняные брюки бежевого цвета, шлёпанцы и летнюю рубашку-поло.

Мужчина посмотрел на Лару и удивился. Он сразу же вспомнил её, но тогда она была совсем другой. Сейчас он видел бледное лицо с пустым взглядом. Лицо напоминало застывшую маску. Женщина показалась ему не просто грустной, а разочарованной. Сразу же у него возник вопрос: что же такое произошло с ней за эти полгода, что они не виделись? Зима сменилась весной, а затем наступило лето, но казалось, что серый нерастаявший снег где-то оставил следы на земле.

Лара долго в оцепенении смотрела на мужчину, не зная, что ответить.

«Хм, а этому что нужно в такое время здесь? Наверное, пришёл за презервативами, а подружка осталась одна в съемной квартире, радостная и довольная, что сейчас будет секс, шампанское и клубника… Как всё банально. А он тут ещё с незнакомой девушкой решил пообщаться. Зачем? Иди к ней. Или тебе одной мало? Сейчас увидит шампанское в корзинке и решит, что меня послал за ним друг, потом предложит встретиться где-нибудь в центре, недалеко от его офиса, потом скажет, что можно снять номер в „Мариотте“ или „Балчуге“, а потом в один день исчезнет, и встречу я его на этом же самом месте через пару лет с очередной новой девушкой. Нет, с таким даже не надо разговаривать».

– Это вы? – Мужчина не смог скрыть удивления.

– Разве мы знакомы? – спросила Лара, не менее удивлённая. Похоже, этот кошмар вообще выбил её из колеи, раз она не помнит знакомых.

– Нет, но вы помните… Тогда, в ноябре, я помог вам – вы чуть не упали.

Лара вгляделась в лицо мужчины.

– Нет, простите, не помню… Я… – Лара хотела сказать, что сейчас она вообще мало что помнит, но потом решила, что ни к чему доверять свои переживания незнакомцу. Она замерла на месте. «Что ему нужно?.. Какой-то странный».

Незнакомец снова заговорил:

– Люблю кофе, но плохо в нём не разбираюсь. Может, вы мне порекомендуете? – Незнакомец говорил по-русски, но с явным акцентом. Лара пыталась угадать, с каким, но не могла.

– Обратитесь к продавцу.

– Если я попрошу её рассказать, – сказал шёпотом незнакомец, – она, наверное, убьёт меня. Всё, что сейчас хочет эта девушка, – вернуться домой и лечь спать, а тут я с вопросами.

– А почему вы считаете, что я не хочу вернуться домой и лечь спать? – Лара вдруг обозлилась. Она понимала, что для злости не было никакой причины, но не могла остановиться.

– Если бы вы хотели спать, вы бы не пошли в два часа ночи в магазин за кофе и шампанским. – Мужчина бросил взгляд на коробку, лежащую в корзине.

– Это не для меня.

– Значит, вы тем более не хотите спать, раз по чьей-то просьбе пошли в магазин.

– Послушайте, а вам не всё равно, почему я сюда пришла? Оставьте меня в покое! – Лара взяла протянутый пакет с кофе и пошла к кассе, на ходу услышав, как незнакомец сказал продавщице: «Мне то же самое, пожалуйста. Обожаю запах кофе».

«По крайней мере, он не догонит меня, – подумала Лара. – Пока она будет молоть ему кофе, я успею всё оплатить и исчезнуть».

Лара подошла к кассе, где сидела ещё более недовольная кассирша. Резким движением она взяла пакет с кофе, смяв его пальцами, затем попыталась просканировать коробку, но это у неё не получилось: компьютер не воспринимал штрих-код.

– Где вы взяли эту бутылку? Покажите.

Лара пошла с кассиршей к полке, где стояли бутылки с шампанским. Та взяла ценник, сверилась со штрих-кодом – что-то там не совпадало. Они вернулись обратно, и кассирша стала набирать цифры штрих-кода на клавиатуре. Лара достала деньги из кошелька и уже собралась расплатиться, но тут снова услышала за спиной голос незнакомца:

– А вы не уступите мне эту бутылку? Она, оказывается, последняя.

– Возьмите другое шампанское. – Лара не пыталась быть вежливой.

– Но я пришёл сюда именно за этим.

– Это ваша проблема. – Лара расплатилась, положила шампанское и кофе в пакет и посмотрела на незнакомца: – В Москве это не единственный магазин, где вы можете купить шампанское.

– Да… но единственный, где я уже второй раз встретил вас. Какой предлог мне найти, чтоб задержать вас хоть на одну минуту?

Лара посмотрела на него с усмешкой и, ничего не сказав, ушла.

«Странно, – подумала она, – как же всё это до боли знакомо и банально. Ненавижу это: одни и те же слова, взгляды, всё просчитано до мелочей. До чего же московские мужчины одинаковы в своём поведении: лёгкий, слегка насмешливый взгляд, иногда слишком самоуверенный, как будто я по глазам должна прочесть о состоянии его банковского счёта, пара ничего не значащих, но глубоких, по их мнению, фраз, потом можно добавить, что все встречи в этой жизни не просто так… Как мерзко и противно, скольким сотням, тысячам девушек он это говорил. Так надоели это притворство и фальшь, не хочется заранее сценарно распланированных отношений. А эта фраза звучала именно так, как начало хорошего сценария для недолгого, „богатого“ романа».

За те две минуты, что Лара шла к своему подъезду, она проиграла в воображении всё, что могло произойти с ней и с ним, если бы она ответила на его вопрос. Две-пять встреч в ресторанах – конечно, дорогих, с непременным приездом личного водителя за ней, шикарными на вид цветами, но слишком пустыми, которые завянут на следующий день и ты о них ничуть не пожалеешь, поездки по ночной Москве, клубы, возможно, получение в качестве бонуса нового телефона последней модели, а если уж совсем всё хорошо с финансами – дорогие украшения.

Далее по списку совместный отдых (лето – Сен-Тропе/Капри, зима – Куршевель) … А потом… все банально настолько, как если пролить красное вино на белую скатерть – останется пятно. Так и здесь: останется лишь пятно в твоей биографии, какой-то мужчина, какие-то подарки, какой-то отдых… А что было ещё? Чувство? Что за смех? Такое слово незнакомо московским мужчинам.

Нет, конечно, знакомо. Чувство – это когда ты хочешь непременно первым получить последнюю модель «бентли», купить костюм из новой коллекции, только что появившейся в Москве. Чувство – это когда тебя распирает гордость от того, что все мужики хотят именно твою тёлку, с который ты пришёл в клуб, и каждый готов подойти к тебе и предложить полсотки за то, чтобы сегодня она ушла с ним, и в принципе, если она сделает один неверный шаг, ты с радостью перепродашь её своему приятелю, может, даже со скидкой в связи с «б/у» товара. Чувство – это когда акции твоей компании поднимаются в цене, когда проходящие по улице девушки оглядываются на твою новую машину: для них прокатиться на такой машине – предел мечтаний, побывать в компании такого мужчины, как ты, – лучшее, что может случиться в жизни. И как жаль, что они не понимают: ты не их счастливый билет, ты – мимолетная случайность, которая растопчет их на асфальте, смешает с отбросами, не задумываясь о том, что может твориться в душе этой девочки. Конечно, ты себя оправдаешь: мол, она сама виновата, раз поверила в эту глупую сказку.

Когда-то Лара была уверена, что любой подобный субъект хоть раз в жизни обожжётся, встретит девушку, которая докажет ему, что ни его деньги, ни его имя, машины, квартиры, дома – ничто не сможет удержать с ним рядом, если он просто не будет её любить. Но сейчас она задумалась: может быть, такое никогда и не случится. Женщины сами виноваты. Если из десяти девушек, которым предлагают подобное приключение, девять соглашаются, то десятой никто не поверит, её чувства посчитают хорошо спланированной игрой. Так стоит ли винить московских мужчин в том, что они пользуются женщинами? Скорее всего нет, потому что последние пользуются мужчинами не меньше. Закон прост: товар – деньги – товар. «Тошнит от таких мыслей», – подумала Лара.

 

Глава 13

Незнакомец на секунду остолбенел от этой усмешки. Но, поняв, что сейчас эта женщина может исчезнуть навсегда, поспешил её догнать.

– Послушайте, – остановил он Лару, когда та уже подходила к подъезду. – Что вы делаете завтра вечером? То есть уже сегодня вечером.

– Собираюсь покончить с собой. – Ей почему-то захотелось сказать именно эту фразу.

– Неожиданный ответ, – удивился мужчина. – Первый раз в жизни такое слышу.

– А я первый раз в жизни так отвечаю.

– Логично. Наверное, два раза так ответить невозможно.

– Почему же? Собираться умереть можно хоть каждый день.

– А вы хотите сегодня осуществить это или просто намереваетесь?

– Хм… не знаю. Попробую.

– Можно составить вам компанию?

Лара засмеялась и поймала себя на мысли, что впервые смеётся чему-то за последнее время. Сразу же появилось желание познакомиться с тем, кто её насмешил.

– Меня зовут Лара. Лариса.

– А меня Иван, – с ударением на «и» произнес мужчина.

– Что? – Лара засмеялась громче. – Иван? С вашей внешностью и вы Иван? Это правда смешно.

Мужчина ничуть не обиделся. Видимо, и раньше многие удивлялись столь не подходящему ему имени.

– Да, моя бабушка была русская. Моё имя Иван, с ударением на первую гласную.

– А родители?

– Отец серб, мать француженка. Правда, долгое время она жила в Италии и Германии, так что французского в ней не так много.

– Забавно.

– Что?

– Мы знаем друг друга пять минут, а вы уже сообщили мне подробности вашего происхождения.

– Мне кажется, я знаю вас всю жизнь.

– Серьёзно?

– Да… Увидел тебя и понял, что такого родного взгляда никогда не встречал.

– Вы поняли за одну минуту… Бред какой-то, – сказала Лара еле слышно, но он уловил это сомнение.

– Может, и бред. Но я так чувствую. Дай мне шанс.

– Какой?

– Доказать тебе это.

– Попробуйте, у каждого есть шанс.

– Хорошо. Сегодня вечером в ресторане «Пушкин» жду тебя. Поужинаем.

– Какой скучный выбор. И вы ещё говорите мне о чем-то возвышенном?

– Неприятные воспоминания?

– Нет, просто это так банально. Почему именно этот ресторан?

– Мне он нравится. Тебе нет?

– Равнодушна к нему.

– Хорошо, выбор за тобой.

– Лето… Хочется куда-нибудь поближе к воде. Ресторан «Причал», – сказала Лара, подумав, что шансов встретить там кого-то из старых знакомых гораздо меньше, чем в центре Москвы.

– И подальше от дома?

– Да, когда живешь постоянно в центре, начинаешь скучать по окраинам Москвы и Подмосковью.

– Будем плавать? – улыбаясь, спросил Иван.

– Поплыть можешь ты, если запутаешься в своих красивых словах.

Иван рассмеялся.

– Я не запутаюсь. Всё это от души. Я уверен в них.

– Такая уверенность после первых минут знакомства очень настораживает меня.

– Для меня этого достаточно.

– Ну хорошо. Тогда до встречи.

– А телефон?

– Зачем?

Она прочитала в его глазах: «Вдруг ты не придёшь. Как я найду тебя?» Лару очень удивил этот испуг во взгляде. Иван в одну секунду сделался молодым юношей, который первый раз приглашает девушку на свидание и боится отказа. Странно, неужели это не игра? Он действительно боится. Зря, так начинают игру только те, кто знает, что проиграет.

– Ты же уверен, – медленно заговорила Лара. – Сегодня в восемь вечера, ресторан «Причал». Я там буду. Если нет, – она задумалась, – значит, просто не судьба.

– Я буду тебя ждать, даже если не придёшь.

Лара молча развернулась и вошла в подъезд. В лифте она прислонилась к зеркалу, посмотрела на себя. В глазах появился какой-то огонёк надежды. А потом снова вернулись воспоминания о Стасе и Роме. Взгляд снова потух, не было ни огня, ни намёка на желание играть. Зачем? Нет, не пойду… Ещё кто-то снова хочет меня помучить… И что мне доказывать ему? Пусть это сделает кто-то другой, не я. А если он был откровенен? Лара рассмеялась. Собственная доверчивость удивляла и раздражала её: как можно верить после стольких ошибок?

Вернувшись домой, Лара снова остановилась возле зеркала и задержала взгляд на собственном отражении, подходя ближе и ближе. Она всматривалась в своё лицо и по-новому остриженные волосы. Бледность кожи её не порадовала, но и не очень огорчила. А вот взгляд по-прежнему был грустный и тревожный. Лара рассматривала себя, словно находя новую привлекательность в собственной бледности и худобе. «Только морщины видны теперь гораздо больше, – недовольно заметила она. – Впрочем… возраст… Какая противная вещь – возраст. А что делать? Бороться, как мама, пытаясь урвать у старости минуту? Зачем? Ведь потом это всё равно закончится, и никому ты там не будешь нужна с подтяжками. И тут… тут… тоже всё закончится рано или поздно». Эта последняя мысль, как страшный удар грома, заставила Лару ужаснуться. Она была словно ребёнок, который не знает, что, если бросить что-то хрупкое на пол, оно непременно разобьётся. Как же она этого не учла? Смерть… Со смертью всё закончится и уйдёт. И станет спокойно? И не будет Стаса? Не будет больше боли?

Лара ещё раз всмотрелась в своё отражение в зеркале и, проведя рукой в воздухе, словно задвинула невидимую штору и накрыла ею зеркало.

За бокалом любимого коктейля из шампанского Лара рассказала подруге о случайном знакомстве. Жанну эта история очень повеселила. Это может быть, сказала она, началом очень красивого романа.

– А у меня ощущение, что это будет длиться всю жизнь, – словно загипнотизированная, произнесла Лара. В её голосе не было уверенности, словно фраза пришла сама собой, но именно так она чувствовала в этот момент.

– Ты говоришь об этом мужчине? – не понимая состояния подруги, удивилась Жанна.

– Нет, – как будто вернувшись в реальность, ответила Лара. – Но он так на меня смотрел, как будто был готов разделить всё. Ты же понимаешь, бывает такое ощущение, когда ты встречаешь человека и знаешь, что не мог его не встретить, что это навсегда теперь. Например, мы с тобой… Я понимаю, что ты можешь уехать, у тебя своя жизнь и интересы, но мы будем по жизни вместе.

– А со Стасом как долго ты знакома?

– Почти пятнадцать лет.

– И ты чувствовала то же самое? Ты его до сих пор любишь?

– Нет, – помедлив, ответила Лара. – Уже всё прошло.

– А если он позвонит и попросит прощения?

Лара задумалась. Неужели Жанна права? Неужели она сможет простить его? Нет. Ведь Лара решила тогда раз и навсегда, что нет, никогда. Образ Стаса остался где-то внутри. Она помнила, что стоило ему позвонить и сказать: «Привет, малыш, я в Москве», как она срывалась и бежала к нему. Она могла быть на деловой встрече, в командировке, в салоне красоты, в постели с мужчиной, но один его голос – и она забывала обо всём на свете. И Стас это знал. Никогда не предлагал ей большего – только одна мимолетная встреча раз в полгода, тысяча поцелуев, секс… и на прощание какой-то странный, томительный взгляд, за который она его ненавидела.

Взгляд выражал боль и боязнь, как будто он всегда хотел на что-то решиться, сказать что-то главное, но боялся, а Лара боялась спросить. Она всегда ждала, что за этим взглядом последует фраза: «Знаешь, я остаюсь. Не могу скрывать, что люблю тебя, мне нужна только ты одна…» Вот это была бы победа, полная. Но все эти пятнадцать лет Стас был для неё лишь несбыточной мечтой, а то, что случилось потом, и вовсе разбило эту мечту вдребезги. По-видимому, какие-то осколки отлетели и застряли в ней, иногда напоминая режущей болью о Стасе.

Но сейчас ей не хотелось побед или поражений. Не было желания мстить или сказать что-то ещё. Хотелось просто забыть о нём навсегда, вычеркнуть из памяти, но именно это не получалось.

– Ты знаешь, – сказала Лара, – мне почему-то кажется, что скоро я смогу сказать «нет». Сейчас я ещё слишком слаба, но очень скоро всё будет по-другому.

– Было бы хорошо, – согласилась подруга. – Давай за это и выпьем.

Потом заварили кофе. Аромат распространился по всей квартире, проникая в дальние уголки холла и спальни. Лара подошла к окну и посмотрела на Москву-реку, потом на храм Христа Спасителя. За окном было тихо и безлюдно. Одиноко проплыл речной трамвайчик.

– Обожаю этот вид из окна. Так спокойно становится, когда смотрю на храм. Мне кажется, я могу часами, сутками сидеть здесь и смотреть. – Лара задумалась, что-то вспоминая. – Я так же сидела в Италии на вилле, смотрела на море вдалеке, на город, дорогу. Если подумать, это один и тот же пейзаж каждый день, но он всегда такой разный. Меняется освещение, время суток – и всё становится другим.

– Ты как будто грустишь?

– Нет, я просто мечтаю.

– Ты стала другая.

– Да, наверное. – Лара улыбнулась и, обернувшись, посмотрела на подругу. – Но я чувствую, что так и надо.

– Только давай ты не будешь сидеть как старушка, – рассмеялась Жанна.

– Жан, ну ты, как всегда, все портишь. Я говорю не о моем сегодняшнем состоянии, а вообще. Созидание очень важно. Я хочу сидеть и прислушиваться к жизни, услышать, что она мне скажет. Не хочу снова совершать те же ошибки. – Лара отвернулась к окну, потом ушла в столовую, где стояла бутылка с шампанским, и наполнила бокалы. Жанна последовала за ней. – Я хочу просто жить здесь, а там посмотрим. Не буду ничего загадывать наперёд.

– Да согласна, хотя я предпочла бы жить вон в той квартире. – Жанна показала на окно верхнего этажа дома напротив, которое было видно сквозь раскрытые двери столовой. Окно было огромным, во всю стену комнаты. Никаких штор, жалюзи, но было ощущение, что там никто не жил. Лишь пару раз Лара видела там каких-то людей, но чаще в квартире было пусто. Сейчас в одной из комнат был виден свет от включённого телевизора.

– А мне кажется это скучным. Тот, кто там живёт, либо хочет жить напоказ, либо очень одинок.

– Почему ты думаешь, что там живёт один человек? Может, там целая семья.

– Никогда не видела там много людей.

– Это неважно, – сказала Жанна. – Если бы я выбирала, где жить, выбрала бы ту квартиру. Отличный дизайн, не похожий на другие квартиры.

– А я считаю, что могло быть и лучше. К тому же у той квартиры нет такого шикарного обзора, как у моей. Это окно выходит во двор, а другие на Большой Каменный мост, ну Кремль виден – и всё. А здесь храм Христа Спасителя, Арбат, Волхонка. Знаешь, мне кажется, что я намного спокойнее, потому что каждое утро просыпаюсь под звон церковных колоколов.

Жанна с удивлением посмотрела на подругу. Услышать такое она никак не ожидала. Будучи современной девушкой, живущей в начале двадцать первого века, она считала веру в Бога чем-то абсолютно ненужным, предпочитая верить в себя. На церкви и храмы смотрела лишь с архитектурной точки зрения. Поэтому пейзаж, который так нравился Ларе, тоже производил на неё впечатление, но скорее по причине вложенных в него средств.

 

Глава 14

– Юля! – закричал Штейн, проснувшись от грохота, донесшегося с кухни. Он повернулся в кровати, приоткрыл один глаз и осмотрелся. За окном ярко светило солнце, но просыпаться ему не хотелось. – Который час?

– Восемь утра, – раздался из кухни голос Юли.

– Что ты делаешь в такую рань?

– Извини, котик, я собралась на аэробику. Готовлю завтрак.

– Пока не ушла, приготовь и мне что-нибудь! – крикнул Лёва. – Мне через пару часов нужно уехать на встречу.

– Хорошо, дорогой.

Юля принялась готовить омлет с ветчиной и сыром, а Лёва закрыл глаза, пытаясь заснуть.

Приготовив омлет и съев свой завтрак, Юля взяла спортивную сумку, стоявшую в коридоре, и вышла из квартиры.

Заснуть Льву так и не удалось. Недовольный, он встал с постели, потянулся и, закурив, вышел на балкон. Было по-летнему тёплое и мягкое утро, пахло свежестью. Лева посмотрел вниз на улицу и увидел, как Юля вышла из подъезда и направилась к машине. Но вдруг кто-то подошёл к ней. «Что за чёрт? – подумал Лева. – Кто это? Видимо, она знает его: они разговаривают. Вот дрянь. За моей спиной завела любовника». Лёва увидел, как молодой человек сел к Юле в машину и они уехали.

Ведя машину, Юля замечала, что Костя постоянно смотрит на неё.

– Костя, ты зря приехал. Я же тебя просила.

– Юля, мне нужно с тобой поговорить.

– О чём? Всё и так предельно ясно: у тебя своя жизнь, у меня своя.

– Я… – Костя помолчал. – Я хочу всё вернуть, чтоб было как прежде.

– Как прежде никогда не будет, Костя. Слишком многое потеряно.

Костя не ответил. Машина остановилась возле спортивного клуба. Юля потянулась за сумкой, лежащей на заднем сиденье. Костя схватил её за руку.

– Юля! – Он посмотрел девушке в глаза. – Я хочу, чтобы мы были вместе.

– Почему я должна бросать всё, ломать свою жизнь только потому, что ты приехал? Почему я должна делать только то, что ты хочешь?

– Не только то, что я… Неужели ты не хочешь, чтобы мы были вместе?

Юля молча смотрела на Костю и чувствовала, как слёзы подступают к глазам.

– Да, знаю, я был подлецом. Совершил ужасные ошибки. И раскаиваюсь в этом. Я готов просить у тебя прощения за это каждый день.

– Не нужно.

– Дай мне второй шанс, дай мне возможность доказать, что я изменился. Я очень многое понял за это время.

– Что же?

– Что ты мне нужна.

– Почему?

– Не знаю… – Костя задумался. – Просто я это чувствую.

– Не потому ли, что сейчас у меня дорогая одежда, машина, что я уже что-то собой представляю? Я уже не та замухрышка, которую ты боялся показать друзьям.

– Я никогда такого не говорил.

– Не ври, Костя. Даниил поведал мне ваши секреты.

– Даниил? Он это сделал специально.

– Хочешь сказать, что он врал?

Костя помолчал.

– Нет, не врал, но он не лучше меня.

– Но тогда объясни – почему?

– Я был слишком мелочным, малодушным, – после долгой паузы произнёс Костя. – Сам не знаю, почему для меня имели такое значение лейблы, рестораны, вся эта мишура. Но поверь, я хочу быть с тобой не из-за этого. Вокруг тысяча девушек, одетых так же, как ты, но они все безликие. И только тебя одну я выделяю из толпы. Я люблю тебя, – с акцентом на слове «тебя» сказал Костя и дотронулся до Юлиной руки. – Твои глаза, твоя улыбка, твоя душа – это всё уникальное и единственное на свете. Никакая, даже самая безобразная одежда не сможет сделать тебя некрасивой, но и самые красивые украшения – ничто по сравнению с блеском твоих глаз.

– Я не знаю, что сказать тебе, Костя. – Юля задумалась. – Я не верю тебе.

– Почему?

– Потому что очень сложно поверить после всего, что было.

– Подумай, я прошу. – Костя взял девушку за руку.

– Костя! – вскрикнула Юля. – Перестань!

Костя отпустил её руку.

– Наши дороги пошли в разном направлении, – отрезала Юля и открыла дверь машины.

– Нет, Юля. – Костя попытался удержать девушку, не давая ей выйти из машины. – Послушай, это не дороги. Это я уехал. Я был идиотом, бросил тебя, но сейчас я вернулся. Прошу тебя, дай мне ещё один шанс.

– Костя… – начала Юля, но Костя прикрыл ей рот ладонью.

– Прошу тебя, не говори сейчас «нет», подумай. – Костин взгляд как будто говорил: «Умоляю тебя, умоляю». – Ты знаешь, что я готов следовать туда, где будешь ты. Единственная причина, почему я здесь, – это ты. Я люблю тебя.

– Не говори больше этого. – На глазах Юли показались слёзы. – Уходи!

Костя опустил руку, и Юля, схватив сумку, выскочила из машины, оставив там ключ.

Костя вынул его, захлопнул дверь.

– Ты забыла ключ!

Юля остановилась. Костя подошёл к ней, протянул ключи.

– Пожалуйста, – сказал он, – подумай, я тебя очень прошу. Я буду ждать твоего ответа.

Юля вернулась домой. По всему её виду, неловким движениям можно было догадаться, что произошло что-то, чего Юля не ожидала. Она боялась признаться самой себе, но было очевидно, что она всё ещё любит Костю. И никогда не переставала любить. Но как быть теперь с этой её другой жизнью? И кто же такой теперь Лёва? Не он ли оказался рядом с ней в тот момент, когда ей казалось, что все отвернулись от неё, что её никто никогда не полюбит? Не он ли подарил ей внимание, тепло, заботу? И он ничего не просил взамен. Все было серьёзно: он сразу же предложил жить вместе, помог устроить её карьеру. А какое бесконечное количество подарков он ей сделал! Неужели она может дурно поступить с человеком, от которого видела только добро?

Юля пришла на кухню, налила стакан воды и выпила залпом. Потом села на диван и задумалась.

– И кто это? – услышала она голос Лёвы и вздрогнула.

– Что ты здесь делаешь? Ты же собирался уехать по делам, – сказала Юля, удивленная присутствием Лёвы дома.

Всё это время Лева сидел на диване в столовой, соединённой с кухней, затем встал и принялся расхаживать по комнате. На нём был дорогой домашний халат. В одной руке он держал сигарету, в другой – стакан с виски. Он зло посматривал на Юлю, голос его был резок.

– Я видел тебя из окна. Поэтому все дела отменил. А теперь послушай меня, Юленька… – Лёва отодвинул стул, стоящий возле обеденного стола, и, поставив его перед Юлей, приказал: – Садись! – Юля подчинилась. В её глазах были заметны страх и раскаяние. Лева отпил виски и снова заходил по комнате, по ходу поправляя стулья, рассматривая картины, висящие на стенах. Это напоминало игру с маленькой букашкой. Словно Лёва медленно, лишь кончиком ботинка надавил на хрупкое тельце, чтобы в конце концов наступить сильнее и услышать хруст слабых членов. – Будешь за моей спиной шашни строить, я тебя, красавица, – последнее слово он произнес по буквам, – растопчу.

– Но Лёва… – Юля хотела оправдаться, заранее зная, что ничего у неё не получится, потому что где-то внутри она чувствовала вину перед ним. Она знала, что уже не свободна в том, что делает. И остановиться не сможет. Поэтому ей хотелось как будто заранее попросить у Лёвы прощения за это. Она знала, что обманула его. Но обманула не так, как он думал. Она не завела себе любовника для развлечений. Эта любовь всегда жила в ней. И Юля расценивала это как самое настоящее предательство по отношению к Лёве.

Но почему в таком случае она позволила этим отношениям развиваться? Юля не могла ответить. Что заставило её в тот момент, когда она встретила Лёву, поехать с ним, Юля не знала. Она вспомнила тот день, когда машина Лёвы остановилась рядом с ней, бежавшей из дома Даниила. Всё, что говорил и делал Лёва, словно было обыграно так, чтобы Юля не могла сказать «нет».

– Никаких «но»! – закричал Лёва и с силой толкнул стул, стоящий возле стеклянного стола. – Откуда я тебя вытащил? Что ты собой представляла, девочка? Провинциальная мышка с наивными глазами. Ты посмотри на себя! Да на твоём месте мечтает оказаться пол-Москвы.

«Что он такое говорит? – Услышав слова Лёвы, Юля вдруг в одну секунду поняла, что никакой любви с его стороны не было. Что он просто подобрал её для развлечений. Что все эти месяцы это была просто ложь, притворство, ничего настоящего. – Значит, я была просто куклой, которой захотели поиграть?»

– Не кричи на меня, пожалуйста. – Юля заплакала. – Это просто мой друг.

– Друг? – Лёва расхохотался. – Так вот запомни. – Он подошёл к ней ближе, схватил её за лицо толстыми пальцами. Юля почувствовала острый запах табака и алкоголя, исходивший от рук Левы, его волос и халата. – Кроме меня у тебя не может быть никаких друзей.

– А как же в институте? Мне что же, ни с кем не разговаривать?

«Козочка, – подумал Лева. – Пытается строить из себя наивную дурочку».

– Разговаривай, но чтоб домой они не припирались. Да и вообще, я ещё подумаю. Может, ты и не вернёшься в институт.

– Как не вернусь? – Юля испугалась. – А моё образование? Ты не можешь распоряжаться моей жизнью.

Лёва искренне удивился.

– Юля, – самодовольно сказал он. – Я столько в тебя денег вложил, что могу всё. И, дорогая моя, тебя и без образования везде возьмут.

Юля резко встала.

– Кажется, я собой ещё что-то представляю. У меня есть талант.

– Да, талант у тебя есть. – Лева погладил Юлин зад. Девушка отошла в сторону. – А ты так мила, когда злишься. Ангел в гневе. – Лёва улыбался, зная, что всё равно будет так, как хочет он. – Послушай, котёнок, не обижайся. Иди сюда. – Лёва сел на стул, притянул Юлю к себе и усадил к себе на колени. Стал целовать её шею, потом, просунув руку под кофту, расстегнул бюстгальтер и дотронулся до груди. Впервые Юля почувствовала, что его прикосновения ей неприятны. – Дорогая, если ты со мной, то должна быть только со мной, я конкурентов не люблю.

– Что же ты с ним сделаешь? – наивно спросила Юля.

– Уничтожу, – спокойным голосом ответил Лёва, расстегивая халат, под которым было видно его жирное тело. – Давай, красавица. – Лёва сильнее сжал Юлю, впившись в её блестящие от помады тонкие губы. Юля вздрогнула, но покорилась.

Оставив Юлю в постели, он уехал на встречу с Аристовским. Пожаловавшись ему на свою цыпочку, получил от Романа совет поставить её мобильный телефон на прослушку. В тот же вечер он так и сделал.

 

Глава 15

Днём, после разговора с Юлей, Костя отправился к Фиолету и предложил где-нибудь пообедать. Выбрали суши-бар на Новом Арбате.

– Ты что такой невесёлый? – спросил Костю Денис в ожидании заказа.

– Ничего, – ответил тот, понимая, что друг догадывается о причине его меланхолии.

И как будто в подтверждение Костиных мыслей, Денис спросил:

– Из-за Юли, что ли? – И засмеялся, но, видя, что Костя молчит, посерьёзнел. – Да брось ты. Есть ли о чём жалеть!

– Не знаю. Как увидел её вчера, весь завёлся. И сегодня тоже. Она просит меня больше не появляться.

– А зачем ты с ней сегодня встречался?

– Тянет.

– Ну ты, твою… – Фиолет хотел выругаться, но вовремя остановился, понимая, что сейчас, наверное, лучше обойтись без этих слов, потому что друг, видимо, действительно переживает. – Тоже мне Евгений Онегин нашёлся! Шлялся по Англии, а сейчас сидишь в Москве, денди лондонский, и ноешь: видите ли, в нём любовь взыграла к дивчине, которую сам когда-то послал. Не охренеть ли, Костя?

– Кому – мне? – возмутился тот. – Что ты так орёшь? Хочешь, чтобы весь мир знал, какой я дебил?

– А-а-а… – Фиолет рассмеялся. – Старая песня началась. Только теперь ты её будешь петь не Ларе, а Юле.

– Не будь так жесток ко мне.

– Я тебе не любовник, чтоб быть к тебе жестоким. – Фиолет засмеялся.

Костя тоже рассмеялся удачной шутке, но всё же попросил друга говорить по существу, а не насмехаться.

– А если по существу… – Денис на минуту сделался дипломатом. – Что ты знаешь о Льве Штейне?

– Что я знаю? Ничего не знаю. Кто это такой? – Имя и фамилия показались Косте знакомыми, где-то он их уже слышал, но где и от кого, не мог вспомнить.

– Принесите нам ещё по двойной порции виски, – обратился Денис к официантке, проходившей мимо. – Видно, что давно в Москве не был. Лева Штейн – известный в Москве продюсер, и более того – твой конкурент.

Костя вспомнил, что видел его в «Дягилеве», когда выезжал с Ларой. Его лицо сразу же стало злобным: ему было неприятно вспоминать того жирного типа и слова, которые Лара о нём говорила.

– И что дальше?

Дождавшись заказа, Денис поднял стакан: «За тебя!», отпил виски и продолжил:

– А что дальше? Лев сейчас один из самых влиятельных продюсеров в Москве, делает всё. Мы с Даней как-то пару раз по клубам мотались, часто его там видели в компании с Юлей. Он её пристроил. Видел, как девочка расцвела на щедрых харчах? – без желания обидеть друга сказал Фиолет. А Костя не обиделся, только ещё больше разозлился.

– Да ничего она не расцвела, стала вся какая-то кукольная. Понавешала на себя всяких тряпок и ходит, как… – Костя замолчал, не желая произносить слова, которое вертелось в мыслях.

– Э, а кто ещё год назад боялся с ней на людях показаться, потому что она слишком бедно одевалась? Вот теперь получай: барышня облизана с головы до ног.

– Не мною же, – продолжая злиться, сказал Костя. – Какой-то «денежный мешок» подобрал её, а я теперь должен быть этому рад.

– Не подобрал, а принял в надёжные руки, обогрел, одел, накормил и спать уложил.

– Бл… ин! – закричал Костя. Посетители кафе обернулись и посмотрели на друзей. – Ты можешь без своего идиотского сарказма? Неужели ты не видишь, каким дерьмом я себя чувствую? Я приехал, увидел её и понял, что она мне нужна, что я люблю её и любил. Был полным кретином, желающим только славы и денег.

– А сейчас уже не хочется? – спокойно спросил Фиолет.

– Я не знаю, чего мне хочется. Хочу только её. Ответь мне серьёзно.

– Если ты хочешь серьёзно, – произнёс Фиолет не свойственным ему спокойным, уверенным тоном, – у тебя ничего не получится. Ты думаешь, она тебя простит? Вот так легко кинется в объятия после всего, что ты ей сделал? И потом этот Лёва… Как бы ты Юльку ни любил, но девочка уже кровушки попила.

– Не понял.

– Отведала красивой жизни. Захочет ли она поменять свое теперешнее положение на то, что было у вас? Что ты ей предложишь?

– Я неплохо заработал в Лондоне. Да и вообще, я же не больной и не хромой.

– Ну так об этой идиллии ей надо было твердить в институте. Она бы кинулась к тебе, как жена декабриста, и поехала бы куда угодно, хоть в Лондон, хоть в Сибирь. – Денис пытался отрезвить приятеля. – Сейчас всё по-другому: у неё контракты, у неё влиятельный любовник. Скажи мне, зачем ты ей нужен?

– Потому что она меня любила.

– А сейчас?

– Не знаю, – нерешительно ответил Костя. – Мне сегодня утром показалось, что она боится. Она со мной разговаривала, а в глаза почти не смотрела, как будто не хотела, чтобы я видел правду. Мне кажется, что она всё ещё любит меня.

– А я думаю, она больше боится, как бы Лёвушка не узнал о вашем разговоре. Может, он за ней следит постоянно. Поэтому и делала вид, что ей все параллельно.

– Ну тогда по твоей логике получается, что она как раз заинтересована, – обрадовался Костя.

– Нет, Юля боится его потерять, а не тебя. Ты давно забыт и вычеркнут. Поэтому сделай то же самое. Я думаю, это вообще у тебя какой-то очередной порыв. Давай погуляем, повеселимся, сходим в клуб – там столько девочек. Посмотри сейчас, как в Москве… Я хожу по улицам, у меня постоянная эрекция, одни тела, тела, тела, и такие красивые, загорелые, порхают, как бабочки, в своих лёгоньких платьях и туфельках. Кстати, как английские красотки?

– Никак. Я в основном только моделей видел на совмещённых показах, а они почти все либо русские, либо полячки или из Прибалтики.

– Нашёл себе кого-нибудь?

– Нет, был один.

– Да ты что, вообще?.. – Фиолет широко раскрыл глаза, сделал глоток виски.

– Вообще нет, – прервал его Костя.

Денис ударил по столу рукой и захохотал.

– Так поехали гулять, друг! Вот почему тебя так к Юле потянуло. Я-то думал, что у тебя правда от неё крышу снесло, а у тебя были армейские дни. – Заметив официантку неподалёку, он крикнул: – Счёт, пожалуйста!

Гринёв нахмурился и замолчал. Ему было неприятно слышать, что друг всё свел к одной-единственной проблеме – отсутствию секса.

– Ну ладно-ладно, не изображай обиженного влюблённого. Я тебя не отвергал, – продолжая смеяться, сказал Денис. – Если честно, я думаю, что у тебя может быть шанс. – Он решил приободрить друга.

Услышав это, Костя перестал хмуриться и посмотрел на Дениса, как будто ждал в его словах спасения.

– Юля же не замужем за ним, – продолжил Фиолет. – Кто знает, может, она и оставит его. В конечном счете, с одной стороны, может быть, любовь, а с другой – выгода.

– Не думаю, что Юля из тех девушек, кому интересна выгода в отношениях. – Догадавшись, что друг имел в виду, Костя снова обозлился, но решил не устраивать скандала. Ему только стало обидно от того, что рядом с ним, казалось бы, друг, которого он знает и которому доверяет, но сейчас Костя понял, что они совершенно разные люди. И что происходит в его душе и мыслях, для Кости остаётся загадкой. Может быть, Денис и говорит то, что думает, а может быть, и нет. И, скорее всего, то, что он открыл Денису свои чувства, было ошибкой, потому что он и самому себе до конца не смог объяснить, что вдруг родило такой интерес к Юле, почему ему сейчас так одиноко и больно. И услышав пошлое предположение друга, Костя убедился, что нужно было молчать.

Он сидел за столом и не знал, как теперь отвязаться от компании Фиолета, который наверняка захочет продолжить встречу в другом месте, поехать прямо сейчас гулять и развлекаться. Косте же больше всего хотелось просто побыть одному.

– Ну так что, какие планы на вечер? Хочешь ко мне? Покурим, девочек пригласим или можем в клуб.

– Вечером не получится, я занят. Обещал маме поужинать с ней.

– Вот засада, – расстроился Фиолет. – Отмени, соври что-нибудь.

– Нет, не хочу. Денис, я тут ненадолго. Матери тоже сейчас нужно уделить время. У неё не лучшие времена.

– Совсем плохо?

– Отец ушёл, она одна осталась. За ней ухаживает какой-то банкир, постоянно в галерею приезжает картины смотреть. Но ей, видимо, не до того. Она переживает.

– Ну тогда ладно. Звони, если что.

– Обязательно. – Костя пожал руку Денису, и они пошли в разные стороны.

«Обиделся, – подумал Денис. – Ну и чёрт с ним, сам потом прибежит, когда мозги протрезвеют».

 

Глава 16

В ресторане «Причал» было полно народа. Девушки сливались в общую массу. Мужчины бросали на них взгляды, как бы предполагая, от кого можно получить по максимуму при минимуме вложений. К вечеру похолодало, но почти все девушки, словно сговорившись, были в лёгких платьях и босоножках и постоянно просили официантов принести плед, так что к концу дня свободных пледов не осталось, и многие мужчины были вынуждены с сожалением отдавать свои пиджаки спутницам, а сами согревались как могли: горячим вином, водкой и сигарами. Сидели компаниями, часто за столиками, стоявшими рядом, неожиданно возникал разговор, кто-то кого-то узнавал или просто делал комплимент спутнице, что сопровождалось заказом вина «Вон на тот столик…». В воздухе витала общая атмосфера веселья и беззаботности, когда никто не знает, чем закончится сегодняшний вечер.

И только за одним столиком, стоявшим на балконе с открывающимся видом на реку, не было этого безудержного помешательства или спешки.

Иван сидел и смотрел вдаль, на реку. Он ждал уже сорок минут, а Лары всё не было. Он решил подождать ещё полчаса и, если она не появится, уйти.

«Вы уверены, что вас ожидают?» – услышал он голос официанта, обращавшегося к кому-то, и с надеждой повернул голову. Надежда его не обманула. Эта была она, Лара. В широких брюках, белой рубашке, поверх которой наброшен тёплый чёрный кардиган, в туфлях-лодочках и с простой элегантной вечерней сумочкой, расшитой бисером, на шее – длинная нитка жемчуга, на лице, наверное, лишь «два грамма» косметики и алый блеск для губ. Он ощутил аромат её духов, которые показались ему до боли знакомыми, чувственными и манящими. Весь её образ сохранял лёгкую небрежность, граничащую с неподдельной элегантностью. Как будто она была кинодивой из тридцатых годов.

В это же мгновение он увидел, как мужчины смотрят на неё, понимая, что Лара не похожа на пластиковых кукол, которые их окружают. Он увидел, как смотрят на неё женщины, осознавая, что она не такая, как они, что им никогда не достигнуть подобного чувства стиля, потому что это стиль внутренний, а не приобретённый благодаря чтению глянцевых журналов.

– Добрый вечер, – сказала Лара и улыбнулась. – Простите, что заставила вас ждать, – у меня были проблемы с транспортом.

– Лара, не говори мне «вы», не нужно. Я сражён тобой.

Лара удивленно приподняла бровь. Иван встал и пододвинул ей стул: «Присаживайся, я рад, что ты пришла».

Лара села, бросив взгляд на лежащие на столе цветы. Выбор удивил её: это были подсолнухи, перевязанные шёлковой лентой зелёного цвета.

– Спасибо, – сказала Лара. – Интересный выбор.

– Я долго думал, когда выбирал, – ответил Иван. – А потом решил, что именно они отражают тебя.

– Я и подсолнухи… Странно. – Лара покачала головой, словно говоря: «Никогда раньше за собой этого не замечала».

– Да, они так же, как и ты, излучают солнце и радость, а в том, как они склоняют голову, есть какая-то недосказанность, словно грусть.

Лара улыбнулась. Впрочем, такое сравнение ей не очень понравилось – слишком уж прямым оно было. Но Лара решила, что не стоит обращать слишком большое внимание на слова Ивана: может быть, ему иногда сложно правильно построить предложение по-русски – все-таки это не родной его язык.

Лара достала из сумочки портсигар, а оттуда – тоненькие сигариллы, прикурила, сделав вид, что не заметила, как Иван потянулся за лежащими на столе спичками. Положила свою зажигалку на стол и только потом взглянула на него.

Сколько раз в жизни Лара использовала подобный манёвр: унизить мужчину, показать, что его ухаживание не нужно. В этот раз, посмотрев на Ивана, она почувствовала, как он обезоружил её. Во взгляде Ивана не было чувства унижения от осознания, что она оскорбила его достоинство. Он смотрел на неё так, как смотрят на ребёнка, который не может наиграться с опасной игрушкой. Лара убрала зажигалку и улыбнулась Ивану.

– У тебя красивые волосы, – сказал Иван.

– Были когда-то, – усмехнулась Лара.

– Ты стала другой. – Почему-то, когда Иван произносил «ты», да и вообще когда говорил о самой Ларе, в его голосе появлялся едва заметный акцент. В этом был особый шарм, но Лару сразу же настораживали такие изменения в его голосе. – Но мне кажется, именно этого я и ждал – что ты придешь ко мне такая.

– Хм, – усмехнулась Лара. – Ты ждал меня?

– Да, – уверенно ответил Иван. – С первой встречи. Я постоянно ходил в магазин в надежде увидеть тебя, но не видел. Потом та встреча в «Донне Кларе»…

– Какая встреча? – Лара не могла вспомнить, о чём говорил Иван.

– Я сидел с дочерью совсем рядом с твоим столиком. Ты пришла с молодым юношей. Кажется, он был в тебя очень влюблён.

Лара покачала головой, силясь вспомнить. В этот момент залаяла чья-то собака, что сразу же напомнило Ларе тот вечер с Костей в «Донне Кларе».

– Да. – Лара затушила окурок. – Теперь я помню: девушка с белым пуделем. Это твоя дочь? – Лара была приятно удивлена. – А мне показалось…

– Нет, это моя дочь. Ей шестнадцать.

– А где её мать? – спросила Лара напрямую, чтобы избежать дальнейшего разочарования. И тут же добавила: – Если это не покажется тебе слишком личным вопросом.

– Её мать во Франции. Думаю, жива и здорова. – Иван отпил шампанского. – Я не видел её уже лет пятнадцать, с момента рождения Хлои.

– Интересное имя. Кто его ей дал?

– Её мать, художница. Она была поклонницей древнегреческого искусства.

– Хм… – Лара снова закурила. – А почему вы развелись?

– Мы никогда не были женаты, – улыбнулся Иван. – Мать Хлои я встретил в Париже шестнадцать лет назад, когда приехал туда на стажировку.

– Ты тоже занимаешься искусством?

– Нет, я повар.

– Повар?! – Лара улыбнулась: она впервые встретила такого обаятельного повара. Да и вообще, для неё повара больше ассоциировались с задворками ресторанов, она не привыкла с ними общаться тет-а-тет.

– Тебя это смущает? – Иван уловил нотки сомнения в её вопросе.

– Нет. – Лара улыбнулась. – Просто ты не выглядишь как повар.

– А как выглядят повара?

– Не знаю. – Лара пожала плечами. – Но я всегда представляла себе их другими. Расскажи мне о себе. – Голос Лары был мягким, как прикосновение тёплого кашемира к коже. Ивану хотелось слышать этот голос не переставая, внимать его переливчатым звукам.

Иван улыбнулся. Он чувствовал себя очень странно: рядом с этой женщиной он не мог не улыбаться.

Потекли незаметные минуты общения. Казалось, что время замерло на часах. А слова перетекали одно в другое, оставляя в памяти следы.

Ещё никогда Лара не чувствовала себя так свободно и легко в общении с мужчиной. То ли это был хмель от выпитого шампанского, то ли так сильно очаровывала харизма Ивана. Лара не понимала, что происходит с ней. Она слушала его голос, смотрела на него, в то же время ощущая, что сейчас они сидят не только здесь, но и где-то ещё.

Иван говорил о своей работе, о странах, где побывал. А Лара поняла, что давно тосковала по такому общению с мужчиной – когда чувствуешь притяжение. И незаметно для обоих их ладони, пальцы соприкасались. Лара и Иван продолжали разговаривать, как будто не обращая внимания на то, что происходит за столом. При этом оба не только понимали, но и чувствовали, что происходит.

Наконец Лара высвободила руку: ей снова захотелось курить.

Всё, что произошло дальше, напомнило плохо смонтированный фильм с разорванной плёнкой в конце. Лара задела бутылку шампанского, стоящую в ведерке, которая наклонилась и с шумом упала на пол. В тот же миг посетители, подчиняясь общему любопытству, повернулись на шум разбитого стекла. И как на отснятом кадре, Лара заметила знакомую фигуру вдалеке – там стоял Роман Аристовский.

Он пристально смотрел на Лару, пытаясь понять, она это или нет. Лара почувствовала озноб по всему телу. Её взгляд блуждал, переходя с одного посетителя на другого, как будто она кого-то искала.

Внезапно Лара схватила сумочку и побежала к выходу.

Иван хотел закричать: «Лара!», но услышал, как другой мужской голос опередил его.

Иван поднялся и заметил мужчину, стоявшего вдалеке с бокалом вина в руке. Они обменялись друг с другом взглядами: «Я не знал, что она здесь, с тобой…» – «Да, она со мной. Пропусти».

Иван достал из бумажника деньги и положил их на стол. Потом медленно вышел из ресторана, по пути ещё раз посмотрев на Аристовского. В его взгляде он заметил удивление и, видимо, явный интерес к Ларе.

Аристовский тут же достал мобильный телефон. Он хотел позвонить Лёве, но передумал. Мужчина, с которым была Лара, ему не понравился: он показался Роману слишком самоуверенным. Причём эта уверенность была настоящей, а не наигранной. Аристовский не любил людей, которые так демонстрировали окружающим свою уверенность.

 

Глава 17

Иван вышел из ресторана и посмотрел по сторонам. Лары нигде не было. Он уже собирался сесть в машину, как услышал её голос – Лара сидела на обочине дороги рядом с кустами, скрывавшими её.

– Иван!

Иван подошёл к ней.

– Прости меня, я не должна была убегать, – сказала она. – Но я не могла больше там находиться. И не проси меня вернуться обратно.

Иван опустился рядом с ней на корточки.

– Это ты прости меня. – Он взял её за руку.

– За что? – Лара была удивлена.

– За то, что привёл тебя в такое место, где тебе стало неприятно.

– Но это же я выбрала ресторан. – Лара усмехнулась и дотронулась до внутреннего уголка глаз, чтобы остановить подступающие слёзы. Улыбнулась.

– Нет, всё-таки это моя ошибка. – Иван поцеловал её ладонь. – Давай продолжим вечер там, где нам никто не помешает.

– Разве где-то есть такое место? Сейчас все рестораны забиты, мы никуда не попадём.

– Я тебя приглашаю в свой ресторан, – улыбнулся Иван. – Там столик только на две персоны.

– Я никогда не слышала о таком. Где это? – Лара пыталась вспомнить хоть какой-нибудь ресторан, рассчитанный только на двоих посетителей, перебирала в памяти все колонки, которые недавно читала в «Афише», но ни о чём подобном вспомнить не могла.

– У меня дома. – Иван снова улыбнулся.

«Что? – Лара хотела тут же встать и уйти, но он держал её за руку и не отпускал. – Что за дешевый заход – ужин у него дома. Он думает, я поверю?»

Но, вспомнив о разговоре с Жанной, да и вообще о своём затянувшемся одиночестве, она решила: а почему бы и нет? В конечном счёте, если всё будет не так, как ей хочется, она сможет уйти, а если он её разочарует – никто не заставляет звонить ему снова.

Лара приняла приглашение. Каково же было её удивление, когда они подъехали к дому на улице Серафимовича – только машина направилась не к подъезду Лары, а свернула в соседний двор.

Они зашли в подъезд и поднялись на последний этаж. Иван открыл дверь квартиры. Лара вошла, и её сразу поразили простор и свободное пространство апартаментов. Всюду преобладали белый цвет, сталь, монохром и минимализм. Большую часть стен, видимо, снесли, превратив квартиру в большую студию. Ещё из коридора Лара увидела, словно красочное пятно на белой стене, огромную картину высотой около трех метров – это были яркие, казалось, хаотично нанесённые мазки краски. Лара захотела посмотреть ближе, сделала несколько шагов и замерла. То самое огромное окно во всю стену, в которое она всегда так долго смотрела, пытаясь отыскать за ним какие-то признаки жизни, было здесь.

Она подошла к окну, провела рукой по стеклу и прислонилась к нему. Лара искала свои окна – нашла и улыбнулась: захотелось помахать им рукой.

– Так это ты? – громко произнесла Лара, думая, что Иван далеко. А он стоял совсем рядом, за её спиной.

– Кто? – прошептал Иван.

Лара обернулась и вздрогнула: они стояли совсем близко друг к другу.

– Я живу вон там. – Она указала на окна. – Видишь, где старый балкон?

– Я знаю.

– Как знаешь? – Лара удивилась.

– Когда я тебя встретил впервые, то рассчитывал, что ты живёшь в этом доме. Потому что надеялся на более частые встречи. Но, – Иван посмотрел в Ларины глаза, – видимо, была не судьба. Я редко тебя видел, а когда видел – ты всегда была не одна. Я не мог с тобой заговорить. Поэтому я часто смотрел в окна, надеясь отыскать твоё – и однажды нашёл, после чего не переставал наблюдать за тобой.

– Так странно: мы соседи, а встретились только сейчас, – сказала Лара.

– Очень часто людям приходится блуждать по длинным тёмным переулкам, пока они найдут тот, где их будет ждать судьба.

«Откуда он это знает?» – удивилась Лара.

– Почему ты захотел сделать себе окна во всю стену? – тихо спросила она.

– Эта квартира раньше принадлежала моему приятелю. Его жена была дизайнером интерьеров, – ответил Иван.

– Как её звали?

– Лина Моллини. Она погибла совсем недавно. Я купил квартиру, потому что она была больше никому не нужна.

– А что с ней случилось?

– Суицид.

– Боже, здесь?

– Нет, в их доме в Риме.

– Опять Рим… – тихо прошептала Лара.

Она обернулась, посмотрела в окно, а потом произнесла:

– Я тоже часто смотрела в твоё окно, но не знала, что здесь живёшь ты.

– Теперь ты знаешь. – Лара почувствовала, как Иван положил ей руки на плечи. Было приятно, но она почувствовала страх, поскольку не знала, что случится дальше. Ей было приятно находиться рядом с Иваном, но в то же время странно, особенно слышать подобные слова, да ещё узнать, что он давно наблюдает за ней.

Словно почувствовав Ларин испуг, Иван поцеловал её в плечо и отошёл.

Лара обернулась. Иван прошёл на кухню, достал из холодильника говядину, оливковое масло, какие-то приправы, овощи: брокколи, цветную капусту, лук, чеснок, имбирь. Разложив всё это аккуратно на столе, достал несколько досок, ножей – и начал быстро и профессионально резать продукты.

Лара присела на высокий стул рядом, заворожённо наблюдая за процессом.

Иван улыбнулся ей. Нарезав овощи, он достал бутылку вина, откупорил, налил немного вина в высокий бокал. Лара уже было потянулась за бокалом, но Иван взял его и, поднеся к лицу, вдохнул аромат. Потом отпил немного. Лара заметила, что он не глотает, а перекатывает вино во рту. Наконец Иван проглотил вино и, налив его в бокалы, один протянул Ларе:

– Я думаю, это вино будет очень хорошо сочетаться с мясом.

– Ты ещё и сомелье? – Лара улыбнулась, отпив вина.

– Скорее любитель. Я окончил школу сомелье в Бордо для собственного развития, но дальше учиться не стал.

– Почему? – удивилась Лара. – Неинтересно?

– У меня не такой уж хороший нос. – Иван рассмеялся.

– А по-моему, идеальный: ровный, прямой. – Лара пристальнее вгляделась в лицо Ивана. У него были красивые черты, при этом назвать Ивана красавцем в прямом смысле слова было нельзя. Скорее его красоту можно было назвать интеллектуальной или аристократической – так выглядели мужчины на картинах девятнадцатого века: уложенные, слегка седеющие тёмно-русые волосы, высокий лоб, прямой уверенный взгляд голубых глаз, мягкие, немного тонкие губы, выделяющиеся скулы.

– Хорошая шутка. – Иван улыбнулся.

– А в каких ресторанах в Москве ты работаешь?

– Во многих.

– В смысле, где только не приходилось? – предположила Лара.

– Нет, я работаю только по специальным приглашениям, – пояснил Иван. – И только на дому.

– Что значит «на дому»?

– Если ты хочешь устроить для своих гостей хороший ужин, но не хочешь готовить, можешь пригласить меня и мою команду. Мы приготовим ужин – романтичный на двоих или для компании.

– И много у тебя клиентов?

– Хватает, – ответил Иван, промывая рис в кастрюле. Оставив немного воды, он поставил кастрюлю на плиту на малый огонь. – Лично я работаю не больше двух-трёх дней в неделю, а команда занята постоянно.

– Почему? Из-за клиентов? Они, наверное, ужасно привередливые.

– Нет, не думаю. Что касается качества еды и обслуживания, то у нас никогда не было случая, чтобы кто-то остался недоволен. Я бы сказал, что очень многие приглашают меня, – у меня очередь на два года вперёд.

– Ты что, как элитный ресторан на дому? – Лара была очень удивлена тем, что услышала от Ивана

– Да, – усмехнулся он. – Наверное, можно так сказать. Просто у меня ещё много своих проектов, которые я не могу оставить. В Москве я всегда работаю по понедельникам и пятницам, иногда беру субботу, чаще всего зимой и весной, а на лето оставляю только два дня. Редкие исключения – только для особенных клиентов.

– А что делаешь в остальные дни?

– Провожу их в Париже.

– Не понимаю.

– Я летаю туда каждый вторник. У меня свой ресторан. По вторникам в нем особенное предложение, то есть работаю я.

– И там тоже запись на два года вперёд?

– На пять лет, – невозмутимо ответил Иван.

– И тебе всё это нравится? Вот так летать из Москвы в Париж и обратно. И знать, что твоя жизнь расписана на несколько лет вперёд.

– Я летаю по всему миру. – Иван улыбнулся. – Не забудь, что у меня остаются ещё среда, четверг и воскресенье.

– То есть ты летишь куда-то, если тебя пригласят, чтобы приготовить кому-то ужин?

– Да, и так можно сказать. – С этими словами Иван бросил чеснок на раскалённую сковороду, затем туда же – лук и через минуту – мясо. Всё это, быстро перемешивая, он обжарил, наверное, в течение двух минут и убрал с огня. Затем налил воды в кастрюлю, дождался, когда она закипит, и, положив специальные бамбуковые подставки под овощи, поставил их вариться на пару.

– Кстати, что мы будем есть? – поинтересовалась Лара.

– Я подумал, что ты не будешь против китайской еды: мясо с овощами в устричном соусе.

– Ммм, звучит аппетитно. А ты на какой кухне специализируешься? На китайской?

– Я готовлю почти всё, – ответил Иван. – Если рассказать тебе историю моей жизни, ты, наверное, не поверишь.

– Расскажи. – Лара с каждой минутой чувствовала, что Иван очаровывает её всё больше и больше.

– Я начал учиться этому искусству, когда мне было пятнадцать. – Ларе понравилось, как он назвал свою профессию искусством. – И ты знаешь, в какой-то момент понял, что, если хочу хорошо готовить блюда какой-то определённой кухни мира, нужно обязательно пожить в той стране, кухню которой изучаю. Я жил во Франции, в Италии, причём в разных регионах, чтобы понять различия между способами приготовления блюд, в Испании. Когда пришла мода на японскую еду, я уехал в Японию, где познакомился с Павлом Моллини и его первой женой – Ташико. Потом переехал в Китай, затем в Таиланд.

Иван умолк, заметив, что Лара достала из сумочки небольшой блокнот и карандаш и начала что-то записывать. Он удивлённо посмотрел на неё.

– Тебе неинтересно со мной?

– Наоборот, – пробормотала Лара, продолжая писать.

– Ты что-то пишешь.

– Несколько идей, пришедших в голову, нужно непременно записать, иначе они могут исчезнуть. – Не глядя на Ивана, Лара переворачивала листки один за другим, оставляя на них написанные быстрым почерком слова.

Иван подошёл к плите, чтобы проверить овощи.

– Обычно я готовлю это блюдо по-другому. Я обжариваю овощи и мясо сразу же, но сегодня решил приготовить специально для тебя по традиционному рецепту. – Иван смешал в кружке соус, затем быстро положил в разогретую сковороду овощи и мясо и, перемешивая, залил их соусом.

– Почему? – Лара вдруг отключилась от своих мыслей: её заинтересовали слова Ивана. Она не помнила, чтобы кто-то из её мужчин так говорил о еде, подробно объясняя, почему и что. Да она вообще не помнила, чтобы кто-то из них готовил. Обычно этой услуги ожидали от неё. Но тут же она укорила себя за подобные мысли: разве Иван оказывал ей этим одолжение? Она была не в его ресторане как случайная посетительница, не вызывала его к себе домой – она была у него в гостях.

Еда была готова. Иван положил в большие пиалы немного риса, немного овощей и мяса, поставил яство перед Ларой, долил в бокалы вина.

Лару слегка удивил размер порций: в кастрюле и на сковороде оставалось ещё много еды. «Может, это он впрок приготовил, с расчётом на будущую неделю? – подумала Лара. – Надо было поесть в „Причале“, а не только пить, развесив уши».

Заметив её удивление, Иван сказал:

– В Китае обычно ставят на стол большую тарелку риса и вокруг неё – различные добавки. Принято класть себе немного риса, потом мясо, овощи, всё это съедать и повторять снова и снова, пока не захочешь остановиться.

– Я столько не съем, – заметила Лара.

– А я тебя и не заставляю. Тем более что будет и десерт, – улыбнувшись, сказал Иван.

– Так ты ещё и десерты готовишь?

– Нет, просто мороженое. – Иван рассмеялся. – Я шучу. Десерты – это моя страсть.

– Мне кажется, всё это… – Лара очертила в воздухе это «всё», – твоя страсть. Ты так интересно об этом рассказываешь, так эмоционально. Похоже, мне крупно повезло, что я ужинаю у тебя. – Лара попробовала еду. – Очень вкусно.

– Это мне повезло, что ты ужинаешь со мной.

– Я думаю, многие женщины готовы заплатить кучу денег, чтобы ты приехал к ним домой приготовить ужин.

– Это не в моих правилах, – серьёзно ответил Иван.

– То есть, если я приглашу тебя к себе домой приготовить что-нибудь, ты мне откажешь?

– Тебе, – улыбнулся Иван, – я никогда не откажу.

– А ещё кому?

– У меня никого нет, Лара. – Иван посмотрел ей в глаза. – А у тебя?

Лара покачала головой.

– А тот мужчина, из-за которого ты убежала из «Причала»?

– Нет, он ничего не значит.

– А я могу попробовать записаться к тебе? У тебя, наверное, тоже очередь на несколько лет вперёд?

Лара рассмеялась. Ей было очень весело с Иваном, очень легко и свободно. Она покачала головой.

– А я думал, что ты записывала что-то обо мне в своем блокноте и размышляла, можно ли отменить свидание с другим, чтобы завтра поужинать со мной.

– Ты приглашаешь меня завтра на ужин?

– Да.

– Завтра пятница. Разве тебе не нужно работать?

Иван положил в Ларину тарелку ещё риса, мяса и овощей.

– Нужно. Но я отменю. – Иван взял мобильный телефон, набрал смс, отправил. – Перенесу на субботу.

– Что ты сейчас сделал?

– Отправил смс моему администратору, чтобы она всё уладила.

Через несколько минут раздался телефонный звонок. В трубке кричали.

– Алла, успокойся, – спокойно произнес Иван. – Это не твоё дело… И что?.. Да, я знаю, что на завтра всё давно запланировано, но я занят… Я знаю, что придётся возвращать деньги. Ничего не изменится – они вернутся в субботу… Продукты никуда не пропадут, можешь записать ко мне кого угодно на субботу.

– Что такое? – тихо спросила Лара.

– Она возмущается, что я подведу людей и мы потеряем деньги. Завтра у какой-то компании торжество. Меня пригласили приготовить ужин на десять человек.

– Но это действительно так, – сказала Лара. – Я понимаю её. Послушай, давай встретимся в субботу.

– Просто я боюсь, что, если не увижу тебя завтра, кто-нибудь украдёт тебя и я никогда тебя не найду, – улыбнулся Иван.

– Со мной ничего не случится. Моё окно вон там. – Лара обернулась в сторону своего окна. – Завтра, когда ты придешь домой, там будет гореть свет на кухне, и ты поймёшь, что со мной всё хорошо.

Иван улыбнулся и продолжил говорить по телефону:

– Алла, извини, что потревожил тебя. Не переживай, всё остается по-прежнему.

Иван положил телефон на стол. Затем достал клубнику, шоколад, яйца, карамельный соус, муку. Лара внимательно следила за его неторопливыми движениями.

– А теперь расскажи о себе, – попросил Иван. – Что ты писала?

– Я? – Лара задумалась, но неожиданно поняла, что ему она может рассказать. – Я пишу сценарий…

 

Глава 18

Лара проснулась, уловив запах кофе. Она приоткрыла веки и тут же вспомнила, что вчерашняя встреча с Иваном продолжилась у него дома. Только вот чем она закончилась, Лара не помнила. Ситуация выходила очень комичная. В первую минуту Лара почувствовала себя очень неловко, но поняв, что вроде бы ничего такого, за что ей должно быть стыдно, не произошло, встала с дивана. Кардиган аккуратно лежал рядом на стуле, а рядом на полу – туфли. Лара поправила слегка помятую рубашку и брюки, усмехнувшись про себя. Заметив открытую дверь ванной комнаты, зашла туда и умылась.

Войдя в гостиную, она увидела Ивана – он сидел на диване и читал, поглядывая в окно.

– Доброе утро. – Лара не могла сдержать улыбки. – Прости, я, видимо, заснула вчера. Не представляю, как такое могло произойти.

– Не переживай, я уже привык, что навожу на людей скуку. – Иван отложил книгу, встал и подошёл к Ларе.

Она расхохоталась.

– Боже, Иван, ты такой смешной! Послушай, мне очень неловко. Я даже не помню, что произошло.

– Как ты не помнишь? – На лице Ивана появился испуг, который Лара в очередной раз посчитала искренним. – Ну вот, а я так старался…

Лара удивлённо приподняла брови, уставившись на Ивана.

– …Приготовить тебе десерт. А когда я подошёл к тебе, ты уже спала. – Иван дотронулся до её руки и, глядя в глаза, улыбнулся: – Я не хотел тебя будить.

Лара снова расхохоталась и села на диван. Бросив взгляд на обложку романа, который читал Иван, – «Le Temps retrouvé», Лара подумала, что тоже надеется обрести то, что было утрачено. Иван вернулся на кухню и принёс несколько шоколадных конфет на тарелке и чашку горячего кофе.

– Очень вкусные конфеты.

– Поскольку десерт тебе не удалось попробовать, я попросил привезти конфеты из моей кондитерской.

– У тебя в Москве своя кондитерская?

– Это больше лаборатория, чем настоящая кондитерская. Я люблю изобретать новые рецепты, а десерты и шоколад – моя страсть. Что-то я оставляю для себя, а что-то продаю в другие рестораны.

– Ты не перестаёшь меня удивлять. – Лара съела ещё одну конфету, чувствуя, как шоколад тает во рту.

– И ты меня… – Иван замолчал, разглядывая Лару, как ему показалось, снова другую, по-утреннему красивую, добрую, естественную. – Ты у меня дома. Даже не удивляет, что солнце вернулось в Москву.

– В самом деле. – Лара встала с дивана, держа чашку с кофе. Она подошла к окну, улыбаясь: солнце ярко светило на небе, его лучи словно касались окна и, отражаясь в нём, согревали Лару.

– Что ты делаешь сегодня днём? – спросил Иван.

– Намерена провести его с тобой. – Лара отпила кофе, вдыхая его аромат. – Потрясающий кофе.

Лара вернулась к себе домой, чтобы переодеться и принять душ, и через два часа снова встретилась с Иваном.

Они бродили по улицам, разговаривали. Потом Иван предложил пообедать где-нибудь недалеко от их дома.

– «Эльдорадо»? – предложила Лара.

– Нет, это пижонство, – рассмеялся Иван. – Пойдем в «Саллис».

– В паб? – удивилась Лара. Как-то не доверяла она пивным заведениям и всегда сторонилась их, не понимая ни их культуру, ни посетителей. – Я там никогда не была.

– Зато я был.

– Может быть, лучше в суши? – продолжая сомневаться, предложила Лара.

– Дорогая моя, настоящие суши можно есть только в 5 утра на токийском рыбном рынке. Туда мы с тобой отправимся как-нибудь в другой раз, а пока пойдём в паб. Поверить не могу, что ты живёшь здесь столько лет и ни разу не была там.

Иван потянул Лару за руку, как упрямого, непослушного ребёнка.

Войдя в «Саллис», Лара удивилась: как Ивану с его утончённым вкусом и воспитанием может нравиться эта пивная? Здесь всё было так просто: деревянные столы, фотографии посетителей на стенах, флаги разных стран, подвешенные к потолку, картины, изображающие пьющих людей. Лара вспомнила, как пару лет назад во время сильного дождя она решила туда забежать – переждать, но тут же вышла: лучше намокнуть, чем находиться здесь.

Сели за высокий стол. Подошедший официант – высокий, худой молодой человек с рыжеватыми волосами – поздоровался с Иваном. Тот заказал два «Гиннесса» и два клаб-сэндвича. Лара скептически разглядывала посетителей, занятых беседой. Она заметила, что никто не обратил на них внимания, не было никаких переглядываний и обсуждений их пары, что так любит московская публика. И тут она поняла, что местная атмосфера нравится ей гораздо больше, чем напыщенность дорогих московских ресторанов, где в воздухе летает только одно – «деньги».

Принесли заказ: две пинты «Гиннесса», напоминающего густую кока-колу, и тарелки с картофелем-фри и клаб-сэндвичем, порезанным на маленькие треугольники.

– Попробуй, – сказал Иван.

Лара взяла небольшой кусок, откусила.

– Это очень вкусно, – сказала она, прожевав и коря себя за свои прошлые предрассудки.

– Мне иногда кажется, что нет ничего вкуснее. Я сюда часто прихожу на обед, – сообщил Иван.

Лара улыбнулась:

– Теперь я знаю, где тебя можно найти.

– Тебе не нужно меня искать – мне очень приятно быть с тобой рядом.

Лара почувствовала себя намного счастливее, чем несколько дней назад. Она услышала, как в сумке зазвонил мобильный телефон, но разговаривать с кем бы то ни было не хотелось. Она поняла: всем её существом сейчас владеют эмоции, а не разум. Не раздумывая, она придвинулась к Ивану и, как только он посмотрел на неё, поцеловала его в губы. Это был быстрый, словно вырвавшийся, эмоциональный поцелуй. На миг Иван остановился, посмотрел ей в глаза и продолжил целовать её нежно и долго.

Для Лары потянулись дни бесконечного удовольствия – ужинов, обедов и завтраков тет-а-тет с Иваном. Странно, но ей совершенно не хотелось, чтобы эти отношения развивались быстро. Она впервые наслаждалась общением с мужчиной, его совершенно не московским чувством юмора. Иван совершенно не боялся показывать, что Лара ему нравится, что ему хочется заботиться о ней. Она чувствовала себя ребёнком, которого хотят избаловать. И всё было так искренне.

В те дни, когда Иван был занят, Лара оставалась дома и работала над сценарием, ловя себя на том, что не перестаёт думать об Иване. Она ждала его звонков с нетерпением. И искренне удивлялась, когда Иван звонил точно в оговоренное время. Он был пунктуален, тактичен, вежлив и заботлив. «Иван, ты какой-то особенный? – спрашивала Лара. – Как получается, что ты никогда не опаздываешь, словно транспорт работает так, чтобы ты не опоздал? Ты не стоишь в пробках в центре Москвы, рейсы самолётов не задерживаются и не отменяются, никакие катаклизмы не влияют на тебя. Такое первый раз в моей жизни».

«И в моей тоже, – отвечал Иван. – Просто мне всегда хочется видеть тебя, Лара».

Иван учил Лару готовить. Он приходил к ней, принося с собой все необходимые продукты, записывал какие-то рецепты на отдельные бумажки, которые привешивал к шкафу. Лара смеялась и говорила, что всё равно не будет ничего делать. Иван воспринял это буквально: по утрам Лара находила под своей дверью коробку шоколадных конфет, доставленных от Ивана, цветы, какие-то книги или журналы, а днём он приходил к ней и готовил на крошечной кухне либо присылал курьера с едой, когда был занят.

К такому режиму питания Лара привыкала долго. Она ела маленькими порциями, пробуя всего по чуть-чуть, но могла и осилить жаркое с салатом и закуски. Больше ради смеха Лара как-то спросила Ивана, не кормит ли он её специально, чтобы она отъелась. «Конечно, – ответил Иван. – Ты такая худая».

Лару почему-то собственная худоба не пугала. Да, она стала немного другой, но ей нравились выступающие скулы, тонкие запястья и плоский живот. Не раз, становясь на весы после ночных ужинов с Иваном, Лара замечала, что вес ничуть не изменился, несмотря на то, что съедено было много.

Иван живо интересовался тем, что она пишет и писала. Он уговорил Лару показать свои старые работы, которых она стеснялась. Но она знала, что ему легко можно показать всё, даже глупые детские сочинения про потерянных кошек и собак. Иван слушал очень внимательно. И был первым, кому Лара прочла сценарий.

Когда заболел водитель Ивана, Лара как-то легко для себя самой предложила свою помощь. Она не чувствовала в этом ничего странного и без лишних слов и ужимок стала встречать Ивана в аэропорту. Их встречи и расставания стали новым поворотом в их отношениях. Они уже не скрывали друг от друга, как тяжело даются расставания и как рады они видеть друг друга после разлуки, общаться в машине по дороге. Лара, улыбаясь, махала Ивану рукой, едва тот лишь входил в зал ожидания в Шереметьево, и так же подолгу стояла возле турникета, наблюдая, как медленно двигается его очередь на регистрацию.

В какой-то из дней, проводив Ивана, Лара неожиданно для себя поняла, что, как только он уезжает, она начинает скучать. Ей не хватало его присутствия рядом, его улыбки, его внимания. Она пыталась подавить это новое зарождающееся чувство, но ничего не могла поделать. Да и Иван не давал. Несколько раз Лара специально – то ли чтобы проверить его, то ли чтобы приостановить себя в этом безумном водовороте влюбленности, охватившей её, – пыталась отметить свидания с Иваном. Она врала, что будет занята делами, которые наверняка ему неинтересны. Но в ответ слышала, что он с удовольствием проведёт с ней весь день, даже если придётся стоять несколько часов в пробках на МКАДе или сидеть и молчать рядом с ней.

Лара ощущала какую-то неразрывную близость, образовавшуюся между ними, несмотря на то, что их отношения можно было назвать лишь близкой дружбой. Но может быть, это и хорошо, иногда думала Лара. Может быть, по-настоящему близкие люди в первую очередь друзья? Могут ли быть прочными отношения, построенные исключительно на страсти и желании? Нет, помимо этого важны поддержка, уверенность в человеке, а они приходят только тогда, когда есть понимание и искренняя дружба.

Лара не могла ответить на вопрос, хочет ли она, чтобы их отношения получили дальнейшее развитие. Ей нравился этот замедленный ритм. С каждым днём Иван становился ей всё дороже, с ним было хорошо и уютно, спокойно, но в то же время она видела в его глазах неподдельную страсть.

А Иван ни одним своим поступком не намекал Ларе, что пора бы их отношения перевести в ранг любовных. Он ухаживал за ней, пытаясь разгадать, что за грусть скрывается за её счастливой улыбкой, почему она, иногда такая весёлая, может вдруг загрустить. Он понимал, что с этой женщиной не может быть ничего простого или заранее спланированного, он обожал радовать её сюрпризами. Он наслаждался её красотой и умом, её меланхоличностью и сложностью характера, элегантностью, а самое главное – ощущал себя очень счастливым рядом с Ларой, как будто это был очень близкий человек.

Лара чувствовала себя рядом с Иваном спокойно и уверенно, хотя по-прежнему боялась выходить в людные места, опасаясь ненужных встреч. Поэтому если и соглашалась выйти куда-то с Иваном, то только туда, где встреча с людьми из прошлого сводилась к минимуму. Но однажды интуиция её снова подвела – Иван пригласил её на скачки.

Там оборванным куском пленки старого фильма всплыла фигура Штейна. Лара заметила его ещё издалека в сопровождении девушки, лица которой не могла разглядеть. Как назло, Иван оказался совсем рядом с ними. Увидев растерянный взгляд Лары, он подумал, что она ищет его. И, замахав руками, прокричал: «Лара! Лара! Я здесь».

Только Штейн мог обернуться, услышав это имя. Его лицо покраснело. Он отыскал взглядом Лару, потянул Юлю за руку и ушёл в другую сторону, прошептав что-то. Юля оглянулась на Лару, стоящую недалеко. Та, к собственному удивлению, не двигалась с места – уголки её губ слегка приподнялись.

– Кто это? – спросил Иван, подойдя. – Мне показалось, что эта пара знает тебя.

– Никто. Люди из прошлого, – сказала Лара и отвернулась. Она с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться.

Иван дотронулся до её плеча. Лара вздрогнула.

– Что с тобой? Ты расстроена? – спросил он, не понимая такой резкой перемены в ней.

– Мне нужно уйти, – сказала Лара и, не взглянув на него, убежала.

Иван растерялся, пытаясь взять в толк, что произошло и что такого он сказал, что Лара сбежала.

Вернувшись домой, Иван застал Лару сидящей возле двери на лестнице.

– Здравствуй, – прошептала она.

– Здравствуй.

– Я могу войти? – Голос её был грустным.

– Да, пожалуйста. Только извини, у меня мало времени. Я уезжаю.

– Куда? – Ларе вдруг захотелось броситься к нему и непременно удержать. Ей не хотелось расставаться с ним.

– В Париж, – ответил Иван.

– Надолго? Это из-за меня?

– Нет, мне нужно по делам, – не глядя ей в глаза, произнёс Иван и, войдя на кухню, включил кофеварку. – Выпьешь чашку кофе?

– Да, спасибо. Когда ты вернёшься?

– Не знаю, – сказал он и, повернувшись к Ларе спиной, загремел чашками.

Лара бросилась к нему, обняла и уткнулась головой в его спину, чувствуя, как начинает плакать.

– Прости меня, не уезжай, пожалуйста, – тихо сказала она. Голос её звучал виновато.

– Лара, по-моему, ты ясно дала мне понять, что я для тебя ничего не значу. Я думал, этот месяц, что мы провели вместе, был особенным, но, видимо, ошибся. Я не буду тебя упрекать ни в чём, это твой выбор. Мне нужно ехать, а у тебя есть свои интересы в Москве.

– Ты думаешь, тот мужчина мне интересен?

– Я ничего не знаю. Ты убежала, и я видел, что он тоже ушёл.

– Я… – Лара вздохнула, не зная, как найти слова, чтобы он понял: она просто испугалась, ей хорошо только с ним, и если есть сейчас в её жизни кто-то важный и самый дорогой, так это он. – Я не знаю, как тебе всё объяснить, но поверь, я не могла там больше находиться, а когда поняла, что ты обидишься, вернулась к тебе.

– Я не обиделся. Мне слишком сложно тебя понять – ты ничего не говоришь. – Иван повернулся и посмотрел на Лару. В первую секунду ему были неприятны её слезы, но и сразу же удивило покаянное выражение лица, словно она действительно не знала, что делать, как поступить. И не потому, что не хочет, а потому что не может найти верный выход. Ивану стало жалко её – захотелось обнять её и защитить от кого бы то ни было.

– Я не могу, – жалобно произнесла Лара. Она понимала, что рассказывать о Штейне не стоит, иначе придётся переворошить все полки прошлого с расставленными на них фигурами Аристовского и Ильина, Строгинова, Кости Гринёва. Обо всём этом хотелось забыть, как о страшном сне. Рассказать же о Штейне, не упомянув других, невозможно.

– Он так для тебя важен?

– Я его ненавижу. Но не заставляй меня рассказывать эту историю. – Лара поднесла ладони к лицу Ивана. – Послушай, единственный человек, который меня сделал счастливой, – это ты. Я давно не встречала такого, как ты, – искреннего, честного и доброго. Прошу тебя, не уезжай. Если тебе действительно нужно ехать, я пойму. Но не делай этого, только чтобы сбежать от меня.

– А почему ты это делаешь?

– Потому что… – Лара задумалась. – Я не знаю, где моё место в этом мире.

Иван приблизился к ней, обнял и стал гладить её волосы, глядя в глаза Лары. Она прекратила плакать.

– Но я очень хочу, чтобы оно было рядом с тобой, – выдохнула Лара.

Иван начал её целовать.

Лара чувствовала, как от поцелуев и прикосновений тепло разливается по всему телу. Все её чувства в этот момент были предназначены Ивану. Лара словно растворялась в нём. Ей было приятно отвечать на его поцелуи и ощущать тёплый аромат его кожи, чувствуя защиту его сильных рук.

Лара заснула в его кровати обнажённая, чувствуя едва уловимый запах кофе.

Среди ночи она проснулась. Было страшно представить, что всё произошедшее было лишь выдумкой. Но поборов свой абсурдный страх, она медленно повернула голову и увидела рядом спящего Ивана. Она посмотрела в окно, где виднелось ночное московское небо с едва мерцающими звёздами, и почувствовала себя невероятно счастливой. Ей показалось странной пришедшая вдруг мысль об осознании этого счастья. «Я ведь и раньше испытывала подобное, – подумала она, – но не так…» Это было совершенно новое ощущение счастья, как будто всё в ней, все её мысли пришли в одно правильное единство – гармонию. Всё в этом мире было хорошо: и сам мир, и этот город, и эта квартира, Иван, спящий рядом, и она сама. Всё несоединяемое вдруг разом соединилось.

Раньше, со Стасом, она тоже чувствовала счастье, но это было счастье голодного человека, которому наконец-то дали поесть. И она с жадностью набрасывалась на этот кусок, не замечая, что кусок-то маленький, почти гнилой. И после того, как еда была съедена, чувство голода начинало медленно возвращаться.

И Лара поняла, что ощущение подобного, чистого, как кристалл, счастья не может длиться долго. Это было как отрешение от всего, а вместе с тем – принятие всего. Но стоило Ивану повернуться на бок, обнять её и прошептать полусонным голосом: «Завтра пойдём гулять в город…», как это ощущение ушло. И не было ничего плохого в том, что он сказал, – наоборот, как было бы замечательно пойти завтра гулять. Но в её возвышенное ощущение счастья вмешалось счастье приземлённое. Лара попыталась вернуть тот правильный баланс эмоций, который был несколько секунд назад, но не смогла. И тем дороже стали те ощущения. С воспоминаниями об этом она заснула.

 

Глава 19

Костя сидел в своей комнате и читал. На полу рядом с диваном лежали несколько раскрытых книг: «Портрет Дориана Грея» Уайльда, «Сто лет одиночества» Маркеса, «Бедные люди» Достоевского, а в руках Костя держал «Евгения Онегина». Он прочёл несколько страниц, затем отложил книгу, взял Уайльда, затем через несколько минут – Достоевского, потом Маркеса и снова Пушкина. Всё это он проделывал в хаотичной последовательности, останавливался иногда, смотрел в окно, думал.

В дверь позвонили. Костя открыл. На пороге стоял курьер с букетом цветов. Костя расписался в квитанции о получении, взял цветы, закрыл дверь. Это были три элегантные, длинные матово-белые каллы, перевязанные тёмно-сиреневой лентой с прикреплённым к ней запечатанным конвертом, на котором значилась одна-единственная буква – «К». Костя поставил цветы в вазу, налив туда немного воды, а карточку положил рядом на стол. Вернулся в комнату, раздумывая, что же это за тайный поклонник по имени «К» появился у матери.

Днем, когда Ольга Георгиевна вернулась с работы, Костя встретил её в дверях, поцеловал и обнял. Посмотрев в мамино лицо, улыбнулся, будто пытался разгадать радостную тайну, которую она от него скрывала.

– В чём дело, Костя? – удивлённо спросила Ольга Георгиевна. – Всё в порядке?

– Видимо, у тебя тоже, – с намёком сказал Костя.

– О чём ты?

– О том, что у тебя всё хорошо. Поклонники, ухаживания.

– Какие поклонники, Костя? – Голос Ольги Георгиевны был разочарованным. Она поставила сумки на пол, сняла туфли, подошла к зеркалу и посмотрела на себя, поправляя волосы, собранные в высокий тугой пучок. – Я старая разведённая женщина. Кому я теперь нужна?

– Мама, ну какая же ты старая? – возмутился Костя и, взяв сумки, отправился в кухню.

Ольга Георгиевна вошла следом и тут же остановилась, заметив на столе цветы.

– А? Что я говорил? – радостно сказал Костя. – Мам… – Он подошёл к матери и обнял её. – Я рад за тебя. Ты у меня такая красавица. Ты заслуживаешь счастья.

Ольга Георгиевна недоверчиво взяла карточку, не понимая, кто бы это мог послать ей цветы, раскрыла её. Костя наблюдал за ней.

Ольга Георгиевна поморщилась, как будто только что съела кислый лимон. Радостно-тревожное выражение лица вдруг стало несчастным, уголки рта опустились, губы задрожали, а на глазах показались слёзы.

– Мама, мамочка! – Костя бросился к ней. Ольга Георгиевна присела на стул. Костя обнял колени матери. – Что с тобой? Это от отца? От кого эти цветы? Кто этот «К», скажи мне. Почему ты плачешь?

– Это ты, Костя. – Ольга Георгиевна стало стыдно за эти слёзы. Она злилась на саму себя, потому что это были слёзы разочарования. Слабая надежда, мелькнувшая в душе, растаяла, как кусочек льда.

– Я?! – удивился Костя. – Я тебе ничего не посылал.

– Это цветы для тебя. От Юли, – спокойным голосом сказала мать, протянув ему карточку. В тот же момент она снова почувствовала злобу и ненависть к этой девушке. Та, наверное, любит сына. Но ей-то какое до этого дело? Ничего приятного в её воспоминаниях о Юле не было.

Не вставая со стула, Ольга Георгиевна достала из кармана пачку сигарет, закурила. Поначалу Костя не обратил на это внимания, думая о Юле, но вдруг заметил, что мать курит.

– Ты куришь?

– Так, иногда, – небрежно ответила Ольга Георгиевна, как будто в том, что она курит, для сына не должно быть ничего удивительного.

– Но ты же не курила, мама!

– Не курила. А тут решила. В молодости баловалась, вот и сейчас захотела. – Она встала, подошла к шкафу, где хранились продукты, достала бутылку с коньяком и налила немного в стопку. Выпила залпом, потом налила ещё и села за стол, с ненавистью глядя на цветы.

Сейчас она ненавидела эту Юлю больше, чем до знакомства с ней. Ей было достаточно одного взгляда Кости, чтобы понять: чувства сына к этой девушке изменились. Раньше она знала, что ему всё равно, что это лишь увлечение. Но сейчас… Почему он так переменился к ней? И что это за жест с её стороны – посылать ему цветы? Значит, всё-таки они решили быть вместе. А как же она? Что теперь будет с ней? Муж ушёл. Неужели она допустит, чтобы ушёл и сын? Да к кому? К этой провинциальной девчонке, которая обкрадет его до нитки. Нет, она не могла этого допустить.

Несколько ошарашенный поведением матери, Костя подошёл к цветам, взял лежащую на столе карточку и прочёл. В записке была одна фраза: «Встретимся сегодня в восемь возле института. Юля».

Костя сунул записку в карман и посмотрел на стенные часы. Было пять вечера.

– Неужели ты пойдёшь к ней? – хриплым голосом спросила мать. Её лицо, обычно доброе и милое, стало черствым и сухим. Костя заметил две глубокие морщины возле переносицы.

– Конечно, – сказал он, не подозревая, что мать в этот момент проклинает эти цветы и Юлю.

– Конечно, – передразнила мать. – Давай, беги к ней, чтобы она тебя обобрала. Небось узнала, что ты приехал из Лондона с деньгами, хочет поживиться. А ты бросаешь мать, оставляешь её одну.

– Мама! – возмутился Костя. – Я не понимаю, как ты можешь такое говорить? Во-первых, я тебя не бросаю – я еду на встречу и вернусь домой. Во-вторых, Юля просит о встрече, а не о деньгах. И если ты так об этом беспокоишься, у неё всё хорошо. Она стала другой, у неё есть работа, деньги – всё есть.

– Наверное, и богатый любовник, – зло заметила Ольга Георгиевна.

Костя отвернулся к окну, сдерживая нарастающую злобу. Он не хотел ссориться с матерью, где-то понимая: ей тяжело осознать, что он снова хочет быть с Юлей, – но и соглашаться тоже не хотелось. Костя желал, чтобы мать приняла всё так, как есть, и не мешала ему. Тем более что он и сам не знал, выйдет ли что-то из отношений с Юлей. Может быть, сегодня она попросит его обо всём забыть, скажет, что тот поцелуй в машине был последним, что она его не хочет видеть. А злость матери только поколебала его уверенность в себе. Счастье, которое он испытал при виде записки и цветов, сменилось грустью. И если поначалу эти цветы показались ему хорошим знаком, то теперь он начал думать, что это всего лишь красивое прощание и не более.

– Что, я права? – злорадно усмехнулась мать. – И зачем тебе эта… подстилка?

– Не оскорбляй её, мама, прошу! – воскликнул Костя. – Ты её не знаешь, ты не знаешь её ситуации.

– Я не знаю её ситуации? Сынок, я хорошо знаю жизнь. Ты уехал, девочка погоревала недельку, потом выкинула тебя из головы и тут же нашла себе богатого дядю. О, как хорошо я знаю таких девушек. А твой отец… – лицо матери стало совсем злым, едва она вспомнила о бывшем муже, – в них вообще эксперт. Спроси у него, как такие девушки вешаются на шею богатым мужчинам, разбивают семьи, уводят мужей от жен.

– Никого она не уводила, мама, – взмолился Костя, видя, что мать завелась. Он понимал, что сейчас у неё, видимо, все женщины виноваты в том, что от неё ушёл муж. Но также он понимал, что она сама все эти годы закрывала глаза на похождения отца – можно сказать, дала ему волю поступать так, как он хотел. Она зачем-то всё это время жалела его, а ещё больше – себя, пытаясь создать у окружающих впечатление крепкой семьи и верного мужа, которого у неё никогда не было. Почему она не захотела разорвать с ним отношения сразу же, Костя не мог понять. Он только ясно осознавал, что матери легче было жить в притворстве, чем в реальной жизни. И все, что происходит вокруг, она видит сквозь призму собственной лжи.

– Не уводила, так уведёт. А сейчас появился ты. А подумать о том, что у тебя больная мать, брошенная всеми, она не может. Я только не понимаю, почему ты ей веришь.

«Больная? – подумал Костя. – Зачем она так говорит, когда совершенно здорова? Говорит так, словно играет».

– Я люблю её, мама, – серьёзно произнес Костя.

– И ты это так говоришь? – Ольга Георгиевна была шокирована услышанным. И, приложив руку к груди, она тяжело задышала. Костя хотел было кинуться к матери, но заметил, что ей вовсе не плохо, – это был словно заранее продуманный жест.

– Да потому что это правда, мама. Я люблю Юлю и хочу, чтобы она уехала вместе со мной в Лондон.

– Костя! Костя! – закричала Ольга Георгиевна. – Ты хоть понимаешь, что говоришь?! Что это за идеи?! Сынок, ты же сломаешь всю свою жизнь, связав её с этой… Уедешь? Насовсем? Что ты будешь там делать?

– Я поступил в театральную школу.

– А чем плоха наша русская школа театра? Ведь мы же самые сильные. – Ольга Георгиевна говорила низким грудным голосом и так повелительно, словно стояла за кафедрой в институте и читала студентам лекцию о силе и могуществе русской театральной школы. – Ты хоть где-нибудь в мире видел, чтобы играли лучше, чем у нас? А система Станиславского? Это, между прочим, русский театр.

– Мама, в Англии не хуже. Я видел, как они там работают. И там есть и русские преподаватели. Всё это там есть. – Костя в замешательстве ходил по кухне из угла в угол. Мать поворачивала голову, следя за сыном.

– Но это будет не то.

– Мам, что здесь, что там: есть искусство, а есть бизнес. Но только в отличие от России, за искусство там платят хорошие деньги. За полгода я накопил достаточно, чтобы снимать квартиру. Надеюсь, найду работу в театре. Если нет, то всегда смогу подработать на съёмках в рекламе.

– Так ты всё уже решил? – ужаснулась мать. – Как ты можешь оставить меня здесь одну? Я думала, ты вернулся навсегда! Что я буду делать без тебя?

– Мама, у тебя же тут работа, друзья. У тебя всегда была интересная жизнь.

– Я буду одна. – Ольга Георгиевна закурила новую сигарету.

– Мама, как будто до этого ты не была одна. – Костя понял, что мать пытается им манипулировать. – Отец, как ты говоришь, всю жизнь от тебя гулял. Я и не помню, чтобы вы с ним выходили куда-то в свет просто так. Только праздники, только официальные мероприятия, и вы вместе – достойная семейная пара Гринёвых. А всё остальное время, мам? Ты с подружками то в театр, то в музей, то на выставку. Отдыхать ты ездила без отца. А я, мам, уже вырос, мне свою жизнь строить надо.

– И ты решил принести меня в жертву, – торжествующе-злорадно произнесла мать, налила в бокал коньяк и выпила. – Спасибо тебе, Костя, за понимание. Давай, беги к своей Юле.

– Я не побегу, а просто пойду. И в конечном итоге это я виноват перед ней. Я её бросил, а не она меня.

– Конечно, она сама святость. Поверь, скоро ты убедишься в обратном!

Костя развернулся и, разочарованный разговором с матерью, ушёл в свою комнату. Ему было непонятно, почему она так ненавидит Юлю.

Закрыв дверь, он лёг на диван и, глядя в потолок, стал думать о Юле. Он не понимал, почему мать считает, что Юле он интересен только потому, что имеет деньги. Да и какие у него деньги? Если подумать, то по современным понятиям он нищий. Что у него есть своего? Машины нет, квартиры… В этот момент Костя прервал рассуждения, вспомнив про подарок родителей на восемнадцатилетие – двухкомнатную квартиру где-то на проспекте Мира. Костя был там только один раз, когда шёл ремонт. Квартира находилась на последнем этаже дома с видом из окна на железнодорожное депо. Ничего примечательного, но всё-таки своя жилплощадь. Ремонт делали долго, почти два года. Поэтому-то Костя и забыл о ней совсем.

Он вышел из комнаты. Ольга Георгиевна, словно героиня драмы, сидела в кресле в гостиной, пила коньяк и курила. Плотные шторы на окнах были закрыты, не пропуская в комнату дневной свет.

– Мама, – заговорил Костя, – что ты сидишь в темноте?

– У меня траур.

– Разве кто-то умер?

– Умерла твоя любовь к матери. Ты променял её на любовь какой-то дешёвой актрисочки.

– Мама… – укоризненно произнёс Костя. – Тебе ли разыгрывать этот спектакль? Никого и ничего я не променял. Лучше скажи, у тебя есть ключи от моей квартиры?

– Да, – сказала мать, не подумав, и тут же спохватилась: – А зачем тебе? Кажется, они у отца.

– Мама, не ври.

– Ты хочешь уйти от меня, бросить меня?

– Я не собираюсь тебя бросать, но ты же жила полгода без меня, пока я был в Лондоне. Вроде бы ты не укоряла меня в том, что я уехал.

– А как я переживала, ты знаешь?!

– Мам, все когда-нибудь начинают самостоятельную жизнь. Позволь и мне сделать то же самое. Ты ведь дашь мне ключи?

– Зачем? Чем тебе плоха моя квартира?

– Мама, как я понял, ты не хочешь видеть Юлю, поэтому постараюсь сделать всё, чтобы ты избежала неприятной встречи с ней. А если Юля согласится жить со мной, у меня есть жильё.

Ольга Георгиевна была недовольна услышанным, но понимала, что у неё нет никаких аргументов против решения сына. Она встала, вышла в коридор, вернулась с ключами и протянула их Косте.

– Спасибо, мама.

– Пожалуйста. Только ты потом пожалеешь об этом и поймёшь, что я была права, – сказала мать надменно.

– Мама, спасибо, – ещё раз поблагодарил Костя и поцеловал её в щеку. – Давай не будем больше выяснять отношения, кто прав, а кто нет.

Ольга Георгиевна не ответила и только отвернулась с обиженным видом.

Костя принял душ, переоделся и вышел из дома раньше, решив прогуляться до Арбата, где была назначена встреча с Юлей.

 

Глава 20

Идя по Кутузовскому проспекту вдоль витрин магазинов, Костя вспоминал, как здесь же год назад рассказывал Юле о всяких тряпках, машинах, о том, как важно иметь всё в жизни. Ему стало противно: «Каким идиотом я был! Ставил во главу угла шмотки и деньги. Не моя ли это ошибка, что Юля завязала отношения с Лёвой? Теперь она сама может пойти и купить всё, что захочет. И почему мама считает её недостойной меня, когда это я недостоин её? Что во мне такого выдающегося, за что она должна любить меня и пытаться связать свою жизнь с моей? Да ничего во мне такого нет. Почему мать всю жизнь меня восхваляла? Ведь на деле-то я совсем не такой, каким она меня видела. Привлекательная внешность – а что потом? И столько я наслышался за эти полгода о своей внешности, что впору быть каким-нибудь уродом. И разве есть во мне ещё что-то? Я не олигарх и не банкир, не известный кинорежиссёр. Снялся в каком-то сериале – а что ещё? После всего этого Юля не захочет быть со мной».

Первое время по приезде в Лондон Костя полностью погрузился в работу, оставив воспоминания о Юле, Ларе и друзьях где-то в стороне. Им по-прежнему двигало честолюбивое желание немедленно стать известным, разбогатеть, но вскоре после пары неудачных кастингов, отказов его взгляд на жизненные ценности неожиданно для него самого начал меняться. Он уже не ворчал, вставая в шесть утра, что это слишком рано. Да и ворчать было не на кого. Пару раз хватался за телефон, чтобы позвонить родителям и рассказать, как ему здесь плохо, но удерживал себя. На кастинги Костя должен был являться к семи, ждать в очереди по нескольку часов, потом выслушивать, как какая-то компания из трёх-пяти человек рассуждает о нём вслух: «Глаза красивые, рот ничего…» «Рот ничего, – мог добавить какой-нибудь продюсер. – Да что это за губы вообще? Он что, их силиконом накачал в дешёвом салоне? Мальчик, ты вообще откуда?» А потом кто-то подбегал и говорил: «Что он сюда пришёл? Я же сказал: только брюнетов, брюнетов. Всем слепым протереть глаза, и попросите этого отсюда…» И так он стал никем – вешалкой для одежды.

Конечно, были и приятные моменты, интересные знакомства, встречи, но Костя понял, что ему чего-то не хватает. Желание прославиться ушло, и пришло понимание, что разбогатеть не получится, – впрочем, этого уже и не хотелось. Большая часть одежды доставалась бесплатно после показов и фотосъёмок, а если нет – всегда можно было купить понравившуюся вещь вполцены. Он тратил деньги только на жильё, еду и книги, которые, как заметил, стал покупать и читать гораздо чаще. Так он проводил большую часть времени.

Тогда же вернулись воспоминания о Юле, резкой болью отдаваясь в душе. Он почти физически ощущал, как был противен самому себе. Закрывал глаза, вспоминал заплаканное потерянное лицо Юли и чувствовал, как ему хочется самого себя побить. Он вздрагивал и злился при мысли о том разговоре с Даней, когда «отдал» ему Юлю. Никогда Костя не думал, что человек может так ненавидеть самого себя за прошлое. Да, казнить себя незачем – ошибку эту уже никак не исправить. Юля наверняка ненавидит его ещё больше и никогда ему этого не простит. Но успокоиться и прогнать от себя эти мысли он не мог.

Иногда ему хотелось позвонить Юле и попросить у неё прощения или поехать в аэропорт, купить билет и прилететь в Москву, чтобы поговорить, глядя ей в глаза. Но его останавливал страх, а ещё больше – неуверенность в себе и непонимание, что за этим прощением должно последовать. Как поступит Юля, он не знал и боялся предполагать. Хорошо, если только равнодушно простит или посмеётся над ним. А если она скажет «Нет, не прощаю»? Что делать тогда? Умолять, ползать на коленях, плакать, вымаливать прощение? Тогда он решил оставить всё как есть и не думать больше об этом.

Он нашёл школу драмы, куда стал ходить в коммерческую любительскую группу, не сказав, что проучился почти два года в театральном институте. Там-то Костя впервые открыл себя другого. Во время занятий хореографией он чувствовал, как напрягается каждая его мышца, как работают руки, ноги, все суставы.

После очередного показа или кастинга он бежал в школу так, как никогда не делал этого в Москве. Ему хотелось поселиться там и постоянно репетировать, слушать преподавателя, оттачивать даже малейшее, казалось бы, незначительное движение, любой поворот, наклон головы, улыбку. Его способности заметили, и преподаватель хотел убедить Костю попытаться сдать экзамены, но когда Костя показал документы из театрального института, его приняли на дневной курс сразу же.

Костя был счастлив, словно маленький мальчик, который получил заветную игрушку и не в подарок от папы или мамы, а на свои заработанные деньги. Он впервые ощутил разницу между поступлением в «Щуку» и тем, как всё было сейчас. Серьёзно и по-настоящему. Тогда вокруг него суетились родители, бабушка и дедушка, каждый звонил в разные концы Москвы, убеждая знакомых и незнакомых в том, что Костя Гринёв талантливый мальчик и ему непременно нужно поступить на актёрский факультет. И из уважения к родителям и родственникам этого мальчика Костю приняли. И легко отчислили за пропуски и неуспеваемость. Тогда Костя, как обиженный ребёнок, восседал на большом стуле, раздавая указания: вы все мне должны и обязаны. Не хочу, не буду, стану топать ногами и кричать, если не будет по-моему. И началась та же самая галиматья со «Славянкой», куда его решили временно пристроить.

В Лондоне было по-другому: никому не было никакого дела до его родителей, да и сам он ничего не афишировал – надоело козырять фамилией отца. Да и кто знает эту фамилию в Лондоне? А потом он, несколько других студентов и преподавателей сидели в старом обшарпанном пабе в Ковент-Гарден, пили «Murphys Stout» и просто общались, и никто не пытался подслушать их разговор, чтобы в дальнейшем похвастаться кому-нибудь из друзей, что был в кафе, где сидели «такие актёры».

Косте становилось смешно и одновременно стыдно от воспоминаний, как он с Фиолетом и Даниилом любили вот так же зависнуть где-нибудь на Старом Арбате и разыгрывать из себя звёзд, не будучи таковыми. Да и что из того, если бы они ими были? Разве жизни любых других людей не менее интересны, не менее драматичны? Только они не кричат об этом на всех углах – наверное, потому, что жизнь тем и уникальна, что, даже не будучи актёром, в ней можно сыграть важную роль.

Когда школу на лето закрыли и работы стало меньше, Костя решил взять отпуск и поехать на какое-то время в Москву, проведать родителей.

Москва встретила прохладной погодой. Возвращение в родной город вернуло Костю к тем мыслям, о которых он пытался забыть. И сейчас он также не знал, какой будет его встреча с Юлей.

 

Глава 21

Костя увидел Юлю издалека. Девушка бежала к нему навстречу. И, кинувшись в объятья, начала страстно целовать, повторяя: «Мой родной, мой родной…» Потом она в каком-то беспамятстве поехала с ним на квартиру.

Лил дождь, густой, как сироп, заполняя тротуары, скверы, улицы, жизни…

Юля сидела на подоконнике в Костиной рубашке и смотрела в окно, следя за стучащими о железный карниз каплями. Костя вошёл в комнату, держа бокалы с вином. Услышав его шаги, Юля обернулась и улыбнулась счастливо, но в то же время потерянно. Костя это заметил.

– Что с тобой? – спросил он, вглядываясь в её лицо. – Ты такая грустная.

– Я счастлива, Костя, – прошептала она, и из её глаз потекли слёзы. – Но это все неправильно.

Костя поцеловал её плечо, попытался обнять, но Юля немного отстранилась. Она взяла бокал из его рук, отпила вина и отвернулась к окну, вытирая краем рукава слёзы.

– Я тебя не понимаю. – Костя не мог предположить и сотой доли того, что творилось в мыслях Юли. – Что не так? Ты думаешь, я оставлю тебя?

Юля продолжала молчать.

– Мне страшно, Костя, – прошептала она и начала рисовать на запотевшем окне очертания человеческого лица. – Мне кажется, что наше счастье не будет долгим.

– Что за бред ты говоришь? – испугавшись, прервал её Костя. Мысль, что он её может потерять теперь, когда не только нашёл её, но и по-настоящему обладает ею, отдав взамен самого себя, ужаснула его. Костя с силой развернул Юлю к себе, но потом нежно дотронулся до её волос, вытер пальцами слёзы. – Верь мне, всё будет хорошо.

– Я грязная женщина, Костя… – Юля закрыла лицо руками. – Я не знаю, как теперь всё это распутается. Нет-нет, – прошептала она, убрав руки от лица. Слёзы продолжали капать. Она вздрагивала. – Всё решится легко. Дай только пожить мне в этом счастье немного, любимый.

– Юля, да с чего ты решила, что я тебя оставлю? – Костю на секунду охватила злость на Юлю, но ещё больше на самого себя, потому что никто другой, а только он виноват в том, что сейчас у неё такие мысли. Понять её легко: Юля просто боится повторения прошлого. Но вот же он здесь, клянётся, что никогда её не оставит. Почему же она ему не верит? – Оставайся здесь, в этой квартире, навсегда, – с уверенностью сказал он, пытаясь ещё раз доказать всю серьёзность своих чувств.

– Нет, я должна сама всё распутать. Только я боюсь, Костя. – Юля обняла Костины плечи. – Он страшный. Я только недавно это поняла. Ты не знаешь, какой он страшный человек.

– Да кто он?

– Лёва Штейн.

Костя замолчал. Потом взглянул на нарисованную злую рожицу на стекле, и ему на мгновение показалось, что он уже слышит, как Штейн дьявольски смеётся над ним: «Ничего у тебя не получится, мальчик. Я могу себе это позволить, ты – нет…»

– Ты помнишь Лару? – тихо, всё ещё дрожа, спросила Юля.

В мыслях Кости тотчас же всплыли ненужные воспоминания прошлого года, как тошнота, подкатывая к горлу.

– Да, помню, – буркнул Костя недовольно. Зачем сейчас вспоминать о Ларе? Неужели у Юли всё-таки есть желание унизить его за те ошибки, которые он совершил? Неужели она хочет ещё раз наказать его?

– Костя, он ненавидит её… – начала Юля, но Костя прервал её.

– Да при чём здесь Лара?! – возмутился он и отошёл от Юли в глубь комнаты. И ему стало казаться, что сейчас они уже не в его квартире, а где-то на сцене камерного театра. Он пытался отогнать от себя это странное, заново пришедшее чувство площадного диалога, но не мог. И Юлю он стал видеть не как женщину, которую только полчаса назад любил, боготворил, а как какую-то драматическую актрису.

– Нет, ты не понимаешь. Я тоже вначале думала, что она во всём виновата. Я даже ревновала к ней.

Косте стало противно от того, что она ревновала этого Льва, которого, как говорит теперь, боится. Но он заставил себя выслушать её. Юля продолжала:

– Но это все он. Я не знаю, какая она, Лара, но уверена, что Штейн приложил руку к тому, какой она стала теперь. Он чудовище, Костя. Это он разрушил её бизнес. Это была его идея, которую он тайно вынашивал столько лет, ожидая подходящего случая и подходящих людей. Он хотел остаться в стороне, незаметной такой вошью, которая если и совершает зло, то как будто немного. Но это он один всё устроил. Он нашёл двух других мужчин, один из которых заинтересовался деньгами, а другой… Не знаю, это был спор или ещё что-то. Он, видимо, любил её, но боялся показать свою слабость, бросил вызов. Когда это случилось, Штейн об этом говорил почти каждый день. Я тогда его ещё мало знала и думала, что так оно и есть. Потом он замолчал на какое-то время, а теперь начал снова. Тот другой, Стас, приехал. Он просил его признать сделку фиктивной. Лёва так бесился. Я думала, они убьют друг друга. И ты знаешь, я поняла, что Лёва любит её, но не настоящей, а какой-то дьявольской, собственнической любовью. Он никогда не отступится от неё. Мы видели её недавно с другим мужчиной на скачках. Ты бы знал! Лёва вернулся домой сам не свой, весь какой-то взъерошенный. Он громил всё подряд. Мы ехали домой на такой бешеной скорости, что я думала, разобьёмся. И всё из-за неё.

– Не удивляюсь. Она сводит с ума, – заметил Костя.

– Что? – Юля замолчала и, взглянув на него, почувствовала подступающие потоки ревности. Но сообразив, что они ложны, сказала: – Она, видимо, так же несчастна, как я. Может, ещё более того.

– Ты её защищаешь, зная, что было между мной и ею?

– Я не защищаю, а пытаюсь осмыслить ситуацию с её стороны. Она тоже жертва Лёвы. Он познакомился с ней, когда она встречалась с этим Стасом. И Лара ему сразу же понравилась. Но он видел, что она любит другого и на него не обращает никакого внимания. Тогда он каким-то образом устроил, что Стасу предложили выгодный контракт в Америке. Тот уехал. Лёва думал, что теперь Лара будет с ним. Он перекрыл ей кислород везде. Она хотела поступить во ВГИК на режиссёрский факультет, но провалила экзамены. На самом-то деле её захотели принять сразу же, её работы очень понравились. Но Лёва через свои связи устроил всё так, что она не сдала экзамены, и предложил ей поступить на продюсерский факультет, где у него была коммерческая группа. Лара работала с ним, но потом, видимо, захотела свободы. Да и со Стасом ничего не закончилось. Она сбегала к нему от Штейна при любой возможности. Тот со злости завалил её проект, назвав его бездарным. Лара ушла от него. Он злился, желал отомстить. Присвоил её проект себе. Потом через несколько лет предложил ей снова работать, вложив деньги в продюсерский центр. Думал, Лара опять будет с ним, но она не согласилась. Наверное, тогда-то у него и созрел этот план. Ты не представляешь, с какой злостью он мне всё это рассказывал. С тех пор он её жутко ненавидит. И этого Стаса тоже. Но в то же время он её любит, однако пытался сделать всё, чтобы сломать её. В итоге у него, видимо, получилось.

– Но зачем тогда ему нужна ты, если он любит Лару?

– Не знаю… Не знаю, Костя, – сказала Юля, понимая, что до конца не знает натуру Льва, но чувствует, как могут чувствовать только женщины, зная, что мужчина, причинивший когда-то боль одной женщине, причинит её и другой. – Мне так кажется.

Костя почувствовал, что они снова с невидимой сцены вернулись обратно к действительности. Юля закончила говорить, снова посмотрела в окно, стерев контуры нарисованного лица.

– Уходи от него, и всё. – Костя поставил бокал с вином на стол.

– Но как?

– Как? – Костя усмехнулся.– Ногами. Собери вещи, и всё.

– Вот так прям всё и кончить? – произнесла Юля после некоторого раздумья. – Я и за тебя боюсь.

– Что он со мной сделает? Наймёт киллеров и убьёт?

– А вдруг? – испугалась Юля.

– Юля, думай сама, – сказал Костя. – Я готов ждать. Без тебя отсюда никуда не уеду.

– Куда ты собрался?

– Обратно в Лондон. Я же говорил тебе, что осенью начнутся занятия в театральной школе, куда я поступил. Работа тоже.

– Значит, осень… – промолвила Юля. – Осенью всё решится. – «Почти два месяца счастья… – подумала она. – Как это бесконечно много – и как безумно мало».

– Хорошо, – согласился Костя, не замечая волнения в словах Юли.

Потом они вместе лежали в постели и пили вино, смотрели какой-то фильм, почти не разговаривали, но каждый мечтал друг о друге: Юля – о своих ничтожных месяцах счастья, а Костя – об их долгой и счастливой жизни вместе. Лил дождь.

 

Глава 22

Утром Иван посмотрел на Лару, лежащую рядом в постели. Едва прикрытая тонким одеялом, она спала. Иван осторожно коснулся её взъерошенных волос, поцеловал в шею и, присев, стал тихо наблюдать за ней.

Ему вдруг захотелось представить её маленькой. Глядя на неё, он понимал, что никогда не знал её детства, прошлого, о котором Лара почти не говорила. А ведь мог знать – если представить себе, что однажды, гуляя в парке, она могла увидеть его взрослого. Тогда она была всего лишь школьницей, он – начинающим бизнесменом, открывшим свой первый ресторан в Варшаве. Он несколько раз приезжал в Москву и бывал там же, где могла бывать Лара.

Странным показалось это пугающее ощущение: а если бы они не встретились? Ведь он же не знает, видел ли Лару раньше ноября прошлого года. А что, если видел и не узнал? Не узнал в ней ту женщину, которую ждал всю жизнь. И как получилось, что узнал её именно сейчас?

Страх охватывал его при мысли, что он мог её так и не встретить. Ведь бывает так, что люди не встречают друг друга. Или встречают слишком поздно.

Он понял, что не переживёт с ней прошлого, которое она прожила без него. Её боль будет только её болью. И счастье будет только её счастьем и, может, чужим. Где-то, в каких-то уголках этого мира есть люди, которым она дарила свою любовь, улыбки – и всё это было до него.

Ужасная, беспричинная ревность стала накапливаться в душе Ивана. Это чувство росло и росло. Почему нельзя удалить из памяти человека его прошлое? Почему сейчас он должен мучиться от того, что кто-то целовал её до него, ласкал до него? Ему не нужна была её непорочность, но Иван злился при мысли, что кто-то другой, возможно, был любим ею, как он сейчас. Это ужасное, разъедающее чувство заполняло его. Он понимал, что так нельзя, что не в его власти изменить прошлое Лары, но он ненавидел его. И это было даже не «что-то», а «кто-то». Он чувствовал, что в Ларе ещё звучат отголоски прошлого. Кто-то сидит в её мыслях и лишь постепенно, медленно уходит. А может, возвращается и не даёт себя забыть.

Ужиная с ней в ресторане, гуляя по улицам, сидя рядом в машине, Иван часто замечал, что она будто ищет кого-то в толпе. На вопрос, почему она на кого-то смотрит, Лара отвечала, что изучает лица людей и ей просто интересно иногда наблюдать за чужой жизнью. Но Иван думал, что она надеялась отыскать среди этих лиц знакомое.

Лара же втайне боялась этой встречи. Штейна и Аристовского она уже встретила – это оказалось легче, чем она предполагала. Но будет ли такой же лёгкой встреча со Стасом? Лара знала, что когда-нибудь это обязательно произойдёт. И боялась, что в этот момент к ней, несмотря на предательство Стаса, снова может вернуться это чувство бега, когда она, бросая и забывая всё, стремилась к нему, зная, что потом, через несколько часов, её любовь будет отвергнута.

Но Москва как будто укрывала её от встречи со Стасом. Он вернулся в Россию, подписав контракт с Романом. Приехал и понял, что единственной причиной возвращения была Лара. Последние сказанные ею слова застряли в его памяти. В Лос-Анджелесе всё стало каким-то чужим, бессмысленным, пустым. Ощущение безысходности охватило его. Он надеялся вздохнуть вольно, освободившись от отношений с Ларой, но получилось наоборот. В одну секунду Стас понял, что все эти годы просто любил играть независимого мужчину, которому нужна свобода – и больше ничего. Он прятался за это слово, а на самом деле его свобода была мнимой.

Стас понимал, что Лара гораздо легче перенесла бы разрыв отношений, чем предательство. И его согласие на ту сделку со Штейном было ошибкой. И уходить-то он никуда не хотел и был самому себе противен за нечестность по отношению к Ларе.

 

Глава 23

Много лет назад, ещё до встречи с Ларой, Стас познакомился со Львом Штейном, работавшим тогда журналистом-международником.

Знакомство их поначалу было шапочным: столкнулись у кого-то в гостях, выпили, о чём-то говорили. Штейн произвёл на Ильина интересное впечатление. Было заметно, что Лёва – душа компании. К нему льнули девушки, молодые люди были рады с ним побеседовать, вместе выпить, покурить. Лёва любил толпу вокруг.

Как-то получилось, что их взгляды совпали. Только Ильин существовал за границей жизни, доступной Штейну. Но именно туда-то его всегда и тянуло: одежда от фарцовщиков, коктейли, девушки, как на подбор, молодые начинающие актрисы из ВГИКа, поэтессы из Литературного института, дизайнеры одежды из Текстильного и художницы из Суриковского училища, певицы из Гнесинки, балерины, ну и, конечно, по мелочи – стюардессы, работницы Внешторга и прочее, прочее. Лёва не просто окружал себя красивыми девушками – он их коллекционировал, собирая номера телефонов и прочую информацию и записывая всё в специальный блокнот, который повсюду возил с собой.

Он везде появлялся с кожаной сумкой-портфелем, которой завидовали не только студентки из ВГИКа или Литературного, но и знакомые мужчины. Она стала частью Лёвиного образа: большая, из светло-коричневой кожи, немного затёртая от постоянного употребления, с удобным ремнем, который Лёва перекидывал через плечо. В ней было несколько отделений для документов и паспорта, ключница. В сумке Лёва постоянно носил бутылку вина или коньяка, шоколадные конфеты, какие-то карамельки, иногда флаконы духов, шарфики из тончайшего шёлка. Туда же обязательно клал чистые листы бумаги, дорогие ручки и карандаши, привезённые из-за границы, которыми тоже любил пощеголять, доставая их якобы совершенно случайно, обязательно какой-нибудь модный, а ещё лучше – запрещённый роман, а самое главное – тёмно-синий кожаный блокнот с теми заветными номерами телефонов, которые становились предметом вожделения большей части его знакомых и даже незнакомых мужчин. Лёва коллекционировал всё это не только для себя, но и для друзей, за умеренную, по его мнению, плату, продавая номера телефонов своих «птичек». Причём номера телефонов продавались не только для знакомства с определёнными намерениями, но и для деловых контактов.

Ильин не понимал, как это Штейну удаётся, тем болеё что разница в годах между ними была не такой уж большой. На тот момент Штейну было тридцать лет, а Ильину – двадцать три.

Как-то за разговором в гостях у одной из штейновских подруг Ильин спросил напрямую:

– Слушай, как тебе всё это удается?

– Что всё? – Лёва улыбнулся, да так, что в улыбке можно было прочесть: он знает, о чём его спрашивают.

– Всё. – Ильин развел руками. – Женщины, вино и красивая жизнь. Я не понимаю – между нами несколько лет разницы, но я чувствую себя рядом с тобой школяром, который ничего не знает и не умеет. И ты знаешь, мой красный диплом инженера душу больше не греет – он, видимо, составляет гордость только моих родителей, которые в своей ставропольской квартире могут прибить его на стенку и показывать всем соседям. Зачем он мне, когда на зарплату инженера не поживёшь так, как ты?

– А хочется? Чем тебе жизнь не угодила, Илюша? – усмехнулся Лёва, которому нравилось так ласково называть Стаса, превращая его фамилию в имя.

– Хм… – Ильин отпил вина. – Может, тогда махнёмся? Я – всех твоих девиц под своё крыло да пишущую машинку в придачу и прочеё заграничное барахло. Куда тебе столько?

– Дорогой, я бы махнулся, да самому противно становится. Я не хочу жить в конуре, как ты. – Штейн однажды случайно оказался вместе со Стасом в его квартире на Бабушкинской – тому нужно было передать ключи сестре, приехавшей из Ставрополя. – У меня жизнь одна.

– Тогда расскажи, как сделать её такой же красивой, как у тебя.

– Хм… – Штейн погладил ногу сидевшей рядом женщины и улыбнулся. – Спроси у Варюшки.

Уже несколько раз Стас видел Штейна в компании этой женщины. Она ему нравилась, но, несмотря на привлекательную внешность и лоск, чем-то отталкивала. Стас пытался объяснить это тем, что Варваре было почти сорок и в компании взрослой женщины ему было неловко.

Варвара широко улыбнулась и произнесла низким грудным голосом:

– Нужно оказаться в нужное время в нужном месте, молодой человек.

Штейн рассмеялся:

– Сколько раз за день я там оказываюсь, Варюшка. – И нежно погладил её живот, пытаясь опустить руку ещё ниже, но женщина остановила его.

– Уж могу представить, – сказала она, убрав руку Штейна, и закурила. – И не только в моём.

Неожиданно поняв смысл этой фразы, Ильин густо покраснел, чем вызвал общий хохот. В комнату вошла молодая девушка по имени Олеся. Она была владелицей этой квартиры и, как потом оказалось, одной из бывших девушек Штейна, вышедшая замуж за его знакомого – директора крупного завода.

Через несколько дней Ильин звонил Штейну с просьбой помочь: институт он окончил, а вот в армии никогда не служил.

«Тогда тебе к Варюшке, – хохотнул Штейн. – У неё муж то ли полковник, то ли генерал. Святая женщина, всем помогает».

Ильин записал адрес на листке бумаги и поехал к Варюшке, прихватив по совету Штейна конфеты «Грильяж» и бутылку полусладкого белого вина.

Варвара была дома одна. Дверь она открыла в полупрозрачном халате, слегка прикрывающем обнажённое тело. Ильин вручил ей конфеты и вино, наивно полагая, что именно этим и ограничится его вежливая просьба уладить дела с армией.

Но Варвара позвала его на кухню ужинать.

– А ваш муж не вернётся? – испуганно спросил Стас.

– Не вернётся. – Варвара села на стул и положила ногу на ногу. Полы халата приоткрылась, обнажив слегка полные, в мелких родинках бёдра. – Он в каком-то особо опасном районе.

– А то получится как в анекдоте, – хихикнул Стас. – Здравствуй, дорогая, это я, муж.

– А ты весёлый мальчик, красивый, – улыбнулась Варвара и придвинула стул ближе к Стасу. – Поухаживай за мной. – Она погладила Стаса по волосам.

Стас положил Варваре в тарелку несколько ложек салата, мясо и запечённый картофель. Налил в бокалы вино, потом быстро положил себе всего понемногу.

– Зачем же вы столько всего наготовили? – искренне поинтересовался он. – Всё это пропадет.

– Стасик, последний раз в этой жизни я готовила, когда мне было пятнадцать, – улыбнулась Варвара. – Всё это мне приносит Лёвушка каждое утро. У него куча знакомых, как сам понимаешь, в том числе и в ресторанах.

– А кстати, откуда вы его знаете, если не секрет? – Стасу по-прежнему были интересны амурные дела приятеля.

– Он мой сын, – с улыбкой ответила Варвара.

Стас в этот момент сделал глоток, но, услышав слова Варвары, поперхнулся и сильно закашлялся.

– Сын? Вы сказали – сын? – Стас ужаснулся тому, что услышал. Ему не хотелось в это верить.

– Я его мачеха, – ответила Варвара. – Вышла замуж за его отца, когда Лёвушке было семь лет.

– Я не знал, что отец Левы военный.

– А это не его отец, это мой второй муж, – спокойно ответила Варвара. – Мать Льва оставила его с отцом, а сама ушла. Как я понимаю, сбежала с любовником. Он её никогда больше не видел, даже не помнит, как она выглядит. Отец Льва сжёг все её фотографии, одежду – всё, что только напоминало о ней. Мальчику долго пытались вдолбить, что мама умерла. Но Лева всегда был умным: не верил. А на вопросы просто отвечал, что мама больше их не любит. Потом отец Лёвы встретил меня. Мы поженились. Я всегда пыталась стать Лёве хорошей матерью, сблизиться с ним, но когда Лёве было четырнадцать, произошло то, чего мы не ожидали. Отец Лёвы умер от разрыва сердца в спальне у нас на глазах. – Варвара снова улыбнулась, а Стасу стало противно. Он не мог понять, как эта женщина может спокойно рассказывать, что спала с собственным пасынком. – Потом я снова вышла замуж. Конечно же, главным условием было то, что Лёва будет жить вместе с нами. И теперь я помогаю всем как могу – Лёвушке и его друзьям.

«Щедрая женщина», – подумал Стас, мысленно усмехнувшись.

Покидая этот дом наутро, Стас думал о том, что теперь разгадал секрет роскошной жизни Льва Штейна.

В 1991 году на волне бурных изменений в государстве Стас, глядя на успешного Лёву, захотел изменить и свою жизнь, забыв о дипломе инженера. Он решил заняться рекламным бизнесом, который в то время только начал развиваться в России. Восторженно он преподнес свою, как ему показалось, гениальную идею Штейну. Тот сидел в кресле, курил сигару и пил коньяк, скептически посматривая на приятеля. Когда Ильин закончил свою пламенную речь, Штейн сказал, что идея в общем-то неплохая, тем более что сейчас реклама становится как нельзя актуальной. Но тут же закидал его кучей вопросов, в том числе где он найдёт людей, готовых работать на него? Тут-то Ильин и сказал, что рассчитывает на его помощь – ведь Лев знает кучу журналистов, которые наверняка не прочь были бы попробовать себя в новом деле. Штейн внимательно посмотрел на Ильина и спросил: уж не думает ли он, что, получив необходимую информацию и помощь, он будет заниматься всем один и собирать барыши? Ильин замялся. Было видно, что именно так он и думает.

Штейн поднялся, собираясь уйти. Ему больше не хотелось слушать этого мальчика. Но, сообразив, что без помощи Лёвы ему не справиться, Стас остановил его и предложил работать вместе.

Так были созданы две самостоятельные компании, работающие по негласному соглашению: Штейн руководил журналом, где размещалась реклама, а Ильин был рекламопроизводителем: в его компании работал штат копирайтеров, придумывающих рекламные тексты, художников, разрабатывающих дизайн, а также весьма актуальная в те годы «агитбригада», состоящая из опытных психологов, политтехнологов и костюмеров, которых в то время ещё никто не называл имиджмейкерами. Почти сразу это звено было расширено третьей составляющей – компанией, производящей рекламные стойки, стенды, щиты и прочее. Во главе этого звена стоял знакомый Штейна – Михаил Калинин. Из первых букв их фамилий получилось весьма громкое рабочее название группы – «ШИК».

Схема, по которой работали эти компании, была проста: когда заказ поступал Ильину, его выполняли, разрабатывая слоган или вывеску, затем обращались к Калинину за помощью в изготовлении, а завершающим этапом был журнал Штейна, где печатались красочные рекламные объявления, иногда с многословными, размашистыми статьями владельца. Штейн любил покрасоваться на страницах собственного журнала, где обязательно присутствовала колонка редактора, освещающего то вопросы бизнеса, то влияние политики на развитие экономики страны, то анализ западных технологий. Всё это делало обыкновенный рекламный журнал интересным для читателей. Его покупали не только чтобы найти нужную информацию, но и из-за статей, а ещё больше – из-за доверия.

Таким образом, получилось, что Штейн, Ильин и Калинин контролировали весомую часть рекламного бизнеса в Москве. А если учесть, что тогда рекламой мало кто занимался, деньги, крутившиеся внутри фирм, были огромными.

Очень быстро «ШИК» занял крупную нишу, создав себе хорошую репутацию. Когда следом за ним в Москве стали открываться многочисленные рекламные фирмы, у них не было тех преимуществ, которыми обладал «ШИК». К нему шли на поклон за советами и с просьбами выделить место для рекламы, так как все лакомые кусочки Штейн и Ильин разбирали мгновенно.

Ильину поначалу всё нравилось. Он ощущал себя окрыленным успехом, копил деньги на покупку квартиры в центре Москвы, но через год работы решил, что уже достаточно знает об этом бизнесе, чтобы создать собственный журнал. Его тяготила необходимость работать под давлением Штейна, да и в коллективе его сотрудники не раз уже поговаривали, что пора бы уже заняться собственным делом, а не отдавать свои материалы на сторону какому-то Штейну, который всего лишь печатает их идеи у себя в журнале.

Все накопленные на квартиру деньги Ильин вложил в открытие новой фирмы. И открыл её за спиной у Штейна, ничего не сказав ему о своих планах. Его глупость не знала границ: предложив фирмам, сотрудничавшим с журналом Штейна, более низкие цены за размещение, он помещал идентичную рекламу у себя в журнале, копируя не только тексты, но и дизайн. Причём иногда он это делал даже без ведома самих заказчиков – так скажем, даром, чтобы наработать себе клиентскую базу, которую попросту украл у Штейна. Наивно полагая, что его афера никогда не раскроется, Ильин за спиной у Штейна и Калинина перепечатывал тексты и изготавливал те же самые макеты и брошюры. И при всём при этом продолжал работать со Штейном – на случай, когда рекламодатели не хотели размещать рекламу в никому не известном журнале.

Когда Штейн об этом узнал, случился скандал. Он собрал всех рекламодателей, пригласил Ильина и сказал, что больше рекламы от него в своём журнале принимать не будет. Но Ильин не испугался. Он бросил Штейну вызов. И проиграл: все рекламодатели ушли от него, негласно пустив по цепочке информацию о том, что в фирме Ильина работают нечестно. Клиенты исчезли, а вместе с ними и деньги. Ильин понял, что совершил ошибку. В итоге пришлось идти на поклон к Штейну, просить прощения. Тот с презрением, но простил, протянув какую-то бумажку. Ильин прочитал её и понял, что его дела совсем плохи: это было постановление о возбуждении против него уголовного дела за мошенничество, использование авторского знака и прочее. Там ещё многое было – подключив все возможные связи, Штейн постарался на славу. Ильин понял, что в Москве ему больше ничего не светит. Оставалось либо податься обратно в бедные инженеры, либо согласиться на Лёвины условия. А они были просты: отныне делать только то, что скажет Лёва.

Штейн предложил Ильину поехать в регионы – открыть там такие же компании, работающие по их схеме. Ильин согласился.

Как только контракт был подписан и Штейн со Стасом получили то, что хотели, их пути естественным образом разошлись.

Почти два года Ильин ездил по стране, открывая филиалы «ШИКа». Со Штейном, к собственному удивлению, Стас вообще не сталкивался – всем на расстоянии руководил Калинин. Но Стас всегда чувствовал: одно его неверное движение – и снова объявится Лёва.

Но время шло, Стас от кого-то из знакомых узнал, что Штейн занялся продюсированием, начал работать во ВГИКе, потом женился и вообще пропал. Память о старом долге стерлась, контракт и судебные документы затерялись и, казалось, утратили силу.

В 1995 году Стас вернулся в Москву, узнав от Калинина, что «ШИК» прекратил существование. И если раньше Стасу казалось, что фигура Штейна ещё где-то мелькает за углами, то теперь он окончательно забыл о нем.

Но однажды они снова столкнулись, совершенно случайно. Это были очередные посиделки в компании, куда Стас пришёл в сопровождении красивой молодой девушки.

Была шумная вечеринка, отовсюду слышались громкие голоса, кто-то читал стихи, кто-то жадно набрасывался на еду и выпивку, танцевали, спорили. А Штейн против обыкновения сидел где-то в углу, покуривая сигареты, и делал вид, что листает журнал. А сам посматривал на Ильина и его спутницу: совсем ещё молоденькую девушку с рыжими вьющимися волосами, золотившимися в свете ламп. Девушка сидела рядом со Стасом и смотрела только на него, внимая каждому его слову.

Штейн перебирал в памяти всех знакомых дам, раздумывая, не украл ли Ильин кого-то из его списка тайком, но не находил ни одной, похожей на эту. Наконец он понял, что Ильин где-то сам отыскал эту красавицу, и это его очень разозлило. А ещё больше злило то, что тот, видимо, был счастлив. За весь вечер Ильин лишь пару раз переглянулся со Штейном и поприветствовал его безразличным кивком. И, видя, что тот занят чтением журнала или разговором с какой-то дамой, даже не подумал подойти и поздороваться. Это разозлило Штейна. Но к чему было здороваться? Три года – достаточный срок, чтобы бывшие приятели снова стали незнакомыми друг другу. Ильин общался только с этой рыжеволосой красавицей, обнимая её, целуя, постоянно дотрагиваясь до её тонкого запястья. Девушка улыбалась, в её взгляде были искренняя влюбленность и восторг.

Потом эта парочка так же быстро удалилась, не попрощавшись. Штейн подошёл к окну, наблюдая, как Ильин шёл по бульвару и держал девушку за руку. Они сели в машину Стаса – белый, тогда самый модный, шестисотый «Mercedes-Benz» и уехали.

И снова начались неожиданные встречи бывших приятелей: Стас встречал Штейна то в телецентре «Останкино», то просто на улице, то в ресторане, куда ходил обедать.

В очередной раз встретив Ильина, Штейн подошёл к нему, радостно улыбаясь:

– Стас, какими судьбами! Ты долго пропадал в глуши. – Он обнял приятеля.

– Да и ты тоже давно не появлялся. Дел много, – ответил Стас. – Ты сам знаешь.

– Насколько мне известно, ты занят не только своими делами, а кое-чем поважнее.

– Да и ты, я слышал, женился. – Стас решил задеть приятеля тем же, если уж пошёл разговор на личные темы.

– Да какое там женился. Так, была одна знакомая, захотевшая поставить печать в паспорте. Но ты же знаешь меня. – Штейн рассмеялся. – Где я и где мой паспорт?

– Так ты не женат или развёлся?

– Развёлся, не развёлся – неважно. Скажи, что за девочка с тобой? Говорят, ты её от всех прячешь.

– Что, уже слухи пошли? – спросил Стас.

– Только и говорят, что ты крутишь любовь со школьницей. – Штейн хлопнул Стаса по плечу. – Молодец, меня переплюнул. Но школьница – это ерунда. Слушай, у меня тут такая есть красавица, на тебя запала. Видела тебя в гостях. Постоянно звонит, просит устроить с тобой свидание.

– Кто такая?

– Ира Серёгина. Не помнишь разве? Я тебя с ней знакомил года три назад. – Лёва достал сигару и закурил.

– Нет. – Стас пожал плечами.

– Актриса, красавица, никаких школьных форм, грудь, ноги, бёдра – ну сам понимаешь, всё есть.

– Уже тобой опробована? Откуда такие детали?

– Не язви, я тебе серьёзно предлагаю. Девка классная. В разводе, детей нет.

– В разводе, детей нет, – повторил Стас. – Слушай, ты делаешь отличную рекламу. Видимо, ещё не забыл о старом ремесле? Или ты на досуге подрабатываешь копирайтером? Ты, я смотрю, в любом товаре видишь главную суть.

Штейна это разозлило.

– Ильин, что ты о себе возомнил? Ты разве забыл, как ты себя вёл?

– Я думал, это в прошлом, – с вызовом произнёс Стас.

– Запомни. – Лев подошёл к нему вплотную, и Стас почувствовал запах сигарет и алкоголя. – Это никогда не будет в прошлом. Ты решил поиграть за моей спиной, а я таких вещей не прощаю. Захочешь что-то сделать – сначала спроси у меня.

– Да-да. – Стас похлопал его по плечу. – Приду, в ножки поклонюсь.

Лев зло засмеялся, но, резко остановившись, хитро улыбнулся и, взглянув на Стаса, сказал:

– Ты думаешь, твоя девочка с тобой долго возиться будет? Бери Иру, пока предлагаю. Отдаю в хорошие руки и без предоплаты. Сам потом спасибо скажешь.

– Слушай, мне твоих добрых услуг не нужно. Я разберусь без тебя.

– Влюбился, что ли? Что собой представляет эта нимфетка?

– Её зовут Лара, а не Лолита.

– И в чём разница? Такие девочки сегодня любят одного, а завтра другого. Наставит тебе рога и уйдет. А ты будешь бегать за ней, как пуделёк.

– Не буду. И кто тебе сказал, что я вообще влюблен?

– Ну так брось. Разве сложно? – Штейн поправил шарф, накрученный на шею. – А Серёгина скоро в Америку уезжает. Ей бывший муж там дом купил в Лос-Анджелесе. Могла бы тебя пристроить. Ты, как я слышал, хочешь заняться шоу-бизнесом. – Лев погладил себя по животу.

– Пока ни к чему, – сказал Стас и подумал: откуда ему известны такие подробности?

– Ждёшь подходящего времени, – улыбнулся Штейн.

– Вот именно, – солгал Стас.

Через несколько месяцев, когда после долгих попыток зарегистрировать новую фирму по оказанию продюсерских услуг Стасу намекнули, что у него ничего не получается потому, что другие этого не хотят, он понял, что Штейн говорил серьёзно. И пришлось идти, как Лёва предупреждал, кланяться ему в ножки.

А когда почти полтора года спустя Штейн появился у дверей Стаса с выгодным контрактом, Ильин согласился. Недавняя ссора с Ларой сильно задела его самолюбие, и Стас, не раздумывая, решил оставить и её, и Москву. Впрочем, вскоре он пожалел, что уехал, но было уже поздно – контракт был подписан на три года.

 

Глава 24

«Но ведь было что-то ещё», – подумал Стас, повернувшись на другой бок.

Телевизор был настроен на CNBC и сообщал о стремительном падении акций и курсов валют на нью-йоркской фондовой бирже. Но Стасу было не до проблем международного финансового кризиса. Он пытался вспомнить прошедшие пятнадцать лет, чтобы найти ту главную ошибку, которую он допустил в общении со Штейном, позволив ему так контролировать собственную жизнь. Или он уже забыл, что сам потерял контроль над собой? Он понимал, что между ним и Штейном камнем преткновения был не только бизнес. Между ними всегда была Лара. Именно из-за Лары, как догадывался Стас, Штейн держал его рядом с собой, но и из-за неё же заставлял Стаса идти поперёк собственных желаний.

Стас взял телефон, набрал домашний номер Лары, но, едва нажав последнюю цифру номера, тут же положил трубку.

«Она не захочет меня слушать, не поверит ничему».

Неожиданно раздался телефонный звонок.

– Алло, – недовольным голосом произнёс Стас, делая вид, что спал, хотя уже несколько часов пытался заснуть, да не мог.

– Стас, привет! – Звонил Аристовский.

– Привет!

– И это всё? Такой спокойный голос, – сказал Аристовский.

– А что тебе ещё нужно?

– Мои деньги, – раздражённо ответил Роман.

– Ничего не понимаю, – удивился Стас. – Какие деньги?

– Ты вообще, в каких облаках витаешь? Ты слышал последние новости? Компания, в которую мы по твоей рекомендации вложили деньги, обанкротилась. Акции упали в цене, она на грани разорения.

Стас долго молчал, пытаясь сообразить, что сказать, но почему-то в этот момент даже новость о потерянных миллионах долларов не разочаровала его.

– Что ты молчишь?! – завопил Аристовский и прикрикнул: «Заткнись, Штейн!» – Тут Лёва сидит рядом со мной. Он, знаешь ли, радуется, поглаживая свой жирный живот, говорит: правильно еврей денежку сохранил, не связываясь с нами. Дебил! Но ты мне скажи, что будешь делать? Я тебе поверил.

– Ты смеёшься, что ли? Ты мне поверил. Я тебе просто дал рекомендации. Контракт ты сам подписывал, а не я. Если ты понимаешь, я тоже потерял сегодня деньги.

– Слушай, а что ты тогда обратно в Россию припёрся? – Аристовский помолчал и вдруг засмеялся. – У тебя что, совесть проснулась? Мне тут Лёва сказал, что ты просил его расторгнуть нашу сделку. Поздно спохватился, дорогой. Видел я твою Лару…

Стас привстал в постели:

– Где?

– На «Причале». У неё другой мужчина. – Стас услышал щелчок зажигалки. – Только тебе не над этим сейчас надо думать, а над моим вопросом. Где мои деньги?

Стас положил трубку. Он как будто и не слышал последней фразы Аристовского. Он зациклился на том, что тот видел Лару и у Лары кто-то есть.

Поворочавшись в кровати с боку на бок и поняв, что заснуть не сможет, он поднялся, принял душ и переоделся. Потом вызвал такси и попросил отвезти его в ресторан «Причал».

 

Глава 25

Приехав в ресторан, Стас услышал, что все столики заняты – свободные места были только на пристани возле шезлонгов. Стас без лишних раздумий согласился. Он равнодушно прошёл мимо веселившейся компании, услышав чьи-то женские рассуждения: «Посмотри, какой! Симпатичный». – «Только он какой-то грустный!» – «Так иди и развесели его…»

Стас присел за столик и заказал бутылку красного вина. Потом осмотрелся. Вдыхая свежий воздух, он словно пытался уловить среди миллионов этих частиц аромат духов Лары. «Она здесь была», – подумал Стас. Он оглядывался по сторонам, прислушивался, не донесется ли откуда-то её голос. Ему почему-то казалось, что Лара прячется где-то за углом, посмеиваясь над ним. «Она была здесь с другим. Кто этот другой? А если это я уже стал случайным прохожим в её жизни? – Стас отпил вина, вздохнул, подбадривая себя. – Да ты что, Ильин? Ты же всю жизнь был главной любовью Лары, всегда на первом месте. Думаешь, она сможет вот так легко забыть тебя?» «Нет, конечно, – как будто отвечал другой, самоуверенный Ильин, – она же меня любит. Выслушает, поверит и простит». «Ты думаешь, она тебя захочет слушать? – усмехался другой Стас, как будто с грустью посматривая на своего двойника. – Что же ты не бежишь к ней? Что же так боишься позвонить? Если ты так уверен в себе, давай, вперёд, смелее».

«Нет, я пока не могу, – подумал Стас. – Не могу вот так просто прийти к ней. Надо сначала что-то сделать, а потом уже просить прощения». Но пока сделать ничего не удалось. Во время последнего разговора со Штейном, когда Стас просил его признать их сделку фиктивной и вернуть Ларе все деньги, Лёва поднял его на смех, обозвав поздно раскаявшимся Гамлетом.

«Смешной ты, – как сейчас помнил слова Штейна Стас. – Просить у жертвы прощения, когда нанёс последний удар! Ха-ха, вот забавная история: прости меня, Лара, я не хотел тебя разорить. Послушался плохого дядю Лёву. Это всё он, а я ни при чём – святой, бля. Звезда! Не дружи с ним, Лара: он научит тебя только плохому».

Его мысли снова вернулись на десять-пятнадцать лет назад, когда он только познакомился с Ларой.

Это было 28 декабря в Риме, куда Лара поехала вместе с Жанной отмечать свое шестнадцатилетие. А Стас был там же с приятелем – Андреем. С тех пор Италия так и осталась нейтральным пунктом их встреч.

Лара и Жанна стояли на мосту, смеялись и фотографировали друг друга. В этот момент Стас и заметил их, двух молодых девчонок. Услышав русскую речь, он подошёл поближе, о чём-то разговаривая с Андреем. Жанна взглянула на них, подошла и спросила, не могли бы они сфотографировать её и подругу.

– Конечно, – согласился Стас и взял камеру. – Улыбаемся!

Камера щёлкнула.

– Вам не холодно, девушки? – спросил Стас. – Может, пойдём куда-нибудь? Согреемся, пообщаемся.

– Можно, – улыбаясь, согласилась Жанна. – Тем более она, – Жанна показала на Лару, – сегодня именинница.

– И сколько же вам стукнуло, прелестная красавица? – спросил Андрей, первым обративший внимание на Лару.

– Шестнадцать, – ответила Лара, немного смущаясь.

– Совсем большая! – рассмеялся Стас и, подхватив под руку Жанну, крикнул: – Ну пошли!

Андрей протянул руку Ларе. Та улыбнулась в ответ.

Молодые люди отправились в небольшой ресторанчик недалеко от моста Понте Кавур и Испанских лестниц.

В ресторане Стас заметил, что настроение Лары резко изменилось – от веселья не осталось и следа. Она посматривала на смеющуюся Жанну и Стаса. Тот иногда вслушивался в разговор Андрея и Лары, понимая, что девушка, наверное, скучает – бесконечные истории Андрея о пациентах, которых он оперировал, могли надоесть любому. А говорить о чём-то другом Андрей не умел.

Но в какой-то момент Андрей сказал, что устал и хочет вернуться в отель. Жанна, немного пьяная и шумная, попросила его проводить её до отеля.

– Я могу проводить тебя, – сказал Стас, глядя на пошатывающуюся Жанну. Андрей подхватил её под локоть.

– Нет, ты что! – воскликнула Жанна. – У Лары сегодня день рождения. Нет и нет! Развлекай её! Это мое поручение тебе!

– Ну хорошо, – согласился Стас.

Когда Андрей с Жанной ушли, наступило молчание.

– Ты что такая грустная? – спросил Стас. – У тебя же сегодня день рождения.

– Да. Только разве это повод для веселья?

Стас внимательно посмотрел на Лару, вдруг неожиданно разглядев её красоту. Жанна тоже была симпатичная, с хорошей фигурой, но в этой девушке было что-то ещё помимо красоты.

– Прогуляемся? – предложил Стас.

– Давай, – согласилась Лара.

Он помог Ларе надеть кашемировое пальто чёрного цвета. Лара повязала толстый белый шарф и надела шапку. Стас наблюдал за ней, замечая каждое движение. Всё в ней было каким-то особенным, милым, девичьим. К двадцати шести годам у него уже был опыт и длительных отношений, и совсем коротких, он успел сделать какие-то собственные выводы о женщинах, и не всегда лестные. А вот таких, как Лара, не встречал давно. В основном его окружали женщины либо его возраста, либо чуть старше. Да и никогда ему не нравились особенно молодые девочки, но эта чем-то ухватила его внимание. Чем, он и сам не мог понять. Ему хотелось разгадать, что скрывается за её меланхоличным взглядом.

Они стояли на мосту. Лара поправила рыжие волосы, выбившиеся из-под шапки.

– Постой. – Стас сам поправил её волосы. – Вот так лучше, мне нравится. – Он улыбнулся.

Лара улыбнулась в ответ.

– Холодно. – Она потёрла руки.

– Дай я помогу. – Стас взял её ладони и, склонив голову, принялся на них дышать. – Лучше?

– Да, – ответила Лара. – Странно, я думала, ты вообще меня не замечал весь вечер.

Каким-то естественным движением он обнял её. Она прижалась к нему, вдыхая аромат его одеколона и кожаной куртки. Устремив на Стаса искренний, полный наивного любопытства и желания понравиться взгляд, Лара улыбнулась и произнесла:

– Какая особенная ночь. Это, наверное, мой самый лучший день рождения.

– Почему?

– Не знаю. Просто хорошо, – ответила она.

И тут Стас поцеловал её.

А утром, пока она спала у него в номере, Стас с сожалением смотрел на неё, не понимая, зачем это сделал. Разве ему нужны были эти отношения? Единственное, что успокаивало его совесть: всё произошедшее можно было легко записать в раздел «курортный роман». Он знал, что по возвращении в Москву всё забудется и будет вычеркнуто как случайная любовная история, произошедшая когда-то давно и не с ним. Поэтому в то утро он так легко ушёл от неё, не разбудив, не оставив ни записки с номером телефона, ни прощального поцелуя.

Продолжая вспоминать о начале отношений с Ларой, Стас пересел в шезлонг, вытянул ноги, укутавшись в принесённый официантом плед. Изредка он отвлекался на доносившийся из глубины ресторана шум людских голосов, жужжание кружившихся неподалёку насекомых, щебетание птиц. Стас закурил.

Он чувствовал себя далёким от этой суеты. Ему хотелось только одного: повернуть время вспять.

 

Глава 26

Проснувшись у Ивана дома, Лара радостно потянулась и заметила рядом на тумбочке поднос, где её ждали завтрак и записка от Ивана: «Лара, прости, мне нужно отлучиться по работе на несколько часов. Не хотел тебя будить. Не ленись, иди на кухню – там горячий кофе. Жди меня, я буду скоро. Люблю тебя, Иван».

«Он меня любит?!»

Лара надела рубашку Ивана и пошла на кухню. На столе рядом с кофеваркой она заметила небольшую коробочку, перевязанную лентой.

«Нет… не верю», – подумала Лара, подходя к столу. Записка упала на пол. Лара почувствовала волнение, и на лице её появилась глупая улыбка. Она взъерошила волосы. Потом потянула за кончик шёлковой белой ленты. Та медленно поддалась и соскользнула на край стола. Лара приподняла крышку – чуть-чуть, как ребёнок, который непременно хочет подсмотреть, что скрывается в коробке, которую ему запретили открывать. Только ведь Ларе никто не запрещал, но почему-то становилось страшно при мысли, что она увидит там то, чего не ожидала. Она отодвинула коробку в сторону, налила чашку кофе, присела на пол рядом с большим окном и выглянула во двор.

Музыкальный центр работал, но музыки не было слышно. Лара подошла к проигрывателю и повернула ручку громкости. В квартире раздался голос Андреа Бочелли. Звучала песня «Somos Novios». «Какое странное совпадение», – подумала Лара.

Её мысли вернулись на много лет назад, когда вот так же однажды она проснулась одна в отеле, где провела свою первую в жизни ночь с мужчиной. И он ушёл, ни оставив после себя ничего, кроме распитой вместе бутылки вина и окурков сигарет.

Лара помнила, как в то утро ей казалось, что мир уплывает из-под ног, что краски, ещё вчера бывшие просто блеклыми и невзрачными, стали густо-чёрными, болезненными. Неужели уже тогда она чувствовала, что это состояние пустоты и покинутости будет всегда сопровождать их отношения со Стасом? А как по-другому объяснить, что все эти годы она так спокойно и безоговорочно принимала его условия? С самого момента знакомства она позволила ему руководить всей её жизнью, делать только так, как он захочет.

В то римское декабрьское утро Лара очень удивилась, что Стас исчез. Она села на пол скромного номера и, заварив какого-то дешёвого кофе, заплакала. Переводя взгляд с кровати на окно, потом на свои разбросанные вещи, смятую постель, она вспоминала проведённый со Стасом вечер. Как она боялась взглянуть на него, боялась даже предположить, что может быть дальше, как её с первой минуты охватила странная, необъяснимая влюблённость. Хотелось просто быть с ним, слушать его, смотреть на него. Никогда в жизни она ещё не видела таких мужчин.

Почему-то в тот момент она вспомнила о бабушке и маме. Особенно о маме, как та в минуту не свойственной её характеру откровенности сказала: «Когда ты встретишь Его, сразу поймёшь…» И вот она, эта встреча, и кажется, Лара сразу узнала, почувствовала, что это Он… И вся робость, вся скованность именно от того, что это был Он. Лара корила себя за то, что не умеет быть как Жанна – такой же весёлой и общительной, завидовала подруге – её простоте и энергичности. Она видела, как люди всегда тянутся к ней, а Лара была чаще замкнутой. Нет, она знала, что и сама может быть такой же весёлой, рассказывать смешные истории, но не могла вот так сразу раскрыть себя – нужно было что-то извне. И вдруг вечером наедине со Стасом к ней вернулись раскрепощённость и уверенность – и как быстро всё это исчезло утром.

Лара оделась и вернулась в свой отель. Там она застала Жанну, которая собиралась на свидание с Андреем.

Лара провела весь день одна, бесцельно бродя по улицам Рима. Она ждала вечера, надеясь, что снова проведёт его со Стасом. Казалось логичным: раз Жанна с Андреем, то Стас наверняка захочет провести день с ней. Но не было ни звонка, ни оставленной записки.

Стаса она увидела только в аэропорту, когда тот уверенными шагами ходил из одного магазина в другой, покупая сувениры.

– А, привет, девчонки, – сказал он. – Как жизнь молодая?

– Нормально, – ответила Лара, недоверчиво посмотрев на него. Она не могла разгадать, что скрывает взгляд Стаса. Как часто это бывает с людьми, которых мы плохо знаем, выражения их лиц, взгляд ничего не сообщают. Про ту ночь она ничего не рассказала Жанне. Сказала, что они гуляли по городу, а потом она заснула в холле его гостиницы на диване. Лара понимала, что история смахивает на вымысел, но тогда это не имело значения.

Стас покупал кантуччини в отделе сладостей. Он открыл бумажник, собираясь достать деньги, и обнаружил, что итальянские лиры кончились. Андрей и Жанна о чём-то беседовали в сторонке.

– Лар, – сказал Стас, – не одолжишь немного? Это подарок моей сестре.

– Да, конечно, – не задумываясь, ответила Лара, зная, что в её кошельке лежат последние деньги, что ей будет не на что купить поесть и нечем заплатить за такси из аэропорта до дома. И всё равно протянула ему купюры.

– Спасибо, я отдам. – Стас улыбнулся. Ларе показалось, что его улыбка сообщает что-то большее, чем простую благодарность за услугу.

Перед посадкой Андрей и Жанна предложили выпить кофе. Лара молча сидела за столиком и смотрела на самолёты, готовящиеся к отлёту, на те, что уже улетают в небо, приземляются, на людей, занятых работой. Но на самом деле этот индустриальный пейзаж был всего лишь фоном, возможностью спрятаться за ложным интересом и сосредоточиться на собственных мыслях, на одном человеке, вот так неожиданно оказавшемся в её жизни. Лара не понимала, правильно это было или нет. Да и что это было?

Её размышления прервал Стас:

– А ты ничего не хочешь?

– У меня нет денег, – спокойно ответила Лара.

– Как? – Стас изумлённо посмотрел на неё. – Ты отдала мне последние деньги и ничего не сказала?

– Зачем? – пожала плечами Лара. – Тебе же нужно было.

– Я тебе обязательно отдам, когда вернёмся в Москву. У меня остались только доллары, не хочу менять. Какой у тебя телефон? Я позвоню.

Счастливая, Лара записала ему свой телефон. И потом ещё долго думала: а что было бы, не одолжи она ему этих денег? Ведь он, наверное, даже не захотел бы с ней встретиться.

По возвращении в Москву от Стаса не было никаких вестей почти неделю. Лара всё это время сидела дома, боясь куда-то выйти и пропустить его звонок.

Телефон зазвонил лишь в субботу.

– Привет, – сказал Стас.

– Привет, Стас. Как ты?

– Хорошо. Может быть, встретимся? Я отдам тебе деньги. Я себя не очень хорошо чувствую, лежу с температурой – видимо, простыл где-то. Но могу выбраться ненадолго.

– Высокая температура, да? – Ларе стало жалко его. – Давай я сама к тебе подъеду. Зачем ты будешь выезжать в город?

– Хорошо, если тебе не сложно.

– Конечно, не сложно. – Лара была рада. – Может, привезти что-то? Мёд, молоко?

– Привези себя.

Ушла она от него только на следующее утро, оставив в прихожей на столике возвращённые деньги. Она была счастлива и влюблена.

А потом начались какие-то тайные встречи: чаще у него дома, иногда в небольших ресторанах, где почти не было посетителей. Он постоянно прятал её от своих друзей, ни с кем не знакомил. Об их отношениях знали только Андрей и Жанна. Лара часто задумывалась, почему он так поступает, но найти ответ на этот вопрос не могла. Да и к тому же она была настолько влюблена, что ей было не до того, главное – видеть его.

В июне в одну из встреч они отправились в кафе на Патриаршие пруды. Ели мороженое, говорили о «Мастере и Маргарите», и Лара между прочим сказала: «Зато я знаю, что мы будем делать в выходные – в Москве сейчас фестиваль кино. Пойдём?» Стас не замялся, лицо его не выразило ни сожаления, ни раскаяния: «Ты знаешь, я завтра уезжаю в Ставрополь к родителям…» И, конечно, тут же добавил, что по возвращении позвонит и они обязательно пойдут в кино. Лара не знала, как ответить. Обидеться было бы глупо – понятно, что он едет к родителям, которых давно не видел, а с другой стороны – мог бы предупредить заранее.

Долго размышляя над этим, Лара стала замечать, что он так поступает всегда: предлагая ей не выбирать, что делать, а ставя перед фактом. И если что-то идёт не так, как ему нужно, Стас легко меняет ситуацию, не задумываясь, понравится ей это или нет. И самое ужасное, что к этой ломке своего характера Лара начала привыкать. Она понимала, что её уже не возмущают так, как раньше, неожиданное молчание Стаса, отсутствие звонков, отмены встреч или, наоборот, резкое желание увидеть её. Поэтому когда она узнала, что беременна, – растерялась. Его не было рядом. Лара рассказала обо всём матери, позволив ей решить всё за неё. Когда Стас вернулся в июле, всё уже было в прошлом, она промолчала.

Ссора, которая произошла год спустя, случилась из-за того, что Стас не пригласил Лару на свой день рождения. Он целую неделю рассказывал ей, как сложно всё организовать, собирался отмечать в одном из ресторанов Москвы. А когда Лара спросила его за день, где находится ресторан и во сколько туда приезжать, Стас замялся, но тут же добавил, что хочет отметить этот день с ней отдельно, а приезжать в ресторан ей не нужно. Лара разозлилась, не понимая, почему он не приглашает её. «Ты что, стесняешься меня?»

– Нет, Лара… Просто там будет столько людей, которых ты не знаешь. Все будут расспрашивать о тебе.

– И что? Разве у тебя нет слов обо мне? Знакомьтесь, это Лара, моя девушка. Собирается поступать в этом году во ВГИК, уже прошла предварительный отбор. Талантливая, красивая, умная и моя любимая.

– Лар, не надо.

– А как надо? Чего ты стыдишься, Стас? Что я не приду к тебе на день рождения в платье «Версаче», которого у меня нет? По-моему, мои джинсы и рубашки тебя всегда устраивали… Хотя нет… – Лара задумалась. – Ты всегда старался их быстро стянуть с меня. Ну хорошо, давай я выпрошу у матери какое-нибудь тряпьё! – Лара разозлилась. – Если ты так этого стесняешься, значит, вообще не любишь! Я не хочу, как моя мать, встречаться с мужиками, чтобы жить на их деньги. Понимаешь, я хочу добиться всего этого сама! И знаешь, что? Однажды наступит день, когда ты вспомнишь об этом разговоре и пожалеешь, что так обидел меня. – На глазах у Лары показались слёзы, но она сдерживала себя. – Я буду другой, такой, как ты всегда мечтал: ухоженной с ног до головы, одетой в дорогое шмотьё, буду ездить на машине, а не на метро… Только я уже буду не твоя! – Лара хлопнула дверью и выбежала из его квартиры.

Неделю Стас не звонил. Лара не выдержала и, как побитая кошка, приползла к нему, ожидая его под дверью. Лил дождь. Она в промокшей насквозь одежде сидела на ступеньках пятого этажа, дрожала и плакала. Стас пришёл домой за полночь и увидел Лару. Она подняла голову, посмотрела на него и сказала: «Прости меня». Лара готова была броситься к его ногам, обнимать и целовать, лишь бы он простил. Но Стас, видимо, был снисходителен. Он помог ей подняться. Потом она приняла у него тёплую ванну и выпила коньяка.

Засыпая в его объятьях, Лара думала, что теперь всё будет по-другому. Всё-таки он, наверное, любит её.

А через пару недель, когда она уже сдавала экзамены, Стас сообщил, что уезжает в Америку. Сначала он сказал, что едет лишь на пару недель. А когда позвонил в выходные, сообщил, что нужно остаться на три года. Тут Лара догадалась, что он всё это уже знал ещё в Москве, но ему не хватило смелости признаться. Ждать, видимо, больше нечего – их роман окончен.

Но оказалось, что она ошиблась. Стас приехал в Москву через год. Лара тогда была со Штейном – она не любила его, но эти отношения ничуть не тяготили её. Подкупали его постоянная щедрость, внимание и покровительство – как в личной жизни, так и в делах. Штейн казался ей добрым, она даже иногда упрекала себя в холодности к нему, но решила плыть по течению. Но всё изменилось, когда в один из дней она услышала от Штейна, что приехал Стас.

– Где он? – спросила Лара, почувствовав, как её охватило волнение.

– В «Национале», – ответил Штейн. – Только тебе это зачем?

– Я хочу увидеть его, – сказала Лара.

– Ты никуда не пойдёшь! Ты моя! Стас получил сполна за тебя!

– Что? – Лара была шокирована услышанным.

– Выгодный контракт. Он там хорошо устроился, Лара. – Штейн рассмеялся.

– Я тебе не верю! – крикнула она. Потом открыла шкаф, выбирая при нём платье, переоделась, сделала макияж.

– Ты никуда не пойдёшь. – Штейн схватил Лару за руку, когда она собралась выйти из квартиры.

– Да пошёл ты! – Лара оттолкнула Штейна. – Я его люблю, а не тебя!

Подъехав к «Националю», она заметила, как Стас заходит туда с какой-то блондинкой. Она припарковала машину и побежала к нему.

– Стас!

Он обернулся и не смог поверить тому, что видел, – так сильно Лара изменилась за этот год.

Ночью они лежали в постели его номера, курили. Стас поглаживал Ларину руку.

– Я хочу уехать с тобой, – сказала она. В её голосе чувствовались отчаяние и мольба.

– Зачем, Лара? А как же Штейн?

– А что такое Штейн? Штейн – уже прошлое. Я ушла от него.

– Как ушла? Когда?

– Сегодня вечером, когда узнала от него, что ты в Москве.

– То есть я запасной вариант?

– Это ты уехал, не я, – сказала Лара. Вспомнив слова Штейна, подумала: «А если он был прав и я не нужна Стасу там?» – Стас, я люблю тебя, – умоляюще сказала Лара. – Забери меня с собой в Америку.

– Что ты там будешь делать? – спросил Стас, намекая, что для неё там нет места.

Лара замолчала. Она рассматривала комнату и, заметив чемодан, спросила:

– Когда ты уезжаешь?

– Завтра утром.

Лара упала лицом в подушку и тихо заплакала.

Утром она вернулась к Штейну. Едва она вошла в квартиру, Штейн резко схватил её за руку и притянул к себе. Лара пыталась сопротивляться, но неудачно: она лишь слегка поцарапала ему лицо ногтями. На следующий день, когда Штейн уехал, Лара собрала свои вещи из тех, что принадлежали ей, и, оставив ключи от квартиры и машины, ушла.

Лара ощущала себя виноватой перед Стасом. Но в то же время почему-то чувствовала, что Стас первым занял позицию обвинителя, а она словно не могла найти ни одного достойного оправдания своим поступкам. Но Лара знала, что всё равно любит его. Штейн – это было ничто. Его даже нельзя было назвать тем, с кем она пыталась забыть Стаса, потому что Стаса она всё равно не забывала. Штейн появился в её жизни, поставив свои условия, с которыми Лара согласилась, но в них ничего не говорилось о том, что она должна вычеркнуть Ильина из своей жизни. А поняв, что Лёва пытается перекрыть ей кислород, решилась уйти от него. Приезд Стаса только подтвердил это намерение.

Штейн ещё долго звонил Ларе, что на самом деле было для него не типично. Он умолял простить его, просил вернуться, но Лара категорически сказала: нет. Лара знала, почему он завалил проект, над которым она работала во ВГИКе, и догадывалась, что удовлетворения это Штейну не принесёт, потому что она все равно выиграла – ушла и больше не вернётся.

Лара закрыла глаза, думая, как всё в этой жизни странно. Зачем были нужны эти пятнадцать лет случайных встреч со Стасом, эти ошибки и боль расставаний? Неужели нужно было так долго ждать, чтобы окончательно понять, что он не тот мужчина, кто ей нужен? А тот, кто её по-настоящему любит, столько лет жил здесь, совсем рядом, в соседнем подъезде. Почему жизнь так часто сводит нас с людьми, которые причиняют нам боль? И почему мы продолжаем любить этих людей, несмотря ни на что? И как понять, что тот выбор, который ты сделал, будет правильным, что ни ты, ни человек, который тебя любит, не будете разочарованы друг другом? Разве можно предугадать, какими станут отношения в будущем? Лара понимала, что скорее нет, но знала, что это можно почувствовать.

Лара посмотрела в окно. Во дворе было тихо, как бывает тихо по утрам, когда жильцы уже разъехались по делам, а дворники закончили уборку. Она встала с пола и вернулась к столу на кухне, взяла подарок Ивана, зажмурила глаза и резко открыла коробку. Она знала, что увидит там кольцо. Не ожидала, что это будет именно то кольцо, о котором она мечтала ещё в юности, – из белого золота, с крупным белым бриллиантом изумрудной огранки в середине и двумя небольшими по бокам. Лара примерила кольцо. «Снимать не хочется, – подумала она. – Красивое…» Она с трудом стянула кольцо с пальца, положила обратно в коробку. И потом ещё долго смотрела на подарок: окружённое белым блестящим атласом, кольцо сверкало в свете солнечных лучей, проникающих в комнату.

Лара переоделась в свою одежду, аккуратно повесив рубашку Ивана на стул.

Потом вышла из его квартиры и, захлопнув дверь, вернулась к себе.

Он не звонил, долго. Сегодня они договорились вместе пойти в галерею, но телефон молчал. Лара сидела возле телефона. Иногда она уходила на кухню, чтобы сварить кофе. И когда кофеварка шумела, Лара бежала в коридор, думая, что звонит телефон. Но телефон молчал.

Лара сидела в гостиной, наблюдая за окнами Ивана. Там было темно и пусто.

Около полуночи она заметила, что на кухне мелькнул свет, причем быстро, и сразу же погас. Лара кинулась к телефону и стала набирать номер Ивана. «Пожалуйста, возьми трубку», – повторяла она вслух. Никто не отвечал.

Она надела туфли и выбежала из подъезда. Пересекла двор и свернула за угол. Там она увидела Ивана, садившегося в машину.

– Иван! – крикнула Лара. – Постой!

Иван обернулся. Лара заметила, что его взгляд выражает обиду, а ещё больше – непонимание.

– Да, Лариса, – сдержанно произнес Иван.

«Лариса?» – это обращение озадачило Лару.

– Почему, когда я делаю ошибку, ты всё время пытаешься уехать, словно хочешь сбежать от меня?

Иван долго смотрел на неё, думая, что ответить.

– Даже за тысячу километров отсюда я буду думать о тебе. Тебя сложно забыть, Лариса. Но чувствую, что я не тот, кто нужен тебе. Извини. Я не знаю, как быть. Но ты ясно дала мне понять свой ответ.

– Ничего я не дала понять! – в отчаянии закричала Лара. – Какой ответ я могу тебе дать? Сказать «да»? А что потом? Ты думаешь, когда я вся такая потерянная, я хочу создавать семью? Иван, ты же знаешь, что счастье не только вот это – дом, ужины, разговоры. Мне нечего дать тебе!

– Мне нужна ты сама, а не что-то от тебя.

– А меня… – Лара заговорила тихо, – пока нет… Ты не знаешь ту Лару, которой я была раньше.

– Мне нужна ты. Такая, как сейчас. Не пытайся переделать себя, Лара. Что ты хочешь возвратить?

– Иван… – Лара подошла ближе, обняла его. – Пожалуйста, не уезжай. Дай мне ещё один шанс. Я… – Лара помолчала. – Я тоже люблю тебя.

Иван посмотрел на неё, погладил её волосы, поправив выбившиеся пряди.

– Хорошо, я не уеду. Но давай ты переедешь ко мне жить?

– Иван… – Лара покачала головой. – Слишком много всего для меня. Твоя любовь, забота, внимание, которым ты меня окружаешь. Это уже так много. Поверь, никогда никто столько не делал для меня, как ты. Но мне нужно самой разобраться во всём.

– То есть ты хочешь сказать, что окончательно не решила, хочешь быть со мной или нет? – усмехнулся Иван. Он обнимал Лару, словно чувствуя, что именно это ей и нужно сейчас. Что все слова ни к чему, а его объятия значат для неё гораздо больше, что он принимает её такой, какая она есть.

– Ничего я не решила. – Лара шлёпнула его по руке, как это делают маленькие обиженные дети, когда над ними долго подтрунивают. – Скажи, у тебя есть что-нибудь поесть? Я была весь день дома, ничего не ела.

– Пойдём, я приготовлю тебе курицу в кисло-сладком соусе.

– М-м, звучит аппетитно. – Лара улыбнулась и поцеловала его в мягкие губы. – Я люблю тебя.

– Почему?

– Потому что с тобой я никогда не буду голодной, – рассмеялась она.

Иван улыбнулся в ответ и снова сжал её в объятиях, как будто не хотел никуда отпускать.

 

Глава 27

Июль для Кости и Юли выдался в самом прямом смысле жарким. Их отношения напоминали порывы ветра – то сильные и зашкаливающие, как во время морской бури, то спокойные, лёгкие, подобные бризу. Юля опасалась встречаться с Костей открыто, поэтому чаще всего он видел её в институте, куда Юля приезжала сдавать последние экзамены. Если куда-то и выбирались, то только в соседние кофейни, зная, что там Штейн никогда не появляется, считая их дешёвыми забегаловками для слащавых студентов театралки, у которых в кармане ни гроша. По телефону общались мало, хотя Юля иногда не удерживалась и, уйдя в ванную, звонила Косте, рыдая в трубку, говоря, как ей хочется его увидеть, а потом, резко меняя настроение, просила его больше никогда не приходить в институт и не искать с ней встречи, потому что всё это низко и мерзко и надо прекратить. В такие моменты Костя чувствовал, будто заканчивается воздух и ему нечем дышать. Он то кричал на неё, то умолял, чуть не плача, чтобы всё оставалось по-прежнему.

На квартиру к Косте ездили редко, из-за нехватки времени, а ещё больше потому, что Юля боялась, что Штейн в любой момент узнает об этом. Почему-то ей казалось, что в общественных местах её встречи с Костей не будут привлекать столько внимания.

В один из дней после очередного бурного выяснения отношений, когда Костя совсем отчаялся, думая, что Юлю он больше никогда не увидит, она позвонила.

– Костя! – прокричала Юля в трубку. – Сегодня он уезжает отдыхать!

– И ты с ним?

– Нет, в том-то и дело. У меня репетиции, премьера тридцатого августа, осталось всего три недели.

Костя молчал, не зная радоваться или нет.

– Костя! Что ты молчишь? Ты представляешь, что это значит – целых три недели свободы, – говорила Юля так, словно уезжал не её любовник, а строгие родители.

– Я рад, – сказал Костя без особенного энтузиазма. Ему вдруг показалось странным слышать такой радостный голос Юли, будто она только и ждала того, чтобы Штейн уехал и они здесь были свободными. Словно ей были нужны только эти три недели, но не больше.

– Кажется, у Дениса сегодня день рождения, – сказала Юля. – Я помню, он приглашал, только не знала, смогу ли пойти.

– Да, он приглашал. Все собираются у него дома, – только Костя хотел добавить «но», как Юля его опередила.

– Тогда встретимся у него, – сказала она.

– Может, пойдём прогуляемся? Погода какая хорошая. Август – последний месяц лета, мы не заметим, как оно пройдет. – Голос Кости был меланхоличным.

– Костенька, – Юля поняла, что он на что-то обиделся, – ты же понимаешь, если мы идём на вечеринку, мне нужно быть к ней готовой.

– Ты всегда прекрасно выглядишь! – Костя искренне верил в то, что говорил.

– Видел бы ты меня сейчас: без макияжа, сижу в простой пижаме и курю на балконе.

– А Штейн где?

– В ванне, намывается до блеска перед отъездом.

– Ну ладно. – Костя вздохнул. – Раз ты говоришь, что тебе надо… Тогда давай, до встречи у Дениса в семь.

– Я подъеду раньше, в полседьмого. Мы могли бы спокойно пообщаться.

– Хорошо, в полседьмого. – И Костя положил трубку.

«Странно, – подумала Юля. – Мне казалось, он обрадуется. А он какой-то холодный, как будто ему всё равно, что у нас будет целых три недели свободы».

Как только Штейн уехал, Юля тут же побежала в салон красоты, где сделала себе тонизирующую маску, массаж, укладку. Потом вернулась домой и, перерыв ворох платьев, остановилась на фисташкового цвета мини, украшенном по центру цветами и перьями.

Пообещав приехать в полседьмого, Юля приехала только в восемь часов. Когда она вошла в квартиру Фиолета, там уже было много народа, вовсю гремела музыка, кто-то танцевал, кто-то пил. Юля не заметила Костю. К ней подбежал Даниил Абрамов и, поцеловав в щёку, потащил танцевать. Танцуя, Юля спросила у Даниила, где же Костя.

– А не знаю, – ответил тот. – Где-то сидит. Он вообще весь вечер не свой. И зачем тебе такой, Юля? – Даниил рассмеялся. – Ты такая красивая сегодня.

– Спасибо, но всё-таки я пойду его поищу.

– Ну, как хочешь, – сказал Даниил, поцеловав её в плечо.

Юля оглядывалась по сторонам, но так и не видела Костю. Он сидел в углу комнаты, рядом с окном за прозрачной шторой, отстранённо наблюдая за веселившейся толпой.

Юлю остановил Фиолет. Закружил её, обняв, потом поднял на руки. Юля засмеялась.

– С днём рождения, именинник! – Юля поцеловала его в щеку.

– Юля, ну разве так поздравляют виновника торжества? – упрекнул её Денис, и Юля, не успев ничего сказать, почувствовала его язык у себя во рту.

Юля отпихнула его от себя:

– Обалдел, что ли? От тебя несёт виски за версту.

– Только в этом проблема? Пойду почищу зубы. – Фиолет ударил её ладонью по заду.

– Где Костя?

– Не знаю.

Юля села на диван, взяв коктейль. Ей стало грустно и обидно. Она думала, что Костя ушёл, не дождавшись её. Но тут она почувствовала, как кто-то гладит её руку. Юля повернулась.

– Костя? – удивилась она. – Ты где был?

– Всё время здесь.

– Почему же ты не подошёл? Ты видел меня? – спросила Юля и хотела его поцеловать, но Костя отстранился.

– Да, видел, – зло сказал он. – Ты как себя ведёшь?

– Что? Костя, не ревнуй. Зачем? Это просто шутка!

– Не ревнуй! – Костя рассмеялся, не заметив, что говорит громко. – Ты что себе позволяешь? Думаешь, если спишь со Штейном и со мной, значит, можно вообще по рукам пойти?

– Костя! – умоляюще произнесла Юля.

– Что Костя? Давай, может, тебе удалиться в знаменитую фиолетовскую спальню, где он переимел не одну девицу, а потом к вам присоединится Даниил Абрамов?

– Костя, на тебя люди смотрят! – сказала Юля, дёргая его за рукав рубашки. – Садись, пожалуйста. Денис пьян, он ничего не соображает.

– Зато я трезвый! И вижу, как ты себя ведёшь. Что это за наряд?

– Тебе не нравится?

– Чудо в перьях, – усмехнулся Костя.

Юля опустила голову и заплакала.

– Юленька… – Костя обнял её колени. – Не плачь, пожалуйста. Давай уйдём отсюда!

– Почему, Костя? Почему ты так злишься? Я целый день думала о тебе. Я так хотела быть сегодня самой красивой, специально для тебя. И что я слышу?

– Но и ты пойми меня, малыш. – Костя приподнял голову Юли и встал перед ней на колени. – Я хочу видеть только тебя, а не этих полупьяных идиотов. Посмотри, что они делают. – Костя и Юля посмотрели в сторону, где в центре гостиной Денис танцевал весьма откровенные танцы с одной из девушек из их института. Кофта девушки валялась на полу. Девушка продолжала танцевать в мини-юбке и бюстгальтере, позволяя рукам Дениса откровенно блуждать по её телу. – Разве тебе не противно от этого? Ты так представляла себе наше свидание?

– Нет, Костя. Но сегодня же его день рождения. Он просто выпил слишком много.

– Ты его оправдываешь?

– Нет, но ты же понимаешь, это несерьёзно.

– Вот именно, завтра он проснётся в окружении знакомых и незнакомых полуголых девушек, пытаясь вспомнить, с кем провел эту ночь. А я не хочу этого, я хочу быть только с тобой. – Костя поцеловал Юлю.

– Но ты же говоришь о Фиолете, а не о себе. Тебя никто не заставляет так поступать. Давай побудем здесь немного, а потом уедем.

– Хорошо, – согласился Костя.

Юля обняла Костю и, погладив его волосы, поцеловала.

– Тебе правда не нравится мое платье?

– Честно говоря, не очень. Ты прекрасно смотришься в обыкновенных джинсах и какой-нибудь красивой футболке.

– Но это же скучно! – Юле было странно слышать это от Кости, который совсем недавно любил листать с ней глянцевые журналы, рассматривая одежду на девушках, и говорил Юле: «Вот это отлично смотрелось бы на тебе!»

– Ничего надетое на тебе не скучно. А это всё показуха, которая ни к чему.

– Ты так изменился, Костя, что даже не верится.

– Ты тоже изменилась.

– Но я по-прежнему люблю тебя, – сказала Юля.

– Иногда мне кажется, что и это изменилось.

– Нет. – Юля посмотрела Косте в глаза. – Ничего не изменилось. Я очень тебя люблю, не сомневайся в этом.

Костя кивнул. Они ещё долго сидели, разговаривали и пили коктейли. Потом, когда Денис сообщил всем, что заказанный им лимузин подъехал, Костя шепнул Юле: «Давай сейчас уйдём!» Но то ли Юля сделала вид, то ли на самом деле не расслышала сказанного, только она встала и обернулась к Косте:

– Пойдём! Лимузин ждет! – И улыбнулась, протягивая ему руку.

Костя посмотрел на неё снизу вверх, на её длинные загорелые ноги, изящные руки, браслеты, надетые на тонкие запястья, худое лицо. Всё в ней показалось ему таким чужим и далёким, что хотелось прямо сейчас встать и уйти и больше никогда её не видеть. А она пусть идет туда, в этот шумный маскарад, веселится, подставляя своё тело тысяче чужих поцелуев, – главное, чтобы он не видел этого. Пусть она будет такой, какой хочет быть сейчас, – ветреной, порхающей, как мотылёк, перелетающий с одного цветка на другой, пусть она дарит свои улыбки другим мужчинам. Пусть они восхищаются ею. А он уедет к себе и будет там один. И возможно, когда ночь будет прожжена, а силы на исходе, когда она увидит, что фонари погасли, блеск ночи потускнел и уже не слышно голосов людей, зовущих её танцевать, она заметит, что его нет рядом, и вернётся к нему, больному любовью.

Но, заметив блеск в её глазах, услышав весёлые пьяные голоса друзей, Костя испугался, что, если отпустит её сейчас, Юля к нему больше никогда не приедет и не позвонит. Он явственно представил себе, как она, хмельная, кидается в объятия Фиолета или Даниила. Костя нехотя встал и пошёл вместе со всеми.

Поездка по ночной Москве продолжалась до шести утра, начавшись и закончившись по законам жанра: в лимузине пили шампанское, проливая его на пол и разбивая бокалы вдребезги, по нескольку человек вылезали в открытый люк, крича всей Москве и прохожим: «Привет!», ощущая себя королями на этом празднике. Сегодня был их день и была их ночь! И казалось, что все рестораны и клубы Москвы только и ждут, чтобы открыть свои двери и пустить их в ещё более заманчивые глубины ночной жизни. Вываливались гурьбой из лимузина под взоры подобных им ночных жителей столицы. Манерно и развязно подходили к фейс-контрольщикам, забавлялись, видя их недовольные лица. «Ха! – кричал пьяным голосом Фиолет. – Ты посмотри на него, он уже мечтает отшить меня. Ни хрена у него не получится!» Он выворачивал наизнанку свою рубашку, демонстрируя всем лейбл «Gucci», возле какого-то клуба не постеснялся снять джинсы и ботинки, чтобы показать сомневающемуся в оригинальности вещей охраннику, что на нём надеты родные «Roberto Cavalli» и «Armani» – всё из последней осенне-зимней коллекции. «Читай глянец!» – крикнул он, входя в клуб.

Вслед за Фиолетом Даниил доставал платиновые V. I. P.-карты московских ночных клубов, раскрывая их веером перед фейс-контрольщиками, звонил кому-то, говоря: «Слушай, нас не пускают. Что за клуб ты открыл, где мою рожу не знают?» Когда кто-то сомневался в их платежеспособности, это ещё больше возмущало Дениса: «У меня сегодня день рождения! Ты думаешь, я так лоханусь, чтобы бабло с собой не взять? На кредитку! Можешь сразу с неё пятнадцать тонн списать и притащи сюда побольше „Маман Клико“ – мне без неё очень грустно». Кто-то подшучивал над ним: «Не маман, а вдова!» «Мне по хрену! Главное, чтобы это была баба, а старая или нет, я всегда смогу всё сам сделать!» – самодовольно говорил Фиолет.

Всё это бесило Костю, но, пообещав Юле пойти с ней, он сдерживал себя, с огорчением замечая, что Юля поддается всеобщему веселью и ведёт себя точно так же, как и его друзья. Выпив лишь пару бокалов шампанского, Костя немного расслабился.

Под утро оказалось, что из их компании осталось лишь пять человек – Даниил с девушкой, с которой познакомился в клубе, Костя, Юля и Денис.

Решили поехать в какое-нибудь кафе, где можно спокойно расслабиться и достойно завершить эту ночь.

– Юля, – шепнул Костя, – давай уйдём.

– Костя… – Юля была пьяна. Она обняла его и поцеловала. – Мне совсем не хочется. Давай только выпьем по чашке кофе и, я обещаю, уедем.

– Хорошо, – согласился он.

Компания забилась в чилаут в одном из новомодных баров Москвы, расположившись на диванах. Курили кальян, пили кофе, проголодавшись после бурной ночи, ели, царапая вилкой по тарелкам, принесенные салаты, пасту и, конечно же, суши.

– Вы Костя? – вдруг спросила девушка, сидящая рядом с Даниилом.

– Да, – ответил тот, не понимая, откуда она его знает.

– Эй-эй! – шутя сказал Фиолет. – У него уже есть Юля – даже не вздумай!

Девушка улыбнулась, посмотрев на Дениса, а потом снова обратилась к Косте:

– Я знаю вашего отца.

– Да? – Услышав эти слова, Костя чуть не поперхнулся кофе, который в этот момент отпил из чашки.

– И как близко? – продолжал влезать в разговор Фиолет.

– Хм… – Девушка потрогала свои волосы и хитро улыбнулась. – Достаточно.

– И что вы этим хотите сказать? – возмутился Костя. – Я вам тут должен аплодировать или, может быть, мне стоит сейчас позвонить родному папаше, сообщить, где находится его упорхнувшая фея?

– Полегче, – посоветовал Даниил. – Тебя тут никто не вызывал отстаивать честь и достоинство семьи.

– Заткнись, – ответил Костя. – Зачем вы это сказали, я не понимаю. – Костя со злостью посмотрел на девушку. – Вы думаете, я вас буду ценить за то, что вы увели мужа у моей матери, буду вами восхищаться: «Ах, понятно, почему отец ушёл к этой…» – Костя хотел выругаться, но вовремя остановился. – Это мерзко и низко с вашей стороны.

– Тоже мне нашёлся святой! – вставая, закричал Даниил. – Ты на себя посмотри! Трахался, небось, с каждой моделью в Лондоне, а сюда приехал и думаешь, всё будет так прекрасно и все забудут, какой ты кобель был. Но я уверен, что Юля хорошо помнит про Лару. А если нет, я буду рад напомнить.

Даниил посмотрел на Юлю, сидевшую рядом с Костей. Почему-то теперь ему не было её жалко, он чувствовал к ней такую же ненависть, как и к Косте. Юля была шокирована услышанным. Казалось, что она прямо сейчас готова убежать, но не могла двинуться с места.

– Юленька, когда вы были вместе, твой дорогой Костя вовсю спал с кем попало. Но, конечно, главной была Лара. Он только не мог решиться рассказать тебе, пока наконец-то не подвернулся удачный момент. А со сколькими проститутками он перебывал в спальне Фиолета или у меня на Рублёвке, ты себе даже представить не можешь. Забавно, да? – со злостью сказал Абрамов.

– Замолчи, пожалуйста, – сказала Юля, закрывая уши ладонями. – Я ничего не хочу слышать.

– Представляешь, он приходил в институт только-только из постели с какой-нибудь девочкой!

– Заткнись! – произнёс Костя и тоже встал. Он стоял совсем рядом с Даниилом, сжимая кулаки.

– Что, правду сложно слышать? – упрекнул его Даня. – Так и ей, – он показал на девушку, – думаешь, приятно это слышать? Мы все здесь не святые. – Даниил посмотрел на друзей. – Только об этом никто не трубит, как ты.

– Правильно, вам больше нравится притворяться, играть, строить из себя таких хорошеньких ангелочков. А на самом-то деле что ты собой представляешь?! Избалован деньгами родителей, всё, что тебе хочется в этой жизни, это покупать дорогую одежду, машины, окружать себя девушками, пить и кутить в клубах, спуская за ночь целое состояние. Это всё, что тебе нужно.

– Не ты ли был пропагандистом такого образа жизни? Мечтал и любого называл за глаза идиотом, если кто-то с тобой не соглашался в том, какой должна быть московская жизнь.

– Да, так было. Но это всё изменилось, – резко ответил Костя.

– Извини, нам до твоей философии пока далеко! Наверное, тоже надо уехать куда-нибудь за духовным просвещением, – рассмеялся Даниил.

Костя снова сел на диван, чувствуя, как вся злость куда-то исчезла и ещё недавняя уверенность, что сейчас он ударит друга, сменилось презрением к самому себе. «А ведь он прав, прав, – думал он. – Как я мерзок самому себе. Как я могу критиковать их, когда сам был таким же? Как я могу упрекать Юлю в том, что она отвечает на знаки внимания посторонних мужчин, когда сам раньше оказывал их каждой встречной девушке? И как я могу злиться на эту несчастную подружку отца, когда сам обманывал Юлю?»

Костя залпом выпил бокал шампанского.

– О, вот это по-нашему, – обрадовался Даниил. – Ну что, забыли? Мир?

– Мир, – недовольно буркнул Костя, закрыв лицо руками. Потом он с силой вдавил ладони в лицо, так что он мгновенно покраснело.

– Давай выпьем, Костя! Не злись! – подключился пьяный именинник. – Жить нужно сегодняшним днем, а что было тысячу лет назад – не наша забота.

– А что будет завтра? – спросил Костя.

– Завтра… – Фиолет подумал. – Завтра и будем думать.

– Так говорила Скарлет О’Хара, – сказала Юля. – Не знала, что это подпадает под твою философию, Денис.

– А под неё подпадает всё, Юленька, – рассмеялся тот. – И выпадает всё. Я живу не напрягаясь. А что мне ещё делать?

– Мечтать о чём-то, – сказала Юля, словно надеялась услышать откровенное признание Фиолета.

– Блин. – Фиолет поставил бокал на стол. – Как ты права, Юля! Я дурак. Я же совсем забыл про торт.

– Про какой торт? – спросил Абрамов.

– Дурак, у меня же вчера был день рождения! Я заказал в каком-то клубе торт. Мне нужно было только напомнить, чтобы его вынесли. Такой огромный в виде девушки в бикини!

– Ха! – Даниил возмутился. – Ты точно дурак – я так рассчитывал съесть какие-нибудь аппетитные части её тела.

– А ты помнишь, какой клуб? – спросила девушка, сидящая рядом с Даниилом.

– Нет, – равнодушно ответил Денис. – А, проехали. Давайте сейчас закажем какой-нибудь торт.

– Поехали отсюда, – прошептал Костя Юле, когда все были увлечены проблемой заказа торта.

– Нет, – покачала головой Юля, – дождёмся окончания. Пара часов ничего не решат в нашей жизни.

– Юля, Юля… – Костя не знал, как её убедить. – Мне дорога каждая минута, проведённая с тобой, я хочу быть только с тобой.

– Видимо, – прошептала Юля, – в прошлом году ты придерживался другого мнения.

Костя отвернулся. Потом встал и пошёл на улицу покурить в одиночестве на открытом воздухе.

Было свежо, но тепло. Через какое-то время туда же вышел Даниил Абрамов, все ещё не успокоившийся после недавней стычки.

– Привет, есть зажигалка? – спросил он.

– На. – Костя протянул ему зажигалку.

– Тоже захотелось на свежем воздухе побыть, там слишком душно.

– Да ладно, что ты мне тут паришь, – сказал Костя. – Говори что хотел. Думаешь, я не вижу, почему ты вышел?

– Правильно догадался. – Даниил засмеялся. – Да, вот хотел спросить: ты что, серьёзно насчет Юли или опять приехал повеселиться?

– А тебе-то что? Я смотрю, ты не особенно переживаешь, – ответил Костя. – У тебя, говорят, роман с какой-то моделью. И вон сегодня подхватил.

– Да, но это не то, – выпуская дым, сказал Абрамов.

– И что ты предлагаешь? Махнуться?

– Гм, было бы неплохо. Только мне тогда нужно будет предоставить тебе как минимум трех моделей, если не пять.

– Высоко ты поднял её планку, – сказал Костя, недовольный, что Даниил завёл этот разговор.

– Юля особенная девушка, и ей нужна особенная любовь. Настоящая. – Даниил посмотрел на приятеля. – Вот только не знаю, способен ли ты ей это предложить.

– Почему ты сомневаешься?

– Я не верю тебе, Гринёв, – зло сказал Даниил. – Не верю, что ты изменился, не верю, что ты по-настоящему её любишь. Почему ты не оставишь её в покое, не уедешь обратно?

– Потому что не хочу! Не хочу уезжать без неё! И хочу, чтобы вы все запомнили, что Юля – моя девушка и ничья больше.

– А как же Штейн? Не боишься конкуренции?

– Он мне не конкурент. – Костя снова почувствовал, как раздражение возвращается к нему. – Она уйдёт от него, как только будет подходящий случай.

– Ты не любишь её! Если бы любил, не ждал бы подходящего случая.

– Знаешь что? Позволь нам самим решать, что делать. Это не твои проблемы.

– Запомни только, что однажды, когда ты бросишь её в очередной раз, я заберу её. И тебе никогда не верну!

– Говоришь о ней как о вещи!

– Она не вещь, но Юля нужна мне! И я буду бороться за неё.

Костя со злостью посмотрел на Даниила, вернулся в чилаут, взял за руку Юлю и сказал ей, что они сейчас же уходят. Не прощаясь ни с кем, он повернулся и, потянув за собой Юлю, пошёл к выходу.

– Что случилось, Костя? – спросила Юля.

– Что случилось! – возмутился Костя. – Зачем я только тебя послушал? Я же сказал, что хочу провести вечер с тобой, а в итоге провел его в компании этих идиотов, выслушивая их комментарии о себе и моей семье, о том, что я делал раньше неправильно и что сейчас веду себя не так, как им нравится. Почему все постоянно меня упрекают?

– Ты говоришь как маленький обиженный мальчик. Если ты мужчина, прими всё как есть – люди несовершенны, они не хотят слышать правду о себе.

– И ты тоже?

– Я? – Юля опустила голову. – Я знаю о себе правду, и ты знаешь. Но ты сам выбрал это.

– Ах так? – удивился Костя. – То есть я добровольно согласился, что ты будешь жить со Штейном и со мной? Хочешь сказать, что ничего не изменится?

– Нет, Костя. Не это я хочу сказать! – Юля искала правильные слова и не находила.

– А что? По-твоему выходит, что тебя это устраивает: я буду приезжать раз в полгода в Москву, ты будешь тут выстраивать свою карьеру через Штейна, а потом пытаться за три недели наверстать то, что мы могли бы разделить вместе за год. Не это ли ты пытаешься сделать сейчас? Только я не хочу так жить! – Костя выпустил Юлину руку и пошёл в другую сторону.

– Куда ты, Костя? Куда ты? – Юля бросилась за ним, чувствуя, как ноги устали от каблуков. Сняв туфли, она побежала по асфальту босиком. Волосы её растрепались, а по лицу текли слёзы.

Догнав Костю, Юля обняла его и прошептала: «Не уходи, не уходи, прошу!»

Через полчаса они, обнажённые, лежали на кровати в квартире Кости, укрытые лёгкой простыней, и целовались. Костя нежно гладил её волосы, целовал глаза, щеки, шею, шепча какие-то слова на ухо, а Юля иногда вздрагивала и снова начинала плакать. «Прости меня, – говорила она. – Ты не представляешь, как было тяжело услышать от Даниила, что ты изменял мне, когда мы были вместе. Но потом я подумала: а чем я лучше? Мне кажется, я тебя предаю ещё больше, потому что открыто тебе призналась в этом, словно заставила принять это как условие».

– Нет. – Костя поцеловал её. – Успокойся. Мы же договорились: после премьеры ты от него уйдёшь.

– Да, – кивнула Юля, улыбнувшись.

После этой ночи большую часть времени Костя и Юля проводили вдвоём: выезжали за город кататься на лодках, просто гуляли в лесу, посещали выставки и кинотеатры. Иногда выходили в свет, бывая на вечеринках, куда Юля после того, как по телевидению прошёл отснятый сериал с ней в главной роли, стала получать приглашения ежедневно. Они валялись повсюду: у неё в сумочке, на полках в гардеробной комнате, в ванной на туалетном столике, в коридоре вперемешку с ключами, визитками и квитанциями.

Косте приходилось несколько раз заезжать за ней домой, где она жила со Штейном. Без удивления он понял, что ему противно заходить туда. Но Юля, словно не замечая его раздражения, просила его то подождать в гостиной, где наливала ему виски из бара Штейна и предлагала его же сигары, то помочь ей с платьем, и ему приходилось входить в спальню. Костя смотрел на кровать, и ему становилось противно от осознания, что вот здесь она спит со Штейном. Выходя в свет, попадая в объективы фотографов и встречая знакомых Штейна, Юля говорила, что Костя – её знакомый по институту, которого она якобы случайно встретила на входе.

 

Глава 28

Но в Москве сложно утаить что-либо долго, тем более если ты публичный человек. Слухи о Юле дошли до Лёвы быстро. Он не торопился покинуть французскую Ривьеру, где отдыхал в компании Романа и молодых моделей, словно только что сошедших с экрана телевизора, транслирующего «Fashion TV», качественно занимался своей внешностью, посещая спа-салоны, ходил на массаж, загорал, поглощал килограммами морепродукты и пил красное вино из собственного виноградника.

Лёва регулярно проверял электронную почту, просматривая сайты, на которых размешались фотографии с вечеринок в ресторанах и ночных клубах Москвы. Несколько раз он замечал там и Юлю. Казалось, что он смотрел на всё это с равнодушием, но на самом деле Штейн копил злость, ожидая возвращения в Москву.

Он вернулся в Москву в субботу, двадцать третьего августа. Выйдя из здания Шереметьего-2, он тут же вместе с Аристовским поехал на встречу с помощником Романа – Сергеем, оставленным в Москве для наблюдения за Юлей. По словам Сергея, их коллекция должна была пополниться новыми фото– и аудиоматериалами.

Юля позвонила ему сама, спросив, прилетел ли он в Москву. Штейн сказал, что сейчас на деловой встрече вместе с Аристовским и разговаривать не может. Юля не выразила по этому поводу никаких эмоций, лишь добавив, что будет ждать его дома. Сердито проговорив «до свидания», Лёва положил трубку.

По дороге до ресторана, не обращая внимания на шутки Аристовского, Штейн думал о Юле. Он не понимал, действительно ли у неё с этим мальчиком что-то серьёзное или она только разыгрывает его. Пока никаких особых поводов к беспокойству Юля не подавала: ночевала она постоянно дома, денег не утаивала, слишком откровенных разговоров по телефону с ним не вела. «Вообще надо бы отключить её телефон от прослушки, только лишняя трата денег, – подумал Лёва. – Что-то она там плела в разговорах о долге, о своей честности, боязни. По-моему, у девочки слишком развито воображение и куча комплексов в придачу. Впрочем, мне это и на руку – никуда она не денется».

Встретились с помощником Аристовского в ресторане «Узбекистан». Сергей сидел на террасе, ел шашлык, запивая его водкой. Перед его столиком девушка исполняла танец живота. Аристовский сел за стол, несколько секунд посмотрел на девушку, затем погрузился в изучение меню. А Штейн, закурив, рассматривал танцовщицу. Покончив с шашлыком, Сергей передал Штейну два больших конверта: в одном лежали фотографии Кости и Юли, в другом – записи их телефонных разговоров и смс.

– Кто такая, знаешь? – спросил Штейн у Сергея, не притрагиваясь к конверту.

– Эльвира, – ответил Сергей. – Очень темпераментная. – Он взял какой-то клочок бумаги, что-то написал на нём, затем протянул его Штейну.

– Что это? – спросил Штейн.

– Её телефон. Я о тебе рассказал, пока ждал. Она хочет с тобой познакомиться.

Лев улыбнулся, одобряя действия Сергея, затем достал бумажник и отсчитал ему несколько стодолларовых купюр.

– Здесь ещё и прибавка за телефон!

– Спасибо. – Сергей взял деньги, не считая, сунул в карман и ушёл.

Штейн наблюдал за танцами Эльвиры, любуясь изгибами её тела, выпуклыми бёдрами, большой грудью, длинными вьющимися волосами. Девушка продолжала танцевать, улыбаясь Льву. Он заказал несколько порций шашлыка и овощи, узбекские лепешки, суп и бутылку вина.

Роман был исключительно заинтересован едой. Он устал, и всё, что ему хотелось, – это вернуться быстрее в свою квартиру.

Закончив есть, он вскрыл пакеты с фотографиями Юли и Кости и записи с их разговорами и протянул их Штейну. Тот недовольно посмотрел на Романа. Мысли Лёвы тут же переключились на Юлю. А не побежит ли она на свидание с Гринёвым, пока его нет дома? И только он подумал об этом, сразу почувствовал злость и ревность. Недовольный, он схватил фотографии и кассеты, попрощался с Аристовским, расплатился по счёту и, сев в машину, поставил одну из кассет в проигрыватель и стал слушать.

Не доехав до дома, он резко остановил машину и, выкрутив руль, поехал обратно в ресторан. Снова сел за тот же самый столик, где недавно сидел с Аристовским. Заказал виски и кальян и попросил позвать Эльвиру.

 

Глава 29

Утром Костя сидел дома и читал, когда раздался звонок его мобильного телефона – на экране высветились имя и фотография Юли. Костя радостно улыбнулся: он ожидал этого звонка.

– Костя, – раздался тревожный голос Юли в телефонной трубке, – мне нужна твоя помощь.

– Что случилось?

– Я не знаю, что делать. Моя мама позвонила вчера, сказала, что сегодня приезжает. Я весь вечер не могла тебе позвонить, боялась, что Штейн вернётся домой в любую минуту, и уборщица была – мне кажется, она всё ему передаёт. Не знаю, как маме удалось накопить деньги на билет, но факт в том, что у неё сейчас отпуск. Она приезжает специально на мою премьеру. Она спросила, можно ли остановиться у меня. А что я ей скажу? Она же ничего не знает про Лёву – я ей не говорила.

– Вообще ничего? Даже о том, что живёшь с ним? – спросил Костя.

– Вообще ничего, – чуть не плача, ответила Юля.

– Почему ты ей ничего не рассказала?

– Потому что я ей столько рассказывала о тебе и не знала, как она воспримет, что ты меня бросил тогда.

Это больно задело Костю, ещё раз напомнив о том, как он поступил с Юлей. Он понимал, что теперь должен что-то предпринять, чтобы помочь ей.

– Я даже не могу вернуться в общежитие, – продолжала Юля. – Я же отдала своё место, когда ушла жить к… – Юля замолчала, не желая произносить имя Штейна. – А мама думает, что мы живём вместе.

– Понимаю. Так… – Костя задумался.

А Юля продолжала говорить, представляя, как всё теперь будет ужасно.

– Её, конечно, можно в гостиницу устроить, но она не согласится на это никогда. Скажет, слишком дорого, да и не поверит, что у меня есть столько денег. Она же до сих пор каждый месяц присылает мне деньги.

– И что ты с ними делаешь? Отсылаешь обратно?

– Нет, чтобы она ничего такого не подумала.

«Что у тебя богатый любовник», – подумал Костя. Наступила пауза. Юля выжидала.

– Послушай. – Голос Кости стал серьёзным. – Я придумал. Твоя мама может остановиться у меня в квартире.

– Правда? – обрадовалась Юля.– Это отличная идея, Костя. Так она будет думать, что мы действительно живём вместе.

– Да, тебе только надо туда привезти какие-то свои вещи, косметику. Ну сама понимаешь – чтобы создать видимость.

– Только видимость… – В голосе Юли чувствовалась грусть.

– Не только, – уверенно ответил Костя. – Мы можем по-настоящему жить вместе – решение за тобой, я же сказал тебе, Юля.

Юля молчала.

– А что я скажу Лёве? Я же не могу оставаться ночевать с тобой. – Возникла новая проблема.

– Надолго мама приезжает? – Костя рассуждал холодно и здраво, несмотря на то, что постоянное упоминание о Лёве было ему неприятно и больно. В какой-то момент пронеслась мысль: «Да что я делаю? Помогаю ей, чтобы выгородить её перед матерью, что она живёт не с богатым дядечкой, который её обхаживает, а со мной – этаким молодым творческим человеком. Она просто использует меня, его!» Но потом эта мысль ушла. Костя понимал, что должен помочь Юли, знал, что никто, кроме него, не способен это сделать.

– На неделю. В школе же занятия первого сентября. – Юля ощущала себя полностью растерянной. Она уже не чувствовала той вины перед Лёвой, которая терзала её вначале. Всё, что она делала сейчас, не выглядело для неё столь ужасным и отвратительным, но пришло новое чувство: что она нанизывает одну ложь на другую, но боится, что не сможет удержать всё это на одной привязи и когда-нибудь это оборвётся.

– Скажи, что у тебя ночные съёмки в течение недели. Штейн же знает, что у тебя сейчас репетиции, до премьеры осталась неделя. Ты так и так будешь пропадать всё время в институте. Приходи к нему часам к десяти. – Косте тяжело давались эти слова. Он представлял себе, как Юля сидит с ним и мамой, потом говорит, что ей пора на съемки, они уходят, а Костя провожает её только до угла дома, где стоит её машина. Она уезжает к Штейну домой, где как ни в чем не бывало обнимает его, целует, ложится с ним в одну постель. «Нет! – кричал какой-то голос внутри. – Так не может больше продолжаться! Всё это нужно кончить, решить раз и навсегда. С кем она – с ним или со мной?» Потом Костя успокоился и понял, что этот разговор нужно отложить ещё ненадолго – пусть Юлина мама думает, что всё у них хорошо. «А я буду оставаться с ней либо уезжать домой, как будто тоже по делам».

– Костя, как ты всё это замечательно придумал. Я люблю тебя! – быстро проговорила Юля.

– Я тоже тебя люблю.

Они договорились встретиться через пару часов где-нибудь недалеко от метро «Проспект Мира». Юля хотела завезти несколько своих вещей домой к Косте, а затем уже ехать на вокзал встречать маму.

 

Глава 30

Всё, что приятного осталось у Штейна от времени, проведённого с Эльвирой, разбилось в два счета, как только он, сев в машину, ответил на телефонный звонок Аристовского.

– Ха-ха, котяра, у меня для тебя свежая запись. – Роман засмеялся. – Извини, не удержался, прослушал.

– Свинья, – сказал Штейн. – Давай, включай.

По дороге домой Штейн слушал запись последнего разговора Кости и Юли. Он резко поворачивал машину, не обращая внимания на сигналы, несколько раз ударял по рулю, злился.

Лев понял, что Юля начала двойную игру у него за спиной. И то, что раньше ему казалось детским лепетом и на что он не обращал внимания, теперь выглядело куда более серьёзным.

Штейн насторожился. Неужели она действительно собирается бросить его и уйти к этому молодчику? В сущности, Штейну было плевать, что Юля и все её предшественницы тайком спят с кем-то. От этого не было ни противно, ни больно, потому что по своей натуре Лёва не придавал постельным отношениям никакого значения, его занимало одно – физическое удовлетворение. Ни разу в его жизни не случалось, чтобы секс хоть как-то совпал с чувствами. Они всегда были отдельно. И если для кого-то фразы «обладать женщиной», «желать женщину» означали слияние как физического, так и духовного желания, то для Льва они трансформировались в понятие материального обладания женщиной. И теряя кого-то, он испытывал не душевную боль, а боль утраты того, что принадлежало ему.

Любовь к вещам была самой настоящей слабостью Льва Штейна, о которой мало кто знал. В Москве принято любить красивые и дорогие вещи, окружать себя ими; здесь никто не удивляется количеству собственных машин, домам, яхтам, бриллиантам и прочим предметам роскоши.

Если бы канал «Luxury», который с упоением смотрит половина Европы, США, Азии, Австралии и Новой Зеландии, захотел снять что-нибудь о роскошной жизни в России, то вместо положенных сорока минут понадобилось бы, наверное, несколько часов, чтобы продемонстрировать всю ту роскошь, к которой стремится загадочная русская душа.

Подобную многосерийную программу можно было бы начать с упоминания о фильме Никиты Михалкова «Сибирский цирюльник», где со всем шиком показана русская жизнь XIX века с масленичными гуляньями и блинами с красной и чёрной икрой, русской водкой из гранёного стакана, балами и дорогими дамскими туалетами, расшитыми жемчугом и золотыми нитями. Затем переключились бы на Россию времен Ельцина, куда в избытке поставлялись всякие отбросы из Европы и Америки. Показали бы наших русских красавиц, которые выигрывали конкурсы красоты один за другим и как по команде становились «валютными женами» на содержании у весьма сомнительных личностей. Всё это было, и иногда через край, но прошло.

Сейчас Россия облагородилась, отгородив Санкт-Петербург и Москву от провинции. Да так, что складывается ощущение, будто кроме этих двух великих городов, ничего в России больше и нет. Да, есть Сибирь, есть Урал, Чукотка. Но это всё то, что подпитывает ленивые столицы, неустанно поставляя нефтегазовые деньги да русских красавиц в поисках счастья и местных неотёсанных олигархов, которые по прибытии в оные столицы буквально через несколько месяцев, побывав в руках опытных имиджмейкеров, как один начинают походить на голливудские эталоны, выставляя напоказ отбеленные и выправленные зубы, умело выкрашенные волосы, тонированные тела, накачанные и «обрезанные» в положенных местах.

Но как бы провинция ни билась за свою значимость, она всё равно проигрывает, и столица остается на пьедестале. И здесь, в городе, считающемся одним из самых дорогих на Земле, где сосредоточено огромное количество финансов, смысл благосостояния для каждого различный. Для кого-то быть богатым здесь означает снимать комнату в «хрущёвке» на честно заработанные деньги, ездить на метро, отмечать дни рождения в сети ресторанов «Ростикс», для кого-то это квартира, какая-нибудь «иномарочка», отдых, шопинг в «Охотном ряду» и даже клубная жизнь с посещением известных ночных клубов, а кому-то и Барвиха слишком приелась, и «бентли» с «ламборгини» слишком просты, и от Куршевеля тошнит так же, как от еды в новиковских ресторанах.

И вот это, наверное, именно то, что отличает московских жителей от всех остальных: здесь никто не скажет «был на днях в «Вертинском», «Петровском пассаже», «Аисте» с придыханием и напыщенностью. Какой-нибудь экспат на высокопоставленной должности, живущий в Москве, отправляясь в оные, будет рассказывать друзьям об этом именно так, добавляя гиперболы и эпитеты: «What a luxury place», «Gosh, you should see their prices… so expensive». А все прочие рядовые туристы из дальнего зарубежья, если уж узнают, что в «GQ-бар» ходят только русские олигархи и успешные банкиры со своими супермоделями, приехав посмотреть на российскую столицу, туда даже не сунется.

А вот рядовая Маша, или Катя, или только что окончивший курсы водителей автобусов Саша или Володя из Ростова-на-Дону, Краснодара или Новосибирска именно туда-то и пойдут в первую очередь, надеясь на счастливый случай. И даже если такой случай им не представится, они потом так же с небрежностью бросят фразу в компании своих друзей: «А, „GQ-бар“… Был, знаю. Ничего особенного – куча „денежных мешков“, но ничего особенного…» Скорее всего, это и есть ключевое слово к «Moscow luxury style» – «Ничего особенного». Вот только о том, что особенного осталось в Москве, увы, многие уже забыли.

Именно с таким отношением к жизни всегда и жил Штейн. Когда он родился, любовь к дорогим вещам, даже скрытая, считалась преступлением. Но потеря свободы его не останавливала. Хотя, нужно сказать, Лёва быстро сообразил, что нужно делать: выучил английский и немецкий языки, купил хорошую пишущую машинку и овладел «правильно поставленной речью». Он сразу же зарекомендовал себя как успешного студента журфака, которого с радостью отправляли в различные командировки. Конечно, он помотался по городам российским, но потом благодаря своему обаянию сумел сместиться в сторону ближнего, а затем и дальнего зарубежья. И всё-то он делал легко и изящно, правильно расставляя акценты в том, кому нужно только улыбнуться или подмигнуть, кому подарить коробку конфет, а кому – флакончик духов, а в отношениях с кем-то приходилось применять полный арсенал боевой техники.

Неизменным оставалось Лёвино кредо: «Мне женщины строить и жить помогают», а он помогал им, как-то так сразу почувствовав, что женщины – существа хрупкие, несмотря на кажущуюся иногда непробиваемую оболочку гордости и недоступности. До сих пор он хранил в своём столе записные книжки с номерами телефонов всех своих знакомых дам, где возле каждого имени красовался не только телефон, но и другая полезная информация: дата рождения (причём красным подчеркивались те, которым ни при каких обстоятельствах нельзя было упоминать о прожитых годах), знак зодиака, любимые цветы, духи, шоколад, размер одежды, а если доходило до интимных подробностей, то и размер нижнего белья, колготок, любимые фильмы, книги и, конечно же, семейное положение.

В отличие от многих мужчин, Лёва считал всё это очень важными мелочами. Он знал, что, принеси он Ангелине, секретарше местного райкома, гвоздики и «Красную Москву», она его не только выгонит, но и положит все его ходатайства и прочие официальные бумаги в мусорку, ни за что не передав их на рассмотрение начальнице. А в следующий раз и вовсе на порог не пустит. А вот если милой старушке в буфете ГУМа сунуть те же самые духи да ещё как-нибудь эротично улыбнуться и заговорить о том, каким шикарным был ГУМ лет эдак тридцать назад, та непременно передаст заведующей, что заходил Лёвушка, а ему очень-очень нужны те джинсики, что стоят в витрине. И, словно по мановению волшебной палочки, Лёвушке не нужно было стоять ни в каких очередях, не нужно было разыгрывать сироту казанскую, хотя и это иногда приходилось делать. Но всё он делал легко и любя.

И сейчас мало что изменилось. Конечно, не нужно отстаивать немыслимые очереди в погоне за джинсами, не нужно кого-то соблазнять, чтобы сменить малогабаритную квартиру на просторную в центре Москвы. Сейчас вопрос решается просто: были бы деньги. Но по-прежнему многое остаётся недоступным простому народу: достаточно взглянуть на столпотворение у дверей ночных клубов, когда каждый пытается любым способом попасть в оный. А постоянно зарезервированные столики в ресторанах? А V. I. P.-шопинг в ЦУМе? А очереди на два года за сумками и машинами? Как получается, что даже тем, кто, казалось бы, может прийти в любой магазин и скупить всё или зайти в ресторан и заказать любое блюдо, не заглядывая в меню, вход в некоторые места воспрещён?

Вот именно этого Лёва не любил – он ненавидел очереди или ожидания, он ненавидел, когда его кто-то где-то не узнаёт, не принимает, закрывает перед его носом дверь. И чтобы такие инциденты никогда не повторялись, он продолжал использовать своё обаяние, чтобы получать бесконечные «V. I. P.», «GOLD», «PLATINUM» и прочие карты, которые сразу же отличают тебя от простых смертных.

И, окружая себя дорогими вещами, он не вздыхал: «Ах, у меня это наконец-то есть». Он как бы ставил галочку в длинном списке необходимых вещей. Оставшись в одиночестве, Лёва любил прогуливаться по комнатам квартиры или загородного дома и рассматривать картины, висящие на стенах, мебель, выполненную на заказ в Европе, антиквариат, скульптуры, охотничьи трофеи. А его гардеробная комната, уступающая размерами только гостиной, представляла собой хорошо продуманный дизайнером и хозяином салон, в который можно было уместить и модный бутик одежды, и обувной магазин, и салон красоты.

Лёва любил открывать двери своей гардеробной комнаты и мог часами стоять в проходе и любоваться идеальным порядком. Здесь всё было поделено на невидимые зоны. Сначала стеллажи для рубашек, отделения для костюмов, брюк и верхней одежды, потом небольшие ящички для белья, затем обувная зона, где ряды полок были заставлены обувью самых разных оттенков и материалов, затем шла зона аксессуаров и домашней одежды. И в небольшом уголке, рядом с входом в ванную, – массажный стол, рядом антикварная тумба, заставленная всевозможными кремами, масками, скрабами, бальзамами и маслами, а над столиком – картина, изображающая толстую, некрасивую обнаженную женщину, едва прикрывающую свою противную, рыхлую фигуру какой-то полупрозрачной красной тканью.

Когда к Лёве приходила косметолог-массажистка и делала различные процедуры, ему нравилось любоваться этой картиной. Ему казалось, что груди этой женщины такие полные, что, кажется, вот-вот перевалятся за рамку, а толстые ноги и живот выпирали так, что иногда Лёве хотелось вскочить и впиться в них зубами, кусать до крови, отрывая куски. И он ненавидел в этой женщине её лукаво-наивный взгляд, который словно говорил ему: «Да, я вот такая, толстая и некрасивая, но всё равно ты на меня постоянно смотришь и постоянно хочешь меня». Лёва находил в её уродстве что-то отвратительно-приятное. Он чувствовал, как при виде этой женщины его тошнит, становится противно, но не смотреть на неё он не мог.

Он часто спрашивал Тамару, массажистку, что она думает об этой женщине и почему, на её взгляд, он так и не уберёт эту картину, сменив на портрет какой-нибудь модели или актрисы. На что та смеясь отвечала: зачем менять портрет, когда таких живых образцов полно дома? А глядя на такую женщину, он всегда будет думать, как ему повезло, что рядом с ним не такая старая корова, а ухоженная стройная, красивая и молодая девушка.

«Ничего ты не понимаешь, дура, – думал Лёва. – В этой картинной женщине жизни и секса куда больше, чем во всех моих куклах».

После массажной зоны Лёва больше всего любил в своей гардеробной стеллаж с аксессуарами. Он часами мог рассматривать свою коллекцию запонок. Потом переходил к галстукам. Но самой большой его страстью были халаты. Их у Лёвы было множество: персидские, узбекские, турецкие, арабские, шёлковые, атласные, хлопковые и парчовые, расшитые золотыми, серебряными нитями и тесьмой, а также короткие велюровые, самых разных оттенков smoking jackets и японские мужские кимоно. Некоторые из них были винтажные – своеобразный секонд-хенд XIX века, которые Лёва никогда не надевал из-за брезгливости к ношенным кем-либо вещам, но всегда выставлял на видное место.

При виде этих старинных халатов у него возникало чувство, как при рассматривании той женщины на картине: надеть их было противно, но вот любоваться – настоящее наслаждение.

На втором месте среди пристрастий Лёвушки были шарфы. Как и халатов, их было великое множество, на все сезоны и случаи жизни: лёгкие шёлковые и хлопковые летние; тяжёлые шерстяные на зиму, которые он любил иногда многократно наматывать на свою толстую шею или небрежно обернуть один раз, словно шею обвивал удав, а хвост его стелился по телу; а также меховые, разноцветные и однотонные, с копиями рисунков известных живописцев, из настоящего китайского шёлка. Всё это он коллекционировал по миру, отыскивая на блошиных рынках и в дорогих бутиках Лондона и Парижа, заказывая специально у известных мастеров и дизайнеров. Лёва мог часами слоняться по городу, как заблудившийся турист, чтобы отыскать желанный цвет шарфа, халата или запонки непременно с аметистом или редкими красными бриллиантами. Это было его хобби, его страстью, его фетишизмом.

Именно такое же место Штейн отводил женщинам. Но они в силу одушевлённости не хотели умещаться в его коллекцию. Женщины требовали, любили, выражали эмоции, плакали, кричали, ненавидели, не желая быть положенными на полку, откуда их достают по мере надобности. Такая нашлась только одна – Марфа, но к ней Штейн быстро потерял интерес. И именно её задвинул подальше, откуда она не смогла выбраться, довольствуясь жалким существованием, где с годами покрылась пылью, да так, что её невозможно было разглядеть. Она превратилась в безликое серое существо, которое всегда рядом.

Другие же уходили, сменяясь новыми образцами. Некоторым из них требовались хорошая огранка и вложение капитала, что Штейн делал легко, ожидая при этом солидных дивидендов в виде регулярного ежедневного секса, ласк, восхищения и абсолютного согласия со всем, что он делает.

Но вот уже вторая женщина в его жизни не только не хотела соглашаться со всем перечисленным, а пыталась сбежать, оставив его ни с чем, – соответственно, унизить его. Именно это и бесило Штейна в поведении Юли. Ему это представлялось, как если бы один из его халатов не просто пропал или был украден, а самовольно решил уйти к другому хозяину. Как будто халат сообщил, что у нового хозяина ему будет лучше. Что может быть лучше, Штейн не понимал. Но одно он знал точно: когда девушки начинают так себя вести, их нужно наказывать.

 

Глава 31

Лёва вошёл в квартиру, перекатывая искусанную сигару из одного уголка рта в другой, бросил ключи на тумбочку и подошёл к Юле. Сжав её в объятиях, он жадно, почти до крови кусая ей губы, стал её целовать. Его рука опустилась и стиснула её зад так сильно, что Юля вскрикнула от боли. Потом он так же быстро дотронулся до Юлиного живота, нащупал трусы. Он с силой потянул ткань. Юля не произносила ни слова, чувствуя, что должна покориться. Другой рукой Штейн крепко ухватил Юлю за волосы. Неожиданно в его голове всплыл образ толстой женщины на картине. И ему захотелось сделать с Юлей то, что он всегда мечтал сделать с картинной толстухой. Лёва начал целовать Юлю, кусая, оставляя следы своих зубов на тонкой коже, и тянул её за волосы, словно хотел вырвать.

И вдруг ему стало противно. Он понял, что в Юле нет и грамма того, что есть в той женщине на картине. Он с силой дёрнул горловину Юлиного платья-туники, верх которого тут же разорвался.

– Лёва, что ты делаешь? – вскрикнула Юля, схватившись за разорванную ткань.

– Молчи! – Лёва поцеловал девушку, сжав ей руки. Юля почувствовала его язык во рту настолько глубоко, что возникло ощущение удушья. Юля принялась вырываться и ударила его по спине кулаком.

– Куда ты, девочка! – крикнул Лёва, сжав её руки, и ещё больше дернул за подол. Оставшиеся куски платья поддались легко, оно порвалось и упало на пол.

Лёва заметил на Юле новое бельё.

– Ради, кого так вырядилась, потаскуха?

Юля не ожидала подобных слов. Выражение её лица сделалось глупым, пугливым и каким-то странным.

– Не надо, – пробормотала она, – прошу…

Однако Штейн подошёл к ней, сорвал бюстгальтер и трусы и повалил её на пол в прихожей. То и дело приоткрывая рот от боли, Юля напоминала барахтающуюся на песке рыбу. Закрыв глаза, она подчинилась. Попыталась думать о Косте, но не выходило. Она чувствовала на себе Штейна, его противный запах пота и перегара, ко всему прочему добавился запах дешёвых женских духов. Она отвернулась, пытаясь отогнать противный аромат, но он окутывал её, вызывая тошноту и слёзы.

Услышав рыдания Юли, Лёва остановился.

– Не реви! – Он встал, подобрал разорванное платье, бросил ей в лицо и заорал на всю квартиру: – Ванну мне!

Юля молча рыдала, прикрывая искусанное тело обрывками туники. Потом подняла нижнее бельё, пошла в ванную и включила воду, добавив в воду ароматическую соль и масло, как любил Штейн. Зажгла несколько свечей.

Пока набиралась вода, Юля сидела на краю ванны и плакала, прикрывая рот рукой. Её плечи тряслись. Потом она встала, подошла к зеркалу – и тут же отвернулась: ей не хотелось смотреть на себя. Тушь растеклась по лицу, под глазами и возле носа виднелись чёрные пятна, волосы растрёпаны, напоминая свалявшуюся солому, по всему телу видны следы зубов Лёвы, кое-где синяки. Увидев прилипшую на спине прядь вырванных волос, Юля медленно сняла её, подошла к унитазу, выбросила и спустила воду.

Дверь открылась. Юля вздрогнула. Штейн был голый и держал в руке халат и сигару.

– Умница, девочка! – сказал Лёва и, бросив халат на стоящий тут же табурет в стиле XVIII века, залез в ванну. – Ммм… – раздался его томный голос. – С розмариновым маслом… Какая ты у меня молодчина! Ну чего стоишь, дурёха? Принеси виски. Разве не видишь, что я жду?

Юля ушла в гостиную. Дрожащими руками она взяла бутылку с виски, стакан и уже хотела поставить их на стойку, как бутылка выскользнула из рук и разбилась. Юля молча уставилась на осколки. Потом подняла отколотое горлышко и поднесла к лицу, внимательно всматриваясь в острые края. Поднесла стекло к горлу. «Один раз нажать – и всё кончено», – подумала она.

– Ну где ты там? – раздался крик Штейна из ванной.

Юля вздрогнула и, положив осколок на стол, отошла от бара. Вспомнила о маме, которая скоро должна была приехать. «Один раз нажать – и всё…» – снова пронеслось в мыслях.

Юля раскрыла дверцы шкафа, нашла на полке непочатую бутылку, откупорила её и, налив в стакан виски почти доверху, пошла в ванную.

Там она поставила стакан рядом со Штейном и недалеко – бутылку.

– Мне нужно уехать, – тихо произнесла Юля.

– Что-что? – переспросил Штейн.

– Мне нужно уехать, в институт, – сказала Юля решительно. – У меня репетиция.

– А… – произнёс он. – Домой-то вернёшься?

– Конечно, – ответила Юля. Неужели он что-то подозревает? – Я буду не поздно.

– Ну давай.

Юля подошла к двери, остановилась и, повернувшись, взглянула на Штейна. В её глазах был страх.

– Лёва… – снова тихим голосом произнесла она. – Почему?

Штейн расплылся в довольной, широкой улыбке, точно кот, только что вылизавший все сливки.

– Захотелось, – ответил он.

Юля вышла из ванной, прошла к себе в комнату и надела хлопковый джемпер с длинными рукавами и высокой горловиной, джинсы и закрытые туфли. Синяков не было видно. Зачесав волосы на прямой пробор, она собрала их в тугой хвост.

Юля уже собиралась выйти из квартиры с большой сумкой, в которой лежали несколько её вещей, косметика, фен и книги, когда в гостиной появился Лёва.

– Уходишь? – поинтересовался он.

– Да, – не обернувшись, ответила Юля.

– А вещей куда столько берёшь? Сбежать, что ли, решила?

Юля обернулась и посмотрела на него. На секунду она подумала, что Лев шутит, но, увидев его злое, самодовольное лицо, поняла: он наверняка всё знает.

– Нет, я… – запинаясь, начала Юля. – Мне нужно будет переодеваться, делать грим, может много чего понадобиться. Я прихватила всего понемногу.

– Так обычно говорят воры, – усмехнулся Лёва.

– Ты же знаешь, что такого я никогда не сделаю.

– Знаю. – Только тут Лёва заметил, что его халат развязан. Он завязал его и присел на кресло. – Ну подойди ко мне, поцелуй.

Юля подошла и нагнулась, чтобы поцеловать его. Лёва быстро посмотрел, чем набита её сумка.

Юля направилась к двери, чувствуя, что Штейн наблюдает за ней, открыла дверь и снова услышала его голос:

– А ты что же, теперь решила на метро передвигаться?

Юля обернулась. Штейн держал ключи от её автомобиля.

– Я думала, что они у меня в сумке лежат. Спасибо, а то пришлось бы возвращаться, тебя беспокоить.

Юля вернулась, взяла ключи и поцеловала Штейна в щёку.

Лёва ничего не сказал. И Юля, обрадовавшись, быстро ушла.

 

Глава 32

На вокзале, как обычно, было многолюдно. Костя и Юля стояли на перроне, высматривая выходящих из только что подъехавшего поезда пассажиров.

– Мама, мама! – закричала Юля, увидев мать, и замахала ей рукой.

Костя тоже замахал и улыбнулся. Он дотронулся до Юлиного запястья, но девушка почему-то отдёрнула руку. Костя удивлённо взглянул на неё, но ничего не сказал, решив, что сейчас не время выяснять, почему она так холодна с ним. Видимо, ей не хотелось показывать все свои эмоции перед мамой.

Костя увидел приближающуюся к ним женщину, в которой сразу же узнал Юлину маму – так они были похожи. И понял, откуда Юлина привычка к аккуратности и чистоте. Мать был невысокой женщиной, рано постаревшей, видимо, от трудной жизни, но сохранившей живой блеск в глазах и приятную улыбку. У неё были короткие, подстриженные в каре волосы тёмно-коричневого цвета, в которых блестела седина. На ней было простое платье-халат бежевого цвета с поясом, к воротнику была приколота брошь из янтаря. На ногах недорогие, не один год ношенные сандалии на невысоком квадратном каблуке, а в руках – дамская сумка и чемодан.

Юля подбежала к маме и, крепко обняв её, заплакала.

– Ну будет, дочка, будет, не плачь, – с улыбкой произнесла мама, обняв дочь и гладя её по волосам. – Неужели так соскучилась?

– Да. – Юля прекрасно знала, что плачет не только потому, что давно не видела мать, но и из-за того, что случилось с ней несколько часов назад. Ей хотелось сейчас же сказать маме: «Давай вернёмся домой. Я хочу уехать из этой проклятой Москвы. Мама, забери меня, мне здесь так плохо». Но она подумала о Косте. Как он поступил бы в такую минуту? Ведь он никуда бы не поехал. Или поехал бы с ней? Нет, ей не верилось, что Костя решится оставить всё и уехать вместе с ней на Урал, где их ничего не ждёт.

Мама улыбнулась и поцеловала дочь.

– Ну, представь меня своему жениху, – сказала она, когда Костя, всё это время стоявший неподалёку, подошёл ближе.

– Костя, это моя мама – Елизавета Михайловна, – сказала Юля. – Мама, это… – Юля пыталась найти правильное слово, потому что не знала, можно ли его назвать так же, как назвала его мать. – Это мой… Костя.

– Здравствуйте, Костя! – сказала Елизавета Михайловна и протянула ему руку.

– Здравствуйте. – Костя пожал протянутую руку. – Позвольте ваш чемодан.

– Спасибо, – сказала Елизавета Михайловна и, улыбнувшись дочери и Косте, протянула ему чемодан.

Вечером они втроём сидели за столом в квартире Кости, куда Юля успела привезти свои вещи. На столе стояло множество продуктов, которые привезла с собой Юлина мама: здесь были и домашние консервы, ягоды, рыба, печёный в печке хлеб, который Елизавета Михайловна постоянно покупала на рынке у одной старушки, были и домашние пирожки с мясом, рисом и яйцом, капустой и грибами и с вишней. Костя всё это с удовольствием поглощал, между делом отпивая налитый в маленькие рюмки домашний самогон. А Юля почти не притрагивалась к еде.

– Почему ты ничего не ешь, доченька? – тихим, кротким голосом спросила мать. – Невкусно?

– Что ты, мама, конечно, вкусно, – сказала Юля. – Просто не хочется, да и вредно мне – надо сохранять фигуру.

– Что тебе сохранять? Посмотри, ты и так тонкая, как тростинка. У нас на Урале таких девушек нет – все сытые, сильные.

Юля улыбнулась.

– Костя, это вы её голодом морите? – спросила с упрёком мама. – Я посмотрела: у вас в холодильнике ничего, кроме бутылки вина и шоколада, нет.

Там и правда ничего не было, потому что только перед выходом из дома оба сообразили, что нужно было купить какие-то продукты, но так как времени было в обрез, Костя только успел добежать до ближайшей палатки, где наспех купил бутылку красного сухого вина и коробку конфет.

– Мы в кофейне питаемся, Елизавета Михайловна, – быстро сообразил что ответить Костя. – Да и у Юли сейчас ночные съёмки, их там кормят. Иногда я ей что-нибудь привожу из «МакДональдса».

– Что значит ночные съёмки? Почему?

Юля покраснела.

– Мама, не думай ничего плохого. – Юле стало стыдно.

Ей почему-то показалось, что мама догадывается: они оба врут. И вообще, всё вокруг было одним сплошным притворством: эта квартира, где они не живут вместе, её карьера, которая неожиданно началась благодаря Штейну, сам Штейн, который, как она поняла, не испытывал к ней никакого уважения. Что вообще происходит с миром вокруг? «Почему Костя вдруг так изменился? Может быть, просто хочет загладить вину передо мной? – отвечая матери, думала Юля. – Может быть, сейчас он такой добрый, внимательный, но как только поймёт, что я, глупая, его простила и по-прежнему люблю, снова изменится? И может быть, ему льстит возобновлённая связь со мной? Я же помню, как он смотрел на Даню и всех наших институтских друзей, которые знают, что я теперь не одна. Самолюбие своё тешит».

Юля продолжала рассказывать матери выдуманную историю:

– Сейчас лето, очень много натурных съёмок. По сценарию фильма, в котором я снимаюсь, некоторые сцены происходят на ночных улицах Москвы. Но я же там не одна. Это совсем не опасно – кругом актёры, режиссёр, продюсер, куча осветителей, гримёры, костюмеры. И Костя иногда приезжает, если может.

– А вы тоже по ночам заняты? – спросила Костю Елизавета Михайловна. Она говорила ему «вы» не из-за высокомерия или гордости, а потому что привыкла так себя держать со всеми людьми, с которыми только что познакомилась.

– Да, – ответил Костя. – У меня сейчас каникулы… – И тут Костя понял, что сболтнул лишнего.

Удивлённо приподняв брови, Елизавета Михайловна посмотрела на него:

– На каких каникулах? Разве вам не нужно готовиться к началу учебного года?

– Да… – уклончиво ответил Костя, но, выдохнув, решил сказать правду: – Елизавета Михайловна, я оставил институт. У меня было много работы, но я поступил в Лондонскую театральную школу. И надеюсь, что Юля поедет вместе со мной.

– Вот так новость, – удивлённо произнесла Елизавета Михайловна. – А ты, Юля, что об этом думаешь?

– Я… – В этот момент Юля думала о Штейне, представляя, как он её никуда не отпускает, а запирает дома. – Я не знаю. Костя молодец, но Лондон – это так далеко.

– Но почему, Юля! – Елизавета Михайловна, видимо, была на стороне Кости. – Ведь это совершенно другие возможности.

– Я даже английский толком не знаю.

– Выучишь. По-моему, вы, Костя, молодец. – Елизавета Михайловна улыбнулась ему. – Поначалу, когда мне Юля рассказывала о вас, я думала, что вы ветреный мальчик и Юле не пара. – Костя и Юля переглянулись. – Но сейчас я вижу, что вы серьёзный молодой человек. Конечно, оставлять институт не очень хорошо, но раз вы решили продолжить обучение за границей, думаю, это большой шаг вперёд. Это очень расширяет кругозор.

– Спасибо, Елизавета Михайловна. Я согласен с вами. Главное, чтобы Юля поехала со мной.

– А что, если нет? – вдруг спросила Юля, со страхом взглянув на Костю.

Возникла долгая пауза. Костя переводил взгляд то на мать, то на дочь.

– Тогда, – наконец медленно ответил он, – я останусь с тобой в Москве. Но я не вижу причин, которые могли бы тебя здесь удерживать.

– А моя учёба?

– Ты же тоже можешь учиться в школе вместе со мной.

– Но английский… Я его не знаю, – сказала Юля, понимая, что это всего лишь отговорка.

– Можно пойти на ускоренные курсы языка. А ещё можешь сперва поступить только на курс хореографии и сценического движения – там нужно больше смотреть и повторять, чем говорить. Я уверен, ты быстро всё схватишь.

– Я думаю, что Юля просто боится таких скоропалительных решений. Ей и переезд в Москву дался нелегко, а сейчас она обжилась здесь и принять подобное решение будет непросто.

– А я думаю, что она боится чего-то другого, – сказал Костя, недовольно посмотрев на Юлю. Та тут же поняла, на что он намекал.

– Я пойду разберу тебе диван, – сказала Юля и ушла. Похоже, она обиделась на Костины слова.

– Костя, – Елизавета Михайловна посмотрела на него добрым, полным доверия взглядом, – не переживайте. Для молодой девушки это большой шаг. Подумайте, она только два года в Москве, как-то начала осваиваться – и вдруг уехать. Это значит, начать всё сначала.

– Но я буду с ней, мы будем вместе, – запальчиво сказал Костя.

– Конечно, и она это знает. Но всё равно, подумайте – у неё здесь подруги, институт, уже какой-то успех, а там будете только вы.

– Разве этого недостаточно?

– Это очень много, и для женщины, тем более молодой женщины, очень важно. Я могу вам сказать: это и будет единственная причина, по которой она поедет вслед за вами. Я знаю свою дочь. Она очень чувствительная, легкоранимая девушка, но в ней такая сила, которая есть не у каждой. И если она решит, что нужно ехать, – обязательно поедет.

Костя улыбнулся, услышав обнадёживающие слова.

– Но не давите на неё, дайте ей время подумать, завершить здесь то, что нужно завершить. Поговорите с ней после премьеры спектакля.

– Значит, только в конце этой недели…

– Это очень тяжело. – Елизавета Михайловна покачала головой. – Тем более не нужно на неё сейчас давить. У неё стресс: съёмки в фильме, – стала перечислять Елизавета Михайловна, а Костя подумал: «Ага, знали бы вы, что скрыто за этими съёмками – огромный стресс в постели со Штейном», – постоянные репетиции и вы.

– Я тоже стресс? – усмехнулся Костя.

– Конечно. Вы требуете от неё немедленного ответа. А вы подождите – пусть всё закончится, ей будет легче.

– А если не закончится? Если всё это и нужно именно сейчас взять и разрубить? – эмоционально возразил Костя.

– Не нужно, – тихо ответила Елизавета Михайловна. – Разумнее подождать. – Она встала. – Вы извините меня, Костя, – я с дороги очень устала, хочу принять душ и лечь спать. – Елизавета Михайловна вышла из кухни, оставив Костю одного.

Юля раскладывала вещи матери по полкам шкафа. Елизавета Михайловна подошла к ней сзади и обняла, Юля вздрогнула – но не от неожиданности, а от боли.

– Я устала, доченька. – Елизавета Михайловна улыбнулась Юле. – Какая ты у меня красавица, только глазки что-то грустные.

– Просто устала, мама. Пора мне тоже ехать, да оставлять тебя тут одну не хочется.

– Не беспокойся обо мне. Я так рада: тебя повидала, познакомилась с твоим женихом.

– Ой… – Юля чуть не заплакала. – Да какой он жених, мам…

– А разве нет? Он любит тебя, доченька.

– Откуда ты знаешь? Это он тебе сказал?

– Нет, мне не нужно ничего говорить, это и так видно. Он на тебя весь вечер смотрел, постоянно за тобой ухаживал, а ты что-то не обращаешь на него внимания. Вы поссорились, что ли?

– Нет, просто я устала.

– Я понимаю, такое бывает, – согласилась мать. – Я твоего отца тоже люблю, но иногда бываю холодна к нему – хочется одной побыть.

– Вот и мне… Мне сейчас хочется быть совсем одной. Чтобы никто-никто меня не видел и не трогал. – Юля заплакала и обняла маму.

– Девочка моя… Всё пройдёт. Сыграешь в спектакле – возьми небольшой отпуск, на неделю. Хочешь – приезжайте к нам с Костей, а лучше отправляйтесь куда-нибудь к морю. Я помогу вам с деньгами.

– Мама, ну что ты! Мы же оба работаем, у нас самих есть, – возразила Юля. – Да, это хорошая идея, только не знаю, получится ли.

– Много дел?

– Да, надо будет решить одно очень важное дело. Посмотрим.

– Главное, не забудь мне написать, когда замуж соберёшься за него выходить, чтобы мы с отцом могли приехать на свадьбу.

Юля улыбнулась, подумав: вряд ли это произойдёт. И не потому, что она не хотела замуж за Костю или он не захотел бы на ней жениться. Просто чувствовала, что подобное счастливое окончание этой запутанной истории невозможно. Иногда она думала, что их, в сущности, ничто не останавливает – можно хоть завтра утром подать заявление в загс и упросить расписать их быстро в связи с каким-нибудь серьёзными обстоятельствами. А потом уехать с Костей в Лондон. Но к чему такой побег? Ведь она не преступник, совершивший кражу или убийство. Ей очень хотелось, чтобы эта ситуация разрешилась как-нибудь сама.

Юля взяла сумку, которая теперь стала почти пустой, поцеловала маму и вместе с Костей вышла из квартиры.

 

Глава 33

Войдя во двор другого дома, где Юля оставила машину, Костя потянул девушку за руку. Та вырвалась.

– Что с тобой сегодня такое?

– Всё хорошо, – ответила Юля и села за руль. Костя расположился рядом. Машина отъехала по направлению к центру.

– Ты какая-то другая… Почти не смотришь на меня, взгляд отводишь. Я сделал что-то не так?

– Не понимаю, зачем ты начал говорить с мамой про Лондон. К чему вся эта показуха, Костя? Ты решил очаровать мою маму, как меня когда-то, рассказами о несуществующих золотых горах? – Юля бурно жестикулировала. Рукава её кофты задрались, обнажив локти. Костя взглянул на кожу, покрытую царапинами и синяками. – Я думала, ты изменился, а ты так же врёшь.

– Я не вру, – строго сказал Костя. – Я сказал про школу. И не говорил, что мы собираемся поселиться в Челси. Я готов к тому, что нам будет тяжело и придётся работать и учится. Но я очень хочу, чтобы ты поехала со мной, потому что вдвоём легче.

– Так ты просто боишься делать всё это один? – Юля протянула руку к пачке сигарет, лежащей на бардачке, рукав снова задрался. Увлечённая беседой, Юля этого не заметила. – Значит, я тебе и не нужна.

Костя дотронулся до её руки:

– Не кури!

Юля тут же отдёрнула руку и только тут поняла, что он дотронулся не до кофты, а до кожи – значит, всё видел.

Испуганно глянув на Костю, Юля затормозила возле обочины, открыла дверцу машины и выскочила.

Костя бросился за ней, успев, вынуть ключи из замка зажигания. Внезапно в небе грохнул гром, сверкнула молния, и полил сильный, по-осеннему холодный дождь.

– Юля! Юля! – закричал Костя, видя вдалеке её убегающую фигурку.

Неожиданно Юля упала. В мгновение ока Костя оказался рядом. Юля села на корточки и прислонилась к дереву. Костя присел рядом и бережно обнял её, чтобы она почувствовала не боль от прикосновения, а защиту и ласку. Юля зарыдала.

– Девочка моя… – начал Костя. – Почему ты мне сразу ничего не сказала? Это он?

Юля молча кивнула.

– Скотина! – закричал Костя. – Почему он это сделал?

– Не знаю. На него будто бес напал, когда он вернулся домой.

– Больше ты туда не пойдёшь.

– Как, Костя? Почему?

– А так. Ты, что же, хочешь вернуться к этому садисту, который лупит тебя до синяков? Ты хочешь, чтобы он убил тебя?

– Нет. Но я не знаю, как… – Юля растерянно посмотрела на Костю.

– Ты любишь его? – возмутился Костя.

– Нет, ты что, Костя! – решительно произнесла Юля. – Я боюсь. Моя учёба… Он же всё что угодно может сделать.

– К чёрту учёбу, к чёрту всё это притворство! Начнём жить вместе, как муж и жена. Что тебе ещё нужно?

– Мне ничего не нужно, – ответила Юля, гладя его по голове. – Мне нужен только ты, но я боюсь… Боюсь, что ты меня бросишь. Я боюсь, что всё это только притворство, ложь.

– Что? – Костя взглянул Юле в глаза. – Ты думаешь, я вру?

Он бросил ей на колени ключи и пошёл в другую сторону, слыша, как Юля кричит ему вслед:

– Я же тебе говорила! Ты врёшь, что хочешь быть со мной! Костя, куда ты уходишь? Все, все меня бросают! Все врут! За что вы так со мной? Куда ты уходишь, почему? Я ничего не сделала плохого. Я не знаю, как сделать, чтобы было правильно!

В эту минуту Костя ненавидел себя, понимая, что нельзя её оставлять одну. Но гордость и честолюбие брали верх над добротой. Он был зол на Юлю, потому что она не верила в его чувства. Потому что предпочитала жить в этой лжи, спать со Штейном, с ним и врать всем вокруг, что все у неё прекрасно. Он чувствовал, что всё это надо как-то разрешить, но как – не знал. И понимал, что силком Юлю в самолёт не посадишь. Она должна сама решиться.

«А с чего ты решил, что она выберет тебя? – вдруг спросил он себя. – Что в тебе такого, чтобы она могла предпочесть тебя? У тебя нет столько денег и связей, сколько у Штейна. Ты ей предлагаешь какую-то квартирку в Лондоне, дешёвые китайские и индийские рестораны, бесплатные билеты в театр и одежду из „Primark“, когда здесь вокруг неё всё, что душа пожелает: лучшие магазины, машины, которые можно менять каждый день, загородный дом, любая роль в фильме или спектакле, может быть, даже награда за дебют… Да всё! – Костя задумался. – Нет, Юля не такая. Ей всё это не нужно. Просто, как многие девушки, она попала в лапы богатого мужика и запуталась. А что, если она поддалась этому всеобщему увлечению и решила стать как все? Тогда мне нечего ей предложить… Нет-нет, она не может быть такой. Мне нужно помочь ей понять, что она та же, какой была в прошлом году. И что у неё есть силы сказать этому Штейну „нет“ и уйти!»

Костя остановился и побежал обратно, туда, где оставил Юлю. Но девушки там уже не нашёл.

 

Глава 34

Вернувшись в квартиру Штейна, Юля тихонько приоткрыла дверь, боясь разбудить Лёву. Но, войдя в гостиную, увидела Штейна, и не одного, а в компании Аристовского, двух девушек и какого-то молодого человека, лицо которого показалось ей знакомым, но она не могла вспомнить, кто это.

– Здравствуй, Лёва! – сказала Юля растерянно, не зная, что делать, и поставила сумку на пол.

– А вот и моя промокшая птичка вернулась, – сказал Лёва. – Ну как институт?

– Что? А… – Юля забыла, что говорила ему перед отъездом. – Хорошо. Я не знала, что у нас будут гости.

– А я и сам не знал. Ты ушла, тоскливо стало на душе, – в привычной манере заговорил Лёва. – Решил пригласить старых друзей на ужин.

Лёва посмотрел на Юлину мокрую одежду, с которой капала вода и собиралась в лужицу.

– Ну что же ты стоишь? Иди переоденься, а то устроишь тут нам океан, – рассмеялся Лёва.

Юля улыбнулась, подняла сумку и направилась в спальню. Там она сняла мокрую одежду, зашла в ванну, взяла полотенце и начала вытирать волосы.

Вдруг вошёл Лёва.

– Ну ты как? – спросил он и поцеловал её в плечо. Юля отошла подальше, опасаясь повторения вечерней страсти. – Ты боишься меня? – усмехнулся Лёва. – А ведь я совсем не страшный, я добрый. Ну-ка, смотри, что у меня есть для тебя.

Лёва протянул ей большую коробку, перевязанную лентой. Юля взяла её, открыла и достала длинное чёрное платье, там же лежала длинная нить белого жемчуга.

– Нравится? – довольный собой, спросил Штейн.

– Да, спасибо, – тихо ответила Юля.

– Что-то не слышу особенной радости.

– Дорог подарок достаётся.

– Ой, детка, ну что ты! Я просто с тобой играл, как котик, поцарапал немножко.

Юля заплакала.

– Не реви! – приказал Лёва. – Гости услышат. Иди в душ, переоденься и выходи к нам. У меня к тебе серьёзное предложение.

– Какое? – испугалась Юля.

– Иди-иди, потом узнаешь. И приведи себя в порядок!

Юля вышла в гостиную через полчаса. На ней было новое платье и босоножки на высоком каблуке. Все обернулись, услышав голос Левы: «А вот и моя русалка!» Юля, смущаясь, подошла к Лёве и взяла протянутый бокал белого вина. Оглядев её с ног до головы, гости снова переключились на закуски, стоявшие на столе: здесь было несколько тарелок с всевозможными роллами и суши, канапе с красной икрой и рыбой, несколько небольших хлебцев с мясом и овощами.

– Ну что ты как чужая? – засмеялся Лёва. – Что будешь есть? Позволь мне за тобой поухаживать.

– Нет, спасибо, я не голодна, – сказала Юля.

Лёва зло посмотрел на Юлю и сел на диван.

– Голодна-голодна, – подхватил Аристовский. – Такая худая.

– А вот я обожаю поесть, – заметила девушка с тёмно-каштановыми волосами, отправляя в рот очередное канапе, быстро запила его вином и, пережёвывая еду, проговорила: – Мне плевать на всякие там диеты. Худоба не для меня. И вообще, мужики на кости не кидаются! – И, заметив злобный взгляд Лёвы, тут же добавила: – Ой, простите, я, конечно, вас не имела в виду. Но вы-то актриса, вам положено быть худой.

– А вы? – спросила Юля.

– Я? Я танцовщица, танцую танец живота.

– Как интересно. – Юля подошла к столу, взяла тарелку, чтобы положить несколько роллов, и оказалась совсем рядом с этой девушкой. Та улыбнулась Юле, повернулась, чтобы взять что-то со стола, и Юля уловила тот самый запах духов, который вечером почувствовала от Лёвы. Она снова посмотрела на девушку, и ей стало противно. Она заметила её выкрашенные, видимо, дешёвой краской волосы, потому что у корней они были красно-коричневого оттенка, где-то попадались остатки старой краски с желтизной, концы волос были почти чёрные. Её пухлые в запястьях руки дотягивались до еды и сжимали пальцами, словно пыталась уменьшить размеры и так крошечных закусок, чтобы больше уместить на тарелку.

– А вы чё играете? – Девушку вдруг выдал говор, который она до этого пыталась контролировать.

– Роли, – ответила Юля и, отойдя от стола, села в свободное кресло.

Лёва заметил Юлино недовольство.

– Юля – будущая звезда. Она талантлива, гениальна, у неё есть все природные данные, чтобы стать великой актрисой.

– А у тебя куча денег для этого, – рассмеялся Аристовский.

Лёве шутка понравилась, и он тоже засмеялся.

Чувствуя нарастающее в душе омерзение, Юля наблюдала за происходящим. «Как он мог привести сюда эту жирную корову? – возмущалась она про себя. – Что он с ней делает, плевать – но как он может так унижать меня? И вообще, что он за человек, если приводит в дом кого попало?»

Юля вспомнила, что за всё время совместного проживания со Штейном перевидала в этой квартире и загородном доме столько девиц, что было сложно подсчитать их количество. И почти каждую из них Лёва называл либо его клиенткой, либо потенциальной соискательницей на роль домработницы, секретарши, стилиста или помощника продюсера. Но объединяло их то, что все они были упитанные, иногда даже толстые, с большим бюстом брюнетки или шатенки. Не было блондинок, не было тощих моделей. «Тогда почему я? – всплыл вопрос. – И почему Лара?» Неожиданно для себя Юля вспомнила и о ней.

Но тут её мысли были прерваны словами Лёвы.

– Кстати, дорогая моя, – Лёва сел ближе к Юле, – о твоей карьере. У меня, как я говорил, к тебе серьёзное предложение.

– Да?

– Вот видишь, сидит молодой человек, один, скучает.

Юля посмотрела на мужчину, сидевшего напротив в кресле. Положив ногу на ногу, он демонстрировал всем блестящую лаковую подошву ботинка.

– И что дальше? – Начало не особенно впечатлило Юлю. Она ожидала, что за этим последует какая-нибудь очередная шутка Льва о том, что молодого человека надо бы развеселить – спеть или сплясать. Впрочем, для плясок тут есть одна.

– О! – Штейн подошёл к Юле и погладил её по волосам. – Это начинающий политик Максим Рудаков.

Максим взглянул на Юлю и улыбнулся.

– Приятно, – произнёс он серьёзным и деловым тоном.

– Мне тоже, – ответила Юля.

– Я взялся за раскрутку Максима. Ты же знаешь, политики у нас – звёзды. Максим очень перспективный, окончил МГЮА на одни «пятёрки», умный молодой человек. Но одинок.

– Что же ты хочешь? Чтобы я составила его счастье? – рассмеялась Юля.

– Ты почти догадалась, киска. – Лёва улыбнулся ей, заметив, как лицо Юли посерьёзнело.

– Мне нужен хороший скандал. Сделаем ваше с Максимом фото: мол, у вас роман за моей спиной. Это будет выгодно и мне, и ему. Обо мне заговорят как о брошенном несчастном продюсере, а о нём – как о молодом ловеласе, который отбивает девушек даже у таких, как я.

– Что? – возмутилась Юля. – Ты отдаёшь себе отчёт в том, что говоришь? А я? Что будут говорить обо мне, ты подумал?

– Юленька, о тебе все только и будут говорить, – вмешался в разговор Аристовский. – Сердцеедка, роковая женщина. Да на тебя роли посыплются градом. И что для этого нужно? Всего несколько снимков!

Во внешности Максима не было ничего примечательного, ничего особенного. Так, среднее лицо, без каких-либо явных недостатков или достоинств. Одет хорошо, ухожен – стандартно выпущенный продукт XXI века.

– Ну что, заинька, согласна? – спросил Лёва, присев рядом, и, делая вид, что обнимает её, сжал ей руку.

– Да, – ответила Юля, зло посмотрев на Штейна.

Потом встала, поставила бокал на стол и, извинившись перед гостями, сообщила, что устала, ушла в спальню.

Там она разделась, легла на кровать и заплакала. Ей показалось, что она плакала несколько часов, слушая смех, доносившийся из гостиной. Но вскоре стало тихо. Юля ждала, что в спальню явится Лёва, но он не приходил. Тогда Юля встала, вышла в гостиную и обнаружила оставленную на столе еду, полупустые бокалы, окурки сигарет. В комнате никого не было.

Юля присела на корточки и обхватила голову руками. Потом взяла телефонную трубку и набрала Костин номер. Тот ответил сразу. «Прости меня, Костя, – сказала Юля. – Я была не права. Я знаю, что ты хотел мне помочь».

 

Глава 35

К удивлению Юли, на все эти дни Штейн оставил её в покое, не выспрашивая, куда она собирается, когда вернётся. Он, словно охотник, наблюдал за своей добычей, выжидая подходящего момента.

Штейн не ночевал в квартире. Несколько раз он приходил домой под утро, пропахший алкоголем и всё теми же дешёвыми духами. Юля замечала на его рубашках следы губной помады, но только усмехалась, бросая их в корзину с грязным бельём. Штейн будил её похотливыми поцелуями, потом быстро засыпал, накинув на своё обнажённое тело один из шёлковых халатов. А Юля дождавшись его храпа, вставала, брала заранее собранную сумку и уезжала, чтобы повидать маму.

Юля приходила к Косте домой иногда одна, иногда вместе с ним. Принимала душ, потом ложилась на диван в маленькой уютной гостиной и включала телевизор. Она делала вид, что отдыхает, а сама в эти минуты думала, почему она настолько слаба, что не может просто взять и уйти от Штейна. Она решила, что дождётся премьеры, после чего обязательно поговорит с ним и уйдёт от него.

В свободное от репетиций время Юля ходила с мамой в музеи и галереи, гуляла по московским улицам и переулкам, ещё хранившим летнее тепло. Елизавета Михайловна удивлялась такой энергии дочери. Иногда к ним присоединялся Костя, обычно приглашая женщин на обед в какие-нибудь недорогие кафе. Несколько раз ему пришлось позволить Елизавете Михайловне заплатить за обед. Она не верила, что у Кости достаточно денег, чтобы постоянно платить за еду.

На субботу Лев назначил съёмки Юли с Рудаковым. И Юля не знала, как рассказать Косте об этой очередной гениальной идее Штейна.

В пятницу она попросила Костю о встрече где-нибудь в центре. Предполагая романтический вечер, тот выбрал летнюю веранду ресторана «Bellagio».

Юля опоздала на полчаса. Костя сидел рядом с фонтаном, курил и пил мартини с водкой. Юля подошла к нему, улыбаясь, но Костя сразу заметил заплаканные глаза Юли, и понял, что та, на самом деле грустная и, видимо, что-то стряслось. На Юле было лёгкое коктейльное платье светло-розового цвета, золотые босоножки, а в руках она держала маленькую вечернюю сумку. Волосы были собраны в высокий хвост.

Всё, что произошло дальше, напоминало замедленные кадры фильма, снятого здесь же, на одной из студий «Мосфильма», который располагался через дорогу.

Молодые люди вошли на веранду ресторана, сели за столик. Юля улыбалась. Костя восхищённо смотрел на неё, наслаждаясь её обществом, её красотой, улыбкой, взглядом. Где-то играла медленная музыка, немного грустная.

На стол были поданы салаты и белое вино. Костя то и дело дотрагивался до Юлиной руки, подносил её к губам, целовал.

И вот Юля, наконец-то набравшись мужества, заговорила, стараясь быстро, спешно, почти проглатывая слова рассказать о Штейне. Костя слушал её, всё больше и больше не веря тому, что она выдаёт. Он почувствовал себя снова ни в реальной жизни, а на какой-то съёмочной площадке. Только не мог понять в съёмках, чего участвовал – красивой истории любви или мыльной оперы. Но вот словно режиссёр сказал финальное «стоп»; оркестр отыграл последний аккорд, все разошлись, осветители выключили свет, а про Костю забыли, он так и остался сидеть один в темноте. Костя уставился на Юлю.

– Что?! Он предложил тебе это, и ты согласилась. Юля, я тебя не понимаю. Как ты могла?!

– А что мне оставалось делать, Костя? – По лицу Юли текли слёзы.

– Сказать «нет»! – Костя был явно разозлён. – Юля, слышать это от тебя ужасно! От тебя, кого я люблю всей душой. Я готов сделать всё, чтобы ты была со мной. А ты обманываешь меня. И ты молчала всю неделю! Не знала, как обо всём рассказать?

– Я правда не знала, Костя, любимый. – Юля хотела дотронуться до его руки, но Костя отдернул её.

– Тогда не нужно было вообще ничего рассказывать. Я бы обо всём узнал из газет.

– Но это же неправда! Поэтому я и хотела тебе рассказать, чтобы ты, открыв журнал, не подумал, что это правда.

– Ах, так ты только об этом переживаешь? А о том, что я себя чувствую полным идиотом, которого водят за нос, не переживаешь?

– Костя! – зарыдала Юля. – Прошу тебя, пойми.

– Что понять? Что ты уже почти три месяца говоришь мне, что уйдёшь от Штейна, а сама продолжаешь спать с ним? Боишься признаться своей матери, что у тебя есть любовник, благодаря которому ты протоптала дорожку к славе и деньгам! Знаешь, может быть, я всё это заслужил, потому что сам поступил с тобой как свинья, как ничтожество. Но с меня достаточно. Мне кажется, я расплатился сполна.

– Что ты имеешь в виду? – испуганно спросила Юля, теребя на запястье браслет.

– А то, что с меня хватит! Хватит играть со мной! Позвони прямо сейчас Штейну и скажи, что между вами всё кончено! – Костя протянул ей мобильный телефон. Юля взяла его, но позвонить так и не решилась.

Их столик уже давно привлёк внимание других посетителей. Многие оглядывались на молодую пару.

– Ну что же ты? – Костя с силой сжал в руках вилку.

– Подожди ещё, пожалуйста.

– Нет, я не хочу больше ждать. Довольно! – Костя бросил вилку на стол. Положил рядом с пустой тарелкой деньги и собрался уйти, но внезапно Юля кинулась к нему, упала на колени и обхватила его ноги.

– Не уходи, пожалуйста! – закричала она. – Я люблю тебя, прости меня! Я буду делать всё, что ты скажешь!

Наблюдая эту сцену, посетители перешёптывались: «Эта та актриса из сериала… А этот… кажется, тоже актёр… какие страсти, молодые…». Костя посмотрел на Юлю, и ему стало жалко её. Он понимал, что это глупый чувственный порыв, страх. Ему казалось, что все её тело просило защиты. Она, как птица со сломанными крыльями, металась из стороны в сторону, ища место, где не будет так больно.

Вздрагивая, Юля рыдала у его ног. Потом подняла голову и, глядя на Костю, тихо произнесла:

– Я беременна, Костя! – И ещё сильнее прижалась к его ногам.

«Что?! – Костя почувствовал, как внутри у него всё закричало. – Что она сказала?»

Костя помог Юле подняться, понимая, что нельзя бить лежачего и того, кто слабее тебя.

– Давай уйдём отсюда, – сказал он.

Юля подчинилась и, опёршись на его руку, медленно пошла рядом.

Подойдя к припаркованной машине, Юля открыла дверцу и села. Костя остановился рядом.

– Почему ты не садишься?

– Юля, я всё понял. Это не ты меня должна оставить, а я тебя. У тебя теперь другая жизнь. Видимо, не судьба.

Юля вышла из машины, улыбнулась и обняла Костю. Тот не реагировал на её прикосновения. Он чувствовал только пустоту внутри, как будто никогда ничего и не было.

– Неужели ты думаешь, что это ребёнок Штейна? – рассмеялась Юля, целуя Костю.

– А чей же ещё? – Косте показалось странным, что она вообще хочет говорить на эту тему сейчас, когда проще всего сказать друг другу «До свидания» и закончить то, что так случайно началось. – Мы с тобой не так часто были близки.

– Тем не менее были. У меня уже месяц беременности.

– Когда ты узнала?

– Только сегодня утром сделала тест. – Юля раскрыла сумочку и протянула ему небольшой листок бумаги, на которой словно кто-то начертил две розовые полоски. – Наверное, дочка. У меня сегодня такое розовое настроение. – И она рассмеялась.

– Я только не понимаю одного: как ты можешь утверждать, что отец ребёнка не Штейн? Здесь же не написано. Или у тебя есть другой тест для определения отцовства?

– Штейн стерилизован.

– Откуда ты знаешь?

– Он мне сам это сказал, когда мы только познакомились. Он сделал операцию ещё в молодости где-то за границей. Категорически не хочет иметь детей.

– Это точно? – не веря своим ушам, спросил Костя. Не то чтобы он не хотел верить, что это его ребёнок – как раз именно этого-то ему и хотелось. Но возникал страх: а что, если нет?

– Да, Костя. Штейн больной. Он каждый год сдает тесты, чтобы быть уверенным, что ничего там не изменилось. Он кристально-чистый, если так можно сказать.

– Так что же это?! – закричал Костя и, подняв Юлю на руки, закружил. – Я буду отцом!

– А я мамой! – радовалась Юля.

Костя целовал Юлю, трогал её живот, гладил, не веря, что там, внутри его будущий ребёнок.

– Ты счастлив? – тихо спросила Юля, гладя Костины волосы. Он стоял на коленях и, приложив ухо к её животу, прислушивался. – Что ты слушаешь? Ребёнку ещё только четыре недели, он даже не двигается.

– Я чувствую её там, – сказал Костя и поцеловал Юлин живот.

– Ты тоже думаешь, что это будет дочка?

– Уверен! Такая же красивая, как мама! Мы назовём её Елизавета – в честь твоей мамы.

– Елизавета Константиновна Гринёва – звучит хорошо, – сказала Юля. – Мне нравится, Костя! – Юлин голос стал радостным. – Представляешь, мы будем папой и мамой!

– Юля… – Голос Кости вдруг стал серьёзным. Теперь он почувствовал ответственность перед Юлей во всей полноте. Он знал, как следует поступить. Юле нужно разрубить эту связь непременно, и они должны быть вместе. Костя понимал, что скорее всего это погубит её карьеру в Москве – но разве это карьера, когда у неё такое начало? Он был уверен: если они уедут, всё изменится. – Ты должна уйти от Штейна. Больше так не может продолжаться.

– Я согласна. Дай только завтра отыграть спектакль. Мама уедет, и я всё ему скажу.

– Почему ты обязательно хочешь ждать до завтра?

– Не хочу волноваться, не хочу скандала перед спектаклем. А как только мама уедет – мы свободны!

– А съёмки?

– Не пойду. Скажу, что очень занята в институте. Ты приедешь завтра?

– Конечно. Я заберу твою маму, и мы вместе подъедем к тебе пораньше, до начала спектакля.

– Отлично. – Юля улыбнулась и поцеловала Костю.

– А сейчас ты куда? К нему?

– Его нет дома. Он будет на даче сегодня целый день и все выходные. Сам понимаешь: пятница, лето, шашлыки и девочки.

– У него кто-то есть?

– У него постоянно кто-то есть, но мне плевать. Я даже рада. Если он уже нашёл мне замену, будет легче.

Костя не разделял полностью Юлиной уверенности в том, что Штейн так легко сдастся, но и тревожить её лишний раз не хотел. Он уже всё решил относительно того, что ему делать завтра.

 

Глава 36

С утра Юля уехала в институт, взяв с собой сумку с какими-то вещами и книгами, понимая, что предстоящий разговор со Штейном будет последним и вряд ли этот человек захочет пустить её на порог своей квартиры снова. Ключи от машины она оставила на столе возле двери.

В институте, как это всегда бывает в день премьеры, было шумно, суетливо, радостно, волнующе. Юля ушла в маленькую гримёрную комнату, надеясь побыть одной, собраться с силами. Она аккуратно раскладывала косметику на столике, когда дверь в комнату открылась. На пороге стояли Штейн и Рудаков.

– Ты что же, забыла, что у тебя сегодня съёмки?

– Их не будет, – отрезала Юля. – Мне нужно готовиться к спектаклю, извини, я не смогла предупредить тебя, ты же был за городом, – Юля попыталась съязвить, – и, видим, очень занят. Я звонила, но никто не подходил.

– Я что-то не понял, – рассмеялся Лёва. – Лапочка, тебе же было объяснено: в твоём сегодняшнем графике значатся съёмки для журнала.

– Лёва, я не могу, ты же видишь.

– Всё ты можешь, рыбка, – Штейн подошёл ближе. – Поехали.

– Я не поеду никуда! – Юля сердито бросила на стол кисточку для пудры. Лёва усмехнулся.

– Неужели киска решила показать свои когти? А ты знаешь, какие они у меня? – сказал Штейн, и Юля тут же почувствовала, как он схватил её за волосы.

– Отпусти, пожалуйста, – попросила Юля. – Больно.

– Поехали, – сказал Штейн в ухо Юле, – а то не отпущу.

– Пожалуйста, давай перенесём на завтра. Я прошу тебя.

– Нет, завтра не получится. Завтра эти фотографии должны быть уже в журнале и интернете. Мне нужна скорость, чтобы вся Москва утром за чашкой кофе смогла прочесть, какая ты проститутка и тварь, которая спит то со мной, то с Рудаковым.

– Я не хочу, пожалуйста!

Штейн резко дернул её за волосы и крикнул: «Пошли!»

Они затолкали Юлю на заднее сиденье чёрного джипа Рудакова, и машина двинулась в сторону Тверской улицы. Юля смотрела на свои руки с синяками и плакала.

– Лёва, пожалуйста, отвези меня обратно. У меня же спектакль.

– Не волнуйся, мы быстро управимся. Всё готово, ждут только тебя, – рассмеявшись, сказал Штейн и обратился к Рудакову: – Давай, прибавь ещё. Классная машина. У Аристовского, по-моему, просто «эс», а не «турбо», Юленька, ты согласна со мной? Хорошо прокатиться с ветерком!

Девушка молчала.

– На! – Штейн кинул Юле полупрозрачное короткое платье светло-зелёного цвета. Платье было сшито из нескольких кусков ткани: юбка соединялась с верхом тонкой тесьмой, расшитой стразами. Верх платья представлял собой лишь две небольшие полоски ткани, скреплённые на горловине и спине двумя тонкими лентами. – Надень.

– Что это?

– Твоё парадно-выходное платье.

– Я не хочу здесь переодеваться, – отказалась Юля.

– А кого ты стесняешься? – удивился Лёва. – Рудакова, что ли? Он совсем скоро станет твоим ближайшим другом, а ты его стесняешься. – И он рассмеялся.

Юля покорно сняла платье и надела новое, которое лишь слегка прикрывало грудь. Машина остановилась на светофоре.

– Ну как тебе куколка? – спросил Штейн. Максим оглянулся, похотливо взглянул на Юлю и подмигнул ей.

– Ничего. Только вот полюбит ли меня такая красавица? – Рудаков дотронулся до Юлиной коленки. Юля дернула ногой.

– Конечно, полюбит, не сомневайся, – сказал Штейн.

Машина подъехала к отелю. В сопровождении Рудакова и Штейна Юля вошла в здание, и компания поднялась на лифте.

– Куда мы идём? – спросила Юля, увидев не ресторан, а холл с комнатами.

– Иди-иди, – подталкивая девушку, сказал Штейн.

Он открыл дверь номера. Юля испуганно взглянула на обоих мужчин.

– Нет-нет, прошу! – сказала она, поняв, что происходит.

Но Штейн втолкнул её в комнату, за ним вошёл Рудаков. Дверь закрылась.

Юля попыталась вырваться, но тщетно. Через считанные секунды она была в объятиях Рудакова, который жадно её целовать. Штейн выхватил из рук Юли сумку и вытряхнул содержимое на пол.

– Что ты делаешь? – закричала Юля, отпихивая Рудакова. Мгновенно в мыслях у неё пронеслось: как хорошо, что вещи, которые она взяла с собой, остались в её ящике в институте. Что было бы, если бы Штейн нашёл их сейчас? Эта мысль её ужаснула.

Штейн долго рассматривал Юлины вещи, потом нашёл мобильный телефон, включил камеру.

– Фотографирую вас, голубки, – рассмеялся он. – Любительская съёмка. Давай залезь ей рукой в трусы! – скомандовал Штейн и нажал на телефоне кнопку «Приблизить камеру».

Потом он уселся в кресло, достал из мини-бара бутылку с виски, налил в стакан и, закурив сигару, продолжил снимать Рудакова и Юлю на камеру.

«Нет! Нет!» – кричала Юля, но на её крики и просьбы никто не реагировал.

Отщёлкав безумное количество кадров и засняв видео, Штейн бросил телефон на пол и, сказав, что ему надоело быть всего лишь наблюдателем, начал расстёгивать пуговицы на рубашке…

Час спустя первым номер покинул Рудаков, завязывая галстук и заправляя смятую рубашку в брюки. Он спустился по лестнице, вышел из отеля, сел в машину и уехал.

Штейн медленно одевался в номере, глядя на обнажённую Юлю, лежащую на кровати в позе эмбриона. Девушка тихо плакала, вздрагивая.

– У тебя же сегодня премьера. Не опоздай! – противным голосом сказал Штейн.

Юля приподнялась, потянула на себя простыню.

– Ты сказал… – Юля говорила тихо, её голос дрожал, – что это будут съёмки в кафе.

– Девочка моя, какая разница, в кафе или в постели? Нужно же, чтобы все поверили, что у тебя с ним роман. Это будут ваши любительские съёмки. Телефон ты якобы случайно потеряла, я оставлю его себе.

– Как себе? – Голос Юли был испуганным.

– Не волнуйся, с Костей я общаться не буду, – рассмеялся Штейн. – Впрочем, я не пропускал ни одного вашего разговора, дорогая. Меня умиляют ваша любовь и игры за моей спиной.

Юля заплакала, прикрывшись простыней.

– Лапочка, я вас давно слушаю. Или ты думаешь, я такой идиот?! – Последнюю фразу Штейн прокричал. Потом присел на кровать и схватил Юлю за волосы. – Ни тебе, ни кому-либо ещё я не позволю унижать меня или насмехаться надо мной. – Штейн потянул простыню на себя. – Вы думали, что умнее, что сможете обвести меня вокруг пальца, но ты ошибаешься. Будет только по-моему.

– Почему ты не оставишь меня в покое? – всхлипнула Юля. – Раз так ненавидишь. Ты же не любишь меня.

– Люблю, – зло рассмеявшись, сказал Штейн. – Что такое люблю? Ты моя! Каждая тряпка на тебе куплена на мои деньги, твоя машина, все твои салоны, маникюры-педикюры – всё оплачено мной. Мне плевать с кем ты спишь, но не думай сбежать от меня, пока я тебе этого не позволю. – Штейн ударил Юлю по лицу.

Юля зарыдала. Потом она встала с кровати, надела платье, в котором была в институте.

– Я ухожу от тебя! Я тебя ненавижу! Всё твое тряпьё верну и, как только получу последний гонорар за фильм, верну тебе все деньги. Можешь ими подавиться! Ничего не возьму, уйду в том, в чём ты меня подобрал! Я буду с Костей! Я люблю его! Он самый лучший. Нам не нужны твои вонючие деньги. Можешь найти себе кого-нибудь ещё, наподобие той танцовщицы, от которой воняет духами.

Штейн расхохотался. Проходя мимо него, Юля думала, что наконец-то высказала ему всё, что теперь наконец-то всё кончено, и он больше ничего сделать не сможет, но в этот момент он дернул её за платье. Юля попыталась вырваться, но неудачно. Штейн притянул её к себе снова. Юля стала бить его руками. Тогда Штейн со всего размаху, влепил ей сильную пощечину, отчего Юля не удержалась на ногах и упала на кровать, сильно ударившись о тумбочку, стоявшую рядом. Почувствовав резкую боль, Юля схватилась за живот и закричала:

– Прошу тебя, не делай больше ничего! Я беременна!

Это, видимо, ещё больше разозлило Штейна, и он тут же набросился на Юлю. Девушка завизжала. Штейн ударил её с такой силой, что Юля потеряла сознание.

Очнувшись, Юля обнаружила, что находится в номере одна. Кроме мерзкого зелёного платья никаких других её вещей не было. Юля истерично засмеялась, вспоминая о том, что с ней произошло.

Успокоившись, она открыла мини-бар, достала бутылку белого вина и выпила залпом, потом закурила сигарету, понимая, что так делать нельзя, но ей надо было хоть как-то привести себя в чувство.

Юля взглянула на часы. Было пять вечера, спектакль должен был начаться через час. «Представляю, что там происходит, – подумала Юля. – Они не могут найти меня. Звонят мне, а никто не подходит. – Взгляд Юли был обречённый. – Костя прав, надо окончательно всё разорвать».

Девушка быстро приняла душ, надела зелёное платье. Выходя из отеля, она видела, как прохожие разглядывают её. «Какое унижение…» – подумала она.

Юля пошла в сторону метро «Павелецкая», надеясь, что удастся пройти бесплатно. Но не успела она перейти дорогу, как рядом с ней остановился тот самый чёрный джип, за рулём сидел Максим.

– Садись, – приказал он.

Юля попыталась убежать, но машина перегородила ей дорогу.

– Не будь дурой, – сказал он. – Опоздаешь в институт.

Юля покорно села в машину, не понимая, с какой стати Рудаков так услужлив.

– Читай! – Он протянул Юле листок бумаги.

Юля нехотя взяла бумагу и начала читать: «Дело №… ПРИГОВОР… Именем Российской Федерации… Судебная коллегия… рассмотрев в открытом судебном заседании… уголовное дело по обвинению Гринёва Константина Сергеевича, …1988 года рождения… в соответствии со ст. 228, ч. 1 УК РФ… лишение свободы на срок 3 года с отбыванием заключения в колонии строгого режима…»

– Что это?! – спросила Юля, почувствовав дрожь во всём теле.

– Приговор по делу Константина Гринёва о незаконном хранении и продаже наркотиков в крупных размерах, – спокойно ответил Рудаков и улыбнулся.

– Я ничего не понимаю. У Кости никогда не было наркотиков. Это неправда.

– Это правда, девочка. Лёва просил передать тебе, что если ты решишь всё-таки от него уйти, то Костю больше не увидишь. Если обратила внимание, здесь только не хватает даты и номера дела, а подпись судьи и печать уже есть.

– Чего он хочет?

– Чтобы всё было как раньше.

– Это же невозможно, невозможно… – Юля покачала головой.

– Всё возможно, – уверенно произнёс Рудаков. – Если ты решишь уйти от него, сегодня или завтра у Кости дома проведут обыск и найдут изрядное количество «дури», и тогда путь на свободу твоему мальчику заказан. А ты ничего… – улыбнулся Рудаков, погладив Юлю по коленке. – Может ко мне?

– А ты Штейна не боишься?! – усмехнулась Юля.

– Мы с ним добрые друзья, быстро договоримся.

Юля молча отвернулась. Она держала в руках лист с постановлением и чувствовала, как к глазам подступают слёзы. «Значит, он действительно может перекрыть кислород везде. Что теперь делать? Бедный мой Костя! Как я ему всё объясню, как скажу? Он же не поверит. А если поверит, всё равно не согласится. Он захочет рискнуть, и мы проиграем».

Машина остановилась возле института.

– Тебе нужно время для размышлений? – спросил Рудаков.

– Нет. – Юля смяла листок бумаги. – Передай Льву Арьевичу, что он скотина и я его ненавижу!

– Мило, – сказал Рудаков.

Юля вышла из машины, зажав в кулаке сложенный лист постановления.

Войдя через заднюю дверь института, она сразу же наткнулась на Костю. Тот явно нервничал, держал в руке телефон.

– Юля! – закричал он. – Все тебя обыскались. Где ты была? Что это за платье? – Костя тут же подумал о Штейне. Он хотел сказать что-то ещё, но Юля остановила его, через силу улыбнувшись:

– Костя, я потом расскажу, такая чепуха, – Юля чувствовала, как нервы сдают, и глупо засмеялась. Мне пора бежать. – Она прижалась к Косте и поцеловала его. Но тут же вздрогнула в испуге.– А мама где? Она волнуется?

– Нет, она единственная, кто ничего не знает. Я ей сказал, что ты на съёмках, и всех предупредил, чтобы говорили то же самое.

Юля вбежала в гримёрную и дрожащими руками попыталась нанести макияж. К ней подошла студентка из её группы Лена – высокая худая брюнетка.

– Что с тобой? Ты вся дрожишь.

Лена приложила руку ко лбу Юли.

– Да у тебя жар! Ты играть сможешь?

– Не знаю… Смогу, наверное. Главное, Косте не говори.

– Не буду, но он сам поймёт.

– Помоги мне с гримом. Я ничего не могу делать, руки трясутся.

Лена помогла Юле переодеться, надеть парик и накраситься.

 

Глава 37

Все, кто когда-либо видел игру Юли на сцене, пророчили ей славу, отмечая талант, мастерство и природное чувство ритма и гармонии. Юля играла, не вживаясь в роль, – это роль как будто органично вживалась в неё. И было неважно, проходная это роль или заглавная. У Юли всегда был нужный темп, что даже самая незначительная героиня не оставалась без внимания. Ей всегда было важно представить свою героиню так, чтобы зритель почувствовал какое-то родство с ней, может быть, вспомнил что-то из своего прошлого, простил себя. Юлины героини были яркими, ищущими, запоминающимися.

Открытие сезона начинали спектаклем по мотивам «Идиота» Достоевского, в котором Юля играла Настасью Филипповну.

Последние штрихи в образ Юли – парик и чёрные, смоляные брови – Лена внесла буквально за несколько минут до выхода на сцену.

Юля вышла на подмостки, чувствуя, как её лихорадит. Ей хотелось пить. Всё тело била дрожь, и даже не из-за температуры, а из-за того, что она не знала, как теперь поступить. Куда идти? Бежать с Костей? А что, если Штейн найдёт их? А ведь он обязательно найдёт. Он сделает всё, чтобы найти их. Остаться со Штейном? А как же Костя? Он не простит её. Он не сможет этого понять. Всё, – дверца ловушки захлопнулась, и выхода нет.

Юля никогда ещё не чувствовала себя такой загнанной и униженной. Никогда не чувствовала такого отчаяния и страха. Но хуже всего было то, что этот страх передавался её героине. Юля металась по сцене, как затравленное животное, резко выкрикивала фразы, которые нужно было говорить спокойным, надменным тоном. Заламывала руки. Она почти рыдала там, где нужно было лишь всхлипнуть. И на публику она смотрела не с вызовом, а со страхом.

Заметив в одном из дальних рядов фигуру Штейна, она так испугалась, что готова была убежать со сцены. Никто не мог понять, что с ней происходит. Зрители были шокированы. Мать Юли и Костя сидели как громом поражённые, не понимая, что с ней происходит. Юлино актёрское обаяние исчезло, лицо её выражало страх и настоящую женскую боль. Юля и сама чувствовала, что играет плохо, но ничего не могла поделать. Ей было всё равно. Все мысли занимал только Костя. Её терзало ощущение чего-то непоправимого, какой-то беды, которая скоро произойдёт.

Занавес опустился. Однокурсники в растерянности стояли и смотрели на Юлю.

«Вот коза, – услышала Юля чей-то шёпот. – Если из-за этой дряни мы провалимся, я её изобью – и плевать мне на её богатых любовников и Костю».

Юля оглядела всех и заплакала.

«Простите меня!» – произнесла она тихо и убежала со сцены.

Занавес снова открыли, но Юля так и не вышла к зрителям.

Пробежав по коридору, она заперлась в гримёрной. Нашла припрятанные бутылки вина, откупорила одну и выпила почти половину. Раздался стук в дверь.

– Я не хочу никого видеть! – закричала Юля.

– Это я, Костя. Пусти меня, открой.

– Уходи! Тебя я тоже не хочу видеть.

– Юля, не говори глупостей. Мне Лена сказала, что у тебя температура, тебе плохо. Надо всё объяснить мастеру, тебе могут дать второй шанс.

– Никто не даст мне второй шанс, Костя. Его просто не может быть. – Юля закрыла лицо руками.

– Открой, прошу тебя. Не сиди взаперти, твоя мама ужасно волнуется.

– Мама, мама… – произнесла Юля. – Боже, как же она, наверное, переживает. А ей скоро уезжать.

– Юленька, мы все переживаем. Открой дверь, прошу тебя.

Юля встала. Её пошатывало. Она открыла дверь. Костя посмотрел на неё, улыбнулся. Юля тут же обхватила его руками и заплакала.

– Ну что ты, что ты… Это не конец света, прекрати. – Костя думал, что причина Юлиных слёз – её плохое выступление.

Юля вытерла слёзы ладонью и спросила: «А где мама?»

– Она внизу ждёт. Надо домой заёхать, а потом на вокзал.

Юля кивнула, и, обнявшись, они вышли из института.

Садясь в такси с мамой и Костей, Юля заметила Штейна, стоявшего на углу Нового Арбата и наблюдавшего за ними. Он самодовольно улыбался, покуривая сигару. Юля вздрогнула, опустила голову, и ещё сильнее сжала ладонь Кости, словно прося, чтобы он её никуда не отпускал. Костя удивлённо взглянул на Юлю, не поняв этот жест.

По дороге к вокзалу спокойствие Юли сменилось непривычной ей эксцентричностью. Она сильно жестикулировала, то и дело посматривала на себя в зеркало. Затем вытащила из сумки влажные салфетки и с яростью начала стирать остатки макияжа. Вино одурманивало Юлю. Она не переставая говорила, обвиняя всех подряд в том, так плохо сыграла сегодня: осветители выставили плохой свет, и в зале было как-то душно, и публика была какая-то равнодушная, и вообще невозможно жить в таком сумасшедшем ритме. Костя, державший её всё время за руку, чувствовал, как та дрожит. Он взглядывал на Юлю мельком и тут же отводил взгляд, потмоу что не понимал, что с той происходит. Юля же старалась на него совсем не смотреть – знала – одно лишнее слово, один его вопрос и она разрыдается тут же.

Как только поезд, на котором уезжала Елизавета Михайловна, отошёл от платформы, Юля попыталась быстрее отделаться от Кости. Но тот почти с силой остановил её, притянул к себе и тихо спросил: «Что случилось? Где ты была весь день?» Юля отступила на шаг и, склонив голову вниз, молчала. Она смотрела на грязный оплёванный асфальт на платформе, краешком туфли трогала брошенный окурок. «Где ты была?» – настойчивее спросил Костя, чувствуя, как начинает злиться. Он и без Юлиного ответа догадывался, с кем она была, но ждал, что она сама произнесёт это. «Да, чёрт тебя побери, что ты молчишь?!» – почти закричал он. Юля вздрогнула и автоматическим жестом поднесли ладони к ушам. «Не кричи!» – умоляюще сказала она. Костя, нагнувшись, постарался заглянуть Юле в лицо, но та отвернулась и заплакала. Прохожие посматривали на них. «Юля, Юля, – Костя умолял, – да скажи мне, что с тобой?»

– Ничего со мной, оставь меня в покое!

– Где ты была? С ним!

– Да! Со Штейном!

Костя молчал. Он судорожно начал искать в карманах сигареты, не понимая, зачем это делает. Но почувствовав первую слезу на собственной щеке – разозлился. «Размазня! – подумал он про себя. – Что ты тут реветь собрался?! Прекрати!» Но именно прекратить-то не мог. Было больно. Ах, как ему хотелось, чтобы какой-нибудь подонок подошёл к нёму и навязался с нахальной фразой, чтобы можно было подраться, чтобы кто-нибудь хорошенько ударил его по лицу, чтобы кровь брызнула из носа, чтобы была настоящая физическая боль, а не вот эта, которую невозможно понять, остановить. «А-а-а-а!» – заорал Костя. Он с силой рванул Юлю за руку, притянул к себе. Та в страхе посмотрела на него. «Чтобы я тебя…», – Костя не мог выговорить до конца. Он почувствовал, как его всего начало трясти, он как-то обмяк, прижался к Юле и заплакал. Та стояла не двигаясь. Осознав, что Юля никак не реагирует на его слёзы, он отошёл от неё. Какой чужой, противной, гадкой показалась она ему в эту минуту. Почему? Почему именно он?

– Значит с ним? – еле выдавил из себя Костя.

– Да, – Юля взглянула на Костю и тут же опустила голову.

Костя с ожесточённостью смял пачку сигарет, которую наконец-то нашёл в кармане, бросил её и быстрой походкой пошёл к выходу с платформы.

 

Глава 38

Костя выбежал из здания Ярославского вокзала и остановился. Чёрное небо, заполненное густыми тучами, давило на Москву.

Ещё несколько дней назад было по-летнему тепло, но сейчас погода будто решила поставить точку – сентябрь начинался по-осеннему холодно и дождливо. Поднявшийся ветер сбивал листья с деревьев, и они летели с разных сторон, смешиваясь с городской пылью и мусором.

Прогремел гром. Костя побежал, не зная куда. Начался сильный дождь. Капли падали на Костино лицо, прямо в глаза. Наконец он не выдержал и заплакал. Оглядевшись по сторонам, Костя заметил одиноко стоявшую скамейку, подошел к ней и сел. Дождь полил сильнее, хлеща в лицо.

Костя опустил голову, обхватив её руками. В его мыслях снова проносились слова Юли: «Со Штейном!» Ему казалось, что весь город кричит, что Юля предпочла другого. Потом он вспомнил институт, их ссоры, примирения, её саму несколько месяцев назад, такую счастливую. Почему он не уехал с ней раньше? Почему согласился ждать? Как она могла выбрать этого мерзкого Штейна?

В этот момент в памяти Кости отчётливо всплыл образ Лары. И он бросился бежать к метро. Доехав по прямой ветке до станции «Библиотека им. Ленина», Костя вышел на улицу. По-прежнему лил дождь. Чувствуя, что промок насквозь, Костя побежал по Большому Каменному мосту. Он пересёк дорогу, влетел во двор, подбежал к подъезду Лары и, по памяти набрав код, открыл входную дверь. Поднялся на лифте, вышел и остановился перед дверью.

«Может быть, не звонить? – подумал Костя. – Мы же договорились, что больше не увидим друг друга… Нет, она поймёт».

В квартире на набережной было тихо. Лара прислушивалась к дождю за окном, но её мысли были о собственном сценарии, который она завершила несколько недель назад. Сейчас, сидя за столом у себя в кабинете, она составляла смету фильма. На листе бумаги, разделённом на две графы, аккуратным почерком Лары были записаны предстоящие расходы. Рядом с пунктами «сценарные расходы» и «продюсер» был красиво выведен прочерк и нижняя сноска к ним «Я». Но дальше, за словами «режиссёр-постановщик» (так как Лара решила, что полностью сама снять фильм не сможет, предпочитая работать в качестве второго режиссёра), «оператор», «художник-постановщик» и прочими составляющими творческой и технической групп, тянулись длинные ряды цифр.

Итоговые подсчёты показывали, что съемки фильма на собственные средства немыслимы, даже если сократить расходы до минимума. Лара подумала вложить все деньги, оставшиеся от продажи виллы, но резонно всплывал вопрос: а что останется ей? Ведь она планировала жить на эти деньги несколько лет. При очень строгой экономии, можно было бы вложить в бюджет фильма половину. Снова пришла мысль продать московскую квартиру – но где тогда ей жить? И, потом, она ведь давно решила, что никогда не продаст её. Она любила Дом на набережной.

В мыслях всплыл образ Ивана, который уже несколько раз предлагал ей переехать к нему. Но это же не выход: продать квартиру, жить у него, стать полностью зависимой от него… Нет, это было ещё более нереально для Лары, чем найти деньги на фильм. Самое важное было сохранить свою независимость, в том числе финансовую.

Значит, придётся ждать. Наступивший финансовый кризис не обещал ничего хорошего. Лара слышала, что в кино сейчас не лучшие времена: многие проекты закрываются, инвесторы забирают свои деньги, киностудии банкротятся, никто не хочет вкладывать и копейки. И к тому же с её-то репутацией – кто поверит разорившемуся продюсеру, что её собственный фильм будет интересен зрителю и принесёт материальную выгоду прокатчикам?

Раздался звонок в дверь. «Кто бы это мог быть?» – подумала Лара, взглянув на часы, маленькая стрелка которых медленно подползала к двенадцати часам.

Лара накинула серый кардиган на плечи и вышла в коридор. Подошла к двери и посмотрела в глазок. Увидев Костю, Лара тут же открыла и недоумённо уставилась на него, не понимая, что он здесь делает. А Костя смотрел на Лару, пытаясь угадать, рада она его видеть или нет. И тут заметил в выражении её лица что-то новое, чего раньше никогда не замечал. Во взгляде Лары читалась растерянность, как у Юли. «Господи… – подумал он. – А с тобой-то что?» И как продолжение догадки о том, что случилось, что-то непоправимое, он увидел её тонкие бледные руки с проступающими голубыми венами, коротко подстриженные волосы, совсем худую, словно мальчишескую, фигуру и губы бледно-розового оттенка. Странно, что он сразу не заметил этой внешней перемены в Ларе – только внутреннюю, которую явственно выдавал взгляд. Разглядывая Лару, он понимал, что вся она сейчас другая. И эта её новая прическа, и руки, и худоба, и бледность – это не продуманный образ, а результат душевных страданий. Он вспомнил, как слышал от матери, что продюсерский центр Лары обанкротился. Но неужели эта неудача могла так сломить её?

Костя? Что ты здесь делаешь?

С Кости капала вода, образуя под ногами лужу. Он смотрел на Лару, качая головой, словно не мог найти нужных слов, чтобы рассказать, почему он здесь. Лара заметила его блуждающий взгляд, следы слёз и отчаяние. Всё это ей показалось знакомым. Почему-то сразу захотелось подойти к этому мальчику и обнять его, пожалеть, чтобы он хотя бы на секунду забыл обо всём, что произошло. Ведь почему-то он прибежал сейчас именно к ней. У Лары промелькнула мысль: может быть, что-то случилось с его родителями, раз он здесь? Но его взгляд не был серьёзным, таким, когда понимаешь, что жизнь столкнула тебя с первой настоящей ожидаемой бедой. Видимо, беда была неожиданной.

– Юля… – чуть слышно произнёс Костя. Его губы дрожали, а из глаз тут же полились слёзы, он подошёл ближе и крепко обнял Лару.

Лара опешила, но быстро пришла в себя и, высвободив руки, обняла мокрого Костю, чувствуя, как её собственная рубашка становится влажной. Костины плечи вздрагивали. Лара отстранилась от него, посмотрела ему в глаза, все ещё не веря, что Костя здесь, и снова обняла его. Так они стояли несколько минут, пока Лара не почувствовала, что вода уже начала стекать на джинсы.

– Давай войдём в квартиру, Костя, – сказала она. – Зачем подавать соседям повод к ненужным разговорам?

– Да. – Костя кивнул и покорно двинулся вслед за Ларой.

– Тебе нужно в душ. Ты весь промок, – сказала Лара.

Костя стоял в коридоре как вкопанный и дрожал.

– Ничего, я просохну.

– Не хватало, чтобы ты заболел воспалением лёгких. – Лара открыла дверь в ванную, которая находилась рядом с кухней, вошла и включила воду. – Чистые полотенца вот здесь. – Лара открыла ящик туалетного стола. – Вот халат.

Костя покорно вошёл в ванную и закрыл дверь. Лара пошла на кухню.

Через полчаса Костя вышел из ванной. Лара сидела на высоком табурете за барной стойкой. Взглянув на него, она поняла, что скучала по этому мальчику.

– Дай мне свою одежду. – Лара увидела, что Костя сжимает в руках промокшие джинсы, рубашку и пиджак. – Я положу её в машину для сушки белья. Займёт где-то час. Пока можем перекусить.

– Я не голодный.

– Голодный, – возразила Лара. – Я знаю, когда плохо, есть совсем не хочется – но надо. Проходи в гостиную. Ты помнишь, где это? – По Костиному взгляду Лара поняла, что помнит. – Я принесу кофе и еду через минуту.

– Спасибо. – Костя пошёл в гостиную.

Лара приготовила кофе и запекла бутерброды с ветчиной, томатами и сыром.

– Я добавила в кофе немного виски, – сообщила она, войдя в гостиную с подносом, – чтобы ты согрелся.

– Спасибо.

Лара поставила поднос на кофейный столик, подала Косте чашку кофе и тарелку, села рядом, облокотившись на спинку дивана и подперев щёку кулаком.

– Не могу поверить, что ты всё ещё помнишь мой адрес.

Всё это время Костя смотрел куда-то в одну точку. Потом повернул голову и взглянул на Лару, как будто только сейчас осознал, что находится у неё в квартире.

– Я не знал, куда мне пойти. Мне показалось, что ты сможешь меня понять.

– Не знаю, – пожала плечами Лара. – Мне иногда сложно разобраться со своей собственной жизнью.

Услышав эти слова, Костя хотел встать и тут же уйти, но Лара потянула его за рукав.

– Рассказывай всё! – приказала она. – Я не психоаналитик, но готова тебя выслушать.

– Я не знаю, с чего начать… – произнёс Костя. – Я не понимаю, почему она так поступила. Мне кажется, всё теперь потеряло смысл.

– Хм, только полгода прошло, Костя, а ты, вижу, стал совершенно другим.

И Костя рассказал Ларе всё, что произошло с ним, начиная с того момента, когда он видел Лару в последний раз, и до разговора с Юлей. Лара слушала внимательно, не перебивая. Слушая его, улыбалась, то её взгляд становился то грустным, то серьёзным. Когда Костя дошёл до последнего – выбора Юли, Лара закрыла ладонями лицо, потом убрала руки и сказала:

– Не вини её.

– А кого, Штейна?! – возмутился Костя.

– Даже не его, винить нужно наше общество и ту жизнь, которая теперь нам навязана.

– Не понимаю, – сказал Костя, удивлённый таким выводом Лары.

– Помнишь, в фильме «Москва слезам не верит» один герой говорит, что телевидение изменит мир. Не будет ни театров, ни кино, ни книг – одно сплошное телевидение. В том, что исчезнет всё, герой ошибся, но в целом Рудольф был прав. Я думаю, что автор повести, по которой был снят фильм, даже не представлял тогда, насколько пророческой станет эта фраза. Телевидение внесло огромные изменения в жизнь людей. Сейчас, если очень захотеть, пять минут славы гарантированы каждому. И меня ужасает, что люди хотят этого. И неважно, как ты станешь знаменитым. Ты можешь быть грандиозным изобретателем, учёным, а можешь быть рядовым прохожим, которому захотелось поведать миру свою житейскую историю. И начинает выстраиваться цепочка: товар-деньги-товар, где товаром выступают не материальные ценности, а информация, которую человек хочет услышать и увидеть, – шоу.

– И как это оправдывает Штейна?

– Он такая же составляющая этого шоу.

– И Юля тогда, кто? Заблудшая овечка? – резко сказал Костя.

– Думаю, Юля понимала, что её жизнь после встречи со Штейном полностью изменилась. Наслушавшись рассказов о красивой жизни, ей захотелось приблизиться к этому идеалу. А когда ты оставил её, и другой предложил всё это, она легко приняла. И вот снова появился ты, предлагая ей совершенно иное, настоящее. Она запуталась, где её место, в штампованной жизни или в жизни с тобой.

– В штампованной жизни?

– Разве жизнь большинства не состоит из штампов? Навязанные условия существования не дают человеку спокойно жить. И самое ужасное, как мне кажется, что последствия этого зомбирования налицо: люди говорят, что им непременно нужно жить так, как написано в том или ином журнале или как было показано в какой-то передаче. Они не видят, что из-за этого будут лишены своей индивидуальности. По сути, современное общество клонировано. Учёные долго искали способ размножить человека, но их опередили – и как! Всего лишь показав нужные картинки, написав и сказав несколько слов. И люди этому поверили и захотели быть как все. Не это ли является признаком клонирования? Выделяющихся из толпы – единицы. Не хочу врать, со мной тоже так было: мне непременно были нужны только те шмотки, которые я увидела в только что купленном журнале, мне нужны были машины, ночные клубы и прочее, и прочее. Я только рада, что смогла вовремя остановиться и понять, что это не главное.

– А что тебя остановило? – спросил Костя.

– Жизненная ситуация, – ответила Лара. – Я поняла, что потеря денег – ничто по сравнению с болью, причинённой человеком, которого ты любишь. Но я очень долго жила на границе этого ощущения, когда думаешь: а может быть, и неплохо быть как все.

– А что тебя убедило в обратном?

– Книги.

– Книги? – удивился Костя.

– Да, в этом нет ничего удивительного. Я всегда много читаю, когда мне больно и одиноко. В книгах я нахожу спасение, ответы на многие вопросы. Они заставляют меня сомневаться в том, в чём большинство людей абсолютно уверены.

– В чём же это?

– В себе.

Костя кивнул.

– А кто твой любимый автор?

– Толстой, – сказала Лара, не раздумывая. – Я вообще ценю всю русскую классику, но романы Толстого для меня – это отдельный мир. Перечитывая их, я не перестаю удивляться, какой глубиной знания жизни обладал писатель, как он мог чувствовать натуру человека. Я думаю, что невозможно найти слова, способные достойно передать весь масштаб его таланта, да и моё собственное отношение к нему.

– Если сейчас, как ты говоришь, мир заштампован, в нём нет места для писателей подобного масштаба.

– Ты прав, большинству нужно что-то лёгкое, что легко проглатывается, не оставляя ничего лишнего.

– Тогда зачем литература, музыка, живопись? – спросил Костя.

– В примитивном смысле современной публике нужно только хлеба и зрелищ. Но не думай, что ценителей настоящего искусства нет. Сейчас искусство становится уделом избранных, тех, кто готов, хочет и может выходить за границы обыденного. Кто видит особенное и в нашей жизни, переполненной тщеславием и деньгами. Искусство сейчас для богатых… – не договорив, Лара заметила, как Костя серьёзно посмотрел на неё, – душой людей. Просто так, из ниоткуда, не появится второй Толстой или Набоков. Миру нужен какой-то мощный толчок, прежде чем в нём начнут рождаться гении, чьё творчество будет сопоставимо с творчеством прошлых веков.

– Хочешь сказать, мы обречены?

– Нет, пока есть такие, как ты, кому не нужны только деньги, кто видит радость в открытии и развитии собственного таланта, всё будет хорошо.

– Тогда почему Юля выбрала его, я не понимаю? – сказал Костя.

– Юля находиться там, где главенствуют деньги и власть. Для Штейна она просто вещь и, видимо, смирилась с этим.

– И почему мне не винить его?

– Потому что он сам такая же вещь! – повысив голос, сказала Лара. – Но я не оправдываю его. Я тебе говорю о том, как есть. Понимаешь, он живет по тем же навязанным правилам нашего общества. Ему нельзя не быть скотиной. Он должен иметь кучу любовниц, спать со всеми девицами, которые просят у него помощи в работе, у него должно быть много денег – и не должно быть никаких чувств. Понимаешь, Штейн так же боится быть другим, как Юля испугалась быть настоящей.

– И мне что делать теперь? – спросил Костя.

– Помню, как о том же ты спрашивал у меня в декабре.

– Ты ответила, что я считаю нужным, – сказал Костя. – Но, Лара, тогда я просто не знал, что будет завтра, но надеялся на лучшее. А сейчас мне страшно!

– Почему?

– Мне страшна не моя собственная неизвестность, а общая. Знаешь, я ведь раньше больше всего боялся прослыть бездарем. А сейчас боюсь, что меня просто не поймут.

– Да, – согласилась Лара, – выбирать свой собственный путь, когда большинство движется в одном направлении, а ты в другом, всегда страшно. Но, как и в прошлый раз, скажу тебе только одно: нужно делать только то, что ты хочешь. И не слушай никого.

На кухне сработал таймер, сообщивший, что сушка закончена.

– Вот видишь, это знак, – сказала Лара. – Тебе пора отправляться в свой собственный путь.

– Ты гонишь меня? – спросил Костя.

– Нет, можешь остаться ночевать, если хочешь.

Костю на секунду такое предложение смутило, но взглянув в лицо Лары он понял, что она под этим ни имела ничего предосудительного.

– Дождь вроде закончился, я лучше поеду домой. – Он встал с дивана, ушёл в коридор и через несколько минут вернулся одетый в свою высушенную одежду.

Лара подошла к нему ближе, улыбнулась.

– Я же говорила тебе: плохой из меня помощник.

– Ты не права, – возразил Костя, – мне многое объяснил наш разговор.

И он обнял её. Лара поцеловала его в щёку.

Уже стоящему в дверях Косте Лара протянула свой зонт-трость:

– Возьми.

– Здесь близко до метро. К тому же я вряд ли тебе его верну.

– Пусть останется на память. В Лондоне дожди бывают часто.

– Откуда ты знаешь, что я полечу в Лондон?

– Ты поступил в театральную школу, а занятия прогуливать нельзя. – Лара улыбнулась, вспомнив Костю, сидевшего у неё в кабинете ровно год назад, застенчивого, не понимающего, что делать. Сейчас от прежнего Кости не осталось и следа. – Не понимаю, что тебя может удерживать в Москве!

В этот момент двери лифта раскрылись, и оттуда вышла Елена Петровна. Лара от удивления не могла найти, что сказать.

Костя взял Ларин зонт и направился к лифту. На ходу поздоровавшись с Еленой Петровной, он успел быстро заскочить в кабину, когда двери уже начали закрываться.

«Надеюсь, не за деньгами», – усмехнувшись, подумала Лара.

– Мама, как неожиданно! – радостно, с явным сарказмом в голосе произнесла Лара. – Кто тебя на этот раз одурачил?

– Не понимаю, о чём ты? – произнесла Елена Петровна и вошла в коридор. В руках она держала изящную дамскую сумку бежевого цвета в тон к брючному костюму.

– Коктейль?

– Не откажусь, но если ты занята, можно и в следующий раз.

Лара удивилась любезности матери: скорее всего за этим скрывается какая-то заранее просчитанная игра.

– Я, как всегда, увидела свет в твоём окне, – продолжала Елена Петровна, – и решила зайти. У тебя были гости.

– По работе. Проходи, сейчас разберу тебе диван.

– О, я совсем не собираюсь тебя беспокоить. Меня такси ждёт внизу.

– Куда ты поедешь? Ты же продала свою квартиру.

– Я в «Ритце» остановилась, – спокойным голосом ответила мать.

– Где? – удивилась та.

– Заинька… – Мать подошла к Ларе и поцеловала её. – Я заехала только поздороваться. Что-то с тобой не так. Я это вижу: похудела, морщинки.

– Мама! – Лара была недовольна услышанным.

– А цвет волос, – мать внимательно посмотрела на Ларину причёску, – одобряю, тебе очень идёт. – Она улыбнулась. – Давай завтра позавтракаем у меня. В десять в лобби тебя устроит?

Лара не верила тому, что слышит. «Что она затеяла? „Ритц“, завтрак, не хочет беспокоить…» – думала Лара, не находя ответов на эти вопросы, понимая, что только мать может на них ответить. И догадывалась, что Елене Петровне хочется сохранить какую-то интригу, если она не раскрывает все карты сразу. Последний раз мать была такой, когда вышла замуж за свой «счастливый билет», как она тогда выразилась, по имени Влад. Неужели матери и в шестьдесят пять удалось очаровать кого-то?

Лара кивнула.

– А теперь работай, не буду отвлекать. Но только не делай это слишком долго. Ты же знаешь, что женщине нужно спать минимум восемь часов в сутки, чтобы сохранить свою красоту надолго.

– Пока, мам, – сказала Лара и, закрыв дверь за Еленой Петровной, вернулась в кабинет. Но работать уже не смогла, занятая мыслями о Косте и неожиданном визите матери.

 

Глава 39

Проснувшись утром, Юля вспомнила весь день накануне и ужаснулась всему, что произошло вчера, да и вообще за последние полгода.

Ещё позавчера они с Костей мечтали о том, как их жизнь изменится. Она огляделась. Никого. В квартире было тихо. Штейн, видимо, домой не возвращался.

Юля хотела встать, но почувствовала сильную боль в животе. Откинув одеяло, она увидела на простыне лужу крови. От испуга Юля закричала.

Она тут же схватила телефон, стоящий рядом на ночном столике, и вызвала «скорую помощь». Юля откинулась на подушку: «Ну вот и всё кончено». Юля почувствовала себя кругом виноватой: в том, что возобновила отношения с Костей, что встречалась со Штейном, хотя не любила его вовсе, что наивно поддалась его уговорам, что ей ослепили глаза дорогая одежда и обувь, машины. Теперь же у неё не осталось ничего. «И хорошо, – подумала Юля. – Уж лучше потерять его окончательно, чем вот так жить и мучиться, и бояться. А он простит, простит, я уверена. Господи… – Юля попыталась встать с кровати, но боль была настолько сильной, что она упала. Поднявшись на колени, Юля посмотрела в приоткрытое окно на голубое небо. – Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя твое… – Юля начала молиться. – Прости меня, грешную. Прости меня за то, что не ведаю, что делать. Научи меня, грешную, вразуми, как следует поступить, о всемогущий!» Юля почувствовала сильное головокружение. Снова всплыли воспоминания о Штейне. Юля кинулась к шкафу, где висели её платья, и начала скидывать их с вешалок, изо всех оставшихся сил разрывала их, кидая на ковер со следами крови. «Не буду твоей! Если ни с Костей, то и с тобой не буду! Ненавижу тебя, Штейн! Никогда не буду твоей!»

Раздался звонок в дверь. Юля успела открыть дверь и тут же, потеряв сознание, упала.

Костя поспешно укладывал вещи в чемодан. Рядом на столе стояла початая бутылка водки, лежали нарезанный белый хлеб и колбаса. Костя, выпив стакан, закусил, и продолжил собираться.

В дверь позвонили. Костя не двинулся с места. В дверь продолжали звонить.

– Уходи! – закричал Костя. – Все твои тряпки я выбросил в окно!

– Это я! – послышался голос Фиолета. – Открывай!

Костя положил рубашку, которую держал в руках, в чемодан. И подойдя к двери, открыл её.

Увидев Костю, такого расстроенного, Фиолет удивился. Потом глянул ему через плечо, заметил бутылку водки.

– Гм, с утра уже… – Фиолет улыбнулся.

– Заходи. Она уже обзвонила всех и сообщила хорошую новость?

– Не понимаю, о чём ты. – Фиолет подошёл к дивану, потом сходил на кухню, нашёл там чистый стакан, вернулся, налил себе водки.

– Я думал, ты уже знаешь, что Юля предпочла Лёву Штейна, а не меня. – Костя сел на диван, не глядя на друга, налил в стакан водки и выпил залпом. Неожиданно ему вспомнился разговор с Денисом три месяца назад, когда Костя только приехал в Москву. Он почувствовал злость на друга. – А ты что пришёл? Чтобы посмеяться надо мной и сказать, что ты был прав?! – Костя встал и подошёл к окну, закурил. – Да, все вокруг оказались правы.

– Сядь, дурак! – сказал Фиолет, снова наливая водки. – Давай выпьем.

– Я не хочу с тобой пить, говори, зачем пришёл, и проваливай. Я сегодня же уезжаю.

– Куда?

– Обратно в Лондон.

– Ты полный дебил, – рассмеялся Фиолет. Он достал какой-то листок из кармана брюк. – Юлька вчера была не в себе. А ты стоишь тут, как индюк, и жалеешь себя, что она тебя бросила. А у неё, может, другого выхода не было.

– Как же не было? Она вчера мне сказала, что весь день с ним провела.

– На, если не веришь. – Фиолет протянул бумагу Косте. – Почитай. Может, поумнеешь.

– Что это? – Костя взял листок и начал читать. – Не понимаю, что за фигня, приговор по моему делу… Тебя, что ли, накрыли, а ты решил меня сдать? – Он чувствовал нарастающее презрение к другу.

– Ты ещё больший дебил, чем я думал. Этот листок Юля вчера забыла в гримёрке. Я нашёл его под столом. Я же говорил тебе, что Штейн – дядя непростой. Уверен, это его рук дело.

– Не понимаю… – Костя обхватил голову руками, сжимая волосы. – Зачем?

– Он не хочет, чтобы девушка уходила. Наверняка ей так и сказал: выбирай – либо Костя на свободе, а ты со мной, либо…

– Вот сволочь! – закричал Костя, вскочив. – Как он так может?

– Может, значит.

Костя умолк. Он смотрел на свои вещи, уложенные в чемодан, вспомнил вчерашний разговор с Ларой, и улыбка проступила на его лице. «Значит, Юля меня любит… Надо бежать к ней, нестись, и забирать с собой, сегодня же! Сейчас же!»

– Послушай, Фиолет. Набери ей со своего телефона. Она мне не ответить. Узнай, где она.

Костя начал поспешно собирать вещи, обдумывая, что нужно делать дальше. Как только узнает, где Юля, поедет к ней – заберет её, и они сейчас же уедут из Москвы, куда не столь важно, главное, чтобы Штейн их не смог найти.

– Ну что там? – спросил Костя, заметив какое-то странное испуганное выражение лица друга.

– Она в больнице, Костя. Ей срочную операцию делают, кровотечение, мне медсестра ответила.

Костя уставился на друга. Он молчал, чувствуя противный неожиданный озноб во всём теле.

Через два часа вместе с Фиолетом, Костя приехал в больницу, куда забрали Юлю. По дороге Фиолет несколько раз пытался его остановить, напоминая, что там, возможно, будет Штейн, но Костя ничего не слушал. Ему было всё равно, даже если Штейн выставит там наряд охраны.

Их долго не хотели пускать, напоминая, что больной плохо, она только что перенесла операцию. Но в итоге пустили одного Костю. Фиолет остался сидеть в коридоре.

Постучав в дверь палаты, Костя вошёл. Юля лежала на кровати и спала. Её лицо было бледным. Костя подошёл к ней, погладил по волосам. И снова почувствовал невыносимую жалость к ней, тоску по её поцелуям и ласкам. Ему захотелось прямо сейчас поднять её на руки и унести отсюда.

Костя присел на стул рядом с кроватью, продолжая гладить её волосы. Цветы, которые всё время держал в руках, он положил на тумбочку, стоявшую возле кровати.

Вздрогнув, Юля проснулась.

– Костя… – улыбнулась она и, как будто осознав, что он действительно здесь, спросила: – Что ты здесь делаешь? Я же сказала тебе: между нами всё кончено. Я остаюсь со Штейном, я не люблю тебя.

– Любишь, – сказал Костя.

– Нет, я только так думала. Это было ошибкой.

– Поклянись!

Юля отвернулась, сдерживая слёзы.

– Уходи. Уходи, Костя.

– Я знаю, что ты врёшь. – Костя протянул ей листок с приговором.

– Где ты это взял?

– Ты вчера забыла в институте. Расскажи мне, что произошло.

– Ах, Костя… – Юля закрыла лицо руками. – Не спрашивай лучше. Всё ужасно, ужасно! Уходи, прошу тебя. Я не хочу, чтобы он что-то сделал с тобой.

– Он ничего со мной не сделает. – Костя поцеловал Юлю в губы. – Как это произошло? – Костя дотронулся рукой до Юлиного живота.

– Я упала, – тихо ответила Юля, накрыв ладонью Костину руку. Потом поднесла его ладонь к губам и поцеловала.

В этот момент Юля поняла, что это должна быть последняя жертва, которую она принесла. И Костя ни в коем случае не должен пострадать от того, что связал свою судьбу с нею. Ей было страшно за него и жалко одновременно. Она поняла, что когда-то допустила ошибку, повлёкшую такое развитие событий. И что всё это нужно непременно остановить, но так, чтобы Костя не пострадал.

– Сама упала или это он? – злясь, спросил Костя. Он чувствовал, что скажи она сейчас «это он», он тут же пойдёт его искать и обязательно убьет. Да, потом он наверняка сядет в тюрьму, но это будет уже неважно. По крайней мере, он поступит так, как поступил бы любой нормальный мужчина, узнав, что обидели его любимую женщину.

– Сама, – уверенным голосом ответила Юля.

– Юля… – Костя взял её за руку. – Я тебя не оставлю. Давай уедём. Он же не будет искать нас? Позлиться – и забудет.

– Наверное, ты прав, – согласилась Юля. Но она чувствовала, как её охватывает страх при мысли, что Штейн узнает об их плане и Костю могут схватить прямо в аэропорту. – Только дай мне поправиться, я быстро, не переживай.

– Конечно. Но потом сразу же уедем, обещаешь?

– Да, обещаю.

Костя не мог поверить тому, как счастье снова вернулось к нему. И, поцеловав Юлю, он ушёл, пообещав навестить на следующий день с утра.

Через несколько часов, когда Юля уже спала, в палату с криками «Мне можно, дура!» ворвался Штейн.

– Лёва? – Юля привстала в кровати.– Что ты здесь делаешь?

– Это что? – Штейн бросил в неё журнал и захлопнул дверь, вытолкав медсестру, которая стояла в дверях и просила его уйти.

– Я не знаю, – испуганно ответила Юля и взяла журнал.

– Страница тридцать: «Молодая звезда, разбивающая сердца»! – закричал Штейн. – Кто это написал?

Юля открыла журнал на названной странице и увидела фотографии, изображавшие её и Костю в ресторане. Снимков было несколько: где они с Костей сидят, держась за руки, как потом она бросилась к нему, обхватив ноги, как они целуются возле машины.

– Я честно не знаю, откуда это. – Юля очень испугалась. – Кто-то сфотографировал нас, и теперь фотографии попали в журнал.

– А ты почитай, почитай, что там про меня написано. Что я не даю бедным влюблённым спокойно жить, что я ограничиваю тебя во всём, что ты давно хочешь от меня уйти, но я не отпускаю тебя.

– Ну так это же правда, – тихо произнесла Юля.

– Что?! – Лёва подошёл к ней и, забыв, что находится в больнице, хотел ударить, но в этот момент дверь открылась, и вошли та самая медсестра и врач.

– Что вы здесь делаете? – спросил мужчина.

– Пришёл навестить больную, – огрызнулся Штейн.

– Сейчас неприёмное время, и больная только недавно перенесла операцию. Оставьте её, пожалуйста, а в следующий раз не забудьте заказать пропуск.

– Да что ты мне тут говоришь? Это моя гражданская жена. Я что, не могу видеть её?

– Это действительно так? – спросил врач, посмотрев на Юлю.

– Да, – прошептала Юля и кивнула.

Врач и медсестра ушли.

– Делай что хочешь, но чтобы с этим сопляком я тебя больше не видел! – сказал Штейн, подойдя к Юле совсем близко. – Собирай свои шмотки!

– Лёва, мне плохо. Пожалей меня, пожалуйста.

Штейн распахнул дверь и крикнул:

– Эй ты, медсестра, иди сюда!

Женщина с недовольным видом подошла к Штейну и едва открыла рот, чтобы ответить, как Штейн достал бумажник, вытащил несколько стодолларовых купюр и протянул женщине.

– На! Мне нужно, чтобы за ней кто-нибудь поухаживал.

– Я и так ухаживаю за вашей женой, – испуганно сказала женщина.

– Дура, мне нужно, чтобы за ней дома кто-то присмотрел. Мне некогда с ней возиться. Выписывайте её сейчас же! Тебе что, мало?

Женщина взяла деньги.

– Мне нужно договориться с Василием Николаевичем.

– Договаривайся с кем хочешь. Чтобы через тридцать минут всё было готово.

Штейн вышел из больницы и уселся в машину. Минут через тридцать он увидел, как женщина, которой он дал деньги, ведёт под руку Юлю.

Дома Штейн увидел в спальне разорванные платья и кровь на ковре.

– Ну ты и стерва! – закричал он. – Решила все платья порвать! Думаешь, мне жалко будет? Ничего, козочка, я тебе ещё куплю. Будешь у меня задыхаться от этого тряпья!

– Я уберу, – вмешалась сиделка. – Не волнуйтесь.

Штейн посмотрел на обеих женщин и направился к двери.

– Лёва, ты куда? – спросила Юля.

– На дачу. Приеду завтра днём или вечером. Сначала оклемайся, а потом поговорим.

И Штейн вышел из квартиры.

– Вам нужно отдохнуть, – сказала сиделка. – Выпейте. Это снотворное. – Женщина подала Юле две таблетки и стакан с водой.

– Хорошо. – Юля взяла стакан и проглотила таблетки. – Как вас зовут?

– Наталья Ивановна, – ответила женщина. – А вас Юля, да?

– Да, – ответила Юля и, почувствовав усталость во всём теле, легла на кровать поверх пледа.

– Спи, Юленька, спи.

– Почему вы согласились? – спросила Юля. – Вам деньги нужны?

Услышав вопрос Юли, Наталья Ивановна перестала подбирать разбросанную одежду и виновато посмотрела на неё.

Потом пожала плечами, словно извиняясь за то, что ей действительно нужны деньги.

– У меня сын маленький, от мужа я ушла. Надо как-то растить ребёнка, – ответила женщина. – Ваш муж… – Наталья Ивановна говорила медленно, стараясь подбирать правильные слова. – Мне показалось, он зол на вас…

«Если бы я могла уйти, если бы…» – прошептала Юля, чувствуя подступающий сон.

Женщина подобрала всю одежду, потом нашла в шкафу ещё одно одеяло и накрыла им Юлю.

 

Глава 40

В «Ритце» с утра было мало народа. Лара вошла в элегантный лобби-бар, выполненный в классическом стиле, напоминающий дорогую библиотеку в каком-нибудь доме Англии XIX века. Здесь был и камин, возле которого наверняка каждый вечер можно увидеть то большую компанию друзей, курящих сигары, пьющих виски или коньяк и ведущих неторопливую беседу, то какую-нибудь влюблённую пару, желающую быть никем не узнанными, звезду, сидящую за книжкой и чашкой горячего чая.

Классическая мебель, музыка, приятный, не ударяющий в глаза свет – всё это словно погружало в воспоминания о прошлом столетии. Казалось, что стрелки на часах замедлили свой ход, вокруг всё опустело, так что слышался любой шорох, скрип двери, был виден чей-то неслучайный взгляд. Лара обернулась, почувствовав какую-то дрожь внутри, боль в желудке, как будто она давно ничего не ела. Но она знала, что голод ни при чём – здесь было что-то другое, но что, она не могла себе объяснить. Позади неё никого не было.

Лара увидела пожилую пару, сидящую возле книжного шкафа и медленно поедающую завтрак, нескольких иностранных бизнесменов за столом, которые что-то оживлённо обсуждали. Елены Петровны не было.

Лара прошла к столику напротив двери и ещё раз посмотрела на вход. Подошедшему официанту заказала капучино.

Через несколько минут появилась Елена Петровна, снова в брючном костюме, но уже светло-зелёного оттенка. В красивых белых туфельках с открытым носом и сумкой в тон к ним. Лара заметила, что Елену Петровну сопровождал менеджер, которого она сразу же попросила принести бутылку шампанского, ассорти из канапе, кофе, фрукты.

– Здравствуй, дочка, – сказала Елена Петровна, поцеловав Лару в щёку, и посмотрев на неё критичным взглядом, тут же пойманным Ларой.

– В чём дело? Тебе что-то не нравится?

– Ты как-то мрачновато одета, вся в чёрном. Лето, «Ритц»… – мечтательно произнесла мать. – Нужно что-то посвежее. Посмотри на меня. – Елена Петровна улыбнулась, приподняв голову. – А? Какая девочка.

– Я заметила. Что случилось? Ты выиграла в лотерею?

– Почти, – улыбнувшись, сказала Елена Петровна и села на кресло так, чтобы быть ближе к Ларе. Она положила себе на тарелку несколько канапе, принесённых на подносе официантом, отпила кофе. – Тогда в декабре я отправилась вначале в Арабские Эмираты, провела пару недель в Дубае. Привела себя в порядок. – Елена Петровна съела несколько канапе. – Арабы такие болтуны. Всё, что могут, это только восхищаться тобой из-за угла, шепча всякие комплименты. А чтоб серьёзно ухаживать – боже упаси, они любят своих толстозадых арабок, которые рожают им каждый год по наследнику. А понять, что русской женщине важно сохранить хорошую фигуру и молодость надолго, они не могут.

Лара улыбнулась, отпила кофе, не притронувшись к еде.

– От нечего делать, – продолжала мать, – я зашла как-то в интернет-кафе. Писала тебе, но что-то у тебя с почтовым ящиком не то.

– Я его сменила, – сказала Лара.

– А… понятно. – Елена Петровна не придала этому значения, увлечённая собственным рассказом. – Ну и на всякие сайты заходила. На одном, представляешь, нашла школу в Замоскворечье, где я училась. Девчонок своих встретила. Начала с ними переписываться. У всех так по-разному жизнь сложилась… – вздохнула Елена Петровна. – А однажды получила письмо от одного мужчины. Это был мальчик из старшего класса. Я была в пятом, он в девятом. Мы и начали переписываться. Оказалось, что он живёт в Гонконге, у него там собственный бизнес – строит и продает яхты. Он пригласил меня прилететь к нему отдохнуть на недельку. Ну всё так и пошло.

– Что же, он тебе уже предложение сделал?

– Сделал, но я отказала. Ты же знаешь меня: хочу быть свободной. И потом, куда нам на старости лет жениться? Смех, да и только.

– Я рада за тебя, – сказала Лара.

– Что-то я не чувствую в твоём голосе особенной радости.

– Нет, всё хорошо. Просто переживаю за тебя… Опять какая-нибудь ловушка. Сейчас мы сидим, проедаем его деньги, а потом…

– Лара, я всю жизнь жила на деньги своих мужчин и ничего страшного в этом не вижу. Можешь назвать меня проституткой, если хочешь. – Мать сказала это громко и вызывающе, так что пожилая пара, всё ещё сидевшая в лобби, обернулась и посмотрела на беседующих женщин.

– Ш-ш-ш, зачем так грубо, – тихо сказала Лара.

– Ну а в чём разница? Это были отношения не на день, а на год, два, три, – равнодушно произнесла мать.

– Ты же их любила, как сама говорила мне. – Ларе казалось странным слышать такие слова от матери.

– Да, любила каждого. Поэтому не вижу ничего зазорного или необычного в том, что они меня содержали. Сколько жён живёт в этом мире так же, как я. Они готовят, стирают, рожают детей, сидят с ними дома, пока мужья зарабатывают для них деньги. Я просто выбрала немного иную профессию – любовницы. Поэтому позволяла себе не делать всего вышеперечисленного, а просто наслаждаться жизнью с любимым мужчиной и дарить ему свою любовь. Но сейчас, как я вижу, времена изменились. Сейчас таких женщин, как я, мало, быть на содержании стыдно.

– По-моему, ты ошибаешься, – не согласилась Лара. – Сейчас эра денег.

– Нет, Лара, сейчас время женщин, – торжественно произнесла Елена Петровна. – Женщин, желающих обрести независимость. Время женщин, которые сами зарабатывают деньги. Когда я была молодая, все матери хвастались друг другу, что дочка выгодно вышла замуж – кто за архитектора, кто за профессора. А сейчас что я могу сказать о тебе?

– Извини, что не оправдала твоих надежд, – с сарказмом ответила Лара.

– Тебе не за что извиняться. Я рада. Я хвастаюсь тобой подружкам: у моей дочери в Москве собственная квартира в самом центре, а главное – собственный бизнес.

Лара усмехнулась. На секунду в её глазах блеснули слёзы, но Елена Петровна приняла это за сентиментальность.

– И что же твои подруги? – спросила Лара.

– Так же хвастаются. Я знаю только двух, у кого дочери замужем и с детьми. И что ты думаешь? Они жалеют своих дочерей. Их мужья деспоты, не дают им свободы. Они сидят дома и белого света не видят. А все остальные, как ты, умницы, красавицы.

– И одиноки, – вставила Лара.

– М-м-м… – задумалась Елена Петровна, не желая сразу соглашаться с этой истиной. – Да. А у тебя как?

– В моей жизни появился новый мужчина, – произнесла Лара. Елена Петровна улыбнулась и захлопала бы в ладоши, если бы не находилась в общественном месте, где на неё и так уже обратили внимание. – Но я не знаю, что из этого выйдет. Мне иногда кажется, что я останусь одинокой на всю жизнь. Не дорогая ли цена за независимость, мама? Лучше, наверное, варить суп каждый день и менять памперсы, но знать, что рядом с тобой человек, который тебя любит.

– Да кто тебе сказал, что они их любят? – Елена Петровна чуть не сплюнула, но вспомнив, где находится, придержала так некстати проявившиеся бабские, как она их называла, манеры. Отпила шампанского и продолжила: – Эти кобели, мать их… Кто таких рожает? – Елена Петровна любила и ненавидела весь мужской род всю свою жизнь. – Гуляют похлеще холостых. От того жёны и бесятся. Поэтому всё меньше женщин хотят этого штампа в паспорте и совместного счёта в банке. Таких, как ты, большинство. И я восхищаюсь вами.

– А как же любовницы олигархов, банкиров и прочей денежной братии? Как же девочки, которые, по-прежнему приходят в бары дорогих отелей, рестораны, накопив на чашку кофе, и сидят, выжидая своего выигрышного билета русского или заграничного происхождения.

– Дуры! – отрезала Елена Петровна. – Мужики избалованы сейчас, причём нами же. Такой сидит себе в ресторане, и ему до тошноты противно видеть, что он тут как приманка на крючке. Что за ним наблюдает десяток голодных пар глаз в ожидании, что он их заметит.

– Ты утрируешь, – не согласилась Лара, хотя понимала, что слова матери больше правда, чем миф.

– Нисколько, Лара. Я знаю жизнь. Современные девицы из того разряда, о котором мы сейчас говорим, дуры. Они кидаются на мужика, едва он пальцем поманит. Им плевать, косой, рябой, старый, толстый или урод. Одну он снимает за ужин в «Метрополе», а другую – за поездку на его «бентли». А мужики всё это чувствуют. У них на таких идиоток нюх получше, чем у собак. Иностранцы, конечно, в этом плане не испорчены так, как наши. Ещё едут в Россию за загадочной русской красотой и душой. Их, конечно, легче заполучить. Но и они уже начинают догадываться, как дело обстоит. Так что ты, дорогая моя, умница. А любовь, – вздохнула Елена Петровна, – она придёт. Ты сама поймёшь, когда появится тот самый мужчина.

– Ты говорила мне это, когда мне было почти шестнадцать… И я ошиблась.

Елена Петровна замолчала, понимая, о ком говорит Лара.

– Слушай, Лар, да что произошло? На хрена тебе всё это сдалось?

– Мам… – Лара долго молчала, подбирая нужные слова – они постоянно где-то вертелись спиралевидными нитями-мыслями. – Я потерялась. Я не могу найти выхода. Я не знаю, куда идти. Понимаешь, я сломалась.

– Что за чертовщину ты несёшь? Ты, моя дочь, сломалась? Лара, да ты сильнее, чем кто-либо. Посмотри на меня: сколько я раз выбиралась из говна. Меня мужчины заталкивали туда по уши, а я готова была пальцами всё это разгребать, чтобы вылезти. – Елена Петровна замолчала. И не из-за грубости, которая проскальзывала в разговоре, а из-за того, что поняла: и в её жизни был момент, когда она думала, что всё кончено.

– Ты недоговариваешь, мам.

Та внимательно посмотрела на дочь и не сказала ни слова.

Неужели пришло время для откровений? К чему ворошить старое, когда за десятилетия всё само уложилось, покрылось слоями пыли. В прошлом нет никакой пользы. Его нужно безжалостно убирать на дальние полки и терять ключи, забывать пароли и важные даты.

– А папа? Ведь именно после него ты сломалась, да? – с напором спросила Лара, словно ожидая спасительного крика.

Елена Петровна уселась поудобнее в кресле, словно ей было некомфортно, и посмотрела на недопитую бутылку шампанского. Потом взяла её, наполнила бокал, залпом выпила и закурила. И заговорила, словно задыхаясь от собственных слов:

– Лар, я не хватаюсь за прошлое, как ты. И понять тебя не могу. Стас жив, наверное, поэтому ты будешь всю жизнь себя и его оправдывать, ждать его. В моём же случае это бесполезно. К чему? Он не виноват, и я тоже.

– Но ты же всю жизнь пыталась убежать от этой потери.

– Да ни хрена – вот здесь она сидит. – Елена Петровна дотронулась до груди. – Но зачем мне эти сантименты, Лара? Я не могу лить слёзы по тому, чего уже не вернёшь. Поверишь, мне иногда даже трудно вспомнить то время, как будто его никогда не было.

– А то, что сейчас?

– Перелистываю, как ежедневник. Лара, меня этому ещё твоя бабушка научила. У неё вообще не было таких понятий, как прошлое или будущее. «Только смерть вечна, – говорила она, – всё остальное либо проходит, либо приобретает иные формы». Ей некогда было думать, хорошо – плохо, много – мало. Она жила по совести. Знаешь, какая у неё была любимая фраза? Дают – бери, бьют – беги.

– Лагерный подход к жизни.

– Нет, жизненный, Лар. И я живу одним днём. Если сегодня у меня есть деньги на шампанское, сигареты и ужин в «Ритце» – этому надо радоваться. Что будет завтра? Какая разница? Меня может уже не быть. Ну что? – Елена Петровна выдохнула, затушила сигарету и посмотрела на часы. – Завтрак подходит к концу?

– Хорошо, мама. – Лара, не ожидала, что встреча так быстро закончится. Она, наверное, впервые так увлеклась беседой с матерью. – Я тогда поеду.

– Постой, детка, – улыбнулась Елена Петровна. – Я вовсе не хочу, чтобы ты уезжала. Проведи со мной весь день, если у тебя нет никаких планов.

– Вообще-то нет.

– Ну вот и чудно. Я уже забронировала нам в местном салоне несколько процедур.

Лара улыбнулась, ей была непривычно и приятна такая забота матери.

Женщины вместе вышли из лобби-бара и отправились в спа-салон. Пока мастера делали им педикюр, Лара и Елена Петровна продолжали общаться.

– Ты, кстати, где была? – спросила мать. – Я тебе звонила-звонила.

– Я была в Италии. Всю зиму.

– Отлично. Кстати, может, съездим на пару недель к тебе? Я так хочу позагорать.

– Я продала виллу, – тихо ответила Лара.

– Почему?

Лара молчала, раздумывая, говорить или нет. Но мать прервала паузу.

– Лара, давай рассказывай всё. Я же вижу, у тебя что-то случилось.

И Лара рассказала всё, что произошло в прошлом году. Впервые за долгое время она смогла выговориться матери, даже не задумываясь, что та, возможно, не поймёт. Перед ужином Елена Петровна уговорила Лару пройтись до ближайшего магазина и купить новое платье. Но повлиять на выбор Лары Елена Петровна не смогла: как она ни уговаривала дочь приобрести что-то роскошное, Лара остановила выбор на простом чёрном платье в стиле 60-х годов, но не отказалась от выбранных матерью серебристых босоножек на тонкой шпильке и сумки-конверта.

Поначалу мать не одобрила выбор Лары, назвав платье слишком скучным и простым. Но когда увидела Лару, вышедшую из примерочной комнаты, поменяла мнение.

– Лара, какая ты красавица! А твоя худоба тебе всё-таки идет. Посмотри, какие у тебя стали ножки, особенно колени. Как у благородной английской кобылицы.

– Хороший комплимент, мама, – усмехнулась Лара.

– Я тебе правду говорю. У большинства женщин колени ужасные, у меня в том числе, поэтому я так люблю носить брюки. А у тебя там ни грамма жира – красота.

Ужинать остались в ресторане отеля за столиком с видом на Тверскую улицу. Слушая мать, Лара наблюдала за прохожими. Иногда её мысли будто выключались, и Лара думала о чём-то своем. Потом снова вернулись в номер матери. Лара сидела на кровати рядом с Еленой Петровной. Мать и дочь курили небольшие кубинские сигары и пили портвейн.

– Хорошо, что мы вернулись к тебе в номер. Здесь спокойнее, – сказала Лара.

– Так что ты собираешься делать? – осторожно поинтересовалась мать. – Подашь на них в суд? Если хочешь, я могу помочь, у меня остались хорошие связи.

– Мам, ничего я делать не буду. Мне, если честно, всё равно. Наверное, так и должно было случиться.

– Ну с этим я не согласна. Что ты сделала такого, чтобы эта троица тебя разорила?

– А что сделала ты, чтобы Марк в прошлом году обобрал тебя до нитки, оставив с долгами, и на тебя завели уголовное дело?

– Ну, это старая история. – Мать махнула рукой.

– И у меня старая история.

– Лара, эти проходимцы вились вокруг тебя столько лет. Ты им, как-никак, доверяла, вела вместе с ними дела. Марка я знала пару лет и в принципе отдавала себе отчёт, что мальчик просто хочет поживиться.

– В прошлый раз ты мне говорила, что он тебя любил.

– Конечно, любил. А кто не любит за такие деньги?

– Мама, опять деньги, деньги. Не нужны мне деньги. Ты знаешь, я себя сейчас прекрасно чувствую без них. Да, сегодня мы потратили столько, что я могу, наверное, на это ещё целый год жить, но я сейчас будто во сне, но знаю, что скоро проснусь. Наступят будни, и я буду работать над новым сценарием, буду сама убирать квартиру, стирать, готовить.

– А зачем тебе готовить-то? Иван на что?

– Мам, в Москве он занимается десертами. Я не могу всю жизнь есть только тирамису и шоколадные конфеты, мне нужны какие-то другие продукты. И потом, он устаёт. Я не хочу его заставлять готовить, когда он приходит с работы.

– Ну хорошо, а что ты собираешься делать тогда?

– Не знаю, сейчас сложно сказать. У меня есть пока деньги, чтобы жить. Если будет совсем тяжело, пойду искать работу.

– Лара, – уверенным голосом сказала мать, – основная причина, по которой я приехала сюда, – увидеть тебя и… – Елена Петровна не любила ненужные вступления; она достала из сумки тонкий листок – чек гонконгского банка, на котором Лара прочла своё имя.

– Не понимаю, – вопросительно произнесла Лара.

– Здесь мой долг, я возвращаю его тебе. Плюс проценты.

– Нет, мама, я не возьму деньги. И какие-то проценты… Это уже никуда не годится.

– Что значит, не возьмёшь? – возмутилась Елена Петровна. – Не строй из себя святую. Ты мне помогла, вытащила из такой передряги. Эти деньги ты можешь использовать на фильм.

– Мама, сегодня ты уже столько на меня потратила: одежда, салон…

– Какие-то шпильки… О чём ты говоришь, Лара? Бери. – Елена Петровна протянула Ларе конверт с документами об открытии счёта на имя дочери.

– Мама… – У Лары на глазах показались слёзы. – Неужели у меня действительно что-то изменилось?

– Всё когда-нибудь меняется, главное – чтобы к лучшему.

Лара улыбнулась, обняла мать.

– Когда ты познакомишь меня со своим мужчиной? – спросила Елена Петровна.

– Давай завтра вечером. Приходи на ужин.

– Может быть, лучше в ресторане? Я тебя очень люблю дочка, но ты же не умеешь готовить. – Елена Петровна почему-то обрадовалась. – Это ты унаследовала от меня.

Лара засмеялась и успокоила мать:

– Готовить буду не я, а Иван.

– Звучит заманчиво. Тогда завтра в шесть вечера я буду у тебя.

– И это значит, что ты приедёшь только к восьми.

Елена Петровна рассмеялась.

– Как хорошо ты меня знаешь.

– Пока! – Лара поцеловала мать в щёку и вышла из номера.

 

Глава 41

Захлопнув за собой дверь, Лара ещё долго стояла, держась за ручку. Она пыталась внушить самой себе: вот оно, то, чего она так долго ждала. И теперь всё встанет на свои места: есть любимый мужчина, появились деньги, чтобы снять собственный фильм, невзирая ни на какой финансовый кризис, появилось вдруг ощущение, что вот оно – долгожданное спокойствие. Как будто свет на съёмочной площадке погас и режиссёр кричит: «Стоп, снято!» И оказывается, что первые кадры уже давно монтируют, и премьера фильма совсем скоро.

Да что же это такое? Да разве бывает так? Пустота, пустота – и вдруг, словно дождь, обрушивается на тебя счастье. Неужели нужны были потери, разочарования, слёзы, боль, одиночество, чтобы сейчас почувствовать себя счастливой?

Лара посмотрела на часы – было около двух ночи. «Наверное, поздно ему звонить, – подумала она. – Зачем его будить? Ведь до завтра ничего не изменится. Разбужу и обрадую его утром».

Продолжая представлять себе, как она придёт к Ивану с утра домой, расскажет, что теперь у неё есть деньги на фильм и вообще у неё есть всё, а главное – ОН, Лара нажала кнопку вызова лифта.

Войдя в лифт, она улыбнулась. Открыла сумку, чтобы достать мобильный телефон и вызвать такси, но передумала, решив, что его легко можно будет найти возле выхода из отеля. Вспомнила, что оставила свои вещи у матери в номере. Но они же договорились завтра встретиться – наверняка маме будет нетрудно захватить их с собой.

Лара вышла из лифта, ощущая, что её мысли меняются – как бабочки перепархивают с цветка на цветок: то она думает об Иване, то о своём фильме, то о маме.

Подходя к двери в холле, Лара увидела, как та закружилась в своём обычном повороте, когда кто-то толкает её, чтобы войти. Лара впилась взглядом в это вращающееся движение, следя, как одно стекло, подобно рулетке в казино, сменяет другое. И вот дверь остановилась.

Лара сделала шаг – и почувствовала, как внутри всё сжалось от невыносимой боли. Дыхание перехватило. Напротив, в нескольких шагах, удивлённо глядя на неё, стоял Стас. И вокруг не было толпы, в которой можно было скрыться, не было ничего – только тишина и пустота отеля, неожиданно, словно символ, объяснившие ей всё. За несколько секунд она вдруг вспомнила все годы, что была с ним, и поняла, что это всегда были отельные отношения. Они всегда были пропитаны запахом спешного отъезда. Никогда в них не было ничего домашнего и устоявшегося. Эти отношения можно было уместить в одну фразу: «Здравствуй и прощай». Что бы они ни делали: сидели ли в ресторане, ехали ли за город на машине, слушали ли джаз на летней веранде в «Саду «Эрмитаж», плыли ли на арендованной яхте по Средиземному морю или просто общались – всегда чувствовалось предстоящее расставание. Даже приезжая к ней в Италию, Стас был там случайным посетителем, временным гостем. Иногда казалось, что встреча только началась, а они уже оба думают, когда и как она закончится. Лара поняла: во всём, что делал Стас, чувствовался этот невидимый бег. Он всегда уходил, а она всегда его догоняла. А кто бежал за ней?

– Лара! – не веря своим глазам, произнёс Стас.

Молча какое-то мгновение они стояли, словно замерев в кадре, когда кто-то нажал кнопку «пауза». Стас успел заметить, как Лара изменилась. Это не только восхитило его, но и сильно задело. Он никогда не видел её такой отдалённо независимой, такой гордой, такой желанной.

Лара слегка покачала головой, сжала в руке сумку и вдруг бросилась бежать назад к лифтам. Но это было её ошибкой: на мраморном полу босоножки заскользили, и, не удержавшись, она упала. Стас бросился к ней, схватил её под локоть, помогая встать, но Лара закричала:

– Не трогай меня!

Менеджеры на ресепшене, убирающие холл горничные, портье, несколько случайных посетителей – все обратили на них внимание.

– Лара, – мягко сказал Стас, – позволь мне помочь тебе.

– Не прикасайся ко мне, – отчётливо проговорила Лара, поднимаясь. Она встала, поправила волосы и посмотрела на него. – Я не-на-ви-жу тебя, Ильин. Я бы хотела сказать, что равнодушна к тебе, но не могу. Каждой клеточкой тела я тебя ненавижу. Ты прошёл по моей жизни так, как не проходил ни один мужчина, истоптал её вдоль и поперёк, как только что выросшую траву. Там, – Лара дотронулась до груди, – ничего не осталось. Понимаешь ты это? – Она сорвалась на крик. – Там пусто! Кто? Кто сможет это заполнить? Я потеряла всю веру, всякое желание любить, доверять кому-то. Я ненавижу тебя за всё, за то, что встретила тебя тогда на мосту. Если бы я могла что-то стереть из своей жизни, это была бы та встреча… Зачем ты оказался там? Всю жизнь со мной будет моя глупость, доверчивость… – Лара закрыла лицо руками. – Радуйся! Да! Радуйся! Ты победил, чёрт побери! Я не могу жить без тебя! И я не хочу больше жить с этим! Я ненавижу тебя!

Стас молчал. Лара тоже замолчала. Выдержав паузу, она прошла мимо него и подошла к дверям.

– Лара! – закричал Стас.

Лара остановилась, не оборачиваясь. Она чувствовала, как слёзы подступают к глазам, как чувства снова сковываются, словно начался процесс обморожения. Вот она не чувствует ног, потом рук, глаз, всего тела.

– Прости меня… – произнёс Стас.

В стекле Лара увидела, как посреди зала, под взглядами незнакомых людей он опустился на колени. Её плечи задрожали. Лара едва сдерживала рыдания, закрыв рот рукой.

Она не знала, что на самом деле чувствовала в этот момент. Не знала, что делать.

«Боже мой, ведь он никогда меня не оставит. Даже если уйдёт и перестанет мне звонить, писать, он всегда будет рядом. Ну почему я так слаба? Почему не смогла отпустить его?

Ведь это моя собственная ошибка. Только моя. Полгода, год мучений, но не пятнадцать лет… как рак. Ты лечишься, проходишь курс химиотерапии, раковые клетки исчезают на время, а потом появляются снова, и растут, растут. И так до бесконечности, пока окончательно не перекроют дыхание, не убьют тебя. Я проиграла…»

Неожиданно она почувствовала злость на Ивана: он не позвонил и не написал ей вечером. Неужели он не чувствовал, что ей будет тяжело? Почему он не чувствовал? Почему не позвонил раньше, чтобы забрать её отсюда? А сейчас она стоит здесь и не знает, что делать. Все эти месяцы она пряталась по углам, боясь быть узнанной. Она ходила по улицам, опустив голову, боясь разглядеть в толпе Стаса. Она по-прежнему предпочитала запирать себя дома – не потому что должна была постоянно работать, а потому что боялась внешнего мира. Она отключала телефон, чтобы стать недоступной Ему. И почему именно сейчас, когда она меньше всего ожидала этой встречи, когда забыла о нём, будто его никогда и не было, когда почувствовала себя счастливой оттого, что жизнь снова набирала полный ход, почему он снова появился? «Ради Бога, кто-нибудь ответьте, почему он сейчас вернулся? – мысленно закричала Лара. – Кинься ты ко мне сейчас, схвати – и ты увидишь, что я согнусь, как гуттаперчевая кукла. От меня ничего не останется».

Вдруг она услышала какой-то странный, противный звук, который вывел её из состояния оцепенения.

Стас по-прежнему стоял на коленях, склонив голову. Лара с силой толкнула с силой дверь, вышла из холла гостиницы и медленно спустилась по лестнице, зная, что Стас не побежит за ней.

Она пошла пешком через Александровский сад домой. Но в квартиру к себе не вернулась. Её тянуло к Ивану. Сколько бы она себе ни говорила, что показывать слабость нельзя, она знала: Иван поймёт.

Лара поднялась в лифте к его квартире. Позвонила в дверь. Никто не открыл. Она позвонила ещё и ещё. За дверью по-прежнему было тихо.

Лара села на ступеньки и обхватила колени руками. Она думала о Стасе, не зная, правильно поступила или нет. И наконец она заснула.

 

Глава 42

Сон быстро одолел Лару. Ей снились лес, цветы, затем она так же неожиданно оказалась в Москве. Вот она идёт по Тверской улице вниз, в сторону Кремля. Идёт не одна, а вместе с Жанной. Они разговаривают, смеются. Вокруг много народа, так что приходится протискиваться сквозь толпу. Пробираясь между людьми, Лара теряет Жанну из виду. Она кричит: «Жанна, Жанна!» И вдруг останавливается, оглядывается и видит, что никакой толпы нет. А где-то вдалеке компания мужчин, которые ей улыбаются. Лара не может разглядеть их лиц, но вот они ближе, и наконец она узнаёт их – это Стас, Рома и Лёва. Она хочет развернуться и убежать, но сзади снова появляется огромная мятущаяся толпа, которая не пропускает.

Мужчины почему-то останавливаются, смотрят на Лару, смеясь, переговариваются. «Лара, Лара», – слышится голос Жанна из толпы. Она где-то здесь, совсем рядом, но её не видно. Лара, испуганная, пятится, но ей не дают втиснуться в толпу. Она видит, как Стас пожимает руку Роману и Лёве и отходит от них, направляясь к ней. Лара стоит, чувствуя, как дрожат колени, холодеют руки, пот выступает на лбу, дыхание становится учащённым, чувствуется сухость во рту.

Стас приближается. Наконец подходит, и неожиданно весь страх, охвативший Лару, рассеивается. Стас улыбается и протягивает ей руку.

– Лара! – вдруг слышится крик Жанны, которая наконец-то выбралась из толпы. – Не соглашайся!

Лара смотрит на Жанну, потом на Стаса.

– Он же тебя опять обманет! – кричит Жанна. – Как же Иван?

– Видимо, не судьба, – говорит Лара и протягивает руку Стасу, тот крепко её сжимает, улыбается.

Лара поворачивается, толпа расступается, давая дорогу. Лара и Стас бегут куда-то. «Лара, Лара! Стой!» – кричит Жанна им вслед.

Бегущие останавливаются. Лара оборачивается, смотрит на Жанну, качая головой, шепчет: «Нет, нет, я не вернусь». И они снова бегут, всё быстрее и быстрее. Поворачивают в какие-то переулки. Возле старого полуразрушенного дома они останавливаются, вбегают во двор. Там грязно. Стены дома когда-то были жёлтыми, теперь стали грязно-коричневого цвета, помойка полна мусора. И здесь Стас прижимает Лару к стене и начинает целовать. Лара отвечает на его поцелуи, но при этом ощущает, что ей одновременно противно и приятно это делать. Она чувствует, что не хочет его поцелуев, но не может сказать «нет», не в силах остановить это сама.

Где-то слышен голос всё ещё пытающейся найти её Жанны: «Лара! Лара! Лара!»

– Лара! Лара, проснись! – услышала Лара голос Ивана. Она приоткрыла веки, почувствовала, как тот гладит и целует её волосы. – Что ты здесь делаешь?

– Мне хотелось увидеть тебя. Где ты был?

– Я думал, ты проведёшь весь день с мамой.

Ларе не понравилось, что он не ответил на вопрос.

– Где ты был? – резко спросила Лара. Она встала, собираясь уйти, но не смогла двинуться с места и, прислонившись к стене, заплакала. Тело не подчинялось ей. Как оборванный лоскут ткани, оно опустилось на ступеньки.

– Лара… – Иван подумал, что Лара ревнует его. – Успокойся. – Он обнял её. – Я был у себя в лаборатории, работал.

Лара недоверчиво посмотрела на него: правду он говорит или нет?

– Ты мне не веришь? – усмехнулся Иван. – Я кое-что придумал специально для тебя, любительница кофе.

Лара посмотрела на Ивана, как будто спрашивая: «Что же это?»

– Ты всегда говорила, что твоя любимая актриса – Одри Хепберн.

– Что же ты придумал? Позавтракать у «Тиффани»?

– Нет. – Иван рассмеялся. – Впрочем, мне нравится это идея. Только, как мне помнится, в этот магазин тебя не заманить. Поэтому я придумал десерт.

– Какой?

– Он называется «Coffee а Roma», – ответил Иван и достал из пакета фирменную коробку с логотипом его кулинарии. В ней лежали несколько стеклянных вазочек, заполненные прослойками шоколадно-кофейного десерта. Цвет плавно переходил от светло-бежевого в тёмно-шоколадный. Сверху десерт был украшен тонкой шоколадной паутинкой. – Возьми. Ты будешь первая, кто попробует это.

Лара взяла коробку, улыбнулась.

– «Римские каникулы» – это, наверное, мой самый любимый фильм.

И вдруг снова заплакала. В этих слезах было всё – счастье, боль, радость, вернувшийся из сна страх, воспоминания о сегодняшней встрече со Стасом. «Снова Рим, – подумала она. – А как бы я поступила, если бы это был не сон, а реальность? Неужели для меня всё ещё существует проблема, кого выбрать?»

Иван обнял Лару.

– Я не ожидал от тебя такой реакции. Думал, ты будешь рада.

– Я рада, я очень рада. Обними меня, крепче, – попросила Лара. Иван подчинился. Лара прижалась к нему, уткнувшись в плечо, и ещё горше заплакала. Она думала о Стасе. О том, как бежала от него, как ощущение загнанной жертвы снова вернулось к ней, как чувствовала, что Стас всё это время был в Москве. И что будет теперь? Ведь он наверняка попытается её найти. Вдруг он уже сейчас стоит на лестнице и ждёт? Как вернуться домой?

Но её никто не ждал. Когда Лара через несколько часов вернулась домой, лестничная площадка была пуста. Она отперла дверь, прошлась по комнатам. Села на кухне на подоконник и посмотрела на окно Ивана, зная, что сейчас его нет дома.

 

Глава 43

Утром Юля проснулась, чувствуя резкую боль в животе, небольшой жар и сильную головную боль. К ней подошла медсестра.

– Ну как вы? – спросила она участливым голосом.

– Пить хочется, – ответила Юля.

– Я сейчас принесу, – сказала Наталья Ивановна и вышла из комнаты.

Через несколько минут она вернулась со стаканом воды. Помогла Юле напиться. После чего Юля легла обратно на подушку.

– Как вы чувствуете себя? Лучше? – спросила Наталья Ивановна.

– Да, неплохо. Мне кажется, у меня температура.

Наталья Ивановна измерила ей температуру, давление.

– Не так плохо, – сказала она, посмотрев на градусник. – Тридцать восемь с половиной, после операции часто бывает. Давайте я вам сделаю укол, будет легче.

– Хорошо, – согласилась Юля.

Наталья Ивановна сделала укол.

Потом она приготовила Юле завтрак: овсяную кашу и чай с молоком. Девушка ела без аппетита.

Ближе к полудню Наталья Ивановна спросила у Юли разрешения отлучиться на несколько часов – надо было съездить в больницу и ненадолго заскочить домой, проведать сына.

– Он у меня уже во втором классе учится, – сказала Наталья Ивановна. В её голосе чувствовались нотки грусти. Было видно, что женщина скучает по сыну.

– Это вы из-за меня не смогли его увидеть? – Юля почувствовала себя виноватой.

– Нет, что вы, – успокоила её Наталья Ивановна. – У меня же суточное дежурство. А Костик с бабушкой, он умница.

– Вашего сына зовут Костя?!

– Да, – спокойно ответила женщина. – Вы так удивились.

– Я думала, вы хотите позлословить после той статьи.

– Какой статьи? – не поняла женщина.

– Разве вы не читали вчера в журнале? – Юля решила, что женщина просто из вежливости не хочет её расстраивать.

– Что вы, Юленька, мне не до чтения, – искренне сказала Наталья Ивановна. – У меня столько забот. Я Костю одна воспитываю. Мама у меня золотая, дай ей Бог здоровья, помогает. Ей почти восемьдесят, но она старой закалки, всю войну прошла. И на месте не сидит, всё по дому делает, на здоровье не жалуется, хоть и болячек куча. А на зарплату медсестры в наше время не особенно проживешь, поэтому я из этих «сутки – троё дома» бываю там, наверное, лишь один день. Чтоб на Костю посмотреть, чмокнуть его, а потом бегу куда придётся: подрабатываю везде – и уборщицей и няней, и сиделкой. Не до журналов мне и даже не до телевизора. Прихожу домой, ставлю чайник, а сама чувствую, что даже пить не хочется. Съедаю какой-нибудь бутерброд, выпиваю чай – и спать. – Наталья Ивановна умолкла, огляделась по сторонам и, заметив под кроватью валявшиеся вещи, подняла, сложила аккуратно в шкаф. – Вы извините меня. Про вас что-то написали?

– Это неважно, – покачала головой Юля. – Сколько вам Штейн дал?

– Простите, кто? – не поняла Наталья Ивановна.

– Мой… – Юля запнулась, ей совсем не хотелось называть Штейна мужем. – Тот мужчина вчера в больнице. Сколько он вам денег дал?

– Много, – виновато ответила женщина. – Я обещала нашему заведующему половину.

– А почему вы согласились, Наталья? – спросила Юля, пристально глядя на женщину.

– Вас жалко стало, – сказала женщина. – Он так на вас кричал, что я испугалась. Знаете, мой муж меня тоже бил. Я терпела ради Костика почти три года, думала, всё-таки отец, но потом поняла, что сама себя обманываю. И ушла.

«Вот и я терплю ради своего Кости», – подумала Юля.

– И если честно… – Женщина посмотрела на Юлю, как будто знала, что та поймет её. – Всё-таки эти деньги нам не помешают. Вы уж простите меня, что я так откровенно. Мне не часто столько предлагают за уход.

– Ничего. – Юля покачала головой. – Я сама не могла привыкнуть. Лучше знаете что… – Юля привстала. – Вот там моя сумка лежит. Вы не могли бы подать мне её?

Наталья Ивановна подняла Юлину сумку с пола и поднесла ей. Юля отыскала там портмоне и вытащила все деньги.

– Я не знаю, сколько здесь… – Юля протянула деньги Наталье Ивановне: – Возьмите.

– Нет. Зачем? – Женщина отошла назад.

– Берите, берите, – сказала Юля. – Это для вашего Кости. Они вам пригодятся. А сами лучше идите домой, отоспитесь. Проведите эти три дня вместе с сыном.

– Спасибо. – Женщина взяла деньги и сунула в карман кофты. – Большое спасибо. Я вернусь через несколько часов, проверю, как вы.

– Нет, Наталья, не нужно, – сказала Юля. – Не возвращайтесь, со мной всё будет в порядке.

– А как же ваш муж? Он очень рассердится, когда узнает, что я ушла.

– Не волнуйтесь. Я скажу, что сама отпустила вас. Я придумаю. А вы идите, идите… к Косте.

Наталья Ивановна собрала свои вещи, потом вернулась в спальню и положила на столик рядом с кроватью какую-то коробку.

– Юленька, если захотите спать, я вам оставлю снотворное, с ним легче. Две таблетки запейте водой.

– Хорошо. – Юля небрежно взяла коробку и сунула в широкий карман шёлкового халата.

Когда Наталья Ивановна ушла, Юля медленно встала с постели и, держась за живот, направилась в гостиную. Там она долго сидела на диване возле окна, думая, что теперь делать. Юля вспоминала свою жизнь до приезда в Москву, о том, как было хорошо и спокойно, когда она жила с мамой и папой. И как она решила рискнуть – приехала в Москву. Вначале было страшно – незнакомые люди, чужой большой город, экзамены. Но потом, как ей показалось, она нащупала нужный путь и как-то успокоилась – первый год в институте прошёл легко и незаметно. Появились новые подруги, друзья, и появился Костя.

Поначалу ей казалось, что между ними существует только дружба, и не более того, – ну, может быть, она немного симпатизировала ему. Но Костя с его московским шиком, его знакомствами и богатыми родителями казался ей недоступным идеалом, мечтать о котором даже не было смысла. А когда летом во время сессии он дал понять, что она ему нравится, Юля опешила. Что в ней было такого, что могло бы понравиться ему? Настойчивость и ухаживания Кости убедили Юлю, что она уникальна. Но последующие события – отчужденность Кости, заметное недовольство ею, раздражение, стыд от общения с нею на людях – поколебали её уверенность. Юля не знала, как получилось, что из близкой подруги она превратилось в существо, к которому он относился с таким безразличием, а иногда даже с презрением.

Даже те моменты близости, которые были между ними, не успокоили Юлю, а скорее посеяли подозрение, что Костя стремится избавиться от неё. Подтверждением стал рассказ Даниила об их споре.

Юля не знала, как найти выход из той ситуации, в которой очутилась. Ей казалось, что кто-то столкнул её в пропасть, откуда нельзя выбраться. И тут она поняла, что встреча со Штейном не была спасательным кругом, как ей показалось сначала. Сейчас Штейн представлялся стоящим на вершине этой скалы. Наблюдая, как она падает, он ещё бросал камни ей вслед и радовался, если попадал в цель.

Медленно поднявшись, Юля подошла к бару, взяла бутылку красного вина, бокал и поставила их на кофейный столик рядом с диваном. Пить не хотелось, но она заставила себя, надеясь погрузиться в состояние опьянения и забыться. Первый бокал она выпила залпом, словно не замечая вкуса вина. Потом налила второй, сделала несколько глотков. Вначале ей понравилось послевкусие, оставляющее на кончике языка аромат вишни. Она продолжила пить, и вскоре наслаждение от вина исчезло, осталось только одно желание – поскорее выпить эту бутылку, чтобы алкоголь начал действовать.

Отпивая из бокала, Юля машинально опустила руку в карман и, словно забытую вещь, нащупала коробку снотворного. Услышав, как щелкнул дверной замок, она быстро вынула руку из кармана и повернула голову к окну, как будто она наблюдала за происходящим на улице. Юля прислушалась к шагам, ожидая появления Лёвы. Но привычного шума, сопения и ворчания не было.

Через мгновение появилась Марфа, их домработница, крупная, приятной внешности брюнетка. У Марфы были сильные полные руки с большими пальцами, некрасивые ноги со слишком толстыми щиколотками и венозными икрами. Но смуглое лицо её было привлекательным, хотя и рано стареющим: большие карие глаза с длинными ресницами и глубокими морщинами вокруг, густые смолистые брови, чуть полноватые светло-розовые губы, а самое главное – длинные, иссиня-чёрные волосы, всегда собранные в тяжёлый большой пучок, аккуратно заколотый невидимыми шпильками. Юле они казались ненатуральными – настолько непривычно было видеть эти волосы, блестящие и густые. Марфа всегда была спокойна. Приходила, здоровалась и сразу же принималась за свои обязанности. С Юлей разговаривала редко, спрашивая её только по мере необходимости, нужно ли приготовить что-то особенное для Льва Арьевича или достаточно простого ужина. Но, несмотря на эту кротость и вежливость, Юля чувствовала, что Марфа презирает её и, может быть, даже ненавидит. И не понимала, почему.

Наблюдая, как Марфа принялась протирать тряпкой столы, стулья и подоконник, Юля решилась с ней заговорить. Ей захотелось узнать больше об этой женщине.

– Тяжело вам, Марфа?

– А? – откликнулась Марфа, продолжая вытирать и без того чистый подоконник. – Тяжело? Жара-то какая – конечно, тяжело. Пока всё уберёшь, вся вспотеешь. Вчера такой ливень был, а сегодня вон как, опять солнце.

– Нет, я говорю о вообще… Как вам живётся?

– А вам-то что?

– А вы давно работаете у Лёвы?

– Почти пятнадцать лет.

– Пятнадцать лет? – удивилась Юля. – И никогда не хотелось уйти от него, поменять работу, свою жизнь?

Марфа перестала возиться и посмотрела на Юлю. В её взгляде сквозили одновременно презрение и жалость.

– А вам не хочется?

– Хочется, – кивнула Юля. – Только вы, наверное, меня не поймёте. Думаете, что мне ещё нужно: живу в шикарной квартире, одежда есть, машина, работа.

– И даже молодой любовник, – с упрёком сказала Марфа.

– Вы тоже прочли эту статью или Лёва вам её подсунул? – спросила Юля.

– С чего это он будет мне подсовывать? – Марфа обозлилась. – Сама купила и прочла. И не стыдно вам?

– Мне стыдно? За что? – возмутилась Юля. – Вы же ничего не знаете.

– Как не знаю? Живёте с Лёвой, а сами за его спиной гуляете с другим.

– А как будто он не гуляет, как будто он святой.

– Не святой, но ведь он столько вам сделал. Вот все так к нему: сначала на шею вешаются, канючат у него то денег, то машину, а потом сами же обвиняют во всём, бросают. Нет чтобы спасибо сказать да в ножки поклониться, что в свет вывел, не бросил.

– Вы защищаете его так, как будто вы не его домработница, а жена, – произнесла Юля, отвернувшись к окну, и отпила вина.

– А я и есть его бывшая жена, – со злостью сказала Марфа.

– Что? – Юля повернулась и уставилась на домработницу. – Вы были женаты, и ты… – Юля не знала, что сказать. – И вы… вы у него работаете прислугой?

– Уж лучше быть прислугой у него, чем совсем без него. Он согласился. – Марфа присела на стул, её сильные полные плечи задрожали, тряпка выпала из рук. Но она быстро совладала с собой и вытерла навернувшиеся слёзы. – Ничего. Вас, шалав, видеть противно, но он же всё равно здесь, никуда не уходит.

«Странная какая любовь, – подумала Юля. – И за что, и как она может любить его? Что в нём такого, что удерживает её рядом с ним? Ведь здесь не в деньгах дело. А в чём тогда?»

Марфа встала и снова принялась убираться. Юлины мысли вернулись на прежний круг, но сейчас ей стало ещё мучительней от осознания, что она обречена провести жизнь с Лёвой, без любимого человека. Юля не понимала, как Штейн может быть таким жестоким, таким изобретательным, отравляя жизнь людей, которые его окружали.

«Нет, нет, – повторяла про себя Юля. – Этому нужно положить конец. Если не с Костей, то и не с ним! Ну почему же он не хочет отпустить меня? Что за злоба живёт в этом человеке? Такое ощущение, что внутри у него растёт дерево, обматывая корнями все его внутренности, а в этих корнях – горький яд, отравляющий не только его, но и всё, к чему он прикасается. Почему ему так нужно, чтобы всем вокруг было больно? Ведь он никогда и никого не сделал счастливым. Все его хорошие поступки – лишь притворство, первый шаг, чтобы заманить жертву. – Юля посмотрела в окно. – Боже, какой дождь скоро начнётся – наверное, ужасный ливень… Вот он и смоет всю эту грязь и низость, ничего не останется… Нет, останется Москва, которая как губка вместе с дождём впитывает человеческую боль и злость, и счастье, и слёзы, и все пороки. Здесь слишком душно, грязно, противно… Ведь я не люблю его и никогда не любила, а ещё немного – и я буду ненавидеть его, желать ему смерти. А я не хочу этого. Каким бы он не был, я не желаю ему смерти. И даже если не будет Лёвы, на смену ему придёт другой. Такие, как Штейн, будут существовать всегда… Люди куда-то бегут… Куда они бегут? Словно в погоне – и не за счастьем, а за деньгами и славой. Такое ощущение, что где-то там, в конце пути стоит Лёва, держит сигару и отпихивает всех ногами… Нужно… Я не хочу тут больше находиться, не хочу видеть его, быть объектом его хитроумных выходок. И эта женщина… Боже мой, все мучаются. А я не хочу больше мучиться».

Юля встала с дивана и принялась расхаживать по комнате, забыв о боли. Иногда запиналась босыми ногами о ковёр, задевала стулья, потом поправляла их. Она металась из угла в угол, поглядывая в окно. Подошла к нему, раскрыла настежь, впуская удушливый парной воздух в комнату. Почувствовав снова боль в животе, она поднесла к нему руку. Всё её тело сжалось. Юля остановилась. Она дышала полной грудью, но чувствовала, что ей не хватает воздуха. «Как душно, как душно…»

Отойдя от окна, Юля побежала в кухню за стаканом воды, но увидела там Марфу, натирающую мраморный пол: подол её юбки задрался, обнажив толстые ноги. Юля посмотрела на них с отвращением и неожиданно заметила большие синяки. Она отвернулась, налила стакан воды и услышала ворчание Марфы: «Что вы топчетесь тут? Не видите, я тру пол…» «Голос, тот же голос, – повторила несколько раз про себя Юля. – Та же порода… отвратительная и гадкая….»

Юля выбежала из кухни в гостиную, налила бокал вина и выпила его залпом. Потом села на диван. И тут её рука, машинально опустившаяся в карман халата, нащупала коробку снотворного. «Две таблетки, – пронеслось у неё в голове, – и будет лучше». Она вынула коробку с лекарством, налила в бокал вина и стала класть таблетки в рот, запивая вином. Когда все восемнадцать штук были выпиты, Юля присела на диван. В этот момент вошла Марфа. Юля вздрогнула.

– Я устала, – сказала Юля, чувствуя разливающуюся по всему телу теплоту и негу. – Прилягу здесь, отдохну.

– Отдыхайте, сколько хотите. Вам нужно одеяло?

– Нет, и так хорошо.

Марфа ушла.

«Ну вот и всё, – подумала Юля. – Прости меня, Господи, прости, Костя…» Она смотрела, как по небу медленно плывут облака, меняя свои причудливые формы. Облака становились всё чернее и чернее, и казалось, что они заманивают девушку в свою бездонную пустоту. «Не надо по мне плакать, не надо… – подумала Юля. Но вдруг неожиданно подумала о маме, как будто чувствуя её голос, зовущий издалека: „Юленька, куда же ты… куда?“ Юля сообразила, что надо было бы написать маме записку, попросить прощения. Она хотела сходить в кабинет и найти там листок бумаги и ручку, но тело уже не слушалось её, силы медленно таяли. – Ну вот и всё. Всё… Простите…»

 

Глава 44

Поднимаясь по лестнице, Костя достал из внутреннего кармана пиджака купленные утром билеты, в другой руке он держал цветы – большой букет ромашек. Он надеялся, что Юля обрадуется им, когда увидит. Он прошёл по коридору в сторону её палаты, но как только приблизился к двери, услышал голос какой-то женщины.

– Молодой человек, вы куда? – спросила дежурившая медсестра.

– Я к Пановой Юле.

– Её выписали.

– Как выписали? – изумился Костя. – Ей же только вчера сделали операцию.

– Так её муж и забрал домой. За ней там будет ухаживать наша коллега, не переживайте.

Не веря своим ушам, Костя открыл дверь и увидел, что кровать, на которой лежала Юля, пуста.

Цветы выпали из ладони. Костя обхватил голову руками. Но, поняв, что сейчас нужно не паниковать, а срочно ехать домой к Штейну и любым способом забирать оттуда Юлю, повернулся. Только он собрался уйти, как кто-то схватил его за рукав рубашки.

– Молодой человек! – Снова услышал Костя голос той же самой женщины. – А это вы на фотографии? – Женщина протягивала ему журнал, в котором Костя увидел свои и Юлины фотографии.

Он схватил журнал, читая заголовок и некоторые предложения из статьи.

– Не поставите автограф? – спросила женщина, протягивая ему ручку.

– Вы что, с ума сошли?! – разозлился Костя, кинул журнал женщине в руки и бросился бежать по коридору.

Ошарашенная женщина смотрела ему вслед, недоумевая: почему он отказался подписать журнал и обозвал её сумасшедшей.

Костя поехал домой к Штейну, не задумываясь, каким будет прием. Всё, что он хотел сделать, – это схватить Юлю и вынести на руках из этого ада. Он понимал, что только он может сломать этот образовавшийся треугольник.

Подойдя к двери Штейна, Костя уже собирался позвонить, как заметил, что дверь не заперта. Костя постучал. Никакой реакции не последовало. Вокруг по-прежнему было тихо. Тогда Костя осторожно приоткрыл дверь: «Юля, Юля…» Теперь он понял, что Юлина растерянность и постоянная боязнь были не напрасными, если Штейн так легко забрал её из больницы домой, даже не посчитавшись с тем, что девушке только что сделали операцию.

Пока он ехал из больницы, Костя обдумывал каждое слово. Ему было всё равно, будет дома Штейн или нет. Он вытащит Юлю из этого запутанного круга. И больше никогда не отпустит её, а всегда будет крепко держать в объятьях. Он понятия не имел, какую жизнь сможет ей предложить, но точно знал, что в ней будут любовь и честность. Костя понимал, что и сам многого ещё не знает, но чувствовал, что может найти правильный путь, а вместе с Юлей это будет легче. Они попытаются создать новую жизнь. Косте казалось, что он готов к любому повороту.

Но, увидев Юлю бездыханной на диване, остолбенел.

«Юля! – закричал Костя. – Юля! Юля! Юля!»

Он бросился к дивану, схватил Юлю и начал трясти. Слёзы брызнули у него из глаз мгновенно. «Что же ты наделала, девочка моя? Почему, Юля, почему?!» Костя целовал Юлино лицо. «Ответь мне, очнись!» Юлина рука выпала из его объятий и безжизненно повисла. Костя медленно опустился на диван рядом с Юлей. Он смотрел на неё – и не верил в то, что видел.

«Нет, нет… Нужно звонить в «скорую», в милицию… куда ещё надо звонить? Он разозлился на себя: нельзя закатывать истерику – может быть, не всё потеряно. Он достал мобильный телефон и, набрав номер «скорой помощи», сообщил о происшедшем и адрес. После звонка снова вернулось ощущение странной театральности всего происходящего. Как он должен вести себя?

Костя присел на диван рядом с Юлей, но смотреть на неё не мог. Он с силой сжимал в ладони мобильный телефон и смотрел в потолок. «Почему? – Костя заговорил с Юлей вслух. – Почему ты так поступила со мной?»

– Что здесь происходит? – послышался голос Льва. При виде распахнутой настежь двери квартиры первое, что пришло ему в голову: он всё-таки недооценил Юлю, и она оказалась настоящей стервой, сумевшей вынести вместе со своим любовником всё, что было в квартире. Уже в этот момент он подумал о том, каким может быть выражение его лица, когда он будет беседовать с журналистами: уголки губ опущены, опухшие глаза (как назло, только недавно Лев был в салоне – значит, предстоит снова напиться виски и не спать всю ночь, выкуривая одну сигарету за другой). Но при виде Юли, лежащей на диване, мысль, пришедшая в голову, оказалась противна всему его нутру: когда любовница заставала его со случайными женщинами или жена – с любовницами, ему было плевать на всё и всех. Ему это даже нравилось. Единственной, кого он пытался скрыть от жены, была Лара. Ему было мучительно признать, что Лару он любит. И жена это поняла за две секунды.

Но вот он вошёл и увидел, что они вдвоём сидят в одной комнате – видимо, о чём-то беседовали, а Юля заснула. Заснула у него в доме, принимая этого молодчика. Низко и мерзко. Неужели ей так же плевать, как и ему? Тут Лев заметил слёзы на лице Кости. И в одно мгновение понял, что произошло. «Нет, это не я!» – повторил он несколько раз про себя.

Костя поднял голову, увидел Льва – и в ту же секунду ощутил невероятную ненависть к этому человеку. Он чувствовал, это именно Лев виноват в смерти Юли.

– Что здесь происходит? – гневно закричал Костя. И бросил в Штейна пустую упаковку снотворного. Тот даже не попытался поймать её. Коробка упала на пол. – А вы не видите? Она мертва! Мертва!

– Мертва! Мертва! – Лев хотел схватиться за голову, но, сообразив, что весь лоск и порядок во внешности будет нарушен, начал рыться в карманах – сначала пиджака, затем брюк, пытаясь отыскать сигареты. – Моя девочка! – закричал он. – Как же так?! – Он опустился на колени, протянув руки к Юле, затем закрыл лицо ладонями. – И… и… – Костя приготовился услышать истошные рыдания, вопли. – …И она это сделала в моей квартире! Как она могла это сделать со мной?

– Сделать с вами? – отозвался Костя. – Это вы, вы – мерзкий, вонючий, аморальный тип, это вы так бесчеловечно убили её.

Лёва убрал руки от лица. Потом сел в кресло, посмотрел на Костю.

– А ты ещё больший актёр, чем я. – Лёва встал и ушёл в другую комнату. Через минуту вернулся с бутылкой виски и двумя стаканами и поставил их на кофейный столик, находившийся между диваном и креслом. Разлил по бокалам алкоголь и протянул стакан Косте.

– Что вы сказали? Вы думаете, я играю? – Костя с презрением посмотрел на предлагаемую выпивку, но стакан не взял. Штейн хмыкнул и поставил стакан обратно на стол.

– А разве нет? Кому как не тебе притворяться? Видимо, тебе предстоит долгая беседа с милицией. Я прихожу домой и застаю любовника своей сожительницы. Девушка мертва. Это вызывает подозрения.

– В том, что Юля выпила эти таблетки, виноваты только вы. Вы загнали её в клетку.

– Мальчик, как ты горячишься. Знаешь ли ты, что после этого… – Лёва многозначительно произнес «этого» и отпил виски, – в Москве тебе делать нечего. Твоё блестящее звёздное будущее осталось позади.

Костя молча смотрел на Лёву. Он поражался его спокойствию и хладнокровию.

Тот набрал номер телефона: «Роман? Да, я. Нужна твоя помощь. Юля умерла. – Костя мог слышать только голос Льва. – Пришёл домой, а она тут лежит. Таблеток каких-то наглоталась. – Лёва закурил новую сигарету. – Да, я тоже понимаю, что очень некстати – фильм так и не успел закончить. – Лёва рассмеялся. – Столько денег потеряю из-за этого».

«Он не понимает… Он не понимает, что потерял. Деньги? – думал Костя, слушая слова Льва. – Как он вообще может думать о деньгах?»

«Меня сейчас ещё вот что волнует, – продолжал Лёва, выпуская дым. – Журналисты. Эти мрази быстро докопаются до всего. И тут, понимаешь, она ведь не одна была… Нет, второго трупа нет, – рассмеялся Лева. – Но застал я её в компании с Костей… Да, с этим юным Ромео… Где? Сидит здесь у меня сейчас, смотрит на меня в упор… Рома, а он нас не любит… Вот я и думаю, что в пору своей горячности наше дарование начнет давать интервью. Ты бы слышал, какую он тут пламенную речь произнёс несколько минут назад. Я прям ощутил себя каким-то дьяволом во плоти, что погубил невинное создание».

«Мерзкий, вонючий козёл», – думал Костя.

«Конечно, это не я засунул таблетки ей в рот, – возмутился Лева. – Я ему так и сказал, что сейчас ситуация явно против него… Кто его спасет? Папа занят своей молодой певичкой. – Лёва взглянул на Костю, который, услышав упоминание о своем отце, разозлился. – Мама? А что мама? У мамы своих забот хватает – надо найти достойного отчима для сына… Да, я думаю, что если Костя пообещает нам обо всём молчать и не давать никаких интервью, то с ним всё будет хорошо».

– Я ничего не обязан вам обещать! – зло произнёс Костя.

«Да, и пришли мне какого-нибудь следователя из своих. Я позвоню сейчас Марфе. Она тоже дура: пошла, небось, в магазин и забыла закрыть дверь. Вот пусть она её и найдет. А я будто бы у себя на даче уже неделю с Эльвирой – помнишь? Да, она у меня была пару дней назад. Мечтает быть только танцовщицей. Низка планка – но чего не сделаешь ради такой красавицы».

– Советую тебе, – положив трубку, сказал Лёва, – побыстрее отправиться туда, откуда ты прибыл. И молчать.

– Почему вы считаете, что мне не поверят?

– На твоём месте я бы решил всё это забыть, – не отвечая на вопрос Гринёва, произнёс Лёва. Он подошёл к входной двери и раскрыл её, предлагая Косте удалиться.

 

Глава 45

На часах было почти девять вечера, а Елены Петровны до сих пор не было. Лара не особенно нервничала, зная свою мать – Елена Петровна никогда не приходила вовремя. Она делала только так, как было удобно ей.

Но вот раздался резкий звонок в дверь. Лара открыла дверь и увидела почти запыхавшуюся мать.

– Мама, ты что бежала?

– Почти летела. Ты не поверишь, с кем я сейчас столкнулась в «Ритце»?

– Тебе налить воды?

– Воды… – Елена Петровна поморщилась. – Дорогая, я вообще не пью воду. Водку с мартини и три оливки – не откажусь.

Лара повернулась к матери спиной, отошла в кухню, где достала бутылки с алкоголем. И начала делать матери и себе коктейли.

– Подожди, ты не слышала, что я сказала!

– Слышала, мама. И даже знаю, кого ты встретила – Стаса Ильина.

– И ты так спокойно говоришь это? Разве ты его видела?

– Да, – кивнула Лара и отвернулась к окну, продолжая смешивать коктейли. – Вчера, когда выходила от тебя.

Мать подошла к Ларе, дотронувшись рукой до её плеча.

– Дочка, и что теперь?

– А что теперь, мама? – Лара налила коктейль в бокалы, повернулась. На её лице снова было выражение испуга.

– Я не знаю, ты мне скажи. Может, мы позвоним в милицию?

Лара рассмеялась:

– Как ты себе это представляешь? Ты, я и отряд милиции ворвутся в «Ритц», чтобы схватить особо опасного преступника – Стаса Ильина, обвиняющегося во лжи?

– Давай мы с тобой его просто побьём. У меня сил хватит! – с энтузиазмом сказала Елена Петровна.

Лара смеясь обняла маму:

– Я тебя обожаю, – сказала она и поцеловала мать. – Иногда у тебя такие гениальные идеи появляются. Мама, давай мы просто всё это забудем. Главное, прошу, не проговорись об этом Ивану, когда он придёт. Я не хочу, чтобы он знал.

– Хорошо, никаких вопросов.

Елена Петровна и Лара прошли в гостиную.

– Так он ничего не знает о Стасе?

– Не всё, – смутившись, ответила Лара. – Я боюсь, что Иван не поймёт, сколько сил мне понадобилось, чтобы снова не броситься в объятья Стаса. А ведь я это делала последние пятнадцать лет с того момента, как наши отношения официально были закончены. И ни один мужчина не смог меня удержать.

– Значит, ты любишь его? – спросила Елена Петровна. Увлечённая беседой она взяла из вазочки шоколадную конфету с коньяком, затем последовал трюфель из белого шоколада с ликёром «Бейлис», потом ещё одну и ещё.

– Ивана? – уточнила Лара, словно хотела саму себя убедить, что мать спрашивает именно об Иване, а не о Стасе.

– Да, его… – Мать ела конфеты. Лара задумалась, но тут её внимание привлекли конфеты, быстро исчезающие с тарелки. Она украдкой наблюдала, как мать поедает шоколад, и удивлялась. Лара не помнила, чтобы Елена Петровна вообще ела шоколад.

– Вку-у-усно, – произнесла Елена Петровна, дожёвывая конфету, и вдруг замерла. – А! – закричала она. – Что это? Шоколад?! Почему ты меня не остановила, Лара?

– Вроде тебе нравится. Я их сама ем теперь почти каждый день. Иван делает специально для меня вечером, а утром приносит свежую коробочку, кладёт под дверь.

– Хм, а по тебе не заметно… Всё от нервов. – Елена Петровна все ещё злилась на себя за съеденный шоколад и на Ивана, которого косвенно считала виноватым в совершённом разговении. Но в то же время, услышав, что Иван делает это ежедневно, она смягчилась, по своей натуре любя красивые мужские поступки – особенно вот такие, когда мужчина балует женщину. Елена Петровна знала, что и сама в такие минуты готова есть шоколад горстями.

Лара насторожилась, пытаясь понять расположение матери. В то же время как будто обрадовалась, что тема разговора поменялась.

– Я помню, когда мне было приблизительно столько же, сколько тебе сейчас… – начала Елена Петровна.

– Разве ты помнишь свой возраст? – удивилась Лара.

– Не остри. Мне один чиновник тоже подарил столько шоколада. Неловко было отказываться, и к тому же он мне нравился…

– Чиновник или шоколад?

– Чиновник, конечно. В общем, я за вечер всю коробку и съела.

– Ужас!

– Ужас, – согласилась Елена Петровна. – Потом мучилась от изжоги всю ночь и неделю сидела на одной воде с лимоном.

– А чиновник что?

– А ничего… не помню уже. Кажется, у нас ничего не вышло. У него была старуха-мать, патологическая жёноненавистница. Он никогда не был женат.

– Лакомый для тебя кусочек.

– Да, но, как говорится, не судьба.

Лара услышала звонок в дверь. Это был Иван, принёсший несколько пакетов с едой и вином.

Елена Петровна вышла в коридор, когда Иван, поставив сумки на пол, обнимал и целовал Лару.

– Ох, простите, я вам помещала, – в свойственной только ей игровой манере произнесла Елена Петровна. В одной руке она держала бокал с мартини. Подойдя к Ивану и Ларе, она вдруг остановилась, разглядывая эту пару, словно незнакомую. Потом посмотрела на дочь, точно впервые заметив в глазах Лары настоящее счастье.

– Елена Петровна, мама Лары, – сказала она, протягивая руку Ивану. – Хотя многие думают, что мы сёстры.

Иван улыбнулся и поцеловал протянутую руку.

Оставшись с Ларой на кухне, когда Иван был в ванной, Елена Петровна успела шепнуть дочери: «Я ещё никогда не видела такого красивого мужчины».

– Да что ты, мам, – улыбнулась Лара. – Он вроде вполне обычный.

– Не скромничай, он чертовски обаятельный, потому что не клонированный манекен из журнала, а настоящий мужчина. И, по-моему, он в тебя безумно влюблён.

Лара улыбнулась. Ей было приятно слышать такую оценку матери, и впервые её ничто не настораживало.

Вернулся Иван.

– А вы хулиган. – Елена Петровна подошла к Ивану и хлопнула его по плечу. – Из-за вас мне придётся сидеть на жёсткой диете всю следующую неделю.

– Не понимаю, – смутился Иван.

– Ваш шоколад… – произнесла Елена Петровна. – Это что-то. Он такой вкусный и соблазнительный, словно молодой любовник.

– Интересное сравнение, – улыбнулся Иван.

– Мама всё так сравнивает, – рассмеялась Лара.

– Не волнуйтесь, – попытался успокоить Елену Петровну Иван. – Лара сказала мне, что вы не любите жирные блюда. Я приготовлю сегодня лёгкое блюдо: запечённый лосось с гарниром из свёклы, кускусом и альфа-фальфа…

– О… – Елена Петровна улыбнулась. – Звучит очень музыкально, напоминает что-то итальянское.

– Скорее фьюжн, – улыбнулся Иван, разворачивая рыбу, завёрнутую в несколько слоёв бумаги.

– А рыбу вы где покупаете? – поинтересовалась Елена Петровна, поглядывая через плечо Ивана. – На рынке или в магазине?

– Мне её доставили час назад прямым рейсом из Ниццы, – ответил Иван и начал разделывать рыбу на филе.

– Из Ниццы? – удивилась Елена Петровна. – То есть вы хотите сказать, что ещё несколько часов назад эта рыбёшка плавала у берегов Ниццы, а теперь вот здесь, в Москве?!

Иван кивнул. Он переложил тонко порезанные куски на отдельную тарелку, натёр их крупной морской солью, какими-то специями, полил оливковым маслом из тонкой бутылочки, напоминающей флакон духов.

– Лара мне рассказывала, что вы ездите по всему миру. – Елена Петровна присела рядом на высокий стул. – Вас это не утомляет?

– Нисколько, я лёгкий на подъём. Мне достаточно позвонить и сказать, что кто-то ждёт меня на другом конце света, и я поеду туда. – Иван обернулся и взглянул на Лару. – Конечно, если не будет более важных причин остаться дома.

– Какие могут быть причины? – рассмеялась Елена Петровна. – Детей у вас нет, у Лары – тем более. – И Елена Петровна умолкла, поняв, что сболтнула лишнего. Лара побледнела, на её глазах показались слёзы.

Иван заметил, что женщины обмениваются странными взглядами, полными ненависти и мольбы.

– Вечно ты так, мама! – Лара со злостью поставила бокал на стол и вышла из кухни.

– Лара, прости! – крикнула Елена Петровна, но Лара, будто не слыша, вышла в коридор и свернула в кабинет, громко хлопнув дверью.

Иван в растерянности стоял возле стола, держа длинный блестящий стальной нож из набора, который он недавно пристроил на Лариной кухне, и смотрел на мерцающее лезвие.

Он заметил, как Елена Петровна, открыв какую-то створку, достала бутылку коньяка, бокал и исчезла со всем этим в коридоре.

Иван думал о Ларе. Но, словно находясь в каком-то трансе, он думал не о том, что с ней сейчас происходит, а о ней в недалёком прошлом. Оглядевшись, он в очередной раз поймал себя на мысли, что до него эта кухня была пуста. Признаки жизни подавала лишь дорогая итальянская кофеварка. Как символ одиночества хозяйки, она стояла на кухонном столе.

Впервые попав сюда, Иван заметил, что в доме множество предметов искусства, фотографий, привёзенных со всего света сувениров. Но, несмотря на это, в квартире чувствовалась пустота. Он долго не понимал почему, но когда начал здесь готовить – догадался. Пустовала одна из самых главных частей дома – кухня. Она была небольшой, узкой, словно вытянутой пристройкой ко всей квартире. Казалось, что кухню и поместили сюда только по одной причине – как-то не принято жить в квартире без неё. Шкафы были полупустыми. Ивану пришлось натаскать сюда кучу всякого хлама, чтобы создать настоящий уют и домашнюю обстановку.

У Лары не было миксеров, комбайнов, мясорубок, даже самого простого известного сопровождающего все европейские шведские столы и континентальные завтраки тостера, и того не было. Всё, что здесь было, казалось, имело декоративно-прикладной вид. Даже необходимые тарелки, вилки, чашки и прочие столовые приборы выглядели здесь чужими. Купленные в дорогих магазинах, с проставленными брендами на донышках, они были похожи на витринные образцы, которые никто никогда не брал в руки. Ни один из уголков не был побит, ничто не было поцарапано, затёрто, с каким-нибудь пятном, которое забыли вытереть. Всё хранило первозданную свежесть и неприкосновенность.

Ивану казалось, что Лара и не замечает изменений, произошедших на кухне. Она же с трепетом домохозяйки заходила теперь сюда по вечерам, раскрывала шкафы и любовалась появившимися новинками, которыми по-прежнему не пользовалась.

Из состояния оцепенения Ивана вывел шум воды, донёсшийся из одной из комнат. Иван вышел в коридор и понял, что вода льётся в душевой, расположенной в кабинете. Он пошёл дальше, увидев Елену Петровну, сидящую на диване и пьющую коньяк. Ничего не сказав, он удалился, как будто и не заглядывал в эту комнату. Однако успел заметить, что женщина, несмотря на ухоженную внешность, выглядит постаревшей и усталой, причём это несоответствие стало заметно ему только несколько минут назад. Когда Елена Петровна стояла на кухне и весело щебетала о Ницце – на её лице не было и капли той усталости.

Дверь душевой оказалось не заперта. Иван потянул ручку и вошёл. Шум воды заглушал плач Лары. Заметив Ивана, Лара вымученно улыбнулась ему, стараясь скрыть, что расстроена. Потом подставила лицо под струи воды, чтобы слёзы стали незаметны. Ей хотелось выглядеть спокойной и безмятежной. Но Иван, не поверив уловке, открыл дверь душевой кабины и вошёл к ней. Лара вздрогнула.

– Давай я тебе нанесу скраб на спину, – предложил Иван.

Лара обернулась и посмотрела на него, забыв о растекшейся под глазами туши.

– Твоя одежда… – только и смогла произнести она.

– Что произошло? Почему ты убежала?

Лара прижалась к нему, притянув под плотный поток воды. Иван почувствовал, как его одежда намокла.

– Разве мама ещё не рассказала тебе? – спросила Лара, не поднимая головы. Она заметила, как следы от её размазавшейся косметики остаются на рубашке Ивана.

– Нет. Она сидит в гостиной. Пьёт коньяк. Я не понимаю, что происходит между вами. За что ты на неё злишься?

– Иван, – Лара нашла в себе силы поднять голову, – у меня не может быть детей. Наверное, нужно было сказать тебе это сразу, но я не думала, что наши отношения станут такими…

– Почему?

– Потому что в это сложно поверить. – Лара посмотрела ему в глаза.

Он заметил тот самый взгляд – испуганной маленькой девочки, которой кто-то сделал больно. «Кто, кто? – пронеслось у него в голове. – И почему она до сих пор не может это забыть?»

Лара развела руками.

– Ты в душе, в мокрой одежде, почему…

– Тебе плохо, – произнёс Иван. В его голосе послышалось и утверждение, и вопрос.

– Мне страшно, – тихо сказала Лара. – Разве так бывает? Я боюсь, что однажды открою глаза, а тебя рядом не будет.

– Я буду рядом. – Голос Ивана звучал уверенно. – Если ты этого захочешь.

– А то, что я тебе сейчас сказала? Какое это имеет для тебя значение?

– Никакого. – Иван ещё крепче прижал Лару к себе. – Мне не нужны дети, мне нужна ты. Ты думаешь, я буду любить тебя меньше, если у нас не будет детей? Лара, дети – это прекрасные составляющее жизни, но они не способны изменить чувства двух людей. Я не могу любить мать Хлои только потому, что она мать моей дочери. Я просто не люблю её как женщину. И роди она мне хоть двадцать детей, мои чувства к ней не изменятся.

– А как же вечное мужское желание наследника, продолжение рода?

– Наверное, это немного цинично, но то, что будет после меня, будет по-другому. Это не будет моей жизнью. Умру я – остановится ли на этом твоя жизнь? Ты встретишь нового мужчину, который полюбит тебя, а я останусь в прошлом.

– Не говори так. – Ларе было странно и страшно слышать подобные высказывания. – Ты не будешь просто в прошлом, ты навсегда останешься со мной – в моей памяти, в моей душе, в моей любви к тебе.

– Лара, – улыбнулся Иван, – мёртвых не любят.

Лара пожала плечами. Фраза показалась ей жестокой, но правдивой.

– А вот живых надо прощать, – продолжил Иван.

– Иван, – поняв, что он намекает на мать, сказала Лара, – ты не понимаешь. Она всю жизнь так врывается ко мне – словно порыв ветра в незакрытое окно. И постоянно приносит с собой ворох проблем, имена любовников, которые я не желаю запоминать, вечные свои просьбы о помощи. У меня своя жизнь, а она лезет в неё так, будто главная персона в ней.

– Лара, она твоя мать. – Иван попытался успокоить Лару, видя, как из более или менее спокойного состояния она снова вернулась в возбуждённое агрессивное.

– Она? – На лице Лары появилась злобная усмешка. – Она любит только себя. Всё, что она делает, преследует определённую цель. Вот и сейчас не знаю, зачем она дала мне деньги, когда я ни о чём не просила.

– А ты не думаешь, что все эти годы она чувствовала себя виноватой перед тобой? Ты же не слушаешь – вот и приходится обрушиваться на тебя, как снег на голову.

– Ты странный. – Лара дотронулась ладонями до его лица, по которому бежали прозрачные капли воды. – Почему ты так хочешь, чтобы я поняла её, простила?

– Потому что прощение близких – это счастье. А я очень хочу, чтобы ты была счастлива.

Лара посмотрела на него, потом крепко обняла и стала целовать, вдыхая аромат, исходивший от его кожи. Она пропускала между пальцами его волосы, медленно опуская ладонь на шею, спину.

– Ты мой родной, – произнесла она тихо. – Мне с тобой так хорошо… Не уходи никогда, прошу, не уезжай никуда…

– Почему? – удивился Иван, заглядывая в её глаза и не понимая, откуда в них такой страх.

– Потому что, – медленно произнесла Лара, – мне иногда кажется, что однажды ты можешь не вернуться.

– Хорошо, не уеду, – согласился Иван.

И Лара вдруг с ужасом осознала, что сама-то может легко уйти. И если сейчас она ему скажет, что их отношения закончены, Иван это поймёт и примет. И от этого ей стало больно и одиноко. Почему-то её преследовало настойчивое желание принадлежать ему, а не быть свободной. А Иван давал ей именно эту свободу, которая сейчас казалось совсем ненужной и дешёвой.

 

Глава 46

Когда Елена Петровна после ужина и примирительного разговора уехала, Лара и Иван долго сидели на диване и общались. Незаметно наступила ночь.

Разговор был почти не о чём, иногда наступало молчание, и они просто сидели рядом, слушая музыку, пили вино и смотрели на улицу.

– Осень… – произнесла Лара. – Она совсем уже рядом.

– Я люблю осень, – сказал Иван.

– Я тоже. В ней есть что-то тоскливое и родное.

– Как в тебе, – шёпотом добавил он.

– Что? – Лара взглянула на него. Неужели он смог так прочувствовать её?

– Тебя это удивляет, Лара? – Иван смотрел на неё, как будто изучая её лицо, волосы, взгляд.

– Да. Мне никто такого раньше не говорил.

– А я никогда не видел таких глаз, в которых счастье соседствовало бы с печалью.

– И в каком же глазу у меня счастье? – рассмеялась Лара.

– В обоих. Они у тебя наполнены счастьем, словно водой. Но они подобны океану, в них скрыта такая глубина, а в этой глубине – тайна, печаль.

– Хм, ты слишком красиво говоришь.

– Нет, я говорю о том, что вижу. Какой бы ты счастливой ни была, всегда есть нотка грусти. Почему, я не знаю, это твоя тайна. Может быть, ты расскажешь её мне когда-нибудь.

– У меня нет тайны, – возразила Лара.

– Ты говоришь так, потому что не хочешь помнить об этом, но что-то тебя тревожит. Как будто ты пытаешься стереть всё из своей памяти.

– Потому что я хочу, чтобы там был только ты.

– У всех есть своё прошлое. И оно не должно приносить боли, потому что всё, что было там, закончилось.

– Иногда прошлое возвращается.

– Просто нужно закрыть дверь и не открывать, – сказал Иван, а Лара представила себе вращающуюся дверь в «Ритце».

Лара молчала, размышляя над этой фразой. Резкий звонок телефона нарушил тишину. Иван почувствовал, как Лара вздрогнула.

– Почему ты не отвечаешь? – спросил он.

– Не хочу, – тихо ответила Лара.

Включился автоответчик, про который Лара забыла. И в ту секунду, когда она собралась было встать и выключить его, раздался голос Стаса, хриплый, видимо, прокуренный, и пьяный. Лара не могла сдвинуться с места. «Лара, – надрывно сказал он. – Я завтра утром уезжаю. Я жду тебя, не хочу уезжать без тебя. – Стас покашлял. —Ты посмотрела на меня вчера с такой ненавистью, что я не могу забыть твой взгляд… Я приехал в Москву только ради… тебя, Лар. Прости меня… могли бы мы встретиться?…прошу выслушай. – Стас глубоко вздохнул, затягиваясь сигаретой. – Я не знаю, как тебе объяснить всё, что произошло… я вынужден был это сделать. Лар, это очень долгая, давнишняя история, тянущаяся между мной и Штейном. И вдруг ты… Лар, это был бизнес. Пока ты зависела от него, он смотрел на всё сквозь пальцы, а потом ты перекрыла ему дорогу. И Штейн сказал мне: „Лара заигралась. Либо убери её, либо я это сделаю“. У Штейна не всё так просто, как ты думаешь. У него деньги грязные. Лара, я знал, что делаю… у меня не было выбора. Ты не захочешь верить, но не удаляй эту пленку, прослушай потом её ещё раз. Лара… у тебя, наверное, ничего не осталось на жизнь, позволь мне помочь… я потерял тебя… наверное навсегда. Вернись ко мне, прошу. Я буду ждать тебя. Я… люблю тебя, Лара. Только тебя».

Лара молчала, слушая, как бьётся сердце, чувствуя катящиеся по лицу слёзы.

– Кто это? – спросил Иван.

– Это та дверь, которую я пытаюсь закрыть, – ответила Лара, глядя куда-то мимо него.

Она почувствовала холод, как будто всё её тело промёрзло. Вернулись воспоминания о вчерашнем сне. Нет, нет, она должна усидеть, она никуда не побежит, приказывала себе Лара. Всё кончено.

– Что было вчера? Ты мне не рассказала. Поэтому ты прибежала ко мне? – спросил Иван.

– Да, – тихо ответила Лара.

– Что ты хотела мне сказать?

Лара посмотрела на него. Иван заметил, что её взгляд был потерянным и далёким.

– Я не знаю, мне просто был нужен ты.

– А он? Тот, кто тебя сейчас зовет, он нужен?

Лара помолчала и ответила, не зная, врёт сама себе или говорит правду:

– Нет. – Слёзы продолжали медленно течь по лицу.

«Да чёрт возьми, – подумала она. – Как я тебе могу сказать, нужен или нет? Я его ненавижу. Он всю жизнь вот так звонит, а потом исчезает. Побеги я сейчас в отель, его там не найду. И этот звонок окажется всего лишь моей выдумкой. Нет, пусть уж он навсегда останется там один. Как я одна. Да, лучше быть одной. Навсегда одной. Ведь было всё так хорошо, а сейчас опять что-то начинается, словно опадающие листья с деревьев, всё смешивается. Разве можно во всём этом быть счастливой? И ты, ты… Иван, зачем ты появился в моей жизни? Неужели и тебя я должна сделать несчастным? Зачем тебе страдать из-за меня?.. Боже мой, я схожу с ума. Неужели он должен страдать? Мои мысли разрываются на части, я не знаю, что делать. Прогнать прямо сейчас? Лучше пусть ему будет больно и всё пройдёт быстро, чем медленно оставлять его. А зачем его прогонять? Я же счастлива с ним, я люблю его. Но ведь это только сейчас – а что потом? Что, если он перестанет любить?»

Иван это почувствовал. Он допил вино и поставил пустой бокал на кофейный столик.

– Лара, – сказал он, глядя ей в глаза. – Я никогда не буду держать тебя или принуждать к чему-то. Быть со мной или не быть – это только твоё решение. Твой выбор.

Лара смотрела на него, не зная, что сказать.

– Честно скажу, если ты уйдёшь, будет очень больно. Но если уйдешь, не возвращайся. Только…

– Только что? – Лара надеялась, что он даст ей какой-то шанс, подскажет какой-то выход из этой ситуации.

– Чего ты хочешь, Лара? Что для тебя любовь?

– Любовь – это когда идёшь в темноте, как будто одна, но всегда знаешь, что где-то рядом чья-то рука. И в любую минуту ты можешь её нащупать. Любовь – это когда не холодно зимой. Когда не мокро под дождём и не мучает жажда в жару. Любовь… – Лара задумалась. – А в конце что? – На глазах у неё вновь выступили слёзы. – Снова одиночество, как остывшая чашка кофе, запах которого улетучился.

– А может быть так, что кофе никогда не остынет и навсегда сохранит аромат? – спросил Иван.

Слёзы высохли. Это был провокационный вопрос. Почему спросил? – подумала Лара. После всего, что он сказал ей, ему всё-таки хочется услышать то, что услышать легче, – ложь.

Словно он спросил: возможно ли, что мы останемся вместе навсегда? И как будто он хотел услышать только «да», даже если бы это была неправда. Было ощущение, что это вопрос не от Ивана.

Лара молчала. По всей квартире, словно аромат кофе, распространилась тишина. Казалось, молчание длилось целую вечность. Но Иван прервал его: сел ближе и поцеловал Ларе руку. Потом улыбнулся: «Лара, ты знаешь, где меня найти».

И ушёл.

Лара закрыла за ним дверь, думая, почему не смогла ему ответить. И вдруг поняла: Иван не хотел слышать ложь, как ей показалось вначале. Ему нужна была только правда. И ему нужна была её любовь – но только настоящая любовь. Лара не понимала, почему не смогла сказать ему, что чувствовала себя в ответственности за всё человечество, отвечая на вечный вопрос: «Есть ли срок у любви?»

Мысли, сменяя друг друга, снова вернулись на тот замкнутый круг, где был Стас. Какая это была любовь? Странно, но сейчас, думая о Стасе, Лара вдруг почувствовала пустоту. И был ли её уход из отеля бегством или окончательным «нет»?

Лара сидела возле окна, наблюдая, как в разных окнах загорается и гаснет свет, как какие-то люди возвращаются домой. Она заметила свет в окнах Ивана. Вон его силуэт, он один сидит на кухне, видимо, тоже смотрит на её окно.

Можно ли прямо сейчас взять и всё решить? И не бежать никуда и никуда не возвращаться, а остаться где-то навсегда.

Лара надела пальто, открыла дверь и вышла из квартиры. В воздухе чувствовался запах приближающейся осени. Какие-то его частицы ещё хранили летнее тепло, отчего хотелось вдыхать воздух полной грудью, а не кутаться в одежду.

Лара огляделась. На улице было пустынно, как бывает только глубокой ночью, когда всё вокруг словно замирает ненадолго. И ты понимаешь, что именно эти минуты иногда могут быть самыми решающими в твоей жизни.

Снова вернулся этот вопрос: «Есть ли срок у любви?» А что, если она просто не знает? Да и что такое срок, когда важна сама любовь, а не её продолжительность? Разве может она измеряться неделями, месяцами, годами?

Любовь – это вечность, даже если это всего два дня.

Если она изменила что-то в тебе, принесла что-то лучшее, если она прошла сквозь тебя, значит, это была настоящая любовь. Да разве важно в этом случае, сколько она длилась?

Любовь – это не время суток и не сезон. Любовь – это что-то неуловимое, то, что нельзя удержать.

Лара посмотрела наверх. Свет в квартире Ивана погас. И в ту же минуту Ларе показалось, он погас повсюду. И вот теперь она стоит одна в темноте, не видя ничего, не зная, куда идти.

Лара сунула руку в карман пальто, нащупывая зажигалку и портсигар. Было слышно, как её каблуки стучат по асфальту. И только белокурые волосы Лары ещё мелькали в темноте, пока она не скрылась за поворотом Дома на набережной.

 

Эпилог

В комнате ярко горел свет. Костя сидел за столом, глядя на себя в зеркало. Его взгляд был серьёзным, словно замёрзшим. Костя поправил волосы и тут же отвернулся: «Ничего, волосы не главное…» Он подошёл к окну, сел на белый облупленный подоконник, пододвинул к себе стеклянную банку, почти доверху заполненную окурками. Потом достал из старых потёртых брюк пачку сигарет, закурил.

Он смотрел на медленно падающий снег, серебрившийся в свете фонарей. Снежинки, медленно кружась, одна за другой ложились на снег, словно лепили снежный ковёр. Где-то в комнате тихо играл диск, словно эхо, до Кости доносились слова песни «Deep waters». Костя медленно курил и наблюдал за падающими снежинками.

В дверь постучали.

– Войдите, – сказал Костя и повёрнул голову к двери.

Дверь открылась, и Костя увидел знакомое лицо Дениса Фиолетова. Он был одет в чёрное двубортное пальто, на котором виднелись ещё не растаявшие снежинки. Костя спрыгнул с подоконника и, быстро затушив сигарету в банке, подошёл к другу, обнял его.

– Спасибо, что пришёл, – сказал он. – Я тебя очень ждал.

Денис осмотрелся, сел на стул. Костя заметил его привычную бледность кожи и глубокий взгляд. Он подошёл к другу и взял у него из рук пальто. Денис достал из внутреннего кармана бутылку водки и пачку сигарет.

– Я его вот сюда пристрою, – сказал Костя и стал развешивать пальто на батарее. – Быстро высохнет.

– Спасибо. – Голос друга был непривычно тихим, и, казалось, что он только и говорит краткими фразами.

Денис закурил.

– У тебя здесь неплохо, Костя. А ты не собираешься вернуться в свою квартиру или к маме?

– Нет. – Костя покачал головой. – Там мне всё напоминает о Юле, а здесь спокойно. И на работу никогда не опаздываю. – Костя попробовал рассмеяться, но это вышло у него плохо.

– А что с квартирой?

– Сдаю, – спокойно ответил Костя. – Мама была против. Ей вообще не понравилось, что я вернулся. Она как-то свыклась с Лондоном. А когда я сказал, что хочу попытаться восстановиться в институте, отнеслась к этому весьма холодно. Потом предложила мне жить у неё, но я отказался. Мне самому мало надо – еда да чтоб тепло было. А это, можно сказать, бывшая квартира – тут всё есть, даже душ. Мне хорошо. – Костя тоже закурил.

Денис продолжал удивляться, как изменился его друг. Костин взгляд стал меланхоличным и потухшим, как будто он смотрел куда-то в глубь себя, постоянно с кем-то общаясь. Его жесты стали медленнее. «Странно, – подумал Денис. – Такое ощущение, что родился не в своё время. Главное, чтобы не провёл всю жизнь в этом полунищенском одиночестве…» Но казалось, что Костя сам всё понимает и принимает как должное.

В комнате стояла тишина. Костя открыл бутылку водки, налил в стаканы. Потушил сигарету и сел рядом с другом.

– Костя… – Денис замялся. – Я не один.

– Кто с тобой?

– Абрамов, конечно. Он тоже хотел тебя увидеть.

– Так что ж вы оба не зашли. Где он? – Костя встал со стула и открыл дверь. Даниил стоял в узеньком коридоре, прислонившись к стене. Друзья посмотрели друг на друга и, не сказав ни слова, пожали руки.

Даниил вошёл в комнату, так же, как Фиолет, оглядев её. Костя достал с полки ещё один стакан и налил в него водки.

– Не чокаясь… – сказал Костя.

– Ты что такой невесёлый сегодня? – спросил Даниил.

– Нет повода для веселья, – ответил Костя.

– У тебя же премьера.

– Театр экспериментальный, – сказал Костя. – Сюда разные зрители ходят. Не знаю, как примут. Но для меня это стало каким-то выходом. Думал, не выдержу.

– А с родителями Юли общался?

– Немного, после похорон. Когда вы все ушли, я только с мамой её поговорил. Отец даже не посмотрел на меня.

– У нас тут для тебя кое-что есть. – Даниил достал журнал и положил перед другом. Но Костя остался равнодушен.

– Давай я прочту. – Денис взял журнал, раскрыл его и начал читать: «В новогоднюю ночь известный московский продюсер Лев Штейн упал с балкона собственной дачи, получив серьёзные повреждения черепа. Врачи борются за жизнь знаменитого продюсера, но, по словам медиков, шансы на выживание невелики…»

– Да вы что? – Костя не мог поверить тому, что услышал. – Дай мне. – Костя взял у Дениса журнал и продолжил читать: «…По сообщению очевидцев, причиной падения стало нетрезвое состояние продюсера, видимо, не рассчитавшего силы в употреблении алкоголя, а также крупная ссора, произошедшая между ним и его компаньоном Романом Аристовским. Ссора между бизнес-партнёрами произошла из-за сообщения, что проект, куда Штейн и Аристовский вложили деньги, заморожен». – Костя сел на стул. – «Друзья и коллеги надеются на скорейшее выздоровление продюсера. Как сказал Роман Аристовский в интервью нашему корреспонденту: «Лёва Штейн и я – это огромный бетонный монолит. Уйдёт Штейн – уйдёт целая эпоха».

Костя отложил журнал, закрыл глаза и словно начал шептать что-то. Друзья в недоумении смотрели на него.

– Костя, всё хорошо?

– Да, – кивнул Костя. – Я с Юлей разговариваю, – тихо сказал он.

В дверь постучали. Вошёл молодой человек. Он посмотрел сначала на друзей Кости, а потом и на него самого.

– Костя, – сказал он, – выход на сцену через две минуты.

Костя встал, долил в стаканы водки.

– За твою премьеру!

– За новую эпоху!